Рут исчезла где-то наверху и вскоре вернулась с подносом, на котором стояли два стакана. Скорее всего, лестница эта вела в кухню. Квартира была в той же мере неудобной, в какой несимпатичной.
      – Морковный сок, – пояснила Рут, протягивая стакан Лили. – Я хочу, чтобы мои друзья были и богатыми и здоровыми. И умными тоже. Ну, и как ваш ленч в «Дорчестере»? Понравилась Энди лисья шубка?
      – Думаю, что да. Он особенно не стал рассыпаться в похвалах, но вид у него был одобрительный.
      Рут хмыкнула.
      – Могу поспорить, что он был в восторге. Я всегда подозревала, что за этой сдержанной внешностью скрывается такой огонь, что… Где это угораздило вас с ним познакомиться?
      – В музее Виктории и Альберта, – Лили отвечала тихим голосом.
      Вопрос Рут ее насторожил, он показался ей подначкой.
      – Боже мой, где же еще, – Рут подняла стакан. – За вас.
      Лили попробовала морковный сок, он ей понравился.
      – Ну и что это за книга, которую написал или пишет Энди? Она, случаем, не обещает стать бестселлером номер один?
      – Да нет, это скорее должно быть нечто серьезное. Его агент посоветовал Энди сосредоточиться на разоблачении нравов мелкопоместных господ. Энди не обрадовался, услышав это. Как и то, что не исключено, что его повесть не дойдет до большинства читателей.
      – Энди и самого-то не каждый поймет, во всяком случае, в нынешнее время.
      Рут снова сбегала наверх и вернулась с еще одним подносом.
      – Давайте поедим. Вам это пойдет на пользу.
      Рут расставила огромные порции салата в деревянных мисках и толстыми ломтями нарезала грубый деревенский хлеб. Лили намазала один из ломтей маслом.
      – А вы давно знакомы с Энди? – поинтересовалась Лили.
      Рут улыбнулась.
      – Лет семь или восемь… – Потом спросила у Лили. – Сколько вам лет?
      – Через месяц будет двадцать один.
      – А какого числа?
      – Двадцать второго марта.
      – Ага. Значит вы – Овен.
      – Да, а Энди – Скорпион.
      Рут положила ей еще салата.
      – А сколько же Энди? Двадцать восемь?
      – Двадцать семь, – поправила Лили.
      Рыжеволосая Рут, оторвавшись от еды, удивленно посмотрела на Лили.
      – Вы, кажется, все о нем знаете. Вплоть до того, какими ножницами он стрижет ногти на ногах. И все потому, что вы от него без ума.
      Лили ответила не сразу. И когда отвечала, не смотрела на Рут.
      – Не думаю, чтобы мне все о нем было известно. Рут, а Энди не женат?
      – Женат? Нет. Да вы что? Чего это вам пришло в голову? Он что, говорил вам, что женат?
      – Да нет. Просто это пришло мне в голову.
      – Могу заверить вас в том, что если его не похитит какая-нибудь сумасшедшая особа, которая возжелает его до смерти, он так и останется в списке закоренелых холостяков. И, скажу вам по совести, хоть вы и не обрадуетесь этим словам, так будет всегда. Не думаю, чтобы Энди можно легко заграбастать кому бы то ни было.
      Сделав такое, не оставлявшее ровным счетом никакой надежды заявление, Рут поднялась и отправилась на кухню на сей раз за десертом.
      – Свежие дыни. Настоящие, из Испании. Единственное место, где их можно купить – продуктовый отдел у Харродса. Одно у этого моего жилья достоинство: недалеко от Харродса и от Харви Николса и от Кингс-роуд. Равноудаленное место и от старого, и от нового света.
      – Но вы еще не отказались от мысли продать его? – Лили была обрадована тем, что может говорить о вещах, не имевших отношения к Энди.
      – Сплю и вижу. Но вы-то покупать не собираетесь?
      – Нет, боюсь, что мне не по карману покупка квартиры. А много людей приходило к вам?
      – Валом валили. Но что с того? В конце концов, все кончилось тем, что они уходили от меня ни с чем и покупали жилище где-нибудь еще.
      – Покажите мне, пожалуйста, кухню и ванную. – Лили отодвинула стул и поднялась из-за стола.
      Рут повела ее вверх по лестнице. Кухня оказалась переделанной под кухню лестничной площадкой после того, как искромсали весь этот дом. Ванная находилась двумя пролетами ниже, рядом с тем, что служило небольшой прихожей. Плитки, покрывавшие ее стены, были лилового цвета, а краны и прочая утварь относились Бог весть к какому времени.
      – Все это роскошь тридцатых, – пояснила Рут. – Хуже не придумаешь. Вам не кажется?
      – Да, трудновато что-то придумать в один присест, – призналась Лили. – По моему мнению, это был один из наихудших периодов в истории развития дизайна и архитектуры.
      Рут принесла ей кружку ромашкового чая и ржаное печенье.
      – О чем это вы задумались, – спросила она Лили.
      – О том, что место это располагает определенным потенциалом, зарядом, – ответила Лили. – Но нуждается в огромном количестве доработок и переделок, что потребует больших денег.
      Глаза рыжей Рут сузились.
      – Сколько?
      – Не могу сказать. Я не очень-то ориентируюсь в лондонских ценах.
      – А выяснить можете?
      Немного подумав, Лили ответила.
      – Полагаю, что смогу.
      Потребовалось около трех с лишним недель, что бы две женщины пришли к договоренности о деловом сотрудничестве, и Лили решила поучаствовать в перестройке квартиры Рут Оуэнс. Временами ей казалось, что такая ответственная акция ей не под силу. Потом она все-таки вспомнила, почему она согласилась на это. Со всей ясностью она смогла понять это в тот вечер, когда вместе с Энди отмечала свой день рождения двадцать второго марта. Ей исполнялся двадцать один год. Этот день означал также, что год, который она намеревалась провести в Англии и который финансировала Ирэн, был ровно наполовину прожит. Если она не подыщет себе какую-нибудь работу и не начнет обеспечивать себя сама, через шесть месяцев она будет вынуждена оставить Энди и уехать домой. А это было вещью немыслимой.
      Поначалу нервы ее были на пределе. Но постепенно уверенность в себе росла. Рут рассчитала объем всех расходов, исходя из приблизительных прикидок Лили, но очень скоро стало ясно, что работа эта может обойтись дешевле. Нашлись какие-то вольноработающие мастера, которые согласились выполнить весь объем работ очень дешево при условии, что им будет заплачено наличными. Лили отыскала также источники получения дешевых стройматериалов. Она прочесывала весь Лондон в поисках то нужной краски, то дерева, то еще чего-то, и, в конце концов, эти занятия не могли не изменить ее самое. Когда начались работы, Лили почувствовала себя живым человеком. Она сияла от удовольствия и удовлетворенности собой.
      – У тебя появилось недурное занятие, как я вижу, – однажды вечером поинтересовался Энди.
      Они сидели в столовой у Лили и поедали суфле из шпината.
      – Исключительно недурное, – не стала скрывать Лили, – никогда не думала, что тратить чужие деньги так интересно.
      – Причем во славу этой мадемуазель Оуэнс, – он усмехнулся. – И за этими всеми новыми заботами тебе и в голову не приходило, что ответа от твоей матушки так и нет.
      – Ты имеешь в виду, о моем отце?
      – Да. Вопрос: сможем ли мы когда-нибудь встретиться с этим таинственным Гарри Крамером.
      – Это мы явно не сможем, ибо его нет на свете.
      Энди смотрел в сторону.
      – Может и нет. Послушай, милая, а тебе не приходило в голову, что он мог и не умирать? Может быть, именно поэтому твоя мать так упирается? Возможно, что он жив и здоров до сих пор.
      Лили признала, что такой поворот дела менял все в корне.
      – Нет, – сказала она, помолчав. – Не могу объяснить тебе, отчего у меня такая уверенность. Плохо, что ты незнаком с моей матерью. Ирэн – честнейший человек. Она понятия не имеет, что такое солгать. И будь у меня где-нибудь на этом свете живой отец, она ни за что не стала бы скрывать это от меня. Я себе представить не могу ту причину, по которой она могла бы от этого уклониться.
      – Ну тогда объясни, почему она не желает отвечать на твои письма?
      – На письма-то она отвечает, а вот на вопросы, которые я задаю – нет.
      Энди нетерпеливо заерзал.
      – Ну и что ты собираешься делать со всем этим?
      Поднявшись из-за стола, Лили принялась убирать посуду.
      – Ничего. Во всяком случае, не то, что ты думаешь. Все конфронтации между мною и моей матерью когда-либо возникавшие, были похожи друг на друга по причине того, что и она, и я одинаково упрямые.
      – Значит, ты собираешься просто-напросто оставить все поиски?
      Она остановилась и посмотрела на него, так и не поставив в мойку стопку грязных тарелок.
      – А ты этого не хочешь? Энди, может у тебя есть какие-то свои тайные помыслы, как-то с этим связанные, о которых я ничего не знаю?
      Он отводил взгляд.
      – Не будь глупышкой. Просто я считаю, что ты имеешь право знать о своем отце все.
      – Хорошо. Я тоже так считаю. Значит, предпримем еще одну попытку. Что ты сможешь предложить?
      Он принес и поставил на стол кофейник и две кружки.
      – Я должен еще подумать. И я скажу тебе, если у меня появится какая-нибудь идея. Бог знает, когда это произойдет.
      От него не ушло выражение отчаянья на ее лице.
      – Послушай, извини меня. Я не собирался тебя расстраивать. Ну, постарайся себя убедить, будто я ничего не говорил. Я не хотел испортить то хорошее настроение, которое появилось у тебя от забот, связанных с жилищем Рут. Мне нравится видеть тебя ожившей.
      А ей нравилось чувствовать себя таковой.
      Прошел месяц с тех пор, как Лили начала заниматься жилищем Рут. Однажды, придя вечером домой, она обнаружила на полу прихожей конверт, подсунутый под дверь. Ее пальцы плохо слушались, когда она поднимала его. Конверт и способ, каким он попал к ней в квартиру, был чем-то нелепым, странным. Ну кто, скажите на милость, мог послать ей письмо таким образом, кроме Энди? С другой стороны, если это сделал Энди, то к чему эти страхи?
      Она не стала распечатывать письмо тотчас же. Она прошла с ним в руке в свою гостиную, уселась на синюю софу, сняла спортивные тапочки и носки и принялась растирать натруженные ступни. Весь день ей пришлось простоять на ногах, и они побаливали. Как побаливала спина и затылок. Если мастера брали невысокую плату за свою работу, это обычно означало, что они являлись без помощников. И Лили приходилось выполнять большую часть всех работ типа «принеси», «подержи», «убери». Лили чувствовала себя уставшей.
      Она понимала, что обманывает саму себя. Конверт, на котором стояло ее имя, лежал тут же на софе, но она не могла решиться открыть его и прочитать письмо. Чего она боялась? Отчего этот холод в животе? Лили заставила себя посмотреть правде в глаза. Оказывается, боялась она новых тенденций в их отношениях с Энди. Особенно сильно она почувствовала это в последние дни. Ей казалось, что Энди все больше и больше отдаляется от нее.
      Нет, все оставалось как и раньше. Он по-прежнему постоянно бывал здесь: они ели вместе, спали вместе, любили друг друга, смеялись. Словом, все выглядело так, как и на протяжении пяти последних месяцев. Но, тем не менее, все было по-иному. Энди казался ей постоянно чем-то озабоченным, отсутствующим. Тем более, что и она в последнее время была так поглощена этим проектом Рут Оуэнс, что не могла с прежним вниманием следить за переменами в его поведении.
      Может быть, она прилагала слишком мало усилий к тому, чтобы он оставался доволен ею? Или она иногда бывала чересчур усталой и забывчивой?
      Тем временем Энди завершил работу над своей повестью, и ему не давала покоя мысль, что будет с книгой, когда она окажется в руках издателей.
      – Они ведь прикончат ее, прежде чем она выйдет в свет, – без конца сетовал он.
      Ей бы следовало проявить здесь участие, посочувствовать ему, поговорить с ним, попытаться облегчить его страдания, развеять его опасения. Но слишком уж она уставала в эти дни и никак не могла отозваться.
      Дрожащими руками Лили взяла в руки конверт. А если это прощальное письмо, в котором он заявляет, что не желает быть с ней? Что тогда она станет делать?
      – Я умру, – шептали ее губы. – Я ведь так его люблю, – произнесла она, и эти слова отдавались эхом в пустой квартире.
      Конверт, оказывается, заклеен не был, лишь язычок его просунут внутрь. Глубоко вздохнув, как будто собираясь прыгнуть в воду с высокой вышки, Лили открыла его и вытащила один-единственный листок, сложенный как письмо. «Боже милостивый, не позволь ему оставить меня», – молилась она про себя. Совсем как тогда, когда была еще девочкой, умоляла всевышнего не допустить провала на контрольной по истории… Лили развернула листок. Это были всего лишь четыре строчки: «Дорогая крошка! Произошло нечто, что заставило меня срочно отправиться в Испанию. Ненадолго. Я думаю, что это не продлится дольше трех недель. Оттуда я пришлю тебе открытку и, как приеду, сразу позвоню. Так что не волнуйся, все будет хорошо».
      Она скомкала бумажку в руках и заплакала, испытывая с одной стороны облегчение от того, что он ее не бросил, а с другой – печаль от перспективы не видеть его так долго.
      В этот вечер она разожгла камин, чтобы его огонь хоть как-то скрасил ее одиночество. Угли в нем накалились, и их розовый свет освещал стены комнаты. «Испания, – подумала она, засыпая на своей узенькой кроватке. – А почему в Испанию? Странно, он никогда не собирался туда, во всяком случае, ничего не говорил, но ведь Мендоза – разве не испанское имя?»
 
      Марк Мендоза, пятый барон Уэстлейк, не любил Испанию. Позабыв о том, что, строго говоря, это была в какой-то степени его родина, он был оторван от своих испанских корней. Он смотрел из окон черного «мерседеса» полным предубежденности взглядом истинного англичанина. «Да, за границей все было не так, все было каким-то непривычным, неудобным. Неутешительным», – решил он. Обладая чувством юмора, он даже позволил улыбнуться своим мыслям.
      Шофер уверенно вел машину через пригороды Мадрида. Они ехали по тихим улочкам, населенным благополучным средним классом. Все многоквартирные дома выглядели абсолютно однообразно. Странно, что его кузен Диего Парильес Мендоза выбрал для жилья один из них. Мерседес послушно свернул на обочину, остановившись перед домом, немного отличавшимся от своих собратьев. Англичанин продолжал сидеть в ожидании, пока не выйдет шофер и не откроет ему дверь.
      – Прошу вас, дон Марко. Буду вас дожидаться.
      Марк принял кивком головы обещание шофера дождаться его и окинул взглядом непритязательное соседство, окружавшее абсурдно-стандартное обиталище одного из богатейших людей мира. Среди Мендоза, вообще не очень склонных к показной мишуре, но даже среди них Диего считался монахом, аскетом. Во всяком случае, в большинстве вещей.
      У входа Марк был встречен горничной, которая провела его в гостиную. Помещение было довольно просторное, с высокими потолками, надежно защищенное от солнца. Мебель в нем была тяжелая, темных тонов. Мрачность интерьера оживлял лишь простой букет темно-красных роз. Он был рад, что его не заставили слишком долго ждать в этой гостиной.
      – Ах, это ты, Марк! Спасибо, что пришел. – Лингвистический дар Диего был одной из составляющих его права контролировать огромные богатства Мендоза.
      Его английский был весьма беглым и практически лишен акцента.
      Братья поздоровались за обе руки. Если бы Диего приветствовал какого-нибудь другого испанца, то дело не обошлось бы без поцелуев, но, понимая английскую ментальность своего кузена, воздержался от подобных проявлений чувств. Этому пониманию он учился очень долго. Диего было шестьдесят, но выглядел он значительно моложе. Высокий, изящный, темноволосый, он был тем человеком, от которого исходила жизненная сила, человек, увидев которого, никому не пришла бы в голову мысль о том, что он привык плыть по течению.
      Марк Мендоза был хотя на целый десяток лет моложе его, но раза в два шире, мощнее его. Правда, они встречались сегодня не для того, чтобы помериться силами и ему было хорошо известно, что этот щуплый Диего даст ему сто очков вперед во всех вопросах, которые составляли предмет их предстоящей беседы. Этот испанец вступил в игру значительно раньше его. Марку не совсем был понятен повод этого вызова сюда. И он терпеливо дожидался, пока его старший кузен не объяснит ему суть дела.
      – Присядь, пожалуйста. Может быть, немного вина, прежде чем мы начнем разговор? – Диего стал разливать вино в рюмки.
      – Ты не голоден? Если голоден, то моя жена может что-нибудь приготовить.
      – Нет, нет. Вполне достаточно и вина. Благодарю.
      – Тебе, наверное, интересно узнать, для чего я тебя сюда пригласил, ведь мы вполне смогли бы встретиться и обсудить все в офисе.
      – Да, – согласился англичанин. – Смогли бы.
      – Речь пойдет об одном весьма деликатном деле. Семейном.
      Марк улыбнулся.
      – Все, о чем бы мы не говорили – семейное дело. Так уж повелось с незапамятных времен, еще когда здесь жили финикийцы, если, конечно, верить всем этим бесчисленным легендам.
      Пригубив вино, Диего согласно кивнул.
      – А почему бы не верить? Ведь первые Мендоза прибыли сюда из Иудеи вместе с финикийскими торговцами, потом поселились в Кордове и стали ростовщиками. По твоему лицу видно, что ты не очень-то склонен верить этому.
      Марк снова улыбнулся.
      – Я никогда этому особенно не верил. Досконально узнать об этом просто-напросто невозможно, как ты думаешь?
      Диего пожал плечами.
      – Невозможно, согласен с тобой. Но как бы то ни было, – продолжал Марк, – что это доказывает? Когда бы ни прибыли наши пращуры сюда, где бы они ни поселились, они процветали и наше собственное существование в нынешнем качестве тому подтверждение.
      – Процветали, – задумчиво повторил Диего. – Это все очень странно. Они, будучи иудеями, действительно процветали, что бы ни происходило в Испании за прошедшие два тысячелетия. Эти бесконечные эпидемии антисемитизма, вплоть до высылки из страны, но все же им как-то удавалось удержаться на плаву.
      – Да потому, что, как только их иудейство начинало чинить им препятствия, они быстренько от него отказывались и становились кем-нибудь еще, – пояснил Марк. – Мы ведь гении по части компромиссов, Диего.
      – Да, этого у нас не отнимешь. Именно это и является ключом, чтобы понять нас. Именно благодаря этому нашим противникам никогда не удавалось взять нас за горло.
      Испанец улыбнулся, во второй раз наполняя бокалы.
      – Ну, а теперь о деле. К нашей истории это не имеет отношения. Я был бы очень тебе благодарен, если бы ты сумел вызвать сюда твоего младшего брата. В настоящее время он гостит в Кордове.
      – Энди? Да, я вспомнил. Он действительно здесь. А ты хочешь пригласить его в Мадрид?
      – Да, на день или на два дня.
      Марк пожал плечами. По протоколу сегодняшней их встречи ему следовало бы расспросить Диего о мотивах такого решения.
      – Разумеется, я пришлю его к тебе, если в этом есть необходимость.
      – А он приедет? – поинтересовался Диего. – Его не придется упрашивать?
      Стало быть, Диего имел представление о бунтарском характере Энди. Марк снова пожал плечами.
      – Думаю, не придется. Если я его попрошу, переводя этот вопрос в рамки семейной необходимости. Это может быть непростым делом, но апеллировать к семейным традициям необходимо: Энди такой же Мендоза как ты и я. Только сознание этого ему очень не по нраву.
      Вообще мотивация поведения некоторых представителей нынешней молодежи приводила Диего в недоумение. Это был как раз тот случай.
      – А с какой стати это должно быть ему не по нутру?
      – Потому что ему не по нутру те принципы, которые мы с тобой исповедуем, – откровенно сказал Марк. – Он неодобрительно относится к богатству и власти.
      – В таком случае, он просто дурак. – Диего казалось, был даже разочарован.
      В этом для него не было ничего нового.
      – Мне кажется, что все это поколение – сплошь дураки. Не понимаю я их.
      – Не совсем так. Они могут быть омерзительны. Но далеко не дураки. Вот Энди, например. Он не дурак, он очень умный человек и не совершай ошибки, недооценивая его. А почему ты желаешь с ним увидеться?
      – Это вопреки моим желаниям, – вкрадчиво сказал Диего. – Если бы я этого желал, то просто отправился бы в Кордову, или пригласил бы его сюда сам. Я хочу, чтобы с ним встретился ты. Коль уж ты в Мадриде, то лучше утрясти все здесь.
      Марк терпеливо слушал, не давая волю своему любопытству. Ему было не впервой оказываться в подобной ситуации.
      – Что утрясти?
      – Понимаешь, этот молодой Эндрью у себя в Англии занялся каким-то расследованием, поисками чего-то. И эта его деятельность доставляет хлопоты одной почтенной леди, моему близкому другу.
      Ага, конечно же, речь шла об очередной любовнице Диего, иначе быть не могло. И по всей вероятности, эта леди являлась единственным светлым лучом в его беспросветной унылой жизни. О ее существовании Марку было известно очень давно, уже несколько лет, да и вся их семья знала об этом. Но Диего был очень осторожен и никто здесь в Испании, включая жену Диего, ни о чем не догадывался.
      – Значит, ты хочешь, чтобы я уговорил Энди прекратить эти поиски, поскольку это лишает покоя твоего близкого друга? – спросил он.
      – Да.
      – Это не мое дело. И он, скорее всего, так мне и скажет. Причем, в самых цветистых англо-саксонских выражениях.
      – Не сомневаюсь, что именно это он тебе и скажет. Так что тебе придется быть очень жестким и настойчивым. Использовать все свое влияние старшего брата.
      Марк усмехнулся.
      – Как ты сам только что заявил, ты отказываешься понимать современную молодежь. Не могу обещать, что мне удастся уломать Энди.
      Диего это показалось очень странным.
      – Но ведь ты упомянул о его верности семейным традициям?
      – Он способен проявить эту верность. Только истолкование им ее отличается от нашего с тобой.
      Пожилой испанец помрачнел.
      – Ладно. Но ты попытаешься?
      – Конечно. Ведь ты меня об этом просишь.
      Диего удовлетворенно кивнул. По крайней мере хоть здесь было все в порядке: традиции Мендоза соблюдались.
      Энди тоже высказался в адрес семейных традиций Мендоза, когда братья встретились в номере Марка в отеле «Ритц», в Мадриде.
      – Снова эти чертовы семейные традиции Мендоза? Чуть что, тебе сразу выкручивают руки или еще что-нибудь похуже. Что захотят, то и сделают.
      – Не делай из мухи слона, мой дорогой братец, – будничным тоном сказал Марк. – Дело не в этом. Я могу понять, если ты проводишь дни, месяцы и годы, описывая то, что мне кажется чистейшим вздором, но это твой выбор и меня это не касается. А здесь ты затронул нечто такое, что задевает интересы всего нашего дома. Так что найди-ка ты себе другой объект удовлетворения собственного любопытства. Видишь ли, когда ты задаешь свои вопросы об этом парне по имени Гарри Крамер, это действует старику Диего на нервы.
      – Почему это его должно задевать? Какое отношение этот Гарри Крамер имеет к нашему дому?
      Энди действительно не знал, почему. Он никак не мог нащупать связь между отцом Лили и их родом. Эта ниточка, тянувшаяся в Филдинг, весьма его заинтриговала. Теперь он ждал, что ему ответит Марк, пытливо вглядываясь в его лицо в надежде отличить правду от лжи.
      – Я понятия не имею, – ответил Марк.
      И по нему было видно, что он действительно об этом не имел понятия.
      – Я впервые о нем слышу.
      – Тогда почему ты передаешь приказания Диего?
      – Не приказания. Просто выполняю просьбу моего кузена и компаньона. Это относится к правилам хорошего тона, Энди. И я был бы очень доволен, если бы ты таковые продемонстрировал.
      – А если не стану?
      Марк безучастно пожал плечами.
      – Я буду очень разочарован.
      – Только и всего? Значит, ты будешь разочарован? И Диего тоже готов довольствоваться твоим разочарованием?
      Старший брат был, казалось, весьма удивлен этой фразой младшего.
      – Разумеется. Он просто вынужден будет довольствоваться этим. Мы ведь не гангстеры, Энди, какими ты нас себе воображаешь. Мы – порядочные люди. Да, нам всегда приходилось пробивать себе дорогу, но никаких убийств, никаких трупов в реках или бетонных блоках за нами не водилось. Мендоза – это сообщество деловых людей, не путай нас с мафией.
      – Боже мой, – Энди тихо вздохнул. – Ты и правда так считаешь? Ты ведь свято веришь в то, что вы ничего общего не имеете с заурядными бандюгами, потому как у вас дворянские титулы и пышные родословные вкупе с обширными связями в самых высокопоставленных кругах… Так вот – нет. Вы просто-напросто ублюдки. Все. Может быть, тебе удается спокойненько закрывать глаза на все то, что вознесло Мендоза туда, где они находятся сейчас, но вот я не могу. И не желаю.
      – Мне кажется, этот разговор затянулся, – сказал Марк. – Я всего лишь был передаточным звеном для личной просьбы и свою задачу выполнил. Могу лишь добавить, что буду очень сожалеть, если тебе вздумается игнорировать ее.
      Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Затем Энди встал и вышел из номера.
      Улицы Мадрида были малолюдны. Это было вскоре после полудня. Наступило время сиесты, дарованное им, по мнению испанцев, самим Богом. И это устраивало Энди. Это позволяло ему спокойно размышлять, так как никто не отвлекал его. Первое, свой гнев надо спрятать поглубже, взяв его под контроль. Второе, упорядочить ход своих мыслей. Существование этой незримой нити лишь подтверждало его давнюю гипотезу – этим он уже занимался не один год. Теперь ему казалось, что нить эта, эти связи обретали гораздо более отчетливую форму: эта, теперь уже достаточно прочная ниточка тянулась непосредственно от Гарри Крамера в Суоннинг Парк. А если исходить из того, каким образом Мендоза склонны были решать свои проблемы, прослеживание этих связей могло оказаться очень опасным. И начиная с этого момента забывать об этом было нельзя. Ведь в опасности может оказаться Лили.
      В нескольких милях от места, где находился Энди, в одной из мадридских квартир, уже не в своей собственной, Диего Парильес Мендоза сверлил глазами свою любовницу.
      – Я сделал то, о чем ты просила, дорогая моя. А теперь ты должна мне рассказать, для чего это тебе понадобилось.
      – Я не могу, – ответила она.
      – А вот это… невежливо с твоей стороны. Мне казалось, у нас нет никаких секретов друг от друга.
      Женщина улыбнулась. Когда она улыбалась, то становилась еще красивее.
      – Между нами одни сплошные секреты и больше ничего. Так было всегда.
      – Ты права. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Но этот Гарри Крамер? Кто он такой? И чего это ты о нем так печешься?
      Она лишь покачала головой и потянулась за сигаретой к малахитовому портсигару, стоявшему на кофейном столике. Она очень гордилась собой, потому что ей удавалось унять дрожь в пальцах.
      – Ты ведь обещал, Диего. Я попросила тебя о помощи и о том, чтобы никаких объяснений от меня не требовал. Ты сказал, что согласен. А сейчас требуешь их. Это нечестно.
      Диего рассмеялся.
      – Честно, нечестно. Ты что же полагаешь, что честность – одна из моих добродетелей?
      – Нет, я так не полагаю. Но ты ведь всегда соблюдал определенные правила в отношениях со мной.
      – Это правда, – кивнул он. – И ты отвечала мне тем же. Не так ли, дорогая?
      Какие были у нее глаза, их невозможно описать, огромные, темно-серые. Похожие на ртуть. Они смотрели на него сейчас без намека на какую-то неискренность.
      – Да. Всегда.
      – И сейчас тоже?
      – И сейчас тоже.
      Он вздохнул.
      – Очень хорошо. Забудем об этом мистере Крамере. Пока. Это тебя устроит?
      Она согласно кивнула. Это было все, что ей сейчас требовалось. Пока.
      Ночь с воскресенья на понедельник, после своего возвращения из Испании, Энди провел у Лили, а не ушел, когда стало темнеть, как это он делал обычно. Утром они заспались. Было уже одиннадцать, когда он вышел из дома и сходил в киоск за газетами.
      Энди принес номер «Обсервер» и «Санди таймс», заодно прихватив пакетик мятных пастилок.
      Тем временем Лили приготовила кофе, нарезала апельсинов, посыпав их сахарной пудрой. Потом, вспомнив, что в саду росла мята, распахнула двери-окна и вскоре вернулась с зеленым пучком в руках. Мелко нарезав ароматную траву, она посыпала ею апельсины.
      – Праздничный завтрак короля, – прокомментировал Энди.
      – К вашим услугам, сэр, – Лили присела в реверансе.
      Он стал наливать кофе, но вдруг прервал это занятие. Лили вопросительно посмотрела на него.
      – Хотел бы я стать королем в царстве магов, – заявил Энди.
      – Почему тебе этого хочется?
      – Я все бы вокруг сделал совершенным. Никакого зла, никакого уродства. И, прежде всего, никакого издевательства или недоверчивости.
      – А что, над тобой кто-нибудь издевается или не доверяет тебе?
      Он не ответил, а Лили не настаивала. Теперь она ясно ощущала, что он был ей ближе, чем тогда, несколько недель назад. Пропасть, возникшая между ними, постепенно исчезала. У нее больше не было чувства, что он куда-то от нее ускользает. В душе Лили снова расцветала весна, снова забил ключ неизмеримого счастья, питавший ее жизненные силы.
      После завтрака они растянулись на подушках, лежавших на полу гостиной, и занялись чтением газет. Энди сразу же набросился на книжное обозрение. Лили не очень внимательно поглядывала все разделы подряд, пока не наткнулась в «Санди Таймс» на нечто очень любопытное на ее взгляд. На весь разворот в газете был помещен цветной снимок роскошного особняка в стиле королевы Елизаветы. Неподалеку от него стоял егерь в красной униформе. Заголовок гласил: «Роскошные особняки открыты целый сезон», внизу более мелкими буквами стояло: «До весны еще пока далековато, но их светлость предпочитает распахнуть ворота настежь…» Лили читала не очень длинную заметку с чувством растущего восхищения.
      – Энди, послушай, здесь говорится о том, что теперь можно свободно осматривать множество знаменитых английских имений.
      – Можно. Теперь это стало национальной манией.
      – Мне казалось, что аристократия презирает массы. Ты, конечно же, исключение.
      – С пришествием налога на наследованную недвижимость они вынуждены проявлять к ним терпимость.