Теперь, допустим, бедствие, а стая размножилась по нормальным своим установкам, но - плохая погода, мало корма, много хищника. Потеря каждой особи становится сверхценной для существования всей стаи. Происходят замечательные вещи: особь становится сильной, осмотрительной, смелой и готовой к самопожертвованию ради ближнего своего. Да, именно самопожертвование есть признак желания жить. Деятельность человека разрушает эти механизмы регуляции - тогда животные просто жить не могут, у них развивается депрессия и они, пожалуйста, кончают с собой. Выкидываются на берег, как киты.
      - Вы думаете, он покончил с собой?
      - Не исключено.
      - Исключено! Сами говорите, он был слишком юн.
      - А разве не юноши кончают с собой?
      - Библиотеки ему не хватило, вот что! - решительно заявил ПП. - Прадедушки то есть. Ведь что замечательно в дельфиньей семье? - почему они, как близкое нам сообщество, обладая куда более чем обезьяньими возможностями, не пошли по нашему пути? Это не семья, а плавучая библиотека с опытом четырех поколений на одной полке! Прадеда, прадеда всегда не хватало человеку! Вы замечали, что человеческий век, даже полный, не равен веку как столетию ровно на одно поколение? От этого вся наша беда, от этого заводится неуправляемая человеческая история, как ржа. Век - естественная мера истории, а мы ему никогда не равны, не успеваем побывать и правнуком и прадедом, оттого не видим ни как дело началось, ни чем оно закончилось. Мы участники лишь процесса или результата, мы свидетельствуем либо рождение без смерти, либо смерть без рождения, мы, выходит, те самые ваши особи, смерть которых безразлична для жизни... Мы не знаем единственной меры времени - справедливости! А дельфины знают.
      - Прадедушка рассказал?..
      - Да! Именно! Неуместна ваша человеческая ирония. У них столетие одной семьею плавают! И все друг другу свидетели. У них история рода не расходится с историей вида, как у человека. Это и есть ОДНА справедливость - единственная мера времени. У человека же постоянная аритмия рода и вида, история человечества отдельна и враждебна человеку, оттого и история, будь она проклята!
      Очень много яду вложил ПП в произнесение слова "история".
      - Справедливость слишком субъективное понятие. (Слова ДД.)
      - Объективное! И вовсе не безразлична гибель отдельной особи! Нет, не могу... - ПП всхлипнул. - Неужели вы не понимаете, что у мамы больше нету сына, а у дедушки внука? Что его дельфинячья смерть как раз и порвала вашу пресловутую цепь! И его одна смерть может означать, что мы всех дельфинов уже сгубили! Мы отравили море, а первым погиб самый слабый - прадедушка. Он - не выжил. Мы укоротили им семью на прадедушку. В трех поколениях, как мы, они уже жить не смогут. Вот мы с вами и видели, как погибает правнук. Может, он от безграмотности собрался выйти на сушу, как мы? Правнук без прадеда не только погиб, но и отцом не станет. Го-о-оспо-о-о-ди! какая но-о-о-чь! - воскликнул ПП, раскачиваясь, как от зубной боли. - Что он видел, когда мы смотрели на него?
      - Ничего не видел.
      - Понимаю, мертвый. Вы и в душу не верите, как все люди: что она еще недалеко и сверху на себя глядит... А на меня и мертвые смотрят. Они как бы сами не хотят ни смотреть, ни меня видеть, а я себя чувствую у них за закрытыми веками... и такая тьма наваливается и окружает меня! Ведь мы же во тьме живем! Нас просто осветили. Снаружи. Солнцем. Источником света. Фонариком... Представьте, как темно у вас внутри: в желудке, в мозгах, в печенках... в сердце! Как в дереве, как в камне. Что они видят? Они - в первозданной ночи...
      - Ну, деревья-то по-своему видят... они не только чувствуют тепло, но и питаются светом.
      - Ну, это ясно. Слепой тоже видит, в таком-то смысле. Другими органами чувств хотя бы. Я о другом... Я и себе-то не могу объяснить, не то что вам. Я о том, что мы во тьме, как в смерти, и в смерти, как во тьме. Мы не видим предметов - мы видим освещение их. А сами мы, на земле, где мы есть, среди себя, живем во тьме. И мертвый - есть более реальное состояние, чем живой. Потому что он не видит предметов, окруживших его: он сам - предмет, лишь освещенный снаружи. Он не видит освещения, ему выключили источник. Видит ли сам свет? Не абсолютной ли он черноты для самого себя? Не является ли именно мертвый частицей света, а мы лишь сгустком тьмы? В смерти мы становимся средой, однородной, как вода или воздух, только еще более однородной, светом; в жизни мы отделены друг от друга непрозрачностью, жизнь неоднородна, она рассыпана, как горох. О, если бы жизнь была средой! То и смерти бы не было. Так что смерть - это наша среда, а не жизнь.
      Небытие однородно. И не жизнь заканчивается смертью, а мы в ней живем, в смерти. Смерть не отдельна, она - среда жизни. Как вода для рыбы, как воздух для ваших птиц...
      - Господи, Павел Петрович! - восхитился ДД. - Это вы мне говорите или я подумал? Гениально!
      - Ах, как вы точно схватили мысль! Браво, доктор! Именно птица более мертва. Она мертва в полете. Недаром же у всех народов она вестница смерти. Недаром мы говорим: сердце обмирает в полете. Что мы знаем о ее чувствах, когда она летит? Вот вы, доктор, вы все про птиц знаете. Что она чувствует, когда летает? Не купается ли она в смерти? А потом присядет - пожить, с нами заодно, отдышаться. Кстати, Феникс - человек или птица?
      ДД надолго задумался.
      - Скорее птица...
      - Как с точки зрения орнитолога, Феникс - может быть видом, пользуюсь вашей терминологией, имеющим биологическую нишу на границе двух сред, смерти и жизни? То есть не НА, а В границе.
      - Граница - это линия, - возразил доктор. - Линия, в математическом смысле, имеет одно измерение, то есть нишей никак быть не может.
      - Вы меня не запутаете, доктор! Феникс - это человек в виде птицы.
      - Нет, это птица в виде человека!..
      - Ни то, ни другое. Наш Феникс - лишь изображение Феникса, это Феникс в виде человека.
      - Это уже точнее. Но тогда это Феникс в виде птицы...
      - Что-то вы запутались, доктор.
      - Это вы меня пытаетесь запутать! Давайте разберем, кто кому что сказал...
      - Уже не разберете... - ПП был чем-то удовлетворен.
      - Это всего лишь метафора - ненаучные дела, - сердился ДД. - Главное, что Феникс сгорает и возрождается в огне. В физико-химическом смысле жизнь и есть горение.
      - Ну да, гниение... Я тоже ходил в шестой класс, доктор! В шестой класс я еще ходил, это в седьмой я не пошел. Это для человека сначала - жизнь, а потом - смерть. А для Феникса - наоборот: сначала смерть, а потом жизнь. Феникс это просто-напросто человек наоборот.
      - Просто-напросто?.. Тогда он в виде птицы...
      - Это уже все равно. Скажите мне, что важнее, голова или крылья?
      - Важнее?.. Главный признак.
      - То есть?
      - У человека - голова, у птицы - крылья.
      - Всего лишь?
      - Достаточно. По этим признакам все ясно. Никакого ИЛИ. Феникс - и человек, и птица.
      - Ни то и ни другое. Он был баба.
      - Ну да, титьки, - смеялся ДД. - По-вашему, сфинкс - тоже баба?
      - Это ваш тезис - о главном признаке, доктор. А главный признак женщины отнюдь не титьки.
      - Опять вы меня словили, Павел Петрович. Я тоже с детства пытался догадаться, как русалка в хвост переходит. На всех картинках художники ловко уходят от ответа...
      - Браво, доктор! Я прямо в восторге, какой вы на самом деле неиспорченный человек, хоть и ученый. Ищете-таки ответа в искусстве? Так вот, вы-то этого не знаете, а мы не оттого, что не знаем, а оттого, что избегаем показывать.
      - Что ж это вы так уж избегаете? - иронизировал доктор.
      - А по эстетическим соображениям.
      - А-а..
      - Ай-я-яй, доктор! Опять вы только об одном думаете... Я имел в виду более этическую сторону эстетического.
      - Павел Петрович! смилуйтесь над дураком... Этика-то тут при чем?
      - И очень даже при чем, молодой человек! Почему бы, вы думаете, и у
      феникса, и у сфинкса, и у кентавра, и у русалки человеческие именно голова и грудь, а конец, извините, не человеческий?
      - Ах вот какая ваша этика! Опять антропоморфизм... опять апартеид животного мира! А если наоборот? тело человечье, а голова как раз животного?
      - Так не бывает.
      - Бывает, бывает! - ликовал ДД. - Вспомните хотя бы тот же Древний Египет... Не помните, как его зовут, с птичьей головой?
      ПП сделался скорбен и очень замолчал. Иронический ДД с удовлетворением развивал тему - все, что только мог вспомнить... Мол, все-таки сфинкс - мужик и русалка - не рыба, а кентавр точно мужик, потому что у него борода, хотя бывают и женщины с бородою, но стоит только заглянуть кентавру под хвост, то он так и так мужик - и как человек, и как конь... интересно, в таком случае, было бы знать, кого он предпочитал, кобылиц или...
      Нет, не стоило ДД так гулять!
      - Предпочитал-то он, конечно, женщин, - со знанием вопроса констатировал ПП и тут же взвился свечой, как ласточка, осененный идеей... - Сме-е-е... сме-е-е... сме-е... - проблеял он.- Да, был такой бог смерти, и звали его Пта. И он был оттуда, а те, которым вы все под хвост заглядываете, те - отсюда, от нас с вами. Вот тут-то и этика! Есть граница, а никакого такого главного признака нету! Нету вашего главного признака - вот что! Так и у смерти - его нет.
      - О чем, позвольте, мы спорим? - вклинился доктор.
      И лучше ему было не вклиниваться. Не ласточкой - коршуном, ястребом пал ПП в одном лице:
      - А мы и не спорим - мы воспитываем. Спорить одному еще вреднее, чем пить одному. На букву А - а-лкоголизм, а на букву О - ...
      ДД насупился.
      - Вы все поэтизируете, Павел Петрович... Вы себе внушили, что поэзия точна. А поэзия как раз и есть самая неточность. Это такой набор неточностей, поэзия. Она, если хотите, виртуозно неточна. И птица опирается не о стихию, а о предмет, о воздух, который она сжимает махом крыла, опираясь воздушным столбом о землю, о землю, как мы с вами. Не в стихии, не в смерти она витает, а жить, то есть жрать, хочет, вот и летает. А то, как вы изволили выразиться, что они садятся пожить вне смерти воздушной своей, - совсем чепуха, поскольку многие из них даже совокупляются прямо в воздухе, то есть живут, как принято это вежливо выражать.
      - А что, совокупляться, как вы изволили неприлично выразиться, - это, по-вашему, разве не умирать? Что еще более подобно смерти, чем этот окончательный восторг? Разве в том же похабном, вежливом просторечии не словом "кончать" это называют? "Жить" и "кончать" - разве вы не слышите?
      - Вы рассуждаете как самец, Павел Петрович.
      - А кто я такой, чтобы рассуждать иначе?
      - У самки может быть другое мнение.
      - Что ж, самка, может быть, и есть сама смерть. По крайней мере, мы в ней умираем каждый раз. Не вы ли только что говорили о конечности жизни отдельной особи, о несчастных рыбах и пауках, умирающих в момент исполнения назначения? А это, заметьте, все чаще самцы. И самка сплошь и рядом исполнительница приговора. Мы, самцы, все-таки имеем отдаленную догадку о смерти на опыте нашей любви, они - не-е-ет! Нет, им неведомо это. Это мы смертны, а они бессмертны. Бессмертны, потому что именно они смерть и есть. Они однородны и вечны. Они древнее нас. Они дремали, б ы л и в той вечной и абсолютной ночи, ДО света. Это нас не было. И не будет. И не надо!
      - Мефистофель вы мой! - рассмеялся ДД. - Неужто и вам они так досадили? Они же как-никак именно ваше орудие...
      - Фауст вы мой... Они достанут и Царя Тьмы... Вот опять, видите, как я прав: он ведь царь чего? Тьмы-ы-ы! Не забыли ли мы, дорогой доктор, о нашем единственном утешении? - И ПП посмотрел на свет темную бутылку, чтобы определить, насколько он не забыл.
      - Не забыли ли мы о море?
      - Почему забыли... вот оно. - ПП указал на гладь столь щедрым и небрежным жестом, будто по этому мановению оно и возникло. - Море - это всегда пожалуйста.
      Мы опустим их долгое препирательство на тему, что лучше: сначала выпить, а потом искупаться (ПП) или сначала искупаться, а потом выпить (ДД), поскольку изначально ПП был только за то, чтобы выпить, полагая, что чача выравнивает температуру тела и окружающей среды и быстрее и точнее, чем иные водные процедуры, а ДД полагал совсем чудовищную вещь: что лучше искупаться и вообще больше не пить, за что и поплатился тем, что выпил и до и после купания, а ПП поплатился одним лишь купанием. Причем ДД плавал долго и брассом, а ПП - мало и саженками.
      - Вот вы говорите о природе брезгливости, - говорил ПП, блаженно обсыхая, - что это некая генная память об источнике болезни, природный страх, по изначальному незнанию преувеличенный. И я с вами согласен, что преувеличенный. Так же, как и согласен с вашим научным заключением, что несъедобного мяса, тем более ядовитого, в природе нет: белок и есть белок. Я бы даже открыл курсы по небрезгливости для кажущихся себе просвещенными людей, пусть поползают по ним безобидные ужи и тарантулы... - По-видимому, в доказательство и того и другого он тут же поймал комара и на глазах у доктора съел его. - Пусть лучше почаще моются и носки стирают. И все-таки у этой брезгливости перед мышами и пауками другая, чем вы говорите, природа. Это не врожденный страх особи, а подсознательная неприязнь всего вида: ОНИ - крысы, тараканы, пауки и пр. - НАС переживут. То есть когда мы себя сами же изживем, ОНИ останутся населять нашу землю без нас. А кто сказал, что земля наша, а не их! Они - древнее нас, они все и всех до нас пережили, это и есть ИХ земля, а не наша. Дельфины, те нас не переживут... Их-то МЫ переживем, без них - еще хуже станем. Не с тем же ли ужасом звери смотрят на нас, как мы на насекомых. Один лишь дельфин находит в себе силы еще доверять нам. Потому он и умнее человека, что - добрее...
      ПП вздохнул. И тогда встрял ДД:
      - Если вы постоянно прибегаете в своих построениях к понятию Творца, то возникает распространенный вопрос о несовершенствах Творения, о наличествующей в нем системе зла. И, предвидя уже некоторые из ваших доводов и исходя из вашей системы координат, вношу поправку в ваши рассуждения о брезгливости, с которыми, в принципе, не могу не согласиться, а именно, что "брезгливость" есть более частное понятие, чем "гадливость". А "гадливость", как вы бы тут же сами рассудили, происходит от слова "гад" - слова достаточно исконного в русском языке и выжившего в точности лишь в зоологической науке. Так вот, не помню, как там точно в Ветхом Завете, вы меня поправьте, пожалуйста, но было там нечто о "семи казнях египетских", куда и змеи, и насекомые входили. То есть если они и творения Божии, то несколько двусмысленные, для кары. А потому понятие "гадливость" получит менее поверхностный, чем "брезгливость", и более фундаментальный вид.
      ПП сильно помрачнел в связи с этим очевидным упущением. Он мог бы, конечно, для блеску, рассказать ДД свою индейскую легенду о Никибуматве и Эсчегуки о сотворении мира, поскольку ДД еще не имел возможности ее слышать, но не таков ПП, чтобы повторяться в принципе. И вот как он повернул:
      - Что касается несовершенств Творения, то мы еще не достигли той точки сюжета, когда я буду способен вам это изложить и когда вы будете способны воспринять. Многое станет понятно тогда, когда все наконец поймут, что вовсе не человек от обезьяны, а обезьяна от человека произошла.
      - Как так? Уж не имеете ли вы в виду?..
      - Нет, не имею. - ПП встряхнул бутылку и сделался суров. - Это наша с вами вина, доктор. И гадливость с брезгливостью на нашей с вами совести. Нас прельщает то, что освещено, и страшит то, что в темноте... - Сказав так, ПП развернул перед взором ДД широкоплавным движением вид на посиневшее слегка море и угрожающим пальцем указал вниз, не то под землю, не то на дно морское. - Как видите, мы продолжаем тему, обнажая взаимосвязь всего. Конечно, Творец не сотворил буквально все на земле, кое над чем поработала и эволюция. Возможно, иногда он и отвлекался от земных дел, на часок, но кто скажет, чему равен Час Бога? И когда работала только эволюция, она не улучшала Творение, а лишь обнажала и преувеличивала всякую ошибку в нем. Творец поработал на зависть. А после Него Зависть работала на Него. Зависть с заглавной буквы, и вы знаете, чье это имя... Эволюция насыщена завистью, как плод соком. Возьмите всех этих динозавров и бронтозавров, растоптавших Землю не хуже человека... Эволюция способна накопить только катастрофу, когда в Свой Час Творец обратит внимание на Свое Творение. Господи! кака-ая нас ждет ка-атастро-о-офа...
      И поскольку ДД уже подготовил квалифицированную речь об эволюции, от которой и сам, впрочем, не был в восторге, ПП был вынужден сократить если не размеры предстоящей катастрофы, то паузу, этим масштабам соответствующую. ..
      - ...то Красоту в мире создал именно Он. Прекрасно то, что открыто взгляду и любованию, безобразно то, что прячется во тьму, как бы даже стыдясь своего уродства. Эволюция, а правильнее бы сказать, мутация безнаказанно работает в темноте и в подполье, родя чудищ и гадищ до того безобразных, что они даже гибнут от одного нашего взгляда, если случай выкинет их на освещенную поверхность. У смерти есть тоже свой маленький зоопарк. И она без жизни не обходится.
      На этот раз ДД успел возмутиться:
      - Это уже даже и не антропоморфизм, а нарциссизм какой-то! Прекрасно, видите ли, только то, что мы признаем прекрасным. А что мы сравниваем и откуда черпаем критерии? Если хотите, все живое прячется и без особой нужды наружу не высовывается. Есть гипотеза о происхождении сна, очень, впрочем, бездоказательная, но которая мне нравится. Что сон вовсе не для отдыха, а для выживания. Если уж сумел нажраться, то спрячься, чтобы тебя не пожрали. То есть замри, умри, погрузись во тьму, с которой вы так воюете. Что такое сон, как не маленькая смерть? И сон мы практикуем куда чаще, чем coitus, хотя после него и клонит в сон...
      - Что сон без снов! Как сны вы объясните? Как света не борьбу и тьмы! Быть может, наяву вы сами снитесь - кому-нибудь... И от сумы да и тюрьмы зарекшись, / крадете сон и прячете в кандей / Но шконку завернут. Вам все равно придется / увидеть на свету почти и не людей - из ночи сотканных. И как остаток воли, за пазухой тепло и сна последний бред, что будто бы игра и вы кладете на кон...
      - Так-так, - удовлетворенно сказал ДД. - Я говорил, что вы поэт, а вы еще и в тюрьме сидели?.. А не пойти ли нам далее, не достигнуть ли наконец реликтовой рощи?
      - Сидел ли я?.. - ПП встрепенулся и тут же освоился: - Так мы же в ней и сидим, в реликтовой вашей роще! - Он махнул рукой направо с таким видом, будто сотворить ее ему ничего не стоило.
      ДД был поражен: сосна, под которой они сидели, была крайней в роще. ПП первым расположился к ней лицом и давно любовался ею, предоставив ДД лишь взгляд назад, на бесприютный берег.
      - Ну и ну! Заговорили вы меня... Что ж, в путь!
      - Давайте лучше пересядем. У нас еще есть. Вы будете смотреть на рощу, а я буду смотреть на вас.
      Пересаживаясь, он еще раз пристально оценил содержимое бутылки, и лицо его выразило неудовлетворение; он стал рыться по карманам, будто у него могли завестись деньги от долгого сидения. ДД не принимал намека и не доставал сдачу, столь благородно ему возвращенную, - дал ПП выгрести из карманов все крошки...
      - Вы ведь не курите? Я тоже. Но очень вдруг захотелось...
      И он сосредоточенно занялся обогащением смеси, выщипывая и выдувая ненужные крошки.
      - Газетки у вас тоже нет? Ну что ж, почитаем местную прессу.
      И он стал разворачивать пробку - вышел неожиданно изрядный клочок газеты, который он внимательно пробежал глазами.
      - На сгибах стерлась... - посетовал он. - Утрачена нить повествования... дальше стерлось... Русскими буквами, а не по-нашему написано.
      - А я уж было подумал, что вы и абхазский знаете...
      - Абхазский язык невозможно знать. Его одни абхазы знают.
      - Такой трудный?
      - Такой древний.
      ПП выкроил подходящий кусочек и ловко, двумя пальцами свернул самокрутку.
      - Ну, огонь я, пожалуй, трением добывать не буду. Придется идти купаться. На две дозы нам не хватит. Уж лучше тогда после. Они поплавали.
      - Между прочим, что я подумал, пока вы плавали... Что доработка пейзажа по линии красоты, возможно, происходила с участием человека...
      - Не понял. (Слова ДД.)
      - А что такое Рай, по-вашему? И для кого он был создан? Для Адама, прадеда нашего.
      - Вы что, и в эти сказки верите?
      - А во что мне еще верить? Что же вы не смотрите на рощу, в которую так стремились! Разве это не рай?
      Посмотрим и мы. И не найдем слов. Шишкин, этот немец, спутал нам все сосны. Лежала тень. Стояла сосна. Меж корней последних, береговых, сосен тоненькой струйкой просыпался песок. В вершинах сосен застряло облачко. Северные, родные чувства переполнили душу ДД. Он ощутил себя чистым и молодым. Полным здоровья и сил, готовым к научному подвигу да и вообще к будущему, которое почему-то именно эти древние реликты подтверждали. Не было в этих соснах никакой старости - одно лишь торжество трезвости. "Мама! - воскликнул про себя доктор. - Живу!"
      - Так было до человека, - торжественно провозгласил ПП. - От сотворения мира, каких-нибудь семь тысяч лет назад; конечно, не эти деревья, но такие же. А эти - вполне могли видеть первых христиан.
      ДД посмотрел на ПП сбоку, как очень большая курица. Такое же большое удивление выражал его профиль. Это как когда облако набегает, но еще не набежало на солнце, или наоборот: свет иронии, всегда освещавший профиль ДД, затуманился облачком недоуменной веры: неужто... а может быть... а вдруг мы еще ранние христиане?.. а почему бы и нет?.. безумствуем как оглашенные... Повергли идолов - идолизировали Христа... повергли Христа - идолизировали человека... пришла пора и себя повергнуть...
      ПП бережно нес подобранную на берегу одну спичку.
      Он отметил ногтем уже достаточно близко к донышку невидимую линию и строго взглянул на ДД. ДД скромно отхлебнул. К последнему своему глотку ПП приготовился, как самурай к харакири. Он ловко чиркнул о кору сосны, затянулся, блаженно закатив глаза и подставив лицо солнцу. Затем сел по-турецки, установив бутыль промеж ног и нежно поглаживая ее, и стал потихоньку покачиваться, попивать микроскопическими глотками и затягиваться такими краткими затяжками, так же прикрыв глаза и тихонько, с удовольствием мурлыкая:
      Айне кляйне папироссен
      нихт шпацирен нах цурюк!
      - Вы что, и в оккупации были? - насторожился ДД.
      - В оккупации нет, а в плену был, - беспечно молвил ПП. - Да вы можете мне не верить, доктор...
      И так же не открывая глаз, он протянул ему самокрутку.
      - Что это??
      - Кайф, доктор. Нихт шпацирен... Скажите, доктор, какие механизмы регуляции численности популяции (хорошо я усваиваю, а?), кроме Гандона и Мальтуса, существуют у Хомо Сапиенса? Война?..
      - И война. Все то, что и у других, плюс... Человеческий вид, можно сказать, только над одним и работает - над развитием этих механизмов. И у него и это не получается. Потому что он, видите ли, ПОКОРИЛ природу. Как ее можно покорить? Когда ты ее часть? Вот форма самоубийства. Рубить сук, на котором сидишь. Покоренная природа ответила ему тем, что отняла у него прежде всего естественные механизмы регуляции. Они, конечно, продолжают работать, но слабо. Без неумолимости закона. Перешли в состояние факторов. Очень помогали эпидемии, всяческий мор: чума, холера... Косили враз по пол-Европы. Тут наша доблестная медицина вмешалась. И, конечно, война. Но и она уже не справлялась, как ни развивай средства уничтожения. Тем временем срабатывали и другие факторы. Знаете ли, что автомобиль, потихоньку-полегоньку, зато без передышки, передавил людей столько же, сколько обе мировые войны? А удобрения, а лекарства... Все наше созидание (ДД произнес это слово в очень толстых кавычках) стало куда более эффективной войною, чем война. Война как способ стала устаревать, что и выразилось в изобретении атомной бомбы. То есть неприменимого оружия. Оно похоронило войну. Война стала бессмысленной - в ней нельзя победить, ее нельзя закончить. Пока что по-настоящему работает только рост мегаполисов.
      - А вы гуманист, доктор... - бросил на него удовлетворенный взгляд ПП.
      - И... и... - ДД прямо задохся от смеха. - И... пацифист!
      - Но, как мне показалось, вы не член партии?
      - Член... - ДД обуял непобедимый хохот. - Как все-таки это смешно - не только иметь свой член, а самому быть членом другого организма... Слыхали армянское радио?
      - Завидую вам, - сказал ПП, глядя на катающегося от приступа смеха ДД. Какой вы словили кайф!
      - А вам разве не смешно... Академиков - по членам, а баранов - по головам!.. Ха-ха...
      - Нет, к сожалению...
      - Вы знаете анекдот?
      - Впервые слышу. И анекдот даже смешной. Я кайф не словил, - молвил ПП с великой печалью.
      Как странно они поменялись ролями! ПП вдруг стал белым клоуном, а именно ДД - рыжим. Море было - ковер и арена.
      ДД прыгал по ковру, как обезьяна, ловко ловя руками что-то для нас невидимое, то ли бабочку, то ли муху, то ли свою птичку... ПП смотрел на него с ласковой печалью.
      - Ловить... - ДД продолжал ловить воздух руками, давясь от смеха. Кайф... Поймал! - И ДД медленно, по пальчику, разгибал кулачок. - Улетел, улетел! - радовался ДД.
      И ловил снова.
      - Сме... сме... - с великой скорбью, прикрыв глаза, стонал ПП. - Сме...
      - Смех? - вдруг очнулся ДД. - Почему я так смеюсь? - Он все еще продолжал прыскать, как кипящий чайник, но который только что выключили.
      - Сме... сме...
      - Смерть? - догадался ДД и перестал булькать. Но пар еще валил из его носика. - Что с вами, Павел Петрович?
      - Сме... сме...
      ДД тряс ПП, пытаясь привести в чувство.
      - Сметана! - наконец ясно выговорил ПП, пристально взглядывая на ДД. Доктор, вы чайник.
      Наконец и ему удалось рассмеяться: ДД растерянно озирался по сторонам, словно ища то ли сметану, то ли чайник, не понимая, как он сюда попал.
      - Простите, доктор, я плохой человек...
      - Что вы мне подсунули?!
      - Травку, доктор, травку...
      - Почему вы меня не предупредили? Это действительно нехорошо, не по-товарищески...
      - Иначе бы вы его не словили. Это-то как раз по-товарищески было.
      - Почему сметана? почему чайник? - ДД обиделся, как дитя.
      - Правда, простите, доктор. Я не в том смысле. Простите. Что я вам кайф поломал. Завидно стало.
      ПП поднялся.
      - Пойдемте, доктор.
      - Никуда я не пойду.
      - Народ, лишенный пива... - мрачно изрек ПП.
      - Перестаньте пудрить мне мозги!
      - Народ, лишенный пива, недостоин звания народа! - закончил мысль ПП.
      И они пошли. Дальше на север. Мимо реликтовой рощи. Не глядя на море. Лишенные пива.
      Причем ДД каким-то образом по-прежнему сохранял свой профиль, ступая по кромке воды как бы по песочку, а ПП - анфас - грубо хрупал по крупной, раскаленной уже гальке.
      Солнце вовсю. У ДД, в профиль, козырек. У ПП, анфас, листик на вздорном его носу.
      Практически они молчали. Насколько они вообще способны не раскрывать рта.
      - Боюсь, что мы их уже не догоним...
      - Ваших коллег? Вам не кажется, что вы их уже перегнали?
      - Вы дьявол, Павел Петрович.
      - Мне кажется, мы уже ведь распределили роли. Все идет пока по сценарию: вы - Фауст, я - Мефистофель. Я, между прочим, тоже рабочий день потерял. Вышел порисовать и этюдник забыл.
      - Вы же скульптор.
      - Скульпторы тоже рисуют. Эскизы.
      - Вы собираетесь изваять море?
      - Вы очень догадливы, доктор. Именно море я собираюсь. Это моя сокровенная мечта - воздвигнуть памятник морю.
      - В каком, интересно, виде?
      - В виде коровы.
      - ?!
      - Вы ведь видели дельфина... Он меня совсем было сбил с толку. Его морской коровой зовут.
      - Морская корова - совсем другое существо.
      - Это я знаю. Неужели вы могли подумать, что я стану ваять корову, то есть море... то есть корову... сим-во-ли-чес-ки? Я - реалист! Море... в виде дельфина!.. тьфу!!! Так любая бездарь сможет.
      - Не понял.
      - Еще поймете, - мрачно заявил ПП. - Увидите. Лучше бы вам этого не видеть.
      - Не понял.
      - Это не всякий выдержит.
      - Я плохо разбираюсь в искусстве. Я рядовой ученый. Я допускаю, что быть скульптором - это призвание. Но как вы его обнаружили? Как это можно родиться поэтом, живописцем, скрипачом?..
      - Люди, лишенные детства... - мрачно сказал ПП.
      - Кто?
      - Скрипачи, говорю.
      - Я про вас говорю. Как вы догадались, что вы именно скульптор?
      - А как вы догадались ловить птиц?
      - Это не одно и то же. Но я, как ни странно, помню, как все это началось. То есть я не помню даже, мне мама рассказала...
      - Родились и поймали птичку?
      - Именно! Я еще еле ходил, все играли в песочек, а я все вокруг бочки с водой, к которой время от времени прилетали и пили птички. И догадался так наконец крышку на бочке установить, чтобы крышка захлопнулась, когда птичка на ее край садилась, чтобы попить. И я ее поймал!
      - Ну вот. А спрашиваете, как стать скульптором... По сродству души. Это не мое определение, а моего учителя.
      - Вы были учеником скульптора? Как в средние века?
      - Браво, доктор! Именно как в средние, лучшие, доложу вам, наши века... Я ученик Григория Сковороды. Утверждал он, в частности, что человеки несчастны оттого, что не находят себе занятия по сродству души. Поделил он все человечество на три и получил духовенство, воинство и крестьянство. Советовал он присматриваться к младенцу: если тот в хоре подтягивает - в семинарию, если к сабельке тянется - в солдаты, если с червячком забавляется - тогда паши. Найдут все себе занятие по сродству - вот тебе и счастье.
      - А мы с вами кто тогда такие?
      - Мы-то? Мы - незаконнорожденные.
      - ........?
      - Петр Первый издал такой указ: незаконнорожденных записывать в художники. Вы - тоже художник, - милостиво издал свой указ ПП. Это не прозвучало у него убедительно, и он добавил: - В своем роде... Вас жажда еще не замучила? Может, еще сыграем?
      ДД ухмыльнулся, более не раздумывая протянул ему сдачу.