Лейтенант Гущиков, вижу, задумался.
      - И можно спросить... - осторожненько так начал я после паузы.
      - Спрашивай! - коротко бросил он.
      - За эту ночь ничего чрезвычайного в районе не произошло?
      Лейтенант покачал головой.
      - Да, вроде, ничего не было, кроме вашей поножовщины... Хотя, если в одном из новорусских коттеджей всех конкурентов Губы с Фомой положили, то трупы могли и не обнаружить еще... Все знают, что, когда "братки" на два-три дня уезжают гульнуть, их ни по каким делам беспокоить не надо, и даже звонить не стоит. Вдруг он там как раз в баньке с девками парится или ширяется? Спохватываются тогда, когда вовремя в город веселая компания не возвращается - то есть, и сутки могут пройти, и двое. Но мы это проверим. И другие районы известим, и с Угличем свяжемся, чтобы, если где произошло преступление, выгодное Фоме с Губой, сразу нам сообщили. Не бойся, тебя не заложим... Но это наши дела, а сейчас давай решать, что с тобой делать.
      - Да что хотите, то и делайте, - ответил я.
      - Ладно, ступай пока назад в камеру. Я с твоим сынком потолкую, а потом окончательное решение примем.
      И меня назад водворили, Константина на допрос увели, а я сижу и гадаю: достаточно связно у меня получилось или нет? Вроде, все связно, не посунешься. И прямую неправду я не сказал (ну, может, приврал где чуток, но ненаказуемо), и в нужном свете всю ситуацию вывернул. И как я это загнул, про "к появлению трупа Шиндаря они не причастны", здорово! Потому что я говорил про багажник, имея в виду, по всему смыслу, что к появлению трупа в багажнике они не причастны, а прозвучало так, будто я вообще их вину отрицаю. И при этом всегда можно сказать, что меня неправильно поняли. К тому же, я версию излагал, а на версию всякий право имеет. Я даже хихикнул от удовольствия, какой я хитрый.
      А тут этот мужичонка зашевелился, который на дальних нарах дрых. Я уж и забыл про него, настолько он был неживой, всякое внимание на него обращать перестал. А тут, я говорю, он зашевелился, присел, и обнаружился у него фингал под глазом и морда расцарапанная.
      - Где это я? - спрашивает, поводя вокруг очумелыми глазенками.
      - В ментовке, - отвечаю ему, не двигаясь, только голову слегка повернув.
      - За что?.. - простонал мужичонка.
      - Это у тебя надо просить, за что, - усмехнулся я.
      Он ноги с нар свесил, замычал, морду свою потрогал и скривился.
      - Во разделали, гады... Это менты меня, или ещё до ментов меня били?
      - Вот уж не знаю, - ответил я. - Я сюда позже твоего загремел. А ты хоть что-то помнишь, что с тобой было и где?
      - Начало вечера помню, - пробормотал он. - Мы с суда вернулись, сына у меня судили, за членовредительство.. Он одному челюсть сломал... И пронесло его на первый раз, условный срок дали. Ну, там, бабушка-свидетельница подвернулась, что тот пьяный был и сам на моего сына попер, с гвоздодером... А я ещё расчет под шабашку получил, баньку мы срубили... Вот и стали отмечать две радости разом... На кухне стол приготовили, все нормально, даже колбаску порезали, не то, чтоб хлебом зажевывать. Тушенку, там, открыли, по людски... А потом я, вроде, с женой ругался, или на улицу ходил... И еще, вроде, народу много было, отметить всякая молодежь подошла...
      - С боевой, видно, молодежью твой сын компанию водит, - заметил я. Без особого интереса, впрочем, а так, чтобы беседу поддержать. Как будто мы не знаем, как это бывает, когда и пьешь, кажись, в хорошей компании, и по хорошему поводу, а утром выясняется, что все безобразием кончилось.
      - Да ну их! - махнул рукой мужичонка. - Сплошные оболтусы. Мы-то хоть пьем, но ещё и работать умеем, а у этих, у нынешних, одни гулянки на уме. Только стибрить что-нибудь, чтобы в скупку или на барахолку снести, и гуляй, рванина... И девицы ещё похлеще ребят будут. Как набились все эти... И Маринка с Манькой, и Ирка Липова, куда же без нее...
      - Погоди! - тут мне интересно стало. - Ирка-оторва?
      - Она самая. Выходит, и ты её знаешь?
      - Так кто ж её не знает?
      - Так вот я и думаю... Ой-йё, как болит... Может, мне ещё и ребра пересчитали, с них станется... Вот я и думаю, что я сыну насчет его компании вякнул, какая она непотребная, я во хмелю всегда заводной и воспитывать берусь, а он этого не любит, он меня и разделал, как всегда, после моих выступлений... Только почему лицо расцарапано? Мужики ведь не царапаются, так? Может, жена расцарапала, когда нас разнимала? Но, если сын меня избил, то почему я в ментовке сижу, а не он? Сплошные вопросы, видишь...
      - Вижу, - кивнул я.
      Но тут мент дверь камеры открыл.
      - Бурцев, с вещами, на выход!
      Тут я живенько присел, ноги в сандалии всунул.
      - Это что же, освобождают меня?
      - Освобождают, выходит. Собирайся - и пошли.
      - Да чего мне собираться, я без вещей!
      Вот и вышел я, а он дверь захлопнул и с лязгом запер, мужичонка в одиночестве остался, вчерашний день припоминать. Не боись, думаю, сам не вспомнишь, так на суде расскажут, чего ты натворил...
      - Кстати, а за что этого, который вместе с нами сидел?.. - спросил я, когда мент вел меня на второй этаж, в кабинет лейтенанта Гущикова. - А то гадает человек, мучается, вспомнить не может, мне самому интересно стало.
      - Не может вспомнить? - хмыкнул мент. - Ничего, ему память вправят, как он Ирку Липову...
      - А что он с ней сделал? - живо спросил я, когда мент не договорил.
      - Топором по голове. Хорошо, обухом, а не острием, но она все равно в реанимации и вряд ли выживет... Заходи, давай.
      Я зашел в кабинет, обмозговывая услышанное, там Константин на том же стуле сидит, на котором я сидел, а лейтенант за столом пристроился и что-то пишет.
      - В общем, так, - сказал он, поднимая голову от своих бумаг. - Я и сам тут подумал, и с начальством посоветовался, и отпускаю вас, под подписку о невыезде. Что к убийству Шиндаря вы не причастны, это и последнему ежику ясно. Пособничали вы или нет прятать его труп - это следствие выяснит. Но, в любом случае, социальной опасности за вами не просвечивает, поэтому гуляйте на воле, только по первому вызову являйтесь сюда для дачи показаний. Один раз не явитесь - тогда уж сажать придется. Расписывайтесь на этих документиках - и гуляйте. Вопросы есть?
      - Есть, - сказал я, расписываясь. - Нам бы десятку на двоих, чтобы на автобусе домой вернуться. Ведь пехом мы больше трех часов будем топать.
      - Ну, ты наглец! - оскалился лейтенант. - Тебе свободу дают, а ты ещё и денег требуешь!
      - Да я не требую, я прошу, - ответил я. - И не насовсем ведь, а взаймы. Я отдам, с первой оказией. Деньги есть, на шабашках порядочную сумму срубил. Как раз вчера жена все конфисковала, чтоб я не пропил. Вон, сын подтвердит. Но на возврат вам долга отстегнет - или сама передаст, если побоится мне в руки доверять. Я б знал, что нас отпустят, прихватил бы рублей тридцать - а так, мы ж без копейки уехали...
      - Ладно, - вздохнул лейтенант, - выручу. Держи десятку. Но смотри, чтоб до конца недели отдал!
      - Да кто ж не понимает, что вас динамить - себе дороже, - сказал я, убирая десятку в карман.
      Лейтенант Константина подзывает, чтоб тот тоже подписку о невыезде подмахнул. Константин молча встает, молча подписывает, молча к двери направляется. Он, вообще, вижу, молчание избрал, и я за это его только похвалить могу.
      - Да, - вмешался я, - если позволите, ещё один вопрос, нас лично не касающийся, просто из любопытства.
      - Ну?.. - лейтенант нахмурился, несколько раздраженно.
      - Как этот мужичонка, который вместе с нами сейчас сидел, Ирку-оторву грохнул?
      - А, этот... - лейтенант расслабился. - Как будто сам не знаешь, как это бывает. Достал он молодежь, и молодежь его из квартиры выкинула. Молодежь, конечно, тоже хороша, там всю компанию без разбору сажать надо, да не о том сейчас речь... Он стал в дверь барабанить и кричать, что, мол, если не впустят, он сейчас топор возьмет, дверь разнесет в щепы, и потом всех порубит. Потом крикнул, что за топором идет. У них при доме сарайки имеются, вроде гаражей, и все жильцы там и инструменты хранят, и всякий хлам. Вот он в эту сарайку и направился. А тут Ирина Липова - которую ты Иркой-оторвой называешь - уходить собралась. Что там дальше было, ещё следствие будет устанавливать, но, в общем, нашли их обоих в подъезде, соседи спотыкнулись. Липова в луже крови лежит, с треснувшим черепом, а Грязнов спит на ступеньках, сжимая топор в руке...
      - Грязнов - это фамилия нашего соседа по нарам?
      - А чья же еще? А что он Липову особо люто ненавидел, из всех подруг и друзей его сыночка, это все показывают. Не раз говорил, под градусом особенно, что таких девок давить надо, потому что они только парней портят и с пути сбивают. А он что, проспался?
      - Очухался, вроде, - кивнул я.
      - Наконец!.. А то с ночи проспаться не может, похуже твоего. Что ж, тогда мы его сейчас быстренько раскатаем и в прокуратуру документы отошлем. Дело ясное, через месяц по этапу покатит... Ступай, любопытный. Тут и без тебя суеты хватает.
      Мы, освобожденные, вниз потопали, а я соображаю. Очень вовремя Ирка-оторва помирает. Как раз тогда, когда, по ситуации, и её должны были бы вслед за "таджичкой" и Генкой подчистить. И не удивлюсь, если не этот мужичонка её рубанул, а кто-то, воспользовавшись его бесчувственным состоянием, приложил Ирку его топором да топор ему, дрыхнущему на лестнице, назад в руку сунул. Ладно, не мое это дело. Но надо понять, почему все люди гибнут, которые в этот дурной дом лазили, который теперь Татьяне-Катерине принадлежит. И кто ещё мог в этом доме побывать, чьей смерти ждать теперь? Если б в этом разобраться, то, может, ясным стало бы, с какой стороны на нас самих опасность подумывает грянуть. И почему вокруг трупов эту детскую игру в "обознатушки-перепрятушки" затеяли, и почему мы так оказались нужны бандюгам в роли свидетелей, и множество других "почему", на которые у меня ответов пока нетушки, а требуется ответы получить...
      Вот так мы с Константином вышли на улицу, в полную грудь вздохнули.
      - Что ты им рассказывал? - спросил я, когда мы чуть отошли.
      - Да ничего, - ответил он. - Ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю. Сидели, выпивали, закусывали. Кроме стопок с водкой и закусок роскошных, только и помню, что батю с гармошкой, да как у всех рожи делаются все краснее и краснее. Когда Горбылкин Чужака пырнул, я вообще отпал. А потом как-то засыпать все начали... Ну, в таком духе.
      - Молодец, - сказал я. - Так и держись, и мы от всего отмажемся.
      - Так что, батя, домой двигаемся?
      - Нет, пока нет. Одно дельце у нас есть.
      - Какое такое дельце? - удивился мой сынок.
      - В администрацию зайти надо, кое-что сверить. Сколько сейчас времени? Полшестого? Должны успеть, они до шести работают... Давай, прибавим шагу.
      Администрация, в управлении которой и городок находится, и все окрестные деревни, располагалась буквально в двух шагах от милиции. Ну, в таких городках, как наш центр, все рядом. И остановка рейсовых автобусов, кстати, почти за администрацией, так что нам все равно в ту сторону.
      - А что ты проверить хочешь, батя?
      - Так, одну вещь, о которой ночью разговор шел... Ты меня на улице подожди, я быстро.
      Константин могучими своими плечами пожал - но ничего не сказал. Надо так надо.
      А я решил все-таки проверить, правду наврали мне ночью бандюги, что Катерина Кузьмичева дом никому не продавала, или нет. Только, естественно, я сына во все эти дела посвящать не собирался.
      И вот зашел я, заглянул в комнату к той девушке, которой мы всегда ежегодный налог на дом и землю платим, поздоровался:
      - Добрый день, красавица. Семен Семеныч ещё у себя?
      Семен Семеныч - это глава всей местной администрации.
      - Куда там, у себя! - отвечает она. - Давно уехал... И вообще, он на месте мало бывает, все в разъездах по делам, так что, если он тебе нужен, завтра с самого утра приезжай и его лови.
      - Да мне он особенно и не нужен. Мне одну справку надо получить, для дачников-москвичей. Тут слух дошел, что умер Кузьмичев Степан Никанорыч, которому в Старых Дачах большой дом принадлежал, и что его внучка, Катерина, то ли продает его, то ли продала уже. Вот, узнать просили, что, если дом ещё не продан, так они его купили бы.
      - Эту справку и я тебе могу дать, - улыбнулась она. - Вот, как раз лежат у меня все бумаги, порядком оформленные. Из Углича нам бумага пришла, что внучка вступила в права наследства и дом теперь ей принадлежит. Мы на её имя тут и переписывали, для реестру и прочего... Так что дом никак не продан. А уж будет она его продавать, нет - это, сам понимаешь, не наша забота.
      - А как с ней связаться? - спросил я. - Ведь должен быть в бумагах её городской адресок...
      - Адресок есть, только её так просто теперь не отыщешь. Она прошедшей осенью, после смерти деда как раз, из Углича аж в Череповец переехала. Адрес череповецкий перепиши, если хочешь, для своих интересующихся покупателей.
      - И перепишу. Пусть письмо ей пишут, коли интерес есть.
      Попросил я у неё ручку и клочок бумаги, переписал на этот клочок адрес Кузьмичевой Екатерины Максимовны, попрощался и вышел.
      А как вышел - так у меня челюсть отвалилась. Стоит машина этих Владимира с Николаем - Губы и Фомы, как я теперь знаю - и они, из этой машины вылезши, с Константином беседуют.
      Владимир меня заметил - и приятельски замахал мне рукой.
      - Здорово, Яков Михалыч! Как видишь, не тебя одного за недостатком улик отпускают!.. Давай к нашему шалашу - к тачке, то есть. Разговор имеется.
      И пошел я к ним, нутром чуя, что нехороший это будет разговор.
      ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
      Вот подхожу я к ним, Владимир ухмыляется:
      - Залазь в машину, чего вам в автобусе набитом трястись, а потом ещё два километра топать? Домчим с ветерком, по пути заодно и потолкуем.
      И тут как стукнуло меня что.
      - Одну секунду, - говорю, - мне на почту забежать надо.
      - На почту?.. - удивился Константин. И сразу заткнулся.
      - Ну да, - кивнул я. - Мать давно просила конверты купить, письма твоим братьям катать. Когда ещё я в городе буду, а десятка нам не понадобится, раз нас подвозят... Я мигом, раз-два, это ж времени не займет.
      Владимир кивнул, вроде как с согласием, и я на почту рванул, через дорогу и через аллейку.
      Вбегаю - в переговорном пункте никого нет, повезло.
      - Девушка, - спрашиваю, - десятки мне хватит, чтобы два конверта купить и три, скажем, минуты разговора с Вологдой заказать?
      Она посчитала и говорит:
      - Вполне хватит. И ещё на один конверт останется.
      - Давайте на все!..
      - Пожалуйста. Пройдите в первую кабинку.
      Я прошел, трубку снял... Как там, дальше? Ага, "восьмерку" набрать, гудка дождаться... код города... какой же код у Вологды? Да вот же, на стене, лист со списком кодов городов. Вологда... 81722... так, а телефон я на память помню. Зинка вызубрить заставила, потому что бумажки я вечно теряю, а вдруг надо будет сыновей срочно вызванивать? Ну, она заболеет, или я, или что там...
      - Алло? - сказал женский голос.
      - Алло? - откликнулся я. - Лесзаготконтора?
      - Она самая.
      - Будьте добры, мне надо передать срочную весточку Григорию и Михаилу Бурцевым. Они...
      - Знаю я, кто они. Они сейчас здесь. Их бригада как раз приехала на новый участок оформляться. Позвать кого-то из них?
      - Да... - у меня аж горло перехватило, такая неожиданная удача, что и поверить нельзя. - Да, быстрее.
      Буквально через несколько секунд услышал я в трубке голос Григория.
      - Да?..
      - Гришка, ты?..
      - Батя?..
      - Слушай меня внимательно, у меня времени в обрез. Бросайте все и дуйте к нам. У нас тут... В общем, мы тут случайными свидетелями мафиозных разборок оказались, и всех нас положут, если... если все вместе не найдем, как выкрутиться. И еще. Если сумеете, сделайте крюк через Череповец, в Череповце зайдите по адресу... Запиши адрес!..
      - Надя, ручку и бумажку кинь! - рявкнул Гришка. Хоть и в сторону рявкнул, но у меня все равно от его баса уши заполонило. Одно слово лесоруб. - ...Записываю, батя.
      Я ему адрес продиктовал, медленно, тщательно и два раза, и говорю:
      - А живет по этому адресу Кузьмичева Катя, полностью - Екатерина Максимовна. Узнай, где она, что с ней, а если вдруг она на месте, то погляди, какая она. Если без прикидов, и на богатую девку не похожа, то о доме расспроси. Понял? О доме!..
      - Понял, батя. А зачем это?
      Тут в трубке забибикало: мол, ваше время кончается.
      - Зачем - объясню при встрече. Просто поверь мне, что это важно, очень важно. От этого, может, вся наша жизнь зависит, которая сейчас на волоске висит. Тут всех положили, кто этого дома касался, а сам я только что из ментовки вышел, нас с Константином за убийство забирали, которого мы не совершали. Мы-то свою невиновность доказали, но беда в том, что мы знаем, кто это убийство совершил, и...
      Тут связь и прервалась.
      Я повесил трубку - и бегом с почты назад к машине, на бегу девушку кивком поблагодарив.
      Да, хорошо, что я из города сообразил позвонить. По всему выходило, что надо сыновей вызывать. Можно было бы, конечно, и из деревни позвонить, с медпункта, но там, во-первых, не автоматическое соединение, а через телефонистку, и надо сидеть ждать у телефона, заказ ей дав. В Углич-то, скажем, за пять минут соединяют, а в города подальше, в ту же Вологду, иногда по три часа ждать надо, когда соединение дадут. Торчи у телефона как прикованный, потому что телефонистка нашего городка телефонистке в Углич заказ передает, а та уже по межгороду связывает. Многоступенчатая система получается, и на каждой ступеньке может сбой выйти. Во-вторых, по автомату когда звонишь, тебя вряд ли на линии кто будет подслушивать, а телефонистки подслушивают за милую душу. Как пошли бы языками чесать, услышав, про что я толкую - так нам бы десять раз икнулось! В-третьих, на медпункте без свидетелей не поговоришь, не закроешься плотно, как в кабинке. Если уж позволят позвонить, то обязательно будут маячить рядом, любопытствуя и уши вытягивая. Я уж не говорю, что и медичка, и тетка Шура, у которой в отсутствие медички ключи от медпункта, потому что она прибирается там, и печь топит, и лекарство может выдать, по срочному случаю, и "скорую" вызвать, они обе обязательно ворчать стали бы: ну да, пусти вас, а кто потом междугородний счет оплачивать будет, вы ж вечно на нуле сидите... С этим как раз сейчас проблем не было бы - авансом отстегнули бы им десятку, и все довольны.
      И ещё как удачно получилось - ведь вздумай я с медпункта звонить, почти наверняка сыновей уже не застал бы, укатили бы они на очередной лесоповал, а тут в самое время угодил...
      - Все! - сказал я, дотопав до машины. - Купил конверты. Сами видите, все дело несколько минут заняло.
      Владимир ухмыльнулся и открыл левую заднюю дверцу.
      - Залезайте, гости дорогие.
      Мы залезли - а куда нам податься? Кроме Владимира-"Губы" и Николая-"Фомы", в машине ещё двое, один за рулем, второй на заднем сидении, у правого окна. А машина мощная, просторная (машина, кстати, другая была не та, на которой они ночью заявились; в марках я не очень разбираюсь, но тоже иностранная): шесть человек, получается, сели в итоге, и никому не тесно. Николай сел спереди, а Владимир взял и поднял эту, панель нижнюю в багажнике, и багажник в два дополнительных места превратился, совсем уже задних.
      - Пролезай, Яков Михалыч, - говорит он. - Мы с тобой с самого задку устроимся, а твой сын посередке будет, вместе с Валентином Вадимычем. Кстати, познакомьтесь, Валентин Вадимыч - он наш адвокат, он нас и отбил. Так на ментов наехал, что те рады были нас отпустить.
      - Тоже под подписку о невыезде? - спросил я, усевшись на свое место.
      - Куда же без нее! - рассмеялся Владимир. - Но это начхать и растереть... Поехали! - велел он шоферу, и мы тронулись с места. - ...Так вот, Яков Михалыч, мы все тут - люди свои, поэтому без обиняков говорить будем. Сколько тебе надо, чтобы ты Шиндаря на себя взял?
      Я, понимаете, тут язык и проглотил. Только и сумел из себя выдавить, что:
      - Ммм... Ммм... М-гм?
      Владимир совсем веселым сделался, да и Николай хмыкнул. Адвокат и шофер равнодушие изображают, а у Константина спина напряглась, будто каменной сделалась.
      - Да ты не волнуйся так, Яков Михалыч, - Владимир меня по руке похлопал. - Много тебе не дадут. Пять лет от силы, потому что Валентин Вадимыч все сделает. Доказано будет, что этот Шиндарь сам на тебя напал, что удавку ты на него накинул, потому что он в десять раз был сильнее тебя, и ты этой удавкой на шее остудить его ярость хотел, причем убивать его и не думал, пугнуть хотел... А он не унимается и не унимается. А как ты увидел, что он за ножом тянется, чтобы тебя порезать, так ты и стал удавку натягивать, вроде как норовистых лошадей сдерживают, чтобы он до ножа не дотянулся. Кто ж знал, что он сдуру эту удавочку так напряжет, что задохнется, а ты только собственную жизнь спасал... Ну, и другие детали подработаем. Глядишь, всего-то годика в три все твое наказание уложится. А семья твоя в это время будет получать... - он задумался на секунду. - Ну, скажем, две тысячи в месяц. Не слабо, а? А можно часть суммы вперед выдать, единовременно. В общем, сам рассуди, а по мне, так хорошая сделка получается.
      - Ага... - у меня горло напрочь пересохло, и сглотнуть пришлось, чтобы хоть как-то мой голос вслух заскрипел. - А тело я с испугу закопал, так?
      - Именно, что с испугу, - ухмыльнулся Владимир.
      - Да не томи ты человека! - подал голос Николай. - Его, небось, до сих пор с похмелья ломает и после всех ментовок трясет, а ты с ним на сухое горло разговоры заводишь.
      - А ведь верно... - и Владимир откуда-то сзади извлек бутылку водки. На, озарись и организм подлечи.
      Я крышку свернул, глотнул прямо из горла - действительно, полегчало. И думаться стало легче.
      - Тут... - сказал я. - Тут проблема возникает. Доказано, что Шиндаря двое человек закапывали. А мне только Константин мог помогать, больше некому. Значит, если я сдамся, я и сына за собой потяну, за соучастие.
      - И эту проблему мы решим, - возразил Владимир. - Почему обязательно Константин? Ты мог Виталика Горбылкина к этому делу привлечь - потому он и сидел тряханутый, потому и запсиховал. Слишком его возня с трупом впечатлила...
      - Допустим, так, - и я ещё к бутыли приложился. - Но если Горбылкина поймают, и начнет он такие показания лепить, что вся наша история рухнет? Где я тогда буду, и где будете вы?
      - Не поймают его, - заверил Владимир.
      И так уверенно он меня заверил, что мне нехорошо стало, я аж водкой поперхнулся, к которой в третий раз прикладывался. Понял я, на что он намекает.
      - Так зачем вам обязательно я нужен? - спросил я. - Почему все от и до на Горбылкиных не списать? Я-то, в своих показаниях, все на них вешал...
      - Как это? - это адвокат заинтересовался, голову ко мне повернул.
      Я, значит, рассказываю, какую версию я милиции предложил. Естественно, про то, что я самих бандюг продал, рассказав, что они умышленно себе "алиби" готовили - об этом ни слова. А как я на раскрутил на Горбылкиных всю историю - это я подробно докладываю.
      - А что? - говорит адвокат. - Хорошая легенда. Яков Михалыч, как я погляжу, не так прост, как кажется. Почему бы и в самом деле этими Горбылкинами пасть ментам не заткнуть?
      - Нельзя, - опять подал голос Николай. - Никак нельзя. Старшего Горбылкина нам, наоборот, в свои руки надо заполучить, а если он ментам признание в убийстве выдаст, то мы его никак на поруки не выцарапаем. А ему сейчас нельзя в КПЗ сидеть, вне нашего присмотра. Еще возьмет и брякнет что-нибудь, чтобы "участь облегчить". Хорошая легенда, не спорю, но, в нашей ситуации, Яков Михалыч все равно лучшей кандидатурой получается. А что младший Горбылкин ему могилу помогал рыть, а не сын родной - это мы все факты следствию изобразим, однозначно.
      - Да что за ситуация такая?.. - адвокат чуть не взвился.
      - Не нужно вам её знать, Валентин Вадимыч, - одними углами губ улыбнулся Владимир.
      - Да вы поймите, что, если я чего-то важного не знаю, я с вашей защитой пролететь могу! - закипятился адвокат. - Как менты мне выложат на стол что-нибудь убойное и для меня абсолютно неожиданное - так я вас спасти не смогу, будь я хоть семи пядей во лбу!.. Адвокату, как врачу или священнику, надо говорить все.
      - Да ладно, Валентин Вадимыч, - небрежно отозвался Владимир. - Там ничего такого нет, просто не время ещё тебе рассказывать. Это мы с тобой потом обговорим... А сейчас у нас один вопрос: согласен Яков Михалыч на наше предложение или нет?
      И смотрит на меня с такой улыбочкой, за которой без слов читается: не согласишься - увидишь, что будет, и с тобой, и с твоей семьей.
      - Ой! - говорю я. - Вы меня так шандарахнули, что я сейчас ответить не берусь, переварить надо. Не на курорт предлагают все-таки, а в тюрьму. Можно подумать хоть немного? Время-то у меня есть?
      - Как, Николай? - окликает Владимир. - Дадим человеку время морально подготовиться?
      - А чего не дать? - отозвался Николай. - До послезавтра утром вполне терпит.
      - Что ж, - Владимир опять мне в рожу хмыкнул. - До послезавтрашнего вечера отдыхай. Но мы будем все-таки считать, что ты человек хороший, и что обо всем мы с тобой договорились, поэтому послезавтра приедем не узнавать, согласен ты или нет, а в милицию тебя отвозить, с признанием. То есть, сначала к Валентин Вадимычу на инструктаж, а потом в милицию. И первые деньги привезем... Тормозни-ка здесь, - велел он шоферу, и ко мне повернулся. - Вам здесь до деревни полкилометра, а нам вас к самому дому подвозить не стоит. Нечего, чтобы соседи глазели на наши тесные отношения. Гуляйте! А бутылку можешь с собой забрать.
      Выбрались мы с Константином из машины, бандюги развернулись и уехали. Константин к початой бутылке руку протянул.
      - Батяня, дай глотнуть.
      Я ему без слова бутылку протянул, он приложился как следует, рот тыльной стороной ладони утер.
      - Не нравится мне, батя, вся эта история. Ой, как не нравится.
      - А мне, думаешь, нравится? - ответил я.
      - Они ж убьют тебя, батя. Ты на себя вину возьмешь, денег они отвалят, а через два-три месяца тебя в лагерях шлепнут, по бытовой разборке. Не дадут тебе из лагерей выйти, потому что ты всегда будешь опасным свидетелем оставаться. Мало ли, что ты можешь спьяну растрезвонить... И меня они убьют, когда ты сядешь, потому что я тоже для них опасный, тоже лишнее вякнуть могу.
      - По-твоему, я этого не понимаю? - вопросил я. - Давай-ка, сядем вон на тот бугорок в тени, бутылку прикончим да потолкуем.
      Присели мы на бугорок, чуть в стороне от дороги, ещё понемногу приложились, и я говорю:
      - Я ведь на почту не за конвертами бегал.
      - Это я понял, батя. А для чего?
      - Братьев твоих вызвал. И ещё повезло, что я их в конторе застал, новую разнарядку получать приехали.
      - По-твоему, братаны помогут? Да их зароют вместе с нами, и вся недолга!..
      - Я уж не знаю, - вздохнул я. - Но подумалось мне, что всей семьей мы как-нибудь отобьемся, а если поврозь будем, то нам точно не жить. И потом...
      - Да?..
      - Катерину помнишь? Кроху такую, внучку Степана Никанорыча, которому большой дом в Старых Дачах принадлежал?.. Хотя, какая она кроха, она ведь, я сейчас соображаю, постарше тебя будет, хоть и помладше Григория с Михаилом...
      - Что-то припоминаю, хотя и смутно... - Константин нахмурился. - А старый дом - это ты про тот, который ещё дурным называют?
      - Про него, про него... И тут, вишь ты, какая история. Бандюги подчищают всех, кто хоть какое-то касательство к этому дому имел и кто с Катериной хоть мимолетно мог общаться... А ты разве не слышал, о чем мы талдычили?
      - Так то ж на другом конце стола было, и на нашей половине стола все говорили враз, разве услышишь?
      - Так вот, они внушали мне, что Степан Никанорыч, оказывается, штатным палачом был...
      - Что-о? - у Константина глаза округлились, он ещё глоток из бутылки сделал, перед тем, как мне передать.
      - Да то, что слышишь. И какой-то невнятный намек проскользнул, что, мол, все разборки идут оттого, что Степан Никанорыч, во время оно, за свои палаческие заслуги этот дом получил, и что внучку палача защищать или покрывать - это последнее дело. Дьяволово отродье и сдохнуть должно по-дьявольски..
      - Погоди... - Константин хмурился, продолжал мозгами ворочать. - Эта женщина, что тебе тысячу за шабашку отвалила... Это Катерина, что ль? Приехала? И ты в дурном доме шабашил?
      - Шабашил я в дурном доме. А Катерина это или нет, я не знаю.
      - Как это - не знаешь? Как это может быть?
      - А вот так. Хозяйка дома - такая же блондинка, какой Катерина была. Красивая. И Катерина была красавицей. Но, при этом, богатая так, как только акулы нынче бывают богатыми. И хватка у неё акулья. Достаточно её ледяные глаза увидать, чтобы поджилки затряслись. Такая, знаешь, которой кровь людская как водица. Через все переступит баба, если ей понадобится. А Катерина - она теплая была. Хотя, как знать, люди меняются, я-то когда Катерину последний раз видел, ей сколько было лет? Десять? Двенадцать? А сейчас, по всему, должно этак двадцать два - двадцать три выходить. Может, и двадцать четыре. Кто знает, какой она стала, к двадцати четырем годам? Может, и разбогатела, и озверела. Да, и еще. Эта блондинка все-таки немного постарше Катерины выглядит. Я бы сказал, что ей скорей под тридцать. Хотя, с другой стороны, сейчас в женском возрасте не разберешься, столько всяких у них примочек появилось, чтобы и моложе выглядеть... и постарше, когда надо. А могла Катерина за эти годы разбогатеть и озвереть? Могла. Могу я с уверенностью опознать во взрослой девахе маленькую девочку? Нет, не могу. Вот и гадай тут.
      - А она-то... как она тебе представилась?
      - Татьяной представилась.
      - Значит, не она, - сделал вывод Константин. - А Катерина дом кому-то продала, после смерти деда.
      - Не скажи! В том-то и дело, что дом никому не продавался. Меня и бандюги заверили, и я сам проверил... Катерина только что в права наследства введена, после смерти деда. Куда ей было дом продавать? И хозяйкой она представилась... Да могла и не представляться, по всему видно, что хозяйка, что дом ей принадлежит. А что Татьяной назвалась - так я сам тебе хоть кем назовусь, если мне захочется. В общем, наши бандюги уверены на все сто, что это она. Катерина то есть.