Загадка акваланга

— Рахмат, Рахим! — Корнеев приобнял капитана за плечи. — Кто бы еще придумал!

— Садись, а то опоздаем… Ты знаешь, я сейчас угадаю, почему ты себя дураком величал.

— Давай!

— Потому что еще на день в Ташкенте не остался. Шашлыки не попробовал. Плов. Манты, — Рахим хитро прищурился.

— Ох… — вздохнул майор. — Слушай, Рахим, я ведь действительно совершил ошибку, и может быть непоправимую… Когда ты мне выложил про Джекки, надо было срочно сообщить в Гурьев, чтобы его в одиночку перевели.

— А что, твои не догадаются?

— Кто его знает, но я-то, осел! Никогда не прощу себе…

— Да брось ты мучиться. Пока долетишь — я свяжусь.

— Спасибо, друг.

* * *

О возвращении своем Корнеев не предупреждал. Зачем? Старенький «жигуленок», надежно пришвартованный возле линейного отделения милиции, вряд, ли мог соблазнить угонщиков.

Домой заезжать было некогда. В управлении он тотчас же поспешил к Тимошину. Худое лицо: лейтенанта, когда он увидел в дверях кабинета своего начальника, как будто еще больше осунулось.

— Поздно! — выдохнул он вместо приветствия.

— Что поздно? — закричал майор.

— Поздно нас предупредили. Мустафин покончил с собой сегодня ночью.

— Не может быть!.. Сам? — заметался по кабинету Корнеев. — Это инсценированное убийство! Немедленно проработать версию соучастия охраны!.. Кто был в камере с ним?

— Игорь Николаевич, — устало сказал Тимошин, — все проверено. Но кто мог знать?.. Мустафин состоял в опасной банде…

— Я об этом и без вас знаю!.. Я спрашиваю — кто был в камере? — с яростью отчеканил майор.

— Двое. Такие, что пробы ставить негде. Клюев и Пашков. Первый из группы торговцев икрой. На нем — убийство: двух рыбинспекторов. Он мне заявил: «Сам порезался, змей. Эту тварь вам на меня, не повесить. Утром встал, а он дохлый валяется…» Клюев не новичок в блатных делах, знает цену каждому слову.

— А этот… как его?.. Пашков?

— Тоже в перспективе тянет на десятку. Не имею понятия, как с этим быть. Если убийство — той Клюев, и Пашков замешаны в равной степени. Да и за что они его могли убить?..

— Ладно. Сейчас мы самого Клюева попросим поведать, что там ему снилось. Поехали… Кстати, а что с таксистом?

— Пропал.

— Как пропал?

— Даже мать не знает, где он… Но она не особенно волнуется. Говорит, что он иногда по несколько дней домой не показывается. У какой-то девицы трется, а где она обитает — неизвестно.

— Ф-фу-у! Подарок за подарком. Вы в автопарке наводили справки?

Тимошин стал накаляться.

— Я сам туда дважды ездил. Диспетчер сказал что-то вроде: «А нам плевать. Вот когда еженедельную выручку вносить перестанет — поищем. Так что — ждите до четверга. А его личные дела нас не интересуют».

— Хоп, майли, — как говорят узбеки. Едем к Клюеву, пока и этот не наложил на себя руки, — усмехнулся майор, .

Тимошин промолчал. Гроза миновала…

Клюев — большеногий, рыжий, небритый, в ответ на предложение закурить сцапал со стола пачку сигарет и спички, аккуратно разместил их в кармане черной куртки и выжидательно уставился на Корнеева мутными заплывшими глазками.

— Клюев, я тут не собираюсь разводить антимонии насчет гражданского долга и прочего. Все это вещи дат тебя далекие. А интересует меня странное самоубийство Мустафина.

— Я уже давал показания.

— Насколько я осведомлен, ваша непричастности к гибели рыбинспекторов все еще не доказана?

— Что это — то «ты», то «вы»?… Давай уж на «ты», что ли?

— Ладно. Так вот, не такой уж ты и зверюга, каким хочешь казаться… Я одного понять не могу. Ты ночей не досыпал, на рожон лез, деньгами, не считая, сорил, подарки дорогие таскал. А теперь, когда тебе худо — некому и передачку принести?

— Почему же? — криво улыбнулся Клюев. — Ты вот мне сигареты и спички принес, И еще… Что это за сверточек там на столе?

— Сахар, — ответил недоуменно майор.

— Вот видишь, а ты говорил — некому. Но это все дешевка, зря денежки потратил.

— Мне на такие подарки государство выделяет, понял?

— Гражданин следователь, не лени люрбатого. Твое государство за копейку удушится. Среди всех воров — главный вор.

— Я вижу, у вас, Клюев, сегодня игривое настроение, — майор встал, подчеркнуто избегая смотреть на пузатый пакет на столе — эквивалент его июньского талона на сахар.

— Ты вскочил чего? — лениво осведомился Клюев. — Что, попал? Да не возьму я твой сахар. Вот сигареты оставлю. Не сдохну, тюрьма — не пустыня… Люди меня знают… А вот бабы — да, суки продажные, твоя правда… Сколько я им перетаскал! А когда червонец впереди замаячил — мигом кто куда… Если ты за меня узнавал, то понял, наверно, что дешевкой я никогда не был… А про этого, которого к нам в камеру подсадили… я скажу. Встречались, было дело. Я его сразу узнал… Про то, что Шамиля ухлопал — на весь Союз гремело. Блатной телефон пошустрее вашего ТАССа. И без брехни… И нашлись же твари, помогли ему бежать. Не поймали?

— Нет, — машинально ответил майор.

— Слабаки… Я этому Джекки, когда он появился, все выложил, что думал. А он стал молоть, что, дескать, не хотел, ничего в темноте не видел, стрелял в ноги, а по причине горбатости Шамиля — в сердце угодил… Ты-то веришь в этот бред?

— Слушай, Клюев, кто кого допрашивает?

— Я просто с тобой беседую. Как это у вас там — имеете право не отвечать на мой вопрос.

— Да нет уж, — отвечу. Думаю, Мустафин узнал Шамиля, и сразу понял, зачем тот к нему пожаловал. Поэтому и открыл огонь.

— Ия того же мнения. Хоть и с горбом был Шамиль, но похлеще любого культуриста… Какую силищу сгубил, паскуда!.. Ну, я и обрадовал Джекки, что наши, гурьевские, в восторге от его визита. Жаль, что камера такая тесная. Побольше бы народу, а то как его пришьешь, когда все на виду?

— И пришил бы?

— Не тот вопрос, — широкой ладонью Клюев провел по своему обросшему лицу, как бы снимая усталость. — Я этому Джекки общие понятия втолковываю, а он сидит и смотрит по-дурному, как обкуренный. С таким опасно ночь под одной крышей ночевать. Но и я не мокрая курица, чтобы со страху из камеры ломиться. Глянули мы в глаза друг другу — и все поняли… Ведь тот, третий — за меня. Ему во как надо поближе к «закону» притереться. Но все равно в такой компании вредно спать. Ну, мне не привыкать — тысячи ночей на Каспии проторчал… словом, встает Джекки под утро — и за тапки, подошву отдирать. Я глаза полуприкрыл и смотрю: знаю, что блатные в тюрьму в подметках проносят. Достал он бритву, на ладонь бросил, вроде бы даже понюхал, Я уже прикинул, куда бить, когда он ко мне нагнется. Нары-то рядом… Смотрю — лег… Заворочался, застонал. Потом выругался и пробормотал вроде того, что, будь оно все проклято, вытащил из-под себя руку и начал вены полосовать… Бритва, — Клюев сглотнул слюну, — видать, острая была — он почти и не мучался… Лучше бы мне, паскуда, дал сначала побриться, а то выдают одну «Неву» на троих. Как кабан, щетиной оброс… Хоть бы уж в тюрьму перевели… Посодействуйте, а?.. Ведь девятые сутки в КПЗ, совесть надо иметь!

— Я тебе, Клюев, помогу, раз уж так в тюрьму не терпится. Но интересно: неужели ты такой толстокожий?.. Ведь человек рядом кончался. Из ваших…

— Был из наших, — мрачно перебил Клюев, — да сплыл. А насчет жалости, — оживился он вдруг, — когда вены режешь — держи руки в воде, лучше в теплой, тогда и боли нет. Ну, поганить питьевой бачок ему бы никто не позволил, а вот в парашу — милости просим… Хоть с головой. Как раз не остыла с вечера…

— Оставь, Клюев, ты эту чернуху для камеры.

— Не злись, начальник. Где с человеком и поговорить по-человечески, если не в тюрьме. Ты что, недоволен беседой?

— Да нет, в общем, доволен, — вполне искренне заверил майор.

* * *

Тимошин ждал на улице в машине. По выражению лица майора он понял, что посещение Клюева оказалось небезрезультатным.

— Ну, как? — спросил он.

— Относительно… — усаживаясь за руль, сказал майор. — Теперь я окончательно уверен, что Мустафин — самоубийца. Ты, однако, не радуйся — ошибку-то мы все равно допустили. В одиночке он вряд ли бы решился.

— Почему?

— Собственно, это Клюев своими разговорчиками довел его до такого состояния. Но с него — взятки гладки… Слушай, Юра, — майор лукаво взглянул на лейтенанта. — Мвжет, используем немного служебного времени в шкурнических целях?

— Что, в сауну махнем?

— Ну, нет, — отмахнулся майор, — В багажнике лежат две великолепные узбекские дыни. Одну завезем к тебе, другую — ко мне, а потом заедем в больницу к раненым.

— С чего бы такие дары? Вроде я не заслужил.

— Я тоже. Идиот, не сообразил позвонить из Ташкента…

Через час они были в больнице.

— Как там наши подследственные, не надумали дать какие-нибудь показания? — облачаясь в белый халат, спросил майор.

— Трудно сказать. Как ни странно, я больше рассчитываю на Жангалиева. Фришман при всяком мало-мальски серьезном вопросе только закатывает глаза, якобы от слабости.

— А ты не расстраивай товарища председателя. Помягче надо с. Борисом Ильичом. А что Жангалиев?

— Врач заверил, что сегодня должен прийти в сознание… Ну, ладно, мне к Фришману налево, а вы попытайтесь добиться у медицины разрешения на допрос. С ними труднее, чем с прокурором… А вот и наш доктор, легок на помине, — Тимошин кивнул головой на седовласого величественного человека в ослепительном халате, спускавшегося по лестнице со второго этажа. — Все, я побежал, вы уж тут сами…

Корнеев пошел навстречу седому.

— Добрый день, Иосиф Аронович. Майор Корнеев. Я по поводу нашего пациента.

— Печально, но факт: что-то в последнее время у нас с вами многовато общих пациентов. Кого вы имеете в виду?

— Жангалиева.

— Его состояние, — Гофман поверх очков изучающее посмотрел на майора, — в целом не внушает опасений. Когда его доставили к нам, я опасался худшего.

— Значит, его уже можно перевести в тюремную больницу?

— Я понимаю, что для вас накладно держать здесь охрану, но я бы посоветовал еще денек подождать с транспортировкой.

— Я рад, как бы это «и звучало, за Жангалиева, однако хотел всего лишь переговорить с ним. А раз прогноз такой оптимистический, то, пожалуй, завтра и займемся его перебазированием.

— Буду весьма признателен. Идемте. Ваш террорист занимает отдельную палату, а у нас хронически не хватает мест и для приличных людей, — заметил Гофман. — Здесь, — он открыл дверь. — Нравится?

Комнатенка была темновата, серые панели поглощали и без того слабый свет.

— Недурственно, — пробурчал майор. — Извините… — он мягко отстранил Гофмана и закрыл дверь перед самым его носом.

Взгляд Жангалиева из-под сплошных бинтов был вполне осмысленным. Похоже, что в отличие от Фряшмана, он не собирался спекулировать положением больного.

Лейтенанта, стоявшего у окна, Корнеев попросил пойти прогуляться по коридору, а сам присел на стул у изголовья подследственного.

— Не стану скрывать, Жангалиев, тяжести вашего положения. И обещать ничего не буду. В компании с опаснейшими преступниками вы натворили такого, что отвечать придется по полной строгости закона. Как бы это ни звучало, но жизнь вашу может спасти только чистосердечное признание… Времени для раздумья у вас было достаточно. Нам уже известно многое… Достаточно сказать, что я только что из Ташкента.

— Не валяй Ваньку, — прохрипело из-под бинтов. — Я ведь видел тебя… вас, при задержании. Ташкент — не ближний свет.

— Тем не менее, у нас накопилось столько фактов, что картину преступления можно составить и без вашего участия.

— Не тони волну, — откашлялся Жангалиев. — Фролов в морге, Джекки будет молчать. Я — последняя ваша надежда, — карие глаза его оживились, в них мелькнул злорадный огонек. — И если вам нужны показания, то мне нужны гарантии.

— Чего? — майор задал вопрос неожиданно, так, что раненый вздрогнул.

— Жизни, — выдохнул он. — Хотите верьте, хотите нет, но лично я никого не убивал.

— Вот и рассказывайте. Чтобы чужая вина к вам не прилипла. И зря вы думаете, что Мустафин будет молчать потому, что ему якобы все равно не уйти от смерти. Здесь, вдали от ташкентских «авторитетов», он отбудет срок, а через какое-то время еще и в гору пойдет за свои заслуги в блатном мире. Так что его стремление все свалить на вас, выставить вас главарем шайки — вполне объяснимо. Суд, конечно, примет к сведению раскаяние. Но раскаяние того, кто признался первым, не дожидаясь, пока следствие припрет его к стенке фактами и показаниями сообщников.

— Сладко поешь, майор, — снова вздохнул Жангалиев. — А вот гарантии твои слабоваты.

— Зачем торговаться? Я мог бы наобещать с три короба, но приговор-то не от меня зависит… А жизнь будет спасена, если убедительно докажете свое неучастие в убийствах.

— Ладно… — после минутного размышления проговорил Жангалиев. — Включайте диктофон, чего там… Что раскалываться придется — я загодя просчитал. Жутко увяз.

— Тогда начнем, — майор нажал клавишу.

— Только я буду медленно… Мне еще трудно говорить.

— Хорошо. Не волнуйтесь.

— В воскресенье мы с Джекки прилетели в Гурьев за флизелином.

— Как встретились с Мустафиным?

— Не ушурупаю? О чем это вы?

— Если решили, так говорите правду. Или мне напомнить, как вы стояли у двери в зале суда с автоматом при похищении Мустафина? Вас опознали по фотографии, отретушированной париком и накладными уса ми, — пошел напролом майор, хотя в Ташкенте Рахим говорил лишь об отдаленном сходстве.

— Учча! Ачча!.. Ну, стоял… И скрывать не собираюсь. По сравнению с тем, что вы мне шьете — это детская шалость… Я тогда же и паспорт на имя Мансурова Джекки сунул.

— Где паспорт взяли?

— У знакомых карманников купил… Черт-те когда. Сам понимаю, что дуру слепил, когда согласился его освободить. И братьев под удар поставил… Надо же, против «закона» пошел!.. А что я мог поделать?.. Он мне в лагере жизнь спас. Не побоялся ни ножа, ни «авторитетов». Джекки тогда и сам никто был. Это потом его слово силу набрало. Трудно он поднимался… Из-за меня на рога полез. Я тогда поклялся — что бы ни случилось с этим человеком — жизнь за него отдам…

— Но вы же не один рисковали!

— Про братьев ничего показывать не буду. Они в других делах не замазаны, а налет на суд все равно не докажете… Да и зачем вам чужая территория… Не на вас ведь висит?

— Этот вопрос пока оставим открытым. Дальше. О Фролове.

— В апреле в Гурьев я прилетал один. Жил у Фролова. Как и договорились, Ачкасов приезжал к нему домой — так распорядился наш председатель. Когда Ачкасов попросил авансом половину денег, Фролов поручился: «Дай. Он нормальный торгаш. Дом имеет, и вообще — бегать от нас не станет. Понимает, что мы его и на дне морском достанем… Я отвечаю». Я тогда подумал — а кто за тебя ответит, но ничего не сказал и пятнадцать тысяч отвалил… Похоже, что Ачкасов через Фролова блатным долю отстегивал.

— Вроде как Ахмедов в Ташкенте — через вас.

— И все-то вы знаете. Не отрицаю… Дома мне теперь места нет. Узнают, кто Джекки побег сварганил — не помилуют…

— Ближе к теме.

— Утром встретил на стоянке у вокзала «Камаз» с флизелином. Перемерять не стал — в таких делах не размениваются… Зато Ачкасов деньги мусолил долго и нудно. На купюру не сошлось. Думал по второму кругу пойдет… Все-таки дерьмо народ — торгаши… Накладную мне выдали, в машину посадили — и пошел я крутить баранку по трассе. Ехал спокойно. Правда, на одном перегоне какие-то бродяги на дорогу вылезли. Подвези! Просто под колеса ложились. Ну, когда там разбираться, если в машине товару на двести тысяч. Не сойди с трассы эти «тормозильщики», передавил бы, как мух…

— Верю.

— А что делать, вы же с преступностью паршиво боретесь.

— И тут мы виноваты?

— Ну. Остановят, груз отберут, самого в песках зароют. Никто и не узнает, где… Пригнал, значит, я машину в Ташкент — и с ходу переродился… стал честным трудом на хлеб зарабатывать… Знаю, что нехорошо. А что делать?

— И обратно отгоняли?

— Что я — шестерка? Назад попер ее наш кооперативный шофер. Это только к товару «чеетняков» подпускать нельзя.

— Сколько раз на машине из Гурьева сырье привозили?

— Матерью клянусь — один. Второй — это уже сейчас… Я сказал Ахмедову, что возьму напарника, а то опасно на дороге. Работают какие-то щенки без понятия, авторитетов не признают…

— Ахмедов спрашивал, с кем едете?

— Нет. Ему это до фени… Ему флизелин нужен.. И денег на двоих дал. Конечно, если б знал, что беру Джеки — в штаны бы наложил. Трус он, а к блатным делам липнет… Все расспрашивал меня, интересовался воровскими законами, братвой. Смех, да и только — и хочется, и колется…

— Когда вы прилетели?

— В воскресенье.

— Восьмого мая?

— Точно… Восьмого. В семь вечера. Пока тачку поймали, то-се, в восемь подрулили к Фролову. В гостиницу и не пытались. Джекки хоть и с документами, а все же лучше не светиться. Встретил Фролов нормально. По-своему неплохой парень. Мы планчика привезли, курнули… Азия! Разговор пошел, а там и поплыли… Была у меня мысль Джекки в Гурьеве пристроить, во Фролов вдруг заговорил об убийстве Шамиля, грозился, если встретит того, кто пришил — своими руками задушит. Значит, и здесь не выйдет. Сник мой дружок, потом обдолбился и уснул…Мне нельзя было — ждали Ачкасова. Объявился он, и требует не половину вперед, а все. «Не верите, — говорит, — будьте здоровы!.. Всегда найду, куда товар сплавить. По нашим временам: сырье — золото. И вообще, опасаюсь. Вы — блатные, я — торгаш. Вам меня кинуть — только зачтется… А чего, собственно? Вот ключи от машины, номер вы знаете. Документы в кабине. Решайте!» Ох, и не хотелось же мне на ночь глядя деньги отдавать… Вот и не верь после этого приметам… Тридцать тысяч как копейка! Еще и Фролов возник: «Ты чего? Деньги как в банке. Будет стоять ваш трайлер, как обычно, у вокзала. Я отвечаю». Когда мы утром на условленном месте прождали четыре часа, то поняли, что дело плохо. Остался я на месте, а Фролов с Джекки по Гурьеву кинулись. Вычесали все, что только можно. А я стоял, как статуя, пока в восемь они меня не подобрали. Уже и мент коситься стал… То, что Ачкасов с деньгами забежал, узнали ближе к ночи.

— И что вы думаете об этом?

— Может, для вас он и утонул. Хотя вы тоже не фрайера. Ну, кинул, падло, своих дружков, а нас-то за что?.. Фролов аж почернел: «Найдем гниду — на куски порвем. Убивать сразу не будем… Бабок этот „Сатурн“ накосил немало. Все возьмем…» Джекки тоже: «Будем вместе искать. Ты за него ручался, ты за него и ответишь. Как только деньги у нас — мочить надо крысу. Я закаялся: живых свидетелей; оставлять. Сам оформлю ему командировочку…» Фролов даже не обиделся. Когда люди свои, е понятием, то и слова стреляют…

— С чего начали поиск?

— Перво-наперво утром подъехали к бабе Ачкаеова.

— К жене, что ли? — притворился непонятливым майор.

— К какой, к лешему, жене. К Светке Коробовой.

— Продолжайте.

— Выбрали время, когда работяги по заводам расползлись — мало ли как дело повернется, — и к ней. Во дворе собака большая, овчарка. Да только Светка сама ее упрятала, когда нас увидела. У Джекки глаза — что там твой Кашпировский — почище пистолета. Вошли мы в дом… Стала темнить, что ничего о сырье не знает, сама осталась без гроша. Хотели кончать, а она в ноги: «Мальчики, милые, что хотите, только не убивайте.» И вьется ужом, из халата выскакивает Мне без разницы… А вот Джекки после тюряги потешился… Искусница… Почуяла все же, что мы ее потом. все равно замочим, и опять к нам: «Ребятки, милые, клянусь, ничего про Леню не знаю… Я вам дело дам. У подружки моей компьютер: дома. Она на мой голос откроет, а вы возьмете…» Но когда сказала, что еще и жать там, я запротестовал. Джеки конечно, все едино — двоих или пятерых, но мне-то никакого интерес». В: общем, пощадили мы ее: А тут, как на грех, ее подружка в тот же день компьютер в магазин отволокла. Чтобы та без нее денег не получила, Светка уболтала ее насчет квитанции. А Джекки пообещал, что в случае успеха она получит долю. На следующий день, в среду, проведал я комиссионку, компьютера на полке не было. Навел справки… Оказывается какой-то полоумный уплатил за этот ящик тридцать тысяч. Знал бы в лицо кретина, который по улице шляется с такими деньгами… Вечером втроем решили навестить Светку, сообщить, что и как, но по «Волге» у калитки поняли, что у нее гости. Причем, ненадолго, иначе бы машину загнали во двор… Когда подошли поближе, я чуть не офонарел — «Волга»-то Ачкасова! Неужто так обнаглел, что уже и по городу разъезжает?.. Даже номера сменить поленился! Откуда нам было знать, что в результате каких-то ихних комбинаций на бывшей ачкасовской машине теперь Фришман катается? Это нам Светка потом рассказала… А тогда мы посоветовались и решили подождать Ачкасова на улице. Первым вышел кладовщик, который после Нового года нам со склада отходы отпускал. Мы к нему. Он упирался, не хотел к нам садиться. От него-то мы и узнали, что Леньки там нет, а остальные бухают. Тогда мы его, плешивого, за жабры и на природу… Не сразу сообразили, какого дурака сваляли — надо было у Светки всю компанию накрыть… Ну, Фролов и Джекки отыгрались на кладовщике. Я им говорил, может, ну его на… Да куда там!.. Их разве переспоришь…

— Вот вам и смягчающие обстоятельства… Не устали?

— Мне не положено. Я от смерти себя спасаю.

— Тогда продолжим.

— Фролов все места за городом, где можно «спокойно поговорить», наперечет знает. Видать, пользовался. Век бы мне его не встречать. Я и так жил — не тужил. И сроду никого на куски не резал… А он как с цепи сорвался. И так ведь кладовщик сказал все, зачем же бить?.. Ну, а когда они от него отвалились — тот уже был не жилец… Кончили… А чего добились? Флизелина как не было, так и нет… Кладовщик сказал, что в понедельник в семь утра Ачкасов лично вывел со склада груженый «Камаз». Больше ничего не знал. Потом о деньгах своих вспомнил. Закопал, говорит, на садовом участке, справа от бочки с водой. Хотел за них жизнь свою выкупить. Предложили ему прокатиться туда. Тут он заскулил, что на участок лучше утром, в темноте плохо видно, сторожа ругаются, когда ночью приезжаешь. Фролов в раздражении и ткнул его ножом, а кладовщик от испуга дернулся не в ту сторону, ну и печень ему пропорол. Лежит, хрипит… Не тащить же его в машину — все запачкает.

— Значит, вы утверждаете, что Юлеева убил Фролов.

— Он, кто же еще.

— Ну, а дальше?

— Как только рассвело, поехали мы на дачный участок. Сторож еще спал. Открыл нам и убрался. По номеру участок нашли, бочку с водой, место. Поработали честно, а главное — бесплатно. Ничего не нашли. Потом решили, что не с той стороны. Копнули еще — шиш! Я уже тогда подумал — пора рвать когти. Деньги-деньгами, а свободы жалко. Жизни жалко!

— Что, жить захотелось?

— А то! Стал бы я тут перед вам распинаться!.. Если честно, то подействовало на меня убийство — жуть!.. Денег не нашли, а человека угробили. И домой без сырья возвращаться неохота. Уж какой ни есть мой председатель обсос, а найдет, к кому обратиться, чтобы вернуть свои кровные. И кому жалеваться… Деньги брал, товар привезти обещал, долю имел?.. Держи ответ. Кинули тебя — плати!.. Не будешь уши развешивать. А платить-то и нечем.

— Не прибедняйтесь. Я ведь был у вас дома.

— Так что, прикажете братьев по миру пустить? — Вы, конечно, нашли выход? — С утра опять подались к Светке. Часа два выхаживали — нет ли слежки… Первым пошел я — как незасвеченный. Фролов с Джекки пообещали, что если какая подлянка заготовлена, то проживет она недолго… Будто мне от этого легче… Но нет — все путем. Отсемафорил… Сказали Светке, что компьютер продан. Тут она странно себя повела… После того, что с кладовщиком произошло, была тише воды — подыхать не хотела. Но когда решала как у комиссионки деньги будем брать, забылась и ляпнула — мне, мол, надо думать, ничего не обломится. Голос прорезался. Ее кстати, никто кидать и не собирался. Дала наводку — получи, что положено… Мы не крысятники, чтоб зажиливать долю… Джекки ей это спокойно объяснил, а когда она успокоилась и совсем себя блатной почувствовала, он как рявкнет: «А теперь раздевайся, сука! На колени!..»

— Жангалиев, вы отклоняетесь…

— Это я там уклонился, даже Фролов не выдержал — оскоромился… А мне страшно было после Фролова. Он «колется» чем не попадя, еще СПИД подхватишь.

— Вам что, Жангалиев, нечего больше сказать?.. Тогда я выключаю диктофон, будем прощаться.

— У Светки не задержались — неровен час, застукают. Поехали к Фролову. Подымили планчиком. Потом Фролов с Джекки ширнулись омнопоном и начали отъезжать. А передо мной лицо кладовщика маячит. Как вспомню его, тошнота к горлу подступает, душит…

— Где Фролов брал наркотики?

— Когда я увидел у него в кухне почти полный стакан сухого морфия, то, хотя и не принято, поинтересовался — откуда? Он говорит: «Кинули одних торгашей». «Как кинули? За такой шмат и безрукий будет до последнего отстреливаться!» «Ха, запросто! Выследили хавиру. Зашли. Стволы наставили, для разговору — очередь в потолок… Сами отдали…» Вот так. Двести граммов по пятьсот рублей — как ни перемножай, все равно сто тысяч. Но дело опасное. Наркотиками тоже не ангелы торгуют.

— Кто покупал у Фролова наркотики?

— Они как-то не докладывали. Но думаю, что люди свои. Правда, вертелись и какие-то пацаны, довольно бойкие. В основном Фролов раздавал морфий братве, не жалел. Кому грамм, кому пять, кому десять… По заслугам. Царский подарок. Они за него готовы любому голову открутить.

— А вы кололись?

— В тот вечер и я не выдержал. Шприц был одноразовый. Второй раз в жизни… Захорошел… О чем-то говорили — вспомнили «Сатурн», и захотелось пощупать, что там и как…

— Наметили следующую жертву?

— Да… Адрес Сербаева дал кладовщик, а Светка подтвердила… Улицу нашли быстро, залезли во двор. Видим — хозяин в беседке со стаканчиком милуется. Он даже толком и удивиться не успел — Фролов брызнул «Черемухой», а я только тело подхватил. Здоровый буйвол — втроем в машину затаскивали… Зажали его на заднем сидении с двух сторон, баллончик наготове. Пока ехали, все отдышаться не могли. Хорошенькое дело — после омнопона тяжести таскать… Уже около дома Фролова Даулет зашевелился. Джекки сдуру хотел опять «Черемухой» — в машине-то, кретин! Вот уж повеселились бы… на том свете. Я его еле перехватил. Вот и все мои действия.

— Вы хотите сказать, что при всех убийствах оставались пассивным наблюдателем?

— Можно и так. Правда, было, врезал разок Даулету, когда он попер с такими матюгами, за которые в лагере ему бы кальсоны порвали.

— А здесь, на воле, вы его пощадили? — криво усмехнулся майор.

— Да нет… Когда его кончали — я отвернулся.

— Кто?

— Джекки… Всю пятницу в подвале проваландались. Про флизелин он поначалу помалкивал. Но когда Фролов его ногтями занялся — сломался. Сказал, что машину с сырьем мусора замели. Клялся, что подробностей не знает, у председателя надо спрашивать… Жаль, не с того конца дернули. Фришмана б сразу…

— Да. Ошибочка вышла, верно.

— Сами видите — все выкладываю.

— Вам ничего другого и не остается. А жалеть, собственно, и не о чем. Сырья бы вы все равно как своих ушей не увидели.

— Так мы об этом только от Даулета узнали. Ну, так председатель бы мошну растряс. У него, пожалуй, больше, чем у этого алкаша.

— И до его сбережений добрались?

— А то! После всего он готов был и ноги целовать, и деньги отдать… Согласился написать цидулку жене, чтобы она нам весь наличман отстегнула. Две тысячи, смешно сказать. Мы поначалу решили, что он издевается. Потом видим — нет, так и есть. Решили из-за мелочи не светиться перед его будущей вдовой.

— Получается, Сербаев был обречен?

— Много лишнего знал. Но я всегда не терпел насилия.

— Это уж позвольте с вами не согласиться. Разве на падение на Троепольскую у комиссионного магазина — не ваших рук дело?.. Что это, если не насилие?

— Мне поручили ограбить эту девку только потому, что для прикрытия я не годился. Стоять с оружием наготове и шлепать того, кто встрянет — не по мне. Хорошо, что все было чисто сработано. Не люблю я крови. И не хочу. А так… Ну, подумаешь, стукнул эту подстилку по голове, выхватил сумку… Еще заработает. Хватит на ее век бедуинов, — глаза Жангалиева вспыхнули, он тяжело задышал.

— И сообщницу свою не пожалели?

— Договорено было. Правда, тут я в горячке переборщил. Она и завалилась. И было за что! Занюханные четыре штуки!..

— Как было организовано нападение?

— Со стороны двора, через который я рванул с сумкой, Фролов меня прикрывал. Его «Волга», конечно, но с другими номерами. Он даже нашлепку «такси» сверху пригорбатил… Когда в машине я открыл сумку и увидел, сколько там денег, у меня от злости перед глазами все поплыло. Ну, думаю, встречу Светку — разорву пополам. Не могла, стерва, когда утром звонила, выяснить, что локш тянем.

— Вы полегче е выражениями. Слыхивал. Не действует. Давайте ближе к делу, а то меня медицина поторопить может.

— Куда уж ближе. Проторчали выходные у Фролова. Курили… Потихоньку и я на иглу присаживался. Не ихними, конечно, лошадиными дозами. А что делать?.. Перед глазами тюрьма стоит. Свалить бы из города, да некуда. В Ташкент без сырья и с долгом в сорок тысяч и соваться не думай. Джекки тоже в безвыходе. Не сегодня-завтра узнают гурьевские, кто он такой, сам Фролов и пришьет. А меня прицепом. Только и оставалось, что за Фришмана приняться… Вот кого-кого, а пузатого убивать никто не собирался. Они с Фроловым давние знакомые, вместе щупали казну. Да и краденое купить Борис Ильич был не дурак. Короче, сам замазан — с доносом не пойдет.

— И не побоялись? Ведь за его домом была слежка?

— Нутром почуяли. Потом с утра в «Сатурн» заехали. Я представился милиционером и узнал, что Фришман будет днем. Притаились за углом, в тенечке. Скинул я пиджак, галстук развязал — от жары все лицо пот заливает…

— Короче.

— Понятно. Фришман подрулил один. Какие-то «Жигули» проскочили. Пошарили глазами — вроде чисто… Взяли его у калитки. Объяснили, что нужно прокатиться.