Серые глаза Ирэн сфокусировались теперь на ней, но в них не было и следа понимания того, кто был сейчас перед ней.
– Мать, – повторила Лили, пытаясь побороть панику, охватывавшую ее. – Ты разве не помнишь, как ты сказала, что до сих пор вспоминаешь Шарлотту?
– Шарлотта… – шептала Ирэн. – Шарлотта… – Лили опустилась на колени возле кресла, в котором сидела Ирэн, она схватила мать за руки, пытаясь отогреть ледяные ладони в своих. – Да, да, о Шарлотте Мендоза. Энди видел ее несколько дней назад. Он может тебе о ней рассказать.
– Шарлотта, – повторила Ирэн. – Шарлотта, – продолжала заунывно, без всяких эмоций бормотать она, – Шарлотта, Шарлотта… Это было взывание к неведомому Богу, хотя очень напоминало проклятье.
Лили попыталась сменить тактику. Слова вырывались из нее спонтанно, неожиданно для себя она поняла, что говорит сейчас то, что уже давно безуспешно пыталась сказать.
– Мать, я понимаю. Я все понимаю. И тебя, и Лой… Я не обвиняю ни тебя, ни ее в том, что произошло. Нечего об этом и думать. Понимаю, что ты всегда делала лишь то, что считала лучшим для меня.
Ирэн никак не восприняла и эти слова Лили. И та женщина, которая спустя секунду заговорила, была просто чужим человеком для Лили, незнакомкой, которую она никогда в своей жизни не видела.
– А ведь Шарлотта так и не узнала, куда я уехала, – шептала она. – Я так все рассчитала, так умно…
Фраза эта завершилась коротким смешком, хихиканьем сродни квохтанью, которое затем перешло в смех. Было ясно, что Ирэн не осознавала присутствия остальных. Она продолжала.
– Шарлотта всегда считала себя умнее всех. Но ей так и не удалось узнать о том, что я переменила имя и фамилию и отправилась в Америку. А потом она свихнулась и уж вообще ничего не соображала. – И снова этот безрадостный отрешенный смех. – Шарлотта рехнулась, – торжествующе объявила Ирэн. – Я знала, что это когда-нибудь произойдет и это произошло.
Было слышно, как Лой испустила вздох отчаянья.
– Не надо, перестань, – бормотала она. – Аманда, я прошу тебя.
Лой никогда не называла Ирэн этим именем, с самого детства. И когда Лили вдруг осознала, что перед ней, в этом доме, в этой комнате, сидела не ее мать, теперь это была другая женщина, с другим лицом. Аманда-Ирэн пребывала сейчас далеко и во времени, и в пространстве.
– Мать, – стараясь не обращать внимания на эту метаморфозу, умоляла Лили, – вернись, пожалуйста, не уходи. Ты мне нужна. He оставляй меня…
Внезапно Ирэн посмотрела на Лили уже другим взглядом. Казалось, в этих серых глазах, наконец, появилось отражение ее собеседницы.
– Ты нужна мне, мать, – повторяла Лили.
И теперь все заметили, что будто незримая пелена упала с лица, и все стало, как прежде.
– Конечно, я никуда не ухожу и не уйду, – устало отозвалась Ирэн.
– Лили, дорогая, ну что за глупости ты говоришь? – Теперь это уже был голос обычной Ирэн, ее матери.
Лили взяла ее за руку, и ее пальцы ощутили теплую плоть.
– Боже, ну и ну! – спохватилась Ирэн, заметив, что ее волосы в беспорядке. Вооружившись шпильками, она собрала их в обычный свой узел. – Так мы говорили о бедняжке Шарлотте? – Теперь она повернулась к Энди. – Лили сказала мне, что вы будто бы встречались с ней. Как она?
Энди вздохнул с облегчением, зашевелились и остальные. Чувствовалось, что напряжение этих последних минут спадает, в воздухе уже не ощущалось прежней наэлектризованности.
Лили поднялась с колен и вернулась в свое кресло.
– Расскажи, – обратилась она к Энди. – Расскажи о Шарлотте.
– Ты считаешь, что следует рассказать? – недоверчиво спросил он, быстро кивнув в сторону Ирэн.
– Да, считаю, – ответила Лили, посмотрев на мать и бросив взгляд на Питера и Лой. – Надо и с этим разделаться.
– Мне кажется, что Шарлотта по-своему счастлива, – начал Энди. – Почти все время она в состоянии непонимания, где она и что с ней. Она не ведает, что происходит. Конечно, сбивчивая речь, помутившийся разум, но она производит впечатление человека, в общем, довольного жизнью.
– Вы упоминали о том, что сейчас она находится в Уэстлейке? – спросила Ирэн.
Таким тоном вежливо осведомляются о том, как у подруги детства дела сейчас. Казалось, Ирэн и не подозревала о том, как она еще минуту назад шокировала всех присутствовавших. Сейчас это был обычный человек, проявивший обычное любопытство.
– Да, Шарлотта сейчас в Уэстлейке, – подтвердил Энди. – Марк сделал все от него зависящее, чтобы ей было хорошо и спокойно. Почти все время она проводит в своей комнате под присмотром слуг. По их словам, любое волнение ей во вред. Врачи называют это преждевременным старческим слабоумием. Началось это, когда ей еще не было и пятидесяти. И теперь ей не намного хуже. Она, видимо, вышла на какой-то более или менее постоянный уровень.
– А ваш брат знал о том, что вы желали с ней побеседовать? – спросила Лой.
– Я с ним не встречался. Марк вместе с Мануэлем и моей кузиной Сьюзен находились в Лондоне. Может быть вам известно, что он любит иногда походить по лондонским театрам и магазинам?
– Да, знаю за ним такую слабость. Мануэль всегда обожал Англию. – На лице Лой появилась едва заметная улыбка.
– Я, не заезжая в Лондон, отправился прямо в Уэстлейк, – продолжал Энди. – И когда приехал туда, договорился с одной сиделкой, чтобы она позволила мне встретиться и побеседовать с Шарлоттой в саду.
Он встал и подошел к окну. Некоторое время Энди стоял молча, глядя на улицу и повернувшись спиной ко всем. Затем продолжил.
– Мне Шарлотта показалась человеком счастливым. Она была рада мне, хотя я сомневаюсь, чтобы она понимала, с кем говорит. Мне кажется, ей просто интересно было поболтать с кем-нибудь, кроме надоевших сиделок. Говорила она без умолку. И могу сказать, что большинство из того, что мне довелось услышать, были вполне разумные вещи. Пока не…
Энди сделал паузу и обвел взглядом остальных сидящих. Все три женщины с любопытством ждали, когда он продолжит. Лишь Питер казался раздраженным и даже злым. Энди взглянул на Лили.
– Дальше, – настаивала она. – Чего уж? Джинна выпустили из бутылки и обратно его не загнать.
– Хорошо. Так вот, как я уже говорил, мы с ней болтали. Я показал Шарлотте фотографию, которая была сделана в Малаге в тридцать девятом году. Сначала я думал, она не узнает это фото, но она, взглянув на него рассмеялась: – Это нас сняли, когда Аманда и я решили сбежать… – пояснила она.
– Я спросил ее, почему девушка на фотографии не похожа на Аманду, – продолжал Энди, не сводя взгляда с Ирэн. – Она сперва не хотела отвечать на этот вопрос, но потом, когда я уж надежду потерял и считал, что она давно забыла обо всем, Шарлотта вдруг прошептала мне: «Она сделала пластическую операцию. Вот именно поэтому она сумела стать Лойолой Перес. Но ты никому не должен говорить об этом – это тайна».
Передавая содержание этой беседы с Шарлоттой, Энди невольно стал передразнивать, имитировать ее мимику и интонацию, и это у него получалось пугающе похоже.
– В ней как бы живут два человека, – добавил он. – И никогда нельзя знать точно, какая Шарлотта предстанет перед тобой.
– Как жаль… – произнесла Лили после долгого молчания. – Как это печально…
– Шарлотта заплатила за все свои грехи, – произнесла Ирэн, поднося к сухим глазам маленький кружевной платочек, который она извлекла из стоявшей подле ее ног на полу сумочки.
Лили отметила, что и этот жест принадлежал той Ирэн, с которой она привыкла иметь дело, которую она знала всю жизнь. Теперь никакой Аманды уже не было, а была только Ирэн.
– Мы все заплатили за наши грехи, – тихо произнесла Лой.
Питер склонился к Лой.
– Пойдем. Ты очень устала. Мы так много наговорили, что больше сказать нечего.
– И еще одно, – добавила Лой. – К первоначальной цели этой встречи, – она посмотрела на Энди. – Все эти годы вы стремились разгадать эту загадку и теперь разгадали. Теперь вы знаете все. И что, вы собираетесь написать об этом?
Энди достал из кармана трубку и принялся набивать ее табаком.
– Ну, что касается книги, я поступлю так, как скажет Лили. Я не понимаю, как вы обе умудряетесь предположить, что я могу поступить как-нибудь по-другому. Что же до остального – да, я теперь знаю «кто есть кто» – его взгляд задержался на Лой… – Но вот только не знаю «что есть что». Ведь всегда и везде, где бы ни были Мендоза, всегда существовали какие-то глубинные течения, невидимые глазу.
Лой внимательно посмотрела на него и всем своим видом дала понять, что принимает его слова к сведению и не сомневается в их правдивости, а затем поднялась. Тут же встал Питер, а за ним и Ирэн.
Мысль о том, что ее матери предстоит провести ночь в гостиничном номере, угнетала ее.
– Оставайся здесь, – предложила она. – Послушай меня. Не стоит тебе сейчас оставаться одной.
Ирэн огляделась.
– У тебя очень мило, дорогая, но боюсь, здесь маловато места.
– Зато у меня достаточно, – вмешалась Лой. – Не надо быть упрямой, Ирэн. Оставайся у меня.
Наверное привычки, формировавшиеся годами, заставили Ирэн отказываться от предложения. Но ее голос выдавал ее истинные желания, и она все-таки отважилась на вопрос:
– Ты так считаешь? Не знаю, стоит ли?
Лой вздохнула.
– Скрывать больше нечего, Ирэн. И не от кого. Так что ты вполне можешь оставаться у меня.
– Хорошо. Я с удовольствием останусь у тебя, если ты так хочешь.
Было уже за полночь, когда Лили закрыла дверь за Ирэн, Лой и Питером. После этого она направилась в кухню, подобрать с пола осколки разбитого чайника.
Некоторое время Энди стоял и смотрел, как она занималась этим. Он не знал, что спросить и что сказать, едва только они остались вдвоем. Потом он взял у нее из рук совок и метелку.
– Дай я уберу.
Лили слабо протестовала, но отдала ему все и прислонилась к стене. Он увидел, что она снова плачет.
– Не стоит этот Диего твоих слез, – со злостью сказал он.
Лили вытерла слезы.
– Ты прав… – произнесла она дрожащим голосом, но чувствовалось, что она приходит в себя, становится прежней собранной и твердой Лили. – Дьявол с ним… Ничего, проживу как-нибудь и без отца, как жила прежде. Сейчас он мне уже не нужен.
Вернувшись в комнату, она стала наводить там порядок. Некоторое время они не говорили с Энди. Потом он вернулся из кухни и вопросительно посмотрел на нее.
– Ты что, на самом деле считаешь, что Диего не нужен тебе?
– Какой в этом смысл? – вопросом на вопрос ответила Лили, делая отчаянные попытки говорить тверже и решительнее. – Хотя, впрочем, смысл есть, – подумав, сказала она. – Во всяком случае, для меня. Дело в том, что я хочу знать.
– Что же ты хочешь знать?
Она не ответила, он шагнул к ней и положил руки на ее плечи.
– Скажи мне, Лили, – стал он умолять ее. – Скажи мне и себе. Что ты хочешь знать?
– Кто я есть! – выкрикнула она ему в лицо сквозь подступившие слезы. – Откуда я?! Не хочу я быть просто куском… Словом, чем-то таким, что выбрасывают за ненадобностью. Как этот чертов разбитый чайник.
– Тебя никто не собирается выбрасывать. Это просто безумная мысль, – он сжал ее лицо в ладонях и заглянул ей в глаза. – Ты – женщина, которую я люблю. Ты – Лили…
– То, что ты меня любишь – это чудо, поверь… – прошептала она. – Но и это еще не все. Этого мало.
Руки Энди повисли.
– Ага, меня решили поставить на место.
– Не говори так! Нет! Это не так. Ты мне нужен. Но это другое, – она вскочила и стала расхаживать по комнате.
– Это какое-то безумие, – продолжала она, меряя шагами гостиную. – Все так запутано, сложно. Боже, когда я только из всего этого выберусь. Энди, скажи мне! Где я смогу найти саму себя? Ведь все отрезано, отрублено. Одно за другим, все, что казалось вечным и незыблемым, разлетается в пух и прах. – Она уже почти кричала, голос ее срывался.
– Сначала это был мой дом, в утешение ты сказал тогда мне, что это, мол, всего лишь груда кирпича и раствор, в действительности не стоившие того, чтобы из-за них так убиваться, и я пыталась поверить тебе. Но теперь у меня такое чувство, что меня просто вырвали с корнем и бросили на землю.
Энди обнял ее, потом взял ее на руки, прижал к себе и долго не отпускал. Перед его глазами вспыхивали отдельные картины прошлого, он размышлял о том, что место во вселенной для него и для Лили создавалось веками их предками, людьми с самыми разными судьбами, в которых переплелись зло и добро. Он всегда протестовал против тех схем и стандартов, которые ему навязывались кланом, но понимал, что они не могли не оставить на нем своего отпечатка, своей зловещей отметины. Нравилось ему это или нет, он был и оставался Мендозой. И она тоже, как выяснилось…
Он отнес ее в спальню, положил на кровать. Лили свернулась калачиком, но Энди не собирался уходить. Он прилег рядом, и стал тихонько бормотать ей на ухо ее имя, гладил ее чудесные волосы, ласкал спину, целовал бархатную кожу ее шеи. Потом, убедившись, что Лили заснула, тихонько встал и долго искал в шкафу одеяло, чтобы укрыться.
Энди проснулся от ощущения, что он в постели один и долго не мог понять, сколько времени.
– Лили! – позвал он в темноте. – Где ты?
И тут же услышал, как она закрывала дверь в ванную и через мгновение была уже рядом, пахнущая мылом и цитрусовыми, на ней был коротенький пеньюар.
– Я просто решила раздеться и принять ванну, – пробормотала она. – Извини, что разбудила тебя.
– Хорошо, что разбудила, – он привлек ее к себе и снова принялся гладить ее влажные волосы.
На ощупь они казались попавшим под весенний ливень шелком.
– Ну как, лучше тебе сейчас? – спросил он.
– Немного. Во всяком случае, волнуюсь уже не так. Но мне не дают покоя мысли о матери. Я имею в виду Ирэн.
– Я понимаю, когда ты имеешь в виду…
– Думаешь, у нее все будет хорошо? Думаешь, все как прежде? Что ей удастся войти в свою привычную роль?
– Нет, я так не думаю. Мне кажется именно из-за тебя у нее и случился этот надлом. А что касается умения поддерживать эту личину и дальше, то у нее великий в этом опыт. И, судя по тому, что ты мне о ней рассказывала, ей доселе удавалось не идти на поводу у своих эмоций. Вот только сегодня вечером это было трудно, ох как трудно! Она не выдержала и сломалась. Но, надо думать, этого больше не произойдет.
Лили ближе прижалась к нему, ощущая это такое знакомое, такое любимое тело, каждый изгиб которого она знала наизусть.
– Энди, я все думаю, поскольку я настоящая Мендоза, то мы с тобой теперь кузен и кузина.
– Но ты ведь не собираешься делать из этого трагедию, надеюсь? Я должен проверить все эти генеалогические тонкости. Седьмая вода на киселе, вот мы кто. Это ничего не решает.
– Разумеется, не решает… – она оперлась на локоть, чтобы видеть его лицо.
В комнату, через незанавешенное окно, уже пробиралась предрассветная мгла.
– Энди, я хочу с ними познакомиться.
– С кем?
– С Мендоза.
– Ты имеешь в виду Диего? – осторожно спросил он.
Вот этого он по-настоящему страшился. Он боялся, что Лили захочет встретиться с Диего, а тот в резкой форме откажется. Чтобы этого не произошло, он готов был душу заложить дьяволу.
– Вероятно и это, но это потом, – призналась Лили. – Сейчас я имею в виду английских Мендоза.
– Я так и подумал, – сказал он. – Я всегда был против этого, вследствие моего особого отношения к моей семье. Но теперь это и твоя семья. Так что, ты ни в коем случае не дерево, вырванное с корнем, как ты утверждаешь. В действительности у тебя, дорогая моя, корни очень крепкие. И у тебя, и у меня.
– Я должна увидеться с ними, – повторила Лили. – Во всяком случае, познакомиться хотя бы с представителями одной ветви этого дерева.
– Хорошо, – согласился он. – Наверное, так и надо.
Лили, закусив губу, немного подумала, затем сняла телефонную трубку и стала нажимать на кнопку номеронабирателя.
– Это я, Питер, – сказала она в трубку, спустя несколько секунд. – Нет, нет, все в порядке… Послушай, я действительно не желаю знать, как она себя чувствует… Я не по этому поводу. Только хочу спросить, выдержишь ли ты без меня одну неделю?
Лили посмотрела на Энди. Он поднял вверх два пальца.
– Питер, послушай, это вероятно может продлиться и две недели, а не одну… Хорошо, я это сделаю.
Повесив трубку, Лили сказала, что он хочет, чтобы она написала ему впрок две статьи.
– Через пару дней я смогу их закончить, если ты поможешь мне их облечь в форму, годную для публикования.
– Конечно, что за вопрос, мне это только в радость. А когда твое очередное шоу?
– С этим дело обстоит не так серьезно, – быстро проговорила Лили, набирая еще один номер. – Дэн Керри что-нибудь да смонтирует из моих предыдущих. Знаешь, сейчас сезон отпусков, кто в Лондоне станет всматриваться в экран, сам посуди?
23
Лондон, Уэстлейк, Нью-Йорк, 1981 год.
В аэропорту Хитроу Энди и Лили проходили въездной паспортный контроль раздельно: британские подданные и континентальные европейцы выстраивались в очередь справа, а все остальные, к числу которых относился и Энди – шли прямо. Они встретились при получении багажа, который тут же был препоручен носильщику, и, выйдя из здания аэровокзала, окунулись в прохладное и волглое раннее июльское утро.
Энди позаботился о том, чтобы один из служащих гаража, в котором Энди держал свою машину, пригнал ее в аэропорт. Лили была почти уверена, что это будет старенький «Моррис Оксфорд», но нынче Энди уже разъезжал на огромном «Бентли». «Бентли» был надраен так, что Лили могла видеть свое отражение в бездонных синих глубинах каждого квадратного дюйма вылизанной поверхности.
– Чуть великоват, ты не находишь? – сконфуженно улыбаясь спросил Энди. – Я приобрел его после развода с Фионой, для того, чтобы как-то успокоить себя после всех этих передряг и как-то возвыситься в собственных глазах, потому что тогда я чувствовал себя ослом. Не понимаю, как я мог безошибочно выбрать абсолютно не тот тип женщины.
В течение всех этих четырех дней, прошедших с их встречи на квартире Лили в Нью-Йорке, она казалась ему отсутствующей, ее мысли витали где-то далеко-далеко. Энди рад бы был поверить в то, что эта причина озабоченности Лили, заключается лишь в работе, которая замерла на две недели. Но он отлично знал, что это не так.
Было без нескольких минут десять, когда они, выехав из аэропорта, сразу окунулись в самую гущу движения, а ближе к полудню тяжелый автомобиль несся на север сквозь индустриальное сердце Британии. Несколько раз Энди порывался остановиться перекусить, но Лили упрямо качала головой, и они ехали дальше. Часам к двум дня пейзажи стали более спокойными, умиротворяющими. Картина за окном уже не была столь прозаичной и меркантильной. Мало-помалу стали появляться даже щиты, возвещавшие о том, что они приближаются к Озерному краю – месту великолепного отдыха.
В пятом часу они прибыли в Грэсмир, эту деревеньку, казалось, предназначенную лишь для натурных съемок фильмов о викторианской Англии: каменные домики, старомодные пабы. Деревня располагалась на берегу Грэсмир-Лэйк, озера, которое поблескивало вдали в дымке пасмурного дня. Лили никак не могла заставить себя почувствовать туристкой и пережить туристические эмоции, но из кожи вон лезла, чтобы угодить Энди. Он предпринял несколько попыток показать ей местные достопримечательности, но заметив ее вымученные восторги, решил умолкнуть – их путешествие вообще отличалось тем, что они разговаривали мало. Энди и Лили ехали через город, стараясь держать курс параллельно берегу озера, затем Энди свернул на грязную дорогу. Лили успела заметить указатель с надписью «Динмэйл Рэйз».
– Это очень высокая скала, одна из самых высоких здесь, – объяснил Энди. – Это тоже местная достопримечательность.
У указателя Энди довольно резко свернул на еще более узкую дорожку и теперь ехал медленнее.
Через некоторое время показалась длинная каменная стена и они, наконец, остановились у больших фигурных железных ворот, распахнутых настежь. Тут же стоял маленький домик привратника, но он казался необитаемым. Энди въехал через ворота, затем остановился.
– Наверное лучше все же закрыть их, их оставили открытыми специально для нас.
Он уже поставил одну ногу на землю, чтобы выйти из машины, как из-за берез вышел пожилой человек в рабочих штанах и грубошерстной блузе и направился к ним.
– Не утруждайте себя, мистер Эндрью, – крикнул мужчина. – Я сам этим займусь. Извините, что отлучился и не заметил вас. Вчера щенилась Флосси, у нее шестеро деток и ей сегодня не по себе. И я решил троих отнести домой, чтобы Элис за ними присмотрела.
Он подошел к машине и раскрыл сетку. Внутри лежали три коричнево-желтоватых меховых шарика. Щенки были еще, конечно, слепыми и их несуразно большие уши казались прилепленными к головкам.
Энди повернулся к Лили.
– Это Джэйсон Дюрант, наш егерь. Флосси – спаниэль. – Он ласково дотронулся пальцем до щенков. – Их прапрабабушка была когда-то моим щенком, когда я и сам был таковым… – сказал он предварительно объяснив, что Лили его подруга из Америки.
И через несколько секунд они уже снова катили дальше, оставив Дюранта позади.
Это скорее походило не на въезд, а на вполне нормальную настоящую дорогу, покрытую асфальтом, которая находилась в прекрасном состоянии. По обеим сторонам ее росли березы, дубы и ореховые деревья.
– В основном, здесь на территории владений смешанные леса, – комментировал Энди. Он не оставлял попыток как-то отвлечь Лили, снять напряжение. – Сейчас предпочитают высаживать хвойные деревья, они не так быстро разрастаются. Марк предпринял титанические усилия, чтобы спасти наши вязы. Не помогло. Но он сумел кое-что посадить и…
Молчание Лили нависло над ними грозовой тучей.
– Кажется, тебя не очень-то волнуют прелести флоры или фауны, не так ли? – спросил он.
– Во всяком случае, не сейчас, – призналась она. – Извини, но…
– Не нужно извиняться, я и так все прекрасно понимаю.
Лили коснулась его руки в знак благодарности и откинулась на спинку сиденья.
– Ничего не могу с собой поделать, – пробормотала она. – Все это вокруг, как и вообще теперешняя ситуация кажется мне чем-то нереальным. И даже ты на фоне этого пейзажа нереальный. Мне кажется, я здесь утрачиваю связь с реальностью…
– Предоставь это времени, дорогая. – Он подумал, может ему следовало бы каким-то образом подготовить ее к встрече с этой роскошью, с дворцом, к которому они сейчас приближались.
Но тут же ему пришло в голову, что это ведь не кто-нибудь, а Лили Крамер, чьей специальностью и были дома, особняки. Это был ее хлеб. Кроме того, им пришлось уже однажды, много лет назад, совершить экскурсию в одно из бывших поместий.
Будто читая на расстоянии его мысли, Лили спросила:
– Этот дом в тюдоровском стиле, если не ошибаюсь? Я помню, ты как-то мне говорил об этом.
– Да, он был построен в 1507 году, за два года до коронации Генриха VIII, и в течение целого столетия здесь никто не жил, пока Джо Мендоза не приобрел его в 1825 году – за бесценок.
От ворот они ехали уже добрых пять минут.
– Когда же мы, наконец, приедем? – недоумевала Лили. – Никогда прежде не приходилось бывать в таких удаленных от въезда имениях.
– Теперь уже недалеко. Вон, посмотри туда, – Энди показал налево. – Там над деревьями уже виднеется крыша.
Лили посмотрела туда, куда он указал, и тоже заметила кучу башен и башенок на фоне свинцово-серого неба. Подобно вечным стражам они поднимались из сетки тумана, висевшей в воздухе.
* * *
Энди открыл незапертую дверь и ввел Лили в пустынный вестибюль. Причудливой формы роза под потолком и симметрично расположенная по обеим сторонам помещения грациозно изгибавшаяся лестница гостеприимно раскрыла им свои объятия.
Им навстречу, широко улыбаясь, вышла пожилая женщина в черном платье и белом переднике.
– Добрый день сеньор Эндрью. Рада снова видеть вас так скоро, если я могу так выразиться. Мне передали, что вы должны приехать. Вся семья в оранжерее, сэр. И у меня для вас есть еще и вот это. Было сказано передать это вам, как только вы приедете.
– Благодарю вас, Имельда, – Энди взял у служанки записку и быстро прочел ее.
– Это от кузины Сьюзен. – Его голос гулким эхом отдался в огромном до бесконечности помещении. – Они вместе с Мануэлем приехали сюда утром из Лондона. Марк передал ей, что мы должны приехать.
Закончив читать, он взглянул на часы, а потом и на Лили. Она уставилась на витиеватые украшения стен.
– Сейчас все пьют чай. Мы можем отправиться к ним, если хочешь. Но Сьюзен пишет, что они не разобидятся на нас, если мы не придем к чаю и рекомендует нам занять покои Ротшильда.
– Звучит это весьма солидно, – сказала Лили.
– Так что мы будем делать? Ворвемся к ним и внесем сумятицу в этот чисто английский святой ритуал пятичасового чаепития в оранжерее? Я думаю, не стоит. Лучше подняться наверх и хоть немного отдохнуть. Времени у нас достаточно.
– Вероятно, так будет лучше – прошептала Лили.
– Вот и отлично. – Он повернулся к служанке. – Лучше мы прошмыгнем наверх и переоденемся, прежде чем поздороваться. А покой Ротшильда готов?
– Конечно, мистер Эндрью. Я сейчас скажу Фрэнку отнести туда ваши чемоданы.
Энди отдал ей ключи от машины, потом, взяв Лили за руку, повел вверх по лестнице.
Покои состояли из двух спален, гостиной и огромной ванной комнаты. Лили остановилась в коридоре, привлеченная необычными панелями красного дерева, которыми были облицованы стены, и охотничьими сценками, в изобилии висевшими на них. Мебель была старинная, позолоченная. Помещение поражало своей величиной.
– Я спокойненько могла поместить сюда всю свою квартиру, – изумленно заключила Лили, подойдя поближе, чтобы как следует рассмотреть массивные медные краны ванной в виде дельфинов с выгравированными на каждом из них буквами R.
– Этот покой был специально перестроен для барона де Ротшильда, когда он гостил здесь в 1870 году, – объяснил Энди. – Это был друг семьи.
– Могу себе представить, – Лили провела пальцем по надраенному до блеска хвосту дельфина и добавила:
– Мой дом в Филдинге был построен в 1870 году. Это был год, когда поженились Аманда и Сэм.
Он слышал ее будто издалека. Ему вспомнилось, как она выглядела тогда в Нью-Йорке в ту ночь, перед отлетом сюда. Уже тогда она показалась ему настолько отстраненной, настолько далекой и незнакомой, что ему почудилось, что это лишь какой-то одушевленный манекен в образе Лили, биоробот.
– Послушай, – обратился он к ней. – Может быть, тебе хотелось бы иметь свою собственную спальню? Здесь ведь их две. Я могу понять, если ты пожелаешь, побыть одна.
– Как тогда, когда мы ночевали в Грейт Баррингтоне? – спросила она. – В тот день, когда я узнала, что мой дом снесли?
– Лили…
Внезапно она повернулась к нему и, обняв его изо всех сил, не дала ему договорить.
– Энди, что со мной происходит? Я уже больше не знаю, кто я есть на самом деле.
– Зато я знаю это, – ответил он, не выпуская ее из объятий и мысленно благодаря судьбу за то, что плотину наконец прорвало и одновременно страшась, что этот неистовый поток унесет Лили прочь.
Единственное, что он мог, так это повторить уже им сказанное. Он не умел лгать во спасение.
– Ты моя несравненная любовь. Ты единственная женщина, которую я по-настоящему хотел и хочу. Не надо исключать из всего этого меня. Я не хочу, дорогая моя, милая моя Лили, чтобы ты замыкалась в каком-то обособленном мире, где не было бы места для меня.
– Я не исключаю тебя, – шептала она. – Я этого тоже не хочу.
Она чуть отстранилась от него, чтобы видеть его лицо и с любовью смотрела на эти угловатые черты, такие знакомые ей, и легонько прикоснулась пальцем к его подбородку.
– Эндрью Мендоза. Я тебя люблю… – тихо сказала она.
Это было невероятным, но за все эти долгие годы, которые отделяли ее от момента, когда она впервые осознала это как непреложный факт, слова эти вырвались из ее уст первый раз. В те далекие времена она не отваживалась облечь в словесную форму свои мысли и желания, потому что знала – он не хотел ее тогда. И много позже, когда он вернулся в ее жизнь, и тогда она не была полностью уверена в том, что он ее действительно хочет. Теперь же эти слова казались ей той единственной вселенной, в которой она была способна жить полноценной жизнью.
– Я ведь так ужасно тебя люблю, – дерзко сказала она. – Это то, в чем я абсолютно уверена.
Сказав эти слова, Лили крепко прижалась лицом к его груди. Она ощутила запах его рубашки, он отдавал прачечной, едва уловимый специфический дух его твидовой спортивной куртки, чуть влажный аромат его тела, отдававший мускусом и чуть потом, потому что ни он, ни она еще не успели принять душ после их долгой поездки, продолжавшейся двадцать четыре часа. Она еще сильнее прижалась к нему, стремясь соединиться с ним, раствориться в нем, проникнуть в его плоть и стать ею, ощутить его, ее единственного мужчину, слившись с ним воедино.
– Скажи мне, что ты хочешь выйти за меня замуж, – умолял Эндрью, шепча ей эти слова прямо в волосы. – К чертям все прошлое, к дьяволу его призраки. Мы так долго ждали, Лили, дорогая. Мы прошли через столько неправильных решений, сделали столько неверных шагов.
Лили смотрела на него, в его тигриные глаза, скрытые за толстыми стеклами очков и излучавшие столько любви, и в ней росло чувство уверенности в том, что эти глаза ей больше никогда не солгут, что они не способны лгать.
– Да! – произнесла она. – Да!..
Энди прижался губами к ее губам. Казалось, этот поцелуй не кончится никогда. Он не может никогда кончиться, он будет длиться вечность, ровно столько, сколько будет существовать их любовь и их мир. Он нежно взял ее на руки и осторожно положил на огромную кровать с пологом. Через раскрытые окна в комнату проникал влажный воздух, приносивший с собой аромат роз.