Диего настаивал на том, что Ирэне следует ехать в Кордову. И так уже достаточно людей втянуто в это дело. По крайней мере, от этого сумасшедшего дома в Андалузии тебя следует держать в стороне. Моя семья патологически гостеприимна: во Дворце, когда ни приедешь всегда полно разного люда. Этот венесуэлец, две наших беженки, Шарлотта и Аманда, то есть, теперь она уже Луиза, и Бог знает, кто еще. Да, кстати, скоро Луиза сможет приехать сюда повидаться с тобой. Вместе со своей Шарлоттой…
И они действительно приехали, и всех трех женщин Диего разместил в удобной пустовавшей квартире, где имелось три спальни. Квартира эта была собственностью компании Мендоза. Из трех спален одна была занята ею самой, в другой жили Аманда-Луиза и Шарлотта, но Диего, казалось, не заметил этого обстоятельства. Похоже, Диего и сам не знал, сколько в этой квартире комнат.
Через несколько дней это сидение взаперти наскучило Ирэн. Почему, она и сама этого не понимала, но скучать скучала. Эту скуку развеял своим визитом Диего, который решил зайти и справиться, как дела.
– Ты выглядишь невеселой, Ирэн.
– Да нет, ничего. Может только немного растревоженной.
– У меня есть одно чудное местечко в горах к северо-западу отсюда. Оно называется Санто Доминго де ла Крус. Это одна очень милая деревенька, кусочек самой настоящей Испании, чудом сохранившийся кусочек. Тебе не хотелось бы там побывать?
– Ой, как любезно с твоей стороны, Диего! Очень хотелось бы…
Каждый из них понимал, к чему шло. Оба уже давно неясно сознавали, что их влечет друг к другу, но никто не решался признаться об этом ни себе, ни другому. А теперь эти силы притяжения стали настолько ощутимыми, что даже казались зримыми.
– Я не стремлюсь здесь к какой-то особой изысканности, – говорил Диего, вводя ее в маленький охотничий домик. – Здесь живет одна женщина, которая присматривает за домом и заботится обо мне, когда я здесь и когда меня нет. Но она нам не помешает.
Ирэн повернулась к нему. На ней была светлая хлопчатобумажная юбка и такого же цвета блуза. Туфли ее были белого цвета, белыми же были и перчатки, с шеи спускался розовый шарф из шифона, которым она обвязала голову, когда они ехали в машине.
– Понимаю… – довольно мрачно констатировала она. – Ну, а поскольку мы здесь одни, я бы очень хотела, чтобы мы любили друг друга, Диего…
– Я тоже этого хочу, дорогая.
Взяв ее руку в свою, он повел ее в спальню, окна которой выходили в патио, внутренний дворик, и в которой стояла высоченная кровать, на ней громоздилось множество пуховых перин и подушек. Обычная скованность Ирэн исчезла, когда она оказалась наедине с Диего. Она спокойно сняла с себя всю одежду, и то, что он при этом смотрел на нее, не только не вызывало никакого стыда, а наоборот, приводило ее в какое-то особое восхищенное состояние.
– Я у тебя не первый, как я понимаю?
– Нет, не первый…
– Но ты не была замужем?
– Нет, я никогда не была замужем. Это тебя расстроило, Диего? Ты же не считаешь, что я распутная женщина?
– Я считаю, что ты самая замечательная из всех женщин. И не могу понять, почему я так считаю.
– Может быть, хватит разговоров?
Он согласился с этим и оба легли на постель с необъятными перинами и долгие часы предавались любви. Сначала они набросились друг на друга, словно это была их первая и последняя встреча, потом, успокоившись, они неспешно ласкали друг друга, как бы стараясь растянуть эти мгновения блаженства. Ирэн тихо стонала от пронзающего ее чувства восторга и удовольствия. До сих пор она не подозревала о существовании внутри себя такого бурного источника чувств. Лишь он, Диего, был в состоянии добраться до него и никто прежде.
Когда он привез ее назад в Мадрид, было уже довольно темно. Диего припарковал автомобиль у большого дома, где жили трое женщин, и повернулся к ней.
– Я не смогу поехать туда с тобой снова до следующей недели. Но мне кажется, я не выдержу столько, понимаешь? Я с ума схожу, Ирэн! Я правильно выражаюсь? Есть такое выражение в английском?
– Правильно. – Ничего больше не сказав, она поцеловала его на прощанье и убежала к себе.
Поднявшись наверх, она обнаружила, что квартира пуста. Ни Аманды, ни Шарлотты не было. Ирэн это обрадовало. Ей необходимо было какое-то время побыть одной, чтобы разобраться в своих чувствах, которые она испытывала к этому испанцу, который был, ко всему иному и прочему, еще и женатым мужчиной.
Лишь к полуночи она по-настоящему забеспокоилась по поводу отсутствия двух подружек. Она ничего не могла предпринять. О том, чтобы звонить Диего домой и речи не могло быть. Всю ночь Ирэн прождала девушек. Не дождавшись их, утром она решилась позвонить Диего в его контору и сообщить о том, что Аманда-Луиза и Шарлотта исчезли.
Переполох начался ужасный, но сутки спустя обе обнаружились в Кордове. Просто им наскучило сидение дома, и они решили отправиться на поиски приключений. Они сели на поезд и объехали все Андалузское побережье, а потом день провели в портовом городе Малага. Разумеется, они вели себя осторожно. Для этой поездки Шарлотта даже решила отказаться от своих брюк и надела обычное платье, в котором ее вряд ли кто-нибудь мог бы узнать.
Когда Диего рассказывал эту историю Ирэн, он был в гневе.
– Они себе представить не могут, сколько неприятных минут они мне доставили. Эти девчонки не понимают, в какие игры они играют. Я поручил этому венесуэльцу глаз с них не спускать, но ему, судя по всему, туго с ними придется.
– Значит, – тихо сказала она. – Пока их в этой квартире не будет, я так понимаю?
Она правильно понимала, и они оба сумели воспользоваться этим подарком судьбы.
А через неделю появился снимок в «Лос Диас». Разумеется, этот журнал побыл в киосках лишь один день: весь выпуск был выкуплен Диего, затем уничтожен. Кроме того, он приложил огромные усилия, чтобы завладеть негативами и всеми фотографиями.
– А чего это тебя так беспокоит? Ведь Аманда больше не похожа на Аманду? – спрашивала его Ирэн после того, как он рассказал ей обо всех его акциях.
– Да потому что Шарлотта похожа на Шарлотту. Даже тогда, когда на ней нет этих ее дурацких штанов, а нормальное платье. И потому, что ее дружба с леди Суоннинг ни для кого не секрет.
– Теперь понятно… Да, глупо было, конечно, с моей стороны считать, что все так просто. Это ты меня сделал такой глупой, Диего. Моя голова занята только тобой одним. Мне кажется, что я вообще не могу ни о чем больше думать.
– Может быть, это говорит о том, что ты любишь меня, дорогая?
– Не знаю еще… – мрачно ответила Ирэн. – Может и люблю…
Ирэн не могла с полной определенностью ответить на этот вопрос Диего, потому что ничего в ее уравновешенной и контролируемой жизни не было готово к той буре чувств, нахлынувшей на нее, тому восторгу, который охватывал ее каждый раз, когда она оказывалась в его объятиях, или той депрессии, в которую ввергала ее даже кратковременная разлука с ним. Несомненно, именно эти ее чувства к Диего и сыграли решающую роль тогда, когда Аманда ознакомила ее со своим немыслимым планом, и Ирэн согласилась в нем участвовать.
Этот швейцарский хирург действительно оказался мастером своего дела, как и обещала Аманда, операция оказалась почти безболезненной. Когда она была завершена, Аманда, бывшая после первой операции ни на кого не похожей Луизой, стала точной копией Ирэн после второй.
– Мы ведь всегда были немного похожи. Скорее всего, когда-то наши семьи могли быть и родственниками, кто знает, – сказала Аманда, когда изложила Ирэн этот сумасшедший план. – Рост у нас одинаковый, у обеих серые глаза. Только мои чуть светлее, но этой разницы никто не сможет заметить.
Да никто и не склонен был ее замечать. Теперь у Аманды был нос Ирэн, ее подбородок, ее прическа. Все это было делом рук этого хирурга, а детали взяла на себя сама Аманда.
Дар перевоплощения, позволивший ей сначала овладеть ролью инженю в доме на Гордон-сквер, а потом и леди Суоннинг, и на этот раз сослужил ей добрую службу. Она помнила каждый жест Ирэн, ее манеры, манеру говорить, стоять, ее походку. И скопировала их в совершенстве.
– Вот это успех! Вот это удача! – восклицала Аманда-Ирэн, стоя у высокого зеркала в платье Ирэн, и оглядывая себя, сравнила себя с фотографией в паспорте Ирэн, который она держала сейчас в руках. – Вот теперь хоть в Англию отправляйся!
Именно для этого все и делалось, чтобы отправиться в Англию.
– Надвигается война, – сказала Аманда. – И путь в Англию будет отрезан. И Шарлотте было настоятельно рекомендовано немедленно вернуться, иначе они прекратят снабжать ее деньгами. Мне не внушает доверия тот фальшивый паспорт, который есть у меня. По нему я – испанка, но я же никакая не испанка… И вполне возможно, что британцы не согласятся даже впустить меня, не то, что остаться, как впустили бы американку. Но мне необходимо пробраться в Англию и остаться там. Я не могу выносить разлуку с Шарлоттой.
Вероятно, Ирэн и не стала бы поддаваться на уговоры лишь потому, что еще какая-то одна Аманда не могла что-то там выносить. Но у нее были свои собственные причины для того, чтобы согласиться.
– Ты хочешь остаться в Испании, разве нет? – спросила Шарлотта.
Эта хитрюга Шарлотта, видимо, пронюхала о том, что у них с Диего роман.
– Америка утверждает, что останется нейтральной, Испания – тоже. Но, кто знает, что может произойти во время войны? Тогда тебя в любой момент могут выслать из страны.
Ирэн взвесила все, как следует, и решила обсудить этот вопрос с Диего. Аманда и Шарлотта желали сохранить все их планы в тайне, но Ирэн с этим не могла согласиться. И поэтому рассказала своему любовнику о том, что ей предложила Аманда. Он поначалу принялся протестовать.
– С какой стати ты должна давать свою идентичность этой маленькой твари? – вопрошал он. – Это уж слишком, моя дорогая, она с ума сошла требовать от тебя такое. Она считает, что все должны скакать вокруг нее на задних лапках потому только, что она избавила мир от одного единственного нациста. Их еще осталось предостаточно. И никто не собирается делать из нее Деву Марию, которой все должны беспрекословно подчиняться и еще считать это за честь для себя. Кроме того, я могу обеспечить тебя испанским паспортом без всех этих сумасшествий. Я недавно открыл для себя, что мой братец Мануэль эксперт в таких делах.
Ирэн покачала головой.
– Пойми, я вовсе не собираюсь соглашаться на это лишь потому, что этого хочет Аманда. Послушай…
И она выложила ему то, о чем не решалась сказать в тот самый первый день, когда он подверг ее такому детальному допросу. Диего внимательно прослушал эту занимательную историю, и когда она закончила, некоторое время продолжал сидеть молча. Потом он согласился, что ей следует поехать вместе с Амандой в Швейцарию.
– А кем станешь ты? – спросила Аманда Ирэн во время поездки. – Не может же быть нас две, как ты думаешь.
– А это я предоставлю решать доктору, – ответила Ирэн. – Если, конечно, он меня не изуродует…
Но он не изуродовал. И не сделал из нее безликую куклу, которой была Аманда после ее первой операции. Он сделал ее красавицей.
21
Женева, Мадрид, Париж, 1939–1950 гг.
– Ну, вот и все, мадемуазель, – объявил хирург Ирэн, снимая повязки с ее лица.
Она с нетерпением взглянула на себя в зеркало.
– У вас замечательная костная ткань, сильные скулы, лицо, обладающее структурой. Природа сама чуть было не сделала вас красавицей, а мне осталось лишь довершить ее работу.
А Ирэн добавила последний штрих. Она дала волю своим детским фантазиям и, когда Аманда перекрасила свои волосы в более светлый тон, сама Ирэн предпочла стать брюнеткой. Перемена эта оказала чудесное воздействие: ее темные волосы в сочетании с серой сталью глаз и бледностью кожи делали ее неотразимой.
Доктор сначала не разрешал ни той, ни другой тут же покинуть его женевскую клинику. И первого сентября они оставались еще там, и именно там узнали о нападении Гитлера на Польшу, а двумя днями позже Невилл Чемберлен, премьер-министр Великобритании, обращаясь к соотечественникам на коротких волнах британского радиовещания, произнес слова, вошедшие в историю: наша страна отныне находится в состоянии войны с Германией.
Еще через два дня Аманда, которая уже не была Амандой, а Ирэн Пэтуорт, отправилась в Лондон, где ее поглотила лавина возвращавшихся из-за границы британцев. На следующий день Диего встретился в Женеве с настоящей Ирэн.
Он долго смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова.
– Это просто потрясающе! – в конце концов сказал он. – Ведь это, несмотря ни на что, прежняя ты! Но теперь ты выглядишь так, словно прошла через некое чистилище. Какая-то обновленная… Будто в тебе раскрылись все твои потенциальные возможности, все скрытые черты, которые сделали тебя красавицей. А ты теперь красавица, дорогая моя… И я тебе привез тоже нечто выдающееся. Во всяком случае, надеюсь, что это таким окажется.
А принес он всего-навсего американский паспорт.
– На сей раз Мануэль предпочел лично заняться этим. И на сей раз это была уже не фальшивка, а настоящий документ. Не спрашивай меня, пожалуйста, как все это удалось организовать, но, как я тебе уже говорил, братец мой – эксперт в этих делах. И паспорт этот подлинный. Нам требуется лишь вставить в него твою фотографию. Я договорился с одним человеком, мы встретимся с ним, и он все сделает. Но ты мне ничего не сказала о том, нравится ли тебе твое новое имя. Я сам выбрал его для тебя.
Ирэн посмотрела имя, напечатанное на одной из страниц паспорта: Лойола Перес.
– Не удивляйся, что здесь всего лишь одно имя. Просто мы всем будем говорить, что ты – американка испанского происхождения, а не испанка.
– Это очень хорошее имя, Диего. Мне думается, оно мне еще больше понравится, когда я к нему привыкну.
Насколько невыносимой была для нее мысль о том, чтобы быть и оставаться любовницей Эмери Престона-Уайльда, настолько пребывание в статусе любовницы Диего ее совершенно не смущало.
Женщина, которую теперь звали Лой, понимала, что никем другим она быть не сможет. Диего был женат, а разводов в Испании просто не существовало. Более того, он был отцом четверых детей, о нем поговаривали как о возможном кандидате в правительство. Все это требовало осмотрительности в делах любовных.
Но жизнь не может протекать без каких-то компенсаций. У нее появился мужчина, которого, как она себе призналась, действительно любила. Диего и его жена обрели свой покой давным-давно: она тоже, как и ее муж, имела связи на стороне и свою собственную жизнь, и отсюда никакие неприятности не грозили.
Диего предоставил Лой собственную квартиру в Мадриде, так же как и горничную, автомобиль и щедрое денежное содержание. И в течение первых лет она занималась тем, что помогала Мануэлю в его антинацистской деятельности.
Во время войны они весьма активно занимались нелегальным вывозом из рейха евреев, которым грозило физическое уничтожение или концлагерь, потом к ним добавились и участники сопротивления, и парашютисты, которых забрасывали в тыл врага союзники. Именно тогда Мануэль дал Лой конспиративную кличку Ла Гитанита – Цыганочка. Когда-то это было псевдонимом Софии Валон, цыганки, вышедшей замуж за Роберта-Ренегата и ставшей символом испанского сопротивления французам во время испанской войны за независимость.
А в этой последней войне Лой и Мануэль делали общее дело с басками в Пиренеях, неподалеку от границы с Францией. Васки тоже ратовали за независимость. Это помогало им встать в оппозицию испанскому правительству в вопросах нейтралитета по отношению к странам оси Берлин – Рим – Токио. Это были выносливые, крепкие жители гор, которым было героизма не занимать и которые смогли по достоинству оценить героизм этой замечательной женщины. И это имя Ла Гитанита стали использовать для того, чтобы предупредить о серьезной опасности, и о том мужестве, которое требовалось для ее преодоления.
После войны Лой заслужила право быть любимой и нужной, и уважаемой. Кроме того, что очень важно, война дала ей возможность понять, что она заслуживала свободы.
Именно поэтому Лой была так шокирована тогда, в конце сорок девятого года, когда обнаружила, что беременна. Поначалу она в это не поверила. Она всегда была очень осторожна в этом смысле, в ее памяти были еще свежи воспоминания об Эмери. К тому же, ей было уже тридцать два года и казалось невероятным забеременеть в этом возрасте. Но тем не менее это случилось. Лой отправилась в Барселону, где ее никто не знал, и там прошла медицинское обследование, которое подтвердило факт беременности: по меньшей мере два месяца, сеньора, может быть три…
Она была не в себе. Раз десять в течение нескольких последующих недель она порывалась рассказать обо всем Диего, но не могла на это отважиться. Диего был человеком весьма прагматичным. Как бы он ее ни любил, он тогда не был готов к тому, чтобы столкнуться с подобной реалией своей жизни. Диего стал бы настаивать на аборте, он бы все блестяще устроил, все прошло бы так, что никто и подкопаться бы не смог. Однажды она уже пережила пример такого блестящего подхода, но во второй раз Лой не смогла бы этого перенести. Может быть, существовали такие женщины, которым это было все равно. Но ей – нет. Она решила затребовать уплаты всех долгов.
– Диего, я хотела бы немного развеяться и съездить ненадолго в Париж.
– В Париж? Ну, хорошо, надеюсь, что это действительно ненадолго. Я бы с удовольствием поехал с тобой, только вот мне не видать в этом году отдыха, как своих ушей. Работы – пропасть.
– Я понимаю. А вот насчет того, чтобы ненадолго, это как сказать. Месяцев на шесть, я думаю…
Его это слегка ужаснуло. Лой погладила его по волосам, понимая, что она затевала рискованную игру. В свои сорок лет Диего был мужчина, которому не способна была солгать ни одна женщина, стоило ему лишь посмотреть ей в глаза. Но она знала и другое, то, что он обожал ее и всегда будет обожать, что она была единственная настоящая любовь в его жизни, а также то, что узы, соединявшие их, могли устоять перед таким испытанием, как полугодовая разлука.
– Не смотри на меня так, – добавила она. – Я вернусь, дорогой. Просто дай мне немного передохнуть, пожалуйста.
Он всегда знал, когда ей можно и нужно уступить, если видел, что она желала этого по-настоящему. И он согласился.
Париж был выбран Лой не случайно. Ей было известно, что Аманда, она так и продолжала называть ее Амандой, вместе с Шарлоттой поселились там, едва закончилась война. Они могли бы присмотреть за ней и помочь ей составить какой-то план на ближайшее будущее.
– Но что ты будешь делать с ребенком, когда он появится на свет? – полюбопытствовала Аманда-Ирэн.
– Не знаю еще. Сейчас меня занимает лишь то, как его родить. Много лет назад я делала аборт, второй аборт я делать не собираюсь.
Аманда-Ирэн посмотрела на нее с искренней симпатией. Шарлотта же расхохоталась.
– Не обращай на нее внимания, дорогая, – успокоила ее Аманда-Ирэн. – У нее не все дома, клянусь, что это так.
Новоиспеченная Ирэн и вправду уже давно стала замечать, что с подругой ее что-то не так. Очень многое изменилось в последние годы в ее отношениях с Шарлоттой, которые все меньше и меньше напоминали отношения двух подруг. Раньше это была и любовь, и страсть, и секс. Теперь оставались лишь страсть и секс, а любви уступило место нечто, что даже отдаленно на любовь не походило.
Когда Аманда в ипостаси Ирэн вернулась в Англию, она обнаружила, что Шарлотта очень изменилась. Может быть, она считала, что теперь Аманда-Ирэн окончательно в ее руках. И та должна была выполнять все, что бы ни пожелала Шарлотта. Неважно что. И теперь это не было игрой в тиранию, какими-то невинными проделками их первых месяцев знакомства. Теперь все было вполне серьезно. А иногда просто уродливо и даже болезненно. Доходило до издевательств, однажды Шарлотта затушила о ее тело окурок сигары. Вот этого Аманда-Ирэн уже выдержать не смогла и на какое-то время исчезла. Шарлотта, убоявшись этого, никогда впредь не позволяла себе ничего подобного.
Когда Шарлотта настояла на том, чтобы переехать в Париж, а поскольку у Аманды-Ирэн не было средств, чтобы жить самостоятельно, отдельно от Шарлотты, ей ничего не оставалось как отправиться с ней. Она надеялась, что там, во Франции все уладится. Но, наоборот, все стало гораздо хуже.
Шарлотта вела себя в соответствии с самыми отвратительными традициями женского лесбийского братства. Ей ничего не стоило притаскивать своих очередных новых подружек на Левом берегу к ним на квартиру. Ирэн должна была принимать участие в этих сомнительных увеселениях. Причем, какими именно должны быть эти увеселения, решали Шарлотта и ее гости. В Аманде-Ирэн росла ненависть, но она не знала, как от всей этой мерзости избавиться. И та Аманда, которую Ирэн встретила в Париже, подруга ее детства, представляла из себя жалкое и печальное зрелище – это была запуганная, робкая женщина, в глазах которой ничего, кроме забитости и деградации, не было. Реакция Лой могла бы быть более негативной, если бы она сама на собственном опыте не пережила бы ничего подобного.
Лой поселилась в маленькой гостинице на Монмартре и оставалась там до самых родов. Все оказалось не таким уж страшным, как ей думалось. В этой же гостинице жила одна очень приятная супружеская пара: молодой симпатичный англичанин и его жена француженка. Лой подружилась с ними и они очень много ей помогали.
Звали этого англичанина Гарри Крамер, его жену Клодетт. Именно она навела необходимые справки и отыскала для Лой очень квалифицированную акушерку. Лой тщательно соблюдала все предписания, питалась так, как ей было указано. Часто она обедала вместе с Крамерами, ходила на долгие прогулки, иногда ее сопровождал Гарри, и много отдыхала. Присутствие в Париже Шарлотты и Ирэн, ее дружба с четой Крамеров, вселяли в Лой чувство защищенности и уверенности. Это было, хотя и весьма странное, но тем не менее счастье.
– А что же потом? – не уставала ее спрашивать Ирэн. – Что ты собираешься делать с ребенком?
– Я не знаю. Может быть отдам его в приют, – тихо ответила Лой. – Вряд ли у меня будет возможность поступить по-иному.
Мысль эта всегда портила ей настроение, и она предпочитала не развивать эту тему.
Двадцать второго марта пятидесятого года в маленькой частной парижской клинике появилась на свет дочь Лойолы Перес и Диего Парильеса Мендозы.
– Я назову ее Лили, – объявила Лой, прижимаясь к мягонькой щечке дочурки.
– Что значит Лили? Лили – это всего лишь уменьшительное, – возражала Ирэн, осторожно поглаживая маленькие пальчики ребенка.
– Почему не Лилиан? Как можно ее звать Лили, когда она вырастет?
– Я ничего не имею против. Пусть она будет Лилиан, но я ее буду называть Лили.
Ирэн закусила губу и вздохнула.
– Знаешь что, если ты отдашь ее чужим людям, то они после того, как ее удочерят, скорее всего, дадут ей другое имя. Насколько я знаю, люди всегда склонны так поступать.
Это было очень резким напоминанием, почти упреком. Лой даже зажмурилась, услышав эти слова, как будто эта кратковременная темнота могла скрыть ужасную реальность.
– Нет, нет. Ты, пожалуйста, не закрывай глаза, – шепнула Ирэн. – Открой их и послушай. У меня есть одна идея.
Лой внимательно посмотрела на эту женщину, чьи идеи неоднократно меняли ее жизнь.
– Отдай ребенка мне, – предложила Ирэн. – Я ее выращу.
– Ты?
– Да. И не смотри на меня так. Я ведь не собираюсь ее растить вдвоем с Шарлоттой. У нас с Шарлоттой все кончено. Во всяком случае, будет покончено в самое ближайшее время. Но у меня нет никого и ничего. И не будет, если ты не отдашь мне Лили. Я могла бы отправиться вместе с ней в Америку, в Филдинг. Мать моя недавно умерла и этот дом на Вудс-роуд выставлен на продажу. Ты что, этого не знала?
– Нет. Откуда я могла это узнать? Кстати, а как ты узнала?
Ирэн опустила глаза.
– Твой приятель Гарри Крамер выяснил это для меня.
– Гарри? Как же он мог додуматься до этого? – голос Лой перешел в шепот. – Боже мой! Надеюсь, ты не сказала ему, что ты Аманда Кент?
– Нет, конечно, – ответила Ирэн. – Но просто месяца два назад у нас состоялся такой разговор, он спросил у меня, где бы я хотела жить, если бы мне представилась возможность выбирать. И я возьми да и расскажи ему о Филдинге. И вот несколько дней назад он пришел ко мне и заявил, что в Филдинге дом Кентов продается.
Она наклонилась к Лой и цепко ухватила ее за Руку.
– Ты что, не понимаешь? Я бы смогла там жить, если бы ты смогла получить на это деньги от твоего Диего. Ты же понимаешь, что я теперь уже Ирэн Пэтуорт и никто больше. И ни один человек даже не подумает усомниться в этом. После стольких лет… Я поеду домой, куплю этот дом, буду жить нормальной жизнью и растить Лили. Я предоставлю и ей возможность жить нормальной жизнью. Такой, какой жили мы перед тем, как нам пришлось уехать оттуда.
Сказано это было таким тоном, что прозвучало как печальнейшее из воспоминаний. «Да, крепко же жизнь потрепала это сидящее перед ней создание, – подумала Лой. – Именно поэтому она так горит желанием вычеркнуть эти последние четырнадцать лет из жизни и начать все сначала».
– Ты действительно хочешь вернуться туда?
– Да, да, да! Единственное, чего я по-настоящему хочу, так этого!
Лой взглянула на свою дочурку, прильнувшую к ее груди, и вдруг все сказанное Ирэн показалось ей очень правдоподобным и легко осуществимым. Это маленькое дитя, ее бесценная дочь сможет вырасти в Филдинге, в этом красивом старинном доме Кентов. Она будет играть на берегах Уиллок Стрим, ходить в школу Авраама Линкольна, в библиотеку… Ей не грозит судьба подкидыша, которая может повернуться как угодно. Наоборот, ей уготовано место, которое испокон веку принадлежало Пэтуортам. И это будет ее дочь, хотя она никогда не сможет стать для нее настоящей матерью. Но ведь если все сделать, как советует ей Ирэн, то она останется для нее ближе, чем если бы она отдала девочку совершенно незнакомым людям…
Лой потребовалось два дня для раздумий, чтобы решиться на это. Затем обе женщины разработали план.
– Дать тебе столько, сколько хотела бы, не смогу, – сказала Лой. – Потому что ни за что не отважусь признаться Диего в том, что у него есть дочь. Но на протяжении многих лет мне удалось скопить порядочную сумму. Кроме того, у меня есть что продать и что продавать не жалко. Кое-что могу взять у Мануэля и он не потребует никаких объяснений. Думаю, что пару сотен тысяч я смогла бы осилить. А какова цена дома?
– Тридцать тысяч.
– Хорошо, кроме того, следовало бы оставить еще десять тысяч и отложить их на будущее. Могут понадобиться деньги на колледж, или куда там она пожелает пойти учиться. И у тебя, таким образом, останется сто шестьдесят тысяч, которые ты смогла бы вложить. Я немного в этом понимаю, но мне не раз приходилось слышать разговоры, которые вел Диего. Я думаю, если суметь вложить эти деньги выгодно, то вполне можно рассчитывать на пять процентов годовых. А это восемь тысяч долларов в год. Тебе, я полагаю, этого хватило бы на жизнь?
– Еще бы! Конечно хватило бы. И мне и Лили, чтобы девочка смогла жить нормально. Клянусь тебе, я выращу ее так же, как и вырастила бы ее сама Ирэн Пэтуорт.
Лой улыбнулась.
– Хорошо, но ты-то уже не сможешь быть Пэтуорт, когда возвратишься туда. Тебе нужно быть вдовой, которая носит фамилию мужа.
– Я помню об этом, – руки Ирэн были сложены на коленях и она, опустив голову, рассматривала их. – Гарри предложил мне кое-что.
– Гарри? Дорогая, ты что, обсуждала эту идею с Гарри Крамером?
Да, – призналась Ирэн. – Мне было необходимо поделиться этим с кем-нибудь.
Незачем рассказывать Лой, что это именно Гарри Крамер подсказал ей взять на себя воспитание Лили. Тогда Лой непременно подумает, что это Гарри Крамер ее уговорил. А на самом деле, она готова была умереть от счастья, когда Гарри Крамер подал ей эту идею. Она подняла глаза. Их взгляды встретились.
– Гарри на нашей стороне, он даже предложил воспользоваться его фамилией. И он поможет уладить все необходимые формальности и запастись нужными документами. Таким образом мы станем вдовой Крамер и ее дочерью Лили. А потом домой, в Филдинг.
Тысяча девятьсот пятьдесят первый год был именно тем годом, когда все в Филдинге переполошились, узнав, что Ирэн Пэтуорт вернулась домой. Теперь это была вдова тридцати одного года от роду, теперь ее звали Ирэн Крамер, у которой была годовалая дочь Лили, и, кроме того, судя по всему, достаточно денег.
И она выкупила этот дом со всем, что в нем находилось.
Дом пребывал в том же состоянии, каким и был: все та же обтянутая красным бархатом мебель, все тот же Констэбль на стене в гостиной. Ирэн въехала вместе с малышкой Лили и наняла Розу Кармайкл, которая три раза в неделю должна была приходить и убирать в доме. И никто даже и не помыслил на помнить ей, что она когда-то водила дружбу с этой ужасной Амандой Кент, которая где-то там в Англии прибила своего муженька и смоталась неизвестно куда.
Действительно, никто не заговаривал с Ирэн Пэтуорт-Крамер не только об этом, но и вообще об очень многом. Она по-прежнему оставалась той же спокойной, высокомерной, холодно вежливой Ирэн, которую знали жители Филдинга и отношение которых к ней не изменилось и теперь. Но, как ни крути, фамилия Пэтуорт до сих пор кое-что значила в Филдинге и многоголосый роток этого городка по-прежнему был на замке и он молча терпел присутствие этой вдовушки с доченькой на руках.
По прошествии некоторого времени после ее возвращения в Мадрид Лой казалось, что Диего стал догадываться о том, что ее пребывание в Париже было чем-то большим, нежели просто разгон тоски или, как выражалась Лой, «струя свежего воздуха». Он выглядел каким-то отстраненным, его мысли были далеко. Порой ей даже казалось, что он на нее злится. Могло даже показаться, что он стал уделять ей меньше внимания чем до их разлуки.
– Диего, что-нибудь произошло?
Лой отважилась задать ему этот вопрос одним жарким июльским вечером, когда они сидели на балконе ее квартиры на Калле Толедо, в сердце старого Мадрида.
