Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Обольщение по-королевски - Стрела в сердце

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Блейк Дженнифер / Стрела в сердце - Чтение (стр. 2)
Автор: Блейк Дженнифер
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Обольщение по-королевски

 

 


— Поле? — переспросила Кэтрин, любуясь простиравшейся перед ними зеленой поверхностью. — Оно так ухожено, словно бархат изумрудного цвета.

— Ты же прекрасно знаешь, что я имею в виду участников, претендентов! — Жиль с раздражением дернул головой в сторону мужчин, выстроившихся на открытом пространстве.

Она сжала губы, притворившись очень внимательной.

— Да, в этом году все они кажутся такими стойкими и смелыми. Не могу припомнить, чтобы я когда-либо встречала столько мускулов, собранных в одном месте.

— Сила и стойкость очень важны. — Высокопарные выражения и разведение лошадей были страстью Жиля. Она пристально посмотрела на него.

— Конечно, как и у жеребцов.

— Пожалуйста, не будь грубой, когда это не требуется, — нахмурился он.

— Тебя здесь кто-нибудь привлекает? На кого бы ты могла поставить?

Она усмехнулась с некоторой иронией.

— Если уж критерием является сила, тогда да, есть такой. Меня привлекает Сэтчел Годвин.

Упомянутый ею молодой человек был великан, на вид самый мужественный из всех. Простой, сердечный, но неотесанный и до смешного непочтительный; у него были песочного цвета волосы, такие жесткие, что он должно быть мыл их щелоком, и обветренное на солнце лицо. Он любил всякий спорт, от фехтования до рыбалки, и никогда не пропускал ни одного турнира, устраиваемого Жилем.

Муж уставился на нее своими выцветшими голубыми глазами.

— Это не игра, Кэтрин. Я предпочитаю, чтобы ты к этому не относилась так легкомысленно.

Она посмотрела на свои руки, теребившие край оборки муслинового платья.

— Я думаю, что это игра, Жиль. Только твоя, а не моя.

— Ты дала мне слово.

— Только потому, что ты не давал мне покоя.

Он глубоко и тяжело вздохнул.

— Так или иначе, я настаиваю…

Взглянув на него умоляюще, она произнесла:

— Жиль, ну пожалуйста…

— Нет, ты могла бы осторожно организовать это по своему усмотрению, прибегнув к простой женской хитрости, если бы сделала выбор. Но ты не сделала.

Отчаяние прозвучало в его голосе, когда она услышала сказанное.

— Это ведь не так легко, как ты думаешь.

— Ты боишься, и в этом частично и моя вина. Ты так долго была невинной женой, боишься доверить себя другому, в тебе не проявились те чувства, которые…

— Неправда! — бросила она, и жар залил ее щеки.

— Я приветствую твои принципы, дорогая, но они всего лишь глупое препятствие. Время не терпит.

— Ты же не собираешься умирать, — коротко сказала она. Она так много раз, за пять лет их женитьбы, разуверяла его в этом, обычно даже с большим пылом, чем сейчас. Но он не мог отделаться от навязчивой мысли, что жить ему осталось недолго.

— Но в положенный срок я умру. А мой час настанет намного раньше, чем твой, дорогая. Ты молода, Кэтрин, а я нет. Годы пройдут, прежде чем ты последуешь за мной в могилу, годы, в течение которых ты можешь поступать так, как тебе захочется. А пока я хочу одного, хочу всем сердцем и душой. И ты должна мне это дать, или я… — Он резко оборвал свою речь и уставился на участников состязаний. Наконец, вздрогнув, он дотронулся до ее руки и тихим умоляющим голосом сказал: — Ты сделаешь, как надо, дорогая. Я знаю, ты сделаешь.

Поднявшись, он помедлил, затем ушел. Кэтрин смотрела, как он медленно спускался по ступенькам на площадку, где игроки выбирали себе оружие.

Жиль хотел быть одним из участников, она это знала. Он злился, что миновали дни былой бодрости и активности. Его, по-видимому, не отпускала назойливая мысль: он не мог сражаться на поле, был не способен выполнять роль мужа в постели и заставить ее выполнить предназначенную ей роль. Он вынужден только смотреть, как другие мужчины состязаются в организованных им соревнованиях, а также быть свидетелем того, как другой…

Нет, ей нельзя так думать о нем. Он был ее мужем и по-своему любил ее. И хотя она вышла за него против своего желания, лишь уважая волю отца, постепенно она стала испытывать к нему нежность.

Он был неизменно заботлив и щедр. Дня не проходило, чтобы он не проявлял своих чувств по отношению к ней. Жиль был гостеприимным хозяином, с добротой относился к слугам. Радушие для него было скорее радостью, нежели обязанностью. Его уважали не только в близлежащем городе, но и во всем штате, называемом Западной британской Флоридой. Как же она могла быть недовольной, если он о чем-то просил ее?

Позади послышались легкие шаги. Повернув голову, Кэтрин улыбнулась, увидев свою служанку Дельфию, которая принесла пару вееров, шелком блестевших на солнце.

— Что-нибудь произошло интересного? — спросила Дельфия, протянув один веер Кэтрин, а другой взяв себе.

— Нет.

— И вы ни на кого не положили глаз? Кто, по-вашему лучше всех?

Кэтрин вопросительно подняла брови, заметив лукавую улыбку служанки.

— А разве есть такой?

— Говорят, есть. Это слуга господина де Блана, такой великан в чалме, с огромным мечом. Говорят, что рукоятка меча из чистого золота.

— Я не заметила. — Кэтрин подумала, что та спрашивала ее о самом Роване де Блане. То, что она не заметила его слугу, было естественно, поскольку она нарочно избегала смотреть в ту сторону.

Служанка ничего не ответила, так как продолжала изучать все возрастающую толпу игроков внизу.

Дельфия была квартеронкой . Ее кожа была смуглой, глаза черными и влажными, а волосы распущены по шикарным табачного цвета плечам. Красота ее была экзотична, а сама она легкомысленна и в то же время добра. Она могла сколько угодно смеяться над своими недостатками, но не позволяла делать этого никому другому. Мало кто мог ее провести. Она прекрасно оценивала всех мужчин по возрастам, цвету и размерам. С тех пор как приехала в Аркадию, она была служанкой-компаньонкой Кэтрин. Будучи очень близкой, в какой-то мере не только служанкой, но и наставницей, она была в курсе всего, что касалось Кэтрин.

— Говорят, — продолжала Дельфия через минуту, — что прошлой ночью этому варвару понадобилась медная ванна для своего хозяина. Вместо того чтобы попросить, он поднял ее и унес. Это ванну-то, которую двое сильных мужиков могут лишь сдвинуть с места. Сегодня утром он съел целую тарелку пирожков, потом встал и ушел, даже не сказав «спасибо».

— Может быть, он не говорит по-английски?

— Может быть, — согласилась Дельфия. Вдруг глаза ее расширились. — Вот он. Бог мой, какой огромный!

Какой-то благоговейный страх в голосе служанки заставил Кэтрин повернуть голову. Дельфия указывала на группу людей на площадке. В этот момент все они стали двигаться и Кэтрин смогла их всех рассмотреть.

Дельфия не преувеличивала: слуга де Блана был огромен. Его плечи и голова возвышались над остальными. Он был одет в просторную рубашку с открытым почти до пояса воротом, широкие панталоны, схваченные на талии ярким плетеным красно-зеленым поясом, на котором висел изогнутый меч — Дельфия говорила о мече. Он стоял, подбоченясь, со свирепым взглядом на орлином коричневом лице, охраняя открытый, отделанный бархатом футляр для оружия, лежавший у его ног.

По-видимому, его реакция и зрение были превосходны, казалось, он почувствовал, что женщины рассматривали его и в свою очередь он тоже уставился на трибуну. Его взгляд скользнул по Дельфии и встретился с глазами Кэтрин. Он и рта не открыл, но каким-то Образом привлек внимание своего хозяина, кивнув в ту сторону, где сидела Кэтрин.

Рован де Блан отвернулся от Жиля, с которым разговаривал: по-видимому, он описывал преимущества своего оружия, сравнивая его с предложенным хозяином.

Лишь встретившись с Кэтрин взглядом, он поднял вверх саблю, прижав рукой к щеке рукоятку — традиционное приветствие и дуэлянтов, и игроков. Опустив саблю, он сделал жест другой рукой и грациозно поклонился.

— Господи! — сказала Дельфия. — Ну разве не прелесть?

— Скорее всего, он надо мной смеется, — ответ Кэтрин был краток.

— А вы должны притвориться, что не замечаете этого, и царственно помашите ему, — проинструктировала ее служанка.

— Ты знаешь, кто он?

— Конечно, быстрее, пока он не отвернулся.

Кэтрин сделала все так, как велела Дельфия, хотя жест был скорее недоброжелательным, чем грациозным.

— Видите? Он думает, что вы вся в восхищении.

— Надеюсь, что нет!

— Во всяком случае, он не догадается, что вы его презираете.

— Я не презираю его, — коротко ответила Кэтрин.

— Тогда что же?

— Я бы очень хотела, чтобы он не приезжал.

Служанка, глядя с пониманием, выдержала взгляд Кэтрин.

— Но он здесь.

— Я знала, что ты не сможешь устоять, чтобы не смотреть на него.

Дельфия с печальной улыбкой наклонила голову.

— Он ни разу не посмотрел на меня, ни он, ни его великан.

Вскоре к Кэтрин и Дельфии присоединились Мюзетта и ее муж Брэнтли. Стало шумно от людских голосов. Трибуна заполнялась.

На противоположной стороне площадки появились, выстраиваясь парами, четыре музыканта с французскими флейтами. Жиль снова сел рядом. Шум голосов стал постепенно затихать, когда народ понял, что приближается время начала состязаний.

Вдруг Алан Доляней отделился от игроков, подошел к Кэтрин и встал перед ней.

— Мадам Кэтрин, — сказал он, поклонившись, — вчера вечером предположили, что я сегодня буду вашим чемпионом. Если вы тоже так думаете, можно мне попросить у вас на счастье амулет?

Он имел в виду глупое предложение Льюиса о вызове де Блана на дуэль. Ее улыбка превратилась в смех.

— Кажется, вы проникаетесь духом состязаний?

— Я читал Скотта, — ответил он с ухмылкой. — Не говоря уже об «Идиллиях короля» Тоннисона — о короле Артуре и его рыцарях. Я думал об этом и решил быть как можно галантнее.

Возможно ли, чтобы Алан победил Рована? Никто сейчас не ответит на этот вопрос, но уж, конечно, сам Рован думает иначе. Но все же, если ее амулет сможет вдохновить молодого человека, она ему не откажет.

У нее не было ни шарфа, ни ленты на голове, ни зонтика с декоративными украшениями… Но юбка ее кораллового платья из муслина была отделана гофрированными оборками, каждая оборка — лентами разных цветов, завязывающимися бантами. Она оглядела себя и остановилась на лентах у корсажа. Их концы были слишком длинными и как нельзя лучше подходили для этого случая. Кэтрин оторвала банты из кремовой, бледно-розовой, цвета морской волны и желтой лент. Наклонившись, она передала всю эту коллекцию Алану.

Он немного помахал бантами, чувствуя себя неловко от интимности этих вещиц. В его голосе прозвучало торжество:

— Теперь, когда у меня есть амулет, что вы прикажете с ним делать?

Ответила Дельфия, ее голос прозвучал намного мягче обычного тона.

— Может, привязать их к руке?

— В лучшие мои времена я не удостаивался такой чести, — ответил он, тряхнув головой.

— Позвольте мне, — сказала Кэтрин.

Она взяла у него ленты, спустилась со специально сделанных для вручения призов ступенек.

Слегка наклонившись, она быстро привязала ленты к левому предплечью Алана, стараясь не завязать их слишком туго, чтобы не стеснять его движений.

— Итак, мой рыцарь. Вот вам мой амулет и мое благословение.

— Как же я могу проиграть после всего этого?

Поклонившись, он удалился на свое место. Жиль, в молчании наблюдавший эту сцену, вполголоса обратился к ней, как только она села:

— Дорогая, не было ли это глупо?

— Столь же глупо, как и все остальное, — не глядя на него, бросила Кэтрин.

Жиль нахмурился, но ничего не сказал. В следующую минуту он дал сигнал флейтам играть и встал, приказывая начать игры.

Фехтование на саблях пришло из Италии и вошло в моду недавно. Жиль считал, что столь длинное и тяжелое оружие представляло собой находку для соревнований и восхитительное зрелище. Оно имело много общего с мечами, на которых дрались на настоящих дуэлях в средневековье.

Он не любил дуэли на, заменивших мечи, пистолетах. В битве на мечах, говорил он, наиболее очевидны элементы стойкости, выносливости, интеллигентности и интуиции. При этом остается много места для божественного вмешательства, которое, предполагалось, должно быть на стороне правды.


Поединки должны были проводится одновременно, по раундам. Победителем считается выигравший два раунда из трех. Получивший три удара саблей выбывает. А так как на поле было шестнадцать человек, то раундов должно быть четыре, по восемь человек с каждой стороны. Проигравшие в предыдущих раундах выбывают, а выигравшие вновь деляться попарно. Сражаются до тех пор, пока не останется два участника. Победитель финального раунда и будет считаться победителем дня.

Как и говорил Алан прошлой ночью, острие каждой сабли было тупым, а лезвие — нет. Выпады и парирования стояли в правилах, но удары наносить не разрешалось. Мишенью являлось лишь туловище, ниже воротника и выше паха, эта зона защищалась. Получивший укол выбывал. В случае обоюдного удара — двое прикасаются друг к другу одновременно — выигрывал тот игрок, который был в наступательной позиции.

Кэтрин ненавидела бои на саблях. Она ненавидела надетые на лица маски и стеганые прокладки, превращавшие мужчин в странных, обезличенных и бесформенных бойцов. Она ненавидела скрип и бряцание стали, неконтролируемые удары, проливающие кровь. А больше всего она ненавидела замирание своего сердца, когда удары сыпались направо и налево.

И в то же время это ее завораживало. Она восхищалась мужеством бойцов, сражавшихся с молниеносной реакцией и решительной настойчивостью, применяя тактику изобретательности и внезапности. Более того, эти поединки, проводимые по строгим правилам и в соответствии с церемонией, всегда приносили с собой элементы опасности и зачастую были похожи на самую настоящую дуэль. Подобные встречи на поле чести, конечно, были для женщин нежелательны.

Странно было видеть мужчин на публике без верхней одежды. Эта часть туалета никогда не снималась, даже в самые жаркие дни, а если такое и бывало, то только в случае крайней необходимости и всегда с массой извинений и оправданий. Лицезреть всех их, сбросивших сюртуки и галстуки, выставивших себя напоказ в одних рубашках, демонстрируя телосложение, обычно скрытое мастерством портных — это было волнующим испытанием для каждой присутствовавшей дамы. Кэтрин видела, что только Мюзетта рассматривала мужчин без притворства, остальные же бросали тайком быстрые взгляды на арену, или же смотрели на небо, траву, флаги, развевающиеся на ветру, но только не на участников в рубашках.

Первый раунд продолжался недолго, так как менее опытные участники выбыли сразу же. Во втором Льюис, племянник Жиля, был побежден здоровяком Сэтчелом Годвином. На третий раунд остались Сэтчел, Рован, Алан и Перри, поклонник Мюзетты.

После короткого отдыха поединок возобновился между Аланом и Сэтчелом, с одной стороны, Перри и Рованом — с другой. Матчи обычно проводились в быстром темпе, один за другим. Это позволяло выявить класс мастерства, выносливости и хитрости бойцов.

Первые два поединка не играли особой роли, все начиналось с третьего. Величина и сила Сэт-чела уже помогли ему победить тяжестью поражающих ударов двух противников. Но его физическое состояние оставляло желать лучшего: накануне он много ел и изрядно выпил вина и кукурузного виски. И как только начался третий раунд, стало очевидно, что он слабеет. Гибкий, быстрый и неутомимый Алан большей частью держал его на расстоянии, двигаясь в атаках таким образом, что Сэтчел только отражал удары, задыхаясь уклонялся от них. Каждый из них получил по первому прикосновению, затем по второму, а третий укол укрепил репутацию Алана.

Рован и Перри больше подходили друг другу по силе и ловкости, хотя у Рована был несколько длиннее выпад. Но у него все-таки было преимущество — его мастерство. Скоро стало понятно, что в предыдущих раундах Перри победил только потому, что у него были слабые противники. Первый удар Рован нанес через несколько секунд после начала поединка, затем последовал второй. Третий был несколько задержан, по-видимому Рован продлевал матч, щадя гордость молодого человека. Было заметно, что Перри и сам осознавал эту жалость по отношению к себе.

Его движения от ярости и досады стали грубыми, а видимая из-под маски часть лица побагровела. Он все время парировал удары, отступая, будучи не способным взять инициативу в свои руки и отразить наступление Рована.

Сабля ткнулась в нагрудник Сэтчела, легко вошла в него, словно горячий нож в масло, уперлась в грудь и согнулась почти вдвое. Сэтчел заревел, признавая удар. А в это время Перри использовал то, что это отвлекло Рована. Размахивая саблей, он предпринял бегущую атаку, со злобной, ожесточенной силой, словно стремясь разрубить тело, сделал резкий удар сплеча. Рован отскочил, уклоняясь от запрещенного удара. Острие сабли Перри вонзилось в бедро Рована, разрезав штанину и нанеся ярко-красную рану.

Дамы закричали, мужчины зашумели. Жиль вскочил, криком приказывая остановить поединок.

Но было слишком поздно.

Молнией сверкнула серебристо-голубая сталь сабли, когда, игнорируя и свою рану, и приказ хозяина замка, Рован еще раз атаковал Шерри. За этим

последовали быстрые удары, заставившие Перри отступить, правда, все еще яростно защищаясь. Лязгая металлом о металл, в долгом вихревом движении скрестились клинки.

Затем Перри очутился на земле, а Рован стоял над ним, сделав острием сабли впадину на нагруднике, прямо над его сердцем.

— Я думаю, укол, — спокойно сказал Рован и сорвал с лица маску. Перри посмотрел на лезвие сабли, прижавшей его к земле и на человека с язвительной усмешкой, одержавшего победу.

Он повернул голову к трибуне, где сидела Мюзетта. А та отвела взгляд от человека под саблей. Перри опустил голову на землю. Его признание произносилось шепотом, но в тишине его все услышали: «Простите… если можете удар. В азарте боя… я потерял голову».

Рован убрал саблю и протянул молодому человеку руку, помогая подняться. Голос его прозвучал спокойно, глубоко и одобрительно: «Я могу».

Схватка между Рованом и Аланом сняла напряженность предыдущей: технически корректна, выдержана до мелочей по форме и манере, она явила собой пример прекрасного поединка, после которого оба задыхались и были мокрыми от пота.

Но несмотря на это, результат не вызывал сомнений.

Потом Кэтрин старалась не видеть Рована, но она не могла не слышать вокруг себя комментарии о его отточенном мастерстве, аккуратности движений и щепетильного поведения. То, что он позволил перевязать рану, а затем настоял на следующем раунде, вызвало всеобщее восхищение.

Безупречен! Совершенен! Как бы не так!

Ее негодование по отношению к себе возросло до предела, когда она позволила себе глядеть на него. Одежда была аккуратной, сабля точно на своем месте, а левая рука на рукоятке. Белая повязка на бедре поверх черных панталон приковывала внимание к гибким, прекрасной формы мускулам, особенно в моменты выпадов. Мокрая от пота рубашка облегала его словно высеченную шею и подчеркивала плавные движения мышц. Он закатал рукава, выставив напоказ свои мускулистые руки. Волосы во время поединка превратились в сильно вьющиеся кудри надо лбом, что сделало его похожим на античного римского гладиатора. В его, полной сосредоточенности на сабле противника сдержанной манере движений, было что-то, сильно отличающее его от других мужчин. Он вел себя на поле так, словно внутри его находилась безжалостная машина, заставлявшая расходовать силу и волю на достижение цели, а из противника выжать все силы до малейшей капли.

Алан выбросил вверх левую руку, как бы признавая последнее прикосновение сабли на этом турнире. Мужчины поклонились, сняли маски, взяли их под мышку и повернулись лицом к трибуне. Они стояли плечом к плечу, тяжело дыша, концы их сабель уткнулись возле ног в землю. Толпа поднялась, разразившись аплодисментами и приветственными криками. Флейты заиграли торжественный гимн победы. Знамена и флаги, украшающие трибуну, развевались на легком ветру, а мальчишки, белые и черные, высыпали на поле, смешались с толпой взрослых, которые спешили поздравить победителя этого дня.

— Прекрасно, Рован де Блан! — выкрикнул Жиль, перегибаясь через перила трибуны. — Подойдите и получите свой приз.

Кэтрин наблюдала, как Рован протянул свою саблю и маску слуге, шагнувшему за ними вперед, видела, как он поднялся по ступенькам и встал внизу перед ней. Только тогда она поднялась с лавровым венком, принесенным Дельфией, и приготовилась.

Кэтрин выступила вперед и встретила темный, внимательный взгляд Рована де Блана. Перед тем как заставить себя спуститься к нему, она секунду помедлила, как бы преодолевая какой-то невидимый барьер.

Рован, разгоряченный, потный и невероятно уставший, стоял и смотрел, как леди Кэтрин спускалась вниз по ступенькам трибуны. Она выглядела такой холодной и неприступной, но в то же время столь восхитительной в своем платье цвета зрелого персика. Он вдруг захотел стереть с ее лица эту холодность и надменность и ощутить, такую сладкую и нежную, в своих руках. Он застыл, удивленный силой своего желания, оно было так настойчиво, что он боялся пошевелиться, чтобы не протянуть к ней руки.

Кэтрин остановилась на последней ступеньке. Мелодичным, но не совсем уверенным голосом она сказала: «Я награждаю вас, Рован де Блан, этим лавровым венком — символом победы, которую вы завоевали по праву, а также в знак того, что вы продемонстрировали сегодня высокий стиль поединка. Если вы позволите, я надену этот венок на вашу голову вместе с римским поцелуем на счастье».

Она затаила дыхание. Он наклонил голову. Когда венок уже был надет, она положила руки ему на плечи и наклонилась. Кэтрин хотела поцеловать его по очереди в обе щеки. Он позволил ей прикоснуться к своей щеке, затем почти в последнюю секунду, когда она намеревалась запечатлеть поцелуй на другой, он повернул голову.

Гладкие, упругие губы его были горячими, а на вкус солеными, но одновременно сладкими от желания, а твердость и настойчивость, с которой он приник к ее губам, казалось, передали ей весь жар, горячим маслом разлившийся по венам, сладкое томление заполнило ее. Она впилась пальцами в его твердые мышцы и застыла.

Он едва унял свою дрожь, поднял руку, будто хотел дотронуться до нее. Она резко вздохнула и пошла, опустив ресницы, не смея взглянуть на него.

Кэтрин поднималась по ступенькам с высоко поднятой головой, а его оставила на траве увенчанным лавровым венком.

Глава 3

Надеюсь, ваша рана не серьезна?

Заданный Кэтрин вопрос был своего рода проявлением обыкновенной вежливости. Они сидели на банкете во главе стола. Но то, что она ощущала в душе, нельзя было назвать вежливостью. Ее нервы были на пределе, а от мысли, что все сидящие за столом наблюдают за ними, по телу пробегали мурашки. Воспоминание о встрече ее губ с губами сидящего рядом мужчины билось в ней и жгло, словно раскаленные добела угли. Она не могла заставить себя вести с ним естественно. Манеры, движения, речь были чересчур напряженными, а его раскованность и свобода, в свою очередь, оскорбляли ее.

— Совсем нет, — ответил Рован, довольно свободно сидя на стуле.

Кэтрин прекрасно представляла себе его ответ. Такой уж это был человек. Дельфия, под влиянием виноградного вина, рассказала ей, что Рован наотрез отказался от всех уговоров послать за доктором, а предпочел помощь своего слуги, умевшего лечить «несерьезные» болезни.

— Неужели? — несколько сурово спросила она. — Состязания по стрельбе из лука завтра будут довольно напряженными, остальные участники вас не пощадят.

— Вашей заботы вполне достаточно для любой раны. В любом случае я непременно должен быть в форме, чтобы в качестве короля турнира иметь привилегию снова сидеть с вами завтра вечером.

Голос его прозвучал несколько мягко и вкрадчиво, что не слишком понравилось Кэтрин.

— Приз победителю — сопровождать меня на прогулку. Вот уж этой возможности вы, я надеюсь, будете лишены.

Он долго смотрел на нее, как бы размышляя.

— И вы бы предпочли, чтобы это было так?..

Кэтрин не ответила, поскольку в этот момент отвернулась.

Столы, поставленные буквой Т, были сервированы серебром и хрусталем; около каждого стояли индивидуальная солонка, подставка для ножей и лавровый венок, увитый астрами и плющом. От хрустальных с золотом канделябров исходил мерцающий свет. В этом мягком блеске Жиль, сидевший на другом конце стола, казался более здоровым и доброжелательным, чем обычно, а мужчины имели героический облик, и все женщины были прекрасны. Столь обманчив был свет.

Общая беседа в это время касалась недавнего нападения в Виржинии, организованного человеком по имени Джон Браун. Кэтрин хотела бы присоединиться к разговору, чтобы избежать tete-a-tete с Рованом, но тот не представлял ей такой возможности.

— Вы, по-видимому, скорее всего хотели бы, чтобы на моем месте сидел другой? — предположил он. — Возможно тот, на ком были ваши ленты? Или, может быть, тот молодой повеса, который так жаждал победить, что несколько забылся?

— Может быть, — Кэтрин была в бешенстве.

— Вас беспокоит мое присутствие. Но отчего же, ведь вы считаете себя невиновной в смерти моего брата?

Наклонившись над столом, Льюис что-то тихо сказал, злобно посмотрев в сторону Кэтрин. Слева от него сидела бледная темноволосая девушка с огромными черными глазами, которая вдруг покраснела и опустила голову над тарелкой. А соседка справа вскинула головку с волосами имбирного цвета и разразилась смехом. Шарлотта Мартинес и Жоржетта Лоури были кузинами, живущими около Св. Фрэнсисвилля, вниз по течению реки.

Кэтрин сжала губы и повернулась к молодому человеку, чтобы дать выход своему раздражению.

— Вы, должно быть, думаете, что я буду очень радоваться вашим успехам, дающим возможность делать из меня посмешище и принародно мучить?

— Мучить вас? Слишком сильно сказано из-за той ерунды, что произошла между нами.

— Вы предупреждали, что будете досаждать мне, не правда ли? — сказала она, игнорируя его замечание. — Как, должно быть, вы удовлетворены тем, что оказались правы.

— Ах, вот что вас беспокоит? То, что я выиграл?

— Все, что касается вас… — начала она, но остановилась, пораженная тем, что начала выдавать себя.

— О! Это уже воодушевляет, — губы Рована скривились в усмешке. — Ваша неприязнь ко мне носит личный характер. Может быть, оттого, что я напомнил вам о Теренсе и о вещах, которые вы предпочли бы забыть?

Она посмотрела на него долгим взглядом.

— Трудно себе представить человека, более не похожего на Теренса. Ваш брат был необычайно добр и внимателен, с такой нежной душой. У него были минуты хорошего настроения, когда он бывал так жизнерадостен.

Рован сжал губы, помолчал, потом все-таки произнес:

— Вы любили его за эти качества?

Кэтрин уставилась на него, увидев боль, отразившуюся в глубине гипнотических зеленых глаз и грусть на лице.

В голове у нее вдруг забилась мысль — уступить, прекратить борьбу и пусть Жиль поступает как хочет.

Испуганно вздохнув, она с силой, насколько позволяла спинка стула, откинулась назад. Облизнула вдруг ставшие сухими губы, подбирая слова для ответа. Его вопрос, звучавший в ушах, дал внезапное вдохновение.

— Да, за эти, и за многие другие, — сказала она хриплым голосом. — Но Теренс был так молод, он не понял… игру.

— Игру, — повторил Рован, сузив глаза.

— Да, конечно. А чего же еще? Я ведь замужняя женщина.

Откуда пришло это притворство? От Мюзетты, подумала Кэтрин, которая постоянно трещала насчет любовных игр в высшем свете Англии, где женитьба основывалась только на богатстве и любовь нужно было искать вне супружества.

— Моему брату нужно было нечто большее, чем вы могли ему дать?

— Я боюсь, что смеялась над его предложением убежать вместе, — продолжала Кэтрин, несколько приукрашивая. — Это все было столь дико, непрактично, и так безнадежно романтично. Я не могла понять, насколько он был серьезен или насколько безрассуден. Только после его смерти я поняла, насколько он мне дорог.

Он долго смотрел на нее, наконец медленно покачал головой.

— Из всего сказанного вами, я верю только одному — Теренс был слишком молод для вас.

Она немного прищурилась и подняла подбородок.

— Вы хотели знать, почему ваш брат убил себя, и я вам все рассказала. Сожалею, что вам не понравился мой ответ, но это все.

— А теперь я могу уезжать и оставить вас в покое, не так ли?

— Как вам угодно, — сказала Кэтрин резким тоном, сквозь который легко угадывался гнев.

— Нет, так не пойдет. Думаю, что я каким-то образом вас испугал. Я — угроза вашему богатому благополучному миру. Я не уверен почему, но существует одна вещь, в которой я не сомневаюсь. — Он немного помедлил, затем продолжил, и в голосе уже послышались несколько вкрадчивые нотки. — Я не так молод, чтобы играть в игру по вашему выбору.

В наступившем молчании все между ними — голоса обедающих, звон серебра и фарфора — куда-то отошло.

Имел ли он в виду именно то, что она думала?

— Что, у вас нет ответа? И вы даже не хотите знать, в чем Теренс и я были похожи? Нам говорили, что мы похожи, даю вам слово.

Рован ждал ее ответа с таким чувством, словно в сердце ему забили железный кол. Будет ли она играть с ним, одновременно убеждая себя в бессердечности флирта, или отвергнет, доказывая, что любила Теренса и замена ей не нужна? В последнем случае, он боялся, что это будет для него потерей.

Он злился на себя за неравнодушие, за то, что позволил себе увлечься этой женщиной и сбить себя с толку против своей воли. Этот гнев он носил в себе долгие месяцы, с тех пор как узнал о смерти Теренса, но особенно с момента приезда в Аркадию. А сегодня вечером он дал ему, своему гневу, выход, с сарказмом, но в то же время будучи к себе снисходительным.

Она смотрела на него, краска постепенно сходила с ее лица. Едва слышно она спросила: «Вы знаете, не так ли?»

Он не знал, но страстно хотел понять, что заставило дерзкую женщину, только что сидевшую рядом с ним, превратиться в бледное, оправдывающееся существо с глазами раненой лани.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16