Глава 4

Возможность написать королю представилась Мадлен несколько дней спустя. Ее вызвал дядя.

– Нужно отправить послание королю, – сказал он. – Ведь где-то же в Англии можно достать рабов, хотя здесь их мало и работников не хватает. Проклятый священник уехал по каким-то делам к епископу. Ты вроде умеешь писать?

– Да, дядя. – Мадлен задумалась, не ловушка ли это.

– К нам заехал гонец по пути к королю. Я напишу письмо и попрошу помощи. – Поль откашлялся и сплюнул в кусты. – Можешь не беспокоиться, что некому обрабатывать поля. Эти мерзавцы, которых мы наказали, просто ни на что не годные притворщики, и народ отсюда все еще ускользает, как вода сквозь решето. Проклятый Золотой Олень!

– Что ты сказал, дядя?

Он удивленно посмотрел на нее.

– Какой-то крестьянин, называющий себя Золотым Оленем. Он подстрекает народ к восстанию, подбивая их бежать из своих мест, не подчиняться приказам законных лордов, убивать нормандцев. Собаки саксы совсем обнаглели в последнее время. Сыновья Гарольда наступают с юга, а проклятый Гервард на востоке старается привлечь на свою сторону датчан или шотландцев. Король слишком уж снисходителен ко всем. Нужно заставить их заплатить за мятеж, как это сделал я с бандой беглецов.

– И они все еще убегают, дядя, – подчеркнула Мадлен.

Он возмущенно воззрился на нее.

– Они бы не бегали без ноги и с клеймом на лбу. Я больше никогда не стану слушать твой дурацкий скулеж. Так ты совсем разоришь имение. С твоей помощью и с подстрекательством Золотого Оленя здесь скоро вообще не останется ничего.

Это была обычная манера Поля де Пуисси – винить всех, кроме себя, в своих несчастьях. И все же Мадлен заинтересовал этот Золотой Олень. Должно быть, это ее лесной разбойник. Не может ли она встретиться с ним и с его помощью избавить Баддерси от дяди Поля?

Ее дядюшка отхлебнул большой глоток эля.

– Проклятое пойло, – пробормотал он. – Нельзя даже выпить вина. Пойди принеси, что нужно для письма, девчонка!

Мадлен торопливо направилась к маленькой каменной часовне, расположенной рядом с замком, но, войдя внутрь, остановилась подумать. Неужели это шанс связаться с королем?

Осмелится ли она им воспользоваться? Она взяла пергамент, перо, чернила и нож. Возможно ли, что ее дядя не умеет читать? Если ее поймают, последствия будут ужасными, потому что она не только собиралась снова поднять вопрос о своем замужестве, но и показать королю непригодность своих опекунов.

«Но это твой единственный шанс», – напомнила она себе.

Пройдя в часовню, она помолилась перед распятием Спасителю. Укрепив свой дух, она вернулась в замок. Пока дядя диктовал ей обычные подобострастные восхваления и последующие просьбы, Мадлен написала:

Мой дядя хочет, чтобы Вы нашли ему рабов для этого имения, но правда состоит в том, что он многих отпугнул и вынудил бежать своей жестокостью, других несправедливо убил, а остальных изнуряет работой до полусмерти. Мне нужна Ваша помощь, мой король. Мне нужен надежный человек, чтобы управлять имением, так милостиво дарованными Вами моему отцу. Мне нужен умелый и справедливый муж, и я с готовностью полагаюсь на Ваш выбор.

Мадлен так увлеклась, что чуть было не подписалась сама.

– Неси его сюда, – распорядился дядя.

Девушка судорожно сглотнула. Одна из собак Поля подняла голову, и Мадлен показалось, что она видит откровенное подозрение в ее глазах. Девушка отнесла письмо дяде в полной уверенности, что он заметил, как дрожат ее коленки и трясутся руки, когда она протянула ему пергамент.

Он едва взглянул на письмо и неуклюже нацарапал «П де П».

– Напиши снизу мое имя полностью, – распорядился он.

Трудно было не упасть в обморок от облегчения. Дядя же самодовольно ухмыльнулся:

– Бьюсь об заклад, ты подумала, что я не умею писать. Ну-ка, прочти его снова. Я хочу послушать, как оно звучит.

Мадлен похолодела.

– Читай, черт тебя возьми! Если ты дурачишь меня и не умеешь передать смысл, я прикажу тебя высечь!

Мадлен тяжело опустилась на стул и уставилась на листок. С лихорадочно бьющимся сердцем она пыталась вспомнить наполовину услышанные слова.

«Мой великий и могущественный сеньор! Осмеливаюсь побеспокоить Вас во время Ваших грандиозных свершений по реформированию и окультуриванию этой варварской страны…»

Девушка продолжала, сочиняя, когда не могла вспомнить, ожидая каждую минуту, что дядя взорвется от возмущения и разразится проклятиями. Когда она закончила, он кивнул.

– Ты изменила кое-что, – сказал он, – но звучит очень хорошо. Давай его сюда.

Поль запечатал письмо и вызвал гонца. Меньше чем через час Мадлен, стоя у окна, наблюдала, как длинноногий гонец, защищенный громадным количеством законов от любых попыток прервать его путь, уносит ее письмо к королю.

Гонец направлялся в Уинчестер. Мадлен не знала, насколько это далеко, и понимала, что короля может там не оказаться. Он постоянно находился в движении из-за волнений, охвативших страну. Но гонец непременно найдет его, и очень скоро король приедет и привезет ей мужа.

В последующие недели всем в Баддерсли жилось нелегко. Скудных запасов, заготовленных в прошлом году, едва хватило на зиму, и много народу, в основном стариков и детей, умерло с голоду. Те, кому удалось выжить, были обессилены и подавлены.

Малочисленные работники были вынуждены непосильно трудиться – возделывать поля, чтобы обеспечить будущий урожай, ухаживать за скотиной и в то же время работать на строительстве замка. За малейшее нарушение людей жестоко избивали. Везде, куда ни посмотри, Мадлен видела бледных, изнуренных, сильно истощенных людей. Хотя ее дядя тратил деньги на покупку продуктов главным образом для себя, даже их питание было скудным.

Мадлен подозревала, что деньги подходят к концу. Она знала, что Поль дал какую-то сумму Одо, чтобы тот мог приобрести новый меч и более шикарную одежду. На ее деньги. На деньги Баддерсли, предназначенные для того, чтобы заботиться о людях. Когда приедет король, нужно потребовать отчет.

Но сейчас она так мало могла сделать! С тех пор как тетушка Селия утратила интерес к благотворительной деятельности, Мадлен стала собирать и раздавать объедки с господского стола. Она обнаружила, что кухонная прислуга таскает корзинки продуктов своим родственникам, и положила этому конец. Вся пища должна была пойти нуждающимся. Но она не сообщила о воровстве дяде, опасаясь, что он в отместку придумает какое-нибудь безумное наказание. Разве он не приказал повесить какого-то беднягу только за то, что его свиньи забрели на поле?

Каждый день она находила время для тех, кто к ней обращался, особенно по поводу лечения, но это были в основном нормандцы и домашняя прислуга. Англичане относились к ней недоброжелательно. Нет, они ее ненавидели. Они терпеть не могли Поля и Селию тоже, но это было глухое негодование. Ее они ненавидели активно и яростно. Почему?

Повсюду, где она бывала, она чувствовала на себе их взгляды, пронзавшие ее подобно мечу, но стоило ей заглянуть им в лица, их выражение становилось тупым и безразличным.

Некоторое время спустя Мадлен снова начала выходить за ворота, чтобы собрать дикие растения в пищу. Она надеялась встретиться с лесным бродягой, Золотым Оленем, рассчитывая на его помощь. Но один раз в нее попал большой камень, брошенный явно с дурными намерениями. Она помчалась к охраннику и прекратила лесные прогулки.

Однажды вечером, готовясь ко сну, она заговорила об этом с Дороти:

– Мне кажется, Дороти, что здешние люди ненавидят меня.

Женщина расчесывала длинные каштановые волосы Мадлен.

– Отчего бы это, миледи?

– Я не знаю. Они тебе говорили что-нибудь?

– Нет, – недовольно сказала женщина. – Держите голову спокойно, не дергайтесь!

Мадлен поняла, что ее служанка так же изолирована, как и она.

– Ты не хотела бы вместе со мной учить английский, Дороти?

Служанка больно дернула ее за волосы.

– Нет, миледи. Научите их говорить как следует.

Мадлен вздохнула:

– Когда же я дождусь весточки от короля?

– У него и без вас есть чем заняться, – сказала женщина, в кои-то веки разговорившись. – Ведь если дела повсюду обстоят, как здесь, должно быть, подонки совсем свели его с ума. Отказываются выполнять работу, жалуются, сбегают из положенных мест. Варвары, хотя и молятся в христианской церкви.

Люди продолжали убегать. Поль увеличил число стражей в деревне, но его ежедневные вспышки гнева против Золотого Оленя говорили о том, что бега продолжаются. Когда староста деревни пришел сообщить, что исчез пастух со всей семьей, лицо Поля сначала налилось кровью, затем страшно побледнело.

– Что? – прогремел он. – Отправляйтесь за ним! Верните его!

Пастух был одним из самых важных и необходимых людей в любом хозяйстве. Если не он, кто будет ухаживать за стадом?

– Никто не знает, куда он ушел, господин, – пробормотал староста.

– Найди его, – приказал де Пуисси.

Поль бросился вперед, сжал шею бедняги и принялся его трясти. Из горла старосты вырывались невнятные булькающие звуки.

– Тетя! – закричала Мадлен. – Останови его!

– С какой стати? Это еще один смутьян. Пусть задушит его.

Мадлен бросилась к дяде и ухватила его за жирную руку.

– Дядя, перестань!

Он отпустил шею старосты и отшвырнул девушку так, что она растянулась на полу.

– Держись подальше от меня, негодная девчонка! – прорычал он.

Собаки подскочили и остановились над ней, рыча и обнажив клыки, удерживая Мадлен на полу у его ног.

Дядя смотрел на старосту, стоявшего на коленях, схватившись за шею и задыхаясь.

– Если случится падеж скота, – сказал он жестко, – ты умрешь. Теперь убирайся.

Староста уполз на четвереньках. Поль де Пуисси обернулся к Мадлен:

– Еще раз вмешаешься в мои дела, племянница, и я впрягу тебя в плуг вместо волов.

С этими словами он щелкнул пальцами и, тяжело ступая, двинулся во двор выбивать кнутом как можно больше работы из своих подневольных. Обе собаки оставили Мадлен и последовали за ним. Дрожа, девушка встала.

– Глупая девчонка! – накинулась на нее Селия. – Вмешиваться в мужские дела! Чему только учили тебя в монастыре? Ни один муж не станет терпеть такую, как ты.

Один или два раза Мадлен видела, как кто-то проскальзывал в замок поговорить с ее дядей под покровом темноты: доносчик из деревни. Как нормандка, она должна была бы радоваться. Но она ненавидела этого человека. По духу она чувствовала себя ближе к англичанам, чем к своим родственникам. Она боялась, что предатель принесет известие о Золотом Олене и ее лесного бродягу приволокут к дяде Полю.

– Нам известно, кто такой Золотой Олень, дядя? – спросила Мадлен однажды за столом, когда Поль только что закончил очередную тираду с проклятиями в адрес этого человека.

Она пыталась выковырять что-нибудь съедобное из очень мелкой рыбешки, видимо, ничего лучшего в близлежащей речке нельзя было найти.

– Английский предатель, – рявкнул Поль. – Когда я схвачу его, то заставлю за все заплатить. Я отрублю ему ноги и руки, медленно выколю глаза и отрежу яйца, – добавил он с наслаждением. – Тогда крестьяне, которые молятся на него, смогут позаботиться о нем.

Мадлен чуть не подавилась куском рыбы. Он точно сделает, что сказал. Разве герцог Вильгельм не велел отрубить руки и ноги мятежникам в Фалезе?[7]

Она с усилием проглотила кусок.

– Но знаем ли мы, кто он такой? – настойчиво повторила она, стараясь говорить как можно более небрежным тоном.

В ответ ее дядя проворчал:

– Некоторые говорят, что это смещенный английский лорд, даже граф Эдвин Мерсийский, хотя этот молодой бездельник прочно стоит на стороне Вильгельма. Другие считают, что это Гервард или что король Артур явился, чтобы спасти их. – Дядя рассмеялся. – Он не призрак, и очень скоро все в этом убедятся, когда услышат его вопли. – Покопавшись в блюде с овощами, он рявкнул: – Дворецкий!

Изможденный человек выступил вперед и тут же получил в лицо блюдо со всем содержимым.

– Найди мне приличной еды, или, Бог свидетель, я тебя кастрирую!

Мадлен выскользнула из-за стола. Она отправилась в часовню и помолилась за безопасность своего лесного разбойника, в то же время испрашивая прощения за измену.

– Спаси и сохрани его, Господи, – шептала она. – Храни его, Спаситель! Но, – непоследовательно добавила она, – не позволяй ему полностью очистить мою землю от людей, прежде чем я получу возможность снова увидеть ее многолюдной.

От короля не было никаких известий. С наступлением жаркой погоды пришла болезнь, вызывающая рвоту, лихорадку и смерть. Мало кто из обитателей замка подхватил заразу, но она полностью завладела деревней.

Мадлен понимала, что причина в полуголодном существовании людей, сделавшем их уязвимыми. Она проклинала своего дядю.

Теперь почти не осталось людей, способных к тяжелому труду на строительстве укреплений. Работа на полях почти прекратилась. За животными ухаживали кое-как, а сорняки заглушили посевы. Зимний голод был обеспечен.

Селяне всегда отказывали Мадлен, когда она пыталась их лечить, но теперь в сопровождении двух стражников она отправилась в деревню. Ее обитатели все еще смотрели на нее волком, но она уже достаточно хорошо владела английским и потребовала, чтобы они разговаривали с ней. Девушка давала им травы и объясняла, как ими пользоваться, чтобы уменьшить рвоту. Как-то она увидела, что женщина выбросила лекарство. Что случилось с этими людьми? Мадлен отказывалась сдаваться. Даже если они не использовали ее средства, она по крайней мере знала, что делает все от нее зависящее.

Однажды, когда она сидела одна наверху, увязывая травы в маленькие узелочки, в комнату бочком пробралась девочка и остановилась в ожидании. Это была светловолосая дочь Альдреды.

– Прошу вас, леди. Мой брат заболел.

– Десятки детей болеют, девочка. Как тебя зовут?

– Фрида, леди.

Мадлен взглянула на малышку. Была ли это первая трещинка? Ее начали признавать? Она улыбнулась ребенку, которому на вид было около восьми. Но ответной улыбки не последовало.

– Где твой брат? – спросила Мадлен.

– У нас в доме. Он между замком и деревней. Наш папа – лесник. Мама просила, чтобы вы пришли, но без ваших стражников, леди. Это нужно держать в секрете, а то папа выбросит лекарство.

Возможно, это ловушка, но Мадлен не допускала, что Альдреда открыто могла замыслить убийство нормандской леди. В таком случае наказание всей общине было бы ужасным. Неприязнь отца была более вероятна. Возможно, это ее шанс показать людям, что она им не враг. Девушка собрала снадобья и плотно завернулась в плащ.

Они потихоньку пробрались через двор. Земляные работы уже закончились, и теперь поверх земляного вала сооружали палисад[8]. Однако строительство укреплений продвигалось медленно; то тут, то там зияли огромные бреши. На дальней стороне, где предстояло подвести воду из речки для заполнения рва, через канаву были переброшены грубые мостки для проезда повозок с бревнами. Легкость, с которой им удалось проскользнуть незаметно, вызывала тревогу. Мадлен помолилась, чтобы враги не вздумали напасть на Баддерсли. Она сомневалась, что замок сможет устоять даже против банды мальчишек, вооруженных палками.

Вскоре Мадлен с девочкой уже стояли перед добротным, крытым тростником домиком, расположенным на опушке леса. К ним вышла Альдреда, стройная женщина с прекрасным волевым лицом.

– Он в доме, – холодно сказала женщина.

Мадлен, наклонив голову, проникла через низкую дверь и обнаружила, что находится в типичном жилище состоятельной семьи. В небольшом доме было по крайней мере еще две комнаты, помимо той, где она стояла. Деревянные стены были обмазаны глиной, а маленькое окошко, сейчас открытое солнцу, имело ставни. Тесаные полы чисто выметены, в каменном очаге посреди комнаты горел огонь. Поднимавшийся от очага дым в основном выходил через отверстие в крыше, но часть стелилась понизу и заволакивала комнату. Поэтому в жаркий летний день здесь было душно. Из обстановки в комнате находились только два больших сундука и простой ткацкий станок. Инструменты и посуда были развешаны по стенам.

Мадлен оглянулась в поисках больного ребенка и увидела мужчину. Отец? Он стоял и смотрел на нее, неясный силуэт в одежде цвета земли.

– Где же ребенок? – спросила она, слегка волнуясь.

– Здесь нет ребенка. – При звуке знакомого голоса ее сердце бешено забилось. – Тебя пригласили сюда, чтобы увидеться со мной.

– Ты заболел? – обеспокоено спросила она, двинувшись к нему.

Он отступил назад, прочь от нее. Смешанный свет от очага, из дыры в крыше и из маленького окошка осветил его. Как и прежде, он был в лохмотьях, испачканных грязью, капюшон прикрывал его лицо.

– Нет.

Она остановилась, осознав наконец его непривычную холодность. Угроза растекалась по комнате вместе с дымом, и у девушки перехватило дыхание. Рассудок говорил, что Эдвальд не мог причинить ей вреда. Но природное чутье не прислушивалось к нему.

– Значит, я зря трачу время, – сказала она и повернулась к выходу.

Он схватил ее за руку.

– Убери от меня руки! – Она боялась не столько его, сколько себя. – Только тронь меня, и гнев Божий падет на всю общину!

«О милостивый Боже! Он тоже меня ненавидит. Почему?»

– Это привычный для вас метод действия, не правда ли, леди? Наказание. Смерть.

Он притянул ее ближе, она порывалась оттолкнуть его.

– Что тебе нужно? – спросила она в отчаянии.

– Взглянуть, отметила ли уже тебя порочность своей печатью.

У Мадлен сжалось сердце.

– Я делаю все, что в моих силах! – воскликнула она. – Я пытаюсь их лечить, а они выбрасывают мои лекарства. Я стараюсь делать добро, но никто этого не замечает…

– Слишком мало, да и поздно, – усмехнулся он. – Почему ты дрожишь? Опасаешься за свою шкуру, Дороти?

Она перестала бороться и с мольбой протянула к нему руки.

– Разве я должна отвечать за все, что совершили нормандцы в Англии?

Он посмотрел на нее, и девушка могла бы поклясться, что его голова начала склоняться к ее лицу. Но тут он резко оттолкнул ее.

– О нет. Дважды тебе не поймать меня на ту же удочку.

Он с силой ударил кулаком по опорному столбу, словно удар предназначался ей. Весь домик содрогнулся. Мадлен с трудом сдерживала слезы. Она хранила образ этого мужчины в своих мечтах как надежную защиту против жестокости и страданий. Сейчас он нанес ей такой жестокий удар, что лучше бы опустил на нее свой кулак.

Он повернулся к ней:

– Ты действительно пробуешь лечить людей?

– Конечно, – поспешно ответила она.

И ей тут же стало противно, что она все еще заискивает перед ним. Разве у неё нет гордости? Кто он такой, в конце концов? Оборванный лесной разбойник. Она сердито посмотрела на него, пытаясь под гневом скрыть свое разбитое сердце.

Он зачерпнул воды в глиняный горшочек и сунул его Мадлен.

– Готовь свою настойку.

Она оттолкнула его руку.

– Пошел к черту.

Вода расплескалась и потекла у него по руке, но в горшке все еще оставалась половина, когда он выплеснул его содержимое девушке в лицо. Она задохнулась, вода стекала с нее ручьями, а он снова наполнил горшок.

– Готовь свою настойку, – сказал он точно тем же тоном, что и раньше.

Мадлен взяла горшок. Ей не раз приходилось терпеть и худшие испытания, чем получить пригоршню воды в лицо, и страдания не сломили ее отваги. Но здесь… здесь шла игра без правил. Он мог напугать ее до смерти, выколоть ей глаза, искалечить.

Дрожащей от страха рукой она поставила горшочек возле огня, высыпала в воду один из своих пакетиков с травами и, воспользовавшись щипцами, бросила туда горячий камень. Вода с шипением нагрелась, Мадлен перемешала снадобье. В воздухе начал распространяться терпкий аромат. Она украдкой посмотрела на своего мучителя. Прислонившись к одному из опорных столбов, он стоял, скрестив на груди руки, и наблюдал за ней.

– Нужно, чтобы немного настоялось, – сказала она несмело.

– Я подожду.

Молчание било по ее напряженным нервам, словно удары кулака по струнам виолы. Она не могла этого вынести.

– Почему ты так изменился?

– Когда мы встречались прежде, ты соблазнила меня обещанием своего тела и любовных утех, – сказал он грубо. – Ты солгала.

– И поэтому ты отвернулся от меня? Настроил людей против меня?

– О, ты сама настроила их против.

Она пришла в ярость. Так вот каков ее герой – невежа, разозлившийся из-за того, что она отказалась отдать ему свою девственность.

Вспышка огня в очаге на миг ярко осветила его. На его правой руке, покоившейся поверх левого локтя, Мадлен успела разглядеть изображение головы, возможно, с рогами. Татуировка. Знаки отличия английских аристократов. Она не ошиблась насчет его высокого происхождения.

– Не тот ли ты, кого называют Золотым Оленем? – спросила она.

Она увидела, как он напрягся.

– А если и так?

Она не отказала себе в злорадном удовольствии сказать:

– Мой дядя собирается искалечить тебя, лишить мужского достоинства и бросить в деревенской грязи.

– Мои намерения в отношении твоего дяди не многим отличаются. Для этого ты изучаешь наш язык? Чтобы издеваться над побежденными?

– Я изучаю язык, потому что это моя земля.

Он отделился от столба, чтобы приблизиться к ней.

– Тогда, может, тебе следовало бы позаботиться о земле вместо того, чтобы загонять в нее людей?

– Что я могу сделать? – возразила она. – Я стараюсь вылечить их от болезни.

– Даже самый жестокий хозяин понимает, что следует заботиться о своей тягловой скотине, – мрачно усмехнулся он.

Мадлен отступилась и продолжала присматривать за своим зельем в молчании. Наконец она сказала:

– Думаю, уже готово.

– Разве ты точно не знаешь? – спросил он с презрительной усмешкой.

– Готово, – подтвердила она.