Гм. Вякает – это хорошо. Что регионы?

Говорят, мол, суверенитету хотим!

А что это такое?

Никто не знает!

Гм. Я тоже не знаю. Ну знаете что: если хотят, скажите, что мы дадим. Столько дадим, сколько они унесут. Изберемся – разберемся.

Есть, вашество! Но есть еще одна, как бы сказать, неохваченная категория: доблестные защитники Отечества! То есть… сапоги!

Гм. Чего же им надобно? Ну пообещайте ваксы…

Никак нет, вашество! В них за последнее время чрезвычайно возросла гордость, потому что они давно уже самостоятельно, без помощи людей защищают Отечество. Надо бы с одним сапогом… на выборы пойти!

Гм. И есть на примете?

Есть! Боевой, заслуженный, летающий!

Но он хоть левый или правый?

Да какая разница, вашество! Вы разве не знаете, что они у нас давно обоюдные?

Это была правда: в той стране давно уже показалось обременительным шить левые и правые сапоги, потому что шились они по разным выкройкам, а это вдвое больше работы. Поэтому теперь там все сапоги шили по одному усредненному образцу, а выдавая их немногочисленным солдатикам, просто, обмакивая спичку в хлорку, писали на одном «л», а на другом «п». Для порядку, и не дай Бог перепутать. Так сапоги лишились политических убеждений, зато сильно упростились в изготовлении.

Ну ладно, – хмуро согласился царек. – Несите вашего… кирзового орла.

Да он уж давно тут ждет!

Дверь распахнулась, и в штаб гордо промаршировал немного уже поношенный, но в целом вполне бодрый сапог в генеральском звании со всеми необходимыми навыками: умел топнуть, пнуть, тянуть носочек, щелкнуть каблуком и при случае даже сплясать русскую. Царек примерил его, и сапог оказался совершенно по ноге _ вечная, впрочем, генеральская черта в тех краях; царек притопнул, прихлопнул, огладил голенище – черт, и впрямь удобная вещь!

Но надо ему фамилию подыскать, – произнес он задумчиво. – Нельзя же идти на выборы в паре с безымянным вицепрезидентом. Как же его назвать? Ножной? Но это как-то неприлично… Руцкой!

В результате он пошел на выборы в одном лапте (для аграриев) и в одном сапоге – и стал президентом в первом туре.

Ну, дорвавшись до власти, он очень быстро показал стране, кто тут новый хозяин: для начала пнул сапогом предыдущего лидера (он-то, собственно, все свободы и ввел, на свою голову), потом потопал на ближайшее окружение и перетасовал его на всякий случай, потом поставил во главу всей местной экономики чрезвычайно начитанного корректора из журнала «Коммунист», а газету «Правда» переименовал в «Неправду», после чего почил на лаврах. Меж тем регионы вскоре растащили весь суверенитет, так что у доминиона его практически не осталось, – и в стране воцарились распад, хаос и уныние. Мстительные сотрудники газеты «Неправда» и оттесненные от корыта руководители создали заговор с целью свергнуть нового царька, а на его место посадить кого другого.

– Но кого?! – стенали неправдисты, не находя вокруг себя и уж тем более среди себя достойного лидера.

– Вообще-то я готов, – скромно потупившись, заметил председатель местного парламента.

– Ты?! Да ты… Да у тебя фамилия знаешь какая!

– Ну и что, подумаешь, фамилия! Зато умище, умище…

– Да ты сам свое название вслух выговорить не можешь!

Отчего же, очень могу: Руслан-Имран-Хасбулат-Абдул-Об стул-Табурет!

Ааа, – безнадежно махнули рукой неправдисты. – Сиди уж, серый кардинал. Нам местного надо!

Тут-то их воспаленный, затуманенный мщением взгляд упал на сапог.

Братцы, сапог! – воскликнул самый хитрый из неправдистов. – Ей-богу, сапог!

Так он же на нем…

Ну и что? Сейчас на нем, а будет на нас! Он же нелевый, не правый – нового образца… Гляди, наблистили как, – сияет что твой двугривенный! Ну-ка, тащи его!

И, подкравшись к царьку, почивавшему на лаврах, неправдисты вместе с дружественной им частью депутатов подхватили сапог за каблук и общими усилиями – хэк! хэ-э-эк! – стянули его с царственной ноги. И стал сапог служить делу патриотизма, как прежде служил делу демократии. Натянул его на басурманскую свою ногу Аб-дул-Об-стул-Табурет и стал им топать перед собранием:

Вот так раздавлю я неверных! Вот так покажу я узурпатору!

И жидов! – кричала оппозиция.

И жидов, конечно, жидов! Чпок, чпок – всех перечпокаю!

И телевидение!

А конечно, телевидение! Наденем наш сапог на Останкинскую телебашню, чтоб не показывала чего не след!

Господин вашество! – хором запричитали помощники. – Пробудитесь, отец родной! Вы слышите: грохо чут сапоги!

А, где, что! – встрепенулся царек. – № мой это… ну этот-то, правая нога моя!

Его стащили, вашество! – выли перепуганные помощники. – Позорно стащили!

В одном лапте, полубосой и заспанный, отправился царек стыдить свою обувь:

Ай-яй-яй, а еще боевой сапог! Ты же мне присягал!

Никак нет, – отвечал сапог, у которого прорезалсядар речи. – Я присягал Отечеству.

Так я и есть твое Отечество, дурной твой каблук!

Никак нет, мое Отечество есть тот, на которого я надет.

– Тьфу ты, черт, – почесался царек. – Так я ж тебя на кол надену, кирзовая душонка.

Царек был крут и с оппонентами разбирался живехонько: не прошло и часу, как патриотической оппозиции, засевшей в парламенте, отключили свет, газ, воду и электричество, а также забили канализацию: ни тебе чайку поставить, ни, извиняюсь, наоборот. А это последнее очень скоро понадобилось патриотической оппозиции, потому что к парламенту пришли танки и начали предупреждающе рычать. У Абдул-Об стул-Табурета вспотели ноги, и сапог очень быстро это почувствовал.

– Батюшки! – заорал он. – Я все понял! Я его знаю, не один год он меня на себе таскал! ОН НАШЕЛ СЕБЕ ДРУГОЙ САПОГ!

Сообразить это было нетрудно – топот нового сапога по кличке Грач, прозванного так за свою черноту и беспросветность, уже вовсю раздавался по кремлевской брусчатке.

Пли! – кричал Грач, почувствовав, что от того, как он будет сейчас плить, зависит то, сколько ему будет можно в ближайшие годы. – Топчи! Рррви!

Братцы! – закричал сапог, выбегая на крышу пар ламента и размахивая голенищем. – Братцы, летите сю да, боевая авиация! Прихватите побольше женщин и детей – пускай они нас прикроют своими телами!

Но в ответ на все его призывы только залп грохнул из танка, и патриотическая оппозиция в панике залегла на полы. Часть неправдистов уходила через коллекторы, другая выходила с поднятыми руками. Сапога схватили на крыше, повязали и отвезли в Лефортово, где он стал размышлять о присяге и понял наконец, что поступил неправильно.

Я осознал свою ошибку! – отстукивал он по стене, чтобы услышала охрана. – Я понял, что если ты на комнадет, так за того и держись!

Ну что, вашество? – доложила охрана царьку. -Сапога-то, может, выпустим? Он же безвредный… пал жертвой заблуждения… неодушевленный предмет, что вы хотите.

И то сказать, – кручинился глава. – Удобный был… А он осознал?

Осознал, вашество! Говорит, что верней раба у вас таперича не будет!

– Ладно, – вздохнул царек. – Прощаю. Он пуганый, будет мой навеки. Мне верные люди… то есть вещи… чрезвычайно нужны!

И сапог извлекли из «Лефортова» и привезли перед царьковы очи.

– Что это ты будто покраснел? – спросил царек. -Опять, что ли, прокоммунистические симпатии?

– Никак нет, исключительно от стыда…

То-то. Прощаю. Служи мне исправно и больше чтоб ни-нн! – И сапог надели на целую область. Область была выбрана сравнительно недалеко от Москвы, чтоб сапог оставался под присмотром, небогатая и негордая, ко всему привычная. Поначалу она даже обрадовалась:

Ну, этот-то у нас порядку наведет!

Сапог снова присягнул царьку на верность, заявив во всеуслышание:

– Господа-товарищи! Между человеком и сапогом чего не бывает. То он меня вляпает, извините, в навоз, то я ему жму, извиняюсь, до мозолей. Но вообще-то живем мы душа в душу и ходим теперь исключительно в ногу! Очутившись удельным князьком, сапог прежде всего потребовал себе новую стельку:

Старая надоела, – объяснил он помощникам. – Нам, губернаторам, новые стельки положены.

Постыдись, старый, – уговаривали сапога боевые товарищи. – Седина в голенище, а бес в подметку! Подумай, вместно ли тебе, старому сапогу, с новой стелькой прилюдно якшаться!

Папрашу не учить! – воскликнул сапог и топнул. Соратники сгинули.

В полном соответствии с армейским опытом сапог, надетый на область, мигом ввел шагистику как обязательную дисциплину, за ударный труд стал присваивать звание «Отличник боевой и политической подготовки», а все свое время стал посвящать наведению единообразия. Об урожаях и удоях он особо не заботился, думая все больше о том, чтобы злаки на полях были подстрижены по ранжиру, коровы ходили строем, а средства массовой информации пели в унисон. С утра он лично строил эти средства и задавал ритм:

Ать – и, два – и! Правое плечо вперед, песню запе… вай! Кто спасает род людской?

Разумеется, Руцкой! – хором отзывалась толпа.

Для довершения единовластия сапог расставил своих родственников на все главные областные должности, так что скоро на всех руководящих постах оказались: тупой валенок, рванный тапочек и инфузория-туфелька.

– Единообразие! – завидовали в центре.

Область постонала-постонала, да и привыкла. Подумаешь, сапог. Не хуже, чем у людей. В Белой Руси вон вообще чурбан избрали, и ничего, царствует. Тем более что в далеком Красноярске тоже уже вовсю грохотали сапоги, да такие скрипучие, что слышать невозможно. Тенденция, решила область.

Вскорости царька опять разбудили помощники:

Проснитесь, вашество! Срок истекает!

Ну так я Грача сброшу, – и царек спросонья потянулся лаптем к другой ноге, чтобы стащить очередной сапог.

Да мы его давно сняли, чтоб народ не раздражать!

Ну, Коржа…

И его сняли. Развонялся.

Ну, Лебедя…

И его скинули, вашество! Пока вы спали, мы эти сапоги меняли как перчатки. Оттого-то вы до сих пор и у власти. Но таперича надо освобождать престол для нового человека, да такого, чтобы вы при нем могли себе спокойно почивать на тех же лаврах, а не закаляться, допустим, в районах Крайнего Севера!

Нда, – задумался царек. Со сна он соображал туго, а так как спал теперь почти все время, то тугость эта не проходила вовсе. – Надо бы вместо меня сапога поставить, но только верного…

Не поддержат сапога, вашество.

Да кого я спрошу!

Вы-то, может, и никого, да и они вас не спросят. Сами изберут. Надо такого, чтобы всем понравился и чтоб лица у него не было видно. Потому что если лицо будет – так он уж точно понравится не всем!

Это дело, – заметил царек. – Надо бы человека-невидимку…

– Гениально! – воскликнуло окружение. – А где ж у нас такие водятся?

– Да водятся, – почесал в затылке царек. – Среди бойцов невидимого фронта…

Бойцами невидимого фронта называлось особое подразделение, которое вело войну тайно. Фронта никто не видел, бойцов не знали даже в лицо, да и результатов-то, если честно, тоже давно видно не было, но все утешали себя тем, что это такие специальные незримые бойцы. Царь крикнул во всю глотку:

Эй, бойцы мои незримые! Есть кто-нибудь?

Есть, – раздался рядом с ним тихий, но очень решительный голос.

Здравия желаю!

Здравствуйте, здравствуйте, – спокойно сказал голос.

Это ж не по уставу, – опешил царек.

У нас свой устав, – загадочно ответил голос. -Ну-с, чем можем?

Да надо преемника мне, – объяснил царек, – такого, чтоб всем по душе пришелся. Стало быть, из вас, из невидимых…

Годится, – сказал невидимый боец. – Но учтите, мы невидимы только первые полгода. Потом у нас начинают проступать некоторые, как бы сказать, черты. Такая особенность.

Да тогда уж, пожалуйста! – с облегчением воскликнул царек. – Лишь бы поначалу… чтоб понравился всем!

Это мы запросто, – холодно пообещал голос. -Ступайте во дворец, готовьте прикрытие, легенду и камуфляж.

И помощники быстренько-быстренько забегали, собирая одежду для преемника: набрали, конечно, второпях – у кого что есть. Один пожертвовал кимоно для карате, другой – костюм лыжный, с шапочкой, третий – куртку поношенную (хорошую жаль отдавать), четвертый – штаны камуфляжные, пятый – свитер вязаный, вполне еще ничего… Царек лично свои лавры передал, улежанные, но зато уютные. Одели невидимку кое-как – стало его немного видно; правда, между лыжной шапочкой и курточкой по-прежнему было пусто, но пространСТВО это было таким небольшим, что отсутствие лица вполне можно было принять за оптический обман.

А обувь-то, обувь-то! – вспомнили помощники.

Послать за сапогами! – заорал царек.

Тут же по областям, городам и весям полетели вестники, вербуя одежду и обувь для преемника, и первым вызвался наш сапог.

Служу! – воскликнул он в надежде, что его области перепадет теперь еще немного денег. – Лоялен!

Старый друг лучше новых двух! – умилился цареки лично надел сапог на ногу преемнику.

Не жмет? – спросил он заботливо.

Попробовал бы он, – сквозь зубы ответил преемник.

В лыжной шапочке, кимоно и сапогах он вышел к народу, сжимая в одной руке гранатомет, а в другой – статуэтку железного Феликса в одну двухсотую натуральной величины. Послышался общий стон умиления, и в тот же миг страна восторженно избрала себе нового властителя.

Обратите внимание, какое суровое, сдержанное лицо, – говорили одни.

И при этом доброе! – с придыханием стонали другие.

И бывший царек с облегчением продолжил смотреть сны, а новый уселся на лавры. Но почивать на них он не собирался – он начал постепенно проступать, как проступает в ванночке проявляющийся фотоснимок. Главное же, что он начал увеличиваться, и одежда бывшего царька и его приспешников становилась ему тесна. От нее осталось одно кимоно – широкое и потому годящееся на любой размер. Первой он скинул лыжную шапочку, потом потертую курточку… Дошла, наконец, очередь и до сапога.

Меня-то за что?!– – взвыл сапог. – Я же верой и правдой! Я же вашу ногу обнимал, как пух!

Все бы хорошо, – ровно отвечал бывший невидимка, – но вы мне малы.

Да я растягиваюсь! Я целой области годился, а теперь мал?!

Теперь и области малы. Мы, понимаете ли, вводим новую моду – импортную. У нас на невидимом фронте не приняты отечественные сапоги.

А какие? – спросил сапог.

Испанские, – пожал плечами боец невидимого фронта. Фронт, кстати, становился все более видимым, тоже проявляясь, как пейзаж в туманен – и видно уже было, что проходит он практически через всю страну: вон в северной столице сидит боец, и на Дальнем Востоке генерал, и экономикой рулят чекисты, и даже в родной теперь области нашего сапога с отчетливым отрывом лидирует в борьбе с коммунистом железный испанский сапог невидимого фронта, а сапог по фамилии Руцкой вообще вычеркнут из списков кандидатов, словно его и не было никогда.

Куда же мне теперь?! – тоскливо вопросил сапог. – Ведь я все-таки ваш…

Известно куда, – пожал плечами новый царек. – Куда попадает старая обувь?

В ремонт? – с надеждой спросил сапог.

В ремонт – когда новой нет, – мрачно ответил царек. – А когда ее до фига и больше – на свалку истории. Там наш сапог теперь и пребывает. Но, к чести его будь сказано, он и там остается собой. Навел порядок на свалке истории. Они там теперь все маршируют, поют и разучивают упражнение «делай раз!».

И правильно. Все лучше, чем зря валяться. Будет чем заняться новым людям, когда и они попадут туда.