Глава 3

Темнело. Ранние ноябрьские сумерки постепенно переходили в ночь. Люди, сидящие под магнолией, испытывали жажду и голод. Они были озлоблены друг на друга и измотаны до последней степени. Все молчали. Элиз, доведенная едва ли не до безумия потоком гневных и настоятельных требований и бесконечных увещеваний выручить их из беды, отошла в сторону и сидела одна, прислонившись спиной к стволу магнолии и обхватив колени руками. Мадам Дусе, которую под страхом смерти заставили наконец замолчать, сидела, уставясь неподвижным взглядом в пустоту, и то и дело оправляла свое платье. Генри, изможденный впечатлениями дня, заснул, вздрагивая во сне. Сан-Амант сидел, растирая больную ногу, а Паскаль, прохаживаясь взад и вперед, делал вид, что стоит на карауле.

Никто из них, включая Паскаля, не заметил, как из темноты внезапно выступил Рено. Выругавшись, Паскаль отступил назад.

— Где тебя черти носили? — проворчал он, придя в себя от замешательства.

Рено ничего не ответил, заметив только, что им пора двигаться в путь.

— Я задал тебе вопрос! — нахмурился торговец и выставил вперед ружье, направляя его прямо на Рено.

Рено помолчал, потом посмотрел на него сверху вниз и ответил спокойно и неторопливо:

— Послушайте меня внимательно. Я вам ничем не обязан. Я также не обязан давать вам какие бы то ни было объяснения. Мне безразлично, умрете вы или будете жить. Однако я решил вывести вас с земли моих братьев начезов, помня о своем отце и надеясь на благосклонность женщины, которая находится с вами. Но запомните: в пути вы должны будете беспрекословно слушаться меня во всем, так как от этого может зависеть ваша жизнь. Если вы попытаетесь диктовать свои законы, я не возьму вас с собой, поскольку вы можете представлять угрозу для других. Обещаю, что сделаю это. Слушайтесь меня — и вы будете в безопасности. Это я могу вам обещать. А сейчас, если вы надумали идти со мной, нам нужно двигаться в путь. Я предлагаю вам свои услуги в последний раз.

— Но ты не спросил, согласна ли мадам Лаффонт на твои условия!

— Ведь она все еще здесь, значит, согласна.

Элиз встретилась глазами со взглядом серых глаз Рено, обращенных на нее, и не смогла отвести своих. У нее было такое чувство, что он знал, как близка она была к тому, чтобы убежать. Не раз она боролась с желанием скрыться в лесу и пробраться к реке, надеясь найти там лодку, которая унесет ее вниз по течению, прочь с земли начезов. То, что она до сих пор не сделала этого, объяснялось не столько страхом перед ним, сколько уверенностью, что она погибнет. Элиз не хотела умирать, хотя и считала: то, что ей предложил Рено, вряд ли было лучше смерти.

Рено протянул Элиз руку, чтобы помочь ей подняться. Она хотела уклониться и встать сама, но вместо этого стала разглядывать его одежду. Он был одет по-походному, в расшитые бусами краги и теплый короткий плащ из мягкой оленьей кожи. Корона из перьев исчезла, а волосы были заплетены в косичку, перетянутую кожаным ремнем. Элиз вдруг почувствовала странную скованность, словно он уже подчинил ее своей воле, а из головы все не шли слова, сказанные им Паскалю. Ей хотелось знать, были ли они обращены к ней.

Совершенно машинально Элиз подала ему руку. От этого прикосновения, в котором были тепло и сила, по телу ее пробежала дрожь, а на верхней губе выступили капельки пота. С дрожью и горечью в голосе она спросила:

— Могу ли я, по крайней мере, надеяться, что буду в безопасности?

— Да, как никто другой.

Рено хотел что-то добавить, успокоить ее, но Элиз отстранилась, повернувшись к нему спиной. Он стоял и смотрел на ее горделивую осанку и напряженные плечи, не зная, сердиться ему или печалиться оттого, что Элиз относится к нему с таким отвращением…

До реки они добирались не менее двух часов. Была темная безлунная ночь. Они шли медленно и осторожно, углубившись в лес и избегая дорог. Рено периодически уходил вперед, чтобы разведать обстановку, а затем, вернувшись, уверенно вел их через известняковые склоны и густые заросли диких пальм.

У реки они увидели лодку, которую Рено замаскировал, прикрыв ветвями. В ней оказалось множество узлов с провизией, и Элиз даже засомневалась, смогут ли все шестеро уместиться в ней. Когда под руководством Рено они все-таки кое-как втиснулись в нее, лодка сильно осела, погрузившись в воду. Рено оттолкнулся от берега, вскочил в нее и навалился на весло, задавая темп Сан-Аманту и Паскалю.

Генри и женщины сидели между гребущими мужчинами. Элиз оказалась как раз впереди Рено. Она наклонилась вперед, чтобы не мешать ему грести, но изредка оглядывалась на удаляющийся берег и удивлялась, с какой легкостью Рено управляет лодкой.

Холмы и утесы позади них были освещены огнями костров. Элиз подумала, что оставила там все, что имела, — землю, с которой ее связывали крепкие узы. Она не знала, что будет делать, когда они доберутся до форта Сан-Жан-Баптист, где она там остановится и как будет жить дальше, но не придавала этому большого значения. Сейчас важнее всего скрыться, стараясь не думать о той цене, которую ей придется заплатить за их побег…

На берегу раздался шум.

Внезапно с берега донесся гневный крик, затем последовал выстрел, и над ними пролетела пуля.

— Они нас увидели! — воскликнула Элиз.

Рено энергичнее налег на весло. Сан-Амант и Паскаль, ворча, старались не отстать. Раздался еще один выстрел, эхом отозвавшийся на противоположном берегу, поросшем лесами, до которого было еще далеко. Пуля просвистела мимо, а затем последовали все новые и новые выстрелы.

В темноте их лодка представляла собой трудноразличимую цель, поэтому пули не задевали их, пролетая мимо, хотя вода вокруг пенилась и дымилась. У индейцев были выдолбленные из бревен каноэ, которые французы называли пирогами, но они обычно стояли на привязи у ручья Святой Екатерины. Добираться туда было далеко, и поэтому индейцы, стоя на берегу, вынуждены были стрелять в пустоту, испуская дикие вопли от досады и бессильной злобы.

Сидя впереди Рено, Элиз подумала, что его место на корме — самое опасное. Начезы не стали бы стрелять в брата их вождя. Но они не видели его в темноте ночи и не знали, что это Рено из рода Солнца. Рено мог окликнуть братьев-индейцев и выдать французов за своих пленных; в этом случае он только закрепил бы свои права на Элиз. Но Рено не сделал этого, и то усердие, с каким он налегал на весло, отплывая подальше от берега, служило доказательством, что он свое обещание выполнит. Элиз оставалось выполнить свое…

Но ведь она не давала никаких клятв! У нее силой вырвали согласие, поэтому она не чувствовала себя связанной каким-либо обязательством и была готова нарушить его, если ей представится случай. Она имела на это полное право.

Миссисипи была более мили в ширину, поэтому, когда лодка причалила к западному берегу, Паскаль и Сан-Амант чувствовали себя совершенно разбитыми. Паскаль свесился за борт, бросив весло и тяжело дыша. Сан-Амант сидел неподвижно, положив свое весло на дно лодки. Генри, вскочив на ноги, выпрыгнул из лодки и втащил ее на берег. Рено встал, взял Элиз за руку и помог ей выйти. Он дышал глубоко, но не казался уставшим.

— Я должен отдохнуть, — сказал Сан-Амант, видя, что все ждут, когда он сдвинется с места.

— У нас нет времени. Они могут решиться на погоню, поэтому мы должны заставить их поверить в то, что продолжаем плыть вниз по реке.

Сан-Амант удрученно кивнул, но прошло еще несколько минут, прежде чем он смог подняться и, покачиваясь, направиться к берегу. Они с Паскалем стояли и смотрели, как Рено и Генри выгружают провиант и складывают его в кучу. В короткий срок груз был рассортирован и распределен между присутствующими.

Все стояли поодаль, пока Рено уничтожал следы их высадки на берег. Потом он взгромоздил самый тяжелый тюк на спину, добавив к нему еще лук, колчан со стрелами и ружье, и пошел впереди остальных. Все молча двинулись в путь. За Рено следовал Паскаль, за ним — Элиз с мадам Дусе и Сан-Амант. Генри замыкал процессию. Все они сознавали, что должны идти как можно быстрее, чтобы максимально увеличить дистанцию между ними и начезами. Индейцы поутру могли кинуться в погоню, догадавшись, что они всего лишь переправились через реку. Отряды воинов-начезов продвигались обычно с молниеносной быстротой, гораздо быстрее их группы, в которой были женщины и раненый мужчина. Следовательно, время — их лучший союзник.

— Скажи, полукровка, — окликнул Рено Паскаль через какое-то время, — что подумает твой брат Большое Солнце, когда узнает, что ты не на его стороне?

— Я думаю, он не слишком удивится, — спокойно ответил Рено.

— А что будет, когда он узнает, что ты появился в форте Сан-Жан-Баптист в компании с французами? По-моему, они должны считать тебя предателем.

— Я ни от кого не завишу и никому не подчиняюсь.

Голос Рено звучал твердо, и Элиз не могла не вспомнить, как он предупреждал Шепара и французов о готовящемся наступлении индейцев.

Паскаль засмеялся.

— Будем надеяться, что Большое Солнце считает так же. Однако, по моему разумению, твои люди относятся к перебежчикам ничуть не лучше, чем все остальные.

— У меня нет своих людей, — ответил Рено.

На этом их разговор оборвался, но слова Рено еще долго звучали в памяти Элиз. В его словах не было жалости к себе, и тем не менее они затронули какие-то нежные струны ее души, сделав Рено человечнее, чем он хотел казаться. У всех были свои, родные люди. Беда Шевалье заключалась в том, что он не знал, кто его родня, — начезы или французы…

Шло время. Они проходили милю за милей, спотыкаясь и уворачиваясь от хлеставших им в лицо веток. Во время небольших привалов мадам Дусе со стоном опускалась на землю, но быстро поднималась и шагала дальше, стараясь не отставать от остальных. Перед рассветом они остановились, чтобы утолить жажду, перекусить и немного поспать. Солнце еще не взошло, а они уже снова были в пути.

Стоял чудесный день. Было тепло, и это немного облегчало их длительный переход. Осень вообще выдалась долгой — несколько раз уже ударяли легкие заморозки, но потом опять возвращались теплые дни. Ночью было не обойтись без костра, зато днем по-прежнему можно было ходить в летней одежде. Минуты переходили в часы, и они уже шли через силу, бездумно передвигая ноги. Рено освободил мадам Дусе от тяжелого груза, взвалив дополнительную ношу на Паскаля. Элиз мешали идти длинные юбки, и она попросила у Рено ремень. Завязав его на талии, она заткнула за него подолы своих юбок на манер парижских прачек, но заднюю полу приподнять не решилась. Впрочем, колючки настолько потрепали бархат, что ей не было жаль запачкать его, тем более что она промочила подол в ручьях, которые встречались на их пути.

Становилось все теплее. Местность, по которой они шли, была болотистой. Огромные кипарисы, дубы и клены образовывали над головой сплошной высокий купол, а орешник, каменное дерево, ясень, лавр, кизил и другие деревья были покрыты свисающим с них мхом, который французы прозвали «бородой капуцина». Леса пересекали многочисленные ручьи, разбивающиеся на все новые и новые ручейки. У Элиз на лбу проступил пот, стекавший по шее и между грудей, и ей захотелось войти в прохладную воду, но для этого пришлось бы снимать вязаные чулки и туфли и снова надевать их. Она решила последовать примеру Паскаля и Сан-Аманта и пройтись по воде в туфлях, но передумала, побоявшись, что мокрая обувь натрет ей ноги.

Ужаснее всего, однако, было засилье комаров, которые роями носились в воздухе на заболоченных участках леса, издавая пронзительное жужжание.

Они пересекли ручей с прозрачной водой, дно которого было устлано белым песком, и остановились на его берегу, чтобы отдохнуть. Элиз села у дерева, сняла чулки, отжала их и снова надела, отгоняя от себя комаров. Закрепляя чулок повязкой, она задрала юбки выше колен и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Подняв голову, Элиз увидела, что Рено, сидевший под деревом недалеко от нее, наблюдает за ней с полузакрытыми глазами. Она покраснела, но тут же приняла беспечный вид и продолжила свое занятие. Закрепив чулок повязкой, она опустила юбку и вздохнула с облегчением.

Рено встал, подошел к одному из сложенных в кучу тюков и, развязав его, достал какой-то глиняный горшочек. Подойдя к Элиз, он опустился перед ней на колено и протянул ей горшочек.

— Что это? — спросила Элиз, не пошевелившись.

— Медвежий жир. Комары не любят его и улетают.

Элиз нахмурилась, сморщив при этом свой носик.

— Да, я знаю, но не хочу им пользоваться. Благодарю.

— Напрасно. Он не такой уж противный.

— Я знаю, как пахнет прогорклый медвежий жир, и мне не хотелось бы оставлять его на теле на целый день.

— Но это свежий жир. Я сам недавно намазался им.

Хотя его голос звучал ровно, Элиз показалось, что в нем был вызов. Как будто он предлагал ей повторить то, что она когда-то произнесла в его адрес, назвав его «дурно пахнущим». По ее коже пробежали мурашки, и она мучительно покраснела. Открыв рот, чтобы что-то произнести, она не смогла вымолвить ни слова и только молча смотрела ему в глаза.

— В любом случае, — продолжил он, — это не предложение, а приказ, которому придется подчиниться. Знахарка из племени начезов считает, что укус комара может вызвать болезнь, и она права.

Рено опустил палец в белый, полужидкий от дневной жары жир, напоминающий по консистенции оливковое масло, и дотронулся им до ее щеки. Она отпрянула, резко откинув голову назад.

— Сделайте это сами, или это сделаю я, — сказал Рено.

Элиз не оставалось ничего другого, как подчиниться и взять горшочек из его рук. Встав на ноги, Рено отошел, бросив через плечо:

— Передайте его мадам Дусе и остальным, когда закончите мазаться сами.

Элиз не ответила, а он и не ожидал ее ответа. Ему стоило большого труда не обернуться, чтобы посмотреть, как она втирает в кожу медвежий жир. Она и так слишком часто отвлекала его внимание: он не мог отвести взгляд от ее ног, когда поднимала подол юбки, не мог не смотреть, как она покачивает бедрами при ходьбе, как вздымается ее грудь, когда она, прокладывая себе путь, отстраняет свисающие ветви деревьев. Он всячески боролся с желанием дотронуться до нее, постоянно быть рядом с ней, чтобы помочь ей преодолеть трудности. Элиз и не подозревала, что он знает, где она находится, в каждый отдельный момент. От этого с трудом подавляемого желания его бросало в жар, и в то же время, глядя на нее, Рено испытывал чувство вины.

К полудню солнце скрылось за тучами и стало душно. По мере того как позади оставались многие мили пройденного пути, настроение в группе улучшалось: можно было надеяться, что они избавились от погони. Однако все очень устали, с трудом передвигали ноги, а узлы, которые они несли, казались такими тяжелыми, как будто в них были камни. Мадам Дусе постоянно ворчала и стенала довольно громким голосом, Генри тоже роптал, жалуясь на боль в плече. Сан-Амант нашел еще одну палку и теперь шел, опираясь на два самодельных костыля. Элиз тоже смертельно устала, но по крайней мере постепенно привыкла к запаху медвежьего жира, который оказался не таким уж противным, так как был ароматизирован нардом. Она не удивилась, что он помог ей, но Рено в этом не призналась, продолжая время от времени убивать кружившихся вокруг нее комаров, но уже для вида.

А Шевалье по-прежнему вел их вперед. Он постоянно был начеку, когда они делали привал, оставлял их и уходил на разведку либо, взобравшись на верхушку дерева, обозревал местность. Когда они, уставшие, валились на землю, тяжело дыша и задыхаясь, Рено не торопил их, снисходительно относясь к их слабости. Если он и чувствовал усталость, то не показывал ее. Для Элиз его поведение не поддавалось объяснению. Оно сводило ее с ума и в то же время действовало на нее успокаивающе.

Незадолго до наступления темноты они подошли к реке. У нее, несомненно, было какое-то название, но Элиз его не знала. Река была глубоководной и широкой, хотя и гораздо меньше Миссисипи; переплыть ее можно было только с помощью плота, который они уже не успели бы построить до захода солнца. Поэтому все решили расположиться на ночлег, а утром вновь двинуться в путь.

Рено приказал распаковать тюки. В одних оказались постельные принадлежности — медвежьи и лисьи шкуры и вязаные покрывала, в других — провизия: корзины с какими-то странными клубнями и зрелой хурмой. Из последнего мешка Рено извлек горшок с медвежьим жиром без ароматического нарда для сдабривания пищи, два острых ножа, топорики, медный котел и набор деревянных ножей и вилок. Похоже, он потрудился на славу, собираясь в дорогу.

Пока они распаковывали вещи, Генри принес хворост, а Рено разжег небольшой, но жаркий костер. Он подошел к Элиз и положил рядом с ней пару уток, которых подстрелил по дороге. Дав Генри задание принести Элиз воды и поставив Сан-Аманта с ружьем на страже, он взял топоры и отправился с Паскалем в лес.

Элиз попросила мадам Дусе разделать уток, а сама поставила на огонь котел с водой. Когда мужчины вернулись из леса, на костре, нанизанные на прутья, жарились утки, смазанные медвежьим жиром, а на углях пеклись лепешки из кукурузной муки. У французов не было проблем с приготовлением пищи: они давно научились готовить как индейцы, хотя и не все предпочитали такую еду. Элиз присматривала за лепешками и краешком глаза наблюдала за тем, как Рено и Паскаль строят пять шалашей, используя деревья-однолетки, которые они принесли из лесу. Перегнув по три деревца дугой, они вбивали их в землю, натягивая затем на них ткань.

Шалаши были небольшими как в ширину, так и в высоту, каждый из них предназначался только для одного человека. Они должны были защитить их не только от непогоды, но и от комаров, которые могли буквально заесть спящих людей. Четыре укрытия были сооружены вблизи костра, пятое же, шире и просторнее остальных, располагалось чуть поодаль. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять — это шалаш для Элиз и Рено Шевалье.

Элиз старалась не смотреть в сторону шалаша, стоящего отдельно. Ей казалось, что остальные слишком часто смотрят туда — кто с сожалением, кто со злостью, а кто с нездоровым интересом, думая о том, что там будет происходить ночью. Взгляды, которые спутники украдкой бросали то на Рено, то на Элиз, служили лишним тому доказательством.

У Элиз пропал аппетит, и она с трудом заставила себя доесть кусок утки. Она надеялась протянуть время, моя и убирая посуду, но Рено опередил ее, отправившись с Генри к реке. Там они вычистили котел песком и вымыли посуду. Вернувшись к костру, Рено поставил на огонь полный котел воды и помог Элиз убрать в корзину лепешки, испеченные ею к завтраку.

Пока они работали, наступила темнота. Сан-Амант, Генри и мадам Дусе отправились в свои укрытия. Паскаль сидел, попыхивая узкой глиняной трубкой, напоминающей индейские, и глядя на огонь. Рено собрал всю оставшуюся провизию в мешок и подвесил на высокий сук, чтобы ночью до нее не добрались лесные звери, привлеченные запахом пищи. Некоторое время он молча стоял, глядя на Элиз, а потом удалился в сторону реки.

В котле закипала вода. Элиз смотрела на нее, и ей страшно хотелось смысть с себя дневной пот, запах костра и налет медвежьего жира. Ухватив подолом платья ручку котла, она сняла его с огня и отнесла к шалашу, предназначенному для двоих. Ей не хотелось думать о том, что может вскоре произойти между нею и Рено, поэтому она подготовилась ко сну так, как если бы была в своей спальне. Сняв платье и нижнюю юбку, она после минутного колебания сняла и нижнее белье. Намочив его в горячей воде и используя в качестве мочалки, Элиз протерла тело, а закончив туалет, выжала белье и повесила его сушиться на крышу шалаша. Потом совершенно спокойно вновь облачилась в платье и нижнюю юбку, нырнула в шалаш и легла на самый край разложенной там шкуры.

Некоторое время Элиз лежала в напряженном ожидании, однако проходили минуты, и она постепенно успокаивалась. Возможно, укрытие предназначалось ей одной, а Рено предпочитал спать на открытом воздухе. Может быть, он передумал, видя ее явное нежелание? Неужели она в нем ошиблась и он оказался предупредительнее и лучше, чем она о нем думала? Элиз лежала, прислушиваясь к тишине ночи. Порой до нее доносился шорох — очевидно, какой-то маленький зверек, скорее всего енот или опоссум, вышел на ночную прогулку по лагерю. Над шалашом тихо шуршали буковые листья.

Внезапно Элиз услышала мягкие шаги и увидела, как кто-то, приподняв край прикрывающей вход материи, вошел в ее укрытие. Дыхание Элиз участилось, а сердце бешено забилось в груди.

Это был Рено. Его тень загородила весь дверной проем, и Элиз явственно почувствовала прохладу ночи, проникшую вслед за ним в шалаш. Несколько мгновений он постоял над ней, потом лег рядом на разложенные на земле шкуры. Она попыталась задержать дыхание и притвориться спящей, но не смогла. Рено повернулся к ней и прошептал ее имя, потом приподнялся на локте и дотронулся до нее.

Элиз с трудом подавила крик, задрожав всем телом, когда почувствовала, как его рука легла на ее плечо. Ей хотелось, чтобы все это поскорее закончилось. Она старалась лежать спокойно, с холодным безразличием относясь к тому, что он делает, но ей это не удавалось. Когда Рено осторожно и неторопливо нащупал в темноте ее трепещущую грудь и принялся гладить ее, Элиз не выдержала. Вскинув руки, она оттолкнула его с криком: «Нет, нет, нет!»

Рено быстро схватил ее за запястья, завел ей руки за голову, держа их там крепко одной рукой, а затем нашел ее губы и запечатлел на них поцелуй, не дав даже вскрикнуть. Он держал ее мертвой хваткой — так, что она не могла ни пошевельнуться, ни тем более убежать от него. В следующее мгновение Рено приподнял голову, мокрая прядь его волос коснулась ее щеки, и она услышала, как он обиженно произнес:

— Я тебе неприятен?

Из глаз Элиз хлынули слезы. Они катились по ее лицу, падая на его руку. Рено тут же отпустил ее и отстранился.

— Что случилось? — спросил он в замешательстве.

— Какое это имеет значение? — произнесла Элиз хриплым от слез голосом.

— Тебя, вероятно, обидел какой-то мужчина — и, быть может, даже не один…

— Одного было вполне достаточно.

— Это был твой муж?

— Да, муж.

— Знаешь, а ведь это замечательно, что ты вдова.

От удивления Элиз даже перестала плакать.

— Почему же?

— Да просто потому, что тебя ею уже больше никто не сделает.

Элиз лежала тихо, заинтригованная и озадаченная его словами, но Рено не стал ничего объяснять. Скрестив руки на груди, он произнес:

— Тебе не следует меня бояться. Я никогда не возьму тебя силой, против твоей воли.

Она почему-то сразу поверила ему и, расслабившись, мгновенно заснула.

Элиз проснулась от далекого звука грозы. Со стоном открыв глаза, она обнаружила, что еще темно — настолько темно, что, ощущая тепло лежащего рядом с ней человека, она не могла видеть его очертаний. Но при этом голова ее покоилась на его плече, а рука лежала у него на животе!

Элиз стало не по себе. Очень осторожно, стараясь не разбудить его, она начала потихоньку отодвигаться, но в этот момент ударила молния, ярко осветившая их палатку, и Элиз увидела Рено. Он не спал и, лежа без движения, наблюдал за ней.

От неожиданности она вздрогнула, задержав дыхание.

— Не все мужчины одинаковы, — задумчиво произнес он.

— Неужели? — Одно время Элиз старалась поверить в это, но не смогла.

— Я и не жду, что ты мне поверишь. Ты должна удостовериться в этом сама.

— Мне этого не хотелось бы, — ответила Элиз, встревоженная его тоном.

— Тебе придется это сделать.

Рено поймал ее руку, все еще лежавшую на его животе, и Элиз не удалось высвободиться.