С трудом, но поместились сестры в тайнике, устроенном таким образом, что бесшумный моторчик перемещал заднюю стенку багажника. Если осматривают салон — пассажир в багажнике, если багажник — под задним сиденьем. Таким образом был переброшен через польскую границу и Углов — так что говорить о хилых баланцевских заслонах. Да и кто здесь стал бы досматривать машину майора угрозыска! Тогда, оказавшись на территории Польши, Лобекидзе вырубил Углова, воспользовавшись газовым баллончиком сквозь отверстие в багажнике, задушил в бессознательном состоянии и оставил в первом же подходящем месте. Прихватил и сувенир — весьма значительную сумму денег, принадлежавшую убитому.

К новому другу из милиции Алена Кобец прониклась доверием практически сразу. Ведь именно в его машине успешно пересек границу тот, с кем были связаны все ее надежды — Сергей Углов. Поэтому она охотно выполнила просьбу майора завлечь Чуба в номер гостиницы. Если бы она могла знать, что ее возлюбленный уже мертв и его труп погребен в чужой стране, без документов, и даже кожа с пальцев его рук предусмотрительно срезана! Смерть караулила и Алену, она должна была сыграть роль очередной жертвы неуловимого маньяка. Его роль предназначалась бедняге Чубу, что и должна была засвидетельствовать предсмертная записка. Сам Валерий был бы уничтожен быстро, без мучений — попросту выброшен с балкона. Впоследствии у Лобекидзе была бы причина посетовать, что неумело пьющий американец прозевал развитие событий в соседнем номере.

Тищенко с отвращением прикурил невесть какую по счету за сегодня сигарету, отхлебнул жидкого чаю.

Однако умница Майкл оказался осторожнее, чем можно было предположить. Пригубив майоровой смеси, он мгновенно «заснул», как этого и требовал разработанный сценарий. Едва «друг Иван» покинул номер, он «проснулся» и опрометью бросился на соседний балкон.

Алена забыла, что «бесплатных пирожных не бывает», понадеявшись на свое обаяние, — Лобекидзе не упускал случая отпустить ей цветистый комплимент...

Тищенко повертел в пальцах короткую записку, сопровождавшую бандероль с дневником, и впервые за последние дни усмехнулся. Улыбка вышла словно через силу. Пусть горькая и кровавая, но все же справедливость торжествовала. Корявые строки будто норовили сползти с листка, и было сразу заметно, что рука писавшего привыкла иметь дело не столько с ручкой, сколько с сапожным инструментом.

«Милиция! Высылаю, что получил. Читайте. Нет у меня больше дочерей. Нету зятя. Зачем детей мучили, зачем против Бога шли, в грехе жили? Бог их судил, я наказал. Мне это письмо принесли, я читал — плохо понял. Другие прочли. Такой позор на мою семью никогда не бывает. Мои они, я их родил, я их казнил. Чтоб меньше была работа, меньше искать, выслал это откуда послали. У себя держать не могу, порвать не могу — человек перед смертью писал. Я плачу и плачу».

На официальный запрос МВД Азербайджана дал следующий ответ: «Сестры Мамедовы на горной дороге не справились с управлением, машина пробила ограждение и свалилась в ущелье. Их отец, Мамедов Полад Гейдарович, инвалид второй группы, работающий сапожником, проживающий по адресу г. Баку... никаких показаний по предложенным вопросам дать не может. Об ответственности за дачу заведомо ложных показаний предупрежден».

Первый же визит чеченцев в Ивашки оказался и последним.

К центральной усадьбе колхоза вела приличная асфальтированная дорога. Места вокруг лежали живописные, сталью отсвечивало зеркало рыборазводного пруда. Едва красавец «мерседес» в сопровождении двух «жигулей» вкатился на околицу, громыхнул залп. С пробитыми шинами все три переполненных автомобиля словно присели и остановились. В недоумении их пассажиры разглядывали сквозь затемненные стекла пустынную деревенскую улицу.

Наконец невдалеке показалась фигура в милицейской форме. Сидящий за рулем «мерседеса» детина с косым шрамом на горле обернулся назад, где сидел парнишка, на вид школьник-восьмиклассник, но, судя по всему, именно он и был здесь главным.

— Ментовская засада. Хреново без Ивана: ни глаз, ни ушей. Да ладно, прорвемся.

— Ментов класть — к «стенке» идти. А если это спецназ? — забурчал с заднего сиденья третий крепыш, ласково поглаживающий короткий ствол «узи». — Но не переживай, Арслан. Отец знал, с кем тебя посылает. Прикроем.

Юноша сбросил с плеча его руку коротким движением.

— Чего ноете? Я — Хутаев, трястись перед ментами не буду. Жаль, перебили нам кайф сегодня.

— Будет и другой раз. «Газон», из которого в Георгия стреляли, как ни крути, отсюда. Худо только, если это комитетчики... Заявления у всех с собой, что оружие нашли по дороге и собираемся сдать?

— Проездом через Ивашки, — пошутил, ненавидяще щурясь, Арслан. И совсем по-взрослому добавил: — Ментеныш, что ли, со стволом? У него что, две жизни?

Однако предмет, который лейтенант держал в руках, оказался обыкновенным мегафоном.

— Господа чеченцы! Дело у нас с вами семейное, и пусть мой мундир никого не смущает. Все мы здесь люди свои. То, что я тут в Ивашках участковым, сейчас значения не имеет. Толя Зудов — мой старший брат. Что дальше — не вам объяснять, закон вы знаете. Можете, конечно, влепить мне пулю, но тогда подохнем все вместе. Вы окружены, машины на прицеле, за своих стрелков я ручаюсь. Поэтому советую выходить. Если кто останется в машинах или не бросит «пушку» — открываем огонь. Долго мы вас ждали...

Умирать боевики не спешили. Оружие сложили с достоинством, — и больше в Ивашки не наведывались, понимая, что встреча будет еще более достойной.

Правда, были попытки справиться с деревенскими чужими руками — в райотдел посыпались звонки о наличии оружия у жителей деревни. Однако сообщения не подтверждались фактами, и все затихло само собой...

Не прошло и нескольких дней, как Майкл Фрейман вновь включился, как он любил говорить, «в перманентную схватку с нищетой». На этом поприще дела его шли превосходно. Офис в самом центре столицы блистал новейшим оборудованием, счета фирмы росли. О причинах такого успеха оставалось только догадываться. Что помогло ему, когда множество «эспэ» кругом сворачивали деловую активность? Предполагаемые ли связи с секретными службами, на которые прозрачно намекал Тищенко, или то, что советско-американского дельца все чаще можно было встретить в окружении респектабельных выходцев с Северного Кавказа? Фрейман отчета никому не давал... Да никто и не спрашивал.

Пуля из охотничьего ружья перебила позвоночник, но жизни Георгия Хутаева не лишила. Однако способность двигаться он потерял навсегда. Больше того — даже отомстить стрелявшему не удалось. Будучи прикован к инвалидному креслу, Хутаев по-прежнему руководил соплеменниками, но выместить свою ненависть даже на бультерьере Джое, перешедшем к нему по наследству от Тушина, он мог только чужими руками, что не давало подлинного удовлетворения. Узкоглазый пес, казалось, смирился со своей судьбой, но в действительности затаился, выжидал, ловил момент. Такая уж порода.

Хлипкую защелку на двери в кабинет Георгия укреплять не имело смысла. От кого закрываться, если вокруг надежная охрана? И в некий день, когда Георгий пребывал в полудремоте, а охранники находились на изрядном расстоянии, пес с одного броска вышиб дверь, а во втором броске неразъемные челюсти мертво сомкнулись на исхудавшем горле инвалида. Разомкнуть их у живого Джоя так и не смогли...

Всего на полгода пережил бультерьер своего первого хозяина. Этого времени хватило и сыну Хутаева Арслану, чтобы, имея опытных учителей, войти в курс дела и перехватить бразды. Он был молод, полон сил и свирепой, неуемной энергии.

И кое-кому казалось, что правлению Арслана вовсе не будет конца.