– А к чему? Куда ей до этих апартаментов!
      Он обвел рукой квартиру Чарльза. По интонации его она поняла, что он, как всегда, собирается отшутиться.
      В этот вечер они снова отдались любви. Потом он, сославшись на то, что рано утром собирается засесть за книгу, отправился домой. Ночью Лили приснилось, что она пришла в квартиру Энди и обнаружила там какую-то зловещую бабу, некрасивую, старую, от которой исходил неясный ужас.
      – Меня зовут миссис Мендоза, я – жена Энди, – проскрипела она и, гаденько улыбнувшись, рассмеялась замогильным смехом.
      Неделю спустя Энди проинформировал ее о результатах его поисков следов Гарри Крамера.
      – Ровным счетом ничего.
      – То есть?
      – То есть, ничего совершенно. Никакой информации. Ничегошеньки. Нет следов человека, которого бы звали Гарри Крамер и который мог бы погибнуть в автокатастрофе во второй половине сорок девятого года и в первом квартале пятидесятого.
      Лили изумленно уставилась на него.
      – Ты это точно знаешь?
      – Абсолютно точно. Я просмотрел все газетные сообщения. Такого рода сведения обычно публикуются в газетах.
      – А ты не мог чего-нибудь пропустить?
      Он покачал головой.
      – Нет, таких ошибок я не делаю.
      Она продолжала недоверчивым взглядом смотреть на него, но в его лице было что-то такое, что убедило ее, что несмотря ни на что, он прав.
      – Послушай, – обратился он к ней. – А может быть, ты что-то перепутала с этой автокатастрофой в Англии? Возможно, это произошло еще где-нибудь?
      – Нет, – медленно проговорила Лили. – Не могло это произойти где-нибудь еще. Как я тебе уже говорила, моя мать небольшая охотница до таких рассказов. Но одно очевидно – Гарри Крамер погиб в Англии в автокатастрофе, незадолго до моего рождения.
      Он сердито посмотрел на нее.
      – Тогда, значит, все впустую, черт возьми.
      Они уселись на синюю софу. Лили протянула руку и погладила его по лицу.
      – Не злись. В конце концов, это не имеет смысла.
      – Не имеет смысла. Не люблю я вещей, о которых говорят, что они не имеют смысла.
      Не в пример ей, Энди был искренне разочарован, и Лили хотелось хоть как-то успокоить его, и она предложила следующее.
      – Я напишу моей матери и еще раз расспрошу ее в деталях. Постараюсь убедить ее в том, что решила заняться поисками родственников Крамера, несмотря на то, что она всегда убеждала меня в их отсутствии.
      Лицо Энди осветилось улыбкой.
      – Да, обязательно напиши. Ведь все, что нужно, это дата его рождения. Тогда можно будет начать с другого конца – с Соммерсет Хауз, где хранятся архивные сведения.
      Лили отправила Ирэн письмо на следующее утро. Оставалось лишь ждать ответа.
      Однажды утром, это было в феврале, в дверь Лили постучали. Она поняла, что это не мог быть Энди: он по утрам обычно работал, и, кроме того, у него был свой ключ.
      Это была молодая женщина, маленькая, субтильная, в нахлобученной белой шляпе, длиннющем шарфе с вызывающе яркими полосами и огненно-красном пальто, перехваченном поясом. Пальто доходило ей до середины бедер, из-под него виднелись белые чулки и ноги, обутые в ботфорты, тоже белые.
      – Ох, извините, я ожидала увидеть здесь Чарльза Мендозу. Вероятно, я перепутала дома.
      – Нет, нет. Все правильно, но Чарльза сейчас нет здесь. Он уехал в Африку. А я пока живу в его доме.
      – В Африку? Он мне ничего не говорил.
      Через раскрытую дверь в прихожую задувал холодный северный ветер.
      – Может быть, зайдете ненадолго? – пригласила Лили.
      Женщина перешагнула порог и осторожно затворила за собой дверь.
      – Вот так-то лучше. А когда сэр Чарльз отправился в эти дебри?
      Сэр Чарльз? Лили это показалось шуткой.
      – Сразу же после Рождества. Я присматриваю за домом с десятого января.
      – Вам везет. Домик, что надо. Вам не кажется? А вы, я смотрю, американка.
      Оба утверждения были произнесены таким тоном, что в подтверждении Лили не нуждались. Но Лили решила все же ответить.
      – Я согласна с вами и в отношении дома, и в том, что я – американка. Меня зовут Лили Крамер, я из Бостона. Она предпочла отрекомендоваться жительницей Бостона. Иначе было бы очень трудно и долго объяснять, что это за Филдинг и где он расположен.
      Гостья протянула Лили руку.
      – Рут Оуэнс. Я участвую в некоторых проектах Чарльза.
      «Вряд ли она шутила, – подумала Лили. – Скорее всего, его любовница. Значит, этот кузен Энди имел дворянский титул». У Лили не было возможности как-то прореагировать на услышанное, ибо гостья трещала как пулемет.
      – Я с начала декабря была в Шотландии. Далеко, на самом севере, в Оркни. Конец света, знаете. Оттуда не очень-то можно было связаться. Простите меня, что я вот так обрушила на вас эту лавину информации.
      Лили понятия не имела, о каких проектах она говорила. Но эта Рут Оуэнс, похоже, была хорошо осведомлена обо всем, что касалось Чарльза Мендоза. Возможно, и об Энди ей тоже что-нибудь известно?
      – Может быть, выпьете чашечку кофе? Я сейчас сварю.
      – Благодарю вас. Но ни кофе, ни чая я не пью, а вот от простой горячей воды не откажусь. Ну и холодина здесь! Даже в Оркни и то было теплее.
      Лили провела ее на кухню.
      – Это самое приятное помещение во всем доме. В остальных комнатах практически нет никакой мебели, разве что совсем старое барахло, которое приобрела я сама. Извините, но я не знаю, где находится Оркни. И о том, чем вы с Чарльзом занимаетесь, тоже не знаю. Если не ошибаюсь, он фотограф?
      – Да. Он специализируется на том, что снимает природные объекты и сотрудничает с разными музеями, зоопарками и с географическими обществами. А я делаю для него наброски. Мы вместе с ним ездим на съемки, и я выполняю эскизы, которые сопровождают его фотографии. Во всяком случае, до последнего времени, я это выполняла. Но, судя по всему, в Африку с ним отправился кто-то другой.
      Рут сняла пальто и шляпу. Под пальто она носила белое вязаное платье, собственно говоря, это был просто удлиненный свитер. Она была поразительно тоненькой, ее рыжие волосы были чрезвычайно коротко острижены. Она имела голубые глаза и веснушки. Лили в своих заношенных просторных штанах и рыбацком свитере сразу же ощутила себя деклассированным элементом.
      – Оркни находится на самом севере шотландских островов, – продолжала рыжеволосая пришелица. – Там сплошные пустоши. В этой местности мы производили съемки тетеревов, их там довольно много зимой и осенью.
      Лили поставила на стол кофейник.
      – Вы действительно отказываетесь от этого? – поинтересовалась она на всякий случай.
      – Нет, нет, благодарю. Я питаюсь исключительно натуральными продуктами. Стакан горячей воды без ничего был бы очень кстати. Ну, может быть, бросьте туда ломтик лимона, если у вас найдется.
      Лили принесла лимон и отрезала ломтик.
      – Сахару?
      – Не надо, если это не бурый сахар.
      – Извините, но бурого нет.
      – Ну нет, так нет. Ничего страшного. Где это вы познакомились с Чарльзом?
      – Мы незнакомы. – Лили очень тщательно выбирала слова. – Он упросил своего двоюродного брата Энди подыскать кого-нибудь, кто мог бы присмотреть за домом в его отсутствие.
      – Вот оно что. Доверительные отношения с Эндрью. С фамильной черной овечкой… Значит, Энди ваш приятель?
      – Мы с Энди… близкие друзья.
      – Ах, вот как! Понимаю. Надеюсь, я ничего такого оскорбительного в его адрес не произнесла? Или произнесла?
      – Нет, нет. Наоборот, мне все это очень интересно. А почему Энди считается черной овечкой?
      – Первое, по причине своей матери. Видите ли, они же все представляют из себя Бог знает какой древний клан, со всеми бесконечными родословными, со всеми правилами и исключениями. А лорд Уэстлейк, который испокон веку оставался вдовцом, ни с того, ни с сего, женился на какой-то йоркширке из рабочей среды, да еще на двадцать пять лет моложе себя. – Рут притворно закатила глаза. – Какой скандал! – Произнесено это было по-французски с намеренно утрированным носовым «н».
      – Минутку подождите, – быстро проговорила Лили. – Но ведь фамилия Энди не Уэстлейк, а Мендоза.
      Рут усмехнулась.
      – Ваше американское происхождение налицо. Уэстлейк – дворянское звание, а звания и родовые имена очень часто не совпадают.
      – Родовые имена – это фамилии? Правильно?
      – Правильно. Отцом Энди был человек по имени Йен Чарльз Мендоза, или его светлость, четвертый барон Уэстлейк. Уэстлейком называется и одно место, фамильное имение. Это огромное здание в стиле Тюдоров, расположенное в Озерном крае с прилегающими необъятными землями.
      – А что произошло, когда отец Энди женился на его матери? – глуповато спросила Лили.
      – Вот в этом-то и вся пикантность этой ситуации. У нее достало мужества произвести на свет сына, нашего Энди. Полагаю, что лорду Уэстлейку было под пятьдесят, когда Энди появился на свет. Кроме того, у него уже имелся наследник. Потом вдруг выясняется, что Энди, как бы это сказать… Ну, не от мира сего.
      – Что значит «не от мира сего»?
      – Это значит, что он не такой, как эти, которые только и знают, что щелкать каблуками и с самого утра опустошать бутылку за бутылкой шерри из фамильных погребов. Энди не таков. Когда он написал для «Манчестер Гардиан» серию очерков о том, к чему приводит их кровосмешение ради сохранения аристократических родов, остальные Мендоза по сути дела объявили ему бойкот. Он был лишен права наследования.
      – Какой бойкот? Ведь Энди бывает в семье на всех праздниках. А, скажите, у него есть титул? Он никогда мне не говорил об этом.
      – Вообще-то не совсем, конечно, лишен. Если этого требуют какие-то обстоятельства, то эти Мендоза поддерживают с ним связи. А что до титула, так Энди, будучи вторым сыном в любом случае не может его иметь. Титул достался его кузену Чарльзу, его удостоили титула баронета, поэтому-то я и называю его иногда «сэр». Это звание жалуют в случаях, если имеются какие-либо заслуги перед Британией. Чарльз прославился на поприще фотографии. Звания не переходят по наследству и пэром его не сделали. Нынешний лорд Уэстлейк – старший брат по отцу Энди, его зовут Марк. Более того, когда пэры сходят со сцены, на вершине всей этой кучи оказываются бароны. Их дети не имеют дворянских званий. Но если вы посылаете Энди письмо, то на конверте должно все же стоять «достопочтенному». Вот такие дела.
      Лили вспомнила, что говорил ей Энди относительно бытия в качестве второго сына.
      – А колоний, чтобы отправить его подальше, не имеется? Не так ли?
      – Совершенно верно, – согласилась Рут. – Посему он чуть-чуть ревнив и эксцентричен.
 
      – Ах, вот кто здесь был! – так комментировал на следующий день Энди визит Рут. – Малышка Рут Оуэнс. Сиськи в лупу не разглядишь, зато язык – до пяток. Как она тебе?
      – Мне она понравилась, – призналась Лили. – В следующую субботу она пригласила меня к себе на ленч.
      Энди был слегка ошарашен. Он снял очки и пристально посмотрел на нее.
      – Ты уверена, что хочешь водиться с этим сокровищем?
      – С каким сокровищем? И что значит «водиться»? Я приглашена на ленч к женщине, своей знакомой. Тебе что, не нравится?
      Энди вертел очки между большим пальцем и указательным.
      – Вообще-то, это меня не касается. Должен сказать, эта штучка Оуэнс, с ее трепотней по-французски, под кем только не лежала.
      – А вот это, как ты сам понимаешь, меня волновать не может.
      – Тебя-то нет, но… Лили, о ком мы спорим? О Рут Оуэнс, Бог ты мой!
      – Я ни о ком не спорю.
      – Да ты вся кипишь, я же вижу. Когда у тебя появляются эти складки у рта, тогда только держись.
      Он восседал на подушках на полу, она сидела на кровати, подогнув колени и обхватив их руками.
      – Энди, почему ты мне не сказал, что у тебя уже были кое-какие публикации? Ты всегда старался убедить меня в том, что ты начинающий писатель, до этого ни строчки не написавший. Рут сказала мне, что у тебя была серия статей для газеты.
      – Ну что тут скажешь? Язык до пяток. Репортажи, журналистика – не в счет. Это не писательство. Роман – это нечто совсем другое.
      – Хорошо. Но дело не только в этом. Ты всегда очень скрытный, если речь заходит о твоих делах. Ты ведь никогда не говорил о том, что ты сын лорда и…
      – … Не выдержал конкуренции со стороны своего единоутробного братца, – перебил он. – Боже праведный! И она все это успела выблевать на твою голову? Сколько же она у тебя пробыла? Неделю?
      – Нет, всего лишь час. Но она быстро говорит, – Лили хихикнула.
      Она не могла удержаться от смеха.
      Через несколько мгновений засмеялся и Энди.
      – Мне нравятся люди, способные рассмеяться своим собственным шуткам, – признался он.
      Он поднялся с подушек и подошел к кровати.
      – Подвинь, пожалуйста, свой роскошный зад, дай я лягу рядом. Послушай, милочка, одна из твоих самых замечательных черт – это то, что ты абсолютно свободна от всех английских предрассудков. Тебя не волнует, кто и сколько должен унаследовать, тебя не интересуют эти проклятые приемы, где всех женщин зовут Фионами, а всех мужчин – Найджелами. И мне очень не хотелось, чтоб эта твоя американская осведомленность разлетелась в пух и прах, потому что, я повторяю, она мне ужас как нравится.
      Она позволила ему обнять ее и вздохнула.
      – У тебя всегда находится объяснение, после которого я ощущаю себя глупой, занудной девчонкой.
      – Все дело в том, что ты очень много пребываешь в одиночестве, наедине со своими мыслями, тебя некому разубедить. Ты без конца ищешь какие-то скрытые мотивы там, где их нет и быть не может. Мне бы очень хотелось, чтобы ты снова занялась своей учебой.
      – Тому, что меня действительно интересует, они меня не научат. И тебе не следует противиться тому, чтобы я зналась с Рут. Она мне очень нравится. Вот у нее я смогу научиться очень многим полезным вещам.
      – Не думаю.
      Около пяти часов утра Энди осторожно встал с постели.
      – Можешь не становиться на цыпочки, я не сплю, – пробормотала Лили.
      – Ого! Значит сонное зелье доктора Энди Мендозы не действует. Придется удвоить или даже утроить дозу, а? – Он стоял на коленях перед кроватью и тихо целовал ее. – Понимаешь, мне что-то не спится. Дело в том, что мне предстоит сегодня ленч с моим литературным агентом. И это будет после того, как он встретится с одним издателем, который вроде бы заинтересовался моей книгой.
      – Энди, а ты ведь мне не сказал, что закончил ее!
      – А я и не закончил. Но Барри, мой агент, утверждает, что первые несколько глав настолько хороши, что он, вероятно, сможет заключить контракт. Не знаю, как там все будет.
      Выходит, до этого момента она не знала, что у него есть литагент. Значит, еще одна тайна и Энди вовсе не такой уж неоперившийся птенец в этих делах, как она себе представляла.
      – И ты очень расстроишься, если издатель откажется?
      – Разумеется, расстроюсь. Потом приду в себя и продолжу свою работу, а Барри, тем временем, будет подыскивать другого издателя. Могу я сварить себе яйцо перед уходом? Мне очень хочется есть. По-видимому, это все нервы.
      – Сейчас спустимся вниз и оба съедим ранний завтрак.
      Энди запротестовал, но как-то вяло. В предрассветной мгле они отправились на кухню, и Лили сварила два яйца «в мешочке», поджарила бекон с тостами, заварила кофе. Все это в мгновение ока было проглочено Энди.
      – Позвони мне после того, как ленч закончится. Позвонишь?
      – Позвоню. Так что предстоит либо праздник, либо оплакивание.
      Но телефонный звонок раздался значительно раньше, в одиннадцать.
      – Барри позвонил мне и сообщил, что издательство готово подписать контракт со мной. Они его уже составляют, – объявил Энди. – В его голосе явственно слышались торжествующие нотки. – Мне еще ничего неизвестно о конкретных сроках, но меня это не особенно волнует, честно говоря.
      – Ой, дорогой, это ведь очень здорово! Я так счастлива за тебя! – Это «дорогой» вырвалось у нее само собой, незаметно, его восхищение передалось и ей.
      Энди обычно избегал этого обращения, он не шел дальше ни к чему не обязывающего словечка «милочка» или «милая». Оно и действительно было для нее пустым звуком, ибо даже хозяин бакалейной лавки обращался к ней «милочка». Но побыть раз «дорогим» вроде не вызывало у него приступов раздражения.
      – И я тоже за себя счастлив. И хочу тебя пригласить отпраздновать это. Давай, приходи к нам на ленч. Барри уже очень давно желает с тобой познакомиться.
      Мысль о том, что она стала предметом обсуждения двух мужчин, один из которых ей незнаком, была неожиданно приятной.
      – С удовольствием. Но я не знаю, может получиться так, что мое присутствие окажется некстати.
      – Разумеется, кстати. Это гриль-бар в ресторане «Дорчестер». Ни больше, ни меньше. Вот, если бы издатель нас прокинул, пришлось бы довольствоваться рыбой с картошкой. Надевай что-нибудь немыслимое и приезжай.
      – Да нет у меня ничего немыслимого, что я могла бы надеть.
      В Лондоне она так и не сумела ничего купить из одежды. И тут Лили вспомнила о Рут Оуэнс и ее шикарном бело-красном одеянии.
      – Боюсь, что я разочарую тебя, поэтому мне, наверное, не стоит приходить.
      – Что за абсурд? Надень то вязаное платье, ну, синеватое, которое мне нравится.
      – Оно слишком облегающее.
      – Ха-ха, вот поэтому-то оно мне и нравится. И Барри понравится, я уверен. Значит, в двенадцать сорок пять в вестибюле «Дорчестера».
      Повесив трубку, Лили, недолго думая, набрала номер Рут Оуэнс.
      – Это Лили Крамер. Прошу прощения за мою навязчивость но у меня сложности.
      – Привет, Лили. Я это не считаю навязчивостью. Наоборот, я еще валяюсь в постели и кисну со скуки, так что вы позвонили весьма кстати. Что там у вас за сложности?
      – Меня интересует, что можно надеть на официальный ленч в «Дорчестере»?
      – Вы идете в ресторан или в гриль-бар?
      – В гриль-бар. – Только сейчас Лили поняла, что и это тоже важно.
      – Тем лучше. Там вы сможете появиться в чем угодно. Даже в брюках.
      Лили молчала. Она понимала, что под брюками Рут имела в виду не ее штанищи, а брючный костюм.
      – Чувствую, что не успокоила вас, – нарушила молчание Рут, когда оно стало затягиваться. – Кажется, вас мучат мысли о том, что вы не располагаете ничем, что смогло бы показаться вам действительно подходящим для «Дорчестера». С другой стороны, не пойти вы не можете.
      – Все совершенно правильно. Как в пункте первом, так и во втором.
      – М-м-м, значит так. Постараюсь вам помочь. Оставайтесь дома, я буду у вас примерно через полчаса. Когда ваш ленч?
      – Без четверти час.
      – Отлично. Время еще есть. К тому же, вам не мешает слегка припоздниться. Это сейчас можно.
      Вскоре прибыла Рут. Она была в джинсах, грубых ботинках и свитере. Никакой косметики, короткие волосы казались или были взъерошенными. В руках у нее был небольшой саквояж. Лили только что вымыла голову и сидела с феном в руках.
      – Послушайте, Лили. – У вас просто сказочные волосы.
      – Я это знаю. Но больше ничего сказочного. Стало быть, итого: прекрасные волосы и ничего более.
      Отступив на шаг, Рут изучала ее.
      – Не совсем так. Огромные глаза. Да и пухлые щечки очень вам к лицу.
      – Зато все остальное пухленькое – не очень.
      – Не знаю. Не уверена. Конечно, сейчас не в моде быть пухленькой, но вы ведь не толстуха. И Энди Мендоза это по душе, не так ли? Это с ним вы отправляетесь на ленч?
      – Да, с ним. И с его агентом. Это небольшое празднество. Энди продает свою повесть.
      – Правда? Интересно, что скажет его семейка по этому поводу!
      Лили сразу же пожалела о своих словах.
      – Боже мой! Это, наверное, пока секрет. Он будет на меня страшно злиться за то, что вам сказала. Не говорите ему ничего, ладно?
      Рут пожала плечами.
      – Мне только и остается, что обсуждать дела Мендоза. Ладно, давайте-ка, показывайте мне ваши одежды. Посмотрим, что можно сделать. Я кое-что принесла с собой, что поможет вам выйти из положения.
      Ее мнение совпало с мнением Энди относительно аквамаринового вязаного платья.
      – Да, это именно то, что нужно. Дайте я на вас в нем посмотрю. О, это то, что прописал доктор! Чуть длинновато, но, с другой стороны, кругом все только и твердят о том, что, дескать, этой весной мини выйдут из моды, и на их место придет нечто, что они называют макси. Боже, мне же весь свой гардероб менять придется. Кстати, этот цвет делает с вашими глазами чудеса. У вас есть подходящие туфли под это?
      – Только черные, – Лили достала их из шкафа. – Пальто мое цвета бургундского. Мне кажется, что я буду выглядеть простовато.
      Рут изучающе посмотрела на пальто.
      – Нет, это решительно не то. У меня есть кое-что получше. – Она открыла свой саквояж. – Большинство из того, что я имею, маловато для вас, но вот эта шубка должна подойти.
      Это была чернобурая лиса. Шубка доходила ей до середины бедер.
      – Это просто шикарно, но я не могу… Я ведь не имела в виду, что…
      – Знаете что, бросьте трепаться и надевайте ее поскорее.
      – Рут, я не могу. Это очень мило с вашей стороны, но ведь это меха, должно быть, она очень дорогая, и…
      – Но вы же ведь в ней не смоетесь от меня, надеюсь. И, извините, не облюете ее, перепив за ленчем. Какая разница? Что здесь такого? Ну, принесете ее, когда выберетесь ко мне в субботу. Зато выглядеть в ней сегодня вы будете фантастически.
      И действительно, Лили в ней выглядела фантастически: вязаное платье, высокие до колен ботфорты, пушистый мех шубки, высокий воротник которой выгодно обрамлял ее личико, темные, прямые волосы – все великолепно сочеталось. Лили не могла оторваться от зеркала, оглядывая себя, и улыбка не сходила с ее лица.
      – Мы чуть поторопились. Вам необходим макияж, – объявила Рут. – Снимайте шубку на минутку и займемся им.
      Рут забраковала бирюзовые тени, которыми обычно пользовалась Лили.
      – Тени должны быть серыми. Поищите, поищите, может быть и найдете.
      Лили, пошарив в аптечке ванной, нашла, что требовалось, и Рут принялась привычными решительными движениями наносить их на лицо Лили.
      – Теперь немножко помады и румян. У вас великолепная кожа. Боже мой, с ней ничего особенного не нужно делать, – Действовала Рут очень проворно и вскоре все было закончено.
      – Так. Теперь необходимо чуть оттенить вашу ямочку на подбородке. Немного ее усилить. Вот так. Отлично, это придает вам характер. Вот и все. Вы – неотразимы.
      Лили посмотрелась в зеркало. Ну, может быть, ей было далеко до того, чтобы быть неотразимой, но все равно хороша. Тени добавили голубизны ее глазам газели: они прекрасно отражали цвет платья. И впервые она смотрела на свой подбородок без чувства ущербности.
      – Вы действительно сказочно выглядите, – еще раз успокоила ее Рут, когда помогала надеть темную шубку. – О, уже двадцать минут первого. Давайте-ка отправляйтесь на свой ленч.
 
      Ирэн очень долго не могла ответить на письмо Лили. Эти дни слились в недели. Она не раз читала и перечитывала его, но так и не решалась сесть и написать ответ. Впопыхах нацарапанные строчки: «… Вероятно, тебя это не удивит, что я не теряю надежды найти кого-нибудь из Крамеров, втайне надеясь, что ты ошиблась, полагая, что никого из них в живых не осталось, но пока что никаких успехов на этом поприще не добилась. Я знаю, что ты терпеть не можешь расспросов на эту тему, но все же не можешь ли ты сказать мне, из какой части Англии был родом Гарри Крамер? Где он родился? И когда? И, если можешь, сообщи, где и когда произошла эта авария. Чтобы я могла начать поиски в нужном месте…»
      Каждую ночь, когда она сидела, уставившись в зеркало и пытаясь оживить прошлое, постоянно убеждая себя в том, что это уже прошлое и его не вернешь, у Ирэн это вызывало горестную, едва заметную усмешку. Виновата во всем она сама, и никто больше. Она сама отправила Лили туда и даже согласилась финансировать эту поездку. Но она была настолько выведена из себя переживаниями этой девочки, в сущности, еще ребенка, и настолько уверена в том, что ей было не под силу удержать Лили, что не решилась воспрепятствовать отъезду дочери.
      И вот теперь, после всех этих спокойных лет, разве могла она сейчас с полной уверенностью считать себя по-прежнему в безопасности? «Какая же ты дура, – сказала себе Ирэн! – Пришло время курочкам возвратиться на насест. Домой. Теперь детям придется иметь дело с грешками отцов». И она решила ничего не предпринимать.
      Одним вьюжным февральским днем в Филдинг пришло еще одно письмо от Лили. «Ты получила мое письмо, где я тебя просила рассказать мне об отце? – писала Лили. – Очень тебя прошу, ответь, пожалуйста, на мои вопросы. В моих поисках мне помогает один мой близкий друг. Я давно собиралась тебе о нем написать. Его зовут…»
      Ирэн не верила своим глазам. Она еще и еще раз перечитывала письмо. Слова превратились в маленьких злобных змеек. Эти змейки вползали в ее затуманенные слезами глаза и больно жалили. Не могло же это быть простым совпадением, стечением обстоятельств. Нет, это само небо мстило ей за ее прошлое.
      На следующее утро она сидела на кровати и приходила в себя после очередной бессонной ночи. И вынуждена была признаться себе в том, что одной ей с этим не справиться. Значит, пришло время нарушить все правила. Это и был тот самый крайний случай, которого подсознательно она ждала все эти годы.
      Ирэн поднялась, прошла в ванную, приняла душ, почистила зубы, подкрасилась и оделась. Все это проделывалось очень тщательно, будто речь шла о подготовке к какому-нибудь официальному рандеву. И когда она была готова, уселась на углу своей кровати, сняла телефонную трубку и набрала номер международной телефонистки, чтобы заказать разговор с Мадридом. Через несколько секунд она услышала голос, говоривший по-испански.
      – Да, я слушаю вас. Добрый вечер…
      Испанские слова немного испугали ее, ей даже не сразу удалось вспомнить и имя и те несколько фраз по-испански, которые она знала. Но на другом конце провода поняли, кто мог звонить.
      – Дорогая, это ты? Ну, конечно, это я, кто же еще это может быть, кроме меня. Что с тобой? Что тебя беспокоит?
      При этих словах у Ирэн непроизвольно вырвался вздох облегчения.
      – Слава Богу! Я надеялась, что ты ответишь сама. Если бы к телефону подошел он, то я не знаю, что…
      – Да нет, его сейчас здесь нет. Рассказывай мне, что произошло. – Женщина, находившаяся на другом конце света, говорила медленно, терпеливо, явно желая успокоить собеседницу.
      Ирэн произнесла эти страшные слова:
      – Лили разыскивает Гарри Крамера в Англии, – длинная пауза, потом, – понятно, я вообще-то ожидала от нее что-нибудь в этом духе. Она забросала меня письмами с просьбами рассказать о нем. Хочет знать, кто он, откуда, когда умер и так далее…
      – Понимаю, – сказала женщина. – Меня это не удивляет.
      Ирэн глубоко вздохнула.
      – Это еще не все, – она колебалась.
      – У нее появился какой-то друг, ухажер, как можно понять, хотя заявить мне об этом она не решилась…
      – Да, да, – женщина на другом конце провода была очень терпеливой.
      – Это сын лорда Уэстлейка. Его зовут Энди Мендоза.
      На другом конце провода как будто едва слышно ахнули: о, Боже мой!
      – Я в это поверить не могу. Это немыслимо. Что мне делать?
      – А что тебе делать? Не думаю, чтобы ты смогла что-то предпринять. Нет ничего такого, что бы ты отважилась рассказать ей об этом Гарри Крамере. Или же о Мендоза.
      – Да нет, не об этом, конечно нет. Но я в ужасе. Я ведь ее знаю. Она ни за что не откажется от своего намерения. Она чудовищно упряма, эта Лили. Ведь она будет искать, и, в конце концов, все узнает. А я если впаду в отчаянье, таких дел могу наделать, что…
      Женщине из Испании, вероятно, был очень хорошо известен характер Ирэн. Та никогда не могла самостоятельно выйти ни из одного кризиса. Это, можно сказать, и было причиной всех ее бед.
      – Подожди, дай подумать, – сказала она. И через несколько секунд, – я должна посмотреть, что я смогу здесь предпринять.
      – Да, да, – благодарно зашептала в трубку Ирэн. – Это было бы немного лучше. Если бы я только могла…
      – Хватит! – жестко произнесла собеседница Ирэн. – Хватит нервничать. Я могу. Я сделаю. Выбрось из головы эту историю.
      – Ты всегда была способна облегчить, что угодно, какую угодно проблему решить, – сказала Ирэн, – всегда. Я так тебе благодарна за это.
      Усмешка женщины долетела через тысячи миль до уха Ирэн, прижатого к телефонной трубке в Филдинге…
      – Да нет, это мне следует быть тебе благодарной. Выбрось все из головы, – повторила она. – Всего тебе наилучшего, дорогая, – нежно добавила она, – до свидания.
      Связь прервалась. Ирэн сидела какое-то время неподвижно, отдавшись своим нелегким мыслям. Потом встала и расправила складки дорогого, сшитого на заказ шерстяного платья. Выходя из спальни, она бросила беглый взгляд в зеркало. Да, на этом, уже довольно древнем фасаде стали появляться первые трещинки. Джинн почти выбрался из бутылки, но ей все же удастся запихнуть его обратно. Она снова была холодной и рассудительной женщиной, к которой снова вернулось ее обычное самообладание – прежней Ирэн Пэтуорт Крамер.

6