Филлипео хотел, чтобы его воспринимали как человека скромных привычек, великодушного по отношению к подданным и всецело преданного экономическим интересам империи. На людях он давал понять, что разительно отличается от своих свирепых предшественников, и сократил список преступлений, за которые полагалась смертная казнь. Собственную жестокость он тщательно скрывал. Несколько раз в особых случаях он брался приводить в исполнение особо жестокие наказания, но знали об этом всего несколько человек. Одним из них был Вушин, и Ханнеган лично восторгался мастерством, с которым тот обезглавливал преступников, но излишняя осведомленность Вушина привела к тому, что император потерял своего лучшего палача. Умение заменившего его парня, который практиковался на своем бывшем наставнике, вызывало лишь отвращение. И Харг позволил уйти такому мастеру! Это была одна из немногих его ошибок в оценке людей.

Филлипео Харг был Ханнеганом лишь по матери, и кое-кто считал, что такого рода наследование трона носит в высшей степени забавный характер, ибо цивилизация Тексарка всеми силами старалась обрести мужественные, мужские, патриархальные черты, что по своей сути было реакцией на общество матриархата равнин. Первоначальный Ханнеган (или Хонган на диалекте Зайцев), завоевавший город, был главарем шайки Кочевников-отщепенцев, и он с помощью силы сел в кресло мэра этого небольшого торгового городка Тексарка. К выражению «отщепенцы» прибегали главным образом фермеры; Кочевники, которые не столько боялись, сколько презирали их, называли их «безродными» – выражение, применявшееся по отношению к тем бродягам прерий, которые избегали семейных уз то ли из-за неприязни к ним, то ли из-за того, что ни одна женщина в орде не выказала к ним интереса. Эти люди образовывали гомосексуальные (не обязательно в эротическом смысле) вооруженные банды, силой захватывали женщин, когда испытывали в них потребность и предоставлялась такая возможность, после чего держали их при себе как служанок.

По мнению оседлых, изгоем был каждый кочевой, но с точки зрения Кочевников безродные так заметно отклонились от норм культуры Кочевников, что на равнинах их поносили куда больше, чем фермеров, осевших вдоль восточных границ, которых они временами грабили. Как часто бывает, совершенно чужих врагов презирают куда меньше, чем непутевого собрата. Те безродные, которые и завоевали Тексарк, были вытолкнуты в него правоверными Кочевниками-ортодоксами из разных орд. Сонное торговое поселение и окружающие его фермеры почувствовали приток свежей крови и новых идей; Тексарк начал расти и укрепляться. Он был расположен в таком месте, где, с какого бока ни подойди, чтобы расти, надо было или продолжать завоевания, или гибнуть. Так или иначе через пять поколений превращение варваров-отщепенцев в цивилизованных аристократов было практически завершено, и Филлипео считался популярным правителем повсюду, если не считать завоеванных территорий.

Сам город Тексарк, или Тексаркана, как совершенно неуместно по-латыни называла его Церковь, был уже расположен не на месте ныне исчезнувшего городка под тем же названием. Поименованный ныне Ханнеган-сити, он лежал на Ред-Ривер и расширялся в пространстве с неопределенными границами между лесами и прерией; там, где между ними был небольшой торговый центр, тянулись засеянные поля и безлесные пустоши. Относительно мирные Зайцы являлись сюда менять коров, лошадей и шкуры на дерево, металл, спирт, медицинские травы, кузнечные изделия и разные безделушки, которые могли привлечь внимание Кочевников. Среди купцов встречались и сводники, которые пользовались сексуальным голодом безродных и по сути продавали им или же сдавали в аренду невест. Так было положено начало всему. Когда цены на новобрачных слишком взлетали, бандиты убивали купцов, забирали все, что им было надо, и на том успокаивались. Они сами, а не захваченные ими жены, разводили и растили коней, а также обзаводились разного рода собственностью. В течение одного поколения образ жизни встал с ног на голову.

Сам Филлипео Харг изучал историю местных семейств, которая была не слишком хорошо известна обитателям его владений. Он испытывал личный интерес к писаниям историков коллегии, превратившейся в процветающий университет, и те из исследователей, которые хотели получить монаршее благоволение и быть избранными на второй срок, писали так, чтобы доставить монарху удовольствие. Те же, кто писал по-другому, редко публиковались и, мягко говоря, отнюдь не благоденствовали.

Проезжая мимо церкви своего дяди, монарх неожиданно дал сигнал кучеру сбавить ход. Он показал на группу священнослужителей, среди которых был и его дядя Урион, стоявших на ступенях собора под утренним солнцем. Чувствовалось, что кардинал Бенефез горячо спорит с человеком в красной шапочке, стоявшим спиной к карете.

– Что это за человек? – резко спросил Филлипео.

– Какой именно, ваше императорское величество?

Кардинал, стоявший спиной к карете, вдруг оглянулся через плечо. Властитель отшатнулся от окна и стукнул в стенку, чтобы кучер прибавил скорость. Рядом со вторым кардиналом стояли человек в рясе альбертианского ордена Лейбовица и другой, вооруженный – скорее всего телохранитель. Филлипео показалось, что он знает, кто они такие. Вооруженный обладал слишком странной внешностью, чтобы быть секретарем кардинала. И похоже, дядя Урион обзавелся очередным послушником-красавчиком.

– Езжай, езжай.

Посланник промышленников уже явился в военный колледж, куда императорская карета доставила своего царственного пассажира и его курьеров, но и он, и дежурные офицеры еще не были готовы к показу. Испытывая раздражение из-за задержки, но полный твердого намерения с толком использовать каждую свободную минуту, Филлипео приказал незамедлительно собрать всех членов штаба, чтобы обсудить долгосрочную стратегию на равнинах. Офицеры забеспокоились, что монарх на этом сомнительном основании устроит им проверку, к которой они не успели подготовиться, ибо Филлипео обожал ставить их в такие двусмысленные ситуации. В практических вопросах он как-то разбирался, что помогало ему делать из них идиотов. Поскольку командующие пехотными частями и инженерным корпусом были в городе на маневрах, их заместители гурьбой вывалились из своих кабинетов и заторопились в конференц-зал.

Адмирал и'Фондолаи присутствовал лично, так же, как генерал Голдэм, начальник штаба, и генерал-майор кавалерии Алвассон; пехота и саперы были представлены полковниками Холофотом и Блиндерманом. В своей шутливой манере, хотя шутить он не собирался, Филлипео в коридоре поймал за шиворот полковника Поттскара, когда капеллан игнацианского ордена возвращался после мессы, и затащил его в зал.

– Здесь кое-кому понадобятся ваши услуги, отче, – сказал монарх удивленному Поттскару. – Может, даже мне. Известно ли вам, что кардинал Коричневый Пони и его секретарь-монах, возмутитель спокойствия, находятся в городе?

Капеллан-полковник кивнул.

– Едва выйдя из церкви, я сразу же услышал об этом. Но в данный момент он должен просить аудиенции у вашей чести, разве нет?

– Нет! Мне об этом никто не докладывал.

– Не сомневаюсь, что он так и поступит, но, конечно же, первым делом он должен был повидаться с архиепископом.

– Господи, первым делом я должен был его арестовать. Если бы Урион знал о его появлении, он бы меня предупредил. Что тут вообще происходит, черт возьми?

– Могу только предположить, ваша честь, что причина появления этого человека – тот, кого он именует папой.

– Ха! Человека, который послал орду Кузнечиков перерезать дорогу в Новый Рим! Господи, было перебито две трети этих Кочевников, а мы как ни в чем не бывало отправляем обратно в Валану сборище этих подонков из курии с их Спеклбердом. Но они оставили после себя горы трупов, массу изнасилованных женщин и сгоревших зданий. О таких жестокостях не было слышно со времен завоеваний Ханнегана Второго. А теперь у нас неприятности по всей границе с Кузнечиками – и все из-за него!

– Из-за кого, из-за Коричневого Пони? Сир, вас неправильно проинформировали. В то время его даже не было при так называемой курии. Вместе с монсеньером Сануалом он был на выборах у Кочевников. Сануал сам мне это рассказывал. Коричневый Пони его просто потряс. Он сказал, что этот человек – неприкрытый язычник. Но хотя он направился на юг с Кузнечиками, которые двигались на встречу с папой, он не присоединился к остальным, а продолжил свой путь к югу. Ваша честь, по словам одного из моих капелланов, который оказался на месте конфликта, этот… э-э-э… сомнительный папа, когда охрана отказалась пропустить его через границу, вместе со всей свитой повернулся к ней спиной. Священник говорит, что эскорт Кочевников бросился в атаку только после того, как он расстался с кардиналами из Валаны. Правда, не ясно – может, они действовали в соответствии с указаниями из Валаны. Я знаю, что архиепископ получил послание от этого сумасшедшего Спеклберда. Может, в нем и говорилось о прибытии Коричневого Пони.

– Могу только удивляться, что стража позволила ему пересечь границу!

– Сомневаюсь, что он пересекал ее в зоне конфликта, сир. Скорее всего, он прибыл через провинцию.

– Рискну предположить, что по пути из аббатства Лейбовица, поскольку при нем был их монах. Я хочу, чтобы вы, не теряя ни минуты, послали одного из своих капелланов, дабы доставить ко мне Коричневого Пони. Пошлите за ним военную полицию. И пусть он не вздумает отказаться! Прихватите и монаха.

Капеллан-полковник торопливо вышел. Ханнеган с интересом посмотрел на адмирала и’Фондолаи.

– Не припоминаю, чтобы я вас сюда приглашал. Неужели, чтобы справиться с Кочевниками равнин, нам нужен и военно-морской флот? – спросил он. – Нет, дело не в том, что вас тут якобы не желают видеть…

– Это я попросил адмирала поприсутствовать, – объяснил генерал Голдэм. – От кардинала, который умер во время конклава, Коричневый Пони унаследовал шесть иностранных воинов, и Кар-пи кое-что знает и об их расе, и о народе. Ему это надо было знать.

Адмирал нахмурился. Карнио Грабитель – таково было его прозвище, когда он пиратствовал и со времен древности стал вторым человеком, обогнувшим земной шар, но он терпеть не мог, когда его называли Карпи, особенно в присутствии Ханнегана.

Все разместились в зале заседаний. Первым делом император осведомился о статусе вооруженных сил, охраняющих новые сельские угодья и о том, были ли там встречи с Кузнечиками. Получив разъяснение, что пока войска только обороняются, отбрасывая их, Филлипео приказал, чтобы тексаркские войска до его указания не проводили никаких карательных рейдов.

– Будь я на месте военачальника Кузнечиков, – заявил он, – я бы заключил союз с Дикими Собаками, чтобы захватить провинцию. В нескольких местах перерезал бы телеграфную линию. Дикие Собаки могли разрезать провинцию надвое, а Кузнечики в это время нанесли бы удар по Тексарку. Каково ваше мнение?

В зал вошел капеллан-полковник Поттскар и кивнул Филлипео.

Заговорил полковник Холофот:

– Ворваться они смогут, но удержаться не в состоянии. Такое вторжение будет не чем иным, как мощным кавалерийским набегом. Наши форты останутся в безопасности. Они могут перебить поселенцев и колонистов из Зайцев, но быстро потеряют все силы и будут отброшены, как и случилось с этим налетом Кузнечиков.

Генерал Голдэм спокойно посмотрел на своего правителя и отрицательно покачал головой.

– Ваш сценарий неправдоподобен, сир. Когда они после войны начнут вставать на зимние квартиры, то станут уязвимы. Если они хотят ударить на Юг, то не могут не понимать, что наша кавалерия нанесет удар по Северу, где стоят поселения их семей, которые защищены очень слабо. Поскольку орды очень мобильны, они всегда успеют отойти, что истощит силы преследователей. Они стали обзаводиться собственностью, что тоже является их слабым местом. У них нет пехоты, чтобы захватывать или удерживать местность.

– Предположим, что Кузнечики восстанут и присоединятся

к захватчикам?

– Мы их разоружили, – сказал инженер-полковник Холофот. – Чем они будут сражаться? Вилами?

– Нет, но они могут снабжать силы вторжения пищей, водой, крышей и убежищами, – сказал генерал. – Вопрос заключается в следующем: пойдут ли они на это? У Зайцев сохранилась не лучшая память о северянах, ибо дикие орды относились к ним с презрением. Откровенно говоря, меня совершенно не волнуют рассуждения, кого они ненавидят больше – нас или северян. Но если даже принять во внимание поддержку Зайцев, полковник Холофот прав. Массовый кавалерийский набег истощит силы еще на юге, открыв северное подбрюшье. С их стороны было бы куда разумнее ударить по фермам к северу от долины, к северу от… м-м-м… от народа Уотчитаха, а к такому развитию событий мы пока не готовы. Но подготовимся быстро, и через два года вся граница будет укреплена. Уцелевшие фермеры теперь хорошо вооружены и после налета испытывают жгучую ненависть к Кочевникам. У нас есть войска, чтобы поддержать их, но не для преждевременного наступления, ибо на севере у нас те же проблемы, что у них на юге.

– То есть?

– Мы можем нападать и убивать их, но у нас не хватает | людей и тыловых запасов, чтобы оккупировать территорию Кузнечиков. В противном случае мы, конечно, ослабим наши силы в] провинции.

Филлипео задумался.

– Интересно, – сказал он, – почему эти фермы на восточном рубеже, где часто идут дожди, не так плодородны, как земли беженцев у подножия Скалистых гор, где, как говорят, едва ли не пустыня?

Наступило краткое молчание. Слова Ханнегана, похоже, не имели никакого отношения к Кочевникам как к военной проблеме.

– Сир, этот вопрос вне моей компетенции, – сказал генерал. – Но, может, он имеет отношение к дисциплине. Как вы знаете, наши фермеры – свободные крестьяне, и они работают главным образом на самих себя. Говоря «плодородные», вы имеете в виду то, что они продают свои урожаи. Бывшие Кочевники – арендаторы, они работают на землевладельцев, особенно на епископа Денвера. То есть они вынуждены трудиться и поэтому выращивают несколько урожаев.

– Я думаю, это не объяснение, – сказал капеллан-полковник Поттскар. – И не совсем соответствует истине. Бывшие Кочевники научились у горцев, которые столетиями обрабатывают неорошаемые земли. Что же до дождей, то к северу от Валаны есть монастырь, обитатели которого, ожидая прихода Господа, ведут запись всех небесных явлений. Одно из них, отмечаемых ими, – это дожди, ибо они возносят молитвы о даровании хорошей погоды. Они говорят, что на западных склонах гор дожди теперь выпадают вдвое чаще, чем восемьсот лет назад. В этом и только в этом заключается ваше чудо ферм бывших Кочевников. Конечно, монахи считают, что эти чудеса – дело их рук, результат восьмисот лет молитв. Но ирригационная система куда лучше, чем в древние времена, считать это чудом или нет.

– Но разве их достижения не касаются всех равнин? – спросил монарх.

– Их рекорды носят чисто местный характер. Впрочем, не могу утверждать. Тон Грейкол утверждает, что на опушках наших лесов, там, где прерия поворачивает к востоку, не так много старых деревьев. Это позволяет выдвинуть предположение, что за несколько столетий границы наших лесов медленно перемещаются к западу, но никто не может уверенно утверждать это. Возможно, Кочевники рубили старые деревья на дрова.

– Что ж, – сказал генерал Голдэм, – если природа наступает на них и с запада, и с востока, им в любом случае придется расстаться со своими драгоценными пустынями. Мы же всего лишь помогаем природе изгнать их.

– Изгнать? Я больше не хочу слышать это слово, генерал, – резко бросил Филлипео Харг. – Наши цели – умиротворение и сдерживание, а не уничтожение. На юге мы этого добились. Население Зайцев стабильно.

– Если не считать, что их молодежь продолжает вливаться в

банды отщепенцев.

– Северные Кочевники перебили большинство из них. Так или иначе, но обеспечить безопасность пространства между лесами и западными горами можно только путем колонизации ее.

– Каким образом, сир? Если не считать земель вдоль восточной границы, почва там бедная, воды мало и погода ужасная. Кто может и кто захочет там жить, кроме диких пастухов?

– Приручить пастухов и их стада, – сказал Филлипео Харг. – Огородить фермы. Как на юге. Кое-где в тех местах на ограды идет желтое дерево. Если высаживать стволы не далее чем в футе друг от друга и правильно подрезать, то из них получаются достаточно плотные и колючие живые изгороди для коров. Может, воды для сельского хозяйства и не хватает, но можно рыть колодцы и устраивать запруды на ручьях. Ближе к северу, где так холодно, что желтое дерево не приживается, некоторые участки можно обнести заборами. На востоке у нас много лесов. Поселенцам можно доставлять строевой лес, за который они будут расплачиваться мясом и шкурами. Да и вообще я не уверен, что там невозможно вести сельское хозяйство. В университете изучают эту проблему. Пока цивилизованный человек не сможет жить на равнинах, они будут оставаться для нас препятствием. Папа может жить где угодно, хоть на Луне, но пока объединить континент не удается.

– Но кто, черт побери, захочет там жить? Ханнеган Харг задумался.

– Зайцы обосновались на юге. Вот почему я не хочу поддерживать разговоры об уничтожении.

– Но в любом случае они всегда были полуоседлыми, сир. Дикие Собаки и Кузнечики предпочтут погибнуть в бою, но не уступить. Возделывать землю или заниматься скотводством – это тяжелая работа. Для Кочевника постоянная работа равносильна рабству.

– Когда бывшие Кочевники расстались со своими лошадьми, работать они научились. Вы просто стараетесь предугадать их выбор. А мы не должны давать им право выбора. Нет никакой необходимости колонизировать равнины, если мы можем приобщить к цивилизации дикие племена. Я хочу, чтобы Урион отправил миссию к северным племенам.

– Кардинал Урион послал к ним монсеньора Санузла, но тот вернулся с пустыми руками и, как я думаю, с пустой головой. Те христиане, что обитают среди них, уже связаны с Валаной, сир, и ходят слухи, что валанский папа хочет изъять церкви Зайцев из-под юрисдикции нашего архиепископа, – сказал: капеллан.

– Не существует папы в Валане, и пока есть папа в Новом Риме, ни с кем иным они не связаны. И Урион надеется, что станет следующим папой. А если нет, посмотрим, сможет ли Урион или какой-то антипапа предложить им более надежное спасение. Особенно Кузнечикам, после того как мы покараем их. Время для перемен созрело. Папство готово упасть нам в руки. Новый владыка орд принадлежит к Диким Собакам, а не к Кузнечикам. Мы должны оказывать влияние на тех и на других.

– Прошу понять, – после паузы продолжил Ханнеган, – и прошу вас высказать свое мнение: что произойдет, если мы сделаем то или сделаем это, пусть даже я никогда не пойду на какие-то действия. Дабы показать вам, что я имею в виду, я попросил генерала Голдэма высказать свое мнение: что может произойти, если мы начнем войну просто, чтобы стереть с лица земли Кочевников северных равнин, – он помолчал и обратился к Голдэму:

– Итак, генерал?

– Сир, я не могу даже предположить в реальности…

– Очень хорошо. Насколько я понимаю, вы издаете воинственные звуки лишь для того, чтобы прочистить свою генеральскую глотку, но тем не менее берегитесь. Ответьте на мой вопрос: что произойдет, если мы решим полностью избавиться от Кузнечиков и Диких Собак?

Генерал побагровел и, помолчав несколько секунд, ответил:

– Я думаю, мы можем потерпеть поражение. У нас слишком растянутые линии. Мы заняли и поставили под полицейский контроль земли Зайцев за Нэди-Энн. Если мы попытаемся нанести решительный удар по Кузнечикам, нам придется отойти назад, чтобы фургоны могли снабжать наши части.

– Кочевники могут жить, питаясь падалью и саранчой. Почему вы этого не можете?

– Я-то могу, но воевать без пороха и пуль не получится.

– Убедительно. Наконец-то ваша военная глотка произнесла что-то стоящее. Тем не менее заставьте их снова поработать и организуйте специальный штурмовой батальон. Я хочу, чтобы к боям с Кочевниками готовили выходцев из них же. Я хочу, чтобы в состав батальона входили самые сильные, самые крутые, самые неумолимые солдаты из всех, кого вы можете найти. И к тому же добровольцы. Приучите их жить на этих землях, освойте язык Кочевников, изучите их систему сигналов.

– В чем будет заключаться основная миссия батальона, сир? Конечно, не в том, чтобы удерживать территорию.

– Конечно, нет. Задача будет заключаться в том, чтобы неожиданно нападать, убивать, разрушать – и исчезать. Проводить карательные рейды, если будут и другие нападения на сельские угодья. Что же до оружия, не сомневайтесь, что из университета они получат новые биологические средства. В случае необходимости обращайтесь к Тону Хилберту.

Голдэм посмотрел на Карпио, мрачно поджал губы и поморщился. Он не считал, что биологическое оружие определит будущее военных действий, и надеялся, что Карпи поддержит его; но адмирал пиратов лишь пожал плечами.

Филлипео повернулся к капеллану:

– Полковник Поттскар, предположите, что у моего дяди-архиепископа есть неограниченные средства на перестройку орды Кузнечиков. Что произойдет?

– Поскольку он не тратит их на молодежь, то просто кидает на ветер, посылая таких людей, как монсеньор Сануал. Похоже, правитель подавил смешок.

– Каким образом он может тратить средства на молодежь? Заниматься благотворительностью?

– Конечно. Мне достаточно припомнить, как он на прошлой неделе принял беглеца из аббатства Лейбовица. Он назначил молодого брата Торрильдо своим помощником и псаломщиком. Он всегда старается помогать молодым людям.

– Я знаком с этой привычкой моего дяди, капеллан-полковник Поттскар. Но вот в чем заключается мой вопрос: считаете ли вы мудрым и продуманным вложением средств расходование денег на обращение Кочевников в христианство?

– Нет.

– Почему?

– Потому что Кочевников можно крестить, наделить деньгами, но они не будут обращать внимания на священников и продолжат свой привычный образ жизни.

– Именно так. Что ж, заглянем на склады! Давайте ознакомимся с плодами трудов оружейников, джентльмены.

– Минутку, сир, – сказал Голдэм. – Мне кажется, Кар… э-э-э… адмирал хочет сначала что-то сказать.

– Смелее, Карпи, – бросил Ханнеган. Адмирал слегка вздрогнул, но сказал:

– Оружие, которое иностранные воины привезли с собой, вскоре после встречи с Коричневым Пони исчезло.

– Откуда ты это знаешь? И если это правда, что это должно значить?

– Я слышал это от Эссита Лойте, сир. Там, где он живет, оружие превосходит наше, и производится оно на западном побережье, – он вынул из кармана маленький револьвер, который тут же выхватил у него из рук один из телохранителей Филлипео. Охранник, похоже, решил, что револьвер заряжен. Адмирал заверил его, что ничего подобного.

– Где ты достал эту штуку? – спросил Филлипео.

– Отсюда примерно пять тысяч восемьсот морских миль, сир. Как я предполагаю, если идти по большому кругу, держа курс на северо-запад. Или шесть тысяч триста миль, если идти по компасу прямо на запад. Это насколько я могу прикинуть, не имея перед собой карты.

– За океаном? А не у нас на западном побережье?

– Нет, но теперь они организовали производство и у нас, на западе.

– Покажи мне, как оно работает, адмирал, – сказал Филлипео.

Карпио Грабитель вынул из кармана пять гильз, зарядил револьвер, подошел к ближайшему окну, прицелился в небо, и барабанные перепонки присутствующих чуть не лопнули от грохота пяти выстрелов, которые он произвел, оттягивая курок ребром ладони.

Филлипео побледнел.

– Господи! И такие вещи складируются в Мятных горах?

– Не могу знать, сир. Но тот специальный батальон, который Голди организует по вашему указанию, должен обладать достаточной огневой мощью.

– Дай-ка мне эту штуку. Пусть с ней ознакомятся оружейники. Адмирал с видимой неохотой расстался с револьвером. По словам представителя оружейников, прототип такого оружия уже существовал в чертежах и мог быть запущен в производство через два года, но они обеспокоились, убедившись, что такое оружие уже производится.

– Если оно будет у вас на руках, сможете ли вы ускорить его выпуск?

– Очень может быть, сир.

Карпио Грабитель снова вздрогнул.

– До того как ты оставишь город, я верну его тебе, – сказал Филлипео и, взглянув на выражение лица адмирала, добавил: – Конечно, когда в нем отпадет необходимость, тебе придется отослать его обратно владельцу.

– Само собой, сир.

Беседа Коричневого Пони с его императорским величеством Филлипео Харгом, правящим Ханнеганом VII, состоялась в ратуше, иначе именуемой императорским дворцом, в четверг, 5 января, опровергая тем самым ложные слухи, курсирующие среди Зайцев в провинции, что, когда стоит полнолуние, Филлипео Харг на три дня наглухо запирается в своих личных апартаментах и никого не желает видеть. Этот четверг выпал на полнолуние, но когда Харг сломал печать послания от папы Амена, монарх впал в такую ярость, что Чернозубу захотелось, чтобы эти слухи были правдой. Его вместе с Ве-Гехом оставили сидеть на скамье в коридоре перед тронным залом, и до них доносились лишь приглушенные вопли, в которых они не могли разобрать ни слова. Издавал крики не кардинал.

Наконец в ратуше появился священник, пояс которого свидетельствовал о его титуле монсеньора, и обратился к страже. Один из них, щелкнув каблуками, распахнул двери и крикнул:

– Монсеньор Сануал по повелению господина правителя! – после чего втолкнул его внутрь и прикрыл двери. Наступило временное затишье.

Чернозуб никогда раньше не видел Сануала, но достаточно слышал о нем и от своего хозяина, и от отца Наступи-на-Змею, чтобы понимать: свидетельствовать он будет явно не в пользу кардинала и поведением Коричневого Пони в похоронной церемонии на равнине и его участием в обряде общения с Женщиной Дикой Лошадью может заняться суд. Он обменялся взглядами с Ве-Гехом и убедился, что оба они в равной мере обеспокоены.

Охранник, который провел Сануала внутрь, открыл дверь и обратился ко второму стражнику:

– Задержи их, – и снова прикрыл дверь за собой.

Задержать их охранник не мог никоим образом, но взял на мушку Ве-Геха и приказал ему снять и отложить меч. Но через две секунды охранник уже лежал на спине и острие меча упиралось ему в горло.

– Забрать у него оружие, брат? – это было предложение, а не команда.

– Нет, – сказал Чернозуб. – Это была ошибка, Ве-Гех. Не забывай о кардинале.

Ве-Гех посмотрел на дверь. Затем пнул опрокинутого стражника в живот. Вышибив из него дух, он схватил револьвер и влетел в дверь. Нимми успел заметить на троне удивленного монарха. Коричневого Пони поставили на колени, и охранник держал револьвер у его виска. Ве-Гех прицелился в Филлипео Харга и гаркнул:

– Отпусти моего хозяина!

Нимми отпрянул от дверей, ибо по бокам правителя выросло еще двое охранников со вскинутыми мушкетами. С трудом переводя дыхание, мимо проковылял стражник, сбитый с ног Ве-Гехом, и Нимми уступил ему дорогу.

Отчетливо прогремели три выстрела, и в тишине прозвучал голос Филлипео:

– Уберите этих двух из здания.

Чернозуб снова заглянул внутрь. Ве-Гех лежал в расплывающейся луже крови. Лежал ничком и один из мушкетеров, а в руке у правителя был револьвер. Он походил на тот, который Эдриа показывала Чернозубу в пещере. Предположить, кто же убил Ве-Геха, было невозможно. Все оружие было нацелено на его тело. Заметив стоящего в дверях бледного как смерть Нимми, Ханне-ган снова вскинул револьвер, монах отпрянул в сторону, но не попытался убежать. Испуганный и униженный кардинал Коричневый Пони продолжал стоять на коленях.

Одна из тюрем в Ханнеган-сити была частью общественного зоопарка, где самых важных заключенных выставляли напоказ в клетках, какие использовались для содержания кугуаров, трех волков и обезьян. По пути они миновали открытый участок, обнесенный массивным забором, на котором красовалась вывеска: «Camelus dromedarius, Africa[29], доставлен адмиралом и’Фондолаи».

– Стражник, кто это такие? – спросил Коричневый Пони.

– Там написано, – фыркнул тюремщик. – И не останавливайтесь. Нечего таращиться.

– Они же ручные!

– До чего остроумно. А как иначе ребята могли бы ездить на них, а?

– Их можно как-то использовать?

– Они могут куда дольше, чем лошади, обходиться без воды. Адмирал, который привез их, сказал, что они использовались во время войны в пустыне.

– Есть тут и другие экземпляры?

– Насколько я знаю, нет, но скоро появятся, – конвоир показал на самку с большим животом. – Насколько я знаю, на континенте это единственные верблюды. Адмирал привез их в трюме огромной шхуны. А теперь пошевеливайтесь!

Пленников провели мимо клеток с мелкой живностью, а потом вдоль ряда клеток с людьми. На каждой висела табличка с именем ее обитателя. Тут содержались главным образом убийцы: Homo sicarius, Homo matricidus, двое Homo seditiosi[30] и один педофил-насильник. Все они дружно захихикали, наблюдая, как двоих священнослужителей запирают в третью слева клетку. Тюремщик снял обертку с таблички и повесил над дверцей клетки – ее не видно, и до нее не дотянуться. Человек в клетке по другую сторону коридора без крыши посмотрел на нее, пошептался с обитателем соседней клетки и замолчал, изумленно глядя на них. На его собственной клетке было написано не «Homo», а «Cryllus», то есть «Кузнечик», а его преступления относились к разряду военных. В его насмешках чувствовался грубоватый акцент Кочевников, и поэтому, когда тюремщик отошел, Чернозуб заговорил с ним на родном языке.

– Что там написано на нашей табличке? – спросил он. Человек не ответил. Он и Коричневый Пони не отводили глаз друг от друга.

– Я тебя знаю, – сказал кардинал на языке Диких Собак. – Ты был с Халтором Брамом. Кочевник кивнул.