7.

Роберт выпрямился, его темно-синие глаза настороженно смотрели на мертвенно-бледное лицо Амалии.

— Боже мой! — бросилась к ней Хлоя. — Ты выглядишь так, словно тебя ударили!

Нечеловеческим усилием воли Амалия заставила себя вяло улыбнуться.

— Перегрелась на солнце, наверное, — выдавила она с трудом.

— Что-что? Где? — моргала Мами спросонья, но, увидев Амалию, успокоилась. — А, это ты, ma chere! Ну, подойди же ко мне и расскажи, чем занималась сегодня?

— Да-да, сейчас… — Амапия чувствовала, что ей необходимо побыть одной хотя бы минуту. Ухватившись за ничтожный повод, она пробормотала: — Пойду вымою руки… простите. Я… я просила принести кофе. Надеюсь, вы останетесь, к-кузен Роберт?

Окинув Мами и Хлою каким-то странным затравленным взглядом, Амалия так и не смогла встретиться глазами с человеком, который стоял у колонны. Она быстро прошла в конец галереи и поднялась наверх. Амалия не помнила, как пересекла холл, как рывком отбросила дверь в свою комнату, как ворвалась внутрь и остановилась словно вкопанная. Какое-то время она не могла прийти в себя: щеки горели, в висках стучало, мысли путались. Спустя минуту Амалия заставила себя подойти к умывальнику; руки предательски дрожали, когда она наливала из кувшина воду. Амалия машинально взяла полотенце, украшенное мережкой, и стала медленно вытирать мокрое лицо. Из зеркала на нее смотрело растерянное лицо с широко распахнутыми изумленными глазами.

«Нет, этого не может быть, — думала Амалия с отчаянием. — Это просто невозможно, немыслимо!»

Однажды Амалия уже ошиблась, приняв голос Роберта за голос мужа. Это произошло в первый день ее знакомства с кузеном в гостиной Мами. Поэтому напрасно она расстраивается: просто у них очень похожие по тембру голоса. И все-таки ошибалась она или нет?

Амалия отбросила полотенце и посмотрела на дверь, ведущую в спальню мужа. Решительно, боясь передумать, она раздвинула двери и вошла в комнату Жюльена.

Плотные занавеси на громадных французских окнах не пропускали свет. В комнате царил полумрак. Жюльен лежал на животе поперек кровати, простыня сбилась и прикрывала поясницу и ноги. Он спал без ночной рубашки, и Амалии показалось, что она видит красноватую полоску от пояса кальсон.

Звук скользящей двери, вероятно, разбудил его, потому что, когда Амалия подошла к кровати, он с трудом открыл один глаз, но, увидев ее, быстро закрыл.

— Жюльен, проснись! — Амалия слегка потрясла его за плечо.

— Да, cherie, — ответил он хриплым спросонья голосом.

— Когда ты вернулся вчера вечером? — спросила Амалия, облизнув пересохшие губы.

Он сладко потянулся, переворачиваясь на бок, чтобы устроиться поудобнее, и, подперев голову рукой, наморщил лоб, обдумывая ответ. Наконец сказал:

— Я не помню… Однако будить человека столь странным вопросом и ожидать, что он ответит, не сделав маленького глотка cafe au lait, чтобы прийти в себя, по-моему, бесчеловечно.

— Кофе принесут, если ты скажешь, как долго ты еще оставался в городе после нашего отъезда и чем занимался вчера поздно вечером.

— Это допрос, моя дорогая? — спросил Жюльен, всматриваясь в бледное лицо жены. — Я вчера вел себя неприлично?

Амалия отрицательно покачала головой, смущенно потупившись.

— Я обидел тебя?

— Нет-нет! — ответила она поспешно.

— Возможно, я сказал что-нибудь лишнее, чего не следовало говорить? — настаивал Жюльен, приподнимаясь на подушках. — Если это так, то извини меня, дорогая. Боюсь, вчера я немного перебрал.

Амалия взглянула на мужа и уловила в его глазах тревогу.

— Мне не показалось, что ты был хоть сколько-нибудь пьян, — сказала она в замешательстве.

— Ты льстишь мне, chere. Порой я веду себя как остолоп. Если я тебя чем-то обидел, извини. Клянусь, я этого не хотел.

Его слова прозвучали искренне и убедительно. Голос казался низким и все еще хриплым. Но был ли это тот самый голос, ответить определенно Амалия не могла.

— Ты помнишь хоть что-нибудь из прошлой ночи? — спросила она с надеждой.

— Немного, — усмехнулся он плутовски.

Эта таинственная многозначительность окончательно развеяла ее сомнения. «Конечно, это был он!» — мысленно решила Амалия, а вслух спросила:

— Почему же ты сбежал от меня?

Вопрос вырвался сам собой и был неожиданным как для него, так и для нее самой. Жюльен нахмурился, в его прищуренных глазах, казалось, промелькнула всепонимаю-щая мысль.

— Ты имеешь в виду после… — Он замялся, подыскивая нужное слово.

— Да, после! — пришла ему на помощь Амалия.

— Я хотел избавить тебя от ненужных эмоций. Утром многое видится по-другому. И потом, за годы холостяцкой жизни я привык, честно говоря, спать один.

В последних словах мужа Амалия уловила иронию. «Если он действительно прошлой ночью был пьян, — подумала она, — то лучше бы таким и оставался».

— Прошу прощения, что разбудила. Если хочешь спуститься, то Роберт внизу. Мы как раз собирались пить кофе.

— Думаю, я выпью кофе здесь, наверху, и без моего драгоценного кузена, — произнес он медленно.

— Как хочешь, — кивнула она, поворачиваясь к двери.

— Амалия?

— Да?

— Нет, ничего, — сказал он сдавленным голосом и бросился на постель, зарывшись головой в подушки.

Позвонив Тиге, Амалия переоделась в платье из бледно-желтого поплина с кринолином и вернулась в нижнюю галерею. Она, кажется, сумела взять себя в руки и теперь выглядела деятельной и даже веселой. К концу ленча появился Айза, он принес рисунки с черепахами. Амалия подтолкнула мальчика вперед, чтобы он показал свои творения не только Роберту, но и всем остальным. Айза немного робел, особенно перед Джорджем, который присоединился к компании чуть позже, но сразу же успокоился, когда англичанин искренне рассмеялся, оценив шутку мальчугана.

Несколько раз Амалия ловила себя на том, что ее взгляд невольно останавливался на Роберте. Сам Роберт никакого интереса к ней не выказывал. Он беззлобно посмеивался над Джорджем и его прудиком с черепахами или подтрунивал над своей тетей за то, что она задремала, пропустив кульминацию монолога Хлои. Ничуть не смущаясь, мадам Деклуе объясняла это долгими бессонными ночами, которые ей приходится проводить в раздумьях о проблемах семьи и дома. Амалия корила себя за мысли, будто такой мужественный человек, как Роберт, мог выдавать себя за Жюльена только для того, чтобы попользоваться женой своего кузена. У Роберта и без того был достаточно большой выбор красивых женщин, о чем рассказывала ей Хлоя и в чем Амалия ни секунды не сомневалась. Кроме того, Жюльен всегда входил к ней из собственной спальни. Не мог же ее муж, человек гордый и самолюбивый, участвовать в столь кошмарном заговоре! «Нет-нет, это абсурд! Бред какой-то!» — ужаснулась Амалия собственным мыслям о том, что предательство это началось не вчера, ведь мужчина, лишивший ее невинности, и мужчина, с которым она провела ночь в беседке, был одним и тем же лицом. В этом-то она была абсолютно уверена: те же объятия, те же поцелуи, та же невероятная, ни с чем не сравнимая нежность. Воспоминание о странной реакции на случайное прикосновение Роберта, которое легко объяснялось с позиции заговора, Амалия отбросила сразу как не имеющее связи с происходящим. Спокойнее было думать, что это всего лишь нервный срыв. Иные мысли смущали да и, что говорить, унижали ее.

Поэтому, когда Роберт поднялся, чтобы откланяться, Амалия на его вежливый поклон ответила легким кивком, но руки не подала. Она стояла и задумчиво смотрела, как он целует в щеку Мами, как торопливо обнимает Хлою, прощается за руку с Джорджем.

Появление гостей отвлекло Амалию от подозрений и глупых мыслей. В тот вечер на дорожке, ведущей к дому, появилась повозка. Первым из нее вышел месье Калло — плотный, почтенного вида мужчина с благородной сединой. Он помог спуститься четырем дамам: сестрам Одри, мадам Калло и дочери Луизе. Чета Калло, вернувшись из очередного вояжа, собиралась провести несколько дней, а то и недель на природе, прежде чем приступить к делам в городе.

Жюльен сам встречал гостей. Особое внимание, оказываемое им месье Калло, было продиктовано прежде всего интересами дела: гость осуществлял закупку практически всей продукции, производимой на плантации «Дивная роща». Жюльен не особенно интересовался тем, как растет сахарный тростник, но прибыль, получаемую от урожая, считать любил и умел. На нижнюю галерею приказано было подать джулеп[12] для мужчин, eau de sucre[13] и оранжад для дам. Но дамы, не желая участвовать в скучных разговорах о купле-продаже, с бокалами прохладительных напитков в руках удалились на верхнюю галерею.

Время, приличествовавшее для обычной светской беседы, давно истекло, но дамы не обсудили и половины важных проблем. Хлоя и Луиза посмеивались над доносившимися до них с другой стороны галереи обрывками фраз типа: «У него такое благородное лицо!», «А какие манеры?!» или «…от страха мурашки по телу… он встречался со своим соперником не меньше четырнадцати раз и всегда был готов пролить кровь первым…». Амалия пыталась завязать разговор с мадам Калло, но скоро поняла, что той нужен только слушатель. Чем-то она напоминала жирного надутого индюка. Не прошло и двух часов с момента их приезда, как мадам Калло весьма категорично заявила, что Сан-Мартинвиль — дикая провинция; что Жюльен выглядит несчастным, но не настолько, чтобы достаточно энергичная жена не сделала из него человека; что рабы на плантации намного хуже тех, что живут в городе… Мадам Калло одарила Амалию рецептом оранжада собственного приготовления, в который, как выяснилось, необходимо добавлять больше опия; попеняла, что на подносе с десертом нет ее любимого послеобеденного лакомства — цукатов с фиалковым ароматом; заявила, что место Айзы не у ног хозяйки, а во дворе, где бы он мог следить за цыплятами, которые то и дело забегали с заднего двора на парадное крыльцо.

Скрип лестницы под тяжелыми мужскими шагами возвестил о приходе избавления. Так думала Амалия и ошиблась: Жюльен, увлеченный деловой беседой, не только пригласил месье Калло и сопровождавших его дам на ужин, но и послал фургон за их вещами и слугами, чтобы они могли спокойно переночевать в доме.

Ужин прошел на удивление спокойно. Главной темой стало обсуждение жизни на острове Дернир (верховая езда, пикники, прогулки по берегу моря, собирание ракушек, музыка и танцы в местном отеле). Мадам Калло, как ни были полезны морские ванны, весьма скептически отнеслась к идее купания для дам и выразила обеспокоенность штормами. Месье Калло с аппетитом уплетал в чудовищных количествах черепаховый суп, ветчину, индейку под устричным соусом, свежую зелень с измельченным куриным яйцом под шубой из мелко нарезанного бекона, картофель с петрушкой, мамалыгу и разные сладкие кремы. Ко всем блюдам предлагался большой выбор красных и белых вин. После десерта подали мадеру, а к ней — финики, изюм и миндаль. В продолжение всего ужина месье Калло предпочитал еду беседе, заметив, правда, что скромная деревенская пища, предложенная Амалией, напоминает лукуллов пир. Он очень высоко отозвался о винах из запасов месье Жюльена и дал себя уговорить остаться после ужина на глоток бренди — с пинту, не больше.

Пришло время размещать гостей на ночлег. Все комнаты на втором этаже дома были заняты, за исключением «кельи», поэтому Амалия решила переночевать там, а супругам Калло предоставить свою спальню. Однако месье Калю запротестовал: многозначительно подмигнув Жюльену, он заявил, что очень хорошо понимает молодоженов и не хочет им мешать, что они с мамочкой переночуют в маленькой комнате и будут этим довольны. Торговец так настаивал, что Амалии не оставалось ничего другого, как согласиться и даже поблагодарить за понимание. Хотя о каком понимании могла идти речь, если супруги будут ходить через спальню всякий раз, когда им нужно войти в свою спальню или выйти из нее.

Проще всего решился вопрос с пожилыми дамами: они разместились в комнате Хлои по соседству с гостиной мадам Деклуе. Хлоя и Луиза устроились в одной из комнат мансарды. Решив кое-как проблему ночлега (одну ночь в конце концов можно потесниться), Амалия распорядилась приготовить всем постели.

Прошел день, другой, третий, а гости и не собирались уезжать. Прошла неделя. Поначалу Жюльен поднимался рано и развлекал месье Калло выездами на плантацию, сахарный завод и просто на природу. Для этого были задействованы повозка и прогулочная баржа «Зефир». Однако к середине недели, когда Жюльен понял, что торговцу приятнее всего сидеть на галерее с бокалом джулепа, он вернулся к своему обычному образу жизни. Но мадам Калло была куда более стойкой натурой. Она сопровождала Амалию во всех ее поездках, используя малейшую возможность высказать единственно правильную точку зрения по любому вопросу — от приготовления желе до наказания рабов. Хлоя и Луиза целыми днями о чем-то шептались, вызывая неудовольствие Джорджа, который весьма удачно подготовил грунт для высадки экзотических кустов и теперь увядал сам, не слыша слов восхищения.

Чтобы разрядить обстановку и немного передохнуть, Амалия посоветовала юным леди совершить в сопровождении конюха верховую прогулку по окрестностям и по пути навестить Роберта: тогда ему волей-неволей придется взять на себя часть забот о юных особах.

Но и не такие планы терпели фиаско. Девушки вернулись часа через три, но не одни, а с Робертом, которого они пригласили на ужин: кроме того, у них возникла замечательная идея устроить: в один их ближайших вечеров суаре[14], приготовлением к которому могла бы заняться Амалия.

Вежливый поклон Роберта, его пристальный взгляд и многозначительная пауза, когда он здоровался, напомнили Амалии о ее глупых подозрениях и заставили покраснеть. Она поняла, что Роберт был более наблюдательным, чем это могло показаться с первого взгляда. Теперь Амалия не сомневалась, что он обратил внимание на ее подавленность прошлый раз, хотя и не знал всех причин такого ее состояния. Чувствуя свою вину перед ним, Амалия на этот раз была приветливее и добрее.

Они столкнулись на нижней галерее. Девушки отправились к себе наверх переодеваться, хотя до ужина было еще далеко. Единственным свидетелем их встречи стал Айза, тенью следовавший за своей госпожой.

Глубокая складка на переносице придавала темно-синим глазам Роберта выражение затаенной грусти.

— Вы действительно не возражаете, если этот вечер я проведу у вас? Возможно, вам это неприятно? Скажите, и я исчезну.

— Не говорите так! — остановила его Амалия. — Вы же знаете, как мы всегда рады видеть вас здесь. Кроме того, я, кажется, исчерпала все темы, которые могли бы заинтересовать наших гостей. Не хотите помочь мне?

— Нужна свежая кровь? — усмехнулся Роберт.

— Да, что-то вроде того, — поморщилась Амалия.

— Кое-что о ваших гостях я уже слышал от виноградарей на плантации. Многое Хлоя порассказала. Она, между прочим, проговорилась, что это вы предложили мадемуазель Луизе проведать меня.

— Прошу прощения, если это причинило вам неудобства, — растерялась Амалия.

— Неудобства — это мягко сказано, — улыбнулся Роберт. — У меня холостяцкое хозяйство, которое совершенно не приспособлено для приема гостей, особенно дам. Мне, знаете ли, и предложить-то им, в смысле угощения, нечего. Ну да ладно… Если это вам помогло, я рад.

Но полезность Роберта этим не исчерпывалась. За несколько часов он стал душой компании: старушек засыпал комплиментами, нашел тему деловой беседы с месье Калло, заставил потерять дар речи Луизу, которая уловила в его случайно брошенных взглядах больше затаенной чувственности, чем привыкла пробуждать в представителях сильного пола. И главное — Роберт полностью контролировал мадам Калло. С дотошностью стряпчего он переспрашивал и уточнял каждое ее слово и добил окончательно, расписав преимущества ведения хозяйства своей экономкой. Роберт не имел возможности помешать проведению суаре, но настроить семейство Калло и обеих Одри на то, что это будет прощальный вечер, ему, кажется, удалось.

Появление Роберта напоминало Амалии, что со дня приезда гостей Жюльен перестал приходить к ней в спальню. Она объясняла это тем, что чета Калло, находясь в «келье», могла в любой момент прошествовать через ее комнату. И все-таки Амалия боялась, что своим вторжением и учиненным допросом она разрушила хрупкие отношения с мужем.

Амалия была признательна Роберту за поддержку и добрые слова. Она искренне сожалела, что он уезжает в «Ивы», но взяла с него слово вернуться через два дня и принять участие в суаре. Укладываясь спать, Амалия попыталась прикинуть, что нужно сделать в первую очередь: составить и разослать с кучером приглашения, приготовить стол, позаботиться о музыке, привести в порядок дом и подумать о собственном наряде.

Амалия впервые выступала в роли хозяйки, поэтому волновалась и хотела успеха. Безусловно, Роберт сумеет занять гостей, а Жюльен оживит общество одним своим присутствием, но ей хотелось и другого: чтобы ее вклад в этот праздник был замечен. Амалия заснула с мыслью об истинно эпикурейском ужине, на котором будут подавать на стол нечто такое, что приведет месье Калло в полное изумление.

Рано утром следующего дня, задолго до восхода солнца, Амалия побывала в коптильне, в кладовых и на складах. В прохладном полумраке подвалов она осмотрела длинные ряды девятифунтовых головок сахара, бочонки с мукой, банки с оливковым маслом, бутылки с бренди и виски. Отодвинув в сторону коробки со свечами — по двенадцать дюжин в каждой — и мылом домашнего приготовления, Амалия осмотрела полки, заставленные бутылками вина, а потом перешла к шкафам с сушеными и консервированными фруктами, разного рода соленьями и маринадами. Удовлетворенно кивнув, она направилась в столовую. Айза, чуть поотстав, ковылял следом. Пропустив мальчика вперед, Амалия заперла дверь и прошла в нижнюю лоджию, чтобы в тиши, без помех произвести кое-какие расчеты.

Постепенно дом оживал. Пробежал Тиге с медным тазиком для бритья. Это означало, что Жюльен уже встал. Кивнув камердинеру мужа, Амалия закончила записи, собрала бумаги и сунула их в карман фартука, надетого поверх платья, а потом направилась вверх по лестнице.

У двери в комнату Жюльена она с удивлением заметила плотную фигуру Патрика Дая, который, казалось, только что вышел оттуда и теперь что-то перебирал в руках. Присмотревшись, Амалия поняла, что он держит увесистый сверток и пересчитывает золотые монеты.

— Я могу вам чем-нибудь помочь, месье Дай? — спросила она подчеркнуто сухо.

Надсмотрщик был настолько поглощен своим занятием, что не сразу сообразил, что слова эти обращены к нему. Голова его дернулась, а рукой Патрик попытался прикрыть монеты, спешно ссыпая их в кожаный кошель, который тут же упрятал глубоко в карман. Достав из того же кармана складной перочинный ножик, он начал как ни в чем не бывало вычищать грязь из-под своих желтых от табака ногтей.

— Нет, мадам Деклуе, — расплылся он в своей нагловатой улыбке, — лично вы ничем не можете помочь, по крайней мере, ничем таким, что могло бы меня заинтересовать.