Глава 7

Шестого октября с утра все шло как обычно. Цебеш так и не появился. После завтрака Эрнест, пошептавшись о чем-то с Ду и Тэрцо, исчез, а Уно с Ольгой устроились на скамье у каменного забора, намереваясь обсудить подробный план действий.

Впрочем, их милая беседа была прервана, так и не успев начаться. К ним подошел привратник.

— Вы фройлен Мария? — спросил он, обращаясь к Ольге.

— Да.

— Вас спрашивает один человек...

— Кто? — Внутри у нее все похолодело. В голове крутилось только одно: «Цебеш».

— Я провожу вас, сударыня... Это посыльный. Он дожидается там, у ворот.

Ольга нерешительно оглянулась на Уно.

— Пойдем. — Он подбадривающе улыбнулся, поднялся и пошел вместе с ней за привратником.

Их ждал мальчишка лет двенадцати, одетый в какую-то рвань.

— Вот, фройлен, вам письмо. Мне велено дождаться ответа.

— Откуда ты знаешь, кто я, мальчик?

— Господин, который просил передать записку, вас описал.

Ольга кивнула головой. Она уже читала:

«Мне надо тебя увидеть. Прийти сам не могу, боюсь, за мной следят. Мальчишка проводит тебя на площадь с часами. Будь там без четверти десять. В десять к тебе подойдет человек и пригласит с ним отобедать. Пойдешь с ним одна. Там и поговорим».

— Подписи нет.

— Этот господин сказал, что вы поймете от кого...

Ольга оглянулась на Уно:

— Это он.

— Хорошо. Ты, парень, нас точно дождешься?

— Конечно, сударь. Прямо у ворот и буду стоять, только побыстрей, если можно. Мне не терпится получить еще десять крейцеров от того господина.

Уно потрепал паренька по голове и снова отвел Ольгу к скамейке:

— Тут нас наверняка никто не слышит... Так что хочет Цебеш? Почему сам не явился?

Ольга молча протянула записку Уно, и он стал читать.

— Без четверти десять... Колокол бьет первый раз в семь, второй, перед трапезой, в полвосьмого. Значит, сейчас около девяти. У нас четверть часа на сборы и полчаса, чтобы туда добраться. Больше получаса не понадобится, Грац не такой уж большой город.

— А может... не ходить?

— Это глупо. У нас еще ничего не готово. Не явишься — он начнет тебя искать. Сколько у него сторонников в Граце? А сколько из них прямо здесь, в школе... Исчезать надо вдруг. Заранее все подготовив, неожиданно и неизвестно куда. Иначе он нас быстро найдет... Надо его успокоить. Одну я тебя, естественно, в город не отпущу. Мне, как верному гайдуку, и Цебеш бы этого не простил. Но сам пойти с тобой не могу. Это вызовет у него подозрения. Да и слишком большой эскорт помешает. Пошлю с тобой Тэрцо. Он парень резкий. Стреляет навскидку очень неплохо. Будет наблюдать за всем, что вокруг. Если что — подашь ему знак, уронишь платок... Это на крайний случай — после начнется стрельба, и мишенью номер один будет Цебеш.

— Ты так уверен в своих людях?

— Как в самом себе... Я тоже буду прогуливаться по городу — где-нибудь поблизости. Так, на всякий случай. Мы же не знаем, что у этого колдуна на уме.

Хорват шел по анфиладе изысканно обставленных комнат. Он примерял свой шаг к собеседнику — невысокому седеющему толстяку в черной сутане. Внимательно слушал. Толстяк шел неторопливо, уверенно жестикулируя и то и дело переходя с немецкого на латынь.

— Так все-таки, почему именно его? Почему именно Старый Ходок нам всем теперь так опасен? Бросать на него столько сил сейчас, когда ересь и бунт притаились почти в каждом доме...

— Этот еретик очень талантлив, sacer esto![1] Он верно истолковал многие пророчества и именно поэтому все время твердит о грядущем конце света. Этот год, одна тысяча шестьсот восемнадцатый, действительно переломный. Многие святые и великие провидцы предсказывали, и сочетание звезд... Мне было видение. Он хочет призвать в этот мир Сатану.

Это было как озарение. Хорват вздрогнул. Мурашки побежали по его телу. «Так вот откуда это».

— Hostis generis humani, gloriam dei...[2] — прошептал он вполголоса.

И вздрогнул уже верховный инквизитор, кардинал Джеронимо Ари. Вздрогнул и с удивлением уставился на Хорвата:

— Apage, Satanas![3] Что это ты говоришь? — Было в этом вопросе подозрение, страх, догадка...

— Я повторил то, что слышал с чужих слов... Это, по подтвержденному на пытке показанию одного свидетеля, выкрикивала в припадке девица, которую Старик потом якобы излечил.

— Ecce Femina![4] Все сходится... Нам нужна эта Мария. Он теперь бежал из Крайны куда-то на север?

— Она одержима Сатаной?

— Может быть. А может быть, он это подстроил. Он не раз уже совершал, судя по твоим же отчетам, подобные «вселения», возбуждая толпу на бунт с помощью фальшивых чудес... Наверное, эта Мария — сильный природный медиум. Может быть, даже на ней некое предначертание. Он хочет совершить все с ее помощью! Этому надо помешать... Но девица нужна нам живой. Старика тоже необходимо схватить — он может рассказать много интересного. Однако если проявит сопротивление — не церемонься с ним. А Марию приказываю доставить мне... Нет, лучше епископу — в Зальцбург. Там надежные стены, и все расчеты указывают... Я сам скоро там буду. Она нужна Святой Инквизиции. С ее помощью мы сможем предотвратить много бед... Даю тебе полномочия чрезвычайного комиссара инквизиции, право арестовывать или изымать из-под ареста любого подозреваемого для дальнейшей передачи его суду инквизиции, чин капитана и все силы, выделенные для поиска Старика, в подчинение. Твоя задача арестовать или убить Старика и доставить мне живой и невредимой эту Марию. Живой и невредимой, ты слышишь? Это поможет нам избежать ужаса, который собрался обрушить на мир твой безумец и чернокнижник. Если выполнишь все — полковником сделаю! Ну а если провалишь... Бумаги завтра будут готовы, я прикажу. Все. Иди. Cum Deo.[5]

«Отцу Бендетто Кастелли, профессору математики города Пиза.

Да пребудет на вас благословение Отца нашего. Задуманный нами план приобрел реальные черты. Почти все ингредиенты собраны, и упускать столь прочную возможность было бы преступно, особенно учитывая ту опасность, которая нависла теперь не только над протестантским населением Империи, но и над всеми мыслящими людьми нашего времени, включая и нашего общего гениального учителя и друга сеньора Галилео, лишь по воле Провидения избежавшего не так давно застенков инквизиции и до сих пор находящегося под наблюдением и в постоянной опасности. И сообразуясь с этим, прошу Вас, отложив все дела, немедленно и тайно...»

«..Возлюбленный брат мой Антонио, я надеюсь на тебя, как всегда. Необходимость диктует нам предпринять самые резкие меры. А если ты думаешь, что Они успокоились, то смею тебя заверить, что председатель Верховной Конгрегации кардинал Беллармино хотя и выглядит человеком ученым, разумным и мягким, но на компромисс совершенно не способен, и его теперешние реверансы — лишь отвлекающий маневр. Если же пепел бедняги Джордано, которого они с Мочениго заманили в Венецию обещаниями и после предали, за давностью уже остыл в твоей памяти, то вспомни десятки других и, наконец, прими теперь во внимание, что охота началась и на меня, словно на дикого зверя, и они не остановятся, пока не предадут огню всех нас. В таких обстоятельствах я призываю тебя и всех других наших сторонников действовать решительно, ответив наконец ударом на удар. Ради выполнения нашего плана тебе необходимо, отложив все дела, немедленно и тайно отправиться...»

«...И если Вы, дорогой мой Конрад, все еще сомневаетесь, то знайте, что на его преосвященство Клезеля, единственного человека в Вене, способного на компромисс, на коронации в Братиславе действительно покушались, но Господь отвел арбалетную стрелу. Однако они, не успокоившись на этом, арестовали беднягу, устроив настоящий переворот в Вене. Теперь же Империей, правят инквизиторы и иезуиты, руками своего выкормыша Фердинанда, а настоящий император Матвей отстранен от дел, и боюсь, эти подонки его уже отравили. Таким образом, все внутренние силы, способные хоть как-то предотвратить столкновение, устранены, неизбежное свершилось, и нам теперь медлить уже невозможно. Итак, вам, друг мой, необходимо, отложив все дела, немедленно и тайно отправиться в Зальцбург...»

«...То Вам, пан Сигизмунд, сомневаться и вовсе не пристало, ибо Ваш Силезский сейм, как я слышал, уже послал свой отряд в поддержку чехам, и Вам самому теперь так же надлежит принять участие в судьбе народов Европы не шпагой, ибо шпаг весьма много с обеих сторон, но духовным мечом, участвуя словом и делом в осуществлении нашего плана. Для этого необходимо, отложив все дела, немедленно и тайно отправиться в Зальцбург и ждать там условного сигнала, после которого...»

Цебеш утер пот со лба. Кипа зашифрованных писем. Порядковый номер буквы в алфавите увеличивается на число. В обозначении года на письме четыре цифры. Начиная с первой, крутим их по циклу. Нормальный текст превращается в абракадабру, совершенно непонятную для тупых инквизиторов, у которых случайно может оказаться письмо, но довольно быстро расшифровываемую человеком просвещенным, имеющим гибкий ум и к тому же знающим код. Предупредил, кажется, всех, кто будет нужен ему в Зальцбурге при свершении обряда. Теперь еще одно письмо, очень важное.

«…Прага, Иоганну Кеплеру. Срочно. Лично в руки...»

Задумчиво почесал подбородок пером: «Надо зашифровать письмо поинтересней. Во-первых, я слишком трепетно отношусь к этому человеку, а во-вторых, шифр, столь примитивный, как предыдущий, в секретном письме от одного из его лучших учеников может даже обидеть маэстро... Странно, что, будучи его ровесником, я все же считаю себя его учеником... Впрочем, у каждого своя специализация. У него — математика и небесная механика, а у меня — астрология и оккультные науки... Сам код, год 1618, мы тоже будем смещать, используя как базу для смещения остаток от деления на 10 порядковых номеров в алфавите букв последнего слова письма. Чтобы он сам понял этот код однозначно, использую его оригинальную систему математических обозначений...»

«…Лишь Вам, дорогой мой Иоганн, как своему учителю, я могу доверить эти расчеты. И, надеюсь, Вы не найдете в них ошибок, ибо от их правильности сейчас зависит очень многое. Жду скорейшей, закрытой столь же сильным шифром, оценки моих вычислений. Отправьте ее в Линц, по известному Вам адресу. В свою очередь спешу Вас предупредить, что Ваше дальнейшее пребывание в Праге может стать опасным, так как этот город, не позже чем через полтора года, будет захвачен католиками и подвергнут ужаснейшему террору. Наиболее же безопасным местом для спокойной научной работы теперь на ближайшие годы становится Франция, так как скоро никто не будет чувствовать себя безопасно ни в одном германском городе, что, впрочем, многим видно уже и без астрологических ухищрений. Всегда Ваш, Карл Готторн.

Моему Учителю/10с + 1618с».

Так. Теперь несколько незашифрованных писем.

«Его высочеству пфальцграфу Рейнскому, Фридриху...»

«Его превосходительству, господину генералу, графу фон Мансфельду. Пльзень. Лично...»

«Его превосходительству, полковнику Албрехту Вацлаву Валленштейну. Ольмюц. Лично в руки. Срочно».

И далее одним и тем же текстом, чтобы голову зря не ломать:

«Изучив Ваш гороскоп и зная о гибкости Вашего ума и том высоком общественном положении, которое Вы занимаете, я более чем уверен, что Вы будете играть решающую роль в том конфликте, который разгорается теперь в самом сердце Европы. Осмелюсь предложить Вам чудодейственное средство, которое многократно усилит Ваши природные дарования, дабы Вы направили их на всеобщее благо. Средство это дарует Вам успех в военных делах и несказанный авторитет в вопросах управления людьми. Отказавшись от такого подарка судьбы, каковым является это средство, Вы совершите величайшую ошибку, лишив себя весьма многих грядущих побед. Средство это Вы можете получить, если до 21 октября прибудете в Зальцбург инкогнито, со всеми мерами безопасности, какие сочтете необходимыми, и там обратитесь к хозяйке трактира „Шпиль“ фрау Кларе Зибель, предъявив ей это письмо.

Со своей стороны гарантирую честность и несомненную действенность магического средства, которое я решился доверить Вам, положившись на указания звезд и на свое личное мнение о Вас, как о человеке деятельном и достойном этого единственного и неповторимого Дара.

Моей целью является не личное обогащение, а скорейшее прекращение начавшейся кровопролитной войны. Достичь этого может лишь человек, подобный Вам, получив вышеозначенный Дар и совершив ряд решительных и победоносных действий. Никакой другой платы за использование этого Дара с Вас потребовано не будет, разве что Вы сами захотите вознаградить меня по благородству своей души.

Искренне Ваш, доктор оккультных наук, магистр огненной и воздушной стихий Жозеф Вальден».

«Так. Теперь еще одно. — Цебеш устало вздохнул. — Придется опять шифровать».

«Доктору Морицу Бэйнерду. Брно.

Запрос, сделанный мной, подтверждаю. Как известному специалисту верю Вам на слово. Готов заплатить за это двенадцать тысяч гульденов золотом. По времени я ограничен, и если в срок с десятого по пятнадцатое число в городе Линц не появится известный нам товар, то купить его я не смогу. В Линце меня можно найти, оставив письмо с адресом или местом встречи на мое имя в трактире «Белый камень». Надеюсь, сделка не сорвется.

Искренне Ваш. Дроуб Фельцах».

Часы на площади пробили девять. Цебеш погасил свечи и отдернул шторы. В комнату ворвался утренний свет.

— Ты уже послал мальчишку, Трухзес? — крикнул он в соседнюю комнату.

— Как вы и велели, Мастер. — Тучный, добродушного вида немец, позевывая, появился в дверях. — Все готово... И как вы можете не спать целую ночь, сударь? Три дня писали и все никак не написали...

— Вот. Отправь еще и это. По тем же скорым каналам... Мне нужно еще четыреста флоринов.

— Четыреста? — удивился Трухзес.

— Да. А ты чего ждал?

— Вы, сударь, оговорились тут, пока писали о каких-то двенадцати тысячах...

— Оговорился?

— Да. Вслух проговорили. Вот я и засомневался, только мне за день не собрать.

— Да... Тут начнешь заговариваться. Вот что значит не спать больше суток, — скороговоркой забубнил Цебеш. — Ну ничего. Не бери в голову, старина. Это были не деньги... Эклиптику рассчитывал. Четыреста флоринов мне вполне хватит. И еще вот о чем тебя попрошу... — И Цебеш, доверительно положив руку на плечо Трухзеса, повел его в соседнюю комнату.

Ольга и Тэрцо вот уже пять минут разгуливали по площади под часами. Они были не одиноки: степенно прохаживались по мощеной мостовой еще несколько парочек. Спешили куда-то слуги с корзинами. Проезжали по улице повозки, кареты, телеги. Несколько молодых людей проскакали по площади верхом на породистых, норовистых конях. Два стражника в кирасах стояли у входа в ратушу, зевая и тоскливо разглядывая прохожих. Нищие на паперти, зеваки, собравшиеся поглядеть, как будут бить городские часы, — все эти люди, казалось, шпионят, изредка поглядывая на Ольгу и Тэрцо или, наоборот, делая вид, что эти двое совершенно им безразличны.

«Почему меня не оставляет мысль, что это ловушка? — размышляла тем временем Ольга. — Что-то не так? Мог этот мальчишка работать на инквизицию? Если бы Хорват поймал Цебеша, что бы он стал делать?.. Или все же Цебеш сам так перестраховывается?»

Ударили звучно, даже с каким-то торопливым дребезжанием, часы. Один за другим десять ударов. Вот. Сейчас что-то случится... Но ничего так и не произошло. И минуты вновь потянулись — невыносимо долгие.

— Сударыня! — К ним подошел, радостно улыбаясь, неуклюжий толстяк. — Наконец-то я вас в этой суматохе сумел разыскать... Вы фройлен Мария?

— А что вам, сударь, угодно? — Тэрцо лучезарно улыбнулся и положил правую руку себе на кушак, закрыв ладонью пистолетную рукоять.

— Мне угодно пригласить вас, сударыня, на праздничный обед и от своего имени, и от имени одного нашего общего знакомого. — Толстяк поклонился Ольге настолько учтиво, насколько это было возможно при его комплекции.

Тэрцо взглянул на Марию.

— Если я не вернусь через час, ты знаешь, что делать.

Тэрцо поклонился.

— Позвольте, сударыня, я провожу вас хотя бы до двери. — Тэрцо подал ей руку, и они неторопливо пошли следом за толстяком.

Трухзес (а это был именно он) вскоре привел их к дубовой двери одного из выходящих на площадь домов. Отворив дверь, он отошел в сторону, пропуская Марию вперед. Надпись над дверью гласила: «Трухзес Фихтенгольц. Лавка готового платья».

— Я вас буду дожидаться, фройлен, — еще раз поклонился Тэрцо. Трухзес кивнул и, войдя, захлопнул дверь у него перед носом.

— Прошу вас, Мария. Вот сюда.

Пройдя через несколько комнат, представлявших собой торговый зал, складские помещения и пошивочные мастерские, они оказались в небольшой комнатке, где действительно был накрыт богатый стол — лепешки, жаркое, фрукты, вино. За столом сидел, радостно улыбаясь, Цебеш. Увидев их, он наполнил бокалы вином и поднял свой:

— За удачную встречу!.. Надеюсь, никаких эксцессов не произошло?

— Нет, сударь, — ответил Трухзес. — Только у фройлен был весьма назойливый кавалер. На вид итальянец или даже...

— Албанец?

— Да. Наверное, — кивнул Трухзес и взял свой бокал.

— Это Тэрцо. Он взялся проводить меня. На всякий случай... За встречу! — И Ольга тоже подняла свой бокал с вином.

Чокнулись. Чуть пригубили.

— Налегай на еду, Мария. Когда еще мы так поедим с этой нашей суматошной жизнью... Надеюсь, за вами никто не следил?

— Не знаю. Мне было так... беспокойно. Казалось, что буквально все следят.

— Да нет. Все чисто, Мастер. Уж поверьте, у меня глаз наметанный. Вот вас, по-моему, кто-то дожидается у главного входа. Я и вчера видел эту же рожу.

— Ладно, не будем о грустном, — криво ухмыльнулся Цебеш. — Расскажите-ка нам лучше, мастер Трухзес, как у вас продвигается торговля готовым платьем...

Хорват, выйдя из канцелярии, вздохнул, наконец, полной грудью. Скрип перьев и запах сургуча, бесконечные, нудные, идиотские вопросы, канцелярская латынь и постоянно крутящееся в голове «ну а если провалишь...».

— ...Ваша милость. Да вы что же, не узнаете меня?!

Хорват удивленно оглянулся. Перед ним была цветущая от счастья рожа Карела.

— Ты здесь откуда?

— По срочному делу. Вот. — Карел засуетился, открыл свою сумку, стал там что-то искать.

— Какого черта! — вскипал потихоньку Хорват. — Я тебя где оставил? Стоять смирно! Отвечай внятно, собачий сын, почему покинул вверенный пост?! — Он схватил Карела за ворот. В голове новоиспеченного капитана все отчетливей вертелось проклятое «ну а если провалишь...».

— Да я ж с документом. Вот! — Карел сунул Хорвату под нос найденную наконец-то в сумке бумагу. Рука Стефана Карадича, отпустив солдата, вцепилась в этот крохотный клочок... Он пробежал бумажку глазами и испепеляющим взглядом уставился на Карела.

— Так что ж ты, сволочь, молчал? Вперед! Бегом! Седлать коней!

— Я же... Вы ж сами мне... Я как приехал — сразу вас искать. Ребята знают уже. Они, наверное, уж и еду собрали, и коней поседлали. Вас только обыскались...

— Черт бы побрал этих бумажных червей! В Грац, скорее, пока Цебеш опять куда-нибудь не исчез!

Глава 8

Капрал Матиш внимательно оглядывал площадь.

«Первая четверть одиннадцатого. Все зеваки уже ушли от ратуши. Только я, капрал полиции Христа Матиш Корвин, переодетый в пропившего свою бричку извозчика, стою тут, под часами, как идиот. Милошу лучше — он хотя бы под нищего замаскирован. Делов-то: сиди на паперти и поглядывай — не появится ли кто у черного хода в мастерскую Трухзеса Фихтенгольца. Вот точит лясы с гвардейцами у ратуши какой-то албанский наемник — никак хочет в магистрат на службу наняться. Крытая бричка нырнула в переулок... Эх, на такой бричке мы могли бы перемещаться теперь по осенним дорогам с куда большим комфортом, чем верхом, и почти с той же скоростью. А вот и тот мальчишка, который трется все время у мастерской. Что ему тут, медом намазано, что ли? И когда, черт возьми, снова появится Цебеш? Ведь нельзя же два дня подряд безвылазно торчать в этом доме... Может, он засек нас и, пока мы тут следим, незаметно сбежал через чердачное окно? Вон, как соприкасаются близко крыши домов. Ох, если так, Хорват головы нам оторвет... Да нет, не Цебешу в его возрасте, да еще с больной ногой, прыгать по крышам».

«Интересно, Тэрцо заметил, что этот придурок под часами сторожит парадный вход мастерской? — прикидывал тем временем слоняющийся неподалеку Ахмет. — А за черным ходом наверняка наблюдает кто-то из нищих... Зачем они туда Ольгу потащили? Ох, чует мое сердце — нельзя было ее выпускать.