Несмотря на то, что знаменитая Галерея Современных Искусств Гетцингера была в этот апрельский вечер закрыта для обычных посетителей, народу там было невпроворот. Для этого вернисажа, виновником которого был художник, кому выпало счастье стать любимцем непостоянных на похвалы критиков, постарались на славу. Это короткое имя Маркофф было блестками вышито на десятке спускавшихся с потолка шелковых хоругвей. Яркие, бьющие в глаза цвета спектра его картин, полыхали со стен, затянутых в черное.
      Лили Крамер стояла в нескольких метрах от входа и была поглощена созерцанием толпы присутствовавших. Пресса свое дело сделала. Такое впечатление, что среди завсегдатаев вернисажей была проведена всеобщая мобилизация. Самое большое за полминуты она выявила присутствие здесь Джерри Холла и Роберта де Ниро, каждый из которых являл собою центр небольшой компактной вселенной, состоявшей из поклонников и поклонниц. И Энди Уорхол тоже здесь была. И Ширли Маклэйн. Остальная же площадь, не занятая знаменитостями, заполнялась менее знаменитыми. Такими, как она.
      – Лили, ваша последняя передача – блеск, – выкрикнул какой-то проходивший мимо мужчина.
      Она понятия не имела, кто он, и это было вдвойне приятно. Лили послала ему воздушный поцелуй. Потом, как по сигналу какого-то бдительного ангела-хранителя в ее визире оказалась Барбара Уолтерс. Лили хмыкнула. Ну ладно, хватит. К черту эту манию величия! Подумаешь, какие-то несчастные тридцать минут на одном из этих кабельных канальчиков раз в неделю. И посему лучше перестать корчить из себя знаменитость и не вести себя так, будто на нее и сейчас нацелен с десяток объективов, а заняться тем, ради чего она сюда пришла – искать того, с кем она должна здесь встретиться. Рост метр шестьдесят два вынуждал ее встать на цыпочки, чтобы обозреть головы. Крайне неудобная поза. Заметив чью-то голову, весьма походившую шевелюрой на голову Питера, она стала пробираться через толпу Черт, не он! Питер вот-вот должен был подойти к полувековому рубежу, а этот был значительно моложе, и, кроме того, у него не было еще одного отличительного признака Питера – пушистых усов.
      Она стояла, раздумывая, в каком направлении двинуться, как в поле ее зрения попала одна женщина, и теперь Лили пришлось ахнуть и довольно громко. Здесь было полно красивых лиц, но эта леди затмевала всех. Это была уже не красота, это была сама роскошь. Женщина с кем-то разговаривала, услышав что-то, она, наклонив голову, рассмеялась. Потом, как бы влекомая магнитизмом взгляда Лили, повернулась, и их взгляды встретились. Наверное, с секунду Лили была вырвана из реального мира улыбкой этой женщины. Когда та отвела взор, ощущение у Лили было таким, будто в зале медленно погас свет. Лили почувствовала себя так, словно у нее что-то отняли. Как глупо!
      Мысленно встряхнувшись, она прекратила дальнейшие поиски, позволяя толпе нести себя в медленном потоке обозревавших полотна. Через несколько секунд она поняла, что оказалась за спиной Питера Фоулера. Он стоял перед одной из работ Маркоффа и являл собой воплощение сосредоточенности, никоим образом не замечая ее присутствия рядом. Подойдя к нему, Лили взяла его за локоть.
      – Привет! Прежде чем ты что-то произнесешь, заявляю тебе, что не опоздала. Я здесь уже самое малое минут пятнадцать, и отыскать тебя в этой дикой толпе не было никакой возможности.
      – Привет! Как тебе здесь нравится?
      – Вообще-то, недурно.
      – Что ты думаешь об этом парне?
      – Я толком ничего и не увидела. Меня больше волновало твое присутствие. Между прочим, костюм пингвина тебе к лицу.
      Прекрасного покроя смокинг Питера облегал его широкие плечи. Строгость белой накрахмаленной рубашки и черной бабочки странно сочетались с бесовскими искорками в его синих глазах.
      – Могу поспорить с тобой на пять баксов, что костюм от Армани, – продолжала натиск Лили.
      – Твоя взяла. Запиши их на мой счет. Послушай, у меня просто в голове не укладывается, как долго я тебя не видел!
      Он вглядывался в эти чуть грустные, как у газели, глаза, поглаживал ее волнистые волосы неповторимого оттенка красного дерева, неизменно блестящие. Затем приложил ладонь ко лбу, как бы желая убедиться в том, что у нее нет температуры.
      – Ты блистательна! Я страшно рад, что у Лили Крамер есть еще порох в пороховницах. Нет, серьезно, выглядишь ты великолепно. Разве только чуть худовата.
      – Если принять во внимание мое отсутствие аппетита, то я даже чуть толстовата. И вообще не теряю надежды услышать от тебя в день своего рождения хоть что-то приятное.
      – О'кей. Как насчет отдельного столика у Пепе? Какое-нибудь хорошее шампанское? Суп из омаров? Твоя излюбленная утка с зелеными перечными зернышками?
      – Вот это уже разговор. Но я должна предупредить тебя, если утки сегодня вечером не будет, от тебя останутся одни воспоминания.
      – Будет, будет! Куда ей деться? – пообещал Питер. – С Пепе я уже обо всем договорился.
      – Несмотря ни на что, ты все же – ангел. – Наклонившись к нему, она чмокнула его в щеку – Больше я не могу терпеть. Пошли.
      – Минутку. Сначала скажи, как тебе вот эта картина?
      Картина представляла собой ярко-розовый эмалевый фон, разделенный пополам двумя темно-красными полосами с зазубренными как у пилы краями. Их красный цвет очень походил на кровь, и у Лили создалось впечатление, что она вот-вот закапает с этих зазубрин. Лили изучала картину в течение полных пяти секунд, а затем решительно тряхнула головой.
      – Мне не нравится. Скажу больше – я ее терпеть не могу.
      Питер пожал плечами.
      – Я этого же мнения. Насколько мне нравится ее хозяйка, настолько я не выношу эту картину.
      – Хозяйка? Кто она? – поинтересовалась Лили.
      – Лойола Перес. Это та леди, которой принадлежит этот сомнительный шедевр, стоимостью, вероятно, по моим прикидам, около миллиона. Она одолжила его им для выставки. Вчера вечером мы с ней познакомились на одной небольшой пирушке, которая предшествовала большой. Этого Маркоффа они на руках готовы носить.
      – И ты тоже не мог остаться в стороне. Никогда бы не подумала, что твои иностранные журналы по искусству когда-нибудь вознесут тебя на такие высоты.
      – Как видишь, иногда возносят. – Питер взял ее за руку. – Пойдем. Надо выбираться отсюда. Я проголодался.
      Они пробирались через толпу в фойе. Лили пыталась отыскать глазами ту женщину, что вызвала у нее такой сумбур в голове. Безрезультатно. Лили почувствовала странное разочарование. Ей хотелось увидеть ее снова, подтвердить свое необычное первое впечатление и поинтересоваться у Питера, как он воспринял эту даму. Скорее всего, она уже ушла, и это вызвало у Лили чувство необъяснимой грусти. Но когда они стояли у гардероба, она внезапно опять появилась, причем была одна, и, что показалось Лили неслыханным, непостижимым, направилась прямо к ним.
      – Питер, – торопливо заговорила Лили, – ты, случайно, не знаешь…
      Прежде чем эта ее фраза была договорена до конца, Питер отпустил ее локоть и устремился вперед, протягивая женщине руку для приветствия. Женщина ответила ему тем же, и снова Лили была во власти этой ослепительной улыбки. Она не ошиблась – более красивой женщины ей видеть не приходилось.
      Возраст ее угадать было невозможно. Она выглядела вневременной. Полные губы чувственного рта, слегка выдающиеся скулы, классической формы пря мой нос. Форма головы словно вышла из-под пальцев гениального скульптора, которому позировал сам его идеал красоты. Эффект усиливался ее черными волосами, гладко зачесанными назад и собранными в роскошный шиньон сзади за длинной лебединой шеей. Одета она была в строгое темное платье, ее единственным украшением были серьги со сверкаюшими в них настоящими рубинами.
      Питер и эта женщина приблизились. Лили слышала, как Питер обратился к ней.
      – Я видел вашу картину. Она, несомненно, очень любопытна.
      Они подошли к Лили.
      – Сеньора Перес, – обратился к незнакомке Питер. – Мне хотелось бы представить вам моего старого друга мисс Лили Крамер. Вероятно, вы могли видеть ее по телевизору, она рассказывает о том, как, что и где следует есть. Лили, – это Лойола Перес.
      Тишина. Ни одна из женщин не вымолвила слова. Лили прекрасно понимала, какое было у нее выражение лица, когда она разглядывала незнакомку, но поделать с собой ничего не могла. Эта Лойола Перес совершенно лишила ее способности скрывать свои эмоции. И самое удивительное, казалось, и Лойола была поражена не меньше Лили.
      Первой заговорила сеньора Перес.
      – Так это Лили Крамер, – негромко повторила она ее имя. – Как интересно… Лили Крамер, – теперь ее улыбка была уже другой: мягкой и какой-то более личной. – Я в восторге от того, что нам удалось встретиться, дорогая. Я действительно видела вас и не раз по телевизору, и мне ваша передача нравится.
      – Благодарю вас, – только и смогла пробормотать Лили.
      Откуда-то внезапно вывернулся какой-то мужчина, кивнул Лили и Питеру, и прежде чем оба они успели опомниться, утащил за собой Лойолу Перес. Какое-то мгновение оба они продолжали смотреть вслед уходившей миссис Перес.
      – Ого-го, – подвела итог виденному Лили.
      – Да-да, – согласился Питер. – Именно это я и хотел сказать. Действительно ого-го.
      «У Пепе» – так назывался небольшой уютный ресторанчик в Гринвич-Виллидже, открытый Лили в прошлом году и ставший известным благодаря ее телепередаче. Так что в том, что их при входе приветствовал сам хозяин по имени, не было ничего необычного.
      – Добро пожаловать, Лили. С днем рождения тебя. Сегодня мы играем для тебя симфонию. Мистер Фоулер и я обо всем позаботились.
      Накрыт был тот самый столик, за которым Лили восседала во время своей знаменательной телепередачи. Именно этот прием – посещение подлинных ресторанчиков «Вкусно, и как дома» принесло передаче такой успех. Камера снимала и интерьер, и процесс приготовления блюд, и сервировку. Она добралась даже до кухни: зрители получали представление и о кухонной утвари, и о том, как с ней обращаться. Много внимания уделялось и стилю оформления самых различных кухонь.
      Два года назад большинство смотрело на «Вкусно, и как дома» как на проходную программу, обреченную на постепенное умирание, но уж никак на что-то, способное дорасти до уровня национальной передачи, которую бы смотрела вся Америка. Но Лили доказала обратное. Без этой передачи не могли обойтись ни в Пеории, ни в Канзас-Сити. И если у вас не текли слюнки при виде «Далласа» или «Сокола», то почему бы, в конце концов, не поглядеть, как и где в этом ужасном Нью-Йорке можно отлично поесть.
      – Перво-наперво, чуть-чуть печенья с кусочком сыра, – объявил Пепе и щелкнул пальцами.
      Появились двое официантов. Один открыл бутылку «Дом Периньон», другой поставил на стол тарелку с закусками – витое печенье с кусочками овечьего сыра.
      Попробовав вино и печенье, Питер и Лили нашли их восхитительными. После этого их оставили одних.
      – С днем рождения, – Питер поднял бокал с шампанским. – Спасибо за то, что ты проводишь его со мной.
      – Это тебе спасибо за то, что вспомнил обо мне и предложил провести его вместе.
      – Ты говоришь это таким тоном, будто я сделал это из сочувствия.
      – Честно говоря, такая мысль может возникнуть. Питер, не забывай, что мне уже тридцать сегодня стукнуло.
      – Добро пожаловать в мир взрослых. С высоты моего наблюдательного пункта тридцать – это чуть-чуть старше ребенка.
      – Я сегодня долго рассматривала себя в зеркало. Морщины.
      Он усмехнулся.
      – Смени крем. Может быть, тебе к старости удастся выглядеть как Лойола Перес.
      – Да, шансов у меня хоть отбавляй, – угрюмо произнесла Лили. – Питер, она меня просто с ног сбивает своим видом. Нокаутирует. Представления не имею, почему она на меня оказывает такое влияние, но… – Лили не договорила.
      Ей было крайне трудно понять причины такой ее реакции на Лойолу Перес. Да и реакция этой сеньоры Перес тоже труднообъяснима.
      – Послушай, может это мои фантазии, но тебе не показалось, что она рассматривала меня так, как жука в микроскоп?
      – Да, я заметил в ее глазах нечто большее, чем просто вежливый интерес, – признался Питер. – Я уже сам собирался тебя об этом спросить.
      – Как я могу это объяснить? – Лили пожала плечами. – Хотя… Питер, а она, случаем, не твое очередное увлечение?
      Он от души расхохотался.
      – Куда там! Я был бы не против, знаешь ли. Нет, мы только вчера познакомились. Мне говорили, что она ужасающе богата, но светские эскапады ее волнуют мало. И данный вернисаж был исключением из правил, только лишь потому, что она была одной из первых, кто стал приобретать работы этого Маркоффа.
      Она понимала, что он не обманывал ее, но, тем не менее, ее чувство собственности по отношению к Питеру было задето. Она всегда реагировала так на всех женщин, которые появлялись у него, хотя понимала, что реагировать так абсурдно – они с Питером в течение всех этих пяти с лишним лет были друзьями, не более. Но даже, если Питер смог угадать ее мысли, то виду не подал.
      – Расскажи, чем ты занимаешься? – попросил он. – Мы ведь уже почти два месяца не виделись.
      – Расскажу. Но ты сначала признайся мне, как это ты запомнил, что у меня сегодня день рождения? Я была поражена, когда ты позвонил мне на прошлой неделе.
      – Ничего удивительного, – усмехнулся он. – Он обозначен в календаре моего блокнота с семьдесят четвертого года, с тех пор как мы были в Лондоне. И каждый год я переношу эту запись в мой новый блокнот.
      Она, отхлебнув шампанского, облокотилась на спинку стула.
      – Лондон. Семьдесят четвертый год. Все это мне кажется уже настолько далеким, будто это было не со мной.
      – Не будь фантазеркой. Шесть лет не тот срок, не так это много. За шесть лет мало что могло измениться. Кстати, этот свитер совсем неплох.
      Свитер на ней был белым, ручной вязки, спереди украшен шелковой черной бабочкой. Лили носила его в паре с черными шелковыми брюками.
      – Этот наряд – подарок мне от меня ко дню рождения, – ответила она. – Очень рада, что тебе он понравился.
      – Понравился. Но я еще помню времена, когда, кроме джинсов, ты ничего не желала носить. Это что, принципиальная смена вкусов, Лили?
      – Не совсем. Для передачи мне нужно прилично одеваться. Кроме того, я теперь могу заработать себе не только на джинсы.
      – Я как раз собирался задать тебе вопрос на эту тему. Почему бы тебе не обзавестись собственной квартирой? Ты, должно быть, разбогатела на этом твоем шоу?
      – Питер, не забывай, что я на кабельном телевидении. Вместе с теми, кто помешан на аэробике, консультациях по вопросам секса, женской борьбе и порнофильмах до утра. Это не обычное массовое телевещание, миленький. И я совсем не богачка.
      – Все равно, ты ведь сама мне когда-то не раз говорила, что лучше и выгоднее иметь квартиру как собственность, нежели все время снимать ее.
      Это было сказано когда-то давно, когда оба они выступали в роли американцев за границей и только начинали устраиваться в Лондоне. Лили приобрела в ту пору домик, а Питер предпочитал снимать квартиру.
      – Конечно, купить лучше, – не стала спорить Лили. – Но для первого взноса необходим капитал. Мой капитал пока находит иное применение.
      Лили откладывала каждый лишний цент в общий фонд, созданный ею и несколькими ее молодыми знакомыми для будущего вложения. У Лили была своя особая цель и эта цель никогда и ни с кем не обсуждалась.
      – Но ты ведь платишь квартплату! Это не иначе, как выбрасывание денег.
      – Не совсем. У меня право лизинга на десять лет, и кроме того, мой гонорар маловат для того, чтобы ежемесячно выплачивать взнос за купленную квартиру. Боже, как мы увязли в этом противном разговоре?
      – Не знаю. Думаю, что все началось со свитера. Ты собиралась рассказать мне о том, чем ты занимаешься.
      – Собиралась. Моя передача, разумеется, еженедельная. На подготовку каждой уходит по пятнадцать часов. Плюс кое-какие и переделочные работы, их немного. Сейчас собираюсь представить кухню в одном из ресторанов, неподалеку от Линкольн-центра. А мой агент Дэн Керри пытается сейчас продать книгу, основанную на прошлых моих передачах. Кроме того, я выступаю от лица одной компании, выпускающей кухонную утварь. Они собираются расширять рынок сбыта своих изделий и привлекают меня к их рекламной кампании, естественно, заключив со мной сделку, все как полагается.
      – Ничего не подписывай без умного юриста, – предостерег ее Питер.
      Лили кивнула.
      – Не беспокойся, Дэн Керри следит за этим.
      Появился официант, который принес им суп из омаров, как и было договорено. Суп был на вкус изумительный: ломтики омара в нежнейшем, тонком как бумага, панцире, и кружочки лосося в пюре из эстрагона. Пучки эстрагона дополняли суп, и очень скоро в тарелках, кроме них, ничего не осталось.
      – Великолепно! – заключила Лили.
      Сам Пепе принес сочную утиную грудку. Он долго священнодействовал над ней, вырезая наиболее аппетитную ее часть, тщательно полив ее соусом, коньяком и посыпав зелеными зернышками перца, подал на стол. Нежные розовые ломтики мяса вы звали бы обильное слюнотечение даже у сытого. Десерт состоял из праздничного миндального торта с кремом мокка…
      – Оказывается, рай здесь и сейчас, – блаженствовала Лили, обращаясь к Пепе и Питеру после того, как был съеден последний кусочек. – Уж мне с вами за этот ужин вовеки не расплатиться.
      – Меня-то следует поблагодарить лишь за шампанское, за остальное платил мистер Фоулер.
      Питер и Лили, посмотрев друг на друга, рассмеялись, и Пепе оставил их допивать превосходный арманьяк.
      Час спустя они ехали в такси в направлении Восточной 81-й улицы, где находилась ее квартира. Лили наклонилась к Питеру и поцеловала его в щеку.
      – Ты – чудо… Это был день рождения, о котором можно лишь мечтать.
      – Мне он тоже понравился. Ведь ты заслуживаешь наилучшего дня рождения, Лили. – Он вдруг посерьезнел. – Никогда не довольствуйся просто хорошим.
      – Не буду.
      Такси остановилось перед домом, где она жила. Лили вышла и дождалась пока Питер рассчитается с шофером.
      – Зайдешь выпить кофе?
      – С удовольствием, только ненадолго. Завтра у меня деловой завтрак. Идиотская нью-йоркская привычка устраивать дела ни свет, ни заря, но, как ни странно, сам не замечаешь, как втягиваешься.
      Квартира Лили была очень миленькая. Она нигде не могла жить просто так. Здесь не было ни дорогой мебели, ни антиквариата, ни авторских изделий. Тем не менее, все до одной вещи отражали индивидуальность хозяйки. Вместо софы Лили предпочитала иметь огромные кресла, обитые ярко-синим и пыльно-розовым ситцем. Пол покрывали старые восточные ковры, купленные ею за бесценок. Они выцвели, порядком износились и именно поэтому прекрасно вписывались в этот интерьер. Кроме того, здесь было множество всяких домашних растений. Но самым важным элементом декора были, безусловно, книги. К ее, привезенному из Англии электрическому собранию, Лили постоянно что-то добавляла. Несколько полок занимали поваренные книги, некоторые из них были редкими изданиями, представлявшими немалую ценность. Они и были ее страстью.
      Стиль кухни напоминал мексиканский. Стены были облицованы бело-голубыми плитками, а пол терракотовыми.
      Питер стоял и смотрел, как она, тщательно размолов свежие кофейные зерна, добавила в кипящий кофе немного кардамона.
      – Леди, умеющая все не только в теории, но и на практике. Как ты думаешь, что сказала бы публика про твою собственную кухню? Она миленькая, слов нет, но где же все эти хай-тековские причиндалы?
      – Разумеется, их здесь нет и быть не может. Как ты недавно соизволил заметить, здесь я всего лишь снимаю угол.
      – Думаю, нам лучше не начинать это снова…
      – Не будем.
      Лили разлила ароматнейший кофе в маленькие старенькие фарфоровые чашечки, поставила их на темно-синий блестящий поднос и внесла в гостиную. Оба уселись друг против друга в огромные кресла, в них можно было утонуть. Она поставила пластинку Баха – скрипичный квартет Жюльяра исполнял Четвертый Бранденбургский концерт. Они попивали кофе и слушали музыку.
      Сегодня элегантная точность Баха не оказывала обычного магического воздействия на Лили, да и кофе был горьковат и тоже не оказывал воздействия. Тридцать лет. Все время ушло на то, чтобы оказаться впереди и там оставаться.
      Она взглянула на Питера. Он расслабленно сидел, оперевшись на спинку и закрыв глаза. Волосы он носил по-прежнему чуть длинноватые, и ни в них, ни в его пушистых усах не было и намека на седину. Стабильный, добрый, неизменный, надежный Питер. Она не встречала в своей жизни другого та кого мужчины, к которому бы она столь долго могла испытывать только самые лучшие чувства. Лили ощутила к нему прилив тепла и благодарности. Может быть, она просто дурочка недалекая, может ей следовало бы еще раз попытаться пошарить в своих чувствах – вдруг обнаружится нечто большее, чем просто сестринская привязанность к этому порядочнейшему человеку?
      Бах завершался запутанными скрипичными пассажами, перемешавшими между собой все темы. Наконец, прозвучал глубокий, хороший солидный финальный аккорд. Повисла тишина.
      – В мире гармония и порядок, – тихо молвил Питер.
      Он вздохнул, поставил чашку на блюдце, затем обнял Лили и провел рукой по ее волосам… Она послушно прильнула к нему. Несколько мгновений никто из них не проронил ни слова. Потом Питер нежно отстранил ее.
      – Нет, это не то, дорогая. Извини, но я же понимаю, что для тебя я – не больше чем замена чего-то настоящего. Ты ведь до сих пор не забыла про…
      – Пожалуйста не произноси при мне этого имени, я этого не переношу, – взмолилась Лили.
      – И теперь вижу, что не ошибся.
      Она виновато улыбнулась.
      – Вероятно, не забыла. И ты, вероятно, прав насчет… насчет сегодняшнего вечера. Значит, доброй ночи и спасибо за этот вечер.
 
      Лойола Перес позвонила Питеру Фоулеру неделю спустя после вернисажа.
      – Это Лойола Перес. Вероятно, вы меня не помните. Вы встречались…
      – Конечно, я вас помню. – Ее голос мгновенно вызвал у него в памяти невиданную красоту, окруженную аурой таинственности и могущества. – Очень рад слышать ваш голос, сеньора Перес. Чему обязан этим звонком?
      – Может быть, я покажусь вам очень глупой, но мне хотелось бы подписаться на один журнал, который я получала в Испании несколько лет назад. Такой, знаете, легкомысленный еженедельник – светская хроника, сплетни. Хотелось бы узнать, выходит ли он еще, и подумала, что вы могли бы мне помочь.
      Он подвинул к себе настольный блокнот и ручку.
      – Если вы скажете мне, как он называется, то я попытаюсь разузнать.
      Она назвала, и Питер обещал проверить и сообщить ей.
      Через несколько дней, как и обещал, он ей позвонил.
      – Да, это ваша «Семана» здравствует и поныне, но сюда они доставку не осуществляют. Однако мне удалось раздобыть для вас несколько экземпляров.
      – Превосходно! Очень мило с вашей стороны, спасибо. Мистер Фоулер, не могли бы вы как-нибудь заглянуть ко мне на стаканчик, другой? Пожалуйста, прошу вас.
      Вешая трубку, он усмехнулся.
      Он представлял себе, что Лойола Перес должна была занимать какую-нибудь супердорогую квартиру, где-нибудь в Ист-Сайде, на фешенебельной Пятой авеню с видом на Сентрал-парк. Но она жила, оказывается, в Гринвич-Виллидже на Западной 10-ой улице. Разумеется район был вполне приличный, но далеко не фешенебельный. Дом этот был построен на стыке нынешнего и прошлого веков. К счастью, его не додумались изуродовать, поделив на квартиры. Питер был поражен высотой потолков, великолепием паркетных полов, наличием камина, очень красивыми деревянными панелями стен.
      – Сказочное жилище, – восхитился Питер.
      – Да, в этом отношении мне повезло, могу с вами согласиться. Не очень часто кто-нибудь, живущий в Манхеттене, может похвастаться, что целый дом принадлежит ему. Что вы пьете, мистер Фоулер?
      – Скотч с водой, если позволите. И, пожалуйста, называйте меня Питер.
      – Тогда и вы будете называть меня Лой.
      – Имя ваше тоже редкость. Могу поинтересоваться его происхождением?
      Она налила виски в стакан и чуть помедлила, прежде чем добавить содовую и лед.
      – Вы уверены, что хотите разбавленный?
      Питер взглянул на китайский столик черного дерева, где она приготовляла напитки, и увидел бутылку превосходного виски.
      – Если вы собираетесь угостить меня такой роскошью, тогда, конечно, нет.
      Длинное зеленое одеяние зашуршало по толстому ковру, когда она шла через гостиную, чтобы подать ему угощение. Очень это был волнующий звук. Принимая у нее из рук хрустальный стакан, Питер не преминул коснуться ее руки. Сделано это было, вне всякого сомнения, намеренно. Он чувствовал себя как маленький ребенок в кинотеатре, восхищающийся красавицей из сказки на экране и обуреваемый страстным желанием потрогать ее.
      – Если вернуться к вашему вопросу, то корни этого имени испанские, – ответила она. – Происходит оно от Игнация из Лойолы, был такой святой в северной Испании.
      – Так вы из Испании? Вы прекрасно говорите на нашем американском.
      Она засмеялась странным, слегка гортанным вибрирующим смехом, который ласкал его слух.
      – Ну, а как же мне на нем не говорить? Я ведь родилась и выросла в Новой Англии, хотя и происхожу из семьи испанцев. Я была еще очень молода, когда вышла замуж за одного мадридца, и он забрал меня с собой в Испанию, где я оставалась до тех пор, как вернулась в Америку. Это было несколько лет назад.