16

Несмотря на то, что у Евы была с собой карта Парижа, они долго искали дом по тому адресу, который им дал Нил Форбс. Дом стоял очень высоко, на откосе, за Итальянскими воротами. Ева и Брук проехали мимо и из предосторожности поставили машину метрах в двухстах от дома. Район был мрачный, несмотря даже на яркий летний закат. А каково же здесь зимой! – невольно подумалось Бруку, когда они проезжали мимо куч мусора, заборов в лохмотьях старых афиш, огораживавших строительные площадки. Даже чахлые деревья с белесой от пыли листвой выглядели неуместным излишеством в этом унылом месте, точно их посадили здесь по ошибке. Отдаленный шум машин, доносившийся с boulevard peripherique[21], и пронзительные крики играющих детей только подчеркивали царившую здесь мерзость запустения.

Бетонные стены дома были сплошь разрисованы. Лифт не работал. Голоса отдавались в подъезде гулким эхом.

– Хорошо, что квартира на пятом этаже, – заметила Ева. – Могло быть хуже.

Брук что-то пробурчал в ответ. Он плохо представлял себе, что будет дальше. Ему вдруг нестерпимо захотелось не иметь к этому делу больше отношения – хорошо бы удалось покушение в Англии. Но он понимал, что его настроению в значительной мере способствовала давящая неприглядность этого места.

– Ну, вот мы и пришли, – сказала Ева, и Брук невольно улыбнулся – так она запыхалась, преодолевая лестничные марши.

У двери Ева быстро взглянула на него и нажала кнопку звонка. Внутри послышались шаркающие шаги, на миг стихли. Брук машинально поднял взгляд на «глазок». И в ту же секунду дверь отворилась; крупный бородатый мужчина молча, движением руки предложил им войти. Он заговорил, только когда запер за ними дверь.

– Salut[22], – улыбнулся он. – Я Марк Росси. – Сложением он походил на кузнеца: рубашка была явно тесна ему – пуговицы на груди, казалось, вот-вот оторвутся. В густой черной бороде пробивалась седина, а загрубевшая кожа на лице напоминала кожуру апельсина. Брук подумал, пожимая ему руку, что лет ему, пожалуй, около сорока.

– Мигель вас ждет, – сказал Росси по-английски с сильным акцентом. – Проходите вот сюда.

Комната была скудно обставлена дешевой мебелью в стиле пятидесятых годов, зато Брука поразило обилие книг. Они лежали повсюду – стопками на полу, на полках, даже на стареньком телевизоре.

Ева с интересом разглядывала Мигеля, пока их представляли ему. Нил немало ей о нем рассказывал. Участники Движения, не знавшие его лично, хорошо знали о его боевых подвигах. В семнадцать лет Мигель участвовал в осаде Мадрида, а после поражения республиканцев ушел в горы с партизанами и продолжал там воевать. Один его брат погиб во время гражданской войны в Испании. А пять лет спустя другой брат умер во время допроса в гестаповских застенках после того, как группа maquisards[23] под командованием Мигеля пустила под откос фашистский состав с боеприпасами в департаменте Дордонь.

Имея за плечами такую жизнь, Мигель состарился прежде времени, но глаза его молодо блестели, и, пожимая гостям руки, он тепло улыбался. Он был невысокого роста, худой, с желтоватым морщинистым лицом и седыми редкими волосами, но прежняя сила еще ощущалась во всем его облике. Ева подумала, что у таких людей старость и не должна быть немощной; ее восхитило его раздумчивое и вместе с тем полное оптимизма спокойствие. Он никогда не будет жалким старикашкой, доживающим свой век в дешевом кафе и ублажающим себя воспоминаниями и ложными надеждами.

– Как поживает ваш молодой шотландский друг? – спросил он Еву, строя английские фразы медленно и грамматически безупречно.

– Прекрасно, – ответила Ева. Ей было неловко оттого, что она отнимает время у Мигеля, – стоявший рядом Марк Росси даже не скрывал своего нетерпения.

– Он был очень осторожен по телефону, – одобрительно проговорил Мигель. – Я сам с ним не разговаривал, но мне передали.

– Так вы не знаете, почему мы здесь? – не без удивления спросила Ева.

Мигель отрицательно покачал головой.

– Нил просто предупредил нас о вашем приезде. Он сказал всего одну фразу, из которой мы поняли: готовится что-то серьезное.

Ева сообщила им о намеченном на завтра покушении. Она объяснила, что они с Бруком приехали в Париж якобы на отдых – надо же оправдать то, что сказал Брук, выясняя передвижения Иньесты, а кроме того, они здесь на случай необходимости – в качестве «резерва». За все это время Брук не проронил ни слова, предпочитая оставаться в тени.

– Да, этот случай упускать нельзя, – согласился Мигель, когда Ева кончила говорить. – Я только на прошлой неделе слышал от одного товарища из Южной Америки о том, что у них творится. Пытки, убийства, хотя газеты и кричат о «либерализации».

Брук с удивлением отметил, что в голосе Мигеля было не столько возмущение, сколько покорность судьбе. Но вскоре он понял, что хозяева, по-видимому, приглядываются к нему.

– А ваш партнер? – спросил Росси. – Это он добыл информацию?

Интересно, подумал Брук, почему Ева смутилась при слове «партнер»?

– Да, – ответила она.

– Когда же вы отправляетесь? – спросил Мигель.

– Завтра утром, как можно раньше.

– Тогда надо не мешкая заняться делом, – сказал Росси. – Где ваша машина?

– Мы оставили ее за углом.

– Хорошо, – кивнул он. – Сейчас отгоним ее в гараж. У нас есть другая, вы можете ею воспользоваться. Она не будет так бросаться в глаза.

– Прекрасно, – заметил Брук: все шло не так плохо вопреки его опасениям. – Но Нил сказал, что вы нас еще снабдите оружием – на всякий случай.

Мигель поднял руку и направился к комоду, стоявшему у телевизора. Заговорщицки подмигнув, он открыл один из ящиков и стал рыться в белье. Нашел пистолет системы «люгер» и, взяв его за дуло, протянул Бруку.

– «Люгер» тридцать восьмого года, – спокойно сказал он, заметив, что Брук пытается прочесть выбитую на пистолете марку.

– Вижу, – ответил тот. – Это хорошо.

– А почему вы подчеркнули, что он тридцать восьмого года? – спросила Ева.

– Позднее эти пистолеты изготовляли узники в оккупированных странах, – пояснил Брук. – И они умудрялись выпускать большой процент брака. – Он вынул обойму, несколькими точными движениями разобрал пистолет и разложил детали в ряд на столе.

– Пистолет в хорошем состоянии, – сказал Брук, проверив ствол на свет.

Мигель с Росси обменялись взглядом, который Ева успела перехватить. Они гадают, кто он такой, отметила она с беспокойством.

– Вы хорошо знаете оружие, – сухо проговорил Марк Росси.

Брук оторвал взгляд от пистолета и смущенно улыбнулся. Он не знал, сказать им, кто он, или нет. Ева быстро взглянула на него и повернулась к Мигелю.

– Хотя он и не из наших, но у него есть достаточно веские причины…

– Можете не объяснять, – мягко прервал ее Мигель.

Когда через час Марк Росси с Бруком вернулись, стол был уже накрыт и Мигель жарил омлет. Росси разлил в стаканы вино, и все сели за стол.

– Долго же вас не было, – сказала Ева.

– Поставили в гараж одну машину, вывели другую, затем пошли в аптеку, – объяснил Брук. – Я подумал, неплохо бы запастись краской для волос.

Ева удивленно посмотрела на него.

– Если краска для нас обоих, имею ли я право выбора?

– Можете краситься в любой цвет, – улыбнулся Брук. – Поскольку краска черная.

Брук не заметил, как отнеслась Ева к его словам, потому что Мигель в эту минуту спросил, все ли у них есть.

– Благодаря вашей помощи, по-моему, мы в полном порядке.

– Марк дал вам документы на фургончик? – спросил Мигель, ставя сковородку с омлетом на стол.

Брук кивнул и стал передавать тарелки, на которые Мигель накладывал омлет.

– К сожалению, мы не можем снабдить вас фальшивыми паспортами. У нас был непревзойденный специалист в этом деле, но его убили здесь, в Париже, не так давно. Он участвовал с нами в покушении на Франко в Сан-Себастьяне, тысячи евреев избегли смерти благодаря его подложным документам. – Мигель покачал головой. – Его застрелили, когда ему было семьдесят четыре. У фашистов долгая память. Они не дают нам уйти на покой.

– Вы уверены, что его убили фашисты? – спросил Брук.

– Нам известно имя убийцы. Он был агентом Социально-политической бригады. Мы даже узнали, что после убийства его снабдили новыми документами. А полиция и не пыталась его найти. – Мигель грустно улыбнулся, заметив, как изменилось у Евы лицо. – Я знаю, что вы сейчас испытываете, – продолжал он. – И вас, наверное, удивляет, что я вспоминаю смерть друга, не клокоча от гнева. Я видел столько зла в жизни, и, хотя у каждого из нас запасы ненависти и мужества ограниченны, я спокоен не потому, что устал. Вы, молодые, должны понять, что самое страшное зло совершается не отдельными людьми, а системой, идеологией. Вспомните, что творили христиане именем бога, а фашисты – именем нации.

– Да, но в таком случае во имя чего же готовится убийство Иньесты? – спросил Брук.

– Вы не совсем меня поняли, – мягко возразил Мигель. – Мы не собираемся убивать Иньесту Продажного, ни даже Иньесту Жестокого. Этот миф распространяют о нас наши противники. Они любят говорить, точно хирурги от политики. Удалим больной орган, и все будет в порядке. Отдельные личности не являются воплощением зла, равно как и добро нельзя считать только термином на языке политики. Завтра Нил и его друзья совершат нападение на режим. Не на отдельную личность, а на человека, символизирующего определенную систему. Вот в чем суть нашего… iconoclasme[24].

– По-английски это означает то же самое, – улыбнулась Ева.

Марк Росси ушел в десять часов, и Мигель отвел Брука с Евой в спальню. Брук мог бы поклясться, что в глазах старика мелькнула смешинка, когда он открыл дверь в комнату, где стояла двуспальная кровать. Заметив смущение гостей, он, наверное, отнес его за счет трогательного pudeur anglaise[25].

– Когда вас разбудить? – спросил Мигель.

– Часа в четыре, – ответила Ева, – если вам нетрудно.

– Нисколько, я всегда просыпаюсь около четырех. У вас и вашего партнера есть все необходимое?

– Да, Мигель. Спасибо вам.

Мигель мягко улыбнулся им и вышел, притворив за собой дверь.

– Скажите, – начал Брук, открывая окно: в комнате было душно, – у слова «партнер» есть какой-то особый смысл?

Ева наклонилась над сумкой, притворившись, будто что-то в ней ищет, и про себя чертыхнулась, поражаясь тупости Брука.

– Что значит – особый? – спросила она, стараясь, чтобы в голосе не звучало раздражения.

– Ну, мне показалось, что это слово вас почему-то смутило.

– Я думаю, оно значит здесь то же, что и в Англии, – со злостью ответила она. – Его употребляют, когда говорят о двух людях, живущих вместе.

– Вот как, – удивился Брук. – Это звучит странно. Скорее, оно применимо к старым дамам, играющим в карты.

– Ради всего святого, не станут же анархисты называть своих гражданских жен – женами?

– Я как-то об этом не подумал.

– Вижу, – ответила она, прекращая разговор, и, взяв сумку с туалетными принадлежностями, пошла в ванную.

Брук повернулся к окну, удивляясь собственному тупоумию. Он вовсе не хотел показаться идиотом, но следовало сначала подумать, а уж потом говорить, корил он себя. Когда Ева вернулась в комнату, он заметил у нее на губах полоску пасты, точно она подкрасила губы, следуя какой-то сверхизысканной моде. Ему хотелось, чтобы она смягчилась и перестала на него сердиться, и он предложил, что будет спать на полу.

– Да вы с ума сошли, – ответила Ева. – Ведь если вы не выспитесь, завтра от вас не будет никакого толку.

– Ну ладно, ладно. – Брук пожал плечами и пошел мыться.

Он специально задержался в ванной подольше, чтобы она успела раздеться и лечь. Но когда он вернулся в комнату, Ева перекладывала вещи в своей сумке. И намеренно игнорировала его. О господи, подумал Брук, это невыносимо, это просто смешно.

– Забыли пижаму? – спросил он.

Ева взглянула на него, кипя от ярости. Впервые с тех пор, как они остались вдвоем, она не отвела взгляда. Стиснув зубы, она стояла выпрямившись и смотрела на него. Он не знал, отвернуться или продолжать смотреть, а она, стоя перед ним, принялась снимать одежду. Затем, нагая, шагнула к постели – он не видел, как изменилось ее лицо, как на нем появилось выражение удовлетворения. Не видел он и своего смущенного лица, а как раз этим-то и объяснялось чувство удовлетворения Евы.

– Ну? – вопросительно подняла она брови. – Вы что же, не собираетесь ложиться? Нам вставать через пять с половиной часов.

Он быстро разделся, мысленно проклиная ее фокусы. Они лежали вытянувшись, не шевелясь, каждый на своем краю постели, чтобы, упаси бог, нечаянно не коснуться друг друга. Прошло, как показалось Бруку, уже много времени, но по дыханию Евы он понимал, что она не спит. Раздражение против нее еще кипело, и Брук чувствовал, что скоро ему не заснуть. Лучше было бы лечь на полу, не без иронии подумал он.

Брук осторожно повернулся на бок, но кровать все-таки заскрипела. Он стал смотреть в окно. Улицу заливало рассеянное оранжевое сияние уличных фонарей – точно разгорался синтетический рассвет. Вдруг Ева тихонько кашлянула.

– Росси хотел поехать с нами, – тихо произнес Брук.

Ева ответила не сразу, размышляя, не притвориться ли спящей. Внезапно смысл его слов проник в ее сознание, и она резко повернулась к нему.

– Почему вы мне сразу не сказали? – резко спросила она.

Брук поругал себя за опрометчивость – ну кто его тянул за язык.

– Мы говорили об этом с Росси, когда отгоняли машину. По-моему, не очень удачная мысль.

– Какого черта! Надо было обсудить это за ужином.

– Послушайте, я уже переубедил его, так что не о чем беспокоиться. Сожалею, что не вынес на обсуждение этот вопрос, но решение было бы то же. Вдвоем мы не привлечем к себе внимания, а втроем – можем привлечь. Кроме того, в полиции на него есть досье.

– Нет, вы неисправимы, – с досадой проговорила Ева.

– Что вы хотите этим сказать?

– А то, что как вы были солдафоном, так и остались. Вот вам приказ и выполняйте без разговоров.

– Ладно, – взорвался Брук, задетый ее издевкой. – Если вам не нравится, как я действую…

– Не смейте мне угрожать. Это же не какая-нибудь ваша личная операция, а я не ваш подчиненный, которого в любой момент можно отослать. Вы можете быть великим специалистом, первоклассным убийцей и так далее, но это еще не дает вам права командовать.

– Вы так говорите, точно я наемный убийца, позабывший свое место. Вы ведь первая не хотели ехать со мной. Хотя, конечно, и я, если уж говорить честно, был не в восторге от этой идеи. Но все остальные настаивали, говорили, что никто не ездит отдыхать без компании, да и вообще, мне может понадобиться помощь, хотя бы для установления связи с Мигелем и так далее. – Теперь, когда вспышка гнева прошла, голос его потерял уверенность. Он тяжело вздохнул, не зная, как восстановить взаимопонимание, и в темной комнате надолго воцарилась тишина. Брук искоса взглянул на Еву – она лежала, устремив взгляд в потолок.

– Сколько же народу вы убили? – спросила она. Голос ее звучал уже гораздо мягче.

– Не знаю, – ответил он тихо. – Может, человека четыре, а может, пять.

– Вы тогда гордились этим?

Брук сглотнул комок в горле, раздумывая, сказать ли правду.

– Да, кажется, гордился, – ответил он наконец.

– А кто они были?

– Партизаны, арабы.

– И все чувствовали удовлетворение, когда удавалось кого-то убить?

– Наверное. Но надо учитывать особые обстоятельства, общую атмосферу. Когда я теперь оглядываюсь на прошлое, я не испытываю гордости или удовлетворения, но тогда все мы были уверены, что наши действия оправданны. Много тогда делали мерзостей… ну, например, сажали в вертолет двух пленных и одного из них сбрасывали вниз, чтобы заставить другого говорить. Я думаю, в какой-то мере это объясняется особым характером военной подготовки, когда тебе постоянно внушают, что такие вещи вполне естественны. По-моему, Мигель прав, говоря, что зло проистекает из убеждений, которые вбивают в нас. – Брук повернул голову и опять посмотрел в окно. – Но, в общем-то, все мы кого-то убиваем, и, следовательно, каждый должен чувствовать гордость, когда ему удается убить.

– Я этого не чувствую, – тихо сказала она.

17

Два темно-бордовых автомобиля марки «Триумф» ждали у главного подъезда, и Брайан Дандас, спускаясь по ступенькам, видел, как грузный сержант вылезает из первой машины сопровождения. Сегодня он просто обливался потом.

– Как движение? – спросил неофициальным тоном Дандас, усаживаясь на заднее сиденье.

– Довольно интенсивное, сэр, – ответил сержант, прилаживая второе обзорное зеркальце. Дандас отметил легкий западный акцент сержанта, который вполне соответствовал его красному лицу и соломенным волосам.

– Ну как там, все спокойно? – спросил Дандас вскоре после того, как машины тронулись.

– Судя по всему – да. Один визитер прибыл вчера в коричневом «роллс-ройсе», а сегодня после полудня прибывает другой.

Дандас кивнул и, откинувшись на спинку сиденья, подумал, знает ли Сайкс об этих визитерах. Потом стал смотреть в боковое окно – машина еле двигалась в потоке транспорта, заполнявшем набережную. На переходе, ожидая зеленого света, стояла ссутулясь женщина с потухшими глазами. Она держала за руку мальчика. Малыш старался вставить в глазную впадину монетку вместо монокля – монетка выскользнула из его пальцев и скатилась в сточную канаву. Мальчик, как собака на поводке, дернул мать, устремляясь за монеткой. Мать даже не стала ругать его. Слишком ей было все безразлично.

– Не самые лучшие дни для работы – я хочу сказать, такая духотища! Верно, сэр?

– Хоть плавки надевай, – пошутил в ответ Дандас. И заметил в обзорное зеркальце, как полицейский машинально улыбнулся.

– Помню, читал один материал о французских жандармах, – начал сержант, повернувшись и положив руку на спинку своего сиденья. – Летом они несут спасательную службу на морских пляжах. Но Боньор – это ведь не пляж?

– Брайтон, конечно, лучше, – сказал шофер: по лицу его ясно было, в каком направлении устремились его мысли.

– Закурите, сэр? – спросил сержант, протягивая пачку сигарет, когда они в очередной раз остановились у светофора.

– С удовольствием, – кивнул Дандас и взял одну.

Неожиданно на дороге стало свободнее, и вскоре они уже мчались с такой скоростью, что ветер врывался в открытые окна, осушая пот. Кожу на лице стянуло, как после купания.

Дородный сержант тяжело вздохнул и уселся удобнее.

– Вот обрадуются наши напарники, когда мы приедем. Смена у них сегодня явно затянулась.

– Боюсь, что мы их не обрадуем, – сочувственно улыбнулся Дандас. – Им, по всей вероятности, придется еще подождать.

– Что вы хотите этим сказать, сэр? Он не улетает сегодня?

– Не в этом дело – просто покушение, о котором предупреждали вчера, наверняка состоится, так что, пока он не улетит, будут нужны оба подразделения.

Сержант на секунду задумался.

– Нам не положено знать, кто наш клиент? – спросил он.

– Боюсь, нет. – Дандас покачал головой.

– Мне кажется, слишком уж все засекретили. Словом, – оживляясь, добавил он, – вы считаете, сэр, что пороху мы понюхаем?

– До Спецслужбы дошел какой-то слушок – вот и все. Приедем на место, и каждый будет проинструктирован, – сказал Дандас, а про себя отметил, что при этих словах шофер бессознательно нажал на газ. Ничего удивительного: парни из дипохраны большую часть времени изнывают от скуки, и перспектива «понюхать пороху» сулила долгожданное развлечение.

Припарковались у большого здания из красного кирпича, и Дандас, завидев спешившего к ним Кларксона, вздохнул.

– Позвони своему шефу. Тут произошли некоторые перемены.

– Вот черт! – выругался Дандас.

– Не лезь в пузырек: не так уж все плохо. К тому же мы должны уметь быстро перестроиться, верно?

– Надеюсь, он точно установил время, – сказал Мэтти.

– Теперь уже поздно из-за этого волноваться, – попытался успокоить его Нил.

Они стояли возле мотоцикла, то и дело нетерпеливо поглядывая на часы. Было жарко, они нервничали, и пот лил с них градом. Нил заметил, как остро пахнет аммиаком человеческий пот, когда чего-то сильно боишься. Шлем и перчатки хотелось сбросить, но они решили снять их только в случае крайней необходимости. Его так и подмывало снова спросить у Мэтти, уверен ли он, что приспособление, укрепленное на выхлопной трубе, сработает, но не стал этого делать – Мэттью только разозлится. Когда вот так ждешь, нервы ведь напряжены до крайности.

Затянутое дымкой небо прояснилось, солнце медленно опускалось за горизонт – закат сегодня был удивительно красив. Но Нил не любовался закатом – он в который раз твердил себе, что яркий свет будет у них за спиной. Ему захотелось еще раз проверить крошечную переносную рацию, вызвать Джона Престона, спросить, как там дела. Он позволил себе дважды нажать на кнопку; секунду спустя в ответ послышалось двукратное «бип». Мэтти резко повернулся.

– Просто проверил, не заснул ли он, – сказал Нил.

– Но теперь они уже в любую секунду могут появиться.

– Давай тогда сделаем последнюю проверку.

Шум движения доносился к ним сквозь строй деревьев, скрывавших их от дороги. Они слышали, как машины ускоряли ход перед выездом на двухполосное шоссе.

– Господи, надеюсь, что Андрес стоит со своим фургоном в условленном месте, – прошептал Мэттью, осматривая ружье с укороченным стволом.

– Не волнуйся, Андрес не заблудится.

Мэтти привел в готовность ружье и передал его Нилу. Оба натянуто улыбнулись, пытаясь укрепить друг в друге мужество. Нил смотрел, как Мэтти снял очки и старательно протер их концом рубашки. Все должно пройти гладко, убеждал он себя и в который раз перебрал в уме план операции, пытаясь найти в нем хоть какой-нибудь изъян. Накануне ночью он долго не мог заснуть: в мозгу вертелись и вертелись подробности предстоящего дела.

Из рации, лежавшей на земле возле заднего колеса, послышалось троекратное «бип». Оба взглянули друг на друга, не зная, радоваться или огорчаться, и оба вдруг почувствовали внутри пустоту. Нил присел на корточки и трижды нажал на кнопку, сообщая, что сигнал принят. В ответ раздалось многократное «бип».

– Тот же эскорт, что и раньше, но машин только одна, – расшифровал Мэтти неестественно ровным тоном.

Нил быстро кивнул.

– Точно. Давай скорее выводи мотоцикл на дорогу.

Мэтти сел на мотоцикл, нагнулся и проверил штуцер с краником, врезанный сверху в выхлопную трубу. От штуцера к банке с касторовым маслом, установленной перед ним на бензобаке, шла трубка, оканчивавшаяся поршнем. Подняв вверх большой палец, Мэтти показал, что все в порядке, и завел мотор.

Нил подошел к нему. Шлем он снял, чтобы слышать сигналы рации. Волосы у него спутались и взмокли от пота, тыльной стороной ладони он вытер лоб. Усевшись сзади на сиденье, он положил ружье между собой и Мэтти. Мэтти отвернул манжет и стал смотреть на часы. Было условлено выезжать через шесть минут. Он поправил спрятанную под рубашкой тяжелую бутылку и надвинул на глаза прикрепленный к шлему цветной пластмассовый козырек. Нил услыхал «бип-бип» и похлопал его по плечу. Мотоцикл тронулся и у самого шоссе остановился. Нил убрал антенну и спрятал рацию в одну из сумок, висевших по обе стороны заднего колеса. Сжал покрепче ружье, руки и ноги у него стали как ватные.

Движение на шоссе заметно уменьшилось. Всякий раз, как появлялась машина и они видели, что это не полицейский эскорт, нервное напряжение спадало, и они облегченно переводили дух. Внезапно мимо пронесся темно-бордовый «триумф» с синими огнями. Мэтти включил мотор, и мотоцикл двинулся к дороге. Мимо проехал большой черный «даймлер», за ним еще одна машина, точная копия первой. И в ту же секунду Мэтти вырулил мотоцикл на шоссе; мимо, обгоняя их, промелькнул одинокий мотоциклист. Нил почувствовал, как Джон Престон сжался в комок, нагоняя эскорт. Теперь от его точности зависело все.

Вскоре Нил заметил первый указатель, предупреждавший о дорожных работах, и плотнее прижал к себе ружье. Вдали показалась большая стрела и пластиковые конусы, направлявшие движение вправо. Джон Престон уже обогнал заднюю полицейскую машину и пристроился в хвост к «даймлеру». Нил испугался, что, если Престон замедлит ход, полицейская машина врежется в него, и тут уж ничего не поделаешь. Мэтти прибавил скорость, и Нил крепче обхватил его. Караван машин уже шел по внутренней стороне противоположной полосы, и головной машине оставалось двести ярдов до знака, переводившего движение на другую сторону. На мгновение у Нила от страха засосало под ложечкой: а вдруг они не успеют обогнать заднюю машину до сужения дороги. Автомобили шли, чуть не задевая дверцами защитный барьер. Пролетая мимо полицейской машины, он обернулся и мельком увидел побелевшее лицо под форменным козырьком и изумленный взгляд. Впереди прямо перед «даймлером» появилось облако дыма. Нил нагнулся и дернул вверх краник штуцера.

– Давай! – закричал он, и Мэтти нажал на поршень в банке, погнавший касторовое масло в выхлопную трубу. В мгновение ока выросла дымовая завеса, и они услышали сзади пронзительный визг шин. Не успел Нил сообразить, что произошло, как Мэтти нажал на тормоза и мотоцикл резко остановился перед самим «даймлером». Густое облако дыма, пущенное мотоциклом Джона, уже вынудило остановиться первую полицейскую машину, и сидящие в ней не могли видеть, что происходит сзади.

Нил неуклюже спустил предохранитель; человек, находившийся в «даймлере», обернулся, и Нил выстрелил в него сразу из двух стволов. Тем временем Мэтти успел выхватить из-за пазухи зажигательную бомбу, запалил шнур и швырнул ее в машину сквозь высыпавшееся стекло.

Впереди раздались выстрелы, послышался визг тормозов. Если Джон все правильно рассчитал, подумал Нил, то передняя машина уже выскочила на правую полосу, а сам он едет по левой стороне к развороту. Мэтти резко повернул руль и помчался, объезжая пылающий «даймлер». Они зигзагом проехали мимо двух конусов и нырнули в спасительное дымовое облако, оставленное мотоциклом Джона. Нил молил бога, чтобы не наскочить на какое-нибудь случайное препятствие, хотя дорожные работы, к счастью, велись лишь ярдов через триста.

Внезапно они вырвались на свет и увидели на дороге распростертое тело Джона Престона, а неподалеку от него – перевернутый мотоцикл. Переднее колесо все еще крутилось. Нил посмотрел направо и увидел во внутреннем ряду правой полосы полицейскую машину. Она шла на большой скорости параллельно с ними. Из переднего окна прямо на него был нацелен пистолет.