Глава 1

Дом сдавался внаем. Очень ухоженный дом. Аккуратный. В колониальном стиле. Обвитый плющом. Находился он в Вашингтоне, в районе Джорджтауна. Через дорогу располагалась территория университета. Сзади – крутой спуск на шумную М-стрит, а внизу – мутный Потомак.

Ранним утром первого апреля в доме было тихо. Крис Макнейл лежала в кровати и просматривала текст сценария для завтрашней съемки. Регана, ее дочь, спала внизу. В комнате у кладовой спали немолодые экономка и мажордом, Уилли и Карл. Примерно в половине первого Крис оторвалась от текста. Она услышала какое-то постукивание. Очень странные звуки. То приглушенные, то громкие и четкие. Очень ритмичные. Похожие на какую-то недобрую морзянку.

Забавно.

Минуту она прислушивалась, затем отвлеклась, но постукивание не прекращалось, и она не могла сосредоточиться. Крис в сердцах швырнула сценарий на кровать.

Боже, я сойду с ума!

Она встала с твердым намерением разобраться, в чем дело. Крис вышла в коридор и огляделась. Ей показалось, что звуки идут из комнаты Реганы.

Что это она там делает?

Она спустилась в холл, постукивание стало слышно громче. Когда же она распахнула дверь и вошла в комнату, звуки резко затихли.

Что за чертовщина?

Ее симпатичная одиннадцатилетняя дочка спала, прижавшись к большому плюшевому круглоглазому медведю.

Крис подошла к кровати, нагнулась и шепнула:

– Рэгс, ты не спишь?

Дыхание ровное. И глубокое.

Крис оглядела комнату. Бледные лучи света из зала легли на картины, нарисованные Реганой, на ее игрушки.

Ну, ладно, Рэгс. Твоя глупая мамочка попалась. На удочку. Скажи теперь: «Первый апрель, никому не верь!»

И все же Крис знала, что на нее это не похоже. Ее дочка была скромной и очень робкой девочкой. Тогда где же шутник? Какой-нибудь дурак спросонок решил проверить отопительные трубы или канализацию? Однажды в горах Бутана она несколько часов подряд смотрела на буддийского монаха, который сидел на корточках и занимался созерцанием. В конце концов ей показалось, что он воспарил. Скорее всего показалось. Рассказывая об этом случае, она всегда добавляла «скорее всего». Возможно, и теперь ее воображение (довольно богатое само по себе) и выдумало этот стук.

Ерунда – я же слышала!

Неожиданно она посмотрела на потолок. Ага! Слабое царапанье!

Крысы на чердаке! Господи! Крысы!

Она вздохнула. Ну вот. Огромные толстые хвосты. Шлеп, шлеп. Как ни странно, ей полегчало. И тут она впервые обратила внимание на холод. Комната была совершенно выстужена. Мать подошла к окну. Проверила его. Закрыто. Потрогала батареи. Горячие.

В чем дело?

Удивленная, она вернулась к кровати и потрогала щеку девочки. Она была гладкая, немного влажная.

Я, наверное, заболела.

Крис посмотрела на дочь, на ее курносый нос и веснушчатое лицо, потом быстро наклонилась и поцеловала теплую щеку. «Я так люблю тебя», – прошептала она. Затем Крис вернулась в свою спальню и вновь принялась за чтение сценария.

Ей хотелось спать. Она перевернула страницу. Бумага была измята, края оборваны. Это работа режиссера-англичанина. Когда он нервничает, то дрожащими руками отрывает полоску бумаги от первой попавшейся страницы и жует ее, пока во рту у него не вырастает большой бумажный ком.

Милый Бэрк!

Крис зевнула и вновь взглянула на сценарий. Многие страницы были объедены. Она вспомнила про крыс. У этих маленьких сволочей, безусловно, есть чувство ритма. Она решила утром отправить Карла за крысоловками.

Пальцы Крис разжались. Сценарий выпал из рук.

Крис уснула. Ей снилась ее смерть. Она задыхалась и растворялась, терялась в пустоте и все время думала: меня не будет, я умру, меня не будет никогда, о, папа не допустит этого, я не хочу превратиться в ничто, навсегда, – и опять таяла, растворялась, и этот звон, звон, звон...

Телефон!

С тяжело бьющимся сердцем Крис вскочила и сняла трубку.

Звонил помощник режиссера.

– В гримерной в шесть часов, дорогая.

– Ладно.

– Как дела?

– Если сейчас пойду под душ и приду в себя, значит, все в порядке.

Он засмеялся.

– Увидимся.

– Хорошо.

Она повесила трубку. Немного посидела, раздумывая над своим сном. Сон? Это скорее напоминало раздумья в полусне. Такая удивительная ясность! Конец существования. Невозвратимость. Она раньше не могла себе представить. О Боже, этого не может быть!

Но это, к сожалению, правда.

Крис надела халат и быстро спустилась вниз, к реальному и шкворчащему жареному бекону.

– Доброе утро, миссис Макнейл!

Седая Уилли склонилась над столом. Она выжимала сок из апельсинов. Под глазами синие мешки. Чуть заметный акцент. Она, как и Карл, была родом из Швейцарии. Экономка вытерла руки салфеткой и направилась к плите.

– Я сама достану, Уилли. – Крис, всегда наблюдательная, заметила ее усталый взгляд. Уилли вернулась к столу, ворча что-то себе под нос. Крис налила кофе и принялась за завтрак.

Посмотрев на свою тарелку, она тепло улыбнулась. Алая роза. Регана. Мой ангел. Каждое утро, когда Крис снималась, Регана тихонько вставала с кровати, шла на кухню и клала ей цветок на тарелку, а потом, сонная, опять шла спать. Крис покачала головой, вспомнив, что она когда-то хотела назвать ее Гонерильей. Да. Все верно. Надо быть готовой к худшему.

Ее большие зеленые глаза стали вдруг похожи на глаза бездомного или осиротевшего человека. Она вспомнила о другом цветке. О сыне. Джэми. Он умер давно, когда ему было всего три года. Крис в то время была молоденькой неизвестной девочкой из хора на Бродвее. Она поклялась, что никого не будет любить так сильно, как Джэми и его отца, Говарда Макнейла. Уилли подала сок, и тут Крис вспомнила о крысах.

– Где Карл? – спросила она экономку.

– Я здесь, мадам.

Мажордом выглянул из-за двери кладовой. Властный. Почтительный. Энергичный. Вежливый. Живые, блестящие глаза. Орлиный нос. Абсолютно лысый.

– Послушай, Карл. На чердаке завелись крысы. Неплохо бы купить капканы.

– Крысы?

– Я же сказала.

– На чердаке чисто.

– Ну, значит, у нас чистоплотные крысы.

– Никаких крыс.

– Карл, я их слышала ночью. – Крис едва сдерживалась.

– Может, канализация, – попробовал возразить Карл, – или отопительные трубы?

– Крысы! Ты купишь в конце концов эти проклятые ловушки? И перестань спорить!

– Да, мадам. Я пойду прямо сейчас!

– Не сейчас, Карл! Все магазины закрыты!

– Они и правда закрыты, – проворчала Уилли.

– Посмотрим. Он ушел.

Крис и Уилли обменялись взглядами, потом Уилли покачала головой и вернулась к бекону. Крис вспомнила про свой кофе. Странный. Странный человек. Так же, как и Уилли, трудолюбивый, очень преданный. И все же было в нем что-то такое, от чего Крис становилось не по себе. Что именно? Может, его чуть заметная заносчивость? Или его вызывающее поведение? Нет. Что-то другое. Супруги жили у нее уже почти шесть лет, но Карла она никак не могла понять до конца.

Крис поднялась в свою комнату и надела свитер и юбку. Посмотрела в зеркало и с удовольствием начала расчесывать свои короткие рыжие волосы, вечно казавшиеся растрепанными. Потом состроила рожицу и глупо усмехнулась. Эй, милая соседушка! Можно поговорить с твоим мужем? С твоим любимым? С твоим негодяем? А, твой негодяй в богадельне? Это он звонит! Она показала язык своему отражению. Поникла. О Боже, что за жизнь! Взяла коробку с гримом и париками, спустилась вниз и вышла на тенистую чистую улицу.

На мгновение Крис остановилась, вдохнула полной грудью свежий утренний воздух и посмотрела направо. Пошла дальше. К своей работе, к этой веселой путанице, к бутафорской, шутовской старине.

Как только Крис вошла через главные ворота, ее настроение немного улучшилось, а потом, увидев знакомые ряды фургонов вдоль южной стены, где размещались костюмерные и гримерные, она и вовсе повеселела. В восемь утра первого дня съемок она уже почти пришла в себя, потому что начала спорить по поводу сценария.

– Эй! Бэрк! Будь так добр, посмотри, что это здесь за ерунда, а?

– Ага, у тебя все-таки есть сценарий! Прекрасно! – Режиссер Бэрк Дэннингс, подтянутый и стройный, как принц из волшебной сказки, озорно и лукаво подмигнул ей и аккуратно оторвал дрожащими пальцами полоску бумаги от сценария.

– Сейчас я начну чавкать, – засмеялся он.

Они стояли на площадке перед административным зданием университета среди актеров, статистов, технического персонала и рабочих ателье. Кое-где на лужайке уже разместились любопытные зрители. Собралось множество детей. Оператор, уставший от шумихи, поднял газету, которую жевал Дэннингс. От режиссера уже с утра слегка отдавало джином.

– Да, я жутко доволен, что тебе дали сценарий.

Это был изящный, хрупкий, уже немолодой человек. Он говорил с таким изысканным британским акцентом, что в его устах даже самые страшные ругательства звучали красиво. Когда он пил, то постоянно хохотал, казалось, что ему трудно сдерживать себя и оставаться хладнокровным.

Пока шли съемки, солнце то ярко светило, то пряталось за тучи, и к четырем часам небо окончательно нахмурилось. Помощник режиссера распустил труппу до следующего дня.

Что-нибудь стоящее следующей неделе Крис пошла домой. Она чувствовала усталость. На углу ее выследил из дверей своего бакалейного магазина пожилой итальянец и попросил дать автограф. Крис расписалась на бумажном пакете и добавила «с наилучшими пожеланиями». Пока она стояла у светофора, взгляд ее упал на католическую церковь. Кто-то ей говорил, что здесь женился Джон Ф. Кеннеди. Здесь он и молился. Крис попыталась представить его среди набожных морщинистых старушек и жертвенных свечей.

Мимо промчался развозящий пиво грузовик, громыхая запотевшими банками.

Крис перешла на другую сторону. Пошла вдоль улицы, и когда проходила мимо школы, ее обогнал какой-то священник в нейлоновой куртке. Подтянутый. Небритый. Он свернул налево и направился в сторону церкви.

Крис, остановившись, с интересом наблюдала за ним. Священник торопился к небольшому коттеджу. Заскрипела старая дверь, и появился еще один священник. Этот был очень мрачный и, по всей вероятности, нервничал. Он кивнул молодому человеку и, опустив голову, заспешил в церковь. Опять скрипнула дверь коттеджа, и Крис увидела еще одного священника. Он поздоровался со своим гостем и обнял его за плечи. В этом движении было что-то покровительственное. Он вовлек молодого человека внутрь, и дверь захлопнулась с противным скрипом.

Крис в недоумении уставилась на свои туфли. Что за ерунда? Ей стало интересно, ходят ли иезуиты исповедоваться.

Послышался отдаленный раскат грома. Крис взглянула на небо. Интересно, будет дождь или нет... воскресение...

Да, да, конечно. В следующий вторник. Сверкнула молния. Можешь не волноваться, малышка, мы сами тебе позвоним.

Подняв воротник пальто, Крис заторопилась домой. Ей очень хотелось, чтобы пошел дождь.

Через минуту Крис была уже на месте. Сначала она зашла в ванную, оттуда – на кухню.

– Салют, Крис, успешно поработали?

Это Шарон Спенсер. Симпатичная блондинка двадцати с небольшим лет. Вечно юная. Родом из Орегона. Уже три года она работала секретарем у Крис и одновременно была домашней учительницей Реганы.

– Да как всегда, ерунда. – Крис подошла к столу и лениво начала перебирать почту. – Что-нибудь стоящее внимания?

– Не желаете ли отобедать на следующей неделе в Белом доме?

– Не знаю, Марти, а что я там буду делать?

– Объедаться пирожными до отвала. Крис засмеялась:

– А где Рэгс?

– Внизу, в детской.

– Чем занимается?

– Лепит. По-моему, птицу. Для тебя.

– Да, птица мне нужна, – улыбнулась Крис. Она подошла к плите и налила в чашку горячего кофе.

– Ты пошутила насчет обеда?

– Конечно, нет, – удивилась Шарон.

– В четверг. – Народу много будет?

– Да нет. По-моему, человек пять или шесть.

– Кроме шуток?

Крис было приятно. Она даже не особенно удивилась. Ее общество любили многие: кучера и поэты, профессора и короли. Что им нравилось в ней? Ее жизнь? Крис села.

– Как прошли занятия?

Шарон зажгла сигарету и нахмурилась:

– Опять плохо с математикой.

– В самом деле? Интересно.

– Вот именно. Это же ее любимый предмет, – поддержала Шарон.

– Ну, это, наверное, из-за современных методов обучения. Я бы даже не сумела различить номера автобусов, если бы...

– Привет, ма!

Регана выскочила из-за двери, широко расставив в стороны руки. Рыжие хвостики. Светящееся от радости лицо. И миллион веснушек.

– Привет, маленькая негодяйка. – Крис поймала ее в объятия и крепко прижала к себе, смачно чмокая в щечку и не пытаясь сдерживать свою нежность. Потом с любопытством спросила: – Что же ты делала сегодня? Что-нибудь очень интересное?

– Да, ерунда.

– Какая именно ерунда?

– Дай вспомнить. – Регана уперлась коленями в ноги матери и медленно раскачивалась взад-вперед. – Ну, как всегда, я занималась.

– Так.

– И рисовала.

– Что ты рисовала?

– Цветы, такие, знаешь... как маргаритки, только розовые. А потом, ну да, потом была лошадь! – Регана широко раскрыла глаза и начала с восхищением рассказывать. – У этого дяди была лошадь, ну, у того, который живет там, у реки. Ма, мы гуляли, и вдруг эта лошадь, такая красивая! Ма, ты бы ее видела! И этот дядя сам разрешил мне посидеть на ней. Правда-правда! Ну, конечно, только на минуточку!

Крис многозначительно подмигнула Шарон.

– Неужели сам? – спросила она, удивленно поднимая брови. Когда Крис приехала на съемки в Вашингтон, Шарон (она была уже членом семьи) жила вместе с ними в отдельной комнате на втором этаже. Потом она познакомилась с каким-то конюхом, который работал на конюшне, расположенной неподалеку. Теперь Шарон нужна была отдельная квартира. Крис сняла для нее номер-люкс в дорогой гостинице и при этом настояла на том, чтобы за номер платила именно она, а не Шарон.

– Сам, – улыбнулась Шарон.

– Лошадь была серая! – добавила Регана. – Ма, а неужели мы не можем купить лошадь? То есть ведь мы могли бы, да?

– Посмотрим, малышка.

– Когда у меня будет лошадь?

– Посмотрим. Ну, а где твоя птица?

На секунду Регана замерла, а потом, недовольно взглянув на Шарон, сжала губы и укоризненно покачала головой.

– Это был сюрприз. – Она засмеялась.

– Ты хочешь сказать...

– Ну да. С длинным смешным носом, как ты и хотела!

– Рэгс, ты прелесть. Можно посмотреть?

– Нет, мне еще нужно ее раскрасить. Когда будем обедать, ма?

– Ты голодная?

– Умираю от голода.

– Так ведь еще и пяти нет. Когда же мы ели? – спросила Крис у Шарон.

– Где-то в двенадцать, – попыталась припомнить Шарон.

– А когда вернутся Уилли и Карл?

Крис отпустила их до вечера.

– Часов в семь, – ответила Шарон.

– Ма, пошли в кафе, а? – попросила Регана. – Можно?

Крис взяла дочь за руку, притянула ее к себе и поцеловала. – Беги наверх, одевайся, сейчас пойдем.

– Как я тебя люблю!

Регана выбежала из комнаты.

– Малыш, надень новое платье! – крикнула ей вдогонку Крис.

– Тебе хотелось бы опять стать одиннадцатилетней девочкой? – задумчиво спросила Шарон.

– Это предложение?

Крис глянула на письма и начала безразлично раскладывать исписанные листки.

– Ты его принимаешь? – настаивала Шарон.

– Со всеми заботами, которые у меня сейчас? И со всеми воспоминаниями?

– Да.

– Ну уж нет.

– Подумай хорошенько.

– Я думаю. – Крис подняла письмо с прикрепленным впереди конвертом. Джаррис. Ее агент. – Кажется, я просила его пока ни о чем мне не писать.

– Прочитай, – предложила Шарон.

– А что такое?

– Я читала его сегодня утром.

– Что-нибудь хорошее?

– Великолепное. Они хотят взять тебя режиссером, – ответила Шарон и сделала очередную затяжку.

– Что?!

– Прочитай письмо.

– О Боже, Шар, ты не шутишь? Крис вцепилась в письмо и начала жадно пробегать его глазами: – «...Новый сценарий... триптих... студия просит сэра Стефана Мора... При наличии согласия на...» Я буду режиссером!

Размахивая руками, она заверещала от радости:

– О Стив, ты ангел, ты не забыл!

Они снимали какой-то фильм в Африке. Он здорово напился. Сидя в шезлонге, на закате дня, Стив как-то сказал ей, что ему нравится работа актера. «Ерунда, – ответила Крис. – Ты знаешь, что такое настоящая работа? Самому ставить фильмы!» – «Согласен». – «Надо сделать что-то свое собственное, я имею в виду что-то такое, что будет жить потом». – «Ну и займись этим сама». – «Я пыталась, но меня не берут». – «Почему?» – «Им кажется, что я не справлюсь с монтажом». Дорогие воспоминания. Теплая улыбка. Милый Стив!

– Ма, я не могу найти платье! – крикнула Регана.

– В стенном шкафу! – ответила Крис.

– Уже смотрела!

– Сейчас иду! – На секунду Крис задумалась, взглянула на письмо и поникла. – А вдруг ерунда какая-нибудь и не в моем стиле?

– Да вряд ли. Мне кажется, фильм стоящий.

– Ну да, ты всегда считала, что в фильмы ужасов надо вставлять комедийные эпизоды.

Шарон засмеялась.

– Мама!

Крис медленно встала.

– У тебя сегодня свидание. Шар?

– Да.

Крис покосилась на корреспонденцию.

– Тогда иди, а с остальной ерундой разберемся завтра.

Шарон встала.

– Хотя подожди-ка. – Крис что-то вспомнила. – Одно срочное письмо надо отправить сегодня же.

– Хорошо. – Шарон взяла блокнот и приготовилась записывать.

– Ма-а-а-м! – Регана уже подвывала от нетерпения.

– Подожди, я сейчас, – попросила Крис Шарон.

Шарон глянула на часы.

– Крис, мне уже пора заниматься созерцанием.

Крис пристально и с чуть заметным раздражением посмотрела на нее. За полгода ее секретарша вдруг превратилась в «искательницу спокойствия». Началось это с самогипноза еще в Лос-Анджелесе, а потом закончилось буддийским песнопением. Последнее время, пока Шарон жила под одной крышей с Крис, в доме поселилась апатия, сопровождаемая безжизненными, унылыми напевами «Nam myoho renge kyo» («Крис, ты просто повторяй эти слова, ничего больше, и твои желания исполнятся, и все будет так, как ты хочешь...»). Эти завывания доносились до Крис и днем, и ночью, и чаще всего именно тогда, когда она разучивала роль.

– Можешь включить телевизор, – великодушно разрешила Шарон своей хозяйке. – Все нормально. От песнопения меня никакой шум не отвлекает.

На этот раз она собралась заниматься трансцендентальным созерцанием.

– Шар, неужели ты действительно веришь, что вся эта чепуха может хоть каким-то образом помочь тебе? – равнодушно спросила Крис.

– Это меня успокаивает, – ответила Шарон.

– Понятно, – сухо отчеканила Крис и пожелала Шарон спокойной ночи. Она не напомнила про письмо и, выходя из кухни, пробормотала: – «Nam myoho renge kyo».

– Повторяй эти слова минут пятнадцать или двадцать! крикнула ей вдогонку Шарон. – Может, это и тебе поможет!

Крис остановилась и хотела возразить, но передумала. Она поднялась в спальню Реганы и сразу же подошла к стенному шкафу. Регана застыла посередине комнаты и внимательно вглядывалась в потолок.

– Что такое? – забеспокоилась мать.

Крис пыталась найти платье. Бледно-голубое, ситцевое. Она купила его неделю назад и хорошо помнила, что повесила платье в стенной шкаф.

– Странный шум, – заметила Регана.

– Я знаю. У нас завелись друзья.

– Разве? Какие? – Регана перевела взгляд на мать.

– Белки, крошка моя, белки на чердаке.

Ее дочь была брезглива и терпеть не могла крыс. Даже мыши приводили ее в ужас.

Поиски платья не увенчались успехом.

– Мам, посмотри, его тут нет.

– Вижу, вижу. Может, Уилли случайно бросила его в стирку? – Как будто исчезло.

– Ну, ладно. Надень тогда синее, оно тебе тоже идет.

Они пошли в кафе. Крис довольствовалась салатом, а Регана после супа с четырьмя булочками и жареного цыпленка уплетала шоколадный коктейль, полторы порции пирога с голубикой и кофейное мороженое. И куда это все умещается? В кости идет, что ли? Девочка была очень худенькая.

Крис докурила и, медленно допивая кофе, посмотрела в окно. Темная вода Потомака застыла в каком-то ожидании.

– Какой хороший был обед, мам.

Крис повернулась к ней и, как это часто с ней случалось, увидела в своей дочке Говарда. Она тут же перевела взгляд на тарелку.

– А пирог не будешь доедать? – спросила Крис.

Регана опустила глаза.

– Я наелась конфет.

Крис потушила сигарету и улыбнулась:

– Тогда пошли.

Около семи они были дома. Уилли и Карл уже вернулись. Регана сразу побежала в детскую, чтобы побыстрее закончить птицу для матери. Крис пошла на кухню за письмом. Уилли варила кофе в старой кастрюльке без крышки. Она была раздражена и недовольна.

– Привет, Уилли, как кино? Хорошо провели время?

– Не спрашивайте. – Она бросила щепотку соли и немного яичной скорлупы в булькающее содержимое кастрюльки. Да, они сходили в кино, объяснила Уилли. Она хотела посмотреть кино с участием «Битлз», но Карл настоял на своем: ему приспичило пойти на фильм про Моцарта.

– Ужас! – кипела она, уменьшая огонь на плите. – Такой дурак!

– Ну извини. – Крис сунула письмо под мышку. – Кстати, Уилли, ты не видела платье, которое я купила Регане на прошлой неделе? Такое голубое, из ситца?

– Да, сегодня утром оно было в стенном шкафу.

– И куда ты его положила?

– Оно там.

– Может, ты случайно прихватила его, собирая грязное белье?

– Оно там.

– С грязным бельем?

– В стенном шкафу.

– Там его нет. Я смотрела.

Уилли хотела что-то ответить, но только сжала губы и бросила сердитый взгляд на кастрюльку с кофе. Вошел Карл.

– Добрый вечер, мадам. – Он направился к умывальнику и налил стакан воды.

– Ты расставил капканы? – спросила Крис.

– Никаких крыс.

– Ты их расставил?

– Конечно, я их расставил, но на чердаке чисто.

– А теперь скажи: тебе кино понравилось?

– Очень. – По его поведению, так же, как и по непроницаемому выражению лица, ничего нельзя было понять.

Крис пошла к себе в комнату, про себя напевая известную песенку «Битлз». Но внезапно остановилась. Сейчас я тебе покажу!

– Карл, а тебя не затруднило достать мышеловки?

– Ничуть.

– В шесть часов утра?

– В ночном универмаге, мадам.

– О Боже!

Крис долго купалась, наслаждаясь теплой водой, а когда вошла в свою спальню за халатом, то в стенном шкафу обнаружила пропавшее платье Реганы. Оно лежало смятое на куче белья.

Крис подняла его. Как оно здесь очутилось? Этикетки не были сорваны. Крис задумалась. Потом вспомнила, что в тот же день, когда покупала платье, купила и кое-что для себя. Наверное, я все сюда и бросила.

Крис отнесла платье в спальню Реганы и, повесив его на вешалку, убрала в шкаф. Она мельком взглянула на туалеты дочери. Прекрасные платья. Да, Рэгс, смотри лучше на них и не думай о папе, который даже писем не пишет.

Крис закрыла шкаф и, резко повернувшись, ударилась ногой о письменный стол. О Боже, этого еще не хватало!

Она приподняла ногу и потерла ушибленный палец. И тут только заметила, что стол сдвинут с прежнего места приблизительно на метр. Неудивительно, что я ударилась. Наверное, Уилли пылесосила и отодвинула его.

Крис с письмом от своего агента спустилась в кабинет и присела на мягкий низкий диван у огня.

Она еще раз просмотрела письмо. Вера, Надежда, Любовь. Три независимые части, в каждой свой режиссер и актерский состав. Ей предлагали Надежду. Замысел ей нравился. Немного скучновато, подумала она, но зато изысканно. Наверняка название изменят на что-нибудь типа «Суматоха вокруг добродетели».

В прихожей послышался звонок. Пришел Бэрк Дэннингс. У него не было своей семьи, и он часто заходил к Крис. Будущий режиссер задумчиво улыбнулась и покачала головой, услышав, как Бэрк что-то съязвил в отношении Карла, которого ненавидел и постоянно поддразнивал.

– Ну, привет. Дай выпить! – первым делом потребовал Бэрк, войдя в комнату и устремившись к бару.

Бэрк был немного раздражен и чем-то расстроен.

– Опять в поисках? – спросила Крис.

– Что ты имеешь в виду, черт возьми? – огрызнулся он.

– У тебя озабоченный вид. – В таком состоянии она его уже видела, когда снимали фильм в Лозанне. Они остановились в приличной гостинице с видом на Женевское озеро. В первую ночь после приезда Крис никак не могла заснуть. В пять часов утра она вскочила с кровати, оделась и спустилась вниз, чтобы выпить чашечку кофе или просто поболтать с кем-нибудь. Ожидая в коридоре лифта, она выглянула в окно и увидела Дэннингса. Он вышагивал вдоль берега озера, засунув руки в карманы пальто, и не обращал никакого внимания на жуткий холод. Когда Крис спустилась в вестибюль, Бэрк как раз входил в гостиницу.

– Ни одной шлюхи на горизонте! – разочарованно выпалил он, проходя мимо нее с опущенными глазами. Затем Дэннингс вошел в лифт и поднялся к себе в номер спать. Позже, когда Крис со смехом вспомнила этот случай, Дэннингс пришел в ярость, объявил публично, что она страдает «избытком галлюцинаций», и добавил, что верят ей «только потому, что она кинозвезда». Тогда Бэрк назвал ее ненормальной, а несколько позже спокойно объяснил (чтобы не обижать ее), что, возможно, она кого-то и видела, но по ошибке приняла за Дэннингса. «Кстати, – заметил он, – моя прапрабабушка, кажется, была родом из Швейцарии».

Крис подошла к бару и напомнила ему об этом случае.

– Не будь дурой! – закричал Дэннингс. – Я провел целый вечер за чаем, я был на факультетском чаепитии!

Крис облокотилась о стойку бара:

– Так ты пил только чай?

– Да, не ухмыляйся так глупо.

– И нализался чаем, – сухо отрезала она. – Вместе с иезуитами.

– Нет, иезуиты были трезвые.

– Они не пьют?

– Ты что, рехнулась? – продолжал кричать Бэрк. – Они нажрались! Никогда в жизни не встречал таких алкашей!

– Потише, Бэрк, не забывай: здесь Регана.

– Да, Регана, – зашептал Дэннингс. – Дай же скорее выпить, черт тебя дери!

– Что же ты делал на факультетском чаепитии?

– Идиотская общественная деятельность, всегда надо заниматься какой-нибудь ерундой.

Крис протянула ему стакан джина со льдом.

– Мы обсуждали, как сильно испоганили их территорию, – пробурчал режиссер. Он поднес стакан к губам и сделал набожный вид. – Ну да, смейся. Все, что ты умеешь, – это смеяться и вертеть задом.

– Я только улыбнулась.

– Ну, все равно. Лучше скажи, как у тебя дела.

Крис неопределенно пожала плечами.

– У тебя плохое настроение? В чем дело?

– Не знаю.

– Не рассказывай сказки.

– Чертовщина какая-то, я, пожалуй, тоже выпью, – сказала она, протягивая руку за стаканом.

– Правильно, это полезно для желудка. Ну, так в чем же дело?

Крис медленно налила себе водки.

– Ты когда-нибудь думал о смерти?

– Извини, но...

– Да, о смерти, – перебила она его. – Думал когда-нибудь, Бэрк? Что это такое? Я хочу сказать, на самом деле, что это такое?

– Не знаю, – ответил Дэннингс слегка раздраженно. – Нет, не знаю. Я вообще об этом не думаю. Я воспринимаю смерть, как она есть, и все. Какого черта ты вздумала говорить об этом? Крис пожала плечами.

– Не знаю, – медленно произнесла она. Бросила кусочек льда себе в стакан и задумчиво наблюдала за ним. – Да... да... я думаю, это что-то вроде... как сон в момент пробуждения. Я хочу сказать, что именно так мне показалось... что смерть... именно такая. Я имею в виду конец, конец, я раньше никогда об этом не думала. – Крис потрясла головой. – О Боже, меня даже в дрожь бросило! Мне показалось, что я падаю с нашей проклятой планеты со скоростью сто миллионов в час.

– Чушь! Смерть – это покой, – вздохнул Дэннингс.

– Но только не для меня, дорогой мой.

– Твоя жизнь будет продолжаться в твоих детях.

– Перестань! Мои дети – это не я.

– Да, и слава Богу! Одной такой вполне достаточно.

– Нет, Бэрк, ты только вдумайся! Никогда больше не существовать! Это...

– О Господи, помилуй! Приходи на факультетское чаепитие на следующей неделе, и, может, священники тебя успокоят.

Бэрк поставил стакан.

– Давай лучше выпьем.

– Знаешь, а я и не догадывалась, что они пьют.

– Ты просто глупая.

В его глазах сверкнула злоба. Бэрк приближался к агрессивной стадии опьянения. Крис задумалась. Ей показалось, что она задела его за живое.

– Они ходят исповедоваться? – спросила она.

– Откуда я знаю? – неожиданно взревел Бэрк. – А ты разве не учился на...

– Где этот проклятый джин?

– Хочешь кофе?

– Не будь дурой. Я хочу выпить.

– Выпей кофе.

– Ну перестань. Давай налей на дорожку.

– Что-нибудь полегче?

– Нет, никакой дряни. Терпеть не могу пить всякую дрянь. Ну, давай же наливай в конце концов!

Бэрк протянул стакан, и Крис плеснула ему немного джина. – Может, мне пригласить двух или трех священников к себе? – Кого?

– Я не знаю. – Она снова пожала плечами. – Ну, кого-нибудь поважней.

– От них потом не отвяжешься. Все они ворюги и зануды, – выпалил Бэрк и залпом осушил стакан.

Да, он начисто забывается. Крис быстро переменила тему.

Она рассказала о новом сценарии и о том, что ее приглашают на съемки в качестве режиссера.

– Неплохо, – пробормотал Дэннингс.

– Но я боюсь.

– Ерунда. Самое главное – это заставить всех поверить в то, что поставить фильм было очень сложно. В первый раз я не понимал этого, зато теперь я, как видишь, на высоте. Это элементарно.

– Бэрк, если говорить честно, то именно сейчас, когда мне сделали такое предложение, я чувствую себя очень неуверенно. И особенно в отношении технической стороны дела.

– Послушай, предоставь это другим. У тебя будут операторы, редакторы, сценаристы. Подыщи хороших специалистов, и они обо всем позаботятся. Самое важное – это работа с актерами, а здесь ты справишься превосходно. Ты ведь можешь не только словами сказать им, как двигаться и произносить реплики, милая, но и показать. Вспоминай других режиссеров и будь сдержанней.

Крис еще не верила ему.

– И все-таки что делать с техникой? – обеспокоенно спросила она. Пьяный или трезвый, Дэннингс был как-никак одним из лучших режиссеров, и Крис очень нужны были его советы.

Битый час она вникала в таинство режиссерского искусства. – Дорогая моя, единственное, что тебе нужно, – это найти хорошего редактора, – усмехнулся Дэннингс, закругляя разговор. – Человека, действительно разбирающегося в этом деле.

Опасный момент агрессивности миновал, и теперь Бэрк являл собой очаровательного собеседника.

– Извините, мадам. Вы что-то хотели?

У дверей в кабинет стоял Карл.

– А, привет, Торндайк, – засмеялся Бэрк. – Или это Генрих? Никак не могу запомнить.

– Это Карл.

– Ах да, конечно. Как же я мог забыть, черт меня побери! Скажи-ка, Карл, ты был внештатным осведомителем при гестапо или официальным? Мне кажется, здесь есть разница.

Карл вежливо ответил:

– Ни тем, ни другим, сэр, я швейцарец.

– Да-да, конечно, – захохотал Дэннингс. – И ты, конечно же, никогда не играл с Геббельсом?

Непроницаемый Карл повернулся к Крис.

– И никогда не летал вместе с Рудольфом Гессом?

– Мадам чего-нибудь желает?

– Я не знаю. Бэрк, ты хочешь кофе?

– А пошел твой кофе...

Бэрк резко встал и, выйдя с воинственным видом из комнаты, покинул дом.

Крис покачала головой и повернулась к Карлу.

Отключи телефон, – произнесла она равнодушно.

– Хорошо, мадам. Что-нибудь еще?

– Нет, спасибо. Где Рэгс?

– Внизу, в детской. Позвать ее?

– Да, уже пора спать. Нет, погоди, не надо. Я пойду к ней, взгляну на птицу.

– Хорошо, мадам.

– И в сотый раз прошу прощения за Бэрка.

– Я не обращаю внимания.

– Знаю. Вот это его и бесит.

Крис вышла в коридор, открыла дверь на первый этаж и крикнула сверху:

– Эй, разбойница! Ты что там делаешь? Птица готова?

– Да, иди посмотри. Спускайся сюда, я ее уже закончила. – Ну, ты молодчина! – воскликнула Крис, когда дочка протянула ей фигурку птицы. Та еще не совсем высохла, и краски немного растеклись. Птица была выкрашена в оранжевый цвет, а клюв – в зеленую и белую полосочку. К голове был приклеен хохолок из перьев. – Тебе нравится? – спросила Регана.

– Да, крошка, очень нравится. Как ее зовут?

– М-м-м...

– Так как мы ее назовем?

– Не знаю. – Регана пожала плечами.

– Давай подумаем. – Крис задумалась и прижала палец к губам. – Может быть, Птичка-Глупышка? А? Просто – Птичка-Глупышка.

Регана прыснула и прикрыла рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Она радостно закивала.

– Итак, Птичка-Глупышка большинством голосов! Пусть останется здесь и подсохнет, а потом я отнесу ее в свою комнату.

Крис поставила птицу на место и вдруг заметила планшетку для спиритических сеансов. Она лежала рядом на столе. Крис была любопытна и в свое время купила эту планшетку, чтобы исследовать собственное подсознание. Но у нее ничего не получилось. Пару раз она пробовала с Шарон и один раз с Дэннингсом. Но Бэрк очень ловко научился управлять планшеткой («Так это ты ее все время двигаешь, голубчик?»), и все «послания» были начинены ругательствами. Впоследствии Дэннингс сваливал все на «этих дефективных духов».

– Ты играешь с планшеткой?

– Ага.

– Ты умеешь?

– Ну конечно. Давай я тебе покажу. – Она с готовностью подошла к столу.

– Я думала, что для игры нужно два человека.

– Совсем необязательно, я все время играю одна.

Крис пододвинула стул:

– Давай играть вдвоем, хорошо?

Секунду девочка раздумывала:

– Хорошо.

Регана пододвинула пальцы к белой планшетке, и, как только Крис захотела до нее дотронуться, планшетка резко повернулась и остановилась у отметки «нет».

Крис лукаво улыбнулась:

– Это значит: «Мамочка, я хочу поиграть одна»? Ты не хочешь, чтобы я с тобой играла?

– Нет, я хочу. Это капитан Гауди сказал: «Нет».

– Какой капитан?

– Капитан Гауди.

– Малышка, а кто такой этот капитан Гауди?

– Ты знаешь... Ну, я задаю ему вопросы, а он отвечает.

– Да?

– Да, он очень хороший.

Крис чуть заметно нахмурилась. Она вдруг встревожилась. Регана любила своего отца, но внешне никак не отреагировала на развод родителей. А вдруг она плакала в своей комнате, но Крис даже не знала этого? Она боялась, как бы депрессия и другие отрицательные эмоции не отразились на здоровье Реганы. Фантазии, выдуманный друг. Это было уже явное отклонение. И почему «Гауди»? Очень похоже на «Гауард», так звали отца Реганы. Очень похоже.

– Как же так, то ты не можешь придумать имени для своей птички, то вдруг у тебя появляется капитан Гауди? Почему ты называешь его «капитан Гауди»?

– Потому что его так зовут, – улыбнулась Регана.

– Кто это сказал?

– Ну он, конечно.

– А что он тебе еще говорит? – Ерунду.

– Какую ерунду?

– Просто ерунду. – Например.

– Сейчас увидишь. Я у него кое-что спрошу.

– Пожалуйста.

Регана прикоснулась пальцами к планшетке, уставилась на дощечку и сосредоточилась:

– Капитан Гауди, моя мама красивая? Секунда... пять секунд... десять... двадцать...

– Капитан Гауди?

Прошло еще несколько секунд. Крис была удивлена. Она была уверена, что ее дочь сама сдвинет планшетку на отметку «да». Боже мой, что же это такое? Бессознательная неприязнь?

Нет, этого не может быть.

– Капитан Гауди, это уже невежливо, – обиделась Регана. – Малышка, а может, он уже спит?

– Ты думаешь?

– Я думаю, что и тебе пора спать.

– Уже? Он дурачина, – пробурчала Регана и пошла за матерью наверх.

Крис уложила ее в постель и села рядом.

– Кроха, в воскресенье я не работаю. Хочешь куда-нибудь пойти?

– Куда?

Несколько раз Крис пыталась найти для Реганы подруг. Ей удалось познакомиться с одной двенадцатилетней девочкой по имени Джуди. Но сейчас Джуди уехала на пасхальные каникулы, и Крис показалось, что Регана чувствует себя одинокой.

– Ну, я не знаю, – ответила Крис. – Куда-нибудь. Давай посмотрим город? А может, пойдем к цветущим вишням? Вот это мысль, они наверняка уже цветут. Ты хочешь?

– Конечно, хочу, ма.

– А завтра вечером пойдем в кино. Ладно?

– Как я тебя люблю!

Регана обняла ее, и Крис в ответ крепко прижала девочку к себе, прошептав:

– Рэгс, милая, я тебя тоже очень люблю!

– Можешь пригласить и мистера Дэннингса, если хочешь.

Крис удивилась:

– Мистера Дэннингса?

– Да, все нормально. Я не против. Крис засмеялась:

– Нет, не нормально. Почему я должна приглашать мистера Дэннингса?

– Он же тебе нравится.

– А тебе он разве не нравится?

Она не ответила.

– Крошка моя, что с тобой происходит? – Крис решила у нее все выпытать.

– Ведь ты же собираешься выйти за него замуж. – Это был уже не вопрос, а утверждение.

Крис рассмеялась:

– Малышка моя, конечно, нет! О чем ты говоришь? И как это пришло тебе в голову?

– Но он же тебе нравится.

– Мне нравятся пироги, но я не собираюсь выходить за них замуж. Малышка, он мой друг, просто старый хороший друг. – Тебе он нравится не так, как папа?

– Я люблю твоего папу и всегда буду любить твоего папу, а мистер Дэннингс часто ко мне приходит, потому что ему скучно, он совсем один, вот и все. Он мой друг. – А я слышала...

– Ты слышала? От кого ты слышала?

В глазах дочери еще проглядывало сомнение, но вскоре оно рассеялось.

– Не знаю. Я просто подумала.

– Ну это совсем глупо. Забудь. – Хорошо.

– А теперь спи.

– Можно я почитаю? Я не хочу спать.

– Конечно, можно. Почитай немного и ложись спать.

– Спасибо, мамочка.

– Спокойной ночи, кроха.

– Спокойной ночи.

Крис послала ей воздушный поцелуй и вышла. Она спустилась вниз. Ох уж эти дети! Откуда они столько выдумывают?

Крис стало любопытно, не считает ли Регана причиной развода Дэннингса. Ну нет, это уж совсем глупо. Регана знала только, что Крис подала на развод. Этого хотел Говард. Причиной, как он считал, являлись длительные разлуки и подавление его личности, поскольку никто не воспринимал его иначе как «мужа кинозвезды». Регана ничего этого не знала. Ну, хватит. Прекрати заниматься дилетантским психоанализом и займись дочерью.

Крис вернулась в кабинет. Она заметила сценарий и решила еще раз перечитать его. На середине Крис вдруг подняла глаза и увидела перед собой Регану.

– Привет, что случилось?

– Мам, там какие-то странные звуки.

– В твоей комнате?

– Как будто кто-то стучится. Я не могу заснуть.

Где, черт возьми, эти мышеловки?!

– Кроха, ложись в моей спальне, а я пойду посмотрю.

Крис проводила ее до спальни и уложила.

– Можно я немножко посмотрю телевизор?

– А где книга?

– Не могу найти. Можно?

– Конечно. – Крис включила маленький переносной телевизор. – Так не громко?

– Нормально.

– И постарайся заснуть.

Крис выключила свет и направилась в коридор. Оттуда по узкой лесенке, покрытой коврами, она поднялась на чердак, открыла дверь, на ощупь включила свет и, пригнувшись, прошла вперед.

На сосновом полу валялись картонные коробки из-под посылок. И ничего больше, не считая шести мышеловок. Все шесть были начинены приманкой. На всем чердаке ни одной пылинки. В воздухе пахло свежестью и чистотой. Чердак не обогревался. Тут не было никаких труб и батарей. Не было и дыр в крыше.

– Ничего нет.

Крис похолодела от ужаса. Боже мой! Она прижала руку к тяжело бьющемуся сердцу и оглянулась.

– Господи, Карл!

Он стоял у входа на чердак.

– Извините, но вы видите сами. Здесь чисто.

– Да, все чисто. Большое спасибо.

– Может, лучше кошку?

– Что?

– Ловить крыс.

Не дожидаясь ответа, он кивнул головой и вышел. Крис посмотрела ему вслед. Либо у Карла чувство юмора отсутствовало полностью, либо было настолько глубоко запрятано, что ускользало от ее внимания.

Крис вспомнила о звуках. Поглядела на крышу. Улица была густо засажена деревьями, стволы которых обвивали плющ и другие ползучие растения. Ветви лип скрывали добрую треть особняка. Может быть, и в самом деле белки? Наверняка. Или ветви. Да, скорее всего, ветви. Ночью дул сильный ветер.

«Может, лучше кошку?»

Крис вспомнила Карла. Кто он: идиот или притворяется? Она лукаво улыбнулась, как девчонка, придумавшая очередную шалость, спустилась в спальню Реганы, подняла что-то с пола, опять прошла на чердак и через минуту вернулась в свою спальню. Регана спала. Крис перенесла дочку в ее комнату и вернулась к себе. Затем выключила телевизор и заснула.

До утра в доме все затихло.

Во время завтрака Крис как бы между прочим заметила Карлу, что ночью слышала звук захлопнувшейся мышеловки.

– Ты посмотришь? – спросила она, потягивая кофе и делая вид, будто полностью поглощена чтением газеты.

Не сказав ни слова. Карл поднялся на чердак.

Крис направилась к лестнице и по дороге встретила Карла, спускавшегося с чердака. В руках он держал большую плюшевую мышь. Он нашел ее в мышеловке.

Крис, удивленно подняв брови, уставилась на мышь.

– Кто-то шутит, – пробормотал Карл, проходя мимо нее и относя игрушку в спальню Реганы.

– Сколько интересного происходит в доме, – заметила про себя Крис, входя в спальню. Она сняла халат и стала готовиться к съемкам. Да, может быть, лучше кошку, старый осел. Гораздо лучше. Она усмехнулась, и лицо ее сразу сморщилось.

Съемки шли успешно. К 12 часам дня пришла Шарон, и в коротких перерывах они занимались делами в гримерной Крис. Написали письмо агенту с обещаниями обдумать предложение, дали согласие на приглашение в Белый дом, сочинили телеграмму Говарду, напомнив ему, чтобы он позвонил Регане в день ее рождения, настрочили просьбу менеджеру Крис о годовом отпуске и составили план проведения вечеринки, которую решено было устроить двадцать третьего апреля.

Вечером Крис повела Регану в кино, а на следующий день на «ягуаре», принадлежащем Крис, они поехали осматривать достопримечательности Вашингтона. Они посетили Мемориал Линкольна, Капитолий, лагуну цветущих вишен. Потом поехали на Арлингтонское кладбище к могиле Неизвестного солдата. Регана вдруг посерьезнела, а у могилы Джона Ф. Кеннеди даже слегка взгрустнула. Она долго глядела на Вечный огонь, потом вдруг взяла мать за руку.

– Ма, а почему люди должны умирать?

Эти слова ранили Крис. О, Рэгс, и ты тоже? Неужели и ты? Нет, нет! Что она могла ответить ей? Соврать она не могла. Крис всмотрелась в личико дочери, повернутое к ней, в ее блестевшие слезами глаза. Неужели Регана читала ее собственные мысли? У нее это всегда получалось. Всегда получалось раньше...

– Малышка, люди очень устают, – ответила Крис.

– Почему же Бог разрешает им уставать?

Крис удивилась и забеспокоилась. Сама она была атеисткой и никогда не говорила с Реганой о религии считая, что это было бы нечестно.

– Кто рассказал тебе про Бога?

– Шарон.

– Понятно. Надо будет с ней поговорить.

– Ма, ну почему Бог разрешает нам уставать?

Крис посмотрела в эти глаза, ждущие ответа, увидела в них боль и сдалась – она не могла рассказать ей того, что сама считала правдой.

– Понимаешь, Бог скучает по нас, Рэгс, и хочет, чтобы мы к нему вернулись.

Регана ничего не ответила. Молчала она и по дороге домой. В таком настроении Регана оставалась в течение двух дней.

Во вторник был день рождения Реганы, и ее настроение, казалось, улучшилось. Крис прихватила ее с собой на съемки, и когда рабочий день закончился, все участники фильма спели Регане песню «С днем рождения», а потом подарили торт. Дэннингс, будучи всегда добрым по трезвости, зажег юпитеры и заснял момент, когда Регана разрезала торт. Он назвал это «пробной съемкой» и пообещал впоследствии сделать ее кинозвездой. Регана веселилась от души.

Но после обеда, получив подарки, девочка опять заскучала. Говард так и не позвонил. Крис сама набрала его номер в Риме, и портье ответил, что Говард отсутствует уже несколько дней.

Наверное, катается где-нибудь на яхте. Крис извинилась и повесила трубку. Регана понимающе кивнула головой. Но настроение у нее было окончательно испорчено. Девочка отказалась даже выпить шоколадный коктейль. Ничего не сказав, она пошла в детскую и оставалась там до вечера.

На следующий день Крис проснулась и увидела рядом с собой полусонную дочь.

– Что такое, какого... Что ты здесь делаешь? улыбнулась она.

– Моя кровать трясется.

– Ты с ума сошла. – Крис поцеловала ее и накрыла одеялом. – Иди спи, еще рано.

То, что казалось утром, было на самом деле началом бесконечной ночи.

Глава 2

Священник стоял в метро на краю пустынной платформы и прислушивался к грохоту поездов, который заглушал его боль. Эта боль уже долгое время никак не утихала в нем. Но так же, как и сердцебиение, особенно отчетливо она слышалась в тишине. Священник переложил портфель из одной руки в другую и пристально вгляделся в нутро тоннеля. Цветные огоньки убегали вдаль, и казалось, что они освещают дорогу к отчаянию и безнадежности.

Послышался кашель. Священник обернулся. Какой-то седой бродяга сидел на полу в луже собственной мочи и не шевелился. У него было сморщенное, измученное лицо, и в желтых глазах светилась тоска.

Священник отвернулся. Сейчас этот бродяга подойдет к нему и начнет скулить. Помогите старому дьяцку, отця! Позалейте! Рука, испачканная в блевотине, судорожно нащупывала на груди медаль. Воздух был полон отблесками тысяч исповедей, смешанных с запахом вина, чеснока и сотен других исконно человеческих грехов, выплеснувшихся наружу... Они обволакивают... душат... душат...

Священник почувствовал, что бродяга медленно поднимается. Не подходи!

Шаги.

Боже, спаси и сохрани!

– Эй, отця!

Священник вздрогнул. И поник. Он не мог обернуться. Не мог видеть Христа, стонущего в этих пустых глазах, Христа, страдающего от гнойных ран и кровавого поноса, того Христа, который не мог дольше жить. Невольно он потрогал свой рукав, будто проверял, на месте ли траурная повязка. Смутно он припомнил и другого Христа.

– Эй, отця!

Послышался шум приближающегося поезда. Сзади кто-то споткнулся. Священник оглянулся на бродягу. Тот зашатался. Затем оступился и упал. Не размышляя ни секунды, священник рванулся к нему, подхватил и подтащил к скамейке у стены.

– Я католик, – пробормотал несчастный.

Священник попытался успокоить его. Он осторожно положил нищего на скамейку. В этот момент подошел поезд. Священник быстро достал из бумажника доллар и сунул его бродяге в жилет. Потом ему показалось, что так доллар может потеряться. Он вытащил банкноту и запихнул ее поглубже в карман мокрых брюк. Потом поднял свой портфель и вошел в двери поезда.

Священник сел в углу и притворился спящим. На конечной остановке он сошел и пешком побрел в Фордгэмский университет. Доллар, доставшийся бродяге, предназначался для поездки в такси.

Войдя в зал для приезжих, священник вписал свое имя в специальный журнал. Дэмьен Каррас. Потом проверил запись. Ему показалось, что чего-то не хватает. Вспомнив, он приписал к своему имени еще три слова: «член ордена иезуитов».

Каррас снял комнату в Уэйджель-Холле и уже через час крепко спал.

На следующий день ему надо было идти на собрание Американской ассоциации психиатров. Священник должен был выступить с основным докладом на тему «Психологические аспекты духовного развития». После собрания вместе с другими психиатрами он пошел на вечеринку, но ушел оттуда рано. Ему еще надо было зайти к матери.

Каррас подошел к полуобвалившемуся, построенному из песчаника дому, расположенному в восточной части Манхэттена на двадцать первой улице. Остановившись у лестницы, ведущей наверх, он заметил играющих неподалеку детей. Неухоженные, плохо одетые, бездомные дети. Ему вспомнились унижения, которые приходилось терпеть, лишь бы не быть выселенными из дома. Каррас поднялся по лестнице и с болью толкнул дверь будто вскрывал незажившую рану. Приторно пахло гнилью Он вспомнил, как ходил в гости к миссис Корелли в ее крошечную каморку с восемнадцатью кошками, и ухватился за поручни. Неожиданно резкая слабость овладела им. Он почувствовал свою вину. Нельзя было оставлять ее одну.

Мать очень обрадовалась, увидев его. Даже вскрикнула от радости. Расцеловала и бросилась на кухню варить кофе. Темные волосы, узловатые, разбухшие вены на ногах. Дэмьен сидел на кухне и слушал ее бесконечное щебетание. Он разглядывал выцветшие обои и грязный пол, которые так часто всплывали в его памяти. Жалкая лачуга! Помощь от конторы социального обеспечения и несколько долларов в месяц от брата – вот и все доходы матери.

Мать села за стол. Заговорила о своих знакомых. В ее разговоре до сих пор слышался акцент. Дэмьен пытался не смотреть в ее полные грусти глаза. Он не должен был оставлять ее одну. Дэмьен, правда, написал ей несколько писем. Но мать не умела ни читать, ни писать по-английски. Тогда он починил ей старый треснувший радиоприемник. У нее появился свой мирок, полный новостей и сообщений о майоре Линдсее.

Дэмьен прошел в ванную. Пожелтевшие газеты, наклеенные на треснувшие кафельные плитки. Проржавевшая раковина и ванна. Да, в этом доме он впервые ощутил свое призвание. Здесь он понял суть любви. Теперь любовь остыла. По ночам он чувствовал, как она, остывшая, еще воет в его сердце, подобно осеннему заблудившемуся ветру. Без четверти одиннадцать Каррас поцеловал мать и, попрощавшись, обещал при первой же возможности вернуться. Он ушел, а старый приемник все сообщал и сообщал ей о происходящих в мире событиях...

Вернувшись в свою комнату в Уэйджель-Холле, Каррас еще раз обдумал текст письма к архиепископу штата Мэриленд. Когда-то он хорошо знал его. Священник просил перевести его в Нью-Йорк, чтобы быть поближе к матери. Просил о должности учителя и об освобождении от прежних обязанностей. При этом Каррас ссылался на свою «непригодность» быть священником.

Мэрилендский архиепископ познакомился с ним во время ежегодной инспекции в Джорджтаунском университете. Эта процедура напоминала проверку в армии, когда генерал лично выслушивает жалобы и просьбы подчиненных. Услышав просьбу быть поближе к матери, архиепископ согласился и понимающе кивнул, но когда дело дошло до «непригодности» в работе, он возразил. Каррас настаивал на своем:

– Видишь ли, Том, дело здесь даже не в психиатрии. Ты же сам знаешь. Некоторые людские проблемы переиначивают всю их жизнь и смысл жизни. Это просто ад, и не только секс играет здесь роль, а прежде всего их вера. Я больше так не могу. Это слишком. Я выхожу из игры. У меня появились свои проблемы, вернее, сомнения.

– А у кого их нет, Дэмьен?

Архиепископ был всегда очень занят, и у него не было времени выпытывать у Карраса настоящие причины. Дэмьен был благодарен ему за это. Он знал, что ответы его все равно покажутся безумными: необходимость пожирать пищу, а затем ею же и гадить. Вонючие носки. Юродивые дети. Он не мог упомянуть и о газетной статье, в которой говорилось о молодом священнике, стоявшем на автобусной остановке. О том, как незнакомые люди облили его керосином и подожгли. Нет. Это слишком. Все это так непонятно. И в то же время так реально! Молчание Бога тоже корнями уходило в туман. В мире так много зла. И большая часть его родилась из сомнений добрых и честных людей. Разумный Бог должен покончить с этим. Он должен показаться людям. Должен заговорить. Боже, дай нам знамение.

Воскрешение Лазаря ушло в далекое прошлое. Никто из живых не слышал его смеха. Почему нет знамения?

Очень часто Дэмьену хотелось жить в одно время с Христом, видеть его, дотрагиваться до него, смотреть ему в глаза. О, мой Бог, дай мне увидеть тебя! Дай мне узнать тебя! Приди ко мне хотя бы во сне!

Сильная тоска охватила его.

Каррас сидел за письменным столом и держал ручку. Возможно, не время заставило архиепископа молчать. Видимо, он понял, что вера и любовь нераздельны.

Архиепископ обещал рассмотреть просьбу Дэмьена, но до сих пор пока ничего не сделал. Каррас написал письмо и пошел спать. Он с трудом проснулся в пять часов утра и пошел в часовню Уэйджель-Холла. Там Каррас достал гостию[3], вернулся в свою комнату и стал молиться.

«Et clamor meus ad te vemat», – с болью шептал он. – «Да приблизился к тебе вопль мой...»

Сосредоточившись, Дэмьен поднял гостию со смутным воспоминанием прежней радости. В этот момент он почувствовал на себе пристальный взгляд, светящийся издалека и несущий в себе давно потерянную любовь.

Священник разломил гостию над потиром.

– В мире я оставляю тебя. Мое смирение я отдаю тебе. – Дэмьен сунул гостию в рот и проглотил вместе с комком отчаяния, застрявшим в горле.

Когда месса была окончена, Каррас тщательно вытер потир и осторожно положил его в портфель. Затем быстро встал и пошел на вокзал. Священник торопился на утренний поезд в Вашингтон и уносил в своем черном чемоданчике боль и страдание.

Глава 3

Ранним утром одиннадцатого апреля Крис вызвала по телефону своего врача в Лос-Анджелесе и попросила его проконсультироваться у известного психиатра относительно Реганы.

– Что случилось?

Крис объяснила. На другой день после дня рождения она вдруг заметила резкую перемену в поведении и настроении дочери. Бессонница. Раздражительность. Приступы злости. Она разбрасывала вещи. Кричала без причины. Не ела. Вдобавок ко всему у нее появился избыток энергии. Она постоянно двигалась, бегала, топала ногами, прыгала и ломала вещи. Совсем не занималась уроками. Выдумала себе несуществующего друга. И совершенно ненормальными способами привлекала к себе внимание. – Например? – спросил врач.

Во-первых, этот стук. С тех пор, как Крис обследовала чердак, она слышала стук еще пару раз. При этом Регана находилась в своей комнате. Когда же Крис входила к ней, стук прекращался. Во-вторых, Регана постоянно «теряла» вещи в комнате: то платье, то зубную щетку, то книги, то туфли. Она жаловалась, что кто-то «двигает» ее мебель. В довершение всего утром после вечеринки в Белом доме Крис увидела, что Карл с середины комнаты передвигает письменный стол в спальне Реганы на прежнее место. Когда Крис спросила его, что он делает, он повторил свои слова «кто-то шутит» и отказался от дальнейшего обсуждения этого вопроса. Вскоре Регана пожаловалась матери, что ночью, пока она спала, кто-то опять переставил всю ее мебель.

После этого все подозрения Крис слились воедино. Стало ясно, что все это делает сама Регана.

– Ты имеешь в виду лунатизм? Она делает все это во сне? – Нет, Марк. Она делает это вполне сознательно. Чтобы привлечь к себе внимание.

Крис рассказала и о трясущейся кровати. Это повторилось еще дважды, и каждый раз Регана просилась спать вместе с матерью.

– Ну уж у этого может быть вполне реальная основа, – предположил врач.

– Нет, Марк, я не говорю, что кровать тряслась. Я сказала, что она говорит, будто кровать трясется.

– А ты уверена, что кровать не трясется?

– Нет.

– Возможно, это клонические судороги, – пробормотал врач. – Что-что?

– Температура есть?

– Нет. Ну и что ты думаешь по этому поводу? – спросила Крис. – Вести ее к психиатру?

– Крис, ты говорила про уроки. Как у нее с математикой? – А почему ты спрашиваешь?

– Ты мне не ответила, – настаивал Марк.

– Ужасно. То есть вдруг неожиданно стало очень плохо.

Марк замычал.

– А почему ты об этом спрашиваешь?

– Это один из признаков синдрома.

– Какого синдрома?

– Ничего серьезного. Но по телефону я не хочу строить никаких догадок. У тебя ручка рядом.

Марк хотел посоветовать ей хорошего терапевта в Вашингтоне.

– Марк, а ты не мог бы приехать и осмотреть ее сам? – Крис вспомнила про Джэми. Затянувшаяся инфекция. Врач прописал новый универсальный антибиотик. Выдавая лекарство в аптеке, фармацевт недоверчиво посмотрел на нее: «Не хочу тревожить вас, мэм, но это... Видите ли, это совсем новое лекарство, и некоторые врачи из штата Джорджия считают, что оно вызывает апласстическую анемию в...» Джэми. Джэми умер. И с тех пор Крис больше не доверяла врачам. Только Марку. Да и то не сразу, а по истечении многих лет.

– Марк, ну я прошу тебя, – взмолилась она.

– Нет, я не могу. Да ты не волнуйся. Это очень хороший врач. Возьми ручку.

Молчание. Потом:

– Ну ладно.

Крис записала фамилию.

– Пусть осмотрит ее и позвонит мне, – сказал врач. – И забудь о психиатре.

– Ты уверен в этом?

Марк объяснил ей, что обычно все торопятся с выводами и забывают простую вещь: болезнь тела очень часто начинается с болезни мозга.

– Что бы ты сказала, – продолжал он, – если была бы моим врачом, да простит мне Бог, а я бы поведал тебе, что меня мучают головные боли, ночные кошмары, тошнота, бессонница и искры перед глазами. К тому же я постоянно ощущаю беспокойство и неуверенность в работе. Ты бы, конечно, сказала, что я нервнобольной!

– Нашел кого спрашивать, Марк! Я-то уж знаю, что ты сумасшедший!

– А ведь это симптом опухоли в мозге, Крис. Проверь тело. Это во-первых. А там будет видно.

Крис сразу же позвонила терапевту и договорилась о приеме. Времени у нее было достаточно. Съемки закончились, по крайней мере для нее. Бэрк Дэннингс продолжал работать со «вторым составом», снимая второстепенные сцены.

Больница находилась в Арлингтоне. Доктора звали Самюэль Кляйн. Пока Регана раздраженно ожидала в смотровой, Кляйн усадил мать в своем кабинете и выслушал историю болезни Реганы. Крис рассказала все. Врач кивал, изредка что-то записывая в блокнот. Когда Крис упомянула трясущуюся кровать, доктор нахмурился. Крис продолжала:

– Марк насторожился, когда узнал, что у Реганы стало плохо с математикой. Почему?

– В смысле с уроками?

– Да, но в особенности с математикой. Почему?

– Давайте не торопиться, миссис Макнейл. Я должен сначала осмотреть ее.

Врач извинился и вышел. Он полностью осмотрел Регану, взял у нее анализы мочи и крови.

После этого Кляйн усадил Регану перед собой и беседовал с ней, наблюдая за ее поведением. Затем он вернулся к Крис и сразу принялся выписывать рецепт.

– Похоже, у нее гиперкинетическое расстройство нервов. – Что?

– Нервное расстройство. Так по крайней мере думаем мы. Сейчас мы точно не знаем, что при этом происходит в организме, но в таком возрасте это часто случается. Все симптомы налицо: ее чрезвычайная активность, темперамент, плохие дела с математикой.

– Да-да, с математикой. Но при чем тут математика?

– Она требует наибольшего сосредоточения. – Кляйн вырвал листок с рецептом из крошечного голубого блокнота и протянул его Крис.

– Вот вам рецепт на риталин.

– На что?

– Метилфенидат.

– Понятно.

– Будете давать по десять миллиграммов два раза в день. Я советую принимать одну порцию в восемь часов утра, а вторую в два часа дня.

– А что это? Транквилизатор?

– Стимулятор.

– Стимулятор? Да она сейчас и без этого...

– Состояние девочки не совсем соответствует ее поведению, – объяснил Кляйн. – Это форма перераспределения энергии. Реакция организма на депрессию.

– На депрессию?

Кляйн кивнул.

– Депрессия... – тихо повторила Крис.

– Вы здесь упомянули ее отца, – продолжал Кляйн.

Крис посмотрела на него:

– Так вы думаете, ее не надо показывать психиатру?

– Нет-нет. Давайте подождем и понаблюдаем за действием риталина. Мне кажется, в этом и будет отгадка. Подождем недели две или три.

– Вы считаете, что это нервы?

– Похоже, что так.

– А ее вранье? Оно прекратится?

Его ответ удивил Крис. Кляйн спросил, слышала ли Крис, чтобы Регана ругалась или употребляла неприличные слова.

– Никогда, – ответила Крис.

– Понимаете, это в какой-то степени похоже на ее вранье: так же нетипично для нее, как вы утверждаете. Но при некоторых нервных расстройствах может...

– Подождите-ка, – перебила Крис, пораженная его словами, – откуда вы знаете, что Регана употребляет неприличные слова. Или, может, я что-нибудь не так поняла?

Секунду Кляйн удивленно смотрел на нее, а потом осторожно сказал:

– Да, я хотел сказать, что она знает такие слова. А вы об этом не подозревали?

– Я и до сих пор об этом не подозреваю! О чем вы говорите?

– Ну, в общем, она нецензурно ругалась, пока я осматривал ее, миссис Макнейл.

– Да вы шутите! В это трудно поверить.

– Мне кажется, она сама не понимает того, что говорит, – успокоил ее врач.

– Я тоже так думаю, – пробормотала Крис. – Может, и не понимает.

– Давайте ей риталин, – посоветовал он. – Посмотрим, что будет дальше. А через две недели я снова ее осмотрю.

Кляйн взглянул на календарь, лежавший на столе.

– Значит, так. Давайте встретимся двадцать седьмого, в среду. Вам удобно? – спросил он, глядя на Крис.

– Да, разумеется, – ответила она, встав со стула, и смяла рецепт в кармане пальто. – До двадцать седьмого, доктор.

– Я поклонник вашего таланта, – улыбаясь, заметил Кляйн и открыл ей дверь.

В дверях Крис остановилась и, погруженная в свои мысли, прижала палец к губам. Потом взглянула на доктора:

– Так вы считаете, не надо к психиатру?

– Не знаю. Но самое простое объяснение всегда кажется самым лучшим. Давайте подождем. Увидим, что из этого получится. – Врач обнадеживающе улыбнулся. – А пока что постарайтесь не волноваться.

– Как?

Крис вышла.

По дороге домой Регана выпытывала у матери, что сказал ей доктор.

– Что ты нервничаешь.

Крис решила ничего не выяснять у Реганы относительно нецензурных выражений.

Но немного позже с Шарон Крис завела такой разговор. Ей необходимо было узнать, слышала ли Шарон, чтобы Регана ругалась.

– Конечно, нет, – удивилась Шарон. – Даже в последнее время ничего подобного не слышала. Но мне помнится, как однажды учительница рисования в ее присутствии выругалась (Крис специально нанимала человека, который учил Регану рисованию и лепке на дому).

– Давно это было? – спросила Крис.

– Нет, на прошлой неделе. Но ее-то ты знаешь. Может, она чертыхнулась или сказала что-нибудь вроде «чушь собачья».

– Да, кстати, ты что-нибудь говорила Регане о религии?

Шарон вспыхнула.

– Нет, совсем немного. Ты понимаешь, этот вопрос было трудно обойти. Она ведь задает так много вопросов и... ну... – Она беспомощно пожала плечами. – Мне было трудно. Подумай сама, как бы я ей все объяснила, не рассказав о том, что я сама считаю величайшим враньем?

– Расскажи ей все, а что есть правда – пусть сама выбирает.

В последующие дни, вплоть до вечеринки, которую давно запланировала Крис, Регана аккуратно принимала риталин. Крис сама следила за этим. Однако она не заметила никаких перемен к лучшему. Напротив, появились некоторые признаки ухудшения. Провалы памяти, забывчивость, нечистоплотность, жалобы на тошноту. Появился еще один способ привлекать к себе внимание (хотя прежние больше не повторялись): Регана уверяла мать, что в ее комнате чем-то отвратительно пахнет. Крис принюхивалась, но ничего не чувствовала. – Ты не чувствуешь? – Ты хочешь сказать, что и сейчас пахнет? – спросила Крис.

– Ну конечно!

– И на что это похоже?

Регана сморщилась:

– Как будто что-то горит.

– Да? – Крис опять принюхалась.

– Неужели не чувствуешь?

– Ну конечно, кроха, – солгала Крис. – Совсем немножко. Давай откроем окно и проветрим комнату.

На самом деле Крис не ощутила никакого запаха, но решила не спорить с Реганой, по крайней мере до следующего визита к врачу. Кроме того, у нее было полно дел. Во-первых, надо было готовиться к приему гостей. Во-вторых, требовалось дать окончательный ответ относительно сценария. Перспектива ставить фильм ей нравилась, но давать согласие второпях она не хотела. Между тем агент звонил ей ежедневно. Крис объяснила, что хочет знать мнение Дэннингса, поэтому отдала сценарий ему, и Дэннингс его читает.

В-третьих (и это было самое главное), у Крис провалились сразу две финансовые сделки: покупка обратимых облигаций с предварительным выплачиванием доходов и вклад капитала в ливийскую нефтедобывающую компанию. Таким образом Крис намеревалась избавить свои капиталы от уплаты налогов. Но дело обернулось против нее: нефти в Ливии не оказалось, а из-за подскочивших вверх доходов была объявлена срочная распродажа облигаций.

Для обсуждения этих и других проблем приехал менеджер Крис по вопросам бизнеса. Он прибыл в четверг. Переговоры длились всю пятницу. В конце концов Крис во всем согласилась со своим менеджером, который пришел от этого в веселое расположение духа. Лишь один момент вызвал его недовольство: Крис заявила, что хочет купить «феррари».

– Что? Новую машину?

– А почему бы и нет? Помнишь, я в одном фильме ездила на «феррари». Если написать на завод и напомнить им об этом, может быть, удастся устроить сделку? Как ты думаешь?

Менеджер так не думал. Он считал, что покупка новой машины была бы расточительством.

– Бен, в прошлом году я заработала восемьсот тысяч, а ты говорить, что я не могу купить какую-то дурацкую машину! Тебе это не кажется нелепым? Куда же девались деньги?

Бен напомнил ей, что большая часть денег лежит в банке. Потом представил ей полный список, куда утекают ее деньги. Федеральный подоходный налог, предстоящий федеральный подоходный налог, налог штата, налог на поместье, десять процентов комиссионных агенту, пять процентов ему, пять процентов агенту по рекламе, один процент с четвертью жертвуется фонду процветания кинематографа, затем шли расходы на туалеты самой последней моды, зарплата Уилли, Карлу и Шарон, управляющему в доме в Лос-Анджелесе, расходы, связанные с поездками в разные города, и, наконец, ежемесячные карманные расходы.

– Ты в этом году будешь еще сниматься? – спросил Бен.

– Не знаю. Ты считаешь, что это необходимо?

– Думаю, да.

Крис подперла руками подбородок и уныло посмотрела на него.

– Может, тогда купим «хонду»?

Бен ничего ей не ответил.

Немного позже Крис решила отложить в сторону все дела и занялась приготовлением к завтрашней вечеринке.

– Давайте не будем устраивать застолье. Сделаем ужин «а-ля фуршет». Приготовим рагу с мясным соусом, – предложила она Уилли и Карлу. – Стол поставим в углу гостиной. Ладно?

– Очень хорошо, мадам, – быстро согласился Карл.

– Как ты думаешь, Уилли, может быть, сделать на десерт салат из свежих фруктов?

– Это будет великолепно, – одобрил Карл.

– Спасибо, Уилли.

Крис пригласила на вечер интересную и разношерстную компанию. Кроме Бэрка («Только не напивайся, черт бы тебя побрал!») и молодого ассистента режиссера, она ожидала сенатора (с супругой), астронавта (с супругой), двух иезуитов из Джорджтауна, своих соседей, Мэри Джо Пэррин и Эллен Клиари. Мэри Джо Пэррин была седой толстушкой, прослывшей вашингтонской пророчицей. Крис познакомилась с ней на приеме в Белом доме, и та ей очень понравилась. Крис казалось, что эта женщина должна быть строгой, чопорной, но Мэри Джо Пэррин оказалась простой и добродушной женщиной.

Эллен Клиари, женщина средних лет, работала в госдепартаменте. В свое время, когда Крис увлекалась туризмом и путешествовала по России, Эллен Клиари работала в посольстве США в Москве. В последующие годы Крис с благодарностью вспоминала Эллен и, как только приехала в Вашингтон, тут же решила встретиться с ней.

– Послушай, Шар, а кто придет из священников? – спросила Крис.

– Точно не знаю. Я пригласила президента и декана, но мне кажется, что президент пришлет кого-нибудь вместо себя. Я разговаривала с его секретарем, и он сказал, что президенту обязательно нужно вечером быть в городе.

– Кого же он пришлет? – с интересом спросила Крис.

– Сейчас посмотрю. – Шарон порылась в своих записях. – Вот. Его помощник – отец Джозеф Дайер.

– Он из университета?

– Не уверена.

– Ну ладно, не все ли равно. Крис была немного разочарована – Следи завтра за Бэрком, – попросила она.

– Обязательно.

– Где Рэгс?

– Внизу.

– Знаешь, может быть, тебе лучше туда перенести машинку? Ты бы смогла печатать и заодно присматривать за девочкой. Ладно? Я не хочу, чтобы она подолгу оставалась одна.

– Неплохая мысль.

– Но это потом. А теперь иди домой. Занимайся созерцанием или поиграй с лошадками.

Приготовления подходили к концу. Крис вдруг опять почувствовала тревогу. Она попробовала смотреть телевизор. Но сосредоточиться никак не удавалось. Ей было не по себе. Что-то необычное чувствовалось во всем доме. Какое-то странное спокойствие. Как пыль, застывшая в бликах света.

К полночи все в доме спали. Это была последняя спокойная ночь.

Глава 4

Первой приехала Мэри Джо Пэррин вместе со своим сыном подростком Робертом. Последним прибыл розовощекий отец Дайер. Это был молодой человек маленького роста и очень хрупкого телосложения, робко глядевший на присутствующих сквозь очки в стальной оправе. Еще в дверях он извинился за опоздание:

– Никак не мог подобрать подходящий галстук.

Крис, опешив, посмотрела на него, а потом рассмеялась. Депрессия, длившаяся целый день, понемногу отступала.

Вино сделало свое дело. Уже без четверти десять гости разделились на небольшие группы и вели оживленную беседу.

Крис положила себе на тарелку дымящееся рагу и пошла искать Мэри Джо Пэррин. Она сидела на диване рядом с деканом иезуитов, отцом Вагнером. Крис при знакомстве коротко переговорила с ним и уже успела составить о нем свое мнение. Отец Вагнер был лысый, весь осыпанный веснушками, очень добродушный и внимательный человек. Крис подошла к ним и уселась по-турецки на полу перед столиком с кофе. Пророчица о чем-то весело щебетала.

– Продолжайте, Мэри Джо! – улыбнулся декан и насадил на вилку кусок рагу.

– Да-да, продолжайте, Мэри Джо! – поддержала его Крис. – Ого! Превосходное рагу! – похвалил декан. – Не очень горячее?

– Нет, в самый раз. Мэри Джо сейчас рассказывала, что когда-то жил на свете иезуит, который одновременно был и медиумом.

– А он мне не верит! – засмеялась пророчица.

– Это не совсем так, – поправил ее декан. – Я сказал, что в это трудно поверить.

– Он, наверное, был медиумом постольку-поскольку? засомневалась Крис.

– Да, конечно, – согласилась Мэри Джо. – Но ему удалось освоить даже левитацию.

– Я занимаюсь этим каждое утро, – спокойно заметил иезуит.

– А он проводил сеансы спиритизма? – спросила Крис у Мэри Джо.

– Разумеется, – ответила та. – Он был очень известен в девятнадцатом столетии. Его, пожалуй, единственного из всех медиумов не считали мошенником.

– А я утверждаю, что он не был иезуитом, – опять вмешался декан.

– О Господи, да был же, я вам говорю! – Мэри Джо засмеялась. – Когда ему стукнуло двадцать два, он присоединился к иезуитам и поклялся больше никогда не заниматься спиритизмом. Но его вскоре выгнали из Франции после одного спиритического сеанса, который он проводил прямо в королевском дворце. Вы представляете себе что он сделал? В середине сеанса он предсказал императрице, что сейчас ее коснется рука ребенка, дух которого вот-вот материализуется и станет осязаемым. Вдруг кто-то включил свет, и все увидели, что иезуит положил свою голую ногу на руку августейшей особы! Иезуит улыбнулся и поставил тарелку на столик.

– Ну все, больше не ждите от меня снисхождения, когда я буду отпускать вам грехи.

– Но вы же должны согласиться, что в каждом стаде должна быть одна паршивая овца.

– Наши паршивые овцы вымерли вместе с папами из семейства Медичей.

– А со мной один раз вот что произошло, – начала Крис.

Но декан перебил ее:

– Что, уже начинается исповедь?

Крис улыбнулась и заметила:

– Ну уж нет, я не католичка.

– Иезуиты тоже не католики, – усмехнулась Мэри Джо.

– Это сплетни монахов-доминиканцев, – возразил декан и обратился к Крис: – Извините, так о чем вы начали говорить?

– Мне кажется, я видела, как один человек возносился вверх. В горах Бутана.

Она рассказала об этом случае.

– Как вы считаете, это возможно? – спросила она, завершая рассказ. – Я вполне серьезно.

– А кто его знает? – Декан пожал плечами. – И вообще, что такое гравитация? Или, если уж на то пошло, что такое материя?

– Хотите знать мое мнение? – вмешалась Мэри Джо.

Декан ответил ей:

– Нет, Мэри Джо, я принял обет нищеты.

– И я тоже, – пробормотала Крис.

– Что такое? – заинтересовался декан, наклоняясь к ней. – Ничего особенного. Я о чем-то хотела спросить вас. Да, вы знаете маленький коттедж, который стоит за церковью? – Крис махнула рукой в неопределенном направлении.

– Святая Троица?

– Да, говорят, там проводится черная месса, – зловеще прошептала миссис Пэррин.

– Черная что?

– Черная месса.

– А что это такое?

– Мэри Джо пошутила, – ответил декан.

– Я знаю, – продолжала Крис. – Но я не разбираюсь в этих вещах.

– В общем, это пародия на католическую святую мессу, – объяснил декан. – Она связана с черной магией и колдовством. Поклонение дьяволу.

– В самом деле? Неужели такое возможно?

– Я не могу сказать точно. Хотя как-то слышал, что статистика утверждает, будто в Париже ежегодно черная месса проходит не менее пятидесяти тысяч раз.

– Как, в наше время? – удивилась Крис.

– Это только то, что я слышал.

– Да, а источник информации, наверное, секретная служба иезуитов? – поддразнила его миссис Пэррин.

– Совсем нет, – возразил декан, – я слышу внутренние голоса.

– Вы знаете, у себя дома в Лос-Анджелесе, – подхватила Крис, – я часто слышала жуткие рассказы о культах ведьм и колдунов. Но мне как-то не верилось, что это правда.

– Я уже сказал, что не могу ответить вам наверняка, – начал декан. – Но я знаю человека, который в этом разбирается. Это отец Джо Дайер. Где Джо?

Декан оглядел комнату.

– А, да вот же он! – воскликнул декан и указал на священника. Тот стоял около буфета спиной к ним. И уже второй раз накладывал себе в тарелку добавку.

– Эй, Джо!

Молодой священник обернулся. Лицо его решительно ничего не выражало.

– Вы звали меня, святой отец?

Иезуит поманил его пальцем.

– Ладно, подождите минуточку, – пробурчал Дайер продолжая наступление на рагу и салат. – Это наш единственный гномик среди всех служителей церкви, – с нежностью в голосе сказал декан. – У них в Святой Троице на прошлой неделе произошли осквернения. Джо говорит, что это, похоже, дело рук поклонников дьявола. Мне кажется, что он кое-что знает об этом.

– А что случилось в церкви? – заинтересовалась Мэри Джо Пэррин.

– Это так омерзительно. – Декана передернуло.

– Расскажите, мы все равно уже не едим.

– Нет уж, увольте, – запротестовал он.

– Расскажите!

– А вы разве не можете прочитать мои мысли, Мэри Джо? съехидничал декан.

– Я могла бы, – засмеялась она, – но считаю себя недостойной вторгаться в эту святая святых!

– Это противно, – предупредил декан.

Он рассказал об осквернениях. В первом случае старый ризничий нашел в церкви кучу человеческих испражнений на алтаре прямо перед молельней.

– Да, это мерзко, – сморщилась миссис Пэррин.

– А второе еще хуже того, – заметил декан.

Избегая фривольных мест и заменяя грубые слова на более приличные выражения, он рассказал, что к статуе Христа, стоящей недалеко от алтаря, кто-то прилепил огромный фаллос, вылепленный из глины.

– Ну что, вам еще не противно? – закончил он.

Крис заметила, что Мэри Джо действительно стало не по себе, потому что она сказала:

– Да, пожалуй, хватит. Я уж и не рада, что попросила вас рассказать об этом. Давайте переменим тему.

– Нет, я зачарована, – возразила Крис.

– Еще бы, я ведь очаровательный человек. – Эти слова произнес отец Дайер. Он застыл над ней, держа в руках тарелку. – Погодите минуточку, мне надо кое о чем переговорить с астронавтом.

– О чем же? – спросил декан.

С серьезным видом отец Дайер сказал:

– Что вы думаете о первом миссионере на Луне?

Все рассмеялись.

– Вы им как раз подойдете по размерам, – захихикала миссис Пэррин. – Они вас без труда засунут в носовое отделение.

– Нет, я не про себя, – поправил ее отец Дайер. Потом повернулся к декану и объяснил: – Я хотел договориться насчет Эмори.

– Это наш приверженец пресвитерианства, – пояснил Дайер женщинам. – На Луне ведь никого нет, а это как раз то, что ему нужно. Понимаете, он очень любит тишину и спокойствие.

– А каких грешников он будет там обращать? – спросила миссис Пэррин.

– Конечно же, астронавтов. Это ему подходит. Один или два человека, никаких толп. Парочка грешников и довольно.

Он с серьезным видом посмотрел на астронавта.

– Извините, – сказал Дайер и устремился к нему. – Мне он нравится, – улыбнулась миссис Пэррин – И мне тоже, – согласилась Крис. Затем повернулась к декану: – Что же все-таки у вас в том коттедже? – напомнила она о прерванном разговоре. – Или это страшная тайна? Что там за священник? Такой смуглый. Вы понимаете, о ком я говорю?

– Отец Каррас, – тихо сказал декан. На лице его появился оттенок грусти.

– Чем он занимается?

– Он наш советник. – Декан поставил рюмку на стол и повертел ее за ножку. – Прошлой ночью у него произошло большое несчастье. Бедняга!

– Что такое? – с участием спросила Крис.

– У него умерла мать.

Крис почувствовала, как ее охватывает жалость.

– Я не знала, – прошептала она.

– Он очень сильно переживает, – продолжал иезуит. – Она жила совсем одна и, наверное, пролежала мертвая несколько дней, прежде чем ее нашли.

– Как это ужасно, – пробормотала миссис Пэррин.

– Кто же нашел ее? – печально спросила Крис.

– Управляющий. Они, наверное, и до сих пор об этом не знали бы, если б... Просто ее соседи пожаловались, что у нее днем и ночью играет радио.

– Как это грустно, – тихо промолвила Крис.

– Извините меня, мадам.

Перед ней стоял Карл. Он держал поднос с рюмками и стаканами.

– Поставь сюда. Карл, пожалуйста.

Крис сама любила разносить вино гостям. Ей казалось что это прибавляет вечеру особую интимность и очарование – Ну ладно. Начнем с вас. – Она предложила вина декану и миссис Пэррин, потом обошла всю комнату, угощая гостей.

Дайер и астронавт, не обращая ни на кого внимания продолжали свою беседу.

– На самом деле я не священник, – услышала Крис голос Дайера. Он положил руку на плечо астронавту который смеялся и все никак не мог успокоиться. – Я скорее, передовой раввин. Через некоторое время Крис услышала, как Дайер спросил у астронавта:

– Что такое космос?

Астронавт пожал плечами и ничего не ответил. Дайер нахмурился и недовольно произнес:

– А ведь вы должны знать.

Крис стояла рядом с Эллен Клиари. Они вспоминали поездку в Москву. Вдруг Крис услышала знакомый резкий и злобный голос, доносившийся из кухни.

О Боже! Это Бэрк!

Он уже кого-то ругал.

Крис извинилась и быстро направилась в кухню. Дэннингс отчаянно орал на Карла, а Шарон безуспешно пыталась успокоить его.

– Берк! – закричала Крис. – Прекрати сейчас же!

Дэннингс не обратил на нее никакого внимания и продолжал орать. От злости на губах у него выступила пена. Карл с безучастным выражением лица стоял около раковины и, сложив руки, смотрел прямо в лицо Дэннингсу.

– Карл! – воскликнула Крис. – Может быть, ты уйдешь отсюда? Убирайся! Ты что, не видишь, в каком он состоянии?

Но Карл так и не сдвинулся с места, пока Крис буквально не вытолкнула его за дверь.

– Нацистская свинья! – орал ему вслед Дэннингс, потом добродушно посмотрел на Крис и потер руки в предвкушении вкусного.

– А что у нас на десерт? – как ни в чем не бывало спросил он.

– На десерт! – Крис в ужасе схватилась за голову.

– Но я же голоден! – пожаловался Берк.

Крис повернулась к Шарон:

– Накорми его! Мне надо укладывать Регану. И, пожалуйста, Бэрк, ради всего святого, веди себя прилично! Там священники! – Она указала на гостиную.

Бэрк в изумлении поднял брови, и в его глазах блеснул неподдельный интерес.

– И ты тоже заметила? – искренне изумился он.

Крис вышла из кухни и спустилась вниз к Регане. Дочь весь день играла одна. Сейчас она занималась планшеткой. Регана была сосредоточенна и, казалось, ничего не замечала вокруг. Ну ладно, по крайней мере она не настроена агрессивно. В надежде как-то развлечь Регану Крис повела ее в гостиную и представила своим гостям.

– Какое прелестное дитя! – восхитилась жена сенатора. Регана вела себя подозрительно хорошо, кроме, пожалуй, одного момента, когда при знакомстве с миссис Пэррин она замолчала и не ответила на рукопожатие. Но пророчица отшутилась:

– Знает, что я мошенница, – и весело подмигнула хозяйке дома. Немного позже она сама с любопытством взяла руку Реганы и слегка сжала ее, будто хотела нащупать пульс. Регана отдернула руку, и глаза ее злобно заблестели.

– Ой-ой-ой, наверное, она очень устала, – сказала миссис Пэррин, с беспокойством продолжая следить за Реганой.

– Она немного больна, – извинилась Крис и посмотрела на Регану: – Правда, крошка?

Регана ничего не ответила. Она смотрела в одну точку и не шевелилась.

Крис повела Регану в спальню и уложила в кровать.

– Ты хочешь спать?

– Не знаю, – сонным голосом ответила Регана, повернулась на бок и уставилась в стену невидящим взглядом – Хочешь, я тебе немного почитаю?

Дочь отрицательно покачала головой.

– Ну, хорошо. Постарайся заснуть.

Крис наклонилась, поцеловала ее, потом подошла к двери и выключила свет.

– Спокойной ночи, кроха.

Она уже выходила из комнаты, когда услышала тихий голос Реганы:

– Мама, что со мной?

На секунду Крис растерялась. Но быстро справилась с собой и ответила:

– Я же тебе говорила, крошка, это нервы. Ты еще две недели будешь принимать таблетки, и все пройдет. Ну, а теперь постарайся заснуть. Ладно?

Молчание. Крис ждала ответа.

– Ладно? – переспросила она.

– Ладно, – шепотом ответила Регана.

Крис почувствовала, как по ее коже побежали мурашки. Она потерла руку. О Боже, в этой комнате становится холодно. Откуда здесь может сквозить?

Она подошла к окну и проверила, не дует ли из щелей. Но все было в порядке.

– Тебе не холодно, малышка?

Молчание.

Крис подошла к кровати.

– Регана, ты спишь?

Глаза закрыты. Дыхание глубокое и ровное.

Крис на цыпочках вышла из комнаты. Из зала доносились музыка и пение. Спускаясь вниз, Крис не без удовольствия заметила, что отец Дайер играет на фортепиано и поет, а гости ему охотно подпевают. Когда Крис входила в гостиную, они как раз заканчивали песню «До нашей следующей встречи».

Крис решила присоединиться к поющим, но на полпути ее остановили сенатор с супругой. Они собирались уходить. Вид у них был весьма раздраженный.

– Вы так быстро меня покидаете? – спросила Крис.

– О, извините нас, дорогая, вечер был просто великолепный! – приступил к извинениям сенатор. – Но у бедняжки Марты начались головные боли.

– Мне так неловко, но я на самом деле ужасно себя чувствую, – простонала жена сенатора. – Крис, вы ведь извините нас, правда? Нам так понравилась ваша вечеринка.

– Мне не хочется вас отпускать! – огорчилась Крис и проводила их до двери, пожелав им спокойной ночи. Проходя в комнату, она столкнулась с Шарон, которая как раз выходила из кабинета.

– Где Бэрк? – забеспокоилась Крис.

– Здесь, – успокоила ее Шарон и кивком указала на кабинет. – Отсыпается. Что тебе сказал сенатор? Что-нибудь этакое? Я представляю...

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Крис. – Они просто ушли.

– Я догадываюсь.

– Шарон, объясни немедленно, в чем дело.

– Да все из-за Бэрка, – вздохнула Шарон.

Убедившись, что их никто не подслушивает, она рассказала о встрече сенатора с режиссером. Дэннингс, проходя мимо сенатора, заметил, что, дескать, в его джине бултыхается какой-то вонючий волос, упавший, по всей вероятности, с чего-то... Затем он повернулся к сенатору и тоном обвинителя продолжал: