Глава 11

Невысокая индейская женщина ходила по хижине. Она разожгла огонь, поставила варить кашу, принесла охапку кедровых ветвей и разложила их под лавками, чтобы отпугивать блох. Рено делал вид, что не замечает ее, как принято у индейцев: он давал ей спокойно делать свои дела и в то же время не позволял беспокоить его. Так он был воспитан, и это настолько вошло в привычку, что он едва осознавал ее присутствие.

Он лежал на боку, до пояса укрытый мехами, опершись на локоть, и с нежной улыбкой смотрел на Элиз. Она лежала лицом к нему, одна рука поверх одеяла; ее глаза были закрыты, во сне она дышала ровно и глубоко.

Рено заметил, что под глазами у нее залегли синие тени, щеки обветрены, а губы высохли и потрескались от холодов, которые пришлось перенести во время перехода. Но, несмотря ни на что, она казалась ему прелестной. Элиз даже не пошевелилась, когда он лег рядом с ней поздно ночью, и его присутствие, казалось, не беспокоило ее. Только один раз, ближе к рассвету, когда он обнял ее, она, не просыпаясь, повернулась и прижалась к нему. Такое бессознательное приятие показалось ему необычайно трогательным и многообещающим.

Ее открытая ладонь, лежавшая поверх одеяла, была вся в синяках, и он про себя еще раз проклял человека, причинившего ей боль. Но Рено сознавал, что в этом есть и его вина. Он так старался запугать ее и сделать покорной, что не подумал о последствиях. Индейцы приняли ее за рабыню, за его наложницу, и Лесной Медведь вел себя соответственно.

Нет смысла отрицать, что ему доставило некоторое удовольствие силой заставить ее подчиниться своей воле. Это произошло еще до того, как она чуть не заблудилась в лесу, прячась от него, до того, как ей пришлось отчаянно защищаться от его двоюродного брата, Лесного Медведя. Все, что он увидел в ней тогда, была ее болезненная ненависть к нему. А ведь он знал, что Элиз пришлось вытерпеть от своего мужа, этой грубой скотины! Как же он мог опять подвергнуть ее всему этому?!

Невыносимо было даже думать об этом. С глазами, потемневшими от боли и стыда, Рено наклонился к ней и прижался губами к ее бледной руке.

Веки Элиз задрожали и открылись. Она посмотрела на него долгим взглядом, словно осознавая, где она и что происходит, а потом резко отпрянула и прислонилась к стене хижины.

— Любуешься? — спросила она напряженным голосом.

Рено удивился точности ее догадки, но ответил небрежно:

— С чего бы это?

— Кажется, ты когда-то сказал, что тебе нравится мысль сделать меня рабыней. Ты должен быть счастлив, что твое желание осуществилось!

— Кажется, я действительно счастлив, — медленно произнес он. — Хотя и не считаю тебя рабыней.

Она отвернулась, не в силах выдержать взгляда его ярких серых глаз.

— А кем же ты меня считаешь? Не потому ли вчера вечером твои женщины привели меня сюда, раздели догола и положили в твою постель, что я почетная гостья?

— Это не мои женщины, — ответил он сухо.

— Они подчинялись твоему приказу.

— Я попросил их присмотреть за тобой. К сожалению, у женщин племени начезов свои представления о гостеприимстве.

— Так ты не ожидал обнаружить меня здесь? — вспыхнула Элиз.

— Это был приятный сюрприз.

Внезапно неподалеку раздался тихий смешок — результат долго сдерживаемого веселья. Услышав его, Элиз приподнялась на локте и посмотрела через широкое плечо Рено. В десяти футах от ее руки сидела на корточках у огня индианка. Ее глаза светились радостью, рукой она зажимала смеющийся рот. Элиз нахмурила брови, но гнев ее быстро остыл.

— Маленькая Перепелка! Это ты?

Маленькую Перепелку когда-то продали мужу Элиз собственные родители, она стала для нее почти что другом в этом новом мире. Обе они были несчастными жертвами Винсента Лаффонта. С тех пор как Маленькая Перепелка вернулась в свое племя после смерти Винсента, Элиз видела ее только дважды: женщины начезов редко далеко уходили из своих деревень.

— Извините меня, пожалуйста, мадам. Я старалась не шуметь, но это так смешно, что вы не хотели делить ложе с Ночным Ястребом! Ведь большинство молодых женщин душу продадут, чтобы только доставить ему удовольствие. А он-то позволил вам спокойно спать!

Рено посмотрел на индианку с ленивой улыбкой.

— У тебя извращенное чувство юмора.

— Я тебя обидела, Великий? — спросила она, а затем озабоченно повторила вопрос на языке начезов.

— Возможно, я прощу тебя, если ты приготовишь вкусный завтрак, — ответил он, потягиваясь.

Маленькая Перепелка взглянула на Элиз с шаловливой улыбкой.

— Как же это вы не захотели угодить такому доброму человеку?

— А вот так! — отрезала Элиз. — Он самоуверен, деспотичен и слишком многое принимает как должное.

— Тогда вы должны его изменить. — Маленькая Перепелка глубокомысленно кивнула.

— Боюсь, что это мне не удастся. Ну а как твои дела?

— Мои-то хорошо. В последний раз, когда вы меня видели, я была женой, а сейчас я вдова.

Элиз вздрогнула, вспомнив свой разговор с мужем Маленькой Перепелки в то утро, когда произошла резня. Ей показалось тогда, что он собирается ее убить или взять в плен.

— Вдова? Как же это случилось?

— Он нашел свою смерть в бою, и о такой смерти можно только мечтать: он умер рядом с вождем, которого теперь должен заменить Ночной Ястреб.

Элиз села на постели, прижимая черный медвежий мех к груди.

— Я сочувствую тебе.

— Это уже прошло, — тихо ответила Маленькая Перепелка.

Скуластое лицо молодой индианки стало замкнутым, на нем появилось выражение стоического терпения. Элиз поняла, что надо сменить тему разговора.

— Когда мы вчера приехали, я не увидела никого из французских женщин и детей. Хочу спросить, как они? Хорошо ли с ними обращаются?

Маленькая Перепелка отвернулась и начала помешивать кашу.

— С ними все в порядке, особенно с теми, кто хочет работать. Боюсь, что дела не так хороши у тех, кто привык бездельничать. Для женщины из племени начезов желание трудиться — величайшая добродетель, и лентяям нет оправдания.

Элиз подумала, что некоторым женщинам, которых она знала, жизнь у индейцев должна казаться очень тяжелой. Многим француженкам на родине внушали, что здесь, в Луизиане, богатство льется рекой, что разбогатеть здесь ничего не стоит. Они ожидали манны небесной, а поняв ложность таких обещаний, опускали руки. Единственной заботой этих женщин было заставить своих немногочисленных рабов создать им необходимые жизненные удобства. Их праздность, отсутствие физической силы, гордость и упрямство, безусловно, заслуживали презрения в глазах индейских женщин.

— Что-то говорили о ритуальном убийстве мальчика во время похорон ребенка из рода Солнца, — осмелилась сказать Элиз.

— Да, одному досталась такая честь.

— Возможно, это был внук моей соседки, мадам Дусе, помнишь ее?

— Не могу сказать, — торопливо ответила Маленькая Перепелка. — Я не знаю его имени.

Элиз спросила об африканских рабах французов и узнала, что многие из них, включая ее собственных, были распроданы. Потом они поговорили о других вещах — о том, что солнце стоит выше и дни стали теплее, о том, что Элиз рада увидеть здесь Маленькую Перепелку…

— Я пришла, потому что хотела поприветствовать вас, — сказала молодая женщина с застенчивой улыбкой. — Кроме того, Ночному Ястребу некому готовить, а вы очень устали после долгого путешествия. Если хотите, я потом научу вас готовить еду начезов, а также делать все остальное, что вы должны уметь.

Эти слова прозвучали зловеще для Элиз — из них явствовало, что ей придется надолго остаться среди индейцев.

— Это… очень мило с твоей стороны.

— Это только плата за вашу доброту ко мне.

— Нет, это тебе спасибо, — ответила Элиз, не глядя на Рено, который молча слушал их разговор.

Каша, приправленная медвежьим жиром и медом, оказалась очень вкусной. Маленькая Перепелка подала ее Элиз и Рено прямо в постель. Поев, Элиз оглянулась в поисках своей одежды и обнаружила, что ее платье исчезло, а на его месте лежала стопка сложенной ткани. Развернув квадрат мягкого, искусно вытканного материала, она увидела, что он подбит выкрашенным в ржаво-красный цвет лебяжьим пухом. Большой квадрат нужно было завязать на бедрах как юбку, а маленький служил лифом и завязывался на плече. Здесь также был плащ из отбеленной оленьей кожи, расшитый красным и черным бисером. Костюм завершала пара мокасин с узорными носками, которые для удобства завязывались на щиколотках.

— Где мои вещи? — спросила Элиз резко.

— Их нет, — беспечно ответила Маленькая Перепелка.

— Где же они?

— Их сожгли.

— То есть как?!

— Не могли же вы надевать на себя такую грязь!

В глазах индианки мелькнуло хитрое выражение. Элиз взглянула на Рено, и ей показалось, что он разделяет чувства Маленькой Перепелки. Вспомнив, что однажды Рено уже пытался убедить ее носить индейское платье, Элиз набросилась на него:

— Это твоих рук дело!

— Может быть, я бы и сделал это, если бы догадался. Но нет, я тут ни при чем.

— Я не могу это носить!

— Ничего страшного, скоро привыкнешь. Маленькая Перепелка покажет тебе — ну, если, конечно, ты не захочешь остаться со мной в постели.

Элиз бросила на Рено убийственный взгляд, затем медленно потянулась за подбитой лебяжьим пухом тканью. Если бы не боязнь рассмешить Маленькую Перепелку и услышать какую-нибудь язвительную шутку Рено, она попросила бы его выйти из хижины или хотя бы отвернуться. Вместо этого она просто решила не обращать на него никакого внимания, что так хорошо умеют делать индианки. Это было нелегко, особенно когда он лежал, заложив руки за голову, и наблюдал за ней с таким спокойным интересом. Казалось, он считает себя вправе видеть ее раздетой. Застенчивость Элиз явно забавляла его, и он старался ее усугубить: рассматривал ее розовые груди с коралловыми сосками, когда она поворачивалась и так и сяк, пытаясь завязать странную юбку. Когда Элиз с негодованием взглянула на него, ей показалось, что в его глазах появилось едва заметное тепло.

Из-за двери хижины, которая представляла собой просто доску, прикрепленную к двум столбам, послышался мужской голос — какой-то человек произнес индейское приветствие. Рено неохотно отвел взгляд от Элиз, которая в этот момент надевала плащ. Он присел, укрытый до пояса одеялом, и, даже не подумав одеться, разрешил гостю войти. Дверь приоткрылась, и в хижину вошел молодой человек. Он что-то сказал по-индейски и сделал быстрый жест правой рукой, означавший просьбу говорить. Двое мужчин пожали друг другу запястья, потом Рено повернулся к Элиз.

— Это мой сводный брат, Сен-Космэ. Его так назвали в честь французского священника, который его крестил. Сен-Космэ, эта леди — мадам Элиз Лаффонт.

Этот человек был моложе Рено и Большого Солнца, но у него были такие же красивые черты лица и довольно утонченные манеры. Он наклонил голову и улыбнулся, а затем обратился к своему сводному брату:

— Я прибыл по важному делу.

— Пожалуйста, говори, — ответил Рено, предлагая ему сесть.

Сен-Космэ опустился на край скамьи, где сидел Рено. Маленькая Перепелка поспешила предложить ему освежающий напиток из трав, и он, чтобы не обидеть ее, отведал питье. По индейскому обычаю гость начал говорить первым; Элиз показалось, что его речь была хорошо подготовлена заранее. Она почти совсем не знала языка начезов и поняла всего несколько слов, но подумала, что он говорит о делах совета.

Маленькая Перепелка стояла неподвижно, широко раскрыв глаза. Рено слушал внимательно, потом кивнул, очевидно, соглашаясь на какую-то просьбу. Его брат вскоре после этого поднялся и ушел, а Рено быстро встал с постели, нимало не стесняясь своей наготы, и начал одеваться.

— Что случилось? — спросила Элиз.

— Ничего такого, из-за чего тебе стоит беспокоиться, — ответил он.

Она сомневалась, что он сказал ей правду, но подумала, что это, наверное, связано с его новым положением военного вождя, и не стала расспрашивать дальше. Ей не хотелось вступать в пререкания в присутствии Маленькой Перепелки.

Перед тем как уходить, он приблизился к Элиз и взял ее за руки. Она не успела высвободиться, и он коснулся своими твердыми теплыми губами ее лба. Потом отпустил ее, кивнул и быстро вышел из хижины.

Элиз смущенно взглянула на Маленькую Перепелку, но индианка сосредоточенно возилась у очага, не обращая внимания на их дела. Пытаясь отвлечься от охватившего ее неприятного предчувствия, Элиз стала ей помогать.

Маленькая Перепелка сразу же начала обучать ее. Это оказалось нетрудно — французы многое переняли у индейцев, в частности, способы приготовления еды, так что разница заключалась лишь в кухонной утвари. Индейцы пользовались самыми различными сосудами и емкостями. У них были плетеные корзины разнообразных форм и размеров для хранения всех видов продуктов: орехов, ягод, рыбы. Были огромные глиняные кувшины, в которых помещался целый бушель зерна, и толстые глиняные бутылки чуть вместительней пивной кружки, маленькие стаканчики для питья, крошечные бутылочки для кормления младенцев. Большая часть керамической посуды изготавливалась из золотисто-коричневой глины и украшалась волнистыми параллельными полосками, похожими на морские волны, а некоторые предметы окрашивались оранжево-красной охрой. Горшки, в которых готовилась пища, тоже были из глины, но они не ставились на огонь: чтобы приготовить еду, в них помещали раскаленные чистые камни. В хижине Рено, однако, посуда была металлической — так повелось у всех зажиточных индейцев благодаря заезжим торговцам, таким, как Пьер.

Среди бывших соседей Элиз некоторые брезговали пищей индейцев, предпочитая ей несвежую засоленную свинину, доставлявшуюся в бочках из Франции. Они довольствовались пшеничной мукой и сушеными бобами, пренебрегая кукурузой, кабачками и сладким картофелем, которые выращивали начезы. Элиз это казалось глупым, особенно в период осенних штормов, когда корабли с провизией прибывали нерегулярно. Теперь ее привычка к индейской пище оказалась очень полезной, потому что ей, по всей вероятности, придется готовить для Рено.

Она хотела было отказаться от этой обязанности, чтобы выяснить раз и навсегда, раба ли она в полном смысле слова. Но, подумав, решила, что не стоит этого делать. Лучше уж не испытывать дружбу Маленькой Перепелки и не тратить зря энергию на то, чтобы противостоять Рено в столь незначительном деле. Да и самой ей надо питаться, а если она не будет готовить на его очаге, то придется попрошайничать в чужих хижинах, а это не прибавит ей достоинства.

Конечно, Элиз могла отказаться жить в его хижине и потребовать, чтобы ей позволили присоединиться к другим француженкам. Но хотя ей и неудобно было жить в столь тесном соседстве с Рено, жизнь в чужой индейской семье была бы еще тяжелее. Нет, уж лучше оставаться в его хижине, даже если это и означает, что придется его обслуживать.

Элиз смотрела, как Маленькая Перепелка делает лепешки и кладет их жариться на сковороду, смазанную медвежьим жиром, а сама в это время предавалась мыслям о побеге. Но чем дольше думала, тем ясней ей становилась обреченность этой затеи. Здесь, в Большой Деревне, за ней пристально наблюдали начезы. Даже если ей удастся уйти незамеченной, до форта Сан-Жан-Баптист сорок миль, а до Нового Орлеана — девяносто по Великой реке. Эти длинные мили кишели воинственными индейцами и дикими зверями, это были мили опасной воды, болот и глухих лесов. Конечно, ей не занимать предприимчивости, но такие препятствия казались непреодолимыми. Лучше уж быть рабыней Рено, чем умереть! Эта мрачная истина даже позабавила Элиз. Но вот то, что ей придется избегать близости с Рено в постели и при этом обслуживать его, совсем не казалось смешным. Впрочем, какой-то выход есть всегда. Она постарается что-нибудь придумать.

В то утро деревня казалась спокойной. Это отметила и Маленькая Перепелка. Она предположила, что приехал какой-нибудь торговец из Каролины, чтобы обменять товары на рабов. Впрочем, могли также привезти сообщение о новых жертвах в войне с французами, так что молодая индианка решила пойти и выяснить, в чем дело.

Прошел час, но Маленькая Перепелка не возвращалась, и Элиз начала волноваться. Любое несчастье, которое могло постигнуть начезов, тут же отразилось бы на французских пленниках, включая и ее. Отсутствие Рено Элиз не беспокоило: он часто пропадал целыми часами без каких-либо объяснений.

Элиз собралась было пойти посмотреть, что происходит, но не знала, как ее встретят индейцы в деревне. Кроме того, ей не хотелось выходить в этом своем странном костюме, который в самые неподходящие моменты поднимался от ветра и обнажал ее тело. Она, конечно, не была пуританкой, но смущалась, когда верхний квадрат материи сбивался и обнажал ее грудь или юбка съезжала с бедер.

В конце концов Элиз решила презреть все эти препятствия и уже собиралась выйти, как распахнулась дверь. Без всяких церемоний и приветствий внутрь вошла молодая француженка с испуганным лицом.

— К вам идет моя хозяйка, — запыхавшись, сказала она.

В хижину вошла индианка. Высокая, статная, она была одета в плащ, сшитый из красного одеяла, купленного у торговца. Ее руки, украшенные серебряными браслетами, были скрещены на груди. Она отпустила свою служанку коротким жестом и осталась с Элиз один на один.

Элиз с трудом вспомнила подходящую фразу для приветствия. Не услышав на нее ответа, она начала предлагать угощения.

— Нет, спасибо, — сказала индианка на чистом французском языке. — Я только хотела взглянуть на женщину, из-за которой мой сын может погибнуть.

Элиз побледнела.

— Вы говорите о Рено?

— А разве кто-то еще так рисковал из-за вас?

— Я… — Элиз помедлила, а затем переменила разговор: — Вы, должно быть, Татуированная Рука?

— Да, это я.

Элиз много слышала об этой женщине, которая разоблачила заговор начезов перед французами. О женщине, которая полюбила француза и родила от него детей — Большое Солнце и Рено.

— Я не понимаю, о чем вы. Я ничего такого не сделала, чтобы повредить вашему сыну.

— Достаточно того, что ты существуешь.

Пораженная таким заявлением, Элиз не нашлась что ответить, а Татуированная Рука продолжала:

— Завтра на рассвете Рено прогонят сквозь строй по твоей милости.

— Из-за меня? Почему?!

— На заседании совета его обвинил Лесной Медведь, сын моего младшего брата. Лесной Медведь утверждает, что новый военный вождь начезов любит француженку слишком сильно, что он предатель своего народа. Все потому, что Рено помог нескольким французам спастись и сделал это из любви к француженке. Из-за тебя он уехал отсюда в тот момент, когда нужен был своему народу, когда старейшины решили назначить его военным вождем. Наконец, он бросил вызов Лесному Медведю в присутствии других воинов из-за какой-то ерунды. Рено совершил бы преступление, вступив в бой со своим соплеменником. К счастью, разум Лесного Медведя возобладал.

— И вы всему этому поверили?

— Рено признался, что это правда.

— Но Лесной Медведь все преувеличил! — Элиз во все глаза уставилась на индианку, которая так спокойно говорила о предстоящей экзекуции. Ею овладели дурные предчувствия.

— Обвинения настолько серьезны, что необходима проверка его мужества и преданности своему народу, — невозмутимо произнесла Татуированная Рука.

— Вы слишком много требуете от человека, который и не начез, и не француз, но совмещает обе эти крови. Вы заставляете его выбирать, а это жестоко!

— Он уже сделал выбор, иначе его бы здесь не было.

— Тогда зачем все это?

— Он должен сам увериться в своих чувствах, и мы тоже. Слишком много жизней будет зависеть от него.

— Это нужно остановить! Вы могли бы это сделать, вы могли бы пойти к Большому Солнцу…

— Нет. Обвинения были выдвинуты, и на них надо ответить. Так решили старейшины. Мой сын — оба моих сына — знают, что старые люди мудры. Рено должен пройти сквозь строй.

Элиз бросила на женщину яростный взгляд.

— Но если ничего нельзя сделать, зачем вы пришли? Почему вы так хотели мне об этом рассказать?

— Я хотела удостовериться, что у женщины, которую выбрал мой сын, есть чувства. Я хотела узнать, достойны ли вы этой высокой должности.

— Я не понимаю…

Татуированная Рука не дала ей договорить:

— Мой сын мудр. Я довольна.

Мать Рено ушла прежде, чем Элиз нашлась что ответить. Она пошла вслед за женщиной в совершенном замешательстве. Знал ли Рено, что его ждет, когда уходил утром из хижины? Догадывался ли он? Наверное, да. Она вспомнила, как он поцеловал ее перед уходом, и сердце у нее защемило.

Итак, Рено прогонят сквозь строй. Это было и наказание, и проверка. Обычно эта мера применялась по отношению к пленным мужчинам. Индейцы могли что угодно говорить о преданности своему народу и симпатиях Рено к французам, но Элиз было ясно, что причиной всему была гордость Лесного Медведя. Этому воину не понравилось, что его упрекают из-за рабыни. Ему не было дела до того, может ли Рено быть военным вождем, он жаждал отмщения. Рено получит удары, которые на самом деле предназначаются ей!

Возвратилась Маленькая Перепелка. Она сдержанно рассказала о предстоящем испытании. И у Элиз создалось впечатление, что та считает ее виновной. Хотя, может быть, это ей просто казалось, потому что она сама считала себя виноватой? Ей было необходимо выговориться, дать волю гневу, поэтому она рассказала Маленькой Перепелке обо всем, что произошло во время их бегства, поведала ей о своем недоверии к Лесному Медведю.

Когда Элиз закончила свой рассказ, молодая индианка кивнула:

— Возможно, вы правы. Лесного Медведя не любят. Его мать — из низшего, презираемого сословия и вышла замуж за дядю Рено, человека из рода Солнца, чтобы обрести власть. У нее был такой сильный характер, что она верховодила своим мужем и в конце концов так ему надоела, что он отправился эмиссаром к чикасо, а ее с собой не взял. Эта миссия заняла несколько лет. Некоторые говорят, что у него есть другая жена и дети в этом племени и что он никогда не вернется.

— Понимаю. Но какое отношение это имеет к Лесному Медведю?

— Я сейчас объясню, — ответила Маленькая Перепелка. — Муж вырвался из-под ее влияния, и Рыжая Олениха, мать Лесного Медведя, решила, что его заменит сын. С ее помощью он стал вождем в деревне Флауэр. Совет и Большое Солнце утвердили его в этой должности, потому что он бесстрашен в бою и в его жилах течет кровь Солнца. Но находятся и такие, которые говорят, что это было ошибкой, — ведь именно Лесной Медведь, вождь деревни Флауэр, громче всех выступал на совете против французов. Именно он призывал к кровавой резне, к войне на уничтожение.

— Так, значит, это он виноват в том, что случилось в форте Розали… — прошептала Элиз.

— Да, это он внушил такую идею старому военному вождю. Сделав это, он приобрел огромную власть. Он надеялся, что его выберут новым военным вождем: ведь Ночной Ястреб был далеко. Но индейцы с подозрением отнеслись к его кровожадности, и поэтому старейшины послали людей к брату Большого Солнца, чтобы просить его принять должность военного вождя в соответствии с древней традицией.

— Тогда у Лесного Медведя есть основания ненавидеть Рено.

Маленькая Перепелка наклонила голову в знак согласия.

— Но это еще не все. Лесной Медведь с детства пытался превзойти Ночного Ястреба во всем: в беге, в стрельбе из мушкета и лука, в охоте, но у него ничего не получалось.

— Если Рено умрет… — чуть слышно произнесла Элиз.

— Он не умрет, но он не должен будет показать ни страха, ни боли.

— Когда же начнется это испытание?

— Завтра. — Маленькая Перепелка тяжело вздохнула. — На рассвете.

Постепенно между женщинами восстановились прежние отношения. Элиз попросила индианку звать ее просто по имени, без уважительных титулов — ведь так у них было принято в те времена, когда Маленькая Перепелка была рабыней в ее доме. Маленькая Перепелка предложила показать Элиз деревню, познакомить с людьми, чтобы немного отвлечь ее от событий предстоящего дня. Она заплела волосы Элиз в одну косу, спускавшуюся на спину, по обычаю женщин племени начезов. Поправив на Элиз плащ и потуже завязав ей юбку, молодая индианка вывела ее из хижины.

Они медленно шли под деревьями, огибая основание холма, на котором возвышался дом Большого Солнца. Он отличался от других домов только своими размерами и высотой стен; кроме того, в нем имелось дополнительное помещение для хранения излишков зерна и продуктов. Толстые бревна стен были вертикально вкопаны в землю, а угловыми бревнами служили стволы деревьев. Вершины их были наклонены к центру и связаны вместе, образуя крышу. Снаружи стены были обмазаны глиной, а крыша покрыта тростником.

Обернувшись и взглянув на то место, где в утренней дымке стоял дом Рено, Элиз поняла, что хотя он и уступал по размерам дому Большого Солнца, но все же был больше других домов в деревне. И новее. Ей стало ясно, что дом специально построен для нового военного вождя на пепелище дома его предшественника. Элиз знала, что таков индейский обычай. Не было сомнения, что сегодня утром она ходила по полу, под которым покоились останки прежнего военного вождя…

Элиз обернулась к Маленькой Перепелке.

— Сколько времени прошло со дня гибели старого военного вождя?

— Не так много. Его кости обчистили и захоронили за несколько дней до того, как послали гонцов к Ночному Ястребу.

Голос женщины был странно спокоен, и Элиз ощутила угрызения совести.

— Извини, я забыла, что тогда же погиб твой муж. Прости, если я причинила тебе боль!

— Не беспокойтесь. Он умер, но я не горюю.

И в самом деле, Маленькая Перепелка не была похожа на убитую горем вдову. Впрочем, у индейцев не было принято долго оплакивать покойных. На бурные излияния чувств отпускалось три дня, а потом жизнь вновь шла своим чередом.

— Но тебе без него, наверное, трудно?

— Да, возможно, — сказала женщина и пожала плечами с истинно галльским выражением, которое она переняла у французов.

— У тебя не было детей?

— Да, об этом я позаботилась.

— Что?!

Маленькая Перепелка с удивлением взглянула на Элиз.

— Я жевала такие листья, которые избавляют от нежеланных детей. А как бы ты поступила на моем месте?

Подумав о Винсенте Лаффонте, Элиз ответила:

— Возможно, так же.

— Да уж конечно! Но неужели французы ничего не знают об этих листьях? Такая важная для женщин вещь должна быть известна вам.

— Нет, мы этого не знаем.

— Как странно. А что же вы делаете, если не хотите иметь детей?

— Есть, конечно, различные способы и инструменты, но это опасно. Обычно мы ничего не предпринимаем.

Маленькая Перепелка покачала головой от изумления.

— Но у вас с мужем ведь не было ребенка?

— По-моему, мой муж был бесплоден. А может быть, и я…

— Наверное, он. Потому что когда я была с ним, мне не приходилось жевать листья.

Элиз вздохнула с облегчением, услышав эти слова. Иногда она недоумевала, почему у них с мужем не было детей? Может быть, тело ее само отвергало семя Винсента, так сильно она его презирала? Но не всегда природа бывает такой мудрой.

— На самом деле смерть мужа избавила меня от многих неприятностей, — продолжала Маленькая Перепелка. — Я тогда уже собиралась выгнать его из дома.

В глазах Элиз появилось изумление.

— Ты бы смогла это сделать?

— Несомненно. О, я знаю, что у французов дом принадлежит мужу, но у нас все по-другому. Здесь дом, посуда, утварь, меха, кожи, поля — все принадлежит женщине. Мужчины владеют только оружием, одеждой и лошадьми.