— Да какие, к черту, сообщники!.. Тоже мне, нашли убийцу и грабителя! — взорвался Ахмедов. — А вы что молчите?.. — он стремительно обернулся к Уигунову. — Фотки они мне суют — Мансуров, Мансуров. Может, и Сидоров, я ему паспорт не выдавал. Но весь Ташкент вам скажет, кто этот Мансуров. Если это не Джекки, то я осел. И связаться с ним — значит остаться не только без денег, но и без головы… И вся ваша контора не поможет.

Корнеев вопросительно глянул на Уйгунова, тот ответил успокоительным жестом:

— Потом, майор. Меня, Ахмедов, интересует все-таки, откуда у вас такие исчерпывающие сведения о Джекки, вернее, Рахмате Мустафине?

— Или я на Луне живу? Да каждому кичкине известно, что Джекки — живой труп. Надо же додуматься — замочить вора в законе!.. Отчаянный парень, жестокий. Такие хоть и долго не живут, а перед смертью им не попадайся. Сам о пуле молить будешь, пока он из твоей шкуры ремни резать будет… Ведь знали блатные, что вы его в одиночке держите… Да после суда все равно в зону выходить. Ох, его там и ждали!..

— Ладно, — оборвал его Корнеев, — довольно блатной лирики. Об этом я получу информацию из другого источника. Вернемся к следственной прозе.

— Мне скрывать нечего. Я просто хотел доходчиво объяснить, что пойти на контакт с Джекки — значит жди вскоре гостей… И не за внеочередным налогом…

— Повторяетесь.

— Жангалиев действительно мне что-то говорил о дружке, с которым поедет в Гурьев, но кто это — я не поинтересовался. Зачем? Мне главное, чтобы флизелин доставили в целости и сохранности.

— Зачем Жангалиеву понадобился дружок?

— Для страховки. В Гурьеве тоже народ не лыком шитый. Перехватят — и плакали мои денежки. Да и груженую машину легче вести попеременно. В четыре руки за два дня можно управиться. У нас день промедления — и пошли убытки от простоя. Лучше переплатить за экстренную доставку. Тем более, что Жангалиеву я ежемесячно платил некоторую сумму просто так. Положено, знаете ли…

— Вы хотите сказать, что Жангалиев осуществлял

связь между «Юлдузом» и ташкентской мафией?

— Это уж как знаете, но не вздумайте занести в протокол… Откажусь. Да и связь хороша, нечего сказать, — обходилась нам в половину доходов. Но это еще по-божески. Вон пацаны наперстки крутят за жалких десять процентов.

— Опять отклоняетесь.

— Извините. Профессиональное недержание речи. Я вот что хочу сказать. В «Сатурне» вашем сидят тупые кретины, переводящие высококачественный флизелинна салфетки… Трудно нам было договариваться с заводом. Два дня пришлось потратить. Нет-нет, не поду майте — никаких взяток.

— Где вы в прошлый раз жили в Гурьеве?

— Да, знаете, два дня… — уклончиво начал Ахмедов.

— Конкретнее. И без фантазий — все равно сегодня же проверю. И Жангалиев в наших руках. Так что — точность и точность.

— Ради бога, — Ахмедов погладил бороду. — Ну, жил у случайного знакомого.

— Фамилия, адрес, приметы?

— Зовут Славик. Где живет, может, и показал бы, но не уверен. Чужой город, полгода уже прошло. Высокий, светловолосый — вроде вас, и худой.

— Этот? — майор достал из дела фотографию пятилетней давности. — Или вам удобнее в профиль?

— Чего там тянуть… Ну, он, он — Фролов. Все равно все знаете.

— А ну как не все? Любопытно сравнить показания. Слушайте, Ахмедов, неужели вы и вправду решили, что вам удастся подчинить своей воле матерых уголовников? Они же вас, таких деловых, толкают на роли главарей, а потом вами же и прикрываются… Вас же и оговорить — раз плюнуть — дескать, заставили творить разные зверства, используя гипноз, внушение и прочие штучки.

— Вы их слушайте, — голос кооператора дрогнул. — Если всерьез, то с этим Фроловым я и знаком-то всего три дня…

— При каких обстоятельствах?

— Когда на заводе нам дали от ворот поворот, у меня в кармане болтались тридцать тысяч наличными, я их рассчитывал потратить на сырье… Краем уха я слышал, что в Гурьеве недорогие машины, поэтому решили в субботу утром съездить на авторынок — может, что подходящее подвернется…

— Что, «Жигули» разонравились? — съязвил Уйгунов.

Корнеев недовольно нахмурился: тактически неверно обрывать человека, идущего на контакт. Но Ахмедов как ни в чем не бывало заметил: — Я же «Волгу» мечтал приобрести. Пусть не новую… На базар примчались затемно. Нас там только и ждали… Всего три «Волги» в наличии. Одна — ржавая развалюха, другая — ноль на спидометре. Семьдесят штук просили — не осилить. Третья — ухоженная, четыре года машине. И цена нормальная. Хозяин сказал тридцать, так ни копейки и не уступил. А сам заморенный, высокий, худущий, ну, чисто труженик полей, премированный машиной… Ладони черные, как положено, только мозолей что-то не чувствовалось, когда по рукам ударили… И говорил сладковато… Тут меня сомнения покусывать начали. «Волге» этой, на мой взгляд, цена тридцать пять, а той все сорок. Тут только на перепродаже можно заработать прилично, но почему-то ни один из местных не клевал на эту наживку. Поразмыслил я, но списал опять же все на провинцию. Поехали в комиссионку, — Ахмедов вопросительно посмотрел на майора.

— Продолжайте…

— Так вот, от базара до комиссионного дорога не близкая. Я продавцу сразу сказал, что за деньгами в одно место заехать нужно — с собой не вожу. Покривился он, но согласился. Подъезжаем к вокзалу. «Жди, — говорю, — мигом друг с деньгами будет»… Жангалиев подъехал минут через пятнадцать. Попутку долго искал. С деньгами — все честь по чести… А денежки какие!… Сотенные да полтиннички — одну к одной подбирал. Пересчитали… Плотная стопочка, приятная, в кулечке, розовой резинкой перетянутая…

— Ох! — не выдержал майор.

— Минуту. Все это в конечном счете относится к делу.

— Ладно, — вздохнул Корнеев, — валяйте дальше.

— Тут откуда ни возьмись, как по заказу, постовой заглядывает в стекло: «Это что за инкассация?» Фролов, а это был он, как раз кончил пересчитывать, и я, как бы для безопасности, накрыл пачку «барсеткой». Маленькая такая сумочка, чуть больше купюр по размеру, пустая… Почти. Хорошенькая сумочка. Таких в Гурьеве еще не делают… Постовой отошел. А Жангалиев сумочку прихватил, и — шмыг из машины на улицу, на ходу объясняет, что, дескать, с милицией у него свои отношения. И — ходу… А пачка, разумеется, лежит на сидении как лежала… Фролов ее в карман — и поехали, машину переоформлять… Тут раз — остановка. И светофор вроде зеленый… Не успел я сообразить что к чему, как дверцы распахнулись, и два мордоворота зажали меня с двух сторон. Так зажали, что и маму родную не помянуть… И по карманам… А этот знай гонит подальше от центра.

Раздражение майора прошло, он с любопытством слушал Ахмедова.

— Ну, не густо они на мне нажились! — он иронически скривился. — В карманах рублей восемьдесят, да в «кукле», что Фролов получил, — триста… Когда выяснилось все — отослал хозяин работничков. А что делать — сам лопухнулся.

— Почему же, все-таки около четырех сотен дернули, — вмешался капитан, тоже внимательно слушавший Ахмедова.

— Да нет. Деньги мне вернули — не из-за чего срамиться перед залетными.

— Даже по земле не покатали? — спросил майор.

— Честно говоря, стоило бы, но Фролов не велел. Понравилась ему наглость, с которой мы попытались его «кинуть» в родном городе… Все эти «куклы», «барсетки» и прочее фуфло нигде уже не проходят… Считают до последней бумажки. Остается одно — грабить. Конечно, многие ждут с заявлениями… Приходится толще отстегивать вашим, простите, коллегам, чтобы надежней прикрывали… А потому приходится активней работать… Заколдованный круг…

— Полегче, Ахмедов! Знаете конкретных взяточников — прошу дать показания, нет — извольте…

— Успокойся, капитан, — майор невольно поморщился. Уж очень все это в лоб. — Продолжайте, Ахмедов.

— Я-то ни о каких связях Фролова с милицией не осведомлен, — зачастил кооператор, почувствовав поддержку со стороны майора. — Мне и незачем было в Гурьеве прикрытие. А он среди своих стоит неплохо, и наших, ташкентских, знает. Ну, я и высыпал с десяток кличек серьезных ребят, попутно сказал, что приехал за флизелином, но дело не выгорело. Фролов обещал помочь. На том и расстались… Жангалиеву я об этом в гостинице рассказал. Деньги мы решили приспособить в аэропортовекой камере хранения — мало ли что…

— Это, пожалуй, поближе к главному, — заметил майор.

— Уже близко… В воскресенье Фролов привел к нам в гостиницу человека. Солидный, в возрасте. Это оказался Ачкасов. Он сразу показал образец флизелина. Материал — пальчики оближешь. И цена, можно сказать, бросовая. В Ташкенте за такой втрое переплатил бы — и радовался. Обговорили… Поставки раз в квартал… И это подошло. Мне до конца марта надо было оборудование перестроить, договориться о реализации, потому что с таким количеством сырья производство — ого как! — расширялось.

— Значит, вы все-таки Ачкасова чем-то ублажили?

— Я видел его всего один раз. В дальнейшем за все отвечал Жангалиев. Если что-то незаконно — претензии к нему. Я никаких бумаг с «Сатурном» не подписывал.

— Предусмотрительность — сестра свободы, — хмыкнул майор. — Вас пока никто ни в чем не обвиняет. Ну, а Фролов? Ему-то что от этих сделок с флизелином?

— Клянусь аллахом — ничего!.. Когда мы с Ачкасовым обо всем договорились, я у Фролова спросил, что он предпочитает — комиссионную сумму или постоянный процент?.. Он на меня волком глянул: «Ты, никак, за спекулянта меня держишь?.. Гуляй пока. Я своего не упущу. Не хватало, чтобы ташкентская братва считала, что у нас жулики торгашами заделались…» Я хотел возразить, но тут телефон зазвонил. Мы переглянулись. Знакомых — никого. Может, девки балуются? Бывает, проститутки берут у администраторов раскладку по комнатам, смотрят, где подходящие клиенты, потом вызванивают работу. А мы кооператорами и записались…

— Это уже не по теме, — заметил майор.

— Как сказать, — не согласился Ахмедов. — Звонили-то девки, да не те. За делами мы упустили из виду, что поселили нас только на два дня — какая-то областная конференция. И администрация, дождавшись рас четного часа, поспешила сообщить нам, что пора выметаться к лешему. Завтра нам быть в Гурьеве просто необходимо — требовалось оформить документы на флизелин. Не скандалить же? Попробовали, уговорить поднявшуюся к нам дежурную — глухо… Ачкасов, тот засобирался, моментально вспомнил о неотложных делах, что с него взять — торгаш. А Фролов сказал: поехали ко мне. Ну, мы и поехали. И не пожалели. К деньгам нашим он отнесся равнодушно. Курили, крутили старые видеокассеты. Я вообще не люблю садистов-каратистов на экране — их и кругом хватает, особенно у нас, в Ташкенте. Но что поделаешь — репертуар фильмотеки не больно блистал разнообразием… Сотоварищи мои обкурились, начался у них бесконечный треп… Короче, в понедельник, как я уже говорил, мы получили флизелин.

— Попрошу поподробнее — как это вдруг завод сменил гнев на милость?

— Юлеев мертв, но я все-таки скажу. Ачкасов мне объяснил, что в.Дальнейшем сырье будет отпускаться через «Сатурн», а Юлееву я могу полностью довериться. И действительно — на заводе в понедельник меня встретили как родного. Деньги за материал я перечислил, так что перед государством, чист, как родниковая вода. А то, что они там без меня ворочали — пусть сами и расхлебывают.

Взгляд кооператора светился, абсолютной искренностью. Грешно было не поверить, но Корнеев решил взять грех на душу:

— Знаете, Ахмедов, давайте не будем замутнять наши доверительные отношения. Нам известно, что «Юлдуз» получал в этом году сырье из Гурьева помимо вашего контейнера. Или будем выяснять это с помощью ОБХСС?

— Нет уж, увольте. Надеюсь, мы обойдемся и без посредничества этой внимательной организации, — натянуто улыбнулся кооператор. — Я просто подумал — зачем вам вся эта хозяйственная кухня, если вы расследуете уголовные преступления.

— Меня интересует и это.

— Извольте. Кооператив действительно в этом году в марте еще раз получил флизелин. Но я опять-таки не имею к этому отношения. В Гурьев ездил Жангалиев, он и пригнал оттуда «Камаз» с сырьем. И в этот раз он за ним поехал. Я выдал ему сорок тысяч, однако он заявил, что в одиночку не поедет и возьмет с собой человека, так будет спокойней. «Боюсь, — сказал он, — всех, в том числе и Фролова». Но без флизелина — зарез, и пришлось согласиться. А куда денешься? Я и подумать не мог, что он берет с собой Джекки. Это же все равно, что влезть между ворами и полоумным убийцей. Клянусь, я не имею ни малейшего отношения к гурьевским жутким делам… Правда, когда мне позвонили из Гурьева и предложили купить флизелин, я заподозрил неладное. Но велел приезжать, надеялся разобраться на месте. Я решил, что те, кто звонил, каким-то образом украли у «Сатурна» сырье…

Когда Ахмедов ушел, Корнеев расслаблено вытянул ноги и сполз на краешек кресла, потом не удержался и откровенно зевнул.

— Рахим, так что это за легендарный Джекки, который освятил своим пребыванием нашу гурьевскую тюрьму? Ахмедов любопытно рассказывал об этом борце против воровских традиций. Я даже заинтересовался не на шутку. Правда, его деяния у нас не больно смахивают на подвиги Робин Гуда.

— А, Игорь-джан, ты сам ответил на свой вопрос. Бандюга матерый. Не случись срыва — сам бы стал «законником». Данные подходящие. Из тридцати — двенадцать лет за решеткой.

— Надо полагать — с карцерами, БУРами и прочими прелестями? И от звонка до звонка? — майор встал и прошелся по кабинету, разминаясь. — Ты расскажи, а я погуляю по кабинету. Ничего?

— Какой вопрос?.. Путано жил мужик. Дали ему сначала девять лет. Через два года, за день до своего дня рождения, он шилом проткнул одному заключенному голову, смертельно ранив его, тем же шилом проколол почку вольнонаемному, случайно оказавшемуся свидетелем убийства. Один умер, другой выжил, и Мустафину добавили три года. Это потолок для несовершеннолетних. Естественно, перевели на строгий режим. Грубый, дерзкий, с бычьей шеей, немало он крови попортил администрации колонии. И не только ей… В карты по причине отсутствия сообразительности он, как правило, не играл, но однажды сорвался. Проиграл. Сумма получилась по лагерным масштабам приличная… А дальше неясно — не то товарищи собрали, не то ограбил кого-то прямо в зоне. Во всяком случае, рассчитался.

— Давно он на свободе?

— Джекки?.. Это как посчитать. Если без перерыва, то уже восемнадцать дней. Освободился он года два назад. И сразу взялся за дело. Потерпевшие сигнализировали анонимно. Мы регулярно узнавали о вымогательствах, о настоящем терроре, но — никаких доказательств.

— Да. И у нас хватает таких преступлений. Иногда кажется, что не наведывались бы к нам в провинцию гастролеры, то и потише было бы. А то что-то чересчур часто постреливать стали.

— Это с одной стороны и хорошо, что постреливают. Чего ты удивляешься? Стреляют — значит еще не окончательно установилась мафиозная структура. Хуже, когда тишь да гладь. Прямой симптом того, что имущие безропотно платят дань рэкетирам, а те, кто отказывается — беззвучно исчезают в назидание остальным… Все начиналось с того, что шестнадцатилетние сопляки сбились в группку и завели моду брать с индивидуалов на базаре дань — по четвертаку с носа. Те уперлись было. Тогда одному товар кислотой облили, другому стойку с шитьем в грязь опрокинули… Невольно призадумаешься. А когда перемазали красной краской пару модных машин перламутровых тонов — начали платить. Уж лучше потерять четвертак дома, чем на ВАЗе пятьсот за подбор цвета. Нужный колер все равно не получишь…

— На этой стадии детские игры, вероятно, и кончились, — вставил майор.

— Разумеется. В небескорыстные игры молодых моментально вмешались «старшие товарищи». Бойкие юноши исчезли. Двое из них, правда, попали с переломами в больницу. И снова никаких жалоб и заявлений… Молчат и торговцы, хотя — это доподлинно известно — продолжают безотказно платить, но уже серьезным угрюмым «дядям».

— Странный у тебя тон, — заметил, остановившись посреди кабинета майор. — Игривый какой-то. И без надежный в то же время.

— Не надо так, Игорь-джан. Я все-таки верю, что боремся мы не впустую.

— И только?

— Хочешь для разрядки курьезный случай из базарной жизни?

— Давай, — майор снова зашагал из угла в угол.

— Наши спекулянты привыкли к любым неожиданностям. Но и они были озадачены, когда какой-то паренек вынес продавать дамский лифчик и запросил за него триста рублей… Я не говорю, что такой цены не бывает — валютные путаны, конечно, платят и побольше, но они обычно отовариваются у клиентов, или в «Березках», но уж, конечно, не на рынках. Впрочем, сам я это диво не видел, но говорили, что действительно «фирма».

— Ну?

— Подходит к этому парнишке девушка — высокая грудь обтянута белой полупрозрачной маечкой. И, заметь, без лифчика. Соски так и торчат сквозь тонкую ткань.

— Живописно излагаешь, капитан. Прямо, как очевидец.

— Сыщик без воображения — пустое место.

— Не отрицаю; И что же дальше?

— Повертела эту штуку, полюбовалась, но как за такие деньги без примерки брать? А ну как не подойдет? Не долго думая, скидывает девушка маечку. Базарные ротозеи слетелись моментально — зрелище получилось действительно впечатляющее. Толкаются, толпятся, вопят, глаза таращат… Девица надела, застегнула, как полагается — все в точку. Потом, совершенно спокойно сняла, аккуратно сложила и сунула в лифчик обратно в пакетик. Надела маечку, рассчиталась и была такова… А теперь поди, посчитай, сколько было вырезано кошельков из брюк, кофт и сумочек во время спектакля. Побей меня аллах палкой, все было организовано карманниками, а их мог надоумить на это только Джекки. Он в это время уже три дня на свободе гулял.

— У него что — дар организатора?

— Авторитет в лагерной «отрицаловке» и злобный напор составили Мустафину определенное положение в воровской иерархии. Правда, не такое высокое, как ему хотелось. Положению соответствовали и доходы. Но он был физически не в состоянии подчиняться даже своим более матерым собратьям. Поэтому шел напролом, и «работал» на свой страх и риск… Когда забирал выручку у продавшего машину дынь лотошника из торгового кооператива, тот, бедняга, и не сопротивлялся — знал, что его хозяин уплатил мафии положенное, и та обязана прийти на выручку… Найти Джекки для выяснения отношений труда не составляло. Он просто опешил, когда увидел у своего дома две машины, а в каждой по трое мордоворотов… В лес сними поехать согласился, так как интересовался, что же ему хотят сообщить… Переговоры шли напряженно, но известная дистанция сохранялась. А вот когда, один из так называемых «получал» — двухметроворостый бывший боксер — перешел к открытым угрозам, сопровождая их техническими терминами в адрес мамы Джекки, у каждого его уха свистнуло по пуле из как бы самопроизвольно прыгнувшего из рукава в ладонь Мустафина пистолета. Второй он уже нарочито медленно вытаскивал из-за пояса, куражась, посмеиваясь и поигрывая тяжелым длинноствольным «ТТ».

— Откуда тебе известны эти подробности?

— Джекки сам рассказал, когда оказался в таком положении, что скрывать подобные мелочи было просто смешно. Воспроизвожу дословно: «Руки вверх! Ноги на ширину плеч! Повернись!.. Шаг вперед!.. Теперь ты, длинный, боксер сраный, живо на спину!.. А вы, двое, — с носка. Вижу, вижу, силушки у вас не занимать. Добросовестно работайте, вздумаете филонить — пуля в стволе от возмущения может не сдержаться… Будешь помнить, паскуда недоразвитая, свою масть… Я говорить с вами ехал, дело объяснить… Деньги не на мак себе брал. В зоне люди поддержки ждут! Лю-у-у-ди, а не крысы-торгаши… Молодцы, стараетесь! Красивый парень стал… Можете продолжать, а я поехал. Ну-ка, ты, рыжий, кинь сюда ключи от твоей мусорки… Машину потом у моего дома заберете. Вопросы появятся — прошу в гости. Но учтите, холостой стрельбы больше не будет…»

— Ну, память у тебя! Чем же все это кончилось?

— Ошалевшие кооператоры со своими прихвостнями бросились к покровительствующим ворам, поняв, что с Джекки мускульной силой не сладить… Авторитеты, как заведено, благодушествовали в известной чайхане… После ритуального часового ожидания, в почетную комнату, отгороженную от остального мира пологом, впустили пострадавшего овощника. Конечно, председателя кооператива, а не лоточника. Предстать перед знаменитыми «паханами» — большая честь для простого смертного, в том числе и кооператора любого ранга. Председатель докладывал стоя, но таким тоном, словно валялся в ногах. «Я ведь всегда плачу вовремя, — ныл он, — и по договору, а сколько товару гниет, не продается… А тут среди бела дня грабят… Я просто в трубу вылетаю, уж лучше закрыться. И конфетники от его поборов, страдают… Мы так надеемся, что не оставите нас без поддержки!..»

— Да, дела у вас тут… И что же решили «паханы»?

— В то время, как решалась судьба Джекки, сам он, по его словам, накачивался морфием, и довел себя до полубредового состояния. Он сидел в теплом халате у окна с зажатым в руке пистолетом. А те, что должны были прийти за «Жигулями», на которых он приехал из лесу, все не появлялись. Вдруг без стука распахнулась калитка, и в сумерках замаячили человеческие фигуры… Джекки понял — это Шамиль, только он никогда не стучится, а статус «вора в законе» любого обязывает к гостеприимству… Шамиль умер сразу — пуля пробила сердце. Сгорбленный после несчастного случая на лесоповале, он, чудом выжив в лагерной больничке, озлобился на всех и вся. Лютовал нещадно, с наслаждением лично «уговаривая» недовольных и приговоренных… Вероятно, с этой миссией и пожаловал к Джекки, но тот опередил… Шедший сзади детина-телохранитель при выстрелах моментально рухнул наземь. Характерный булькающий хрип дал знать о том, что хозяин в его услугах нуждаться перестал. Выстрелов больше не было, но на всякий случай со двора он выполз по-пластунски. Там уже поджидал его тоже не собирающийся лезть под пули взбесившегося Джекки водитель. После этого Мустафин спокойно сдался сотрудникам милиции, подъехавшим на выстрелы… Тупое оцепенение от наркотиков и ужаса, сменилось полным безразличием.

— Прямо шекспировские страсти.

— Дальше больше… Находясь под следствием, месяцами Джекки обреченно метался по камере-одиночке, куда его посадили, чтобы оградить от самосуда… Срок заключения имел для него чисто символическое значение. Слишком заметной величиной в уголовном мире был плешивец Шамиль, чтобы его убийце позволили остаться жить… Во время суда небольшой зал был пуст — воровской мир игнорировал изгоя, одной ногой стоящего на том свете. Была, впрочем, еще вероятность, что они сменят гнев на милость и явятся в последний день — на объявление приговора… Но эта возможность осталась неиспользованной. Трое длинноволосых усатых парней, вооруженных автоматами, разоружили худосочный конвой, состоявший из малолеток, приковали солдатиков наручниками к креслам и благополучно скрылись вместе с Мустафиным.

— Совершенно бесследно?

— Полностью… Синие «Жигули», стоявшие у здания суда, до сих пор не найдены. Номер, само собой, фальшивый. Парики и, возможно, накладные усы свели на нет все усилия по созданию фотороботов. В недоумении не только мы, но и весь воровской мир — кто мог осуществить такую акцию. Сейчас Мустафин — отверженный, Каждый, имеющий отношение к воровскому «закону», должен если не лично его прикончить, то сообщить о его местонахождении «авторитетам». Он как граната с выдернутой чекой, зажатая в руке психопата.

— А ты не допускаешь мысли, что именно такой человек и нужен кому-нибудь?

— Не думаю. Вору связаться с ним — значит на влечь на себя ненависть дружков. А пользы от неуправляемой ракеты почти никакой, всегда зато есть опасность, что она накроет того, кто ее запустил. Причем, учти, Мустафин никому ни за какие деньги служить не будет. Не тот характер.

— А если в благодарность за освобождение?

— Это идея! — темно-карие глаза Уйгунова вспыхнули, — Если это так, то может сработать одна моя версия. Но об этом после. Что тебя еще интересует?

— Значит, перед тем как Мустафин объявился у нас в Гурьеве, здесь его…

— И близко не было, — подхватил капитан. — Обыскивать его дом — даром время терять. Как стоял опечатанный, так и стоит. Мы с него глаз не спускаем, но надежд, что хозяин объявится, никаких, а теперь, когда он в ваших руках — тем более, — улыбнулся Уйгунов.

— Он и в ваших был, — парировал майор. — М-да, Любопытная история.

— Она станет более любопытной, если я расскажу кое-что о братьях Жангалиевых.

— Ну-ка, капитан!

— Жайгалиев-старший, который арестован вами, пять лет назад купил в Ташкенте дом, где и поселился с двумя братьями. Оба сейчас дома. Почти никуда не выходят. Правда, сегодня младший ездил в магазин — купил буханку хлеба и ящик пива. Сам знаешь, на прилавках одни консервы из морской капусты.

— У нас тоже, — покрутил носом майор.

— Но их братья что-то не жалуют. Живут неплохо, хотя явных доходов нет. Правда, старший работает, или работал в кооперативе «Юлдуз», младшие — бездельничают… В хозяйстве две машины — «Москвич» и синие «Жигули», подозрительно смахивающие на те, что были использованы при похищении Джекки. Конечно, номера другие. Пробовали поэкспериментировать — пририсовывали парики и усы на фотографиях братьев — получалось нечто отдаленно похожее на лица участников налета. Но под такие доказательства ордер на обыск не получишь.

— Но после ареста старшего брата… — Именно!.. Надо срочно выезжать с обыском, а шо двое младших, напуганные задержкой «кормильца», могут уничтожить какие-то улики, если уже не уничтожили…

Сколько ни нажимали на круглую кнопку звонка на воротах — дом безмолвствовал. Между тем братьям деться было просто некуда — за домом следили.

Учитывая возможность вооруженного отпора, оперативники перелезли через забор с четырех сторон одновременно. На требование выйти наружу никто не реагировал.

Первым влетел в оказавшуюся незапертой дверь на веранду могучий старшина, и тут же распластался на полу, зацепившись за чью-то ногу и получив жестокий удар в глаз. Исмаил Жангалиев тут же стал у стены с поднятыми руками, шаловливо поигрывая пальцами. Он гостеприимно улыбался вбегающим оперативникам, стараясь не наступить на пистолет, выпавший из бесчувственной руки старшины на пол.

На высоком пороге комнаты, тоже с поднятыми руками, сидел младший брат. Это об его протянутые ноги споткнулся неосмотрительный старшина. Врезавшись затылком в косяк после неожиданного удара Жангалиева-среднего, он все еще находился без сознания.

Заполнившие веранду и комнату оперативники бегло обыскивали братьев.

— Вы, чем меня лапать, лучше олуха своего разоружите, а то он очухиваться начинает. Как бы ненароком кого-нибудь не продырявил, — насмешливо сказал средний брат, кивая в сторону старшины. Тот, словно в подтверждении слов Жангалиева, еще не полностью придя в сознание, судорожно нащупал лежащий на полу пистолет и нажал на спуск. Грохнул выстрел, старшина окончательно очнулся, рывком сел, недоуменно поглядывая то на оружие, то на грозящего пальцем Уйгунова.

— Не переживайте, гражданин начальник, жертв нет. За продырявленную стену счет не выставлю. Боюсь ущерба похуже, — потешался Исмаил.

— Почему вы оказали сопротивление? — спросил капитан.

— Какое же это сопротивление? Типичная самозащита. Мы думали, нас посетили обнаглевшие грабители, — притворная улыбочка плавала на лице Исмаила.

— Вам же кричали в мегафон, что это милиция!

— Ай-яй!.. Сказать все можно. Я вон соседа посылаю на три буквы, а он, чурка волосатая, жаловаться бежит. Знать бы, что власть пожалует — красный флаг бы вывесили. А то, понимаете, влетает верзила с пистолетом… Я только в последний момент сообразил, что такие быки могут только в милиции работать, да вот руку не смог удержать, — юродствовал Исмаил. — А теперь, — улыбка мигом слетела с его лица, — зачем пришли?.. Какие бумаги имеете?

— С обыском. Вот постановление.

— Ясно, — Жангалиев мельком взглянул на документ, — отдай это тому менту, что с пистолетом вломился, вместо больничного листа. С чем в сортир сходить я и без твоих бумажек найду. Ладно, работай, сыщик, пока твоя власть…

Младший брат, Закир, застыл в кресле, угрюмо уставившись в пол. Исмаил, выговорившись, устроился рядом, закрыл глаза, вытянул ноги и даже как будто задремал.

Пять часов кряду лучшие специалисты горотдела исследовали собственность братьев. Единственное, что внушило подозрение не столько розыскникам, сколько понятым — двум потертого вида мужчинам — были запасы съестного: икра в миниатюрных стеклянных баночках, крабы и прочие деликатесные консервы, ящик цейлонского чая, три ящика армянского коньяка. Но обвинить братьев в спекуляции не было ни малейших оснований.

Допросы, как и следовало ожидать, ничего не дали. Не только Исмаил, но и мрачный Закир откровенно смеялись над бездоказательными обвинениями. И не было ни одной, даже крохотной, улики. Многочасовая процедура снятия отпечатков пальцев по всему дому тоже не дала результатов. Влажной уборкой здесь не пренебрегали. Не то что «пальчиков» Мустафина, а и вообще никого из посторонних. Ни единого. Затворничество Жангалиевых подтверждалось. Отпечатки пальцев старшего брата, идентифицированные по старым дактилограммам, взятым из дела по ограблению ювелира, попадались редко. Попутно выяснилось, что наказание он отбывал в одной колонии, даже в одном бараке с Мустафиным, а попал туда при переводе с усиленного режима на строгий по приговору суда за попытку побега.

Разморенный жестоким ташкентским зноем, с ног валящийся от усталости, поздним вечером Корнеев вернулся в гостиницу. Наскоро приняв душ, он забылся тяжелым тревожным сном. Только многолетняя привычка заставила его подняться рано утром, чтобы не опоздать на самолет.

К его удивлению, в машине, присланной к гостинице, сидел капитан Рахим Уйгунов.

— Думал, проспишь — будить приехал.

— Так я тебе и поверил!.. Говори — что случилось?.. Мне какая-то чушь всю ночь снилась. И знаешь, только сейчас понял, какой же я дурак!..

— Погоди… Я тут тебе пару небольших дынек организовал. Тут, понимаешь, Алайский базар по дороге. Я и подумал — друг побывал в Ташкенте, а домой — ничего. Не годится.