Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Песнь Силы (№1) - Хорал забвения

ModernLib.Net / Фэнтези / Бир Грег / Хорал забвения - Чтение (Весь текст)
Автор: Бир Грег
Жанр: Фэнтези
Серия: Песнь Силы

 

 


Грег БИР

ХОРАЛ ЗАБВЕНИЯ

Мышление, погруженное в сон

Жанр фэнтези прочно утвердился в современном литературном потоке. Выдуманные истории органично вписались в «структуры повседневности», доставляя удовольствие самым разным категориям читателей — от любителей сугубо развлекательных actions (бесконечная серия о Конане-варваре), до ценителей глубоких философских обобщений (романы Дж. Толкиена, классика жанра и профессора английской литературы Урсулы Ле Гуин и др.). Как часто бывает, в этом жанре вновь первенствуют американцы, что можно объяснить, кроме прочего, фактическим отсутствием в этой стране добротно развитого традиционного фольклора, не говоря о мифологии. Одновременно данное обстоятельство порождает неизбежный интернационализм американской «фантазийной» литературы: за неимением собственных мифов и сказок, авторы обращаются к классическим сюжетам, большей частью, к греко-римской мифологии, но, впрочем, и к восточной — арабской, индийской, китайской.

Отвлекаясь от ученых литературоведческих рассуждений, можно в первом приближении выдвинуть критерий отличия фэнтези от фантастики как таковой. Очевидно, фантастика, как правило, связана со знакомой реальностью где-то процентов на пятьдесят, тогда как для фэнтези эта цифра не должна превышать десяти процентов. В идеале, надо полагать, произведение жанра фэнтези вообще не может быть связано с земной действительностью, опережая в этом смысле и мифы, и сказки, которые, при всем их волшебстве, все же базируются на основаниях нашего мира. Иными словами, автор образцового фэнтези должен выйти в совершенно иную систему координат, желательно, за пределы привычной трехмерности.

Однако на практике такой абсолютный уход пока не наблюдается. Видимо, для явления полного «отрыва» нужно, чтобы соответствующие вещи были написаны существами из иных миров, — как более или менее человекоподобными, так и, допустим, какими-нибудь разумными рептилиями. То, что создано человеком, даже самая «крутая» фантазия, с неизбежностью несет в себе узнаваемые реалии. Например, как бы ни старались авторы литературного сериала о Конане изобрести что-либо невероятное, все же в каждой книжке непременно проступают фрагменты земной истории — феномены классической античности, Древнего Востока, средневековья и т.д. Удержаться от соблазна крайне трудно: в конце концов автор фэнтези в плане традиционной образованности вряд ли может выделиться чем-то особым, воздействие же образованния на общую культуру значительно сильнее, чем порой хотелось бы.

Один из классиков американской фантастики, равно как и вообще американской литературы, приложивший руку и к жанру фэнтези, Филип Дик попытался обозначить общий критерий отличия science fiction от fantasy. «Фэнтези, — считал он, — содержит то, что общее мнение расценивает как невозможное (impossible), научная же фантастика объемлет то, что тем же общим мнением принимается как возможное, но при надлежащих обстоятельствах (possible under the right circumstances)». Собственных героев, выведенных в своей лучшей «фантазийной» повести «Король эльфов» (1953), Ф. Дик рассматривал как проекции общечеловеческих первообразов, или архетипов Карла Густава Юнга (1875-1961), который ввел в теорию психологии понятие коллективного бессознательного, где отражается опыт предшествующих поколений, восходящий к первичным мифологическим мотивам. Филип Дик, будучи одним из немногих писателей, кто удачно анализировал собственный творческий процесс, отметил характерную особенность своих вещей в жанре фэнтези. Это были «рассказы, где внутреннее психологическое содержание проецировалось во внешний мир, становясь трехмерным, реальным и конкретным».Дик, на наш взгляд, удивительно точно обозначил психологическую подоплеку жанра фэнтези, воспользовавшись теорией знаменитого психиатра, впервые обнаружившего случайное возникновение в человеческой психике (строго говоря, в снах пациентов) мифологических и фольклорных сюжетов.

Свое «коллективное бессознательное» Юнг считал более глубоким слоем, нежели индивидуальное бессознательное. В таком случае, если вслед за Ф. Диком мы примем соответствующее понимание жанра, то значимость его неизмеримо возрастет, поскольку фэнтези окажется ориентированным на самый глубокий слой психики. Соответственно, раздвигаются и границы жанра: в определенной степени мы вправе отсчитывать поступательное движение фэнтези с прославленной «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла, которую польский переводчик М. Сломчинский охарактеризовал как «анализ человеческого мышления, погруженного в сон». При этом мы не слишком нарушим традицию, которая относит творчество Кэрролла к так называемой литературе «нонсенса», поскольку данный термин, хотя и утвердился в литературоведении, но теоретически остается неразработанным, а следовательно, позволяет иную трактовку.

Жанр фэнтези становится, с одной стороны, вполне земным, связанным с мифологическими и фольклорными мотивами, частично сохраненными традицией. С другой стороны, глубины подсознания в ряде случаев способны выносить на поверхность и такие сюжеты, которые никак не отразились в мировой литературе, то есть были утрачены традицией. Тогда получается, что жанр приобретает несколько оккультный оттенок и, в принципе, дает возможность реконструкции таинственных “белых пятен” истории, в числе которых, например, загадка Атлантиды, недешифрованные письмена древнейших обитателей острова Крит, предназначение египетских пирамид и прочие секреты земных (или пришлых?) цивилизаций.

Отсюда, надо полагать, исключительная притягательность жанра. Кажется, легче назвать фантастов, которые не пробовали себя в фэнтези, чем наоборот. Грег Бир (род. в 1951 г.), один из лидеров современной американской фантастики, начав свою карьеру в 1967 г., успел как будто опробовать все варианты «страны фантазии». Наигравшись в «космические оперы», Бир обращается к глобальным судьбам человечества в дилогии-предупреждении «Эон» и «Вечность» , проблемам генной инженерии и научной этики в «Кровавой музыке» , выстраивает внешне спокойную, но внутренне взрывоопасную фабулу в эколого-приключенческо-познавательном романе«Наследие» , словно продолжая традиции Майн Рида и Жюля Верна. Разумеется, не остался в стороне и жанр фэнтези, одним из лучших образцов которого следует считать представляемый ныне в русском переводе роман«Хорал забвения»(TheInfinityConcerto) , опубликованный в 1984 г., а затем, через два года, составивший дилогию вместе с романом «Змеиный маг»(SerpentMage).

Первые страницы «кончерто» — именно так, по-итальянски, видимо, подчеркивая музыкальное проникновение, выведено название романа — более чем реалистичны и вводят нас в мир Голливуда и экранной музыки, и не какой-то вообще, но музыки «звездной эпохи» Голливуда: 1930-х — 1950-х гг. Приметы времени вполне узнаваемы: знаменитый актер Хэмфри Богарт (1899-1957), известный, в частности, по фильмам«Мальтийский сокол» (1941) в постановке Джона Хьюстона и «Касабланка» (1943); композитор Макс Штейнер (1888-1971), написавший музыку к той же «Касабланке» , а также к «Кинг-Конгу» образца 1933 г. и едва ли не к самому прославленному творению Голливуда — фильму «Унесенные ветром» (1939) с Вивьен Ли и Кларком Гейблом; его коллега и тоже выходец из Австрии Эрих Корнгольд (1897-1957), автор не только музыки к фильмам («Робин Гуд» , 1938 и др.), но и самостоятельных произведений (опера «Мертвый город» , 1920), характерных богатой оркестровкой и романтической направленностью; фильм«Гражданин Кейн» (1941) режиссера Орсона Уэллса (1915-1985), вошедший, наряду с «Броненосцем „Потемкиным“» и другими, в десятку лучших фильмов всех времен и народов; режиссер Уильям Уайлер (1902-1981), поставивший «Как украсть миллион» и один из колоссов Голливуда — фильм «Бен-Гур» (1959). Один из главных героев романа, голливудский композитор Арно Валтири, также выведен как реальная фигура: он — автор музыки к фильмам Джона Хьюстона «Человек, который хотел быть королем» с Хэмфри Богартом, Уильяма Уайлера «Назови это сном» (1963), «Эшенден» с Тревором Ховардом (1916-1988). Все это очень мило и душевно, если не считать того, что таких фильмов никогда не существовало, как, разумеется, и означенного композитора. Однако совершенно реальный фон действует подкупающе, заставляя проникнуться уважением к интеллектуальному обрамлению романа.

Юноша Майкл Перрин влюблен в поэзию и кино, но в поэзию все-таки больше, потому что не может «жить в фильмах», которые, надо полагать, не вводят человека в некую сферу «выше или ниже нашего мира», в отличии от поэзии. Но есть еще музыка, невероятная, немыслимая, буквально «дьявольская», как она и названа в романе, воплощенная Арно Валтири в «опусе 45» с подачи таинственного гения Дэвида Кларкхэма, песнь мифических сирен, а возможно даже, нечто вроде музыки Страшного суда. Прослушавшие уникальный опус стали постепенно исчезать. Аналогичным образом покинул этот мир и вдохновитель всего Дэвид Кларкхэм, оставив в наследство человечеству свой дом, в котором и поселилась эта странная Музыка.

Этот дом, собственно, и есть дверь в иной мир. Грэг Бир всегда очень точен в своих опусах, иногда точен почти до научности. Так, в «Наследии» главный герой, от лица которого ведется повествование, едва ли не каждую панораму или предмет снабжает географическими (север — юг — восток — запад) и пространственными (длина — ширина — высота) координатами. В этом «ученом» романе выведен некий Путь с многочисленными вратами, ведущими в столь же многочисленные миры. В «Хорале» представлен только один мир, но зато совершенно не похожий на прочие изобретения Бира.

Автор не новичок в конструировании иных реалий. В «Вечности» он использовал следующий допуск: «Что было бы, если бы великий Александр Македонский не умер так рано, но остался главой колоссальной империи?» Так родилась картина современного эллинистического Египта и сопредельных стран. Впрочем, здесь был предложен всего лишь вариант альтернативной истории, весьма симпатичный, хотя и не без некоторых погрешностей, которые сразу бросаются в глаза профессионалу. В «Хорале» Бир поставил более сложную задачу, попытавшись заглянуть в глубины подсознания, но при логически обоснованном порядке вхождения в иной мир — с помощью мистической силы музыки, точнее, Песни, то есть гармонии музыки и поэзии.

В удивительной стране со столицей Эвтерп (ее название немедленно хочется переделать в «Вертеп») юный поэт сталкивается с людьми, прослушавшими дьявольскую музыку и унесенными в ее внутреннюю реальность. Там «женщины носили штаны и блузы или темные мешковатые платья», а «мужчины „щеголяли“ штанами цвета пыли и грязными коричневыми рубашками». Странные граждане Земель Пакта будто специально собраны со всех возможных задворок цивилизации, и остается лишь удивляться, что всех их привела — «перенесла», по выражению одного из персонажей, — сюда музыка. Причем, в этой новоявленной стране музыки, как таковой, уже нет, точнее, как заявляют аборигены-сидхи, их страна и является собственно музыкой, причем такой, которая «превращает человеческий мозг в блаженный пепел».

Эти сидхи, они же «ши», «стхи» и так далее, требуют некоторого комментария. Конечно, в них не стоит видеть сиддхов индуистской мифологии — полубожественных существ, обитающих в воздухе. Скорее всего, автор имел в видусидов из кельтских мифов и сказаний. Эти существа, также божественной природы, обитали под землей, в пещерах или на океанских островах. Ирландская мифология сохранила множество сюжетов о борьбе людей и сидов, о взаимном проникновении в миры друг друга, причем мир сидов подозрительно напоминал земной. Сидами называли и холмы, в которых обитали разнообразные божества, вроде, например, Дагды — могучего великана, хозяина котла изобилия. Заметим, что, по мнению авторитетных исследователей, ирландские саги отразили еще более древнюю историческую реальность, нежели любая другая, в том числе и античная, литература Западной Европы.

Сага — жанр весьма конкретный и точный. Герои саги, как правило, жили некогда на самом деле. Сказители, так же как и их слушатели были убеждены в правдивости повествования. Другое дело, что «средневековая реальность… не то же самое, что реальность в современном понимании., в нее входило немало фантастического и чудесного. Поэтому наряду с живыми людьми в саге фигурируют всякого рода сверхъестественные существа, оборотни, „живые покойники“, и все это преподносится в той же манере и с такой же степенью уверенности в истинности, как и обычные разговоры или человеческие поступки». Грэг Бир со своими сидхами-сидами их Волшебной Страной Теней Сидхидарком словно бы предлагает еще одну историю в духе традиционного кельтского фольклора, с которым он, несомненно, хорошо знаком. Сидхи в романе не такие уж божества, ибо смертны. Подобно своим ирландским фольклорным собратьям, они столь же неугомонны и воюют как с людьми, так друг с другом. Некоторые имена собственные ассоциируются с древними кельтскими богами. Так, некий «гибрид» Лирг может быть соотнесен с Лером, или Ллиром, который в валлийской мифологии считался божеством морской стихии. Мананн, рассказывающий в романе чудесную поэтическую историю, как бы сагу в саге, созвучен Мананнану, сыну Лера, владыке потустороннего мира на острове блаженных, именно, острове Мэн, где этот бог почитался, кстати, в сокращенной форме — Маннан. В романе, который в целом может назван гимном во славу поэзии, в числе прочих великих британских поэтов упомянут и Уильям Батлер Йитс (1865-1939), ирландский драматург и поэт, один из лидеров кельтского возрождения, собиратель национального фольклора.

Но, разумеется, Бир изменил бы себе, если бы ограничился рамками лишь одной традиции. Намеки, рассыпанные повсюду в романе, заставляют вспоминать иные культурно-мифологические реалии. Так, имя верховного бога Сидхидарка Адонны, «неудачные творения» которого вышли из недр после катастрофы в войне, перекликается с библейским Адонаи, одним из названий бога в иудаизме, заменяющим непроизносимую тетраграмму JHVH, откуда затем, с использованием гласных, возникло имя Яхве, или Иегова. В романе Адонна несколько принижен, один из героев называет его genius loci, что у римлян означало дух конкретной местности, в отличии, например, от genius populi Romani — покровителя всего римского народа. Далее, сами хозяева Царства Теней. Если в поздней ирландской традиции первоначальные сиды отразились в образах фей, корриган, корниканед, корилов, пульпиканов и др., то Бир придумывает свои разновидности сидхов, умело комбинируя вечно живые греческие и латинские корни. Так появляются сидхи-арборалы (arbor), духи лесов, умбралы (umbra), живущие в ночи, пелагалы , расположившиеся где-то за океаном и наводящие на мысль о легендарном народе пеласгов — древнейших обитателей Греции, аморфалы , «бесформенные» или могущие изменять форму. Диссонансом в этом красивом ряду стоят некие риверины , обитающие в реках и ручьях: автор будто позабыл латинское слово для реки (flumen, fluvius) или ручья (fons).

Лингвистические игры Бира хорошо известны читателям «Вечности» . Там, при описании альтернативного греко-римского мира, он придумал остроумный ход, обозначив имена и реалии в строгой транскрипции с греческого (Alexandreia вместо Alexandria; Aigyptos вместо Egypt; Aithiopia вместо Ethiopia и т.д.). Здесь, в «концертной» стране, словно бы сознательно воссоздается эклектичная картина с причудливой смесью как знакомых культурных пластов, так и вновь изобретенных терминов и сюжетных поворотов. Даже в диалогах на каскарском — родном языке сидхов — проскальзывают греческие, латинские и, надо полагать, кельтские элементы. И в самом деле: «каскарское» слово эпон в романе значит лошадь, но этот же корень (epo), на деле индоевропейский, давший латинское equus, отразился в имени кельтской богини Эпоны, изображавшейся либо верхом, либо рядом с лошадью. Сообщество жрецов обозначено термином темелос , который можно соотнести с греческим themelios — основание, краеугольный камень. Наконец, в каскарских диалогах то и дело возникают подозрительные греко-латинские основы, от которых, видимо, никогда не избавится ни один создатель «фантастического» языка.

Интересно, однако, что эти и другие параллели обусловлены любопытной гипотезой Бира по поводу того, что каскарский язык сидхов является предком индоевропейской языковой семьи, то есть, собственно, праиндоевропейским языком. Тогда романные сидхи выступают в качестве пранарода. В современной исторической науке проблема происхождения индоевропейцев, или, как их еще называли, индогерманцев, до сих пор не разрешена, а следовательно, открыта как для научных гипотез, так для литературных мистификаций. Данные лингвистики слишком скудны, чтобы локализовать культурную прародину индоевропейцев. Существует великое множество, в том числе и вполне курьезных, мнений на этот счет. Трудно сказать, изучал ли Грег Бир специально данный вопрос: с проблемой в общем он, во всяком случае знаком. Но вот что любопытно: отмеченный выше пример с лошадью встречает некоторое подтверждение в науке. А именно — название для лошади имеется абсолютно во всех индоевропейских языках. Видимо, этот факт оказался решающим для одного немецкого исследователя, который, кстати, в книге о кельтах, предложил почти крылатый тезис: «Чтобы найти прародину индогерманцев, надо идти по конским следам». Коней, между прочим, в романе много и они удивительно хороши, выписаны с явной любовью. Что же касается собственно кельтов, то исследователи в их этногенезе выделяют последовательность таких археологических культур, как унетицкая (по названию местечка Унетицы неподалеку от Праги), культура курганных погребений (один курган с изумительным внутренним убранством выведен в романе) и культура полей погребальных урн, датируемая XIII-XI вв. до н.э.: ее носителей часто именуют протокельтами.

У Бира сидхи, спустившиеся на Землю из Космоса, породили не только индоевропейскую общность, но и создали все необходимые элементы культуры, включая богов. Те древние сидхи были как будто даже гуманистами, так как искренне пытались поднять человечество до своего уровня, но встретили сопротивление в собственной среде со стороны темных сил. В настоящее время у нас нет недостатка в разнообразных спекуляциях на тему прародителей человечества. Пралюдей отыскивают где угодно на Земле. Кто-то видел трехметровых гигантов-атлантов, спящих в ледяных пещерах Гималаев. Другие не сомневаются в существовании особой расы, живущей ныне в недрах. Мир невидимых, нематериальных личностей вроде бы уже воспринят повсеместно и доказан даже на уровне точных наук. Тема благодарная для фантастики и фэнтези. «Сон разума рождает чудовищ». Нерешенность проблем древнейшей истории рождает Большую Мечту, и как следствие, причудливые сюжеты нескончаемого потока современной литературы к вящему удовольствию читателей.

Эклектика — неизбежная спутница большинства произведений в жанре фэнтези. Раз земной человек, homo sapiens, в принципе не может выдумать нечто абсолютно неземное, то он с неизбежностью нагромождает множество разнороднейших деталей, которые в добротных вещах слагаются в целостную, запоминающуюся картину. В таком случае может родиться по-настоящему высокая литература. Но это случается крайне редко. Удалось ли Биру выйти на столь серьезный уровень — судить читателю. Роман, во всяком случае затягивает в немалой степени благодаря тому, что автор сам как будто наслаждается собственной интеллектуальной игрой.

Искренняя увлеченность Бира позволила ему возвыситься до небывалых поэтических высот. Мы не найдем в «Хорале» тяжеловесных конструкций, коими изобилует, например, «Наследие» (что, впрочем, обусловлено внутренней логикой этого романа). В музыкально-поэтической саге язык Бира легок и изящен. Действие романа разворачивается стремительно. Уточнения и объяснения — всегдашний бич фантастической литературы — сведены к минимуму, так что многие сюжетные ходы остаются загадочными, но тем самым и более притягательными.

Музыка и поэзия — вот, в сущности, главные «герои» романа. Оказывается, не только люди, прослушавшие «дьявольский» концерт, попадают в Царство сидхов. Столь же волшебными качествами обладает и музыка С. Прокофьева: именно она вызвала «музыкальный сердечный удар» у молодой американской пианистки, оказавшейся в новом мире. Другой персонаж, некто Николай Николаевич Куприн из Ленинграда, одновременно и балетный танцовщик, и музыкант, переместился в пространстве во время исполнения «Весны священной» И. Стравинского. Майкл Перрин, правда, не музыкант, но зато поэт, что по сути одно и то же. Здесь, по другую сторону бытия, кое-что напоминает Землю. Оба мира покоятся на «фундаменте хаоса», который в Царстве мощнее, поэтому жизненный уклад менее определен и «больше зависит от воображения». Здесь действительно «все течет», все нестабильно, краски природы меняют цвет в зависимости от настроения, англоязычные герои слышат именно английскую, «внутреннюю», речь, хотя обращаются к ним вовсе не по-английски. «Здесь, в этом невообразимом месте, можно с помощью разума вершить дела, невозможные на Земле». Зыбкий мир, населенный сказочными существами, оказывается, панически боится нарушения равновесия, подобно тому как музыкальная гармония — а местный язык напоминает более всего именно музыку , — моментально разрушается из-за единственной неверной ноты. «Мир — это просто одна длинная сложная песня».

Мистика поэтического слова в романе перекликается с одним из наиболее таинственных произведений английской литературы — поэмой «Кубла Хан» Сэмюэля Тейлора Кольриджа (1772-1834), поэта-романтика, представителя так называемой «озерной школы», куда входили также Уильям Вордсворт (1770-1850) и Роберт Саути (1774-1843). В предисловии к поэме Кольридж рассказывает следующую историю. Однажды летом 1797 г. он, будучи нездоровым, оказался в «одиноком деревенском доме», где принял болеутоляющее средство, от которого заснул в кресле как раз в тот момент, когда прочитал в путевом дневнике Сэмюэля Пэрчаса, мореплавателя XVII в., фразу о дворце Кубла Хана, иначе Хубилая (1215-1294), прославленного потомка Чингиз-хана, основателя монгольской династии в Китае. «Около трех часов автор оставался погруженным в глубокий сон» и «за это время сочинил не менее двухсот или трехсот стихотворных строк, если можно так назвать состояние, в котором образы вставали перед ним во всей своей вещественности, и параллельно слагались соответствующие выражения, безо всяких ощутимых или сознательных усилий». Проснувшись, Кольридж принялся записывать стихи, но его неожиданно отвлекли, после чего выяснилось, что многое стерлось из памяти. В романе Бира эта утраченная часть поэмы представляется наиболее действенной силой, способной разрушить могущество сидхов, поскольку в ней заключен «в зашифрованном виде» некий «эстетический принцип, первоначально созданный сидхами». Память — величайший и могущественнейший дар. Сидхи недаром ничего не записывают и не ведут летописей. Они помнят , и благодаря этому их мир жив.

Постепенно, к концу романа, выстраивается главная идея. Песнь Силы — долгосрочный проект загадочного Дэвида Кларкхэма, задуманный для изгнания сидхов и воссоединения Земли с Царством. «Нет ничего, кроме Песни, и все вещи суть Песнь». Поэт Кольридж не успел реализовать Песнь: его прервал специально подосланный слуга Черного Ордена. Французская танцовщица не успела закончить свой магический танец в 1863 г.: ее одежда вспыхнула от газового фонаря. Но теперь, будучи вместе, люди всесильны. Поэзия и музыка способны создавать новое и прекрасное, а также разрушать старое и отжившее. Тем более, что «когда-то поэты были магами. Они были сильны, сильнее воинов и царей, даже несчастных древних богов».

Юный поэт Майкл Перрин, наделенный в новом мире исключительной духовной силой, оказывается избранником, призванным навести порядок в хаотическом безумии сидхов. Он должен обрести свою Песнь, вспомнить то, что не дали завершить Кольриджу в его «чертоге наслаждений» (the dome of pleasure), скрытом в ледяных пещерах (caves of ice). Попытка восстановления утраченных строк«Кубла Хана» — апофеоз романа Бира. Говоря откровенно, складывается впечатление, что автор создал свою историю, будучи вдохновлен эстетикой Кольриджа. Английский поэт, по-видимому, был искренне убежден в существовании мира духов. Недаром в качестве развернутого эпиграфа к«Сказанию о Старом Мореходе» он заимствовал большой фрагмент философа-мистика Т. Барнета о наличии во вселенной великого множества невидимых существ, которых даже больше, чем видимых. «Без сомнения приятно между прочим, в душе, как на картине, нарисовать образ большего и лучшего мира, чтобы приученный разум не сжался в мелочах повседневной жизни и не растворился в ничтожных мыслях». Но для реализации Песни Силы нужно облечь ее в определенную форму, на что способен только большой поэт, сознающий в том числе и важность финальной цели. Нужно ли объединить мир сидхов и мир людей и тем самым лишить последних важнейшего дара — свободы воли? Конечно, в этом случае воплотится давняя мечта о райском саде, который у Кольриджа помещался на святой горе Аборе, а у Джона Мильтона (1608-1674) в «Потерянном рае» на Амаре. Но не слишком ли высока цена? Райские кущи при диктате «гибрида» Кларкхэма? Грег Бир и его герой завершили поэтическую картину Кольриджа. «Никакого внешнего источника не было; все шло изнутри, из самого существа Майкла или, вернее, из той сущности, которая соединяла его с Кольриджем, с Йитсом, со всеми прекрасными поэтами. Больше не существовало ничего, кроме Слова, и оно накатывало совершенными волнами». Песня Силы обрела форму. Мир людей был оставлен Богу.

Роман Грега Бира, безусловно, один из лучших в его творчестве. Увлекшись новым для него жанром, автор не поддался искушению чистым действием, чем изобилуют многие произведения фэнтези, напоминающие компьютерные «стрелялки». Впрочем, в «Хорале» достаточно приключений и острых динамических ходов. Однако весь этот антураж, прописанный, кстати, вполне убедительно, не является самоцелью, но подводит к обоснованию глобальной идеи. Правда, логическое движение в ряде случаев нарушается, что неизбежно: построенный воображением писателя мир оказывается настолько интересным и красочным, что многие эпизоды становятся достаточно самостоятельными, отдельные сюжетные ходы возникают неожиданно, не будучи связаны с общей фабулой. Но ведь фэнтези — это еще и игра, которая немыслима без всплесков нежданного. А Грег Бир — признанный мастер такой игры. Наконец, произведение изящной словесности ни в коем случае не должно выглядеть историческим или футуристическим исследованием.

Что не отрицает насущной необходимости высокого интеллекта в литературе. Чудесный мир кельтских сказаний, наверняка, еще вдохновит не одного автора. Вслед за отечественным исследователем можно посетовать на явную несправедливость, которая сложилась в отношении кельтской и скандинавской культур. Любой среднеобразованный человек слышал об «Илиаде», диалогах Платона, греческих богах и героях. Но мало кто с таким же успехом назовет двух-трех божеств кельтского или скандинавского пантеона, предложит хотя бы приблизительное определение саги. «Культурный подвиг» этих народов пока еще не оценен адекватно и не сделался достоянием европейского интеллектуального круга. А между тем мифологический материал северных народов дает благодатную почву как для фантазии, так и для неожиданных исторических гипотез.

Может показаться, что настоящее предисловие местами перегружено слишком «учеными» замечаниями. Но мы следовали за мыслью автора, написавшего умную интеллигентную книгу, вполне достойную академического комментария. Приятно отметить, что почти одновременно читатели получают возможность познакомиться и с другими произведениями Г. Бира, в том числе и вышеупомянутыми. В данном случае многообещающая разносторонность автора вполне удачно реализовалась в жанре фэнтези. Его «видение во сне», облеченное в безукоризненную художественную форму, безусловно, сохранится в памяти и, будем надеяться, что мы окажемся счастливее Сэмьюэля Кольриджа и никакие пришельцы не отвлекут нас от созерцания захватывающего мира.


С. Ю. Трохачев


Глава первая

«Вы готовы?»

— А? — Майкл Перрин пошевелился во сне. Кровать обступили странные призрачные существа, их высокие белые фигуры едва выделялись на фоне стен, комода, книжных полок и пюпитров.

«Внешне он не очень впечатляет».

Майкл перевернулся на другой бок и почесал нос. Его короткие, соломенного цвета волосы взъерошились на подушке, густые рыжие брови недовольно сдвинулись, но глаза остались закрытыми.

«Смотрите глубже».

Несколько существ склонились над Майклом.

«Это всего лишь человеческий детеныш».

«Но у него есть знак».

«Ну и что? Свой талант он тратит впустую. Разбрасывается, сам не знает, кем он хочет стать».

Призрачная рука указала на пюпитры и книжные полки, на потрепанные блокноты, изгрызанные карандаши и клочки бумаги, которыми был завален письменный стол.

«Да и знак ли это? Может быть…»

Отвратительно задребезжал будильник. Майкл резко приподнялся на постели и хлопнул по нему ладонью — только бы не услышали родители! Потом сонно взглянул на светящийся зеленоватый циферблат: двенадцать тридцать. На всякий случай он поднес к глазам наручные часы.

— Черт побери!

Будильник отстал на восемь минут. Выходит, в запасе было всего двадцать две минуты.

Майкл соскочил с кровати, нечаянно пнув босой ногой томик стихов Йитса, выругался вполголоса и отыскал на ощупь брюки. Зажечь общий свет в комнате он не решился и включил только настольную лампу. Чтобы было посветлее, Майкл передвинул пишущую машинку, но при этом задел кипу бумаг, и они разлетелись по полу. Нагнувшись за ними, он врезался головой в край стола.

Майкл стиснул зубы и сдернул брюки со спинки стула. Когда вторая нога была уже наполовину в штанине, он потерял равновесие и не рухнул только потому, что в последний момент схватился за стену.

Пальцы скользнули по фотографии в рамке, висевшей, судя по линиям и цветочкам обоев, не совсем ровно. Майкл покосился на снимок — вид Сатурна с одной из его ближайших лун. Кровь стучала в висках.

На фоне причудливого пейзажа с кратерами проплыла длинная тонкая фигура. Майкл опешил. Неведомое существо обернулось, посмотрело на него словно издали и поманило за собой. Майкл зажмурился, а когда открыл глаза, существо исчезло.

— Боже, — пробормотал он, — я ведь еще даже не проснулся.

Он застегнул ремень и надел любимый коричневый пуловер с короткими рукавами и открытым воротом. Носки, серые ботинки, красновато-коричневая нейлоновая куртка с вязаными манжетами и воротником. Все? Нет что-то еще.

Майкл в задумчивости стоял посреди комнаты, пока взгляд не упал на томик в черном кожаном переплете. Майкл взял книжицу, опустил в карман куртки и застегнул его на молнию. Порывшись в кармане брюк, извлек записку — она была аккуратно сложена и хранилась в футляре для ключа, — и еще раз посмотрел на часы. Двенадцать сорок пять.

Осталось пятнадцать минут.

Он осторожно спустился по лестнице, почти нигде не скрипнув ступенькой, и устремился к передней двери. В гостиной царила тьма. Светилось лишь цифровое табло видеомагнитофона. И показывало двенадцать сорок семь.

Майкл быстро отворил и затворил дверь и побежал по улице. Вместо уличных фонарей здесь горели газоразрядные натриевые лампы, заливая оранжевым светом траву и тротуар. Тень Майкла периодически вырастала до огромных размеров и исчезала в сиянии очередного светильника. Оранжевый цвет подчеркивал синеву полночного неба и скрадывал блеск звезд.

Четырьмя кварталами южнее появились обычные уличные фонари на бетонных столбах. Отец Майкла говорил, что оранжевые лампы были установлены при застройке этого района еще в двадцатые годы и стоили очень дорого. В те времена они освещали своеобразную загородную улицу, убежище кинозвезд и железнодорожных магнатов.

Ночью дома выглядели впечатляюще. Преобладали двухэтажные здания с белыми фасадами в испанском стиле и навесами над боковыми подъездами. Встречались и деревянные особняки со стенами, обшитыми декоративной рейкой, и узкими черными окнами спален. Ни в одном из домов не горел свет. Улица напоминала декорацию на съемочной площадке; казалось, за стенами ничего не было, только стрекотали сверчки.

Двенадцать пятьдесят восемь. Майкл миновал последний перекресток и наконец увидел нужное здание. На противоположной стороне улицы стоял оштукатуренный гипсом дом Дэвида Кларкхэма. Уже больше сорока лет этот дом пустовал, однако лужайки содержались в безупречном порядке, живую изгородь кто-то регулярно стриг, стены нисколько не потемнели и не замарались. Занавеси на высоких закругленных окнах скрывали лишь пустые помещения — по крайней мере, такое предположение выглядело вполне здравомысленным. Но вовсе не здравый смысл привел сюда Майкла.

Он догадывался, что в этом доме таится много необычайного, возможно, даже опасного.

Майкл остановился. Лунно-желтый фонарь освещал одну половину его тела, другая скрывалась в тени высокого клена с бурой листвой. Потная рука сворачивала и разворачивала бумажку в кармане брюк.

Час ночи. Майкл почувствовал, что не готов к настоящим приключениям, У него были инструкции, старинный медный ключ в кожаном футляре, — но не хватало решимости.

Не опрометчиво ли он поступает? Мир достаточно разумен, и возможность проникнуть в тайну не предоставляется ни с того ни с сего. Майкл достал бумажку и в сотый раз прочел:

«Отопри ключом переднюю дверь. Иди через дом и нигде не задерживайся. Через заднюю дверь и боковую калитку войди к соседнему, левому, если смотреть с улицы, зданию. Его передняя дверь будет приотворена. В этом здании также быстро отыщи задний выход. По пути тебе, вероятно, захочется что-то рассмотреть, но не останавливайся. Покинь дом, пересеки задний двор. Затем пройди через железные ворота и сверни налево. Ты окажешься на улочке с рядами калиток. Отсчитай шестую калитку слева и войди».

Майкл скомкал и убрал записку. Он стоял и размышлял, стоит ли входить в чужой дом. Что сказали бы по этому поводу родители?

«Рано или поздно, — говорил Арно Валтири, — наступает момент, время, когда человеку не стоит думать о мнении родителей или предостережениях стариков, когда лучше на время забыть о здравом смысле и следовать природному чутью — в общем, когда нужно положиться на самого себя».

Родители Майкла устраивали известные во всем городе вечеринки. На одной из них, в июне, Майкл познакомился с композитором Валтири и его женой Голдой. В тот день у Перринов праздновали Равноденствие («С опозданием, — пояснила хозяйка, — мы ведь всегда опаздываем».) Отец Майкла слыл превосходным мастером мебельных дел, его клиентами были многие богатые и известные жители Лос-Анджелеса. Среди них оказался и Валтири. Композитору понадобилась новая табуретка для старинного фортепьяно.

Начало вечеринки Майкл провел на первом этаже, бродил среди гостей и потягивал пиво. Некоторое время он слушал, как седобородый капитан океанского лайнера рассказывал молодой театральной актрисе о своих приключениях во Вторую мировую войну, о конвое в Атлантике. Внимание Майкла разделилось поровну между рассказчиком и слушательницей: его всегда интересовали корабли и моря, но и женщина была на редкость хорошенькая. Когда капитан положил руку на плечо актрисе и они сменили тему разговора, Майкл двинулся дальше. Потом он сел на складной стул возле шумной группы газетчиков.

Журналисты Майкла раздражали. Они являлись на вечеринки большими компаниями, вели себя развязно, много пили и говорили в основном о политике. Когда речь заходила о литературе (что случалось редко), казалось, эти люди читали только произведения Реймонда Чэндлера, Эрнеста Хэемингуэя и Ф. Скотта Фицджеральда. Майкл попытался вставить несколько слов о поэзии, но беседа сразу захирела, и он отправился дальше.

Остальные гости (советник муниципалитета и его свита, несколько бизнесменов и соседей) совсем не интересовали Майкла, поэтому он набрал в тарелку сластей и поднялся к себе в комнату.

Майкл затворил дверь и включил телевизор, потом сел за письменный стол, который уже считал слишком маленьким, и извлек из верхнего ящика кипу листов со своими стихами.

Снизу доносилась приглушенная музыка. Гости танцевали.

Майкл нашел стихотворение, написанное утром, перечитал и нахмурился. Очередное (уже которое по счету?) скверное подражание Йитсу. Старшеклассник пытался изобразить свои переживания в романтическом стихе, и ничего хорошего из этого не вышло.

Он с отвращением засунул листы обратно в стол, а потом переключал телеканалы, пока не нашел старый фильм с Хэмфри Богартом. Этот фильм Майкл уже смотрел, у Богарта была какая-то проблема с Барбарой Стенвик.

У Майкла тоже были проблемы с женщинами. Но они сводились к тому, что он подбрасывал одной девушке любовные стихи. Однажды она застала Майкла за этим занятием и подняла на смех.

В дверь тихо постучали.

— Майкл? — Это был отец.

— Да?

— К тебе можно?

— Конечно.

Майкл отворил дверь. Слегка захмелевший отец вошел первым и жестом пригласил в комнату пожилого человека с белой шевелюрой.

— Майк, это Арно Валтири, композитор. Арно, это мой сын, поэт.

Валтири торжественно пожал руку Майклу. У композитора были полные, совсем не стариковские, губы и прямой тонкий нос. Рукопожатие вышло крепкое, но не чересчур.

— Надеюсь, мы не помешали?

В его речи слышался легкий акцент, очевидно среднеевропейский, смягченный за годы жизни в Калифорнии.

— Нисколько, — заверил Майкл, чувствуя себя немного не в своей тарелке. Он не застал в живых своих дедушек и бабушек и не привык общаться со стариками.

Валтири оглядел фотографии и плакаты на стенах. Перед снимком Сатурна он задержался, взглянул на Майкла и кивнул. Потом повернулся к рамке с журнальной иллюстрацией, где насекомоподобные существа плясали на скалистом побережье, и улыбнулся.

— Макс Эрнст. — Голос композитора звучал мягко и глухо. — Вас, похоже, привлекают диковинные края.

Майкл пробормотал, что вообще-то в диковинных краях никогда не бывал.

— Он хочет стать поэтом, — пояснил отец, кивая на книжные стеллажи. — Барахольщик. Хранит все, что прочел.

Валтири покосился на телеэкран, где Богарт пытался объясниться с Барбарой Стенвик.

— Я писал музыку для этого фильма, — сообщил композитор.

Майкл сразу оживился. Свои карманные деньги и летние заработки он тратил в основном на книги и потому смог приобрести лишь пять записей. Но в их числе, помимо альбома «Би-Джиз» и концерта Рики Ли Джоунса, были альбомы музыки к фильмам «Кинг-Конг», «Звездные войны» и «Гражданин Кейн».

— Правда? А когда?

— В сороковом, — ответил Валтири. — Теперь уже в далеком прошлом, а кажется, совсем недавно. Я написал музыку для двухсот с лишним фильмов, но всему приходит конец. — Валтири вздохнул и повернулся к отцу Майкла: — У вашего сына весьма разнообразные интересы.

Майкл заметил, что у композитора сильные руки с широкими пальцами, а костюм хорошо скроен и прост. Голубовато-серые глаза казались совсем молодыми. Но всего необычнее выглядели зубы, словно выточенные из сероватой слоновой кости.

— Рут хотела, чтобы он изучал право, — усмехнулся отец. — Говорят, поэты мало зарабатывают. Слава Богу, хоть в рок-звезды не собрался.

Валтири пожал плечами.

— Чем плохо быть рок-звездой? — Он положил руку на плечо Майклу. Майкл не любил фамильярности, но ничего не имел против Валтири. — Мне нравятся люди непрактичные, они предпочитают полагаться на самих себя. Когда я решил стать композитором, это было очень непрактично.

Он опустился на стул возле письменного стола, положил руки на колени и, глядя на экран телевизора, проговорил:

— Труднее всего оказалось найти исполнителей, особенно хороших. В конце концов мы со Штейнером перебрались в Калифорнию…

— Вы знали Макса Штейнера?

— Ну да. Вы непременно должны зайти к нам с Голдой. Посмотрите старые записи, может быть, кое-что заинтересует.

В этот момент в комнату вошла жена Валтири, стройная, златовласая, на несколько лет моложе его. Она напоминала Глорию Свенсон, не хватало лишь диковатого взгляда, как у Свенсон в «Бульваре Сансет».

Голда сразу понравилась Майклу.

Итак, все началось с музыки. Когда пришло время доставить клиенту готовую табуретку для фортепьяно, Майкл увязался за отцом. В дверях их встретила Голда, и десять минут спустя Арно показывал гостям первый этаж своего трехэтажного особняка.

— Арно обожает поговорить, — сказала Голда Майклу, когда они подошли к музыкальной комнате в дальнем конце дома. — Если вы любите слушать, вам понравится.

Валтири отпер дверь ключом и пропустил гостей вперед.

— В последнее время я тут редко бываю. Правда, Голда постоянно стирает пыль. А я теперь только читаю, иногда играю на фортепьяно в гостиной, комнате, а слушать больше не хожу, нет надобности.

Он показал на свою голову.

— Все уже здесь, до последней ноты.

Полки с записями занимали три стены. Валтири достал большие блестящие пластинки — оригиналы своих ранних работ, потом показал несколько дисков поменьше, выпущенных фирмами звукозаписи в конце семидесятых, и, наконец, знакомые Майклу долгоиграющие пластинки. В черных, белых и клетчатых коробках с аккуратными этикетками хранились кассеты с сочинениями пятидесятых и шестидесятых годов.

— Моя последняя работа в кино, — пояснил он, достав коробку побольше. — Полдюйма стерео с восемью дорожками. Для Уильяма Уайлера — в шестьдесят третьем он предложил мне написать звуковое сопровождение для «Назови это сном». Не лучший из моих опусов, но зато мой любимый фильм.

Майкл осторожно провел пальцем по этикеткам.

— Ого! Мистер Валтири…

— Лучше Арно. «Мистер Валтири» — это только для продюсеров. Они называют меня мистером Валтири.

— Вы написали музыку для Богарта в «Человеке, который хотел быть королем»!

— Конечно. Правда, вернее сказать, для Джона Хьюстона. Кажется, вышло неплохо.

— Это мой любимый фильм, — признался Майкл с восхищением.

У Валтири в глазах блеснули искорки.

Следующие два месяца Майкл почти все свободное время проводил в доме композитора. Валтири играл ему на фортепьяно или осторожно ставил хрупкие старые пластинки. Эти два чудесных месяца заметно изменили образ жизни Майкла. Прежде он редко общался с друзьями, предпочитал заниматься в уединении.

И вот он стоит на крыльце дома Кларкхэма.

Майкл взялся за ручку тяжелой деревянной двери: заперто, как и следовало ожидать. Тогда он достал из кармана ключ. В столь поздний час улицы были совершенно пусты, не слыхать даже самолетов вдали. Как будто старый район укутался толстым шерстяным одеялом.

Два месяца назад, душным августовским днем, Валтири привел Майкла в мансарду, где хранились разные достопамятные вещи сороковых годов. Майкл с восторгом рассматривал послания Кларка Гэйбла , переписку с Максом Штейнером и Эрихом Вольфгангом Корнгольдом , рукописный экземпляр оратории Стравинского.

— Здесь как будто еще живет та эпоха, — заметил он.

— Может , так оно и есть, — проговорил Валтири, глядя на полоски света, который проникал через щели в стене и падал на стеллаж с коробками. — Давай-ка спустимся и выпьем холодного чаю. И ты мне что-нибудь расскажешь — не все же мне болтать. Интересно, почему ты решил стать поэтом?

Вопрос оказался нелегким. Сидя на веранде, Майкл глотнул чаю и пожал плечами.

— Не знаю. Мама говорит, что я просто хочу быть сложным и необычным. Она смеется, но по-моему, так и думает. — Он поморщился. — Как будто моих родичей беспокоит, что я не такой, как все. Но ведь и их не назовешь обычными людьми. Может, конечно, она и права. Но есть и еще кое-что. Когда я пишу стихи, жизнь ощущается сильнее. Мне здесь нравится. У меня есть друзья. Только эта жизнь, по-моему, очень ограниченная. Я пытаюсь ощутить настоящий вкус, найти настоящее богатство — и не могу. Все-таки должно быть еще что-то.

Он потер щеку и взглянул на цветок магнолии, упавший на лужайку.

— Некоторые мои приятели не вылезают из кино. Для них это волшебная сказка, будто в другой мир переносишься. Я тоже люблю кино, но не могу жить в фильмах.

Композитор кивнул. Взгляд его голубовато-серых глаз был устремлен вдаль.

— Тебе кажется, существует некая сфера выше или ниже нашего мира, и хочется ее найти?

— Да, — кивнул Майкл.

— Ты хороший поэт?

— Не очень, — машинально ответил Майкл.

— Без ложной скромности. — Валтири пролил на брюки чай и принялся их отряхивать.

Майкл задумался, потом пробормотал:

— Я собираюсь…

— Собираешься?

— Стать хорошим поэтом.

— Отличная идея. Ну, теперь я об этом знаю и могу тебе помочь. Ты обязательно станешь хорошим поэтом.

Майкл грустно вздохнул и отрицательно покачал головой.

— Большое спасибо.

— Не переживай. Каждому из нас нужен человек, способный помочь. Для меня таким человеком стал Густав Малер. Мы познакомились, когда мне было одиннадцать лет, и он задал тот же вопрос, что и я тебе. Я уже тогда был неплохим пианистом, как говорится, вундеркинд. Он послушал мою игру и спросил: «Ты будешь хорошим музыкантом?» Я хотел увильнуть от ответа — не тут-то было. Он опять спрашивает: «Так будешь или нет?» В общем, припер к стенке. Тогда я надуваю щеки и важно так говорю: «Да, я буду очень хорошим музыкантом». И он улыбнулся! Какое чудесное благословение! Какой момент! Ты знаешь Малера?

Он имел в виду музыку Малера, и Майкл ее не знал.

— Печальный немец… Он мое божество, я благоговею перед ним. Малер умер вскоре после нашей встречи, всего через несколько месяцев, но я всегда чувствовал, что он наблюдает за мной и будет разочарован, если у меня ничего не выйдет.

В начале сентября Валтири заговорил с Майклом еще откровеннее.

— Когда я начал писать музыку к фильмам, мне было немного стыдно, — признался он однажды вечером, когда Майкл пришел на обед. — Правда, первая картина вроде удалась — «Эшенден» с Тревором Ховардом.

Теперь я ни о чем не сожалею, а тогда думал: что сказали бы мои герои по поводу некоторых фильмов? Но иначе было почти невозможно прожить. В тридцатом мы с Голдой поженились, едва сводили концы с концами. В общем, тяжелое было время.

Но я всегда мечтал о серьезной музыке, о той, что звучит в концертных залах. Между делом кое-что писал: пьесы для фортепьяно, кантаты, — ничего общего с длинными музыкальными сопровождениями кинокартин. Недавно даже появились диски с некоторыми из этих вещей, поэтому как кинокомпозитор я известен. Но я мечтал об опере… О, как меня очаровывали либретто Гофмансталя и как я завидовал Рихарду Штраусу, в его времена все было гораздо проще! «Geht all’s sonst wie ein Traum dahin vor meinem Sinn…» Он рассмеялся и тряхнул головой. — Но я отвлекся.

У меня была последняя возможность заняться серьезной музыкой. И… — Валтири умолк, его взгляд опять устремился вдаль, на сей раз сквозь пейзаж в рамке, который висел над буфетом и освещался лишь свечами.

— Да, это была серьезная возможность. Однажды ко мне зашел человек по имени Дэвид Кларкхэм, примерно моих лет, может, постарше. Я помню, тогда шел дождь, но он был без плаща… в сером шерстяном костюме, и на нем — ни единого пятнышка влаги. Как с гуся вода, в буквальном смысле, понимаешь?

Майкл кивнул.

— Мы познакомились. Сначала я принял его за бездельника, их немало топчется на киностудиях. Ты, может быть, знаешь таких типов: шляются повсюду, норовят погреться в лучах чужой славы и покутить на дармовщинку. Кто-то их прозвал «ящерицами на солнцепеке». Но оказалось, что Кларкхэм действительно сведущ в музыке. Удивительный человек. Мы с ним почти дружили… некоторое время. Он излагал свои музыкальные теории — весьма необычные, если не сказать больше.

Валтири подошел к застекленному книжному шкафу, достал томик в потрепанной суперобложке и протянул Майклу. «Чарлз Форд, Дьявольская музыка», — прочел Майкл.

— Так вот, мы с Кларкхэмом работали вместе. Он предлагал темы для оркестровок и аранжировок, я сочинял.

Валтири помрачнел, а потом заговорил с горькой иронией:

— Однажды… Мы к тому времени уже совсем подружились, — он мне говорит: «Арно, другой такой музыки не будет. И не было до нас. Миллионы лет Земля не слышала подобных звуков». Я пошутил насчет песен динозавров, но он посмотрел на меня очень серьезно. «Когда-нибудь, — говорит, — ты поймешь, что я имею в виду». Это, конечно был чудак, каких поискать, но талантом его Бог не обделил, тут никаких сомнений. Он будил мою заветную мечту — стать вторым Стравинским. А я… был паразитом. Использовал в нашем творчестве теории Кларкхэма, его «психотронную структуру тона». Он говорил: «Это даст нам то, чего безуспешно добивался Скрябин».

Майкл не знал, кто такой Скрябин, и Валтири это заметил, но не пояснил. Казалось, он произносит хорошо отрепетированную речь.

— Мы написали пьесу — это был мой сорок пятый опус, концерт для фортепьяно с оркестром под названием «Бесконечность». — Он взял из рук Майкла книгу, нашел и показал отмеченное место. — И он принес дурную славу. Прочти, пожалуйста.

Майкл подчинился.

«Снова о странной музыке».

«Колдовская Песнь».

Что бы ни говорили о ней, истина такова. В ноябре 1939 года некий композитор создал несомненно гениальное произведение, и оно изменило судьбы нескольких весьма известных музыкантов. Этого композитора звали Арно Валтири, и его новый концерт, «Опус 45», вызвал нечто вроде катастрофы в музыке.

Вообразите: холодный вечер, Лос-Анджелес, театр «Пэндалл» на бульваре Сансет. Джентльмены в черных фетровых шляпах, белых фраках и при галстуках, леди в длинных платьях заполняют зал и томятся в ожидании. Прислушайтесь: оркестр настраивает инструменты. Глядите: Валтири торжественно поднимает дирижерскую палочку…

Говорят, музыка была странной, ни на что не похожей. Фразы вторгались в сознание, будоражили фантазию, порождали видения. Говорят, один именитый композитор удалился в негодовании. А неделю спустя вчинил иск Валтири! «Я теперь не способен ни слушать, ни сочинять музыку!»— заявил он в суде. И в чем же он видел корень зла? В творчестве Валтири!

Что побудило известного и уважаемого композитора выступить с таким невероятным обвинением? Врачи в один голос признали его совершенно беспочвенным, судьи отказались даже рассмотреть дело на предварительном слушании. И все же… как звучала эта музыка?

Сами подумайте: что, если Валтири нашел ответ на старинную загадку: «Какую песню пели сирены?»

Майкл закрыл книгу.

— Тут не все вздор, — заметил Валтири, возвращая ее на полку. — На самом деле примерно так и было. А через несколько месяцев исчезло двадцать человек. И связывало их всех только одно: они присутствовали на нашем концерте.

Он взглянул на Майкла и поднял брови.

— Мой юный друг, большинство из нас живет в реальном мире. Но Дэвид Кларкхэм… О нем ничего нельзя сказать с уверенностью. Впервые увидев, как он вышел из-под ливня сухим, я подумал: «Этот парень, наверно, проскакивает между каплями дождя». Последний раз мы виделись в июле сорок четвертого, и тогда тоже лил дождь. За два года до этого Кларкхэм купил дом неподалеку от моего. Но встречались мы нечасто. В тот непогожий летний день он поднялся ко мне на веранду и вручил ключ. «Я, — говорит, — отправляюсь в путешествие. Тебе это пригодится, может когда-нибудь захочешь составить мне компанию. О доме есть кому позаботиться.» Загадочные слова, верно? Вместе с ключом он оставил записку.

Валтири достал с верхней полки шкафа тиковую шкатулку, поставил перед Майклом и открыл. Внутри лежал частично завернутый в пожелтевшую бумажку старый латунный ключ.

— Я не пошел за ним. Конечно, любопытство мучило, но не хватило смелости. Да и Голду я не мог оставить. Но ты… ты ведь молод.

— А куда отправился Кларкхэм? — спросил Майкл.

— Не знаю. На прощанье он сказал: «Арно, если захочешь меня найти, сделай все, как сказано в записке. Приходи в мой дом между полуночью и двумя часами ночи. Я тебя встречу».

Валтири вынул записку с ключом и протянул Майклу.

— Я не бессмертный. И никогда не пойду туда. Может быть, ты…

Майкл усмехнулся.

— Все это слишком уж фантастично.

— Фантастично и даже глупо. Этот дом… Кларкхэм рассказывал, как он там проводил эксперименты с музыкой. Только я мало что понял. И вообще мы редко встречались после злополучной премьеры. Но однажды он сказал: «Видишь ли, музыка прижилась в этих стенах. Бродит здесь, как привидение».

Кларкхэм был удивительный человек, но он… как бы это сказать… не годился мне в друзья. Из-за концерта у меня начались неприятности. А он уехал на два года. Я судился… В конце концов все уладилось. Но мне пришлось нелегко. Кларкхэм заставил меня сочинять музыку, которая действует на психику почти как наркотик. С тех пор я ничего такого не писал.

— А что будет, если я туда пойду?

— Не знаю. — Валтири пристально посмотрел на Майкла. — Вдруг ты найдешь то, что существует за пределами известного нам мира?

— Я хотел спросить, что подумают родители, если со мной что-нибудь случится?

— Рано или поздно приходит время, когда лучше не думать, что скажут родители, не вспоминать предупреждения стариков, забыть осторожность и следовать природному чутью — короче, положиться на самого себя… Впрочем, обойдемся без нравоучений.

Он снова подошел к шкафу.

— А теперь, мой юный друг, я бы хотел дать тебе еще кое-что. Это одна из моих любимых книг. — Он снял с полки томик карманного формата в переплете из черной блестящей кожи и протянул Майклу.

— Симпатичная книжица, — заметил Майкл. — Наверное, старая.

— Не очень. Мне ее отец купил, когда я собрался в Калифорнию. Это превосходные стихи на английском языке, все мои любимые вещи. Начинающему поэту такая книга необходима. Тут довольно много Колриджа , ты ведь его читал?

Майкл кивнул.

— Ну, так перечти. Ради меня.

Спустя две недели, когда Майкл плавал в бассейне во внутреннем дворе, появилась его мать со странным выражением на лице. Она нервозно откинула со лба прядь рыжих волос и прикрыла глаза ладонью от яркого солнца. Майкл замер. На руке, которой он держался за край бассейна, выступили мурашки. Он уже догадался, что сейчас услышит.

— Позвонила Голда, — сказала мать. — Арно умер.

Похорон не было. Урну с Валтири поставили в колумбарии города Форест-Лон. В газетах появились заметки о смерти известного композитора.

С тех пор прошло шесть недель. В последний раз Майкл виделся с Голдой два дня назад. Она сидела за фортепьяно в гостиной. Костюм кремового цвета, золотистые волосы уложены в безупречную прическу. Акцент — заметней, чем у мужа. Голда не сутулилась, и глаза не были красны от слез.

— Он сидел тут, за фортепьяно, — рассказывала она, — а потом посмотрел на меня и говорит: «Голда, что я наделал! Я ведь отдал мальчику ключ Кларкхэма. Сейчас же позвони его родителям». Тут у него свело руку… Он пожаловался на сильную боль и вдруг упал.

Она пристально посмотрела на Майкла.

— Но я не позвонила твоим родителям. Он тебе доверял. Ты сам решишь, как поступить.

Помолчав немного, она проговорила:

— А через два дня в кабинет Арно, где сейчас библиотека, влетел воробышек. Сел на пианино и стал клевать ноты. Арно как-то пошутил, что птицы — это наши души. Я хотела прогнать воробья, но он не улетал. Целый час просидел на пюпитре. То и дело головку наклонит и на меня глянет… Потом улетел.

Глаза увлажнились.

— Хоть бы Арно иногда навещал меня, пусть даже в воробьином теле! Он такой прекрасный человек.

Голда вытерла слезы и крепко обняла Майкла, потом отпустила и оправила на нем куртку.

— Он тебе доверял, — повторила Голда, придерживая Майкла за лацкан. — Ты сам решишь, что лучше.

И вот, стоя перед домом Кларкхэма, Майкл если не успокоился, то по крайней мере смирился. На деревьях пообочь улицы пели ночные птицы, их трели всегда ободряли Майкла, казалось, они слегка рассеивают мрак.

Он сам толком не знал, зачем пришел сюда. Чтобы исполнить последнюю волю друга, которого потерял, едва успев обрести? Неужели Валтири действительно хотел, чтобы Майкл посетил этот дом? Все это было очень странно.

Майкл вставил ключ в замочную скважину.

«Найти то, что лежит за пределами».

Он повернул ключ.

«Теперь музыка бродит здесь, как привидение».

Дверь отворилась бесшумно.

Майкл вошел и плотно затворил ее за собой. Тихонько щелкнул замок. Идти по прямой в темноте оказалось непросто. Он задел плечом стену. «Бом!» — неожиданно зазвучала она, словно гигантский колокол. Майкл не знал, в прихожей он или в гостиной. Вскоре он наткнулся еще на одну дверь и ощупью нашел ручку. Дверь отворилась так же легко и бесшумно, как и входная. Слева от Майкла виднелся другой дверной проем, он вел в помещение меньших размеров. Лунный свет, проникая сквозь французские окна, молоком разливался на голом деревянном полу. Во всех комнатах отсутствовала мебель.

Французские окна отворялись на патио, окруженное садом и унылой кирпичной оградой. Оконные ручки были холодны, как льдинки.

Майкл вышел в патио, и дорожка из каменных плит повела его к калитке. Когда Майкл входил через переднюю дверь, он не видел луны, но теперь над изломами крыши за кирпичной оградой висел печальный зеленоватый диск. Он почти не светил — странно, ведь лунное сияние, струившееся в дом через французские окна, казалось очень ярким. Уличные фонари тоже скупились на неестественный, желтовато-зеленый свет.

Казалось, деревьев стало меньше. Голые, они напоминали скелеты. Пахло антисептиком, озоном и плесенью, как будто воздух долго хранился в стерильных условиях, а потом вдруг испортился. На совершенно черном небе не было ни звездочки. Окна соседних домов заливал неровный слабый свет, явно не от обычных ламп и не от телеэкранов.

Майкл повернул налево и приблизился к дому. Дверь, как и обещала записка, оказалась приотворена. В узкую щель падал уютный неяркий свет. Шагнув через порог, Майкл увидел изящный столик с кривыми ножками на полированном паркете. На столике в латунной чаше яблоки и апельсины отсвечивали и даже как будто отливали голубизной. Слева, примерно в восьми футах от входа, стрельчатая полированная дверь вела в гостиную. Майкл затворил переднюю дверь.

Воздух в доме оказался несвеж, запашок плесени от стен и пола незримым облаком висел в прихожей. Майкл поморщился и направился к стрельчатой двери. Судя по освещению, в доме кто-то жил, но, кроме собственных шагов, Майкл ничего не слышал.

Из мебели в гостиной было только кресло на большом круглом ковре перед темным камином. Ковер с узором из коричневых и черных концентрических кругов напоминал мишень. Кресло, обращенное спинкой к Майклу, медленно покачивалось взад-вперед, он не видел, кто там сидит. Но когда кресло перестало качаться и начало поворачиваться, он сообразил, что нарушает инструкцию.

У Майкла вдруг пропала охота смотреть по сторонам; его и самого могли увидеть. Он бегом пересек гостиную и попал в другую комнату, совершенно пустую. «Вероятно, тебе захочется на что-нибудь посмотреть, но не останавливайся», — требовала записка. «Я не останавливался, просто задержался», — сказал себе Майкл. Все же следовало быть поосторожней. Убедившись, что никто его не преследует, он вышел из дома через заднюю дверь и оказался на вымощенной кирпичом патио. Слева по шпалерам и навесу вились гледичии. По обе стороны от крыльца в кустах олеандра роились светлячки. За патио над клумбами и кустами висели бумажные фонарики.

Майкл вздрогнул, увидев, что под шпалерами с гледичией кто-то сидит за стеклянным, с металлическими ножками столом. В мерцании тусклых фонариков Майкл разглядел длинное платье с оборками и широкополую шляпу, отчасти скрытую в тени.

Майкл завороженно смотрел. Может быть, этот человек дожидается его здесь, чтобы проводить дальше? В записке ничего не говорилось о встрече с женщиной. Майкл пытался различить черты лица под шляпой.

Женщина (если это была женщина) медленно и неловко, точно автомат, поднялась со стула. От этого зрелища у Майкла по всему телу побежали мурашки. Он попятился, сорвался с патио и упал ничком. Несколько мгновений он лежал, боясь вздохнуть. Потом приподнял голову.

Женщина подошла к краю патио. Длинное платье скрадывало движения, но все же Майкл понял, что ее конечности сгибаются неправильно, не как у нормальных людей. Лица он по-прежнему не видел.

Когда она сделала еще шаг, Майкл вскочил и помчался по саду к железной калитке. Засов он отодвинул без труда и остановился в переулке перевести дыхание. «Теперь налево», — напомнил он себе. Сзади послышались шаги, скрипнул засов. Пятая или шестая калитка налево? Слишком темно, записку не перечитать. Но Майкл хорошо видел калитки по обе стороны улочки, а за каменной оградой — силуэты деревьев, черные, огромные и совершенно неподвижные.

Он бежал и считал калитки. «… Два, три, четыре, пять». Тут он остановился, потом подошел к шестой.

На калитке висел замок. Майкл интуитивно понял, что перелезть нельзя. Иначе на той стороне окажется лишь тьма. Он полез в карман за ключом — единственным ключом, который ему оставил Валтири.

Женщина в платье с оборками была уже ярдах в шести-семи. Она приближалась спокойно и неторопливо, словно была уверена, что времени у нее достаточно.

Ключ подошел, но не сразу повернулся в замочной скважине. Пока Майкл возился, сзади раздался протяжный вздох, и вдруг что-то холодное надавило на плечо, что-то твердое и шершавое скользнуло по рукаву…

Майкл распахнул калитку, рванулся вперед и упал на засохшую траву. Калитка громко лязгнула. Он ждал с закрытыми глазами, сжимая в кулаках рыхлую землю и былинки.

Лишь через несколько секунд он осознал, что его больше не преследуют. И в воздухе что-то изменилось. Майкл оглянулся на каменную стену и калитку, но не увидел жуткой незнакомки.

Майкл облегченно вздохнул. Теперь бояться нечего — пока, а там будет видно.

— Удалось, — проговорил он, вставая и отряхиваясь. — И впрямь удалось!

Все же особой радости он не испытывал. Произошло нечто странное. И страшное вдобавок.

На выполнение инструкции ушло едва ли больше пятнадцати минут, однако на востоке в тумане уже пролегла оранжевая полоска.

Итак, он пришел. Вот только куда?

Глава вторая

«Как вернуться домой?» — вот что подумал Майкл в следующий миг. Он осторожно подошел к калитке, глянул поверх нее и не обнаружил переулка, только высокий берег и темную, окутанную туманом реку шириной ярдов сто. Река медленно текла в рассветном сиянии по всхолмленной безлесой равнине. Лишь трава и низкие кустарники росли по берегам.

Майкл обернулся и окинул взором лежащее перед ним поле. Когда-то тут был виноградник, а теперь лишь сорная трава, да и той негусто. О виноградных лозах напоминали только серые сухие пеньки у покосившихся кольев, да слой прелых листьев.

Когда туман рассеялся, Майкл увидел, что сад примыкает к большому прямоугольному строению. Туда он и направился. За домом вставало солнце, не позволяло его толком рассмотреть. Лишь подойдя ярдов на сто к сооружению, Майкл понял, что оно знавало лучшие времена.

Одно крыло пострадало от пожара — сохранились только кладка и обугленные балки. Майкл не разбирался в архитектуре, но сразу предположил, что это европейский стиль — кажется, примерно так сложены французские шато. Зданию могло быть лет триста, а то и больше. И ни единого признака жизни.

Майкл чувствовал себя незваным гостем. Он замерз, не имел ни малейшего представления, где находится, а теперь еще голод давал о себе знать. Оставалось одно: зайти в дом, разыскать жильцов и добиться ответов.

Он нашел узкую дорожку среди трав и виноградных пеньков. Дом оказался даже больше, чем предполагал Майкл. Цокольный этаж был углублен футов на пять-шесть, карниз фронтона поддерживали пять широких каменных арок. Как выяснилось при ближайшем рассмотрении, из средней арки выпал замковый камень шириной в ярд.

Царивший здесь дух запустения не внушал оптимизма. Тропинка привела Майкла к центральной арке, под ней в стене темнела дубовая дверь. Ее косяки были украшены резными спиралями и переплетающимися змеями, пообочь из стены выступали два бронзовых светильника с разбитыми абажурами.

Майкл постучал кулаком по растрескавшемуся дереву. Ответа не последовало. Он еще несколько раз принимался барабанить в дверь. Безрезультатно. Тогда он отступил на шаг назад и огляделся по сторонам. Справа и слева окна были заложены кирпичами, за ними виднелись другие ниши в каменной стене. Майкл подошел к ближайшей нише справа и обнаружил еще одну дверь, тоже без ручки. Он попытался зацепить ее пальцами — не удалось. Последняя дверь справа оказалась заделана штукатуркой. Майкл вернулся ко второй двери и толкнул ее. Дверь с пронзительным скрипом приотворилась.

Майкл с тревогой оглянулся. Он по-прежнему был один, похоже, никто за ним не следил, но это не успокаивало. Кто-то мог скрываться в мертвом винограднике.

От второго, более сильного толчка дверь распахнулась и при этом гулко ударилась о стену. Майкл заглянул в темную прихожую. Благодаря рассеянному солнечному свету кое-что удалось увидеть — прежде всего голую, без пятнышка штукатурки, кладку. Майкл медленно двинулся вперед. Пройдя футов пятнадцать, обнаружил угол коридора, здесь на полу лежала полоска света.

Майкл выглянул из-за угла. Кухня. Явно покинутая. Он неуверено вошел. Из-под ног поднимались, точно войлок, плотные клубы пыли. Помещение длиной футов семьдесят и шириной не менее шестидесяти заполняли большие стальные котлы, кирпичные печи и чугунные плиты. Свет проникал через узкое и длинное окно на противоположной стене под самым потолком. Похоже, кухня находилась в своего рода подвале — первый этаж был выше.

К коридору также примыкало небольшое помещение, наверное, оно служило погребом или холодильником. Белая эмалированная дверь висела на ржавых петлях, за ней царил непроглядный мрак.

На южной стороне кухни лестница уходила вверх и опять-таки во тьму. Майкл прошел по залежам пыли и мусора между плитой с железной решеткой и погребом, задевая мелкую посуду и хрустя черепками, и стал подниматься по ступенькам.

Наверху он обнаружил две двери. Одна, сорванная с петель, была прислонена к косяку, другую наискось пересекала трещина. Майкл отодвинул прислоненную дверь и вошел в столовую.

Около половины зала занимали три длинных стола из темного дерева, на них Майкл увидел аккуратные ряды перевернутых стульев. На паркете из настоящего дерева лежали ковры. В этом зале, вероятно, устраивали превосходные балы. Он тянулся до восточной стены дома, где высокие стрельчатые окна открывали вид на восход. В лучах утреннего солнца столы поблескивали.

В помещении пахло пылью и висел довольно тяжелый цветочный аромат. Майкл огляделся по сторонам и выбрал широкую дверь справа.

Она вела в своеобразное фойе, столь же запущенное, где под высокими стрельчатыми окнами вдоль стен выстроились современные на вид кушетки, а на небольшой сцене громоздились останки фортепьяно, словно раздавленное гигантское насекомое. К противоположному концу фойе спускалась грандиозная лестница (такие бывают в замках и на роскошных лайнерах) с золочеными поручнями и балясинами черного дерева. Майкл взглянул наверх. Балюстрада лестницы переходила на галерею верхнего этажа.

— Нельзя тут! Хой ак!

Над балюстрадой, прямо над Майклом, склонилась огромная женщина. Она тут же отпрянула назад и, судя по скрипу половиц, направилась к лестнице. Великанша была ростом около шести с половиной футов и весила по меньшей мере пятьсот фунтов. Ее толстенные руки, обтянутые рукавами черного кафтана, напоминали окорока. Лицо смахивало на лепешку из сырого теста, в которой прорезали глаза и рот; длинные черные волосы выглядели вполне ухоженными.

— Здравствуйте, — проговорил Майкл срывающимся голосом.

Гигантская женщина остановилась на верхней ступени лестницы и хлопнула ладонью по перилам.

— Здравствуй, — отозвалась она, и глазки-бусинки вдруг выросли до невероятных размеров. Майкл не мог решить, остаться ему или убежать. — Антрос. Человек. Откуда ты взялся?

Он показал в сторону виноградника.

— Оттуда. Я прошел через ворота.

— Ты не мог там пройти, — Женщина, повысила голос. — Ворота заперты.

Он достал из кармана брюк футляр для ключа и показал.

— А у меня вот…

— Ключ!

Она медленно и с большой осторожностью, очевидно вполне оправданной, пошла вниз по ступенькам. Не приведи Боже такой массивной даме оступиться — она и лестницу обрушит, и сама разобьется насмерть.

— Кто тебе его дал?

Майкл не ответил.

— Кто тебе дал его?

— Мистер Валтири, — неуверено пробормотал он.

— Валтири, Валтири. — Она наконец спустилась и вразвалку заковыляла к Майклу, при этом ее кисти описывали дуги в горизонтальной плоскости, чтобы не задеть бедра.

— Сюда никто не приходит. — Она медленно остановилась, всколыхнувшись всем телом, в нескольких футах от Майкла. — Ты говоришь по-каскарски? Или по-нербски?

Он недоуменно качнул головой.

— Только по-английски?

— Я немного знаю французский. Изучал два года в школе. И еще испанский — чуть-чуть.

Она хихикнула и тут же разразилась ужасающе громким кашлем.

— Французский, испанский. Ты новичок. Сразу видно.

Майкл не стал спорить.

— Где я нахожусь?

Она пропустила вопрос мимо ушей.

— Когда ты сюда попал?

— Примерно полчаса назад.

— А сколько было времени, когда ты ушел?

— Откуда?

— Из дома, детка. — Она снова повысила голос.

— Около часу ночи.

— И тебе невдомек, куда ты попал и кто я такая?

Майкл отрицательно покачал головой. К его страху понемногу примешивалось раздражение.

— Меня зовут Ламия, — представилась тучная незнакомка. — А тебя? — Она подняла руку и ткнула в его сторону удивительно тонким пальцем.

— Майкл.

— Что ты с собой принес?

Он развел руками.

— Ну, одежду. Ключ.

— Что у тебя в кармане куртки?

— Книга.

Она кивнула, насколько позволила неповоротливая толстая шея; подбородок утонул в рыхлой груди.

— Стало быть, тебя прислал мистер Валтири? И где же он сам?

— Он умер.

Она опять захихикала, как будто услышала остроумную шутку.

— И я мертва. Как и этот дом, как и миллионы сновидений!

Ее смех испуганной птицей заметался среди обветшалых стен.

— Ты можешь вернуться?

— Не знаю. Хотелось бы.

— Хотелось бы, — повторила она. — Ты пришел сюда и хочешь вернуться. А знаешь, как это сделать?

Он отрицательно покачал головой.

— Значит, ты тоже мертв. Малыш, ты здесь основательно застрял. Ничего, по крайней мере, у тебя будет компания. Но из этого дома ты должен уйти. Тут никому нельзя оставаться на ночь.

Майкл дрожал и проклинал свой страх. Особенно жутко стало, когда женщина умолкла и надолго вперила в него неподвижный взор.

— Ладно, — сказала она наконец. — Скоро ты кое-что узнаешь. Возвращайся сюда завтра утром.

— Но ведь еще только светает, — заметил Майкл.

— Нынешний день тебе понадобиться, чтобы уладить свои дела. Пойдем-ка.

Она обошла лестницу и отворила дверь. Следом за колышащейся, точно медуза, Ламией Майкл спустился по широким каменным ступенькам на мощенный булыжником двор. Потом они по узкой тропинке вышли на грунтовую дорогу, что вилась между невысокими безлесыми холмами.

— Вон там город, человеческий город. Надо пройти мили три по этой дороге, мимо поля и через мост. Иди быстро и не зевай. Тут кое-кто недолюбливает людей. В городе есть гостиница — старая развалина, но постель и крышу найдешь, только постой придется отрабатывать. В городе все держатся вместе, иначе нельзя. Ступай и скажи им: Ламия, мол, хочет, чтобы меня устроили. Скажи, что будешь работать.

Она глянула на книгу, которая оттягивала карман его куртки, и спросила:

— Студент?

— Да вроде того.

— Спрячь книгу. Завтра утром возвращайся и поговорим.

Не дожидаясь ответа, она побрела к двери и вскоре скрылась с глаз. Майкл огляделся по сторонам, недоумевая, что означают эти голые холмы, ветхий старый дом и усеянный камнями двор.

Все выглядело вполне реально. Это был не сон.

Глава третья

Страх, голод, а также горькие мысли о том, что он понятия не имеет, как быть дальше, не оставляли Майкла. Будто земля ушла из-под ног, и никаких вразумительных указаний, только слова Ламии. И не очень-то обнадеживают эти слова. И вообще, эта особа слишком бесцеремонна и почти наверняка не в своем уме. Стоило подумать об этом, как Майкла опять охватила тревога. Он решил еще раз вернуться к калитке, перелезть через нее, если понадобится. А вдруг река и все остальное за каменной оградой — только иллюзия? Быть может, достаточно перебраться на ту сторону, и снова окажешься в переулке…

Или снова столкнешься с пугалом в оборчатом платье и широкополой шляпе!

Эта мысль вынудила Майкла остановиться на полпути к калитке. Сжав кулаки, он повернулся и зашагал обратно по камням и комьям земли. Он уже вернулся на грунтовую дорогу и решил последовать советам Ламии, но тут услышал стук копыт. Сзади, примерно в полумиле, показались пятеро всадников, они мчались галопом, поднимая облако пыли. Майкл спрятался за валуном и стал ждать.

Всадники приблизились к узкой тропинке, которая вела к дому, и остановились посовещаться. Таких людей и лошадей Майкл еще никогда не видел. Кони были рослые, тощие и словно лишенные шкуры — так явственно проступали мышцы. Среди четырех чубарых коней выделялся скакун ослепительно золотой масти.

Седоки, высокие и худые, походили на призраков, особенно благодаря своим странным лицам. У всех были светлые волосы с рыжеватым оттенком, голые узкие подбородки сильно выдавались, глаза под огромными бровями напоминали блюдца. Цвет одежды, жемчужно-серый, походил на масть их коней, ткань ярко переливалась в лучах утреннего солнца.

После недолгого разговора они поехали по тропинке к дому и спешились у входа. Кони остались у крыльца, а их хозяева без стука вошли в дом.

Майкл еще некоторое время смотрел им вслед из укрытия, потом решил, что лучше как можно скорее убраться отсюда и найти город. Дорога заняла минут сорок пять. По пути он то и дело оглядывался, не едут ли сзади всадники.

Вскоре Майкл обнаружил, что наручные часы остановились — секундная стрелка не двигается. Две другие показывали шестнадцать минут второго. Однако голодное бурчание желудка позволяло судить о времени.

Город появился на горизонте неровной цепью темных глыб. Чем ближе подходил к нему Майкл, тем меньше радовало это зрелище. В предместье теснились саманные домишки с коническими соломенными крышами. Почти из всех печных труб тянулся дым. В неподвижном воздухе он постепенно превращался в пелену тумана. За лачугами виднелись двухэтажные здания, они соединялись каменными стенами и все вместе представляли собой довольно унылую и однообразную картину.

В город вели никем не охраняемые низкие ворота. Майкл прошел через них, утопая в сыром тумане. Надпись, аккуратно выведенная краской на арке ворот и обращенная скорее к городу, чем вовне, гласила:

«Эвтерп, славная столица Земель Пакта».

В этот ранний час на улицах уже появились люди: женщины несли корзины, мужчины стояли и разговаривали. Заметив Майкла, каждый встречный считал своим долгом на него уставиться. Он шагал, держа руки в карманах брюк, и поглядывал на горожан. Женщины носили штаны и блузы или темные мешковатые платья. Мужчины «щеголяли» штанами цвета пыли и грязными коричневыми рубашками. Некоторые ходили от дома к дому с охапками сухого тростника.

К неудовольствию Майкла, он привлекал слишком много внимания, хотя никто не решался с ним заговорить. Вообще, Эвтерп напоминал концлагерь: тишина, порядок и скрытая настороженность.

Где же гостиница? Майкл тщетно искал указатель. Наконец он собрался с духом и подошел к бледному круглолицему брюнету с редеющими волосами, он с большой корзиной в руках стоял на тротуаре.

— Извините…

Горожанин взглянул на него с вялым любопытством.

— Вы не скажете, где тут гостиница?

Брюнет улыбнулся, кивнул и зачастил на непонятном языке. Майкл недоуменно покачал головой, и круглолицый, подняв брови, жестами указал нужное направление.

— Спасибо, — сказал Майкл.

К счастью, до гостиницы было рукой подать, и узнал он ее без труда, — только от нее исходил приятный запах. Вывеска отсутствовала, но здание выглядело приличнее, чем соседние дома, над дверью и окнами красовались лепные орнаменты. Из окон первого этажа волнами лился аромат свежей выпечки. Майкл остановился, проглотил слюну, затем поднялся по ступенькам и вошел в небольшую прихожую. За конторкой сидел низкорослый толстяк в кепи и рабочем комбинезоне. Вся мебель была сплетена из прутьев или, как конторка, сложена из кирпичиков. Ковры в прихожей сильно истерлись, и грубая матерчатая обивка плетеной кушетки у двери прорвалась во многих местах, из дыр лезли прутья.

— Мне Ламия посоветовала сюда прийти, — сообщил Майкл.

— Да ну? — пробормотал толстяк. Его взор остановился на уровне груди Майкла. Казалось, этот человек не желал признавать, что на свете бывают люди выше него ростом.

— Вы говорите по-английски, — заключил Майкл.

Толстяк кивнул.

— Она сказала, здесь можно заработать на еду и ночлег. А утром я вернусь к ней.

— Да ну? — повторил человек за конторкой.

— Она хочет, чтобы я работал.

— А-а…

Толстяк обернулся и посмотрел на ключи, висевшие за конторкой, — глиняные, увесистые, в общем, довольно несуразные.

— Ламия. — Голосу явно недоставало энтузиазма. Он взялся за ключ, но так и не снял его с крючка. И опять уперся взором Майклу в грудь.

Майкл наклонился вперед, чтобы толстяк смотрел ему в лицо, и тот расплылся в улыбке.

— И что это будет за работа?

— Ну… что угодно.

— Ламия… — Он снял ключ и посмотрел на него с тоской. — Она еще никого не присылала. Ты ее друг?

— Не знаю, — смутился Майкл.

— Почему же она о тебе заботится? — допытывался толстяк, словно получил отрицательный ответ.

— Я, вообще-то, многого не знаю.

— Значит, ты новичок, — бесстрастно заключил толстяк, затем нахмурился и более пристально взглянул в лицо Майклу. — Господи, и впрямь новичок! Как же тебе удалось встретиться с Ламией, если ты новичок? Впрочем… — Он поднял руку и хмыкнул. — Никаких вопросов. Ты в самом деле под ее опекой, иначе разговор был бы другой, уж поверь. Ладно, нет проблем. Раз ты новичок, тебе нужен учитель.

Он вышел из-за конторки.

— «Двойка». Это двухместная комнатенка, и моя благоверная возьмет тебя в оборот. Разносолов не жди, что сами едим, то и тебе дадим. — Он хихикнул. — Тут ничего такого-этакого нет, уж поверь. По ночам тихо, будешь спать на перине, а объявят тревогу…

В этот момент громко зазвучал колокол. Гул, казалось, шел со всех сторон.

— Меня зовут Брекер, — представился толстяк. — А теперь пошли вниз. Это тревога. Риск!

Майкл подумал, что Брекер предупреждает о какой-то опасности, но тот снова крикнул: «Риск!», и на лестнице появилась встревоженная женщина, худощавая и кривоногая; она спускалась, перескакивая сразу через три ступеньки.

— Да слышу я, — буркнула женщина.

Майкл увидел в дымке за окном несущихся по улице всадников.

— Это опять Владыка Фитиля Элионс со своими присными. Наверно, побывали в доме Изомага, а теперь сюда явились.

Майкл вместе с супругами спустился по каменной лестнице в грязный подвал. Хозяева гостиницы сели у стены между большими бутылями с коричневой жидкостью и соломенными корзинами с картошкой. Брекер хлопнул ладонью по половице, предлагая Майклу тоже сесть.

— Почему тревога? — спросил Майкл, опустившись на пол.

Риск провела рукой по своим длинным космам и плюнула в угол.

— Благородные сидхи изволят шутить над людьми. — Она недобро усмехнулась и с холодным интересом взглянула на Майкла. — Ты, значица, новичок. А где Саварин?

— Должно быть, сверху глядит, — предположил Брекер. — Как обычно.

Даже через закрытую дверь подвала Майкл слышал дробь копыт. Раздался пронзительный вопль, а потом звучный завораживающий голос произнес:

— Хой ак! Пожиратели мяса, поклонники Змея! Склонитесь перед Адонной, иначе мы выпустим ваших детей и обратим Земли Пакта в пыль и пепел!

Брекер содрогнулся, у Риск побелели губы. Топот уже затихал вдали, и вскоре по городу опять разнесся набат.

— Добро пожаловать в Эвтерп. — Риск отворила дверь подвала и пошла вверх по лестнице. Брекер и Майкл поднялись вслед за ней на первый этаж.

— Завтра наш новый жилец вернется в дом Изомага, к Ламии, — сообщил Брекер жене. — Он новичок, сама видишь.

— Кем же еще быть такому юнцу, — ухмыльнулась Риск. — И он не похож на нас. Совсем непохож, раз ей понадобился.

Придя к этому выводу, она, похоже, решила выбросить все из головы.

— Отведи его в «двойку».

— Я тоже так решил. Пускай с Саварином поживет.

— Пожалуй. Ему еще многому учиться надо.

Двухместный номер располагался на втором этаже, в конце тускло освещенного коридора. Стены комнаты, действительно маленькой, были оклеены тонкими полосками картона. На слюдяном полу скользили ноги. Двухъярусная кровать; умывальная раковина крепится на шатком сооружении из палок и прутьев. Зато ни следа насекомых.

Пока Майкл стоял в дверях и гадал, кто такой Саварин, Риск и Брекер спорили о том, какую работу поручить новому постояльцу. Брекер с беспокойством взглянул на Майкла и увел жену в коридор — пошептаться.

Несмотря на их предосторожности, Майкл услышал почти все:

— Может, ему вообще не стоит давать работу, раз он под защитой Ламии? — говорил Брекер.

— А разве она запретила? Ладно тебе, пусть потрудится. Нам же нужны помощники.

— Да, но он не такой, как мы…

— Это только потому, что он пришел из дома Изомага.

— И, по-твоему, это ничего не значит?

— Ламию я не боюсь, — заявила Риск. — Вот если бы Элионс привел его за руку и сказал: «Позаботьтесь, чтобы этот парень хорошо провел время», — тогда другое дело.

По-видимому, последний довод оказался решающим. Риск показала Майклу ванную.

— Все по-современному, одна наверху, одна внизу, — похвасталась она. Однако водопровода в доме не было.

Вскоре Майклу поручили отжимать выстиранное белье каменными валиками в прачечной за кухней. Вращая ручку и загружая в бак простыни с наволочками, он жевал хлеб.

— Не кроши на белье, — проворчала Риск, подавая ему стакан разбавленного молока. — Ты, похоже, проголодался.

— Умираю от голода, — признался Майкл.

— Ну, много-то не ешь. Нужно еще заработать.

Перенося простыни наверх, Майкл заметил, что из двенадцати номеров заняты только два: «двойка», куда его подселили к некоему Саварину, и самый большой и дорогой номер.

— Мы заходим в люкс только раз в неделю, — пояснила Риск.

— А кто там живет?

— Да ты не только голодный, но и любопытный. Одно слово — новичок! До всего ему дело. — Она укоризненно покачала головой. — Увидишь его сегодня вечером. Брекер устраивает собрание.

Потом на заднем дворе Майкл колол дрова, точнее, пытался. Вскоре он натер мозоли на обеих руках и изрядно приуныл. Тяжелый физический труд никогда его не привлекал. Он попадал по полену лишь с третьего или четвертого удара. Больше всего ему хотелось очутиться дома, в постели, и чтобы в руках была книга, а на ночном столике — имбирное пиво.

До вечерних сумерек, наступивших вроде бы рановато, Майкл расколол тринадцать поленьев на чурки, способные пролезть в кухонную печь. Брекер осмотрел жалкую кучку дров и сокрушенно покачал головой. Потом, скептически оглядев Майкла, сказал:

— Со временем научишься. Если, конечно, останешься здесь. Ладно, это неважно. Сегодня у нас собрание.

Он вдруг ухмыльнулся и подмигнул.

— Уже пошли слухи. Ты пригодишься для дела, по крайней мере сегодня.

Майклу дали полчаса, чтобы он привел себя в порядок перед обедом. Поев лишь хлеба и выпив два стакана прозрачного синеватого молока, Майкл вскоре опять проголодался. Он приплелся в свою комнату, упал на нижнюю койку и полежал с закрытыми глазами. Усталость не давала встать и пойти в столовую, а голод не позволял уснуть. Потом он вымыл в тазу покрытые волдырями руки и извлек из-под ногтя занозу. От таза пахло пряностями. Майкл обнаружил мыло — грубый брусок маслянистого вещества без малейшего запаха, а затем вытер руки тряпкой. Пряный аромат улетучился.

Майкл снял рубашку и обтерся мокрым полотенцем, потом воспользовался примитивной уборной в конце коридора, подозревая, что завтра придется выносить ведро с нечистотами, если…

Если что? Если разговор с Ламией ничего не даст? И вообще, о чем она собирается говорить, и что ее связывает со всадниками, ши, как их называет Риск?

Но Майкл слишком утомился, чтобы всерьез размышлять над такими проблемами. Со слипающимися глазами он спустился в столовую и устроился рядом с Брекером за столом с потертой серой скатертью.

Был поздний вечер, и столовую освещали сальные свечи; перед каждым из двенадцати мест стоял подсвечник. Все присутствующие, двенадцать мужчин и женщин, с глубоким интересом приглядывались к Майклу, стоило ему опустить голову.

Майкл старался сидеть прямо и не клевать носом. Когда Риск принесла кастрюлю с овощным супом, Брекер встал и поднял бокал разбавленного пива.

— Патроны и матроны. Сегодня среди нас присутствует новичок. Его имя Майкл, и он, как видите, весьма молод. Столь юного создания я еще не встречал в нашем Царстве. Давайте же поприветствуем его.

Гости подняли бокалы и закричали на разных языках: «Ура!» «Скаал!» «Слэнте!» «Цум воль!» «За Майкла!» — и так далее. Майкл тоже поднял бокал и пробормотал:

— Благодарю вас.

— А теперь ешьте, — скомандовала Риск.

Когда с супом было покончено, она унесла кастрюлю на кухню и вернулась со вторым, приготовленным из капусты, моркови и крупных темных бобов, а также овоща, которого Майкл никогда прежде не видел: нечто вроде огурца с коричневой кожицей, треугольное в поперечном сечении. Мяса не было.

Веки у Майкла сомкнулись, но он очнулся, услышав:

— …Так что сам видишь, парень, дела у нас тут не ахти.

Говорил высокий крепкий мужчина с окладистой бородой пепельного цвета, сидевший напротив Майкла.

— А? Простите, что? — Майкл заморгал.

— Я говорю, город в незавидном положении. С тех пор, как Изомаг проиграл войну, мы должны жить в Землях Пакта, в Проклятой долине. Без детей, конечно…

Его соседка, пухлая, с каштановыми волосами, вытаращила глаза и цыкнула. Он сердито посмотрел на нее.

— Я прошу прощения, но парень должен знать, как у нас обстоят дела…

Тут несколько человек выкрикнули:

— А где Саварин?

— Он будет одним из наставников юноши, — заявила женщина с каштановыми волосами.

— Парень должен знать, — настойчиво повторил бородатый, — что здесь есть своего рода дети, они предупреждают нас об опасности. И они живут во Дворе, в центре Эвтерпа.

Шатенка перекрестилась и, опустив голову, беззвучно зашевелила губами.

— И во всей стране ни единого инструмента, пригодного для игры.

— Для игры? — переспросил Майкл.

Сидящие за столом переглянулись.

— Музыка, — пояснил Брекер.

— Музыка? — озадаченно повторил Майкл.

— Послушай, парень, — обратился к нему бородатый, вставая. — Ты хочешь сказать, что ни на чем не играешь?

— Я? Нет.

— Ты не знаешь музыку?

— Я люблю слушать, — ответил Майкл. Его встревожило поведение гостей, которые продолжали обмениваться недоуменными взглядами. Брекер явно был смущен.

— Выходит, сюда тебя привела не музыка?

— Думаю, нет.

Женщина с каштановыми волосами застонала и отодвинулась от стола. Кое-кто последовал ее примеру.

— Так как же ты сюда попал? — спросила она, уже не глядя на Майкла.

— Он ведь не дитя, правда? — всхлипнула толстуха, сидевшая в конце стола. Сосед успокаивающе взял ее за руку.

— Конечно, нет, — заверил он. — Мы ведь знаем, как выглядят дети. У него нормальное лицо.

— Но как все-таки ты сюда попал?

Майкл сбивчиво рассказал о Валтири, записке, доме Кларкхэма и калитке. По непонятной ему самому причине — быть может, из-за усталости, — он не упомянул о женщине в платье с оборками. Когда закончил, все дружно закивали.

— Это очень необычно, — заметил человек с окладистой бородой. — Я ничего подобного не слышал.

— Уж конечно, Ламия могла бы рассказать нам побольше. — Майкл не заметил, кто именно это произнес.

— Я знаю, — раздался низкий хрипловатый голос.

Все сразу примолкли. Брекер легонько толкнул Майкла и показал на гостя, сидевшего напротив и справа от них.

— Жилец люкса, — прошептал Брекер.

Жилец люкса был старше остальных, каждый из которых выглядел лет на сорок — сорок пять. Его волосы были редкими и седыми, на бледном лице застыли уныние и безразличие. Взгляд голубовато-серых глаз скользил по изумленным лицам.

— Он всегда как воды в рот набрал, — шепнул Брекер.

— Юноша, — заговорил пожилой человек, — мое имя Фредерик Волфер. Оно тебе знакомо?

Майкл отрицательно покачал головой. Жилец люкса носил старомодный черный смокинг. Ткань выцвела, на рукавах — безобразные заплаты.

— Разве Арно Валтири не упоминал обо мне?

— Нет.

— Это он послал меня сюда. — У Волфера слегка заплетался язык. Он поднял трясущуюся руку: — Валтири отправил пожилого человека в страну, где терпеть не могут стариков. К счастью, мир не без добрых людей.

Среди сидящих за столом прошел ропот.

— Я пережил и бедствия войны, и попытку Кларкхэма создать империю, и заточение в Землях Пакта. И все это потому… — Он умолк и воззрился в потолок, словно рассчитывая найти там подходящие слова. — … Потому что однажды летним вечером, Бог знает сколько лет назад, я пошел в театр и услышал музыкальное произведение… концерт Валтири. Уж я-то не забуду этого имени никогда! Его музыка унесла многих, но в живых остался я один. Один! Юноша, ты должен знать, что с нами произошло. Все, кроме тебя… жители Земель Пакта, или Сидхдарка, или Волшебного Царства Теней, называй как хочешь это проклятое место, — все мы попали сюда из-за музыки.

— Она нас околдовала, — сказала женщина с каштановыми волосами.

— Перенесла, — добавил круглолицый темноволосый человек.

— Я попался, когда играл на трубе, — подал голос бородач.

— А я — на фортепьяно, — подхватил кто-то.

Волфер поднял руку, чтобы навести тишину.

— Я даже не был музыкантом. Всего лишь музыкальным критиком. Судя по всему, Валтири хотел мне отомстить… вот и поселил среди музыкантов на веки вечные.

— Мы любили человеческую музыку, — пояснил Брекер. — И добавили к человеческой музыке то, чего в ней не было.

— Если не считать концерт Валтири, — вставил Волфер.

— Мы нашли в себе самих и выразили то, что сидхи играют уже тысячи лет. И нас перенесло сюда. Все мы любили музыку.

— А здесь ее нет, — тяжко вздохнула Риск.

— Сидхи говорят, что их государство и есть музыка, — заметил бородач. — Но не для нас.

— Спроси Ламию, почему ты здесь, — предложила Риск Майклу.

— И будь осторожен с этой женщиной, — предупредил Волфер, медленно и с трудом усаживаясь на свое место. — Будь очень осторожен.

Глава четвертая

Майкл едва помнил, как доковылял до своей комнаты после обеда, и совершенно не помнил, как уснул. Но он проснулся в неведомом часу в полной темноте и услышал, как отворилась дверь, кто-то прошел в комнату и опустил на слюдяной пол тяжелую ношу.

«Мой сосед, — подумал Майкл, — Саварин». Он снова погрузился в забытье со смутной мыслью о таинственных призраках, которые, возможно, населяют это Царство.

На рассвете Майкл открыл глаза и некоторое время рассматривал выпуклости между прутьями верхней кровати. Потом он повернулся набок под грубой простыней и увидел большую вязанку очень популярных здесь ивовых прутьев. Она была прислонена к стене возле умывальника.

Ночью Майкл не видел сновидений. Сон просто поглотил кусок его жизни, этот период можно было сравнить со смертью. Тем не менее усталости Майкл не испытывал. Когда он раздумывал, не пора ли подняться, в дверь постучали. И тут с верхней кровати свесилась лохматая голова.

— Уже утро, — объявила Риск за дверью. Майкл услышал, как она спускается в прихожую.

— Доброе утро, — произнес сосед Майкла, седеющий брюнет лет сорока с большими светлыми глазами. Нос у него выступал далеко вперед, а подбородок, напротив, приближался к тонкой, почти без адамова яблока, шее.

— Доброе утро, — ответил Майкл.

— Американец? — осведомился сосед. Майкл кивнул. — Меня зовут Хенрик Саварин. Между прочим, ты лежишь на моей кровати.

— Майкл Перрин. Извините.

— Откуда?

— Из Лос-Анджелеса.

Саварин проворно спустился по лесенке с верхней койки и шлепнул ступнями по полу. Он спал в коричневых брюках и легкой свободной рубашке, обвязав ноги кусками войлока.

— Одеяло коротковато, — пояснил он, затем развязал бечевки, снял импровизированные носки и надел холщовые шлепанцы. — Лабух?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Студент.

— А, зубрилка! — усмехнулся Саварин, пытаясь разгладить ладонями мятые брюки. — В стране, где все помешаны на музыке, еще один зубрилка вроде меня.

Он протянул руку.

— Приятно познакомиться.

Майкл пожал кисть Саварина.

— Вообще-то я не только зубрилка, — заметил он.

— Учти, они шпионят. — Саварин кивнул в сторону затворенной двери. — На мой взгляд, шпионаж — это хамство. Правда, пока дальше этого не идет. Но…

Он поднял руку и снова улыбнулся.

— Кое-что сказать можно. Я изучаю здешних людей, изучаю сидхов и их языки, а иногда просвещаю новичков. В свое время я был учителем музыки, правда, сам играл плохо. И все-таки музыка меня поймала. Перенесла, как тут говорят.

Майкл быстро оделся и вслед за Саварином спустился в столовую. Только теперь, в лучах утреннего солнца, он увидел потускневшую роспись на кирпичных стенах: ряды цветочков, как на обоях. От ночной трапезы не осталось следа. В столовой находились только Саварин, Майкл и старик Волфер. Волфер не обратил на них внимания. Он сидел за отдельным столиком у окна, поглощал кашу — по ложке в полминуты — и смотрел в пустоту. Казалось, свет нового дня поверг его в изумление.

Саварин с серьезным видом сжимал в кулаке ложку. Явилась Риск, плюхнула ему в миску желеобразного месива и налила сверху разбавленного молока из глиняного кувшина. Такое же угощение получил Майкл. Каша попахивала конюшней, но на вкус оказалась неплохой.

— Ламия тебя сегодня ждет, — напоминала Риск Майклу, прежде чем вернуться на кухню. Она произнесла это равнодушным тоном, словно новый постоялец уже не интересовал ее.

Саварин искоса посмотрел на Майкла и ухмыльнулся.

— Где ты познакомился с этой крупной дамой? В доме Изомага?

— Я оттуда и пришел, — ответил Майкл.

Саварин оторвался от еды и нахмурился.

— Да, кое-что слыхал. Довольно странно. Значит, ты попал прямо в дом?

— Нет, сначала на задний двор.

— В самом деле, очень странно.

Саварин умолк — Риск возвращалась за пустыми мисками. Тихонько насвистывая, она забрала у Волфера из-под носа недоеденную кашу и понесла на кухню.

— Знаешь, — произнес Саварин достаточно громко, чтобы слышала Риск, — сидхи не очень жалуют людей. Причин много, и одна из них в том, что мы часто насвистываем, как наша хозяйка.

— А кто такие ши? — спросил Майкл.

— Элионс со своими помощниками и многие другие. Хозяева Царства. Их сильно раздражает свист, как и любая музыка в исполнении людей. Они очень чувствительны. Наверно, когда они жили на Земле, запросто могли отправить на тот свет любого свистуна. Очень злятся, когда кто-то посягает на их привилегии.

— А что ты можешь сказать о Ламии?

Саварин пожал плечами.

— Ты, наверное, знаешь больше моего. Огромная тетка, живет в доме Изомага.

— А Изомаг кто такой?

— Чародей. Он разозлил сидхов почище любого свистуна.

Саварин улыбнулся. Риск принесла кувшин с водой, которую разлила в глиняные кружки, потом поставила их перед Волфером, Саварином и Майклом. Саварин погрозил ей пальцем.

— Тсс. Опять мотивчик. Осторожнее!

Риск кивнула.

— Дурная привычка.

— Эти ши, похоже… — начал Майкл, но Саварин перебил:

— Говори правильно. Пишется с-и-д-х-и, от древнего гаэльского. Или, скорее, древние кельты слышали, как сидхи называют себя этим словом. Нужно произносить нечто среднее между «ши» и «стхи».

— Понятно.

— Попробуй.

— Штхи…

— Уже близко. Попробуй еще.

— Стхи.

— Вот так, хорошо.

— …Похоже, они довольно жестокие.

— И неуживчивые. Но, в конце концов, это ведь мы вторглись в их владения. Говорят, сидхи пришли в Царство, спасаясь от человечества. Между нами очень древняя вражда.

— Но, по-моему, в Эвтерп никто не попал добровольно.

— Тем хуже, не так ли? По-немецки шпрехаешь?

— Нет.

Саварин улыбнулся, но было очевидно, что он разочарован.

— Странно, в Царстве почти никто не говорит по-немецки, а ведь в Германии музыка на высоте.

Он наклонился к Майклу через стол.

— Значит, тебе ничего не известно про Ламию?

Майкл кивнул.

— Постарайся узнать побольше. Только осторожно. Я слышал, она с характером. И когда вернешься… Если вернешься, расскажи.

— Если?

— Да вернешься, — отмахнулся Саварин. — Я чувствую, что вернешься… Ты ведь такой необычный.

Через несколько минут Майкл покинул гостиницу. Брекер проводил его до выхода и дал на дорогу старый холщовый мешок с краюхой хлеба.

— Я слыхал, у Ламии погреба пусты… почти всегда, — сказал он. — Удачи.

Майкл возвращался той же дорогой, по которой пришел накануне. У него сильно билось сердце и мерзли руки. Небольшая толпа зевак собралась на окраине посмотреть, как он уходит.

Конные сидхи ему не попадались, и вообще вокруг не было видно ни одного живого существа. Ни зверя, ни птицы. В небе преобладала бледная эмалевая голубизна, у горизонта зеленовато-коричневая с оранжевыми пятнами дымка напоминала о смоге. Солнце пригревало но не пекло, и сияло не очень ярко — Майкл мог смотреть на него, не щурясь.

Приближаясь к дому, он чувствовал себя словно в прозрачной склянке. Ее стенки ограждали Майкла от Царства, и оно не воспринималось как реальное. И в то же время склянка не позволяла мыслям Майкла выбраться наружу и постичь окружающее.

Ступая по дорожке возле дома, он сосредоточил все внимание на передней двери. Она была приотворена, как будто Майкла ждали.

На крыльце он помедлил, чтобы глубоко вздохнуть. Похоже, склянка задерживала даже воздух, выходивший из легких. Он вздохнул еще раз, с чуть большим успехом.

Его комната. Книги. Фильмы по телевизору субботними вечерами. Мать и отец. Голда Валтири в слезах. Майкл ощутил пустоту в душе. Не осталось ничего, кроме смутных отголосков.

Послышался стук копыт. Дверь отворилась, и Майкл глазом не успел моргнуть, как толстая рука схватила его и втащила в прихожую. Хватка у Ламии была железная. Великанша отпустила его, затем взяла за шиворот и оторвала от пола. Глазки-бусинки уставились Майклу прямо в зрачки.

— В чулан! — шепнула Ламия.

Она отволокла Майкла к большой лестнице, распахнула узкую дверь и швырнула его в чулан. Майкл упал на что-то мягкое, пыльное. Пытаясь сдержать слезы, он дрожал так, что стучали зубы.

Сидя в потемках, он услышал шаги. Передняя дверь хлопнула, щелкнул замок. Тот, кто затворял дверь, похоже, точно рассчитал приложенную силу.

Вновь Майкл услышал властные и мелодичные голоса сидхов, они говорили на совершенно незнакомом языке. Ламия отвечала по-английски вкрадчивым, притворно-услужливым тоном.

— Я ничего такого не заметила.

Опять зазвучал другой голос, певучий и высокий, но, несомненно, мужской.

— Никого здесь не было, никто не приходил, — уверяла Ламия. — Говорю же вам, я ничего подозрительного не заметила. Мало ли что в городе творится. Они там все идиоты, уж вы-то не хуже меня знаете.

Майкл вытянул руку, чтобы найти опору и встать. Он нащупал в темноте грубую ткань, потом что-то вроде кожи, но тоньше и податливее. Как шелк.

Сидхи угрожающе зашипели.

— Я не отхожу от дома ни на шаг, — оправдывалась Ламия. — Вы же приказали стеречь, вот я и стерегу. И сестра постоянно торчит у ворот. Мы ваши рабыни. Разве можем ослушаться?

Майкл уловил одно слово в ответе всадника: Кларкхэм.

— Он сюда не приходил, — заявила Ламия.

На этом дискуссия закончилась. Передняя дверь распахнулась, и словно налетел ураганный ветер — это унеслись прочь всадники. Майкл пошарил перед собой в поисках дверной ручки. Ее не было.

Ламия открыла чулан.

— Выходи.

Майкл сощурился, шагнул вперед и споткнулся о мягкое. Оглянуться и рассмотреть содержимое чулана он не успел — Ламия схватила его и хлопнула дверью.

— Сегодня они устроят в городе облаву, будут кого-то искать. А в Полугород не поедут, там облав никогда не бывает. Поэтому я тебя отправлю туда. Но сначала ты должен выслушать меня и ответить на мои вопросы.

Майкл высвободился из ее рук.

— Я тоже хочу кое о чем спросить, — заявил он.

— По какому праву? Раз ты сюда явился, должен сам знать все, что полагается.

— Но я не знаю! — в отчаянии воскликнул Майкл, и слезы безудержно полились из глаз. — Не знаю даже, где нахожусь! Вообще ничего не знаю!

— Ты в Сидхидарке, — сказала Ламия и отвернулась. — Пойдем со мной, — произнесла она мягче. — Это Волшебная Страна Теней. Царство. Ты уже не на Земле.

— Мне говорили. Но где же я?

— Не на Земле, — повторила Ламия и двинулась вперед. Огромные складки жира заколыхались.

— А вернуться я смогу? — закричал ей вслед Майкл.

— Только не этим путем. Может, и вообще не удастся.

Сразу приуныв, Майкл пошел за Ламией широким коридом в пострадавшее от пожара крыло здания.

Глава пятая

— Много лет назад, — рассказывала Ламия, — здесь была война. Вся почва в долине стала бесплодной. Река испарилась, деревья превратились в змей и уползли, земля растрескалась, из ее недр вылезли все неудачные творения Адонны. А посреди всего хаоса…

Она умолкла и взмахнула толстыми руками, точно сломанными крыльями.

— …Устоял только этот дом. Изомаг потерял почти все, но он спасся и сберег достаточно сил, чтобы нанести сидхам большой урон. Поэтому они предложили мирный договор. Сидхи обязались создать в Проклятой долине территорию, пригодную для жилья, и собрать там людей, всех, кто попал в Царство и подвергся преследованию. Сидхи обещали не причинять им вреда, но получили право управлять ими. Со своей стороны, Изомаг согласился удалиться и больше не заниматься волшебством в этой части Царства.

Глаза Ламии обратились на Майкла, их решительный и страстный блеск казался совсем неуместным на этом лице, похожем на большую сдобную лепешку. Ламия смежила веки и теперь мало походила на человеческое существо.

— Я была тогда молода.

Великанша глубоко и шумно вдохнула и с присвистом выпустила воздух через узкие ноздри.

Они остановились возле длинного обгорелого стола. Среди мусора на нем поблескивали серебряные тарелки, согнутые и оплавленные ножи и вилки, металлические чашки и осколки стеклянной посуды; все это было покрыто тонким серым пеплом, головнями и обломками штукатурки. Вокруг стола валялись останки стульев. В воздухе витал запах гари.

— Много лет прошло, — проговорила Ламия. — Целые века.

По-слоновьи медленно и тяжело переставляя ноги, она повернулась лицом к Майклу и ткнула в его сторону дрожащей левой рукой.

— Я знаю, ты попал сюда по воле некой могучей силы. Знаешь о ней что-нибудь?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Скоро узнаешь. Это странное место; не считай ничего самоочевидным. И главное, повинуйся.

Последнее слово она почти прорычала, затем двинулась на Майкла и остановилась в ярде от него, когда он попятился.

— Книга все еще при тебе. Я же велела спрятать. Сидхи не любят человеческие стихи, как и человеческие песни. Почему ты не подчинился?

— Я не знаю, где ее можно спрятать.

— Может, сомневаешься, стоит ли мне повиноваться? — В ее голосе не прибавилось угрозы, но Майкл ощутил холодок на спине. И промолчал.

— Я — второй страж. Ты ведь заметил первого, а?

— Не знаю.

— Знаешь, мой мальчик. Кого ты хочешь обмануть? Так заметил?

Он вспомнил платье с оборками.

— Да, наверно.

— Страшно было?

Майкл кивнул.

— Меня ты боишься меньше, это заметно. А между тем… — Кривая щель ее рта далеко раздвинула большие вислые щеки. — Второй страж подчиняется мне, понятно?

— Если никто не приходит этим путем, зачем здесь вы? — спросил Майкл.

Ламия хихикнула и с притворной застенчивостью зажала рот рукой; от этой ужимки Майкла слегка замутило.

— А теперь запомни, что нужно сделать. Ты новичок и не знаешь даже, как выжить. А умирать тебе здесь не следует. Необходимо кое-чему научиться, чтобы остаться в живых.

— Я не хочу здесь оставаться. Я хочу вернуться. — Майкл сжал кулаки. Он все еще не мог поверить, что домой возврата нет.

— Для этого нужно идти вперед. Только один человек способен перенести тебя обратно. Придется совершить трудное путешествие и найти этого человека. Вот почму ты должен учиться. Теперь понятно? — Ламия отступила на шаг, но глядела на него в упор. — Или ты не только юн, но еще и глуп?

— Я не глуп, — сказал Майкл.

— В Царстве есть очень красивые места, но люди не видят их, потому что не могут покинуть Проклятую долину. Сидхи ценят красоту, а руины оставляют людям.

— А вы — человек? — спросил Майкл.

Белая кожа Ламии приобрела лиловый оттенок.

— Уже нет.

— Сидх?

— Нет. — Смех глухо пророкотал в глубине громадного тела. — Довольно вопросов. Еще один, и…

— Разве можно чему-нибудь научиться, если не задавать вопросы?

Толстая ручища изогнулась подобно хвосту скорпиона, и могучая оплеуха отбросила Майкла в другой конец комнаты. Он приземлился на кучу мусора, подняв облако пепла. Ламия прошла сквозь это облако, схватила Майкла за грудки, оторвала от кучи и встряхнула. Казалось, мягкий, даже нежный голос доносится откуда-то издали.

— Ты пойдешь в Полугород. Получишь наставления у Старух-Журавлих. Уразумел?

— А в гостинице…

Она тряхнула его еще раз, да так, что щелкнули суставы.

— Ты не заслуживаешь такой роскоши. Старух-Журавлих зовут Нэр, Спарт и Кум. Ну-ка, повтори.

Майкл не запомнил.

— Еще раз: Нэр, Спарт и Кум.

— Нэр, Спарт…

— Кум.

— Кум.

— Они тебя ждут. От них ты узнаешь, как здесь выжить. Они постараются научить тебя лучше видеть, слышать, запоминать и вникать. Может, это им удастся. Как думаешь?

Она держала Майкла одной рукой, а другой отряхивала на нем одежду. Рука была теплой, почти горячей. Ламия опустила его возле стола и печально посмотрела на обгоревшие балки.

— Они застали нас врасплох во время пира. Мы часто устраивали здесь вечеринки. Было так чудесно.

Майкл пытался унять дрожь, но безуспешно. Его трясло и от страха, и от злости. Он готов был убить Ламию.

— Ступай, — велела она. — Скажи владельцу гостиницы и его жене, что Ламия больше не нуждается в их услугах. А сам иди в Полугород. К старухам-Журавлихам. Как их зовут?

— Нэр, Спарт и Кум.

— Хм. Ладно, ступай, пока сидхи не вернулись.

Майкл поспешно покинул разрушенное крыло здания и добрался до передней двери. Потом он бежал по дороге на Эвтерп, и книга хлопала по бедру. Майкл мчался, пока не выбился из сил. Легкие разрывались. По лицу текли слезы. Он остановился возле потрескавшегося валуна и лупил по нему кулаком, пока не разбил руку в кровь.

— Черт! Черт подери!

— Лучше успокойся, — прошелестел ветер. Майкл встрепенулся и посмотрел по сторонам. Никого.

— Помни, где ты находишься.

Что-то коснулось его волос. Он поднял голову и вскрикнул. В воздухе висело прозрачное, как паутина, узкое и бледное лицо. Оно закружилось вихрем и исчезло.

Майкл зажал ладонями рот, испачкав подбородок кровью, и побежал дальше. Он уже не вспоминал о боли в ногах и груди.

* * *

Риск выслушала его с откровенным равнодушием. Ее супруг кивнул и поднялся вместе с Майклом в номер.

— Ты сюда явился с пустыми руками, значит, вещи собирать не придется, — заметил Брекер. — Но можешь помочь мне с уборкой.

Некоторое время они молча подметали пол. Майкл это делал без энтузиазма — он не считал бесплатный труд благом.

— Это не мой мусор, — заявил он. — Я тут всего одну ночь провел.

— Мы все должны трудиться, чтобы не было простоев.

— Даже когда делать нечего?

Брекер оперся на метлу.

— Хороший синяк. Откуда?

— Ламия…

— За что?

— Не знаю, — солгал Майкл.

— Наверно, за глупые вопросы. — Бейкерова метла снова зашаркала. — Парень, это суровая страна. Похоже, до сих пор ты жил припеваючи среди благоразумных людей. Тут все по-другому. За ошибки надо платить. — Он подставил совок, чтобы Майкл замел туда пыль и чешуйки слюды. — Ошибки дорого стоят.

Они встретили Саварина на лестнице, когда спускались. Майкл прошел мимо и только кивнул.

— Уже выселяешься? — поинтересовался Саварин, оглянувшись.

— Пойду в Полугород, — ответил Майкл.

— Можно мне с тобой?

Майкл пожал плечами.

— Думаю, хуже не будет.

Полугород располагался в двух милях к востоку от Эвтерпа.

— Во всяком случае, мы называем это востоком, — объяснил Саварин, шагая по дороге рядом с Майклом.

Майкл засунул руки в карманы куртки и дотронулся до томика стихов.

— Там ведь солнце всходит, ты, наверно, уже заметил.

Майкл молча глядел под ноги.

— Откуда синяк?

— Ламия врезала. С вопросами приставал.

Саварин улыбнулся краем рта.

— Да, я слышал, у Ламии грубые манеры. Сам, правда, с ней не встречался. А о чем ты ее спрашивал?

Майкл с подозрением покосился на Саварина.

— Вам что-нибудь известно?

— Ну, ты уже в курсе: я обучаю новых людей, которые тут появляются. Знаю то, что знают все местные жители. Конечно, Изомагу известно гораздо больше, но он исчез много лет назад.

— Где же, черт побери, мы находимся?

— Кое-кто полагает, будто нас и впрямь черти затащили в ад, но это не так. Осмелюсь предположить, что мы попали в легендарную страну фей, которую некоторые считают страной мертвых. Впрочем, никто из нас не умирал на Земле, так что моя теория, пожалуй, не лучше твоей. Спроси Адонну. Он все это создал.

— Кто такой Адонна?

— Genius loci , божество Царства. Его почитает большинство сидхов.

— Насколько я могу судить, он не ровня создателю нашей вселенной. Попроще будет.

Саварин подмигнул.

— Но ты смотри, поосторожней тут с критикой.

— Значит, мы в другом измерении?

Саварин воздел руки и укоризненно покачал головой.

— Нескромный вопрос. Я давно интересуюсь этой проблемой, но до сих пор ничего толком не выяснил. Очень трудно с фактами. По правде говоря, надеялся что-нибудь узнать у тебя.

— А кто такие сидхи?

— Заклятые враги рода человеческого. — Лицо Саварина внезапно помрачнело. — Есть разные виды сидхов, далеко не все они внешне похожи на нас. Есть сидхи воздуха, их называют метеоралями…

— Как они выглядят?

— Прозрачные, вроде привидений. Висят в воздухе. Есть сидхи лесов, зеленые, как трава, их называют арборалами. Умбралы всегда держатся в тени, по ночам приобретают большую силу. В океане, говорят, живут пелагалы, правда, здесь только слухи ходят про какой-то далекий океан. Риверины обитают в реках и ручьях. Аморфалы могут как угодно изменять свой облик. Но большинство сидхов — такие, как Элионс и его свита. Их называют фаэрами. Они похожи на нас и могут даже скрещиваться с людьми, но это совершенно иная раса, гораздо древнее нынешней человеческой.

— А что такое Полугород?

— Там живут гибриды. Чаще всего они рождаются у сидхов женского пола от наших мужчин.

— Они не хотят жить с людьми?

— Печален их жребий. Говорят, они живут вечно, как сидхи, и, подобно сидхам, лишены души. Но изменяются, как мы, — по-своему стареют. Люди их чураются. Сидхи держат гибридов отдельно, но иногда используют. Многие гибриды знают магию сидхов. — Несколько минут Майкл и Саварин шли молча. — Кто о тебе позаботится в Полугороде?

— Старухи-Журавлихи.

— Ого! — воскликнул Саварин. — Да, это могущественные создания. Безобразны как смертный грех, и едва ли обидятся на такие слова. Насколько я знаю, Старухи-Журавлихи — чуть ли не самые древние гибриды. Тебя к ним Ламия послала?

Майкл кивнул.

— Я теперь не гуляю сам по себе. То есть у меня нет выбора.

— Может, оно и к лучшему. По крайней мере, наделаешь меньше ошибок.

— Ламия — тоже гибрид?

— Не думаю. Про нее ходит много разных слухов, но толком ничего не известно. Я подозреваю, что она прежде была человеком, но чем-то рассердила сидхов. Когда я здесь появился, она уже жила в бывшем доме Изомага.

За пологим холмом дорога рассекала надвое поселение гибридов, которое имело форму неправильного круга. Полугород занимал около десяти акров; бурые, серовато-коричневые и серые здания выстроились вдоль концентрических полуокружностей улиц; каждая улица обоими концами упиралась в главную дорогу. Холмистая земля вокруг Полугорода напоминала пашню беспечного фермера-великана. Во всех низинах и канавах стояла вода, и пахло болотом. За городом протекала речушка, почти ручей. Саварин остановился зашнуровать ботинки.

— Обрати внимание на постройки. Что скажешь?

Майкл подчинился, потом, чтобы ничего не упустить, осмотрел дома еще раз.

— Халупы, — заключил он. — Вроде тех, что в Эвтерпе.

Саварин выпрямился.

— Ты еще недостаточно наблюдателен. Сравни с тем, что тебе уже известно. — Он показал на безлесый пейзаж: жалкие кустарники, холмы, лужи, камни.

— Боже, — пробормотал Майкл. — Настоящие лачуги. Деревянные.

— Именно деревянные. А ты видишь где-нибудь деревья?

— Нет.

— Вот чем отличается Полугород от Эвтерпа. У гибридов есть родственники — сидхи, а значит, связи с арборалами. А те ведают всеми лесами в Царстве. Людям достаются лишь тростник, прутья и трава.

У Майкла голова пошла кругом. Он все еще не мог смириться с реальностью Царства, а она выглядела все сложнее и причудливее.

— Здесь вообще нет деревьев?

— Вне Проклятой долины леса растут повсюду, но не для нас с тобой. Очень немногие люди покидают Земли Пакта. Договор обязывает купцов-сидхов каждые две недели привозить товары, но даже сидхам опасно пересекать Проклятую долину.

Первого гибрида Майкл увидел, когда подошел на сотню футов к окраине. Гибрид был мужского пола, чуть выше Майкла, с длинными рыжевато-коричневыми волосами и крепкого сложения. Он стоял посреди дороги с палкой в руке, и лицо не выражало особой радости. Когда приблизились путники, он выставил вперед палку.

— Я узнаю тебя, учитель. И твой юный приятель мне тоже известен. Ламия послала весть о его приходе. Но не о твоем.

— Я же часто здесь бываю, — пробормотал Саварин.

— Вчера вечером приезжали всадники. Людям больше не разрешается посещать Полугород. Кроме, конечно… — Гибрид указал на Майкла.

— Наверно, вам лучше уйти, — сказал Майкл Саварину. — Спасибо за помощь.

Саварин хмуро посмотрел на стражника.

— Да, конечно, осторожность необходима. Но меня впервые не пускают в Полугород. Надеюсь, запрет не навсегда. Здесь я получал львиную долю сведений.

Он вздохнул, улыбнулся Майклу и тут же отвел взгляд.

— Учись побыстрей, друг мой. И расскажи, что узнаешь, если будет возможность.

Майкл пожал ему руку. Саварин побрел обратно, оставив Майкла наедине с гибридом-стражником. Прохладный ветер трепал их волосы и одежду.

— Куда мне идти?

— К Старухам-Журавлихам. Следуй за мной.

Майкл подчинился. Главная улица Полугорода была вымощена бурым кирпичом и булыжником. Дома казались более чистыми, но не такими прочными, как в Эвтерпе. Вокруг каждого дома в крошечном огороде росла всевозможная зелень, но Майкл не заметил цветов.

Гибриды смотрели на него из окон и растворенных дверей. Мужчины почти не уступали в росте сидхам, которых Майкл видел возле дома Изомага. Женщины отличались изяществом, но немногих Майкл назвал бы симпатичными. Их резко очерченные лица слишком напоминали мужские.

Майкл и его провожатый пересекли весь город, свернули с дороги и подошли к реке. На другом берегу, на пригорке, стояло довольно крупное сооружение, крытое жердями, землей и соломой. Если бы не два овальных застекленных окна и каменная труба наверху, эта хижина напоминала бы юрту кочевников Центральной Азии. Во дворе вокруг нее кучами лежал мусор: отдельно — мелкие камни, отдельно — палки, отдельно — черепа и кости животных; содержимое иных куч Майкл не смог распознать. В воздухе висела пыль и пахло какой-то дрянью — едва ли приятно, но все же терпимо. По границам двора торчали столбики, на них развевались лоскуты ткани, словно ветхие знамена.

— Как перейти? — спросил Майкл, когда они остановились на берегу.

Стражник показал на плоские камни, что виднелись под самой поверхностью медленной воды.

— Тебя ждут. — Он зашагал обратно в Полугород.

Майкл судорожно глотнул и ступил на камень. Вода струилась вокруг ботинок. Он подумал, что, если упадет в воду, то наконец проснется, отделается от наваждения. Но раз уж события последних двух дней не пробудили от кошмарного сна, едва ли следует ожидать такого благодеяния от этого мрачного потока. К тому же неизвестно, какие твари затаились в его глубинах. От страха Майкла мутило. Вцепившись в книгу, он шагнул на второй камень. Думая лишь о том, чтобы не упасть, он никого не заметил на другом берегу, пока не перебрался туда, — и потому вздрогнул от неожиданности, когда наконец поднял голову.

— Здравствуйте, — поспешил сказать Майкл.

Перед ним стояла весьма и весьма необычная женщина. Ее удлиненные члены сохранили женственную округлость, руки свисали почти до колен, а лицо было плоское, широкое, с длинными узкими глазами и тонкими бровями. Она чуть ссутулилась и оттого казалась ниже Майкла на дюйм-другой.

Женщина подняла руку и зашевелила перед плоской грудью длинными, как паучьи лапы, темными пальцами с тонкими черными ногтями.

— Здравствуйте, — повторил Майкл.

Она неторопливо оглядела его, ритмично покачивая головой. Ее короткие волосы цветом, длиной и толщиной напоминали гусиный пух.

— Джан Антрос, — произнесла она. — Обычное человеческое дитя.

Голос походил на мышиный писк, но в нем слышалось и нечто вроде завывания ветра.

Майкл снял левый ботинок и вылил воду, затем проделал то же самое с правым, ни на миг не спуская глаз с диковинной фигуры. В ботинках хлюпало, когда он их надевал.

— Меня зовут Майкл, — произнес он как можно учтивее.

— Тоненький да нежненький, — мелодично проворковали в хижине, и в окне показалась другая женщина. Ее лицо покрывала сеть морщинок, а также красных и пурпурных линий татуировки. — Никакой солидности.

У Майкла за спиной, на сравнительно безопасном расстоянии, появилась третья женщина. Она стояла на одной длинной и худой ноге, а другую, подогнув, прижимала к груди. Рыжеватые волосы были заплетены в длинную, до колен, косу.

— Толстуха прислала нам хилое человеческое дитя. Она надеется, что мы его обучим?

— Вы — Нэр, Спарт и… Кум? — спросил Майкл, пытаясь стучать зубами потише.

— Я Нэр, — представилась Журавлиха, стоявшая на одной ноге.

— Спарт, — проворковала та, что высунулась из окна.

— Кум, — сказала женщина с волосами как пух. — Хочешь у нас учиться?

— Я не знаю, чего хочу, — признался Майкл. — Мне бы только выбраться отсюда.

Журавлихи захихикали — словно прошелестели опавшие листья.

— Мы тебя не обидим, — заверила Кум, отступив на шаг. — Разве так, чуть-чуть. — Ее волосы на ветру казались живыми.

— Мы не имеем ничего против человеческих детей, — добавила Нэр и закружилась на месте.

— Но кое-что ты должен сделать, это уж точно, — пропела Спарт и плюнула в ближайшую кучу мусора.

— Выжить, — подхватила Нэр.

— Уцелеть в Сидхидарке.

— Бороться за жизнь.

— Бороться, чтобы стать человеком.

— Понял?

Майклу оставалось только кивнуть. В тот момент, когда он отвернулся от хижины, Спарт покинула свое место у окна и появилась между Нэр и Кум. Она оказалась самой высокой, ее продолговатое лицо особенно напоминало лица сидхов. Татуировка — замысловатый узор из листочков, веток и завитков, — украшала все не прикрытые одеждой части тела.

— Ты должен построить дом на этом холме, шагах в тридцати от нашего, — продолжала Спарт. — Лес тебе принесут сегодня вечером. Пока не построил собственный дом, считай, что не существуешь.

— А что сейчас делать? — спросил Майкл. Пока говорила Спарт, он не сводил с нее глаз, и вдруг заметил, что две другие Журавлихи исчезли.

— Будь терпелив. — Голос Спарт, подобно голосам Элионса и его всадников, звучал завораживающе. — Тебе ведь это по силам, а?

— Да.

— Пойди туда, где хочешь построить дом, и сядь. Лес будет попозже.

Журавлиха вернулась в хижину, оставив его в одиночестве на берегу ручья.

Майкл потоптался на месте, глядя на Полугород. Потом притенил ладонью глаза и посмотрел на небо.

Ни единого облачка. Сияющая эмалевая голубизна смешивалась с оранжевыми и зелеными полосами у горизонта. Примерно в тридцати ярдах от хижины, на другом берегу ручья, два камня образовали нечто вроде кресла шириной в ярд и высотой около полутора футов. Перебравшись на ту сторону, Майкл уселся в это естественное кресло и снова принялся разглядывать небо. Временами оно становилось необычайно красочным, сотни оттенков различных цветов добавлялись к голубому. И при этом оно не походило на картину, но казалось живым, переливалось и пульсировало.

Зрелище опьяняло. До сих пор Майкл видел все будто через закопченное стекло. Теперь, когда оставалось только сидеть в одиночестве и ждать, ясность прямо-таки хлынула с небес. Самой своей нереальностью небо подчеркивало реальность всего происходящего вокруг.

Впрочем, реальность эта была совсем иного свойства, нежели та, к которой Майкл привык на Земле. Она была живее, зримее и проще.

Он опустился на колени под валунами, сорвал травинку, растер в ладонях, измазав их соком. Стало щекотно — крошечный муравей пробирался по руке между светлыми шелковистыми волосинками. Он был прозрачный, с переливчатым опаловым оттенком. Прежде Майкл не задумывался, есть ли в Сидхидарке насекомые. Стало быть, есть, но, похоже, немного.

А как тут с птицами, кошками, собаками, коровами? Лошадей он уже видел, и… Откуда берется молоко?

Клонило в сон. Майкл прислонился спиной к камню и закрыл глаза. Тьма под веками умиротворяла и убаюкивала. Потихоньку вздыхал ветер.

Майкл не знал, сколько времени он проспал. Когда проснулся, солнце садилось. Облаков по-прежнему не было, но над горизонтом неподвижно висели цветные полосы: бледно-розовые и зеленые вверху и оранжевая — особенно яркая — над самым диском солнца. Майкл никогда не видел такого заката.

Он глянул на восток. Там небо приобрело голубовато-серый металлический цвет. Уже появлялись звезды, точно раскаленные добела кончики иголок. Вместо того чтобы мерцать, они описывали маленькие круги, как светлячки на привязи. Майкл иногда брал карту звездного неба Уитни и летними ночами отыскивал немногие созвездия, видимые над Лос-Анджелесом. Теперь он не узнавал ни одного.

Заметно похолодало. Окна хижины светились оранжевым. Майклу пришло в голову заглянуть туда — интересно ведь, что делают Журавлихи. Но, потерев синяк на щеке, он передумал.

Только сейчас Майкл заметил, что пропали наручные часы. Он полез в карман брюк за ключом — его тоже не было. Впрочем, осталась книга.

Без ключа Майкл чувствовал себя голым. Он проклинал похитителей, возмущался тем, как с ним здесь все обходились, но поделать ничего не мог.

Край солнца скрылся за дальними холмами. Только тусклое оранжевое сияние пробивалось сквозь дымку, которая, как думал Майкл, лежала над Проклятой долиной за пределами Земель Пакта. На месте солнца от горизонта к зениту поднялась четкая полоса тьмы, потом другая слева и еще одна справа, словно тени лент, трепещущих на ветру.

Майкл прислушался. На земле все смолкло, но с небес доносился тихий гул, как будто пели под ветром провода. Когда стемнело совсем, гул прекратился.

Затем, начиная с востока и дальше по всему небу, звезды стали замирать, словно кристаллизировались из раствора и приклеивались к стенкам небесной чаши.

Внизу тоже были звезды. Майкл подобрал под себя ноги и огляделся. Между редкими травинками сияли какие-то искорки. Вскоре они погасли, и земля со вздохом погрузилась в ночь, как женщина опускается на мягкую постель.

«Нет, — подумал Майкл, — это, конечно, не Земля, сходство чисто внешнее».

Он посидел на камнях еще некоторое время, потом услышал голоса. Они доносились с реки, но Майкл не видел говоривших. Сияли лишь звезды и — теперь уже слабо — окна хижины. Напрягая зрение, Майкл различил силуэт лодки, скользящей по реке, и несколько пассажиров на носу. Лодка ткнулась в берег, послышались шаги.

Майкл встал на камень.

— Кто тут? — крикнул он.

Дверь хижины распахнулась. В пляшущем оранжевом свете очага обрисовался силуэт Спарт. Смутные тени, проходя через полосу света перед дверью, на короткое время приобрели ясные очертания. Майкл увидел четыре буровато-зеленые — или, возможно, просто зеленые, — обнаженные фигуры; три мужские и одну женскую. Судя по удлиненным чертам и призрачной грации, это, несомненно, были сидхи, каждый из них нес на плече короткое толстое бревно.

Они окружили Майкла и, очевидно, по какому-то сигналу одновременно сбросили бревна на землю.

— Дюра. — Красивый женский голос заставил Майкла содрогнуться.

— Твой лес, парень, — пояснила Журавлиха, стоявшая на пороге.

Майкл повернулся к ней.

— Что мне с ним делать?

Но дверь хижины хлопнула, и обнаженные сидхи зашагали прочь. Женщина оглянулась — как показалось Майклу, с сочувствием, — но ничего больше не сказала. Незнакомцев поглотил мрак.

Майкл постоял еще немного на своем камне, потом сел. Вокруг лежали четыре полена, каждое около полутора футов в диаметре и почти ярд в длину. В отличие от своего отца, плотника, Майкл не представлял, что и как можно построить из такого материала.

Во всяком случае, не большой дом.

Майкл снова прислонился к каменной спинке кресла и закрыл глаза.

— Кто ты, парень?

Он решил, что спит, и машинально потер нос.

— Хой ак! Чей это дом?

Майкл повернулся на голос. И увидел лишь бревно.

— Руп антрос, джан вирос. — Похоже на голос женщины-сидхи, не столь ясно звучит. — Квос маза.

— Где вы? — спросил Майкл. Ночной воздух уже совсем посвежел.

— Вокруг тебя, антрос. Да, это так. Твоя речь состоит из англосаксонских и норманнских слов, смесь туманного севера и теплого юга. О, когда-то я знал эти языки в их исконном виде… я наводил ужас на многих готов, франков и ютов…

— Кто вы? Кто?

На несколько секунд воцарилась тишина, потом голос продолжал, уже заметно тише:

— Маза сед море кай руп антрос. Странно, меня разрушают, чтобы построить человеческий дом. Почему такая несправедливость? Впрочем, все деревья умирают. И след исчезнет, и голос замрет…

Голос действительно замер. И хотя в ту ночь было тихо и спокойно, Майкл так и не уснул.

Глава шестая

К тому времени, когда на рассвете повсюду выпала роса, Майкл остыл почти как камень, на котором сидел. Черное небо стало серым, по склону холма и над рекой полз легкий туман. Узкие белесые полосы длиной в четыре-пять футов прорезали его с тихим шипением. Но Майкл слишком озяб, чтобы обращать на это внимание.

С трудом повернув окоченевшую шею, он заметил, что бревна уже не стоят вокруг. В какой-то момент среди ночи они распались на аккуратные штабеля ровных досок и брусков. Возле каждого штабеля отдельной кучкой лежала кора.

Майклу это не понравилось. Он ждал, как ящерица, когда взойдет солнце и разогреет ему кровь. За ночь он ничего нового не надумал — провел ее в тупом оцепенении и только лишний раз убедился, что ему здесь не место.

На востоке, над вершиной зеленого холма, показался алый край солнечного диска. Не раздумывая, Майкл встал на камень и развел руки, чтобы поймать первые теплые лучи. Все кости болели, ноги не слушались, но он сохранял равновесие. Одежда вымокла от росы.

В хижине было тихо и темно, как и в городе. Однако через несколько минут, когда Майкл уже ощутил тепло нового дня, Полугород начал пробуждаться. Над каменными и кирпичными домами закурились дымки.

Тихо напевал незнакомый женский голос. Сначала Майкл не обратил внимания, поскольку весь сосредоточился на поглощении тепла. Но голос приближался. Майкл повернул голову и увидел молодую женщину, очевидно, из гибридов, — она босиком переходила по камням ручей. Она носила короткие, до колен, штаны и куртку со шнуровкой. У нее были черные как смоль волосы (нетипично, подумал Майкл), но лицо несомненно имело сидхийские черты: удлиненное, с выдающимися скулами и узким прямым носом. Она несла четыре ведра, прикрытые сукном, по два в каждой руке. По пути к хижине Журавлих девушка взглянула на Майкла и поприветствовала его:

— Хой.

— Здравствуйте, — ответил Майкл.

Девушка остановилась перед дверью, та приотворилась, высунулась длиннопалая рука, взяла два ведра, исчезла, снова появилась и забрала остальные ведра. Дверь затворилась, и девушка пустилась в обратный путь. Вдруг она остановилась, искоса посмотрела на Майкла и направилась к нему.

— О, Боже! — пробормотал Майкл. К тому времени его оцепенение под влиянием тепла сменилось дрожью. Он ужасно хотел помочиться и не имел ни малейшего желания беседовать с кем бы то ни было, а тем более с женщиной-гибридом.

— Ты человек. — Она остановилась в нескольких шагах от валунов. — Но тебе дали лес.

Майкл кивнул, застонав про себя.

— Говоришь по-английски, — продолжала она. — И пришел из дома Изомага. Об этом уже весь Полугород знает.

Он опять кивнул. Помимо холода и другого неприятного ощущения, его одолевала робость. У девушки был удивительно красивый голос. Майкл подумал, что все равно придется привыкать к голосам сидхов и гибридов.

— Скоро потеплеет. — Она зашагала к реке. — Если будет сегодня время, приходи в город, я дам карточку на молоко и сыр. Есть ведь всем нужно. Спроси Элевт.

— Я приду, — пообещал Майкл срывающимся голосом.

Когда девушка перебралась на другую сторону, он слез с камня, отошел немного в сторону и опустился на колени, чтобы скрыть свое занятие от чужих глаз. Он себе казался чуть ли не домашним животным, питомцем гибридов.

Дверь хижины отворилась, и на пороге появилась Журавлиха со свертком в руках. Спарт мрачно посмотрела на Майкла и развернула сверток. Выпорхнули крошечные птички, облетели дом и устремились к северу. Не проронив ни слова, Спарт вернулась в хижину и затворила дверь.

Помассировав ноги, Майкл с сомнением оглядел свой строительный материал. Он взял в руки кусок коры и обнаружил, что ее можно разорвать на тонкие и прочные полоски, вроде ремней. Но как из всего этого построить дом? Майкл нахмурился. Не хватало инструментов: пилы, ножа и, конечно, гвоздей.

Даже чисто теоретические размышления на эту тему упирались в один резонный вопрос: что толку строить дом там, где не собираешься жить?

— У тебя впереди длинный путь.

Перед ним стояла Нэр. Глаза у нее были большие, как у совы, но подвижные. Достающие до колен рыжие с сединой волосы сияли на солнце.

— Теперь у тебя есть лес, что же ты собираешься с ним делать?

— Мне нужны инструменты.

— Не думаю. Известно ли тебе, что означает этот дар? — Она указала на доски.

Он немного подумал.

— Обычно людям достается немного.

— Людям достаются крохи. Даже гибриды не всегда могут получить лес. Лучшую древесину сидхи забирают себе, будто и не помнят о своих собратьях.

— Не понимаю.

— Сидхи могут жить вечно, но если они погибают в бою или от какой-нибудь другой напасти, арборалы вселяют их в деревья. Там они живут, пока не возжаждут забвения. Арборалы делают свое дело, и мы получаем лес.

— Я слышал ночью голос.

Нэр кивнула, нагнулась, взяла доску и протянула Майклу. Длинный палец нажал на край, из доски выдвинулся шип.

— Щупай и нажимай. Соображай, как все это соединить. Сидх, который жил в дереве, подготовил его к строительству дома. Соображай. Маза.

— За один день?

— До завтра еще полно времени.

Нэр подошла к ручью и нырнула, точно выдра. Напрасно Майкл дожидался, когда она появится на поверхности.

Следующие два-три часа, стараясь не замечать голода, он брал по очереди доски и бруски, ощупывал и ковырял, пока не находил легко вынимаемые шипы. Сначала он отбрасывал их, но, поразмыслив, решил собирать в отдельную кучку.

Очевидно, некоторые шипы изначально находились в торцах бревен. Это напомнило Майклу деревянную головоломку из детства, только тут задача была посложнее. К тому времени, когда солнце поднялось высоко, удалось соединить две доски с бруском. Правда, он понятия не имел, что делать дальше, не знал даже, как должен выглядеть его будущий дом.

Журавлиха с татуировкой и мелодичным голосом — Спарт — вышла из хижины и подала Майклу деревянную миску, в которой он обнаружил жидкую кашицу, кусочек яблока и немного разбавленного молока. Он безропотно принялся за еду. Журавлиха наблюдала за ним, то и дело подергивая ногой, и когда он поел, забрала миску.

— Как управишься с домом, ступай в город и сообщи о себе на базаре. Тебе дадут продукты. И еще: пока ты здесь, можешь приносить нам вести и делать еще что-нибудь полезное. — Она взглянула на стройматериалы. — Если не управишься до завтрашнего рассвета, у тебя заберут лес.

Майкл разглядывал ее татуировку. Спарт, похоже, не имела ничего против, но наклонилась и многозначительно похлопала рукой по доскам. Он снова принялся за работу, а Журавлиха пошла к дому.

— А воду можно пить? — крикнул Майкл ей вслед.

— Кто знает, — был ответ.

К вечеру, приложив все свои способности, он наконец сообразил, что дом должен иметь форму куба со стороной около двух ярдов, без крыши и пола. По-видимому для крыши следовало нарвать травы или чего-то наподобие, и это обескураживало. Майкл зверски проголодался, но еду больше не приносили.

«Может, покормят, когда закончу, — подумал он. — Если закончу».

Когда в вечернем небе начались уже знакомые красочные явления, он поддел ногой брусок и вдруг замер, выставив перед собой ладонь.

— Не может быть!

И все же…

Майкл встал на колени и взял толстый брус, о назначении которого до сих пор не догадывался. При надавливании вдоль волокон брус расщепился на аккуратные и тонкие, почти как бумага, листы шпона. И тогда в голове у Майкла сложился окончательный проект. Он принялся состыковывать доски и брусья, вставляя шипы в гнезда и укрепляя соединения лыком; пять длинных кривых сучков послужили стропилами. Когда совсем стемнело, он достроил кровлю. Остались полоска коры и два сука, но дом выглядел вполне завершенным.

Майкл выбрался из своего жилища на корточках, чтобы не ушибиться о низкую притолоку, и тут же появилась Спарт. Она покосилась на лыко, которое он держал в руке, и укоризненно покачала головой.

— Фера антрос. Когда правильно строишь, ничего лишнего не остается.

Майкл испугался, как бы его не заставили разобрать постройку и начать все заново, но тут Журавлиха протянула ему миску, которую прятала за спиной. На сей раз угощение состояло из овощного пюре и большого куска темного рыхлого хлеба. Пока Майкл ел, Спарт сидела рядом на корточках.

— У сидхов много языков, — сказала она. — Одни очень древние, другие поновее. Но все сидхи говорят по-каскарски. Тот, кто хоть немного освоил каскарский, имеет кое-какие преимущества. А тебе преимущества не помешают.

— Некоторые говорят по-английски, — заметил Майкл.

— Большинство, потому что он у тебя в голове. Внутренняя речь. И английский известен тем, кто жил на Земле. Английский и другие языки: ирландский, уэльский, французский, немецкий. Еще мы знаем древние земные языки, незнакомые тебе и большей частью мертвые. Сидхи легко усваивают чужую речь. Но ни один земной диалект не заменит каскарского.

Немного утолив голод, Майкл осмелел и спросил:

— Сколько вам лет?

— Здесь этот вопрос не имеет смысла. Времена года приходят и уходят по желанию Адонны. А тебе сколько?

— Шестнадцать.

Она встала и забрала у него пустую миску.

— Сегодня ночью одна из нас испытает тебя. Защититься ты не сумеешь, но по твоему поведению мы решим, как тебя учить. Можешь спать, можешь не спать — как хочешь.

Глава седьмая

Домик получился крошечный, из щелей дуло, земляной пол отнимал тепло, но это было лучше, чем ничего. Майкл сидел в углу, стараясь не спать, и ждал обещанного испытания. Как и к чему готовиться, он не знал. Вероятно, к нападению. Он не любил драк и редко позволял разозлить себя по-настоящему. И потому не мог полагаться на свой опыт кулачного бойца.

В предыдущую ночь Майкл не спал, и теперь у него слипались глаза. Он застонал, когда понял, что засыпает. Потом уронил голову на колени…

И тут же вскинул ее, услышав стук копыт. Было все так же темно. С реки донесся плеск. Заржала лошадь. Ужасно хотелось спать. Непривычная смесь сонливости и тревоги лишала его ощущения реальности, хотя ситуация и без того казалась невероятной. Что же делать? Оставаться в доме, который может в любой момент обрушиться, или выйти?

Майкл встал. Крыша оказалась всего в полудюйме над головой. Он привык долго раздумывать, прежде чем действовать; его поступки всегда были предсказуемы. Пожалуй, в этот раз непредсказуемость способна дать некоторое преимущество…

Майкл принял стойку бегуна на старте. Сейчас он неожиданно выскочит из дома и — давай Бог ноги!

Пригнув голову, Майкл припустил что было духу — как оказалось, навстречу кому-то высокому, жуткому. Он отпрянул назад, упал и закрыл голову руками. Над ним стоял сидх в блестящей серебряной кольчуге, с длинной пикой в руке. Зловеще блеснул наконечник и уперся Майклу в грудь. Помутилось в глазах.

— Вера аис, сефа джан антрос пек, — произнес сидх низким голосом.

Майкл с шумом глотнул воздуху, затравленно озираясь по сторонам. В нескольких ярдах спокойно стоял конь под серебристым седлом и светло-серой попоной от головы до хвоста, но без стремян и поводьев.

— Вас ленга спу?

Наконечник пики сильнее вдавился в грудь, выступила кровь.

Майкл дернулся и вскрикнул.

— Вас ленга?

— Отпустите меня! — завопил Майкл. Он схватился за пику и порезал пальцы — у древка оказались острые края.

— Чужак? — прорычал сидх. — Знаешь ли ты, кто я?

— Нет!

— Я Элионс, Владыка Фитиля Проклятой долины и Земель Пакта. Меня еще зовут Скарбита Антрос — Кара Людская. Как ты сюда попал? Почему живешь в доме из дерева?

— Меня сюда послали.

Страх подавил всякую злость, но обострил восприятие. Даже в темноте Майкл сумел разглядеть Элионса: призрачный лик и длинные кроваво-красные волосы, огромные глаза с вывернутыми веками, сжимающие пику длинные пальцы в наперстках с металлическими когтями, сапоги из того же серебристого материала, что и седло, длинный жемчужно-серый плащ.

— Квос фера антрос, то сума антрос.

— Этот парень под нашей опекой.

Майкл узнал визгливый голос Нэр. Она стояла между Элионсом и хижиной Журавлих, а с другой стороны от сидха появилась Спарт. Кум Майкл не видел. Элионс не оглянулся, но чуть сильнее надавил пикой. Ощутив, как наконечник царапнул кость, Майкл постарался больше не дергаться.

— Что он здесь делает? — спросил Элионс, по-прежнему глядя на Майкла, как охотник, не желающий упускать добычу.

— Я уже сказал тебе, он под нашей опекой, — повторила Нэр.

— Это человек. Вы не обучаете людей.

Спарт и Владыка Фитиля быстро обменялись несколькими фразами на языке сидхов. В глазах Элионса зажглась ненависть, черты лица прорезались глубже, и оно уподобилось маске мумии. Он чуть-чуть приподнял пику.

— Если убью мальчишку, у вас будет меньше забот, верно?

— Возможно, — кивнула Спарт. — Но ведь и мы не останемся в долгу, верно?

— Т’ал антрос, — брезгливо процедил Элионс.

За спиной у него показалась Кум.

— Мы очень старые, — сказала Спарт. — И сидхи Иралла приходят к нам с вопросами. Что, если в наших ответах прозвучит твоя кличка — Конокрад?

Складки на лице Элионса углубились еще сильнее.

— Меня этим не напугаешь, — Он еще чуть-чуть надавил на пику.

— А когда явится жрец Адонны за темелосом? — ухмыльнулась Спарт.

Кум неожиданно опустила руку на плечо Элионса и стала его отталкивать.

— Он наш!

— Так забирайте его, — спокойно проговорил Элионс. Он стряхнул руку Журавлихи, подошел к лошади и скорее скользнул, чем вскочил, в седло. — Но я поеду к арборалам и спрошу о даре леса.

— Они сами его принесли, — заявила Нэр.

— Глупый, неотесанный фрихт, — проворчала Спарт.

— Он наш, — повторила Кум.

Элионс наклонился вперед, и его скакун, казалось, превратился в облако, все очертания утратили четкость. Затем всадник и конь беззвучно исчезли. Майкл лежал на земле, из ранки в груди сочилась кровь, и руки были мокрые, липкие. Журавлихи ушли.

Майкл встал и побрел к своему дому. Чтобы сдержать рыдания, он зажимал рот окровавленными руками. Он не знал, что произошло — обещанное Спарт испытание или настоящее столкновение с Элионсом. В ушах до сих пор звучал голос Владыки Фитиля, густой и страшный, как смертельный яд.

Даже теперь у Майкла слипались глаза. Где-то поблизости послышалось щебетание. «Птицы?»— подумал он и забылся. Потом его схватили за руку.

— Уходите из моего дома, — невнятно пробормотал он.

— Джан антрос. — Над Майклом склонилась Кум. Ее голову освещали рассветные лучи, проникавшие через дверной проем. — Не валяй дурака! Мы же обещали испытание…

Едва ли это снилось, — похоже, в Царстве вообще не бывало сновидений, — но Майклу хотелось верить, что он спит.

— Пожалуйста, уходите, — взмолился он. И остался один в своей конуре.

Утро пришло и ушло, закончился день, и только к вечеру Майкл проснулся, по-прежнему чувствуя себя разбитым. Он потрогал грудь. Кровь свернулась, рана была смазана чем-то белым. Боль притупилась. Порезы на руках зажили.

У двери Майкл обнаружил миску и стал медленно есть, черпая кашу рукой. В голове был сплошной туман, ни одной связной мысли, в каждой мышце — усталость. Очень хотелось снова отключиться, все тело саднило.

Поев, он бессмысленно уставился в земляной пол, пробороздил линию пальцем, потом написал несколько слов, что-то вроде стихотворной строки, ниже еще одну. В конце концов само собой сложилось целое стихотворение:

Царап-царап во тьме ночной

Копыто, коготь иль щетина.

Рождает августовский зной

Из пыли смутную картину.

Пойдешь на облака взглянуть —

Не дремлет молния, учти.

На крыше поджидает жуть,

А если в дом рискнешь зайти…

Привет! Там ждет паук.

Он совершенно не думал о том, что пишет. Как будто сознание утратило связь с реальностью, как будто факты и образы проникали в него слишком медленно, в пути успевали перемешаться. Но одно было ясно — он в опасности. Майкл по-прежнему испытывал страх и не мог взять себя в руки.

Он стоял возле своего дома, засунув руки в карманы брюк, и смотрел, как садится солнце. Из хижины Журавлих вышла Нэр и направилась к нему. Она взяла Майкла за руки, взглянула на ладони, потом распахнула окровавленную рубашку и осмотрела грудь.

— Ну, и как я держался? — спросил Майкл с затаенной обидой.

— Пока спишь, от тебя никакого толку. Сегодня ты должен был сходить на базар, получить карточку.

— Я имею в виду — ночью?

— Отвратительно. Он мог тебя убить. И после… В общем, ты никудышный воин.

— Я и не мечтал никогда стать воином, — парировал Майкл.

Нэр растопырила длинные пальцы и изящно пожала плечами.

— Либо станешь, либо умрешь. Другого выбора нет.

Кум и Спарт перешли ручей и скрылись в хижине.

Пока Нэр стояла неподвижно рядом с Майклом, и он с беспокойством ожидал новых событий, на небе показались вращающиеся звезды. Кум и Спарт принесли восемь длинных факелов, расставили по кругу между домом и ручьем и стали зажигать. Для этого Журавлихи просто дули на фитили, прикрывая их ладонями. Языки пламени и искры взвились к ночному небу, и на берегу засияло кольцо оранжевого света.

— Трудно измерить время в Царстве. — Спарт подошла к Майклу и взяла за руку длинными сильными пальцами. Он и не помышлял о сопротивлении. Спарт ввела его в круг и жестом подозвала Кум. — Сейчас ты узнаешь о нас кое-что, — продолжала Спарт. — Кум освоила искусство рукопашного боя, которое сидхи называют изрей. Нэр хорошо знает стрей — воспитание ума. А я научу тебя викею — как добиваться победы, избегая битвы. Сегодня ты займешься самым легким и простым. Кум даст первый урок обороны от человека или сидха.

Кум медленно ходила вокруг Майкла, высоко поднимая ноги. Нэр и Спарт, оставаясь вне кольца, наблюдали. Положив руки на бедра и слегка пригнувшись, Майкл внимательно следил за Кум. Внезапно Журавлиха нагнулась, схватила его за ногу, и он упал.

— Не опрокидывайся, — сказала она. — Будь как стул. Одна нога — как две.

И вновь пошла по кругу.

— Завтра побежишь до Полугорода и обратно. А сегодня просто держись на ногах.

Она протянула руку и толкнула его. Майкл повалился на землю и сразу вскочил. Кум толкнула еще раз. Он пошатнулся, но устоял. Журавлиха обошла его и толкнула с другой стороны. Он потерял равновесие и упал ничком.

— Как стул, — повторила Кум. И снова толчок, и снова, но Майкл устоял.

У Майкла пылали щеки, челюсти были стиснуты до боли в суставах. Но при этом он ощущал удивительный покой. Так продолжалось около часа, пока Майкл не научился сохранять равновесие, с какой бы стороны ни нападала Кум.

Пламя факелов постепенно слабело.

— Уши, — объявила Кум.

Нэр и Спарт погасили факелы. Звезды прятались за облаками. Лишь оранжевое сияние из окон хижины освещало берег. Майкл никого не видел. Он прислушивался к шагам, пытаясь определить, сколько вокруг него Журавлих. Чья-то рука резко толкнула в спину, Майкл упал на колено, но быстро поднялся.

— Уши, — снова произнесла Кум.

Майкл услышал шаги поблизости и инстинктивно метнулся в противоположном направлении. Все же он получил удар, но сохранил равновесие.

Прошел еще час, Майкл уже с трудом держался на ногах, болели плечи. Некоторое время он топтался на месте, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, пока не сообразил, что шаги больше не слышны. Он остался в темноте один, Журавлихи вернулись в хижину.

Кое-как Майкл нашел свое жилище и повалился в углу на земляной пол. Сон не шел. Потирая руки и плечи, Майкл вспоминал занятия в школьном спортзале, к которым всегда относился с прохладцей. Он не был слабаком и неженкой, он довольно хорошо бегал и не мог пожаловаться на телосложение. Просто гимнастика его не интересовала, а тренеры редко возятся с теми, в ком не видят будущих чемпионов.

Но здесь все обстоит иначе. Что бы он ни думал о своем предназначении, как бы ни жалел себя, завтра ему придется бегать до упаду. Тут уж никуда не денешься. Протестовать, жаловаться — бесполезно.

После встречи с Элионсом Майкл вполне сознавал, сколь зыбка под ним почва. Что ж, он еще дешево отделался.

* * *

Сидхи не носят мечей, — сказала Спарт Майклу.

Они сидели на земле, скрестив ноги, лицом к лицу.

— Но у Элионса пика…

— Это Фитиль. Только для людей он — оружие.

Майкл кивнул и отвел взгляд, пытаясь сообразить, что кроется за этой фразой. Спарт глубоко вздохнула и наклонилась к нему.

— Ты, кажется, хочешь спросить, зачем Элионсу Фитиль?

— Чтобы кому-нибудь зафитилить? — пошутил Майкл.

Спарт выпрямила спину, прищурила и без того узкие глаза.

— Ладно, — сдался Майкл. — Так зачем ему Фитиль?

— Это символ ранга. Он означает, что у Элионса достаточно власти и силы, чтобы охранять Проклятую долину и Земли Пакта и следить за соблюдением договора между сидхами и Изомагом.

— Почему же он меня поранил этим Фитилем?

— Элионс, как и многие сидхи, ненавидит людей.

— Вы тоже нас не любите?

— Т’ал антрос. — Она ткнула себя пальцем в грудь. — Я наполовину человек.

— А почему сидхи не носят мечи?

— Они им не нужны. Воин-сидх грозен и без оружия. К тому же тут речь идет о чести. Для сидха смерть — это конец, после нее нет ничего. Правда, арборалы вселяют душу погибшего в дерево, но лишь на сравнительно короткий срок. Поэтому у сидхов есть неписаный закон. Сражаясь друг с другом, они могут полагаться только на свои мастерство и могущество, то есть на магию и силу воли.

— Я тоже буду учиться магии?

Спарт отрицательно покачала головой.

— Ни один человек не овладеет волшебством сидхов. Учись избегать встречи с ними, учись быть незначительным, незаметным. Не надейся победить сидха. Сами они считают, что сражаться с людьми унизительно, недостойно их великого могущества. Вот и пользуйся, это твой единственный шанс. Если все же не убережешься, — она хлопнула ладонью по земле, — то просто умрешь. Для людей в Царстве смерть — обычное дело, как для сидхов — в других местах. Так что старайся не сердить воинов.

— Я не понимаю…

— Поймешь со временем. А теперь отправляйся в Полугород и выполни наше поручение. Принеси зерна, и еще тебе нужно…

— Знаю. Попросить продуктов для себя.

Спарт взглянула на него, на несколько секунд закрыла глаза и удалилась.

Покой Полугорода был вполне под стать унылому пасмурному утру. Майкл улыбался и кивал встречным гибридам, но они не отвечали на приветствия, он уже не вызывал любопытство. Жители напоминали призраков, поглощенных неведомыми заботами. Лишь немногие женщины казались жизнерадостными.

В центре Полугорода Майкл свернул с главной улицы в кривой переулок. Базар состоял из дома (по-каскарски кэрсидх; обычно это слово произносилось огрубленно «керши»), полусферической формы, как большинство здешних строений, и крытого двора; последний занимал вдвое больше места, чем дом. Во дворе стояли лотки с товарами: в одном углу — снедь, в другом — сосуды с напитками (бутылки подозрительно напоминали те, что хранились в подвале у Брекера), в третьем — незатейливая одежда. Посреди двора за конторкой восседало начальство — управляющий базаром.

Спарт сказала, что его зовут Лирг. Дочь Лирга, Элевт, приносила молоко в хижину Журавлих. Управляющий никогда не брал денег — сидхи их презирали, хотя в Царстве ходили легенды о несметных сокровищах, — но внимательно следил за товарообменом в Полугороде. Судя по всему, здешняя экономика основывалась на общественных работах и распределении благ по потребности, нечто вроде примитивного коммунизма, о котором Майкл слышал на уроках мистера Вагнера. Продукты и другие необходимые товары возили через Проклятую долину. Когда Майкл подходил к базару, три большие повозки, запряженные парами сидхийских лошадей, подкатили с противоположной стороны площади.

Повозки были тяжело нагружены. На передней с равнодушным видом сидел возница — сидх высокого роста, в переливчатом наряде, как у Элионса, только без доспехов. От повозок и лошадей, взмыленных, как после долгой гонки, исходило своеобразное золотистое сияние. Оно вскоре угасло, но остался резкий сладковатый запах. Лирг вышел из-за конторки и принялся командовать разгрузкой. Возница откинул борта телег, и несколько прохожих энергично взялись помогать. Разговаривали мало. Товары относили под навес в четвертом углу двора или укладывали прямо на базарные прилавки. Никто не разглядывал новые товары, они нисколько не отличались от прежних. Очевидно, здесь придавали значение лишь непрерывности снабжения, а не разнообразию ассортимента.

Майкл подождал, пока повозки разгрузят полностью, потом вышел на площадь, не испытывая желания вступать в беседу. Возница поднял борта, провел по ним ладонями, и доски засверкали золотом. Потом он обошел лошадей и привычно похлопал каждую по крупу. На всем, к чему он прикасался, оставался золотистый след.

Когда Майкл подошел к конторке, за нею опять сидел Лирг. Гибрид вперил в него тяжелый взгляд: один глаз был черный, другой не открывался полностью из-за шрама. У Лирга были скорее каштановые, чем рыжие, волосы и загорелая кожа.

— Вам чего? — Он наклонился вперед, опираясь мускулистыми руками на конторку.

— Я пришел за зерном для Журавлих. И чтобы меня внесли в ваш список.

— Какой список? — Он внимательнее оглядел Майкла, потом кивнул. — Карточка. Понятно. Только продукты… Зерно — это все, что мы можем выдать, хоть вы и питомец Журавлих.

— Я не питомец, — проговорил Майкл сквозь зубы. — Я ученик и делаю, что они говорят.

Лирг усмехнулся, и Майкл покраснел.

— Понятно. Дочка!

Из дома появилась Элевт с четырьмя мешками зерна. Два она положила у ног Майкла, остальные взвалила себе на плечи.

— Я могу донести все, — пробормотал Майкл.

— Я велел дочери помочь вам, — заявил Лирг.

Очевидно, возражать не имело смысла. Об этом говорил и взгляд Элевт. Майкл поднял мешки.

— Так я теперь буду в списке… в карточке?

— Да, — кивнул Лирг. И повернулся к новому посетителю, гибриду.

Майкл покинул базарную площадь. Элевт шла в нескольких шагах позади него.

— Чему тебя учат Журавлихи? — спросила девушка, когда они приблизились к ручью.

— Пытаются сделать меня сильным, — ответил Майкл.

— А почему бы тебе не перебраться в Эвтерп? У людей свое снабжение. Тебе там было бы неплохо.

— Мне это не нужно. Меня обучают, чтобы я мог вернуться домой. То есть надеюсь, что для этого. Нужно найти человека, которому эта задача по силам.

— Сидхийские волшебники тоже способны вернуть тебя домой, — заметила Элевт. У нее был необычный голос. Майкл не хотел смотреть на нее, опасаясь, что не сможет отвести взгляд. — По крайней мере, некоторые. Лирг говорит, что жрецы Иралла умеют возвратить на Землю любого человека, стоит им только захотеть. Но мне кажется, все не так просто. Ведь люди по-прежнему здесь.

Майкл раздумывал над этими словами, пока шел через речку.

— Как бы то ни было, мне надо научиться жить в этом мире.

Элевт кивнула.

— Конечно. Раз ты новичок, тебе многому надо учиться.

Они положили мешки у двери хижины.

— А где твоя мать? — спросил Майкл. Он уже знал, что люди в Полугороде не живут.

— Не знаю, — невозмутимо ответила Элевт. — У большинства из нас матери — сидхи, а отцов нет, или они в Эвтерпе. Мы их не знаем. А я, наверно, совсем не похожа на других. Гибрид второго поколения… У меня отец гибрид, а мать человек.

Майкл постучал. Спарт посмотрела на Элевт, на Майкла, потом на мешки, сказала «хорошо» и затворила дверь.

— Значит, ты сегодня свободен?

Он отрицательно покачал головой.

— Я должен бежать в Эвтерп и обратно.

Он направился к своему дому.

— Ты сам его построил? — спросила Элевт, не отставая.

— Да вроде.

— Как воин-сидх. Они всегда сами строят себе жилье… Но для человека у тебя просто здорово получилось.

Майкл глянул на Элевт. Она по-прежнему держалась спокойно и незаносчиво. Не смеялась над ним.

— Спасибо за помощь. — Он чувствовал себя очень неловко.

Элевт окинула пригорок взглядом, в котором к одобрению примешивалась неприязнь, улыбнулась и простилась с Майклом. Пока она переходила ручей, Майкл любовался ее длинными, изящными ногами. Он снова почувствовал, что краснеет. Пожалуй, можно было назвать Элевт хорошенькой… даже не просто хорошенькой, а красивой. Впрочем, он не знал, какие женщины в Царстве считаются красивыми.

Способен ли он увлечься гибридом? Наверное, в этом было бы что-то порочное. Да и без того у Майкла хватает проблем.

— Эй, малыш! — Перед ним появилась Нэр, она держала две толстые одинаковые палки длиной около семи футов.

— Беги в Эвтерп. А ее держи над головой, пока будешь бежать туда, и перед собой — на обратном пути.

Она протянула одну из палок. Майкл взвесил ее на руке и мысленно проклял судьбу.

— А потом что?

— Когда наберешься сил, научишься ею пользоваться. — Она слегка стукнула своей палкой по той, которую Майкл держал в руке. — Иначе я переломаю тебе пальцы. Беги.

Майкл побежал. Он успешно пересек водную преграду и поздравил себя с новоприобретенной сноровкой. Оставляя мокрые следы, он в хорошем темпе преодолел первую сотню ярдов. Еще полмили дались ему легко. Но, пробежав три четверти первой мили, он почувствовал, что палка неодолимо тянет его к земле. Казалось, стоит упасть, и подняться не хватит сил.

Тогда Майкл заставил себя вспомнить, как нужно дышать при беге. Равномерно. И так, чтобы воздух не вытряхивался из легких.

Во рту пересохло, а в легкие словно налили кислоты. Колени тряслись. Но Майкл держался. Он покажет им всем, на что способен. Терпения и воли хватит…

Споткнувшись о камень, он упал ничком. Палка ударилась концом в землю и отлетела в сторону. Майкл выплюнул грязь, потрогал разбитые губы и нос, посидел, стараясь восстановить дыхание.

Через полчаса он, уперев ладони в дрожащие колени, стоял на окраине Эвтерпа. Щеки были пунцовыми, как свекла. Палка валялась под ногами. Майкл не был уверен, что сможет ее когда-нибудь поднять.

— Господи, — проговорил он, — я ни на что не годен. Уж лучше бы тот сидх меня прикончил.

Прошло минуты две, прежде чем он заметил невдалеке, у пешеходных ворот Эвтерпа, небольшую группу людей. Они взирали на Майкла с любопытством и пока молчали. Он попытался выпрямиться и поморщился от боли. Женщина с каштановыми волосами, которую Майкл видел в отеле за обеденным столом, приблизилась к нему.

— С какой стати ты вернулся? — возмущенно спросила она. — Что, не понравилось у гибридов?

Майкл посмотрел на нее исподлобья.

— Меня приводят в форму, — объяснил он, прерывисто дыша. Не хотелось никого сердить. Да и с чего бы людям на него злиться?

— Зачем? — спросил кто-то из толпы.

— Не знаю, — честно ответил Майкл. С трудом — пальцы не слушались — он поднял палку и повернулся кругом.

— Майкл!

Из ворот вышел Саварин. Майкл оперся о палку. Его обрадовал приветливый голос, к тому же появился повод еще немного отдохнуть. Вместо кислоты легкие теперь были наполнены водой. Он кашлянул и вытер лоб.

— Тебя тренируют? — спросил Саварин. Майкл кивнул и проглотил слюну. — Ну, это не повредит.

— В самом деле?

— Тебя учат… сражаться, да? Может быть, даже с сидхами?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Нет, меня учат бегать от сидхов.

Саварин нахмурился.

— Когда вернешься к нам? Я хочу тебя кое с кем познакомить.

— Не знаю. У старух есть еще какие-то поручения для меня. Может, попозже.

— Если сможешь, приходи в школу. Это напротив Двора. В центре города. Я ведь не только с новичками вожусь, но и языки преподаю. Загляни ко мне.

Майкл пообещал и ткнул палкой в сторону Полугорода.

— А теперь мне пора возвращаться.

— Вы только посмотрите! — раздался высокий мужской голос в толпе. — Этому ублюдку дали лес!

— Молчать! — крикнул Саварин, махая руками и надвигаясь на толпу. — Расходитесь по домам! Молчать, молчать!

Майкл снова попытался войти в нужный ритм, сначала без особого успеха. Однако через полминуты бежать стало легче. Майкл слышал о втором дыхании, но сам никогда не испытывал этого ощущения. Тело как будто смирилось с положением вещей и делало все от него зависящее.

Солнце стояло высоко, когда он перешел речку и поднялся на пригорок, где ждала его Спарт. Она забрала палку и пронзительным свистом позвала остальных Журавлих.

Кум вышла из хижины, осмотрела Майкла, ощупала ему руки и ноги и энергично тряхнула головой, растрепав пепельно-серые волосы.

— Усгал! Налк! — Она указала на ручей. — От тебя воняет.

— Это несправедливо, — возмутился Майкл.

— Справедливо будет, когда искупаешься, — заявила Спарт. — А потом возьмешься за работу. Кум покажет, что делать.

— Но я устал.

— Ты ведь не без остановки бежал, — заметила она.

Нэр, наблюдавшая из окна, хихикнула и скрылась.

Майкл поплелся к реке и разделся до трусов, и тут в нем пробудилась стыдливость. Он оглянулся. Спарт плела коврик из тростника и не обращала внимания на Майкла. Все же он не решился снять трусы и осторожно шагнул в воду.

Конечно, она оказалась ледяной. Майкл зажмурился. Но выбирать не приходилось — его могли посчитать дураком или трусом. Он бросился в воду с разбега. Ощущение превзошло все ожидания. Вынырнув, он едва дышал, и зубы стучали, как ключ под рукой опытного радиста. И все же лучше было перенести это, чем новые насмешки.

Растирая по телу мутную от слюдяных крупиц воду, Майкл опять уловил пряный запах. По-видимому, таково было свойство воды в Царстве. Он выбрался из речки, чья глубина на стрежне достигала четырех футов, и отряхнул руки и ноги, оставив на берегу следы брызг. Еще мокрый, он оделся, подобрал куртку и пошел к Спарт.

Старуха оторвалась от работы, оглядела Майкла с ног до головы и жалостливо произнесла:

— Только идиоты ныряют в ледяную воду.

Майкл кивнул, не затевая пререканий. Журавлихи вели свою игру, ему в ней отводилась определенная роль.

— Спасибо, — сказал он.

И так продолжалось первые пять дней.

* * *

Майкла заставляли бегать по окрестным лугам с палкой и без палки, иногда одна или две старухи сопровождали его и указывали путь. Журавлихам все было нипочем. Майкл едва не валился с ног, а у них даже не учащалось дыхание. В конце концов он заподозрил, что сидхи и гибриды вообще не знают усталости. Он спросил об этом Нэр, но она только ухмыльнулась.

Вскоре Майкл хорошо изучил окрестности Эвтерпа и Полугорода. Впрочем, было бы что изучать: луга, русло реки, одну излучину и заводь за нею.

Он спросил о Проклятой долине, но Спарт сказала, что всему свое время. Майкл видел дымку за пределами Земель Пакта и иногда различал черные спирали, пронизывавшие оранжево-коричневые облака. Но от Полугорода он удалялся самое большее на шесть миль, а Земли Пакта, как ему думалось, простирались во все стороны по меньшей мере на десять.

Иные упражнения казались нелепыми или предназначенными для издевательств над учеником.

— Пять раз ты не попал в цель, — заметила Нэр, стоя над ним.

Тень Журавлихи пересекала четыре концентрических круга, начерченные на земле в десяти футах от Майкла. Он сидел и кидал камешки, стараясь попасть в центральный круг. За целый час это удалось лишь трижды.

— Вообще-то, раньше я чаще промахивался.

— Еще и слова не доходят! Показывать тебе бесполезно, все растолковывать надо. Пять испытаний. Пять!

Майкл попытался вспомнить случаи, когда его испытывали всерьез.

— Это никуда не годится, — продолжала Нэр. — Ты не видишь, в чем суть испытаний? Тебе все надо объяснять словами. До чего же ты любишь болтовню!

— С нею все-таки понятней. Скажите, что мне нужно уяснить. Я же стараюсь…

— Только головой не работаешь!

Нэр схватила его за руку и заставила подняться на ноги.

— Там не мишень. Это не камешки. Ты не ребенок, и мы не играем в бирюльки.

— Забавно, — усмехнулся Майкл и тут же пожалел об этом. Он сам не знал, что может так завопить, если ему стиснут руку.

— Маленький крикун, хуже, джан вирос… Так что ты понял?

— По-моему… вы стараетесь научить меня как-то по-особому думать. Но ведь я не волшебник.

— От тебя это и не требуется. Как же ты должен думать?

— Уверенно.

— Не только. Как еще?

— Не знаю!

— Мы не пытаемся сделать тебя волшебником — это было бы непростительной глупостью. У тебя нет особых качеств. Но Сидхидарх не похож на Землю. Ты должен узнать его особые качества, почувствовать, как он поддерживает и питает нас. Это не передать словами. Слова извращают знание. И нам приходится тормошить тебя, чтобы ты смог хоть что-нибудь увидеть. Тысячи лет назад сидхи вернули людям язык, но не объяснили его разрушительные свойства. Они это сделали намеренно.

— Я стараюсь, — уныло повторил Майкл.

— Стараешься? Значит, сможешь доказать нам, что ты не дурак. — Ее отвратительная улыбка нисколько не ободрила Майкла, да, вероятно, и не предназначалась для этого. У Нэр были острые кошачьи зубы и черные как деготь десны.

* * *

— В бетлим, малой битве, воины не убивают. Как правило, — объясняла Кум. Они с Майклом стояли друг перед другом, каждый держал в широко расставленных руках палку. — Лобер — не причиняй вреда. Побеждай. Используй стратегию.

Майкл кивнул.

— Одно чрезвычайно вредно, — продолжала Кум. — Рилу — злость. Никогда не давай ей воли! Злость — это яд в бетлиме. В великой битве рилу — морд. Понятно?

Он кивнул опять. Кум коснулась его палки своей.

— А сейчас я тебя разоружу.

Он крепче сжал палку, но от этого лишь больней было запястьям, когда Кум неуловимым приемом заставила его оружие полететь вверх. Майкл поймал падавшую дубинку и скривился от боли.

— Хорошо, — сказала Кум. — Теперь ты должен уяснить, для чего учишься. Смотри, эта палка — фитиль, а ты — сидх и наделен силой паис. Я отниму у тебя фитиль и займу твое место. Попробуй остановить меня. Смотри, как я двигаюсь. Управляю воздухом. Царством.

Тут Кум совершила нечто необычайное. Она подскочила, оттолкнулась ногами от пустоты и прыгнула на Майкла. Он отступил, но не избежал чувствительного удара. Кум зависла на миг в воздухе, потом приземлилась на ноги.

— Хорошо. Уже лучше.

Она снова разоружила Майкла. На сей раз палка отлетела далеко в сторону. Майкл сходил за ней и на обратном пути обнаружил, что Кум стоит на его месте.

— Ты бросил позицию, — укорила она.

— Но палка…

— Разве ты лишился самого важного оружия?

Она отбросила свою палку и отступила на шаг.

— Нападай с кима…

Майкл не заставил себя ждать. Но паучьи пальцы Кум перехватили его дубинку, вырвали и швырнули на землю.

Расставаясь с оружием, он услышал, как хрустнули его позвонки.

— Маленькие поражения приносят большую пользу, — заявила Кум. — Чтобы не отнимать у меня попусту время, потренируйся-ка с этим.

Спарт вынесла из хижины безголовый манекен с руками из сучьев. К «рукам» бечевкой была привязана небольшая кима. Майкл с трудом сдержал стон. Опять его унижают!

— Отнеси его в сторону, поставь как следует и сражайся, — велела Спарт.

Майкл повиновался. Он поставил куклу из дерева, тряпок и соломы, затем встал перед ней в боевую стойку, подражая Кум и чувствуя себя идиотом…

И тут чучело проворно взмахнуло своим оружием и выбило у Майкла кима. Манекен торжествующе затрепетал, повернулся кругом на жерди и замер.

Когда мурашки на коже успокоились, Майкл подобрал палку и опять занял позицию, уже на почтительном расстоянии от своего противника. Учебный поединок возобновился. Манекен не мог сойти с места и дрался не такой длинной и толстой палкой, как у человека, но Майклу от этого было не легче.

Свою порцию шишек он получил.

Глава восьмая

Когда предрассветное сияние проникло сквозь камышовую штору, которую дала Майклу Спарт, он написал на земляном полу еще одно стихотворение:

Любит мрак ночной,

Добрый мой приятель,

Пошалить порой —

Напугать до смерти.

А умрешь от страха —

Он тебя охотно

Угостит луной.

«Всего лишь упражнение, — подумал он. — Не стоит даже записывать». Впрочем, записывать было нечем и не на чем. Да и сомневался Майкл, что его произведение достойно книги.

Журавлихи обычно вставали за пятнадцать минут до рассвета, и ради этих мгновений одиночества Майкл жертвовал сном. В это время он читал черную книгу, писал на земле или просто наслаждался бездельем.

Скрипнув, отворилась дверь хижины. Майкл спрятал книгу в карман куртки, а куртку пристроил за стропилами.

— Человеческий детеныш! Джан вирос!

Майкл вышел из дома и увидел, что к нему приближается Кум, а за ней в двух шагах следует Нэр. Они напоминали охотников, выслеживающих добычу, а добычей был он, Майкл. Журавлихи превосходно умели выводить его из равновесия. Майкл никогда не мог предсказать их настроение, не знал, как они себя поведут в следующую минуту. Как ни странно, это не привело к нервному срыву. Майкл постепенно привыкал.

— Пробегись еще, — скомандовала Кум. — До Эвтерпа и обратно. С кима.

Он, не раздумывая, взял палку и побежал.

— Сегодня вечером будет Каэли, — крикнула вслед Нэр. Это прозвучало многообещающе.

Держа перед собой палку, Майкл форсировал речку. Он не заметил, как из воды появилась рука и потянулась к его лодыжке, но промахнулась.

Теперь он мог добраться до Эвтерпа без неприятных происшествий. Майкл имел основания гордиться собой: впервые в жизни он испытывал удовольствие от телодвижений, ноги и легкие действовали согласованно, боль в натруженных мышцах стала приятной.

Сначала он не хотел приближаться к пригородным строениям, боясь новой встречи с жителями. Но взыграло любопытство: чем занимается Саварин, с кем он хочет познакомить Майкла?

В конце концов он решил зайти в школу, а на жителей наплевать. К тому же с ним палка, и это придает уверенности в себе, даже наглости.

У главных ворот он чуть не столкнулся с учителем. Оба рассмеялись. Майкл, переводя дух, уронил палку и рукавом рубашки вытер пот с лица.

— Я так и рассчитывал встретить тебя на утренней прогулке, — сказал Саварин. — И предупредить. В ближайшие дни не приходи в город. С тех пор, как ты появился, Элионс не дает нам покоя. Жители волнуются. Они вполне могут напасть на тебя без малейшего повода.

— Я им не сделал ничего плохого.

— Ты принес беспокойство. Здесь все очень шатко. Элионс грозится сократить снабжение города, если произойдет еще что-нибудь из ряда вон.

— Поэтому они на меня кричали в прошлый раз?

— Да. Я все еще надеюсь познакомить тебя кое с кем, но с этим можно обождать. И вот еще что… сегодня в Полугороде будет Каэли… Тебя пригласили?

— Нэр говорила про Каэли, когда я уходил. Но я даже не знаю, что это такое.

— Очень важное событие. Каэли — это когда сидхи собираются и рассказывают истории, обычно о стародавних временах. Неплохо бы тебе их внимательно послушать. Я сам слушал Каэли только один раз, и то издали. Спрятался в высокой траве. Теперь ничего не выйдет, стражники-гибриды непреклонны. На выстрел никого не подпускают к Полугороду… Судя по всему, что-то затевается.

— Что?

— Лучше не загадывать. Может быть, грацца — набег риверинов и умбралов. В общем, смотри в оба и будь поосторожнее.

— Вы хотите, чтобы я еще раз пришел и рассказал про Каэли?

— Конечно. — Взгляд Саварина прояснился. — Но только дня через два, когда все немного уляжется. — Он с беспокойством огляделся. Несколько лиц уже появилось в окнах ближайших домов, у ворот слонялись два человека и посматривали на Майкла с Саварином.

— До встречи. — Учитель пожал руку Майклу и, помахав на прощанье, зашагал к другим воротам. Майкл подобрал кима, поднял над головой и пустился в обратный путь.

Почти сразу он вошел в нужный ритм и забыл о Саварине, о Каэли, обо всем на свете. Он думал лишь о расстоянии, которое должен был преодолеть.

* * *

Полугородские гибриды в темно-коричневых и серых плащах шагали колонной по двое по лугам, изредка переговариваясь на каскарском наречии и окликая отстающих. Прохладный воздух был неподвижен, солнечные лучи скользили по вершинам дальних холмов. Полосы вечернего света медленно опускались к смутному горизонту. Закружились первые звезды. Шествие замыкали Журавлихи. Майкл в куртке (книгу он постарался надежно спрятать в домике) шел рядом со Спарт. Всю одежду он выстирал в ручье, и она не успела высохнуть у костра, разведенного Нэр. На коленях уже зияли дыры, рукав куртки начал отрываться по шву.

Короткие черные одеяния Журавлих подчеркивали особенности их телосложения: чрезвычайно длинные ноги и укороченные туловища. Старухи молитвенно сложили руки, выставив локти в стороны, отчего еще больше напоминали птиц. Казалось, они более, чем остальные гибриды, причастны к древним тайнам Каэли.

Те, кому полагалось выбрать место, пришли еще днем. Теперь в нескольких сотнях футов от головы колонны полыхал костер, топливом служили кубики торфа и сухой хворост. Вокруг костра стояли шесты, каждый был увенчан веткой с зелеными листьями. Когда гибриды собрались внутри кольца из шестов, Лирг приблизился к огню. Пока он обходил костер, Майкл усаживался на землю, скрестив ноги, рядом с Журавлихами.

Несколько минут Лирг говорил по-каскарски. Майкл понял немногое, не улавливал даже отдельных слов в длинных фразах. В каскарском языке, по-видимому, было много слов с одинаковым или весьма близким значением, и синтаксис отличался своеобразием.

Спарт сзади наклонилась к Майклу и похлопала по плечу.

— Язык-то не выучил, а?

— Я же здесь всего две недели, — сказал в свое оправдание Майкл.

Нэр шумно вздохнула. Журавлихи переглянулись, потом Спарт подсела ближе к Майклу и положила ему на голову обе руки.

— Сегодня и только на один вечер ты получаешь дар.

Она убрала руки, и у Майкла загудела, закружилась голова. Когда странные ощущения исчезли, он прислушался к Лиргу. Гибрид по-прежнему говорил на каскарском, но теперь Майкл понимал все.

— В этот день, — говорил Лирг, — мы с печалью вспоминаем времена нашего величия, времена, когда сидхи путешествовали от звезды к звезде с такой же легкостью, как я обхожу этот огонь. — Он двинулся в обратном направлении, его слова сопровождались потрескиванием костра. — Пусть каждый поведает историю, услышанную от своего предка, а в заключение я расскажу о королеве Элми и выборе, который ей пришлось сделать.

Первым взял слово высокий темноволосый гибрид, назвавшийся Мананном из рода Тилл. Слушая Мананна, Майкл был очарован его рассказом, который иногда напоминал песню.

Земля, наш общий дом, вокруг Светила

Тысячекрат свой танец совершила,

С тех пор, как люди, победив сначала

В войне Вестеринг, объявили:

Никто из сидхов чтоб не мог

Владеть душою за порогом Смерти.

Но даже сам великий Маг, который

Нас страшной пустоте обрек,

Не ведал, что тем самым наш народ

Бессмертие снискал, а после

Вновь повернулось колесо, и удалось тогда

Нам одолеть людей тщеславный род,

Чей гнев жестокий нас лишил

Существованья вне телесной формы.

Желая мести, обратились сидхи к Магу,

Дабы он новый суд свершил.

И силою своей людей бы всех

Скотами сделал. Ликовали сидхи,

Взирая на паденье человека.

Но среди тварей жалких тех,

Что некогда людьми звались,

Когтистых ныне и косматых,

Никто уже не ведал, как избыть Заклятье

Смерти и врата ее открыть —

Вернуть бессмертным дар души священный.

Изра, фаэр из рода Тилл,

Владыка Фитиля Сражений,

Людей-скотов с приспешниками их,

В животных также обращенных, на Земле

Словно в темнице заключил.

— А сколько всего было родов? — шепотом спросил Майкл у Спарт, сам не зная, на каком языке теперь говорит.

Она обратила на него взор темных глаз и ответила:

— Не меньше четырех… Столько воды утекло… Многое забыто. Некоторые земные животные когда-то были благородными существами, родичами сидхов и древних людей.

Мананн сел, и поднялась молодая женщина с мускулистыми руками и очень тучным лицом.

— Я Эстер из рода Драви. Я берусь продолжать, но немного поправлю Мананна из рода Тилл…

В кругу слушателей раздался смех.

— Он забыл размер стиха нашего почтенного рода, а также не позаботился о рифме, и я постараюсь восполнить этот пробел.

Как отпрыски семьи одной —

Все роды завоевывали звезды,

И славные дела в ту пору были

Неисчислимы, как песок морской.

Но время пронеслось, и сидхи не забыли.

Утрачены былые достиженья,

И поколенья новые, лишившись идеалов,

Отныне лишь на случай уповали.

Расцвет сменился увяданием.

Добро и честь цениться перестали.

Звезд покоритель Фаэр праздным оставался,

Достойного противника не зная.

Исчезла дисциплина, лишь междоусобным

Соперничеством дух боевой держался.

И сидхи предались раздорам злобным.

Сум, Владыка Фитиля из рода Драви,

Беду предвидел и во мрак глубокий,

Неведомый у нас доныне,

Пошел войной на племена Великой Дали,

Дабы в сраженье честном с ними

Отвагу обрести, вернуть былую славу.

В Великой Дали жили существа,

Чей разум с нашим мало схож.

О той войне, что Трудною звалась по праву,

Не сохранилось повести — известен лишь исход.

Большую цену сидхи заплатили,

Чтоб победить — виной тому небрежность,

И, словно побежденные, оставив поле брани,

К Земле остатки флота устремили.

Среди погибших — Сум из рода Драви.

Одержана была давно

Над человечеством победа,

И сидхи, что в живых остались,

Убежищем желанным Землю мнили.

Эстер из рода Драви села, и заговорил Фаред из рода Вис:

Фитиль, согласно древнему порядку,

Почтенному вручен был Креку из рода Вис.

И предводитель кучки небольшой

Привел нас в скором времени домой

Из жуткой беспредельной тьмы.

Но на Земле не ждал нас мир.

Изобретательный, неугомонный Человек

Стремился вверх из века в век,

Под тяжким гнетом Смерти оставаясь,

Мучительно в титана превращаясь.

А сидхи тем временем угасали,

Силы в распрях пустых истощали.

Хотя еще человеческий ум,

Вновь пробужденный, был слишком юн,

Но Крек предвидел новые беды:

У сидхов не было сил для победы.

И сказал Низанда из знаменитого

Рода Серкет (давно уж забытого):

«Должны найти мы Мага великого,

В образе Змея ныне сокрытого.

Сумеет он один вернуть

Нам души, и на прежний путь

Мы станем, а не сговоримся с ним —

Упадок наш неотвратим».

Но возразил на это Крек:

«Старый иль новый, Человек

Ни в чем нам толком не поможет

И лишь число забот умножит.

Коль будет Маг освобожден,

Даст тотчас людям силу он.

Развяжется война опять,

И нам уже не устоять».

Крек в споре том верх одержал,

Но, полон гнева, приказал

Он всадникам своим напасть внезапно

И подавить мятеж Низанды.

Большая Битва разразилась,

Позором мы опять покрылись.

Со смертью Низанды на долгие годы

Доверье друг к другу утратили роды.

Лирг встал и опять обошел вокруг костра.

— Новые поколения людей, — начал он тихим и почти без напевности голосом, — возродили многое, но не былую славу. Им не удалось сохранить то, что сделало людей древности опасными врагами сидхов. А сами сидхи давно уже утратили то, что сделало их великими.

Он прошел еще немного, остановился напротив Журавлих и Майкла и поверх их голов оглядел Земли Пакта.

— Теперь я расскажу о роде, к которому мы все принадлежим, поскольку он берет начало от духовной дочери мага Тонна — Элми.

Приняв Фитиль от Тонна, своего отца,

Царица Элми вызов бросила всем тем,

Кто Человека презренной тварью называл,

Открыла новую гармонию для сидхов.

И, воле вопреки божественного предка,

Любовь познала и вступила в брак…

Отдаленный вой разнесся по долине, прервав речитатив Лирга и заставив остальных впервые за полчаса пошевелиться. Майкл глазом не успел мигнуть, а Нэр, Спарт и Кум уже поднялись и покинули круг.

По небу неслись облака. Вой слабел, усиливался и снова затихал, словно разносимый неустойчивым ветром. Где-то еще дальше загудели рога. Ничего подобного Майкл прежде не слыхал: рога, казалось, смеются и рыдают одновременно.

Все гибриды разом поднялись с земли и потушили костер. Майкл стоял в стороне, не зная куда приткнуться, и решив, что лучше никому не мешать.

Когда от костра остались лишь тлеющие угли и дым, разглядеть что-либо стало совсем трудно. Майклу на лоб упала капля дождя, другая… Полы куртки затрепетали от ветра — или ветер лишь чудился Майклу? За холмами вспыхнуло зеленоватое свечение.

— Человеческое дитя! Сюда!

Спарт схватила его за руку и потянула за собой.

— Каэли на сегодня закончилось. Адонна насылает свои силы!

Хлынул ливень, и Майкл сразу вымок до нитки. Он следовал за неясным силуэтом Журавлихи по раскисшей земле и прибитой траве. Повсюду росли лужи. Ветер налетал порывами с разных сторон.

— Куда это мы? — спросил Майкл.

Журавлиха, не отвечая, бежала впереди. Майкл провалился по колено в какую-то яму, попытался восстановить равновесие и увяз еще глубже. Протерев глаза, он кое-как выбрался из ямы и завопил:

— Эй! Подождите!

Старуха задержалась и вновь поманила Майкла за собой. Бежать было трудно. Дождь низвергался водопадом, и Майкл был вынужден прикрывать рот рукой, чтобы не захлебнуться. А несущейся впереди Журавлихе ливень, похоже, не был помехой.

Снова вспыхнула зарница, осветила бледным сиянием окрестности. Майкл остановился. Впереди, совсем близко, раздавался шум. «Река», — подумал Майкл и остановился, но старуха опять жестом велела двигаться дальше.

— Где мы? — закричал Майкл, но ответа не получил. Он неуверенно шагнул и потерял опору под ногами. От неожиданности Майкл вскрикнул, рот в то же мгновение наполнился дождевой влагой. Задыхаясь, он съехал по скользкому обрыву и оказался по плечи в воде.

Прошло еще несколько секунд, прежде чем Майкл сообразил, что попал в реку или глубокий ручей. Он барахтался и метался в поисках берега и пытался за что-нибудь ухватиться, но невидимые струи обвивали ноги и тянули вниз. Сдавленный со всех сторон могучим потоком, он открыл глаза под водой. Ночная тьма сменилась еще более глубоким мраком. Казалось, вот-вот разорвутся легкие. И в этот миг кто-то выхватил Майкла из воды, как медведь выхватывает лосося. Он упал на землю ничком, но успел повернуть голову и глотнуть воздуха, смешанного с влагой и грязью, которую разбрызгивал уже поредевший дождь.

Майкл протер глаза. Беззвучная зеленая зарница еще не погасла. Она освещала шумный поток в нескольких футах от него. Из воды к Майклу тянулись четыре прозрачные руки. Он резко поджал ноги и вскарабкался на обрыв, впиваясь пальцами в мокрую землю.

Рука и плечо задели холодный твердый предмет. Валун, подумал Майкл, схватился за него и… валун пошевелился. Майкл поднял глаза и стряхнул ресницами дождевую влагу. Над ним возвышалась непроницаемо черная и контурами похожая на человека глыба. Ее очертания изменились, и словно стальные холодные руки подняли Майкла с земли. Он хотел закричать, позвать на помощь, но ледяная ладонь зажала ему рот, и сразу онемели губы, и язык застрял между зубов.

На голову накинули плотную материю.

Ощупав через ткань свою добычу, существо замерло, будто бы в нерешительности. Потом оно освободило Майклу голову, и он увидел перед собой черный, как океанские глубины, лик с двумя звездообразными точками вместо глаз. Ледяное, точно воздух из морозильника, дыхание хлынуло ему в нос.

— Антрос! Вирос антрос!

С яростным криком холодная тварь отшвырнула Майкла в сторону. Он покатился по земле, — при этом перед глазами тьма чередовалась с зарницей, и лицо то окуналось в грязь, то омывалось дождем. Кажется, грязи было больше. В сознании все перемешалось.

Майкл лежал на спине, не сомневаясь, что у него переломаны все кости. Вдали смолкали завывания, как и разносивший их ветер. И вскоре над избитой ливнем землей воцарилась тишина.

Глава девятая

Капля росы была прекраснее любого бриллианта. Круглая, полная сверкающей жизни, она висела на конце травинки, переливалась в лучах солнца, росла, пока не обрела свободу. Трепещущий шарик сорвался и разбился на прохладные и нежные брызги у Майкла на лбу.

Он увидел странное марево, золотое сверху и голубое снизу. Оно окружало новую каплю на травинке. Он моргнул, и марево обернулось солнцем, полускрытым облаками. Кругом стояла высокая зеленая трава. Некоторое время ему хотелось лишь одного: смотреть. Как будто все его существо стало парой глаз.

Но вскоре Майкл вспомнил о руках, и они вздрогнули. Нежелание вспоминать о теле опиралось на некую причину. Что за причина? Это выяснилась, как только он пошевелил ногами. Боль. Когда Майкл приподнял голову и осмотрел туловище, оно оказалось на удивление чистым. Дождь смыл всю грязь с куртки. Майкл попробовал сесть, но тотчас заскрежетал зубами от боли и обмяк.

Поочередно ощупав все конечности, он не обнаружил переломов. После этого он задрал куртку вместе с рубашкой и увидел на боках множество ссадин. Скорее всего, на руках тоже были синяки и ссадины, особенно под мышками — следы стальных пальцев темного существа. Болели даже зубы. Смутно припоминалось чудесное спасение из реки, руки, которые тянулись, чтобы утащить его обратно… черная глыба с глазами, похожими на звезды.

Он встал. Ноги тряслись, кружилась голова. Река виднелась за прибрежным валом ярдах в пятидесяти. Должно быть, он сам прошел это расстояние. Судя по непримятой траве, вода не поднималась так высоко, чтобы отнести его так далеко. Или сюда его забросила «глыба»?

Или то был представитель особой разновидности сидхов, умбрал?

Прикрывая глаза ладонью от яркого света, Майкл со своего возвышения оглядел окрестности. Он находился на травянистом островке среди зеленовато-желтого моря грязи. Были видны лишь напоенная ливнем равнина и дальние холмы. Никаких признаков Эвтерпа и Полугорода. Ни одной живой души.

Казалось, он остался единственным существом в этом мире. Ручьи темными змейками еще сбегали по склонам низких холмов, но сама река возвратилась в прежнее русло, вновь стала медлительным, ленивым потоком.

Майкл сел. Река могла его нести только вниз по течению. Следовательно, идти надо вверх. Лишь бы сил хватило.

Возникло легкое покалывание в спине, словно от чьего-то пристального взгляда. Майкл с усилием обернулся. Менее чем в ста ярдах за зеленым холмиком пролегала граница Земель Пакта. Майкла едва не унесло в Проклятую долину.

В той стороне над землей висело оранжево-серое марево. Река в пределах Земель Пакта была серовато-синей, но дальше превращалась в нечто желтовато-зелено-лиловое, словно гной, вытекающий из страшной раны.

Сама Проклятая Долина представляла собой ковер мелкого песка цвета янтаря, с черными, серыми и бурыми крапинами валунов. Сквозь марево проглядывали высокие бесформенные пики, они напоминали застывшие подтеки клея на неряшливо отремонтированной мебели. Этот край был скорее чем-то целостным, нежели совокупностью деталей, казался живым существом, хотя никакая живность на глаза не попадалась. Зловещая долина, созданная из такой материи, как подавляемые тяжелые чувства и затаенные проступки.

Смерть, отчаяние, тлен и ужас.

Майкл содрогнулся, припомнив заодно свои недавние страхи. Быстро, насколько позволяли непослушные ноги, он спустился с бугра и зашагал вдоль берега, вверх по течению реки, в сторону, как он надеялся, Эвтерпа и Полугорода, прочь от пустыни — детища чудовищной войны.

Через несколько минут Майкл начал применять то, чему научился за недели тренировок. Он шел около часа, пока не стемнело, потом спал, часто просыпаясь, под открытым небом и с рассветом снова тронулся в путь. Майкл не собирался пропадать бесследно. Не собирался умирать с голоду.

И он действительно выжил, и это не Бог весть какое геройское деяние наполнило его душу волнующей, приятной гордостью.

* * *

Пелена густого тумана над долиной отступала перед теплыми лучами солнца. Майкл шагал по песчаному берегу реки. Он перешел мелкую каменистую старицу и поднялся на бугор, чтобы сориентироваться. Милях в двух виднелись крыши Полугорода. Майкл побежал по твердому суглинку.

В Полугороде все как будто шло своим чередом. Некоторые здания пострадали от ливня и ветра, площадь у базара выглядела как после погрома, но гибриды занимались своими делами, словно минувшей ночью не произошло ничего особенного.

Хижина Журавлих осталась невредимой. Нэр, сидя между двумя кучами костей, плела толстые тростниковые коврики для сиденья; тростник она держала в зубах. Кум нигде не было видно. Спарт шла следом за Майклом — это выяснилось, когда он взошел на пригорок. Майкл оглянулся на нее с усмешкой.

— Беспокоились из-за меня? — спросил он.

Спарт выпучила глаза и обнажила черные десны.

— Они явились не за тобой. Им не нужны люди.

— Мне тоже так показалось, — признался Майкл. Он остановился возле своего дома и поднял ногу, чтобы соскрести грязь с ботинка — А что, вообще, произошло?

— Облава на гибридов. — Спарт направилась к двери хижины. Журавлиха двигала челюстями, словно пережевывала жвачку. Она, похоже, не очень обрадовалась.

— Я сам о себе позаботился, — похвалился Майкл.

— Тебе повезло. Очень повезло. — Спарт обернулась у двери. — Ты спасся от умбралов и риверинов. Эти сидхи служат Адонне особенно рьяно. Адонне нужна сидхийская кровь, но он не может трогать чистых сидхов, поэтому приходит за нами. Мы для него годимся, и не беда, если одним гибридом станет меньше. Тебе просто повезло, человеческий детеныш, умение тут ни при чем.

Майкл посмотрел на обеих Журавлих и покраснел.

— Но я выжил. Черт возьми, я выжил! Я не какая-нибудь ветошь, которую любой может пинать! У меня есть права, и я… я…

Он не договорил. Спарт пожала плечами и вошла в хижину. Нэр искоса глянула на него и криво улыбнулась. Потом вынула из рта тростинку и сплюнула.

— Ты выжил, парень, но никому не помог. Нынче ночью забрали трех гибридов, в том числе Лирга из рода Вис.

— И что с ними будет?

— Это знает только Адонна. Тебе уже говорили, парень. Ты не слушаешь.

Майкл внезапно ощутил усталость и разочарование. Этот мир слишком жесток, слишком непредсказуем для него. Мысль о продолжении борьбы за выживание была невыносима. Он сел перед своим домом, подпер кулаками подбородок.

— А что с Элевт? — поинтересовался он через минуту.

— Ее не забрали, — ответила Нэр. — Она только на четверть сидх, от нее мало проку.

— Они всегда нападают в ночь Каэли?

— Не всегда. Но частенько.

— Почему же вы собираетесь на открытом месте?

— Мы наполовину сидхи и должны соблюдать обычаи, даже если это опасно.

Майкл немного подумал и решил, что все-таки тут нет никакого смысла. Но предпочел оставить эту тему и сказал:

— Я хочу пробежаться.

Нэр не отозвалась. Майкл собирался побывать в Эвтерпе и побеседовать с Саварином, узнать, что случилось с людьми. По крайней мере, Саварину можно задавать вопросы, не опасаясь насмешек.

Майкл побежал легкой трусцой, надеясь избавиться от уныния и тревожных мыслей. Приближаясь к Полугороду, перешел на шаг, огляделся по сторонам — не смотрит ли кто? — и зашагал по главной улице.

Элевт подметала базарную площадь. Когда подошел Майкл, она посмотрела на него и снова заработала метлой.

— Я уже знаю, что случилось, — сказал Майкл. — Мне очень жаль.

— Теперь он служит божеству. — Печаль придавала голосу Элевт особенную красоту.

— Теперь одна будешь управлять базаром?

— Попробую.

Майкл открыл было рот, но спохватился — сказать-то нечего. Он наклонился и поднял с земли грязную палку.

— Положи ее в кучу. — Элевт указала метлой на аккуратную кучу ломаных досок.

— Тебе помочь?

Она посмотрела на него очень спокойно, хотя щеки у нее были мокрые. Майкл никогда прежде не видел, чтобы сидхи или гибриды плакали. Вероятно, это объяснялось тем, что Элевт была на три четверти человеком.

— То есть, чем могу… — пробормотал он.

Она отрицательно покачала головой, не отрываясь от работы. Но, когда Майкл повернулся, чтобы уйти, Элевт окликнула его по имени.

— Да?

— Сегодня у меня будет свободное время. Попозже. Можно было бы встретиться. К вечеру мне полегчает.

— Конечно. Приходи часам к…

— Нет. Не у Журавлих.

Это Майкла устраивало.

— Я приду сюда.

Ныли все мышцы, но такую боль он вполне мог вытерпеть. За околицей Полугорода Майкл опять бежал трусцой, убыстряя темп по мере того, как отпускала боль.

Итак, уже дважды его жизнь оказывалась под угрозой. Смертельная опасность — отнюдь не диковина в Царстве. А Журавлихи всякий раз смотрели на ужасные злоключения Майкла, как на очередное заурядное испытание. Смириться с этим было невозможно.

Майкл не знал, заслуживают ли доверия Журавлихи, действительно ли они помогают ему достичь заветной цели. Во всяком случае, Ламии доверять не следовало. Даже людей мало волновала судьба Майкла. Судя по всему, Саварин интересовался им лишь как источником информации. Только Элевт принимала его таким, как есть, и охотно с ним общалась. Майкл побежал быстрее.

Но, как бы там ни было, тренировка у Журавлих шла Майклу на пользу. Он стал здоровее, окреп. На Земле после такого купания, как этой ночью, он бы слег на неделю.

Эвтерп мало пострадал от бури. Кое-где вода немного повредила саманные стены, но и только. Очевидно, Нэр была права: умбралы и риверины искали гибридов, а не людей.

Чтобы избежать любопытных взоров, Майкл шагал по улицам быстро. Все же несколько раз к нему обращались с не очень любезными вопросами. Он втягивал голову в плечи и сжимал зубы от бессильной злости.

Тряхнув головой, чтобы прояснить мысли, он пересек невзрачную треугольную площадку, примыкавшую к большому одноэтажному зданию из необожженного кирпича цвета охры.

«Наверно, это и есть пресловутый Двор», — подумал Майкл, но не обнаружил никаких вывесок, способных подтвердить его догадку. Он обогнул здание и увидел школу Саварина — квадратное в плане строение с плоской крышей и нелепой башней в углу. Поднимаясь по кирпичным ступеням, он услышал пронзительное завывание из недр Двора и приглушенный стук тяжелой двери.

Саварин стоял у плетеной кафедры в пустой классной комнате и листал серые бумаги. Когда вошел Майкл, учитель поднял голову, и его глаза округлились, поскольку внешность Майкла за последнее время претерпела значительные перемены. На лице — ссадины, брюки перепачканы глиной, рубашка и куртка — в дырах.

— Ты все больше смахиваешь на дикаря, — заметил Саварин. — Скажи, я был прав насчет вчерашнего, а? Это ведь не просто буря?

— Да, вы говорили, это набег.

Саварин кивнул и принялся рассматривать Майкла со всех сторон.

— Грацца… сродни арабскому «гразза», между прочим. О, Господи. Я знаю, они напали на Полугород…

— Прямо во время Каэли… Забрали трех гибридов, в том числе управляющего базаром. Часто бывают такие набеги?

— Довольно часто. И я подозреваю, что Элионс не слишком жалует гибридов. Похоже, условия Пакта на них не распространяются. Но они чтут традиции сидхов…

— Плевать ему на них, — заявил Майкл, сам от себя не ожидавший такой злости. — Убил бы этого сукина сына.

Саварин со значением посмотрел на Майкла.

— Но я надеюсь, твоя память не пострадала?

— Я все хорошо помню, — заверил Майкл. — Журавлихи даже сделали так, что я понимал по-каскарски.

На лице Саварина появилось почти комичное выражение зависти.

— Ну, так расскажи! Обо всем расскажи!

Полтора часа Майкл описывал Каэли и последующие события. Саварин торопливо записывал заостренным угольком на листах серой бумаги.

— Чудесно! — восклицал он время от времени. — Я даже не слышал этих имен! Великолепно!

Когда Майкл закончил, Саварин сказал:

— Я подозреваю, Адонна не прочь разделаться со всеми нами — и гибридами, и людьми. Но он медлителен. Наверно, для божества время течет не так, как для нас. За мгновение его раздумий у нас может завершиться вся история Царства.

— А что происходит с гибридами, когда их похищают?

— Я слышал, умбралы и риверины разбирают их по своим храмам для магических ритуалов. Но точно не могу сказать. Вероятно, некоторых отправляют в Иралл.

— Что такое Иралл?

— Самый большой храм Адонны, там управляет Фаэр. Туда допускаются все сидхи. Скольких, говоришь, забрали?

— Троих.

— Значит поровну не разделить. Может быть, налетчики повздорили, когда делили полон.

Майклу не понравилось слово «делили» в устах Саварина. Оно звучало слишком бездушно.

— А что касается песен Каэли… я их себе представлял в самых общих чертах, никогда не слышал таких подробностей. Ты мне помог собрать воедино разрозненные сведения. Жаль, Лирг не успел рассказать побольше об Элми. У меня такое чувство, что с нею связана очень важная история.

Он положил записки на кафедру и сел рядом с Майклом на школьную скамью.

— В городе недоумевают: почему ты здесь, и почему — с Журавлихами, а не с людьми? Горожане возмущены, ведь они боятся прогневить Элионса. Наше положение и раньше было ненадежным, а с твоим появлением стало таким зыбким…

— Я могу что-нибудь сделать?

— Возможно. — Саварин улыбнулся, потом нахмурился, рассматривая ссадины Майкла. — Но не сейчас. Тебе нужно отдохнуть.

— Я чувствую себя превосходно. Расскажите про Журавлих. — «Давай, учитель, — подумал Майкл. — Учи». — Почему они такие старые… и вообще, сколько им лет?

— Точно не скажу, но, кажется, они жили во времена самой Царицы Элми. Я даже слыхал, будто они — ее дочери, но это не достоверно, а сами они, конечно, не согласятся рассказать. Иногда сидхи посылают своих будущих жрецов или самых способных молодых воинов к Журавлихам на обучение.

— Ну, я-то не воин, и, конечно, не сидх, — заметил Майкл. — С Журавлихами я чувствую себя дурак дураком. Если сидхи так ненавидят людей и гибридов, почему Элионс считается нашим защитником? Он в самом деле кому-нибудь покровительствует?

— Да. — Саварин почесал крылья носа двумя пальцами. — В некотором смысле покровительствует. Без него все было бы гораздо хуже, как ни странно это звучит. Но он нас ненавидит. Обеспечивает нам какое-никакое существование и между делом пакостит. Отравляет жизнь.

— Он хотел меня убить.

— Мне кажется, ты задел все, что ему дорого. — Саварин кашлянул. — Ведь к тебе очень необычно отнеслись… почти как к сидху.

Майкл уткнулся взором в хорошо утрамбованный земляной пол.

— У меня тысячи вопросов, а ответить на них никто не может или не желает.

— Если Журавлихи до сих пор ничего не рассказали, значит, неведение необходимо для твоей подготовки. — Саварин немного помолчал. — А неведение любит компанию. Я хотел тебя кое с кем познакомить… конечно, если ты свободен.

— Я свободен, — с вызовом произнес Майкл.

Глава десятая

— Но тебя последней, — я имею в виду, последней из людей, — в Царстве появилась одна молодая женщина, — говорил Саварин, ведя Майкла по узкой улице, раскисшей от ночного дождя. — Она здесь два года, если считать по дням, — а это надежней, чем по сезонам. Я рассказал ей о тебе, и она хочет познакомиться. Она из твоей страны, из Соединенных Штатов.

— А из какого города?

— Нью-Йорк.

— Саварин, а вы здесь давно?

— Лет тридцать — тридцать пять.

Майкл удивился.

— На вид вы совсем не старый.

— Мы тут стареем только до определенного момента. Наверно, наши души знают, что им некуда деваться, и поэтому лучше заботятся о телах. Даже старик Волфер больше не дряхлеет.

Майкл помолчал, пытаясь осмыслить услышанное, потом спросил:

— Как ее зовут?

— Элина.

Саварин повернул налево и жестом позвал Майкла за собой. В конце еще более узкой Т-образной улочки виднелась дверь в стене из необожженного кирпича. Оба боковых ответвления улицы заканчивались глухими тупиками. Саварин и Майкл вошли в дверь и стали подниматься по лестнице, которую освещала лишь одна свеча в подсвечнике на верхней площадке.

Саварин поправил Майклу ворот куртки, прикрыл его воротником рубашки и огорченно покачал головой — придать гостю приличный вид не удалось. Повернувшись к тростниковой двери, обтянутой тканью, Саварин легонько постучал.

— Да? Кто там?

— Я привел гостя. — Саварин подмигнул Майклу.

Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появилась девушка немного старше Майкла и почти с него ростом. Она смущенно улыбнулась Саварину, разгладила блузку на животе и взглянула на Майкла. Она носила короткую юбку из ткани мышиного цвета (очевидно, самой распространенной среди людей и гибридов в Царстве) и белую блузку из настоящего хлопка. У девушки было широкое лицо, большие черные глаза, полные губы и темно-коричневые, с рыжеватым оттенком волосы. Ее фигура была чуть полновата, но довольно изящна.

— Элина Дэвис, это Майкл Перрин, — произнес Саварин.

— Привет. — Майкл протянул руку. Элина пожала ее теплыми, сухими, мозолистыми пальцами и отступила.

— Пожалуйста, входите. Саварин рассказывал о вас.

Квартиру делила на две комнаты оштукатуренная саманная стена. Дверной проем был занавешен бечевками с нанизанными на них кусочками веток. Два плетеных кресла стояли в углах комнаты друг против друга, на них лежали серые подушечки. Третий угол принадлежал умывальнику на стойке из жердочек — вроде той, которую Майкл видел в гостинице.

— Я завариваю травяной чай, — пояснила Элина, указав гостям на кресла.

Она положила на пол свернутый матрац, ушла в другую комнату и вернулась с белым керамическим чайником и тремя кружками и поставила их на плетеный столик. Затем села на матрац рядом с креслом Майкла, разлила чай по кружкам и подала их гостям. Внезапно она встала и принялась озабоченно оглядываться — похоже, что-то искала.

— А! — Наконец она устремилась к подоконнику и взяла медовые соты, завернутые в вощеную ткань. — Меду к чаю?

— Да, пожалуйста, — кивнул Майкл.

Элина протянула роскошный янтарный ломоть, и Майкл опустил мед в кружку. Осознав свою ошибку, он попытался выловить тающие куски воска, потом махнул рукой. Элина добродушно рассмеялась и села.

— Мне очень неспокойно, — сказал она. — Хенрик говорит, вы попали сюда не так, как все остальные.

Майклу не хотелось повторять свою историю, и он решил перехватить инициативу.

— А как вы сюда попали?

— Элина была очень способной пианисткой, — ответил за нее Саварин.

Она смущенно пожала плечами и, прильнув губами к кружке, поглядела на Майкла.

— Прокофьев, — произнесла она.

— Простите?

— Я играла Прокофьева. Месяц готовилась к выступлению, репетировала третий концерт для фортепьяно. Уставала ужасно. С утра — Бах, а потом весь день — Прокофьев.

Майкл выжидающе смотрел на нее. Она состроила серьезную мину, потом рассмеялась.

— Когда у меня совсем онемели руки, я решила погулять. В голове была одна музыка. Я ее не просто слышала — чувствовала. Всем телом, особенно руками и грудью.

Она коснулась пальцами блузки над соблазнительно покачивающейся левой грудью.

— Как будто меня хватил музыкальный сердечный удар. Понимаете?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Ну, в общем, мне стало не по себе. Я вышла из квартиры на лестничную площадку, а под ногами ничего не было, кроме лужи ртути — живое серебро, представляете? И я пошатнулась. Ступила на эту ртуть. А очнулась уже здесь.

Она поставила кружку и вытерла губы пальцем.

— С тех пор не люблю лестниц, хоть и живу на верхнем этаже.

— Это случилось два года назад? — спросил Майкл.

— Примерно. Ну а вы как здесь очутились? Хенрик рассказывал, но я хочу услышать из первых уст.

Уверенность Майкла в себе, приобретенная, как он полагал, за недели тренировок, растаяла в присутствии Элины, такой молодой, свежей, — настоящей живой девушки. Майкл запинался и путался, но худо-бедно описал свои приключения. Когда он умолк, Элина подошла к оконцу. Пробивавшийся сквозь занавеску свет падал на ее лицо.

— Мы ведь ничего не понимаем в этой жизни, правда? Я решила, тут что-то вроде чистилища для тех, кто слишком много занимался музыкой и мало бывал в церкви. То есть сначала я так думала. По наивности.

— У многих людей тут на первых порах возникают религиозные фантазии, — заметил Саварин. — Я изучаю это явление.

— Ты все изучаешь.

Маленькая ладонь Элины коснулась руки Саварина. Майкла кольнула ревность.

— Вы из Нью-Йорка? — проговорил он.

— Из Бруклина. А вы?

— Из Лос-Анджелеса.

— О Бо-оже, — протянула она, качая головой. — Чокнутый калифорниец. Я почти ничего не слышала об Арно Валт… как его там? Он когда-нибудь писал серьезную музыку?

— Для кинофильмов.

— И больше ничего?

— Ну, концерт…

— Забавно, я и об этом ничего не знаю.

— Наверно, дело постарались замять. Из-за того концерта у Валтири было много неприятностей.

— Да, музыка — это целый мир. И мне кажется, композиторам достается нелегко, даже тяжелее, чем исполнителям. А чем вы сейчас занимаетесь?

— Тренируюсь, — ответил Майкл, не успев как следует подумать.

— Тренируетесь? Для чего?

— Не знаю. — Он сконфуженно улыбнулся.

Элина, похоже, очень удивилась.

— Надо же знать, для чего тренируешься.

— Ну… чтобы окрепнуть.

— Но вы совсем не похожи на больного.

— Я слабый, — признался Майкл. — То есть мало занимался спортом.

— А, книжный червь вроде Хенрика. Тогда вам повезло, что здесь так мало книг.

— Майкл принес одну с собой, — заметил Саварин.

— Правда? А можно посмотреть?

— Я ее не захватил. — Тема была опасная. Майкл хорошо помнил, какая мина появилась на лице Ламии, когда он упомянул о своей книге. — Это просто томик стихов.

— Жаль, что не о музыке. У меня тут совсем нет практики. — Элина подняла руки и растопырила пальцы, слегка согнув мизинцы. — Вы, конечно, считаете музыкантов ужасно легкомысленными. — Она печаально вздохнула. — Болтливыми.

— Вовсе нет.

— Здесь большинство людей в преклонном возрасте, некоторым уже за сто. Разве не удивительно? Но мало кто выглядит старше Хенрика, а все старики были совсем дряхлыми, когда сюда попали. Мне кажется, все это очень глупо.

— Да, — согласился Майкл, хотя предпочел бы другое слово. Он с трудом заставил себя отвести глаза от Элины. Вдобавок началась эрекция. Он держал руки на коленях и старался думать о чем-нибудь постороннем — умбралах, Элионсе с его всадниками…

— Интересно, сумеем ли мы когда-нибудь все выяснить, — продолжала Элина. Она как будто догадывалась о причине робости Майкла и даже о его тайных помыслах, и это ее забавляло. — Вы долго пробудете у Журавлих? Вам позволят жить в городе?

— Не знаю. Я тут ничего толком не знаю. Как в тумане…

Ему вдруг захотелось прильнуть к этой девушке, рассказать обо всем без утайки. Он с трудом оторвал взгляд от блузки.

— Мне пора идти. — Мысль об Элионсе вернула его к действительности. — Я могу там понадобиться.

— Да, конечно. Извините.

Элина поднялась. Он посмотрел на ее колени, потом на глаза. Вне всяких сомнений, она была красива. Кем же ей доводится Саварин? Просто другом?

— А вы сможете прийти потом? Я бы хотела еще поговорить… вспомнить старые времена.

— Постараюсь, — обещал Майкл. — А когда…э-э… вам удобно?

— Я по утрам работаю. Стираю. — Она показала руки. — Ужас, правда? В Царстве нет никаких приспособлений для облегчения труда. Приходите во второй половине дня. В это время я обычно дома. Приходите.

Она очаровательно улыбнулась. Майкл взглянул на Саварина.

— Ну, я пошел.

— Конечно, — кивнул Саварин. Он тоже собрался уходить.

— Пока, — сказала Элина.

— Пока. — Майкл неловко помахал рукой.

В конце улицы Саварин кашлянул.

— Парень, а ведь ты ей понравился.

Повеселевший Майкл кивнул.

— И теперь, подозреваю, ты будешь реже приходить ко мне с интересными рассказами.

— Все, что узнаю, расскажу, — заверил Майкл.

— Но сначала расскажешь Элине?

Саварин с улыбкой отмахнулся от возражений Майкла.

— Да что ты, я же понимаю. Все довольствуются сиюминутным. Только меня, как проклятого, тянет к долговечному.

Они расстались в предместьях Эвтерпа, и Майкл возвращался в Полугород в крайнем смятении мыслей.

Глава одинадцатая

Впервые жизнь в Царстве обрела какой-то смысл, помимо задачи выжить и теперь уже зыбкого шанса вернуться домой. Майкл брел по кривой базарной улочке Полугорода и вспоминал лицо Элины, и губы, и как они двигались, когда Элина говорила.

Он пересек заваленную обломками базарную площадь, подошел к дому Лирга, принадлежащему теперь Элевт, и постучал в дверь. Ответа не было долго, наконец Элевт широко распахнула дверь.

— Привет. — Ее лицо казалось усталым и постаревшим.

— Ты хотела со мной поговорить? — Майкл сравнил странную красоту Элевт с живой прелестью Элины и почувствовал легкое отвращение.

— Хотелось побыть с кем-нибудь. Но если у тебя дела…

— Нет, — сказал Майкл.

Как ни странно, отвращение вдруг уступило симпатии, но довольно прохладной, отстраненной и совсем не опасной. Элевт пригласила гостя в дом и бесшумно затворила за ним дверь.

Интерьер сильно отличался от тех, которые Майкл видел в жилищах людей: массивная деревянная мебель с обивкой и накладками, в дальних от окон углах — канделябры со сладковато чадящими свечами, в центре дома — печь из шамотного кирпича с трубой, уходящей в потолок. Между стенами и трубой на железных карнизах висели занавески с причудливым рисунком, они разделяли помещение на четыре комнаты. Майкл сел на скамью, Элевт — напротив него, у темного камина с латунной решеткой.

— Лирг на самом деле не умер, — произнесла она через несколько минут неловкого молчания.

— Что с ним будет? — спросил Майкл.

Элевт опустила глаза и наклонилась, чтобы поправить ботинок.

— Из него сделают слугу Адонны.

— И что это значит?

— Это значит, что он отдаст свою магию ритуалам. И ослабеет. Гибриды отличаются от настоящих сидхов. Волшебство у нас отнимает силы. И чем больше в нас человеческой крови, тем быстрее мы слабеем.

— А потом?

— Об этом не хочется думать. Во всяком случае, я больше никогда его не увижу. Он был хорошим отцом.

Речь ее была нетороплива и приятна. Чем печальней звучал голос, тем привлекательней казалась Элевт Майклу. Потребовалось совсем незначительное усилие, чтобы сесть рядом с ней и взять за руку. Впервые Майкл почувствовал себя уверенно. Элевт подняла глаза. В них блестели слезы.

— А как умирают на Земле?

Майкл смутился. Ему не доводилось переживать смерть близких людей, кроме Валтири. Все его друзья, родители, дедушки и бабушки были еще живы. Смерть представлялась ему некой идеей, скорее чем-то воображаемым, нежели реально существующим.

— Просто наступает конец, — ответил он. — Все говорят, что у людей есть души, а у сидхов нет, но я знаю, многие с этим не согласны.

— И здесь то же самое, — кивнула Элевт. — Так мне объясняли. Молодежь должна верить тому, что ей говорят, правда?

Майкл пожал плечами.

— Наверно.

— И не делать того, что ей не советуют. Гибриды не так крепко связаны, как сидхи. Мы и так уже на самом дне. Ниже упасть невозможно.

— Здесь тоже не слишком уважают людей, — напомнил Майкл.

— Но сидхи оставили вас в покое. Умбралы не приходят за людьми.

— Это потому, что мы бесполезны. У нас нет волшебной силы. А ты занимаешься магией?

Элевт медленно кивнула.

— Немного. Я учусь, но еще мало умею.

Майкл похлопал ее по руке и встал.

— Мне пора возвращаться. — Ему не очень хотелось идти к Журавлихам, он просто нашел удобный предлог, не зная, что еще здесь делать.

Элевт тоже встала. Не поднимая глаз, протянула руку и коснулась одним пальцем тыльной стороны ладони Майкла.

— Мы особенно уязвимы, когда остаемся одни. — Она посмотрела ему в глаза. — Нам обоим нужна сила.

— Да, наверно, — согласился Майкл.

Наступила томительная пауза, он тщетно подыскивал прощальные слова. В конце концов просто улыбнулся и выскользнул за дверь. Элевт посмотрела ему вслед, глаза ее были широко раскрыты. Прежде чем дверь затворилась, он увидел, как Элевт медленно и грациозно поворачивается, и почему-то содрогнулся.

Смятение Майкла усилилось, когда он перешел речку и поднялся на пригорок. К счастью, ни одна Журавлиха не показалась. Он вошел в свое тесное жилище и долго стоял там, касаясь потолка волосами на макушке. Через щели в крыше красноватые отсветы заката падали ему на лицо.

В ту ночь Майкла потревожил лишь отдаленный гул, который разносился по долине одну-две секунды. Когда он затих, Майкл, не вставая с циновки, некоторое время всматривался в тьму. Вдруг ему почудилось, будто это не мир изменился, а он сам каким-то образом стал совсем другим человеком. Он не чувствовал себя шестнадцатилетним.

Было ощущение цели, была надежда… Он чего-то ждал.

Глава двенадцатая

На следующее утро Спарт разбудила его спозаранку — взяла за руку и выволокла из хижины. При этом она как-то странно жужжала и свистела, не умолкая ни на миг. Как будто не очень успешно пыталась припомнить какой-то мотив. Но чем внимательнее Майкл слушал, тем больше убеждался, что в этих звуках вообще нет мотива. Он еще протирал глаза, когда Спарт расхаживала вокруг него, критически оглядывая с ног до головы.

— Готов? — Журавлиха остановилась перед Майклом и уперла руки в бедра.

— Да, кажется, — пробормотал он.

— Сегодня у нас прогулка. Пойдем через Проклятую долину, и ты будешь нас сопровождать.

— Ладно. — Он проглотил слюну. — После завтрака?

Из хижины появилась Кум и сунула ему в руки серо-зеленый плод лайма размером с апельсин. Нэр, выглянув в окно, протянула краюху хлеба. Майкл знал, что протестовать нет смысла. К тому же пища сидхов, похоже, насыщала лучше, чем людская. Во всяком случае, он редко испытывал сильный голод, хоть и считал поначалу, что от старушечьей диеты запросто можно протянуть ноги.

В лучах утреннего солнца они шли вдоль реки, мимо тростников в половину человеческого роста и неизвестных Майклу водяных растений с перистыми листьями. Ползучие побеги, словно зеленые резиновые шланги, змеились по склону и уходили в воду. Впереди, на северо-востоке, ярко-голубое пятно сияло над бледнеющей оранжевой полосой, которая висела над Проклятой долиной.

Одна Журавлиха шагала перед Майклом, остальные — позади. Он еще не забыл эти места со дня Каэли… За два часа быстрой ходьбы они добрались до лугов, которые больше всего пострадали от бури. До сих пор здесь не поднялась трава. Спустя еще четыре часа Майкл узнал зеленую возвышенность, где он очнулся после встречи с умбралом. Журавлихи повернули на северо-запад, выбрались из тростниковых зарослей и двинулись дальше по извилистой тропе.

Они еще несколько раз поворачивали, едва завидев границу Проклятой долины, и через три часа Майкл до того устал, что впервые остановился и потребовал передышки. Журавлихи даже не оглянулись, они шли вприпрыжку, точно дети на прогулке, их движения плохо вязались со старческой внешностью (хотя Майкл сомневался, что к ним применимы человеческие представления о возрасте).

— Подождите, пожалуйста! — крикнул он им вслед. — Что мы делаем, куда идем?

Спарт помахала ему рукой. Майкл тяжко вздохнул. Он уже отчаялся найти смысл в поведении старух. Может, он и был, этот смысл, но постоянно ускользал от Майкла.

И наконец ускользнули сами Журавлихи. Майкл на секунду наклонился, чтобы освободить ногу от цепкого корня, а когда выпрямился, не увидел спутниц. Зато на вершине холмика, этак в полумиле, стоял конь. Конь сидхов.

Майкл с тревогой оглядел холм — сидха не видать — и направился к животному. Ничейный конь в Землях Пакта? Должно быть, это большая редкость. Во всяком случае, Майкл еще не видел ни одного. Когда он двинулся вверх по пологому склону, конь поднял голову, прянул ушами, негромко заржал и повернулся к человеку. Майкл остановился, решив, что подходить ближе не стоит. Вдруг это ловушка? Что, если за холмом притавшийся сидх подкарауливает любопытных?

— Правильно, надо быть осторожным, — одобрила Спарт. Она стояла в двух шагах за спиной у Майкла.

— Знаешь, кто это? Такие еще водятся на Земле?

— Конечно. Ну, не совсем такие… Это лошадь.

— По-каскарски «эпон», и это слово древнее самых первых лошадей. Когда-то были другие кони, сильнее, даже чистокровнее. Они погибли в войнах. Посмотрим вблизи?

— Если считаете это необходимым…

— Да, — кивнула Спарт. — Это входит в обучение.

Конь ударил землю копытом и опустил голову — пощипать травы. Когда человек и гибрид приблизились, конь взвился на дыбы, а затем поскакал прямо на Спарт.

Она протянула руку, конь ткнулся ноздрями в ее широкую ладонь и закрыл глаза.

При ближайшем рассмотрении у коня оказалась блестящая бархатистая шкура, под ней явственно проступали мышцы. Ноги были длинные, а голова узкая, можно даже сказать костлявая, грива — короткая и ухоженая. Очевидно, совсем недавно скакуна чистили.

— Откуда он? — спросил Майкл.

— Недавно пересек Проклятую долину. — Спарт стряхнула золотистую пыль с холки коня. — Его хозяева ждут нас там. Мы будем держаться рядом с ним, и сани защитит нас. — Старуха показала ладонь. Она вся искрилась, словно была усеяна чешуйками слюды. — Хочешь прокатиться верхом?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Я никогда не ездил на лошадях.

— Надо учиться. Почему бы не сейчас? — Спарт спрашивала не Майкла. Она обращалась к Кум и Нэр, которые вдруг появились на холме по другую сторону от коня. Нэр держала в зубах травинку. Обе Журавлихи неопределенно кивнули.

Спарт искоса взглянула на Майкла и пожала плечами.

— Ладно, пускай сам решает. Главное, конь есть.

Она обошла скакуна, потрогала ноги и холку, похлопала по крупу.

Нэр хихикнула, уселась в стороне, вынула изо рта травинку и стала ее рассматривать.

— Когда хочешь оседлать лошадь, — сказала она, — подойди к ней, загляни в глаза, скажи: «Ты моя душа, я твой хозяин!» Верь в то, что говоришь. А потом… седлай.

— И все? — спросил Майкл.

Смех Кум больше походил на скрежет жерновов.

— Да, — подтвердила Спарт. — Но чтобы в это поверить, ты должен стать наездником не хуже сидха. Ни один человек не способен ездить, как сидх. У вас есть души. Для лошади не хватает места.

— А может, я научусь, — с вызовом проговорил Майкл. — Может, я буду ездить не хуже сидха.

— Попробуй. — Спарт нагнулась и подставила вместо стремени сложенные в чашу ладони. — Левую ногу ставь сюда, правую закидывай.

— Без седла?

— Да, ведь ты его с собой не принес.

Майкл встал левой ногой на импровизированное стремя, ухватился за шею коня и попытался закинуть вторую ногу. Мгновение он провисел и упал на четвереньки. Когда Майкл поднялся, конь стоял в нескольких шагах, потряхивал гривой и фыркал.

— Если не можешь оседлать коня, — молвила Нэр, спокойно наблюдавшая за этой сценой, — ходи пешком, как он.

— Он слишком резвый, — заметил Майкл, вставая.

— Как-нибудь в другой раз, — пробормотала Спарт.

И снова Майкл почувствовал, что ставка на него упала до нуля. Желая восстановить свой престиж, он вновь подошел к коню и похлопал по боку. Конь повернул к Майклу жемчужно-серую голову, загадочно блеснул большими серебристыми глазами.

— Тпру! — сказал Майкл. Или что-то в этом роде. — Будем дружить, а?

Конь ударил хвостом воображаемую муху и поднял переднее копыто.

— Послушай, — зашептал ему на ухо Майкл, осторожно пригнув одной рукой его шею. — Я и так не на высоте, не опускай меня еще ниже. Они меня считают рохлей. — Он кивком указал на Журавлих. — И я, сказать по правде, уже сам начинаю так думать. Если не хочешь быть моей душой, может, станем просто приятелями, а?

Конь поднял голову, прянул ушами и ткнулся храпом Майклу в грудь. Спарт ухмыльнулась.

— Может, у тебя есть подход к лошадям?

— Не знаю. Это ведь в первый раз.

— Попробуй еще. Если справишься, глядишь, и не придется тебе пешком идти по Проклятой долине.

Спарт опять подставила ладони. На этот раз Майклу удалось взобраться на коня. Тот вздрогнул, тряхнул гривой, но с места не сошел. Майкл вдавил свои икры ему в бока и с дрожью в голосе спросил:

— Теперь я поеду?

Спарт смотрела на запад. Там, примерно в миле, по степи медленно продвигались три конных сидха.

— Кто это? — спросил Майкл.

— Хранитель Фитиля, — ответила Спарт. Она подмигнула и, протянув руку, взяла коня за нижнюю челюсть.

— Что ему здесь надо?

— Хочет встретиться с тем, кто нас ждет, — ответила Нэр, вставая. — Пора.

Журавлихи пошли вниз по противоположному склону холма. Конь тронулся за ними, похоже, он шел по собственной воле. Майкл понятия не имел, как править лошадью, и сознавал, что спрашивать об этом уже поздно. От Элионса и его всадников Майкла отделяла сотня ярдов. Обе группы направлялись к границе Земель Пакта и лежащего за ними туманного края.

У границы Журавлихи остановились. За геометрически четкой линией зеленая трава сменялась блестящими черными и умбряными песками Проклятой долины. Нэр нагнулась и зачерпнула песка; он потек между пальцев, безжизненный, как пыль из пылесоса. Она вытерла ладони о штаны и с отвращением поморщилась.

— Мы будем идти рядом с конем, — сказала Спарт.

Кум внимательно осмотрела бока скакуна.

— Нас защитит эта пыль? Я хотел сказать, сани…

— Отчасти. — Кум тоже поглядывала на всадников, которые остановились у границы ярдах в шестидесяти к северу.

Элионс спокойно поглаживал своего золотистого коня. Майкл недоумевал, почему Хранитель Фитиля не действует более решительно.

Первой пересекла границу Нэр. За ней неохотно последовал конь, и дрожь пробежала по его спине.

— Сорок миль. — Спарт указала на восток. — Мерзость запустения. Результат войны. Хорошее место для тренировки. Но тебе надо быть поосторожней. Адонна похоронил свои ошибки, копни поглубже землю Царства, и наткнешься на них.

Со всех сторон окрест высились кривые, когда-то расплавленные скалы. Некоторые изогнулись так, что образовали гигантские арки. Из трещин в скалах и нерукотворных рвов на земле сочились испарения; пахло серой. Кое-где виднелись лужи пенистой желто-оранжевой жидкости, точь-в-точь полные гноя раны. От едкого дыма слезились глаза. Спарт велела Майклу наклониться и намазала обе его щеки темной густой массой. На обоняние мазь не действовала. У Майкла постоянно текло из носа, сводя на нет гордость, которую он испытал, усевшись верхом.

Майкла беспокоило, что Журавлихи не взяли с собой ни еды, ни воды. Такое упущение могло дорого стоить, случись им застрять в Проклятой долине надолго. Здесь едва сыщешь провизию.

Воздух был насыщен отвратительной пылью. Майкл взял у Кум полоску ткани и связал ее концы на затылке, прикрыв рот и нос. То же сделали остальные.

С наступлением сумерек они поднялись на плоскогорье, усеянное острыми камнями. Майкл спешился, чтобы помочь Журавлихам. Они расчистили от камней площадку со стороной около четырех ярдов. Потом Кум достала из сумки палочку и прочертила круг на земле.

— Отдохнем здесь, — сказала она.

— Эта черта защитит нас от каких-то тварей? — Майкл вспомнил о магических пентаграммах.

— Нет. — Кум поскупилась на объяснения.

Элионс и его всадники остановились в двадцати ярдах позади, но не пожелали спешиться.

Оранжевый свет действовал Майклу на нервы. Он не хотел здесь оставаться и предложил двигаться дальше, но Нэр отрицательно покачала головой. Журавлихи сидели в круге, Майкл стоял почти в его центре. Рядом был конь, он опустил голову и прикрыл глаза. Он казался очень усталым.

— Мы отдыхаем из-за лошади? — Повязка сильно приглушала голос Майкла.

Журавлихи тоже опустили головы. Никто не ответил.

— Я понял, — сказал он. — Пока здесь конь, что-то отнимает у него силы, но он защищает нас…

Никто не подтвердил и не опроверг это предположение.

Над головами появилась тяжелая бурая туча и выпустила облако бледно-оранжевого тумана. Каждая жидкая частица в нем была не меньше дождевой капли, однако не падала. Туман висел со всех сторон, но не пересекал границу круга.

Элионс и его всадники остались вне облака. Они внимательно следили за Журавлихами и их учеником. Майклу даже с такого расстояния были видны полные ненависти глаза Элионса. Через час Спарт и Кум резко поднялись. Майкл тряхнул головой и с удивлением понял, что заснул стоя.

Он предложил коня Нэр, и та не отказалась. Спарт стерла ногой линию на земле, они двинулись дальше на восток. Сидхи следовали в небольшом отдалении.

Смеркалось, и Журавлихи хотели выбраться из Проклятой долины до наступления ночи. Ноги тонули в пыли, идти было гораздо труднее, чем по пляжному песку. Вскоре Майкл выбился из сил и пожалел, что уступил коня.

На закате, который оранжевое марево превратило в зловещее восхождение рыжевато-коричневых и охряных полос на бурый небосклон, путники вышли к еще одной четкой границе. Было неясно, что лежит за ней; в темноте проглядывали только смутные черные пятна, возможно, то были высокие валуны или деревья.

Конь перешел на легкую рысь, и приходилось бежать, чтобы не отстать. Майкл не жалел себя, но пересек границу последним. Мелькнула пугающая мысль: если Журавлихи его бросят, он сам перейти черту не сможет. Однако ничто не помешало сделать решающий шаг.

— Добро пожаловать в подлинное Царство, — заявила Спарт.

Деревья! Огромные, с раскидистыми кронами, они превращали последние отсветы дня в зеленый сумрак. Воздух был свеж и чист. Даже пыль, которая покрывала толстым слоем и кожу, и одежду, вдруг исчезла без следа, хотя Майкл обливался потом.

Конь устремился к прогалине пощипать изумрудно-зеленой травы. Нэр соскочила на землю, нетерпеливо подошла к дереву и, расплываясь в улыбке, похлопала его узкой ладонью. Майкл раскинул руки и глубоко вздохнул, наслаждаясь прохладой, зеленью и покоем.

Насколько позволяли видеть сумерки, лес был редким. Между деревьями росли кусты, усеянные красными и лиловыми ягодами, высокие белые лилии с тонкой кроваво-красной каймой на лепестках, неизвестные голубые цветы по краям полян.

Едва ли роща напоминала земную; она казалась слишком совершенной, нереальной. Через несколько минут Майклом вновь овладела тревога. Он оглянулся на Проклятую долину с ее оранжевым маревом. Где же Элионс со свитой?

Подошла Спарт. Она прятала обе руки за спиной и улыбалась еще лукавее, чем Нэр. Кум села на низкий сук дерева и по-птичьи, одним глазом уставилась на Майкла.

Спарт достала из-за спины цветок. Майкл не заметил вокруг ничего похожего. Цветок был прозрачен, как из тонкого стекла; походил бы и на пластмассовый, если б не ажурный узор на лепестках. Спарт, похоже, предлагала эту диковину Майклу, и он протянул руку. Но Журавлиха тотчас спрятала цветок в кулаке.

— Какого цвета? — спросила она.

— Желтого, — ответил Майкл.

Она раскрыла ладонь. Цветок был ярко-синим.

— О, синий! Но он был…

— Царство не похоже на Землю. На Земле все стоит на фундаменте хаоса, как и здесь, но там этот фундамент очень тонок. В Царстве он мощнее. Все не столь определенно и больше зависит от воображения. На Земле хаос принимает устойчивый вид благодаря одному закону. Этот закон гласит: ты никогда не сможешь выиграть битву… Понятно?

Майкл отрицательно покачал головой.

Спарт подняла цветок.

— Земля — сравнительно завершенное творение. В Царстве же все очень аморфно. Смотри. Какого он цвета?

— Синий. — Стоило произнести это слово, и Майкл понял, что цветок все время был желтым. — То есть… извините, желтый.

— Если не можешь выиграть даже бетлим, малую битву, то будь как цветок. Внушай! Пользуйся текучестью, аморфностью, прорехами Царства. Возможно, магия тебе не под силу, но внушение — проще.

Спарт протянула Майклу цветок. На сей раз она позволила его взять, но, едва выпустила из рук, исчезла. Нэр и Кум тоже как сквозь землю провалились. Майкл повертел в руках цветок и уронил на три длинные зеленые травинки с капельками росы.

Цветок был розовым.

Майкл сел, потом лег на спину, размышляя над словами Спарт. Цветок покачивался рядом на треножнике из травинок под ленивым ветерком. Майкл вдыхал ароматы чайной розы и жасмина. Быстро темнело. Небо стало ярко-синим с тонкими малиновыми прожилками. Лес уже почернел. Ветер шелестел в кронах, призрачные ветви завораживающе покачивались. Веки сомкнулись…

— У нас соседи.

Он вздрогнул и проснулся. Нэр сидела рядом, жевала очередную былинку. Она показала на яркий костер футах в сорока, вокруг него собрались человекоподобные существа.

— Сидхи! — прошептал Майкл.

Да, это были сидхи, но не Элионс и его всадники. Те до сих пор не появились. Пятеро мужчин с длинными волосами и бородами, в пестрой одежде (красный, зеленый и синий цвета), смотрели в сторону Майкла и Нэр. Появился шестой, помоложе других, его наряд был в черно-белую клетку. С такого расстояния Майклу не удалось разглядеть, что на сидхах — доспехи или плотная ткань, во всяком случае, отблески костра заставляли одеяния ослепительно сверкать.

Кум уже подошла к незнакомцам и завела разговор с с белоликим, седобородым сидхом в лиловых и черных одеждах. Когда он пошевелился, Майкл заметил, что наряд украшен замысловатыми рисунками. Казалось, они витают над тканью и меняются при каждом движении.

— Кто это? — спросил Майкл.

— Жрецы из Иралла, — ответила Нэр. — Выбрали достойного юношу и привели к нам для обучения. Он будет посвященным.

— А почему — к вам?

— Потому что мы старше большинства сидхов. Владеем древними методами, знаем древние учения.

Ее тон показался Майклу ерническим, дескать, наконец-то у нас появился достойный ученик, не то что некоторые.

Молодой сидх отошел от костра, прислонился к гладкому, толстому стволу дерева, опустился на корточки и стал справлять малую нужду, словно не замечая присутствия Нэр и Майкла.

— А во что его посвящают? — спросил Майкл.

— Этот юноша вступает в темелос, круг жрецов. Он должен пройти суровые испытания, очень суровые. Нелегко стать жрецом, и нелегко им остаться.

— Как его зовут?

— Биридашва. Мы будем звать его Бири.

Майкл повернул голову и всмотрелся в коричневую тьму Проклятой долины. Он различил вдали красные полосы; точно потоки лавы, они ползли по оплавленным скалам, между ними летали зеленые шары, и высоко над долиной одиноко мерцал маленький кружок.

Потом в глубине леса Майкл увидел еще один костер, его сияние обрисовывало три силуэта — Элионса и его спутников.

— Чего они хотят? — спросил Майкл. — Почему все время преследуют нас?

Нэр пожала плечами.

— Хранитель Фитиля хочет поговорить с сидхами из Иралла. Но ему это не удается.

— Почему?

Нэр ответила ехидной улыбкой, как всегда, когда хотела выразить свое мнение насчет сообразительности Майкла.

— А как ты думаешь, почему Элионс — Хранитель Фитиля в Землях Пакта, а не в настоящем Царстве?

— Не знаю. Почему?

— Слишком много вопросов, — буркнула Нэр и до конца ночи не проронила ни слова.

Глава тринадцатая

Туман проплывал по лесу, оставляя след из сверкающих капелек на траве, цветах, одежде и лице Майкла. Тяжелая поступь поблизости заставила его пробудиться. Он перевернулся на спину и увидел стоящего в двух шагах молодого бледного сидха в черно-белом наряде.

— Мне велели тебя разбудить. — У Бири был настороженный, совсем не радостный взгляд. Сидх потирал друг о друга большие и указательные пальцы обеих рук.

— Я проснулся. — Майкл встал на колени.

Он испытывал легкий трепет перед молодым сидхом, чьи спутники столь разительно отличались от свиты Элионса. Подумав об этом, Майкл попытался разглядеть в тумане Хранителя Фитиля, но увидел лишь серебристый блеск и тени огромных деревьев. Он стер с лица росу и поежился.

— Тебя не учили искусству хилока? — спросил Бири.

— А что это?

— Мне сказали, мы будем обучаться вместе. Может быть, поможем друг другу.

— Ты ведь собираешься стать жрецом.

Бири опустил глаза.

— Мои наставники скоро уйдут. Я пересеку Проклятую долину вместе с тобой. Где гин Крона?

— Что?

— Женщины. Журавлихи.

— Не знаю. Наверно, где-то здесь. — Впрочем, о Журавлихах трудно было сказать что-либо наверняка.

В тумане показались три приближающихся силуэта. Майкл поспешно встал. Он сразу узнал стройного и величественного Элионса. Хранитель Фитиля и его присные прошли шагах в пяти или шести от Майкла и Бири, не обратив на них внимания, и остановились перед лагерем сидхов. Бири отступил назад и шепнул Майклу:

— Они преследовали вас?

Майкл кивнул.

— Элионс меня недолюбливает.

Хранитель Фитиля заговорил по-каскарски с жрецом в черном одеянии. Свитские неподвижно застыли чуть поодаль, всем своим видом демонстрируя готовность к бою, а наставники Бири взирали на них с нескрываемым отвращением.

— Он просит новой аудиенции у Даруда, — пояснил Бири.

— А кто это?

— Глава Мална, Черного Ордена. Вон тот, в черной сепла. Его зовут Таракс.

Элионс был членом Ордена, но совершил какое-то преступление. Его наказали, сослав в Земли Пакта править людьми и гибридами.

— А теперь они о чем говорят?

Таракс отвернулся от Элионса и подошел к одному из свитских. Они обменялись несколькими фразами, и свитский, отвесив легкий поклон, удалился.

— Таракс сказал: пусть Элионс будет доволен своим нынешним положением. Кажется, Таракс бранил слугу Элионса за то, что он неподобающе вел себя в присутствии члена Мална…

Майкл внимательно рассматривал белобородого сидха, очарованный его грациозными движениями.

— Он здесь самый старший?

— Человек может так подумать. Но для сидхов возраст не играет большой роли. Моложе ты или старше на несколько тысячелетий — неважно. Особенно здесь.

— Так он старый?

— Не знаю. — Будто спохватясь, что разговаривает с человеком, Бири выпрямился и отступил в сторону.

Элионс поклонился Тараксу, повернулся и жестом велел свите следовать за ним. На мгновение он встретился взглядом с Майклом. Лицо Элионса ничего не выражало, но в его глазах Майкл увидел ненависть.

— Он очень зол, — заметил Бири. — Похоже, Журавлихи переговорили с Тараксом. Элионс надеялся на снисхождение, а Таракс ему сказал, что у сидхов такого товара нет.

— Здорово. Ну, уж теперь он возьмется за нас всерьез.

— Не думаю. По крайней мере, пока я здесь, ничего не произойдет. Журавлих уважают, особенно когда они тренируют неофита. Это уже не просто старые гибриды. Элионс не рискнет сердить их.

— А когда ты уйдешь?

С ближайшего дерева по стволу спустилась Кум. Спрыгнула на землю, стряхнула с одежды крошки коры и поглядела вслед удалявшимся всадникам. Сзади к Майклу и Бири подошла Нэр.

— Завтрак. — Она поставила перед ними новую плетеную корзинку с фруктами. — Поешьте хорошенько. Нынче вечером перейдем границу, а это лучше делать не на пустой желудок.

— Почему вечером? — спросил Майкл. — Ведь это опасней.

Кум фыркнула. Нэр бросила ему голубой плод, похожий на тот, который он уже видел. Майкл повертел фрукт перед глазами. Половина напоминала персик — пушистая, мягкая, только бледно-голубого цвета. Другая половина была темно-синяя, твердая как яблоко и блестящая. Майкл не обнаружил следов плодоножки.

— Ешь, — велела Спарт. Она стояла в нескольких ярдах, возле молодого деревца.

* * *

В полдень сидхи вывели коней из рощи. Таракс подошел к Спарт и протянул мешочек сани. Конь уже не мог защитить путников на обратной дороге. Им оставалось полагаться в основном на магию Бири, очевидно еще весьма несовершенную.

Таракс протянул руки, Бири пожал их. Двое сидхов смотрели друг на друга, как старые знакомые, которых к тому же связывали некие священные узы — но не теплые чувства. Таракс первый прервал рукопожатие. Перед отъездом он повернулся к Майклу и окинул холодным взглядом.

— Так это и есть любимец Толстухи? — проговорил он ровным глухим голосом. — И его вместе с моим Бири будут обучать старейшие гибриды?

Вопросы были риторическими. Таракс отвернулся, сидхи оседлали коней. Казалось, тени вокруг деревьев построились парами и унеслись прочь.

Бири вздохнул.

— До тебя он не говорил с людьми много столетий. Последний… Лучше не вспоминать о том, что с ним стало.

Когда тени деревьев удлинились и небо начало менять цвет, Журавлихи вывели Бири и Майкла из леса и направились к югу, чтобы пересечь границу в новом месте. Майкл неотступно следовал за Спарт по высоким влажным травам. За изумрудно-лазоревой саванной показался ряд бурых, словно из неочищенного воска вылепленных, камней. Они сияли в лучах заходящего солнца, как полированное дерево. Высота самого большого достигала тридцати футов, самый маленький был едва ли выше обычной ступеньки. По другую сторону границы почерневшие, растрескавшиеся камни были расположены уже не столь ровным рядом. Нэр подала пример остальным — вскарабкалась на самый высокий валун, затем стала прыгать с камня на камень. Наконец путники оказались у отчетливой линии, которая делила на две части глыбу высотой около десяти футов.

На той стороне всюду лежала пыль. Первым границу пересек Бири. Прямой, точно аршин проглотил, он съехал по гладкому склону. Так же поступили Кум и Нэр. Спарт похлопала по плечу Майкла, взглядом велела последовать примеру других. Майкл пытался подражать изящным движениям Бири, но в конце концов съехал по склону на заду. Затем все побежали вперед, спасаясь от поднятых ими клубов едкой пыли.

— Теперь будем держаться вместе, — сказала Спарт.

Бири достал мешочек сани и осыпал каждого блестящим порошком, что-то бормоча по-каскарски. Они шли на запад, пока сумерки не сменились тьмой. Майкл посмотрел на бледно-оранжевую полосу света у горизонта, на уже черную пыль, на скальные арки и пики и содрогнулся.

— Почему мы остановились?

— Потому что ничего не видно, — ответила Спарт.

На сей раз Бири извлек из складок черно-белого одеяния палочку и принялся чертить на земле круг. Там, где концы линии соединились, он насыпал сани.

— Теперь смотри, — качнула головой Спарт, когда все уселись в середине круга. — Смотри, на что способен в Царстве даже юный сидх.

Бири протянул длинные жилистые руки и коснулся камня указательным пальцем. Мышцы на лице юноши напряглись, губы беззвучно зашевелились. Камень засветился, волнами излучая тепло. Майкла вмиг заворожило это зрелище.

— А я смогу когда-нибудь так? — шепотом спросил он у Спарт.

Она покачала головой, но скорее не отрицательно, а недовольно — вопрос не ко времени. Майкл выпрямил спину и нахмурился. «Смогу или нет?» — спросил он сам себя и поднес ладони к источнику тепла. Хотелось пить — он случайно глотнул пыли, и на вкус она оказалась как гнилое яблоко в самой горькой его части. Давал себя знать и голод, но спрашивать об ужине, конечно, не имело смысла.

Вскоре затекли ноги; Майкл их вытянул и лег. Остальные сидели, глядя на сияние. У Майкла слипались глаза.

Внезапно он проснулся. Все мышцы дрожали. Открыв глаза, он понял, что стоит, и носки его ботинок касаются линии, которую прочертил Бири. Лицо Майкла было обращено в темноту. Что-то заставляло его переступить черту, и что-то другое удерживало.

В сиянии звезд Майкл различил пурпурный силуэт за пределами круга. Стоило моргнуть, как силуэт изменял форму и приближался. Стремление пересечь линию все яростнее боролось с желанием остаться внутри круга. Конечности так дергались, словно он был марионеткой в руках неопытного кукловода.

Пурпурное нечто стояло уже совсем близко, можно было бы сказать, лицом к лицу с Майклом, будь у этого дива лицо. Диво состояло из стопки гладких колец различной величины, некоторые кольца перемещались вверх или вниз. Майкл моргнул, и стопка колец превратилась в нагромождение округлых, неправильной формы капель.

Он снова мигнул и увидел свою мать. Она улыбалась и протягивала к Майклу руки. В следующий раз появилась Элина, попятилась, маня его за собой.

— Все очевидно, да? — заметил Бири, стоявший рядом с Майклом. — Тебе это не в диковинку?

Майкл пожал плечами.

— А что это?

— Аномалия формы. Существо, несовместимое с этим миром. Оно не способно по-настоящему жить в Царстве.

— Ошибка Адонны?

— Божество не совершает ошибок, — возразил Бири. — Что же ты собираешься делать?

Майкл нервно рассмеялся.

— А что я могу сделать?

— Хочешь увидеть его подлинную сущность?

— Я? Нет, не хочу.

— А я их видел уже много раз. Они, как правило, не опасны для сидхов, даже для просвещенных гибридов. Только люди к ним чувствительны. Это Изомаг своей магической силой извлек аномалии из глубоких могил. В Проклятой долине есть кое-что и похуже.

— Мне их следует бояться?

— Еще как. Когда в Землях Пакта рождается человек, одна из этих тварей освобождается. Тело ребенка — это сосуд, пока еще не обретший душу, и стоит недоглядеть, как аномалия формы завладевает им. Это как порча. То же случилось бы и с тобой, если бы ты заночевал вне круга. Неокрепшие души — легкая добыча для тварей из Проклятой долины.

— То есть в меня бы вселился какой-то дух?

— Это не духи. Просто аномалии. И скорее поглощают, чем вселяются. Человеческая душа здесь редкость, она хорошо защищена телом. Когда аномалии разрушают защиту, происходит то, чего не объяснить на твоем языке.

Майкл попытался отойти от границы круга, но не смог.

— Я как будто приклеился.

— Здесь аномалия тебе не опасна. Можешь с нею поиграть — она не может оставить тебя, как и ты не можешь отойти от черты. Поучись у аномалии, если хочешь.

— Я не хочу учиться. Я хочу, чтобы она убралась и оставила меня в покое.

— Сидхи находят им применение, чтобы совершенствовать свой внутренний…

— А мне что до этого! Я не сидх! Сделай, чтобы она ушла! — потребовал Майкл.

— Не могу. Отпустить ее способен только ты сам. — Бири отошел и присел возле раскаленного камня.

— Спарт! — закричал Майкл. — Помогите!

Ответа не последовало, Майклу даже не удалось повернуть голову и узнать, чем заняты Журавлихи. Аномалия теперь приняла облик Элевт. Она казалась очень грустной, словно потеряла что-то важное, а Майкл был в этом виноват. Элевт опустила глаза и превратилась в необычный цилиндр. По его поверхности ползали светящиеся червячки, оставляя за собой огненные следы.

Майкл попытался найти ключ к проблеме в себе самом. Если бы ключа не существовало, Журавлихи не оставили бы Майкла в таком положении. По крайней мере, он на это надеялся. Нужно только как следует подумать…

Нет, для столь чрезвычайной ситуации мысль работала чересчур медленно. А что, если у человека есть какой-нибудь аналог магических способностей, что-нибудь инстинктивное? Майкл прислушивался к своим ощущениям, ждал, но спасительное средство не появлялось.

Цилиндр распался наподобие разрезанного вдоль огурца, в нем оказались внутренности и тонкие кости причудливой формы. Кости соединялись и поворачивались, внутренние органы превращались в жидкость, она стекала через щели на темную землю. Оба сегмента приняли вид извивающихся змей без голов и хвостов. Они свернулись в спирали, расположились вертикально и соединились друг с другом краями.

В результате их слияния появился Арно Валтири. Он сидел в гробу прямой и бледный, с открытыми, но запавшими и безжизненными глазами. У него вдруг отпала челюсть и изо рта полилась душераздирающая, тошнотворная музыка. Майклу показалось, будто у него вся кожа покрылась волдырями. Труп повалился ничком на крышку гроба и растаял, а затем возник другой мертвец — его сходство с Майклом было несомненным.

— Подожди! — не выдержал Майкл. Все эти образы аномалия извлекала из его сознания. Если бы только остановить поток…

— Подожди? — передразнил грязный оборванный Майкл из гроба и принялся качать головой, точно китайский болванчик.

— Стоп! — рявкнул Майкл. Он закрыл глаза и стал воображать, как хлопают двери, опускаются шлюзы плотин, завинчиваются крышки тюбиков с зубной пастой, закупориваются бутылки. Он сжал до предела свою память. — Ты уже ничего не украдешь. Я все запер. Больше никаких фокусов…

Майкл открыл глаза и увидел за пределами круга лишь ночную тьму. Он расслабился, чувствуя, что вполне пришел в себя. Потом отступил от черты, снова улегся возле раскаленного камня и глянул на Бири. Тот лежал на спине, повернув голову в сторону Майкла.

Сидх кивнул и закрыл глаза.

* * *

Два дня и три ночи они провели в пустыне. Спарт заставляла Майкла без конца повторять упражнения с палками и гоняла по острым камням, отчего он изранил колени и руки. Едкая, как щелок, пыль попадала на ссадины, и они превращались в длинные, черные, медленно заживающие полосы.

В свободные минуты Майкл наблюдал, как Нэр и Кум тренируют Бири. Молодой сидх стоически и безупречно выполнял любые задания. Особенно впечатляюще выглядело превращение валуна диаметром около десяти ярдов в груду мелкого щебня. Бири бегал вокруг валуна и бормотал заклинания. Когда пыль рассеялась, он стоял на куче камней и отряхивал одежду. Нэр и Кум ходили вокруг и невозмутимо взирали на чудо.

Майкл знал, что им гораздо интереснее заниматься с Бири, чем с ним, и причина была очевидна.

Хотя Бири был вежлив, Майклу редко удавалось вовлечь его в серьезный разговор. Любезности и небрежные советы раздражали Майкла даже больше, чем молчание.

— Почему вы со мной возитесь? — осведомился он у Спарт. — Сидха можно научить чему угодно, а с меня какой прок?

Спарт сокрушенно покивала.

— В самом деле, теряем время. Хорошо еще, что мы бессмертны и можем себе позволить такую глупость.

Только в последнюю ночь, когда они собирались пересечь границу Земель Пакта, Бири заговорил чуть откровеннее.

— Когда мое обучение закончится, это будет и хорошо, и плохо, — признался он Майклу.

— Почему? — Майкл с трудом скрывал возмущение. Он бы не очень расстроился, не получив ответа.

Однако сидх показал в сторону своего родного края и тихо проговорил:

— Хорошо вернуться на землю сидхов, но служить там жрецом уже не столь хорошо.

— А что ты будешь делать с пленными гибридами? — вдруг вырвалось у Майкла. — Я имею в виду, когда станешь жрецом.

Впервые Бири проявил гнев. Он подступил к Майклу и отчеканил:

— Фаэр служит Адонне и ничего не делает с пленными.

— Некоторые сидхи делают, — заметил Майкл.

Спарт с любопытством следила за ними, как будто ожидала, а может быть, и желала драки между учениками.

— К фаэру это не относится. — Бири посмотрел на Майкла исподлобья и вернулся к своим делам.

Майкл сделал глубокий вдох.

— Задержи! — скомандовала Спарт, глядевшая на Майкла с любопытством. Он задержал дыхание, тая в душе очередную обиду.

— Да не воздух, а ум. Запри его еще раз.

— Не понимаю? — пробормотал Майкл.

— Только что Бири пытался выведать твои намерения, но не сумел. Ему еще не хватает опыта.

— Он хотел прочесть мои мысли?

Спарт пожала плечами и взяла Майкла за руку.

— Ты в самом деле человеческий детеныш, —усмехнулась она. И на этом разговор был окончен.

Когда совсем стемнело, Нэр велела всем идти за ней. Майкл шел перед Спарт, которая замыкала шествие, и спотыкался на удивление редко.

— Я стал половчее, — гордо сказал он, ни к кому не обращаясь. Мелочь, а приятно.

Но вскоре от него потребовались неимоверные усилия, чтобы не оказаться лжецом. Кум держала в руках палку, чей конец ей удалось поджечь, и этот тусклый факел служил единственным источником света. Майкл не спрашивал, почему нельзя подождать до утра. Он с трепетом ждал новых кошмаров, от которых теперь не защищал даже заколдованный круг. Но, похоже, встречи с ними входили в план Журавлих.

Путники спустились по склону на дно длинного оврага. Только их шаги нарушали тишину. Майкл забылся в монотонном ритме ходьбы, стараясь лишь держаться в круге света от тлеющей палки.

— Тсс? — прошипела Нэр.

Майкл поднял глаза и взглянул туда, куда смотрели остальные. Над оврагом на фоне звездного неба вырисовывался гигантский перевернутый череп, его беззубая челюсть вздымалась, словно арка.

Все остановились, и Кум выше подняла факел. Жуткий силуэт достигал не менее тридцати футов в высоту. Приглядевшись, Майкл понял, что это не череп, а нечто наподобие огромной раковины. Обитатель (возможно, он был не один) раковины высился над краем оврага. Из «глазниц» торчали длинные темно-синие ростки. Они соединялись, образуя удлиненное тело, из которого выступали три головы. Каждая голова разделялась на три стебелька с пастями — этакими зубастыми тарелками, лежащими друг на друге. Головы качались, стебельки извивались, пасти щелкали зубами. Там, где у черепа полагается быть носу, торчала рука, треугольная в поперечном сечении; на конце ее шевелились щупальца, все до одного увенчанные светящимися шарами. И шары качались, как фонари в руках ночного сторожа.

Майкл остался на месте только потому, что так поступили другие. Инстинкт твердил: «Беги, а то кондрашка хватит». Его выдохи напоминали скрежет стальной заготовки под напильником. От биения крови в ушах, казалось, могли разрушиться скалы. И действительно, несколько камешков скатилось в овраг, когда тварь поползла и повернула головы к Майклу и его спутникам.

Бири созерцал ее в благоговении.

Чудовище либо не видело, либо не обращало внимания на спутников. Оно двигалось с тошнотворной медлительностью. Еще несколько камней покатилось по склону, головы опять повернулись, затем раковина отползла от края оврага с шумом, от которого бросало в дрожь, — как будто гигантские ногти прошлись по листу наждачной бумаги площадью в несколько акров. Майкл втянул голову в плечи и сел на землю. Бири оглянулся и вытер лоб рукавом. Майклу этот жест понравился — он был совсем человеческим. Спарт толкнула его в бок — пора двигаться дальше.

Через несколько минут они пересекли границу Земель Пакта и оказались в зеленой степи недалеко от реки. Ранним утром они добрались до пригорка. Майкл вошел в свой дом и упал.

Его трясло. Лишь когда дрожь и ужасные воспоминания отпустили, он повернулся набок и уснул.

Бири стоял возле дома Майкла лицом к восходящему солнцу и держал над головой свою палочку. Потом облюбовал место на земле, сел и опустил голову на грудь. Он тоже уснул.

Глава четырнадцатая

Майкл сел и протер глаза. Он даже не услышал, а ощутил, что Бири подошел к его жилищу.

— Да? Что такое?

— Мне ночью принесли лес, — сказал Бири. — Я построил дом.

Майкл откинул полог в дверном проеме и выглянул наружу. Новое, почти такое же, как у Майкла, строение выросло на пригорке футах в двадцати. Спросонья Майклу стало неловко в присутствии сидха.

— Хорошо.

— До тебя я не разговаривал ни с одним человеком. Даже не слышал о Землях Пакта, пока не отправился в путешествие.

Миска с кашей дожидалась Майкла у двери. Он сразу принялся за еду, черпая и отправляя кашу в рот двумя пальцами.

— Откуда ты? То есть, мне это не обязательно знать… Просто я очень плохо себе представляю Царство.

— Обменяемся сведениями? — предложил Бири. — Гин Крона считают, что мы должны вести себя достойно и не спорить, раз уж обучаемся вместе. Мне очень интересно, где ты жил раньше и как сюда попал.

Майкл согласился рассказывать о своих приключениях. Сидх время от времени кивал. Когда речь зашла о существе в платье с оборками, он нахмурился. Майкл отодвинул пустую миску и сказал:

— Теперь ты.

— На севере, за саванной и Небчат Лен — это озеро, очень глубокое, почти море, — есть лес, который называется Конхем. Там я родился.

Он умолк, искоса поглядывая на Майкла глубоко посаженными глазами.

— Ты много знаешь о сидхах?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Почти ничего.

— Сидх обычно не помнит родителей, особенно если он еще до своего рождения, или даже до зачатия, избран в жрецы. У нас считается, что любить женщину и иметь от нее детей — удел слабого, и отцы стыдятся своего потомства. Вот почему молодых сидхов так мало. — Он обратил взор на Полугород. — Наверно, гибридов рождается больше, чем сидхов. Во всяком случае, я не встречал ни одного сидха моложе меня. А наши матери после родов возвращаются в свои дома, и о детях заботятся бан-сидхи… мафок мар, приемные матери, они не принадлежат ни одному клану и служат членам Мална, Черного Ордена.

Бири что-то рисовал на земле палочкой. Когда он ее поднял, рисунок стерся сам собой.

— Понимаешь?

— Кажется, да. Я почти не знаю каскарский, но про бан-сидхов слышал. Говорят, они забирают мертвых.

Уши Бири чуть приподнялись. Майкл ни разу не замечал такой способности у гибридов.

— Бездомные баны, которые не воспитывают детей, передают умерших сидхов арборалам или относят в гробницы. В зависимости от воли покойных.

— А где эти лес и саванна? Мы были в каком-то лесу…

— То — маленький лес, всего лишь рощица. Вокруг лежит саванна — Плата, а за ней Конхем, самый глухой и дремучий лес в Царстве. Сначала я жил в Конхеме, потом меня привезли в Чебал Мален, Черные горы, и отдали на попечение Таракса…

Бири наклонился вперед и посмотрел Майклу в глаза. Тут произошло нечто удивительное. Холм с хижиной Журавлих пропал из виду, перед Майклом возник высокий белобородый сидх в черном одеянии. Таракс нагнулся и взял ручонку крошечного Майкла, или, вернее, Бири. Картина растаяла, на миг перед взором Майкла опять появилась хижина, а потом он увидел высоченную гору с плоской вершиной и изрезанными склонами, на которых бушевала вьюга. Секунду спустя он очутился на совершенно плоской равнине, выложенной исполинскими каменными плитами; ряды плит тянулись во все стороны на многие мили, и по ним скользили длинные тени облаков.

— Каменное Поле не очень высоко в горах, но это самое холодное и суровое место в Царстве. Таракс построил из камня каерсидх с четырьмя покоями, и я там жил много лет, учился у него. Наконец он счел меня достойным и привел в Склассу, крепость Черного Ордена. До тех пор я не знал никаких других мест. — Он улыбнулся Майклу. — Было так чудесно ехать по лесу и саванне. Столько нового…

— Чем занимаются жрецы? — спросил Майкл.

Бири выпрямил спину и глубоко вздохнул.

— Об этом я тебе рассказать не могу.

— Я имел в виду, ты поклоняешься Адонне, совершаешь жервоприношения и тому подобное? Мне просто интересно…

— Я не могу рассказать! — Бири вскочил. — Я и так слишком много выболтал. Ни один человек не должен знать, что происходит в Иралле.

Он скрылся в своем жилище. Майклу осталось лишь размышлять о тайнах сидхов и их странном нраве.

Судя по всему, главные тайны хранит Малн, Черный Орден. Только ли обучением новичков он занимается? Удивительный все-таки народ эти сидхи. А самый загадочный среди них Таракс, хотя бы тем, что его боится Элионс.

Журавлихи поднимались по обращенному к Полугороду склону холма, держась руками за узловатые колени, как при долгом, изнурительном восхождении. Они перебрасывались короткими фразами, посмеивались и и качали головами. Нэр заметила, что Майкл сидит на валуне, и, резко выпрямившись, вонзила в него ледяной взгляд.

«У них очень странные лица, — подумал Майкл. — Похожи на человеческие, но глаза такие огромные, подвижные и ничего не упускают…»

— Эй, парень, — крикнула ему Спарт, — сегодня идешь с нами.

Майкл тяжело вздохнул, слез с камня и пошел в дом за ботинками.

* * *

Они прошагали несколько миль на восток, в противоположную сторону от Полугорода. Майкл недоумевал, почему с ними нет Бири, и Кум будто прочла его мысль.

— Сидхи обучаются иначе, — сказала она. — Иногда вас можно водить вместе, но не сегодня.

Она хихикнула, и у Майкла по спине побежали мурашки.

— Он уже знает то, что ты должен узнать сегодня, — пояснила Спарт. Она шагала впереди всех, держала в вытянутой руке палочку и водила ее концом вдоль горизонта.

Вскоре начал собираться туман, он потек вниз по реке и окутал путников. Они присели отдохнуть — очевидно, только ради Майкла, поскольку сами Журавлихи, казалось, никогда не уставали.

— Помнишь цветок? — Спарт придвинулась к Майклу и пристально поглядела ему в лицо. Она гримасничала, заставляя извиваться и корчиться вытатуированных змеек и листочки.

— Помню, он менялся, — ответил Майкл.

— А какое преимущество у Царства?

— Его можно изменить.

— Что такое магия?

— Я… не знаю. Пока.

— А узнаешь когда-нибудь?

Он промолчал. Кум тоже подошла, ее мягкие как пух волосы колыхались в тумане. Нэр встала позади Майкла — он слышал ее дыхание.

— Некоторые думают, что Журавлихи будут жить тут всегда, — продолжала Спарт. — Ты в это веришь?

Майкл кивнул.

— Почему бы и нет?

Спарт кашлянула и коснулась земли палочкой.

— Бири — интересный ученик. Сегодня он позволил тебе кое-что увидеть. Что ты теперь думаешь о сидхах?

— Они странные.

Сквозь туман пробился случайный луч солнца, заставил Майкла прищуриться.

— А ты когда-нибудь сможешь понять сидхов или гибридов?

— Наверно, нет. — Майкл печально вздохнул.

— Потому что ты человек, — подсказала Нэр.

— Нет, потому что вы гибриды… а они сидхи, — возразил Майкл, не вполне понимая, что говорит.

— Пока у тебя в голове жуткая путаница, — заявила Спарт, усугубив его неуверенность. — Ты не умеешь мыслить ясно. Соображаешь медленно. Не чувствуешь, чему тебя учат. Твой дух как поникший парус на Небчат Лен…

— У вас есть парусные суда? — спросил Майкл.

Спарт глубоко вздохнула.

— Вот видишь? Малейшее дуновение тебя уносит. Теперь слушай внимательно. Скоро твое обучение закончится. У нас уже мало времени. — Она обменялась взглядами с другими Журавлихами. — Меньше, чем ты думаешь. Другие дела ждут. Тебе надо учиться быстрее. Помни про цветок. Помни, что Царство способно тебе помочь. И у тебя… — Она поднялась на ноги. — Мало времени.

Она достала из сумки цветок и бросила на землю перед Майклом.

— Какого цвета?

— Голубого. — Майкл оторвал взор от цветка. Журавлих поблизости не было. Он торопливо огляделся, надеясь различить их в тумане. Нет. Они бросили его.

Цветок был желтым.

Над степью пронесся гул, как от вертолета. Туман завивался в прозрачные спирали. По траве бежали волны, ветер дул в лицо.

Майкл повернулся, сделал два-три шага и обнаружил перед собой четырехугольный каменный столб высотой с человека. В нескольких ярдах поодаль в тумане виднелся еще один. На каждом столбе красовалась свастика в кольце, и эти знаки были обращены друг к другу.

По мере того как рассеивался туман, становилось ясно, что между столбами пролегает дорожка, не похожая на тропы, по которым ходят люди или звери. Трава на ней была не примята, а аккуратно подстрижена.

Снова послышался гул, показалось, будто наверху что-то движется. У Майкла вздыбились волоски на руках, по телу прошла дрожь.

На границе тумана, ярдах в девяти над тропой, колыхалось что-то белое. Оно поплыло, и Майкл различил почти человеческое туловище, а ниже пояса — расплывчатый хвост. Не обращая внимания на Майкла, удивительное создание проплыло мимо и исчезло в дымке.

«Сидх воздуха, метеораль», — подумал Майкл. Кого-то похожего он видел на дороге, когда шел от Ламии. Он поднял палку и сел в высокой траве у тропы. Его била дрожь. Хотелось спрятаться от всего света.

Мимо пролетело еще несколько существ, свивая новые клубы тумана. Они были не бесплотны, но почти прозрачны и роняли едва заметные тени в рассеянном солнечном свете. Головы находились не менее чем в восьми футах над землей, и пропорции тел как будто соответствовали такому росту. Сначала Майклу не удавалось обнаружить у этих существ половых признаков, затем он понял, что все они женщины. Худые удлиненные лица были печальны. И вот уже по тропе движется целый рой метеоралей, и по мере того как тает туман, их черты становятся все отчетливей.

Поначалу никто из метеоралей не замечал Майкла. Стараясь получше спрятаться, он наступил на сухую ветку, она громко хрустнула. Майклу почудилось, будто вместо сердца у него судорожно сжавшийся кулак.

Рой метеоралей рассеялся. У Майкла над головой раздался шепот, потом тихие голоса зазвучали повсюду. Очевидно, сидхи окружили его плотным кольцом.

Прямо перед ним в воздухе что-то затрепетало, раздался треск. Потом все поле зрения заполнили движущиеся белые сгустки, возникло неприятное жжение в коже. Майкл увидел страшное, искаженное злобой лицо, пальцы, похожие на когти. Он вскрикнул от острой боли и схватился за щеку. Посмотрел на руку — пальцы в крови.

— Сед ак, пар на антрос сед виа? — раздалось со всех сторон. Метеорали свистели, как холодный ветер.

— Ты на нашей дороге! — произнес тихий, но от этого не менее грозный голос Майклу в ухо.

Он медленно повернулся и очутился лицом к лицу с опустившейся на траву метеоралью. Казалось, трава свободно проходит сквозь ее тело. Он ощущал ее дыхание, легкое, как эфир.

— Ты человек из дома Изомага?

Майкл кивнул. Бесчисленные иглы пронизывали его ноги.

— Тебе здесь не место.

— Но Журавлихи…

— Они нам не указ.

Лицо замерцало, вытянулось и оттого стало еще безобразнее. Огромные глаза — наиболее вещественная его часть — были совершенно белые и без зрачков. Рука потянулась к голове Майкла, когти снова впились ему в щеку. Кровь брызнула на куртку.

— Они меня сюда привели. Поговорите с ними…

— Мы презираем гибридов так же, как презираем тебя.

Лицо исчезло. У Майкла так онемели ноги, что уже не держали. Он упал на траву и застонал от боли, когда в ногах начало восстанавливаться кровообращение. Потом наклонил голову, чтобы рассмотреть пятна крови на куртке, и ужаснулся — она была аккуратно разрезана на ленты. Голенища ботинок тоже были рассечены.

— Помогите, — лепетал Майкл, отползая от тропы. За ним тянулись лоскутья. — На помощь… Господи, заберите меня отсюда, пожалуйста…

Между тем в воздухе над ним образовалась длинная белая с жемчужным отливом лента. Съежившись от страха, он поднял голову и увидел вереницу метеоралей с разнообразными выражениями на лицах: любопытство, злость, раздражение, даже ирония. Они налетали на Майкла, в клочья терзали его одежду. Легкие как дым руки вились над ним, нанося хлесткие удары.

Майкл закрыл глаза и прижался к земле, ткнулся лицом в траву. Он был уверен, что пришел его смертный час. Но не хотелось видеть свою смерть. Где Журавлихи? Неужели их труды пойдут прахом, неужели все кончится тем, что его нарежут ровными ломтиками, как колбасу в магазине?

Голая спина мерзла. Куртка и рубашка уже не прикрывали тело. По спине медленно, больно провели чем-то острым. И тут он пришел в ярость. «Черт побери их всех! Откуда у них столько жестокости, столько ненависти?!» Сам он не испытывал к ним зла.

Внезапно Майкл словно куда-то перенесся, где было тихо и покойно, и он уже ничего вокруг не видел. Похожее ощущение возникало у юного поэта, когда стихи с головокружительной быстротой рождались под пером, и он даже не ведал, откуда они берутся.

И в голове, и в руках появилась непривычная легкость. Он обнаружил, что встает, машет палкой, строит жуткие гримасы роящимся вокруг метеоралям.

От палки было мало проку. Но оставался еще хаос. Голубой цветок? Или желтый? Или розовый?

Почему бы этим не воспользоваться прямо сейчас?

Майкл побежал, держа палку перед собой и раздвигая коленями высокую траву. Часть его осталась позади, как чернильное облако каракатицы. Он бежал нагишом под солнцем, навстречу нежному теплому ветерку, ноги поднимались сами собой, легкие надувались и сокращались, сердце стало могучим и храбрым, как лев с развевающейся гривой. Он воображал себя стремительной газелью, сидхийским конем, который превращается в живое сияние. Степь мчалась прочь, страшась его неудержимого натиска; он был центром всего сущего, вершиной, а Царство осталось где-то внизу.

Метеорали налетели сбоку. Он увернулся. Голубой цветок. Розовый.

Оказалось, что здесь, в этом невообразимом месте, можно с помощью разума вершить дела, невозможные на Земле. Потому что Адонна — незрелое божество, и Царство не вполне завершено. Не это ли пытались внушить Майклу Журавлихи?

Он уворачивался, разбрасывал тени. Вскоре метеорали остались далеко позади, они вились подобно снежному вихрю вокруг одной из теней.

Зная, что спасся, Майкл еще долго бежал. У него не было тела, только глаза. Он не ощущал мышц, все внимание сосредоточил на палке, которую держал перед собой. Он стал палкой, а его тело — хвостом кометы.

Майкл Перрин упал и стал кататься по земле, хватая ртом траву. Палка угодила под ребра. Он сел на корточки, обхватил колени руками и опустил голову.

Весь мир вокруг наполнился болью и мукой. Тело хотело свернуться клубком, мышцы страшно пекло. Глаза ничего не видели, кроме красных кругов.

Вновь он трясся от страха. Сердце было уже не львом, а крошечной свернувшейся змейкой.

— Господи! — задыхаясь, прошептал Майкл. — Господи, смилуйся.

— Спокойно.

Над ним стояла Спарт, уперев ладони в бока и растопырив локти, отчего руки напоминали крылья. Она нагнулась, ощупала его плечи и спину, и нахмурилась. Где-то рядом Нэр и Кум разговаривали по-каскарски.

— Ты хорошо держался, — заметиа Спарт. — Пожалуй, даже чересчур.

Боль и страх унимались. Сейчас ночь?

Нет.

Глава пятнадцатая

Неужели они желали смерти своему ученику? Зачем Майкла оставили между столбами? Хотели избавиться от него, чтобы как следует заняться обучением Бири? Или тут кроется что-то еще? Заговор, о котором Майкл ничего не знает?

Когда он открыл глаза и уставился в кровлю своего дома, события минувшего дня показались сном. Впрочем, в Царстве никто не видел сновидений… Быть может, потому, что нельзя видеть сны, пребывая во сне. Всего можно достичь, если ты властен над окружающим. Не это ли пытались объяснить Журавлихи?

Спарт склонилась над Майклом и заглянула ему в лицо. Майкл вскочил. Он не подозревал, что в его доме находится Журавлиха.

— Значит, я хорошо держался?

— Опять выжил, — лаконично ответила Спарт. — Когда научишься это делать по своей воле, можешь считать, что наша наука пошла впрок.

— А что я делал?

— Это называется «внешнее видение». По-каскарски «эвиса»… Ты оставлял тени. Помнишь, как это было? Сумеешь еще раз?

Он попытался восстановить те ощущения — как будто напрягались мышцы, чтобы свернуть уши в трубочку. Однако Майкл не умел закручивать уши и выворачивать ноздри. На Земле ему часто снились полеты. Летать во сне было проще простого. Напрягая некоторые мышцы шеи и головы, он поднимался над землей на ярд, на два, а то и выше. Но по пробуждении он не мог отыскать тех мышц. Не вышло и теперь.

— Я проснулся, — проговорил Майкл.

Спарт убрала ладонь с его груди.

— Может, и сумею, если будет необходимо.

Он уперся в землю локтями.

— А если о том, что это необходимо, ты узнаешь слишком поздно? Ты все еще новичок. Не питай иллюзий.

— Какие там иллюзии? Я уже ни на что не рассчитываю.

— Ха! — Спарт продемонстрировала черные десны и длинные зубы. — Ты рассчитываешь на этих гин.

— На кого?

Накатила слабость, и Майкл снова опустился на спину. Повернув голову, он увидел рядом Нэр. С другой стороны была Кум.

— Ба дан, — произнесла она, щелкнув языком между этими словами. — Все в порядке?

Нэр нагнулась пониже, чтобы осмотреть его руки и ноги.

— Да, полный порядок, если не считать, что меня слегка поколотили, — спокойно ответил Майкл.

— Есть, — сказала Кум. — Что-то есть.

— Что?

— Вставай. Выходи.

Майкл неловко поднялся и тут же спохватился, что он голый. Спарт вытолкала его за дверь, затем обе Журавлихи взяли его за руки и вывели на середину холма.

— Чувствуешь что-нибудь? — спросила Спарт. — Что-нибудь необычное?

— Нет. Ничего особенного. А что?

— Будь внимательнее! — резко оборвала Нэр. — Где оно?

— Наверно, на руке или ноге, — предположила Спарт. — Прячется.

— Даггу, — пробормотала Кум, и это прозвучало как ругательство.

Майкл был измазан соком трав и кровью, но не ощущал серьезных телесных повреждений. Однако Журавлихи осматривали его с озабоченным видом, и это внушало беспокойство. Кум пригляделась к его левой икре, наклонилась, вытянула левую руку, медленно шевеля пальцами, и вдруг стремительно схватила что-то и подняла над головой.

— Видишь? — спросила Спарт.

— Что там? — Майкл пытался разглядеть, кого поймала у него на ноге Кум, но не решался подойти ближе.

— На солнце видно. — В руке Нэр блеснуло.

Майкл прищурился и наконец различил очертания странного существа. Длиной около двух дюймов, оно напоминало изящного краба и было прозрачным, почти невидимым. Майкл никогда бы не заметил на своем испачканном теле эту тварь. Подумать только, он даже не почувствовал ее!

— Что это? — спросил он, содрогаясь.

— Сегодня ночью ты мог умереть во сне, — ответила Нэр. — Это подарок от метеоралей. Укус такого существа вызывает у сидха мистические сновидения. Люди здесь не видят сновидений, поэтому в таких случаях они просто умирают.

— Господи! — ужаснулся Майкл.

— Помни. — Спарт пристально посмотрела ему в глаза. — Ты не можешь видеть сны. Здесь не бывает сновидений.

Кум понесла добычу в хижину.

— Позабавимся с ним ночью… а потом — в коллекцию, — пояснила Спарт.

За всем этим Бири наблюдал из своего дома. Потом юный сидх опустил тростниковый полог, и Майкл остался один, голый и безрадостный, как мертвое дерево.

У себя в доме он нашел в углу припасенную смену одежды. Брюки, рубашка и матерчатые туфли — как на Журавлихах, только гораздо сильнее изношены. Но все — чистое. И все пришлось Майклу впору.

Его охватили уже столь хорошо знакомые чувства: беспомощность и тревога. Он выжил, совершив нечто странное, чего, возможно, никогда не удастся повторить. Но он до сих пор слишком мало знает о Царстве.

Он узнал, что Журавлихи не слишком заботятся о его безопасности. А может, они просто выжили из ума и затеяли жестокую игру — уцелеет их ученик или нет, если бросать его из огня да в полымя?

Когда небо стало проясняться, Майкл вышел из хижины. После тяжелого испытания он проспал весь день. Нэр принесла каши с фруктами. Утолив голод, Майкл пошел к речке, смыл грязь и засохшую кровь, потом еще облился водой. Обсохнув, нашел тихую заводь и стал рассматривать свое отражение.

У него распухла щека. На лбу красовалась шишка. Розовые ссадины на ногах и туловище припухли, но, похоже, не загноились.

Когда Майкл оделся, к нему подошел Бири.

— Чего тебе? — глядя в сторону, спросил Майкл.

— Они над тобой посмеялись. Я не о Журавлихах. О метеоралях.

— Надо мной все смеются.

— Они не хотели тебя убивать, иначе бы ты не спасся.

— А может, и хотели, да не вышло — я оказался не таким болваном, как кто-то считает.

Бири хмыкнул.

— Черт побери, все считают меня бестолочью! Неужели я не способен совершить ни одного правильного поступка?

— Ты хоть знаешь, что сделал?

— Да. Выжил. Мы уже обсуждали все это.

— Журавлихи собирались…

— Мне плевать, что они собирались. Меня здесь не хотят видеть. Скажи им… — Он кивком указал на хижину старух. — Скажи, что я проведу эту ночь со своими братьями. Не с гибридами. — Он поколебался, потом добавил: — И не с сидхами.

— Я передам. А завтра?

— Подумаю.

— А как же Ламия?

— Что ты о ней знаешь? И какое тебе до нее дело? Я не хочу здесь жить, и точка.

Майкл перешел речку и направился на запад. В одном из протертых карманов он нес книгу, она хлопала по бедру при каждом шаге.

В Эвтерпе Майкл разыскал улочку, которую показал ему Саварин, прошел до тупика и поднялся по лестнице. На стук в дверь никто не ответил. Майкл потоптался на площадке, удостоверился, что ждать не имеет смысла, спустился и едва не столкнулся с Элиной.

— Майкл! Что случилось? — Она осторожно коснулась пальцами его распухшей щеки.

— Я ухожу от Журавлих. Хочу поселиться в городе. Ты не поможешь найти жилье?

— Ну, не знаю… А с Саварином ты говорил? Ему это проще.

— Я думал… — Он был слишком смущен для тонкой дипломатической игры. — Я думал, ты меня приютишь ненадолго.

— О, не надо было так думать. — Элина широко улыбнулась и похлопала его по плечу. — Пойдем-ка поищем Саварина.

В гостинице Риск сказала им, что учитель ведет занятия.

— Почему ты решил уйти? — спросила Элина по дороге.

— Тошно стало. Я хочу домой.

— Мы все хотим, — печально сказала Элина. — Но, похоже, обратного пути нет. Большинство уже смирилось с этим.

— И все-таки, наверное, кто-то способен нас вернуть.

— До сих пор ничего подобного не случалось. Что они сделали с твоим лицом?

— Повели меня на прогулку и оставили на тропе. Я там чуть не погиб. Это такая тренировка.

Элина сочувственно покивала.

Здание школы пребывало в худшем состоянии, чем большинство домов в городе. Окна — без стекол, дверь перекошена. По залитой солнцем улице разносился сладкозвучный голос Саварина.

Майкл и Элина дождались конца урока — в основном он велся по-французски. Затем пятеро горожан поднялись с кирпичных скамей и смиренно побрели к выходу. Саварин воздел руки, приветствуя посетителей.

— Мои ученики, — пояснил он, указывая на удалявшихся людей. — Воплощенный энтузиазм.

— Майклу нужно жилье, — сказала Элина.

— Почему? Ведь у тебя есть дом за Полугородом.

— Я не хочу там жить. Я ухожу от Журавлих.

Саварин нахмурился.

— Это плохо. Боюсь, в городе для тебя не найдется места. У тебя нет работы, а без нее здесь очень трудно. Посторонних почти не бывает, а удобств и товаров маловато даже для местных.

— Я найду какую-нибудь работу.

— Ты не понимаешь. — Саварин сел на край скамьи и развел руками. — Ламия отправила тебя к Журавлихам. Горожане трепещут перед ней, хоть и не всегда это показывают. Если ты вызовешь ее недовольство, для тебя здесь не будет места. Лучше возвращайся.

Майкл отрицательно покачал головой.

— Саварин прав, — подтвердила Элина. — Я тут недавно, но уже поняла, что нужно принять сложившийся порядок. Иначе никак.

— А у вас нельзя ли пожить? — Майкл переводил вопросительный взгляд с одного собеседника на другого.

Сочувственная улыбка Элины на сей раз была вялой.

— Ты еще молод, — заметил Саварин.

Майкл отвернулся, чувствуя, что не вынесет еще одну лекцию.

— Послушайте! Я знаю, что молод, глуп, ничего толком не умею. Ну так что же?! Мне ведь надо где-нибудь жить. Мне ведь нужна какая-никакая свобода.

Саварин горько усмехнулся.

— Свобода? Покажи хоть одного человека в Царстве, у которого есть свобода. Чем ты лучше других?

— Я сюда не просился. И не музыка меня к вам привела.

— Нет, — возразил Саварин. — Ты явился по собственной воле. Ты знал, что должен куда-то попасть, и приложил к этому много усилий. Больше, чем любой из нас. Поэтому сейчас у тебя меньше свободы, чем у других. Для тебя в городе нет места. — Он попытался смягчить тон. — Видишь ли, мы б тебя устроили, если б могли. Но все очень зыбко.

— Нельзя нарушать равновесие, — пояснила Элина. — Мы не можем себе этого позволить.

— А вот еды я достану, — сказал Саварин.

— Я тоже, — добавила Элина. — И, может, одежду получше. Где ты раздобыл эту?

Майкл не ответил. Он умоляюще взглянул на Элину и понял, что у него нет ни единого шанса. Не говоря ни слова, он повернулся и вышел из класса.

— Майкл!

Он побежал. Знакомое чувство нервного напряжения, мучительное и вместе с тем приятное, наполнило его, вытеснив из сознания все заботы. Лишь вблизи Полугорода он заставил себя перейти на шаг.

Майкл уже не знал, кем себя считать. Некогда он был одаренным сыном состоятельных и талантливых родителей, жил среди интересных людей в большом знаменитом городе, надеялся — и старался — стать поэтом. Теперь, избитый, оборванный… правда, окрепший и кое-чему научившийся, он вынужден творить непонятные чудеса под страхом смерти. Не знал он также, кого здесь можно считать друзьями. Злился на Саварина и Элину, но не мог их ни в чем обвинить.

Царство оказалось негостеприимным миром.

Майкл вышел на базарную площадь. Гибриды не обращали на него внимания — он не имел отношения к их делам. Но Элевт заметила Майкла. Она стояла за прилавком, заворачивала отрезы материи для покупательницы и улыбалась ему. Когда увидела ссадины, на ее лице появилось озабоченное выражение. Получив сверток, женщина-гибрид мельком сурово взглянула на Майкла.

— Привет, — сказал Майкл.

— Тебя опять испытывали? — Элевт уселась перед ним на высокий стул. Когда стояла, она была дюйма на два выше Майкла, а теперь их глаза оказались на одном уровне.

— Как ты догадалась? — Майкл старался не показывать протертые рукава.

— И тебе не позволяют жить в Эвтерпе.

— Ты видела, как я туда ходил?

Она кивнула.

— Я учусь. Пока очень медленно, с большим трудом. Но уже могу кое-что сказать о тебе по внешнему виду. Почему ты ушел от Журавлих?

— Я не хочу погибнуть. А для них, похоже, моя жизнь ничего не значит.

— Думаю, ты ошибаешься. Ну ладно, побудь пока тут. Мне надо еще немного поработать.

— Мне больше некуда идти, — признался Майкл.

Элевт улыбнулась.

— Я и говорю: побудь здесь, со мной. Поможешь мне, сколько тебе позволят.

Она вернулась к покупателям. Майкл посмотрел ей вслед, и ему вдруг стало страшно. Что делать человеку под одной крышей с женщиной-гибридом?

Чего она ждет от него?

Глава шестнадцатая

— Я уже закрываю, — сказала Элевт Майклу, когда наступили сумерки. — Вроде бы сегодня день короче, чем обычно, да? Наверно, такова воля Адонны.

Она показала, как убирать товары с лотков и складывать в сарае.

Майкл помог накрыть самые тяжелые вещи просмоленной парусиной.

— Не украдут?

— Конечно, нет. Но даже гибриды могут себе позволить кое-какие предосторожности.

Элевт ничего не объяснила, только улыбнулась и затворила ворота базара.

— Кстати, ты давно ел?

— Примерно полтора дня назад. — Как ни странно, лишь теперь, после напоминания о еде, у Майкла пробудился голод.

— У меня есть бульон… Надеюсь, хватит. Я имею в виду, тебе.

В доме у базара вскоре зажгли масляные лампы и свечи, затопили печь. Элевт положила отсыревший хлеб на кирпичи над подом, помешала в котле, что висел над тлеющими угольями, дала Майклу кружку холодной воды из чана и усадила его на один из двух деревянных стульев.

— Сколько тебе лет? — поинтересовался Майкл, когда она расставила посуду на плетеном столике.

— О, здесь это не определить.

— Ну, приблизительно.

— Судя по внешности, я не старше тебя.

— Но мне шестнадцать, а ты… выше ростом.

— Обычное дело для гибридов. Мы очень быстро растем.

— Твой отец был наполовину сидх?

Элевт кивнула.

— Мать была человеком. Она давно умерла. Я ее плохо помню. Настоящие сидхи или все помнят, или ничего. В зависимости от того, что предпочли.

— Знаешь, я в вашем Царстве кажусь себе таким дураком… — тихо проговорил Майкл.

Элевт протянула ему глиняную миску с овощным супом. От варева пахло пряностями, и оно оказалось острейшим на вкус; после двух-трех ложек нестерпимо запекло во рту.

— Возьми хлеба. — Элевт подала черствую краюху с бурой корочкой.

Майкл поспешил набить рот хлебом, но глаза все равно лезли на лоб.

— Мы все тут постоянно учимся, — заговорила Элевт, усевшись напротив Майкла. — А как на Земле? У людей ведь срок жизни ограничен. Наверное, они всегда считают себя недостаточно образованными?

— Наверное. — Еще несколько ложек, и Майкл привык к жжению во рту. Голове стало очень тепло, даже выступила испарина на лбу.

— А я не очень способная, даже для гибрида. А в сравнении с сидхами и вовсе ни на что не гожусь. У меня был замечательный отец, но, кажется, я его разочаровала.

— Он предпочел бы сына?

— Сына? Нет! — Элевт рассмеялась. — Сидхи всегда предпочитают дочерей. У семей, где есть дочери, волшебство сильнее. Но почему-то мне передалось мало способностей.

— Что ты можешь сделать с помощью волшебства? Я видел кое-какие чудеса, но… — Майкл скомкал фразу.

— Об этом, пожалуй, лучше не говорить. — Элевт взяла у него пустую миску и вновь наполнила. — Ты не гибрид. Я не знаю, почему ты здесь и почему тебя терпят. А сам знаешь?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Хотел бы знать. То есть, думаю, что хотел бы. А на самом деле, может, и не хочу.

— В конце концов придется узнать, — сказала Элевт.

Некоторое время они ели молча. Потом Элевт взяла опустевшие миски и сложила в кастрюлю с песком. Покрутив кастрюлю, она достала безупречно чистые миски.

— Можешь спать у печки.

Элевт сняла с карниза один из ковров, расстелила на полу, потом достала одеяла и халат.

— Это халат Лирга, — пояснила она. — Возьми себе. Утром можешь выбрать еще что-нибудь из одежды. А теперь я пойду спать. Доброй ночи.

Майкл лег на ковер и накрылся одеялами. Элевт потушила огонь в печи скрылась за занавесом.

Несколько минут Майкл лежал при свете тлеющих углей. Он был возбужден, но ничего осмысленного в голову не приходило. Вскоре сами собой закрылись глаза.

Сон без сновидений не занимает времени. Майкл проснулся от плача. Плакала, конечно, Элевт. Спросонья не зная, что делать, он сел, опустил подбородок на колени и с минуту прислушивался. Наконец поднялся и, путаясь в одежде, подошел к занавесу.

— Элевт?

Всхлипывания прекратились.

— Элевт, что случилось?

— Я сейчас успокоюсь, — ответил глухой голос.

— Нет все-таки в чем дело?

Майкл отодвинул занавес. Элевт лежала на деревянной кровати, укрытая одеялом до подбородка, по лицу текли слезы, блестели в сиянии свечи.

— Я не могу запомнить, кому сколько надо, — пожаловалась она. — Как ни стараюсь, цифры в голове не удерживаются.

Майкл прислонился к стене.

— Ну, так запиши. Что может быть проще?

— О, нет! — Элевт содрогалась от рыданий. — Мы ничего не записываем. Это нехорошо. Лирг очень бы расстроился. — Она принялась вытирать лицо руками.

— Значит, ты не такая. Все разные.

— Со мной все будет в порядке. Иди спать. — Она повернулась на спину и уставилась в потолок. Майкл отпустил занавес.

— Майкл?

Он наступил на полу халата.

— Что?

— Ты боишься гибридов? Я имею в виду, ты нас ненавидишь?

— Нет. Гибриды не хуже людей. И, по-моему, лучше, чем сидхи.

По полу зашлепали босые ноги. Элевт выглянула из-за занавеса. Немного помолчав, она поманила Майкла.

— Я почти человек. — Она подвела его к кровати.

Он хотел забраться под одеяло в одежде, но Элевт поморщилась и легонько толкнула его в грудь.

— Не в этом же! — Она принялась развязывать его пояс. — Сними рубашку. Ты заслуживаешь лучшего.

Майкл переживал очень странную гамму чувств: сонливость и возбуждение, страх и покой. Когда он снял брюки, Элевт увидела нижнее белье и улыбнулась. Она взяла его за руку, опустилась на кровать, потянула его за собой и поцеловала в лоб.

— Ты устал. Сегодня мы будем спать.

— Я еще не хочу спать, — заявил Майкл. Он обнял ее, сжал в кулаке грубую ткань ее ночной рубашки, уткнулся носом ей в шею, и Элевт подняла подбородок и закрыла глаза. Потом он поцеловал ее, ощутив своеобразный привкус электричества — словно лизнул никелевую монетку. Одной рукой он расстегнул ей ворот ночной рубашки. Обнажились груди с жемчужно-серыми крапинками и в ложбинке между ними — родинка. Он осторожно коснулся пальцем ее кожи, потерся щекой о груди и ощутил тепло. Элевт крепче прижала его к себе и поцеловала в макушку.

— Милый, — прошептала она. — Сона, доса, сона…

— Что мне теперь делать? — Майкл заглянул ей в лицо. Глаза у него были полузакрыты.

— Спи, Майкл. — Она погладила его по лбу и вытянулась.

Он ощутил прикосновения голой ноги и сделал инстинктивное движение, но Элевт остановила его.

— Спи, — повторила она, но Майкл уже не услышал.

* * *

Утро началось с того, что на полу появилось бледное пятно света. Голова Майкла свисала с кровати. Он открыл глаза и посмотрел на пятно. Перевернувшись на спину, увидел Элевт. Она полулежала рядом, волосы скрывали ее руку. Элевт с улыбкой наклонилась, чтобы поцеловать его.

— Ты меня согрел.

Она провела рукой по плечу Майкла, по волосам.

Они стали заниматься любовью. Это было удивительно и очень нелепо. Главную роль играло чувство необходимости, а не желание. Потом они лежали, прижавшись друг к другу, и он украдкой ощупывал ее груди и живот, а она украдкой наблюдала за тем, как он ее рассматривает.

Элевт встала с постели, прикрывая рукой лобок, окунула белую тряпку в глиняный кувшин с водой и обтерла Майкла, потом надела брюки и рубашку.

— Сегодня базар закрыт, — сказала она. — Но у меня есть кое-какие дела.

Майкл лежал на кровати, до пояса прикрытый одеялами, и следил, как серый свет превращается в желтый.

Сегодня он пережил одно из самых удивительных… нет, просто самое удивительное событие. В этом он был убежден. Ничего прекраснее не случалось на его памяти, и все же…

Тут были и свои минусы. До сих пор Майкл в глубине души надеялся, что все происходящее с ним в этом мире — сон, своего рода устойчивая греза. Но за всю жизнь у Майкла не бывало столь ярких и реалистичных грез, как то, что произошло этим утром.

Следовательно, фантазии тут ни при чем. Конечно, он и раньше имел все основания это подозревать. А теперь получил убедительное доказательство. В этом и заключался минус.

И все же…

Оставалась непонятная пустота. Он испытывал облегчение, словно между ног развязался узел, о существовании которого Майкл никогда не догадывался. Конечно, он не ударил лицом в грязь, доставил Элевт наслаждение. Вспоминая те восхитительные мгновенья, он почувствовал, как вновь завязывается и затягивается узел. Он тоже получил удовольствие, реальное, но не захватывающее, вероятно, просто не хватало опыта. А Элевт наслаждалась по-настоящему и достаточно долго.

Так что же с пустотой? Напрасно Майкл пытался ее вообразить. Как и все прочее в Сидхидарке, совокупление (очевидно, подходящее слово, но в данном случае оно казалось странным, как будто речь шла о каком-то достижении) сопровождалось для него ощущением беспокойства, предчувствием неведомой беды.

Майкл понимал: даже вернувшись на Землю, он не избавился бы от этого ощущения.

Может, все дело в переходном возрасте? Удивительно: Майкл не казался себе повзрослевшим после того, как овладел женщиной. Это занятие казалось самым детским из всего, что делают взрослые.

Когда вернулась Элевт, Майкл дремал. Она принесла три фрукта, два из них протянула ему.

Майкл улыбнулся.

— На Земле есть одно суеверие. Если я сейчас это съем, то останусь тут навсегда.

— Я бы не возражала. — Элевт села рядом с ним на кровать. — Но ты ведь уже ел здесь фрукты?

Он кивнул.

— А ты можешь меня научить каскарскому языку?

Она подумала и отрицательно покачала головой.

— Каскарский сложнее человеческих языков. Лиргу, правда, удалось обучить мою мать. Но только сидхи владеют своим языком в совершенстве, у них есть особый дар. Каскарский — не совсем язык в обычном смысле этого слова.

— Но я уже кое-что понимаю.

— Да. Иногда мы называем разными словами одну и ту же вещь. А в общении пользуемся внутренней речью. Ты сам даешь мне возможность говорить на твоем языке. Я веду внутреннюю речь… заглядываю в твой ум и нахожу там слова. Жаль, нет Лирга, он бы объяснил получше. — У Элевт опять увлажнились глаза, и Майкл дотронулся до ее плеча. Она легла рядом с ним.

— Что сегодня будешь делать?

— Наверно, схожу к Саварину. Вчера он мне не помог, но я должен кое-что узнать.

— Я тоже могу тебя чему-нибудь научить.

— Спасибо. Но Саварин все-таки объясняет доходчивее. Он же учитель.

— Ах, да.

Они стали есть фрукты.

— Ты мне поможешь тут?

— Конечно. — Майкл кивнул. — Мне ведь не обязательно идти в Эвтерп прямо сейчас.

Они вместе пересчитали штуки ткани и кастрюли. Элевт принесла Майклу целую охапку брюк и рубашек, и он подобрал себе вполне сносный костюм. С обувью оказалось сложнее. У сидхов и гибридов стопы были длиннее и уже, чем у людей. Майкл нашел пару туфель из похожего на холст материала, которые не сильно жали в носках. Элевт с изумлением смотрела, как он топает ногами, чтобы побыстрее разносить обнову.

— На Земле никто не поверит, что в волшебном царстве носят теннисные туфли. — Майкл засмеялся, представив себе, как рассказывает об этом дома. Кажется, он смеялся впервые с тех пор, как очутился в Царстве. Элевт улыбнулась.

Она пришила к его рубашке карман для книги и, откусив нитку, сказала:

— Сегодня во второй половине дня прибудет товар. Ты придешь помочь?

— Конечно. А я думал, здесь все появляется ниоткуда, — усмехнулся он, показывая на полки с товарами.

— О, нет. — На продолговатом лице Элевт появилось горестное выражение. — До такого волшебства мне ужасно далеко.

Он ушел из Полугорода, когда солнце было почти в зените, и преодолел весь путь до Эвтерпа неторопливым шагом. Теперь он чувствовал себя свободнее и смотрел на вещи без прежнего нервозного напряжения. Видимо, у него наконец появилась возможность спокойно обдумать планы на будущее.

Конечно, в скором времени придется откровенно поговорить с Элевт. Сказать, что он не может оставаться здесь насовсем, что он ее не любит. Майкл не знал точно, какие чувства испытывает к ней. Наверно, благодарность, симпатию. Однако мысль о Журавлихах не шла у него из головы. Они бессмертны, но человеческая кровь заставляет их меняться с возрастом. За какой же срок изменится Элевт?

На дороге показалась повозка, в ней сидели трое гибридов: мужчина и две женщины. Судя по внешности, все были старше Элевт, но насколько старше — поди угадай. Они проехали мимо с высоко поднятыми головами, будто не заметив человека. Их темно-коричневые одежды ниспадали мягкими складками, подобно меху. Майкл обернулся, чтобы рассмотреть повозку. Ничего особенного: добротная работа, но без украшений; колеса с деревянными спицами, простая сбруя.

В гостинице он увидел Брекера. Подметая вестибюль, тот вежливо поздоровался и сказал, что Саварин у себя в номере. Майкл поднялся по лестнице. Из-за плетеной двери доносился голос — Саварин потихоньку напевал. Майкл постучал.

— Это я.

Саварин распахнул дверь и улыбнулся.

— Надеюсь, ты нас простил.

— Ну, о чем разговор. Я нашел место в Полугороде.

Саварин пригласил его в комнату и, глянув, нет ли кого еще в вестибюле, затворил дверь.

— Я хочу, чтобы ты понял: мы боимся не тебя.

— Знаю, — кивнул Майкл. Он не желал обсуждать эту тему, но догадывался, что Саварин ее так просто не оставит. Майкл присел на край стойки умывальника — осторожно, чтобы не сломать шаткое сооружение.

— Все дело в том, что необходима чрезвычайная осторожность. Мы оказались между Ламией и сидхами, и правила игры меняются чуть ли не каждый день. У тебя были еще неприятности с Журавлихами?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Я с ними больше не виделся. Но я пришел сюда…

— Все равно, будь осторожен. Говоришь, нашел жилье в Полугороде? У кого?

— Не важно. Я хочу, чтобы вы мне рассказали о языке сидхов. У меня ничего не получится, пока не научусь их понимать.

Саварин поднял брови и склонил голову набок.

— Это не так просто. Нужно родиться сидхом, чтобы по-настоящему освоить их язык. Вообще-то, он во многом схож с человеческими, но синтаксис и семантика совсем иные. Например, сидхи пользуются сверхъязыком… своего рода языком контекстов. И каскарское наречие — это как бы система из сотен языков. Огромное число синонимов или очень близких по значению слов. Я плохо знаю каскарский. Иногда могу объясниться, но…

— Я понимал его некоторое время, — перебил Майкл. — Когда был на Каэли… Журавлиха коснулась моей головы, и я стал понимать все, что там говорили.

— И на что это было похоже?

Майкл задумался.

— Наверно, на музыку. Каждое слово как бы соответствовало ноте. В музыке ноты одни и те же, но если их поменять местами, получится другая музыка… или если изменить их длину. И так же — со словом: в другом контексте у него будет иное значение… иное звучание.

— Кажется, ты сам меня кое-чему научишь.

— Но это продолжалось недолго. Я ничего не запомнил, кроме общего смысла… и то очень смутно. Они будто пели… и не пели. Мне надо выучить язык, чтобы… — Майкл осекся. — Мне просто надо выучить язык.

— Потому что ты хочешь бежать из Царства.

Майкл отвел глаза и соединил указательные пальцы.

— Не советую. Во-первых, Элионс будет за тобой охотиться. Ни один человек не уйдет от его всадников. Во-вторых, любая подобная попытка возмутит Ламию — а с ней, как я уже говорил, лучше не портить отношения. И неизвестно еще, как поступят Журавлихи.

— Я еще мало об этом думал, — признался Майкл. — Пока только стараюсь что-нибудь выяснить. Я не хочу, чтобы за меня кто-нибудь отвечал.

— Благодари звезды за то, что существуешь. Я знал людей, которых забрал Элионс — забрал, несмотря на Пакт! — и их больше не видели. А мы не осмеливаемся протестовать. Что с ними стало? Этого никто не знает. Но ты, кажется, защищен. Он тебя не забрал… хоть и пытался.

Саварин положил руку на колено Майкла и заглянул ему в лицо.

— Возвращайся. Займись тренировками, уверен, это пойдет тебе на пользу.

— А я думаю по-другому, — заявил Майкл.

Саварин пожал плечами.

— Тогда давай поговорим о каскарском и нербском. Знаешь, чем они отличаются?

— Нет.

Саварин объяснил, что каскарский — более молодой и менее формальный язык. Судя по всему, он сложился, когда сидхи вернулись на Землю. По Саварину, из этого диалекта развились основные языки людей, в частности, индоевропейские.

— Несомненно, слова похожи, например, нас сидхи называют антрос. Заметь, это слово никогда не меняется. Иногда мужчин они называют вирос, похоже на латинское vir, а женщин — гин… своих женщин тоже. Но как вид мы всегда антрос… Вроде бранного слова. По-нербски изъясняются некоторые гибриды, а сидхи, кажется, нет. По крайней мере, я не слышал, чтобы они на нем говорили.

— Скажи что-нибудь по-каскарски, — попросил Майкл.

— Пир на? Сед антрос лингас та руп та пистр.

— Что это означает?

— В чем дело? Люди говорят так, словно у них каменные языки. Это мне сказал один гибрид. «Лингас» означает и язык, и речь. Большое значение имеет контекст, а еще есть музыкальное ударение, как в китайском языке. У каскарцев много синонимов слову «язык», они употребляются в зависимости от ситуации. Когда ешь — один синоним, когда плюешься — другой, для заклинаний есть третий, птиц подзывать — четвертый.

— Как же они сами запоминают?

— Так ведь на то они и сидхи. Для них это естественно. Почти все сидхи и гибриды, которых я знаю, умеют говорить на разных человеческих языках. Может быть, извлекают информацию из моего ума — утверждать не берусь. Но при нас они говорят по-каскарски, когда не хотят, чтобы мы их поняли, или когда стараются напугать. — Он печально вздохнул. — Кажется, у них есть еще один язык. Я о нем почти ничего не знаю. Одно из его названий — кеш. Он беззвучный, им пользовались в эпоху межзвездных странствий. Но это не телепатия, а нечто совсем иное.

Сказать по правде, все обстоит еще сложнее. Как я выяснил, в последние столетия жизни на Земле сидхи заимствовали слова и у людей — например, из цыганского, из кельтских языков. В «Гудибрасе» Семьюела Батлера есть одно место… если удастся припомнить… — Он наморщил лоб и уставился в потолок:

Когда ж про то заговорил,

Язык мудреный он явил.

Сей вавилонский диалект

Науки трудный был объект;

Весьма причудливый наряд

С обильем языков — заплат:

Ирландский там пришит к латыни —

Фланели лоскут на сатине.

В словосмешенье странном том

Три мнилось голоса в одном,

И потому, когда он рек,

Иной халдеев слышал трех,

А кто-то был признать готов

И Цербера трехгласый рев.

— Мы тут как маленькие дети, — заметил Майкл, вздыхая.

Саварин кивнул.

— Может, ты знаешь, почему они попросту не убили нас всех?

— Неужели они так нас ненавидят?

У Саварина прояснилось лицо.

— Можешь что-нибудь рассказать о Совете Элеу? Эти слова тебе о чем-нибудь говорят?

Майкл напряг память, но безуспешно.

— Тогда запомни их. Хочешь ты этого или нет, тебе придется много общаться с гибридами и сидхами. Прислушивайся и мотай на ус. Если что-нибудь узнаешь про Совет Элеу, сразу сообщи мне! А что касается твоего вопроса, отвечаю: нет, не все сидхи нас ненавидят. И Совет Элеу имеет какое-то отношение к тем, кто нас терпит.

В сознании у Майкла возникла смутная картина, он попытался удержать ее и прояснить. Несколько высоких бледных силуэтов, голоса со всех сторон. Что-то происходило в комнате Майкла на Земле… Но видение сразу исчезло.

— Я расскажу, если что-нибудь узнаю, — пообещал Майкл. — Как поживает Элина?

— Нормально. Только переживает, что мы тебя обидели, боится, как бы не возненавидел ее.

— Нет у меня ненависти ни к кому. Я бы с ней поговорил.

— Конечно. Сейчас она, наверно, работает, но можем зайти попозже.

— Нет. Я к ней сам схожу. Надо кое-что спросить.

— Разумеется. — С губ Северина почти не сходила ироничная полуулыбка. Сейчас она была еще заметнее. — Думаю, тебе еще кое-что необходимо знать.

— Что?

— Здесь секс опасен для людей.

— Почему?

— Дети. Они нежелательны. Гибриды и сидхи могут иметь потомство, мы — нет. И все это строго регулируется.

Майкл недоуменно смотрел на собеседника.

— Как говорят здешние старожилы и гибриды, все дело в том, что в Царстве нет источника душ. Человеческое дитя рождается пустым. Для детей сидхов и гибридов это нормально, у них уже есть… как бы сказать… внутренняя компенсация. Но человеческие дети подобны порожним сосудам. Их заполняют существа из Проклятой долины, те, кого некоторые считают недоразвитыми отпрысками самого Адонны.

Майкл хотел узнать поподробнее, но Саварин отрезал:

— Такие разговоры считаются непристойными. Довольно.

— У меня еще один вопрос, — сказал Майкл. — Я еще очень молод, это все вокруг твердят. Но почему люди мирятся со всем этим безобразием?

— А что прикажешь делать?

Саварин внимательно посмотрел ему в лицо, словно пытался разглядеть некие скрытые знаки. Затем на лицо учителя вернулась обычная полуулыбка, он откинулся назад и соединил ладони.

— Ты еще многое узнаешь, и скоро, — проговорил он спокойно. — Почему бы тебе не побеседовать с Элиной? Она уже, наверно, освободилась.

Майкл не ждал, что его так бесцеремонно выставят, но у Саварина, очевидно, были другие заботы. Майкл поднялся и протянул руку. Саварин мягко пожал ее и помахал в сторону двери.

— Иди. Спасибо, что зашел. Когда ты убежал, мы подумали, не вернешься.

Майкл кивнул и затворил за собой плетеную дверь. Саварин снова принялся вполголоса напевать.

По дороге Майкл заметил, что машинально прищелкивает пальцами, и засунул большой палец за матерчатый пояс брюк.

Во второй половине дня жизнь в городе начала затихать; закрывались лавки, люди ходили парами по узким улочкам, некоторые направлялись к обветшалому зданию школы, другие просто гуляли, разговаривали. Майкл заметил мужчину и женщину восточной внешности и предположил, что они говорят по-китайски.

Он все еще раздумывал о своем последнем вопросе и ответе Саварина. Казалось бы, на угнетение естественно было бы ответить сопротивлением. Отец Майкла часто рассказывал про свою бытность студентом Калифорнийского университета. Майкла слегка раздражали эти истории, но теперь он видел в них образец поведения американцев при встречах с вопиющей несправедливостью. Почему бы людям в Царстве не организовать движение протеста, пикеты какие-нибудь? Может, удалось бы вытеснить сидхов, по крайней мере, из Эвтерпа… Пассивное сопротивление — тоже метод борьбы.

Майкл усмехнулся. Слишком наивно. С пикетами Элионс расправится в два счета. При этом наверняка кто-нибудь погибнет. А его, Майкла, прикончат в первую очередь.

Ему все еще не верилось, что он может погибнуть в Царстве. Смерть достаточно трудно вообразить и на Земле, но здесь, где все шиворот-навыворот и чудеса встречаются чуть ли не на каждом шагу, смерть казалась совсем неуместной. «Если Царство — не сон, — подумал Майкл, — то и настоящей реальностью его не назовешь».

За размышлениями Майкл не заметил, как оказался у подъезда Элины. Он медленно, с опаской двинулся вверх по лестнице. По пути провел ладонью по щеке и подбородку, чтобы проверить, как растет пушок. За последнее время у него заметно удлинились бачки; до этого момента Майкл о них не думал, а теперь не отказался бы от зеркала и ножниц.

Когда он собрался постучать, его охватил страх. Захотелось бежать прочь во весь дух…

Элина отворила дверь.

— Привет. — Майкл отдернул руку от подбородка.

— Привет. Я услышала, как ты дышишь.

— Я хочу принести извинения за то, что убежал тогда.

— Не надо никаких извинений.

Элина выглядела подавленной. Она пропустила Майкла в комнату и оставила дверь отворенной, положив под нее кирпич.

— Тебе, наверно, было тяжело. Мы тебя разочаровали.

— Ну, все равно не стоило вести себя по-детски. Я поступил невежливо.

— Я рада, что ты вернулся.

Элина остановилась в нескольких шагах от него.

— Присаживайся.

Они сели, и Элина принялась грызть ноготь большого пальца, невидяще глядя на Майкла.

— Что-то случилось? — спросил он.

Казалось, Элина приняла решение, ее лицо стало очень серьезным.

— Майкл, ты дашь мне слово?.. Настоящую клятву. Потому что я очень рискую.

— Рискуешь? Почему?

— Так поклянешься?

— В чем, Элина?

Она встала и начала нервно расхаживать по комнате.

— Ты симпатичный парень, — заговорила она, жестикулируя, — но ты не понял, что мы вчера имели в виду. Понимаешь, о тебе почему-то заботятся гибриды, и это, и многое другое выглядит странно.

— Я догадываюсь.

— Нет, ты должен ясно понимать.

— Ну, во всяком случае, это кажется странным мне самому.

— А нам тем более. Здесь еще ни к кому из людей так не относились. Поэтому мы подумали: может, ты шпион? Сидх, который следит за людьми.

— Я не сидх. — Майкл усмехнулся.

— Да, я тоже так думаю. Ты потеешь, когда нервничаешь. — Она хихикнула, положила Майклу руку на плечо и слегка сжала. — Так поклянись, что ты не шпион, не провокатор!

— Клянусь.

— У тебя глаза совсем человеческие. Такой приятный зеленый цвет. Что с тобой произошло со вчерашнего дня?

Майкла удивила резкая смена темы.

— Я нашел жилье в Полугороде.

— Да ну? Где?

— Послушай, я ведь дал клятву. Что дальше?

Элина опустилась перед ним на колени.

— Ты знаешь Саварина. Он ученый. Есть и другие люди. Ты с ними не знаком. Только одного видел — он пришел посмотреть на тебя, когда давали обед в гостинице. Помнишь, такой низкорослый, плечистый, с черными волосами?

Майкл не помнил.

— Ну, не важно. Он тебя видел и потом сказал, что мы должны решить, сближаться с тобой или нет.

Зазвенел колокол на городской площади. Майкл подошел к окну, прислушался.

— Значит, ты вступила со мной в контакт, — произнес он.

Элина встала и приблизилась к нему.

— Это набат, — проговорила она дрожащим голосом. — Явился Элионс или кто-то из его свиты. Поэтому я буду говорить быстро. Мы нашли металл сидхов. Неважно где. Он хранится у людей, и они превращают его в… разные вещи: фортепьяно, например. Господи, как хочется поиграть на фортепьяно! Но нам, конечно, не позволят, пока…

Она вдруг умолкла и побледнела. Совсем близко в переулке раздался топот копыт.

— Майкл!

— Что?

— Они за тобой? Или это ты их привел?

— Я тут совершенно ни при чем, — заявил Майкл.

Элина схватила его за руку.

— Они уже здесь!

Элионс и двое его помощников не спеша проезжали по улочке. Владыка Фитиля поднял голову и заметил в окне Майкла. Майкл отступил в глубь комнаты.

— Антрос! Тебя вызывают!

— Они по твою душу, — шепнула Элина.

— Похоже на то.

— О, только не говори им ничего. Мне так страшно. Куда они тебя поведут?

— Не знаю.

Они вышли на лестничную площадку, и Майкл огляделся по сторонам. Вот бы опять войти в то состояние… Он повернулся к Элине и неловко — со второй попытки — взял за руку. Ему безумно хотелось расхохотаться.

— Фортепьяно, говоришь?

— Тсс!

— Оказывается, тут целое подполье, а я-то думал…

— Человеческий детеныш! — позвал Элионс.

Майкл поцеловал ей руку, испытывая гордость пополам со страхом. Один из сидхов показался на лестнице. Майкл бесцеремонно втолкнул Элину в квартиру и хлопнул дверью. Он стоял на верхней площадке и смотрел вниз, надеясь, что от его позы и выражения лица веет высокомерием и презрением.

— Что угодно? — осведомился он у сидха.

Тот, не отвечая, поднимался по ступенькам. Глядя на него, Майкл лихорадочно соображал, нельзя ли и тут сыграть в «волшебный цветок». Выяснить это можно было только одним способом. Максимально сосредоточившись, Майкл устремился вниз по лестнице; он решил, что бросит тень в одну сторону, а сам юркнет в другую. Сидх не раздумывая схватил его и сунул под мышку, как связанного поросенка, вышел из дома и передал свою добычу Владыке Фитиля.

Пока они обменивались несколькими фразами на каскарском языке, Майкл смотрел в упор на Элионса.

— Ты обучаешься у Журавлих, но успехи твои невелики, — заметил Владыка Фитиля.

Его подручный снова заговорил, и оба рассмеялись.

— Никогда не пользуйся тенью, если ее можно направить только в одну сторону, — посоветовал Элионс.

Он поднял фитиль и велел привязать Майкла к седлу. Всадники умело развернулись на узкой улочке и повели Майкла за собой на веревке. Он оглянулся через плечо и увидел в окне бледное лицо Элины. Мелькнул страх — а вдруг сидхи заберут и ее?

Майкла вывели из города. Сидхи ехали так быстро, что ему приходилось бежать. По пути к ним присоединилось еще четверо всадников. Майкла вели по дороге к дому Изомага, дергая за веревку, когда он падал.

Глава семнадцатая

У порога знакомого Майклу здания Элионс спешился и вошел. Его помощники остались ждать, безмолвные, равнодушные даже друг к другу.

Через несколько минут появился Элионс, отвязал от седла веревку и принялся сматывать. Оказавшись в двух футах от Майкла, сказал:

— Человеческий детеныш, она хочет говорить с тобой.

Лицо Элионса казалось каменным. Он повернулся и повлек за собой на веревке Майкла. Очевидно, Владыка Фитиля сдерживал ярость, и эта догадка приободрила пленника. Дела его, по-видимому, не так уж плохи, если Элионс чем-то недоволен.

В доме все выглядело по-прежнему. Но солнце уже садилось, и потому стало темнее и холоднее. День выдался особенно короткий. Из прихожей с узкими окнами лестница вела в более светлое помещение. Ламия стояла на балконе, держалась маленькими изящными ручками за балюстраду.

— Он здесь? — спросила она.

— Как вы просили, — с явным презрением ответил Элионс.

— Давайте его сюда.

Владыка Фитиля неторопливо развязал веревку. Майкл ощущал холодные прикосновения его длинных узловатых пальцев.

— Иди. — Он грубо толкнул Майкла и указал на лестницу.

Майкл стал подниматься, растирая покрасневшие запястья и поглядывая в окна, за которыми темнел небосвод. Он не думал, что останется в доме до утра, но и не представлял себе ночное путешествие со всадниками или возвращение в город в одиночку. С Ламией он встретился на лестничной площадке.

Она изменилась. Это было видно даже при тусклом свете. Лицо уподобилось восковой маске. Кожа вокруг глаз начала шелушиться, на руках появилось множество морщинок, точно трещины на засохшем тесте. Майкл остановился в пяти шагах от нее. Ламия не сделала ни одного шага навстречу. Взгляд ее блуждал, она казалась смертельно усталой.

— Ты огорчил меня, — проговорила она тихо. — Я дала тебе задание, а ты сбежал.

— Я не хочу быть рабом, — заявил Майкл.

— Ты… не… раб. — В ее голосе звучала горькая насмешка. — Ты свободнее меня, свободнее Элионса.

Она указала дрожащей рукой вниз и тут же схватилась за перила. Майкл посмотрел на нижнюю площадку, где в полумраке стоял Владыка Фитиля. Опустив голову, он наматывал на пальцы веревку.

— Они все время старались убить меня, — пожаловался Майкл.

— Кто? Журавлихи?

Ламия захихикала — словно мелкие камешки покатились по склону горы. И жестом велела Майклу подойти ближе. Он заколебался. Тогда Ламия угрожающе подняла руку и прорычала:

— Ближе.

Он приблизился на шаг. Ламия продвинулась на несколько дюймов вдоль перил, которые заскрипели под ее тяжестью. Огромные груди плавно колыхнулись под тканью платья.

— Тебя учат выживать.

— Я и так могу выжить! В Эвтерпе, вместе с людьми.

— Ты не останешься в Эвтерпе. Этот город — для дураков, для трусов, которые боятся самостоятельности.

— Я не боюсь.

— Значит, ты слишком глуп, чтобы добиться успеха.

Она понизила голос и, оттолкнувшись от перил, несколько мгновений опасно шаталась.

— Тебе необходимо самообладание.

Майкл отступил на два шага, будто перед ним стояла бочка с ядовитой жидкостью, готовая в любую секунду опрокинуться. Однако Ламия сохранила равновесие.

— Пойдем, — сказала она. — Надо поговорить с глазу на глаз.

С трудом переставляя ноги и колыхаясь всем телом, она направилась к двери, что вела в коридор второго этажа. Эта часть дома, по-видимому, сохранилась лучше, чем нижние помещения. По крайней мере, в сумерках стены казались невредимыми. Ковер на полу приглушал тяжелые шаги Ламии. Она протянула левую руку, распахнула дверь и сделала Майклу знак войти первым. Он пробрался боком мимо нее и оказался в просторном пустом помещении. На всех четырех стенах с интервалом в несколько футов висели подсвечники с зажженными свечами. Деревянный пол был натерт до блеска, зеркальное отражение Ламии скользнуло по нему следом за Майкловым. Она закрыла дверь и прислонилась к ней, тяжело дыша.

— Вы больны? — спросил он.

Она пожала плечами. Печальный взгляд маленьких глаз обежал пустой зал.

— Парень, у тебя есть дело, — проговорила она сухо. — Ты узнал еще что-нибудь об этом доме, о Царстве?

— Немного. То есть совсем мало.

— Тебе сказали, что здесь жил Изомаг?

Майкл кивнул.

— Я не знаю, кто он… Может, это был Дэвид Кларкхэм?

— Не был, а есть, парень. Он есть.

На ее лице возникло подобие улыбки. Губы слегка искривились, кожа на щеках покрылась мелкими трещинками.

— Тебе известно, что он хочет нас спасти?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Почему же он не здесь?

— Его изгнали враги. Я тебе уже говорила. В сражении погибла целая долина. А потом людей заставили жить здесь, в мерзости запустения. Я никогда не ходила в город — мне нельзя покидать этот дом. Но я и отсюда оказываю кое-какое влияние. Даже в столь отвратительном состоянии способна помочь. Ты понимаешь?

— Нет, — ответил Майкл с вызовом. Странное дело, ему было приятно заявлять всем подряд о своем неведении.

С трудом волоча ноги, она добралась до середины зала. Майкл ощутил ее запах, сладковатый, неприятный, как у вянущих цветов.

— Ты не должен нарушать наши планы, — продолжала она. — Сидхи, наши враги, только и ждут случая… — Она задумчиво покачала головой, отчего вся шея пошла трещинками.

— Если так, почему они вообще не лишат вас силы? — спросил Майкл.

— Они не могут причинить мне больше зла, чем уже причинили. В этой стране, в долине, действует соглашение. Мы несем свою кару, но если недруги попытаются нанести нам вред, соглашение будет нарушено… и сила, сокрытая в глубоких недрах, обрушится на их головы. Сейчас сложилось равновесие. Сидхи считают, что мы побеждены. Может, так оно и есть… а может, и не так. Но если люди нарушат равновесие… — Ее голос опять зазвучал словно издали.

— Почему у меня такая важная роль?

— Важная роль? — Ламия плюнула, затем с тяжкими мучениями наклонилась и стерла плевок со сверкающего пола. Когда она выпрямилась, кожа опять покрылась трещинами.

— Ты — не фигура, а пешка. Всего лишь посредник. Ты должен выжить, иначе какой от тебя прок? А для этого надо вернуться к Журавлихам.

— У меня есть выбор?

Ламия повернулась к нему спиной.

— Я могу оказать влияние на Владыку Фитиля, но лишь небольшое. Если не вернешься к Журавлихам, твоей судьбой распорядится он. Что он с тобой сделает, я не знаю.

— Значит, никакого выбора?

Она повернулась на одной ноге — это казалось гротескной пародией на пируэт. Майкл посмотрел на противоположную стену и увидел под свечами длинную горизонтальную перекладину — станок для упражнений балетных танцоров.

— Может, тебе не доведется изведать эту тяжесть, безвозвратно теряешь что-то дорогое… и знаешь, что оно все еще живет. Возвращайся к Журавлихам. Надо учиться.

Майкл немного постоял молча, потом повернулся и вышел из зала. Он спустился по лестнице и остановился перед Элионсом, который держал в одной руке веревку.

— Джакап? — спросил Владыка Фитиля. Веревка начала разматываться, как потревоженная змея.

— Ламия приказала мне вернуться к Журавлихам.

— Здесь приказывает не она. Я — Владыка Фитиля.

— Вы не можете причинить мне зла, — сказал Майкл.

Сидх наклонился вперед и процедил, глядя на Майкла в упор:

— Ты прав, человеческий детеныш. Я не могу причинить тебе вред, пока ты исполняешь ее желания. Но сделай только шаг в сторону…

— Владыка Фитиля! — Тусклое сияние из танцевального зала обрисовало силуэт Ламии у балюстрады. — Блюди Пакт!

Майкл направился к двери.

— Обратно я поеду на коне, — заявил он, стараясь, чтобы голос не дрожал от страха и злости.

— На коне? — язвительно переспросил Элионс, выходя вслед за ним из дома. — И где же твой конь?

— На вашем коне.

Элионс презрительно рассмеялся.

— На моем. Мой прекрасный золотой скакун соблазняет даже людей. Ну что ж, оседлай его, антрос, продемонстрируй нам свою ловкость.

Майкл осторожно коснулся золотого сидхийского коня, потом вскочил ему на спину, как учили Журавлихи. Стоило ли похищать коня? Майкл решил, что это неблагоразумно, но его ноги уже сжимали бока скакуна.

Округа, погруженная в серый сумрак, внезапно затуманилась. Плоть коня под Майклом уподобилась расплавленному металлу, в котором пульсировала невероятная сила, и устремилась вперед. Казалось, расплавилось и тело Майкла. В ужасе вцепившись в гриву, он кричал, пытаясь остановить коня, но вопли тонули в шуме ветра.

Было ощущение, что всадники скачут следом, но, когда Майкл оглянулся на них, все вокруг бешено закрутилось, и он зажмурился, боясь лишиться чувств.

Вдруг конь остановился. Майкл прильнул к его холке, чтобы не свалиться. Под ними был пригорок, конь дышал ровно и легко. Он тряхнул головой и вздрогнул. Майкл соскользнул с седла и кое-как утвердился на ногах.

Скакун Элионса был среди коней свиты, окружившей хижину Журавлих. Спины животных поблескивали в лившемся из окон оранжевом сиянии. Элионс сошел с другого коня. Плащ Владыки Фитиля отражал мириады крошечных огоньков, рассыпанных по земле. Всадник, чей конь достался Элионсу, быстро пробежал весь путь, пересек ручей и теперь стоял у подножия пригорка.

Темные полосы тянулись вверх от горизонта, возвещая наступление ночи.

Из хижины появилась Спарт. Она глянула на Майкла и, воздержавшись от комментариев, обратилась к Элионсу. Несколько минут они говорили по-каскарски. Майкл поежился от холодного южного ветра. Вадники переговаривались между собой вполголоса.

Нэр высунулась из окна, позвала Майкла, и он нетвердой походкой побрел к хижине. Роскошные волосы Журавлихи шевелились на ветру и подсвечивались сзади, образуя золотой нимб вокруг головы.

— Был у Ламии? — спросила она.

Майкл кивнул.

— Изменилась?

— По-моему, она больна. Кожа вся трескается. — Ему полегчало. Похоже, его не собирались отчитывать за побег. — Я не хотел возвращаться, — неожиданно для себя признался он.

— Конечно. — Нэр закрыла окно.

Элионс сел на своего коня, и всадники исчезли во тьме. Майкл немного постоял возле хижины, потом забрался в свое убежище. Бири не показывался на глаза. Не с кем поговорить, даже некому бросить вызов.

Майкл думал об Элевт и Элине. Он надеялся, что Элина не беспокоится, и все же хотелось, чтобы она волновалась за него. Размышлял он и о собственных чувствах, удивительно спокойных. Казалось, он растерял все эмоции.

«Наблюдай и жди», — мысленно твердил Майкл, пока не провалился в сон.

Но прежде чем Майкл заснул в ту ночь, его посетили видения: родной дом, дворец Изомага, шелушащаяся кожа вокруг глаз Ламии. Он проснулся до рассвета и прислушался к гулу в небесах. Когда гул стих, Майкл выглянул из дома и увидел полоску света на горизонте. Ночью наползли облака, и хотя не слишком похолодало, хлопьями падал снег. И таял, едва коснувшись земли.

Приблизительно через час пришла Элевт в светлой шали и сапогах с высокими, до колен, голенищами. И снова девушка-гибрид принесла четыре ведра молока. Майкл стоял у своего дома, а она, едва взглянув на него, прошла мимо. Бири наблюдал за обоими из своего жилища. Поставив ведра перед хижиной Журавлих, Элевт пустилась в обратный путь.

— Элевт, — окликнул Майкл.

Она остановилась, по-прежнему не глядя на него.

— Вчера я не мог прийти.

— Да, я слышала.

— Я хочу тебя поблагодарить. — Это прозвучало слишком неестественно, словно сама потребность в таких словах разоблачала их неискренность.

— У тебя все хорошо? — спросила Элевт. — Я слышала, Элионс забрал тебя из человеческого города.

— Да, все нормально. Сегодня постараюсь тебя навестить.

Она наконец повернулась к нему и кивнула. Бири взирал на нее с откровенным равнодушием. К удивлению Майкла, лицо Элевт исказилось злобой, и она побежала по камням через ручей.

Рядом с Майклом уже стояла Спарт, протягивала чашку молока.

— Откуда берется молоко? — спросил он, глотнув.

— Опять вопросы!

— Опять.

— За Проклятой долиной пасутся табуны лошадей. Молоко дважды в месяц привозят в Полугород и Эвтерп. Оно очень питательное и долго хранится. — Она вздохнула. — Но я помню молоко Земли. Оно пахло травами, которые едят коровы и козы. — Спарт причмокнула и забрала пустую чашку. — Ты встречаешься с женщиной-гибридом?

Майкл кивнул. Он не смутился — знал, Журавлихи смотрят на вещи просто.

— Правда, что сидхи никогда не едят мяса? — спросил Майкл.

Ждать ответа пришлось долго. Спарт медленно повернулась к дому Бири. Дверной проем был уже занавешен, полог не пропускал ни звука.

— Нет, даже сама мысль об этом для сидхов отвратительна. Только люди едят мясо. Это символ их поражения.

— Все сидхи — вегетарианцы?

Спарт пристально посмотрела ему в глаза.

— Сидхи никогда не едят и не ели мяса. Поэтому у нас есть волшебство, а у вас нет.

— Вообще никогда? — не унимался Майкл, чувствуя, что Журавлиха недоговаривает.

Спарт дернула головой и шагнула прочь.

— Этот предмет не обсуждается.

— А что приносят в жертву Адонне? — Майкл подумал о Лирге.

Спарт повернулась и подошла вплотную, чуть не коснулась носом Майклова подбородка.

— И это не обсуждается. Запрещено раз и навсегда, потому что так надо. Знаешь этот закон?

— Кажется, нет.

Спарт еще раз глянула на дом Бири, потом направилась к своему.

— Неужели мы даже не можем сказать друг другу больше четырех фраз? — крикнул Майкл ей вслед. — О, Господи!

По привычке он стал делать упражнения для разогрева мышц, но вскоре утомился. Не зная, когда Журавлихи снова возьмутся за его обучение, Майкл зашел к себе в дом и улегся на тростниковую циновку. Потом взял одну из палок, которым не нашлось места при постройке жилища, и начертил на земле линию.

— Я поэт, — сказал он спокойно, но твердо. — Я не солдат. Не спортсмен какой-нибудь, черт бы вас всех побрал. Поэт!

Он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Конечно, можно написать о том, что с ним произошло. Об Элине и Элевт. О словах Бири.

Но ничего определенного не вырисовывалось. Лица появлялись и исчезали, не принося ни слов, ни идей. Зато вспомнилась Земля. Майклом овладела печаль. Он соскучился по отцу и матери, по школе, даже по насмешкам, которые вечно преследовали мечтательного подростка в мире спортсменов и роботов «новой волны». Хотелось плакать. Его просили — нет, заставляли думать и вести себя по-взрослому, принимать решения там, где речь шла о жизни и смерти. А ему, может быть, еще не хочется порывать с детством. Майкл всегда казался себе самостоятельным, потому что умел думать. Располагая временем, в спокойной обстановке он справлялся со многими проблемами, которые вообще считались слишком трудными для его возраста. Но, столкнувшись с любовью, насилием, сексом, смешением рас, к какому заключению он мог прийти?

Только к тому, что дома лучше. Безопаснее. Тепло, еда, мир и покой, возможность учиться и работать — чего еще желать?

— Нет места лучше дома, — пробормотал он, хихикнул и ударил пяткой о пятку.

Страна Оз покажется национальным парком в сравнении с Сидхидарком. Майкл почитывал фантастику, но ни в одной книжке не встречал мира, похожего на Царство. Скорее оно вызывало в памяти уроки истории, нежели волшебные сказки, — что-то из времен Второй мировой. Лагеря для интернированных — Земли Пакта. Проклятая долина — страшная воронка еще более страшной бомбы, полная чудовищ-мутантов. Журавлихи — суровые сержанты.

Конечно, об этом написать можно.

Палка пришла в движение. Едва она коснулась земли, у Майкла возникло давно знакомое приятное ощущение: включилось «радио Смерти», источник поэзии.

В «Орфее» — фильме, который Майкл впервые посмотрел в тринадцатилетнем возрасте, — Смерть являлась современному поэту Орфею под видом женщины в черном лимузине. Радиоприемник в этом лимузине изрекал только вызывающе-бессмысленные фразы… и они потрясли Орфея своей чистотой и поэтичностью. Майклу иногда чудилось, будто он настроился на частоту «радио Смерти», и в такие минуты стихи получались кристально ясные.

Вот она идет

С бутылкой в руке,

Идет к микрофону.

Качнулась слегка.

Надтреснутый голос,

Тонкое платье.

Она умрет.

Эта песня

Ее убьет.

Наши уши грубы.

Все мы будем

Слушать ее

Кровь и перегар.

Палка остановилась, и Майкл пробуравил маленькую точку — конец стихотворению. Нечто подобное он написал примерно год назад, после концерта Рики Ли Джонс. Но то стихотворение было цветистым и печально-слащавым, как слабое подражание Вордсворту, а это вышло блеклым, безвкусным. Далеко не шедевр. Майкл нахмурился.

И прежде ему иногда казалось, что не он настоящий автор стихов, как будто «радио Смерти» распределяло произведения между разными людьми и наугад. Сейчас это ощущение было особенно сильным. Не он сочинил это стихотворение. Кто-то подслушал его «внутреннюю речь» и преобразовал ее в поэтические строки.

Рука опять потянулась к палке и приписала под стихотворением:

«Надо спросить».

О чем? Кого?

Ребусы. Головоломки.

Глупость одна ищет имен,

А слово — мысли могила.

Не из вещей твой мир сотворен,

Но песнь его породила.

Он уронил палку. Буквы собрали в своих крошечных руслах и берегах все искристые крупинки земли. Теперь они поблескивали в полумраке. Не Майкл их написал. Это сильно походило на беседу с невидимкой.

— Человеческий детеныш!

Оставив на земле светящиеся слова, он попятился к выходу и поднял тростниковый занавес. Перед домом стояла Спарт.

— Да?

— Сегодня у тебя не будет занятий, — объявила она.

Он встал и ощутил прохладный ветерок.

— И что же?

— Ты не в тюрьме. Только не привлекай больше внимание Ламии и не говори, что решил смыться. У Владыки Фитиля всюду уши. — Она ухмыльнулась. — Когда у тебя нет занятий, можешь отсюда уходить. Без нас. — Она многозначительно огляделась по сторонам. — Кстати, куда пойдешь? Только недалеко. Недалеко.

— Может, в Проклятую долину? Туда, где мы встретили Бири? — спросил он.

Спарт рассмеялась.

— Ишь ты какой шустрый! Пока не стоит.

Она, конечно, была права.

— А чему вы будете сегодня учить Бири?

Спарт приложила палец к губам.

— Человеку это знать не полагается.

Она ушла, и Майкл опустил полог и снова обратил взор к словам на земле. Они уже не светились. Майкл хотел было стереть их ногой, но передумал и достал из тайника под кровлей книгу. Она случайно раскрылась на длинной поэме Джона Китса «Ламия», которую Майкл прочел несколько лет назад и забыл. Поэма не дала никаких ключей к разгадкам тайн Царства, не сказала ничего существенного о Ламии, лишь вызвала новые вопросы. Откуда у великанши это имя? Она ничуть не похожа на змею.

Разве что… Ламия сбрасывает кожу. Майкл закрыл книгу и опустил в недавно пришитый карман.

На пригорке, похоже, никого не осталось. Во второй раз у Майкла возникла безумная идея тайком понаблюдать за Журавлихами и Бири. Наверное, легче было бы в одиночку пересечь Проклятую долину.

И Майкл отправился в Полугород.

Приближаясь к базарной площади, услышал шум. Три высоких гибрида, в том числе стражник, который однажды встретил Саварина и Майкла на околице Полугорода, из ворот рынка свирепо глазели на толпу. Разговор шел на каскарском языке, и, похоже, страсти накалялись.

Элевт с опущенной головой стояла в стороне. Майкл подошел к ней.

— Что происходит?

— Я больше не управляю рынком. — Она попыталась улыбнуться, но губы не слушались. — С тех пор как забрали Лирга, порядка нет и в помине. Так решил совет гибридов.

Майкл посмотрел на стражников и толпу и почувствовал, что краснеет.

— Что теперь будешь делать?

— Мне выделят новый дом, а управляющим рынком назначат другого. Я должна переехать.

— Можно что-нибудь изменить?

— Нет, что ты! — Казалось, одна лишь мысль о протесте ужаснула ее. — Решения совета — закон.

— Кто там главный?

— Халдан. Но он подчиняется Элионсу, ведь тот следит за всем в Землях Пакта, особенно в Полугороде.

— Я способен чем-нибудь помочь?

Она дотронулась до его щеки.

— Нет. Мне поручат другую работу. По способностям.

Майкла снова кольнула совесть.

— Я уже быстрее учусь, — сказала она спокойно. — Скоро смогу делать то, что умеет молодой сидх.

— Ты имеешь в виду волшебство?

— Да. Майкл, а не сходить ли нам сегодня… — В ее взгляде было такое отчаяние, что Майкл не мог его вынести. — На речку. Кажется, будет тепло… Можно искупаться.

Майкл поморщился.

— Вряд ли мне еще когда-нибудь захочется тут искупаться.

— Днем риверины редко появляются. И потом, я ведь умею замечать их издали. Они не успеют нам ничего сделать.

Майклу этот довод показался не слишком убедительным. Впрочем, почему бы не провести день с Элевт? Чем плоха эта идея? Только теперь ему стало ясно, как Элевт не хватает друга.

— Я уже никому не в силах помочь, — сказал Майкл.

Она молча смотрела в землю.

В конце концов чувство вины, а также огонек в чреслах заставили Майкла согласиться.

— А что будет с базаром? — спросил он.

— Это уже не наша забота. Пойдем.

Снова появилось солнце, облака большей частью рассеялись. Во второй половине дня стало совсем тепло. Река текла медленнее, чем обычно, и прогрелась, — случись подобное на Земле, Майкл удивился бы. В прозрачной воде длинные серебристые рыбки скользили среди причудливых водорослей. Элевт лежала голая на берегу, а Майкл — рядом, на боку, спиной к ней, подперев голову рукой.

— Как дела у юного сидха? — спросила Элевт.

Майкл не распознал тона и повернулся к ней.

— По-моему, неплохо. Я не знаю, что нужно, чтобы стать тут жрецом. В смысле жрецом Адонны.

— Отец однажды сказал, что нужен компромисс. Он когда-то пробовал поклоняться Адонне, как сидхи, но ничего не вышло. Все сидхи идут на компромисс. Они поклоняются Адонне, а тот позволяет им здесь жить.

— Разве поклонение бывает принудительным?

— Некоторые сидхи очень преданы Адонне. Чувствуют родство с ним.

— Что еще за родство?

— Лирг говорил, что Адонна подобен сидхам. «Мы стоим друг друга, мы и наш Бог. Подобно нам, он несовершенен и потерпел поражение». А каков Бог на Земле?

— Я атеист, — признался Майкл. — Не верю, что на Земле есть Бог.

— А в Адонну веришь?

Майкл смутился. Такой вопрос у него ни разу не возникал. В этом фантастическом, хоть и суровом мире бог, конечно, мог существовать. А на реальной Земле богам нет места.

— Он мне не попадался.

— Оно, — поправила Элевт. — Адонна гордится своей бесполостью. И радуйся, что ты с ним не встречался. Лирг говорит… говорил… — Она вдруг успокоилась. — Тебе неприятно, что я так часто вспоминаю Лирга? — спросила она через несколько секунд.

— Нет. Почему мне должно быть неприятно?

— Я слышала, люди предпочитают говорить о себе и не любят, когда много говорят о других.

— Я не эгоист, — уверенно заявил Майкл.

Он посмотрел на ее красивое длинное тело и, протянув руку, коснулся бледной и нежной кожи на бедре. Она потянулась к нему, но это движение было слишком машинальным, слишком равнодушным, Майкл сразу представил Спарт. Такой когда-нибудь может стать и Элевт.

— Я запутался.

Он убрал руку и повернулся на спину. Элевт осторожно положила подбородок на грудь Майклу и заглянула в лицо. Лучи вечернего солнца позолотили ее большие глаза.

— Почему?

— Не знаю, что мне делать.

— Значит, ты свободен.

— Не думаю. Скорее, я просто глуп. Не знаю, что правильно, что нет.

— А я знаю, что права, когда люблю. Иначе и быть не может.

— Но почему ты любишь меня?

— Разве я сказала, что люблю тебя?

Майкл опять смутился. После недогой паузы он пробормотал:

— Так любишь или нет? — Это, конечно, было совершенно неблагоразумно.

— Да, — ответила Элевт. — Я люблю тебя.

Она села. Ее спина лоснилась, как у тюленя, вереницей округлых бугорков проступал позвоночник. Солнце почти касалось горизонта, подсвечивало оранжевым дымку Проклятой долины. Теплая желтоватая кожа Элевт напоминала сплав серебра и золота,

— А на Земле люди выбирают себе возлюбленных?

— Иногда, — неуверенно пробормотал Майкл, чьи увлечения всегда начинались помимо его воли.

— Настоящие сидхи, мужчины, никогда не влюбляются. У них бывают привязанности, но это не совсем любовь. Сидх-мужчина бесстрастен. И большинство гибридов. У гибридов связь мужчины и женщины обычно продолжается недолго. Лирг был не такой. Он страстно любил мою мать. — Ее голос зазвучал печально. — Сидхи-женщины гораздо чаще испытывают страсть и редко находят удовлетворение. Поэтому гибриды рождаются у женщин-сидхов от мужчин-людей — и никогда иначе. Почему ты говоришь, что запутался?

— Я уже сказал.

— Нет, не то. Ты не любишь меня? Это тебя смущает?

Он долго не решался ответить. Наконец кивнул.

— Ты мне нравишься. Я тебе благодарен…

Элевт улыбнулась.

— Разве важно, что ты не любишь меня?

— Наверно, неловко себя чувствуешь, когда отдаешься мужчине и знаешь, что нет полной взаимности.

— Но ведь так было всегда. Мужчины-сидхи не любят своих гин… А мы все-таки выжили.

Ее смирение нисколько не упрощало ситуацию, наоборот, все запутывалось еще сильнее, и, чтобы прекратить этот разговор, Майкл поцеловал Элевт. Вскоре они занялись любовью, и замешательство только обостряло все ощущения… придавало им сладости.

В Полугород они возвращались в сумерках. Майкл нес рубашку на плече, Элевт опиралась на его руку и улыбалась своим мыслям.

Глава восемнадцатая

К их приходу рыночная площадь опустела. Элевт вошла в дом и сразу взялась за работу — складывать в углу свои вещи. Когда наступила очередь коричневого ковра, свернутого в рулон и перевязанного бечевкой, Элевт ненадолго задумалась, потом улыбнулась и развязала бечевку.

— Тебе обязательно возвращаться сейчас? — спросила она.

— Нет.

— Тогда, если хочешь, я покажу, чему научилась.

Она расстелила ковер на полу, расправила все складки.

— Сегодня мне можно остаться здесь, но завтра я должна переехать. Лирг был бы доволен моими успехами. Заниматься магией в нашем доме — почти все равно что в его присутствии.

Она ступила на ковер, опустилась на колени и указала Майклу в угол.

— Лирг говорит, что гибридам волшебство дается нелегко, потому что они похожи на людей. В каждом из них больше одной личности… только души нет.

Майкл открыл рот, чтобы высказать свои сомнения, но передумал. Не ему судить.

— Я не знаю точно, что он имеет… имел в виду. Но, по-моему, это правда. Если я становлюсь одной личностью, когда занимаюсь волшебством, все получается. Но иногда мысли разбегаются, в голове будто целая толпа, и тогда магия слабеет. У настоящих сидхов всегда только один голос в голове. Поэтому им легче сосредоточиться.

— Может, он имел в виду просто концентрацию.

— Нет, это глубже. Лирг говорил… — Она вздохнула и выпрямилась. — Сидх не станет через слово поминать своих родителей. Гибридам нравится думать, будто они — сидхи… но я больше человек. В общем, когда добиваешься, чтобы единая личность стремилась к единой цели, магия только начинается. Гораздо труднее ее потом контролировать. На какую-то долю секунды ты связываешь Царство своими мыслями, и происходит то, что ты хочешь. Царство живет по твоей воле. Это происходит почти машинально, Но большая магия… это очень сложно. Рассказывать?

Майкл кивнул. Во рту появилась сухость. Элевт лежала на ковре и неотрывно смотрела на него большими черными глазами, прямые волосы рассыпались по плечам, одна прядь упала на грудь.

— Мы наполовину сидхи и поэтому инстинктивно чувствуем, что любой мир — это песня сложений и вычитаний. Чтобы творить великое волшебство, нужно настроиться в лад с миром — прибавлять, когда он прибавляет, и отнимать, когда он отнимает. Тогда можно обуздать песню, добиться, чтобы мир был в ладу с тобой, по крайней мере на несколько мгновений. Мир — это просто одна длинная сложная песня. Различие между Царством и Землей — это различие между двумя песнями.

Она закрыла глаза и произнесла нараспев:

— Тох келих он-дулья, мед нат ондулья трасн спаан нат код.

— Что это означает?

— Ну, на человеческий это можно перевести приблизительно так: «Все суть волны, и волнуется ничто вне всякой протяженности».

Майкл тихонько присвистнул и с сомнением покачал головой.

— И ты все это ощущаешь?

— Когда получается. А теперь сядь подальше на край ковра. Я некоторое время не смогу с тобой говорить, потому что перестану слушать твою внутреннюю речь. Понимаешь?

— Да, — кивнул Майкл. — Кажется, да.

Она встала на середину ковра и развела руки параллельно его диагонали, словно выполняя медленное гимнастическое упражнение. Майкл глянул влево, на ближайший угол, и увидел маленький — с ноготь большого пальца — темный завиток ворса; казалось, он привинчивает ковер к полу. Ковер натянулся, как живой.

Элевт опустила руки и закрыла глаза, одновременно подняв подбородок. Пальцы выпрямились.

На мгновенье в каждом из четырех углов вырос светящийся столб. Они прошли сквозь потолок, как сквозь воздух, и сгинули. Элевт протянула руку, сжав кулак, и повернулась на целый круг. Глаза ее засияли в тот момент, когда Майкл моргнул, и, пока его веки оставались сомкнутыми, комната так осветилась, что даже сквозь кожу резало глаза.

Элевт опустилась на колени и разжала кулак. На ладони лежал жук, похожий на скарабея, но блестящий, ярко-зеленый, с бархатистыми надкрыльями. Он медленно, будто в замешательстве, поворачивался кругом.

— Очень симпатичный, — похвалил Майкл, не зная, стоит ли ему на самом деле восхищаться этим существом.

— Была холодная ночь, и на небе — свет и облака. Была дорога — твердая и черная, с белыми линиями и золотистыми точками, а пообочь — трава за каменной оградой и деревья над травой. — Элевт показала на жука. — Он был… там. И я его взяла с собой.

Майкл вытаращил глаза:

— Ты…

— Я принесла его с твоей родины. Ты живешь в очень странном мире.

Жук прополз полдюйма по ладони, остановился и опрокинулся на спину. Его ножки слабо шевельнулись и замерли. Элевт озабочено посмотрела на жука и осторожно потрогала. На пальце заблестели капли воды, как будто…

Как будто жук недавно ползал по мокрой траве.

— Он мертв? — спросил Майкл.

У Элевт в глазах появились слезы.

— Кажется, да. Мне еще надо много учиться.

Было уже темно и очень холодно, когда Майкл вернулся на пригорок. Окна в хижине Журавлих ярко светились. Спарт поджидала его, стоя на одной ноге. Она поманила Майкла пальцем, опустила ногу и направилась к его жилищу. Он пошел следом. Спарт велела поднять полог, и он повиновался. Она щелкнула пальцами, и на земле засветились буквы.

— Откуда это?

— Я поэт, — объяснил Майкл, недовольный столь бесцеремонным вторжением. — Сочиняю стихи. Тут нет бумаги, и приходится писать на земле.

— Да, но откуда это взялось?

— Не знаю. Просто… стихи.

— А тебе известно, что они очень древние? — Она указала на последние строки. — — Вначале оно было на каскарском языке.

Майкл отрицательно покачал головой.

— Я его сегодня написал.

— Такие вещи писать опасно. У твоих забав с девушкой-гибридом странные последствия. — И она удалилась, широко шагая, словно гигантский двуногий паук.

— Это мое стихотворение, — крикнул ей вслед Майкл.

Услышав за спиной шорох, он обернулся и увидел Нэр. Она заглянула в дом и, рассматривая сияющие письмена, произнесла два слова:

— Каэли Тонна.

Потом ухмыльнулась и последовала за Спарт.

Пахло пылью и озоном, хотя в ночном небе не было облаков. Майкл улегся на подстилку и подумал об Элевт и ее волшебстве, потом обратился мыслями к Элине. Чем она занимается, и когда удастся ее увидеть… и станет ли она когда-нибудь такой же нежной, как Элевт?

Надежда казалась слишком призрачной.

Глава девятнадцатая

Майкл несколько раз видел, как Журавлихи занимались с Бири.

Они говорили по-каскарски, и Майкл плохо понимал, что происходит. Ему старухи тоже уделяли время. Через несколько дней, когда похолодало, Нэр наконец взялась обучать Майкла искусству хилока, или «извлечению тепла из центра». Едва он начал осваивать эту премудрость, Нэр покинула его, и в течение недели Журавлихи с рассвета до заката учили только Бири.

Однажды особенно холодным утром Майкл вышел из своего дома и увидел на середине пригорка Бири с Журавлихами. Они окружили юного сидха, взявшись за руки и обратив лица с закрытыми глазами к стылому голубому небу. Вокруг медленно и лениво падали снежинки. Майкл сел, скрестив ноги, перед дверью.

Четыре часа продолжался непонятный ритуал, в котором как будто никто ничего осмысленного не делал. Сам Майкл царапал на отвердевшей земле стихи, стирал их и время от времени поглядывал, не произошло ли каких-нибудь перемен. Он пытался вновь уловить внутренний независимый голос, но тщетно.

Наконец Бири упал как подкошенный, Журавлихи расцепили руки, отступили и присели, отчего сразу стали похожи на хищных птиц. У них расширились глаза, губы были плотно сжаты. Потом они удалились в свою хижину, а Бири остался лежать. Майкл подошел к нему, нагнулся и потрогал лоб.

— Ты здоров?

— Уходи, — проговорил Бири, не открывая глаз.

— Я только спросил, — смутился Майкл.

Из хижины выбежала Спарт, замахала руками.

— Уйди! — прохрипела она. — Оставь его! Убирайся отсюда! Кыш!

— Насовсем? — спросил Майкл обиженно. Его прогоняли, словно какую-нибудь домашнюю живность.

— Возвращайся, когда солнце сядет.

Она взглянула на Бири, который по-прежнему лежал неподвижно.

— С ним все в порядке?

— Нет. А теперь уходи.

Майкл перебрался через ручей, оглянулся и увидел немую сцену: Спарт и распростертый на земле сидх. Он нахмурился, пинком отшвырнул камешек с пути и зашагал к Эвтерпу.

Снегопад усилился, на придорожных кустах и кочках уже появились белые шапки. Майкл стал на ходу практиковать хилока и почувствовал, как из желудка постепенно распространяется тепло.

Сколько же дней он провел в Царстве? Размышления на эту тему нарушили концентрацию, и Майкл сразу озяб. Он потерял счет дням — может быть, прошло два месяца, может, два с половиной или три. Обучение, бег, разбрасывание теней, кошмарные встречи, ласки Элевт, мысли об Элине — все перемешалось в мозгу.

Майкл опять занялся хилока и обнаружил в груди новый источник тепла, которое потекло к предплечьям. Он улыбнулся и несколько раз взмахнул руками. Ощущение холода исчезло. Когда впереди показался Эвтерп, Майкл прибавил шагу. У него горело лицо и покалывало в кончиках пальцев.

Он вспомнил, как Бири лежал на земле и, очевидно, мучился. Не очень-то приятно быть сидхом, зато как чудесно быть Майклом Перрином! Даже хорошо, что он оказался в Царстве. Иначе бы не насладился таким теплом, когда кругом снег. Какое удивительное ощущение! Он даже подскочил от восторга. И не заметил тонкой струйки дыма.

На околице Эвтерпа Майкл уже приплясывал. Минуя первые дома, он улыбался, напевал и сам не мог понять причину такой радости. Наконец свернул в переулок, где жила Элина.

Булыжники мостовой поблескивали тонкими корочками льда, однако лед не крошился, а сразу таял под ногами, и от следов шел пар. В узкой улочке между двумя глухими стенами Майкл скакал и вопил, как сумасшедший. В этом экстатическом состоянии он как будто опять уловил внутренний голос и был готов прочесть новое стихотворение, когда увидел знакомый подъезд. Тут Майкл остановился в некотором смущении. К Элине нужно явиться с достоинством.

Ноги шипели, касаясь ступеней. Поднявшись на второй этаж, он постучал в дверь Элины. Запахло дымом. Майкл недоуменно огляделся. Может, на кухне что-нибудь загорелось? Запах усиливался, уже щипало в ноздрях. Майкл поднял руку почесать нос.

Дымился рукав его рубашки. Несколько мгновений Майкл тупо смотрел на него. Жар исходил из тела. На краю манжеты показались язычки пламени, сначала совсем маленькие, — и вдруг вспыхнул весь рукав. Майкл содрал с себя рубашку и бросил на пол. От нее повалил густой дым. Опустившись на колени, Майкл вытащил из кармана рубашки книгу и тут же уронил — пальцы прожигали обложку.

После этого занялись брюки, и он столь же проворно избавился от них.

Майкл дышал глубоко и часто. На стенах еще трепетали оранжевые отсветы костров, но одежда уже приказала долго жить. Все тело лучилось жаром, и эйфория смешивалась с изумлением и страхом. Снова захотелось пуститься в пляс, но Майкл решил, что пора хорошенько поразмыслить.

О чем? О каком-то упущении… Что же случилось? О чем он забыл? Ах да!

Хилока. Он забыл прекратить выделение тепла из чакра. Ай-яй-яй. Майкл укоризненно покачал головой, затем сосредоточился на источнике тепла и постепенно погасил его. Но руки остались красными. Он еще немного поработал с центром тепла, и наконец кожа приобрела нормальный цвет.

Вместе с жаром исчезла и эйфория. Майкл вдруг осознал, что стоит голый на лестничной площадке, возле обуглившихся останков своей одежды.

Перед дверью Элины.

Такого кошмара ему не доводилось переживать даже в сновидениях. Он сам сжег свою одежду. Подняв книгу и уже не думая ни о чем, Майкл толкнул плетеную дверь. Она отворилась — в Эвтерпе не было замков, — и Майкл шагнул в квартиру.

Понадобилось несколько секунд, чтобы убедиться, что Элины нет дома. Майкл снова начал мерзнуть и решил поискать что-нибудь из одежды. В плетеном шкафчике нашлась длинная юбка. Потом Майкл обнаружил короткий жакет, оказавшийся ему тесноватым. Пока он раздумывал, оставить его или снять, отворилась дверь.

В проеме стояла Элина, держа в руках несколько отрезов ткани и корзинку со швейными принадлежностями.

— Привет! — произнес Майкл с бодростью в голосе, которой вовсе не испытывал. Элина медленно повернулась к нему и вытаращила глаза.

— Черт возьми! Что с тобой? — спросила она после недолгой паузы.

Дрожа от холода и смущения, Майкл изобразил жалкое подобие улыбки.

— Да вот, сжег свои шмотки, — сообщил он.

— Господи Иисусе!

Элина придерживала дверь ногой, словно была готова пуститься наутек. Взгляд ее упал на черные лохмотья, валявшиеся на площадке лестницы.

— Зачем?

— Хотел согреться и потерял контроль над собой. Знаешь, есть такой метод извлечения тепла из чакров… Спарт называет его хилока…

— Ничего не понимаю, — пробормотала Элина уже спокойнее. Она повесила отрезы на спинку кресла и поставила корзинку на сиденье. — Начни сначала.

Майкл объяснил, как мог, а когда закончил, Элина укоризненно покачала головой.

— И ты ничего лучше не придумал, как надеть мою одежду. Между прочим, эта юбка у меня единственная.

— Твои брюки мне слишком малы.

— Ну, еще бы. И что теперь собираешься делать? Разгуливать в моих нарядах? У тебя есть еще какая-нибудь одежда?

— Только эта. — Майкл показал в сторону лестничной площадки. — Понимаешь, я…

— А почему ты именно ко мне пришел жечь тряпки?

Пытка стыдом была невыносима. Майкл готов был заплакать. И вдруг заметил, что Элину все это забавляет.

— Я хотел в гости зайти. Был снег…

Элина вдруг расхохоталась. Она схватилась за живот и упала в кресло, корзинка полетела на пол.

— Про-о-сти! Про-о-сти, пожалуйста! — повторяла она, не в силах остановиться.

Майкл сознавал комичность своего положения, но разделить веселье Элины не мог.

— Ладно, я пойду, — сказал он.

— Только не в моем платье. Что же нам делать? У меня тут нет мужской одежды.

— Может, одолжишь у кого-нибудь?

Элина подавила смех и наклонилась над корзинкой.

— Вообще-то ты неплохо смотришься, — заметила она, обойдя вокруг Майкла. — Может, лучше в этом и остаться?

— Элина, я тебя умоляю!

— Ладно. Не буду.

— Конечно, это все очень забавно. Я бы и сам посмеялся. Но ведь это я стою тут, в твоей квартире, как осел. И в твоей одежде…

— А зачем ты пришел?

— Поговорить. Раньше дел было невпроворот. А тут наконец появилось свободное время.

Майкл надеялся, что она не слышала про Элевт. Он не знал, насколько быстро и широко здесь распространяются сплетни. Несомненно, это еще предстояло узнать.

— Ты ведь никому не расскажешь, правда?

— Не расскажу. Майкл, ты самый удивительный из всех моих знакомых. С тобой все время что-то случается.

— Просто этот мир такой… все из-за него.

— А! Значит, ты нормальный?

— Да… То есть не такой, как все…

— Ладно, довольно. Я сейчас разыщу Саварина и скажу, что тебе нужна одежда. Может, он что-нибудь придумает. Тут с тканями трудно, просто так не купишь. — Она хихикнула. — Я даже хожу в прачечную за рваньем. Приходится чинить — это моя работа.

— Не говори Саварину. Пожалуйста, не приводи его сюда.

— Но ведь нужно как-то объяснить, почему тебе вдруг понадобилась новая одежда.

— Скажи, что я порвал старую на тренировке.

— Ну, конечно. И нагишом прошел через весь город до моего дома.

— Тогда придумай что-нибудь! Пожалуйста.

— Я напущу тумана. Скажу, что это секрет. Знаешь, о чем он тогда подумает? — Элина состроила чопорную мину. — Ладно, пусть думает, что хочет.

Она шагнула к двери.

— Я скоро вернусь. Никуда не уходи.

— Этого могла бы и не говорить.

Она в последний раз глянула на него, укоризненно покачала головой и затворила дверь. Майкл посмотрел на жакет, который не давал дышать, на юбку, и приуныл. Он сел в кресло, провел ладонями по лицу, поднял голову и осмотрелся.

На плетеном столике возле кресла лежал округлый кусок дерева, вроде тех, что попадаются на кромке прибоя. Интересно, откуда он взялся? Похоже, здесь он хранится как сокровище. Люди высоко ценят древесину. Гибриды не имеют права ею торговать, и едва ли купцы-сидхи привозят ее людям. Может, принести Элине что-нибудь деревянное, например палку от своего жилища? И тем самым отчасти загладить вину?

Возле окна, выходившего на узкую улочку, стояла высокая керамическая ваза с тремя еще нераспустившимися цветами. Майкл подошел и понюхал желтые бутоны, но запаха не ощутил.

Больше в комнате не нашлось ничего примечательного, и все же по сравнению с конурой Майкла квартира Элины казалась высшим достижением цивилизации.

Через час Элина вернулась и протянула ему мешок с одеждой.

— Пойди в ту комнату и переоденься, — велела она. — Саварин у Риск выпросил. Это вещи одного жильца, он исчез много лет назад. Тебе должны подойти.

Майкл прошел за занавес и не упустил возможности осмотреть спальню Элины. Он обнаружил кровать — разумеется, из прутьев — с матрацем, набитым чем-то растительным, но не обычной соломой. Поверх матраца лежали два простых тонких одеяла. Места в спальне едва хватало для одной кровати. Стены были разрисованы цветочками, не слишком изящными, но не лишенными очарования.

Когда он вернулся, Элина придирчиво осмотрела его со всех сторон.

— Ладно, — сказала она наконец. — Не последний крик моды, но сойдет.

— Нет кармана для моей книги, — пожаловался Майкл. Он держал в руках томик, который выглядел уже далеко не безукоризненно.

— Сделаю тебе карман из обрезков. Дай-ка рубашку.

Майкл снял рубашку.

— Значит, теплая одежда тебе уже не нужна? — поинтересовалась Элина, выкраивая лоскут нужной формы.

— Я больше не буду греться хилока, пока не научусь им управлять. — Он тяжело вздохнул. — Тут вообще так много странного. Надо все время быть начеку.

Ловко работая иглой, Элина взглянула на его обнаженную грудь. Майкл чуть повернулся в кресле и с притворным интересом уставился в окно. Он не был хилым, но стыдился своей бледности и знал, что фотомоделью ему никогда не стать.

— Ты становишься крепче, — заметила она. — Наверно, благодаря тренировкам. Жаль, что придется носить этот балахон.

За окном опять повалил снег.

— А здесь бывают морозы?

— Похоже, начинается зима, хотя заранее не угадаешь. Конечно, в настоящие зимы бывают настоящие холода. Закрывается прачечная, все останавливается. Все прячется под снегом. Владыка Фитиля обычно не показывается, не желает видеть, какие мы все несчастные. Он обязан о нас заботиться, а если ничего плохого не видишь, значит, и исправлять ничего не надо.

Элина перекусила нитку и убрала иглу.

— Ну, вот тебе карман.

Она отдала Майклу рубашку и повернулась вместе с креслом посмотреть, как он одевается.

— Настоящий бродяга. Ты обдумал мое предложение?

Майкл застегнулся и сунул книгу в карман.

— Предложение?

— Насчет нашей группы?

— А-а. Я думал, только мне непонятно, что ты будешь делать с фортепьяно.

Она встала, выглянула в окно, затем подошла к Майклу.

— Дело не только в фортепьяно. Все гораздо серьезней, хотя фортепьяно — это, конечно, здорово. — Взор ее устремился в пустоту. — Я так давно не играла. Пальцы уже никуда не годятся. — Она пошевелила ими и ударила по воображаемым клавишам. — Плохо гнутся. Все в мозолях. Но неважно, у нас другие планы. Саварин считает, тебе можно доверять. Владыка Фитиля, похоже, тебя на дух не переносит. Конечно, это может быть всего лишь уловка… Некоторые люди перешли на сторону сидхов. — Она посмотрела на него и сразу отвела взгляд. — Ты чаще встречаешься с гибридами, чем с сидхами, а сидхи и гибриды не очень близки. Но есть одно обстоятельство…

— Какое? — В Майкле проснулась совесть, заставила стиснуть зубы.

— Почему Журавлихи так интересуются тобой?

— Наверно, из-за Ламии. Послушай, если ты мне не доверяешь, давай все забудем. Не говори больше ничего.

— Ты не знаешь, почему тебя обучают и тренируют?

— Мы с Саварином уже это обсуждали. Похоже, я знаю меньше всех в Царстве.

Элина усмехнулась.

— Не обижайся… Ведь нам необходима осторожность. Ты знаешь, как все это серьезно. А что тебе известно о Пакте?

— Изомаг, он же Дэвид Кларкхэм, сражался с сидхами. И потом добился кое-каких уступок.

— Он проиграл.

— Да, но заставил сидхов пойти на мировую. И то, что Элионс управляет Землями Пакта, — кажется, одно из условий договора.

— Саварин говорит, что Элионса сюда сослали — он нарушил закон сидхов. Но дело не в том. Если мы организуем сопротивление и попытаемся изменить положение вещей, Пакт будет нарушен. Элионс получит право делать с нами все, что захочет.

— Значит, о сопротивлении вы даже не помышляете?

Майкл вспомнил, как Бири, побегав вокруг огромного камня, обратил его в пыль. А ведь Бири всего лишь юный, неопытный сидх. Что же сотворит Владыка Фитиля, если ему развязать руки?

— Помышляем. Разве уже не пора? — У Элины загорелись глаза.

— И Саварин у вас главный?

— Что ты?! Конечно, нет. Есть один человек, ты его еще не видел…

— И я не должен знать его имя?

Она заколебалась, потом отрицательно покачала головой.

— Нет, пока мы окончательно не убедились, что ты заслуживаешь доверия.

— А сама веришь мне?

— Кажется, — проговорила Элина после короткой паузы. — Да, я тебе верю. — Она улыбнулась и закачалась в кресле вперед-назад. — Да разве шпион сжег бы свою одежду перед моей квартирой?

— Так что вы собираетесь делать?

— Пока только строим планы. Окончательно ничего не решили. Но если это настоящая зима, может быть, скоро возьмемся за дело. Подготовка началась давно, задолго до моего появления. Штаб очень осторожен.

— Спасибо за одежду. — Майкл вспомнил, как его сравнительно недавно одевала Элевт.

— Не за что. Постарайся хоть эту сберечь.

— Нет гарантий, — печально сказал он. — Иногда благие намерения приводят к неприятностям.

— Мне ли не знать.

Она задержала на нем взгляд и закусила нижнюю губу.

— В чем дело?

— Ты симпатичный.

— Ерунда.

— Нет, я серьезно. Ты привлекательный.

— А ты очень красивая.

Эти слова вырвались у него против воли. Элина несколько мгновений сохраняла прежнее выражение лица, потом медленно улыбнулась и дотронулась до его колена.

— Я тоже серьезно, — добавил он.

— Ты милый. Когда тебе надо вернуться? — Ее тон стал деловым, она опять подошла к окну.

— В сумерках.

— Сегодня они могут наступить рано. Хочешь знать, почему мы решили бороться и надеемся на успех?

— Я догадываюсь.

— Надо знать, а не догадываться, — решительно заявила она. — Хочу показать тебе одно место, там довольно неприятно.

— А если я… Хотя нет, все в порядке.

— У тебя желудок не слабый?

— По-моему, нет.

Она посмотрела на него, сдвинув брови, и протянула руку. Майкл взял ее и поднялся.

— Тебе нужно кое-что узнать.

У Майкла радостно забилось сердце. Элина накинула шаль и отворила дверь квартиры.

— У меня есть друзья во Дворе. Они проведут нас. Хочу, чтобы ты кое-кого повидал.

* * *

Двор находился в центре Эвтерпа и представлял собой большое по площади, но невысокое кирпичное здание в окружении необычно широких улиц. Элина с сосредоточенным выражением лица шла впереди Майкла.

— Никому это место не нравится, — говорила она. — Я тоже редко сюда прихожу. Чаще всех тут бывает Саварин.

Вход в здание — очень узкий, не шире двух футов, — преграждала плетеная из прутьев дверь — тяжелая, толщиной около фута. Элина потянула ручку, внутри тихо звякнул колокольчик. В кирпичной стене рядом с дверью открылось оконце, из него на пришедших глянул желтый слезящийся глаз.

— Шеребит, это я, — сказала Элина, и дверь со скрипом отворилась.

— Да, мисс Элина. Чем могу помочь? — На пороге стояла желтолицая полная женщина в длинном сером платье. Она сложила руки на груди и уставилась на Майкла без особой симпатии и уж тем более без доверия.

— Это друг, — пояснила Элина. — Я бы хотела, чтобы он осмотрел Двор и повидал Ишмаила. Майкл, это Шеребит.

Майкл подал руку.

— Очень приятно познакомиться.

Женщина покосилась на руку, поморщилась и отворила дверь шире.

— Заходите, — произнесла она смиренным тоном. — Сегодня он спокойный. Другие, на него глядя, тоже поутихли. И на том спасибо.

Шеребит повела посетителей темным коридором, где стены, пол и потолок были выложены из кирпичей цвета навоза. Немного света проникало через узкие щели, прорезанные в стене с интервалами в шесть-семь шагов; кроме того, между щелями горели в нишах восковые свечи. Пахло плесенью, хотя пол и стены казались чистыми. Шеребит шла первой, за ней следовала Элина, и замыкал шествие Майкл, которому все время хотелось оглянуться назад.

В коридоре царила тишина. В его конце оказалась еще одна тяжелая плетеная дверь. На ней снаружи висело несколько стеклянных колокольчиков.

— Сигнализация, — пояснила Элина и щелкнула ногтем по одному из них. Зазвенели все сразу.

За дверью лежал внутренний дворик площадью около десяти квадратных футов, также мощенный кирпичом и лишенный каких бы то ни было украшений. В каждой из четырех стен было по двери. Шеребит приблизилась к двери на противоположной стороне двора и отодвинула засов. Когда дверь со скрипом отворилась, Майклу в ноздри хлынул тяжелый запах сырости, как из полной нечистот выгребной ямы.

В зловонном помещении тускло горели свечи. В стенах не было щелей, но через вентиляционные отверстия в потолке проникали слабые отсветы дня.

Противоположная стена скрывалась во мраке. Низкий потолок поддерживали кирпичные столбы четырехугольного сечения, с оплывшими свечами на каждой стороне. В полу были вырыты ямы шириной около десяти футов и выложены кирпичом и плиткой. Майкл насчитал их семь.

— Камера номер три, — сказала Шеребит. — Я ее называю Главной Воющей Камерой, из-за Ишмаила. Он тут заводила. — Она указала на скамейки возле углублений. — Когда Двор только построили, все думали, родители будут иногда навещать своих детей. Нет, никто не приходит. Только я да служитель. Я тут смотрительница. — Она обнажила в улыбке неровные желтые зубы. — Кроме меня, никому до них дела нет, никто о них не заботится, служитель разве только.

— А Саварин? — вежливым тоном напомнила Элина.

— Этот-то? Ну, у него тут свой интерес. Иногда он расстраивает детишек. Не люблю я Саварина. Послушал бы их ночью, когда они чуют зов из долины. Нам-то его не слыхать. — Она показала на свои маленькие уши, свернутые в трубочку и прикрытые длинными прядями седых волос. — Это зов их родичей. Тела ничего не значат. Важно, что в бутылке, а ее форма и этикетка не играют роли.

Она подвела их к центральной камере. По пути Майкл заглядывал и в другие углубления, проходы между ними были всего в ярд шириной. Трудно сохранять спокойствие, когда с обеих сторон затаилось неведомое. В каждой камере он видел бледное существо в полулежачей позе. Некоторые существа были с ребенка, иные — крупнее. Разглядеть их как следует Майкл не успевал.

Шеребит склонилась над центральной камерой.

— Ишмаил, — позвала она тихонько. — Ишмаил, ты дома?

В полумраке шевельнулась худая серая фигура.

— Да, матушка, — ответил густой низкий голос с оттенком безмерно глубокой печали. Он вызвал у Майкла странное чувство.

— На самом деле я ему не мать, — осклабилась Шеребит. — Но, кроме меня, он никого не знает.

— Ишмаил. — Элина опустилась на колени у края ямы.

Ее глубина примерно равнялась ширине, стены были облицованы гладкой плиткой. Ишмаил пребывал в чем мать родила, и в камере напрочь отсутствовала мебель. Лишь три сосуда — для еды, воды и нечистот — стояли рядком у стены.

— Что?

Глаза Майкла немного привыкли к темноте, и он разглядел лицо Ишмаила, округлое и слишком маленькое для столь длинного тела. Руки начинались худыми плечами, затем причудливо утолщались в предплечьях и заканчивались большими кистями.

— Мы хотим задать несколько вопросов, — продолжала Элина.

— Ко мне только за этим и приходят.

— Он тут с самого рождения? — шепотом спросил Майкл.

— Почти, — ответила Элина. — Родился еще во время Войны. Он один из первых.

— Время идет, — заметил Ишмаил. — Вопросы.

Он сел, прислонившись к стене, и вытянул на полу бледные ноги.

— Кто ты?

— Плод греха. Побочный продукт похоти. Вместилище абсолютного зла, которое надо держать взаперти в течение всей его бесконечной жизни. Ходячая жертва аборта.

— Не слушай эту чушь.

Элина взглянула на Майкла, желая узнать, какое впечатление на него произвел Ишмаил, и снова обратилась к узнику:

— Кто ты?

— Недоносок! — Ишмаил повысил голос. — Рожденной мужчиной и женщиной.

— Ты убил своих родителей.

— Не помню. — Смущенная улыбка.

— И пытался убить других.

— Ты очень много знаешь.

— Кто ты? Как твое имя?

— Зови меня…

— Хватит, — спокойно заявила Шеребит. — Его имя Пайним. Он один из отпрысков Адонны.

— Пэйним, Ишмаил — какая разница?

— Он завладел телом ребенка, когда тот родился. Ведь здесь нет душ. — Шеребит принялась ходить вокруг ямы. — Я одна только и забочусь о нем.

— Адонна заботится! — провыл Ишмаил. — Он породил меня…

— Похоронил тебя, — проворчала Шеребит за спинами Элины и Майкла. Им пришлось посторониться, и Майкл оказался в неприятной близости от края ямы.

— Адонна освободил меня!

— Ты явился из Проклятой долины. И с тех пор зовешь своих друзей, которые там остались.

— У меня нет друзей. — Глубокая печаль в голосе.

— Так что же ты собой представляешь? — спросила Элина.

— Я из иного времени. Увяз в этом мире. Получил форму от Адонны. Я — Ишмаил.

— А что ты умеешь?

Дитя покачало головой и едва заметно усмехнулось. В помещении было душно, и Майклу очень хотелось выйти на свежий воздух.

— Созерцаю Царство. Предвижу будущее.

— Что ты предвидишь?

— Мятеж.

— Когда?

— Скоро, скоро.

— И кто победит?

Майкл глянул на Элину, потом на Шеребит.

— Пакт будет нарушен. Элионс потеряет все.

Элина просияла.

— Уже второе пророчество! То же самое он сказал Саварину. Мы победим!

Майкл нахмурился. Дитя сидело с бесстрастным лицом, сложив руки на коленях. Шеребит опять склонилась над камерой.

— Никто о них не заботится, кроме меня, — повторила она. — Ни одна живая душа.

— Еще служитель, — напомнила Элина.

— Ну да.

В помещении появился маленький худощавый человек в коричневых брюках и длинной, до колен, рабочей блузе. Он катил по узким проходам тростниковую тележку. На бортах тележки висели бумажные и тростниковые сосуды для обитателей камер, на дне стояли три закрытых ящика. Элионс и Майкл посторонились, тележка прогромыхала мимо, сосуды постукивали о борта. Свет из вентиляционных отверстий позволил Майклу рассмотреть лицо коротышки. Казалось, этот человек сосредоточился на какой-то мелодии, звучащей у него в мозгу. Его глубоко посаженные глаза были неподвижны и голубы, как у новорожденного котенка.

— Служитель, — шепнула Элина на ухо Майклу.

— Только я, — пробормотала Шеребит. Она неотрывно смотрела на Ишмаила.

Выходя из Двора, Майкл стучал зубами от холода. Шеребит молча затворила дверь и клацнула засовом. Впервые Майкл почувствовал, что значит желать смерти как избавления от мук.

Это чувство передалось ему от Ишмаила.

Элина глубоко вздохнула и откинула пряди волос, упавшие на лицо.

— Теперь ты знаешь, почему мы сюда ходим не часто.

— Их держат в ямах… потому что они опасны для людей?

— Они чудовища. — Элина пошла через улицу. — Разве ты его не слышал?

— Да, но ведь он там пробыл… сколько времени? Десятки лет? Этак любой превратится в чудовище.

— Я слышала кое-какие истории. — Элина шагала чуть впереди Майкла. — Они убивали своих родителей и других людей. Некоторые селились в Проклятой долине, а потом устраивали набеги на Эвтерп, пока их не удавалось поймать или убить. А когда чудовищ убивали, из них выходила какая-то мерзость. — Элина содрогнулась. — Это не Земля, Майкл.

— Я знаю. Господи, но почему с ними так обращаются? Если они такие изверги, не лучше ли попросту истребить?

— Убивать дозволено Элионсу, но не нам. И он давно уже их не трогал. За последнее время ни один не убежал. Они… как люди… Давай больше не будем об этом.

— Ладно. Тогда — о пророчестве. Откуда ты знаешь, что он говорит правду?

— Шеребит может подтвердить. Когда речь идет о серьезных вещах, Ишмаил не лжет.

— А может, он сознательно вводит вас в заблуждение? Я читал про сивилл…

Элина повернулась к нему, вскинула подбородок и сжала кулаки.

— Послушай! У нас ведь и так почти не осталось надежды. Мы ищем поддержки и одобрения где можем.

— У Ишмаила? — вспылил Майкл. — У чудовища, которое держите взаперти?

— Это особенное чудовище, — возразила Элина, немного успокоившись. — Не надо попрекать нас ошибками, Майкл. Мы здесь живем гораздо дольше тебя.

На этом дискуссия закончилась, и по пути к дому Элины они молчали. Она поднималась по лестнице впереди Майкла.

— Хочешь зайти?

— Да, — ответил он после недолгого раздумья. — Я хочу знать, чем могу помочь. Элионс мне нравится не больше, чем вам. Может, даже меньше.

— Тогда заходи.

Глава двадцатая

Элина умывалась в другой комнате, за занавеской. Майкл слышал плеск воды, постукиванье туалетных принадлежностей и тихий голос. Девушка напевала.

Его мучила тревога. Что-то неладно, и не поймешь, что именно. Неприятный осадок, оставшийся после визита к Ишмаилу, как будто исчез. Беспокойство вызвано другой причиной.

Элина… Когда она была далеко, он сомневался, что их отношения могут когда-нибудь стать более теплыми. Когда она была рядом, сомнения почти рассеивались, потому что он терял голову. Хорошенькая, умница, не гибрид — она никогда не станет такой, как Журавлихи. И к тому же она с Земли. С родины.

Однако рядом с ней он себя чувствовал скованно. С Элевт ему было намного легче, чем с Элиной.

Она отдернула занавес и улыбнулась.

— Спасибо, что подождал. Я, когда хожу во Двор, всегда потом моюсь.

Она протянула мокрую тряпку. Майкл не чувствовал себя грязнее обычного, но, чтобы угодить Элине, обтер лицо и руки.

Она бросила тряпку в угол и села в кресло напротив Майкла.

— Ты знаешь, что я к тебе неплохо отношусь.

Несколько секунд Майкл молчал, завороженный ее взором. С большим усилием он отвел взгляд и сглотнул.

— Я знаю, — произнес он, сосредоточенно разглядывая занавешенное окно. — Только что значит неплохо?

— Что за вопрос? Неплохо — это хорошо. Ты славный парень. Правда, запутался в том, чего не понимаешь, но со мной то же самое. Да и со всеми остальными. Ты делаешь все, что от тебя зависит.

Майкл пожал плечами и сдвинул густые рыжие брови. Элина улыбнулась.

— Ты милый, привлекательный, и в другой обстановке я бы влюбилась в тебя. С первого взгляда. И ты бы писал для меня стихи, а я тебе играла на фортепьяно. — Ее улыбка стала шире. — Может быть, скоро услышишь, как я играю. Будь мы в Бруклине, я бы тебя пригласила… — Она умолкла, улыбка сразу пропала. — Но мы не на Земле. И не следует об этом забывать. Я не могу тебя любить так, как хочу, по-настоящему. И сегодня ты узнал почему.

— Узнал?

— Во Дворе. Чтобы любить тебя по-настоящему, надо быть целиком твоей… а это невозможно.

Она посмотрела ему в лицо, коснулась ладонью его щеки.

— Неужели не понимаешь? У нас здесь отняли любовь. Страшно даже представить, что у меня может родиться ребенок.

Майкл был потрясен.

— Бедненький Майкл, — пожалела она.

— Я не понимаю… — начал он.

Нет. Он уже понял. Элина была совершенно права. И все же… смутное беспокойство упорно не покидало его.

— Здесь очень важна дружба, — продолжала Элина. — Мы живем только благодаря ей. Необходимо действовать сообща, иначе нас уничтожат. Мы все должны сопротивляться, кто как может. Ты нужен мне. Нам нужен. Как друг.

Майкл безмолвствовал.

— Мы не можем быть любовниками. Понимаешь? Надеюсь, понимаешь. Я хочу, чтобы между нами была ясность, пока… — Она махнула рукой и склонила голову набок. — Пока не дошло до безумия.

— Я понимаю, — произнес он наконец.

Предостережение явно запоздало. Именно теперь это стало очевидно. Теперь, когда он понял, что она не может его любить. Майкл и раньше догадывался о своем чувстве, отказ лишь разоблачил его окончательно. Но все равно хотелось быть с ней.

— Для меня тоже важна дружба, — сказал он со слабой усмешкой. — Мне нужны друзья.

— Вот и хорошо. — Элина положила руку ему на колено. — Нам потребуется твоя помощь.

— Какая?

— Если ты действительно хочешь быть с нами, бороться против Элионса и освободить всех людей от сидхийского ига… тогда собирай сведения. Передавай нам все, что услышишь.

Майкл усмехнулся.

— Журавлихи мне ничего не говорят. С ними я себя чувствую полным идиотом. — Он сам удивился горечи, с которой прозвучали его слова.

— Да. Я знаю. Мы все в таком положении. Но Саварин говорит, что ты оказался в самой гуще событий. По соседству с тобой живет сидх, и Журавлихи тренируют вас обоих. Я говорила Саварину, что ты наверняка уже умеешь то, чего не умеет ни один человек. Например, сжигать свою одежду. — Она улыбнулась. — Нам до сих пор неизвестно, почему Журавлихи взялись тебя обучать. Но ведь ты можешь кое-что выяснить и сказать нам. Например, о той стране за Проклятой долиной.

— Я там был.

— Вот видишь! — с восторгом воскликнула она. — Это же чудесно! Ты расскажешь Саварину, как она выглядит, что мы там найдем, когда вырвемся на свободу!

— По-моему, идти через Проклятую долину было бы не очень разумно, — возразил Майкл. — даже сидхи там посыпают себя сани и полагаются на коней. Там очень опасно.

— Нам кое-что известно о сани. А ты не можешь достать этого порошка?

— Вряд ли. Я не знаю, где его взять.

— Но если поискать в хижине Журавлих… У них наверняка есть запас.

— Не хочу даже пытаться, — признался Майкл.

— Почему? Они ведь наполовину люди.

Он кашлянул.

— Не забывай про вторую половину. Посмотрела бы ты ночью на их окна. Будто доменная печь. Сияние оранжевое кругом… Как будто внутри сплошное пламя.

— Что, даже заглянуть нельзя? — Легкая укоризна в сочетании с мягкостью, которая означала сомнение в храбрости Майкла, задела его за живое.

— Я дам знать, — сказал он, подумав.

— Порошок понадобится скоро.

— Когда?

— Самое позднее, через две недели. Четырнадцать дней. О, прости, я уже говорю, как здешние старожилы.

Она посмотрела на Майкла скорее с мольбой, чем вопросительно.

— Я постараюсь.

— Чудесно!

— Теперь мне пора.

Майклу хотелось побыть одному, собраться с мыслями, справиться с растерянностью.

— Только не создавай новых проблем. Не пытайся убежать снова. Просто будь нашим другом… помогай нам. Ты ведь слышал, что сказал Ишмаил.

— Слышал.

Элина поцеловала Майкла в щеку и крепко сжала ему руку.

* * *

На следующей неделе у Майкла не было времени для раздумий. Журавлихи неожиданно заставили его учиться вместе с Бири, и он не получил ни объяснений, ни передышки.

На другой день после его разговора с Элиной Журавлихи привели Майкла и Бири на голый холм в двух милях к югу. Кум занималась с Бири, а Спарт наблюдала, как Майкл овладевает более высокими ступенями хилока.

Выглядели Журавлихи необычайно сурово. Спарт выкрикивала отрывистые команды и к вечеру изрядно охрипла. До наступления сумерек Нэр учила Майкла скрывать ауру памяти — что, помимо прочего, защищало от постороннего проникновения во внутреннюю речь.

— Прячь знание, — говорила Нэр. — Не только то, что тебе известно сейчас, но и знание матери, и отца, и предков… всю память твоего рода. Пусть ни один ум не сумеет воспользоваться этими сведениями против твоей воли.

В ту неделю снег выпадал часто. Дело и впрямь шло к зиме, хотя погода оставалась неустойчивой, как будто само небо еще пребывало в нерешительности. Но холодные дни не были редкостью. Хилока помогал Майклу не замерзнуть в самую сильную стужу. Спарт учила отбрасывать тень во сне, а также спать «мертвым сном», чтобы сердце едва билось, а ум постоянно был начеку. Майкл смирял дыхание, пока оно не становилось незаметным. Он изучал свои глубинные мысли, концентрируясь на тех, которые были необходимы для упражнений.

До поры он забыл Элину и Элевт. Даже редкими минутами досуга он жертвовал ради новых искусств и наслаждался силой, которую можно было развить, не прибегая к магии сидхов.

Он не смог найти дорожку к внутреннему голосу, который изредка нашептывал стихи. Однако Майкл неожиданно обнаружил в уме много других голосов. Одни поучали Майкла, другие удивляли, третьи заставляли краснеть от стыда. Когда он пожаловался, что не в силах больше заниматься созерцанием мыслей, и спросил, не является ли эта практика сугубо вспомогательной и нельзя ли без нее обойтись, Спарт ответила:

— Воин должен зрить в себе все отвратительное, иначе этим воспользуется враг.

— Для шантажа?

— Хуже. Он может наслать на тебя твои собственные тени.

Бири занимался чем-то подобным, но на более высоком уровне. То мучительное испытание, при котором Журавлихи образовали вокруг юного сидха живой круг, больше не повторялось. Однако Бири худел. Он почти не говорил и, казалось, был недоволен присутствием человека. Майкл сторонился его.

Разнообразных упражнений было много, в том числе пробежки, с палкой и без, тренировки с хмурой и немногословной Кум, нагоняи от Спарт за невнимательность. Головомоек Майкл терпеть не мог, но тренировки его бодрили. Он сильнее прежнего скучал по Земле, но уже чувствовал, что способен выжить и в Царстве.

На восьмой день занятий не было. Бири и Журавлихи ушли с пригорка до восхода солнца, когда Майкл еще спал, а куда ушли, не сказали.

На рассвете он бродил по пригорку и звал их по именам. Потом обнаружил свежие следы, ведущие к югу, и подумал, не пора ли поискать сани. Он направился к хижине, но остановился в нерешительности и нахмурился, — такое чувство, будто он замыслил предательство. Вообще-то, Журавлихи не были ему настоящими друзьями. Надсмотрщицы, тираны, кто угодно, только не друзья.

Откуда же у него такая щепетильность?

Майкл повернулся и быстрым шагом двинулся в Полугород, к новому жилищу Элевт. Она чистила ковер — должно быть, готовилась к новым экспериментам. Майкл рассеянно выслушал рассказ о новых приемах сидхийской магии, которым она научилась.

— Теперь, если принесу жука, он останется жив, — с гордостью заверила она.

— Не стоит, — мрачно пробормотал он.

— У тебя плохое настроение?

Он осмотрел маленькую однокомнатную квартиру, одну из четырех в одноэтажном деревянном здании. Квадратная комната со стороной не более пятнадцати футов делилась на две половины занавесом. Чистая, аккуратная, она почему-то производила гнетущее впечатление. Элевт, похоже, так не думала.

— Что собираешься делать? — спросил он.

— Скоро мне поручат другую работу.

— Какую?

— Пока еще не решено.

У Майкла вертелись на языке слова, которые могли показаться ей неприятными. Спокойствие Элевт раздражало, но он вспомнил, что необходимо держать себя в руках.

— Сегодня Журавлихи ушли без меня, — сказал он. — На холме одному скучно. Не возражаешь, если я побуду здесь?

Элевт улыбнулась.

— Конечно, нет.

Она приготовила незатейливый обед. Вместо благодарности Майкл на некоторое время скрыл свою внутреннюю речь, и Элевт тщетно искала слова, не имея доступа к английскому языку в его памяти. Ей было не по себе, но внешне она осталась веселой.

После обеда Майкл спросил, может ли Элевт кого-нибудь перенести из Царства на Землю. Этот вопрос казался вполне невинным, Майкл всего лишь интересовался, каковы ее способности.

— Почему ты сердишься? — спросила она.

— Я не сержусь. — Он пожал плечами, но тут же мысленно признал, что все-таки сердится.

— Это не твоя вина.

— Я чувствую, что моя.

— Черт бы побрал эти женские фантазии!

Она отпрянула, и Майкл поднял руки.

— Прости.

— Хочешь вернуться на Землю?

— Конечно. Всегда хотел.

— Если я тебя верну на Землю, будешь это считать доказательством любви?

Майкл опешил.

— А ты можешь?

— Так да или нет?

— Что значит «доказательство любви»? Это будет просто здорово.

— Я не уверена. Мне бы не хотелось тебя разочаровывать.

Он принялся ходить по комнате, хмурясь и бормоча:

— Господи, Элевт, я запутался, совершенно запутался. И злюсь. Да, точно злюсь.

— На кого?

— Не на тебя. Ты мне сделала только добро.

Она просияла и взяла его за руку.

— Я для тебя все что угодно сделаю, лишь бы ты считал это любовью.

От таких слов Майклу стало еще горше. Что, если он так и не вернется домой? Сможет ли жить здесь, в Царстве, даже в Землях Пакта? Другие живут в худших условиях и счастливы, по крайней мере не считают себя несчастными. Наверное, Элевт разгадала его мысли. Она крепче сжала его руку.

— Здесь тоже можно хорошо жить.

Эти полные надежды слова заставили Майкла содрогнуться.

— Как? — Он высвободил руку. — Я же из совсем другого мира. Я человек, а ты…

Он ударил кулаком в стену.

— И она человек, в этом-то и проблема, понимаешь?

— Женщина из Эвтерпа? — поинтересовалась Элевт, глядя ему в затылок.

— Элина. — Казалось, он совершил подлость: назвал имя женщины, к которой чувствовал то, чего заслуживала Элевт. Чего она так страстно желала.

— Действительно, у людей гораздо больше проблем, чем у гибридов, — сказала Элевт.

Ни растерянности, ни ревности. Майкл повернулся к ней. На ее лице, озаренном солнечным светом из высокого окна, было прежнее выражение. Взор больших, глубоко посаженных глаз — спокоен.

— Пожалуйста, не надо, — взмолился Майкл.

— Можно любить ее и быть со мной, — предложила Элевт.

У Майкла по щекам покатились слезы. Мысли понеслись вскачь.

— Не говори больше ничего. Пожалуйста.

— Не буду. — Элевт дотронулась до его плеча. — Прости. Я не понимаю. Я просто не могу… ревновать. Как и все женщины-сидхи. Какой смысл ревновать, когда мужчина не способен на любовь и привязанность?

Майкл сел на скамью и вытер глаза ладонями. Успокаивающие упражнения не подействовали. Он не мог справиться со своим несчастьем, не мог избавиться от неприятного щемления в шее и плечах.

— Можно так: ты ее будешь любить, а я тебя.

Майкл не откликнулся. Элевт села рядом и положила голову ему на плечо.

— Я на многое способна ради любви, а чего не сумею, тому научусь. — Она погладила его по спине. — Женщинам-сидхам больше ничего не нужно от жизни.

В ту ночь Майкл остался с ней, а утром вернулся на пригорок. Хижина Журавлих и дом Бири все еще пустовали. Майкл вошел в свое обиталище, положил книгу в тайник, сел на циновку и попытался что-нибудь сочинить. Но в голову не пришло ни одной стихотворной строчки, потому что в ней царил немой хаос.

Незадолго до полудня он решился поискать сани. Если сам он не понимает, где истина, а где ложь, может быть, Элина и Саварин знают?

В пустом доме Бири лежали в углу аккуратно сложенные циновки. Майкл подверг лачугу тщательному обыску и не обнаружил порошка. Он направился к хижине Журавлих и остановился у двери. Заглянув в окно, увидел только мглу.

Майкл попытался отворить дверь пальцами — не вышло. Наверное, мешал запор. Он толкнул дверь, но она не распахнулась. Он толкнул сильнее, внутри щелкнуло, и дверь медленно отворилась наружу.

Очевидно, Журавлихи не нуждались в запорах. А вдруг хижину охраняет какое-то неведомое существо? Эта мысль уже не могла остановить Майкла.

Лучи солнца, проникавшие в комнату, освещали полки с множеством бутылок. В одной из них шевелилось что-то розовое, или померещилось? Глаза понемногу привыкли к слабому освещению, и Майкл начал различать остальные предметы. В центре комнаты стояла высокая, под потолок, цилиндрическая кирпичная печь с отверстиями на четыре стороны. Ее окружала ярко-белая керамическая плита с наборами пестиков в специальных углублениях. На столе он увидел несколько ступок и кучки разноцветных порошков, от тончайшего до грубого. Огонь погас, но печь еще сохраняла тепло. Майкл ощущал его и лицом, и ладонью.

На другой стене две длинные полки были заставлены склянками с зубами и мелкими обломками костей. В некоторых склянках содержались корни и прочие фрагменты растений. Майкла особенно заинтересовала бутылочка с раздвоенным извилистым корнем.

Еще одна полка была отведена пузырькам с порошками. Ни один не был снабжен этикеткой. Только Журавлихи знали, для чего годятся эти вещества.

За рядами полок Майкл обнаружил стеллаж, стенкой которого служила плотная ткань жемчужного цвета. На ткани висели соединенные кости небольшой когтистой лапы. Когти казались золотыми.

В другой части комнаты, за серым занавесом, на столе покоился стеклянный ящик. В нем лежали прекрасно отшлифованные сероватые кристаллы различной формы. У каждого была выпуклость вроде окуляра. Майкл отодвинул занавес большим и указательным пальцами и поднял крышку ящика.

Искушение было слишком велико. Он взял кристалл, поднес прозрачной выпуклостью к глазу и увидел изображение — точь-в-точь как в устройстве для просмотра слайдов. Сначала появились зеленые холмы и удивительно естественное небо. Майкл уже собрался взять другой кристалл, как вдруг картина ожила: по холму шла женщина. К своему изумлению, он понял, что это Кум, только совсем юная. Каким-то образом кристалл передал ее имя: Экума. Она улыбалась и махала руками, ветер обдувал красное платье, и под ним вырисовывались стройные ноги. Лицом она походила на Элевт, но была еще миловиднее. Уходя из поля зрения, она махнула кистью, словно позвала Майкла за собой. Проследить за нею не удалось — кристалл позволял вести наблюдение лишь с одной точки.

Второй кристалл показал Майклу горную дорогу. По заснеженному склону быстро скользили тени облаков. На камне, не замечая холода, стояла обнаженная женщина по имени Эланэр. Она протягивала руки навстречу ветру, а позади нее развевались длинные рыжие волосы. Нэр в юности была красивее Экумы.

Он взял третий кристалл. Молодые представительницы человеческого рода сидели на мраморных скамейках в небольшом каменном амфитеатре, и перед ними стояла Спарт — Эспарта. Женщины были в коротких белых платьях с кушаками, Спарт — в длинном черном платье, волосы собраны в пучок и связаны золотой тесемкой. Она говорила, обращаясь к женщинам, и они время от времени смеялись удивленно и радостно. Ее красота не бросалась в глаза, но Майклу Эспарта показалась самой прекрасной из юных Журавлих. Будто и не было старух с причудливо искаженными фигурами и лицами. Майкл осторожно опустил в ящик третий кристалл и взял четвертый. Новая картина: мужчина-человек и женщина-сидх, рука об руку. У мужчины красноватая кожа, густая темно-коричневая борода, усталые глаза мудреца и короткий острый нос. Черты лица женщины показались Майклу знакомыми. Да, он был уверен, что уже видел ее.

Кристалл сообщил имена: Аски и Элми. Их изображения не случайно хранились в стеклянном ящике: это были отец и мать Журавлих, а также семи других гибридов, запечатленных в остальных кристаллах.

Майкл быстро положил кристалл на место; от странного предчувствия мурашки забегали по руке. Он вновь занялся поисками сани и обнаружил на деревянном столике у двери мешочек. Схватив его и высыпав немного содержимого на ладонь, Майкл увидел знакомые золотистые крупинки. Он возвратил их в мешочек и завязал его.

Теперь, когда цель была достигнута, Майкла вдруг охватил страх. Он огляделся — не сдвинул ли чего-нибудь с места? — и понял, что скрыть от Журавлих следы вторжения не удастся. Никакой надежды. Что будет с ним, когда уличат?

Он нащупал дверную ручку, резко толкнул, шагнул за порог…

И тут же с криком отскочил назад. Перед хижиной стоял Бири, грязный и весь в крови, с безумным взором и разинутым ртом.

Из уголка рта вытекала черная кровь, пятнала сепла на груди. Из легких рвался тихий вой. Бири походил на загнанного зверя.

Майкл отступил в хижину. От ужаса свело горло. Бири жутко закатил глаза и запрокинул голову.

— Майкл! О, Майкл! — простонал он. — Что я наделал!

Он скорчился и поднял руки в мольбе. Потом выпрямился и побежал. Майкл снова отворил дверь и увидел, как Бири пересек ручей и помчался прочь.

С противоположной стороны пригорка появились Нэр, Спарт и Кум. Они обогнули груды камней и костей и изумленно воззрились на Майкла, стоявшего на пороге их хижины. Он украдкой сунул мешочек в карман.

Спарт жестом велела Майклу уйти. Она положила руку ему на плечо, дошла вместе с ним до его домика, остановилась и повернула его к себе лицом.

— Он ранен? — Майкл сглотнул слюну. — Что с ним?

— Ты стал свидетелем позора Бири. Об этом нельзя никому рассказывать. Он выдержал испытание.

— Какое испытание? На звание жреца?

— Да, — ответила Спарт. Такой мрачной Майкл ее еще никогда не видел. — Таракс послал через границу любимого коня Бири. Бири выследил его и убил. Когда он придет в себя, сможет служить Адонне. — Она заглянула Майклу в глаза, нахмурилась и отпустила его плечо.

— Ты будешь с умом пользоваться тем, что у тебя есть? Тем, чему научился?

— Да, — ответил он, сглотнув.

Журавлихи скрылись в хижине и затворили за собой дверь. Майкл со слезами на глазах смотрел на степь и гадал, почувствует ли он когда-нибудь вновь себя целостной личностью, сможет ли помириться со своей совестью.

Глава двадцать первая

Падал густой снег, создавая чистый белый лист, на котором уже прорисовывались горизонт, Полугород, хижина Журавлих и редкие просветы в облаках. Вода в речке была темна и у берегов покрылась ледком; плавные струи рассекались о ледяные закраины.

Майкл стоял на берегу и смотрел на воду. Падающий снег успокаивал. Внутренний «центр тепла» защищал тело от холода. Подобным же образом сознание укрылось, защитилось от реальности. «Если я поступил неправильно, — думал Майкл, — это не моя вина». Вся беда в том, что он не по своей воле угодил в чересчур сложную, непонятную ситуацию.

Мешочек с порошком лежал в кармане.

Бири сидел перед входом в свою хижину, опустив голову. Он хранил гробовое молчание и ничего не ел. Кум обмыла молодому сидху руки и лицо, накинула ему на плечи одеяло из тростника.

В то утро Майкл усердно занимался: бегал с палкой по степи в сопровождении Спарт, которая длинными пальцами проверяла температуру его кожи; учился отбрасывать тень и добился того, что Кум не смогла поймать его сразу; скрывал ауру памяти, не позволяя Спарт проникнуть в его внутреннюю речь. А снежинки, точно развеселые пьяницы, медленно покачивались и валились на землю, не ведая о чужих радостях и бедах.

— Я хочу сходить в Эвтерп, — сказал Майкл Кум, которая сидела возле хижины Журавлих и, посматривая на Бири, размалывала в порошок камень с помощью другого, более твердого.

Она кивнула. Майкл оставил книгу в тайнике. Неприятностей он не ожидал, да и случись они, книга не спасет. А потерять ее не хочется.

Белый покров сделал дорогу однообразной и оттого более длинной. Наконец глазам Майкла явился бездеятельный, замкнутый в себе, похожий на лицо спящего город. Майкл шагал по безлюдным улицам, разглядывал саманные стены, крыши из тростника и глины, груды мусора, в которых преобладали плетеное лыко и тростник, на тележки с ведрами, полными замерзших человеческих нечистот. Чудилось, будто на все на это он смотрит в последний раз. Ощущение обреченности усиливала тишина.

Майкл свернул на знакомую улочку, подошел к знакомому подъезду и медленно поднялся по лестнице. Возле плетеной двери, теперь обтянутой тканью, он нащупал в кармане мешочек и поднял руку, чтобы постучать, но заколебался. Из квартиры доносились голоса. У Элины был гость.

От этого Майкл показался себе совсем одиноким и оторванным от мира. Он толкнул дверь, та отворилась почти бесшумно, словно вошла в сговор с ним. Голоса не умолкали. Майкл отдернул занавес спальни, понимая, что нехорошо вторгаться в чужую личную жизнь, но уже не в силах справиться с обидой.

На узкой кровати лежали Саварин и Элина, их, будто сжалясь над Майклом, укрывало серовато-коричневое одеяло. Первой незваного гостя увидела Элина. У нее расширились глаза. Майкл отпустил занавес, отошел в глубь комнаты, достал из кармана мешочек и положил на стол. За занавеской послышались скрип, возня, шорох поспешно надеваемой одежды.

— Оставайся тут, — прошептала Элина. — Я с ним поговорю.

Она вышла, расчесывая пальцами волосы и искоса глядя на Майкла. Она была очень бледна.

— Майкл, — только и произнесла она.

— Я принес. — Он указал на плетеный столик. — То, что просила.

— Я вижу, ты все не так понял. — Элина подошла ближе. — На самом деле это…

— Пожалуйста, не надо. Я пошел.

— Дай же объяснить! — Нотка отчаяния удержала Майкла на месте. — Это не то, что ты думаешь. Саварин не может иметь детей. Еще когда он был на Земле…

— Хватит! Пожалуйста.

— С ним безопасно, понимаешь? А с тобой нет. С тобой небезопасно. В этом вся разница.

Она повторила эти слова несколько раз, медленно приближаясь к нему с поднятыми руками. Наконец остановилась, и руки описали круги — словно два маленьких щита. Она пыталась сказать что-то еще.

— Нам по-прежнему нужна твоя помощь.

— Вы получили мою помощь. У вас есть порошок. А теперь я пойду. — Под крики Элины, которая все громче звала его по имени, Майкл сбежал вниз по лестнице и помчался по улице.

Он едва сознавал, что бежит огромными скачками, не ощущал усилий. Как будто оказался вне тела, освободился от проклятого напряжения. Дышалось ровно и спокойно, без вмешательства личности машина работала лучше. Он пронесся мимо женщины, чьи голова и плечи скрывались под платком.

И опять, словно завершая очередной цикл, Майкл приблизился к Полугороду. Почему-то он чувствовал, что все идет к концу, часы его пребывания в Царстве сочтены.

Глава двадцать вторая

Снег шел и во второй половине дня. В Полугороде тоже было тихо. На изогнутых улицах лежали сугробы. Майкл плоховато соображал и не сразу нашел дом Элевт. Когда он остановился у двери, в голове царило почти такое же запустение, как на снежных просторах между Эвтерпом и Полугородом.

Стучась в дверь, он вдруг подумал, что не допускает и мысли о предательстве Элевт. Но предала ли его Элина? Может быть, Майкл слишком молод, чтобы понять ее?

Дверь отворилась. Элевт увидела мрачное лицо Майкла, взяла его за руку и ввела в комнату, не говоря ни слова. Она усадила его на кровать, а сама села на табуретку. Лишь после нескольких глубоких вздохов Майкл сумел заговорить.

— Я должен вернуться. Теперь мне нечего здесь делать.

Элевт кивнула, потом тряхнула головой и снова кивнула.

— Нужна моя помощь?

— Конечно. Я не могу это сделать сам. Иначе давно бы сделал.

— Хорошо, помогу. Только надо подождать до темноты, и нельзя это делать здесь. Вдруг кто-нибудь увидить. Побудь тут до вечера. Поешь.

— Я не голоден.

— Тебе понадобятся силы.

Она наполнила миску супом. Когда Майкл поел, она унесла миску и сняла с кровати покрывало. Он сел. Элевт подложила ему подушку, и он лег на спину. Глубоко вздохнув, медленно закрыл глаза, но не расслабил мышцы лица.

Они осталось напряженными, даже когда Майкл уснул.

Элевт некоторое время сидела, глядя на него. За окном все громче завывал ветер, все гуще валил снег. Потом Элевт прошлась по комнате, взяла несколько вещей из ящика комода, с полок и низкого столика, и разложила на покрывале, у себя на коленях. Белый крем для лица (Элевт подумала, что он не очень-то и нужен), несколько веточек, сорванных с цветущего дерева в лесу за Проклятой долиной; покрытые пылью камешки из самой долины и, наконец, мертвый зеленый жук из мира Майкла. Связав углы покрывала так, что получился узелок, Элевт глубоко вздохнула, поправила волосы и стала смотреть в окно, на белый мир, который уже не надеялась увидеть снова.

С наступлением темноты снегопад прекратился, ветер улегся. В Землях Пакта воцарилась тишина. Майкл проснулся и поел супу. Элевт тем временем намазала лицо белым кремом.

— Крем отражает свет, — пояснила она.

Ощущение нереальности всего происходящего обрушилось на Майкла лавиной. Почему его должна волновать измена? Никого из этих существ в действительности нет. Они всего лишь призраки. Чтобы вернуться домой, достаточно воспользоваться какой-то формулой, которая положит конец кошмарному наваждению.

Майкл забыл все прежде принятые им доказательства реальности Царства. Они теперь казались чем-то смутным и абстрактным в сравнении с настоящей болью, которую он испытал. Элевт обвязала ему шею длинным лоскутом на случай, если он в смятении утратит контроль над собой. Потом забрала узелок, взяла Майкла за руку и повела во тьму. Он молча шагал за чародейкой по снегу. Они уходили прочь от Полугорода, реки и пригорка — в этом направлении Майкл еще никогда не ходил.

Снег, стряхиваемый с высокой травы, попадал в матерчатую обувь и таял. Только хилока спасал ноги от стужи.

Наконец Элевт сочла, что они достаточно удалились от города. Она расчистила от снега небольшую площадку и велела спутнику сесть, развязала узелок и разложила на покрывале вещи, потом опустилась на корточки перед Майклом. Он едва видел ее. Лишь кое-где между облаками проглядывали звезды. Бледно сиял крем на лице Элевт, и это позволяло Майклу следить за ее движениями.

— Ты хочешь вернуться на родину, — произнесла она очень серьезным тоном.

— Да, — ответил он.

— С помощью волшебства сидхов.

— Да.

— Это опасно. Ты согласен рискнуть?

— Да. — Риска Майкл почти не боялся.

— Ты принимаешь от меня этот дар, как знак любви?

— Да. — У него сжалось сердце. — Я очень благодарен тебе, Элевт.

— Очень? — переспросила она с горечью.

Майкл пожал плечами.

— Не знаю, за что ты так любишь меня. Я этого не стою.

— Ты принимаешь мою любовь?

— Да.

— Ты отвечаешь взаимностью?

Он наклонился в сторону едва различимого силуэта.

— Я тоже люблю тебя. Как друга. Как своего единственного друга в этом Царстве. Чем бы оно ни было.

— Значит, как друга, — повторила Элевт менее суровым тоном. Она разложила ветки по кругу концами к центру. Возле одной положила жука, возле другой — камешек. Остальные камешки сложила кучкой в углу подстилки.

— Это все, что тебе нужно? — спросил Майкл.

— И еще мое мастерство. Я пока не очень искусна.

Элевт встала, взяла его за руку и ввела в центр круга из веток.

— Ради тебя я бы хотела стать настоящим чистокровным сидхом, — добавила Элевт, протягивая руки. Точно такую же позу принимала юная Нэр в кристалле. — Но у Лирга тоже хорошая кровь, и я на нее надеюсь. Хоть и не знаю, где он теперь.

Она пустилась в танец вокруг Майкла, вращаясь то на одном носке, то на другом. Майкл поворачивал голову, следя за ней.

— Смотри прямо перед собой, — велела она.

Через несколько минут Элевт остановилась, тяжело дыша.

— Молодой сидх прошел испытание? — спросила она.

— Да.

— Он поедал плоть и пил кровь?

— Наверное.

— Сегодня вечером он расстался с Журавлихами. Сейчас идет к своему новому дому. Может быть, увидит Лирга.

— Я не знаю.

— А тебе известно, что сегодня делают твои друзья в Эвтерпе?

— Нет.

— Сейчас все гибриды дома. Нам тоже ничего не известно, но у нас есть подозрения.

Танец возобновился. Элевт время от времени дотрагивалась пальцами до плеча Майкла.

— Майкл, — говорила она, двигаясь вокруг него, — смотри прямо перед собой. Скоро ты вернешься домой. Очень скоро.

Под его ногами засиял свет. Майкл глянул вниз — концы веток занялись ярким пламенем, точно фитили.

— Ради любви, — проговорила Элевт и соединила руки так, что они образовали круг. Два кружка света, слетевшие с ее пальцев, некоторое время поднимались и опускались вокруг Майкла, наконец остановились на уровне пояса. Ветки пылали уже по всей длине. Майкл стоял на огненных лучах, но не ощущал жара.

Элевт застыла перед ним, подняв руки над головой и глубоко дыша. Ее волосы были растрепаны, глаза закрыты. Вдруг она склонила голову набок.

— Я буду защищать тебя. Столько… сколько… смогу.

И открыла глаза. Они были черные, как колодцы, с ярко-красными каемками. Неведомая сила хлынула из этих колодцев. Ноги Майкла оторвались от земли. Круги света обручами охватили талию, начали стягиваться. Огонь перекинулся на Элевт; треща и шипя, он рассекал тьму, и вскоре все вокруг осветилась, как днем. Когда пламя достигло пупка, Элевт содрогнулась и закричала.

Пламя охватило все ее тело, искры сыпались на заснеженную траву. Снег превращался в пар, трава сохла и вспыхивала. Элевт корчилась в огне, открыв рот, и в нем зиял мрак чернее ночной мглы. Майкл двинулся к Элевт и ощутил холодную разрушительную силу, которую она освободила.

— Пожалуйста, не надо. — Ее голос был едва слышен среди треска и рева огня. — Я буду тебя защищать… Ради любви…

Она уменьшалась на глазах, темнела, корчилась в пламени и наконец превратилась в черную точку.

Майкл находился уже не в степи, а высоко над землей и обозревал беспредельное Царство. Внизу раскинулись леса, долины и горы, словно объемная топокарта. Река, извиваясь, уходила на северо-восток через леса, кустарники, голую пустыню и болота. На склонах одной из гор расположился большой город со стенами, как показалось Майклу, из переплетеннных корней…

И еще виднелось вдали еще что-то черное, остроконечное.

На севере Майкл увидел большое озеро — вероятно, Небчат Лен. Его поверхность была синей, как лазурит. За озером был лес, а за ним виднелись острые пики. Как раз под Майклом лежали Земли Пакта в окружении Проклятой долины — желто-зеленый островок, осажденный грозной тьмой с оранжевым оттенком. Эта тьма зашевелилась, вздыбилась, будто хотела схватить Майкла. Потом все кругом пришло в движение и вдруг исчезло.

Должно быть, он провисел целую вечность. Времени он больше не чувствовал. В пустоте мерцал свет — кажется, там, где полагалось быть голове. Майкл увидел крону дерева, затем под ногами появилось что-то твердое, серое. Поле зрения расширилось. В висках застучала кровь, вернулось ощущение веса.

Майкл закрыл и протер кулаками глаза. Его обуревал головокружительный восторг. Хотелось скакать, кричать. Он глянул на запястье, чтобы узнать, в котором часу пришел конец наваждению. На руке не оказалось часов. И на нем была одежда, которую ему добыла Элина.

Вокруг лодыжек трепетали огоньки. Разгорались, меркли и снова разгорались. Внезапно вспыхнуло пламя высотой до колена, и дорожка скрылась из виду. Огненные языки кандалами охватили кисти и по-змеиному поползли вверх по груди.

— Нет! — закричал Майкл. — Нет!

Он содрогнулся, как от удара в живот, опрокинулся навзничь, в темноту, и полетел извилистым обратным путем, подобно объятой пламенем комете.

Глава двадцать третья

Майкл лежал на животе, прижимаясь лицом к земле и мелким камням. Ноги раскинулись на сухой траве. Он открыл глаза и увидел сумеречную картину: грядки и кусты с маслянистыми темно-зелеными листьями. Перевернувшись на спину, обнаружил ничем не примечательное синеватое небо. Кое-где влажно поблескивали мутные звезды.

Рядом зашелестело. Дорожка, на которой он лежал, пересекала двор с блеклой травой и заканчивалась у красного кирпичного крыльца. Бледно-оранжевые бумажные фонари висели над крыльцом на шпалере.

Майкл встал на колени. Шелест усилился. Майкл рывком поднялся во весь рост, обернулся и вздрогнул от прикосновения к лицу сухих холодных пальцев. Перед ним стояло существо в платье с оборками. Рука, противоестественно согнутая в двух местах, указывала на Майкла. Черты лица прятались в тени широкополой шляпы, но он сразу узнал ту, вероятно, не менее безумную, чем Ламия, женщину, которая обитала между Царством и Землей.

Надо ли ее опасаться? И если да, то почему?

Она приблизилась еще на шаг, шатаясь, словно одна нога была короче или не гнулась. Рука снова потянулась к Майклу, и он ощутил запах плесени и металла. Майкл попятился и почему-то решил, что он уже дома.

— Ты дома. — Голос напоминал слабый вечерний ветерок. Майкл уловил его не только ушами, но и затылком. — Ты дома…

Он пригляделся к пальцам необыкновенной руки. Тонкие, бесцветные, они походили на сучки, обернутые полосками грубого картона. Они даже шуршали, как листья, когда сгибались.

За спиной стражницы виднелась калитка, а за ней был переулок. Нельзя ли вернуться через дом — пройти обратным путем? Майкл оглянулся, но стражница уже преградила этот путь. Когда на нее не смотрели, она могла передвигаться с невероятной скоростью. Не отводя от нее взгляда, Майкл медленно попятился к калитке.

«Остановись…»

Дивные, роскошные картины. Сады с обилием цветов и плодов. Зеленые кусты, усыпанные сочными спелыми ягодами. Кроваво-красные помидоры.

Если не смотреть на стражницу, она приблизится и схватит его. Она уже тянет руки с шуршащими пальцами. Если повернуться и броситься к воротам, она совершит прыжок, невидимый, как сама тьма, и все равно настигнет жертву.

Стражница играла с Майклом, словно кошка с мышью. Он попал в западню. Оставался, казалось, только один выход — в сад, владения самой стражницы между призрачным раем и сухой, сумрачной реальностью.

Реальность? А чем она реальнее всего остального?

Все же за последнее время Майкл кое-чему научился. Он знал один способ защититься от жупела в широкополой шляпе.

Майкл поискал в себе скрытый источник пульсации и нашел. Правда, здесь, между Царством и Землей, он едва ощущался и, очевидно, был очень слабым и неустойчивым. Но ничего иного не оставалось, и Майкл решил попробовать. Он отбросил тень.

Расстояние до ворот казалось совсем небольшим — несколько ярдов. Сзади зашуршало платье, длинные руки, по-видимому, пытались что-то схватить и шарили в пустоте. Стражница вскрикивала, как хищная птица или летучая мышь.

Майкл побежал по дорожке. Шестая калитка слева. Но на этот раз у него нет ключа! Он не может отворить калитку и выбраться из сада. Накатила волна затхлого воздуха — это преследовательница мчалась за Майклом.

Он не остановился возле шестой калитки. Пробежал еще несколько ярдов до седьмой, и она оказалась незапертой. Майкл распахнул ее; громко взвизгнули ржавые петли и пружины.

Холодная рука схватила его за плечо и без труда опрокинула на спину. Он ударился о кирпичную стену. Калитка медленно затворилась, пружины тихо скрипнули. Майкл знал, что уже не сможет ее отворить, если она будет заперта.

В любом случае ему уже не добраться до нее.

Но стражница отступила, покачиваясь на своих невообразимых конечностях, словно жуткая марионетка, которую дергал за ниточки некий безумец.

Майкл оттолкнулся от стены руками и, призвав на помощь всю свою сноровку, выскочил за калитку. Она лязгнула у него за спиной.

Майкл стоял на длинной узкой площадке, со всех сторон окруженной невысокими стенами из красного кирпича. За противоположной стеной вырисовывались очертания дома Ламии — разрушенного дворца Изомага. Вероятно, туда можно было попасть не только через шестую калитку.

Вдоль дороги, которая вела к другим воротам, тянулись два ряда шпалер, увитых мертвым буроватым плющом. Майкл устремился в проем между ними.

— Не сюда!

Он остановился. Голос — одновременно предостережение и хриплый крик боли — донесся слева.

— Она тебя поймает, не успеешь добраться до конца.

— Прячься!

— Не спускай с нее глаз!

Кричали со шпалер. Майкл невольно перешел на шаг, страх и нерешительность сковывали движения.

Наконец он заметил крикунов: опутанные плющом трупы. Тощие фигуры, кости, обтянутые высохшей кожей, черные дыры ртов, пустые глазницы. Однако мертвецы поворачивали головы, следя за Майклом, рвались из своих уз, выворачивали губы, показывая желтые клыки.

— Не давайся ей в руки! Лучше умри!

— Следи за ней!

— Не сюда… Сцапает!

Расстояние до ворот как будто увеличилось. С каждым шагом Майкла они отдалялись все заметнее, а шпалеры становились длиннее. И все больше живых мумий корчилось в зарослях мертвого плюща.

— Если достанешься ей, никогда не умрешь…

— Если она полюбит тебя, уснешь…

— И проснешься здесь.

— Живи вечно…

— Не разлагайся!

Со всех сторон слышался безумный хохот. Мертвецы отчаянно пытались освободиться, лоскутья кожи падали на землю. Некоторые мумии в мольбе тянули к Майклу руки, другие яростно сотрясали шпалеры и, казалось, в любой момент могли их опрокинуть.

Стражница уже двигалась по дорожке. Майкл не видел, как она проходила через калитку; вероятно, этого ей и не требовалось. На ходу широкие поля шляпы медленно раскачивались. Стражница осматривала свои трофеи и ковыляла за новой жертвой. Платье облегало ее нелепую фигуру.

Она собирала их. Ловила, использовала и оставляла на шпалерах. Она любовалась своей коллекцией: превосходная работа. Это был райский сад стражницы, полный плодов ее труда.

«Остановись!»

Он побежал, спотыкаясь и силясь вновь сосредоточиться на внутренней пульсации. Но бросить еще одну тень не удавалось. Стражница поднялась примерно на фут над землей и понеслась по воздуху, словно тряпка на нитке. Она летела головой вперед, верх шляпы был обращен к Майклу, и подол платья развевался, как жуткий флаг.

Майкл повернулся и с криком помчался прочь от своей злой судьбы. Перед ним на дороге появилась Элевт — так близко, что он не избежал столкновения.

Нет, он промчался сквозь нее. Оступился, упал. Оглянулся, и его лицо перекосилось от ужаса — призрак девушки-гибрида раскинул руки и преградил путь стражнице.

Они столкнулись. Послышался сдавленный крик, существо в платье с оборками перевернулась в воздухе и упало на землю, как подбитая птица. Майкл снова побежал. Конец аллеи с воротами был уже гораздо ближе. Майкл достиг ворот в несколько прыжков, распахнул и оглянулся. Стражница валялась на дороге, будто куча тряпья. Призрак Элевт медленно вращался после столкновения. Он поплыл в сторону от дороги, постепенно теряя очертания и наконец совсем пропал из виду.

Майкл стоял на поле возле дома Изомага. Калитка громко хлопнула, и стена исчезла.

Опять перед ним лежали Земли Пакта, холмы, широкая река. Он тяжело дышал. Локти и колени были содраны в кровь. Голова раскалывалась от боли. И наваждение не кончилось.

Глава двадцать четвертая

В Царстве была вторая половина дня. Майкл учуял дым, чей источник находился, по-видимому, в нескольких милях. Над Эвтерпом поднималась черная туча. Едва переставляя ноги, Майкл направился к дому Изомага. Издали доносились грохот и невнятные крики. Потом ветер подул в другую сторону, и стало тихо.

В гостиной, столовой и танцевальном зале никого не оказалось, и был слышен лишь слабый шорох, словно где-то сыпался песок. Что же делать дальше? Майкл стал подниматься по лестнице. Может, Ламия скажет, почему не удалось его возвращение и что происходит в Эвтерпе?

Положа руку на сердце, ему не очень хотелось это знать.

В комнате со свечами было пусто и темно. Майкл прошел по деревянному полу. Каждый шаг сопровождался гулким отзвуком, этому не препятствовала даже мягкая обувь. Эта комната отличалась особенной акустикой. Эхо откликалось на вздохи, биение сердца, трение пальцев о подбородок.

С изумлением Майкл заметил, что у него растет жесткая борода. Он двинулся дальше по залу. В доме царили тени. Все свечи стояли в подсвечниках незажженные или валялись на полу, словно кому-то помешал их свет.

— Ламия! — позвал Майкл сначала тихо, потом громче.

Горло еще побаливало после воплей в межмирье. В одном из самых темных углов зала он задел рукой стену. От этого прикосновения стена завибрировала, зазвенела набатом. Казалось, дом живой, но затаился в страхе.

Майкл наткнулся на дверь и вошел в небольшую комнату. В щели между занавесками проникал дневной свет. В кресле лицом к окну сидела Ламия.

— Пожалуйста, помогите мне, — попросил Майкл.

Она не ответила и даже не пошевелилась. Майкл осторожно приблизился к креслу, страшась ее массивной фигуры, спокойного и одновременно свирепого выражения, с которым она взирала на угасающий свет.

Сначала из-за слабого освещения и многочисленных складок ее кожи Майкл не заметил, что на Ламии нет одежды. Она сидела в большом кресле, голая и невозмутимая. Майклу казалось, будто она ждет, когда он подойдет поближе, чтобы внезапно схватить его. Однако Ламия не шевелилась. Она, похоже, и не дышала. Умерла?

Майкл протянул руку к ее плечу. Указательный палец согнулся, и пришлось приложить усилие, чтобы разогнуть.

Кожа вмялась от прикосновения пальца, сначала на дюйм, потом на два. Майкл давил, испытывая отвращение, но не в силах остановиться. Ламия тихонько зашипела, ее голова упала на грудь. Грудь сразу же ввалилась, и тело бесформенным полупрозрачным мешком сползло на пол.

Это была не Ламия, а лишь ее кожа. Майкл нагнулся и пощупал ее. Очень знакомое ощущение. Нечто подобное он уже держал в руках — в чулане на первом этаже.

Значит, там она хранит свои сброшенные кожи. Прячет от Элионса.

Но куда делась она сама? Может, затаилась, как краб, только что сменивший крепкий старый панцирь на новый, нежный?

— Эй, парень?

Майкл повернулся на пятках и увидел ее в другом конце комнаты. В темно-сером одеянии она сливалась с сумраком. Ламия казалась еще более массивной — ниже ростом, но столь же тучная, как прежде. Голос звучал ниже и поэтому лучше подходил для такой горы. Когда она шагнула вперед, затряслось все тело, от щек до кистей рук.

— Ты попробовал вернуться домой?

У Майкла сразу пересохло во рту, и он лишь кивнул. Ламия остановилась в двух ярдах от него, вся ее туша по инерции качнулась в его сторону, как могучая волна, но силы упругости вернули ее назад, и вскоре почти все колебания угасли. Маленький нос не изменился. Волосы стали пышнее и блестели ярче.

— Я слышала о той девице. Дочь Лирга.

— Как вы узнали?

— Я тут многое слышу, даже когда у меня… не совсем обычное состояние. Почему ты не смог вернуться?

— Она не довела меня до конца. То есть довела, но только на короткое время. Потом меня затянуло обратно.

— А стражница? Ты встречался с ней?

Майкл кивнул.

— И убежал?

Он опять кивнул, не очень уверенно.

— Твоя приятельница пожертвовала собой ради тебя.

— Что? — Впрочем, это он уже знал.

— Она не была даже наполовину сидхом. Она не могла сделать все, что сделала, без последствий. Но и этой жертвы оказалось недостаточно. Ты по-прежнему с нами.

По-видимому, Ламия видела в этом что-то забавное. По ее телу прошла легкая дрожь, из горла вырвался кудахтающий смех.

— Знаешь, что произошло, пока тебя не было?

— А долго меня не было?

— Думаю, несколько дней. Так знаешь?

Майкл отрицательно покачал головой. От Ламии пахло тленом, розами и потом.

— Твои отважные друзья решили бросить вызов Элионсу. Но Владыка Фитиля никогда не отличался кротким нравом.

Опять приглушенное кудахтанье.

— Я тут ничего не могу поделать. По крайней мере, сейчас. Они могли бы выбрать более подходящее время. А теперь Элионс получил то, о чем всегда мечтал: возможность поизмываться над людьми, показать им, где раки зимуют.

— Что он делает? — Этот вопрос дался Майклу нелегко.

Ламия посмотрела на свою старую кожу.

— Стражница — моя сестра. Мы были женами Кларкхэма. Вернее, любовницами. Он и привел нас сюда. В ту пору мы отлично проводили время. Устраивали танцы. Все люди тянулись к новому волшебнику. Он сам придумал себе имя: Изомаг — равный Магу-Змею. И хотел объединить всех обитателей темного Сидхидарка под своим светлым знаменем. К сидхам он не испытывал ненависти. И зла им не причинял без необходимости. Он умел колдовать с помощью музыки, этому нас научили сидхи в давние времена. Но он был спесив. И вскоре провозгласил себя перевоплощением великого мага. Будто бы он явился в новом обличье, чтобы отомстить сидхам за то, что они сделали с изначальной расой людей. Сидхи это сочли непростительной гордыней. Черный Орден послал против нас войска. Началась война… И в той войне появилась Проклятая долина.

Ламия сделала паузу. Пока она молчала, на ее лице шевелились складки.

— Он не был настоящим волшебником. Владел приемами магии, но не мог победить с их помощью. Он потерпел поражение и назвал его ничьей. И бежал. А нас с сестрой бросил. С сидхами заключил Пакт, но нас предал. Он заявил, что здесь у него скрыта могучая магия, и она обрушится на сидхов, если они нарушат Пакт. Сражался он неплохо, поэтому сидхи ему поверили. И пошли на соглашение. Изомаг отделил от Царства Земли Пакта и поселил здесь всех людей — он их считал своими подданными. Сидхи сократили территорию вдвое, и Проклятая долина стала барьером. Чтобы люди не соблазняли их женщин.

— В Эвтерпе сражаются? — спросил Майкл.

— А как ты поступишь, если узнаешь? Бросишься на выручку? Они глупцы. Получили по заслугам. Хоть я и сама сразилась бы с сидхами, если бы не линька. Скоро приду в себя. Твоим друзьям подождать бы недельку, так нет же… Сейчас от меня мало проку. Ничего не ем и толстею. Я сбросила кожу, как змея, и моя плоть нежна, как необожженная глина. Ты можешь запросто оторвать мне руку, если захочешь. Воспользуйся случаем.

Она протянула ему руку. Майкл отступил.

— Но я затвердею, и ко мне вернется сила — так было всегда. И тогда Элионс заплатит за все, если уже не заплатил.

— Пожалуйста, скажите, что там происходит?

— Мою сестру превратили в стражницу, ее задача — не пускать людей к дому Изомага. Но, возможно, в ней еще осталось что-то человеческое. Она ловит не всех. Тебя, например, пропустила. Может быть, немного смутилась, когда узнала, кто ты.

— Скажите! — настивал Майкл. У него напряглись мышцы шеи и скривилась нижняя губа.

— Это кара. Скарбита… Прозвище Элионса — Скарбита Антрос… И ты ничего не в силах изменить.

Майкл выскочил из комнаты, пронесся по коридору и вниз по лестнице. Ночь уже почти вступила в свои права. Он бежал по дороге, стараясь не замечать оранжевое пятно на темном небе.

У Майкла нисколько не сбилось дыхание к тому времени, когда показалась окраина Эвтерпа. С помощью хилока он восстановил свои силы и придал чувствам необычайную, почти галлюцинаторную ясность. В центре города полыхал гигантский костер, его окружали развалины саманных домов. Конные сидхи гнали перед собой толпы людей. Фитили ловили отсветы пожара. Звезды в небе, казалось, в ужасе отворачивались от этого зрелища. На земле поблескивали крошечные огоньки.

Майкл свернул с дороги и поднялся на холм. Большей частью Эвтерп обратился в руины, кое-где они сияли, как наэлектризованные. С минуту Майкл рассматривал черный силуэт гостиницы на фоне огненных фонтанов. Потом гостиница исчезла. Испарилась.

Над городом поплыли звуки фортепьяно. Кони сидхов встали на дыбы, и всадники, позабыв о своих пленниках, поскакали обратно, туда, где полыхало пламя. Сопротивление еще не было подавлено.

Майкл бежал по окраине, иногда останавливался и прислушивался к музыке. Она доносилась из школы — последнего уцелевшего здания. Кони несли сидхов прямо через огонь, словно обезумели от музыки.

Владыка Фитиля задумчиво стоял на пригорке в сотне ярдов от города. Прекрасный золотой конь терпеливо ждал за спиной своего хозяина. Майкл держался в тени, но сидх повернулся и увидел его. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Элионс улыбнулся, обнажив поразительно белые зубы, и вскочил на коня.

Майкл повернулся и побежал прочь от Эвтерпа. Он не боялся. Если страх в самом деле связан с каким-то химическим веществом, то его запас давно иссяк в организме Майкла. Он просто действовал, как учили. Теперь стало ясно, что, помимо осознанной информации, он получил немало сведений на подсознательном уровне. Журавлихи поработали с аурой памяти. Он достаточно ясно видел разные способы отрыва от преследования, хоть и не помнил, когда их внедрили в его разум.

Один из таких способов Майкл применил, не раздумывая. Позади него неторопливо скакал золотой конь, седок ликовал. Наконец-то он сведет счеты с наглым антросом. И никто за него не заступится.

Впереди Майкл увидел нечто похожее на гигантскую челюсть: круг из черных как ночь валунов. Туда-то он и устремился. Вбежал в круг и прислонился к глыбе, испещренной спиральными бороздками. Элионс остановился возле самого круга.

— Хой ак! — крикнул он.

— Привет и тебе, сукин сын, — прошептал Майкл.

— Антрос! Положись на милосердие Владыки Фитиля. Выйди и присоединись к своим сородичам. Они понесли заслуженное наказание.

— Лучше ты заходи, — позвал Майкл вполголоса. Он не сомневался, что Элионс услышал.

Тот воздел над головой фитиль, наконечник залучился красноватым светом. Конь, извиваясь по-змеиному, прошел между камней. Владыка Фитиля бормотал нараспев по-каскарски.

Беспокоится, подумал Майкл.

— Он уже в круге, пусть подойдет ближе, — произнесли за спиной. Майкл узнал голос Спарт, но не увидел ее.

— Владыка Фитиля! — крикнул Майкл. — Чем ты провинился? На тебя рассердились наставники? Ты оказался самым большим подлецом в Малне, совершил предательство, или просто там решили, что вполне обойдутся без такого ничтожества, как ты?

— В Малне ко мне относятся по-прежнему, — холодно и едва слышно ответил Элионс. — Я исполняю в Землях Пакта свой долг. Не даю выплеснуться людской мерзости.

— Тебя не хотят принять обратно, — издевался Майкл. — Чем ты оскорбил Таракса?

— Берегись, — проговорил Элионс.

Майкл ощутил легкое прикосновение к своей ауре памяти и сразу заблокировал ее.

— Антрос! — Конь Элионса проник в центр круга, но без седока. Майкл сильнее прижался к холодному камню.

Наконечник фитиля засиял перед носом у Майкла, затем показался Элионс и нацелил оружие ему в грудь. Доспехи блестели и морщились, как живая кожа. Кленовый лист, казалось, отделился от панциря на груди и обрел самостоятельное существование. Он превратился в лавровый, потом в дубовый и снова стал кленовым. Элионс отвел фитиль назад, чтобы ударить. При этом он напевал. Звучало это поистине странно, нечто подобное как-то раз пели Журавлихи, словно пытались уловить мотив, а он все время ускользал.

За спиной у Элионса взлетела и закружилась сухая трава. Земля вокруг смерчем взмыла ввысь. У Элионса поднялись волосы. На мгновение сидх застыл с нацеленным фитилем в руках, и Майкл опять ощутил близость смерти.

Потом Владыка Фитиля исчез. Из-под земли с ревом десятка товарных поездов появился чудовищный стальной змей, закрученный спиралью, как часовая пружина. Он разинул пасть и схватил Владыку Фитиля сверкающими стальными зубами. На Майкла посыпались комья земли.

Змей поднял сидха высоко в небо. Потом с оглушительным звоном и треском разлетелся на куски. Обломки распрямились и вонзились в землю, образовав треножник. Голова змея оказалась на вершине треножника, точно в центре круга из глыб.

Элионс был словно мышь в зубах у кошки. Он тянул к Майклу дрожащую руку. Майкл медленно обошел треножник, пока не рассмотрел хорошенько Владыку Фитиля, затем разблокировал свою память.

— Дерево, дерево! — шептал Элионс. — Скорее! Позови арборалов…

Он корчился в ужасающих судорогах. Стальные зубья вонзались все глубже — Майкл услышал, как затрещали кости, — и треножник покачнулся.

Элионс умер.

Майкл был потрясен до глубины души. Содрогаясь и борясь с тошнотой, он не мог отвести глаза от трупа. Элионс схвачен и казнен, и он, Майкл, участвовал в этом. Наконец он отвернулся от треножника и окровавленного сидха.

Перед Майклом стояла Спарт. Ночной ветер развевал ее волосы.

— Сидхи еще не закончили, — сказала она. — Мы должны идти.

— Кто это сделал? — Майкл указал на треножник.

— Кларкхэм, который называет себя Изомагом.

— Почему?

— Не знаю. — Голос Спарт звучал необычно хрипло, и она дрожала. — Может быть, это месть за нарушение Пакта.

— А Элионс знал, что его тут ждет?

— Нет, конечно. — Спарт прикрыла глаза. — Хватит вопросов.

Она побрела по траве, и Майкл пошел вслед. Пожары в Эвтерпе угасали. Опять зарядил снег, и Майкл с удивлением обнаружил, что снежинки, падая на Спарт, не тают, словно она больше не владеет хилока.

— Я видел Ламию.

— Вот как? — Журавлиха не остановилась и не оглянулась.

— Она сейчас ни на что не способна. Недавно сбросила кожу.

Спарт поежилась.

— Тихо, — проговорила она.

Сверху донеслось протяжное завывание, уже знакомое Майклу. Он поднял голову, но ничего не увидел в задымленном небе. Снег пролетал сквозь дым. Казалось, он возникает из ничего.

На сей раз Майкл не прилагал усилий, чтобы угнаться за Спарт. Она шагала неторопливо и не очень бодро.

— Пользуйся своими знаниями, — сказала она. — Всадники еще здесь.

— Они не знают про Элионса?

Спарт не ответила. Майкл сердито посмотрел ей в спину и поджал губы. Даже сейчас старухе удалось вывести его из себя.

Осторожно пробираясь среди тлеющих руин и груд кирпича, они через несколько минут приблизились к Двору. Он тоже был разрушен. Майкл заглянул за развалины толстой стены. Камеры с узниками оказались под открытым небом.

В наименее поврежденной части города ему встретилось немало людей. Одни бежали, другие стояли в оцепенении, некоторые, закованные в кандалы, не могли сойти с места. Группы мужчин и женщин жались к стенам, углам, и гаснущие пожары отражались в испуганных глазах. Майкл нигде не видел мертвых или даже серьезно раненных. Очевидно, памятуя об угрозе Изомага, сидхи не решились учинить в городе кровавую резню.

Спарт спустилась в подвал почти не пострадавшего двухэтажного складского здания. Майкл последовал за ней, ориентируясь в темноте по ее шагам и придерживаясь обеими руками за стены.

За коридорами оказалась комната, освещенная керосиновыми лампами. На полу всюду валялись обломки плетеных ящиков и мебели. Саманные стены были усеяны серебристыми блестками, они сверкали невыносимо ярко.

Посреди комнаты на куче мусора понуро сидел Саварин. Услышав шаги, он рассеянно поднял голову. Его лицо и одежда были в сверкающей пыли. Он уставился в пол, потом, словно вспомнив о чем-то, поднял хмурый взгляд на Майкла.

— Предатель, — пробормотал он. — Ты им рассказал.

Голос был унылый, безжизненный.

— Я никому не рассказывал, — возразил Майкл, но переубедить Саварина, очевидно, было нельзя.

Он лишь покачал головой и снова уткнулся взором в пол. Спарт показала на человеческий силуэт в самом углу. Майкл узнал Элину. На ее коже и одежде тоже мерцала серебристая пыль. Элина сидела, поджав колени, на самодельной скамеечке для фортепьяно. Рядом стоял инструмент.

Вернее, то, что от него осталось. Фортепьяно было выпотрошено, и многочисленные детали, изогнутые и изломанные, валялись на полу.

Майкл подошел к Элине, дотронулся до плеча, но она резко отодвинулась, едва не упав вместе со скамеечкой.

— Я знаю, ты не рассказывал, — хрипло проговорила Элина, отворачиваясь. Она крепче сжала колени, опустила на руки подбородок и стала тихонько покачиваться.

— Мы не воспользовались порошком. Сидхи нас опередили. Я играла. Давно об этом мечтала, а тут — такая возможность. Мы с Саварином играли в четыре руки… А твой порошок не пригодился. Вот, возьми.

Она протянула Майклу мешочек. Он оказался почти пуст, лишь несколько крупинок мерцали на дне.

Спарт схватила мешочек и сердито ощупала. Потом стряхнула ладонью яркие блестки с волос Элины.

— Испортили! Извели попусту!

Журавлиха презрительно фыркнула и потащила Майкла прочь.

— Не трать на них время, они того не стоят.

Майкл неуверенно оглянулся на Элину, испытывая странную смесь чувств: печаль, злорадство, страх и обиду за людей, чьи судьбы ему были небезразличны.

— А еще есть порошок? — спросил он.

— Для них — нет. И для нас. Сани испорчен. Если они попытаются уйти через долину, он привлечет всех чудовищ.

Она отряхнула и вытерла руку, потом потащила Майкла вверх по лестнице. Когда он остановился и заявил, что должен остаться и помочь, она лишь взглянула на него, словно хотела спросить: «Чем же ты поможешь?»

Ничем. Майкл пошел за Журавлихой.

Они бежали по улицам, а потом, когда послышался грозный топот копыт, спрятались за уцелевший угол здания.

— Куда мы идем? — шепотом спросил Майкл.

— Тебе необходимо выбраться отсюда. Хотя бы без порошка. Уже пора. До пригорка доберемся вместе, а дальше пойдешь один.

Только теперь Майкл вспомнил о книге, которую оставил в своем доме.

— Вперед! — Спарт побежала первая.

Завидев всадников, Майкл инстинктивно начал разбрасывать тени. Спарт превратилась в целую толпу. Кони остановились и, поднявшись на дыбы, пронзительно заржали. Майкл не прислушивался к проклятиям седоков.

Потом Майкл и Спарт бежали по пустынной заснеженной дороге к Полугороду. В просветах между облаков появились звезды. Дымом здесь не пахло. Спарт не снижала темпа, и Майкл поспевал за ней с трудом.

В Полугороде, который казался совершенно безлюдным, Спарт перешла на шаг. Она поглядывала попеременно на пустые здания и на Майкла, очевидно желая обратить его внимание на отсутствие жителей.

— Где они все? — спросил Майкл.

— Будут служить Адонне. Кроме тех, кто спасся.

Вот что означало завывание, которое слышал Майкл: налет метеоралей. Соглашение Журавлих с сидхами воздуха нарушено. В такой ситуации Майкл не мог себе позволить бегство из Царства. Это казалось ему недостойным.

— Я не могу уйти, — заявил он. — Нужно разыскать Элевт. Я должен помочь.

— Только попадешься всадникам и разделишь судьбу остальных. Если уйдешь, может, и поможешь… извне.

Она чего-то недоговаривала, — впрочем, несколько недель назад Майкл не почувствовал бы этого. Именно благодаря Спарт он приобрел такую чувствительность.

— К тому же Элевт ты не найдешь. Она умерла.

Кому-кому, а Спарт приходилось верить. У Майкла мучительно сжалось сердце.

— Она сделала все, что смогла, — добавила Спарт. — И, в общем, неплохо потрудилась.

Когда они приближались к пригорку, у Майкла в глазах стояли слезы. Хижина Журавлих осталась невредимой, но его домик превратился в развалины. Жилище Бири исчезло бесследно. Порывшись в куче досок, Майкл отыскал свою книгу — она нисколько не пострадала — и сунул в карман.

Перед ним появились Нэр и Кум. Майкл отвел глаза. Ему нечего было сказать, он даже не знал, о чем думать.

— Торопись, ты пуст, — заявила Нэр.

— Ананна, — проговорила Кум по-каскарски. — Ты готов. Сейчас или никогда.

Спарт сочувственно улыбнулась.

— Ты пройдешь долину и разыщешь Изомага, но сначала запомни вот что. Необходимо избавиться от всего, что ты ненавидишь в себе самом.

— Как это?

— Если в тебе есть какая-то черта, которую не любишь, от нее можно освободиться. В тебе живет еще слишком много разных людей. Но иногда они могут сослужить добрую службу. Пожертвуй ими. Когда встретишь настоящую опасность, преврати одну из своих неприятных сущностей в тень. И отбрось. Она станет реальной, осязаемой. И умрет за тебя.

— Ты это можешь, мы — нет, — добавила Нэр. Кум кивнула.

— А куда идти, когда я пересеку долину?

Нэр покосилась на Спарт.

— Скажи ему все.

— Берегом реки до моря, — ответила Спарт. — И не удаляйся от нее, как бы она ни петляла.

— А с вами что будет? — спросил Майкл.

Нэр и Кум уже исчезли. Кажется, он помнил, как они удалялись, но весьма смутно. Спарт поднесла ладонь к его лицу.

— Внутренняя речь, внешнее видение. Ты ими овладеешь, когда будешь готов. Это наши дары. Цени их. Мы редко бываем щедрыми.

Она тоже исчезла. Майкл оглянулся посмотреть, не бегут ли Журавлихи по склону, но никого не увидел. На пригорке он был один. Только пыль, гнилые палки, груды камней, разбитая ступа и несколько осколков стекла напоминали о существовании хижины Журавлих.

Глава двадцать пятая

Граница между Землями Пакта и Проклятой долиной теперь прочерчивалась не так резко, как прежде. Майкл подозревал, что мертвое кольцо вокруг Земель Пакта сжимается, и скоро они прекратят свое существование.

Он стоял на вершине холма неподалеку от реки и смотрел, как по заиндевелой траве ползут смутно различимые тучи красного, серого и бурого дыма.

Там, где граница проходила по реке, завихрения похожих на кровь струй оставили розовую пену на льду и берегах.

Без сани и оружия, с одной лишь палкой, Майкл и впрямь чувствовал себя пустым: пустые руки, пустая душа. Уходя с пригорока Журавлих, он ненавидел себя, но теперь даже это прошло. Осталась пара глаз над огромной пустыней в сердце. Исчезли проблемы, свойственные юности, но исчезли и ее идеалы; сгинули все запреты и вся романтика.

Майкл спустился с холма и пересек неясную границу. Чем дальше проникал он в Проклятую долину, тем больше его удивляла тишина. Звучали только его шаги, приглушенные пылью. Не было ни малейшего ветерка, и пыль сразу оседала. Зима сюда, похоже, не заглядывала. Оранжевый утренний свет кое-где вибрировал, словно воздух уподобился натянутой струне.

С быстрого шага Майкл перешел на бег. Он миновал буроватые лужи и дымящиеся расщелины, обогнул оплавленный скальный останец. По останцу скользили крошечные продолговатые тени.

Через час путь ему преградил каньон шириной около девяноста ярдов. От его края отделялись подобно страницам поставленной ребром книги тонкие и прозрачные пластины камня. По дну расстелился слой песка, на нем через равные промежутки виднелись конические углубления, словно отпечатки гигантских острых каблуков.

Некоторое время Майкл шел вдоль края пропасти, надеясь обнаружить какую-нибудь переправу. Песчаное дно на глубине добрых двадцати пяти футов выглядело подозрительно, и каньон, казалось, не имел конца. Нетерпение Майкла росло и наконец одержало верх над осторожностью. Он для пробы пнул каменные пластины. Несильного удара хватило, чтобы разбить их. Пришлось повозиться, но Майклу удалось сделать ступенки до самого дна.

Песок был мелкий и плотный. Майкл двигался быстро и внимательно смотрел под ноги. Углублений он сторонился.

Ему до сих пор не встретился ни один обитатель Проклятой долины, если не считать червеобразные тени на останце. Майкл уже надеялся благополучно преодолеть каньон, как вдруг перед ним расширилась одна из воронок. Он едва не угодил в нее.

В ее центре появился холмик. Майкл попятился, но недостаточно проворно, и был осыпан песком, когда холмик взорвался, словно мыльный пузырь. Протирая глаза, Майкл услышал довольно приятный низкий голос:

— Ты не представляешь себе, как было здорово навсегда распрощаться с Эвтерпом.

Из ямы выбрался Ишмаил, «дитя», которое пророчествовало во Дворе. Он выпрямился перед Майклом, высокий, худой и обнаженный. На удлиненном бледном лице не было морщин, и все же оно казалось старческим. Ишмаил поднял руку с утолщенным запястьем.

— Как долго я жил в разлуке со своими друзьями.

Он щелкнул узловатыми пальцами, и со всех сторон из углублений в песке вынырнули другие существа; не все они имели столь «благообразную» внешность, как Ишмаил.

— Скажи, человек, чем мы можем тебе помочь?

— Дайте мне пройти. — Пустота, которую ощущал в себе Майкл, позволила его голосу прозвучать твердо.

— Тут может пройти любой желающий. Не нужен ли тебе провожатый? В наших краях небезопасно.

— Нет, спасибо.

Ишмаил шумно втянул воздух и усмехнулся, глаза резко расширились.

— Мы тут твои единственные сородичи. Не принимай всерьез пропаганду, которой тебя напичкали. Мы совсем не такие злыдни, как утверждают наши родители.

— Возможно. Но я справлюсь сам.

Майкл оглянулся на остальных «детей». Их было семь или восемь, и все напоминали людей, но по крайней мере у троих это сходство не бросалось в глаза. Их безволосые руки свисали до земли или росли из бедер; лица могли сойти лишь за скверные пародии на человеческие. Ишмаил развел руками, очевидно желая показать, что у него добрые намерения, и медленно двинулся к Майклу.

— Теперь все неприятности позади, и мы не прочь оказать услугу. — Его речь лилась все глаже, напоминая передачу новостей по радио.

Майкл напрягся. Голос чудовищного создания совсем не внушал доверия.

— Так что ты не любишь в себе? Приготовься. — Ишмаил ухмыльнулся и добавил обиженным тоном: — До сих пор никто не оценил наши таланты. Все пренебрегали нашими чувствами.

— Остановись, — потребовал Майкл.

— Стою, стою, — закивал Ишмаил. Он опустился на колени, не сводя с Майкла больших желто-зеленых глаз. — Брат. Рожденный мужчиной и женщиной. Ты такой же, как мы.

— Спокойно! — рявкнул Майкл.

Ишмаил глубоко вздохнул.

— Где твой порошок, а, путник? Только глупец способен сунуться в Проклятую долину без порошка или коня.

«Наверно, было бы неплохо избавиться от многих моих пороков, — подумал Майкл. — Например, от глупости и безрассудства. Нельзя ли их отбросить?»

Никакого ответа. Он знал, что решение зависит только от него.

«Или мое вызывающее поведение. Если бы я смотрел на вещи трезвее и старался предвидеть последствия, может, Элевт не умерла бы, а Элина…»

Нет, в том, что произошло между ним и Элиной, едва ли есть его вина. Нельзя создать тень из неприятных воспоминаний.

«Я хочу отбросить ту сущность, которая использовала в своих целях Элевт».

Мгновение спустя в Проклятой долине появился еще один Майкл Перрин. Ишмаил растопырил и сжал в кулак длинные пальцы. Его рот раскрывался все шире, губы выворачивались, обнажая длинные и очень острые зубы. Вскоре на лице не осталось почти ничего, кроме зубастой пасти; подбородка как не бывало, глаза сдвинулись на виски, а между ними высовывался тонкий серебристый язык, похожий на лезвие ножа.

На плечах Ишмаила растрескалась кожа, кровь полилась на грудь и руки. Из ран выползли колючие лианы и обвили все тело, пронзили его длинными шипами.

— Пора принять настоящий облик. — Дитя щелкнуло языком.

Подобные метаморфозы происходили и с остальными детьми. Оба Майкла сохраняли спокойствие.

«Я не сделал ничего слишком плохого», — сказал Майкл, который должен был стать жертвой.

«Но ты больше не будешь частью меня, — сказал Майкл, которому предстояло спастись. — Ты уже в прошлом».

Он отступил в сторону. Дети с удивительным проворством устремились к Майклу-тени. Шипы, зубы, когти и прочие смертоносные орудия, коим и названия не подобрать, нацелились на него со всех сторон. Тень закричала, и Майкл, который бежал по дну расселины, внезапно ощутил слабость.

Ишмаил, оторвавшись от своей жертвы, завыл и бросился в погоню, но Майкл уже крошил тонкие каменные пластины и карабкался на противоположный склон. Он изрезал ладони и оцарапал голень, но выбрался из каньона и помчался дальше. На ровной поверхности боль почти не мешала бежать. Пыль садилась на раны, а кровь из них рубиновыми капельками падала на землю.

Майкл нащупал в кармане книгу. Она хранила в себе что-то здоровое, ее написали люди, которые никогда не бывали в таких местах, как Проклятая долина. Эти люди жили в человеческих условиях и спокойно писали стихи. Ощупывая твердый переплет, Майкл подумал о том, кого только что оставил на растерзание чудовищам.

Вот она, цена выживания.

Как ни странно, ощущение пустоты ослабло. Он и потерял, и приобрел.

Майкл уже видел границу Проклятой долины и за ней, в легкой дымке, заснеженные верхушки деревьев. Каменные останцы попадались все реже и были не из застывшей лавы, а из спекшегося шлака.

У границы дымка завивалась непрозрачными спиралями, как молоко в воде. Она казалась слишком плотной и больше походила на паучьи тенета, чем на туман. До границы оставалось меньше сотни ярдов, но Майкл замедлил шаги, потом остановился.

Кто-то длинный, извилистый вытягивался над туманом и наблюдал за Майклом. Череп с множеством голов и налитых кровью глаз. Чудовищное тело влекло за собой жуткую раковину. Майкл попытался прикинуть, с какой скоростью оно движется, и успеет ли он добежать до границы.

Чудовище выползло из тумана. Оно звучно хлюпало, по туловищу пробегали волны. Череп-раковина волочился сзади, оставляя на песке гладкую борозду.

Чего же хочет эта тварь? Не так уж быстро она движется, Майкл вполне способен ее перегнать. Выглядит она безобразно, но не угрожающе. На Майкла уставились многочисленные глаза со стебельков, испещренных кровеносными сосудами: в глубине — артерии, ближе к поверхности — вены. Туловище маслянисто поблескивало. Майкл, полуприсев, ждал. Он содрогулся при мысли о детях, которые могли выбраться из каньона и побежать за ним или пробраться под землей и неожиданно появиться впереди.

Чудовище остановилось, по инерции качнувшись вперед. Раковина меняла цвета, коричневые, черные и красные пятна пробегали по ее виткам. Рука, которая высовывалась из «носовой» полости, приподнялась на семь или восемь футов, на ней образовался рот, очень похожий на человеческий.

— Возьми меня с собой, — произнесли эти уста. Голос был женский, незнакомый Майклу.

— Возьми меня с собой, — повторило чудовище спокойнее. — Я не такая, как выгляжу. Моя родина не здесь.

— А какое ты? — спросил Майкл и быстро оглянулся. Вдруг это ловушка?

— Такая, какой нужна Адонне.

В разум проникало постороннее сознание, но Майкл не затемнял свою ауру. Речь черепа-улитки напоминала голоса сидхов, и Майклу хотелось узнать, почему.

— Кто ты?

— Жена Тонна.

О Тонне упоминалось на Каэли, он был волшебником-сидхом.

— Покинутая. Преданная. Возьми меня с собой!

Майкл обошел диковинную тварь кругом, держась на почтительном расстоянии. Она больше не пыталась приблизиться.

— Ты волшебник. Возьми меня туда, где я снова буду жить по-настоящему. А я скажу тебе, где Кристина.

— Прошу прощения, — сказал Майкл. — Я не волшебник. И не знаю, кто такая Кристина.

Он прошел сквозь едкую дымку и пересек границу долины. Чудовище подняло глаза еще выше и опустило, увидев, что Майкл оказался вне досягаемости. Он уже углубился в скованный морозом лес, как вдруг почувствовал, что весь дрожит. В ушах еще звучала мольба чудовища, чей голос был таким нежным, а облик таким уродливым. Майкл предположил, что некий злой чародей наложил изощренное заклятие на несчастное существо.

Майкл прилег на заиндевелую траву под могучим дубом, вычистил руки инеем, потом обтер лицо.

Было ощущение, словно он не спал уже много лет. Стараясь не замечать боли в воспалившихся ранах, он расслабился и закрыл глаза.

* * *

Проснулся он среди ночи. Легкий ветерок шелестел в кроне дерева, листья трепетали на фоне чудесного звездного неба. Хлопья снега падали с веток и таяли при соприкосновении с одеждой и кожей Майкла. Перевернувшись набок, он ощутил свежий запах примятой травы.

Когда на пути появился каньон, Майкл отклонился от реки к северу. Теперь опять нужно найти воду, чтобы промыть раны, избавиться от едкой пыли. Майкл нетвердо стоял на затекших ногах. Больше всего болел длинный, от колена до лодыжки, порез; голень заметно распухла. С руками дело обстояло лучше. Майкл шел, испытывая легкое головокружение. Потом под ногами затрещал тонкий лед; он шагал среди тростников по мелководью.

Майкл тщательно промыл раны, смазал их вяжущим соком тростника, как учили Журавлихи, и перевязал этими же растениями. Через несколько минут голова перестала кружиться, и Майкл разделся, чтобы как следует вымыться.

Сидя на берегу, он ждал, когда легкий ветерок и внутреннее тепло обсушат его, и прислушивался к голосам леса. Осталось ли самое худшее позади? По крайней мере, теперь можно спокойно вздохнуть. После многих месяцев жизни в бесплодных, неуютных Землях Пакта, после трудных испытаний и тренировок Майклу впервые довелось побыть одному, поразмышлять о своих поступках в разных ситуациях. Выводы не огорчали, но Майкл знал, что недостатков у него хватает, и не мешало бы избавиться еще от нескольких внутренних сущностей.

И это место, покойное и благостное на вид, все же принадлежало Царству.

Хотелось почитать, но звезды не могли заменить настольной лампы, хоть и светили довольно ярко. Он помассировал ноги и попытался настроиться на «радио Смерти».

Не преуспев в этом, стал насвистывать, но тотчас спохватился и испуганно огляделся. Вроде все спокойно. Он принялся сочинять стихи, бормоча под нос:

«Как часто смерть любви сродни. Открой же новому дверь!»

И все. Больше ни одной строчки не пришло на ум. По-видимому, слишком спокойная обстановка не благоприятствовала поэтическому творчеству, по крайней мере, в настоящий момент.

И что, собственно, он имел в виду? Элевт пошла на смерть ради любви. Он убил часть самого себя — вышло что-то вроде искупительной жертвы…

Шелестели листья, покачивались ветки, падал снег, едва слышно шуршала трава, журчала речка и потрескивали замерзшие тростники.

— Антрос…

Майкл мгновенно вскочил. Хилока перестал действовать, и тело сразу начало остывать. Всего в нескольких ярдах в темноте стоял кто-то высокий с копьем в руке. Владыка Фитиля собственной персоной.

Глава двадцать шестая

Майкл постарался не выдать страх. Еще он пытался вернуть утраченное тепло и усмирить сердце, которое грозило разорваться в груди.

Он сам видел, как стальной змей растерзал Элионса, как жизнь и кровь покидали тело сидха, слышал просьбу позвать арборалов…

И вот Элионс стоит здесь и ухмыляется, словно ничего не произошло. Майкл знал, что сидхи воскресают не чаще, чем люди. Но теперь видел совершенно ясное — и довольно устрашающее — доказательство противоположного.

Элионс медленно приблизился, глядя в одну точку над плечом Майкла.

— Антрос, почему ты так испугался?

Любой ответ прозвучал бы смехотворно.

— Ты думал, от меня так легко избавиться? Хотел узнать, можно ли спасти твоих собратьев от их собственной глупости?

Майкл не двигался. Чакр тепла понемногу заработал, но тело дрожало от страха, и от возвращавшегося тепла было мало пользы.

— Я не…

— Человеческий сын, ты что-то сказал? Глупый, слабый детеныш.

— Я не убивал вас.

— Не имеет значения.

— Я не… радовался, когда видел вашу смерть.

Сидх пожал плечами. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Плащ Владыки Фитиля трепетал от ночного ветерка, рыжие волосы выглядели черными при свете звезд. Глаза сидха казались зеркалами, удаленными на многие мили. Наконец Майкл отступил. Сидх не двинулся с места.

— Вы ведь умерли, правда? — спросил Майкл. Он не ощущал ничего внутри Элионса, никакой ауры. Или… просто еще не научился пользоваться даром Журавлих.

— Я умер, — подтвердил Элионс. — Я даже не смог переселиться в дерево. И именно ты привел меня в круг, заманил в смертельную ловушку. Это все равно, как если бы я погиб от твоей руки.

— Я не знал.

— Если бы ты знал, я бы не попался. Прочел бы твои мысли. Или ты считаешь меня круглым болваном?

— Сидхи не оставляют привидений, — заявил Майкл вопреки очевидному.

— Верно.

— Так кто же вы?

— Я скорбь, антрос… Твоя скорбь, моя скорбь. Я пустота, от меня ничего не осталось. Конь мой бродит без седока. Ты дважды причинил мне зло, человеческий детеныш.

— Не понимаю.

— Ты привел меня к смерти, но не потребовал награды.

Майкл стоял в нескольких ярдах от Элионса, отставив ногу назад, чтобы в любую секунду повернуться и дать деру.

Элионс махнул рукой. Из леса появился конь. У него были раны на холке и крупе, налитые кровью глаза лезли из орбит.

— Убив сидха, требуй его коня. Пренебрегая конем, ты удваиваешь оскорбление. Ты очень глуп, человеческий детеныш.

— Что от меня требуется?

Элионс указал на коня.

— Возьми моего эпона… Не разбрасывайся тем, что связано со мною. Тебе обязательно пригодится конь сидха.

Возможно, он говорил правду, но завладеть конем Майклу хотелось не больше, чем продолжать разговор с Владыкой Фитиля.

— Я не могу, — пробормотал он. — Я даже не знаю, как…

— Скажи ему: «я — твой хозяин, ты — моя душа», и он будет твоим.

— Почему вы хотите, чтобы я его взял?

— Я ничего не хочу. У меня уже нет желаний. Но так повелось. Только человек не способен это понять и почувствовать… Так должно быть.

— Вы — тень, — угадал Майкл.

— Без желаний и страстей… и без предела во времени, пока конь не обретет нового хозяина.

Элионс сложил руки на груди, словно вознамерился терпеливо ждать целую вечность.

— Вы уйдете, если я возьму коня?

Элионс кивнул.

— На самом деле меня здесь нет. Лишь твое невежество извлекло мою форму из тьмы. Я всего лишь скорбь и обида.

— Тогда я возьму коня, — согласился Майкл.

Тень указала фитилем на Майкла, скакун подошел к юноше и повернул голову к призраку своего бывшего хозяина.

— Скорбь остается, — проговорил Элионс, темнея. — Но обида кончилась.

Тень захохотала, стала черной, как дальние деревья, и растворилась в ночи.

Майкла передернуло, весь пережитый ужас выплеснулся наружу с этой судорогой. Конь смотрел на человека большими удивленными глазами. Майкл осторожно потрогал храп.

— Дареный конь, ты должен пересечь Проклятую долину один… Или, может быть, он… оно поведет тебя.

Майкл вглядывался в темноту, туда, где исчезла тень Элионса. Она могла бродить где-нибудь поблизости. В голове роились тревожные мысли. Что, если сущность сидха переселилась в коня? Что, если животное все еще повинуется Владыке Фитиля? Такому скакуну ничего не стоит сбросить нового хозяина, убить…

Но в облике коня Майкл не обнаружил ничего подозрительного и решил все-таки не отвергать подарка.

Он снова лег под дубом и прежде чем уснуть, целый час рассматривал коня.

Майкл проснулся, когда уже занялся день. Конь разгреб копытами снег и щипал траву. Майкл сам ужасно проголодался. Для хилока требовалась энергия, и с пустым желудком едва ли можно рассчитывать на долговременное тепло.

— Где же нам раздобыть еды, а? — спросил он коня.

Тот тряхнул гривой и посмотрел на него одним глазом. Майкл осторожно погладил коня по боку, потом приблизился к голове и тихо прошептал на ухо:

— Не знаю, понимаешь ли ты по-английски, но я — твой хозяин. И надеюсь, у меня есть место… В общем, я хочу, чтобы ты стал моей душой.

Конь ткнулся влажными губами ему в руку и вскинул голову.

— Ну что, поехали?

Майкл не пытался вскочить на коня, как это делали сидхи. Он неуклюже вскарабкался, схватился за гриву и сжал коленями бока скакуна.

Конь неуверенно напряг мышцы, мотнул головой и двинулся вперед рысью. Майкл прижался к его шее, чтобы не задевать ветки деревьев.

В зимнем Царстве со съестным было плоховато. Майкл питался красными ягодами, которые изредка попадались на кустах. К счастью, благодаря хаотичной смене времен года плоды не осыпались и зимой. Хилока при таком скудном питании давался все труднее, и Майкл быстро научился концентрировать остатки тепла и зажигать огонь указательным пальцем. Конечно, в исполнении Бири такие фокусы выглядели эффектней, но Майкл решил, что ему удалось сделать еще один, пусть небольшой, шаг к постижению магии. Он грелся у костров и растапливал снег для питья. Коню, по-видимому, вполне хватало мерзлой травы, но он с удовольствием пил талую воду и ночью держался поблизости от огня.

Через несколько дней Майкл обнаружил, что у него на пальце слезает ноготь. Вскоре он совсем отвалился. Бросив его в пламя, Майкл задумчиво наблюдал, как он чернеет и съеживается. С того дня Майкл все чаще задумывался о последствиях магических экзерциций.

За неделю он проехал вдоль ставшей реки около двухсот миль. Определить точное расстояние он, разумеется, не мог и даже не знал, существует ли вообще в Царстве такое понятие, как точность. Он все время страдал от голода и худел и с тоской вспоминал о каше Журавлих, такой легкой и удивительно сытной пище…

На восьмую ночь, ежась у костра в чаще (и это старухи назвали рощицей!), Майкл подумал, не пора ли убить и съесть коня. Тот стоял рядом, опустив голову и прикрыв глаза. С одной стороны, Майкл слишком хорошо помнил, чего стоило Бири ритуальное убийство коня, но, с другой стороны, из памяти не шел вкус настоящей пищи. Майкл попробовал траву, но она оказалась горька и явно не годилась для человека. Он жевал древесную кору и искал в ней личинок, но кора имела вкус хинина, смешанного с лимонной коркой, а личинки в Царстве вообще не водились. Впрочем, из коры получился отменный чай. Чайником послужил ковшеобразный камень, а чашкой — кусок коры. Некоторые деревья он принял за лавры, — их листья формой и запахом напоминали те, которыми мама приправляла обед. Встречались и дубы, но без желудей (впрочем, Майкл весьма расплывчато представлял себе, как их нужно готовить — достаточно ли почистить и бросить в кипящую воду?) Но преимущественно встречались гигантские хвойные деревья с толстыми, как стебли кукурузы, иголками.

Дичи не попадалось совсем.

На девятый день сосны уступили дубам и лаврам, воздух потеплел, снег остался лишь местами.

Всего десять миль — примерно час езды верхом — и время года сменилось. Деревья словно никогда не теряли листву, а трава не темнела. Когда явилась мимолетная и ранняя весна Царства, Майкл впервые обнаружил настоящую еду и заплакал от счастья.

Повсюду совершенно беспорядочно росли плодовые деревья, ветви ломились от фруктов. Яблоки, груши, нечто вроде персиков, только с бурыми полосками на кожице, большие гроздья ягод, похожих на вишню, с отчетливым спиртовым привкусом. На «лаврах» росли мясистые солоноватые плоды, которые заменили Майклу давний предмет его мечтаний — мясо.

Душу отпустили неприличные мысли о бифштексе из золотого скакуна Элионса.

Майкл провел в диком саду два дня, рискнул даже попробовать сока пьяной вишни. Конь держался поблизости и спокойно пощипывал траву. Иногда Майкл сидел под деревом, прислонившись спиной к стволу, и думал о Каэли. Интересно, как выглядели животные, на которых сидхи странствовали от звезды к звезде? Он закрывал глаза и пытался вообразить такое путешествие без космических кораблей с реактивными двигателями — сияющая, подобно ртути или расплавленному золоту, кавалькада сидхов верхом на древних эпонах…

Теперь, когда желудок был наполнен вкусными плодами, Майкл с наслаждением прочел несколько стихотворений. Он испытывал небывалую умиротворенность, несмотря на недавний ужас и позор — или даже из-за них. Он воображал себя головой кометы, за которой тянется пышный и растущий день ото дня хвост опыта. Постепенно видения стали расплывчаты, и он задремал. Книга выпала из руки на траву. Ветер потихоньку листал ее и вздыхал, когда находил то, что хотел.

Перед Майклом стояла женщина-арборал с зелеными глазами и смотрела на него, не мигая. Затем она подошла к коню и ласково потрепала по холке, хотя арборалы всегда обходились без лошадей. Потом она глянула на метеораль, которая сидела на ветвях и листала страницы, та подмигнула в ответ.

Арборалка опустилась на колени и покрыла лоб Майкла сине-зеленой мазью. Та зашипела, запузырилась, и пар полез в ноздри и рот спящему.

Обе сидхини исчезли в лесу.

Майкл видел дворец из шелка и золота, легкий и воздушный, как просторный шатер, на вершине горы из гранита и льда. Потоки талых вод, изливаясь из пещер на склоне горы, соединялись в гигантский водопад. Призрачный поводырь вел Майкла через дворцовые покои, и он увидел великого царя, восточного хана, который оплакивал свой флот, сокрушенный дьявольской бурей далеко на востоке. Хан тоже спал, и ему виделись бескрайние степи, высокие горы и охотники — коренастые, кривоногие, с суровыми и решительными лицами и длинными черными волосами… Все это принадлежало прошлому хана. Ныне он правил величайшей империей всех времен, она протянулась от восточного моря через холмы и долины до южных гор, от обиталища снежных демонов на юге до шеста, что поддерживает шатер мира на севере.

С ханом произошла перемена — теперь на троне сидел бледный седовласый человек. Он не принадлежал к царскому роду. Бескрайние стены исчезли, империя скрылась в далеком прошлом, узурпатор престола взирал на свой дворец со скрытой злостью и скукой и нетерпеливо ждал.

Он ждал Майкла.

Мазь испарилась. Образы закружились вихрем, и Майкл медленно открыл глаза. Он никогда не видел снов в Царстве и не счел сном это причудливое видение. Судя по некоторым трудноуловимым признакам, опять с ним говорило «радио Смерти»… На сей раз — без слов.

Набрав за пазуху фруктов, Майкл неохотно покинул сад и поехал дальше вдоль реки, которая теперь повернула к востоку и иногда выписывала петли или огибала туманные острова. Конь терпеливо рысил по лесу, а Майкл, разглядывая самый большой из островов, воображал сражение на его скалистых утесах. Он все время оставался на левом берегу: в воде могли таиться риверины, готовые схватить и передать в руки Адонны того, кто решится перейти реку вброд.

Изредка он закусывал плодами, они нисколько не портились и, как любая пища сидхов, были необычайно сытными.

На четвертый день после отъезда из сада, уже в сумерках, конь отыскал нужную прогалину в зарослях кустарника и, ступив на очень древнюю, почти заросшую тропу, начал подниматься по пологому склону горы. Они заночевали близ вершины. Майкл спал на открытом месте возле груды камней, конь стоял рядом и, мигая, поглядывал на догорающий костер.

Проснувшись, Майкл увидел на предрассветном небе широкую сияющую полосу. Он протер глаза и посмотрел еще раз. Перламутровая лента дугой упиралась в горизонты под углами примерно тридцать градусов. Она была в пятнах и напоминала месяц, только непомерно растянутый и раза в четыре шире. Когда рассвело, лента разделилась на расплывчатые диски, они постепенно растаяли, как инверсионный след самолета.

После завтрака — ломтика мясистого плода — Майкл, чтобы сориентироваться, привел коня на вершину. Они увидели за горой обширную долину. Конь фыркнул, должно быть, узнал эти места; воздух над долиной был золотист, как его шкура, а леса, с высоты похожие на разноцветный мох, казалось, пребывали в совершенно ином времени года. Скорее осени, чем весне соответствовала их коричневая, оранжевая и золотистая листва. Эти теплые тона не помешали утру наполнить долину холодным воздухом, как чашку — водой.

Майкл не сразу заметил сооружение среди деревьев у края долины. Оно было темное, угловатое и нарядное, но деталей различить не удалось. В целом оно напоминало высокую пагоду.

— Ты можешь сказать, почему мы должны туда ехать? — спросил Майкл у коня.

Конь не ответил.

— И все-таки мы туда едем.

В пути Майкл ни разу не осмелился перейти реку, но теперь он забыл об осторожности. Соблазн был силен и не имел никакого отношения к «радио Смерти».

Глава двадцать седьмая

Спуск в долину был довольно полог, наклон редко достигал двадцати градусов. По пути весна постепенно сменялась осенью, и вскоре зелень окончательно уступила место иным краскам. Конские копыта топтали уже не голубые, розовые и красные цветы, а лишь однообразно желтые.

Чем ниже они спускались, тем сильнее меркло небо, и наконец их поглотил густой золотистый сумрак. Как на старинных картинах.

Последнее голубое пятно в нескольких ярдах от дороги привлекло внимание Майкла. Он остановил коня и спешился.

Четыре очаровательных голубых цветка ярко выделялись на золотистом фоне. Майкл не мог отвести глаз. Он опустился на колено и потрогал их, потом наклонился и понюхал. Цветы почти не пахли, но и цвета было достаточно. Майкл сорвал один из них, потом достал из кармана книгу, раскрыл наугад и заложил цветок между страниц, аккуратно расправив лепестки.

Тяжело вздохнув отчасти из-за усталости, отчасти с сожалением об оставленной позади красоте, он сел на коня и поехал дальше.

Между деревьев показалась более широкая извилистая дорога. Майкл выехал на нее, и вскоре она привела к лугу, посреди которого высилось здание из черного и блестящего, как обсидиан, материала, на фундаменте из обожженного темного кирпича. Вокруг росли кусты с восковым налетом на желто-зеленых листьях и большими желтыми цветами. Кусты окружала лужайка засохшей травы особенного оттенка — нечто среднее между цветом спелой пшеницы и побелевшей кости.

Майкл поднял глаза, чтобы рассмотреть башню. Первое впечатление оказалось обманчивым: она мало походила на пагоду. Башня имела семь этажей и, по-видимому, была выстроена из пористого черного туфа, все ярусы украшены ровными зубцами, в результате постройка и напоминала кружевную салфетку, и казалась усаженной зловеще острыми обсидиановыми ножами.

Благоразумие требовало удалиться, и как можно скорее. Но Майкл ни разу не встречал в Царстве столь впечатляющего архитектурного сооружения. Неужели его создали сидхи? Ведь их, кажется, мало интересуют прикладные искусства.

Майкл спешился и, взяв коня за храп, как делала Спарт, повел к воротам в стене из темного полированного гранита, которая окружала внутренний двор. Копыта застучали по желтым с охристыми разводами плиткам. Острые кристаллы золотистого кварца по верхнему краю стены, очевидно, служили для защиты от непрошеных гостей. Майкл огляделся и прислушался. Хоть бы легкий ветерок нарушил эту мертвую тишину!

На воротах отсутствовало кольцо, но рядом на стене на золотой цепи висел полированный деревянный шар. Цепь проходила через два круглых отверстия в граните и скрывалась в третьем, большем.

Конь тихонько заржал и ткнулся храпом в спину Майклу.

— Нервничаешь?

Майкл погладил коня по голове. Как ни странно, сам он нисколько не волновался. Уж не заколдовано ли это место?

— Правильно, болей за меня, — добавил Майкл.

Его все сильнее клонило в сон; долина с ее осенними красками вызывала в памяти картины полузабытых сновидений. Как будто некая часть Майкла уже была дома, во власти приятных сумеречных грез…

Он взялся за шар и решительно потянул на себя.

— Эй! Есть тут кто-нибудь?

С надвратной башенки свесилось зеркало в деревянной рамке. Оно слегка покачнулось, спустилось ниже, остановилось примерно в трех футах над головой Майкла и наклонилось к нему. Майкл посмотрел в зеркало и изумился, хотя разглядеть удалось только копну растрепанных черных волос и два блестящих рыжевато-коричневых глаза. Черты едва ли принадлежали человеку и уж явно — не сидху.

Зеркало, очевидно, соединялось с системой других зеркал, которые передавали изображение в глубь здания и обратно. Незнакомец что-то говорил, но Майкл но не мог разобрать.

— Простите?

— Хой ак! — прозвучало еле слышно.

— Хой, — кивнул Майкл. — Я ищу ночлег.

«Разве ты его ищешь?»— спросил он сам себя.

— Антрос? — На физиономии появилось изумление.

— Да. Я человек. Можно войти?

Ворота заскрипели и растворились настежь, задев кучу щебня и земли во дворе. Их, похоже, не отворяли уже много лет. Майкл пошел и потянул за собой коня, которому эта затея явно не нравилась.

Двор казался заброшенным. Черные каменные стены окружали фонтанчик с бассейном из оникса. На краю бассейна нахохлилась черная мраморная ворона, и вода вытекала из ее горла. Клюв был задран к небу, каменный глаз с холодным любопытством взирал на Майкла. На противоположной стороне двора он увидел еще одни ворота, уже отворенные.

У ворот стоял человечек в шелковом золотистом одеянии до самых пят. Майкл машинально принялся изучать его ауру памяти и был озадачен — такой ауры он не встречал ни у людей, ни у сидхов.

— Здравствуйте, — сказал он.

Человечек кивнул. Клочковатая черная борода лежала на груди, в чертах лица было что-то восточное. Желтоватая кожа матово сияла. Кисти рук он прятал в золотистых рукавах.

— Извините, что побеспокоил…

— Никакого беспокойства, — ответил человечек на чистом английском, не коснувшись ауры Майкла. — Немногие здесь бывают, а люди еще никогда не появлялись. С кем имею честь беседовать?

— Майкл. Майкл Перрин.

— А я Линь Пяо Тай. Чем могу помочь?

Майкл обвел коня вокруг фонтана и приблизился к человечку.

— Ваша долина… — Он махнул в сторону ворот, которые медленно затворялись со скрежетом и содроганием. — Такое странное место. Похоже, здесь свой распорядок времен года.

— У нас всегда одно время года. Вы путешественник, и вам нужно пристанище. Хотя, осмелюсь заметить, вам не следует бояться сидхов, они презирают это место и обходят его за сотни ли. Все, кроме арборалов и метеоралей, а те, смею заметить, никогда не показываются.

— Да, — согласился Майкл. — Я до сих пор ни одного не видел.

— Вот именно. Заходите. Коня оставьте здесь. Мои слуги о нем позаботятся.

Майкл похлопал коня по крупу и последовал за Линь Пяо Таем в дом.

Вторые ворота затворились за Майклом сами собой. За ними оказался еще один фонтан. Снаружи гладкая чаша была из чистого гагата, а внутренняя облицовка и дно — из фарфора. Подсветку обеспечивали золотистые свечи в стеклянных цилиндрах, расположенных по краю бассейна. В прозрачной воде плавали золотые рыбки, их чешуя сверкала и отражалась в мраморе. Линь Пяо Тай вошел в темный коридор и поманил за собой Майкла.

— Пойдемте.

Майкл прошел до конца коридора.

— Добро пожаловать в мой дом, Майкл, если позволите вас так называть.

Майкл оглядел большую комнату. Футов двадцать, не меньше, до потолка из красивого желтого дерева с резными изображениями птиц и рыб. Стены целиком закрыты холстами с изображениями лесов, лугов и гор; холсты натянуты на черные и темно-коричневые рамы и служат дверцами встроенных шкафов.

— Вы, должно быть, голодны. — Линь Пяо Тай подобрал полы халата и босой ногой передвинул на полу соломенную циновку. Под ней оказалось углубление с низким столиком посередине и несколькими подушками по краям.

— Слуги принесут еду — человеческую еду, но без мяса. И чай. Садитесь, пожалуйста.

Майкл опустился на подушку и ощутил приятное тепло, оно исходило из-под стола, от глиняного горшка с угольями.

Линь Пяо Тай сел, сложив ноги по-восточному и прикрыв их полами халата, отчего стал похож на куклу.

— Вы, вероятно, приехали издалека?

Майкл не видел причин что-либо скрывать.

— Из Проклятой долины, — ответил он.

— Не слышал о такой… Ах, да! Вспомнил. Там теперь держат людей. Прежде они бродили, где хотели.

Внимание Майкла привлекли появившиеся в комнате существа в черных одеждах, ростом не более четырех футов, худощавые, с необычными золотистыми лицами, не то мужскими, не то женскими. Их руки обладали удивительной гибкостью. Роботы? Спросить об этом или проникнуть в ауру Линь Пяо Майкл не решался, боялся показаться невежливым.

Слуги принесли подносы с кушаньями и чайники с горячим чаем, беззвучно поставили на стол и с поклонами удалились. Майкл попробовал желеобразного печенья, оно оказалось довольно сладким и приятным на вкус.

— Очень вкусно, — похвалил он.

Линь Пяо налил ему чаю.

— Наверно, Земли Пакта уже исчезли, — заметил Майкл.

Он испытывал замечательный покой, это ощущение возникло еще раньше, когда он только спустился в долину. Да почему бы и нет, в конце концов? Здесь так уютно, так красиво, и некого бояться…

— Я догадывался, что этим кончится. Вы, люди, простите за откровенность, слишком беспокойны. В прошлом я имел дело с людьми. Впрочем, доводилось общаться и с сидхами, и я, сказать по правде, предпочитаю людей. — Линь Пяо улыбнулся. — Похоже, вы не знаете, кто я. Вам ясно, что я не сидх… но и не человек. Мои сородичи теперь весьма малочисленны, все по милости сидхов. По крайней мере, мало похожи на меня. Вы, несомненно, видели моих сородичей на Земле. Кстати, как там, на Земле?

Майкл хотел выразить все одним словом, но не сумел и воспользовался тремя:

— Ужасно. Безнадежно. Прекрасно.

Линь Пяо просиял, как от приятных воспоминаний.

— Некоторые вещи неизменны, — заметил он. — Я — спригла. Моя раса не менее древняя, чем сидх и первые люди, но в войнах мы не участвовали. Вы слышали о войнах?

— Немного.

— Ешьте, не стесняйтесь. — Линь Пяо придвинул к Майклу накрытые чашки. — Как удачно, что вы пришли. Нам нужно о многом потолковать. Да-да, о многом.

В мисках был аппетитный бульон с лапшой, а в фарфоровых чашках, тонких, как яичная скорлупа, — овощи с пряностями. За едой Майкл рассказывал хозяину о своих приключениях в Царстве, и если пропускал какое-нибудь событие, оно находило место в повествовании немного позднее. Не упомянул он лишь о книге, которая все еще лежала в кармане.

— Очаровательно! — выразил свое впечатление спригла, когда Майкл закончил. — А теперь, полагаю, вы не откажетесь узнать побольше обо мне?

— Да, конечно. — Это прозвучало вполне вежливо, а Майкла в самом деле разбирало любопытство.

У Линь Пяо изменился тембр голоса. Он зазвучал выше, нараспев, отчего речь стала завораживающей.

— Из тридцати рас, — начал он, — только спригла изначально умели месить глину, делать кирпичи и штукатурку, тесать камни и строить дома. Мы любили свои жилища, любили их еще в те времена, когда сидхи и люди довольствовались небом вместо крыши. Мы возвели первые стены, и пространство между ними стало нашим. Мы создали первые дома и амбары, а затем и первые крепости. Сначала нас не жаловали. Другие расы считали, будто мы одержимы жаждой наживы. На самом же деле мы просто готовились к самому замечательному из наших промыслов: созданию городов.

Вскоре другие расы оценили и нас, и города. Всем понравилось жить под защитой наших стен и крыш. Дождь и ветер уже не доставляли прежних неприятностей. Зверей в то время на Земле не было, их создали позднее люди, искушенные в разных бесполезных забавах, и урги… но я отвлекся.

Мы построили великолепные города. Боюсь, они давно погребены в чреве голодной Земли или ушли на дно океанов. Мы достигли небывалого совершенства. Ах, те времена были пара дай-зо, раем, то есть «за стенами»… но все изменилось. Вскоре начались распри между разными расами, разными формами мыслящей жизни. Все стали нетерпеливыми, а нетерпение в те времена могло иметь страшные последствия, потому что мы обладали огромной силой. В каждой расе появилась клика, стремившаяся к войне с остальными расами. Пошли смуты и интриги, и никто не догадывался, к чему это может привести. Мы были могучи, но невинны. Сведущи во многом, но наивны.

Сытый гость устроился поудобнее на подушке. Каждое слово Линь Пяо разжигало в нем любопытство, и он внимал с трепетом. Какая разница, правдив этот рассказ или по тем или иным причинам истина искажена?

— Мало-помалу отдельные личности сплотили вокруг себя других и стали предводителями. Они назвались волшебниками. Главных волшебников было четверо, их имена: Тонн, Дедал, Манус и Аум, и мощь их росла за счет остальных. Они приобрели достаточно силы и не желали воевать друг с другом. Но амбициозные маги помельче стремились к конфликту. Разразилась война, и длилась она столетия.

Впрочем, та война была не столь уж страшна. Никто не погибал… навеки. Мы тогда походили на юных богов, и раны, хоть и причиняли боль, вскоре исцелялись. Но постепенно мы открыли для себя вежливость и ложь, честь и предательство. Потом мы познали недоверие, и наша волшебная сила увеличилась. Воюющие считали, что нужно либо мириться, либо уничтожать противника, третьего пути не дано. Укоренились все порочные свойства войны: сокрушение врага и гибель от руки сильнейшего, горе и поражение, борьба и победа. Память об этих глубоких переживаниях сохранились в нас доныне.

Майкл кивнул и смежил веки. Чтобы наслаждаться рассказом, совсем необязательно было видеть Линь Пяо.

— А другие расы? Во что их превратил Тонн?

— Я как раз к этому подхожу. В конце концов мы научились убивать. Убивать так, чтобы павший уже не мог возвратиться на Землю. Тогда все обладали бессмертными душами, но питали особую привязанность к Земле, и потому смерть казалась ужасной. Война стала делом нешуточным. Ненависть из абстракции превратилась в то, чем можно дышать, жить, наслаждаться.

Появились победители и побежденные. С побежденными поступали жестоко. Когда люди во главе с Манусом одержали победу над сидхами, они изобрели самую страшную кару — лишили сидхов душ. Оказавшись под угрозой полного вымирания, сидхи отчаянным усилием взяли верх над людьми. Тонн прекратил войну. Сидхи не могли лишить нас бессмертия, но заключили в жалкие формы. Сприглы, последователи Дедала, всегда гордились плодами своих рук, поэтому Тонн сделал их безрукими и поселил там, где нельзя строить — в море. Они стали китами и дельфинами. Людей превратили в крошечных землероек, дабы раскрылся их подлинный характер. Другие тоже получили обличье животных. У некоторых души разделились и достались миллионам, даже миллиардам мелких существ. Например, урги превратились в одно из своих творений — тараканов. Аум и возглавляемые ими кладары создали музыку, но сидхи присвоили их искусство. Потом всех кладаров и их вождя Аума сделали птицами.

Майкл совсем закрыл глаза, но слушал внимательно, не пропуская ни слова.

— Из всех рас сидхи оставили лишь немногих моих сородичей, чтобы мы строили города для победителей. Они позволили нам жить с удобствами, и со временем мы примирились с судьбой. Нам дали работу. Моих предков забрали в звездное путешествие, и там они строили нечто грандиозное. В конце концов они вернулись на Землю, и родился я.

— Сколько вам лет? — спросил Майкл.

— Не знаю, — ответил Линь Пяо. — А сколько времени прошло на Земле?

Майкл открыл глаза.

— Откуда же мне знать?

— Я упомяну одно обстоятельство, и вы, может быть, догадаетесь. Когда я покидал Землю, там правил величайший из царей. — Спригла развел руками. В его голосе прозвучала ироническая нотка.

— Кто это был?

— Потомок Чингисхана. Его звали Кубла. В своих владениях, которые раскинулись от моря до моря, он показал, на что способен человек, и восстал против мрачных сидхов.

— Наверно, это было лет семьсот назад.

— Значит, мне три тысячи семьсот лет по земному времени. А вам сколько?

— Шестнадцать.

Майкл засмеялся и сразу умолк. Линь Пяо понимающе кивнул и улыбнулся.

— И тем не менее вы путешествуете по Царству свободно и независимо. Удивительно. Но вы, кажется, утомились, друг мой. Наступает вечер. Не пора ли отдохнуть?

— Так рано?

— Вы еще не привыкли к времени Царства. Мои слуги приготовят вам постель.

— А как вы попали в Царство? Почему покинули Землю?

— Об этом завтра.

Линь Пяо подошел к стене и отодвинул расписную панель, за ней оказался темный коридор. Майкл последовал за сприглой и оказался в скудно обставленной комнате. На изящных тростниковых циновках лежал пуховый матрац. На небольшом столике рядом с ложем стояли высокая свеча в стеклянном сосуде, чашка холодного чая и тарелка с печеньем.

— Это на ночь, если она покажется слишком долгой и вы проголодаетесь.

В такой роскоши Майкл еще не жил, с тех пор как очутился в Царстве. Он лег на матрац, накрылся одеялом и через несколько секунд спал мертвым сном.

* * *

Берегись, берегись! Шш, тс-с!

В долине бессонной странники бродят.

Веки сомкнуты плотно; внемлют

Ночным голосам. Дети

Растут, отвергая пепел.

Предатель один медлит и ждет;

Предатель другой ждет и медлит.

Странно, будто спросонок, бормочут,

Медлят, и ждут, и беззвучно хохочут.

Майкл вздрогнул и проснулся. Он был весь в поту, матрац и одеяло промокли насквозь. Свеча сгорела наполовину, и от порывистого дыхания Майкла ее пламя так затрепетало, что тени в спаленке пустились в пляс.

Повернув голову в другую сторону, Майкл увидел в нескольких футах одного из златоликих слуг. Голова его скрывалась в тени. Майкл протянул руку и приподнял свечу. Лицо слуги оказалось составленным из перемешанных фрагментов, подобно картинке-головоломке. Внезапно все фрагменты вернулись на свои места, и лицо стало гладким и правильным, как изваяние. Существо поклонилось, но не двинулось с места, будто стояло на страже.

Майкл пошарил под одеялом и нащупал книгу в кармане. Он лег на спину и попытался сообразить, что так резко разбудило его. Вероятно, опять «радио Смерти». В последнее время контакты с ним участились, но Майкл редко их запоминал.

Где-то в коридоре звякнул колокольчик. В комнату медленно вошел Линь Пяо Тай, он нес лампу из золота и хрусталя с абажуром в виде листа. Спригла подмигнул и улыбнулся Майклу, затем жестом позвал за собой.

— Прекрасное утро, — сказал он, когда Майкл поднялся и стал застегивать рубашку. — В саду поют зяблики, цветут лилии, ждет завтрак.

Они сидели за лакированным, с золотой инкрустацией столиком, который стоял на сланцевых плитках возле извилистой дорожки безупречно ухоженного сада, тонувшего в золотистых и розовых лучах восхода. На столике были блюда с фруктами, вареными и пареными овощами. Майкл успел проголодаться и не ограничивал себя в еде. Линь Пяо Тай закусывал умеренно и с явным удовольствием поглядывал на гостя.

— Приятно раздобыть аппетит и не менее приятно от него избавиться, — заметил он.

Майкл кивнул и вытер губы шелковой салфеткой.

— Сегодня я буду счастлив показать вам свои владения. Вы должны увидеть, в какой прекрасный дворец можно превратить свою тюрьму.

— Тюрьму?

Лицо Линь Пяо слегка омрачилось, но тут же снова просияло.

— Да. В свое время я был дерзок и теперь расплачиваюсь. Сидхи ничего не прощают.

— Что вы делали для них?

— Служил. Пойдемте?

Он вел Майкла по саду, показывая террасы и клумбы с цветами исключительно желтых и золотистых оттенков. Легкая дымка окутала сад, когда они дошли до того места, где тропа кончалась перед высокой стеной из черного гранита.

— Я служил верой и правдой, — продолжал Линь Пяо. — Сидхи уже давно вернулись на Землю, большинство сгинуло в далеких мирах, — вы об этом, вероятно, слышали? Вот и хорошо, я не люблю рассказывать историю сидхов. У них поубавилось темперамента и решительности, чего нельзя было сказать о сприглах. И мы по-прежнему строили для них, хотя нас стало гораздо меньше.

Он подобрал полы златотканого халата и сел на ониксовую скамеечку.

— Возникли трения. Две группы сидхов, а может и больше, спорили о том, как им вести себя на Земле. Сидхи уже открыли Царство, и многие из них переселились сюда, потому что не желали жить по соседству с новой расой — людьми. Конфликтующие стороны, надеясь одолеть друг друга, создали различные Песни Силы. Одна клика вознамерилась передать Песню Силы людям. Не знаю точно, по какой причине, и кто именно стоял за этой глупой затеей, — кажется, Черный Орден. Как бы то ни было, они хотели, чтобы люди обрели могущество и вытеснили всех сидхов в Царство, а уж там Таракс именем Адонны укротил бы их. Слава Адонне-Творцу! — Спрингла подмигнул Майклу. — Ничего путного из этого не вышло, но с тех пор с неукоснительной точностью вершатся ритуалы.

В те дни меня высоко ценили, и именно мне поручили спроектировать дворец для Кубла хана. Этот дивный чертог император должен был увидеть в сновидении. Построив дворец, что казалось неизбежным благодаря силе сновидения и совершенству моих проектов, Кубла хан воплотил бы в его формах и размерах некую Песнь Силы и стал бы самым могущественным из людей. Я добросовестно спроектировал дворец, а мои помощники приготовили сновидение… но произошло нечто странное.

Сон был передан неверно. Видение снова и снова мучило Кублу, но по пробуждении не удавалось вспомнить его ясно. А когда я стал служить хану на Земле, рабочие без конца ошибались и страдали от глазных болезней. Кто-то ввел в заблуждение Черный Орден, и в результате главным виновником оказался я. Меня судили — ужасная процедура, надеюсь, вам не доведется с ней познакомиться, — и обвинили в нерадивости. В результате я стал узником этой долины.

Он наклонился вперед и заглянул Майклу в лицо.

— Сприглы тоже обладают волшебством. Имеют власть над формами вещей. Но, как бы ни было велико наше могущество, Малн все же сильнее. У меня отняли всю магию, кроме той, что связана с желтыми и золотыми вещами. Я попал в тюрьму и не пожалел сил, чтобы ее украсить. Получилось недурно, как вы считаете?

— Совсем недурно.

— Рад слышать. За многие десятилетия вы первый, с кем я беседую. Время от времени ко мне наведываются сидхи с разными поручениями. Это я общался с Кристофером Реном , а еще раньше — с Леонардо и Микеланджело… Впрочем, об этом, пожалуй, мы говорить не будем.

— Почему сидхи обращаются к вам за помощью?

— Это все связано с борьбой клик, Песнями Силы… Нет, я не стану вас утомлять описаниями всех моих прежних неудач. А их было, поверьте, немало. По сути, не удался ни один из великих замыслов, — в конце всегда возникали какие-нибудь помехи. На мне словно проклятие! — Речь Линь Пяо зазвучала проникновенно. — Но ни в одном случае не было моей вины! К сожалению, я оказался между враждующими кликами сидхов…

— Кто был вашим последним гостем?

Спригла помрачнел.

— Я с удовольствием забыл бы о нем. Крайне неприятное существо. К тому же сегодня я имею честь принимать несравнимо более желанного гостя и должен наилучшим образом воспользоваться его обществом!

Они пошли обратно, к черному каменному дому.

— Мое волшебство действует лишь в пределах этой долины. И только на желтое и золотое. Относительно неплохо я работаю с нейтральными цветами: черным, белым, их разными сочетаниями. Красное и коричневое не отнимают у меня сил, но, конечно, я предпочитаю желтое. И мне нельзя покинуть долину. Как видите, приходится расточать творческие способности здесь. — Он печально вздохнул. — Часто менять обстановку я не решаюсь, иначе в конце концов выйдет что-нибудь слишком вычурное. Этак и с ума недолго сойти.

— Можно посмотреть, как там мой конь? — спросил Майкл.

— О, конечно, конечно. Незадолго до вашего визита я построил великолепные конюшни. Как удачно! Ваш конь там и, несомненно, чувствует себя превосходно.

Конюшни из блестящего черного дерева примыкали к крылу каменного здания. Майкл шагал следом за Линем Пяо мимо пустых дубовых стойл и пытался вспомнить что-то очень важное…

Ценой некоторых усилий это удалось. Линь Пяо распахнул дверь и пропустил Майкла в помещение, где стоял его конь. Майкл погладил скакуна и убедился, что о нем хорошо заботятся. Но почему он в этом сомневался?

— Мне скоро уезжать.

Линь Пяо кивнул, его неизменная улыбка казалась уже не совсем уместной.

— Дела, понимаете ли.

— Конечно.

— Я должен найти Изомага. Чтобы помочь людям.

Линь Пяо снова кивнул.

— Благородная миссия.

— Я очень высоко ценю ваше гостеприимство.

— К вашим услугам. Оставайтесь, сколько пожелаете. — Линь Пяо поклонился. — Если я буду чересчур навязчив, пожалуйста, скажите. Я привык жить один и, вероятно, уже забыл кое-какие правила приличия.

— Все в порядке, — заверил Майкл — правда, не вполне искренне. Он уже подумывал о разлуке с этим чудесным дворцом и его удивительным хозяином.

— У меня тоже есть кое-какие дела, — сказал Линь Пяо. — Прошу извинить. Чувствуйте себя как дома. Слуги всегда в вашем распоряжении.

Они расстались, и Майкл вернулся в сад и сел насладиться цветами и покоем. Он уже начал привыкать к ограниченной цветовой гамме… желтый цвет ему нравился всегда, а здесь понравился еще больше. И Майкл действительно чувствовал себя как дома.

После заката они ужинали в главных покоях. Линь Пяо рассказывал о превратностях общения с Кубла ханом, о его приступах меланхолии, которые перемежались бешенством.

— Он так тосковал по родным степям. Чтобы угодить ему, мы придали дворцу форму монгольского шатра. Он напоминал одно сооружение на самом высоком из семнадцати небес и был гораздо просторнее неопрятных юрт, где ночевали предки хана. Все стены из шелка — прекрасный замысел. Но, увы, только замысел. Когда я увидел саму постройку на Земле… готовую вещь… — Он с горечью сделал ударение на слове «вещь». — Я был потрясен. Подавлен. Весь мой труд пошел прахом. Карикатура на дворец! Он не парил, а громоздился. Какие-то монгольские украшения… очень пестро, безвкусно. Но от меня уже ничто не зависело. Я играл всего лишь роль советника, и переубедить хана не удалось. Он очень хотел создать то, что видел во сне. Но политика, дорогой Майкл, это болезнь, которая поражает любых существ, стоит им собраться вместе. Наверно, термитам тоже приходится иметь дело с политикой.

Спригла улыбнулся.

— Но вы, кажется, не прочь отдохнуть.

У Майкла действительно слипались глаза. Линь Пяо проводил его в спальню. Укрываясь одеялом, Майкл услышал бормотание спраглы:

— Легко понять, почему здесь не бывает сновидений. Они бы мешали… Вы…или я. Мы те самые…

Затем наступило забвение. И в забвении почти сразу Майкл начал бороться. Снова действовало «радио Смерти», и это был не сон. Майкл видел большой город с высоты, почти как в тот день, когда с помощью Элевт пытался выбраться из Царства. Но теперь он все внимание сосредоточил на одном из городских кварталов, где вырос черный и угловатый, словно плод какого-то зловещего дерева, храм… Иралл. Майкл узнал его сразу. Храм Адонны, и именно туда тянуло Майкла, а он сопротивлялся изо всех сил…

Майкл скорчился под одеялом и проснулся. Еще не успев толком прийти в себя, он забыл причину своего пробуждения. В темной комнате слышался шорох. Майклу пришлось пальцами разлеплять веки.

В тусклом золотом сиянии свечи Линь Пяо стоял возле кровати и что-то держал в руках. Выражение лица у него было ликующее.

— Вы принесли ее мне! — говорил он. — Как и было предопределено. Мне! Через миры! Песнь! Моя Песнь!

Майкл не сразу понял, что спригла держит в руках черную книгу стихов — подарок Валтири.

— Она моя, — сонно пробормотал Майкл.

— Да, да. Вы прекрасно ее сохранили. Благодарю вас.

— Это моя книга.

Майкл с трудом встал и потянулся за ней, но был остановлен. Двое златоликих слуг выступили из тени и крепко взяли Майкла за руки.

— Вы даже не знаете, что это такое, — презрительно проговорил Линь Пяо. Резкая перемена его тона окончательно вернула Майкла в реальность. — Разве я не говорил о воплощении сновидений? И теперь мне ясно, что сидхи совершили еще одну попытку, только на сей раз не в архитектуре… в поэзии! И опять кто-то помешал. Я слышал, ваш Изомаг раздобыл часть Песни Силы. Теперь понятно, что он искал. Вот оно!

Он поднял раскрытую книгу, показывая Майклу страницу, о которой шла речь.

— Один человек, поэт, получает в сновидении Песнь. Проснувшись, он ее вспоминает, записывает строчку за строчкой… и тут его прерывают! Дела, какой-то человек из Порлока, — несомненно, его подослала противодействующая клика сидхов. И когда поэт возвращается к бумаге и перу, видения уже поблекли, остался лишь записанный фрагмент. Но у Кларкхэма есть часть Песни Силы, неведомая на Земле. И вот вы приносите отрывок, который был недоступен в Царстве, поэму Колриджа. — У Линь Пяо сверкали глаза. Он поднес книгу к глазам и начал читать:

Построил в Занаду Кубла

Чертог земных соблазнов, храм,

Где Альф, река богов, текла

По темным гротам без числа

к бессолнечным морям.

Он перевернул страницу.

Там тучных десять миль земли

Стеною прочной обнесли.

Спригла внезапно умолк и ударил ладонью по книге, будто хотел убить осу. И вдруг запрыгал, держа книгу на вытянутой руке, и пронзительно завопил, как раненый кролик.

— Предатель! — выкрикнул он. — Человек!

Из книги выпал голубой цветок, сорванный Майклом на краю золотой долины. Безжизненный, но поразительно яркий цветок упал на пол. В мире желтого и золотого он казался драгоценным камнем.

Линь Пяо шарахнулся от него, вопя и приплясывая. Книгу он уронил, очевидно из страха, что в ней есть еще что-нибудь подобное. Один слуга отпустил Майкла и устремился к цветку, но тот скользнул по полу и стал увеличиваться и сокращаться, как будто задышал.

— Нет! — простонал Линь Пяо. — Только не это!

Слуга снова бросился к цветку, схватил, поднял высоко над головой и побежал к двери. Но цветок оставлял голубые следы, как мазки краски, которые затем рассеивались, расширялись, пульсировали. С отчаянным криком Линь Пяо бросился за слугой, стараясь не приближаться к голубому следу.

Второй слуга отпустил руку Майкла и отступил. Лицо его преобразилось в хаотичное сочетание фрагментов. Майкл быстро оделся и поднял книгу. Голубые полосы поблекли, на миг все стихло и, казалось, вернулось в прежнее состояние.

Майкл подошел к двери, и тут его встретила улыбка. Одна улыбка, ничего больше: ярко-синие губы и зубы цвета электрик. Она унеслась прочь. Майкл осмотрел дверные косяки, выглянул в коридор. Пустота и тишина.

Он направился к конюшне и, проходя через главное помещение, увидел, что вдоль стен ползут сверкающие синие полосы; они соединились и образовали лазурный ковер, который распространился по полу. Голубая жидкость капала из всех щелей, каждая капля оставляла голубой нитевидный след. Майкл не мог избежать соприкосновений с этими нитями. Они скользили под ногами, вызывая легкое покалывание, и ползли вверх по стенам. Откуда-то доносился голос Линь Пяо — спригла яростно бранился.

Майкл наконец избавился от оцепенения. Он испытывал одновременно страх и приятное возбуждение. Спригле не удалось его околдовать. Ощущение новой силы опьяняло. Хотелось танцевать на синем полу, стучать кулаками в синие стены.

— Свободен! — кричал он. — Свободен!

Он плохо представлял себе, от чего освободился. Неужели Линь Пяо действительно одурманивал его, манипулировал им? Неизвестно. Но теперь мысли Майкла прояснились, и он хорошо сознавал свою цель.

Надо убираться отсюда. Майкл отыскал дверь, ведущую к выходу. Черный камень, похоже, не пострадал, даже светящийся фонтан сохранился в прежнем виде. Впрочем, не совсем: в чаше вдруг образовались волны. Под ногами Майкла завибрировала земля. Частота вибрации возросла, и волны в бассейне застыли как желе, рельефными геометрическими фигурами.

Майкл завороженно взирал на эти чудеса. Геометрические фигуры внезапно превратились в голубые улыбки. Они выпорхнули из бассейна и, промелькнув мимо Майкла, взялись за дело.

Он стоял во внутреннем дворе и вспоминал путь к конюшням, когда из боковой двери выскочил Линь Пяо. Золотое одеяние обгорело по краям, черные волосы стали белыми. Спригла остановился и устремил на Майкла взгляд, полный ненависти.

— Это вы сделали! Проникли в мой дом, в мою долину! Чудовище! Человек! Я найду способ уничтожить вас…

— У меня не было никаких враждебных намерений, — спокойно ответил Майкл. — Если могу чем-нибудь помочь…

Вслед за Линь Пяо вышел слуга. Он едва держался на ногах и качался вперед и назад. Его лицо приобрело цвет нагара в ружейном стволе, одежда превратилась в обгорелые лохмотья. Линь Пяо в ужасе попятился.

— Оно распространяется! Остановите, остановите его!

— Как?

— Я согласен, вы — тот самый, избранный! Но остановите его, умоляю! Пусть оно уйдет! Я останусь тут навеки, буду довольствоваться тем, что есть…

В черных каменных стенах появились синие трещины. Они росли, соединялись, и послышался грохот, будто камень разбивали молотом. Звуки доносились из глубины дома — похоже, что-то действительно силилось пробиться наружу.

— Я не знаю, что делать, — сказал Майкл. — Я не волшебник.

— А я волшебник! — простонал Линь Пяо. — Как же со мной могло случиться такое? — Он вытаращил глаза и побледнел, увидев, как от стены отвалился большой кусок камня. Похожая на пагоду башня сотрясалась и рушилась, ее зубчатые террасы охватило голубое пламя. Огненные молнии веером разлетались по всем углам дома, попадали в наружные стены, уносились в долину.

Майкл знал, что надежного укрытия поблизости не найти. Не имело смысла даже отбрасывать тень. Земля под ногами вздымалась, и между расходящимися каменными плитами текла ярко-синяя жидкость. Майкл зажмурился, но открыл глаза, когда его подбросило в воздух. Повсюду кругом взметались синие фонтаны, теплая охристая дымка ночи превращалась в холодный, усеянный звездами мрак.

Майкл ощутил неприятную пустоту в желудке. Невесомый и бесплотный, он витал среди вечного холода, вечного льда. Между пальцев пробегали искры, волосы встали дыбом. Все шерстяные ковры, по которым он ходил, все кошки, которых он гладил, казалось, передали ему свой заряд.

Майкл снова закрыл глаза и опустился на землю. Он дрожал и задыхался. В воздухе пахло электричеством, но земля была неподвижна.

Все умолкло. Майкл ждал, что будет дальше, но тишина не нарушалась. Прежде чем открыть глаза, он нащупал книгу. Целая и невредимая, она лежала в кармане.

Майкл огляделся. Он уже почти разучился удивляться, и зрелище, открывшееся сейчас, поглотило остатки этой способности. Дом исчез, а вместе с ним и сад. На их месте раскинулось поле голубых цветов. Ими пестрила вся долина. Деревья утратили осеннюю листву, зато на ветках появились изумрудные листочки, как во всех лесах, окружавших долину.

Майкл ощупал руки и ноги: никаких травм. Кажется, впервые ему удалось выйти из переделки в Царстве без царапин, синяков и шишек.

Он повернулся осмотреть другую часть долины. В шаге от него, угрожающе подняв кулак, стоял Линь Пяо Тай. Майкл попятился, потом остановился. Спригла не шевелился.

Он весь был голубым.

Линь Пяо Тай превратился в лазуритовую статую. На лице навеки запечатлелись ужас и гнев.

Ярдах в двадцати стоял сидхийский конь. Он тихо заржал, и они с Майклом двинулись навстречу друг другу. Улыбаясь, Майкл погладил его по храпу. Как ни странно, оба выжили. И нисколько не пострадали.

Но неведомые силы, которые освободились, чтобы восстановить равновесие в Царстве, не упустили из вида золотистую шкуру коня.

Теперь скакун Элионса весь, от ноздрей до хвоста, окрасился в небесно-голубой цвет.

* * *

Когда Майкл достиг вершины холма и повернул к реке, на долину-тюрьму Линь Пяо Тая сыпался снег. Он остановил коня и оглянулся.

Сквозь снежную пелену было уже не разглядеть то место, где стоял дом. Долину покрывал голубой ковер, которому суждено было вскоре побелеть. Резкая смена сезонов не удивляла. «Такова воля Адонны, — подумал Майкл с усмешкой, — и всякие вопросы тут неуместны».

Он пока еще не хотел целиком подчинять своей воле сидхийского коня и потому ехал только шагом или рысью. Еще несколько дней пришлось провести в лесу. Снова не хватало пищи, но Майкл не обращал на это особого внимания, голод его беспокоил меньше всего. Чередовались закаты и рассветы, и Майкл терял терпение. Ему хотелось убедиться в том, что он движется в верном направлении, а не просто слоняется из одного странного места в другое.

По ночам он разводил костер с помощью изуродованного пальца без ногтя и читал при свете. «Радио Смерти» больше не подавало голоса, сон не нарушался. Майкл перечитал «Кубла хана» несколько раз, хоть и так почти наизусть знал эту поэму еще с младших классов. Ее слова казались одновременно простыми и возвышенными, прозрачными и темными. В книге было и предисловие Колриджа, отчасти подтверждавшее рассказ Линь Пяо Тая, но ни о сновидении Кублы, ни о постройке дворца не упоминалось.

Если Линь Пяо говорил правду — а, по-видимому, так оно и было, — то Майкл обладает частью Песни Силы. И если другая часть — та, которую помешали записать Колриджу, — хранится у Изомага, то он с помощью Майкла вполне мог бы покончить с владычеством сидхов и спасти людей и гибридов.

Или Майкл что-то неправильно понял? Каким образом Песнь Силы может быть и архитектурным, и поэтическим творением? Возможно, Линь Пяо имел в виду кодирование, возможно, поэма и чертог наслаждений содержат в зашифрованном виде некую идею, эстетический принцип, первоначально созданный сидхами…

Тут мысли Майкла отправились блуждать по причудливым орбитам. Он закрыл книгу и улегся возле костра.

В конце концов пропорции важны и в архитектуре, и в поэзии.

— Спи, — устало велел он себе.

На следующее утро Майкл выехал из леса и оказался на краю обширной саванны. В туманной дали темнело нечто похожее на гору (но, возможно, вовсе и не гора). А на земле он обнаружил ловушку.

Она была привязана к молодому деревцу и снабжена чувствительным спусковым устройством. Конь с тревожным ржанием обошел ее стороной. Очевидно, ловушка предназначалась для мелких животных, деревце бы не выдержало веса крупной добычи. Пока никто не попался. В веревочной петле лежала приманка — какие-то коренья, вроде довольно свежие.

Майкл окинул взором кустарники и редкие деревья. Ни один сидх не поставил бы ловушку, чтобы добыть себе пропитание. Может быть, сидхийские волшебники решили поймать животное для ритуалов? Ведь не случайно возле хижины Журавлих лежала груда костей. Но Майкл подозревал, что этот силок создан руками человека. В самой его конструкции, одновременно небрежной и изящной, было что-то человеческое.

Майкл не знал, радоваться ему или готовиться к неприятностям.

Долго ждать не пришлось. Полуукрытая льдом река выбралась из леса и потекла дальше, через саванну. Русло выпрямилось и углубилось, течение ускорилось. Майкл пытался разглядеть гигантское возвышение вдали, но его очертания расплывались в дымке. Однако он уже не сомневался: это не просто гора.

Он вел коня по песчаному берегу реки, обходя прибрежные льдины и сугробы, и вдруг ощутил чье-то присутствие. Больше ничего, только присутствие существа, которое, в свою очередь, тоже знало о его приходе. Майкл остановился — якобы для того, чтобы осмотреть копыто коня. Ощущение усилилось. Он глубоко вздохнул и постарался уловить ауру памяти незнакомца. До сих пор ему не доводилось проникать в человеческую ауру, и теперь он убедился, что это проще простого.

Майкл без труда определил, что человек, поставивший ловушку, движется за ним на расстоянии около ста футов. Кругом росла высокая, по пояс, заиндевелая трава.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — крикнул Майкл, следуя внезапному побуждению.

Незнакомцу было сорок или сорок пять земных лет. Он не был уроженцем англоязычной страны, но, по-видимому, вполне мог изъясняться по-английски.

— Я не сидх. Я видел ваш силок.

Из травы медленно поднялся дородный бородач с коротко подстриженной седой шевелюрой. Он восхищенно покачал головой и, пряча улыбку за пышными усами, проговорил:

— Здорово. У вас чутье, как у сидха. Я не знал, кто вы. Надо же, человек! Здесь!

По выговору и наружности (одежда из шкур, меховая ушанка набекрень, холщовый мешок на плече) Майкл понял, что перед ним русский охотник. Незнакомец не приближался.

— Да, — проговорил охотник после небольшой паузы. — Не похожи вы на сидха, дух не тот. А я все сомневался. Шел за вами до Золотой долины. Потом вы снова появились… Теперь там все по-другому. И я опять пошел следом.

— Значит, у вас можно кое-чему поучиться, — заметил Майкл. — Я и не подозревал, что вы рядом, — случайно нашел капкан.

— Сюда немногие забредают. — Охотник двинулся к Майклу, но его глаза настороженно поблескивали. — Сидхи здесь почти не бывают. Во всем этом краю, южнее гор, восточнее города, западнее… логова Изомага. Вы из тех мест, из Эвтерпа? — Он остановился в десяти футах от Майкла.

Тот кивнул.

— А вы?

— Меня не поймали. Когда-то я был танцором. — Он развел руки и оглядел свою грузную фигуру. — В четырнадцать лет сюда попал. Боже мой! — Он вытер глаза рукавицей. — Память, чтоб ее! Вот увидел вас, и сразу все вспомнилось. Я уж здесь лет сорок. Может, больше. Не знаю…

Плечи охотника затряслись от рыданий, он размазывал слезы по лицу и наконец отвернулся, застыдившись.

— Совсем ведь мальчишкой тогда был. Гораздо моложе вас.

Майкл смутился.

— Значит, вас не поймали? — переспросил он, желая успокоить охотника.

— Как быстро время пролетело! — Он вытер лицо рукавом и, взглянув на Майкла, приблизился еще на несколько шагов. — Мне не доводилось говорить с человеком уже… не помню, сколько лет. Я охочусь, ем, сплю, хожу в город к сидхам… Лошадь чудная. Из-за нее я и принял вас за сидха. Где вы такую взяли?

— У Владыки Фитиля Стран Пакта.

— У Элионса? — Русский в смятении попятился. — Как?

— Элионс мертв. Он думал, что я его убил, но это не так. И он мне отдал коня… Вернее, не он, а его тень.

— Элионс мертв?

Майкл кивнул.

— Попался в ловушку Изомага.

— Я помню первую битву Изомага. Давно это было. — Охотник растерянно покачал головой. — Видел и колдовской столб, и чудовищ несусветных. Какая-то из этих сил сцапала меня, но я спасся. И вмиг постарел.

Он закусил нижнюю губу и запрокинул голову, чтобы опять не разрыдаться.

— Сразу превратился в старика. Мне хотелось только посмотреть — и попался. Я убежал. Не останавливался, пока не добрался до города. — Он указал на гору в туманной дали. — Меня приютила сидхиня. Я у нее многому научился… Но постойте, мы ведь еще даже не познакомились. Меня зовут… О Боже! Забыл. — Он закрыл глаза. — Как же меня зовут… Николай! Вот.

— А я Майкл.

Николай снял рукавицу, и они пожали друг другу руки.

— У вас руки теплые, хоть одеты вы легко, — заметил Николай. — Это вас сидхи научили греться!

— Гибриды. Старые Журавлихи.

— Могу я спросить, куда вы держите путь?

Майкл не был готов к такому вопросу и потому лишь улыбнулся и пожал плечами.

— Понимаю. Во всяком случае, вы направляетесь к городу. Через него течет река, а вы идете вдоль нее, верно? Может, пойдем вместе?

Он с мольбой смотрел на Майкла, подняв кустистые брови. Майкл согласился.

По дороге Николай показал содержимое своего мешка. Полоски сушеного мяса, аккуратно завернутые в светлую кору («Что-то вроде кролика, с большими глазами, — пояснил охотник. — Из здешних зверей самый глупый»); корни — приманка для дичи; фрукты, вроде тех, которые Майкл собирал в диком саду; орехи и мешочек желудевой муки. Еще Николай достал деревянную трубку.

— Тут есть такие листья, если посушить — вполне сносное курево. Только в присутствии сидхов курить нельзя. Из себя выходят от зависти. Сами-то курить не могут.

— Как к вам относятся в городе?

— О, принимают отлично! Мужчины-сидхи там теперь почти не живут, бесчувственные они, гордые. Снобы, одним словом. А женщины и вас хорошо примут. Вот только как быть с конем… Неужто и правда вам его Элионс отдал?

— Да.

Николай с сомнением покачал головой.

— Ладно, посмотрим. Вообще город — это удивительное место. Его построили сприглы для фаэров, очень давно.

Ночь они провели на незаснеженном песке у речной излучины. Николай предложил Майклу трубку, тот вежливо отказался. Охотник глубоко затянулся и выпустил облачко дыма в тихую ночную мглу.

— Сначала я рассказываю, потом вы, согласны? — предложил охотник.

Майкл кивнул. Николай безобразно растянул свою историю, приплетя явно несущественные подробности. Шли часы, но охотник был неутомим. Наконец Майкл лег на спину и положил голову на руки. Николай предложил ему подушечку, набитую мягкими листьями.

— Ничего, подремлите, — сказал он. — Это меня не смутит.

И правда не смутило.

Суть истории была такова. Николай Николаевич Куприн прибыл в Соединенные Штаты из Ленинграда, чтобы танцевать в Денишоун-скул. Он танцевал с семилетнего возраста («это по-настоящему, а так — с четырех годков»), но музыка всегда привлекала его больше. Помимо изнурительных занятий хореографией он пытался играть на фортепьяно и в конце концов научился неплохо аккомпанировать другим танцорам.

— Это случилось, когда я играл Стравинского, — рассказывал он, понизив голос. — У меня было нервное истощение, и я отдыхал на нашей даче в Пасадене, что в Калифорнии. Мне разрешили играть на пианино, потому что это успокаивало. Вскоре нам предстояло выступление, мы репетировали «Весну священную»… — Он пожал плечами и тяжело вздохнул. — В четырнадцать лет я ничего не знал даже о своем мире, не говоря уже об этом! Всадники Элионса едва не схватили меня, но природная ловкость выручила. И их, конечно, отвлекла битва. Вот тогда я приблизился к полю боя и увидел финал.

Он взглянул на Майкла. Тот уже почти спал.

— Темноволосый мальчик просто хотел посмотреть. — Глаза охотника опять наполнились слезами. — А они… Каких монстров они выпустили! За что так возненавидели людей?! Удивительно, что мне теперь нравятся некоторые сидхи. Просто удивительно.

Это были последние слова, которые услышал в ту ночь Майкл. Но Николай говорил еще долго.

Утром Николай, по-прежнему бодрый, сидел у тлеющего костра и смотрел на туманную саванну.

— И вот еще что я тут узнал, — сказал он Майклу. — Людям в Царстве не обязательно спать. Может, и вы научитесь обходиться без сна.

* * *

Через два дня огромный город сидхов уже занимал почти весь северо-восточный горизонт. И опять сменялись времена года. Теплое солнце растапливало снег и освобождало реку от льда, который всю ночь трещал и ломался, а иногда грохотал, словно канонада. Николай сказал, что можно переночевать на большом валуне, если река разольется и затопит саванну.

Майкл предложил Николаю ехать на коне, но охотник отказался. Он по-прежнему относился к своему спутнику с уважением, но и со страхом, что очень беспокоило Майкла. Судя по всему, русский о чем-то умалчивал, вероятно, из вежливости, а может быть, и по другой причине.

Во второй половине дня менее чем в пяти милях от города они отдыхали под одиноким раскидистым деревом, похожим на лавр.

— Город огромный, от конца до конца миль сто. — Николай взялся за нижнюю ветку. Легкий ветер доносил запах трав и сырой земли. — Он окружен пятью стенами, и в каждой стене четверо ворот. А вон те башни слева видите? — Николай указал листиком и прищурил правый глаз, словно целился. — Там работают мастера музыки. Музыки сидхов. Сам я ее не слышал, но мои приятельницы как-то рассказывали, что она превращает человеческий мозг в блаженный пепел. Наверно, интересное ощущение. А вон там, в здании с золотым куполом, сидхийская фабрика. Что производит, неизвестно. Ничто не привозится, ничто не вывозится. Но работа идет.

На солнце ярко сверкали золотые и серебряные купола. Серо-голубые стены, светло-серые мосты и дороги окружали гранитную гору Царства. На несколько тысяч футов над саванной вздымался тонкий, украшенный прозрачными кристаллами шпиль.

— Отсюда не видно, но на той стороне, примерно в десяти милях за городской стеной…

— Иралл, — догадался Майкл. — Храм Адонны.

Николай застыл.

— Вы там были?

— Я его видел… В снах.

— А что еще вы видели в снах?

— Со мной обучался один сидх. Он мне показал горы, где готовят к посвящению новичков.

— Те горы далеко на севере. Черные скалы с голубыми ледниками, заснеженные вершины, окутанные снежными облаками.

— Похоже, вы бывали там.

— Не совсем там, но близко.

На западном склоне гранитной горы стояло здание в форме ромба, закрученного на концах штопором, около мили в высоту и около трех четвертей мили в поперечнике. Вокруг здания высились гигантские древовидные опоры, они поддерживали открытые площадки. Все ветви зодчие-сприглы увенчали прозрачными разноцветными листами, в результате сооружение приобрело сказочную красоту. Несколько подобных построек разной величины окружали гору.

Ближе, на южном склоне, Майкл заметил широкое здание с плоской крышей. Здание стояло на тысячах древовидных опор, на их ветвях, словно диковинные плоды, гроздьями висели жилые домики. На крыше самого большого сооружения рос едва видимый издали густой зеленый лес. Этажи другого здания располагались как карты в перекошенной колоде. У третьего ярусы пересекались под углами в тридцать и более градусов, и вся конструкция напоминала кристаллическую решетку.

Между гигантскими сооружениями стояли дома более привычных глазу Майкла размеров и формы. Они усеивали отроги и подошву горы, тянулись рядами вдоль колоссальных дорог.

Майкл пожалел, что не смог подольше побеседовать с Линь Пяо. Чтобы создавать такие города, необходимо обладать совершенно необычайными способностями. Майкл никогда не видел ничего подобного и не ожидал увидеть в дальнейшем.

Николай явно наслаждался его изумлением.

— Да, город всегда впечатляет. Взгляните-ка вон туда, — указал он с тщеславием собственника. — Видите здание в форме небольшой горы? У него стены выдаются гребнями. А в стенах — пещеры. Я там никогда не бывал. Как вы полагаете, что за сидхи там живут?

Майкл не стал гадать. Конь шел рядом и смотрел вперед, прядая ушами, как будто знал, что скоро окажется в более привычной компании, и с удовольствием этого ждал. Хотя Майклу открылись поистине чудесные картины, особого душевного подъема он не испытывал. Немногие встречи с сидхами отбили у него всякое желание общаться с этим народом. Николай пытался его переубедить.

— Видите ли, у них, как у людей, деревенские парни всегда грубы и неотесаны. А это город. Мужчин немного. А женщины совсем из другого теста. Они нас радушно встретят, вот увидите.

— Даже с этим конем?

— Это ведь ваш конь, не так ли? Вы его получили по воле Элионса.

— У меня нет доказательств, — возразил Майкл.

На это охотник не сказал ничего.

Стены города были сложены из гигантских каменных блоков и покрыты голубоватой глазурью. За пологим подъемом начиналась мощенная белыми каменными плитами дорога. Прямая как стрела, она вела к низким, похожим на разинутую пасть, воротам внешней стены.

— Мы подойдем как бы с заднего хода, — пояснил Николай. — Эта сторона города обращена к саванне, и потому тут мало кто ходит.

Ворота вели в огромную темную пещеру. Стена толщиной в несколько сот футов и высотой не более ста, по-видимому, играла роль кольцевой магистрали города.

Николай остановился на обочине и снял с плеча мешок.

— Здесь я обычно переодеваюсь и прячу еду, чтобы не раздражать сидхов. Вам приятно, когда ваша кошка приносит домой дохлых зверьков? Вот и сидхам не по душе мои наряд и съестные припасы.

Он достал простую блузу и штаны, а одежду из шкур затолкал в мешок и спрятал его в ближайшем дуплистом дереве.

Ворота, похоже, не охранялись. Николай вел Майкла по темному тоннелю, потом остановился и сел, прислонившись спиной к гладкой стене.

— Подождем несколько минут.

Прошло больше часа. Наконец Николай заглянул во тьму и удовлетворенно кивнул.

— А вот и она.

В глубине тоннеля действительно показался силуэт. Майкл встал и постарался привести себя в приличный вид.

— Кто это? — спросил он.

— Служанка Бан Часов, — загадочно ответил Николай.

Сидхиня оказалась на фут выше Майкла, а ведь он ростом намного превосходил Николая. Самым необычным в ее облике казалась раскраска лица: горизонтальные оранжевые полосы с темно-серой каймой. Изящной походкой женщина приблизилась к ним, и Николай отвесил затейливый поклон. Едва глянув на него, она воззрилась на Майкла. Глаза у нее были голубовато-серые, как тени на облаках, лицо — типично сидхийское, удлиненное, с узкими губами. Она носила лилово-коричневый плащ с огненно-красной окантовкой из атласа. Из-под плаща при ходьбе выглядывало кремовое платье, расшитое белоснежными цветами.

Майкл не назвал бы ее хорошенькой, но выглядела она весьма экзотично.

— Здравствуйте, — сказала сидхиня. Майкл ощутил легкое прикосновение к своей ауре, не имевшее ничего общего с грубым вторжением Элионса или бесцеремонным исследованием Журавлих. Оно было довольно приятным.

— Сона рега Бан, — произнес Николай. — Позвольте вам представить моего друга Майкла Перрина. Он путешественник, как и я…

Будто забыв о них обоих, она уже рассматривала коня. Потом улыбнулась, снова повернулась к Майклу и взяла его за руку выше локтя.

— Я Улатх из рода Вис, — представилась она. Пальцы были теплые и нежные. — Николай, у тебя очень необычный друг. Как ты думаешь, он понравится Бан Часов?

— Надеюсь.

— Это твоя лошадь? — спросила Улатх у Майкла.

— Да.

— Я никогда не видела голубых лошадей, даже в Царстве.

— Тут целая история, рега Бан, — сказал Николай. — Я полагаю, он ее расскажет в надлежащее время.

— Пойдемте, — сказала Улатх. — Добро пожаловать в Иньяс Трай.

— Это название города, — пояснил Николай. — И я не советую вам произносить его вслух, даже в одиночестве.

— Предрассудки, Николай.

— Сударыня. — Николай снова поклонился. — Мы всего лишь жалкие…

— Оставь свое смирение. Оно здесь неуместно.

— Разумеется. — Николай выпрямился и улыбнулся Майклу. — В городе сидхов не может быть ничего низменного.

В глубине туннель разветвлялся, одна ветка вела в красноватую тьму, другая — к полукругу дневного света. К облегчению Майкла, они выбрали второй путь.

В конце туннеля начиналась узкая извилистая улица между рыжевато-коричневыми и белыми домами. На ней царила тишина. Майкл чувствовал себя как на дне глубокой реки. На стенах повсюду были укреплены круглые кристаллические зеркала, отражавшие солнце, и на улицах с промежутками в несколько ярдов лежали пятна яркого света. Двигаясь по небосводу, солнце роняло лучи поочередно на разные группы зеркал, в результате появлялись новые пятна, а прежние исчезали.

Улатх шла на два шага впереди Николая и Майкла. Ее одежды шумно шелестели, густые темно-рыжие волосы покачивались в такт движениям изящных бедер.

Николай с живым интересом оглядывался по сторонам, время от времени улыбался Майклу и молча указывал на те или иные достопримечательности. Через несколько минут, встретив на пути всего трех сидхинь, одетых подобно Улатх, они приблизились к неровной каменной плите в высокой темной нише. Две созданные природой ступеньки позволяли легко достичь верхней грани плиты. Улатх поднялась по ступенькам и оглянулась на людей.

— Он знает о чудесных камнях? — спросила она Николая.

Тот пожал плечами.

— Знаете?

— Нет, — ответил Майкл.

Тогда Улатх посмотрела на него в упор и, применив какой-то чудесный способ внешнего видения (Майкл с таким еще не сталкивался), передала сведения о жизни Иньяса Трая. Для передвижения в огромном городе служили специальные камни. Они просто переносили жителей из одного места в другое. Каждый камень был связан с семью другими. Пассажиру достаточно было лишь подумать о нужном направлении, и он перемещался в нем. В Иньясе Трае отсутствовал колесный транспорт. Жители ходили пешком, ездили на немногочисленных лошадях или пользовались камнями.

Все встали на каменную плиту. Ниша осветилась, потом опять потемнела, и они оказались на другом чудесном камне, на крыше очень высокого здания, почти на уровне горной вершины. Холодный ветер трепал волосы Майкла, от похожих на бамбук тонких растений, которые росли неподалеку, исходил приятный запах. Майкл спустился последним, он все еще «видел», воспринимал сведения от Улатх.

Город населяли почти исключительно женщины. Мужчин городская жизнь не привлекала, много веков назад они удалились в леса, окружавшие Иралл; возвращались лишь немногие и ненадолго. Иньясом Траем управляли женщины. Бан Часов, хозяйка Улатх, была одной из правительниц, вроде советника муниципалитета.

Майкл вздохнул. Он вдруг осознал, что Улатх с помощью своего волшебства искусно обошла барьеры его ауры и выудила изрядную толику приватной информации. Улатх виновато улыбнулась и пошла дальше, покачивая локонами и бедрами.

— Куда мы идем? — шепотом спросил Майкл у Николая.

— К дому Бан Часов. Она хранит архивы сидхов. Я представлю вас Эмме, а потом отправлюсь в паломничество.

— Вы ничего не говорили про паломничество.

— Можете составить компанию. Я иду в горы, там будут Снежные Лики. Срок уже подходит.

Они шагали по кирпичной дорожке с низкими перилами в роще приземистых деревьев с толстыми стволами.

— Кто такая Эмма? — спросил Майкл.

— Увидите. — На лице Николая появилось умиление. Он прикоснулся к щеке пальцами и тряхнул головой. — Только обещайте…

— Что?

Николай сильнее тряхнул головой.

— Нет, ничего. Вы их видели?

Улатх не обращала на них внимания.

— Кого?

— Арборалов Бан. Они следят за ее библиотекой.

— Деревья?

Николай кивнул.

— Идемте, мы не должны отставать.

Дом Бан Часов был построен из великолепно обработанного дерева. Высокая крыша состояла из четырех сужающихся сегментов, нижняя имела восемь граней, верхняя — три. Венчала сооружение башенка из желтой меди с серебряным полумесяцем. От центральной части здания под углом примерно сорок пять градусов отходили два крыла. В треугольном дворе между ними обильно и беспорядочно росли цветы. Розы всех цветов, включая голубой, насыщали ароматом воздух и как будто даже согревали его. Улатх оглянулась на Майкла.

— Бан Часов жила здесь многие века, еще задолго до того, как построили город.

— Дом сюда перенесли, — пояснил Николай.

По тропинке между цветов они приблизились к дому Бан и через высокую и узкую черную дверь вошли в круглый зал со сводчатым потолком, выложенный плитами из черного мрамора с зелеными прожилками. Прямые солнечные лучи туда не попадали, поскольку окна гнездились в глубоких нишах. Из-за плит доносились шепоты. Майкл ощутил сразу множество легких прикосновений к своей ауре. Он осторожно дал отпор вторжению, и голоса смолкли. Николай стоял рядом с Улатх в центре зала. Оба, казалось, чего-то ждали.

— Бан Часов очень могущественна, — сказал Николай. — В ее присутствии изменяется даже течение времени. Но вы не бойтесь. Она не причинит нам вреда.

Через несколько минут Улатх вздрогнула и склонила голову. Из коридора появилась высокая женщина в белых одеждах и направилась прямо к Майклу. Казалось, она не идет, а скользит по гладкому каменному полу. Наверху послышалось жужжание. Майкл оторвался от созерцания Бан и поднял голову. Под куполом по кругу летали бесчисленные золотые пчелки. Майкл смотрел на насекомых, и мысли его текли все ровнее и спокойней. Бан взяла его за руку и повела по винтовой лестнице на второй этаж. Они миновали коридор с ярко освещенными окнами и вошли в комнату с деревянными стенами и полом из цельного ствола гигантского дерева. Годовые кольца сходились к широкому бассейну с водой в центре зала. На дне бассейна виднелся какой-то предмет, но разглядеть его Майклу не удалось. Бан попросила его вымыть руки, и когда он это сделал, по комнате разлилось дивное благоухание.

— Нас посетил поэт. — Бан взяла Майкла за мокрые руки и повела в соседнюю комнату.

Там стены были задрапированы белым полотном, а пол устлан тростниковыми циновками. Бан Часов протянула руки к Майклу. От ее ладоней исходило тепло и волшебное сияние. Майкл шагнул к ней, и она прижала его к своей груди.

— Да, была боль, и была ошибка. Таков путь наших родов, моего и твоего. Ведь ты знаешь меня, верно?

Да, Майкл знал. Он тихо заплакал.

Глава двадцать восьмая

Через несколько часов Майкл сидел один в уютной спальне, расположенной в конце южного крыла. Он только что сытно поел. Достав из кармана книгу, подержал ее перед глазами и нахмурился.

Он встретился с Бан Часов, но не запомнил ее внешности. Улатх он представлял себе довольно отчетливо, не забыл и события, предшествовавшие встрече с Бан. Но как она выглядит? Как звучит ее голос? В сознании запечатлелся лишь смутный образ высокой сидхини в белом платье, но каком? Длинном, ниспадающем свободными складками, прозрачном?

Несмотря на все усилия, вспомнить больше ничего не удалось. Майкл попробовал прощупать ауру Николая, но тщетно. Таким способом трудно получить сведения о недавних событиях, к тому же Николай, похоже, увидел совсем немного.

В своей комнате Майкл обнаружил латунную кровать со стеганым одеялом, чашу с водой на мраморной тумбе и несколько картин в рамах с сюжетами из жизни на Земле. Майклу потребовалось несколько минут, чтобы сообразить, что это произведения Коро и Тернера. Значит, Бан Часов немало знает о Земле и, в частности, о нем, Майкле.

Он разделся и вымылся в бассейне. Опять комната наполнилась пьянящим ароматом…

И аромат оказался тем ключом, который открыл врата памяти, и в сознании появился образ.

Бан поднимает глаза и с ласковой улыбкой смотрит на Майкла, у нее на щеках видны ямочки, ее глаза — миндалевидные, глубоко посаженные, сапфирно-голубые с серебряными крапинками.

«Ты решил во что бы то ни стало дойти до Изомага?»

Майкл кивает.

«Даже если при этом окажешься пешкой в игре тех, о ком ничего не знаешь?»

Он кивает опять, менее уверенно. Бан вздыхает и наклоняется над столиком с инкрустацией в виде виноградной лозы. На столике ваза с ломтиками вареных фруктов.

На этом воспоминание закончилось. Майкл вытерся льняным полотенцем и забрался под мягкое одеяло. Простыни были холодными, но скоро он их согрел.

«Завтра», — подумал Майкл.

Завтра Николай познакомит его с какой-то Эммой, и они будут готовиться к путешествию.

Бан не против. Это он тоже вспомнил. А что касается коня, Улатх сказала, что о нем позаботятся конюхи сидхов, и вообще не мешало бы почистить его и подковать.

— Сидхи никогда не вели летописей, — говорил Николай за завтраком.

— Написанное пером не вырубишь топором. Лучше иметь хорошую память. Тогда прошлое продолжает жить, оно может изменяться, как все живое.

— Значит, деревья помнят?

Улатх принесла блюдо с вареными фруктами… Бан говорит ему об Эмме Ливри… Что же она говорит?.. Улыбнулась Майклу и поставила блюдо на стол…

— Те, кто заключены в деревьях, помнят, — сказала она. — Вообще, это судьба таких, как я, служанок Бан. Когда мы станем бесполезными для нее, нас заключат в деревья. Говорят, это очень приятно — освободиться от всех забот Царства и хранить прошлое.

Яркое солнце освещало хрустальное окно столовой. Вокруг, лежа на животе, обедали сидхини самых разных оттенков кожи, облаченные в самые разнообразные наряды. Кажется, в таких же позах когда-то пировали римляне. Николай возлежал рядом с Майклом и, снимая кожицу с голубого яблока, задумчиво кивал.

— Я часто пытался себе представить сугубо умственную жизнь: залы памяти, коридоры мысли.

Улатх легла рядом с ними на бок и смотрела на Майкла, пока он не смутился. Майкл выронил кусок хлеба и потянулся за ним. Улатх остановила его руку.

— Ты произвел большое впечатление на Бан. Она размышляет о тебе. Обучен, как сидх, ездишь на сидхийском коне. Ни один человек не вел себя так в Царстве. Бан очень заинтересовалась, да и мы все. — Она показала на других женщин в столовой.

— Я сгораю от ревности, — проворчал Николай, поедая засахаренный персик.

— Ты ведь недавно с Земли, — продолжала Улатх. — Как там?

Майкл обвел взглядом столовую и понял, что его ответа ждут все.

— У нас вдоволь машин.

— Да, раньше их было маловато.

— И мы побывали на Луне.

— Я тоже была один раз на Луне, — заявила Улатх. — Там такие прелестные сады.

— Простите? — Майкл вытер руки белой льняной салфеткой.

…Стены комнаты Бан…

…Эмма Ливри, еще одна пешка…

— Нет, наша Луна не такая, — возразил Майкл, быстро придя в себя. — Она безжизненная, ни воды, ни воздуха.

— Сады есть для того, кто их видит, — заметила Улахт.

— Улатх бывала всюду, — сказал Майклу Николай. — Она была знакома с королем Артуром.

Улатх взглянула на Николая с легкой укоризной и снова повернулась к Майклу.

— Никому из нас не удалось толком прочесть твою память.

— Да? — Майкл подумал, что Улатх изучила его ауру весьма основательно.

— Твои планы и намерения остались неясны. В Иньясе Трае вежливость требует быть открытым. Николай, к примеру, вполне открыт.

— Мне скрывать нечего, пока поблизости нет мужчин, — ухмыльнулся Николай.

— Здесь нет мужчин, — заверила Улахт. — Нас интересует Майкл…

Едва ли стоило выкладывать все. Майкл сказал, что попал в Царство случайно. Он упомянул о музыке Валтири и пропустил значительную часть дальнейшего. Лишь вскользь коснулся своего обучения у Журавлих и рассказал о Линь Пяо Тае, не упомянув о книге. Улатх сосредоточенно внимала, и когда Майкл закончил, погладила его по руке. Это было холодное, наэлектризованное прикосновение, совсем не так гладила Элевт.

И Бан Часов. «Даже если при этом окажешься пешкой в игре тех, о ком ничего не знаешь?»

— Пойдемте, — чуть грубовато сказал Николай. Он встал и оправил на себе городской наряд. — Найдем Эмму.

Они покинули дом Бан и, миновав рощу, подошли к небольшому каменному особняку. Он был окружен тополями и лиственницами. С одной стороны матово поблескивала зеркальная гладь озера, рассеивая утренние лучи. По озеру, словно персонажи карнавального шествия, скользили лебеди, и расходящиеся от них волны покачивали лилии.

Тяжелая деревянная дверь особняка укрывалась под аркой с резными, высотой в фут, изображениями святых. Майкл никогда не бывал в церкви и не узнал ни одного из них. Николай перекрестился, глядя на барельеф, и пробормотал:

— Святой Петр.

Он взялся за тяжелый дверной молоток в виде головы дракона и дважды стукнул.

— Она просто очаровательна, вот увидите, — пообещал он.

Дверь приотворилась, и высунулась голова с худым лицом, обрамленным прямыми волосами. Коричневые глазки быстро оглядели пришельцев.

— А, Николай.

Дверь отворилась шире. На пороге стояла женщина довольно необычной внешности. Ростом около четырех футов, худая как соломина, в черном платье с длинными рукавами, тощие руки обтянуты белыми перчатками. Выражение лица с опущенными, должно быть, от природы, уголками рта и насмешливо поднятыми бровями, казалось, говорило: «Меня легко задеть, лучше не связывайтесь со мной, — кусаю без предупреждения».

— Можно к Эмме? — спросил Николай.

— Тебе — всегда. А это кто?

Женщина посмотрела на Майкла, как на крота, принесенного из сада кошкой.

— Знакомый, Мари, — ответил Николай. — Он с Земли.

Выражение лица Мари слегка смягчилось.

— Недавно?

Майкл кивнул.

— Идемте со мной. Она наверху, танцует.

Они поднялись следом за Мари на второй этаж. В коротком коридоре с зеленовато-голубыми стенами была полуотворена двустворчатая дверь. Мари вошла первой.

— Эмма! — визгливо крикнула она. — У нас гости. Николай с каким-то…приятелем.

Помещение напоминало танцевальный зал Ламии в доме Изомага, но было поменьше и хорошо освещалось дневным светом.

У стены стояла девушка чуть старше Майкла, в наряде танцовщицы. Юбка прикрывала колени. Черные волосы были зачесаны назад и завязаны в пучок. Красивая длинная шея и изящные тонкие руки напоминали о лебедях в озере. Завидев Николая, девушка подбежала и обняла его.

— Mon cher! — воскликнула она. — Как я рада тебя видеть!

Она отступила на шаг, обошла вокруг Николая и повернулась к Майклу.

— Не обращай на него внимания, он опасный сердцеед, — заявил Николай. — Уж я-то знаю.

— Человек! — обрадовалась Эмма. Она протянула руку, и Майкл ее пожал. Рука была розовая, теплая и нежная, как цветок. Однако на тыльной стороне ладони кожа отличалась необычно бледным оттенком и образовала небольшие складки, как от давнего ожога.

— С Земли, — добавила Мари. — Недавно.

— O! C’est merveilleux! — Эмма по-детски захлопала в ладоши. — Николай, ведь не зря ты нашел его и привел сюда, значит, он может поговорить с нами и рассказать о своей родине?

— Ну, вероятно, — пробормотал Николай. — Я готов сделать что угодно, лишь бы доставить радость Эмме, — признался он Майклу.

Мари принесла столик, они придвинули к нему деревянные стулья и сели.

— Мари, — сказала Эмма, — принеси вина и что-нибудь из тех вкусностей, которые нам прислала Бан.

Она повернулась к Майклу с ослепительной улыбкой, потом закрыла глаза и прямо-таки всколыхнулась от удовольствия.

— Вы откуда?

— Из Калифорнии.

— Калифорния… где же это? А, я знаю! Les Etats Unis. Я там никогда не была. Это, кажется, пустыня, очень сухая?

Мари принесла пирожные, вино и стаканы. Пирожные были из гречневой муки. Когда Майкл отчасти утолил любопытство Эммы, рассказав о своем родном штате, она спросила, бывал ли он когда-нибудь во Франции.

— Нет, — ответил Майкл.

Эмма опечалилась.

— Но, может быть, вы что-нибудь знаете о Франции? Как там сейчас? Который теперь год?

— Был тысяча девятьсот восемьдесят пятый, когда я покинул Землю.

— Покинули? Вы это сделали по своей воле? О… А меня забрали. Я, конечно, благодарна…

Казалось, Эмма вот-вот заплачет, но секунду спустя она просияла и коснулась руки Майкла. Николай смотрел на это с нескрываемой ревностью.

— Так что же было в Париже, во Франции, когда вы покинули Землю? Мне так много хочется узнать!

Майкл обратился за помощью к Николаю.

— А когда… э-э… Эмму забрали оттуда?

— В тысяча восемьсот шестьдесят третьем, — мрачно ответил охотник. — Для нее это был несчастливый год.

— Очень несчастливый, — подтвердила Эмма без малейшей грусти. — Значит, прошло… больше ста двадцати лет. Я тут почти не ощущаю время. Сидхи добры ко мне, но я иногда себе кажусь их игрушкой.

— Они тебя любят, — заверил Николай, потом поднял брови и скривил губы. — По крайней мере, насколько способны любить.

— Я для них танцую. И они к этому так странно относятся! Вообще, сидхи могут танцевать гораздо сосредоточеннее, грациознее, даже естественнее, чем я, но это лишь предположение. Говорят, я волшебница танца, потому что у меня вообще нет волшебства. Все зависит только от тела, никакого колдовства, никаких иллюзий. Ах, но если бы я осталась на Земле…

— На Земле ты бы уже давно умерла, — заметила Мари.

— Но ведь этого не случилось, — невозмутимо продолжала Эмма. — Николай говорит, что я преобразила природу танца. То есть явления, которое обычно называют танцем. Балета.

— Ты стала легендой, — кивнул Николай. — Но Майкл ничего не знает о танцах. Он поэт. Так сказала Бан.

— Тогда я ему покажу.

— На сегодня твои занятия закончились, — возразила Мари. — Не следует переутомляться.

— Мари иногда такая глупая, — хихикнула Эмма. — Она все забывает. Я не могу переутомиться! Они меня защищают. Улатх, Бан… Я как цветок в оранжерее. — Она игриво тряхнула головой. — Такая нежная, хрупкая игрушечка. Николай обо мне так не думает. Он знает, что танцовщицы сильные и выносливые.

— Ты для меня как сестра, которой у меня никогда не было, — сказал Николай.

— Ведь я старше его, правда? — спросила Эмма, заглядывая в лица всем присутствующим. — Он попал сюда позже меня, значит, я старше. А по виду никак не скажешь! Это очень странное место, вы согласны, Майкл? Ну, не важно. Если хотите, я для вас потанцую, может быть, когда Бан попросит… или в другое время.

Николай сказал, что им с Майклом пора идти. Эмма, провожая их до двери, казалась очень расстроенной, но потом послала им воздушный поцелуй, улыбнулась и побежала обратно вверх по лестнице. Мари уныло посмотрела на гостей и затворила за ними дверь.

— Как она здесь очутилась? — спросил Майкл. — Как и вы?

— Нет. Ее сюда доставили сидхи, может быть, Бан или Улатх. Это Эмма Ливри, вы разве не догадались?

— Я слышал это имя… Бан…

— Эмма Ливри — одна из лучших танцовщиц прошлого века, но она не успела до конца раскрыть свое дарование. Когда этой очаровательной девочке было двадцать лет, от газового фонаря на ней вспыхнуло платье. — Николай поморщился. — Ужасный случай. Но сидхи каким-то образом перенесли ее в Иньяс Трай, вылечили и оставили здесь. Она им очень понравилась. Еще бы — такая юная, такая прекрасная. — Он глубоко вздохнул. — Иногда даже сидхи делают что-то хорошее.

Эмма Ливри… И тут Майкл вспомнил целиком свою беседу с Бан.

— Я думаю, Николай знает о случившемся почти так же мало, как и ты. Этот спор из-за Песни Силы… из-за людей… Он длился веками.

— Я знаю про чертог наслаждений, — замечает Майкл.

— Хорошо. Выходит, ты кое-что разузнал. Но это лишь незначительный эпизод. Есть истории более неприятные и бессмысленные. Николай, конечно, расскажет тебе про Эмму. Она была одаренной молодой танцовщицей и погибла якобы от несчастного случая. На самом деле в ее смерти не было ничего случайного. В начале своей карьеры она познакомилась с Дэвидом Кларкхэмом. Впрочем, тогда его звали иначе.

— Он такой старый?

— Даже еще старше. Знаешь, кто такой Кларкхэм?

— Ну-у… он назвал себя Изомагом.

Бан опять улыбается, похоже, слова Майкла ее позабавили.

— Он явился к Эмме с замыслом грандиозного балета, в котором ей отводилась главная роль. Она должна была исполнить совершенно необычный сольный танец. И в этом танце Кларкхэм хотел воплотить очередную форму Песни Силы. То, что не удалось в архитектуре и поэзии. Он знал, что Малн отказался передать людям Песнь Силы, когда выяснилось, как это опасно. С помощью песни люди могли не только изгнать с Земли оставшихся сидхов, но и воссоединить Землю с Царством. Сначала Черный Орден расстроил собственные планы, подослав к Колриджу человека из Порлока. Когда Кларкхэм в очередной раз попытался захватить власть с помощью Песни Силы, он решил воспользоваться талантом великого артиста. И выбрал Эмму. Но жрецы Мална узнали об этом и, прежде чем она успела исполнить танец… подстроили «несчастный случай».

— Почему они просто не убили Кларкхэма?

— Он был слишком силен.

— Но ведь люди не считаются сильными волшебниками!

— Давно ли ты усомнился в способностях Кларкхэма?

Майкл не отвечает на этот ироничный вопрос.

— А что они с ней сделали?

— Она надела платье из некрашеного тарлатана — хотела, чтобы оно было белоснежным. И в таком наряде ожидала выхода за кулисами. Жрецам Мална оставалось лишь удлинить пламя фонаря, когда Эмма взбивала подол платья. Ее сразу целиком охватил огонь, как бабочку, попавшую в костер. Она побежала по сцене, пламя раздулось еще сильнее. Бедная бабочка…

Бан опускает глаза.

— Потом восемь месяцев она мучилась. Эмма была так предана искусству, что приглашала хореографов смотреть, как она корчится, чтобы они могли лучше понять природу боли.

Майкл морщится и опускает голову.

— Тебе неприятно это слышать?

— Как-то странно.

— Да, для тех, чье знание несовершенно. Но сидхи понимают. Нет ничего, кроме Песни, и все вещи суть Песнь. В конце концов даже Малн смилостивился, и нам позволили избавить ее от боли и перенести сюда. Мы оставили вместо нее двойника, а Эмму вылечили, с условием, что она не покинет Иньяс Трай. И она никогда не пыталась бежать. Мы бережем ее. Даже Таракс приходил посмотреть, как она танцует, хотя он терпеть не может людей.

Бан убирает руки со стола и поднимается.

— Значит, я в опасности?

Она не произносит ни слова, она смотрит на него, сквозь него, на что-то более важное.

— Ты пешка в вековой игре, которую ведут мугущественные силы. Ты подготовлен лучше многих, но еще пребываешь в неведении, и не мне тебя просвещать.

Она смотрит на Майкла с нежностью.

— Ты прижимаешься к моей груди, вспоминаешь меня в сновидениях и знаешь, кем я была для тебя в прошлом, но и мои возможности ограничены. Я могу защищать тебя, лишь когда это не противоречит воле Адонны.

Николай тронул Майкла за плечо.

— Нам нельзя терять время. У вас взволнованный вид. Что-то случилось?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Нет. Пока ничего.

* * *

Начать путешествие им предстояло с камня на северной оконечности исторической рощи. Майкл и Николай шли через рощу вдвоем, без сопровождения. Николай оделся потеплее, чтобы уберечься от грядущих холодов; Майкл по-прежнему был одет легко.

В тени деревьев стояли арборалы, которые ухаживали за рощей. Обнаженные зеленые мужчины и женщины смотрели на проходивших мимо двух человек, но ничего не говорили.

— Они вроде меня, — заметил Николай. — Делают свое дело, никого не задевают, никогда не жалуются и верно служат Бан. Я с удовольствием пожил бы с ними.

— Почему бы вам не остаться в городе? — спросил Майкл.

— О, это другое дело. В городе не так уж спокойно. Мужчины-сидхи обычно сидят в своих лесах или рыщут по холмам вокруг Иралла, и в такое время тут тихо. Но в дни Каэли они являются, и Бан приходится смотреть в оба, иначе ее людей и гибридов переловят.

— Но ведь Таракс видел, как тут танцует Эмма Ливри!

— Дружище, Таракс не знает о нас с вами. А Эмму он терпит только из-за Бан, но и Бан не сможет нас защитить, если попадемся.

— Значит, Эмма и Мари — на особом положении… А как сюда попала Мари?

— Она всегда ухаживала за Эммой. А откуда взялась, я не спрашивал. — Николай многозначительно посмотрел на Майкла. — Наверно, и вам не стоит.

— Я вас расстраиваю? — спросил Майкл. Чудесный камень уже показался за редко стоящими деревцами, слишком юными для исторической рощи.

Николай тяжело вздохнул.

— Нет. Может быть, я вам просто завидую. Вы… любимец женщин. Они, похоже, теряют из-за вас голову, чего никогда не случалось из-за меня.

— Но Бан не будет защищать меня так же, как вас.

— Я никогда не разговаривал с Бан. Насколько помню. А вы разговаривали. Для того, кто привлекает внимание сидхов, возможны два пути. Первый — неволя и, вероятно, деградация. Эмма оказалась в неволе, но не деградировала, по крайней мере нам это незаметно. Она живет, как цветок в оранжерее, — так сама говорит. Я думаю, ей нравится быть цветком, заниматься одними танцами. А мне бы не понравилось. Сидхи терпят меня, принимают радушно, но они не привязаны ко мне.

— А какой второй путь?

— Не знаю. Может быть, по нему пошел Кларкхэм.

— Он человек?

Николай поднял бровь.

— Вы, кажется, знаете о нем больше меня.

— Я не знаю всего. Он очень долго живет и, похоже, силен в волшебстве.

Николай глубоко вздохнул.

— Ладно, отложим темные мысли по крайней мере до конца этого путешествия. Бан его одобрила, а раз так, с нами ничего не должно случиться.

— Николай, вы помните, как выглядит Бан?

— Нет.

Чудесный камень, на вид обычный плоский валун, покоился на круге белого гравия. Вокруг никого не было видно. По небу проносились облака, скрывали солнце. Ветер доносил аромат цветов из сада Бан.

— Никто не знает, как она выглядит, кроме, может быть, Улатх. Это ее оружие против Таракса и Мална.

Николай поднялся на край валуна и протянул руку Майклу. Они встали рядом на середине камня. Внезапно стало очень холодно.

Яркая белизна почти сразу ослепила Майкла. Он прикрыл глаза руками. Николай взял его за локоть, помог спуститься с камня и отвел в убежище от ветра.

— Так неожиданно, — пробормотал Майкл, моргая и протирая глаза.

— Нынче гораздо холоднее, чем в прошлый раз, — заметил Николай.

Чудесный камень лежал на краю широкого скального карниза, впереди виднелись зубчатые пики. Седловины между ними покрывал ровный и белый, как молоко в блюдце, слой блистающего снега. Ветер завывал, бешено кружил снежинки и сотрясал каменные стены укрытия.

— Отсюда далеко? — спросил Майкл, вспоминая о хилока.

— Около мили. Но мы подождем других. Я никогда не путешествую один, тем более в такую погоду. Наверно, у Адонны сегодня разболелись зубы.

Николай усмехнулся и расчистил место на камне в форме скамейки. В укрытии было темно, всюду лежал снег.

— Вам тепло? Улатх, кажется, говорила, что у вас не будет никаких проблем. Сидхи могут разгуливать здесь хоть нагишом. Вы, наверно, тоже?

Хилока наконец подействовал.

— За меня не беспокойтесь, — сказал Майкл.

Когда брюки нагрелись, он понизил температуру тела. Вовсе не хотелось, чтобы здесь случилось то же самое, что и возле квартиры Элины.

Николай, сложив лодочкой руки в рукавицах, рассматривал шероховатый черный камень под ногами. Потом он засопел и повернулся к Майклу.

— Чего вы боитесь больше всего?

Майкл пожал плечами.

— Ну, разного. А что?

Николай уже смотрел вдаль, на белые снега.

— Это я так, просто для поддержания разговора.

— А сами чего боитесь?

— Я, признаться, очень не хочу здесь умереть. Для меня это значит стать ничем. А на Землю не вернуться. Вот я и думаю: только бы не сплоховать, иначе — все, конец. В общем, я знаю, чего боюсь. А вы… знаете?

Майкл вспомнил теплые, нежные руки Бан.

— Ну, много чего. Я же сказал.

— А больше всего?

— Подождите, дайте подумать. — Майкл поднял глаза к каменному потолку. — А, вот: я боюсь быть обыкновенным.

Николай осклабился.

— Слава Богу. Я уж думал, вы не знаете. Тогда от вас нужно было бы держаться подальше. И что вы собираетесь делать со своим страхом?

— Постараюсь не быть обыкновенным.

— А если не удастся?

Майкл рассмеялся и ощутил тепло в животе.

— Тогда пожалею, что тратил время на общение с другими. С сидхами, с женщинами, с друзьями… со всеми.

Николай поднялся и выглянул наружу.

— Идут. Приготовьтесь, тут может появиться кто угодно.

— А что такое Снежные Лики?

— Тайна. — Николай снова сел. — В этом мире, где нас окружают тайны, можно увидеть нечто загадочное даже для сидхов. Это мне нравится. Вот почему я здесь бываю.

Первый из паломников, который появился в укрытии, смахивал на призрака — длинный и удивительно тощий. Майкл заметил под клобуком ярко-рыжие волосы и бледно-серые глаза чистокровного сидха. Но во взгляде паломника не было угрозы, только крайняя усталость и тела, и ума. Майкл поинтересовался его аурой и не обнаружил ничего, кроме тьмы, как будто память начисто стерлась. Сидх приветливо кивнул Николаю и опустился на колени.

Один за другим подошли пятеро: еще три сидха, человек, закутанный в белое одеяние, и гибрид. Последний — молодой, высокий и крепкий на вид мужчина с жесткими светлыми волосами — был одет примерно как Майкл. Определить его пол и возраст удалось не сразу. Он носил что-то наподобие очков — две деревянные чашечки с прорезями для глаз, очевидно для защиты от снежной слепоты. Майкл коснулся неприкрытой ауры человека — и словно обжегся.

Никогда ему не доводилось притрагиваться к такой душевной боли и мерзости. Осталось яркое до тошноты впечатление: проказа, раковая опухоль, ползучие паразиты и чудовищная, всепожирающая жадность.

Пятеро вновь прибывших расположились в укрытии. Сидхи разделись донага и заняли темный угол, почти не обращая внимания на остальных. Усталый сидх взглянул на Майкла глубоко посаженными глазами, потом осторожно коснулся его ауры. Лишь из вежливости Майкл открыл ему кое-какие сведения — о языке, происхождении.

Николай уже встречался с этими паломниками. Он их представил Майклу:

— Это Харка, Тик и Дур.

Харка — тот, кто выглядел переутомленным, — кивнул. Тик и Дур, вероятно, только достигли зрелости. Молодые, крепкие, они еще не приобрели мину пресыщенности и равнодушия, которая отличала старших сидхов.

— Тот закутанный — Шахпур… а дальше не помню.

— Агаджиниан, — подсказал основательно утеплившийся человек. Довольно приятный голос не вязался с тем, что Майкл обнаружил в его памяти.

— А с вами мы, кажется, не встречались, — обратился Николай к гибриду.

— Бек, — представился тот, подняв ладонь. — Я здесь впервые. Когда выходим?

— Когда ветер уймется, — ответил Шахпур.

Его голос на сей раз звучал еще красивее и напоминал сидхийский. Майкл предположил, что ошибся при первой попытке и попробовал еще раз заглянуть в ауру Шахпура. И вновь пережил неописуемое отвращение, несколько мгновений разведки потребовали огромных усилий воли. Сидхи держались в стороне от Шахпура, сам он больше ничего не сказал.

Поддержать беседу Николаю не удалось. Вскоре были слышны лишь рев ветра да шум далеких лавин.

Свет угасал, в укрытии становилось все темнее. Внезапно яростный ветер стих, от его шума осталось лишь слабое эхо, вроде ржания умирающей лошади. Потом наступила гробовая тишина, она сама по себе казалась звуком. Шахпур выглянул из укрытия и шагнул на тропу, за ним выбрались Бек, Харка, Тик и Дур. Николай и Майкл вышли последними.

— Иногда мне кажется, что это занятие их недостойно, — сказал Николай, кивая на идущих впереди. — Непонятно, зачем вообще они приходят. Харка с каждым разом выглядит все хуже. Будь он человеком, я бы сказал, что он умирает, но у сидхов не бывает физических болезней.

— Он пуст внутри, — заметил Майкл. — Может, у них какие-то свои болезни. А что случилось с Шахпуром?

— С Шахпуром? — Николай нахмурился. — Он проклят. Бродит, как я, по Царству. Однажды сидхи его поймали. Он убежал, но они успели над ним потешиться.

Плотно укутанный человек обернулся и пристально посмотрел на них. Николай скривил губы и умолк.

Карниз, по которому шла тропа, тянулся вдоль всей почти отвесной гранитной скалы. Далеко внизу иззубренные пики пронизывали мутную пелену облаков. Кое-где на тропе лежали сугробы. Снег хрустел под ногами паломников, выдыхаемый ими воздух превращался в почти осязаемую дымку, и она стелилась позади, как пар из трубы паровоза.

Тик, Дур и Харка первыми достигли места, где карниз сужался. Они повернулись спиной к пропасти, двинулись боком вдоль каменной стены и спокойно перешагнули расселину шириной в ярд. Для Шахпура, Майкла и Николая это препятствие оказалось сложным, и Николай оступился на противоположном краю трещины. Майкл схватил его за руку и вытянул на ровное место. Некоторое время они тяжело дышали, прислонившись к скале.

— Такого раньше не бывало, — сказал Николай. — С каждым годом путь все опаснее.

Карниз расширился и дал по крайней мере иллюзию безопасности. Миновав обломок скалы, упавший, очевидно, сверху, путники увидели свою цель. Трое сидхов и гибрид направились к ней, за ними последовал Шахпур. На некотором расстоянии от них ковылял Николай, задыхаясь и проклиная все на свете. Замыкал шествие Майкл.

Все собрались на широкой каменной площадке перед глубокой нишей в стене.

— Гора, — произнес Николай. На расстоянии многих миль высилась Хеба-Миш, хотя, казалось, до нее рукой подать. — Никто не знает, насколько она высока, даже сидхи.

Далеко внизу под уступом облака низвергались в глубокую пропасть, оставляя лишь небольшие жгуты, которые медленно кружились и развеивались. У дна пропасти сине-зеленый ледяной склон встречал опускавшееся облако, разделял на широкие потоки, и эти потоки струились по глубоким бороздам. У Майкла, глядевшего вниз с края уступа, вскоре закружилась голова. Он перевел взгляд на крутые заснеженные склоны горы. Тонкий пласт снега покрывал лишь нижнюю ее часть, на самом верху чернел голый камень.

— Теперь подождем, — сказал Николай.

Трое сидхов и гибрид, как по сигналу, удалились в пещеру, предоставив людям слушать тишину.

— Чего мы ждем? — спросил Майкл.

— Снежные Лики, — ответил Николай.

Настала ночь. Майкл лежал, удобно устроившись на холодном полу пещеры. Николай беспокойно спал рядом. Шахпур сидел на корточках и, по-видимому, не смыкал глаз. Скрестив ноги, сидхи сидели в ряд вдоль противоположной стены.

К Майклу сон не шел. Вновь и вновь он силился проникнуть в память Харки. Призрачная аура действительно была пуста, как будто сидх появился на свет всего несколько минут назад и не имел ни предков, ни прошлого. Возможно, какой-нибудь прием, вроде хилока, позволяет этого достичь?

Николай застонал и открыл глаза.

— До чего же трудно ждать, — заметил он. — Особенно здесь.

— А как вы узнаете, что пришло нужное время?

— Из разговоров. В этом мире тоже ходят слухи. Бывает, арборалы шепнут, а то и в пещеру к аморфоралам заглянешь. Иногда кто-нибудь из паломников узнает первым, и все отправляются в путь. Потом мы встречаемся. Я всегда пользуюсь камнем для перехода в Иньяс Трай. Другие пешком идут. Некоторые и не говорят, как добираются, просто оказываются тут, и все. Но не всегда, не каждый раз… Иногда несколько лет пропускают.

Я слышал, первое знамение появляется в одном пруду в Иралле. Пруд очень глубокий, на дне лед, и когда он ночью чернеет, сидхи узнают: время пришло. И сообщают другим по секрету… Адонна, похоже, не одобряет, когда сидхи созерцают настоящую тайну.

Николай поджал ноги и снова закрыл глаза.

— Утром, наверно, начнется, когда ветер опять задует.

Майкл не спал, но и не бодрствовал, как во вторую ночь после прибытия в Царство, когда он примостился на камне и ждал рассвета и тепла.

По пещере начал разливаться оранжевый свет, и одновременно послышалось тихое шипение. Майкл встал и вытянул затекшие ноги. Николай, кряхтя и ворча, последовал его примеру.

За Хеба-Мишем вставало солнце. Оно осветило горы на западе, и на заснеженный склон легли бледные пурпурные отсветы. Облака на востоке зажглись зеленым, оранжевым и лиловым пламенем. Несколько лучей пробились сквозь них, упали на невидимую сторону Хеба-Миша, и по краям пика засияла желтая полоска.

Высоко в небе перламутровая полоса распалась на дуги и растаяла. Ночью был снегопад, и теперь снег блестел у входа в пещеру.

Николай и Майкл вышли на каменную площадку. Облака уже не тонули в пропасти, теперь там лишь незримо реяли воздушные потоки. В леднике образовались трещины, время от времени они с грохотом расширялись, и откалывались огромные глыбы льда.

— Сейчас начнется, — сказал Шахпур за спиной у Майкла.

Шипение усиливалось и вскоре перешло в рев и вой. Порывы ледяного ветра ударили в лица, и пещера ужасающе загудела. Сидхи и гибрид тоже вышли на уступ, ветер трепал их волосы. Шум уже не прекращался.

Внезапной ветер с яростью обрушился на паломников, грозя сбросить их в пропасть. Майкл упал, потом его приподняло на несколько дюймов над каменной площадкой. На мгновение, которое показалось ему вечностью, он повис в воздухе, а остальные распростерлись на камне и цеплялись за малейшие выступы. Потом равновесие сил нарушилось, и Майкл упал. Шум преобразился в мучительный вопль. Ветер устремлялся во все щели, низвергался в пропасть и взлетал вверх по заснеженному склону Хеба-Миша.

И снежный покров начал разрушаться. Пласты шириной в милю отрывались, порхали, словно клочки бумаги, и распадались в воздухе, а ветер подхватывал их, измельчал в порошок и швырял вверх огромными горстями.

Бесформенное снежное облако скрыло нижнюю часть склона, потом голые черные отроги и, наконец, поднялись выше вершины.

Казалось, прошли часы. И вдруг ветер опять присмирел. Несколько минут снежная завеса висела над Хеба-Мишем, потом начала оседать.

— Вот, — проговорил Николай.

Майкл прищурился, стараясь ничего не упустить. Гигантское снежное облако опускалось, и последние вихри создавали в нем углубления и выпуклости, сносили углы. Постепенно в хаосе начали проступать определенные черты.

— Номер один, — объявил Николай.

Черты внезапно стали правильными, появилось лицо человека, очевидно, молодого, с небольшой бородкой. Майкл его не узнал. Лицо простерлось на много миль перед Хеба-Мишем, потом расплылось. Снег продолжал оседать, и возникли новые черты. Сначала очень смутно, затем с удивительной ясностью прорисовалось второе лицо — несомненно, сприглы, поскольку очень напоминало Линь Пяо Тая. Следующее лицо показалось Майклу таким знакомым, что от волнения он судорожно глотнул холодного воздуха и едва не нарушил хилока… Да, лицо знакомое, но чье? Молодое, с узким носом…

— Два и три, — продолжал Николай. — Сейчас рассыплется, появится еще одно, и конец.

Майкл разглядывал лицо и пытался вспомнить, где его видел.

— Я его знаю, — бормотал он. — Я знаю, кто это!

Но память упорно молчала. Возникло четвертое лицо — суровый сидх с презрительным взглядом. Майкл не думал о нем. Он чувствовал, что совсем близок к очень важному воспоминанию, и готов был лупить себя по лбу, дергать за волосы, — лишь бы поскорее найти ответ.

И нашел.

Узнать третье лицо оказалось нелегко, потому что оно выглядело молодым. Но этот человек был уже стар, когда Майкл увидел его впервые.

Это был Арно Валтири. И теперь его черты затерялись в лавине, которая низвергалась в ледяную бездну у подножия Хеба-Миша.

Глава двадцать девятая

Сидхи покинули площадку первыми, но не воспользовались чудесным камнем, а поднялись на другой уступ. Они не пожелали возвращаться в Иньяс Трай, их интересовало другое место, лежавшее где-то за горами. Шахпур остался, его лицо ничего не выражало, аура не стала менее ужасной и отвратительной, чем прежде. Лишь Бек, гибрид, отправился вместе с Николаем и Майклом в Иньяс Трай.

— Никогда не бывал в этом городе, — пояснил он. — Я уже давно скрываюсь от сидхийских всадников, а там, похоже, можно найти убежище, по крайней мере, на время.

Николай не взялся его обнадеживать, но Бек был тверд в своем решении. Там, где хорошо принимали людей, едва ли отвергали гибридов. Скальный карниз после бури стал еще менее надежной тропой. Снег, навалившийся со склонов, уплотнился и скользил под ногами, как лед. Майкл очень устал, он обрадовался, когда увидел знакомый плоский валун.

Теперь Майклу казалось, будто он прожил добрый десяток жизней, и в каждой осталась какая-то нерешенная проблема. Он сравнивал себя с многоликим призраком, который обитает по крайней мере в двух мирах, и ни один из миров не имеет устойчивых и ясных очертаний. Кто же такой Арно Валтири, почему его лицо вылепилось из гигантских снежных облаков в Царстве сидхов?

И стоило ли вообще искать Кларкхэма? Что, если на самом деле он не в состоянии ни вернуть Майкла домой, ни помочь людям в Царстве? Но Валтири умер… то есть, Майклу сообщили о его смерти. В «реальной» жизни на Земле эта весть не вызывала сомнений. Кто же станет лгать, когда речь идет о смерти близкого человека? Майклу и в голову не пришло заподозрить Голду в мистификации.

А если она тоже не знала? Или Валтири обманул их всех?

Что, если он не был человеком?

Мысли Майкла окончательно запутались к тому моменту, когда он ступил на камень. Николай и Бек последовали за ним. У гибрида тряслись руки от страха перед сидхами. Так же боялся их когда-то и Майкл.

Впрочем, основания бояться были и теперь. В миг переноса он услышал голоса. Говорили о его пребывании в Иньясе Трае, о его отношениях с Бан Часов, о положении людей в Царстве, упоминалось также о Совете Элеу и о Малне. Майкл так и не узнал, каким образом ему удалось услышать эту беседу; похоже, кто-то его предостерегал.

Засиял теплый солнечный свет. Ни Николая, ни Бека на чудесном камне не оказалось. Внизу, на гравии, ожидали Улатх и четверо мужчин-сидхов в перламутрово-сером. У Улатх был довольно мрачный вид. Ее аура напряженно пульсировала.

Всадники-сидхи явились из Иралла, Майкл определил это прежде, чем они догадались о его способностях и замкнули свои ауры памяти.

— Я хочу напомнить вам, — заявила Улатх. — Он под покровительством Бан Часов.

Самый низкорослый из мужчин выступил вперед и протянул руку Майклу, чтобы помочь ему спуститься с камня. Майкл заколебался, но принял руку — не следовало выдавать страх. Но что делать дальше? Едва ли есть смысл бросать тень без подготовки и в присутствии такого количества сидхов.

— Я Гвинат, — представился сидх, который подал руку Майклу. — И я задерживаю тебя. Ты завладел конем Иралла.

— Мне его отдали.

— Это не имеет значения. Никто, в особенности человек, не имеет права владеть конем из конюшен храма Адонны.

— Этот конь принадлежал Элионсу, — вымолвила Улатх, переводя взгляд с Гвината на Майкла и снова на Гвината. — И вам это хорошо известно.

— И за кражу этого коня Элионса был наказан: его послали в Проклятую долину. Мы не могли вернуть коня — Элионс поставил свое клеймо, в храме такому животному не место. Закон сидхов вообще не требует возвращения похищенного, тем более коней.

Улатх прикоснулась к щеке Майкла.

— Тень Элионса мстит тебе. После его смерти коня следовало вернуть в Иралл или бросить на произвол судьбы.

— Он отдал коня мне, — глухо произнес Майкл и с неожиданным лукавством добавил: — Я пришел вернуть его.

Гвинат понимающе улыбнулся, потом отрицательно покачал головой.

— Ты был его врагом, и ты убил его, не так ли?

— Я не хотел быть его врагом и не убивал его.

— Пойдем.

Всадники обступили Майкла, не оставив ни малейшей возможности спастись бегством. Улатх опустила руку и шагнула назад. Майкл мельком заглянул в ее ауру и обнаружил сожаление, но отнюдь не глубокую скорбь.

— Иралл не одобряет отношение Бан к людям, — сообщил Гвинат.

— Иралл не властен над Бан. Она получила посвящение от Адонны. Что скажет Адонна?

Гвинат с ядовитой улыбкой поклонился.

— Мы заберем этого человека. Таков закон.

«Майкл».

Что? Кто это?

«Иди с ними».

Он взглянул на Улатх, но она ничего не посылала. Бан? Едва ли. И не «радио Смерти». Кто же тогда?

Вместе с сидхами Майкл снова поднялся на чудесный камень. Вскоре они оказались на окраине города и по улицам прошли туда, где ждали кони, в том числе скакун Элионса. Несколько женщин видели, как Майкл с позволения конвоиров сел на небесно-голубого скакуна, а сидхи оседлали своих коней. Затем кавалькада через Северные ворота выехала из Иньяса Трая. Гвинат, все еще улыбаясь, обернулся и взглянул на город.

— Не понимаю, что тут может быть хорошего, даже для человека, — сказал он тихо. — Сприглы отомстили нам, построив эти стены. Так же, как Элионс отомстил тебе.

Майкл смотрел прямо перед собой на широкую дорогу, которая вела между черными каменными столбами прямиком к воротам храма Адонны.

Сидхи сопровождали его в Иралл.

* * *

Храм грозно высился впереди. Его черную центральную башню, круглую, гладкую, лишенную украшений, венчал игольно-острый шпиль. Вокруг нее без видимой симметрии располагались башни поменьше, все они склонялись к центру круга. Основанием для них служил гладкий купол из сероватого камня.

Всадники ехали по темной каменной дороге между колонн, которые сверкали, как полированный металл, хотя были черными, как ночь; бесчисленные блики света на них казались глазами. Гвинат наслаждался смущением и страхом пленника.

Даже уроки Журавлих не подготовили Майкла к этому зрелищу. Вход оказался удивительно мал. Через него одновременно могли проехать лишь трое верховых, а его высота едва превышала три ярда. Стены тоннеля плавно переходили в свод, а пол был усеян чем-то похожим на мертвые цветы. Сладковатый запах гнили не вызывал особого отвращения, но и не казался приятным. Он был навязчив, вызывал странные мысли — так пахнут

Розы черные в руках.

Солнца свет им не знаком.

Лепесток за лепестком

Опадают в вечной тьме.

Слова прозвучали отчетливей, чем когда-либо прежде, прозвучали сразу после того, как за поворотом тоннеля всадников окутала мгла. Но они ехали дальше, темнота не оказалась помехой. Майкл, пытаясь снова уловить голос, услышал лишь слова Гвината:

— Мы должны доставить тебя в Завет.

Когда глаза Майкла привыкли к темноте, он увидел, что тоннель расширился и освещается очень слабым зеленоватым сиянием. В аркадах обочь главного пути шествовали две длинные процессии. Это были гибриды, и каждый нес зеленую керамическую чашу с черной жидкостью. Проезжая мимо, Майкл пытался рассмотреть все лица в надежде найти Лирга. Но гибридов было слишком много, все они брели с опущенными глазами, да и внешность Лирга Майкл уже плохо помнил.

Тоннель вел в большой зал, его потолок скрывался во мраке. В двух стенах зияли дыры диаметром тридцать—сорок футов, их нижние края покрывала ржавчина. Копыта шлепали по дюймовому слою жижи. Конь Элионса — или Адонны? — встревоженно прядал ушами.

Следующий зал напоминал картонный улей — концентрические ярусы образуют свод, под ним — заглубленная арена; ступени, каждая высотой в ярд, уходят в ржавую воду. Здесь пахло только затхлостью.

Всадники проехали вокруг арены и свернули в боковой коридор. Они миновали вереницу сидхов, одетых лишь в серые килты.

Очевидно, Адонне служили только мужчины.

— Что такое Завет? — спросил Майкл.

Гвинат повернулся к нему.

— Зал суда Адонны. Место собраний Мална. — Он мог говорить по-английски, не прикасаясь к ауре Майкла.

— А я думал, это в горах. — сказал Майкл.

Гвинат улыбнулся, не считая нужным исправлять ложные человеческие представления.

— То есть там вы готовите жрецов. — Майкл помолчал немного и добавил: — По вашим законам я, безусловно, виновен. Зачем же тратить время на суд? Разве Малн не всемогущ? Или мое невежество — смягчающее вину обстоятельство?

— Ты виновен, — заявил Гвинат. — Это и есть смягчающее обстоятельство.

Майкл понимал: сейчас надо соображать быстрее, чем когда-либо. Наверное, и в этой ситуации существовует выход, может, достаточно припомнить какую-нибудь уловку Журавлих.

Впереди засветился синеватый туман. Он прихотливо завивался и казался живым; кони несли седоков дальше сквозь холодные клубы. Когда туман развеялся, Майкл обнаружил, что находится в огромном зале под куполом. Прошло еще несколько минут, прежде чем Майкл различил каменный стол на голом полу. Вокруг стола в высоких каменных креслах восседали четверо сидхов в черных одеяниях.

Майкл в сопровождении конвоя подъехал к столу, и сидящие с четырех сторон воззрились на человека. По полу скользили голубоватые волны тумана, их время от времени пересекали черные и зеленые полосы.

— Тра гахн, — произнес один из четырех, поднявшись и с грохотом отставив каменное кресло. Он заглянул в глаза Майклу и сделал жест Гвинату. Тот больно вцепился своему пленнику в руку и стащил с коня.

Повернувшись, Майкл увидел, что вокруг стола теперь высится амфитеатр. На помостах стояли сидхи в ослепительных нарядах и головных уборах с перьями. Все бесцеремонно разглядывали Майкла и пытались проникнуть в его ауру.

— Ты узнаешь меня? — произнес сидх, который стоял у стола.

Майкл обернулся и кивнул.

— Кто я?

— Таракс.

— А знаешь ли, какое преступление совершил?

Майкл опять кивнул — спорить не имело смысла.

Таракс снял черное одеяние, под ним оказалась кроваво-красная мантия. Он сбросил и мантию, и глазам Майкла явилось не очередной предмет одежды и не нагое тело, но ветви с листьями, как будто не плоть и кровь, а древесина поддерживала и питала голову жреца. С ветвей поднялись птицы и устремились во тьму. Шум их крыльев вскоре затих.

Гвинат наклонился к Майклу.

— Таракс говорит, что твоя вина несомненна. И именно ты им нужен. Даже если бы ты не совершил преступления, у нас были основания забрать тебя у Бан. Ты нужен Адонне.

Глава тридцатая

Майкла отвели от стола. Помосты с сидхами в чудесных нарядах исчезли так же быстро, как появились.

— Спускаемся, — объявил Гвинат. Майкл уловил в голосе сидха оттенок сожаления.

— Забирайся, — приказал Гвинат. Майкл взял протянутую руку сидха и мгновенно оказался верхом на коне перед седлом.

У Майкла расширились от страха глаза, когда Гвинат резко ударил пятками в бока скакуна. Конь задрал голову, поднялся на дыбы и бросился в пустоту. Остальные всадники устремились следом.

Майкл на мгновение зажмурился. У него свело желудок, веки непроизвольно задергались, потом размежились. Ветер дул в лицо. Конь несся вниз, во мрак. Гвинат крепко обнимал Майкла одной рукой за талию. По сторонам вытянулись в полете серебристые тела других коней, их хвосты развевались и трепетали подобно пламени, оскаленные пасти ловили ветер. Казалось, скакуны пытались зубами схватиться за воздух, их ноги тянулись к твердой земле и не достигали ее.

Тьму рассеивали лишь пятна светящегося зеленоватого мха на гладких стенах. Майкл оглянулся на Гвината. Сидх тоже оскалился. Казалось, он одновременно ухмыляется, морщится от боли и собирается закричать.

Майкл закрыл глаза ладонями, защищаясь от сухого жгучего ветра. Через несколько минут каменные стены сменились ледяными, голубоватыми, прозрачными, как хрусталь.

Далеко впереди — внизу — появилось крошечное пятнышко радужного света, оно стремительно приближалось. Майкл приготовился к страшному удару и почувствовал, как расслабились мышцы коня. Прижавшись к его холке, он изо всех сил вцепился в гриву. Должно быть, скакун испытывал боль, но никак не выразил недовольства.

Стены чудовищной шахты исчезли. Падение продолжалось не меньше четверти часа, а теперь всадники летели над бездной, где бушевал тускло светящийся вихрь.

Они были под дном Царства, за пределами всего устойчивого, и низвергались во мрак и кошмар творения. Кони лавировали между гигантскими ледяными сталактитами толщиной в сотни ярдов. Внизу, над бездной, летали блестящие шары, определить их размеры было невозможно.

Майкл стал молиться про себя. Впрочем, он мог бы говорить и вслух, слова все равно утонули бы в шуме ветра, который яростно трепал Майклу волосы и угрожал сорвать его со спины коня. «Господи, — шевелил губами Майкл. — Благодарю Тебя за все, что я пережил, повидал. Каюсь, что никогда не верил в Тебя, и надеюсь, что все это говорю не зря… Наверно, сейчас мне придется умереть. Знаю, я не совершил ничего достойного, принес боль и смерть… — Он вспомнил, как вращалась и таяла тень Элевт в Межмирье, подумал о нежных руках всепрощающей Бан Часов. — Знаю, я ничто перед этим, и это — ничто перед Тобой…» Майкл отрекался от своего неверия, от материалистических взглядов юности. И делал это из рук вон плохо, фразы выходили совсем нескладные, слишком часто повторялось слово «ничто». Вне себя от страха, Майкл вдруг сознал, что старается отредактировать свои молитвы, обращения к Господу… Перед лицом смерти он заботился о стиле.

Гвинат крепче обнял пленника, заметив, как тот задрожал, а потом затрясся. С удивлением сидх понял, что Майкл смеется. Ветер сдувал слезы с лица человека, и они попадали на лицо Гвината, стекали по его щекам. Сидх подумал, не лучше ли сбросить парня в бездну, избавиться от него раз и навсегда. Что-то странное и опасное чуял Гвинат в этой абсурдной смеси смеха и плача. Но он сдержался, и Майкл через некоторое время затих.

Кони летели вниз, прочь от ледяных кольев. Майкл перестал молиться, на него снизошел глубокий покой. Когда ледяная изнанка Царства осталась позади, лишь одна мысль пришла в голову Майклу: наверно, таким способом сидхи пересекали межзвездное пространство. Забрав с собой в космическую пустоту ветер, они кочевали миллионными ордами, которые издали выглядели как хвосты комет, сверкающие перламутровые пылинки в черном небе.

Впереди над бездной витало нечто наподобие фасолины. Вскоре выяснилось, что это, скорее, цилиндр, у которого длина раза в два превышает диаметр. Цилиндр медленно вращался вокруг продольной оси и, казалось, состоял из цельного куска меди. Он обратился навстречу всадникам одним из оснований с бесформенными пятнами ядовито-зеленого цвета.

Поверхность цилиндра приблизилась. Она имела вид ровной стены с центральным входом неправильной формы. Майкл не мог определить размеры этой поверхности до самого последнего момента — пока кони не пролетели в отверстие.

По-видимому, диаметр цилиндра был около мили.

И тут произошло то, чего никто не предвидел. Один из всадников оказался впереди Майкла и Гвината. Копыто коня пронеслось в двух-трех футах от лица Майкла, потом рванулось назад и задело его голову. Майкл соскользнул с седла, не видя ничего, кроме теплого красного света, который быстро замутился и стал темно-коричневым…

* * *

Сознание возвращалось постепенно. Сначала Майкл ощутил едкий запах и чихнул. Потом почувствовал боль, лоб жгло как огнем. Майкл открыл глаза, но долго ничего не видел, кроме тьмы. Наконец в ней проявилось нечто еще более темное. Он был в цепях. Они шли от запястий и лодыжек к медному столбу с кольцами на обоих концах. От колец тянулись цепи длиной в несколько ярдов к другому столбу, там был таким же образом прикован скелет — одежда и высохшая кожа клочьями висели на прозрачных желтых костях.

Майкл стал невесомым. Неведомым образом ощущалось движение чего-то огромного вокруг. В сумраке Майкл видел лишь цепи, столбы и тела.

Похоже, сидхи устроили тут своего рода кладбище. Майкл закрыл глаза, чтобы поискать вокруг ауры живых существ. Удалось уловить лишь смутный рокот. Все же это позволило Майклу осознать, что он находится внутри медного цилиндра, а сам цилиндр представляет собой один из сегментов Иралла.

Майкл повторил попытку, но тут же съежился от страха — чей-то голос словно обжег его. Майкл выставил защиту, но она оказалась слишком слабой, чтобы противостоять такой мощи. И ненависти.

— Несмотря на твои преступления, антрос, несмотря на муки всех существ, которых умертвили, дабы ты мог насытиться их плотью, несмотря на то, что ты предавал любивших тебя, несмотря на все совершенные тобой человеческие деяния… Мы вместе взираем на лик тайны, антрос…

Звучал голос Таракса. Сидх появился из тьмы, он стоял на медном постаменте.

— Кто ты? — спросил Таракс. Нимб белых волос окружал его голову.

— Поэт, — ответил Майкл без малейшего колебания. Бесследно исчезла неловкость, которую он испытывал прежде, когда речь заходила о его хобби, о его одержимости. О его призвании.

— Это для меня пустой звук. Кто ты такой, чтобы находиться под защитой великих сил? Почему мне не позволено убить тебя? Почему сам Адонна вопрошает о тебе? Признаюсь, я удивлен. Кто ты?

— Чего хочет Адонна?

У Майкла пересохло в горле от едкой пыли, что висела в воздухе.

— Не знаю. Я служил Адонне многие века, хранил его тайны и восхищался его творениями…

— Адонна — он? Мужчина?

— И вот он требует тебя. Мне нет нужды с тобой церемониться. Сейчас у меня только одна задача, и поскольку время не имеет значения для Адонны, я могу не спешить. Мне известно, что ты — средоточие зла, что твое главное преступление — не кража лошади. Самое худшее в том, что ты — человек… и помогаешь тому, кто зовет себя Изомагом. Ты хочешь принести ему Песнь Силы?

Майкл ощутил, как книга давит на бедро. Постамент Таракса приблизился, верховный жрец Мална коснулся длинными пальцами цепей, которые связывали Майкла с другими телами.

— Моя задача — освободить тебя и направить в Туман. Всем им, — он указал на сотни, тысячи трупов, — я оказывал честь. Являлся через короткое время и находил их здесь; Адонна возвращал их, забрав то, что ему нужно. Большинство были сидхами. Немногие люди заслужили такую кончину.

Одеяние Таракса внезапно пришло в движение. Из черной ткани выросли серые ветви и сплелись в сложный узор. Он прикоснулся к ноге Майкла и медленно повлек его прочь от парящего кладбища.

— Майкл Перрин, — громко провозгласил Таракс. — Антрос…

В противоположном конце цилиндра открылся выход. Майкл увидел впереди радужный свет бездны. Сзади кладбище превратилось в нагромождение буроватых пятнышек и вскоре кануло во мглу.

Майкл зажмурился и сглотнул.

Открыв глаза, он понял, что проносится через отверстие в основании цилиндра. Сам цилиндр продолжал вращаться, его медная поверхность и зеленые пятна освещались мерцанием бездны, которую Таракс назвал Туманом.

Внизу кипела неведомая деятельность. Что-то вздымалось из Тумана. Сверкала тьма. Могучее щупальце мрака протянулось к Майклу, обвило, как удав. Бесчисленные образы заплясали вокруг в карнавале превращений; лица, тела, конечности… Майкл застонал и зажмурился, но видения не исчезли.

«Не существует магии, кроме той, что живет в наших умах».

— Нет! — Он узнал голос и интонацию.

«Вселенные способны сосуществовать в одной последовательности волн, как гармоники сложных колебаний. Так бороздка на аудиодиске воспроизводит звучание духовых и струнных инструментов: духовые — одна вселенная, струнные — другая, и опытное ухо их различает. Мы можем существовать во всех вселенных, но „слышим“ только одну из-за нашей ограниченности, особенности наших желаний, физических потребностей. Все суть колебания. Ничто колеблется в пространстве, лишенном расстояний. Все есть музыка. Вселенная, мир — просто одна длинная, сложная песнь. Различие миров — различие песен. Все сидхи понимают это, когда творят волшебство».

Майкл уже не боролся. Он лишился сил и с ужасом ждал, что будет. Кто мог предвидеть такое? Он очень хорошо знал этот голос — совсем недавно мечтал услышать его, надеялся получить от его обладателя помощь, ответы на важные вопросы.

Пропала книга, а вместе с ней поэма, которую искал Линь Пяо Тай, первая часть Песни Силы, необходимая Изомагу. Теперь Майкл лишился единственной тайны и последней защиты.

— Ты «радио Смерти», — сказал он.

«Я — Царство. Мое тело — Царство, и Царство — мой ум».

— Почему же ты мне помогало, если ненавидишь меня?

«Я не знаю ненависти. Царство рушится. Поддерживать его существование стало очень трудно. И времени не так много, как когда-то казалось… нет вечности».

Голос звучал все отчетливее. В то же время зрение Майкла обострилось, и он увидел, как бесформенные облака и тьма, кружась вихрем, погружаются в глубь тумана, вспыхивают зелеными, желтыми и голубыми огнями, розовеют, испускают сверкающие красные кольца.

Впереди появилась каменная площадка высоко в горах, несомненно, именно ее когда-то показал Майклу Бири. Посреди площадки стояло удивительное существо. Судя по всему, это был сидх, но таких сидхов Майкл еще не встречал. Несмотря на отсутствие морщин, ярко-рыжие волосы, рельефные мышцы обнаженных рук и ног, сидх казался старым и усталым. Странное впечатление производили черные без белков глаза и серые, как скала, зубы.

Сидх носил короткий килт и свободный рыцарский плащ, поясом служил золотой шнурок. Килт был окантован золотыми ветками и листьями. Майкл глянул вниз, но не увидел своего тела; остались, похоже, лишь глаза.

— Так ты узнаешь меня?

— Да.

Сидх шагнул вперед.

— Я старался быть безликим. Но у тебя хорошее чутье. Ты ведь узнал меня не по голосу, верно?

— Нет, не по голосу.

— По манерам. Увы, даже божество не в силах утаить свою сущность.

— Сколько времени вы… божество?

— Пожалуй, не очень долго. Двадцать-тридцать земных тысячелетий. Но достаточно, чтобы утомиться. Тебе известно, кто я?

— Сидх.

— Да, и к тому же очень древний. Не из новых поколений. Все ныне живущие сидхи, или почти все, забыли обо мне. Им известен лишь Адонна. Они не помнят Тонна, который вернул их на Землю и противопоставил свою дочь Совету Элеу. Я возглавил Совет Элеу в Делфе. Знаешь ли ты, кто такой Тонн?

— Сидхийский волшебник?

— У тебя неплохая память. Всего было четверо магов, помнишь их имена?

— Тонн, Дедал…

— Манус и Аум. Прочие — не столь могущественные, маги низших порядков. Все они теперь существуют как животные на твоей Земле, им не восстать, не изменить свою судьбу. Только люди стремились к возрождению, они нас так ненавидели… Теперь очень немногие из твоих сородичей знают, почему человечество хотело возродиться. Быть может, вообще лишь один… Волшебник-Змей. Уж он-то, конечно, помнит!

Майкл не ответил.

— И ты тоже не вспомнишь нашу беседу. Никогда. Если сидхи узнают, что Адонна был одним из них, это только повредит им, не всем, так большинству. Волшебник — впечатляющая фигура, но божество впечатляет несравненно сильнее. Оно далекое и недоступное. Я знаю свой народ, умею наказывать его и держать в узде. Но жить в моем Царстве нелегко. Я долго и упорно трудился, чтобы сохранить его, устранял все противоречия… исправлял ошибки своего творения. И приносил жертвы. Я пожертвовал личной жизнью, которая у меня когда-то была… уважением потомков… собственной женой.

Майкл вспомнил улитку-череп в Проклятой долине.

— Да, да, — говорил Тонн, приближаясь. Вскоре он стоял как будто уже в нескольких шагах от Майкла.

Пришло время перемен. Быть может, Совет Элеу был прав. Быть может Элми была права. Пора сидхам возвращаться на Землю. Ах, если бы меня сейчас услышал Таракс! Бедняга лишился бы всех жизненных устоев. Сгорел бы от стыда. Это бремя должен нести ты, жалкий человеческий детеныш, а не могущественный и верный сидх. Увы, Таракс пребывает в неведении. Весь мой народ пребывает в неведении, за исключением, быть может, лишь Бан Часов.

В памяти Майкла всплыла смутная картина: высокие белые существа вокруг его кровати на Земле, кто-то говорит о нем.

— Это были вы? — спросил он.

— Нет, не я. — Тонн одной рукой вывернул каменную глыбу и уселся на нее. — И даже не Малн, и не Совет Делфа. Тебя выбрал Совет Элеу. И они очень удивятся, если узнают, как я к этому отношусь. Но прежде, чем осуществить наши замыслы, мы должны устранить некоторые препятствия. Я имею в виду кое-какие старые распри. Мы не во всем согласны, но ты нужен и мне, и им.

— Значит, я не властен над своей судьбой?

— У тебя достаточно свободы. И это тебе не понадобится. — В руке Тонна появилась черная книга — и исчезла, словно растаяла в воздухе. — И «радио Смерти» тоже больше не нужно. А теперь пора все забыть…

Темная каменная площадка потемнела еще сильнее и начала притягивать облака, они закружились вокруг Тонна и скрыли его.

«Когда-то поэты были магами. Они были сильны, сильнее воинов и царей, даже несчастных древних богов. И они вновь обретут силу».

Радужное облако — источник творения — снова заняло свое место. Отступившая тьма сверкала и пенилась.

* * *

Майкл шел и потихоньку насвистывал, потом вдруг спохватился и застыл как вкопанный. По рукам побежали мурашки. Он внимательно огляделся, нахмурился и сел, удивляясь тому, что все еще жив. Он побывал в Иралле.

Майкл сунул руку в карман — книга исчезла. Может, выпала? Он поискал кругом, раздвигая траву. В памяти царила неразбериха.

Неподалеку широкая река с шумом преодолевала пороги. За рекой, в нескольких сотнях ярдов, высилась стена каньона, другая, гораздо ближе к Майклу, роняла тень в долину. Обе стены из серого камня с ржаво-красными натеками были покрыты глубокими выбоинами и бороздами — в свое время река пробивала себе дорогу без особых церемоний. Глубина каньона превышала пятьсот футов, и тянулся он достаточно далеко — Майкл не видел его конца. По берегам реки купами росли деревья, ветви покачивались под неуемным прохладным ветром, как будто над водой струилась еще и река воздуха.

— Что произошло? — спросил Майкл сам себя. Он сделал шаг в сторону, вернулся на прежнее место, шагнул в другую сторону. Была встреча с «радио Смерти», была некто в килте и легком плаще… Кто? Майклу что-то говорили, но он не мог припомнить ни слова.

Довольно отчетливо в памяти возник образ Таракса, и Майкл содрогнулся.

— Майкл! Майкл!

По неровному выступу ближней стены каньона осторожно спускались человек и гибрид.

— Николай! — Радость заставила Майкла до поры забыть все проблемы. — Вы не вернулись в город?

— А вы?

Николай и Бек бежали к нему по песчаному берегу, огибая островки высокой травы. Майкл и Николай обнялись, неожиданно приятным показалось Майклу прикосновение к теплому и сильному телу охотника. Бек стоял в стороне и наблюдал за этой сценой с улыбкой.

— Меня поймали, — сообщил Майкл.

— А нас удалили… наверно, дело рук Бан, — сказал Николай.

Они рассмеялись и снова обнялись.

— Мы сразу очутились здесь. И вы, значит, тоже. Это Бан вас спасла?

Майкл изложил, что помнил, хотя особой ясности его рассказ не внес. Он описал помещения Иралла, полет на конях за пределы Царства, цилиндр, паривший над Туманом.

— А потом… мне кажется, я видел сон.

— Здесь? Вряд ли, — возразил Николай. — Здесь все реально.

— Книгу у меня забрали. И я забыл кое-что важное.

Майкл помрачнел. Упоминание о книге сразу навело его на мысли о «Кубла хане». Удалось припомнить лишь первые строчки поэмы.

— Но ведь вы остались живы! Никто еще не выходил из Иралла целым и невредимым, по крайней мере, ни один человек.

— И ни один гибрид, — добавил Бек и провел рукой по своим шелковистым светлым волосам. — Николай говорил мне, что вы необыкновенный человек. Теперь я в это верю. Необыкновенный антрос…

Майкл был готов обидеться, слишком уж часто это слово звучало, как бранное. Но, осторожно изучив ауру Бека, он не обнаружил враждебности. Бек, в свою очередь, попытался прощупать ауру Майкла, но наткнулся на прочную защиту. Гибрид широко улыбнулся и покачал головой, выражая удивление и восхищение.

К вечеру они набрали хвороста и сухой травы для костра. Подкрепившись фруктами и корнями, которые добыл накануне Николай, они мирно отдыхали. Разговаривали мало. Николай время от времени с гордостью поглядывал на Майкла.

От костра остались лишь дым, зола и несколько тлеющих угольков. Бек и Николай уснули. У Майкла было такое ощущение, будто он проспал много лет кряду, запасся силами на всю оставшуюся жизнь. Он сидел, обхватив руками колени, смотрел на струйки дыма и размышлял. Удивительно, но он чувствовал себя вполне сносно, хотя потерял самую драгоценную вещь и не имел ни планов, ни представлений о будущем. И все еще находился в Царстве.

Он жив, разве этого мало? Неоднократно ему приходилось смотреть в лицо смерти или ждать чего похуже. Майкл вспомнил невесомое кладбище и едкую пыль.

Даже если Кларкхэм не в силах помочь ему, а он — Кларкхэму, даже если Майкл — всего лишь пешка…

Зашелестела трава. Майкл обернулся, и то, что он увидел, мгновенно положило конец его благодушному настроению.

На траве за песчаным берегом стоял Бири в черном одеянии с красными рукавами. Он смотрел на Майкла в упор и жестами подзывал к себе.

Майкл встал, стряхнул песок с брюк и приблизился к Бири. Они отошли в сторону, чтобы Николай и Бек не могли услышать их разговор.

— Что, наступил решающий момент? — поинтересовался Майкл. Голос его звучал неважно, пришлось откашляться.

— Нет, это не решающий момент. Я доставил то, что тебе может пригодиться. Это твоя собственность. Ты перенес наказание. — Бири указал в сторону ближайшей купы деревьев. Там, в сиянии небесного перламутра, вырисовывалась фигура голубого скакуна. Конь заржал и подошел к своему хозяину. Майкл неуверенно протянул руку. Конь ткнулся в ладонь храпом.

— Мне из-за него здорово досталось, — заметил Майкл. — А вдруг это опять какая-нибудь уловка?

Бири отрицательно покачал головой.

— Таракс пришел в ярость, когда узнал, что ты не умер в цилиндре. Он оставил коня в одном месте, а тебя велел перенести в другое.

— А ты что здесь делаешь?

— Исполняю волю Адонны.

— И что дальше?

Бири опустил глаза.

— Из-за Адонны у меня нет коня. Из-за Таракса я не верю в Адонну и Иралл. Напрасно меня обучали. Мой народ гибнет. Мы уже почти мертвы внутри. Я обвиняю Адонну.

Он взглянул на Майкла чуть ли не с мольбой.

— Поэтому я ушел к Бан Часов. Кажется, только она и ее служители знают, что Царство в опасности.

— Совет Элеу, — догадался Майкл.

— Да. Что тебе о нем известно?

— Почти ничего.

— Ты хотел бы узнать больше? То, что знаю я?

Майкл кивнул. Если Кларкхэм не годится в спасители, почему бы не обратиться за помощью к Совету Элеу?

— Тогда поедем со мной… то есть, позволь мне ехать с тобой, ведь у меня нет коня. Поедем, пока твои спутники спят.

— Куда?

— Совсем недавно я считал это место проклятым и сторонился его. Теперь многое изменилось. На коне мы туда быстро доберемся.

Майкл оглянулся на лежавших на песке. Он знал, что Николай спит, но вот Бек…

— А почему их нельзя взять с собой?

— Человек не прошел подготовку. Он может погибнуть. А гибрид… — Бири пожал плечами. — Это его вряд ли заинтересует. Он одиночка, давно расстался со своим племенем. Для него не важно, что он гибрид.

Майкл на миг задумался.

— Ладно, поехали.

Голубой конь позволил обоим сесть верхом. Майкл на сей раз занял место сзади.

— Я был в Иралле, — сказал он.

— Да.

— Ты видел меня там?

— Да.

— Почему не помог?

— Никто не в силах помешать Тараксу. К тому же ты шел к Адонне. Даже новички знают, что с Адонной тягаться бесполезно.

Майкл пустил коня шагом. Но потом, вполне сознавая риск, позволил сидхийскому скакуну перейти на рысь… и полететь.

— Говори, куда нам, — крикнул он Бири, когда жеребец словно превратился в живое серебро.

— На юг, — ответил молодой сидх.

Глава тридцать первая

Некоторое время конь мчался вдоль реки. Майкл не мог понять, скачет животное или летит, даже не знал, где они находятся. Все утратило привычные очертания. Стоило повернуть голову, и мир изменился до неузнаваемости, наполнился стремительными облаками и полосами света.

— Абанд! — крикнул Бири. — Скажи коню «абанд»!

Майкл повторил это слово, и то, что оставалось от Царства, исчезло. Ночь сменилась сумерками, полосы света и облака превратились в голубовато-серое небо. Внизу, точно струи ручья, сверкали огни большого города.

— Похоже на Землю! — крикнул Майкл. Казалось, ветер заряжен электричеством.

— Это одна из многих Земель, — ответил Бири, — между твоим миром и Царством. Абанд приводит лошадей сюда.

Огни, качаясь далеко внизу, соединялись в улицы и здания. Все было зеленоватым — именно такой оттенок преобладал в Межмирье, где бдила на страже сестра Ламии.

— А сколько всего Земель?

— Очень много, не сосчитать.

— И конь их пересекает?

— На самом деле он только скользит по поверхности Земель, окружающих Царство. Мы можем попасть в одну из них, если сорвемся.

Огни города исчезли, и все опять перемешалось и утратило ясные очертания. Майкл держался за гриву — будто холодное пламя сжимал. Конь повернул голову, посмотрел на своих седоков. Глаз был мертвенно-голубой, холодный, словно подсвеченная изнутри льдинка. Губы вывернулись и обнажили зубы, острые и длинные, как у тигра. Между Царством и Землей — или Землями — скакун превратился в кошмарного монстра.

— Приближаемся, — объявил Бири.

Конь вздрогнул, у него напряглись мышцы. Майкл ощутил это ногами и понял, что скакун решил сменить абанд на обычный аллюр.

Снова появилось Царство. Конь скакал галопом по каменистому полю с редкими низкорослыми деревцами. Вернулся ночной воздух, холодный и сухой. По небу рассыпались колючие белые звезды.

Майкл остановил коня.

— Далеко мы заехали?

— Пешком сюда не добраться. — Бири соскочил на землю. — Мы не можем въехать на коне в защищенный круг.

Майкл спешился, и они пошли по полю. В мягкой обуви было трудно ступать по камням. Впереди едва проглядывал освещаемый только звездами холм из земли и камней, очень похожий на курганы, которые Майкл видел в учебниках истории.

— И у нас такие есть, — сообщил он. — На Земле.

К холму примыкала каменная арка, вход в нее преграждала круглая плита, наполовину врытая в землю. Бири взялся за левый край плиты, извлек из нее булыжник около шести дюймов в поперечнике, проковырял в нем углубление, точно в комке глины, и несколько раз переложил из руки в руку. Погрузив палец в ямку, сидх зажег в булыжнике яркий белый огонь.

— Фонарь, — пояснил он.

На правом краю плиты были прорезаны ряды бороздок. Бири коснулся пальцами нескольких в определенной последовательности. Плита с грохотом ушла в землю.

— Теперь войдем, — сказал он.

При свете каменного фонаря появился тоннель, он уходил ярдов на десять в глубь кургана. Пол был вымощен каменными плитами, из стен и потолка торчали корни. Пахло плесенью.

В центре кургана тоннель сменялся залом диаметром около тридцати футов. Каменные стены блестели от сырости. Кое-где серебристо-белыми космами свисали грибы.

На каменном постаменте в центре зала покоились два гроба из прозрачного кварца. В каждом лежал скелет. Бири встал около постамента, Майкл зашел с другой стороны.

— Ты знаешь, кто это? — шепотом спросил Бири, и подземелье отозвалось эхом.

— Наверно, нет.

Мощи в левом гробу напоминали слоновую кость и были облачены в прозрачное белое платье. В правом гробу скелет потемнел от старости, его покрывали лишь пыль и лохмотья. Истлевшие пальцы сжимали трость из полированного дерева с бронзовым набалдашником.

Майкл завершил обход и остановился рядом с Бири.

— Большинство моих сородичей поносили ее, — проговорил Бири, кончиками пальцев дотрагиваясь до кварца. — По возвращении со звезд у нас было слишком мало сил, чтобы истребить твой народ. Некоторые сидхи, в том числе сам волшебник, являлись людям под видом богов и пытались помешать развитию человечества. Но люди не всегда благоговели перед богами. Они росли, крепчали и постепенно добивались своего. Даже ложь и иллюзии, которыми вас пичкали ложные боги, пошли на пользу, как удобрения цветку.

Она считала, что мы должны жить в мире с людьми, но приближенные наотрез отказались осуществлять ее планы. Она была царицей и очень сильной чародейкой, поэтому никто не решался открыто бороться с ней. В поисках решения она отправилась странствовать по Земле. Вскоре приближенные министры сумели убедить большинство сидхов, что царица безумна и путешествие — доказательство тому, что, как уже часто бывало с другими сидхами, рассудок волшебницы не выдержал ее магической силы.

Тогда она призвала своих верных последователей и создала Совет Элеу. Другие сидхи старались подчинить себе человечество, а Совет Элеу, напротив, распространял среди людей знания. Тонн веками внушал вам образы богов — Яхве, Ваала и других, а царица помогала людям развить их собственную духовность. Тонн оказался сильнее.

В конце концов царица объявила, что полюбила человека. Ради этой любви она отказалась от союза с мужчиной своего народа.

Бири говорил без тени иронии и, похоже, вовсе не считал свои откровения самоуничижительными.

— Даже ее последователи признают, что она тогда потеряла рассудок, но царица действительно любила человека, и когда он умер, поместила его тело сюда. Еще тысячу лет Совет Элеу и царица пытались возвысить человечество до нашего уровня, чтобы сидхи могли принять людей, как равных. Но энтузиазм царицы умер вместе с ее супругом. Потом она сама скончалась, и ее похоронили рядом с возлюбленным, — не в почетной гробнице и не в дереве, где она могла бы передавать свою мудрость.

Тонн основал Черный Орден, чтобы расстроить ее планы, и поставил во главе Таракса. Черный Орден, Малн, срывал все планы Совета Элеу. По сей день они враждуют, Совет Элеу вынужден действовать тайно.

— Это Элми и Аски, — сказал Майкл.

Бири кивнул.

— Адонна — дрянной бог, — продолжал он. — И год от году его характер портится все больше. Я не могу служить ему. Я должен перейти на сторону тех, кто против него, против Мална.

— Ты хочешь помочь людям?

— Кажется, мне не остается ничего иного. — Бири мрачно усмехнулся.

— Журавлихи — дочери Элми?

— У Элми и Аски было сорок детей, первые гибриды. Двадцать из них вступили в брак с людьми, у них родились дети.

— Это было давно?

— Такое случалось и девять земных тысячелетий назад, и восемьдесят лет назад. Те, в ком меньше одной восьмой крови сидхов, смертны, но еще способны к кое-какому волшебству. Их дети расселяются по Земле, и некоторые достигли тысячелетнего возраста, пережили многие поколения потомков.

Давным-давно Элми обитала в прекрасном саду за высокими каменными стенами. Она обратилась за помощью к Волшебнику-Змею, последнему из древних людей.

Майкл прищурился.

— Ты что-то знаешь об этом? — спросил Бири, посмотрев на него с удивлением.

Майкл глядел на скелет в сияющем платье и не мог произнести ни слова, глаза заволокла мутная пелена. Ему казалось, будто всю жизнь он слышал разные отрывки чудесной и печальной истории, а теперь узнал ее всю, от начала и до конца.

Глава тридцать вторая

Они возвращались тем же путем. Майкл почти не замечал игры огней. Целиком уйдя в свои мысли, он держался за гриву коня.

Едва ли то, о чем поведал ему Бири, можно было услышать на Земле, на уроках истории. Майкл подозревал, что ему открылась лишь часть истины, возможно, даже совсем небольшая.

Конь остановился на краю каньона, неподалеку от кострища, и рыл землю копытом. Клыки у него исчезли. Майкл соскочил с коня и посмотрел на Бири.

— Я тебе не верю, — заявил Майкл.

На лице у Бири не дрогнул ни один мускул.

— То есть, об Аски и Элми ты, наверно, сказал правду. Тебе нет смысла искажать историю сидхов. И ты знаешь, я кое-что слышал о вашем прошлом от других. Но мне не верится, что изменил Адонне.

Бири иронически улыбнулся.

— Но ты все-таки еще не потерял надежду?

— Я не исключаю такую возможность, — поправил Майкл. — Но очень уж гладко выходит. Каждый хочет, чтобы я пошел к Изомагу. Только Бан Часов сказала, что я только пешка в игре двух сил — Совета Элеу и Мална. Кажется, я ей верю.

— Она достойная женщина. — Бири кивнул с уважением.

— И я думаю, мне пора действовать самостоятельно, — продолжал Майкл. — Я хочу вернуться в Земли Пакта.

— Их уже не существует, — сказал Бири. — Твоих сородичей и гибридов переправили в другие места. Они теперь живут в специальных общинах.

— То есть в концлагерях. Хорошо, проводи меня в какой-нибудь лагерь.

— Их хорошо охраняют. Таракс не хочет, чтобы еще кто-нибудь вроде тебя привлек внимание Совета Элеу.

— Но мы вместе могли бы…

— Я изменил Адонне. — Бири решительно покачал головой. — Но не пойду против сородичей.

— Но ведь ты хочешь служить Совету. Это можно делать, помогая людям.

Бири промолчал.

— А что, если Черный Орден как раз хочет, чтобы я пошел к Изомагу? Меня выпустили из Иралла, и это очень подозрительно.

— А чего ждет от тебя Совет?

— Не знаю.

— Кто больше всех мешал тебе?

— Сидхи, которые ненавидят людей.

— Малн.

— Ну, не знаю… — пробормотал Майкл, опять чувствуя, что запутался.

— Это же очевидно.

— Тогда почему Таракс не расправился со мной, когда была возможность? Я не очень силен. Любой сидх может меня убить. Даже ты, прямо сейчас, стоит только поднять палец.

— Может быть, ты не так слаб, как думаешь.

— Не так? — усмехнулся Майкл. — Ты проковырял дыру в булыжнике и зажег огонь. А я умею только греться.

Бири спешился и присел на корточки у края обрыва, глядя на каньон. При свете звезд юный сидх в одеянии с красными рукавами казался наполовину бесплотным, верхняя часть его тела как будто парила над каньоном, водруженная на серый постамент.

— Ты называешь себя поэтом. Сидхи издавна почитали поэтов.

— Мне шестнадцать лет… теперь, наверно, семнадцать. За всю жизнь я написал пять-шесть сравнительно приличных стихотворений, если не меньше. В Царстве вообще почти не писал. Только иногда в голове звучал чей-то голос, он подсказывал или просто сочинял за меня. Я скорее пешка, чем поэт.

— Так что же ты собираешься делать?

— Может, останусь прямо здесь или буду путешествовать с Николаем и Беком. Сначала посмотрю, на что я способен, а уж потом решу. — Он умолк, потом добавил тихо: — Судя по всему, на Кларкхэма рассчитывать не стоит. Неизвестно даже, человек ли он, и волнует ли его судьба людей.

Бири кивнул.

— Если ты пешка, позволят ли тебе остаться в стороне? Ведь кто-то тобой манипулирует.

Майкл смутился. Он сел рядом с сидхом на краю обрыва и свесил ноги.

— По крайней мере, не буду вести себя, как глупый щенок.

— Возможно, ты очень нужен Тараксу или Совету. И если бросишь им вызов, тебе придется иметь дело с очень могущественными силами.

— Что же делать?

— Ничего особенного. Продолжай тренироваться. Доучись.

— Журавлихи исчезли, и вряд ли я их смогу отыскать.

— Я могу заняться с тобой, — предложил Бири. — Попробуем сейчас, пока они спят. — Он указал на Николая и Бека. — А потом ты решишь, как быть.

Его лучистая улыбка в темноте была жутковатой. У Майкла побежали мурашки по спине.

— А если я решу пойти против Совета?

— Я еще сам твердо не знаю, кому служить. Может быть, ты мне в этом поможешь.

Майкл задумался.

— А что, если Таракс явится за тобой, попытается вернуть?

— Зачем? Я ему не нужен. И не нужен Адонне. Я всего лишь еще один недовольный сидх. Они не станут тратить время на месть. Только жалкие отщепенцы вроде Элионса занимаются таким глупостями.

Майкл встал и подошел к коню.

— Тогда учи меня.

— Начнем сейчас, — сказал Бири, поднимаясь.

Глава тридцать третья

Возможно, эта ночь была самой длинной в истории Царства. Для Майкла она растянулась на века… и оказалась более чем неприятной. Бири отвел его в сторону от каньона, на середину широкой песчано-каменистой пустоши.

— Прежде всего тебе нужно понять, что ты один, — начал Бири. — Для посвященного сидха его одиночество закрепляется убийством коня. Расправа над самым близким спутником — ужасное испытание, ничто не вызывает более сильного потрясения.

— Я должен убить коня? — спросил Майкл. Ему внезапно стало не по себе.

— Нет, твои чувства к нему слишком слабы и неопределенны. Ты не вырос вместе с ним. Мафок Мар не выбирал для тебя скакуна, когда ты был еще ребенком. Конь не сопровождал тебя повсюду с юных лет. Найди кого-нибудь другого.

— Может быть, еще одну теневую личность?

Бири недовольно покачал головой.

— Это меня не касается.

Звезды светили достаточно ярко, тени были заметны.

— Для волшебства не надо мечей и разных безделушек. Все это придумали люди, они одержимы технологиями. На самом деле магия заключается только в уме. Из всех разумных существ сидхи самые бесчестные и ненадежные, но они обладают одной ценной способностью: умением концентрироваться. Если им что-то нужно, они сосредоточиваются на этом полностью.

Бири сел на траву и жестом велел Майклу сделать то же.

— Ты одинок. Ты — единственное существо в мироздании. О существовании других тебе ничего доподлинно неизвестно. В этом люди не отличаются от сидхов, хотя и имеют души. Все мы вечно одиноки.

Майкл недоуменно качнул головой.

— А как же дружба, любовь?

— У мужчин-сидхов любви не бывает. Но дело даже не в этом. Кого вы, люди, любите на самом деле? Реальную личность или воображаемое существо? Вас привлекает в другом человеке внешность или то, что он делает для вас, не так ли?

— Но ведь должны существовать другие люди. Кого-то мы любим, кого-то нет.

— Есть только ты. Больше никого нет. Жизнь одинока, и любовь одинока.

— Но тогда и ты не существуешь. Никто не существует.

— Мы все одиноки. Такова особенность нашего бытия. Истинной общности не ведает никто. Даже сидхи. Конечно, мы умеем проникать в ауру друг к другу, обладаем внешним и внутренним видением, но одиночества нам не избежать. Никогда нельзя во всем полагаться на других. Нельзя абсолютно верить в других… Ведь ты одинок.

Бири исчез, оставив Майкла на траве. В одиночестве.

Майкл, сорвав травинку, созерцал ее, чувствуя внутри пустоту и смерть. «Если я уникальный, единственный, и меня не поддерживает никто и ничто во всей вселенной, даже внутренняя реальность… Если и ум мой одинок, и в нем звучит только один голос, а все остальное — иллюзия…»

После жуткого ощущения пустоты явилась умиротворенная тишина. Не в первый раз на Майкла обрушивались опустошительные откровения, которые сменялись беспредельным невозмутимым покоем.

Сколько еще ему предстояло пережить таких откровений, иллюзорных и недолговечных?

Травинка в руке… И она, и Майкл, оба были одиноки. Одиноки вдвоем.

И земля Царства одинока. Одинока вместе с травинкой. В сознании текли слова, доводы, они беспрестанно меняли форму и значение, а может, и вовсе не имели никакого значения. Лишь ощутив внезапную сильную боль, он расстался с ними.

— Я люблю слова, — пробормотал Майкл. — Они для меня вроде коня. Я езжу на них, пользуюсь ими. Но убить не могу. Даже когда от них никакого толку.

Свою зависимость от слов он теперь осознавал вполне.

И тут вдруг одиночество стало совершенно ясным без слов, мыслей и значений.

Истинного одиночества можно достичь только одним способом: быть единым со всем и всеми…

У целой вселенной — единственный голос.

Все существа в одном — вот что такое одиночество.

Майкл понял суть приемов, которым обучали его Журавлихи. «Быть в одиночестве — значит искусно скрываться от всех».

Теперь он мог усовершенствовать эту формулу: «Одиночество — не что иное, как отрешенность от потребностей». Он готов был бесконечно долго обходиться без воды и пищи.

«Я просто сражаюсь с тенями. В одиночестве у меня нет врагов и не с кем сражаться. Не нужно никакой борьбы. Это же безумие — сражаться, когда ты один».

Майкл положил травинку и взглянул на звезды. Бири помог ему последовательно и постепенно возвести эту постройку. Теперь она начала рушиться. Удивительно, даже забавно. Как он мог поверить в такую чушь? Впрочем, рушилась только умозрительная постройка, но не связанные с ней ощущения покоя и уверенности. Они сохранились.

С помощью сидха Майкл построил лодку, переправился через реку, а когда ступил на берег, лодка рассыпалась в прах.

Сзади подошел Бири.

— Это все неправда, — заявил Майкл. — Тут нет никакого смысла.

— Такова твоя позиция, — ответил Бири по-каскарски. — Она как вывеска над воротами. Для сидха одиночество — это экстаз. И абсурд. Ты не должен верить нам… и нашим учениям.

— Значит, вообще нельзя верить?

— Никогда не верь учителю.

Похоже, он не шутил. Майкл сомневался, что вполне постиг суть этого учения, но оно приносило очевидные плоды. И если благодаря ему сидхи ведут столь своеобразную жизнь — мужчины отдельно от женщин, — с таким учением едва ли следует связываться.

Но, как бы там ни было, теперь Майкл чувствовал в себе гораздо больше сил и уверенности.

Они спустились в каньон, первым шел Майкл.

Небо на востоке светлело. Долгая ночь наконец завершилась. Когда они подошли к ночлегу, Николай и Бек еще спали. Костер совсем потух. Бири остановился и, отвернувшись от спящих, посмотрел на реку.

— Что собираешься делать? — спросил Майкл.

Николай проснулся, перевернулся на спину и осовело уставился на сидха.

— Кто это? — пробормотал он и тяжело поднялся.

Бек сел. Сидх не обратил на них внимания.

— Наверно, пойду к Изомагу, — проговорил Бири.

— Мы как раз туда и направляемся, — сообщил Николай и взглянул на Майкла.

— Не обязательно, — возразил Майкл. — Зачем туда идти?

Бири изобразил свою зловещую улыбку. Николай вздрогнул и попятился.

— Господи, у него же плащ посвященных Мална!

— У Изомага, похоже, можно кое-что узнать, — ответил Бири Майклу. — И кто-то должен туда сходить, если ты не хочешь. К тому же это недалеко. — Он показал в сторону реки. — Она впадает в море. Владения Изомага — в дельте.

Он повернулся и зашагал прочь.

— Где вы были? — спросил Николай, недоуменно взирая на Майкла.

— Точно не знаю, — честно ответил Майкл.

Силуэт Бири растворился в тенях у стены каньона. Когда рассвело, Майкл его нигде не увидел.

— Меня всегда интересовал Изомаг, — проговорил Николай. — Трагическая, а может быть, и зловещая фигура.

Они рвали фрукты с кустов у реки.

— Только есть ли смысл рисковать ради любопытства?

— Возможно, это опасно, — согласился Бек.

Николай нахмурился и откусил от маленькой груши.

— Тогда давайте останемся здесь или вернемся в Земли Пакта… Ах да, их ведь уже нет.

— Сидх, по крайней мере, знает, где искать ответы на свои вопросы, — заметил Бек.

Майкл с сомнением покачал головой.

— Но мне, может быть, нужны совсем другие ответы. Или вообще не нужно ответов. И я не знаю, зачем он идет к Кларкхэму.

— Возможно, Кларкхэм расскажет ему о Совете. Или нам.

— Значит, вы оба хотите идти дальше, искать Кларкхэма?

Бек немного подумал и кивнул. Николай пожал плечами.

— Я где угодно устроюсь, лишь бы никто из Мална обо мне не пронюхал.

— Тогда вам нужно идти к Кларкхэму. А я решу позднее.

Майкл с полными карманами фруктов направился обратно к кострищу. Николай поспешил за ним.

— Эй, Майкл, в чем дело? Что вам сказал сидх? Вы как-то изменились…

В самом деле, Майкл больше не ощущал потребности в чьем-либо обществе или совете. Царивший в душе покой, который принесло ему учение Бири, постепенно сменялся отвращением.

Майкл остановился, увидев, что оставленный ими костер разросся до гигантских размеров.

— Братья, — послышался приглушенный голос, и из-за костра вышел Шахпур со сложенными на груди руками, с ног до головы — в белом. — Нам сообщили, что вы нуждаетесь в провожатых.

Из-за ближайшего валуна появились Харка, Тик и Дур. Майкл оглянулся: сзади размеренным твердым шагом приближался Бек.

— Они все заодно, — озабоченно проговорил Николай.

— Изомаг приветствует вас в окрестностях Занаду, — объявил Шахпур.

Николай ахнул.

— Это же великолепно! — Он всплеснул руками. — Теперь у тебя нет выбора. И у меня тоже.

* * *

Харка устало поздоровался с Майклом и сел на песчаном берегу, Тик и Дур встали рядом. Двое молодых сидхов как будто нервничали, только Бек и Харка держались непринужденно. Последний, вероятно, иначе не мог. Аура Шахпура оставалась недоступной.

— Мы, разумеется, наблюдали за вами, — признался Харка.

Когда Майкл попытался заглянуть в его память, он не противился, но пустота в ней пугала не меньше, чем обилие чудовищных образов в ауре Шахпура.

— Меня не нужно охранять, — заявил Майкл.

— Изомаг считает иначе. Пока ты находился в Землях Пакта и владениях сидхов, от него мало что зависело. И все же он велел нам встретить тебя в горах и даже решился послать Бека в Иньяс Трай. Теперь, когда ты рядом с его владениями, у нас больше возможностей. Мы поможем тебе, если понадобится.

— Харка имеет в виду, что мы должны исполнить волю Изомага и благополучно доставить тебя в Занаду, — пояснил Шахпур.

Сидхи, хотя и занимали низкое положение в иерархии, обладали кое-какими способностями. Майкл определил это легким прикосновением к их ауре и понял: улизнуть не удастся. Силу он по-прежнему ощущал в себе, но не ту, которую можно применить немедленно. Учение Бири каким-то образом привело в расстройство все способности Майкла. Будь поблизости Бири, силы, по крайней мере, сравнялись бы. Но теперь сопротивляться не имело смысла.

— Именно к этому я и стремился с самого начала, — слукавил Майкл. — Принуждать меня не надо.

— Отлично, — кивнул Харка. — Изомаг будет очень рад. Его, как ты догадываешься, посещают нечасто.

— А со мной как быть? — осведомился Николай.

— Все, кто помогает человеческому детенышу, будут радушно приняты в Занаду. Отправимся сейчас, или тебе нужно отдохнуть после… утомительной ночи?

— Я вполне отдохнул, — заявил Майкл.

Николай расправил плечи и кивнул.

— Отлично. Путешествие будет нетрудным. Поздно вечером окажемся на месте. Конечно, если бы все могли ехать верхом… — Харка с завистью посмотрел на коня. — Но увы. Бек позаботится об эпоне…

На протяжении десяти миль стены каньона постепенно поднимались, он превращался в глубокую сумрачную теснину. Берега реки поросли мхами и папоротниками, некоторые достигли большой высоты, и под их густым пологом все тонуло в зеленой мгле. Река углублялась, и вскоре ее ширина уже не превышала тридцати футов.

В прозрачных водах Майкл видел риверинов, они сверкали, как форель, унося к морю охапки камней и тростника.

Поздним вечером путники достигли конца каньона. Здесь его стены резко обрывались, дальше река, расширяясь, протекала по лесистой долине. По берегам уже ползли клубы тумана, небо напоминало нечто среднее между сливочным маслом и полированной бронзой. Деревья в этом бронзовом сиянии стали бледны, как призраки. Облака с золотистыми краями роняли длинные тени.

Долина плавно опускалась к огромному спокойному морю. Зеркально-гладкое, оно отражало небеса, добавляя к их густой синеве чуть-чуть своего мрака.

В красноватых лучах заката Майкл и его спутники шли вдоль реки, минуя прибрежные купы деревьев. Воды со вздохами и шелестом перекатывались по широкому каменистому руслу. Майклу было невдомек, как риверины преодолевают этот участок реки, где глубина не превышает нескольких дюймов.

Харка неутомимо шагал в вечернем сумраке. Сильно заросшая тропа была плохо заметна даже при хорошем освещении, но ничто не смущало мертвенно-бледного сидха. За ним на некотором расстоянии следовали Бек, Тик и Дур. Шахпур, чья поступь была почти бесшумна, держался ближе к Майклу.

Майкл думал о Харке. Что-то знакомое было в его пустоте… Но Майкл никогда не встречал сидха с таким недугом, как у Харки. Если эти существа — слуги Кларкхэма, они, вероятно, подверглись воздействию какой-то магии, вроде геа… Но разве не-сидх способен подчинить себе сидхов?

Майкл изобретал все новые планы побега и отказывался от них. Причудливая смесь злости и растерянности бродила в душе. Зачем Бири внушил ему свою странную, жуткую философию? Чтобы загнать в тупик? Если так, ему это удалось.

Приближался морской берег, и Николай все чаще проявлял беспокойство. Наконец лес остался позади, по небу расстелилась перламутровая лента и осветила путь. Путники брели по песку к безмятежному морю.

— В темноте к Занаду приближаться опасно даже желанным гостям, — сказал Харка. — Переночуем здесь.

Майкл прошел несколько ярдов по кромке берега, к нему присоединился Николай. Остальные не пытались их задержать. Майкл нагнулся и погрузил руки в зеркальную гладь. Возникла рябь, пойманную ей перламутровую ленту отнесло на несколько ярдов от берега. Вода была не холодна и не тепла. Майкл поднес к губам мокрый палец. Соленость едва ощущалась, и вообще, вкусом вода напоминала минеральную.

— Можете что-нибудь сделать? — прошептал Николай.

Майкл отрицательно покачал головой.

— Зачем? Вы же хотели сюда попасть. И я тоже, вначале.

— Но вы передумали.

— Мое решение изменилось, но, может, не я его изменил. Откуда мне знать? Если это сделал не я, то сопротивляться нет смысла. Возможно, единственная задача провожатых — заставить нас сделать то, что нужно нам.

— Я всегда побаивался Харку, — сказал Николай. — Но кто бы мог подумать, что он служит Изомагу?

Русский щелкнул языком, затем осторожно покосился на гибрида, сидхов и человека в клобуке.

— Не ожидал, никак не ожидал. Но что мы будем делать, когда встретимся с Кларкхэмом?

— Он, наверно, сам скажет, чего от нас хочет.

Ночь миновала быстро. Майкл не спал. Он с тревогой ощущал, как в душе зреет отвратительный ядовитый плод учения Бири, полный ненависти, недоверия и пугающей силы.

Рассветные лучи прорезали небо, разрушили перламутровую дугу, и ее обрывки тотчас поблекли. В воздухе опять загудело, словно зазвучали начальные аккорды симфонии. Когда солнце целиком вышло из-за горизонта, гул утих. На небе бронза превратилась в чистое масло.

Харка прошел мимо лежавших на песке Майкла и Николая, жестом велел подняться и следовать за ним.

— Нам назначена встреча, и мы уже опаздываем.

Дорога уводила от побережья. Еще одна миля, и песок уступил зеленому лугу, который очень напоминал ухоженный газон. Кое-где росли деревья гинкго, теплый ветерок шелестел в их кронах. Солнце, достигнув определенной высоты, слилось с небом, превратило его в сияющую чашу.

Харка указал на округлый зеленый холм высотой футов пятьсот, с изумительно плавными очертаниями. Он был окружен парками и садами, и увенчан приземистым куполом цвета слоновой кости. С расстояния нескольких миль определить его размеры было трудно. Склон холма был прорезан глубоким оврагом, окаймленным деревьями. Оттуда доносился шум гигантского водопада, потоки сбегали по обращенному к морю склону и давали начало извилистой реке.

— Дворец Изомага, — торжественно объявил Харка.

Они подошли к стене высотой не менее пяти ярдов, построенной из блоков черного мрамора. Бронзовые ворота были украшены изображениями драконов. Единственным стражем служил гранитный воин ростом двенадцать футов, его раскосые глаза свирепо взирали на безжизненное море, рука сжимала копье. Проходя через ворота, Николай рассматривал его с изумлением, но без робости.

За оградой резвились, паслись и охотились всевозможные животные. Впрочем, охота, похоже, никому не удавалась. Майкл заметил огромного тигра, подстерегавшего в засаде стадо прозрачных оленей. Олени с ногами будто из стекла заметили его и поскакали прочь, вспугнув фазанов в кустах нефритового цвета. Фазаны замахали крыльями, казавшиеся целыми окнами из цветного стекла, и поднялись в воздух. Устав, они опустились на ближайшее гингко.

Вторая стена, высотой не больше восьми футов, была сложена из обожженного кирпича. Чтобы ее преодолеть, достаточно было подняться и спуститься по ступеням. Стража здесь отсутствовала, даже каменная.

Теперь дорога вела вверх по склону холма. В одном месте путники остановились посмотреть на реку и океан. До внешней стены отсюда было мили три, и по расчетам Майкла выходило, что радиус всего дворца — не менее пяти миль. Круговая стена была бы глухой, если бы не ворота с четырех сторон — северные, южные, восточные и западные, и извилистая река, которая впадала в море, не создавая в нем ни малейшей ряби.

Третья стена представляла собой ощетиненную длинными шипами живую изгородь высотой всего пять футов, но толщиной все десять. Вместо ворот зодчие проложили под оградой тоннель, художники украсили его стены фресками с пасторальными сценками из китайской истории: круглоликий император с длинными усами любовался плодами своего мудрого правления.

Дальше дорога огибала холм, и море скрылось из виду. Каменная лестница поднималась по краю расселины с водопадом, через кедровую рощу. Над ущельями, обочь которых цвели деревья и благоухали густые кустарники, нависали мосты, и казалось, земля под ногами дышит; каждый вздох сопровождался шумом водопада и приглушенным грохотом в недрах земли.

В одном, особенно длинном, ущелье стремительный поток нес толстые куски светло-зеленого льда. Льдины бились о берега и превращались в молочно-белую шугу к тому времени, как достигали подножия холма.

Лестница упиралась в изящный деревянный павильон со скамеечками, обитыми шелком. Путники устроили недолгий привал, чтобы Харка перевел дух, затем пересекли великолепный газон на вершине холма.

Купол кольцом обступали черные минареты, располагаясь в двухстах ярдах от него, с интервалом в пятьдесят футов. Каждый минарет обвивала лестница, и все были увенчаны гнездами с бронзовыми воронами. Никого из здешних обитателей Майкл пока не заметил, но догадывался, что за ним наблюдают, если не с башен, то из стеклянных, каменных и деревянных павильонов, которых тут было немало.

Сам купол оказался шелковым: ткань натянута на ребра, вмурованные в алебастровые стены. Теперь Майкл примерно представлял себе размеры купола: высота не меньше трехсот футов, а ширина — вдвое больше.

В чертог наслаждений вела ажурная арка из зеленого камня. Харка поднял руку, останавливая спутников, затем повернулся к Майклу.

— Изомаг принимает тебя как равного. Это высокая честь. Он пребывает в покое, но всегда занят своей работой. Тебя он приглашает как гостя и как представителя Земли. Не держишь ли ты на него зла, не питаешь ли враждебных намерений?

— Нет, — ответил Майкл. Кларкхэм не сделал ему ничего плохого, как, впрочем, и хорошего. Изомаг для него был всего лишь абстрактной, смутной целью.

— Да, — кивнул Харка, — это так. И у твоего спутника тоже нет враждебных намерений.

Николай завороженно смотрел на сидха.

— Войдите же туда, где воплотились сновидение и песнь.

Глава тридцать четвертая

Внутри шатер озаряло молочно-белое сияние. Майкл ощутил приятное тепло и благовония. Но от пола из черного мрамора с ледяными прожилками веяло холодом. Николай держался поближе к Майклу и лихорадочно крутил головой, стараясь увидеть все сразу.

Ребра, на которых держался шелк, сходились вверху, и там в небольшом кольце виднелось небо. Посреди шатра деревянные ступени с резными изображениями драконов и коней вели к довольно большому дому за оградой из тикового дерева с золотыми поперечными брусьями. Стены, оштукатуренные белым, занавешенные окна, красная черепичная крыша, а вокруг — двор с аккуратно подстриженными кустами олеандра.

— Это дом Кларкхэма, — вспомнил Майкл. — Я там начал…

Передняя дверь была отворена, но гости не вошли в нее. Харка повел их вокруг дома к заднему двору. С этой стороны дом выглядел довольно обычно: мощенное кирпичом патио, ухоженные розы, под тентом — круглый стол с кривыми металлическими ножками, вокруг — стулья красного дерева с яркой обивкой. Эта мебель могла выглядеть странно, даже гротескно, лишь здесь, среди восточной экзотики.

Смуглая сидхиня подстригала розовые кусты бронзовыми садовыми ножницами. При каждом прикосновении розы источали душистый аромат. Садовница заметила гостей, остановившихся у кирпичного бордюра лужайки, и улыбнулась. Она положила ножницы на складной деревянный стульчик и оправила серое платье с золотой отделкой.

— Наконец-то! — воскликнула она. — Мы вас заждались!

Она пересекла лужайку и протянула Майклу руку, которую он осторожно пожал. Женщина кивнула и жестом пригласила его на лужайку. После ледяного мраморного пола приятно было ступить на теплую, мягкую траву. Женщина чинно поцеловала Майкла в щеку и повела за собой.

— Идемте с нами, пожалуйста, — позвала она Николая.

Остальные поклонились и отошли. Николай смущенно потоптался на месте, затем решился и последовал за Майклом.

— Дэвиду очень нездоровилось.

Голос женщины был похож на голоса других сидхов, которые слышал Майкл, — такой же красивый и мелодичный, но вдобавок еще и приветливый. У нее были шелковистые черные волосы, слегка асимметричные брови (одна выше другой и сильнее изогнута) и полные губы. Сидхов с полными губами Майкл еще ни разу не встречал.

Через стеклянные двери они прошли в комнату, где Майкл когда-то видел голый деревянный пол, залитый лунным сиянием. Эта комната служила кабинетом: в углу напротив двери — письменный стол с откидной дубовой крышкой, книжные стеллажи вдоль двух стен и пианино возле эркера с кисейными занавесками.

— Меня зовут Мора, — представилась сидхиня. — Он скоро спустится к вам. А пока… — Она достала из внутреннего кармана своего пеплоса розу и протянула Майклу. — Для украшения вашей комнаты. Дэвид сказал, что вы побудете у нас некоторое время.

Майкл взял цветок.

— Меня зовут…

— О, мы знаем, знаем! — засмеялась Мора. — А это Николай, друг Эммы Ливри.

Николай вежливо кивнул, не переставая жадно разглядывать книги на полках и пианино.

— А теперь мне нужно возвращаться в сад, — сказала Мора. — Работы много, а сезон короток. — Она коснулась пальцем розы в руке у Майкла. — Она еще не скоро завянет.

Она вышла через французское окно и затворила его. Майкл и Николай прислушивались к тиканью больших часов с маятником, которые висели над письменным столом.

Наконец на лестнице послышались шаги, смолкли и возобновились. Дверь кабинета отворилась, и вошел седоволосый человек среднего роста, лет пятидесяти — пятидесяти пяти на вид. Он носил рубашку с открытым воротом, свободные темные брюки и желтовато-коричневые мокасины. У него было широкое приятное лицо, на щеках — рыжеватые баки.

— Майкл? — спросил он, протягивая руку. — Майкл Перрин.

Майкл крепко пожал его руку, как всегда, ощущая неловкость при исполнении этого ритуала.

— Очень рад вас видеть. Я Кларкхэм. Дэвид Кларкхэм. Добро пожаловать в Занаду. Или Мора уже встретила вас? Ну конечно, она просто чудо. Без нее я тут едва управлялся. Полагаю, вы совершили увлекательное путешествие?

Майкл не нашел подходящих слов для ответа и потому лишь кивнул. Кларкхэм протянул руку Николаю.

— Мистер Куприн, я не первый год восхищаюсь вашим мужеством. Мы уже встречались однажды, хотя едва ли вы помните. Это было, когда я навещал Эмму в Иньясе Трае. Я довольно сильно изменил свой облик.

Николай нахмурился.

— Да, — усмехнулся Кларкхэм. — Я успешно замаскировался. Но дело идет к ужину, и нам нужно отпраздновать ваше прибытие. Уверен, вы проголодались. Еда в Царстве — вещь не гарантированная. Пойдемте, я покажу ваши комнаты, и умоетесь с дороги. Тут у меня еще один гость, очевидно, уже вам знакомый — некий сидх. Он составит нам компанию за ужином. Очень многое предстоит обсудить!

Ужин больше походил на пир. Он начался, когда солнечный свет, проникавший сквозь шелковый купол, заметно померк. Стол накрыли в патио, неподалеку от ярких роз Моры, и она приносила бесчисленные блюдца с печеными овощами, пряными зернами, салатами, компотами из свежих фруктов, салатами из зелени. В корзинах, обернутый льняной салфеткой, лежал горячий хлеб, его ели с пряным растительным маслом, поскольку из молока сидхийских лошадей не получалось хорошего сливочного.

Кларкхэм сидел во главе стола, по правую руку — Майкл и Николай. Покончив с хлопотами, Мора села напротив Николая. В это время из дома в патио вышел Бири. Он загадочно улыбнулся Майклу и занял место рядом с Морой.

— Прекрасно! — Кларкхэм пустил по кругу блюдо. — Все в сборе. Мора в очередной раз показала, какая она волшебница… — Он подмигнул Майклу — …на кухне. Сегодня у нас будет чудесный вечер.

Майкл вел себя сдержанней. Он ел — поскольку проголодался — и слушал, но мало участвовал в беседе. Говорил в основном Кларкхэм: о домашних курьезах, о саде, о погоде в окрестностях Занаду, о наступающей весне.

Майкл старался не встречаться глазами с Бири. Больше всего ему хотелось задать два простых вопроса: каким образом сидх оказался в столь близких отношениях с Кларкхэмом и с какой целью посетил Майкла в каньоне.

Бири сам ничего не рассказывал и вообще редко обращался непосредственно к вновь прибывшим. Когда трапеза закончилась, Кларкхэм предложил всем зайти в дом. Настала ночь, и под сводом чертога наслаждений воцарился мрак. Бири встал и потрогал каждый из бумажных фонариков, которые висели над патио чуть выше человеческого роста. Фонарики вспыхнули желтоватым светом.

Аромат роз ощущался даже в доме. Майкл с удивлением обнаружил электрическое освещение — в Царстве он его видел впервые. Свет казался даже чересчур резким. Дом со всеми его удобствами и обстановкой вполне мог сойти за земной, правда, образца сороковых годов. Однако Майкла это не утешало. Слишком часто его обманывала внешность.

Кларкхэм принес хрустальный графин с бренди и налил себе, Николаю и Майклу.

— Сидхи слишком чувствительны к человеческим напиткам, — пояснил он. — Мора не притрагивается к алкоголю, говорит, это вредно для наследственности. Бири, мне думается, даже не пробовал ни разу в жизни. Малн этого не одобряет, верно?

Бири покачал головой с легким сожалением.

— Увы.

— Зато я могу выпить, и надеюсь, мои гости тоже не откажутся.

Он поймал взгляд Майкла и раздал стаканы.

— Мистер Майкл желает знать, что я за существо.

— Вполне оправданный интерес, — заметила Мора.

Они сидели в гостиной в удобных мягких креслах и на кушетке с изображениями экзотических растений и птиц на обивке. В камине потрескивал огонь.

— Кто же он, этот пресловутый Изомаг? — ухмыльнулся Кларкхэм. — Сей вопрос задавался частенько, по крайней мере в последние несколько столетий. Конечно, здесь прошло гораздо меньше времени.

— Вы не сидх, — заявил Майкл, решив поучаствовать в этой игре. — И не спригла!

— Ей-Богу, нет! — воскликнул Кларкхэм и рассмеялся.

— Арно Валтири считал вас человеком, — продолжал Майкл.

— А вот тут вы ошиблись, молодой человек. Это я считал Валтири человеком. Моя же маска едва ли ввела его в заблуждение.

Майкл был ошеломлен. Кларкхэм заметил это.

— Видите ли, мой дорогой, игра весьма сложна, и каждый сделал ставку. Нельзя в одночасье исправить зло и несправедливость, которые творились шестьдесят миллионов лет. Приходится распутывать хитроумный клубок.

— Валтири умер, — решился сообщить Майкл, но в его голосе совсем не было уверенности.

— Позволю себе усомниться, — возразил Кларкхэм. — Он весьма талантлив и хитер.

Майкл не решался расспросить Кларкхэма о Валтири, вдобавок его раздражал тон Кларкхэма. Его вообще все раздражало в эти минуты: яркий свет, компания, даже Николай. Как будто внутрь к нему залетели мухи и донимали жужжанием.

— Я родился на Земле, — продолжал Кларкхэм. В тысяча четыреста девяносто девятом году. Моя мать появилась в Англии несколькими столетиями раньше, она служила камеристкой у самой королевы Мейв. Потом королева оказалась в одном из дубов Старого Леса, а ее свита рассеялась по островам, спасаясь от инквизиции. В конце концом инквиторы уничтожили дуб королевы. Быть может, частицы дыма достопочтенной Мейв еще сохранились в стеклянных окнах какого-нибудь английского собора. Но ее больше нет, и моя мать тоже давно умерла, хоть и не принадлежала к числу смертных. Мой отец был смертным, Майкл. Я гибрид, как вы уже, вероятно, догадались, — пятьдесят на пятьдесят. От матери я унаследовал способность утаивать свое происхождение. Вот кто я такой.

Он помахал Майклу рукой. Мухи по-прежнему жужжали.

— А теперь вы, сэр. Вопрос за вопрос.

Майкл отвечал без колебаний:

— Меня называют поэтом.

— О! И это действительно так?

— Да.

— Как я и ожидал.

Кларкхэм с удовлетворением обвел комнату взглядом и задумчиво потер подбородок.

— Нам всегда не хватало поэзии.

— К сожалению, у меня нет с собой стихов. А книгу мою похитили.

— Какую книгу?

— Которую мне подарил Арно.

— Ну конечно, конечно, — задумчиво пробормотал Кларкхэм. — Арно всегда был щедр в подобных случаях. Не дал ли он вам вместе с книгой какой-нибудь совет?

— Он советовал быть смелее, идти на риск.

— То есть идти сюда.

— Наверно.

— Я бы хотела послушать ваши стихи, — вставила Мора.

— Я напишу новые, — пообещал Майкл.

— Превосходно, — сказал Кларкхэм — Бири кое-что рассказал о вашем замечательном путешествии. Я весьма опечален тем, что случилось в Землях Пакта. Как я понял, Элионс дорого заплатил за свою самодеятельность.

— Он попал в вашу ловушку.

Мора едва заметно вздрогнула.

— И решил, что это дело ваших рук, — вздохнул Кларкхэм. — Бедняга. Он никогда не понимал, откуда ветер дует. Не все сидхи обладают блестящими способностями. Запомните это, Майкл.

— Я думал, вы расстроитесь, что я не принес книгу.

Николай с недоумением и беспокойством поглядывал то на хозяина, то на своего юного друга.

— Боже! Конечно, нет! — заверил Кларкхэм. — Что мне проку в ней?

— У меня теперь нет первой части Песни Силы.

— Которой из них? Я в свое время имел дело со многими Песнями Силы.

— Поэма. «Кубла хан» Колдриджа. Я даже не помню ее.

— Тогда перечитайте, если угодно. Она у меня есть, в этом доме.

Кларкхэм встал, подошел к книжному стеллажу, достал том в кожаном переплете, сразу раскрыл на нужном листе и протянул Майклу. Майкл взглянул. Тот же текст, включая предисловие, был в книге Валтири.

— Вы думали, это Малн мешает вам принести ее мне? — Кларкхэм усмехнулся. — У меня эта книга не первый десяток лет. Правда, я солгал одному сумасшедшему спригле, что она мне нужна позарез, но только после того, как старый дурак попытался меня околдовать. Кажется, потом были слухи, но они разошлись недалеко.

— Он умер. По крайней мере, превратился в камень.

— И кто же в этом виноват?

— Косвенно — я.

Кларкхэм глубоко вздохнул.

— Майкл, в вас таится большая сила. Вы там и сям уничтожаете вековые традиции, разрушаете табу, торите новые пути. Нет, старый материал меня не интересует. Вы прибыли сюда с мощным потенциалом. Он — в вашей поэзии. Вы сейчас в том же положении, в каком однажды был бедняга Колридж.

Майкл повернулся к Бири.

— Ты перешел на его сторону? И ты в самом деле хотел, чтобы я сюда пришел?

Бири кивнул.

— Адонна не имеет здесь власти. Я свободен.

— А, старый добрый Адонна, — ухмыльнулся Кларкхэм. — Бири сказал, что вы пережили даже Иралл. Сам я никогда там не бывал, а если бы побывал, вряд ли выбрался бы живым. Я для Таракса как бельмо на глазу, уже много лет. Полагаю, Адонна заставил вас забыть беседу с ним. Это на него похоже. Он очень старый, очень усталый маг, и слишком много на себя берет. Но он по-своему отважен.

Майкл внезапно вспомнил Адонну — Тонна — в килте и рыцарском плаще, с жезлом в руке.

— Кое-что прояснилось? — спросил Кларкхэм.

— Что прояснилось? — спросил Николай вполголоса.

— Увы, далеко не все, — сказал Майкл.

Николаю не хватало знаний, в этой игре он мог быть только зрителем. Кто же еще участвует в ней?

— Можно мне узнать, кто такой Адонна на самом деле? — спросил Николай.

Мора сжалилась над ним.

— Когда-то он был сидхийским волшебником. Создал Царство — бесспорно, шедевр, — но страдает непомерным честолюбием. Он всегда враждовал с Изомагом.

— Мне никогда не удавалось собрать достаточно хубри, чтобы стать истинным волшебником, — признался Кларкхэм. — Другим удалось. Маги заслужили свое почетное звание. Я же лишь надеюсь довершить начатое ими в давние времена.

— Какая скромность, — прошептал Николай.

Майкл наклонился вперед.

— Вы доставили меня сюда с какой-то целью. Ваша жена — одна из жен — расчистила для меня путь. Другая позволила мне уйти, хотя могла украсить мной свою коллекцию.

Кларкхэм сидел с непроницаемым лицом, как игрок в покер.

— Будьте любезны, скажите, для чего я здесь?

— Сегодня? Я хотел, чтобы вы отдохнули…

— Разве нельзя сказать сейчас?

Кларкхэм поднял ладонь и взглянул на Мору и Бири.

— Хорошо. Вы здесь для того, чтобы завершить последнюю Песнь Силы. Вам это должно быть ясно.

Ясности не было и в помине, но Майкл кивнул.

— Я, в свою очередь, с помощью Песни Силы обрету власть над Царством, верну свободу людям и гибридам.

— Она вам нужна только для этого?

Кларкхэм склонил голову набок и постучал по столу указательным, потом средним пальцем.

— Вы же видели Таракса. Знаете, на что способен Малн.

— А вы мне помогли припомнить Адонну. Он на вид не так страшен, как его малюют.

Кларкхэм густо покраснел.

— Тонн может явиться в любой личине. Сидхи в его возрасте и с такими, как у него, способностями мало в чем уступают богам, они дьявольски хитроумны. Я учился веками, чтобы только противостоять ему, но одолеть его так и не смог. Я хочу победить Тонна вовсе не потому, что он — славный малый.

У Кларкхэма сощурились глаза и задвигались желваки. С видимым усилием он взял себя в руки, и снова появилась обворожительная улыбка.

— К сожалению, об этом я не всегда могу говорить спокойно. Нет, Тонн не такой монстр, каким его хочет представить Таракс. Но Тонн знает свой народ. Он создал для сидхов Царство и правит ими весьма сурово. Послабление дано лишь Бан Часов. Как вы полагаете, почему?

Майкл пожал плечами. Кларкхэм объяснил:

— Потому, мой друг, что Бан Часов осталась верна Тонну, когда другая его дочь, Элми, подняла мятеж. А ведь он превратил их мать в мерзкое чудовище в порыве… не знаю даже, как это назвать… ужасного гнева? Когда Элми вступила в брак с человеком, именно Тонн устроил ее изгнание, обрек дочь на неслыханные муки. Но ему не удалось сломить волю Элми, и Совет Элеу ее поддержал. Вот тогда-то Тонн не пожалел усилий, чтобы создать Царство. Он отчаянно возненавидел людей.

— Может быть, теперь он относится к нам по-другому.

Кларкхэм взглянул на Майкла с изумлением, потом отрывисто рассмеялся.

— Похоже, он сумел произвести на вас впечатление, не раскрывая своей подлинной сути. Пожалуй, мне нужно быть с вами поосторожней.

Наступила тишина. Николай с тревогой оглядывал присутствующих.

— Майкл за людей и за гибридов, — произнес он наконец. — Майкл — хороший парень.

Мора улыбнулась, а Бири оскалил зубы в ухмылке. Кларкхэм беззлобно рассмеялся.

— Ну, конечно. Он так долго, так упорно стремился сюда, чтобы помочь своим и моим сородичам. Мы будем действовать сообща и достигнем всех наших целей. А теперь, после столь долгого путешествия и сытного ужина, самое лучшее — разойтись по комнатам и хорошенько выспаться. Мора покажет вам, где что находится.

Он встал и потянулся.

— Доброй ночи, джентльмены.

Мора проводила Николая и Майкла наверх, показала им ванную, спальни и чулан, где хранилось белье. Сидхиня повсюду оставляла аромат роз. Заглядевшись на ее черные блестящие волосы и кожу цвета тикового дерева, Майкл отвлекся от своих путаных мыслей.

В своей комнате он обнаружил двуспальную кровать, аккуратно сложенные простыни, белое покрывало с откинутым углом и под ним теплые шерстяные одеяла. На вешалке возле дубового комода висела новая одежда: брюки, рубашка и свитер; под нею стояли коричневые ботинки из очень эластичной кожи. Даже на Земле Майкл не носил столь нарядных костюмов.

Стены спальни были украшены абстрактными рисунками в мягких коричневых, серых и голубых тонах. В углу, в медном горшке, рос розовый кустик, рядом стоял письменный стол с кожаной обивкой. Высокий торшер освещал постель приятным рассеянным светом. На книжных полках возле двери Майкл нашел стихи Джерарда Мэнли Хопкинса, Йитса, Китса и Шелли, много романов, старинных и современных.

Он затворил дверь и сел на кровать. Казалось бы, все эти земные удобства должны были растрогать Майкла. Но в его душе не нашлось места сантиментам. Он переоделся в махровый купальный халат, вышел в коридор, взял из бельевого шкафа полотенце и отправился в ванную.

Там его ожидали иные блага земной цивилизации. Горячая вода, мыло, белые эмалированные ванна и раковина, мраморный пол, обои с листьями папоротника, душ. Он стоял под душем до изнеможения, потом вытирался с закрытыми глазами.

Возвратясь в спальню, Майкл обнаружил возле своей кровати Кларкхэма. Тот держал в руках несколько листов бумаги и красивую черную авторучку с золотым ободком.

— Это может пригодиться. — Он положил бумагу и авторучку на стол и чуть ли не с заискивающим видом шагнул навстречу гостю. Очевидно, Кларкхэм желал дружбы, но их разделяла странная неприязнь, скрытая, но готовая в любой момент выплеснуться.

— Извините, — пробормотал Кларкхэм после короткой паузы. Он обошел Майкла и задержался в дверях. — Мне еще не удалось окончательно решить, что вы собой представляете.

Майкл пожал плечами.

— Я не чародей, если вас это интересует.

Кларкхэм мрачно усмехнулся.

— Бессознательное волшебство иногда особенно опасно. Впрочем, не обращайте внимания на мою болтовню. — Он широким жестом указал на письменный стол. — Упражняйтесь в своем искусстве, когда пожелаете. Мы будем благодарными слушателями.

Кларкхэм вышел и затворил дверь.

Майкл сбросил халат, надел фланелевую пижаму, что лежала возле кровати, и забрался под одеяло. Потом дотянулся до торшера и выключил свет. Каждый жест был таким знакомым и при этом таким странным.

Он заснул. И в ту ночь увидел сон.

Глава тридцать пятая

Роза лежала на комоде. Лепестки превратились в стекло. Прекрасная, как совершенное произведение искусства, роза тихонько зазвенела, когда Майкл осторожно взял ее за стебель и вставил в петлицу рубашки. Она все еще приятно пахла.

Спускаясь по лестнице с тремя листами бумаги в одной руке и изящной авторучкой в другой, Майкл понял, что в доме пока не произошло ничего особенного.

В постели он написал на одном листе пять коротких стихотворений. Язык не поворачивался назвать их произведениями — так, проба пера.

Но Майкл убедился, что его способности не исчезли, напротив, даже развились, хотя в последнее время он вспоминал о них редко.

Он прошел через французское окно в патио.

Раз абиссинка с лютнею

Предстала мне во сне:

Она о сказочной горе,

О баснословной Аборе

Слух чаруя, пела мне.

Мора, впрочем пела не о Аборе, а о райском уголке под названием Амхара. Майкл коснулся ее ауры, и она позволила ему проникнуть в лабиринт каскарских слов с улыбкой, которую можно было назвать соблазнительной. Кларкхэм, сидевший напротив Моры за столиком под тентом, как будто ничего не заметил. Она играла на инструменте, похожем на лютню, иногда останавливалась и наугад перебирала струны.

Николай уже позавтракал, он сидел на белой железной скамье возле низкой кирпичной стены, которая отделяла патио от розового сада. Бири отсутствовал.

— Вы мне сегодня снились, — сказал Майкл Море.

— Вот как? — Она перестала играть.

— Вы пели, как сейчас, и у вас была лютня.

— Это пликтера, — поправила она. — Где же я играла?

Майкл не ответил. Он повернулся к Кларкхэму и протянул лист со стихами.

— Вам это интересно?

Кларкхэм пробежал глазами стихи и положил лист на стол.

— Вы знаете, что нет.

— Откуда мне знать, что вам нужно?

Кларкхэм пристально посмотрел на Майкла. Николай беспокойно пошевелился на скамейке. За садом на мраморно-ледяном полу возле купола стояли Шахнур, Харка, Бек, Тик и Дур. Слишком много для одного Майкла, если объединятся…

— Ночью я старался вам помочь, — сказал Кларкхэм.

— Да, послали сновидение. Мало проку.

Майклу стало вдруг жаль Изомага. Кларкхэм рассмеялся.

— Молодой человек, на моем веку Песен Силы было побольше, чем на вашем.

— Мне не нужно внушений во сне. Я их уже достаточно получил.

— От Тонна?

Майкл кивнул.

— А то от кого же? Неважно. Я от них освободился. Я теперь сам по себе.

У него возник ясный образ: свободное падение, неуклонное стремление к цели. Майкл ощутил в себе силу.

Силу бомбы.

Арно Валтири положил начало его преображению. Журавлихи и Ламия (последняя, может быть, неосознанно) подхватили эстафету. Их молоты выковали волю Майкла, путешествие закалило ее и наполнило сознание образами, способными развиваться беспредельно. Кларкхэм сам нынче ночью запустил часовой механизм, послав Майклу сновидение, хотя и довольно неудачное, поскольку сам не ведал, что творил.

— Не слишком ли смело? — усмехнулся Кларкхэм. — Вы ведь еще даже не взрослый. Вам, наверно, лет шестнадцать по земному исчислению. А я старше города, в котором вы родились.

— Вы всюду приносили несчастье, куда бы ни приходили. Даже вначале… когда служили Черному Ордену.

Последнее было лишь догадкой, но, похоже, Майкл угодил в точку.

Кларкхэм прищурился, и его руки на столе сжались в кулаки.

— Ведь это вы — человек из Порлока? — продолжал Майкл. — Вас подослал Малн, чтобы помешать Колриджу. Вы сделали свое дело, но потом начали раздумывать, нельзя ли гибриду совместить интересы сидхов и свои личные. И вас заинтересовало, что написал бы Колридж, если бы ему не помешали…

Кларкхэм встал.

— Через много лет вы сами научились магии и убедили Эмму Ливри станцевать для вас Песнь. Похоже, тогда вы были очень близки к цели, поэтому Таракс решил сжечь Эмму.

— Я любил ее.

В голосе Кларкхэма послышалась угроза. Мора взглянула на него и сразу отвернулась, не выдержав его взгляда.

— Кого еще вы использовали? — продолжал Майкл. — Насколько лучше жилось бы этим людям, если бы вы оставили их в покое? Только с Арно вышло иначе.

— А вам известно, кто такой Валтири?

— Нет, — ответил Майкл. Он предпочел бы этого не знать.

— Майкл, его сородичи — птицы. Кледары. Он соблазнил меня, а не наоборот. Я нашел путь в Царство много веков назад, но его музыка отворила в моем доме ворота, которые я не смог затворить. Это он привлек ко мне внимание в Царстве, в результате сидхи напали на меня, разрушили мой дом и поработили моих жен. Его сородичи научили сидхов колдовать с помощью музыки… и он внушил мне мысль о моем могуществе. Валтири был волшебником, юноша, последним из кледаров. А теперь сами можете вообразить, как долго он ждал этого момента и где он сейчас. И еще — как я зол на него и на Тонна.

Он потянулся и зевнул.

— Предлагаю закончить этот нелепый разговор. Еще хватит времени обсудить все грехи и ошибки, сначала надо завершить Песнь. Юноша, я вас знаю уже достаточно и могу сказать с уверенностью: вам совершенно необходимо закончить Песнь. Она уже внутри вас, не так ли? Неважно, какую роль тут сыграло мое сновидение.

— Оно было как мыльная опера, — заметил Майкл. — Неужели вы думали, что Колридж хотел написать такое?

В патио появился Бири с запотевшим кувшином и стаканами на подносе. Кларкхэм нахмурился и отмахнулся.

— У меня есть только общее преставление. Я всегда знал структуру Песни, но без деталей.

— Может быть, секрет Песни в другом. В том, как она преобразуется в своем вместилище.

— Вы начинаете говорить загадками, — удивился Кларкхэм и снова сел.

— А что это было за сновидение? — поинтересовался Николай.

— Я как будто попал в настоящий чертог наслаждений. Видел Мору, она играла, пела. А я был поэтом, вольным и своенравным, и бродил по лесам вокруг дворца. Мора служила у императора. В нее влюбился придворный маг и звездочет, я тоже ее любил. Мы встречались под кедрами. Звездочет приревновал. Он посоветовал Кубла хану послать флот на завоевывание Восьми Островов, то есть Японии. И подстроил, чтобы разбойники похитили вольного поэта и продали рабом на галеру, на тот самый флот.

Николай зачарованно слушал. Мора сложила ладони на столе. Бири поставил поднос и наполнил стакан.

— А дальше? — спросил Николай.

— Потом звездочет решил жениться на абиссинской деве. Он знал, что флот должен пойти на дно, а с ним и соперник. Действительно, поднялась сильная буря и потопила корабли императора, как и предвидел звездочет, и все мореплаватели утонула. Но воля молодого поэта оказалась слишком сильна, даже смерть не смогла разлучить его с любимой. Он вернулся и призраком посещал дворец.

— И об этом хотел написать Колридж? — спросил Николай.

— Никто не знает, что он хотел написать, — заявил Майкл. — Зачем мы все вам понадобились? — обратился он к Кларкхэму. — Почему бы вам не завершить Песнь самому?

— Изомаг хорошо знает, что в Песни Силы главное — форма, — пояснил Бири. — Чтобы придать ей форму, нужен поэт.

— Именно так, — подтвердил Кларкхэм.

— И вы думаете, я могу сравниться с Колриджем?

Кларкхэм задумался, потом отрицательно покачал головой.

— Нет, юноша, вы не обладаете его лирическим даром. Тем не менее вы способны придать Песни форму. Вы можете завершить Песнь.

— Пожалуй, я не стану этого делать, — с усилием произнес Майкл. — Вы не заслуживаете власти. Вы покинули своих жен, бросили на произвол судьбы Эмму Ливри. Сколько еще людей пострадало из-за вас? Арно просто дал вам то, что вы заслужили.

— Бедный грустный немец, — проговорила Мора, опустив глаза.

— К Малеру я не имел никакого отношения, — пробормотал Кларкхэм, не глядя на нее. — И к его сыну тоже. Это не моя работа.

Он вдруг спокойно, беззлобно улыбнулся Майклу.

— Юноша, я прошел через многое. Меня уже не остановить.

— Значит, вы прекрасно обойдетесь без моей помощи. Вы сочинили для меня сновидение, вот и придайте ему форму. Если я не способен заменить Колриджа, может, это удастся вам.

— Я не поэт.

— Конечно, не поэт. Вы паразит. Рветесь к власти, которой не заслуживаете.

— Я не паразит. В худшем случае, симбионт. На вас, кажется, слишком сильно повлиял Тонн, и вы неверно понимаете мои взаимоотношения с артистами и художниками. Я сотрудничаю с ними, вдохновляю их.

— Тонн сказал, что когда-нибудь у нас снова придут к власти поэты. Я не позволю вам стать диктатором.

Кларкхэм глубоко вдохнул и с присвистом выпустил воздух сквозь зубы.

— Похвальная храбрость. И глупость… — Он указал на Николая. — Взгляните-ка.

На скамейке лежал страшно изуродованный труп Николая. Под ним образовалась лужа крови. Кларкхэм поднял палец, и Николай обрел свой прежний вид.

— Я бы не прибег к столь примитивному методу, — продолжал Кларкхэм, — если бы имел дело с достойным противником. Но дело обстоит иначе. Поэтому условия будут таковы: или вы мне даете заключительную часть Песни, или Николай превращается в то, что вы видели. Но сейчас необходим перерыв. Слишком много эмоций. Мы должны поразмыслить, подготовиться.

— Мне не нужно готовиться, — возразил Майкл. Он дал Кларкхэму последний шанс, а Изомаг ответил только угрозой. — Я могу написать прямо сейчас.

— Я настаиваю на перерыве, — заявил Кларкхэм.

Мора равнодушно смотрела на розы в саду. Николай, как и накануне вечером, сидел с озадаченным видом. Он ничего не почувствовал.

— Пусть Мора покажет вам и вашему другу дворец. Здесь есть что посмотреть. Чертог наслаждений — весьма причудливое сооружение, и я не пожалел усилий для его восстановления. Хотелось бы, чтобы плоды моих трудов приносили максимальную пользу. — Он улыбнулся не без приятности. — А нашу игру закончим позднее. Сегодня чудесный день. Прошу. — Кларкхэм махнул рукой в сторону Моры и встал из-за стола.

— Будьте с ним поосторожнее, — говорила Мора, ступая по мраморно-ледяному полу. — Изомаг очень сильный чародей.

— Я знаю, что сильный, — согласился Майкл.

Она повернулась и с болью посмотрела на него.

— Тогда зачем же вы его злите?

— Я очень долгое надеялся, что он укажет мне путь домой и поможет людям в Царстве. А оказалось, ему нужна только власть. Он хочет стать вторым Адонной.

Мора медленно покачала головой, не сводя с Майкла глаз. Казалось, она немного жалеет его.

— Всей истины не знает никто. Так сказал Изомаг, и он, несомненно, прав. Во всем есть тайна и чудо.

— Он мне ничего не сделает, пока не получит то, что хочет… И потом… — Внутри опять зажужжали мухи. — Мне уже наплевать. Я на все согласен. Так что пойдем и покончим с этим.

Мора склонила голову набок.

— Неужели поэта с Земли нисколько не интересует возможность осмотреть Занаду?

Эти слова задели Майкла. Возможность действительно уникальная, но уже ничто, кажется, не в силах вызвать у него благоговейного трепета.

— Пожалуй, — пробормотал он.

— Тогда начнем отсюда…

У края гигантского шатра в окружении нескольких кедров начиналась черная мраморная лестница и вела в недра холма. Мора сняла фонарь с медной полки и пошла вниз первая. За ней почти вплотную ступал Николай. Майкл отставал от него на несколько шагов.

— Чем вы занимаетесь у Кларкхэма? — спросил Майкл.

— Делаю, что он хочет. — Голос Моры почти мгновенно утонул в свисте подземного ветра.

— А что именно? — допытывался Майкл, хоть и сознавал, что ведет себя бестактно.

— Когда Изомаг сюда пришел, тут было одно лишь море. Малн уступил этот край согласно Пакту. Изомаг был очень несчастен, у него ничего не осталось. Он потерял всех, кого любил. Остались только Харка и Шахпур, но они мало чем могли помочь. Он обладал силой, но ему не хватало…

Она подняла руку, и Майкл почувствовал, как Мора заглядывает в его ауру памяти в поисках подходящего слова.

— Вдохновения? — подсказал он.

— Да. Я тоже была одна. Меня изгнали за любовь к человеку. Я странствовала по морю, и Изомаг взял меня к себе. Он перестал страдать от одиночества, и к нему вернулась сила воображения. Тогда он и создал чертог наслаждений.

Они продолжали спускаться в холодную тьму.

— Как же ему удалось все это построить? — спросил Николай.

— Он не строил, — ответила Мора, и эхо повторило ее слова. — Песнь изначально имеет множество форм. Он просто взял Песнь такой, как есть, и позволил ей создать Царство в его владениях.

Майкл на ходу ощупал стены и обнаружил лед с каменными прожилками, очень мелкими. Внизу слышался грохот, ступени сотрясались в лад с его раскатами.

— Царство воздвигнуто на льду, — пояснила Мора. — А он начинается еще несколькими милями глубже. Этот лед — часть Песни, холод среди мрака. Он тает и образует реку. А река…

Они свернули за угол, и в глаза ударил холодный голубовато-зеленый свет. Капли влаги стекали по гладким ледяным стенам. Мелкие ручейки собирались обочь лестницы в желоба.

— Река впадает в море, — продолжала Мора. — Но по пути увлажняет землю. Так лед дает жизнь — холодное превращается в теплое. Это тоже часть Песни. Но кое-что не упоминается ни в одном из ее проявлений.

Она остановилась и указала на стену. Глубоко во льду застыли продолговатые рыбы с кошачьими и оленьими головами. Приглядевшись, Майкл понял, что они не настоящие. Иллюзию портили тонкие трещины. Под другим углом зрения они превратились в камышинки с глазами.

— Песнь всегда содержит больше, чем способен передать певец.

Ступени закончились, но путь продолжался по льду. Николай угодил ногой в трещину, и Майкл схватил его за руку.

— Для туристов маршрут не приспособлен, — криво усмехнулся русский.

Лед приобрел более светлый и живой зеленоватый оттенок. Тоннель расширился, Мора показала на большой ледяной мост.

— Пойдем туда.

Наверху свод подземелья украсили причудливые узоры из льда и мрамора. Внизу справа талая вода собиралась в большой поток, который слева низвергался водопадом. Ледяные глыбы, прежде видневшиеся издали, оказались с крупный особняк каждая. И не все они были из льда. Как писал Колридж, обломки скал скакали в токе вихревом. Ледяной мост — сводчатый, о двух пролетах, был, очевидно, естественного происхождения, хоть и вполне удобен. Он, не содрогаясь, принимал на себя удары каменных и ледяных глыб.

Они двинулись по мосту. Николай — шел неохотно, боясь поскользнуться и сорваться в бездну. Веяло холодом и сыростью. Шум падающих струй, пронзительный скрежет и грохот оглашали подземелье.

За мостом начинался узкий тоннель с низким потолком, его стены тоже были из льда и камня.

Ближе к выходу преобладал камень. Они вышли на уступ под открытым небом, с него открывался вид на глубокую клиновидную теснину — «романтическую пропасть» Колриджа. Сотней ярдов ниже талая вода вырывалась гигантским фонтаном, и пенистый поток уносил обломки льда и камня. Кроны деревьев образовали над выступом полог, сквозь который пробивался тусклый свет. На ветвях блестели капли. Николай поежился.

Уступ привел к краю ущелья, возвышавшемуся над садами. Под теплым небом лениво текла извилистая река, вода в ней напоминала расплавленную бронзу. На противоположной стороне теснины виднелись ступени, по которым Майкл и его спутники поднимались к дворцу в день прибытия. Вслед за низвергающейся водой взгляд Майкла опустился туда, где в синих струях бились льдины.

— А теперь спустимся к садам. — Мора взяла Майкла за руку, но он остался на месте.

— Мы только теряем время.

— Пожалуйста, пойдем, — настаивала она.

— Или я сделаю то, ради чего меня сюда привели, или уйду сейчас же, — твердо заявил Майкл.

Мора попятилась и сложила руки на груди. Смущенный Николай засунул большие пальцы за ремень и отступил в сторону.

— Почему вы так торопитесь? — спросила Мора. — Ведь времени достаточно.

Майкл заметил Харку и Шахпура. Они сидели на камнях на обочине дороги. Очевидно, обратный путь был отрезан.

— Ладно, ведите.

Сидх с пустой аурой и человек в белом клобуке молчали, но не отставали от Майкла с Николаем до конца их экскурсии. Майкл почти не обращал внимания на великолепные пейзажи, лабиринты цветущих садов, изящных, похожих на украшения из драгоценных камней, сидхийских животных. В середине дня Николай притворился усталым и голодным, и они вернулись, пройдя по противоположной стороне ущелья, к каменным воротам. Перед входом в шелковый купол Харка и Шахпур задержались. Харка жестом остановил Майкла. Шахпур приблизился и кивнул сидху.

— Мы хотим тебя предупредить, — сказал Шахпур Майклу. — Изомаг больше не потерпит дерзости.

Харка глубоко вздохнул.

— Он уже давно ничего не делает, и не все его мысли светлы. В сердце Изомага осталось много горечи.

— Он могуч, — добавил Шахпур. — Он может причинить тебе большое зло.

— Ты знаешь, мы не такие, как все, — продолжал Харка. — И не все прихоти Изомага я исполнил. За это он меня наказал.

— Но вы по-прежнему служите ему.

— У нас нет выбора. И сейчас мы предупреждаем тебя только потому, что это нужно Изомагу. Я бежал из Мална вместе с Кларкхэмом. Мы были сообщниками. Потом поссорились, и он взял верх. Он вылил из меня личность, как вино из кувшина. Теперь во мне пустота.

— Шахпур?

— Однажды Изомаг исполнился ненависти, и она породила в его мозгу недуг, как черви заводятся в гнилом мясе. Болезнь ослабляла его, и он отбросил тень. Но тень оказалась слишком сильной и не исчезала сама. Ее нужно было бросить на кого-то. Изомаг выбрал меня. Я ношу в себе его гнусный недуг.

Снова заговорил Харка:

— Вот как он поступил с нами, а ведь мы мало чем провинились перед ним. Если будешь дерзок, откажешься исполнить его желание, он сочтет это преступлением. И даже я, пустой сидх, содрогаюсь при мысли о том, что он может сделать с тобой и твоим спутником.

— Что ж, тогда я не буду дерзить, — ответил Майкл. — Он получит, что хочет.

* * *

— Чего лишились люди и сидхи, когда расстались? — вопросил Кларкхэм сразу после ужина.

Бек и Тик собирали тарелки, а Мора принесла на подносе графин бренди и стаканы.

— Одни лишились магии, другие — чувства направления. Соедините их снова, — а это рано или поздно все равно произойдет, — выиграют и те, и другие. Только вот как их соединить, чтобы не было неприятностей? Кто способен понять и людей, и сидхов?

Кларкхэм поднял стакан и предложил Майклу сделать то же.

— Уж конечно, не Тонн, — этот дряхлый волшебник потерял контроль над вселенной собственного изготовления. И не Валтири. И не Таракс, закоснелый человеконенавистник. Только гибрид.

Вечернее смакование бренди, очевидно, стало для Кларкхэма ритуалом. Майкл глотнул приятного на вкус, но слишком крепкого напитка.

— Каким образом? — спросил он.

— Каким образом я собираюсь их объединить?

Майкл кивнул.

— Исподволь, мой друг. Очень осторожно. Что к чему нужно добавлять: воду к кислоте или кислоту к воде? Старая алхимическая проблема…

— Всегда льют кислоту в воду. — Майклу вспомнилась миссис Перри, учительница химии.

— Да. И сидхов можно отождествить с кислотой, а людей — с водой… Переносить сюда людей не имело смысла. Сидхи просто оттолкнули их, изолировали. Но если взять некоторое число сидхов и возвратить на Землю… Есть надежда на лучший результат.

— Мы и сами неплохо справляемся, — возразил Майкл, но усомнился в собственных словах еще до того, как они прозвучали. — Нам не нужны сидхи.

— Майкл, на Земле хаос. Никто не умеет заглядывать в чужие мысли, и от этого люди злобны и эгоистичны. Ваши чудеса грубы и опасны, в них нет внутренней поэзии. Вы ведете войны, неизвестные даже сидхам, — с болезнями, стихийными бедствиями, собственным безумием.

— И вы хотите управлять смешением рас?

Кларкхэм кивнул.

— Да. А вы что, можете назвать имя гибрида, более подходящего для этой цели? Более сведущего, искусного, более… опытного?

Майкл отрицательно покачал головой.

— Вы можете стать просто мудрым и добрым учителем.

Мора встала за спиной у Кларкхэма, положила ладони ему на плечи. Кларкхэм накрыл ее руку своей.

— Я эгоистичен, как все кругом.

Майкл покосился на Харку, который прогуливался вдоль края патио.

— Это дело непростое, — заметил Майкл. — Оно, наверно, принесет отчаяние, злость.

Рассеянные шелковым пологом вечерние лучи и тусклые бумажные фонарики заливали патио мягким светом. Кларкхэм наклонился вперед и положил руки на стол. Между его ладоней возник образ: Земля, вполне реальная и так хорошо знакомая Майклу.

— Достаточно всего лишь воплотить на ней Песнь… при содействии людей и сидхов во главе с подходящим предводителем, то есть со мной… и бедам придет конец. Мир снова станет раем, как в былые времена…

— Амхара, — прошептала Мора. Ее лицо приобрело теплый вишнево-коричневый оттенок.

Шар, возникший меж ладоней, устремился к Майклу, но Майкл не отшатнулся. Земля расширилась, заполнила все поле зрения, и Майкл уже как будто пролетал сквозь облака, над лазурными морями, широкими белыми пляжами, джунглями и зубчатыми вершинами гор. Чистый воздух был наполнен ликованием, ожиданием чего-то удивительного и радостного. Образ исчез, лопнул как мыльный пузырь, но впечатление осталось.

— Это юность, — пояснил Кларкхэм. — Мир вновь юн, свободен от греха, страха и ненависти.

— С вами во главе, — добавил Майкл. На сей раз он сделал то, от чего до сих пор воздерживался — попытался проникнуть в ауру Кларкхэма. Изомаг заблокировал все, кроме самого длинного, похожего на колючку, протуберанца. И Майкл почувствовал, как ужасна подлинная суть Кларкхэма, и понял…

«Воспользуйся этим».

Грязь, ненависть, почти столь же отвратительные, как в ауре Шахпура. Сколько раз Кларкхэм отбрасывал свою самую темную тень? И сколько раз внутренняя мерзость возрождалась? Он носил в себе что-то вроде злокачественной опухоли, от которой не мог избавиться полностью — она вырастала снова и снова.

«Шахпур — человек, а душа человека обычно не защищена, и отброшенные тени липнут к ней, как мухи к липучке, особенно в Царстве.

Когда Кларкхэм получит Песнь, он вселит в меня всю свою нечисть. Духовная экскреция. Как это предотвратить?

Почему я сужу о нем так резко? Разве во мне самом нет ничего темного и мерзкого?»

Кларкхэм никак не реагировал на прикосновения к его ауре.

— Да, я буду главой, — сказал он всего через несколько мгновений. — Или у вас есть другая кандидатура?

— Нет, — ответил Майкл.

— Тогда оставим пустые пререкания. Вы способны помочь воссозданию рая на Земле, объединению народов, разделенных в незапамятные времена. Давайте сотрудничать. Наши цели совпадают.

Кларкхэм сделал знак Море. Она сходила в дом за писчими принадлежностями, которые разложила перед Майклом.

— И чего-нибудь выпить, — попросил Кларкхэм.

Майкл взял два оставшихся листа и авторучку. На мелкозернистой поверхности бумаги перо оставляло толстые, гладкие линии.

Его окружат равномерно

Три круга: встанут из Аверна

Все духи странников несчастных,

Что в сумрачном его погибли Царстве…

Это была просто разминка. Майкл смотрел на белую бумагу и старался сосредоточиться. «Как отбрасывание тени, — подумал он. — Находишь внутри слова, придаешь им форму, выпускаешь наружу. И они должны быть безжалостны».

Бири опять принес кувшин, разлил по тяжелым глиняным стаканам прозрачный напиток кремового цвета.

Кларкхэм поднял стакан и провозгласил здравицу Майклу.

— Настоящее райское молоко, — добавил он.

«Три кольца вокруг сомкнутся…»

Напиток оказался кисловатый, резкий, с привкусом спирта, но все же довольно приятный.

— Это кумыс, — пояснил Бири. — Напиток императора Кублы.

Кумыс подействовал на Майкла почти немедленно. Он записал последние две строчки из фрагмента поэмы Колриджа.

Был млеком рая напоен,

Вкушал медвяную росу…

И тут оно пришло. Вспыхнуло, заискрилось и хлынуло стремительным потоком. Майкл едва успевал записывать. Он знал: другого шанса не будет. И пытался уловить как можно больше, и ликовал. Никакого внешнего источника не было; все шло изнутри, из самого существа Майкла или, вернее, из той сущности, которая соединяла его с Колриджем, с Йитсом, со всеми прекрасными поэтами. Больше не существовало ничего, кроме Слова, и оно накатывало совершенными волнами.

И льды, что здесь веками тают,

Дворец, шатру подобный, губят

И водопады разрушают.

Не время ли само ярится —

Рукой костлявою хватает

Сады и башни золотые,

У хана отнимая силы?

Еще строчек двадцать пронеслись так быстро, что их не удалось записать. Но это не имело особого значения.

В морях пустынных волны бьются,

Его ладьи идут ко дну.

Вкусил ты, хан, плодов волшебных.

Спешил, не вняв благим советам.

И для тебя звучит укором тихим

Песнь девы, в сумрак облаченной:

«Храм наслаждений обреченный

Тебя от мрака не спасет.

Песнь вечный град не возведет.

Рокочут воды в Подземельях,

Земля задрожала. Кларкхэм схватился за стол.

Вершин высоких достигают,

И хана дивные владенья

Водовороты поглощают».

Строчек было больше, гораздо больше, они промелькнули в сознании и исчезли, но сделали свое дело. Песнь завершилась, и Майкл уже знал, что не такую Песнь Силы искал Кларкхэм. Ничего подобного, кажется, вообще никогда не существовало. Разрушительное начало лежало в самой основе и проявилось еще в ту пору, когда Линь Пяо Таю поручили постройку дворца.

Поэма Колриджа играла роль ловушки и предназначалась лишь для уничтожения тех, кто, подобно Кларкхэму, стоял на пути более могущественных сил. Валтири, маг из птичьего рода, кледар, послал в Царство Майкла; Журавлихи и Бан Часов ему помогали; Тонн и Малн позволили пройти до конца.

Кларкхэм схватил листы, как только Майкл перестал писать. Изомаг читал, и зрачки его расширялись.

— Предатель. Это не…

— Я закончил. Тут не все. Но я уже закончил, — проговорил Майкл, внезапно ощутив огромную усталость.

Кларкхэм скомкал листы и швырнул на стол. Мора взяла в руки пликтеру. Кларкхэм повернулся к сидхине, но она не взглянула на него. Земля опять содрогнулась, и Николай, пятясь, отошел от стола. Ледяные глыбы в ущелье загрохотали сильнее, Кларкхэм метнул свирепый взор в Бири; тот ответил холодным взглядом.

— Предатель! — прорычал Кларкхэм. — Ты все еще служишь Тараксу!

— Все хотели, чтобы юный поэт выполнил свою миссию. И Таракс, и Адонна, и Совет Элеу. Все объединились против тебя. Ты и сам этого хотел. Юноша уже решил не искать тебя, но ты доставил его сюда. Он отказывался, но ты вынудил его написать Песнь. Пожинай плоды своих трудов.

Лицо Кларкхэма потемнело от гнева, руки тряслись — Изомаг уже чувствовал, как его покидают силы.

— Вам не стоит здесь задерживаться, — шепнул Майкл Николаю.

Уговаривать русского не пришлось, он спрыгнул с кирпичной террасы, пронесся по саду, перемахнул через забор и побежал дальше по мраморно-ледяному полу. При каждом содрогании земли на мраморе появлялись новые трещины, и обломки камня взлетали в воздух. Майкл нагнулся, подобрал листы, расправил и спрятал за спину.

— Что мне с тобой сделать? — прохрипел Кларкхэм.

В эти мгновения Майкл жалел его более чем когда-либо. И боялся.

Бири взял Мору за руку. Они отвернулись от Изомага и пошли вниз по кирпичным ступеням. Свет, проникавший сквозь купол, приобретал кроваво-красный цвет, и шелк трепетал под напором неистового ветра.

В патио остались только Кларкхэм и Майкл.

— Убирайся! — взревел Изомаг.

Черный мрамор со скрежетом отделялся от ледяных прожилок. На лужайке вспучивалась земля. Розы тряслись. Остекленело большинство кустов, цветы рассыпались на мелкие осколки.

— Убирайся!

Майкл повернулся к Изомагу спиной. Его знобило от страха — вот сейчас он будет разорван в клочья! Но Кларкхэм сосредоточил все силы на том, чтобы спасти дворец от разрушения.

Треснуло одно из ребер купола — звук, как от ружейного выстрела. Лопнул шелк, разбежались трещины по кирпичным стенам дома Кларкхэма. Падали и разбивались куски штукатурки. Жалобно скрипели балки.

Когда Майкл, с трудом сохраняя равновесие, пересекал лужайку, он услышал, как Кларкхэм зовет его по имени. Майкл обернулся. Изомаг стоял, широко расставив ноги, на двух половинах расколовшегося патио. На голове гибрида веером разметались волосы. Руки и ноги потрескивали, излучая энергию.

Он зловеще поднял сияющий палец и прокричал сквозь грохот:

— Тебе не уйти!

С его пальцев стекало светящееся вязкое вещество и распространялось длинными нитями по розовому саду и лужайке. Они окружали Майкла, сплетаясь вокруг вокруг него в ярко-зеленую сеть.

Глазам стало тепло, потом горячо. Майкл отбросил тень — мрачную, одинокую и неописуемо гнусную сущность. Он отскочил от тени, преодолел сеть и устремился к разломанному мрамору. Его волосы тоже зарядились.

«И все воскликнут: берегись! Сверкают очи, вьется чуб!»

Тень заключала в себе все учение Бири — полное опасного яда, бесчеловечное учение об одиночестве и самоконтроле посредством уединения. Это философия разочарованной, вымирающей расы сослужила свою службу: наделила Майкла волей к разрушению. Едва ли она могла пригодиться еще, разве только для защиты.

Кларкхэм перепрыгнул на более устойчивое место и потянул к себе зеленую сеть. Тень забилась, испустила оглушительный вопль и взорвалась. Тьма разрушила сеть и сама растаяла в кровавом сиянии, что лилось из-под купола.

Кларкхэм закричал на совершенно незнакомом Майклу языке и выпустил новую сеть, на сей раз ярко-синюю.

Майкл отвернулся и поднял над головой лист со стихами. Следы чернил зашипели и затрещали. Слова огненными стрелами пронеслись над головой Кларкхэма и зажгли дом. В считанные секунды задняя стена и черепичная крыша превратились в огромный костер. Стекла во французских окнах полопались, рамы перекосились и обуглились. В небо взвились искры, от них занялся шелковый полог.

— Мое творение! Мое творение!

Майкл оглянулся и увидел, что Кларкхэм бежит к дому. Изомага остановил жар, но он извлек из пустоты ледяное покрывало и устремился внутрь. Из сада на помощь хозяину спешили Шахпур и Харка. Белое одеяние Шахнура дымилось.

Вибрации холма и дворца порождали звуки музыки. Майкл бежал, увертывался от горящих клочьев шелка, которые падали вокруг. Лишь за каменными воротами ему пришло в голову, что эта музыка, вероятно, и есть подлинный «Бесконечный Концерт», и именно так он звучал несколько десятилетий назад.

Мора и Бири ждали Майкла на лужайке. В нескольких ярдах от них пытался устоять на ногах Николай. Бири повел остальных краем ущелья. Между тем огонь с купола перекинулся на фруктовые сады и кедровые рощи.

По пути встретились Бек, Тик и Дур, — они уже превратилась в дымящиеся головни. Беглецы не останавливались, пока не достигли наружных ворот и гранитного стража. Бири все еще держал Мору за руку. На лице сидхини застыла скорбь.

Николай переминался с ноги на ногу, глядя на чудовищный пожар.

— Господи! Господи! Что вы наделали! Что вы наделали! Я такого в жизни не видал! Майкл, да кто же вы такой, черт возьми?!

Майкл посмотрел на исписанные листы, которые все еще держал в руках. От слов остались лишь прорези с черными краями.

Холм начал оседать. К небесам устремился гигантский столб дыма и пламени.

— Сновидение закончилось. — Бири взял у Майкла прожженные листы, разорвал и бросил клочки на траву. — Теперь ты можешь уйти.

— Уйти? Куда?

— Домой.

— А что будет с остальными? С людьми?

— О них позаботится Адонна. Ты сделал свое дело, и твои силы исчерпаны. — В глазах Бири сверкнуло презрение. — Ты отринул учение сидхи. Для нас ты теперь ничто.

«Не раскрывайся. Он всего лишь колесико в большом механизме».

Майкл узнал голос. Несомненно, он принадлежал Валтири. Майкл почувствовал, что сила у него осталась, и улыбнулся Бири. Что толку спорить с этим сидхом?

Холм уже сровнялся с долиной. По краям его взметнулись огромные фонтаны, и вскоре на месте холма образовалось озеро. В воде плавали льдины. Потом в центре озера возникла вихревая воронка. Даже у внешних ворот было слышно ее жуткое чавканье. У Майкла неприятно засосало в желудке.

— Кларкхэм совершил одну ошибку, — заметил Бири, глядя на исчезающее в воронке озеро. — Он поверил сидху.

Эти слова потрясли Мору. Она попятилась, вырвав у Бири свою руку.

— Николай, вы как? — спросил Майкл.

— Со мной все в порядке, — ответил Николай. — А что?

— Похоже, сейчас что-то произойдет.

— Твой путь теперь ведет вниз, за пределы Царства, в пустоту, — сказал Бири. — Отправляйся домой, человеческий детеныш.

— Майкл! Подождите!

Николай устремился к нему, но уже подошла к концу нить — длинная нить пребывания Майкла в Царстве. Трава, клочки бумаги, стены, Бири, Мора, Николай — все вдруг бешено завертелось вокруг. Майкл описал невероятную дугу над рекой, степями и лесами…

Пронесся метеором мимо Иралла и Иньяса Трая, мимо опустевшего пригорка Журавлих, мимо руин и пепелищ Эвтерпа…

Мимо дома Изомага, где осталась великанша, всеми покинутая после того, как он сделал свое дело…

Через мертвый виноградник к тускло мерцающим воротам…

По саду, мимо неуклюжей стражницы, сидящей под шпалерой…

Туда, где стемнело и дул теплый ветерок бабьего лета. Где листья с тихим шорохом падали на мостовую, пахло вянущей травой и эвкалиптом, где все было невероятно сложно, переменчиво — и реально.

Стрекотали сверчки.

Вдали пророкотал мотоцикл.

* * *

Майкл стоял под уличным фонарем, свет, похожий на лунный, озарял одну половину его тела, другая скрывалась в тени высокого клена с багровой листвой. На противоположной стороне улицы, через четыре дома, стоял белый особняк Дэвида Кларкхэма. Никто не жил там уже сорок лет, лужайки заросли бурьяном, из живой изгороди во все стороны торчали длинные побеги, стены кое-где потрескались и покрылись грязными пятнами, на окнах отсутствовали занавески, колышек с табличкой «Продается» на лужайке покосился, словно сторонясь этого дома.

В особняке было пусто.

Майкл откинул со лба прядь волос и потрогал шелковистую поросль на щеках. На нем были свитер, рубашка и брюки, которые он получил от Кларкхэма.

В петлице рубашки алела стеклянная роза.

Он вынул ее и понюхал. Аромат бесследно пропал.

* * *

Майкл сидел в гостиной напротив родителей. Молчание затянулось, и ему становилось все больше не по себе. Мать только что перестала плакать, отец сидел потупясь, с выражением боли и скорби на лице, к которым примешивались облегчение и растущее негодование.

— Майкл, пять лет — это долгий срок, — проговорил он. — Ты бы хоть…

— Я не мог. Были очень сложные обстоятельства.

Майкл знал, что рассказывать родителям правду бесполезно. Даже стеклянная роза ничего не докажет. И целых пять лет! А казалось, не прошло и пяти месяцев.

— Сынок, ты изменился, — заметил отец. — Подрос… Все это нелегко переварить. Мы ведь тебя оплакивали. Думали, ты погиб.

— Папа…

Отец жестом остановил его.

— Нам нужно время. Где бы ты ни был, чем бы ни занимался… Нам нужно время. Мы… — В глазах заблестели слезы. — Мы сохранили в твоей комнате все по-старому. Мебель, книги.

Мать поправила упавшую на лоб рыжую прядь.

— Я знала: если ты жив, обязательно вернешься.

— Вы разговаривали с Голдой Валтири?

— Голда умерла через несколько месяцев после твоего… ухода, — ответила мать. — Она приносила письмо для тебя, и есть еще пакет от каких-то адвокатов. — Мать снова опустила голову. — До чего же долго тебя не было, Майкл…

— Я понимаю, — пробормотал он. У него тоже наворачивались слезы.

Он пересел на кушетку между родителями, обнял их, и они вместе плакали, прижавшись друг к другу, и гнали тяжелые воспоминания.

После обеда, за которым Майкл выслушал домашние новости и в очередной раз повторил, что никак не может рассказать о своих приключениях, по крайней мере, пока не имеет доказательств, он поднялся к себе в комнату. Там он долго стоял и рассматривал книги, журналы и письменный стол, который теперь казался совсем маленьким.

Майкл распечатал письма от Голды и душеприказчиков Валтири, и прилег на кушетку. Послание Голды, написанное элегантным разборчивым почерком в старомодном стиле на почтовой бумаге в зеленую линейку и с полями, гласило:

«Дорогой Майкл, я не говорила с твоими родителями, потому что сама знаю очень мало. Арно — очень таинственный супруг! Едва ли я бы смогла описать нашу совместную жизнь, хотя она была чудесна. Арно просил, чтобы наша собственность перешла к тебе после того, как я к нему присоединюсь (смею ли уповать? или это зависит от более могущественных сил?) чего, наверное, долго ждать не придется, поскольку мне очень плохо. Теперь мучаюсь отчасти из-за того, что утаила кое-какие сведения от твоих родителей, которые всегда так хорошо ко мне относились. Но что я могу им сказать? Что ты последовал советам моего мужа, вопреки его последним словам, возможно, даже вопреки его воле? Я не знаю, куда ты попал, и не уверена, что тебе суждено вернуться, но Арно, несомненно, вернулся. Я еще не в том возрасте, когда простительны нелепые фантазии, но все же прости меня, дорогой Майкл, — я это чувствую. И еще мне очень грустно оттого, что я оказалась в ситуации, которую совершенно не в силах понять: не хватает знаний и способностей… Наверное, по возвращении ты узнаешь, почему Арно распорядился так, а не иначе и как тебе поступить с нашим наследством (а оно довольно значительное, поверь). Тебе достаются также права на произведения Арно. Особых условий в завещании нет, все подробности ты узнаешь из писем наших адвокатов. Милый мальчик, когда благополучно вернешься и обрадуешь своих близких, выпей за нас, но только один стаканчик, ведь Арно сам никогда не прикасался к вину и на всех праздниках просил меня пить вместо него. Как исстари говорится: пусть придет время, когда все поведают друг другу свои истории, и все тайное откроется, и мы порадуемся этим чудесным рассказам. Наверно, молодому поэту забавно читать такую нескладную писанину».

Майкл вложил письмо в конверт, потом бегло просмотрел юридические документы. Он действительно унаследовал значительное состояние. Ему поручалось разобраться с архивом Валтири, обеспечить его публикацию и наблюдать за тем, что уже издается. При желании он мог поселиться в доме Валтири.

Уронив письма на стол, Майкл сел и сложил на коленях сильные загорелые руки. Как жаль, что нельзя поговорить с Голдой. Она бы и родителей успокоить помогла.

Наверно, Голде стоило бы узнать, кто такой Валтири на самом деле и что он не умер. По крайней мере, в обычном смысле этого слова.

А как насчет людей в Царстве? Что стало с Элиной и другими? По словам Адонны, или Тонна, выходило, будто всеобщему примирению мешал только Кларкхэм. Майклу в это слабо верилось, но здесь, на Земле, от него уже ничто не зависело.

Майкл отправился в ванную, пустил горячую воду, наполнил легкие паром, надеясь, что это поможет избавиться от тяжелых дум. Сквозь облако пара посмотрел в зеркало. Что-то очень знакомое. А если под таким углом? Майкл повернул голову. И тут его словно громом ударило! В зеркале отражался первый из Снежных Ликов, явившихся у Хеба-Миша. Майкл до того изменился, что не узнал тогда самого себя.

Майкл испугался. Он вышел в коридор, потом вернулся в спальню и распахнул окно, чтобы подышать свежим воздухом.

Странная история не закончилась. Она не могла закончиться так просто, в чем — в чем, а в этом Майкл теперь был уверен.

В ночной тишине запела птица.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23