Замок Гайяр

Нормандия

Август 1064 года

Леди Лусия подняла глаза от вышивки и тревожно взглянула на мужа, стремительно вошедшего в зал. Граф Гай де Гайяр выглядел озабоченным.

– Что стряслось? – осмелилась спросить Лусия, поднявшись и подставив щеку для поцелуя.

Лицо графа прояснилось, он крепко обнял жену. Лусии хотелось бы так же легко избавить его от всех забот. Но в Нормандии на это мало надежды, да и ему бы это едва ли понравилось. Здешние мужчины не могут обойтись без драк и членовредительства. Рожденная и воспитанная в Англии, Лусия была бы счастлива, если бы жизнь ее протекала спокойно.

Пятьдесят лет жестоких схваток не нанесли Гаю особого ущерба. Он сохранил прямую осанку, густые волосы, а его зеленые глаза по-прежнему были зоркими и проницательными. Единственные изменения, которые леди Лусия сумела заметить в нем после двадцати лет замужества, – в шевелюре графа появилась седина, да глаза потемнели.

– Вот смотри, – сказал он, усаживаясь в кресло у камина – Вот смотри.

Он протянул жене пергаментный свиток и потянулся за вином, которое держали у огня, чтобы сохранить теплым. Подошел любимый пес графа, Роланд, и положил морду хозяину на колени.

Граф наблюдал за женой, любуясь, как она, аккуратно отложив в сторону затейливую вышивку, снова уселась в кресло напротив, небрежным движением расправив шерстяные юбки, раскинувшиеся вокруг ее ног элегантными складками. Гая все еще поражали и восхищали изящество и красота, которые его английская жена привнесла в их грубое и суровое жилище. Под ее виртуозным руководством в доме всегда, даже к концу зимы, было вдоволь вкусной здоровой пищи. Суровость каменных стен смягчали прекрасные гобелены, а граф и его сыновья носили одежду из тонких изысканных тканей, украшенную богатой каймой с узором, достойным самого короля. В замке Гайяр жилось отлично, и Гай хотел, чтобы так продолжалось и впредь.

Лусия развернула пергамент и слегка наморщила лоб, пытаясь разобрать латынь. Это была единственная морщинка на ее миловидном лице, а волосы под белоснежным покрывалом все еще оставались золотистыми. Гай с тайным восхищением спрашивал себя, не известен ли его жене секрет вечной молодости: ей было уже к сорока, но Лусия была прекрасно сложена, отличалась пышными формами и уравновешенным характером. Будучи англичанкой, она была более образованна, чем ее муж, хотя тот и владел в совершенстве нормандским, и текст письма не доставил ей затруднений.

– Бедный граф Гарольд, – сухо заметила она. – Сначала отнесен бурей к берегам Нормандии, затем захвачен в плен Гаем де Понтье, теперь «освобожден» герцогом Вильгельмом, который за это вынудил Гарольда дать клятву помочь ему занять английский трон. Наверное, граф теперь думает, что навлек на себя гнев Божий. – Лусия вновь взялась за вышивание. – Однако едва ли существуют причины, по которым Господь мог отвернуться от графа, который честно, как и подобает второму лицу в королевстве, исполнял свой долг. Но эта клятва может повлечь за собой большие бедствия. Как поступит Гарольд, когда снова окажется дома, в безопасности? Говорят, здоровье короля Эдуарда ухудшается.

– Клятва есть клятва, как бы она ни была получена, – отвечал Гай. – Каждый, нарушивший свое слово, заслуживает проклятия. Вильгельм долго добивался, чтобы Эдуард назначил его наследником английского трона, а теперь он заручился клятвой величайшего из графов.

– Но граф Гарольд не вправе решать, кому быть королем Англии. Это право принадлежит «уитенагемоту», совету мудрейших.[1]

– Возможно ли, что они выберут Вильгельма?

Графиня покачала головой:

– Нет, даже при поддержке графа Гарольда. Они хотят видеть своим королем англичанина – в зрелых годах и на деле доказавшего способность править.

– Такого, как граф Гарольд Уэссекский, – сказал Гай. – Чего Вильгельм ни за что не допустит теперь.

Он тихо выругался.

– Нормандец опасается славной кровопролитной войны? – проговорила Лусия. – Должно быть, сказывается возраст.

Но ее поддразнивание не облегчило тревоги мужа. Звук рога у ворот замка изменил направление ее мыслей. Без сомнения, он оповещал о возвращении двух младших сыновей де Гайяра, выезжавших с отрядом рыцарей на поиски банды мародеров.

– Эмери, – догадалась она.

Гай кивнул.

– Больше не видать ему поездок в Англию.

У Гая было три сына и две дочери от первой жены. Но их брак с Лусией Бог наградил всего одним ребенком. Лусия хотела, чтобы ее сын не только овладел воинственными навыками нормандца, но и хорошо усвоил английские обычаи и культуру. Поэтому с раннего детства Эмери де Гайяр каждый год проводил часть лета в Мерсии.[2]

– Моя семья никогда бы не позволила нанести вред Эмери, – запротестовала Лусия. – Если Эдвин еще молод, всегда есть Гервард.

Граф Гай фыркнул:

– По-моему, твой брат просто безумец! Он слишком привержен древним обычаям. Что за черт дернул его украсить кожу Эмери этими метками!

– По английской традиции они – знаки великого почета.

– И повод для насмешек в Нормандии! А кольцо, что он ему дал?

– Дружба с великим человеком, скрепленная даром кольца, – большая честь… – Она внезапно замолчала и, побледнев, посмотрела на мужа.

– Это предполагает также определенные обязательства?

Лусия кивнула.

– И что же будет делать Эмери, если эта борьба за трон Англии приведет к вооруженному столкновению между мужчинами Мерсии, включая Герварда и Эдвина, с одной стороны, и герцогом Вильгельмом и всеми де Гайярами – с другой?

Лусия не знала. Дрожь охватила ее при одной мысли об этом.

– Пока вопрос о престолонаследии не разрешится, не бывать твоему сыну больше в Англии, – твердо сказал Гай.

Внезапно во дворе замка раздался шум. Гай подошел к узкому окну. Внизу теснились лошади, собаки, слуги и воины, а причиной суматохи послужили два его младших сына. Безотчетно граф оглядел их, не ранены ли. У Эмери на руке виднелась окровавленная повязка, но, судя по тому, как он оттолкнул со своего пути встречного воина, рана не доставляла ему особых неудобств.

Подошла Лусия. Взглянув через плечо мужа, вскрикнула и заспешила вниз, требуя принести горячую воду и ее целебные травы.

Молодые люди, оба высокие и сильные, были совершенно разными. К своим двадцати и восемнадцати годам они почти полностью сформировались и возмужали. Долгие суровые часы занятий с оружием с раннего детства сделали их руки и плечи сильными, ноги – крепкими и мускулистыми, движения – ловкими и проворными.

Роджер, последний сын первой жены Гая, был массивным и крепким, как и его старшие братья. Он выглядел так, будто ствол падающего дерева отскочил бы от него, не сбив с ног. Эмери, сын Лусии, был более тонкого и легкого телосложения. Древесный ствол убил бы юношу наповал, но тот был достаточно ловок, чтобы уклониться от столкновения.

Оба были гладко выбриты, но Роджер коротко остриг свою темную шевелюру на нормандский манер, светлые же волосы Эмери свободно падали ему на плечи. Юноша с достоинством придерживался английских обычаев, несмотря на насмешки и поддразнивание братьев, но, возможно, теперь, когда его тело было расписано татуировкой, у него не оставалось выбора. Даже на расстоянии Гай мог видеть синий крест на левом плече сына и фантастического, изогнувшегося в прыжке зверя, украшавшего его правую руку ниже локтя, включая тыльную сторону ладони.

Под влиянием Лусии все мужчины дома Гайяров носили одежды из тончайшего полотна, скроенные и расшитые вышивкой так, как было под силу только англичанкам. Подобно всем нормандцам они старались нацепить на себя столько изготовленных в Англии золотых украшений с драгоценными камнями, сколько были в состоянии добыть. Английские золотых дел мастера считались лучшими в Европе.

Эмери любил одеваться в яркие цвета, а английские родственники одарили его множеством изысканных украшений. Вот и сейчас на нем было два золотых браслета с гранатами, стоивших приличного состояния. Свои вкусы он почерпнул у Лусии и ее родных. Когда он достиг зрелости, то стал удивительно похож на брата своей матери, Герварда. Из-за манеры одеваться Эмери казался чужеземцем в родной стране. Иногда Гай думал, что зеленый цвет глаз – это единственное, что ему удалось передать младшему сыну.

Гай налил вина еще в два серебряных кубка. Его жизнь могла оказаться гораздо легче, если бы он не повстречал Лусию, но ни в коем случае не приятнее. Лусия стала светом и теплом его жизни, а ее упрямый сын был его любимцем. Граф надеялся, что юнец не догадывается об этом.

Молодые люди с шумом ворвались в зал, неся с собой запах свежего воздуха, лошадей и крови.

– …никакой необходимости убивать их всех! – кричал Эмери.

– Какой смысл привозить их сюда – чтобы повесить? – с насмешкой спрашивал Роджер.

– Правосудие.

– Саксонское сюсюканье. Они преступники и убийцы.

– Вам удалось выполнить задачу? – вмешался Гай.

Два голоса слились, но Роджер ухитрился перекричать брата:

– Нескольким удалось ускользнуть, но мы убили восьмерых.

Эмери открыл было рот, но, взглянув на отца, прекратил спор и подошел взять предложенное вино.

– Как тебя ранили? – спросил Гай.

– Стрелой. Всего лишь царапина.

– Тем не менее мать собирается заняться ею.

Эмери недовольно скривился, когда Лусия влетела в зал.

– Это пустяки, мама.

– То же самое говорил последний, угодивший на кладбище, – язвительно заметила она. – Если тебе хватило смелости получить эту рану, наберись отваги, чтобы принять лечение. Садись.

Он уселся на скамейку, и Лусия принялась осторожно разматывать повязку. Гай сжалился над сыном и, чтобы отвлечь его мысли от происходящего, протянул ему свиток. Письмо.

Эмери отставил кубок с вином и погрузился в чтение.

– Это… – Он внезапно прервался и с силой втянул воздух сквозь стиснутые зубы, когда мать резко содрала последний виток повязки, обнажив рану, из которой тут же полилась кровь.

– Рана чистая, – запротестовал сын.

– Предоставь мне судить об этом, – сказала графиня, промывая и ощупывая рану.

Эмери снова вернулся к документу.

– Должно быть, его силой вынудили дать клятву… Мама! – Он глубоко вздохнул и продолжил: – Граф Гарольд никогда бы добровольно не поклялся поддержать притязания герцога на трон.

Гай забрал у сына пергамент, вложив ему в руку кубок с вином.

– Тогда ему следовало умереть, прежде чем поклясться, – уверенно заявил он. – Клятва есть клятва. Что ты о нем знаешь?

Эмери отхлебнул большой глоток.

– Граф Гарольд? Я никогда не встречался с ним… – Он остановился, так как мать нащупала что-то в глубине раны. Спустя какое-то время юноша продолжал: – Граф пользуется уважением и отличный военачальник. Многие годы он от имени короля управлял Англией и стал бы хорошим монархом. – Эмери с вызовом посмотрел на отца.

– Он стал бы клятвопреступником, – возразил Гай.

Эмери осушил кубок и сидел, вглядываясь в глубину отполированной чаши.

– Если совет витанов выберет Гарольда королем, – сказал он наконец, – и Гарольд согласится, что тогда сделает герцог Вильгельм?

– Введет армию.

Эмери побледнел, возможно, из-за жгучего порошка, которым Лусия посыпала его рану. Но Гай и мысли не допускал, что от Эмери ускользнет скрытый смысл происходящих событий. Глядя перед собой, Эмери де Гайяр уронил на пол серебряный кубок, и раздавшийся звук был подобен удару меча о щит.

Женский монастырь Канн

Нормандия

Февраль 1066 года

Комната для посетителей в женском монастыре в Кане была небольшой, но очень удобной. В этот горький день в ней было особенно уютно, потому что два ее узких окна были забраны стеклами, а в огромном каменном очаге пылал огонь. Золотые солнечные лучи, проникавшие сквозь мелкие стеклышки окон, подобно драгоценным камням, обманчиво вспыхивали яркими искрами на стенах и вышитых подушках дивана. Однако веселая игра света не привлекала внимания трех человек, находившихся в комнате. Они словно окаменели.

Двое мужчин были воинами – высокими, мускулистыми, одетыми в изрядно поношенные доспехи и платье. Один – уже старик с седыми волосами и натруженными узловатыми руками с искривленными суставами. Другой – много моложе, шатен и, если не считать возраста, как две капли воды походивший на старшего, без сомнения, его отца.

Третьей была девушка в белом одеянии послушницы. Льняное платье ладно сидело на ее мальчишеской фигуре. По спине спускалась толстая каштановая коса, прикрытая нежным батистовым покрывалом. Тонкие черты лица девушки еще сохраняли детскую мягкость, но в линии губ угадывалась решительность, а большие карие глаза светились умом.

Старший из мужчин, Жильбер де Л'От-Виронь, чувствовал себя неловко в столь изысканной обстановке. Он то принимался ходить, то останавливался, будто опасаясь повредить что-либо из ценных предметов. Марк, его сын, прислонился закованными в доспехи плечами к белой стене, нимало не заботясь о том, что может оставить на ней царапины. Дочь Жильбера, Мадлен, сидела спокойно, выпрямившись, подобно жемчужине в золотой оправе, являя собой идеальный образ монахини.

Но за маской невозмутимости Мадлен скрывалось отчаяние. Две недели назад, на ее пятнадцатилетие, когда мать-настоятельница подняла вопрос о принятии ею монашеского сана, Мадлен вдруг осознала, что вовсе не хочет быть монахиней. Но у нее не было выбора, потому что эту участь предначертала ей ее мать на смертном одре, чтобы она молилась о спасении душ всех членов семьи де Л'От-Виронь. Неожиданный визит отца предоставил ей шанс убедить его изменить ее судьбу. Если бы она могла набраться храбрости попросить его об этом!

– Так что повсюду обстановка накалилась, – мрачно вещал лорд Жильбер, беспокойно расхаживая по комнате и бренча оружием. – Одному Богу известно, когда мы сможем в следующий раз навестить тебя, дочка. Теперь, когда Эдуард, король Англии, умер и англичане короновали этого графа Гарольда, придется нам поработать мечами.

– Надеюсь, англичане не одумаются, – сказал Марк, ковыряя в зубах. – Где война, там и трофеи. Герцог нам кое-что задолжал.

Жильбер хмуро взглянул на сына.

– Мы исполняем долг по отношению к сеньору ради спасения своих душ, а не ради выгоды.

– Кое-какие земные награды тоже оказались бы кстати. Мы десятилетиями сохраняли верность герцогу, и что это нам дало?

– Но почему англичане не захотели признать королем герцога Вильгельма? Ему ведь обещали корону, разве не так?

Марк насмешливо фыркнул:

– Если бы я был англичанином, то никогда бы не признал королем иностранного захватчика. И это только лучше для нас.

Жильбер гневно осудил слово «захватчик», и они снова принялись спорить. Мадлен вздохнула. Ей не нравилась любовь ее брата к войне, но она понимала, что никаких других шансов поправить свое положение у семьи, оказавшейся в это беспокойное время на грани нищеты, нет.

Поместье От-Виронь находилось в Вексене, на территории, служившей предметом бесконечных распрей между Нормандией и Францией, и за последнее десятилетие понесло значительный урон. Жильбер был преданным вассалом герцога Вильгельма, постоянным участником его борьбы за земли и власть, и герцог взамен одаривал его семью милостями, когда у него была такая возможность. Одной из таких милостей было принятие Мадлен в монастырь, основанный герцогом и герцогиней. И если бы на войне с Англией были захвачены трофеи, мужчины из семьи От-Виронь уж точно не остались бы внакладе.

Монастырский колокол зазвонил к вечерне, и Мадлен встала. Отец и сын прекратили перебранку.

– Ах, – сказал лорд Жильбер, не пытаясь скрыть облегчения. – Пришло время нам расстаться. – Он положил руку на голову дочери. – Молись за нас, дочка. Скоро ты станешь настоящей Христовой невестой.

Когда мужчины взяли свои подбитые мехом плащи, Мадлен наконец набралась мужества:

– Отец!

Он обернулся:

– Да?

У нее бешено забилось сердце и внезапно пересохло во рту.

– Отец, возможно ли сделать так, чтобы я не приняла обета?

Он хмуро взглянул на нее.

– О чем ты говоришь?

Мадлен бросила отчаянный взгляд на брата, но его лицо выражало лишь любопытство.

– Я… я не уверена, что мое призвание – стать монахиней.

Лорд Жильбер еще больше нахмурил брови.

– Что?! Если бы ты осталась дома и я нашел для тебя мужчину, ты бы вышла за него замуж. Это то же самое. Твоя мать предназначила тебя принять постриг и молиться за всю нашу семью. И вот пожалуйста!

Мадлен старалась удержать слезы.

– Но… но разве я не должна была почувствовать что-то, отец?

Он разразился гневной тирадой:

– Ты чувствуешь мягкие одежды на своем теле и добрую пищу в животе. Будь благодарна за это! – Затем черты его смягчились. – Ты здесь по обязательству, Мэдди. У нас нет столько денег, чтобы выкупить тебя. И что потом? Когда дело пойдет о замужестве, можно рассчитывать только на жалкие отбросы. Мы не богаты и не могущественны. Хотя, возможно, – добавил он без всякой уверенности, – если начнутся сражения в Англии и будут трофеи, добыча…

Мадлен устремила умоляющий взгляд на брата, который когда-то был для нее образцом героя. Он пожал плечами:

– Мне не хотелось бы быть монахом, но ведь с женщинами все иначе. Сейчас мы не можем найти тебе подходящего мужа.

– Но я хотела бы просто остаться дома и присматривать за вами обоими, – возразила Мадлен.

– Мэдди, за те пять лет, что ты провела здесь, От-Виронь превратился в руины, – сказал Жильбер. – Наши владения посреди поля битвы.

– У меня нет дома? – в отчаянии прошептала Мадлен.

– Твой дом здесь, – возразил отец. – Гораздо лучший, чем ты могла ожидать, разве что герцог решил бы щедро одарить тебя. Настоятельница очень довольна тобой. Ты прилежная ученица, и совершенно ясно, станешь отличной целительницей. Кто знает? Может, ты и сама станешь настоятельницей.

Жильбер старался нарисовать перед дочерью радужную картину, и каждое сказанное им слово было правдой. Мадлен удалось улыбнуться отцу. Он по-своему любил ее и не хотел думать, что она несчастна. Отец погладил ее по голове.

– Здесь лучшее место для тебя, Мэдди, поверь. Мир жесток для людей. Благослови тебя Бог, дочка.

Мадлен присела в реверансе.

– Бог в помощь, – тихо и безнадежно прошептала она.

Но Марк обернулся в дверях:

– Снаружи жестокая жизнь, сестренка. Ты уверена, что хочешь испытать ее?

Уверена – сильное слово, и Мадлен заколебалась, но затем кивнула.

– Тогда повремени с обетами. Эти английские дела скоро завертятся, я убежден. Если мы победим, я приеду и выкуплю тебя.

С этим неосторожным обещанием он удалился. Слезы, так долго сдерживаемые Мадлен, хлынули из ее глаз. Слова Марка не были реальностью. Ее страстное стремление к свободе тоже было лишь мечтой.

Мадлен отерла слезы. Но мечту нельзя стереть так же легко. Девушка рассматривала картину на стене. Вышивка шелковыми нитками по шелку изображала Христа в пустыне, искушаемого мирскими соблазнами, прельщавшими и ее.

Мадлен страстно хотела сама испытать все чудеса жизни, а не только читать о них. Она томилась желанием путешествовать по скованным льдом землям и по жгучим пескам Святой земли. Ей хотелось бы танцевать, скакать на лошади и почувствовать, каково это – когда мужчина касается губами ее губ…

Направляясь в часовню, чтобы присоединиться к монахиням, поющим вечерние молитвы, Мадлен лелеяла в душе искры надежды, вспыхнувшие благодаря сорвавшимся с языка словам брата. Она не станет спешить с постригом.

Вестминстер

Англия

Январь 1067 года

– Я остаюсь в Англии.

Эмери де Гайяр решительно смотрел в лицо отцу, но в каждой линии его стройного тела чувствовалось напряжение.

– Ты сделаешь, как я говорю, – категорично отрезал граф Гай.

Их постоянные столкновения с сыном продолжались уже два месяца, со времени битвы при Гастингсе, с тех самых пор, как Сенлак[3] стали называть Озером крови.

Гарольд и большинство членов его семьи были убиты. Победоносные нормандцы двинулись на Лондон, почти не встречая значительного сопротивления, и там Вильгельм наконец получил признание, которого добился силой оружия. «Уитенагемот» провозгласил его законным королем, и в день Рождества архиепископ Йоркский короновал Вильгельма в Вестминстерском аббатстве, основанном королем Эдуардом.

Теперь для многих нормандцев настало время возвращаться домой.

Вильгельм щедро одарил властью и захваченными землями тех, кто сражался за него. Гай получил отличное имение Роллстон и обширные территории возле уэльской границы. Некоторые знатные лорды должны были остаться, чтобы послужить основой нового королевства. Большинство же стремились поскорее вернуться в свои владения, пока какие-нибудь авантюристы не покусились на их имущество или жен. Постоянно оставались в Англии – в расчете получить за военную службу землю и другую добычу – главным образом младшие сыновья дворянских семей, а также наемники, возводя в пограничных областях страны новые замки и создавая подчиненные Вильгельму марки.[4]

Здесь не было места Эмери, уже терзавшемуся тем, что хранил верность Вильгельму. За несколько месяцев он ожесточился, погрубел, стал упрямым и несговорчивым. Конечно, он был тяжело ранен в битве и находился на волосок от смерти…

– Нет.

Это слово, подобно бомбе, взорвалось в мертвой тишине маленькой комнаты. Первый раз в жизни Эмери так дерзко возразил отцу.

Граф отвернулся, не обращая внимания на протест, словно он никогда и не был высказан.

– Завтра мы отправляемся на побережье, – сказал он оживленно. – В Нормандии будет много работы, поскольку Вильгельму придется подолгу отсутствовать. Ты мне нужен в замке Гайяр, пока я стану помогать герцогине с государственными делами.

Граф оглянулся. Эмери был бледен и очень напряжен. Сын оставался таким со времени решающей битвы. Сразу после Сенлака, обессиленный, страдающий от боли и смятения, он горько рыдал в объятиях отца. Когда же поправился, то дважды отчаянно, до бесчувствия, напивался. Хоть рана и заживала, это не вернуло ему прежнего здоровья и душевного равновесия. Поэтому Гай стремился поскорее увезти его из Англии домой, в Нормандию, к Лусии.

– Роджер может помочь тебе с Гайяром.

– Я оставляю Роджера присматривать за Роллстоном.

Это вызвало взрыв возмущения.

– Роджера?! Да разве он отличит овцу от волка?

– А зачем ему это нужно? Он будет поддерживать порядок.

– Силой оружия? Он разорит имение!

– Всю Англию удерживают силой оружия, – возразил Гай. – Ты нужен мне дома.

Эмери замолчал и отвернулся. Он потянулся рукой к левому плечу, все еще перевязанному, потому что глубокая рана от удара боевым топором еще не полностью зажила. Ему повезло, что он совсем не лишился руки, а то и жизни. Юноша выглянул наружу сквозь узкое окно, под которым виднелись тростниковые крыши лондонских домов.

– Мой дом здесь.

– Клянусь Богом, нет! – проревел Гай, дав волю своему страху и ярости.

Он подтолкнул Эмери к стене.

– Ты нормандец!

Глаза Эмери вспыхнули.

– У меня есть еще и мать!

Он попытался вырваться из рук отца. Гай без колебания теснил его влево, пока Эмери, едва переводя дух, не перестал сопротивляться.

– Ты нормандец, – спокойно произнес Гай в нескольких дюймах от лица сына. – Повтори.

– Я нормандец, – выпалил в ответ Эмери. – Другое дело, горжусь ли я этим. – Он глубоко вздохнул. – Король избрал своим местопребыванием Англию, отец, а он, конечно же, истинный нормандец. Пусть даже он заявляет, что в его жилах течет английская кровь.

Гнев и ужас охватили Гая.

– Это государственная измена, ты… – Он шарахнул Эмери о стену.

Эмери вскрикнул от боли.

Гай заставил себя отпустить сына, чтобы не покалечить его. Притязания Вильгельма на английский трон основывались на его заявлении о кровном родстве с английскими королями Этельредом и Кнутом через его бабку Эмму. Хотя она и была всего лишь вдовой обоих королей и не могла передать королевскую кровь внуку, этот вопрос не дозволялось обсуждать никому, даже Эмери, любимому крестнику Вильгельма.

Что сказала бы Лусия, узнай она, что Гай рискнул потревожить заживающую рану сына, чтобы утвердить свою волю? Уж точно ничего приятного. Но Лусия была слишком мягкой и доброй, чтобы достойно воспитать нормандца. Теперь, когда он перестал нянчиться с мальчишкой, как наседка, жизнь едва теплится в нем.

Граф обернулся:

– Я не потерплю, чтобы мой сын стал предателем!

– Ради всего святого, – закричал в ответ Эмери, – я убивал за короля, как подобает доброму нормандскому вассалу! Англичане поднялись, чтобы дать отпор захватчикам, и я вонзал в них свое копье, отсекал им руки и головы… – Он стиснул зубы и дышал глубоко и прерывисто, словно только что примчался прямо с поля той битвы.

– И тебе это понравилось, не так ли? – со злостью спросил Гай, вплотную подойдя к сыну. – Вошел во вкус охоты на крестьян? Почему же еще ты желаешь остаться здесь, ну?

Граф успел удержать занесенный над ним кулак сына, но только и всего. Эмери был теперь высоким и сильным. Сжимая запястье юноши, Гай с трудом сдерживал сына, тогда как совсем недавно он побеждал – или ему позволяли это. Ни один из них не включил в игру вторую руку, помня о раненом плече Эмери. Мускулистой руке отца не удалось преодолеть сопротивление руки сына. Они зашли в тупик. Их силы оказались равны. Оба вынуждены были признать это.

Эмери глубоко вздохнул и расслабился. Щеки его слегка окрасились, в глазах мелькнул веселый огонек.

– Можешь отпустить меня, отец, – сказал он спокойно. – Извини.

Гай осторожно освободил сына, облегчив боль в своих натруженных пальцах. Эмери отодвинулся, рассеянно потирая сдавленное запястье.

– Я был бы счастлив никогда больше не видеть обнаженного меча, – тихо сказал юноша. – Но мне не избежать этого. Если я останусь здесь, возможно, мне удастся помочь.

– Помочь? Кому? Герварду?

Гай боялся, что Эмери примкнет к наставнику его отроческих лет. Герварда Мерсийского не было в Англии во время решающей битвы, но прошел слух, что он вернулся и поклялся сбросить нормандцев в море.

Эмери удивленно обернулся:

– Нет.

– Ты не собираешься помогать ему в его противостоянии Вильгельму?

Эмери горько рассмеялся:

– После всего, через что мне пришлось пройти, ты думаешь, что теперь я стану предателем?

– Тогда кому? – спросил Гай, искренне озадаченный. – Кому ты собираешься помочь? Вильгельму?

Эмери отошел от окна и стал взволнованно ходить по комнате.

– Народу, – сказал он наконец. – Мне кажется, я смогу помочь английскому народу приспособиться к новым условиям. В этой прекрасной стране есть очень много хорошего. Грешно равнодушно смотреть, как все это сгинет под подошвой военного сапога. Я понимаю обе стороны. Англичане считают нормандцев варварами. Для нормандцев же английские обычаи – вздорные причуды.

– И чье же мнение ты собираешься изменить? – раздраженно спросил Гай.

Грустная улыбка промелькнула на губах Эмери.

– И тех и других, полагаю.

Гаю хотелось прервать сына, сказав: «Единственное, в чем они будут согласны, так это в желании разорвать тебя на мелкие куски». Но эта улыбка обезоружила его.

– Ты можешь взять себе Роллстон, – неожиданно для самого себя сказал он.

Эмери покраснел от удивления.

– Но Роджер…

– Я пока ничего ему не говорил. Есть ведь еще земля возле Уэльса. Он может взять ее. Если характер валлийцев не изменится, твой брат получит возможность сражаться на границе, сколько его душе угодно.

Эмери воспринял слова отца с удивлением и легким недоверием.

– Спасибо.

– Роллстон принадлежал Герварду, – угрюмо сказал Гай. – Так что места тебе знакомы. Ты постараешься сделать имение прибыльным. Однако я должен взять с тебя слово, что ты не будешь иметь никаких дел с этим безумцем.

Когда-то это было бы воспринято как приказ, но сейчас Эмери потребовалось время, чтобы поразмыслить. Гай знал, что теперь перед ним настоящий мужчина. Ему было больно потерять своего последнего ребенка, но он испытывал гордость, видя, каким он стал. Эмери обладал мужеством более глубоким и сложным, чем просто способность тупо убивать… и быть убитым.

– Я даю тебе слово, что не сделаю ничего против короля, – сказал наконец Эмери. – Но если я смогу убедить Герварда помириться с Вильгельмом, то не пожалею на это сил.

Раздражение и гнев вновь охватили Гая. Неужели все опять начнется?

– Этот человек способен повелевать душами людей, Эмери, – предостерег Гай. – Стоит только попасть под его влияние.

– Ты не слишком-то доверяешь мне, верно?

– Я встречался с этим человеком, – решительно сказал Гай. – Он безумен, но это особый вид сумасбродства, которое, подобно маяку, светит в темноте. Если уж он поднял руку на Вильгельма, он будет стоять на этом до самой смерти. Бог знает, сколько людей он увлечет за собой в ад. Дай слово, что не станешь его разыскивать, если только речь не пойдет о его примирении с Вильгельмом. Или ты поклянешься в этом, или отправишься домой в цепях. – Его сын снова прошелся по комнате. – Я сделаю это, Эмери.

– Я знаю, – небрежно ответил юноша. – Мама часто замечала, как сильно я похож на тебя.

Хриплый отрывистый смех, полный веселой ярости, вырвался из горла Гая. Его охватило желание отколотить неразумного юнца, даже если для этого пришлось бы позвать с полдюжины стражников.

Эмери взглянул отцу в лицо, и радость вернулась к Гаю.

– Я даю тебе слово, отец.

Гай не стал рисковать. Из кармашка на поясном ремне он вытащил маленький ковчежец из слоновой кости и, открыв его, представил взглядам кусочек Истинного Креста Господня, хранившийся там.

– Клянись на нем.

Взглянув на отца с добродушной усмешкой, Эмери положил руку на коробочку.

– Перед Крестом Господним, – без колебания произнес он, – я клянусь, что не стану искать с Гервардом встречи, если это не будет ради того, чтобы доставить его к Вильгельму за помилованием.

Гай удовлетворенно кивнул и спрятал реликвию. Он коснулся рукой тяжелого золотого кольца на среднем пальце правой руки сына.

– Лучше бы ты отдал кольцо мне. Эмери отдернул руку.

– Нет! – Он немедленно сбавил тон. – Прости, отец, но я не могу просто так отказаться от него. Я не являюсь человеком Герварда, как подобало бы другу по кольцу, но я надеюсь, что сумею принести пользу как ему, так и королю. Если наступит день, когда не смогу этого сделать, я верну кольцо Герварду.

– Только не лично.

– Хорошо, не лично, – согласился Эмери.

Гай осторожно обнял сына за плечи.

– Я все еще думаю, что мудрее было бы свалить тебя с ног и отволочь домой.

Эмери только пожал плечами:

– Wyrd ben ful araed.

– И что же это значит? – строго спросил Гай.

Меньше всего ему хотелось сейчас вспоминать о смешанном происхождении своего сына.

– «Судьбу нельзя изменить», – сообщил Эмери. – И я думаю, что моя судьба в Англии, отец.

Гай позволил сыну отойти, стараясь обуздать сильное желание двинуть кулаком по перевязанному плечу Эмери.

– Клянусь муками ада, зря я уступал дурацкой идее твоей матери отправлять тебя в эту проклятую страну на лето.

– Что ж, – беспечно сказал Эмери. – Иногда и я думаю так же. Но теперь слишком поздно что-либо менять.

И прежде чем отец успел ответить, юноша вышел.

Женский монастырь Кан

Нормандия

Март 1068 года

Мадлен спешила на вызов матери-настоятельницы, приподняв юбки монастырского одеяния. Она была в огороде для выращивания лекарственных трав, тогда как ей следовало находиться в скриптории, мастерской для переписки рукописей. Поэтому ее и не смогли легко отыскать. За это придется принести покаяние. Конечно, ей грозили неприятности и за бег тоже, но вокруг не было никого, кто мог бы увидеть этот ее безобразный поступок.

Добежав до места, девушка остановилась на миг, переводя дух, поправила покрывало и постучала в дубовую дверь. Получив разрешение, она вошла и в изумлении застыла. Вместо настоятельницы ее ожидала Матильда, герцогиня Нормандская. Теперь она стала также некоронованной королевой Англии, припомнила Мадлен.

– Входи, сестра Мадлен, – сказала Матильда.

Первой тревожной мыслью Мадлен было, что настоятельница, отчаявшись научить ее благопристойному поведению, решила пожаловаться герцогине, чтобы та отчитала ее. Или хуже того, принудила ее принять постриг. Мадлен все еще тянула с этим делом. В Англии уже состоялось сражение; ее отец и брат были щедро вознаграждены; у нее оставалась надежда… Но, конечно, вряд ли такие мелкие вопросы могли интересовать герцогиню.

Матильда жестом указала Мадлен на маленькую скамеечку возле своего кресла. Усевшись, та принялась украдкой разглядывать знатную леди. Герцогиня была покровительницей монастыря, и поэтому девушка ее знала, но никогда прежде Мадлен не приходилось видеть ее так близко. Не верилось, что эта дама небольшого роста и хрупкого телосложения – жена грозного герцога и родила ему шестерых детей. Но у нее были решительные нос и подбородок и проницательные темные глаза.

– У меня печальные новости для тебя, дитя, – сказала герцогиня. – Ты уже получала известие, что твой отец ранен в сражении при высадке герцога в Англии. Рана тогда не казалась смертельной. Но наш Спаситель решил иначе. Она никак не заживала, и несколько месяцев спустя твой отец умер от сердечного приступа и упокоился на небесах.

Девушке было жаль, что она никогда больше не увидит отца, но она не могла не задуматься, поможет эта потеря или помешает осуществлению ее мечты:

– Я буду молиться о его душе, ваша светлость, – промолвила она.

– Более того, – продолжала герцогиня, и Мадлен подняла на нее встревоженный взгляд. – Твой брат Марк утонул две недели назад, возвращаясь из Англии.

Мадлен оцепенела. Марк мертв?! Девушку охватила дрожь… У нее в руке был зажат кубок с вином, и она отхлебнула глоток, чувствуя, как горе захлестывает ее, мир переворачивается и надеждам приходит конец.

Неужели Марк утонул, когда возвращался, чтобы выкупить ее свободу? О чем только она думает? Ведь она должна скорбеть о безвременно оборванной в самый разгар триумфа молодой жизни?! Слеза покатилась по ее щеке, и Мадлен смахнула ее рукой.

– Я буду молиться о его душе тоже, ваша светлость, – пробормотала она.

И тут Мадлен пришло в голову, как это необычно, что герцогиня Нормандская лично явилась, чтобы сообщить простой послушнице эти печальные вести.

– По просьбе твоего отца, дитя, твоим опекуном теперь является мой венценосный супруг. Он отправил меня поговорить с тобой о твоем будущем. Тебе известно, – спросила герцогиня, – что после коронации в Англии король пожаловал твоему отцу баронство за его долгую и преданную службу?

Мадлен кивнула. Это баронство было главным предметом ее мечтаний.

– Баддерсли, – сказала она.

– Это процветающее имение, примыкающее к одной из древних дорог, проложенных в Англии римлянами. Оно было частью земель, принадлежавших человеку по имени Гервард, я полагаю, сыну старого графа Мерсийского. Мой благородный супруг проявляет милосердие к тем, кто поднял на него руку, если они дадут ему клятву верности. Но этот Гервард – нераскаявшийся, упорствующий мятежник и поэтому лишен своего состояния. Возникает вопрос: кто должен теперь владеть имением Баддерсли?

– И Марк погиб, – ошеломленно сказала девушка.

– Земли теперь принадлежат тебе, Мадлен.

– Мне? – безучастно спросила она. – Они должны отойти монастырю?

Герцогиня внимательно посмотрела на нее, затем ответила:

– Нет. По воле короля Англии ты возвращаешься в мир и должна будешь выйти замуж за человека, который сможет управлять этими землями для тебя.

«Замужество», – подумала Мадлен, чувствуя, что у нее кружится голова. Это была ее мечта. Ее освобождение. Но все не так просто. Если бы Марк внес за нее выкуп, он позволил бы ей самой выбрать мужа. Но теперь скорее всего она и ее земли будут пожалованы некоему мужчине, который понятия не имеет о ее склонностях и стремлениях. Могущественные мужчины зачастую слишком стары. Большинство знатных нормандцев, которых Мадлен знала, были грубыми и нечистоплотными сквернословами с выбитыми зубами.

Девушка взглянула на герцогиню.

– Я обязана это сделать, ваша светлость?

Герцогиня пытливо смотрела на нее.

– Такова воля твоего господина, герцога, короля Англии. Если, конечно, ты чувствуешь истинное призвание к монашеской жизни…

Мадлен принялась ходить по небольшой, скромно обставленной комнате, сжимая в руке деревянный крест, висевший у нее на шее, и пытаясь оценить две линии жизни, открывшиеся перед нею. Одна – монастырь – была знакома и однообразно простиралась, насколько мог видеть глаз, – спокойная, упорядоченная, культурная… и унылая. Другая исчезала в таинственной неизвестности. Что ждало ее там? Доброта или жестокость? Покой или невзгоды? Приключения или скука?

Мадлен остановилась перед висевшим на стене распятием из слоновой кости и помолилась Господу, чтобы вразумил ее. Она часто просила Всевышнего избавить ее от участи монахини. Ну что ж, не зря говорят: «Будь осторожен в своих молитвах, ибо можешь получить то, о чем просишь». Монастырь предлагал ей спокойствие и безопасность, но ничего более. Молитвы и обряды, которые приводили других в состояние духовного экстаза, стали для нее просто обыденностью.

– Нет, – сказала она. – Не думаю, что это мое истинное призвание.

Герцогиня кивнула.

– Таково же мнение настоятельницы, хотя ей и жаль расставаться с тобой. Как я поняла, у тебя особый дар к обучению, во всяком случае, в искусстве исцеления. – Герцогиня поднялась. – Есть множество путей служения Господу, моя дорогая. Настали трудные времена, и король нуждается в тебе.

Мадлен не обманывалась. Король нуждается в ней, чтобы подкинуть какому-нибудь мужчине в качестве награды, как охотник бросает собаке внутренности убитой им дичи.

– За кого я должна выйти замуж, ваша светлость?

– Это еще не решено, – ответила герцогиня. – Тут нет никакой спешки. Пока землями занимается твой дядя.

«Дядя Поль», – подумала Мадлен, нисколько не удивившись.

Семья ее матери, как, впрочем, и семья отца, была небогатой и не очень удачливой. Единственная оставшаяся у Мадлен родственница, сестра ее матери Селия, была замужем за обедневшим лордом Полем де Пуисси. У нее не было детей, но Одо, сын Поля от первого брака, всегда считался кузеном Марка и Мадлен. Поль де Пуисси был последовательным неудачником и быстро сумел перекрыть семье своей жены все пути к успеху.

– Ты обучалась здесь главным образом среди молодых женщин, – продолжала герцогиня, – но тебе следует овладеть придворными манерами. Ты должна присоединиться к моим фрейлинам. Весной я жду вызова в Англию, чтобы воссоединиться с мужем. Поэтому времени вполне хватит, чтобы устроить твое будущее.

«Если определенный мужчина еще не выбран, – подумала Мадлен, – тогда, возможно, есть шанс повлиять на судьбу».

– Я прошу вас о милости, ваша светлость. – Легкая ледяная дымка проскользнула во взгляде герцогини.

Мужество едва не покинуло Мадлен, но она торопливо высказала свою просьбу:

– Миледи, я прошу учесть мое мнение при выборе мне мужа.

Матильда и в самом деле холодно восприняла ее слова.

– Ты что же, полагаешь, что мы, король и я, не в состоянии позаботиться о твоем благополучии, девочка?

Мадлен поспешно бросилась на колени.

– Нет, ваша светлость, простите меня!

Герцогиня три раза притопнула и сказала:

– Ну что ж, ты получила необычное воспитание, и это следует принять в расчет. По крайней мере у тебя хватило отваги… – Герцогиня продолжала постукивать ногой по полу.

Мадлен смотрела на эту ногу, гадая, собирается герцогиня всего лишь простить ее или дарует ей возможность высказать свое мнение.

– Я попрошу моего венценосного супруга, чтобы твое желание было принято во внимание, – сказала наконец герцогиня, и Мадлен от неожиданности вздрогнула. – Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы немного отложить твою свадьбу и дать тебе время определиться.

При этом безмерном великодушии Мадлен удивленно взглянула на герцогиню. Та холодно улыбалась.

– О, встань, девочка. Своим смирением ты добилась, чего хотела.

Мадлен осторожно поднялась.

– Тебе не верится? – спросила Матильда. – Это мудро. Ты знаешь, как я выходила замуж?

– Нет, ваша светлость.

Герцогиня широко улыбнулась, вспоминая прошлое.

– Вильгельм попросил моей руки у отца, а я отказалась. Он был незаконнорожденным и не имел прочной власти на своей земле. Я была несколько груба в своем отказе. Однажды Вильгельм в сопровождении слуги прискакал в Блуа и наткнулся на меня на улице, где я проходила со служанкой и охранником. Он схватил меня и отделал хлыстом.

Мадлен едва не задохнулась, но герцогиня улыбалась с любовью.

– Позже он снова попросил моей руки, и я согласилась.

– После того как он отхлестал вас?

– Именно потому. О, не думай, что мне это понравилось. С того самого дня он ни разу не поднял на меня руки, а если бы вздумал, небеса бы обрушились от нашей ссоры! Но мужчина, который осмелился явиться в крепость моего отца и так обойтись со мной, был именно тем, с кем я хотела бы разделить свою судьбу. – Герцогиня расправила ниспадающие складки свободной юбки. – Я одобряю женщину, решившую взять в руки свою судьбу и пытаться управлять ею. Я буду поддерживать тебя, насколько сумею. Выбор мужа – ответственное и нелегкое дело. Будь осторожна и осмотрительна.

Мадлен кивнула.

– Плащ, – потребовала герцогиня. Мадлен взяла мягкую белую накидку, отделанную красной с золотом каймой, и набросила ее на плечи Матильды, скрепив концы массивной золотой брошью с гранатами на плече герцогини.

Матильда одобрительно кивнула.

– Сейчас я направляюсь в Сен-Луи по делам герцогства. Через две недели я снова заеду сюда и возьму тебя в свою свиту.

Мадлен предстояло присоединиться к королевскому двору и отправиться в Англию, вступить в запретный до сих пор мир мужчин и познать брачное ложе.

Воспитываясь в монастыре, она все же не осталась совсем несведущей. Здесь шепотом передавалось множество небылиц и домыслов о грехах, о бесстыдстве и блуде. К тому же до десяти лет она жила в миру. Мадлен знала достаточно о том, что мужчины делают с женщинами, хотя считала маловероятным вопреки уверениям сестры Адели, что некоторые женщины, подобно мужчинам, могут сходить с ума от похоти. А что касается утверждения сестры Бриджит, что мужчины высасывают из женских грудей волшебную жидкость, чтобы их член затвердел для соития… Подобные мысли были неуместны. Мадлен возвращалась в мирскую жизнь. Это значило гораздо больше, чем просто нежный любовник в ее постели.

Девушка отлично усвоила урок, данный ей герцогиней. Ей нужен сильный мужчина, который сумел бы обеспечить безопасность ее имения на беспокойной земле, – отважный воин и осмотрительный управляющий. Цвет его глаз, размеры его конечностей не имели значения. Тогда у герцога Вильгельма не будет предлога отнять у нее завоеванную привилегию и навязать ей мужа по своему выбору.

Глава 1

Баддерсли, Мерсия

Май 1068 года

Мадлен шла по лесной тропинке, разыскивая в подлеске целебные травы. Имение Баддерсли сильно пострадало сначала под неумелым управлением ее больного отца и беззаботного брата, а теперь от жестокой руки ее дяди, Поля де Пуисси.

Какой смысл в завоевании, если все голодают или умирают от болезней? Запасы лечебных снадобий в Баддерсли почти закончились, а огород целебных трав зарос сорняками. Мадлен привезла с собой небольшой сундучок трав, как лекарственных, так и для кухни – прощальный дар матери-настоятельницы. Но нужно было во много раз больше.

Большая часть растений была ей знакома. Она сорвала пригоршню лапчатки, помогавшей при зубной боли. Когда она будет лучше понимать английский язык, может быть, ей удастся поучиться у местных людей. Но это маловероятно. Не только язык разделял ее с англичанами, но и затаенная злоба, с которой они относились к нормандским захватчикам. Совершенно справедливо, думала она, когда здесь правил нормандец, Поль де Пуисси. Мадлен никогда не любила дядю, а теперь начала его просто ненавидеть.

Все шло совсем не так, как она рассчитывала. После двухмесячной подготовки при дворе Матильды в Руане Мадлен присоединилась к свите герцогини по пути в Англию, имея при себе сундуки с прекрасной одеждой, драгоценности и камеристку. Мадлен немного получилась музыке и танцам и приобрела новых друзей, включая тринадцатилетнюю дочь герцогини Агату и ее шестнадцатилетнюю племянницу Джудит. Девушки быстро нашли общий язык, потому что все собирались обзавестись мужьями в Англии.

Теперь Агата и Джудит обитали в Вестминстере, наслаждаясь празднествами по случаю коронации Матильды в качестве королевы Англии. Мадлен, однако, пришлось остаться здесь, в Мерсии, чтобы «ознакомиться со своими землями». Так выразилась Матильда, добавив, что такой богатой наследнице не стоит болтаться при дворе, где на нее начнется охота, как на кролика, выпущенного впереди собак.

Так ли это на самом деле? Девушка подозревала, что король и королева пожалели о своем обещании учесть ее мнение при выборе супруга.

Мадлен откинула с шеи распущенные каштановые волосы. День стоял жаркий. На ней были только сорочка и простое синее льняное платье с короткими рукавами, подпоясанное гладким кожаным ремнем с двумя карманами – для листьев и корней. Но главной ее задачей сейчас был не сбор растений, а изучение кладовой природы.

Девушка сошла с тропинки, чтобы осмотреть низкий кустарник, и ее юбка зацепилась за ветку. Она подоткнула юбку повыше за пояс, смяв при этом аккуратные складки, уложенные ее камеристкой Дороти, и укоротив платье до длины, более подходящей крестьянке, чем леди. «Дороти упала бы в обморок, увидев меня», – подумала Мадлен с усмешкой.

Но Дороти осталась с вышиванием в руках под дубом и не могла высказать своего неодобрения.

Кустарник действительно оказался белладонной, как Мадлен и рассчитывала. Она постаралась это запомнить. Хотя ягоды были опасны, листья могли помочь тем, кто был возбужден или страдал от боли. Вернувшись на тропинку, девушка заметила гамамелис, бузину и кое-какие мхи, растущие на дубе. Она нашла ежевику. Если Баддерсли будут и дальше управлять в том же духе, то дары леса станут единственной пищей, которая поможет им зимой не умереть с голоду.

Мадлен поняла, почему все начинания ее дяди Поля оканчивались ничем. Он угрожал, орал и пускал в ход хлыст, но не умел организовать людей для работы, как не мог предусмотреть и предотвратить грядущие неприятности. Тетушка Селия была не лучше. Она больше смыслила в управлении, чем ее муж, но ее проповеди и брань из-за любого проступка, ее уверенность, что все ее обманывают, не поощряли к хорошей службе.

Мадлен с треском отломила засохшую ветку с вяза. Это была ее земля. Первое, что она сделает, когда выберет себе мужа, – это вышвырнет отсюда Поля и Селию. И они это знали.

Они были рады убрать ее с глаз долой и не чинили препятствий, когда Мадлен отправлялась изучать окрестности, но отпускали ее при условии, что она возьмет с собой Дороти и охранника. Мадлен оставляла камеристку сидеть в тени. Люди Поля болтались без дела и были счастливы охранять девушку вместо госпожи. Однако Мадлен никогда не забредала слишком далеко. Здешние люди были покорны, но недружелюбны, и ей так же хотелось одной наткнуться на кого-нибудь в лесу, как повстречаться с диким вепрем. Девушка оглянулась, чтобы убедиться, что Дороти и стражник в поле ее зрения.

Но тут Мадлен заметила за деревьями блеск воды. Она поспешила вперед: многие целебные растения предпочитают влажную почву по берегам рек. Громкий всплеск остановил ее. Большая рыба? Или крупное животное? Она стала осторожнее и украдкой выглянула из-за ствола ивы.

В реке купался мужчина. Над водой отчетливо виднелась его спина – стройная, золотистая от загара и блестящая от влаги. Когда он поплыл к берегу, ей стало видно его лицо. Однако она мало что разглядела. Молодой. Но это и так очевидно…

Еще на глубине он встал на ноги и начал пробираться к берегу. Мадлен затаила дыхание, когда его тело стало мало-помалу появляться из воды. У него были сильные, бугрившиеся мышцами, широкие плечи, плавно опускавшиеся к твердой груди; украшавшие грудь рельефные мускулы образовывали идеально ровную центральную ложбинку, которую подчеркивала размытая линия потемневших от влаги волос, скрывавшихся в воде. Обнаженный, как бы часть природы, он был подобен совершенному дикому животному.

Мужчина остановился, когда вода все еще скрывала его бедра, и поднял руки, чтобы отбросить назад длинные волосы. Его плечи напряглись, и верхняя часть тела, к восторгу Мадлен, казалось, приняла форму сердца. Он встряхнул головой, как собака. Во все стороны полетели брызги, сверкая на солнце, подобно алмазам. И он снова двинулся из воды, дюйм за дюймом открывая свое тело.

Учащенно дыша, Мадлен следила за ним.

Внезапно он повернулся спиной, встревоженный каким-то звуком. Мадлен отвернулась, ужаснувшись своему порочному любопытству и тому разочарованию, которое почувствовала. Она знала, как устроен мужчина. Ей не раз приходилось обряжать покойников.

Однако этот человек ничуть не походил на покойника. Он не был похож ни на кого из мужчин, которых она до сих пор видела. Девушка быстро обернулась. Он стоял, подобно статуе, глядя на дальний берег реки. Проследив за его взглядом, Мадлен увидела трех желтовато-коричневых ланей, осторожно приближающихся к воде. Они были настороже, но мужчина стоял так неподвижно и тихо, что они без опаски погрузили морды в воду, чтобы напиться.

Мадлен снова взглянула на мужчину. Со спины он выглядел еще более привлекательно. Его стройная фигура от широких плеч до твердых ягодиц была поистине совершенным творением небесного мастера. Только любящая рука Всевышнего могла начертать столь плавные линии… Мадлен представила себе, как ее палец скользит по его позвоночнику от шеи до самой ложбинки… Девушка зажмурилась и произнесла про себя молитву:

– «…и избави нас от искушения…»

Но это не помогло. Она приоткрыла глаза. Он не шелохнулся и застыл как изваяние. Не было никаких признаков его происхождения или положения, но подлинным волосам она поняла, что он англичанин. Хотя они потемнели от воды, ясно было, что они светлые, вероятно, золотисто-белокурые, которые чаще встречались здесь, чем в Нормандии.

Но он явно не был крестьянином. Он был слишком высок, гармонично сложен и прекрасно развит, чтобы принадлежать к низшему сословию. Требовались хорошее питание с самого рождения и долгие годы усиленных тренировок, чтобы иметь такое тело – сильное и ловкое, способное удерживать в руке меч или топор в продолжение долгой битвы, управлять боевым конем, взбираться на стены, натягивать лук…

Вода с его волос стекала струйкой по позвоночнику до самых ягодиц. Мадлен поймала себя на том, что мысленно ловит языком эти капли воды, продвигаясь вверх по этой возбуждающей ложбинке до самой шеи… Она зажала рот рукой и зажмурила глаза. Что за дикие мысли!

Вдруг что-то послышалось ей, и она открыла глаза. Он исчез, оставив только круги на воде, пропали и лани. Неужели такой слабый шум мог их встревожить? Чары рассеялись. Мадлен прислонилась к дереву – ослабевшая, задыхающаяся и пристыженная.

Как фантастично и призрачно все это было и сколь порочны оказались ее мысли! Ей следовало бы исповедаться. Но разве она посмеет?!

Кто бы это мог быть? В этих краях не осталось знатных англичан. Мадлен скорее поверила бы, что он явился из волшебной страны – принц реки, король леса. Разве она не видела на его теле темных знаков, явно магических? Сегодня она уже не осмелится разыскивать растения возле реки. Ведь ее могут околдовать и затащить в воду, где она будет жить пленницей волшебного принца.

Но Мадлен дрожала далеко не от страха. Так увлечься мужчиной… На цыпочках она устремилась назад, к Дороти и Конраду. Туда, где будет в безопасности от волшебства и собственной испорченности…

И тут ее схватили. Окутали плащом. В мгновение ока сильная рука прижала Мадлен спиной к своему обладателю, а широкая мозолистая ладонь закрыла ей рот. Ее фантазии превратились в реальность, в которой не было волшебного принца. Она вырывалась и пыталась кричать. Это был сакс. Он перережет ей горло!

Он что-то сказал, она не поняла, но вежливый тон успокоил ее, и она прекратила бесполезное сопротивление, хотя ее все еще била дрожь, а сердце бешено колотилось. Он продолжал говорить на картавом английском, который Мадлен слышала целыми днями, но все еще едва понимала, несмотря на занятия с местным священником. Незнакомец, несомненно, принял ее за одну из служанок замка. Ей следует продолжать притворяться. Скорее всего это английский разбойник, и если он поймет, что она нормандка, то непременно убьет ее.

Однако его успокаивающий голос разогнал ее страхи. Звук этого голоса, плащ, тепло его тела позади, обвивающая ее рука – все было полно очарования. Был ли он все еще обнажен? Она вообразила у себя за спиной его великолепное тело, отделенное от нее всего двумя слоями ткани. Ее охватила дрожь, не имеющая отношения к страху.

Он держал ее так, что она не могла его видеть. Только тропинку впереди, вытоптанную множеством ног, свод зеленых ветвей над головой, желтые и белые цветы в подлеске. Она слышала пение птиц, жужжание насекомых и его завораживающий голос.

Он сказал что-то и осторожно убрал ладонь с ее губ. Мадлен решила, что он попросил ее не кричать. Она облизнула губы и ощутила на них его вкус. Его рука скользнула вниз, к ее шее, затем снова вверх, нежно прижав ее голову к своей груди. Она все еще не могла его видеть, но почувствовала под волосами ткань. Она была разочарована, что он оказался одетым. При этой мысли щеки ее запылали…

Он тихо рассмеялся и снова зашептал что-то, тогда как его рука продолжала гладить ее шею, оставляя на ней огненный след. Затем она двинулась дальше, опалив жаром ее правую грудь. Мадлен сдавленно застонала. Даже сквозь платье и плащ она почувствовала тепло его руки, словно та соприкасалась с ее обнаженной кожей. Сосок девушки набух и затвердел, став невыносимо чувствительным, а рука незнакомца, подобно бабочке, двигалась медленными осторожными кругами. Глубокий ласковый голос говорил о любви и грешных наслаждениях… Мадлен сгорала от желания ответить, протянуть руку и коснуться его ладони, обернуться и поцеловать его, но ее связывал плащ. Ей хотелось заговорить, но она не осмелилась. Тогда он узнал бы, что она нормандка.

Его правая рука опять задвигалась, оставив ее грудь. Теперь, следуя ее тайному желанию, его ладонь скользнула ниже, туда, где соединялись ее бедра, и задержалась там. Она молча запротестовала, пытаясь отступить назад, но двигаться было некуда, да и ее грешное тело не желало убегать… И задвигалось под его рукой.

Он рассмеялся, тихо вздыхая возле ее пылающей щеки. Затем снова зашептал свои заклинания, а его рука скользнула вверх по ее телу, над ее левой грудью к шее. Его пальцы легли на ее затылок, и он приподнял ее влажные тяжелые волосы. Голос его умолк. Ощущение его губ на своей шее у линии волос дрожью растеклось по ее спине. От прикосновения его языка к обнаженной коже девушка чувствовала сначала влажное горячее тепло, затем холод, когда свежий ветерок находил оставленные им следы. Незнакомец делал то, о чем прежде грезила она, и пробежался языком вниз по ее позвоночнику, но влага, которую он мог здесь найти, была не холодной речной водой, а горячим потом.

Дрожь пронизала ее, словно она подхватила лихорадку. Его радостный смех эхом отдавался внутри ее. Она тоже рассмеялась, зачарованная до потери рассудка. Она уже собиралась заговорить, обернуться, встретить поцелуй, которого страстно желала. Но тут…

– Прощай, – сказал он по-английски. Уж это-то она поняла.

Он перекинул плащ ей на лицо и исчез.

Мадлен без сил рухнула на землю. Он действительно был из волшебного мира, раз сумел так околдовать ее. Но плащ в ее руках свидетельствовал, что это человек и его чары были человеческими и потому гораздо более опасными. Плащ был сшит из тонкой зеленой шерсти двух оттенков и украшен красной с темно-зеленым каймой. Он явно принадлежал далеко не бедному человеку. И не лесному разбойнику, человеку вне закона, если, конечно, тот не украл его. Но уж точно не волшебному принцу.

Ей бы хотелось сохранить его, но последовали бы нежелательные расспросы. Мадлен аккуратно сложила плащ, оставила его на земле и вернулась к своим сопровождающим. Она ведь не закричала. В Библии сказано, что если женщина не звала на помощь, она не может заявлять о насилии.

Как странно. Как удивительно прекрасно! Какая жалость, что он не для нее. Этот принц из волшебной страны не мог существовать в реальном мире, где она должна выбрать себе мужа. Но все же Мадлен помолилась о том, чтобы, когда она окажется на брачном ложе, ее муж обращался с ней также, как таинственный принц.

Эмери де Гайяр посмеивался на ходу, убегая. Когда он напал из засады на тайного соглядатая, то не ожидал найти такую прелестную пышечку. Ему хотелось бы продолжить это дело позже. У нее было восхитительное тело, отзывчивое на ласки.

Сначала он предположил, что это местная деревенская девчонка, но потом догадался, что она нормандка, вероятно, одна из служанок госпожи Селии. Мало кто из англичан имел такой темный цвет кожи. В ней чувствовалась примесь крови из южной Франции или Испании.

С ее стороны умно было хранить молчание и скрывать это. К тому же она не понимает по-английски. Иначе бы среагировала, когда он подробно описывал все, что собирался проделать с ее телом. Эмери снова рассмеялся. Он даже не мог позволить себе украсть легкий поцелуй из опасения, что она увидит его. Эмери де Гайяр не хотел, чтобы его имя связывали с неким Эдвальдом, человеком вне закона, помогавшим английскому люду устоять против нормандских притеснителей.

Человек постарше, с бородой, показался из-за деревьев.

– Ты, как я вижу, не торопишься? Что ты ухмыляешься, как болван?

– Просто от удовольствия поплавать, Гирт, – сказал Эмери. – Большая радость снова стать чистым!

Гирт был человеком Герварда. Это ему поручали заботиться о юном Эмери, когда тот приезжал в Англию. Гирт учил Эмери английским умениям и обычаям – приверженности традициям, уважению к дискуссиям, стоическому приятию судьбы.

Когда Гирт внезапно появился в Роллстоне, Эмери узнал, что Гервард вернулся в Англию и хочет организовать сопротивление. Долг Эмери по отношению к Вильгельму велел ему передать Гирта в руки короля. Но вместо этого он принял его без всяких вопросов. Гирт, без сомнения, был посланником и шпионом, но он был для Эмери также связующим звеном с населением, открывал ему доступ к образу мыслей и взглядам здешних людей. Ему это было необходимо: он старался объяснить простолюдинам нормандские законы и обычаи, чтобы помочь им пережить вторжение.

Гирт выдвинул идею обойти эту часть Англии, переодевшись лесными бродягами, объявленными вне закона. Это оказалось опасно, но очень полезно. Хотя Эмери де Гайяр выглядел англичанином и хорошо знал язык, всем было известно, что он нормандец, а значит, враг. Как Эдвальда, человека вне закона, его везде радушно принимали и не стеснялись говорить при нем правду. Во многих имениях дела шли неплохо и при нормандских лордах, но в ряде мест люди жестоко страдали, как, например, здесь, в Баддерсли.

– Ну, так как ты собираешься поступить с этим имением? – спросил Гирт.

– Не знаю, что еще можно сделать. – Эмери застегнул пояс и присел, чтобы завязать шнурки. – Я разъяснил права крестьян старосте. Если злоупотребления продолжатся, он должен отправить прошение королю.

– А де Пуисси позволит ему отправиться в Уинчестер и подать жалобу? – спросил Гирт с насмешкой.

– Вильгельм все время в разъездах. Он приедет и сюда.

– И отделает этого дьявола, как он того заслуживает?

– И исправит несправедливость. – Эмери встал. – Вильгельм старается управлять по закону. Волнения и беспорядки сильно этому мешают. Гирт усмехнулся:

– Никто и не собирается ему помогать. Предполагается отправить этого ублюдка туда, откуда он явился.

– Пустые мечты, Гирт. Вильгельм закрепился в Англии, как мощный дуб, и он устроит здесь ад, прежде чем уступит хоть акр своей земли. Но он поступает справедливо со всеми, кто подчиняется ему. Если Гервард даст ему клятву верности, то получит назад часть своих земель.

– Получит назад, – с отвращением повторил Гирт. – Земля человека принадлежит ему, а не королю, чтобы тот ее отнимал и раздавал.

– Но не по нормандским законам, а земля мятежников всегда подлежала изъятию. Вильгельм уважает права лояльных граждан.

– А как насчет права человека быть свободным? Я слышал, некий лорд в окрестностях Банбери превращает в рабов всех свободных людей. И где же при этом твой справедливый король?

Эмери взглянул ему в лицо.

– Вильгельм не может знать обо всем.

– Ему могли бы об этом сказать. Ты, например. Если уж ты желаешь поддерживать обе стороны.

Это был вызов.

Эмери кивнул:

– Я и в самом деле могу. У нас есть время побывать в Банбери, перед тем как вернуться в Роллстон. – Он с сожалением оглядел свое чистое тело и одежду. – Если бы я знал, то не стал бы мыться.

Когда Эмери связывал в узел рваную одежду, которую носил, будучи лесным бродягой, то заметил удовлетворенное выражение на лице Гирта.

– Мы идем только посмотреть и доложить, а не действовать. Я не позволю втянуть меня в изменнические действия, Гирт.

– А кто тебя втягивает? – невинно спросил Гирт.

Эмери покачал головой и направился к месту их стоянки.

– Ты где-то оставил свой плащ, – заметил Гирт.

Эмери ухмыльнулся:

– Точно. Подожди.

Вернувшись, Эмери прижал плащ к лицу и ощутил тот же нежный аромат, который вдыхал, касаясь ее кожи. Возможно, розмарин и вербена.

Гирт неодобрительно посмотрел на него.

– Так вот почему ты так задержался. Ты, конечно, быстро действуешь, парень, но стоило ли так рисковать? Я думал, тебе не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил здесь Эмери де Гайяра, нормандского лорда.

– Она меня не видела.

Гирт хлопнул себя по колену и расхохотался:

– Пошли скорее, пока ее муж не явился сюда с топором.

Закутавшись в плащ от ночной прохлады, Эмери лежал без сна, не в силах выбросить из головы прелестную смуглянку. Он старался думать о предстоящем деле, но мысли постоянно возвращались к плавной линии ее бедер, шелку волос, теплому аромату кожи.

Боже милостивый, не так уж много времени прошло с тех пор, как он был с женщиной! Юноша беспокойно перевернулся и плотнее закутался в плащ. Аромат вербены и розмарина витал над ним. Он сдался и позволил своим мыслям двигаться в желаемом направлении.

Она была прехорошенькой. К сожалению, он не видел ее лица. Но память сохранила нежный овал щеки и ощущение прикосновения к ней. Гладкая, позолоченная солнцем кожа, облегающая нежную плоть, разгоряченная и пряная на вкус…

Он перевернулся на спину и стал смотреть в звездное небо. Может, нужно просто явиться в Баддерсли и получить удовольствие, которое девчонка так охотно готова была ему подарить? Но это было бы безумием. Хоть Баддерсли никогда не было главным имением Герварда, Эмери бывал в нем достаточно часто и его здесь знали. Маскировка была надежной, но кто-нибудь вполне мог связать Эдвальда, лесного бродягу, с Эмери де Гайяром. Стоило ли подвергаться такой опасности из-за смазливой девчонки?

На следующее утро Эмери проснулся в полной уверенности, что полностью излечился. Они с Гиртом позавтракали рыбой с хлебом и водой и направились в Банбери. Оделись они бедными крестьянами – грубая домотканая туника, подпоясанная плетеным кожаным ремнем и вместо плаща кусок тяжелой шерстяной ткани с прорезанной дырой для головы. Обуты они были в кожаные сандалии на босу ногу.

Они несли на спине большие узлы и выглядели мелкими торговцами. Если бы на их пути оказался нормандский патруль, надо было объяснить, почему они идут по этой дороге и несут с собой одежду более высокого качества, чем надета на них.

Эмери пришлось снова замаскироваться – измазать тело и испачкать волосы. Так что когда они отправились в путь, солнце стояло уже довольно высоко. Ворча и ругаясь, он стянул плащ и прикрепил его поверх узла.

– Что-то ты с утра зол, словно голодный волк, – сказал Гирт.

– Вместо того чтобы по жаре и пыли два дня тащиться в Банбери, – пожаловался Эмери, – мне следовало бы, умывшись, шагать домой, в Роллстон.

Гирт ухмыльнулся:

– Или назад, под юбки к некоей девчонке. Ты так вертелся и метался всю ночь, что не дал мне глаз сомкнуть.

Это была чистая правда. Скверное настроение Эмери объяснялось тем, что он не довел до конца дело с миловидной смуглянкой.

Они передвигались быстро и осторожно, готовые к любой неожиданности. В эти суровые времена в Англии опасно было находиться вне дома. Когда они проходили по гребню холма, Эмери заметил белое пятно внизу, возле речки. Усмехнувшись, он остановился. Это снова была она, и довольно далеко от места вчерашней встречи. Он счел ее предусмотрительность привлекательной. Эмери стал бы думать о ней хуже, обнаружив, что она пришла туда же.

– В чем дело? – спросил Гирт, хватаясь за нож.

– Лань внизу у реки. – Эмери сбросил свой тюк.

– У нас нет времени для охоты… – Тут Гирт заметил, куда смотрит Эмери. – Особенно такого рода. Позволь только ей увидеть тебя, парень, и в следующий раз она узнает тебя.

– Сомневаюсь. Обычно видят то, что ожидают. Да и вряд ли мы встретимся еще.

Эмери позаботился о том, чтобы грязная тряпка, которой он обвязал руку, прикрывала татуировку на его правом запястье. Это было главной приметой, которая могла его выдать. По заросшему кустарником склону холма Эмери спустился к речке. Он был отлично тренирован для охоты в лесу и сумел приблизиться к девушке на несколько шагов незамеченным.

Она грациозно перепрыгивала с камня на камень в неглубокой речке, вглядываясь в воду. Юбку и сорочку она подоткнула под пояс, и Эмери мог любоваться ее длинными стройными ногами. Волосы на этот раз она заплела в толстую косу, тяжело струившуюся по спине. Он представил себе, как расплетает ее и лицом погружается в каштановое облако.

Эмери нарочно наступил на ветку. Девушка резко обернулась, широко раскрыв глаза, крик был готов сорваться с ее губ.

– Добрый день, леди, – сказал Эмери по-английски.

Гирт был прав. Эмери совсем сошел с ума. Он что, собирался швырнуть ее на землю и изнасиловать? Они ведь даже не могли между собой общаться, пока он скрывал свое знание французского. И все же она была просто очаровательна. Приятный овал лица, четкие темные брови над прекрасными глазами и нежные, красиво изогнутые губы.

– Добрый день, – ответила она с ужасающим акцентом.

– Ты говоришь по-английски, – одобрительно сказал он.

Тот же самый голос, с трепетом подумала Мадлен. И все же она была разочарована. Она представляла себе волшебного принца более романтичным. В воображении она все больше склонялась к завораживающей мысли, что это, возможно, потенциальный искатель ее руки. В конце концов, ходили слухи, что Джудит и Агату выдадут за знатных англичан, чтобы завоевать их преданность. И вот теперь он здесь, перед ней, крестьянин в отрепьях. Они смотрели друг на друга, не зная, что сказать.

– Я очень плохо говорю по-английски, – сказала она запинаясь.

Он подошел ближе.

– Тогда удачно, что я чуть лучше говорю по-французски.

Его французский был грубым крестьянским говором, но беглым. Мадлен с содроганием поняла, что обнаружила свою национальность, а ведь она даже не была уверена, что он и был ее волшебным принцем. Его грязные волосы были совсем темными, а кожа была не золотистой, а словно закопченной. Его улыбка стала казаться ей волчьим оскалом. Она попятилась назад…

– Не бойся, – сказал он. – Как тебя зовут?

Мадлен думала убежать, но что-то удерживало ее. Однако она понимала: очень опасно рассказать ему, что она Мадлен де Л'От-Виронь.

– Дороти, – сказала она.

– Не убегай, Дороти, я не причиню тебе вреда.

Мадлен расслабилась под влиянием того же самого успокаивающего голоса. Это был он. И было еще что-то ободряющее. Что-то в его улыбке… Она поняла: это его зубы. Они были ровными и белыми. Непохоже, что принадлежали оборванному крестьянину.

Девушка улыбнулась. Это была маска. Это действительно был ее волшебный принц, без сомнения, английский дворянин, путешествующий инкогнито. Как только она сформулировала эту мысль, стало до удивления просто разглядеть под грязью и отрепьями красивое лицо, мощное тело и золотистые волосы. Она обнаружила, что у него потрясающие зеленые глаза.

– Я Эдвальд, – сказал он.

Мадлен знала, что это ложь, но поняла его.

– Как случилось, что ты знаешь французский? – Она произносила каждое слово отчетливо и раздельно.

– Я бывал во Франции.

Это свидетельствовало о его высоком происхождении. Возможно, он один из сыновей Гарольда, пытавшихся отомстить за отца. Но в этом случае его французский должен быть более утонченным.

Он снова заговорил:

– У тебя вошло в привычку одной бродить по лесам, Дороти?

Мадлен оглянулась и осмотрела берег вниз по течению. Настоящую Дороти едва можно было разглядеть, а охранник и вовсе не был виден.

– Здесь поблизости мои друзья. – Это было предостережение.

Он проследил за ее взглядом, затем взял за руку и увлек в заросли. Сердце Мадлен учащенно забилось, она понимала, что нужно бежать или хотя бы закричать. Но она не сделала ни того, ни другого. Он положил руки ей на плечи и улыбнулся.

– Мне хотелось получше рассмотреть тебя, – сказал он. Затемненная кожа и грязные волосы мешали ей разглядеть его.

– Как тебе удалось выжить в этом жестоком мире, Дороти? Не беспокойся. Я не сделаю тебе зла, даже если в твоих руках окажется моя жизнь.

Он поднес ее ладони к губам и покрыл их поцелуями, щекоча своим теплым дыханием, пробудившим внутри ее незнакомый жар, который она признала запретным. Совесть заставила ее вырываться, но когда он крепче сжал руки, чтобы удержать ее, она не стала упорствовать.

Его руки скользнули по ее обнаженным локтям внутрь свободных рукавов ее платья к плечам – грубые мозолистые ладони на ее нежной коже.

– Твоя кожа подобна тончайшему шелку, – прошептал он. – Но ты должна знать, что я не смогу больше никогда увидеться с тобой.

Никто никогда не прикасался к ней подобным образом, и она растаяла, как воск на очаге.

– Почему? – еле слышно прошептала она.

– Как я могу рисковать? Ты узнаешь меня как лесного бродягу, человека вне закона, и расскажешь своему королю.

– Нет, – с уверенностью сказала Мадлен, – ни за что.

Большими пальцами он гладил ее ключицы.

– Ты должна. Это твой долг.

«Но предателям и мятежникам выкалывают глаза, или же кастрируют их, или отсекают им руки и ноги», – содрогнувшись, подумала Мадлен.

– Нет, я обещаю. Я никогда не предам тебя!

Он высвободил руки из ее рукавов и крепко прижал ее к своему твердому телу. Ее совесть забила тревогу. Это было грешно. Ей следовало бежать. Немедленно. Но, конечно же, она может остаться чуть дольше. Так приятно находиться в его объятиях!

Осмелев, она подняла руки к его широким плечам, вспоминая, как они были прекрасны, влажные, под ярким солнцем. Ее правая рука нашла обнаженное место на тыльной стороне его шеи и стала ласкать его, пальцами нащупав верхнюю часть позвоночника.

– Ах ты, моя прекрасная распутница…

Он нежно коснулся губами ее губ, но этот поцелуй привел ее в смятение. Она отдернула руки и оттолкнула его.

– Я не должна!

Смех заискрился в его глазах.

– Не должна? – Он разжал руки и отпустил ее. – Тогда лети, маленькая пташка. Я не стану тебя задерживать.

Его слова помогли ей заглушить тревогу. Он не станет удерживать ее против воли, а ей так хотелось его поцеловать! Только один поцелуй. Набравшись отваги, она коснулась губами его губ. Он рассмеялся и принялся целовать ее в нос, щеки, подбородок. Мадлен не хотела показать свое невежество, поэтому повторяла все за ним и осыпала его лицо множеством легких поцелуев.

Он одобрительно забормотал и завладел ее губами, обхватив рукой ее затылок. Его язык нежно прошелся по ее губам. Мадлен испугалась, но сделала то же самое. Их языки встретились, теплые и подвижные. Он открыл рот, она тоже, и он проник в ее влажную пещерку.

Мадлен застонала и перестала что-либо соображать. Ее тело встрепенулось, словно запело, и она прижалась к его волшебной груди, крепкой, как дуб, горячей, как огонь. От прикосновения его руки к ее груди у нее подкосились ноги.

Она упала в его сильные объятия. Он отступил назад и сел на камень, притянув ее к себе на колени.

– Да, дорогая, да, – шептал он по-английски.

Мадлен сумела собрать остатки здравого смысла и поняла, что уже получила свой поцелуй. Пришло время остановиться…

Его рот отыскал ее правую грудь. Его руки и рот возбуждали, и тело ее как бы обрело свой собственный разум. Ее бедра задвигались, касаясь его. Она закрыла глаза. Жар. Боль. Пронизывающая боль между ног, куда внезапно проникла его рука. Она застонала и отодвинулась от него, потом замерла, осознав, что происходит.

– Нет! – закричала она и рванулась прочь.

Он зажал ей ладонью рот. Другой рукой, твердой, как железо, он пригвоздил ее к месту. Она брыкалась и извивалась, вырываясь.

– Ради всего святого, успокойся! – прошипел он.

Девушка подчинилась, беспомощная против его силы. Она тяжело дышала и дрожала как в лихорадке. Его состояние было не намного лучше.

Он осторожно убрал руку, закрывшую ей рот.

– Отпусти меня, – прошептала она. – Позволь мне уйти!

Мадлен почувствовала, как он содрогнулся.

– Во имя Святой Девы, что случилось?

Кожа его покрылась сверкающими капельками пота, глаза из зеленых стали почти черными. Он слегка подвинулся, и она, почувствовав бедром его твердое естество, подпрыгнула от испуга. Она оттолкнула его, упершись руками ему в грудь.

– Оставь меня, пусти! Это грех!

Он посмотрел на нее и гневно пробормотал что-то смачное по-английски. Затем сурово спросил по-французски:

– Ты, случайно, не девственница? Мадлен кивнула.

Медленно он отпустил ее и встал, глубоко и прерывисто дыша.

– Каким образом, – сказал он, – такая дерзкая и самоуверенная пышечка, как ты, ухитрилась остаться невинной? Сколько тебе, восемнадцать?

– Семнадцать.

Мадлен опустила юбки и натянула лиф. Он почти раздел ее донага. Она едва осмелилась взглянуть на него. Господи, как он был зол! Словно собирался избить ее за то, что она была непорочной.

– Прости меня, – сказала она и нервно усмехнулась.

Ее тело тоже страдало, будто его лишили чего-то обещанного.

Он вздохнул и покачал головой:

– В недобрый час я повстречал тебя, Дороти. Возвращайся к своим друзьям.

Ей было неприятно оставлять его в гневе.

– Мне только хотелось поцелуя, – с сожалением сказала она.

Его смех прозвучал почти искренне.

– Ну что ж, ты его получила. Уходи, а то я могу пожалеть о своем благородном порыве.

Мадлен направилась прочь, но затем вернулась, несмотря на его запрещающий взгляд.

– Это был очень приятный поцелуй, – тихо сказала она, потянулась, чтобы коснуться его губ, и, собрав остатки здравого смысла, убежала.

Эмери ошеломленно наблюдал за ней. Эта короткая встреча должна была освободить его от влечения к ней. Сможет ли он теперь обрести покой хоть когда-нибудь? Его тело страдало, а мысли беспорядочно метались.

Если она девственница, в ней попусту пропадает природный дар. Он потерял голову, как только коснулся ее. Как приятно было бы показать такой горячей штучке все прелести ее восхитительного тела! Но он не мог рисковать. Тогда он погибнет еще до Иванова дня[5]. Он начал взбираться по склону холма. Двухдневный поход в Банбери – как раз то, что ему нужно.

Мадлен добежала до речки и остановилась перевести дух. Оглянувшись, она не увидела незнакомца. Ей очень повезло, что удалось убежать. Если она не будет девственна, когда выйдет замуж, муж никогда не станет ее уважать. Ее могут отвергнуть, избить, заточить в темницу…

Бедняжка содрогнулась. Это было безумием, но ей казалось, что, останься она с ним, это стоило бы того, что бы потом ни случилось. Мадлен тщательно осмотрела себя. Платье не измялось и выглядело пристойно, но, о Господи, на груди расплывались два влажных круга, там, где к ней прикасался его рот. Ее охватил дурманящий жар, и она прижала руки к ноющим соскам.

– Леди Мадлен!

Девушка увидела, как ее страж шагает к ней, и снова взглянула на свое предательское платье. Смеясь, она свалилась в речку.

– Леди Мадлен! – Стражник, разбрызгивая воду, устремился к ней. – С вами все в порядке? Мне показалось, я что-то слышал.

Мадлен поднялась, промокшая насквозь.

– Просто я оступилась.

– А раньше? Я слышал крик.

– О, это. Мне показалось, я видела змею. – Мадлен позволила ему помочь ей перебраться на другую сторону речушки. – Однако ты не очень-то скор на подъем. Это было давным-давно.

– Ничего подобного, – запротестовал страж. – Всего несколько минут назад. Вам не следует уходить так далеко, миледи…

Когда охранник отвел ее к Дороти, Мадлен бросила мечтательный взгляд назад, в заросли у реки.

Глава 2

После долгого пути Эмери проспал всю ночь глубоким сном. Когда он проснулся, казалось, что встреча с Дороти просто ему пригрезилась. Однако в Баддерсли не следует возвращаться. Девчонка может его узнать.

В десяти милях от Банбери Эмери и Гирт впервые услышали о захвате людей в рабство, в чем обвиняли Роберта д'Уалле. Это был грубый французский наемник, жестокий умелый воин, без каких-либо иных достоинств. Прискорбно, что Вильгельм вынужден был пользоваться услугами таких людей, чтобы завоевать Англию, и теперь считал необходимым вознаградить их землей. Вскоре Эмери и Гирт примкнули к группе крестьян, направлявшихся в Банбери на базар. Они легко заставили их разговориться.

– Забрали племянника моей сестры. Просто так.

– Слышали, священник из Мартуэйта пытался остановить их и ему разбили голову? Так и не пришел еще в себя. Чертовы нормандцы! Ублюдки все до одного!

– Кто его сюзерен? – спросил Эмери на том же грубом наречии, которым пользовались крестьяне.

– Должно быть, граф Уэссекский, но ведь его убили при Гастингсе? Так что теперь не кто иной, как проклятый король, а уж ему-то жаловаться бесполезно.

– Все же лучше попытаться, – посоветовал Эмери.

На него посмотрели как на полоумного.

– Скажи-ка, – язвительно сказал один из крестьян, – почему бы тебе не остаться поблизости? А когда ублюдок король будет проезжать мимо, все ему рассказать? И схлопотать ногой по морде?

Эмери постарался придать своему голосу больше убедительности.

– Я знаю, о чем говорю. Хоть я и человек вне закона, но мне известно, что Вильгельм Нормандский не одобряет рабства. Если бы вы обратились к нему, он положил бы этому конец.

– И поддержал бы англичан против нормандцев? – усмехнулся один из крестьян.

– Он поддержал бы закон.

– А как насчет наших женщин? – воскликнул молодой крестьянин. – Эти стражники берут, что хотят, и никто их не остановит. Моя сестра…

Он отвернулся, его лицо исказилось.

– Изнасилование тоже противозаконно, – твердо сказал Эмери.

Топот копыт прервал беседу. Крестьяне бросились к лесу, но из-за поворота вылетел отряд всадников и обрушился на них. В мгновение ока все были окружены, никому не удалось ускользнуть.

Это были люди д'Уалле, охотившиеся за новыми рабами. Эмери проклинал свою судьбу. Было всего пятеро всадников, и они выглядели не особенно умелыми, так что ему с Гиртом вполне было по силам одолеть их, даже при незначительной помощи крестьян. Но насилие повлекло бы за собой жестокое возмездие простому люду. Он постарался не привлекать внимания. Это было не так-то просто. Эмери был на полголовы выше самого высокого из крестьян и гораздо более крепкого сложения. Сгорбившись, он толкнул локтем Гирта. Гирт принял сигнал, и Эмери надеялся, что остальные подхватят игру.

Один из воинов отцепил с седла пастуший кнут.

– Ну-ну, – сказал он по-французски, – тут нам подалась подходящая компания. – Он перешел на ломаный английский: – Лорду д'Уалле нужны работники. Ты, ты, ты и ты.

Он указал на самых молодых и сильных, включая Эмери, но не Гирта. Гирт немедленно заговорил по-английски:

– Сэр, мой кузен, он не совсем здоров… – Он многозначительно постучал по голове. – Вам от него не будет никакой пользы.

– Зато он силен. Пойдешь вместе с ним.

В одно мгновение отобранные люди были отделены от группы. Один крестьянин воспротивился.

– Вы не имеете права! Я свободный человек…

Кнут обрушился на его голову, и он замолчал. Пятерых пленников с милю или около того гнали к реке, где строился мост, чтобы облегчить доступ к новому замку Роберта д'Уалле. Здесь работали около дюжины мужчин, некоторые были крайне истощены. Эмери подозревал, что еще больше рабов было среди тех, кто сооружал деревянные укрепления в отдалении, на холме.

Двоих крестьян отправили к работникам, добывавшим камни у подножия крутого склона. Эмери с остальными приказали встать в поток измученных людей, переносивших камни к мосту. Гирта из-за его преклонного возраста поставили укладывать камни на место.

Пока тянулся день, им ни разу не предложили отдохнуть или подкрепиться, хотя стражники позволяли им брать воду из реки, чтобы напиться. Пятеро стражников устроились в тени и, если им казалось, что кто-то из рабов ленится, пускали в ход кнут. В их распоряжении были бурдюк с вином и пироги с мясом.

Стражники часто выкрикивали замечания на французском, которые тревожили крестьян, но неизменно содержали только тупые оскорбления.

В душе Эмери нарастал гнев. Эти люди были отбросами человечества, подлыми наемниками, привлеченными в Англию легкой наживой. Неутолимая жажда уничтожить этих подонков терзала молодого рыцаря гораздо сильнее, чем муки голода. Но он понимал, что если применит здесь силу, то лишится возможности сделать гораздо больше полезного впоследствии и навлечет жестокие кары на местное население.

Эмери втащил на свои натруженные, покрытые синяками плечи кожаную сетку с камнями и поплелся вниз к реке. Когда он проходил мимо одного толстопузого стражника, тот закричал:

– Эй, верзила! Бьюсь об заклад, у тебя здоровый хрен. Спорим, ты втыкал его своей матери!

Эмери притворился глухим. Он пытался унять свою ярость предвкушением того, что сделает король, когда услышит о таком беззаконии. Человек, шедший впереди, споткнулся. Эмери помог ему подняться. Ближайший стражник ухмыльнулся, но не высказал возражений. Работник тяжело дышал, его глаза потускнели.

– Ему нужно отдохнуть, господин, – промямлил Эмери.

– Никакого отдыха. – Стражник поднес ко рту бурдюк с вином.

Эмери помог крестьянину наполнить сетку, положив туда по возможности меньше камней. Им повезло, что приходилось тащить груз вниз с холма, но Эмери сомневался, что этот человек долго протянет. Если бы у стражников была хоть капля здравого смысла, они бы заботились о своей рабочей скотине, но у подонков совсем не было мозгов.

Труженики снова направились вниз по холму, но крестьянин вдруг зашатался. Эмери, как мог, помогал ему, пройдя вперед и поддерживая его. Внезапно крестьянин споткнулся и упал на четвереньки, свесив голову, совсем как изможденная рабочая кляча, в которую его и превратили.

Толстопузый стражник встал и щелкнул кнутом.

– Вставай, паршивая свинья. Поднимайся!

Человек дернулся, но снова упал. Кнут снова просвистел и нанес удар. Крестьянин дернулся и закричал, но даже боль не смогла заставить его подняться. Кнут просвистел и снова ударил, прежде чем Эмери успел подбежать.

– Прочь с дороги, болван, – прорычал стражник по-французски, подходя ближе, – а то тебе тоже достанется! – Он перешел на английский: – Пошевеливайся!

Эмери обернулся и посмотрел на жестокую тварь, чей тяжелый живот и обрюзгшее лицо свидетельствовали о том, что их хозяин скверно обучен и плохо тренирован.

– Спасибо, господин, – сказал он по-французски.

– Стоящие слова от такого червя, как ты! – Стражник выразительно повертел у виска большим пальцем. – Пошел прочь!

Эмери медленно поднялся, словно пьяный. Стражник, больше не обращая на него внимания, снова с удовольствием замахнулся кнутом. Эмери прыгнул. Обхватив рукой голову стражника и упершись коленом в спину, он сломал ему шею. Когда тот упал, Эмери вытащил меч у него из ножен, брезгливо поморщившись при виде неказистого клинка, покрытого следами старой крови и ржавчины. Ногой отпихнув труп с дороги – падаль, как он считал, – Эмери обернулся, чтобы встретиться с первым из четырех оставшихся стражников. Он нарочно волочил ноги и держал меч так, будто понятия не имел, что с ним делать. Краем глаза он отметил Гирта, кинувшегося на отставшего стражника, и крестьян, в ужасе толпившихся вокруг.

– Не давай им сбежать! – крикнул он.

– Они не собираются помогать тебе, свиное дерьмо, – насмешливо сказал ближайший страж, более худой, но все же с заметным животом чревоугодника.

Ухмыльнувшись, он продемонстрировал скудное количество желтых и черных зубов. – А я не намерен убивать тебя быстро. Совсем не скоро…

Эмери неуклюже поднял меч, и его противник засмеялся:

– Мы заставим тебя танцевать с одной ногой, дерьмо. А потом поиграем в жмурки с безглазым человеком…

Пока стражник продолжал свои бессмысленные излияния, ведь он считал, что его жертва мало что понимает по-французски, Эмери оценил обстановку. Ни одного из этих людей нельзя было оставлять в живых. Тогда крестьяне останутся целыми, а его личность сохранится в тайне. Но простой люд оцепенел от ужаса.

Гирт убил своего стражника и взял его меч. Два других нормандца наседали на него. Ему нужна была помощь.

Эмери исступленно размахивал мечом, как это сделал бы необученный крестьянин. Стражник разразился смехом. Он отступил в сторону, чтобы уклониться от удара, и презрительно сделал выпад, собираясь отрубить Эмери правую руку. Эмери перехватил меч правильно и отразил удар. Стражник не успел опомниться от неожиданности, как Эмери сказал на чистейшем французском:

– Храни тебя Бог. – И отрубил стражу голову.

Голова скатилась на землю с выражением изумления на лице.

Стражники сильно теснили Гирта, который яростно защищался. Эмери больше не мог изображать неумелость, и в считанные минуты оба подонка бросились бежать. Эмери настиг одного и пронзил мечом насквозь. Другой обернулся и ранил Гирта в ногу.

– Задержите его! – крикнул Эмери удивленно взиравшим на схватку крестьянам.

Несколько человек двинулись было на помощь, но, как только стражник с мечом повернулся к ним, они съежились и попятились. Эмери помчался за негодяем, но тот был худым и быстроногим. Оглянувшись, Эмери увидел, что крестьяне убегают в лес, как испуганные животные, а Гирт лежит на земле, тщетно пытаясь остановить кровь.

С проклятием Эмери метнул меч, словно копье, вслед удаляющемуся врагу. Но меч для этого не предназначен, он лишь слегка задел стражника, отскочив от скрытого под кольчугой плеча, и только добавил беглецу скорости. Эмери вернулся и присел на корточки возле Гирта.

– Со мной все в порядке, – тяжело дыша, сказал Гирт. – Отправляйся за ним!

– Не будь дураком.

Эмери нарезал полосок из одежды стражника и перевязал Гирту рану, недовольно морщась от скверного состояния грязной ткани.

– Мама говорит, что раны нужно перевязывать чистой тканью, они заживают лучше, – заметил он.

– Раны или заживают, или нет, как распорядится судьба. – Гирт с трудом приподнялся. – Если бы у меня был топор, этот мерзавец не ушел бы живым. Он может подписать тебе смертный приговор.

– И тебе.

– Я в любом случае мятежник. Теперь и ты тоже.

Эмери покачал головой:

– Они нарушили закон. Если мое участие в этой бойне станет известно, я скажу, что освобождал себя из рабства.

– Но в этом случае и все остальное выплывет наружу. Стражник может узнать тебя, если наткнется на Эмери де Гайяра. И что тогда? Мне предстоит любоваться твоей головой, насаженной на копье, уже в скором будущем, – зло сказал Гирт. – Возвращайся и стань обыкновенным нормандцем. Либо присоединяйся к Герварду и вышвырни Бастарда[6] вон.

– Я никогда не был обыкновенным нормандцем, – ответил Эмери. – Но и не предавал Вильгельма.

– Проклятие! – воскликнул в раздражении Гирт. – Гервард и Бастард скоро начнут драться между собой за то, кому тебя прирезать.

– Тебе следует познакомиться с моим отцом. У вас очень много общего. Пойдем. Пора убираться отсюда, – улыбнулся Эмери.

Мадлен старалась не думать о встрече с Эдвальдом, человеком вне закона. Ввиду бедственного положения людей в Баддерсли ее прямой долг – поскорее выйти замуж и вышвырнуть из имения Поля и Селию. При таком положении вещей ее волшебный принц был полным безумием. Это умопомрачение заставило ее посреди дня слоняться без дела и беспокойно метаться в постели ночью. Мадлен вновь переживала ощущение его ладоней на своей обнаженной коже, прикосновения его требовательных горячих губ к своим губам и просыпалась полностью опустошенная. Она надеялась, что приезд в Баддерсли ее кузена Одо поможет ей избавиться от этих глупостей.

Одо де Пуисси был сыном Поля и пасынком Селии, так что не имел кровного родства с Мадлен, но он провел много времени в ее доме, когда она была ребенком, и девушка относилась к нему как к брату. Высокий и сильный, темноволосый, как и его отец, с румяным лицом, он был хорошим собеседником, веселым и общительным, если ему не противоречили. Но слишком увлекался элем и вином.

Одо был счастлив проводить время с Мадлен, рассказывая ей увлекательные истории о завоевании Англии. В них он часто оказывался героем, чтобы этому можно было поверить. Он описал ей также коронацию королевы, подчеркнув свое привилегированное положение при дворе. Мадлен откровенно завидовала и старалась выспросить его о подходящих молодых мужчинах.

– И кто же больше всего в почете у короля? – однажды спросила она, аккуратно зашивая рубашку.

Они сидели на солнце возле замка.

– Его старинные друзья – Мортен, Фицосберн, Монтгомери.

– А из молодых мужчин? Ведь многим удалось добиться для себя прекрасного будущего, разве не так?

Одо подозрительно взглянул на нее, и девушка поняла, что он думает, будто она насмехается над ним, поскольку сам он, судя по всему, не многого добился.

– Де Варенн на хорошем счету, – угрюмо сказал Одо, – и де Фе. Бомон… и конечно же, де Гайяры. Король очень их выделяет.

– Зачастую это просто дело случая, – успокоила она, – вовремя попасться на глаза королю.

– Это правда. Но разве справедливо, что он потворствует саксам?

– Разве при дворе есть англичане? – удивилась Мадлен.

Даже если король старался заручиться их поддержкой с помощью женитьбы, она не думала, что их принимают с почетом.

– Двор так и кишит ими, заискивающими ради того, чтобы получить свои земли назад. Среди них нет ни одного, кому бы я доверял.

– Но ведь это хорошо, что они признали короля. У нас будет мир.

– Как же получить землю в мирное время? Если Вильгельм возвратит саксам их владения, что же останется его верным нормандцам? Ты бы поостереглась, Мэд, – язвительно сказал он. – Однажды этот подлец Гервард преклонит колени, и король вернет ему Баддерсли.

У Мадлен похолодели руки. Имение Баддерсли принадлежало ей!

Одо рассмеялся:

– Вижу, до тебя дошло. Это может случиться. Король вернул Эдвину Мерсийскому большую часть его земель. Теперь Эдвин – твой сюзерен. Как ты будешь хранить преданность проклятому саксу? А ведь Вильгельм выдает за него свою дочь.

– Агату?

– Так говорят, и прошел слух, что леди Джудит тоже выдадут за собаку сакса. Если ты не поостережешься, Мэд, тебя ожидает та же судьба.

Мадлен не отрывала глаз от работы. Есть один англичанин, которому она была бы рада. Тогда бы они смогли закончить то, что начали. Знакомый томительный жар зашевелился внутри.

– Как выглядят английские лорды? – спросила она.

– Слишком привлекательные или чересчур волосатые, – сказал он. – Они не стригут волос, и многие носят бороду, хотя некоторые теперь сбривают ее, чтобы доставить удовольствие королю. – Он расхохотался. – Выглядят, как остриженные бараны. Одеваются они нарядно и изысканно, как женщины, и щеголяют своим золотом.

Мадлен вздохнула. Ничего полезного от Одо не удалось узнать.

– Со временем и ты получишь большую награду, – обнадежила она.

Одо порывисто схватил ее за руку.

– А что насчет тебя, Мадлен? Ты – самая ценная награда.

Мадлен вскрикнула от досады. Из-за него она уколола палец, и на ее шитье появилось пятнышко крови.

– Мне бы не хотелось, чтобы меня рассматривали как военный трофей, – возмутилась она.

Одо улыбнулся:

– Я всегда любил тебя, Мэд. Ты можешь получить в мужья кого-нибудь гораздо хуже меня.

Мадлен вздохнула. Ей стало ясно, зачем он приехал. Но она все же надеялась избежать ссоры. Девушка внимательно посмотрела на него. Он был молод, здоров и силен. Она его знала. Ей мог достаться кто-то похуже, но она надеялась на лучшее. В любом случае тот, кто не притащит за собой, как заразу, Поля и Селию, будет иметь огромное преимущество. Она решила прибегнуть к хитрости.

– Право выбрать мне мужа принадлежит королю, Одо.

– У него голова занята мятежами, вспыхивающими каждую неделю. Ты тут зачахнешь и превратишься в старую деву.

– Я жду вызова от королевы, – сказала Мадлен, не слишком погрешив против истины.

Матильда хотела, чтобы девушка принимала у нее роды. Но ребенок должен был появиться где-то в августе или сентябре.

– Даже если король и вспомнит о тебе, – сказал Одо лукаво, – он может использовать тебя для уплаты своих долгов, Мэд. Тебя могут выдать за беззубого старца или за безусого мальчишку. За человека, который будет развлекаться, издеваясь над тобой. Мне бы не хотелось, чтобы такое случилось с тобой, Мэд. Я был бы тебе любящим мужем.

– Извини, Одо, – сказала она, стараясь смягчить отказ. – Но я должна ждать волеизъявления короля.

Девушка заметила вспышку гнева в его глазах, и ее решение еще больше окрепло. Он напомнил ей своего отца, который часто поднимал кулак на Селию. Она определенно не хотела выходить замуж за Одо.

Следующий день был последним днем пребывания Одо в Баддерсли, и его отец устроил охоту, чтобы развлечь сына, а заодно пополнить скудные запасы продовольствия в замке. Одо вновь обрел хорошее настроение. Но Мадлен радовалась его отъезду, как в свое время его прибытию.

Стоял ясный солнечный день, и, когда они выехали за ворота, Мадлен увидела, что даже заброшенность и беспорядок не смогли уменьшить красоту английской сельской местности. Как только люди приспособятся к новым порядкам, эта земля станет богатой, великой и прекрасной. И сама Мадлен станет частью этой земли, она и ее потомки.

Всадники и егери с собаками собрались в низине на открытом лугу, усыпанном яркими цветами. Мадлен с улыбкой вдыхала ароматный воздух. В Англии пахло иначе, чем в Нормандии. Англия была просвещенной страной, богатой искусствами, полной музыки и поэзии. Хотя девушка еще не вполне владела языком, старинные английские саги и рассказы о любви и одиночестве, надежде и страданиях доставляли ей огромное удовольствие.

Нормандия была более суровой и жестокой. Или, возможно, размышляла Мадлен, глядя на своего дядю, кузена и их соратников, такой ее делали безжизненные и грубые люди. Теперь, когда нормандцы, жаждущие войны, вторглись в Англию, уцелеет ли Баддерсли или будет разрушено, как От-Виронь? Девушка сорвала лист с низко склонившейся ветви, растерла его между пальцев и ощутила густой аромат. Ее дерево, ее земля, ее олени, ее люди… Единственное, что нужно, – это хозяин, способный обеспечить имению безопасность и процветание.

И уж конечно, не Одо. Но английский лорд вполне мог поладить с этой землей, думала она. Хотя Эдвальд сказал, что никогда не вернется, всякий раз, выходя из дома, Мадлен искала его, надеясь, что он вновь вынырнет из чащи своим искусным бесшумным шагом…

Собаки почуяли оленя и устремились вперед. Прозвучал рог, и всадники бросились в погоню. Мадлен и Одо скакали рядом, смеясь от удовольствия и охотничьего азарта.

– Он бежит к этому холму! – закричал Одо. – Сюда! Мы перережем ему путь!

Он повернул коня, Мадлен последовала за ним, тогда как остальные всадники продолжали скакать за собаками. Молодые люди углубились в лес, направляясь к обратной стороне холма. Путь им преградила глубокая быстрая речка. Они остановились. Густорастущие деревья спускались к самой воде. Вдоль берега проехать было невозможно.

– Думаешь, нам удастся перейти вброд? – спросила Мадлен, прислушиваясь к удалявшимся звукам охоты.

– Нет, конечно.

Одо как-то странно на нее смотрел. Мадлен беспокойно поежилась. Должно быть, так действовал на нее холодный сумрак, царивший здесь.

– Тогда поехали. – Она повернула лошадь. – Давай снова обогнем холм и догоним остальных.

Одо остановил ее.

– Подожди минутку. Мастери захромал. – Он спрыгнул с коня и поднял одно копыто для проверки. – Мэд, ты можешь спуститься и подержать его? – позвал Одо, борясь с упирающейся лошадью. – Мне кажется, он наткнулся на колючку, но я не могу ее извлечь.

Мадлен со вздохом спустилась с седла и пришла на помощь. Она взяла Мастери под уздцы, и лошадь немедленно успокоилась. Через секунду девушка поняла, что это из-за того, что Одо перестал беспокоить животное. Он обошел вокруг лошади и грубо схватил ее.

Крик ее был задушен его влажными губами и смрадным дыханием. Девушка извивалась и брыкалась, но безуспешно. От страха у нее закружилась голова, а ее пальцы только царапали ткань его плаща. Его губы отпустили ее, и она судорожно вздохнула, чтобы закричать, но он толкнул ее на землю, навалившись сверху, так что лишь слабый писк вырвался из ее горла, и страшная боль пронзила ее позвоночник, бедра и плечи. Невероятно, но он ухмылялся.

– Мэд, ты ведь сохла по мне, когда была девчонкой. – Одной рукой он задрал ей юбку. – Бьюсь об заклад, ты часто мечтала обо мне в своей холодной келье. Я осуществлю твои мечты.

Она попыталась вырваться.

Его ухмылка стала шире. Мадлен задохнулась от ярости. В неистовстве она извивалась и пиналась, но его массивное тело, словно бревно, лежало поверх нее. Его плечо давило ей налицо, не давая дышать. Что уж тут говорить о крике! Паника охватила ее. Если Одо обесчестит ее, по закону ему грозит кастрация. Но здесь закон устанавливает его отец. Альтернативой послужило бы поспешное венчание. Если это свершится, будет ли вмешиваться король?

– Пресвятая дева, помоги мне…

– Не смей призывать святых, – злобно прорычал он, пытаясь управиться одновременно и с ее, и со своей одеждой, не давая ей возможности пошевелиться или закричать. – Пришло время тебе научиться своим… обязанностям… не дергайся, черт тебя побери! Пора узнать, для чего предназначены… женщины.

Он случайно выпустил ее ладонь. Мадлен выхватила свой маленький нож и вонзила его в руку Одо.

– Ах ты, маленькая сучка! – Он приподнял ее и с силой снова швырнул на землю.

Нож выпал из ее руки. Он опять был сверху, и теперь ее юбка оказалась задранной еще выше. Он навалился на нее, ей с трудом давался каждый вдох.

– Во имя Грааля, тебя нужно проучить, Мэд! – воскликнул он с багровым от натуги лицом. – Когда мы обвенчаемся…

Хоть Мадлен и находилась в полубессознательном состоянии, при этих словах ее охватил такой ужас, что она ощутила прилив сил, вывернулась и пронзительно закричала. Он принялся колотить ее, чертыхаясь. Но вдруг остановился. Всем своим весом его ставшее вдруг неподвижным тело обрушилось на нее, затем откатилось в сторону. Всхлипывая и тяжело дыша, Мадлен подняла голову и увидела крестьянина, искоса глядевшего на ее распростертое тело. Это был коренастый седой человек, с бородой и усами, что выдавало в нем англичанина. Бормоча молитвы Богоматери и святым угодникам, девушка с трудом поднялась на ноги, прихватив свое жалкое маленькое оружие, и, прихрамывая, отступила назад, к раскидистому дубу.

– Уходи! – чуть слышно сказала она по-французски.

Потом неловко произнесла по-английски:

– Уходи!

– Не бойся.

Мадлен обернулась на новый голос и, взглянув вниз, увидела возле тела Одо еще одного человека. В покрытой грязью одежде он почти сливался с усыпанной листьями землей. Даже его голова была обернута грязной тряпкой, прикрывавшей ему лицо.

Он поднялся и пнул Одо обутой в сандалию ногой.

– Он еще дышит, – сказал он на скверном французском. – Хочешь, чтобы перестал?

Мадлен узнала его. Затем усомнилась. Но, увидев зеленые глаза, полностью уверилась. Вскрикнув, она бросилась к нему на грудь. Он обнял ее, дрожавшую, старавшуюся сдержать рыдания. Он был таким сильным, теплым и надежным! Его рука нежно поглаживала ее по затылку. Затем он слегка оттолкнул ее.

– Убить его ради тебя? – Он вытащил длинный, угрожающего вида нож.

Второй человек что-то резко сказал. Видимо, хотел, чтобы они покинули открытую местность, что было неудивительно. Они были англичанами и напали на нормандца.

– Нет, – быстро сказала она.

Она хотела только, чтобы они были в безопасности.

– Уходите, пожалуйста.

Он пожал плечами и убрал нож.

– Тебе тоже надо уйти отсюда.

Она покачала головой:

– Со мной все будет в порядке. Просто он застал меня врасплох. Уходите. Мой дядя охотится здесь. Он убьет вас. Или того хуже.

Он не стал настаивать, обнял ее, и веселье мелькнуло в его глазах.

– Я предупреждал тебя, что не стоит бродить по окрестностям без сопровождения.

– Он сопровождал меня, – сказала Мадлен с отвращением.

– Волка послали сторожить овцу. – Он привлек ее к себе.

Мадлен успокоилась, но смотрела на него с недовольством.

Почему он не убегает?

– Ты сказал, что больше сюда не вернешься. Это опасно.

Он нежно провел пальцем по ее губам и нахмурился:

– Они у тебя распухли. Я должен убить его. – Он обернулся: – У меня здесь дела. Ты обещала не выдавать меня.

– Я и не выдала.

– Знаю. Стереть его след с твоих губ?

Мадлен вздохнула.

– Да, пожалуйста, – вздохнула Мадлен.

Он приподнял ее подбородок и склонился над ней. Его друг что-то сказал. Затем и Мадлен услышала стук копыт.

– Ради всего святого, уходи! – настойчиво прошептала она по-французски и оттолкнула его.

Он все еще колебался.

– Ты уверена, что тебе ничего не грозит?

– Да! Уходи!

Они растворились в лесу, и Мадлен осталась наедине со своим лежащим без сознания кузеном. У девушки подкосились ноги, и она рухнула на землю. Одо пытался ее изнасиловать, но если она обвинит его, это приведет лишь к поспешному бракосочетанию. Она задрожала. Но ее радость была сильнее боли и шока. Ее изгнанник, ее лесной бродяга вернулся, и он спас ее и был так же прекрасен, как и в ее мечтах!

– Мадлен! Одо!

Голос дяди прервал ее размышления. Она закричала, чтобы привлечь его внимание, затем подползла к кузену. Она не хотела, чтобы он умер, ведь тогда нормандцы бросились бы на поиски его убийц. Пока счастью, это ему не грозило. Он уже начал шевелиться и застонал.

Ворвавшиеся на полянку Поль де Пуисси, четверо его людей и трое рыскающих собак застали ее врасплох, как раз когда она старалась придумать, каким образом объяснить то, что с ними случилось.

– Одо!

Поль мгновенно соскочил с коня и склонился над сыном.

– Кто это сделал? – спросил он у Мадлен.

Слепящая ярость окрасила его одутловатые щеки в багровый цвет.

– Это не я, – поспешно сказала она. – На нас напали. Банда мародеров. Их было много… Датчане скорее всего…

Дядя рявкнул, оборвав ее бормотание и обернувшись к своим людям:

– Найдите этих подлых псов! Возьмите их живыми!

Спустя мгновение группа гикающих мужчин и их собак скрылась в лесу, выслеживая новую добычу. Мадлен была в ужасе. Она такого не предполагала. Но, утешала она себя, ее нарушителю закона лес был родным домом, и ему не составит большого труда уйти от столь неуклюжей погони.

Глава 3

Эмери и Гирт быстро бежали через лес. Темная серовато-коричневая одежда позволяла им затеряться среди пышной растительности. Они направились к раскидистым дубам и, вскарабкавшись на них, стали перебираться с дерева на дерево. Остановившись лишь на склоне холма у реки, они наблюдали, как их преследователи бесцельно кружили в отдалении. Эмери пытался отдышаться. Гирт катался по земле от смеха.

– Нормандские свиньи, – шептал он. – Тупые пожиратели дерьма! – Он успокоился и сел, качая головой. – Зачем тебе понадобилось так рисковать?

– Я не мог спокойно смотреть на изнасилование.

Эмери склонился к реке и, зачерпнув ладонью воды, плеснул себе в лицо и на голову, затем встряхнулся, удалив лишнюю влагу. Девушка была так же прекрасна, как он ее видел в своих снах. Ему следовало убить Одо де Пуисси. Мысль, что другой мужчина касался ее…

– Нормандский боров насилует нормандскую свинью, – сказал Гирт. – Единственная неприятность при этом – возможность появления маленьких поросяток.

Эмери с трудом сдержал желание пырнуть Гирта ножом.

– Она женщина и заслуживает защиты.

– Она и есть та маленькая шлюшка, с которой ты встречался у речки? – Взглянув Эмери в глаза, Гирт притормозил. – Значит, ты исполнял свой долг благородного нормандца. Тебя едва не убили.

– Я был вне опасности.

– Скажи это, когда де Пуисси тебя поймает. Это его сына ты свалил.

– Я знаю. Мне знаком Одо де Пуисси. Гирт удивленно поднял брови.

– Хорошенькие же у тебя друзья.

– Он мне не друг, – сказал Эмери. – Он презренный хвастун, а теперь и мой враг.

– Кто же эта симпатичная девушка? Уж точно не служанка, так хорошо одета и с золотыми лентами в косах.

Эмери раньше не обратил внимания на ее внешний вид.

Он рассмеялся:

– Должно быть, она наследница Баддерсли, а я-то чуть не уложил ее в тот день у речки. Ничего удивительного, что она закричала «нет».

– Ну так вот, – глубокомысленно сказал Гирт. – Ты бы мог поступить гораздо лучше, парень. – Уложил бы ее возле речки – после того как женился на ней. Тогда бы Баддерсли оказалось в хороших руках, до тех пор, конечно, пока Гервард не потребовал бы его назад.

Эмери был поражен силой желания, охватившего его. Он мог бы овладеть ею и закончить то, что они начали. И заодно обучить ее, как защитить себя. Неужели она собиралась удержать Одо своим маленьким ножом? Она была отважной, хотя и глупышкой, его маленькая смуглянка…

– Не думаю, чтобы она стала возражать, – сказал Гирт, – после того, как она так на тебя смотрела сегодня.

Тут Эмери пришел в себя.

– Тебе следовало высказать эту заманчивую мысль до того, как ты втянул меня в дела Баддерсли, Теперь уже поздно. Я слишком часто бывал здесь как Эдвальд. Если я явлюсь сюда как лорд, кто-нибудь меня непременно узнает, а в деревне наверняка есть предатель.

– Скоро мы отыщем его и положим этому конец, – возразил Гирт. – Большинство людей скорее умрут, чем предадут тебя. Ты их герой.

– Это было бы безумием, – Эмери, мысленно склоняясь к тому же.

Но затем он покачал головой.

– Она меня узнает. Едва ли было бы честно поставить ее в положение, когда она вынуждена либо обмануть короля, либо предать меня. Как и связать с человеком, идущим по опасному пути. Мое разоблачение погубило бы и ее.

Он испытывал особую привязанность к Баддерсли, а люди здесь страдали. Вот почему, несмотря на благие намерения, он все же вернулся. Эмери откликнулся на призывы наиболее отчаявшихся и согласился помочь им бежать. Они скрывались в лесах поблизости. Эмери собирался сопроводить их на север страны, где власть нормандцев была еще не так сильна, но он отлично знал, что наиболее воинственные из них направятся на восток, на болота, к Герварду. Он видел, как Гирт разговаривал с некоторыми из молодых и вербовал их.

А поставка воинов врагам короля, без сомнения, была настоящей изменой. Это даже шло вразрез с его собственными намерениями отговаривать людей от восстания. Но альтернатива была еще хуже – оставить людей под тиранией Поля де Пуисси.

Убийство нормандцев. Помощь беглым крестьянам. Вербовка бойцов для Герварда. Однажды ему придется заплатить за все. Но он понимал, чем рискует, когда решил встать на этот путь в те страшные дни после Сенлака. Единственное, о чем он сожалел, так это о страшном позоре и боли, которые предстоит испытать его родителям. Так что не надо добавлять еще и наследницу к тем, кто пострадает по его вине.

– Хотелось бы думать, – лукаво промолвил Гирт, – что ты сохранил теплые воспоминания о Баддерсли. Альдреда, так ее звали?

Эмери не мог сдержать улыбки.

– Да, Альдреда с каштановыми волосами и сладким телом.

Гирт усмехнулся:

– Мужчина никогда не забывает свою первую женщину.

«Это правда», – подумал Эмери. Именно здесь, в Баддерсли, он стал мужчиной. Ему только что исполнилось четырнадцать, и Гервард решил, что мальчик готов. Ему нанесли последнюю татуировку – могучего оленя на правой руке, которая должна была наделить его силой и мощью этого животного. Он получил свое кольцо. Он выбрал себе женщину и занимался с ней любовью там, в замке.

Было высокой честью оказаться избранной, и ни Альдреда, ни ее муж, Хенгар, не возражали. После празднования избранная женщина проводила ночь с лордом, и любой малыш, родившийся через девять месяцев, считался ребенком лорда. Его ожидал почет и высокое положение. Альдреда родила тогда девочку, Фриду, но не было никакой возможности узнать, дочь ли это Эмери, или Герварда, или даже Хенгара.

Эмери понимал, что следовало бы проведать Фриду, узнать, как ей живется в это смутное время, но сделать это так, чтобы не встретиться с Альдредой, потому что, если кто и мог узнать его, так это она.

Он улыбнулся. Ей было всего шестнадцать к его четырнадцатилетию, но ему она казалась взрослой женщиной – стройная, с полными бедрами и длинными каштановыми волосами. Она была добра к взволнованному мальчику и восхитительна в его объятиях. Было определенное сходство между Альдредой и наследницей. Возможно, поэтому его мгновенно потянуло к ней. Но Мадлен не для него. К великому сожалению.

Гирт прервал его размышления.

– Ну что, означает ли эта обаятельная улыбка, что ты собираешься попытаться добыть Баддерсли для себя?

– Нет, – резко ответил Эмери. – Займемся своим делом.

Они спустились с дальнего склона холма, направляясь в лагерь, который устроили для крестьян. Люди там спокойно проспали весь день. Ночью всем им предстояло двинуться в путь.

– Почему ты не хочешь заполучить Баддерсли? – настаивал Гирт.

– Потому что мне хотелось бы дожить до конца года.

Когда они приблизились к лагерю, Эмери остановился. Не слышно было обычных звуков, хотя среди тех, кто стремился к свободе, были дети и даже младенцы. Не доносился запах костра, хотя они считали, что в такой глуши можно без опасения разводить огонь. Подав Гирту знак рукой, Эмери осторожно двинулся вперед.

Лагерь был брошен. Костер оказался затоптанным, хотя струйки дыма еще поднимались. Только перевернутый горшок и брошенный узел говорили о том, что здесь совсем недавно были люди. Озадаченные, Эмери и Гирт медленно вошли в лагерь. Послышался шорох. Эмери резко обернулся, выхватив нож. Из подлеска боязливо выполз мальчик.

– Что случилось? – спросил Эмери, все еще готовый к опасности.

– Пришли люди, – со слезами ответил мальчик. – На конях. С собаками. Они всех окружили. Потом пришел он.

– Кто?

– Дьявол. – Мальчик задрожал. – Он сказал, что они напали на его сына. Их всех должны засечь до смерти. Всех!

Малыш разрыдался. Эмери ласково обнял его, понимая, что среди захваченных была и семья мальчика. Еще несколько человек, обезумевших от ужаса, выбрались из густого кустарника.

– Но они преследовали нас! – сказал Эмери.

Вперед вышла женщина, прижимая младенца к костлявой груди.

– Они были так же удивлены, наткнувшись на нас, господин, как мы – тому, что нас нашли. Вот почему многие из нас сумели ускользнуть. Будь ты проклята, нормандская сука! – Она смачно плюнула в погасший костер.

Эмери мгновенно отметил это.

– Здесь была женщина?

– Она появилась потом, вместе с дьяволом, и явно просила его наказать нас всех. Я не понимаю их варварского языка, но любой в Баддерсли имел случай выучить французское слово «пороть». «Пороть их, пороть их!» – повторяла она.

– Кто это был?

«Это, должно быть, мадам Селия, – говорил он себе, – должно быть, она».

– Это была племянница дьявола, господин.

Эмери не мог этому поверить.

– Каштановые волосы, карие глаза? – с сомнением спросил он, молясь, чтобы женщина ответила «нет».

Она кивнула. Он похолодел. Что же это за женщина, если могла так поступить? Ведь она знала, что эти люди невиновны.

Он задумался, не имела ли сцена насилия, которую он наблюдал, совсем другой смысл. Возможно, девушка развлекается, раздразнивая мужчин. В лице Одо де Пуисси она в конце концов напоролась на человека, лишенного благородства, и чуть было не поплатилась за это. Эмери почувствовал даже слабую симпатию к Одо.

– Ты уверена, что это была леди Мадлен? – снова спросил он.

– Ясно как день, – ответила женщина.

– И она просила, чтобы людей выпороли кнутом?

– Будьте уверены в этом.

Надежда покинула его. Девушка оказалась лживой, похотливой, вероломной и жестокой. Мысль о том, что его тянуло к такой твари, вызывала в нем отвращение.

– Она заплатит за это, – обещал он стоявшим перед ним людям.

Глаза женщины прояснились.

– Хвала Золотому Оленю! – Это было подобно ушату холодной воды. Женщина коснулась татуировки на его правой руке, словно это была священная реликвия.

– Мы так называем вас, господин.

Эмери взглянул вниз. Могучий олень, изображенный в прыжке на его правой руке от локтя до пальцев, был нарисован так витиевато и условно, что многие не могли распознать животное, но, видимо, не все. Выполненный в красных, коричневых и желтых тонах, он вполне мог быть назван «золотым». Но это новое имя было для него катастрофой. Как мог кто-нибудь увидеть эти знаки? Он тщательно скрывал их под грязью или повязкой, но теперь они ясно видны. Был ли рисунок виден, когда он находился в рабстве у д'Уалле? Или при других обстоятельствах? Сколько человек в Баддерсли помнили знаки, нанесенные на кожу Эмери де Гайяра много лет назад? Очень мало, но и одного достаточно, если бы тот замыслил предательство. Альдреда, безусловно, помнила.

– Вы не должны называть меня так, – сказал он остальным крестьянам. – Иначе нормандцы очень скоро найдут меня.

– Да, господин, – ответили они.

Эмери встретился взглядом с Гиртом и увидел в его глазах те же сомнения. Они постараются сдержать слово, но им очень нужен мифический герой-предводитель, а он вполне подошел на эту роль.

А дальше будет еще хуже. Любое известие об английском сопротивлении будет связано с Золотым Оленем. Убийство четырех нормандцев было только первым шагом. Золотой Олень окажется исполином, восьми футов ростом, вооруженным огненным топором. Он будет вырывать деревья с корнем и швырять их в своих врагов. Вся страна всколыхнется под влиянием мифа. И стоит только одному-единственному нормандцу рассмотреть рисунок на его коже, как все будет ясно.

Судьба, похоже, уготовила ему короткую жизнь и насильственную смерть, но он был в достаточной степени англичанином, чтобы безропотно принять это. Он обратил свои мысли к практическим делам и приказал уцелевшим крестьянам собрать пожитки. Нужно было выбираться отсюда, пока Поль де Пуисси не организовал облаву. Но в последний момент он отправил их в путь с Гиртом.

– Что ты собираешься делать, парень? – спросил Гирт. – Сейчас рискованно оставаться в этих местах.

– Я должен узнать, что случилось с теми, кого схватили.

Гирт нахмурился:

– Ты хочешь выяснить, действительно ли маленькая сучка оказалась такой стервой? Она тебя околдовала. Брось ее, пока можешь!

– Ты вроде хотел, чтобы я на ней женился?

– Больше не хочу. Если подберешься к ней достаточно близко, перережь ей глотку.

Мадлен сидела в господских покоях на верхнем этаже старого замка в Баддерсли, орудуя иглой под критическим взглядом своей тетушки и пытаясь не обращать внимания на звуки, доносившиеся снаружи, – удары хлыста, пронзительные крики и не прекращавшиеся стоны наказанных. Все это продолжалось уже слишком долго. Ее дядя захватил около двадцати беглецов и пригнал их в замок. Он приказал выпороть их всех.

Мадлен, натренировавшаяся в монастыре, шила лучше, чем ее тетушка, что не мешало Селии постоянно ругать и поправлять ее. Но сегодня тетка имела все основания для недовольства, потому что руки девушки дрожали и стежки ложились неровно. Селия наклонилась и злобно ущипнула племянницу.

– Сейчас же распори все! – раздраженно закричала она. – Какая же ты неумеха! Такая же ни к чему не годная, как все эти несчастные саксы.

Тетушка Селия была тощей и костлявой, с вечно поджатыми губами и таким выражением лица, словно она надкусила незрелое яблоко. Она с раздражением воткнула иглу в шитье, как будто хотела пронзить ею саксов или Мадлен. Девушка отодвинулась подальше от тетушки, чтобы та не могла дотянуться до нее своими жесткими пальцами, и принялась переделывать неудачные стежки. Она трудилась над новым плащом для дяди, и что до нее, то чем хуже он получался, тем лучше. Она и подумать не могла, что он настолько жесток.

Мадлен оглядела комнату. Одна женщина, по имени Альдреда, работала за ткацким станком. Другая, Эмма, пряла. Обе были охвачены горем. Рядом с ними сидели их дочери и шили. Одна темноволосая, другая – белокурая, как ангел. Слезы струились по их лицам, а руки дрожали.

Мадам Селия работала иглой так, словно звуки, доносившиеся со двора, были музыкой, а не стонами страдания. Одна из ее нормандских служанок, Лиз, во всем подражала своей госпоже. Мадлен все еще не оправилась от потрясения. Тело ее не гнулось и болело от жестоких побоев Одо, голова шла кругом. Зачем она произнесла эти роковые слова? Почему не сказала, что Одо ударился головой о ветку и свалился с лошади?

Она говорила дяде, что эти люди не имеют отношения к нападению, но ему было наплевать. Кто-то должен ответить за происшествие с сыном, а эти люди заслуживали наказания за то, что сбежали. Мадлен произнесла благодарственную молитву Пресвятой Деве. Ей удалось уговорить дядю ограничиться поркой. Она спасла мужчин от потери ноги, а женщин – от клейма на лице.

Сначала она стояла и наблюдала за поркой, ломая голову над тем, как бы остановить наказание, но тут заметила, как люди смотрят на нее. Ненависть в их взглядах хлестала ее. Она проскользнула в дом. Среди пленников ни у кого не было зеленых глаз и рослой фигуры, как у Эдвальда. Попались ли эти люди случайно? Имеют ли они к нему отношение?

Вскоре ее заметила тетушка – «гоняющую лодыря», как она выразилась, и засадила за работу. Но ставни были открыты, и ничто не могло заглушить страшных звуков порки.

При каждом крике ее пальцы судорожно вцеплялись в ткань. Хорошо, что она не работала с тонким льняным полотном или шелком, иначе у нее в руках осталась бы рваная тряпка.

В комнату, поглядывая на нормандцев, словно они были дьяволами, боязливо проскользнула служанка с кипой одежды, чтобы уложить ее в сундук. Свист хлыста и стоны продолжались, и Мадлен прижала ладонь к голове, которая нестерпимо болела.

– Скоро это кончится? – спросила она на своем скудном английском, медленно выговаривая слова.

Тетушка Селия недовольно фыркнула.

Служанка взглянула на нее и кивнула, затем опустила глаза, но Мадлен успела заметить в ее взоре вспышку все той же ненависти. Почему? Только потому, что она нормандка? Вполне достаточное основание, вынуждена была она признать. Только Мадлен принялась за работу, как крики возобновились.

– Что происходит? – спросила она служанку. – Просто дети, леди, – пробормотала девочка.

Мадлен застыла от потрясения и уронила плащ на пол.

– Он собирается пороть детей?

Служанка, съежившись, скрылась. Тетушка Селия сказала:

– О чем ты говоришь, глупая девчонка? Подними свою работу, она же испачкается!

Не обращая на нее внимания, Мадлен выбежала в холл, где дядя сидел за выпивкой, уставившись на копоть, покрывавшую стену. У его ног лежали две злобные собаки. Селия поспешила за ней и ухватила за руку.

– Что ты делаешь? – воскликнула она, затем добавила шепотом: – Не беспокой его, безмозглая раззява.

Мадлен вывернулась из рук тети, но предостережение приняла к сведению. Скрепя сердце она подавила свой гнев и прибегла к дипломатии:

– Порка должна бы уже закончиться, дядя.

– Уже скоро, – сказал он без всякого интереса. – А в чем дело? Ты сама на этом настаивала. Несколько отрубленных ног послужили бы лучшим уроком и более скорым. А клеймо не позволило бы им снова бежать.

– Как бы они смогли обрабатывать землю без ноги? – возразила она. – У нас и так не хватает людей. Если ты избил их слишком жестоко, кто будет работать на полях?

– Они здоровые как быки, – воспротивился он.

– А как же дети? Ты же не станешь их тоже бить?

– Их надо учить заблаговременно. – Он посмотрел на девушку, как разъяренный медведь, сжав здоровенные кулаки.

Собаки подняли головы и оскалились. – Иди и займись своими делами, племянница.

«Это мои дела. Не твои. Мои».

Слова чуть не сорвались с языка. Слезы наполнили глаза Мадлен, когда пронзительные детские крики достигли ее ушей. Самое страшное в жизни – ощущение бессилия.

Словно солнечный луч, пробившийся сквозь пыльный воздух зала, перед Мадлен засияла истина. Ей необходимо покровительство короля и муж, иначе Баддерсли ждет разорение. Одна она ничего не может сделать. Нужно только, чтобы он был справедливым и умелым. Высокий или низкий, худой или толстый, молодой или старый – все это больше не имело значения. Она искренне полагала, что король даст ей мужа, способного управлять имением.

Если, отсылая ее сюда, Вильгельм давал ей возможность осознать именно это, то он добился своего. Но как поставить его в известность? Она не могла отправить послание без разрешения дяди. У Мадлен возникло жгучее желание убежать в лес, найти построенную римлянами дорогу, которая проходила где-то поблизости, и по ней добраться до Лондона.

Но это было бы безумным поступком несмышленого ребенка. Отправиться одной через незнакомую территорию, населенную враждебно настроенными людьми, язык которых она едва разбирает? Это верное самоубийство. Ей следует найти другой способ передать послание…

– Что ты стоишь? Тебе нечем заняться? – спросил ее дядя. Мадлен захотелось пронзить мечом черное сердце этого человека.

– Не надо разговаривать со мной так, будто я прислуга, дядя.

Гнев загорелся в его глазах, и он судорожно сжал кулаки. Собаки глухо зарычали. Селия тревожно застонала, но Мадлен решила твердо стоять на своем. Ведь она была здесь хозяйкой.

– Детей не должны пороть, – заявила она. – Прекрати это. Он медленно поднялся на ноги, массивный и достаточно сильный.

– Мне поручено управлять Баддерсли, племянница. Эти дети скоро узнают, какова цена неповиновения. Как и ты, если будешь разговаривать со мной в таком тоне.

Мадлен ничего не оставалось, как отступить на шаг назад. Собаки поднялись и встали у него по бокам, злобно скалясь.

– Это моя земля, дядя. И это мои люди. Прекрати порку.

Он сгреб ее спереди за блузку и подтащил к себе. Она оказалась притянута к его обрюзгшему телу, в нескольких дюймах от его лица. Обдавая ее дурным запахом изо рта, Поль сердито прорычал:

– Захлопни рот, а то вслед за ними отправишься к столбу!

Он не шутил. Он совсем сошел с ума. Селия решила разрядить обстановку.

– Глупая девчонка! – зашипела она. – Ты не смеешь разговаривать с мужчиной подобным образом!

Поль де Пуисси свирепо взглянул на жену, но ничего не сказал. Затем презрительно оттолкнул племянницу. Мадлен старалась убедить себя, что смолчала из благородных побуждений, ведь она ничем не смогла бы помочь людям Баддерсли, если бы погибла. Но понимала, что ее остановил смертельный ужас. Впервые в жизни она почувствовала, что значит оказаться во власти порочного человека.

Отправить сообщение королю, подумала она; Теперь это должно стать ее главной целью. Послать сообщение королю и навсегда избавиться от Поля и Селии. Это вполне возможно – с помощью странствующего торговца или одного из селян, который рискнет согласиться на поездку. Но нужно соблюдать осторожность. Мадлен пересекла холл и подошла к открытому окну, выходившему во двор.

О Боже милостивый, к столбу был привязан ревущий ребенок. Ему было не больше восьми лет. Хорошо хоть, что они пороли его легким хлыстом, но при каждом ударе он вскрикивал и звал мать. Все, что ей оставалось, с горечью подумала Мадлен, – это ждать. Разгневанная до слез, она наблюдала, как с полдюжины детей подтаскивали к столбу и пороли, причем каждый следующий был моложе предыдущего.

Господи, помилуй, не будут же они пороть и грудных младенцев?

Наконец все закончилось на ребенке около трех лет.

Страх покинул Мадлен или, вернее, растаял в пылу ее ярости, как утренний туман исчезает под лучами солнца. Она чувствовала себя такой же твердой, холодной и решительной, как мощный меч. Беззаконие необходимо остановить, и она покончит с этим!

Укрывшись позади гневной, молчаливой толпы, Эмери смотрел на Мадлен де Л'От-Виронь, стоявшую у окна замка. Как можно сохранять спокойствие в такой ситуации?

Какой прекрасный день она, должно быть, провела! Раздразнила Одо до сумасшествия и ускользнула невредимой. Теперь она наслаждалась зрелищем несчастных детей, истошно вопивших под ударами хлыста. О, если бы она попала ему в руки на час или два!

Глава 4

Возможность написать королю представилась Мадлен несколько дней спустя. Ее вызвал дядя.

– Нужно отправить послание королю, – сказал он. – Ведь где-то же в Англии можно достать рабов, хотя здесь их мало и работников не хватает. Проклятый священник уехал по каким-то делам к епископу. Ты вроде умеешь писать?

– Да, дядя. – Мадлен задумалась, не ловушка ли это.

– К нам заехал гонец по пути к королю. Я напишу письмо и попрошу помощи. – Поль откашлялся и сплюнул в кусты. – Можешь не беспокоиться, что некому обрабатывать поля. Эти мерзавцы, которых мы наказали, просто ни на что не годные притворщики, и народ отсюда все еще ускользает, как вода сквозь решето. Проклятый Золотой Олень!

– Что ты сказал, дядя?

Он удивленно посмотрел на нее.

– Какой-то крестьянин, называющий себя Золотым Оленем. Он подстрекает народ к восстанию, подбивая их бежать из своих мест, не подчиняться приказам законных лордов, убивать нормандцев. Собаки саксы совсем обнаглели в последнее время. Сыновья Гарольда наступают с юга, а проклятый Гервард на востоке старается привлечь на свою сторону датчан или шотландцев. Король слишком уж снисходителен ко всем. Нужно заставить их заплатить за мятеж, как это сделал я с бандой беглецов.

– И они все еще убегают, дядя, – подчеркнула Мадлен.

Он возмущенно воззрился на нее.

– Они бы не бегали без ноги и с клеймом на лбу. Я больше никогда не стану слушать твой дурацкий скулеж. Так ты совсем разоришь имение. С твоей помощью и с подстрекательством Золотого Оленя здесь скоро вообще не останется ничего.

Это была обычная манера Поля де Пуисси – винить всех, кроме себя, в своих несчастьях. И все же Мадлен заинтересовал этот Золотой Олень. Должно быть, это ее лесной разбойник. Не может ли она встретиться с ним и с его помощью избавить Баддерси от дяди Поля?

Ее дядюшка отхлебнул большой глоток эля.

– Проклятое пойло, – пробормотал он. – Нельзя даже выпить вина. Пойди принеси, что нужно для письма, девчонка!

Мадлен торопливо направилась к маленькой каменной часовне, расположенной рядом с замком, но, войдя внутрь, остановилась подумать. Неужели это шанс связаться с королем?

Осмелится ли она им воспользоваться? Она взяла пергамент, перо, чернила и нож. Возможно ли, что ее дядя не умеет читать? Если ее поймают, последствия будут ужасными, потому что она не только собиралась снова поднять вопрос о своем замужестве, но и показать королю непригодность своих опекунов.

«Но это твой единственный шанс», – напомнила она себе.

Пройдя в часовню, она помолилась перед распятием Спасителю. Укрепив свой дух, она вернулась в замок. Пока дядя диктовал ей обычные подобострастные восхваления и последующие просьбы, Мадлен написала:

Мой дядя хочет, чтобы Вы нашли ему рабов для этого имения, но правда состоит в том, что он многих отпугнул и вынудил бежать своей жестокостью, других несправедливо убил, а остальных изнуряет работой до полусмерти. Мне нужна Ваша помощь, мой король. Мне нужен надежный человек, чтобы управлять имением, так милостиво дарованными Вами моему отцу. Мне нужен умелый и справедливый муж, и я с готовностью полагаюсь на Ваш выбор.

Мадлен так увлеклась, что чуть было не подписалась сама.

– Неси его сюда, – распорядился дядя.

Девушка судорожно сглотнула. Одна из собак Поля подняла голову, и Мадлен показалось, что она видит откровенное подозрение в ее глазах. Девушка отнесла письмо дяде в полной уверенности, что он заметил, как дрожат ее коленки и трясутся руки, когда она протянула ему пергамент.

Он едва взглянул на письмо и неуклюже нацарапал «П де П».

– Напиши снизу мое имя полностью, – распорядился он.

Трудно было не упасть в обморок от облегчения. Дядя же самодовольно ухмыльнулся:

– Бьюсь об заклад, ты подумала, что я не умею писать. Ну-ка, прочти его снова. Я хочу послушать, как оно звучит.

Мадлен похолодела.

– Читай, черт тебя возьми! Если ты дурачишь меня и не умеешь передать смысл, я прикажу тебя высечь!

Мадлен тяжело опустилась на стул и уставилась на листок. С лихорадочно бьющимся сердцем она пыталась вспомнить наполовину услышанные слова.

«Мой великий и могущественный сеньор! Осмеливаюсь побеспокоить Вас во время Ваших грандиозных свершений по реформированию и окультуриванию этой варварской страны…»

Девушка продолжала, сочиняя, когда не могла вспомнить, ожидая каждую минуту, что дядя взорвется от возмущения и разразится проклятиями. Когда она закончила, он кивнул.

– Ты изменила кое-что, – сказал он, – но звучит очень хорошо. Давай его сюда.

Поль запечатал письмо и вызвал гонца. Меньше чем через час Мадлен, стоя у окна, наблюдала, как длинноногий гонец, защищенный громадным количеством законов от любых попыток прервать его путь, уносит ее письмо к королю.

Гонец направлялся в Уинчестер. Мадлен не знала, насколько это далеко, и понимала, что короля может там не оказаться. Он постоянно находился в движении из-за волнений, охвативших страну. Но гонец непременно найдет его, и очень скоро король приедет и привезет ей мужа.

В последующие недели всем в Баддерсли жилось нелегко. Скудных запасов, заготовленных в прошлом году, едва хватило на зиму, и много народу, в основном стариков и детей, умерло с голоду. Те, кому удалось выжить, были обессилены и подавлены.

Малочисленные работники были вынуждены непосильно трудиться – возделывать поля, чтобы обеспечить будущий урожай, ухаживать за скотиной и в то же время работать на строительстве замка. За малейшее нарушение людей жестоко избивали. Везде, куда ни посмотри, Мадлен видела бледных, изнуренных, сильно истощенных людей. Хотя ее дядя тратил деньги на покупку продуктов главным образом для себя, даже их питание было скудным.

Мадлен подозревала, что деньги подходят к концу. Она знала, что Поль дал какую-то сумму Одо, чтобы тот мог приобрести новый меч и более шикарную одежду. На ее деньги. На деньги Баддерсли, предназначенные для того, чтобы заботиться о людях. Когда приедет король, нужно потребовать отчет.

Но сейчас она так мало могла сделать! С тех пор как тетушка Селия утратила интерес к благотворительной деятельности, Мадлен стала собирать и раздавать объедки с господского стола. Она обнаружила, что кухонная прислуга таскает корзинки продуктов своим родственникам, и положила этому конец. Вся пища должна была пойти нуждающимся. Но она не сообщила о воровстве дяде, опасаясь, что он в отместку придумает какое-нибудь безумное наказание. Разве он не приказал повесить какого-то беднягу только за то, что его свиньи забрели на поле?

Каждый день она находила время для тех, кто к ней обращался, особенно по поводу лечения, но это были в основном нормандцы и домашняя прислуга. Англичане относились к ней недоброжелательно. Нет, они ее ненавидели. Они терпеть не могли Поля и Селию тоже, но это было глухое негодование. Ее они ненавидели активно и яростно. Почему?

Повсюду, где она бывала, она чувствовала на себе их взгляды, пронзавшие ее подобно мечу, но стоило ей заглянуть им в лица, их выражение становилось тупым и безразличным.

Некоторое время спустя Мадлен снова начала выходить за ворота, чтобы собрать дикие растения в пищу. Она надеялась встретиться с лесным бродягой, Золотым Оленем, рассчитывая на его помощь. Но один раз в нее попал большой камень, брошенный явно с дурными намерениями. Она помчалась к охраннику и прекратила лесные прогулки.

Однажды вечером, готовясь ко сну, она заговорила об этом с Дороти:

– Мне кажется, Дороти, что здешние люди ненавидят меня.

Женщина расчесывала длинные каштановые волосы Мадлен.

– Отчего бы это, миледи?

– Я не знаю. Они тебе говорили что-нибудь?

– Нет, – недовольно сказала женщина. – Держите голову спокойно, не дергайтесь!

Мадлен поняла, что ее служанка так же изолирована, как и она.

– Ты не хотела бы вместе со мной учить английский, Дороти?

Служанка больно дернула ее за волосы.

– Нет, миледи. Научите их говорить как следует.

Мадлен вздохнула:

– Когда же я дождусь весточки от короля?

– У него и без вас есть чем заняться, – сказала женщина, в кои-то веки разговорившись. – Ведь если дела повсюду обстоят, как здесь, должно быть, подонки совсем свели его с ума. Отказываются выполнять работу, жалуются, сбегают из положенных мест. Варвары, хотя и молятся в христианской церкви.

Люди продолжали убегать. Поль увеличил число стражей в деревне, но его ежедневные вспышки гнева против Золотого Оленя говорили о том, что бега продолжаются. Когда староста деревни пришел сообщить, что исчез пастух со всей семьей, лицо Поля сначала налилось кровью, затем страшно побледнело.

– Что? – прогремел он. – Отправляйтесь за ним! Верните его!

Пастух был одним из самых важных и необходимых людей в любом хозяйстве. Если не он, кто будет ухаживать за стадом?

– Никто не знает, куда он ушел, господин, – пробормотал староста.

– Найди его, – приказал де Пуисси.

Поль бросился вперед, сжал шею бедняги и принялся его трясти. Из горла старосты вырывались невнятные булькающие звуки.

– Тетя! – закричала Мадлен. – Останови его!

– С какой стати? Это еще один смутьян. Пусть задушит его.

Мадлен бросилась к дяде и ухватила его за жирную руку.

– Дядя, перестань!

Он отпустил шею старосты и отшвырнул девушку так, что она растянулась на полу.

– Держись подальше от меня, негодная девчонка! – прорычал он.

Собаки подскочили и остановились над ней, рыча и обнажив клыки, удерживая Мадлен на полу у его ног.

Дядя смотрел на старосту, стоявшего на коленях, схватившись за шею и задыхаясь.

– Если случится падеж скота, – сказал он жестко, – ты умрешь. Теперь убирайся.

Староста уполз на четвереньках. Поль де Пуисси обернулся к Мадлен:

– Еще раз вмешаешься в мои дела, племянница, и я впрягу тебя в плуг вместо волов.

С этими словами он щелкнул пальцами и, тяжело ступая, двинулся во двор выбивать кнутом как можно больше работы из своих подневольных. Обе собаки оставили Мадлен и последовали за ним. Дрожа, девушка встала.

– Глупая девчонка! – накинулась на нее Селия. – Вмешиваться в мужские дела! Чему только учили тебя в монастыре? Ни один муж не станет терпеть такую, как ты.

Один или два раза Мадлен видела, как кто-то проскальзывал в замок поговорить с ее дядей под покровом темноты: доносчик из деревни. Как нормандка, она должна была бы радоваться. Но она ненавидела этого человека. По духу она чувствовала себя ближе к англичанам, чем к своим родственникам. Она боялась, что предатель принесет известие о Золотом Олене и ее лесного бродягу приволокут к дяде Полю.

– Нам известно, кто такой Золотой Олень, дядя? – спросила Мадлен однажды за столом, когда Поль только что закончил очередную тираду с проклятиями в адрес этого человека.

Она пыталась выковырять что-нибудь съедобное из очень мелкой рыбешки, видимо, ничего лучшего в близлежащей речке нельзя было найти.

– Английский предатель, – рявкнул Поль. – Когда я схвачу его, то заставлю за все заплатить. Я отрублю ему ноги и руки, медленно выколю глаза и отрежу яйца, – добавил он с наслаждением. – Тогда крестьяне, которые молятся на него, смогут позаботиться о нем.

Мадлен чуть не подавилась куском рыбы. Он точно сделает, что сказал. Разве герцог Вильгельм не велел отрубить руки и ноги мятежникам в Фалезе?[7]

Она с усилием проглотила кусок.

– Но знаем ли мы, кто он такой? – настойчиво повторила она, стараясь говорить как можно более небрежным тоном.

В ответ ее дядя проворчал:

– Некоторые говорят, что это смещенный английский лорд, даже граф Эдвин Мерсийский, хотя этот молодой бездельник прочно стоит на стороне Вильгельма. Другие считают, что это Гервард или что король Артур явился, чтобы спасти их. – Дядя рассмеялся. – Он не призрак, и очень скоро все в этом убедятся, когда услышат его вопли. – Покопавшись в блюде с овощами, он рявкнул: – Дворецкий!

Изможденный человек выступил вперед и тут же получил в лицо блюдо со всем содержимым.

– Найди мне приличной еды, или, Бог свидетель, я тебя кастрирую!

Мадлен выскользнула из-за стола. Она отправилась в часовню и помолилась за безопасность своего лесного разбойника, в то же время испрашивая прощения за измену.

– Спаси и сохрани его, Господи, – шептала она. – Храни его, Спаситель! Но, – непоследовательно добавила она, – не позволяй ему полностью очистить мою землю от людей, прежде чем я получу возможность снова увидеть ее многолюдной.

От короля не было никаких известий. С наступлением жаркой погоды пришла болезнь, вызывающая рвоту, лихорадку и смерть. Мало кто из обитателей замка подхватил заразу, но она полностью завладела деревней.

Мадлен понимала, что причина в полуголодном существовании людей, сделавшем их уязвимыми. Она проклинала своего дядю.

Теперь почти не осталось людей, способных к тяжелому труду на строительстве укреплений. Работа на полях почти прекратилась. За животными ухаживали кое-как, а сорняки заглушили посевы. Зимний голод был обеспечен.

Селяне всегда отказывали Мадлен, когда она пыталась их лечить, но теперь в сопровождении двух стражников она отправилась в деревню. Ее обитатели все еще смотрели на нее волком, но она уже достаточно хорошо владела английским и потребовала, чтобы они разговаривали с ней. Девушка давала им травы и объясняла, как ими пользоваться, чтобы уменьшить рвоту. Как-то она увидела, что женщина выбросила лекарство. Что случилось с этими людьми? Мадлен отказывалась сдаваться. Даже если они не использовали ее средства, она по крайней мере знала, что делает все от нее зависящее.

Однажды, когда она сидела одна наверху, увязывая травы в маленькие узелочки, в комнату бочком пробралась девочка и остановилась в ожидании. Это была светловолосая дочь Альдреды.

– Прошу вас, леди. Мой брат заболел.

– Десятки детей болеют, девочка. Как тебя зовут?

– Фрида, леди.

Мадлен взглянула на малышку. Была ли это первая трещинка? Ее начали признавать? Она улыбнулась ребенку, которому на вид было около восьми. Но ответной улыбки не последовало.

– Где твой брат? – спросила Мадлен.

– У нас в доме. Он между замком и деревней. Наш папа – лесник. Мама просила, чтобы вы пришли, но без ваших стражников, леди. Это нужно держать в секрете, а то папа выбросит лекарство.

Возможно, это ловушка, но Мадлен не допускала, что Альдреда открыто могла замыслить убийство нормандской леди. В таком случае наказание всей общине было бы ужасным. Неприязнь отца была более вероятна. Возможно, это ее шанс показать людям, что она им не враг. Девушка собрала снадобья и плотно завернулась в плащ.

Они потихоньку пробрались через двор. Земляные работы уже закончились, и теперь поверх земляного вала сооружали палисад[8]. Однако строительство укреплений продвигалось медленно; то тут, то там зияли огромные бреши. На дальней стороне, где предстояло подвести воду из речки для заполнения рва, через канаву были переброшены грубые мостки для проезда повозок с бревнами. Легкость, с которой им удалось проскользнуть незаметно, вызывала тревогу. Мадлен помолилась, чтобы враги не вздумали напасть на Баддерсли. Она сомневалась, что замок сможет устоять даже против банды мальчишек, вооруженных палками.

Вскоре Мадлен с девочкой уже стояли перед добротным, крытым тростником домиком, расположенным на опушке леса. К ним вышла Альдреда, стройная женщина с прекрасным волевым лицом.

– Он в доме, – холодно сказала женщина.

Мадлен, наклонив голову, проникла через низкую дверь и обнаружила, что находится в типичном жилище состоятельной семьи. В небольшом доме было по крайней мере еще две комнаты, помимо той, где она стояла. Деревянные стены были обмазаны глиной, а маленькое окошко, сейчас открытое солнцу, имело ставни. Тесаные полы чисто выметены, в каменном очаге посреди комнаты горел огонь. Поднимавшийся от очага дым в основном выходил через отверстие в крыше, но часть стелилась понизу и заволакивала комнату. Поэтому в жаркий летний день здесь было душно. Из обстановки в комнате находились только два больших сундука и простой ткацкий станок. Инструменты и посуда были развешаны по стенам.

Мадлен оглянулась в поисках больного ребенка и увидела мужчину. Отец? Он стоял и смотрел на нее, неясный силуэт в одежде цвета земли.

– Где же ребенок? – спросила она, слегка волнуясь.

– Здесь нет ребенка. – При звуке знакомого голоса ее сердце бешено забилось. – Тебя пригласили сюда, чтобы увидеться со мной.

– Ты заболел? – обеспокоено спросила она, двинувшись к нему.

Он отступил назад, прочь от нее. Смешанный свет от очага, из дыры в крыше и из маленького окошка осветил его. Как и прежде, он был в лохмотьях, испачканных грязью, капюшон прикрывал его лицо.

– Нет.

Она остановилась, осознав наконец его непривычную холодность. Угроза растекалась по комнате вместе с дымом, и у девушки перехватило дыхание. Рассудок говорил, что Эдвальд не мог причинить ей вреда. Но природное чутье не прислушивалось к нему.

– Значит, я зря трачу время, – сказала она и повернулась к выходу.

Он схватил ее за руку.

– Убери от меня руки! – Она боялась не столько его, сколько себя. – Только тронь меня, и гнев Божий падет на всю общину!

«О милостивый Боже! Он тоже меня ненавидит. Почему?»

– Это привычный для вас метод действия, не правда ли, леди? Наказание. Смерть.

Он притянул ее ближе, она порывалась оттолкнуть его.

– Что тебе нужно? – спросила она в отчаянии.

– Взглянуть, отметила ли уже тебя порочность своей печатью.

У Мадлен сжалось сердце.

– Я делаю все, что в моих силах! – воскликнула она. – Я пытаюсь их лечить, а они выбрасывают мои лекарства. Я стараюсь делать добро, но никто этого не замечает…

– Слишком мало, да и поздно, – усмехнулся он. – Почему ты дрожишь? Опасаешься за свою шкуру, Дороти?

Она перестала бороться и с мольбой протянула к нему руки.

– Разве я должна отвечать за все, что совершили нормандцы в Англии?

Он посмотрел на нее, и девушка могла бы поклясться, что его голова начала склоняться к ее лицу. Но тут он резко оттолкнул ее.

– О нет. Дважды тебе не поймать меня на ту же удочку.

Он с силой ударил кулаком по опорному столбу, словно удар предназначался ей. Весь домик содрогнулся. Мадлен с трудом сдерживала слезы. Она хранила образ этого мужчины в своих мечтах как надежную защиту против жестокости и страданий. Сейчас он нанес ей такой жестокий удар, что лучше бы опустил на нее свой кулак.

Он повернулся к ней:

– Ты действительно пробуешь лечить людей?

– Конечно, – поспешно ответила она.

И ей тут же стало противно, что она все еще заискивает перед ним. Разве у неё нет гордости? Кто он такой, в конце концов? Оборванный лесной разбойник. Она сердито посмотрела на него, пытаясь под гневом скрыть свое разбитое сердце.

Он зачерпнул воды в глиняный горшочек и сунул его Мадлен.

– Готовь свою настойку.

Она оттолкнула его руку.

– Пошел к черту.

Вода расплескалась и потекла у него по руке, но в горшке все еще оставалась половина, когда он выплеснул его содержимое девушке в лицо. Она задохнулась, вода стекала с нее ручьями, а он снова наполнил горшок.

– Готовь свою настойку, – сказал он точно тем же тоном, что и раньше.

Мадлен взяла горшок. Ей не раз приходилось терпеть и худшие испытания, чем получить пригоршню воды в лицо, и страдания не сломили ее отваги. Но здесь… здесь шла игра без правил. Он мог напугать ее до смерти, выколоть ей глаза, искалечить.

Дрожащей от страха рукой она поставила горшочек возле огня, высыпала в воду один из своих пакетиков с травами и, воспользовавшись щипцами, бросила туда горячий камень. Вода с шипением нагрелась, Мадлен перемешала снадобье. В воздухе начал распространяться терпкий аромат. Она украдкой посмотрела на своего мучителя. Прислонившись к одному из опорных столбов, он стоял, скрестив на груди руки, и наблюдал за ней.

– Нужно, чтобы немного настоялось, – сказала она несмело.

– Я подожду.

Молчание било по ее напряженным нервам, словно удары кулака по струнам виолы. Она не могла этого вынести.

– Почему ты так изменился?

– Когда мы встречались прежде, ты соблазнила меня обещанием своего тела и любовных утех, – сказал он грубо. – Ты солгала.

– И поэтому ты отвернулся от меня? Настроил людей против меня?

– О, ты сама настроила их против.

Она пришла в ярость. Так вот каков ее герой – невежа, разозлившийся из-за того, что она отказалась отдать ему свою девственность.

Вспышка огня в очаге на миг ярко осветила его. На его правой руке, покоившейся поверх левого локтя, Мадлен успела разглядеть изображение головы, возможно, с рогами. Татуировка. Знаки отличия английских аристократов. Она не ошиблась насчет его высокого происхождения.

– Не тот ли ты, кого называют Золотым Оленем? – спросила она.

Она увидела, как он напрягся.

– А если и так?

Она не отказала себе в злорадном удовольствии сказать:

– Мой дядя собирается искалечить тебя, лишить мужского достоинства и бросить в деревенской грязи.

– Мои намерения в отношении твоего дяди не многим отличаются. Для этого ты изучаешь наш язык? Чтобы издеваться над побежденными?

– Я изучаю язык, потому что это моя земля.

Он отделился от столба, чтобы приблизиться к ней.

– Тогда, может, тебе следовало бы позаботиться о земле вместо того, чтобы загонять в нее людей?

– Что я могу сделать? – возразила она. – Я стараюсь вылечить их от болезни.

– Даже самый жестокий хозяин понимает, что следует заботиться о своей тягловой скотине, – мрачно усмехнулся он.

Мадлен отступилась и продолжала присматривать за своим зельем в молчании. Наконец она сказала:

– Думаю, уже готово.

– Разве ты точно не знаешь? – спросил он с презрительной усмешкой.

– Готово, – подтвердила она.

Взяв деревянную чашку, Мадлен зачерпнула немного снадобья и разбавила холодной водой из кувшина.

– Где больной?

– Выпей это.

– Я? Зачем?

Он только посмотрел на нее. Ей хотелось выплеснуть отвар ему в лицо, но она не осмелилась. Решительно подняв горшочек, Мадлен выпила без остатка все зелье, имевшее отвратительный вкус.

– Это расточительство, – холодно сказала она. – Мои запасы трав не бесконечны.

Он в молчании смотрел на нее.

– Я не собираюсь свалиться замертво, сакс.

Какое-то мгновение она думала, что он ее ударит. Она была бы даже рада почувствовать боль, которая помогла бы смягчить муки ее сердца.

– Я скажу им, что они могут принимать твои снадобья.

Он прошел мимо нее к двери. «Я скажу им…» Это были ее люди. Какое он имел право изображать из себя хозяина?

– Если я все еще захочу давать их им.

Он резко повернулся к ней лицом.

– Ты захочешь, леди, или почувствуешь всю силу моего гнева.

– Ты не осмелишься даже прикоснуться ко мне. Король сравняет Баддерсли с землей и убьет всех, кто находится здесь!

– Есть и другие пути, – ухмыльнулся он. – Я достану тебе много трав, если нужно. Скажи Альдреде.

– Как можешь ты достать травы из Турции и Греции?

– Только скажи ей. – С этими словами он ушел.

Мадлен проглотила слезы. Она не станет плакать из-за мужчины, который оказался ничтожеством. Все, что ему было нужно от нее, – это ее тело. Монахини предупреждали: это всегда так. Горький урок. Она выпрямилась, собрала свои травы и вышла наружу, на солнечный свет, оказавшись под враждебными взглядами полдюжины пар глаз, которые, впрочем, сразу же опустились к земле. Скоро она поняла почему.

– У меня заболела дочка, – нерешительно вымолвила одна из женщин. – Она не может ни есть, ни пить.

Только потому, что он дал разрешение. Мадлен так и подмывало разразиться проклятиями вместо помощи. Но это была бы мелкая месть. Она оставила бы черную отметину на ее душе и разрушила бы всякую возможность завоевать доверие своего народа. И она выбрала доверие. Видит Бог, она сумеет освободить их сердца от этой незаслуженной ненависти.

Мадлен последовала за женщиной в деревню. Она побывала в четырех домах, показала крестьянкам, как готовить настойку, и оставила достаточно трав, чтобы хватило на следующие два дня.

Положение в деревне было ужасающим. Дети и старики переносили болезнь хуже, и она поняла, что, несмотря на ее усилия, один младенец все-таки умрет. Девушка надеялась, что ее не станут винить в этом. Взрослые были в лучшем состоянии, но она дала им усиленные дозы.

В чем все они особенно нуждались, так это в отдыхе и более обильном и полноценном питании. Была середина лета, и пищи должно быть вдоволь. Но их сады и огороды оказались в плачевном состоянии, потому что люди были лишены возможности пропалывать и поливать их. Им некогда было даже сходить в лес, чтобы собрать дикие ягоды и съедобные растения.

Ей следовало возобновить свои вылазки на природу и собрать кое-какие целебные растения, чтобы передать этим людям. Она должна попытаться найти способ облегчить их труд в замке. Требовала улучшения также система орошения обширных огородов возле замка, которые были поделены между деревней и господским домом…

Когда Мадлен возвращалась назад через земляной вал, ее переполняла решимость добиться своего. К черту Золотого Оленя! Она сама спасет свой народ.

Глава 5

Эмери быстро шел через лес, направляясь в свой лагерь. Он перестал действовать в образе лесного бродяги. Это сослужило свою службу и стало опасным, с тех пор как появился миф о Золотом Олене. Он решил снова прибегнуть к переодеванию только лишь ради одной этой встречи. Убежавшая семья принесла вести о болезни, охватившей имение, и о снадобьях наследницы. Он чувствовал себя ответственным за ее поступки.

Казалось, она старалась делать добро, но это не согрело его душу. Баддерсли было разорено, люди доведены до крайней нищеты. Гораздо уместнее было кормить их, не слишком перегружать работой да поосторожнее обращаться с хлыстом. Тогда бы они не погибали от болезни.

И тем не менее он не мог не восхищаться силой ее духа. Даже одна, в окружении врагов, она отбивалась от него, как кошка. О, как ему хотелось взять то, что обещало ее роскошное тело! Вырвать силой, если понадобится. Борьба бы его только порадовала…

Как могла эта ведьма так околдовать его, ведь он убедился в ее жестокости! Она ничего не сделала, чтобы обуздать своего дядю, и начала заботиться о людях, только когда они стали умирать.

В лагере Эмери обнаружил Гирта, любовно затачивавшего боевой топор в обществе нормандского воина, сидевшего перед ним. Старые враги, подумал Эмери, когда его оруженосец, Жоффре де Сейн, встал и поклонился.

– Приветствую вас, лорд Эмери. Король послал меня за вами. Он ждет вас в Рокингеме.

Жоффре был высоким и крепким молодым человеком, истинным нормандцем. Его темные волосы были коротко подстрижены, а рука покоилась на рукояти меча. Если у него и были проблемы из-за приверженности его лорда к английским обычаям, он никогда не говорил об этом, хотя надменно игнорировал всех англичан, которых заставал возле своего господина. Догадывался ли Жоффре, чем занимается его лорд, когда «становится саксом», и докладывал ли об этом королю?

– Я покинул короля в Вестминстере всего две недели назад.

– Король с королевой путешествуют по стране, мой лорд. Говорят, что он подарил Хантингдоншир своей племяннице Джудит и сопровождает ее туда. Вопрос только в том, – добавил он с усмешкой, – за кого ее собираются выдать.

– Значит, у нас должен появиться граф Хантингдон? – Эмери размотал тряпку, которой обертывал голову, вместо того чтобы пачкать волосы грязью и сажей. – Боюсь, может начаться собачья грызня. Но зачем вызвали меня?

Его волновало, не означал ли этот неожиданный вызов, что его жизненный путь подошел к концу.

– Без сомнения, ради празднования помолвки, лорд Эмери, – сказал Жоффре с сияющими глазами.

Возможно, так оно и было. Эмери усмехнулся, видя, как его оруженосец беспечно радуется в предвкушении праздника.

– И ты ожидаешь встреч с прекрасными дамами и состязаний с богатыми призами?

Жоффре улыбнулся и слегка покраснел.

– Да, господин.

Он был всего четырьмя годами моложе Эмери, но не попал на битву при Сенлаке и не имел двойного происхождения. Для Жоффре Англия была всего лишь местом захватывающих приключений, где человексам мог легко составить себе состояние.

Жоффре передал Эмери узел, и тот отнес его к ближайшей речке, где мог смыть с себя маскировочную грязь. Здесь улыбка его увяла.

Прошло слишком мало времени, как после коронации королевы он покинул двор в Вестминстере. И этот поспешный вызов выглядел зловеще. Вильгельм любил, чтобы все его вассалы, за исключением тех, кого он считал опасными, находились в своих владениях, укрепляя королевскую власть на местах. При дворе ходили неясные слухи, служившие, впрочем, предметом насмешек, о мистическом герое по прозвищу Золотой Олень. По счастью, рассказы были настолько дикими, что никто не воспринимал их всерьез. Золотой Олень мог убить голыми руками троих вооруженных людей. Он мог бесследно исчезать по желанию. Он изрыгал пламя, подобно дракону…

И все же Вильгельм начал проявлять интерес к Золотому Оленю – почти такой же, как и к реальной угрозе со стороны Герварда, потому что Золотой Олень становился вдохновителем восстания низших слоев общества, крестьян. Это была основная причина, по которой Эмери перестал переодеваться в Эдвальда.

За исключением той единственной прогулки. Теперь он сожалел о ней, хотя видела его только Альдреда. И наследница. Он мог бы проверить снадобья Мадлен на расстоянии или просто довериться ее здравому смыслу. Горькая правда состояла в том, что он хотел снова ее увидеть, убедиться, что она порочна. Но этого не случилось. Она оставалась такой же прекрасной и всколыхнула его чувства, как не удавалось ни одной женщине.

Когда он вошел в воду, то увидел, что грязь на его правой руке частично смыта и заметен участок рисунка. Когда это случилось? Разумеется, когда наследница плеснула на него водой. Эмери тихо выругался. Могла ли она что-нибудь различить в таком дыму? Это могло сыграть роковую роль, если бы им когда-нибудь пришлось встретиться в приличном обществе. Ведь она уверена, что он – Эдвальд, человек вне закона, и, без сомнения, догадалась бы, что он и есть Золотой Олень, если бы разглядела рисунок.

Он мог вообразить, с каким удовольствием она разоблачила бы его! Еще одна причина держаться подальше от Баддерсли и от Мадлен де Л'От-Виронь, несмотря на безумные стремления его сердца. «Нет, не сердца, только тела», – сказал он себе.

Эмери бросился в холодную воду и быстро поплыл к более глубокому месту, с неистовством пытаясь стереть из памяти ее образ, как смывал грязь со своего тела. Когда он вышел из реки, тело его сверкало чистотой, но мыслями по-прежнему владела кареглазая ведьма.

Он быстро натянул на себя белую рубашку и коричневые льняные штаны, надел через голову тунику из голубого батиста с коротким рукавом, отделанную по вороту, рукавам и подолу богатой каймой, вышитой его матерью. Широкая горловина позволяла видеть изящную вышивку на рубашке. Застегнув украшенный золотом пояс, он расправил под ним ткань туники так, чтобы она спадала до колен ровными складками, как ему нравилось. К поясу он прикрепил столовый нож и кошелек.

Вместо тряпок, которыми он обматывал икры ног, когда одевался в лохмотья, он обвязал крест-накрест ноги от лодыжки до колена поверх просторных штанов красиво сплетенными синими с золотом лентами, завершив картину сложным декоративным узлом. Натянув черные башмаки, он почувствовал, насколько в них приятнее и удобнее ногам по сравнению с грубыми сандалиями.

Подошел Жоффре и подал ему меч на кожаном ремне. Эмери опоясался так, чтобы его меч всегда был наготове. Это был английский меч, подаренный племяннику Гервардом. Затем оруженосец протянул своему лорду тяжелый золотой браслет, украшенный затейливым рисунком и точно пригнанный по форме его руки. Эмери надел браслет на правое запястье. Последнее время он тщательно следил за тем, чтобы скрывать татуировку. Жоффре сохранял невозмутимый вид, пока его лорд одевался на английский манер, но Эмери знал, что юноша все замечает и относится к этому неодобрительно.

В одежде нормандцев и англичан не было особых различий, разве что англичане отдавали предпочтение более ярким расцветкам, изысканным тонким тканям и богатой отделке. Это объяснялось тем, что они лучше владели мастерством в производстве тонких тканей и затейливой вышивки. Но все же разницу в одежде англичан и нормандцев вполне можно было уловить. Жоффре был одет во все темно-синее, с отделкой из черных и белых лент. Золотых украшений у него вообще не было.

– Знаешь, – шутливо сказал Эмери, проверив, хорошо ли прилажен его великолепный браслет, – любой англичанин при виде тебя подумал бы, что я негодный лорд, который скупится на дары тебе.

Жоффре гордо выпрямился.

– Я служу вам не ради денег, лорд Эмери.

– Ни денег, ни удовольствия… Если я слишком досаждаю тебе, – озабоченно добавил Эмери, – я могу отпустить тебя к более благонадежному лорду. – Ему бы не хотелось, чтобы Жоффре пострадал при его падении, если уж суждено такому случиться.

Молодой человек покраснел.

– Я не хочу… Я счастлив служить вам, лорд Эмери.

– В самом деле? Глядя на тебя, этого не скажешь.

Жоффре попытался сохранить официальный тон.

– Вы прекрасный воин и хорошо заботитесь обо мне. Вы превосходно обучаете меня, и я всем доволен. – Внезапно он добавил: – Я беспокоюсь за вас! – Бедняга побагровел. – Прошу прощения, мой лорд.

Эмери был тронут.

– Не за что. Я сам беспокоюсь о себе. – Он взял Жоффре за руку и стал серьезным. – Я предан королю и буду верен ему всегда, Жоффре, но если ты считаешь, что я что-то делаю не так, скажи об этом королю.

– Это было бы бесчестно, лорд! Эмери покачал головой:

– Нет. В первую очередь ты всегда должен быть предан королю. Никто не обязан следовать за своим лордом в неправедном деле.

Встревоженный и смущенный, Жоффре кивнул. Эмери достал из кошелька еще одну драгоценность – кольцо Герварда. Поколебавшись, он надел его на средний палец правой руки. Это означало, что он человек Герварда, преданный ему душой и телом до самой смерти. На самом деле это было не так. Но Эмери собирался носить кольцо до того дня, когда будет вынужден отказаться от этой зависимости.

Возвратившись в лагерь, Эмери стряхнул воду со своих длинных, до плеч, волос и расчесал их костяным гребнем. Осмотрев его, Гирт одобрительно кивнул.

– Как, на твой взгляд, вполне англичанин? – спросил Эмери.

Гирт рассмеялся:

– Ты бы мог добавить драгоценностей, парень. Кто же носит только один браслет? И что это за властелин, которому он служит?

Сам Гирт носил браслеты, накладки на рукавах и огромную позолоченную пряжку на ремне.

– Наш властелин дарит землю, а не золото.

– Землю, принадлежащую англичанам.

– Те англичане, которые признали Вильгельма, сохранили свои владения.

Гирт вскочил на ноги.

– Они мерзавцы! Они сохранили владения, подчинившись нормандскому королю! Все вы не лучше рабов, вы, нормандцы, и те, кто покоряется вам. Король дает вам землю, но это все равно его земля, а не ваша. Король Альфред не владел Англией, как и Кнут или Эдуард. Гарольд владел только землями своей семьи. Бастард заявил, что владеет всем. Он предает пламени города, которые сопротивляются ему. Он строит замки и поселяет там своих рыцарей. Он разоряет земли тех, кто противостоит его тирании. Он устраивает охотничьи леса, где только ему вздумается.

– Таков новый обычай, – спокойно сказал Эмери. – Чем старое правило лучше? Что имел носитель кольца, кроме благосклонности своего лорда? Если он терял ее, то оставался один во враждебном мире.

– Если он терял ее, то ничего лучшего и не заслуживал, – ответил Гирт. – Если он остался жив в битве, где погиб его друг по кольцу, то он презренный человек.

Гирт с отвращением сплюнул, затем внезапно схватил Эмери за правую ладонь и поднял ее вверх. Золотой перстень Герварда сверкнул на солнце. Точно такой же перстень был на руке Гирта. Жоффре схватился за меч, но под взглядом Эмери замер, оставаясь настороже.

– Чье кольцо ты носишь? – сурово спросил Гирт.

– Герварда, – ответил Эмери, расслабив руку в ладони друга.

– И кто ты тогда?

– Нормандец, – сказал Эмери. – Хочешь отнести кольцо назад Герварду?

В глазах Гирта блеснули слезы.

– Приближается время битвы, парень. Если Бастард прикажет тебе поднять оружие против Герварда, тебе придется отказаться или стать подлецом.

Эмери спокойно освободил руку из пальцев Гирта.

– Я дал присягу верности Вильгельму. Я должен по его приказу сражаться за него где угодно и когда угодно или буду проклят. – Он снял кольцо и протянул Гирту. – Хочешь отнести его Герварду?

Гирт покачал головой. Эмери снова надел кольцо на палец и зашагал прочь.

В часе езды на запад от Баддерсли лорд с оруженосцем повстречали рыцарей из свиты Эмери там, где их и оставил Жоффре, – на постоялом дворе возле старой римской дороги. Был пущен слух, что Эмери время от времени исчезает из-за любовных свиданий с замужней дамой, супруг которой отправился в паломничество. Стражники скалили зубы, но осмотрительно не упоминали о неожиданных отлучках лорда.

Когда вдали показался Рокингем, Эмери объявил привал. Жоффре тяжело вздохнул. Из седельной сумки Эмери достал горсть драгоценностей. Широкий браслет, украшенный гранатами и обсидианом, он надел на левое запястье. Два ремня, инкрустированных бронзой, украсили обе его руки выше локтя. Он пристегнул широкую пряжку на поясной ремень. Взяв из рук Жоффре дорогой синий плащ, он накинул его на себя и закрепил на правом плече роскошной круглой заколкой, усыпанной драгоценными камнями. Нарядившись, как английский аристократ, Эмери продолжил путь через деревню к замку.

Крепость в Рокингеме существовала уже много поколений, и насыпь выглядела прочной и надежной, не то что жалкая куча земли среди зеленой рощи в Баддерсли. На насыпи был невысокий каменный форт, и Уильям Певерелл поспешно надстроил его, соорудив грозный каменный замок на берегах реки Уэлленд, но пока еще укрепления представляли собой по-прежнему деревянный палисад, да и большинство служебных помещений тоже было из дерева. Ниже по реке зажиточная деревня со спокойным достоинством воспринимала присутствие короля Англии.

Эмери и Жоффре, оставив стражу и коней под специально устроенным навесом, пешком пересекли переполненный людьми двор и подошли к башне. Эмери немного задержался, чтобы купить у лоточника два пирога со свининой, для себя и Жоффре. Когда они явятся к королю, их могут продержать в ожидании несколько часов, а он был голоден. Нашлась тут и торговка элем, и они поспешно осушили кувшинчик. Жоффре начал было заигрывать с дочерью торговки, но Эмери потащил его за собой.

Они поднялись по лестнице к башне, и стража их пропустила. Молодой лорд и его оруженосец очутились в огромном зале, где толпились придворные из свиты короля Вильгельма, представители ее мужской половины. Хотя королева и ее фрейлины прибыли вместе с королем, здесь их не было видно. Одним из первых, кого увидел Эмери среди толпы дворян, духовных лиц и купцов, был его кузен Эдвин, граф Мерсийский.

Будучи на год старше Эмери, Эдвин отличался более хрупким сложением и рыжим цветом волос. Это был красивый мужчина, но мягкая линия губ выдавала его нерешительный характер. Хотя он унаследовал от отца власть сюзерена над большей частью Восточной Англии, ему никогда не удавалось добиться там влияния. После Сенлака он поддержал попытку Эдгара Этелинга захватить трон, но ничего из этого не вышло, и Эдвин оказался среди многочисленных лордов, которые бросились присягать на верность Вильгельму. Он был прощен и утвержден в своих званиях и титулах. С тех пор состоял при дворе и был вполне доволен, связав свою судьбу с Вильгельмом Нормандским.

Эдвин был одет в нормандском стиле. Чисто выбрит, с коротко остриженными волосами, в скромной, скудно украшенной одежде.

«Когда-то, – вспомнил Эмери, – Эдвин любил богатые яркие одежды и украшения и гордился своими длинными волосами и пышными усами».

При виде Эмери граф скривил губы.

– Ну-ну, кузен. Все еще пытаешься играть на два фронта, как я вижу. Как поживает дядюшка Гервард?

– Понятия не имею. Как дела при дворе?

– Неплохо. Король обещал выдать за меня свою дочь Агату.

– Поздравляю, Эдвин. Она милый ребенок и, конечно же, еще не готова к замужеству.

– Ей уже тринадцать.

– Полагаю, что так. Я не видел ее уже года три. Как она, пополнела? Она была худышкой.

У Эдвина глаза полезли на лоб, и он потащил Эмери в тихий угол.

– Не говори подобные вещи! Ты никогда не добьешься успеха у короля, если будешь продолжать в том же духе.

Эмери покачал головой:

– Вильгельм не станет возвышать или разжаловать человека только за то, что тот говорит приятные пустячки о его дочерях. На днях ты должен предстать перед ним, Эдвин. Не ударь в грязь лицом!

Эдвин побледнел при одной только мысли об этом, но ухитрился ухмыльнуться.

– Я добился его дочери, Эмери. А чего добился ты? По правде говоря, я удивляюсь, зачем Вильгельм вызвал тебя сюда. Он держит меня при себе, потому что я управляю Мерсией. Но почему ты? Затеял что-то? – Он усмехнулся: – Ты с Золотым Оленем и Гервардом?

Не успел Эмери ответить, как Эдвин ускользнул. Эмери тихо выругался. Упоминание о Золотом Олене прозвучало тревожным сигналом. Он потянулся рукой к предательскому рисунку, но остановил бесполезный жест. Судьбу нельзя изменить. Да и глупо принимать Эдвина всерьез.

Эмери никогда особенно не любил кузена, как и его брата-близнеца Моркара. Они были ненадежными людьми. Как нормандца, его должно было радовать, что их оказалось так легко купить, но англичанин в нем испытывал отвращение к их корыстолюбию и эгоизму. Они раболепствовали перед королем, как щенки в надежде на угощение, но он был уверен, что если им будет выгодно выступить против Вильгельма, они сделают это без колебаний. Именно такие люди, как Эдвин, погубили Англию – чересчур капризные, чтобы подчиняться нормандцам, и слишком трусливые, чтобы открыто выступить против них.

Эмери смотрел на каменные ступени, ведущие в личные покои короля, и задавался вопросом, в каком состоянии он будет спускаться по ним. Но в переполненном зале он твердо держал шаг. Эмери отвечал на приветствия, отвергая все попытки задержать его.

Однако прямо возле лестницы вперед выступил огромный смуглый детина и схватил его в медвежьи объятия.

– Хо, маленький братец! Голова еще цела?

Эмери радостно обнял старшего брата и стойко вытерпел массированные удары по спине.

– Лео! Давно ты тут? Перестань ломать мне ребра, черт тебя возьми! Почему ты не заехал в Роллстон?

– Король прислал за нами.

– Нами? – осторожно спросил Эмери.

– Отец тоже здесь.

Что-то болезненно сжалось внутри. Эмери был готов предстать перед королем Вильгельмом, но не был уверен, что сможет взглянуть в лицо отцу, с которым не виделся с той самой размолвки в башне аббатства больше года назад. Эмери представлял себе, что мог подумать его отец о поведении младшего сына, и почувствовал малодушное желание сорвать с себя английское снаряжение и остричь волосы.

Лео внимательно осмотрел младшего брата.

– Что ты затеял? – спросил он; затем снисходительный взгляд сменился суровым. – Уж не измену ли?

– Нет! – резко ответил Эмери.

Брат одобрительно кивнул.

– Как там Жанетта и дети? – поспешно спросил Эмери, прежде чем Лео снова принялся задавать вопросы.

– Отлично. Кажется, мы произвели на свет крепких малюток. Осенью замок Везен поразила болезнь, и пять человек умерли. Все дети переболели, но поправились. Если они будут прибывать у нас с той же быстротой, скоро у меня появится личная армия жаждущих земель завоевателей.

– Только не присылай их в Англию. Лео понимающе посмотрел на него.

– Теперь это твой дом, верно?

Эмери утвердительно кивнул.

– Но я все еще наполовину нормандец, брат.

– Тогда тебе лучше пойти к королю. Он приказал, чтобы ты немедленно шел к нему, как только прибудешь.

– Почему?

По крайней мере у Лео не было дурных предчувствий.

– Может быть, просто потому, что ему нравятся твои прекрасные зеленые глаза. Иди!

Эмери бросил плащ Жоффре и последовал за братом вверх по узким ступеням к дубовой двери, по сторонам которой стояла стража.

– Роджер тоже здесь? – спросил он.

Сердце Эмери бешено билось, его охватила дрожь ожидания битвы, но он понимал, что причиной всему лишь страх.

– Нет. Он доблестно крошит валлийцев, покрывая себя славой. А что?

– Я подумал, что мы могли бы устроить славную семейную встречу. Меня удивляет, что мама на этот раз осталась дома.

Лео расхохотался:

– Против своей воли, поверь. – Он понизил голос: – Отец просто встал на дыбы. Я не думаю, что он оценивает здешнее положение вещей также оптимистично, как король.

«Или же подозревает, а может, даже знает, что должно случиться нечто неприятное. Послал бы Вильгельм за старым другом, чтобы тот стал свидетелем казни своего сына? Вполне возможно».

Стражи пропустили их в помещение, увешанное гобеленами и обставленное богатой мебелью. Однако комнатка была небольшой, и находившиеся в ней шесть человек заполонили ее. Помимо короля, там присутствовали два писаря, работавшие с документами; два ближайших соратника монарха – Ям Фицосберн и Роджер де Мортен, и граф Гай де Гайяр. Довольно зловещая компания для встречи младшего сына!

– Ха! Наконец-то ты явился, Эмери де Гайяр! – сказал король своим грубоватым голосом. – Не очень-то ты торопился, мальчик!

Король Вильгельм был коренастым мужчиной, с короткими рыжими волосами и проницательными голубыми глазами. Как обычно, когда речь не шла о торжествах или официальных встречах, он был одет в простое платье из прочной темной шерсти со скромной отделкой.

Эмери вышел вперед, опустился на колено и поцеловал королю руку.

– Ни один человек, сир, не в силах за вами угнаться.

Король внимательно оглядел его.

– Ты бы передвигался значительно быстрее, если бы так не отягощал себя золотом.

Эмери ничего не ответил. Он испытывал неимоверное облегчение. Такой прием не мог предшествовать безжалостной расправе.

Король подал знак, и граф Гай выступил вперед. Эмери поцеловал отцу руку, и тот поднял его с колен, чтобы расцеловать в обе щеки. Молодой человек понимал, что отец зол на него за его английское обличье. Но в присутствии короля он не станет об этом говорить.

– Как идут дела в твоем имении? – спросил король.

– Хорошо, ваше величество, – сказал Эмери с непринужденной улыбкой. Позже выяснится, что стоит за вызовом короля.

– Если Бог пошлет хорошую погоду, мы соберем добрый урожай.

– Ты один из очень немногих, кто может сказать это, – прогрохотал Вильгельм. – Полагаю, твои люди работают на тебя, потому что ты англичанин.

– Наполовину англичанин, сир, – твердо возразил Эмери, при этом глаза короля гневно вспыхнули, и кто-то охнул от ужаса.

Но Вильгельм усмехнулся:

– Дерзкий паршивец! Почему же твои люди хорошо работают?

– Я стараюсь придерживаться их традиций и законов, сир.

– Клянусь Богом, я тоже так делаю! – взорвался король.

Эмери знал, что это до некоторой степени правда, и попытался успокоить разгневанного монарха:

– Как вы уже сказали, сир, должно быть, это из-за того, что я частично англичанин.

Как только эти слова сорвались у него с языка, он понял, что совершил ошибку. В комнате наступила мертвая тишина.

– На колени! – приказал король с пугающим спокойствием, и Эмери смиренно подчинился.

От пощечины короля Эмери пошатнулся, в ушах зазвенело, но вместе с тем он почувствовал облегчение, и у него закружилась голова. Это было отеческое наказание, а не королевское.

– Разве я не английской крови? – спросил король.

– Да, сир, благодаря королеве Эмме.

Король удовлетворенно кивнул и долго смотрел Эмери в глаза. За этим крылось нечто большее, чем просто неосторожное слово и королевский гнев. Главная мысль была ясна: «Переступи черту – и будешь наказан, будь ты любимый крестник или нет; наказан в точности так, как заслуживаешь за свое преступление».

Вновь вернулась настороженность. Как много может быть известно Вильгельму? Эмери снова поднес к губам королевскую руку, ту самую, что влепила ему пощечину, и поцеловал ее в знак преданности.

– Ну полно, вставай! – сказал король с раздражением, за которым, впрочем, явно чувствовалась привязанность. – Ты настырный юнец. Я вызвал тебя сюда, чтобы воздать тебе по заслугам, так что следи за собой. Теперь отправляйся со своими родственниками. Вам где-то здесь приготовлена комната. Ты взял с собой лиру?

– Нет, сир.

– Ну и глупец. Поищи здесь. Вечером будешь для нас играть.

Эмери с поклоном покинул комнату вместе с отцом и братом. Не придется ли ему получить в зубы и от своего разгневанного родителя?

Глава 6

Когда они пришли в предназначенную им маленькую комнатку, отец Эмери только вздохнул.

– Сними эти проклятые побрякушки.

Эмери снял все, за исключением браслета на правом запястье и золотого кольца.

– Нормандцы тоже их носят, отец, – сказал он мягко.

– На тебе они выглядят вызывающе. Де Сейн сказал, что ты надел их перед самым прибытием ко двору.

– Вряд ли они подходят при обработке полей… – Эмери замолчал.

– Буду рад съездить тебе по другой щеке, если хочешь.

Эмери не ответил. Он понимал, что страх привел его отца в такую ярость. Страх за младшего сына.

– Судя по твоим отчетам из Роллстона, – сказал граф Гай, – дела там идут неплохо. Но я слышал, иногда ты исчезаешь на время. Куда ты ездишь? К Герварду?

– Все, что ли, считают меня предателем? Я дал тебе слово и держу его. Я не видел Герварда с нашей последней встречи еще до Сенлака. – Граф облегченно расслабился. – Я наполовину англичанин, отец, и не откажусь от моей английской сути, но я верен королю.

– Да, уж лучше бы тебе оставаться верным. Если ты предашь его, он обойдется с тобой жестче, чем с теми, кого он всегда считал врагами.

– Прости, отец, но я таков, как есть.

Гай де Гайяр сгреб младшего сына в медвежьи объятия.

– Будь осторожен, мой мальчик.

Обнимая отца, Эмери на мгновение вновь почувствовал себя ребенком, искавшим защиты и спасения в отцовских руках. Потом он осознал, что стал теперь выше и шире в плечах, чем отец. Гай де Гайяр уже начал стареть, тогда как Эмери в свои двадцать два года был в расцвете сил. Чтобы скрыть свои чувства, он отвернулся и стал складывать украшения в сундук.

– Не знаете, что за «воздаяние» задумал для меня король? – спросил он небрежно.

Ответил Лео:

– Может быть, раз ты так хорошо справляешься в Роллстоне, он решил наградить тебя имением?

– Вряд ли. Он окружен алчущими земель соратниками с более вескими преимуществами, чем младший сын графа, да к тому же наполовину англичанин. Я доволен, что управляю Роллстоном.

– Ха! – взорвался Лео. – Когда у тебя появится батальон голодных сыновей, ты будешь рад любому самому маленькому имению.

Эмери усмехнулся:

– Я не собираюсь жениться, Лео. К тому же из-за английских наследниц тут идет грызня не хуже, чем на псарне из-за костей.

Граф Гай передал сыновьям кубки с вином.

– Сомневаюсь, что Вильгельм позволит тебе жениться на англичанке, Эмери.

– Ну что ж, может, он приберег для Эмери симпатичную юную нормандскую наследницу. – Лео всегда был оптимистом. – А не собирается ли он отдать за него леди Джудит?

Эмери поперхнулся вином.

– Только если сошел с ума. Это такой лакомый кусочек, за который можно получить гораздо более выгодную добычу, чем я. Ты слышал, что он обещал Агату Эдвину? Вот так теперь используют женщин королевской крови. Для покупки всей восточной Англии.

Лео был вынужден согласиться:

– Король сказал, что собирается воздать тебе должное, так что тебе лучше угождать ему. Пойдем-ка поищем для тебя лиру, маленький братец. – Он осушил кубок и поставил его на сундук. – Пошли!

Они беззаботно отправились на поиски по замку и по городу, взяв с собой около дюжины молодых воинов. Им пришлось посетить множество таверн и даже публичный дом. Когда они, пошатываясь, возвращались в замок, чтобы переодеться к вечеру, Эмери тяжело вздохнул:

– И после всего этого ты ожидаешь, что я смогу петь?

– Ты получил лиру, разве не так?

– Несколько часов назад.

– И ты попрактиковался, верно?

Эмери вспомнил, как распевал военные песни в караульной, а непристойные – в таверне и выучил к тому же несколько новых. Он спел немало красивых нежных песен для распутниц.

– Я уже иссяк, Лео. – Эмери натянул свежую тунику из роскошного алого шелка с длинными узкими рукавами, отделанную золотой каймой. Поколебавшись, он надел наручные ремни и браслет.

– Отец спустит с тебя шкуру, – сказал Лео без особого сочувствия.

Все мальчики де Гайяры росли, получая постоянные пинки и оплеухи от горячо любившего их отца, и это считалось отличным способом растить сыновей.

– Пойдем, а то Бог знает, где нам придется сидеть.

Зал был огромных размеров, но едва мог вместить весь двор. Придворные толпились повсюду и боролись за места за столами. За главным столом сидели король с королевой, Фицосберн, де Мортен, Певерелл, леди Джудит и леди Агата. Женщин было мало.

Эмери заметил, что Агата слегка пополнела. Она была небольшого роста и выглядела моложе своих лет. Увидев Эмери, она заулыбалась и помахала ему рукой. В ответ он послал ей воздушный поцелуй.

Он не знал леди Джудит, потому что она была дочерью сестры Вильгельма и выросла в Ленсе. Она уже оформилась – пышная красавица с длинными золотисто-рыжими косами и сияющими глазами. Леди Джудит не оставила без внимания восхищение Эмери. Она улыбнулась и метнула на него многозначительный взгляд. Мужчина, которому она достанется, получит в придачу кучу восхитительных хлопот и головную боль.

– Глядя на аппетитную леди Джудит, – сказал один из молодых людей, – я вспоминаю о наследнице, которая получила Баддерсли. Я надеюсь, что мог бы добиться у нее успеха. Но черт возьми, где расположено это имение?

– Совсем недалеко отсюда, – сообщил Эмери. – Немного южнее Хантингдона.

Это замечание вызвало легкий шум.

– Только не говори, что ты опередил нас, де Гайяр!

– Просто я хорошо ориентируюсь в Мерсии.

– Что-то слишком уж хорошо, – насмешливо произнес чей-то голос. – Полно родственников среди грязных саксов, не правда ли?

Эмери поднял глаза и встретился со жгучим взглядом Одо де Пуисси, продиравшегося к месту, расположенному напротив. Эмери всегда недолюбливал этого человека, а после того, чему он оказался свидетелем, его антипатия еще усилилась. Этот мужчина пытался изнасиловать Мадлен де Л'От-Виронь, и хотя теперь Эмери ее ненавидел, при мысли о том, что де Пуисси хватался за нее руками, ему хотелось выпустить негодяю кишки.

Эмери сжал в руке свой кубок.

– А у вас полно неприятных нормандских родственников. Ведь наследница – ваша кузина, не так ли?

Одо побагровел от гнева.

– Всего лишь племянница жены отца. И черт возьми, что за намеки в адрес Мадлен?

Эмери взял себя в руки. Король прикажет их вздернуть, если они учинят свару за его столом, в особенности по поводу нормандцев и саксов.

– Ну, кто хочет получить план дороги в Баддерсли и начать охоту за наследницей? – спросил он, чтобы сбить всех с толку.

– Право выдать ее замуж принадлежит королю, – сказал мужчина, которого вино повергло в мрачное настроение. – Если даже она влюбится в меня, не думаю, что это будет иметь хоть какое-нибудь значение.

– И то правда. – Со злости Эмери добавил: – И возможно, она косая, а характер у нее, как у гарпии.

Это явно не убавило девушке привлекательности.

– Ради хорошего имения я готов любезничать даже с монстром, – заявил Стивен де Фе при всеобщем одобрении.

Стивен был красивым молодым человеком, общим любимцем, беспечным любителем наслаждений. Ему очень хотелось заполучить в жены наследницу.

– Скажи нам, Одо, – потребовал он, – так ли уж она плоха?

– У Мадлен вспыльчивый характер, – сказал Одо. – Но с любой женщиной можно справиться. Только развлекай ее в постели.

– Клянусь Богом, – заявил другой мужчина, – ради собственной земли я бы женился на сущей ведьме. Для развлечения всегда найдутся подходящие девки. Ты только скажи нам, насколько она ужасна.

Одо осознал, как ему выгодно изобразить наследницу Баддерсли в неприглядном виде. К концу трапезы каждый был убежден, что она уродлива, хромает и несдержанна на язык. Именно поэтому король упрятал ее подальше. Но все они хотели жениться на ней.

Эмери испытывал глубокое сострадание к девушке. Он помнил ее прекрасные глаза, темные и блестящие, и стройное подвижное тело. В его обществе она всегда была сдержанна в словах. Но он тут же подавил в себе добрые чувства. Она снова очаровывала его, даже на расстоянии. Эмери знал, что она жестока и ненасытна.

Королевский приказ играть вывел Эмери из задумчивости. Он вышел в центр зала, понимая, что яркое неровное пламя факелов высветит его золотые волосы и украшения. Проходя мимо отца, он увидел, как тот нахмурился. Поэтому Эмери повел себя осторожнее, чем собирался. Вместо английских он спел самые любимые песни нормандцев.

Королева попросила спеть смешную песенку про рыбку и яблоко, потом леди Джудит подалась вперед:

– Лорд Эмери, вы знаете песню о Тристане и Изольде?

Эмери заметил мерцание света в ее глазах и с вежливой отстраненностью на лице ответил:

– Да, леди. Я сыграю ее для вас.

Он знал женщин такого типа, как леди Джудит, а ему и без того хватало неприятностей, чтобы еще привлекать к себе интерес со стороны одной из королевских наград. К тому же она, судя по всему, испытывала слабость к английскому стилю.

Он пел, рассматривая в то же время возможных кандидатов на ее руку. На первом месте был Эдвин, но ему, очевидно, уже обещана Агата. Этелинг Эдгар остался единственным мужчиной, в жилах которого текла кровь английских королей, но он, похоже, никогда не сумеет обрести влияние. Близнеца Эдвина, Моркара, можно было бы принять в расчет, но он еще ничего не достиг. Госпатрик, граф Нортумбрийский, женат.

Уолтоф, сын Сьюарда Нортумбрийского, имел всего несколько имений, но принадлежал к высшей аристократии Англии. Он обладал законным правом на титул графа Нортумбрийского и отказался от него по собственной воле. Этот Уолтоф определенно представлял интерес. Хотя он был всего на два года старше Эмери, люди стремились к нему, словно их тянули на золотых нитях. В народе ходили легенды о женитьбе его деда на женщине, бывшей наполовину феей, наполовину медведицей. Если Вильгельм отличался дальновидностью, а это не вызывало сомнений, он должен был привязать к себе Уолтофа родственными узами.

Эмери отыскал глазами Уолтофа среди гостей. Тот внимательно слушал с улыбкой на красивом продолговатом лице. Его окружал ореол утонченности, но никто из когда-либо встречавших его в сражении не назвал бы его слабым. Он был одет и украшен драгоценностями на английский манер, почти как Эмери, предпочитая лишь более темные тона. Удивительные янтарные глаза Уолтофа отвернулись от певца. Проследив за направлением его взгляда, Эмери увидел Джудит, с восхищенным вниманием слушавшую песню. Итак, Уолтоф догадывался. Возможно, все уже решено.

«Милая леди Джудит, – подумал Эмери. – У вас интересная судьба».

Продолжая петь, он оглядывал зал. Вдруг его взгляд застыл. В зал входил вновь прибывший Роберт д'Уалле со стражником. Возможно, с тем самым, кто выжил при известном побеге из рабства. Эмери отвел глаза, надеясь, что не пропустил куплет или же не пропел один и тот же дважды. Чем меньше привлекаешь к себе внимания, тем лучше. Но вовсе остаться незамеченным было трудно, раз он сидел посреди зала, одетый в красное с золотом. Оставалось надеяться, что контраст между его великолепием и грязными лохмотьями бродяги не позволит его опознать.

Как только Тристан и Изольда встретили свой печальный конец, д'Уалле вырвался вперед.

– Великий король! – пророкотал он. – Я пришел сообщить о нападении и нанесении увечья!

– Решил развлечься? – спросил Вильгельм. – Добро пожаловать, лорд Роберт. Ты уже поел?

Д'Уалле пробрался ближе и встал рядом с Эмери, который настраивал лиру. Это был массивный, крепко сбитый мужчина средних лет, сильный и решительный, но не слишком наделенный умом.

– Нет, сир, мне пока не до еды, – сказал д'Уалле. – Среди нас находится опасный негодяй.

Король оглядел зал.

– Даже несколько дюжин таких, лорд Роберт, – сухо произнес он. – Впрочем, давай, поделись с нами своей историей.

Движением руки д'Уалле подозвал своего стража.

– Этот человек сможет рассказать обо всем лучше, потому что сам был там. Он единственный уцелел в бойне.

Бедняга страж явно был охвачен благоговейным ужасом и не спускал глаз с короля. На того, кто находился рядом, он не обращал внимания.

– Сир, – взволновано сказал он, – на меня и еще четырех парней напал великан и убил всех, кроме меня.

Король взглянул на него.

– Все это занимательно, но смахивает на небылицы. Не можешь ли выразиться яснее? Что за великан? Сколько у него голов?

Стражник вытаращил глаза.

– Одна, сир. Это просто человек, сир. Только очень высокий.

– Хм. И убил четверых воинов. Голыми руками? – спросил король с насмешкой. – Кажется, опять этот проклятый Золотой Олень.

– Да, сир, – ответил стражник. Король посмотрел на него более серьезно.

– Это действительно была тварь, называющая себя Золотым Оленем?

Стражник неистово затряс головой.

– Н-нет, сир. Но она… он убивал голыми руками. По крайней мере с-сначала. – Бедняга запнулся, явно желая, чтобы пол под ним разверзся и поглотил его. – Видите ли, сир, он строил мост. Потом он убил Пьера голыми руками и взял его меч. Затем отрезал голову Лудену. Потом проткнул Шарло насквозь. Грегуара убил другой.

– Другой великан? – Король изобразил удивление, но Эмери видел, как внимательно он отсортировывает сказанное.

– Нет, сир. Другой раб. Он перерезал Грегуару глотку.

Эмери заметил, как скривилось лицо д'Уалле при слове «раб», и улыбнулся. Должно быть, стражнику приказали не упоминать об обстоятельствах. Ну что ж, д'Уалле был известен своим тупоумием.

– Раб, – задумчиво повторил король. – Как это ты раздобыл рабов, лорд Роберт? Обычай превращать людей в рабов за проступки уже многие десятилетия не в почете.

Обильный пот выступил на лбу д'Уалле.

– Э-э… не совсем рабов, сир. Работников. Нам нужны были люди для строительства замка и моста.

– Это были местные жители, отбывавшие трудовую повинность?

– Э-э… нет, сир. У нас была срочная работа, и поэтому мы… Им бы заплатили, когда работа была выполнена, сир.

– Заплатили бы? – спросил король. – А этот великан скорее всего был недоволен задержкой платежа и убил четырех стражников? – Король подался вперед, веселость покинула его. – Ты получил по заслугам. Если не будешь честно и справедливо обходиться с моими подданными, узнаешь силу моего гнева.

Роберт д'Уалле побледнел, и тревожный шум прокатился по залу, когда остальные решали изменить свои методы найма рабочей силы.

Спустя мгновение король вновь откинулся на спинку кресла.

– Все же мне хотелось бы знать, как этот великан умудрился свершить такое. Может, твоим воинам не хватает сноровки?

– Он сражался, как дьявол! – запротестовал д'Уалле и ткнул своего стража. – Расскажи королю!

– Да, сир, – пролепетал напуганный страж. – Он владел мечом, как искусный воин. Он бросил меч мне вслед, когда я бежал, и чуть не проткнул меня.

Король сдвинул брови и задумался. Когда он наконец заговорил, это услышали все:

– Лорд Роберт, я соболезную тебе по поводу потери твоих людей, но ты нарушил мой закон. Пусть все поостерегутся и твердо запомнят, что мой народ не будет превращен в рабов. Лорд имеет право только на обусловленную трудовую повинность; все, что сверх нее, должно делаться по согласию и за плату. Будем считать это дело закрытым.

Разочарованный Роберт д'Уалле поклонился в знак покорности. Когда он повернулся, чтобы поискать себе место, король снова заговорил:

– Если ты вновь столкнешься с этим великаном-воином, лорд Роберт, я очень хотел бы познакомиться с ним. Разве твои люди не знают, кто он такой?

– Нет, сир. Это был просто мелкий торговец, проходивший мимо. Некоторые даже говорили, что он умственно неполноценный и его хозяин использовал парня как вьючное животное.

– Хм. Я сильно сомневаюсь, что у него не хватало ума, или же твои воины и в самом деле обделены мозгами.

Затем король улыбнулся с тем очарованием, которое ему было присуще по временам и настораживало тех, кто его хорошо знал.

– Ну а теперь садись за стол и поешь в волю. А твой человек пусть усядется здесь, возле меня, и поподробнее расскажет об этой удивительной истории.

Д'Уалле препроводили к столу и пище. А его воин получил возможность беспрепятственно обозревать Эмери де Гайяра, торчавшего посреди зала. Эмери улыбнулся и запел веселую мелодию. Стражник едва взглянул на музыканта и вскоре был отпущен королем. Судя по всему, он был несказанно рад уйти невредимым. Эмери мог его понять.

Король затем позвал другого продолжить представление и указал Эмери на скамеечку у своих ног. Он ласково улыбался.

– Ты не растерял своего мастерства, Эмери.

– Надеюсь, сир, если это доставляет вам удовольствие.

– Это меня радует. На завтра я назначил состязания по стрельбе из лука. Насколько ты силен в этом деле?

– Неплохо, сир. Но это не лучшее, что я умею.

– Скачки с копьями?

– Здесь я бы не посрамил своих учителей.

– Сражение на мечах?

Эмери взглянул королю в глаза.

– Я неплохо владею мечом, сир.

Король кивнул, его взгляд скользнул по пышному наряду Эмери.

– Если когда-нибудь я обнаружу, что моя сокровищница оскудела, я брошу тебя в огонь и выплавлю золото. Ну а теперь, раз уж ты любишь такие вещи, вот, держи.

Король снял с пальца кольцо, изготовленное из витой золотой проволоки. Оно было необычным, скорее всего сарацинской работы или из еще более отдаленных таинственных стран. Король надел кольцо на средний палец левой руки Эмери.

– Твоя награда, Эмери. Носи его.

Знал ли Вильгельм о значении кольца? Что тот, кто дарил кольцо, считался сюзереном, а носивший его должен хранить верность и преданность своему лорду до самой смерти? Должно быть, все-таки знал.

Эмери поклонился:

– Я буду бережно хранить его, ваше величество.

Король пронзил его суровым взглядом.

– Только непременно носи его. А теперь, – сказал король, словно они о чем-то договорились, – скажи, что ты думаешь об этом великане?

Эмери постарался казаться спокойным.

– Похоже, это крестьянин, у которого лопнуло терпение выносить несправедливость, сир.

– Необычный, не хочешь ли сказать? И умеет обращаться с мечом?

– При всем моем уважении, сир, стражник, должно быть, состряпал эту историю, чтобы не выглядеть трусом. Без сомнения, все они были мертвецки пьяны, и крестьянину повезло.

Вильгельм улыбнулся:

– Похоже на правду. А что ты думаешь о Золотом Олене?

Эмери изобразил вежливо-вопросительное выражение лица.

– Золотой Олень, сир? Предполагается, что он мятежник, подстрекающий народ к восстанию. Я подозреваю, что это скорее миф.

Король наблюдал за ним, как ястреб.

– И это все, что тебе известно? Эмери уклонился от ответа:

– Я не считаю, что Золотой Олень представляет угрозу для вашего королевства, сир.

– Я это знаю, – решительно сказал Вильгельм.

Вильгельм подал знак Эдвину Мерсийскому, и тот выступил вперед.

– Граф Эдвин, завтра у нас состоятся военные состязания. Мне было бы приятно увидеть английское искусство владения копьем и топором. Мой пышно одетый полукровка непременно будет участвовать.

Эдвин с готовностью поклонился:

– Конечно, ваше величество.

Эмери много лет не упражнялся в английских боевых искусствах и на следующий день показал себя довольно средне. Метать копье ему приходилось на охоте, так что он дважды попал в середину. В метании топора он был рад и тому, что ни разу не промазал. Топор для метания был не так тяжел, как боевой топор, но все же весил достаточно.

Когда Лео высказал язвительное замечание об уровне подготовки брата, Эмери ответил:

– Топор предназначен, чтобы разрубать людей на части. Для этого нужна грубая сила, а не мастерство. Попробуй сам.

Лео так и сделал. При его массивном телосложении он выполнил задачу довольно хорошо, но один раз из трех все же не попал в цель. Он возвратился назад, потирая плечо.

– Фу-у! Скажи мне, что ты станешь делать в бою, когда бросишь топор и окажешься без оружия?

Эмери рассмеялся:

– Мне всегда хотелось это узнать. Я думаю, что это последний благородный жест перед тем, как отправиться в Валгаллу.

– К вопросу о благородных жестах, – сказал Лео. – Король назначил меня распорядителем боев на мечах. Я выставил тебя против Одо де Пуисси. Ясно, что вы недолюбливаете друг друга. Сражение на мечах – не игра. Всегда лучше, если вкладываешь немного чувства.

– Этот человек глупеет, если напьется, и наводит скуку, когда трезв. Мне есть куда потратить время, вместо того чтобы ссориться с ним.

Лео посмотрел на него с неудовольствием, затем покачал головой:

– Иногда ты и впрямь становишься чертовым саксом.

– Да. Пошли на стрельбище.

Даже король принял участие в состязании лучников. Он выступил средне, но не выказал недовольства теми, кто превзошел его. Победителю он вручил серебряный кубок.

Скачки с копьями король предоставил тем, кто помоложе, сказав, что было бы глупо монарху позволить бессмысленно побить себя в игре. Однако скачки с копьями были нелегким делом, основой боевого мастерства нормандской конницы, благодаря которому она выиграла битву в Сенлаке. Эмери метко поражал цель все три раза. Менее ловкие и умелые оказались выбиты из седла. Одо де Пуисси и Стивен де Фе тоже провели скачку чисто, но у них были скрытые промахи. Вильгельм вручил приз – красивый кинжал с резной ручкой из янтаря – Эмери.

В перерыве между состязаниями, когда все лакомились жареным мясом и элем, Одо с завистью поглядывал на этот клинок в позолоченных ножнах, так что Эмери понимал, чего ожидать, когда в ход пойдут мечи.

В поединках использовалось тупое оружие, а участники надевали кольчугу и шлем и несли длинный щит на левой руке, но все это не давало повода относиться к схватке легкомысленно. Эмери надеялся, что к тому моменту, как ему придется встретиться с Одо, тот избавится от своей враждебности и злобы, но этого не случилось.

– Ну что, – прошипел Одо, когда они сошлись в схватке и присматривались друг к другу. – Ты вообразил, что можешь сражаться как чистокровный нормандец, не так ли?

– Не будь дураком, – ответил Эмери, внимательно изучая манеру Одо двигаться и действовать мечом. – Все дело в обучении и тренировке, а мои учителя были истинными нормандцами.

Он резко повернулся и подался назад. Одо немного запоздало среагировал на его движение. Был ли он неуклюж или слишком много выпил? Ведь у него была репутация неплохого бойца.

Одо взмахнул мечом, и Эмери принял удар на свой щит. Он мог бы сделать выпад и поразить незащищенное тело Одо, но смертельные удары подобного рода в тренировочных боях были запрещены, и ему пришлось бы выплачивать вергельд[9] Он очень надеялся, что Одо тоже понимает это и не посчитает, что смерть соперника стоит 1200 шиллингов. Впрочем, он посчитал бы, что стоит заплатить любые деньги, если бы знал, что именно Эмери сорвал его планы относительно наследницы Баддерсли. Вспомнив об этом подлом нападении, Эмери начал подумывать, не стоит ли выплатить вергельд за Одо.

Они сближались и расходились, звон скрещенных мечей чередовался с глухими ударами металла о щит. Эмери ощутил в крови боевой жар, обычно сопутствующий смертельной схватке. Он двигался все быстрее и с силой опустил меч на защищенное кольчугой плечо Одо. Тот пошатнулся, свирепо посмотрел на противника и стремительно бросился вперед. Битва стала жаркой. Эмери защищался, как в настоящем сражении, и обе его руки болели от постоянных ударов. Его пальцы застыли на рукояти меча. Пот заливал глаза. Он смутно слышал одобрительный рев. Все его внимание было приковано к противнику.

Они схлестнулись, меч с мечом, щит со щитом, и отступили назад, не выпуская друг друга из виду, используя момент, чтобы перевести дух. Эмери отер пот со лба, и что-то позади Одо привлекло его внимание. Вернее, кто-то. Стражник д'Уалле наблюдал за схваткой.

Эмери отвлекся лишь на мгновение, но Одо воспользовался преимуществом и прыгнул вперед. Эмери поднял меч, чтобы отразить клинок Одо, но пострадал от сильного удара щитом по бедру. Заостренный конец щита едва не вонзился ему в ногу. Толпа взвыла.

Эмери с размаху обрушил на Одо тяжелый меч, стараясь свалить противника с ног. Как и всегда в сражении, боль исчезла. Эмери наносил и отражал удары, блокировал щит противника, словно его энергия была неиссякаемой. Затем он ударил Одо в то самое плечо, которое еще не отошло от предыдущего удара. Одо едва не выронил щит, и в этот момент Эмери ударил его по правому запястью, выбив у противника из руки меч. Одо схватил упавший меч и собирался продолжить бой, но звук рога возвестил, что король объявил конец схватки. Вильгельм милостиво поздравил обоих бойцов, но присудил победу Эмери за то, что тот обезоружил противника. Недовольно ворча, Одо удалился.

Эмери взглянул туда, где стоял человек д'Уалле. Стражник поднял глаза, и на мгновение их взгляды встретились. Что можно было прочесть в этих невыразительных глазах? Ничего; решил Эмери, что могло бы быть полезным. Если этот человек узнал его и собирался донести королю, то Эмери с этим все равно ничего не мог поделать.

Юноша занял место среди друзей, чтобы посмотреть, как Лео разделается со Стивеном де Фе. Его брат был огромным, крепким и на удивление проворным. С мечом в руках он был непобедим. Стивен старался изо всех сил, но с самого начала стало ясно, что он всего лишь надеется выдержать схватку, не уронив чести и по возможности сохранив в целости тело.

Эмери должен был сражаться еще дважды, он напрочь выбросил соглядатая-стражника из головы и провел оба поединка хорошо.

Он мог бы выиграть состязание, если бы его последним противником не был его старший брат.

– Ты слишком часто бьешь справа, – задыхаясь, произнес Лео, когда они переводили дух, по-дружески развалившись на траве.

– Не имеет никакого значения, с какой стороны я наношу удар по тебе, здоровый ты бык!

– И то правда. – Лео взъерошил волосы, влажные от пота. – Но тебе не следует быть таким предсказуемым. Никто не станет наблюдать за тобой в пылу сражения. Но если ты выйдешь один на один, в судебном поединке, например, опытный противник непременно заметит это. Де Пуисси должен был заметить. Я мог бы убить тебя с полдюжины раз.

Эмери сел, откинув назад влажные волосы, и серьезно посмотрел на брата. При той жизни, которую ему приходилось вести последнее время, смертельный поединок один на один очень возможен.

– Кто здесь лучший мастер фехтования?

– Я, – ответил Лео с волчьей ухмылкой. – Мы с тобой должны поработать несколько недель перед тем, как я отправлюсь домой. Но если ты не будешь учиться быстро, то придется ходить в синяках.

Лео сдержал слово и доказал Эмери, что был прав в отношении его уязвимости. Тупой меч Лео слишком часто находил путь к телу брата, нанося тяжелые удары.

Наконец д'Уалле покинул двор, забрав с собой своего стража и не высказав никаких подозрений в адрес Эмери.

Король объявил о скором браке между Джудит, графиней Хантингдон, и Уолтофом, который вскоре должен был стать графом. Некоторые нормандцы остались недовольны, но так или иначе помолвку использовали как повод для празднования. Двор двинулся в город Хантингдон в приподнятом настроении.

Несмотря на ежедневные стычки с братом, Эмери радовался времени, проведенному при дворе. Если у Вильгельма и были подозрения относительно его деятельности, он никак этого не показывал, а Эмери на какое-то время получил возможность забыть о царящей повсюду несправедливости и противоречивости взятых им на себя обязательств верности. Он надеялся, что худшее позади. Английские аристократы, похоже, полностью признали Вильгельма, и, не считая случавшихся время от времени набегов из Шотландии и Уэльса, в стране наконец-то забрезжила надежда на мирную жизнь. Конечно, всегда оставался вопрос, что будет делать Гервард. Эмери задумался, не пришло ли время свести вместе своего дядю и короля.

Казалось, не велика опасность, если кто-нибудь узнает в нем Золотого Оленя. Миф теперь служил ему на пользу. Пока он весело проводил время в Хантингдоне, Золотой Олень, по слухам, убил нормандского рыцаря в Йоркшире, а затем возглавил восстание возле Шрусбери. Поэтому Эмери охотился, пировал, пел, распутничал и чувствовал себя беззаботно, как никогда после Сенлака.

Пока не появился Гирт. Однажды он проскользнул в конюшни, когда Эмери воевал с гнедым жеребцом, подаренным ему королем.

– Отличный конь, – сказал Гирт. – Как его зовут?

– Меня подмывает назвать его Бастардом, – мрачно сказал Эмери. – Никак не могу достучаться до этой твари. Какие новости?

– Не из Роллстона, из Баддерсли. Жизнь маленькой сучки превратилась в кошмар.

Эмери двинулся к открытому месту, где никто не мог подслушать их разговор.

– Что произошло? – спросил он. – Крестьяне ведь не осмелились ее тронуть? Иначе король набросился бы на них, как зимний волк.

– О нет, они ее не тронули, – ангельски кротко промолвил Гирт. – Это тетушка. Совсем спятила. – Он почесал нос.

Эмери требовательно посмотрел на него.

– Что вы сделали?

– Тетушку легко вывести из себя. Я договорился с Альдредой, и мы придумали план. Если сделать так, чтобы девчонка выглядела виноватой то в том, то в этом, наказана будет она, а деревня останется непричастной. Если повезет, сучка пострадает, а де Пуисси с женой навлекут на себя гнев короля, и мы избавимся от всей шайки.

Эмери был поражен силой охватившего его возмущения.

– Ну, так что случилось? – повторил он.

Гирт коварно усмехнулся:

– Она подсыпала соль в сливки, а опилки в муку. Бросила лучшую брошь госпожи в огонь и выстригла полоску на шерсти ее мерзкой собачонки. Едва ли девчонка уже много недель получает что-нибудь, кроме хлеба и воды, а один раз тетка набросилась на нее со щеткой и ободрала ей руку. Она разрезала тунику, которую тетка шила для своего любимчика Одо. Та отделала ее поленом и сильно намяла ей ребра.

Эмери стало тошно. Она заслужила все это, говорил он себе, но ему не терпелось броситься девушке на помощь.

– Наследница под опекой короля. Сейчас же прекрати это.

– Не уверен, что мог бы остановить это. Люди в Баддерсли угнетены до предела. Они нашли мишень для своей ненависти и наслаждаются ее страданиями.

Эмери обернулся к Гирту и сжал его руку до боли.

– Если девчонка погибнет или останется калекой, гнев короля захлестнет всех и вся. Немедленно положи этому конец.

Гирт нахмурился:

– Я думал, ты давно уже выбросил эту тварь из головы. – Взглянув в глаза Эмери, он стал осторожнее. – Сделаю, что смогу. Но они послушают только Золотого Оленя.

Эмери еще сильнее сжал ему руку.

– Почему?

Гирт вздрогнул и отвел взгляд.

– Ну… он подтолкнул их к этому, вернее, они так думают.

– Золотой Олень умер, – сказал Эмери. – Как и ты умрешь для меня, если еще хоть раз воспользуешься этим именем.

От этой угрозы Гирт весь сжался. Эмери отпустил его.

– Отправляйся и исправь зло. Я больше не собираюсь появляться в Баддерсли. Когда уладишь дела, оставь это место. Король увлекся устройством брачных дел. Он скоро подыщет мужа наследнице. Вероятно, это будет англичанин. Все наладится. Только, ради всего святого, позаботься о том, чтобы девчонка была цела, когда явится король.

Эмери старался не думать о Мадлен, но образ ее, преследуемой, избитой, не давал ему покоя. Удалось ли сломить ее отважный дух? Утратили ли ее прекрасные глаза блеск и уверенность? Она заслужила страдания, раз заставляла мучиться других. Но он страстно желал отправиться в Баддерсли и защитить ее.

Увы, это было невозможно. Король всех держал под контролем и искусно вел свою политическую игру. Вильгельм подпитывал старинную вражду между Госпатриком Нортумбрийским и Уолтофом, чей отец и дед были графами. Он любезно выслушивал посланников от королей Шотландии и Дании и разжигал самомнение Эдвина Мерсийского. Уолтоф теперь был обручен с Джудит, тогда как брак Эдвина с Агатой еще не был оговорен. По этому поводу в мерсийском лагере назревало опасное недовольство, и не в последнюю очередь потому, что Эдвин и Агата, судя по всему, искренне привязались друг к другу.

Атмосфера при дворе начала сгущаться, хотя Вильгельм продолжал оставаться веселым. Больше не заходила речь о том, чтобы воздать Эмери по заслугам, и он начал подумывать, не попросить ли разрешения покинуть двор. Но вдруг король отозвал его в сторонку:

– Я понаблюдал за тобой, Эмери, и на душе у меня стало спокойно.

– Сир?

Король оглядел переполненный зал.

– Настали тяжелые времена, мой мальчик, – сказал он. – И не по моей вине. Я добивался лишь блага для моих английских подданных.

– Я знаю, мой повелитель.

Король одобрительно кивнул и прямо взглянул Эмери в лицо.

– Ты ведь будешь действовать в моих интересах?

– Это всегда входило в мои намерения.

Вильгельм усмехнулся и схватил Эмери за руку.

– Я решил отдать тебе наследницу Баддерсли.

Эмери застыл, не в состоянии ответить. Король убрал руку.

– Насколько я вижу, – холодно сказал он, – ты не в восторге?

Эмери лихорадочно собирался с мыслями.

– Я потрясен, сир. Но я должен управлять Роллстоном.

– Роллстон, как ты сам говорил, – отлично налаженное хозяйство. Я слышал, в Баддерсли дела идут совсем плохо. Боишься работы?

С облегчением Эмери увидел, что король не разгневан, а только заинтригован.

– Тебе знакомо это имение, не так ли? – спросил Вильгельм. – Оно принадлежало этому бичу Божьему, Герварду. Как и Роллстон.

– Имение удачно расположено, сир, и земли там богатые, хорошо осушенные.

– Тогда скажи мне откровенно, почему ты, единственный из всех молодых людей, у которых буквально слюнки текут при упоминании об этих землях, не стремишься заполучить такой приз?

«Потому что это значило бы подписать мой смертный приговор. В деревне Баддерсли есть предатель, который выдаст меня за горсть сребреников, а если мне удастся ускользнуть от него, наследница узнает меня и доложит об этом вам…»

Эмери нашел наконец объяснение, в котором содержался элемент правды:

– Прошел слух, что наследница уродлива и телом, и нравом. Я вырос в счастливой семье, полной любви и милосердия, и даже ради огромного состояния не хочу жениться на такой женщине.

Король подался вперед и крепко обнял Эмери за плечи. Эмери увидел на его глазах слезы.

– Хорошо сказано! Я тоже знаю цену добронравной жене. Ты очень мудр для своих лет. А что, если слухи врут и она прекрасна во всех отношениях?

Веселье в глазах короля показало Эмери, что Вильгельм отлично знал, как привлекательна наследница.

– Тогда я глупец, – сказал Эмери.

Король отпустил его и принялся шагать из стороны в сторону.

– Ну что ж, – сказал он наконец, – оставим это на волю рока. Последуем указаниям судьбы, как поступали, бывало, викинги… Королева ненадолго останется здесь, – сказал Вильгельм, – а я собираюсь осмотреть несколько новых замков. Мы заедем в Баддерсли и навестим наследницу. А ты слышал, что леди сама должна выбрать себе мужа?

– Нет, сир. – Эмери пытался оценить новую напасть со всех сторон, подыскивая лазейку для отступления.

– Это правда. Поэтому я возьму с собой только женатых мужчин, за исключением тебя, Стивена де Фе и Одо де Пуисси. Де Фе легко завоевывает благосклонность женщин, а де Пуисси знаком с мадемуазель. Полагаю, в детстве она была в него влюблена. Вы все трое достойные люди, и леди сможет сделать свой выбор. – Он строго посмотрел на Эмери. – Теперь ты сожалеешь о своем решении?

– Нет, сир. Я подчинюсь воле Бога и желанию мадемуазель.

Что за дьявольская ситуация!

Наследница непременно узнает в нем Эдвальда, это лишь вопрос времени. И непременно доложит об этом королю. А там уж до Золотого Оленя и великана д'Уалле всего один шаг. Даже если этого не случится, у него не было желания брать в жены женщину, которая могла просить, чтобы высекли ни в чем не повинных людей.

Но после того нападения она уж точно ни за что не выберет де Пуисси, так что оставался только де Фе. Эмери благодарил Бога за то, что де Фе относился к тому типу мужчин, которые легко нравятся женщинам, хотя сам при этом исходил желчью от одной мысли о том, что рука другого мужчины коснется этой девушки. Безумие. Колдовские чары.

Затем он вспомнил рассказ Гирта. Если по прибытии в Баддерсли они найдут наследницу жестоко избитой, кто-нибудь должен будет заплатить за случившееся. И Эмери опасался, что расплачиваться будут простые англичане.

Глава 7

Мадлен, безразличная ко всему, без сил лежала в постели, мрачно размышляя о крушении своих благородных намерений. Она старалась. Собирала пищу, которую могла достать, и отдавала ее нуждающимся. Тем, кто заболел, она приносила лекарства. Она даже сама работала в огороде – выпалывала сорняки и таскала воду для поливки. Она пыталась умерить жестокость тетушки и дяди. И все же здешний народ не стал относиться к ней лучше.

Началась цепь странных случайностей. С тетушкой постоянно происходили какие-то неприятности, и виноватой всегда оказывалась ее племянница. День за днем Мадлен безропотно терпела обвинения и побои, но не теряла силы духа. Но все утратило смысл, когда она узнала правду. Однажды к ней незаметно пробралась Альдреда.

– Вы когда-нибудь задумывались над тем, почему мы все это делаем, леди Мадлен?

В это мгновение Мадлен поняла, что все ее несчастья – результат заговора жителей Баддерсли. Эта новость больно ранила ее.

– Не может быть, – ошеломленно промолвила она. – Но почему?

– Приказ, – сказала Альдреда. – От Золотого Оленя. Без сомнения, это было правдой. Он обещал, что накажет ее, хотя она не понимала, за что. Он оказался жестоким и дрянным человеком. Однако слова Альдреды лишили Мадлен сил, и она слегла.

Девушке ничего не лезло в горло. Целые дни она проводила в тоске, наблюдая, как сумерки завершают путь солнца по небосводу. Если король когда-нибудь приедет, она попросит у него разрешения вернуться в монастырь. Конечно, этот ад послан ей в наказание за то, что она покинула святую обитель. И в наказание за ее вожделение к этому лесному бродяге тоже.

Правда, король сам послал за ней, но если бы она воспротивилась, сославшись на истинное призвание, то он не смог бы настаивать. И никто не заставлял ее вести себя так бесстыдно там, у речки. Все это было на ее совести, за что теперь Бог справедливо отвернулся от нее. Она поняла, как, должно быть, чувствовал себя Гарольд, сын Годвина, когда увидел нормандскую армию под папским знаменем и понял, что ветры переменились[10], благоприятствуя врагу, и Бог не на его стороне.

Мадлен лениво наблюдала за пауком, ткавшим в углу паутину, когда в комнату внезапно ворвалась ее тетушка.

– Почему ты лежишь, лентяйка? Ты ведь не ранена, Вставай! Выйди на свежий воздух, погуляй на солнышке. Ты бледна, как привидение!

– Оставь меня в покое.

Тетка бросилась к ней и за волосы вытащила из постели.

– Поднимайся сейчас же! Король приезжает!

Мадлен ошеломленно смотрела на нее, не двигаясь с места, и мадам Селия с силой встряхнула ее.

– Ты должна выглядеть привлекательно. Несомненно, он привезет тебе мужа, и если тот окажется не таким добрым и ласковым, как наш Одо, это будет тебе наказанием, неблагодарная девчонка! – Мадам Селия размахивала руками, как подраненная птица крыльями. – Надо немедленно прибраться! У нас нет гобеленов, не хватает кроватей. Нет свежего тростника… – Она снова вцепилась в Мадлен. – Ты не можешь увиливать от работы, ленивая сучка!

Мадлен оттолкнула ее, и Селия, пробежав через крошечную комнатку, открыла сундук и вытащила отрез ткани. Он был изрезан в клочья. Тетушка Селия истошно завопила.

– Бесстыдные негодяи! Подлецы! Не наша вина, что эти люди одержимы дьяволом. И все Золотой Олень! Король поймает его, тогда посмотрим! – Она взглянула на Мадлен. – Не стой столбом! Займись делом!

– Король прибывает. – В душе Мадлен затеплилась надежда.

Мадам Селия поспешила назад, пощипала Мадлен за щеки, но не сильно, и пальцами неуклюже расчесала ей спутанные волосы.

– Он должен увидеть, как мы заботимся о тебе.

Мадлен рассмеялась. Постепенно смех перешел в истерику, и тетка шлепнула ее по щеке, но опять же не больно.

– Ты вынуждаешь меня так обходиться с тобой, – прошипела она. – Бог свидетель, я делала все, что в моих силах! Если ты пожалуешься королю, я буду вынуждена сказать ему о причине – о твоей чудовищной неблагодарности, о твоих безумствах и распутстве…

– Я чиста!

– Если муж тебя бросит, это будет не моя вина, – продолжала тараторить тетка. – Неудивительно, что тебя выставили из монастыря!

– Никто меня не бросит! Я девственница!

– А все эти шныряния по лесам, – продолжала трещать Селия, – не ведут к добру.

Мадлен увидела, что женщина не в себе.

– Да, тетушка, – сказала она успокаивающе. – Ты права. Почему бы тебе не отдохнуть?

– Отдохнуть? – завопила та, размахивая руками. – Как я могу отдыхать, когда король вот-вот прибудет? Он может быть здесь в любую минуту. В любую минуту! – Селия выбежала из комнаты, раздавая противоречивые приказания всем, кого встречала.

Мадлен ослабела от голода и бездействия, но в ней вновь пробудилась воля к жизни. Освобождение было близко. Баддерсли принадлежало ей, и следовало организовать королю достойную встречу. Она должна взять все в свои руки, и, похоже, ей будет позволено это сделать. Мадлен велела Дороти расчесать ей волосы и скрутила их вверх под чепчик для работы. Слегка морщась от боли, так как ее ушибленные ребра все еще давали о себе знать, она переоделась в простое, но прочное коричневое льняное платье и отправилась исполнять обязанности по дому.

Мадам Селия сидела в своей комнате, стеная и выкрикивая невнятные распоряжения. Мадлен приготовила ей успокоительный чай, от которого та должна была уснуть и проспать до следующего дня. Поль де Пуисси был охвачен такой же паникой, но вымещал ее на своих подручных и слугах, пытаясь грубостью и угрозами заставить их закончить строительство укреплений. Он по крайней мере не путался под ногами.

Мадлен проверила запасы и выяснила, что теперь, когда собрали новый урожай, продуктов в достатке. Визит короля приведет к тому, что впоследствии продовольствия может не хватить, но сейчас она могла об этом не беспокоиться.

Эля и меда[11] было в избытке, но не хватало вина. Мадлен попыталась добыть денег у дяди, чтобы купить вина, но он отказал, ссылаясь на то, что их совсем не осталось.

Мадлен приказала зарезать позднего теленка. Это позволило получить нежное мясо и желудок для приготовления особого блюда и сычужных пирогов. Она состряпала и другие лакомства. Девушка вызвала Хенгара, главного лесничего, и справилась насчет дичи. Охота развлекла бы короля и позволила добыть больше мяса для стола. Мужчина был заметно смущен, и она вспомнила, что это муж Альдреды. Очевидно, люди опасались, что она станет жаловаться на них королю. Девушка не собиралась этого делать. Но она не сказала ничего, чтобы разубедить их, – пусть поволнуются и попотеют.

Мадлен осмотрела конюшни и поняла, в каком плачевном они состоянии. Она позаимствовала несколько работников со строительства укреплений, и вскоре они принялись исправлять положение вещей.

Девушке казалось, что сооружение деревянного замка – глупая затея, а частокол весьма далек от замысла. Но это была дядина проблема, а не ее.

В Баддерсли было всего три кровати – большая кровать дяди и тети в верхних покоях и две узкие в маленьких альковах. Одна была ее, а другую держали для Одо или другого высокопоставленного гостя. Девушка распорядилась вынести на улицу матрасы, чтобы проветрить, и выстирать постельное белье. Она приказала натаскать соломы и набить простые матрасы, на которых придется спать большинству прибывающих.

Мадлен отыскала в сундуках несколько отрезов ткани, которые были еще целы. Один – тонкой коричневой шерсти с тканым узором – она распорядилась повесить на стену в дядиной спальне, которая должна была стать комнатой короля. Ткань была недостаточно толстой, чтобы защитить от холода зимой, но смягчала унылый вид голых деревянных стен.

Когда плотники сделали все, что возможно, в конюшне, она послала их наскоро изготовить для зала широкие доски с козлами для столов и скамейки. Ночью уложенные на пол доски должны были послужить основанием для соломенных постелей. Дядя начал было возмущаться, что она отвлекает работников со строительства укреплений, но Мадлен так посмотрела на него, что он отступился.

За последнее время девушка обнаружила, что может любого привести в замешательство. Она понимала, что ее дядя и тетя не осмелятся тронуть ее, когда король так близко. Но почему англичане стали вести себя иначе? Жгучая ненависть прошла. Они с непроницаемым видом выслушивали ее указания и делали в точности, как она говорила. Должно быть, их побуждал к этому страх перед королем.

За четыре дня тяжелой, но исполненной смысла работы Мадлен полностью излечилась. Она ела с аппетитом и крепко спала. С гордостью смотрела она на свой дом и землю. Это было прекрасное место. При надлежащем уходе дом станет великолепным, и она позаботится об этом.

Девушка слышала, как ее дядя орал на кого-то беднягу, пытаясь добиться от него больше отдачи, чем было в человеческих силах. Она знала, что в доме тетушка Селия стонала и жаловалась, лежа на узкой кровати, потому что широкую держали в готовности для короля. Необходимо очистить Баддерсли от этих двоих, а это станет возможным только тогда, когда Мадлен выйдет замуж.

Девушка тщательно проверила, все ли готово. Большая часть работы была сделана скверно, но времени не хватало.

Новые доски для столов были короче старых, а старые требовали починки. Многие скамейки оказались сломаны. Но дядя Поль так неистово требовал назад плотников, что она уступила. Не нашлось достаточно тростника, чтобы как следует выстелить пол, и не было времени сшить даже простейшие занавески. В замке было много сальных свечей, но совсем мало восковых. Слава Богу, ночи стали короткие.

Наконец Мадлен задумалась о своей внешности. Очень важно сразу же предстать перед будущим мужем одетой, как подобает знатной даме. Королева снабдила ее богатым гардеробом, большую часть которого Мадлен еще не приходилось надевать. Направляясь к запертому сундуку, в котором она хранила свои наряды и украшения, девушка вспомнила, с какими радужными надеждами покидала она Нормандию. К ней начал возвращаться утраченный было оптимизм.

Мадлен вывесила проветривать прекрасные туники и платья и осмотрела пояса и драгоценности. Она вымыла волосы с розмарином и велела Дороти вечером тщательно их расчесывать. Каждый день Мадлен нарядно одевалась, готовая встретить короля и будущего мужа.

К несчастью, когда дозорный на башне протрубил в свой рог, Мадлен в рабочей одежде находилась на кухне. Сигнал означал, что король со свитой уже показался вдали.

– Господи, помилуй! – задохнулась Мадлен.

Несколько дней назад она распорядилась заколоть трех свиней и сегодня решила потушить их, чтобы мясо не начало портиться. Девушка как раз показывала кухарке, как приготовить свинину с использованием особых специй, чтобы она сохранялась как можно дольше. По крайней мере на сегодня у них хватит еды.

Мадлен побежала в свою маленькую комнатку, на ходу призывая Дороти. Общими усилиями они переодели ее изо льна в шелк – в бледно-зеленое платье, красиво расшитое по подолу и обшлагам сине-желтой каймой, и небесно-голубую тунику с красно-зеленой отделкой, на красной подкладке, видневшейся с обратной стороны подвернутых до локтя рукавов. Завязав красный пояс, Мадлен предоставила Дороти аккуратно уложить складки на юбке, пока сама распускала волосы. Пока Дороти расчесывала их, Мадлен стояла у окна, чтобы не пропустить появления короля. Уже показалась первая лошадь, когда Дороти сказала:

– Готово.

Мадлен схватила плетеную золотую ленту и устремилась к двери, присоединившись к дяде и тете и надеясь, что не так ужасно выглядит, как они. Она повязала волосы лентой в тот момент, когда король со свитой въезжал в недоделанные ворота незаконченного частокола.

Прибыло около тридцати человек, главным образом воины, но также несколько писцов и священников – государственные дела не терпели отлагательства. За кавалькадой следовали егеря с пятью собаками на привязи. Многие всадники несли на руке соколов. Мадлен прикусила губы. В Баддерсли не было для них клеток. С учетом стражи дяди Поля замок с трудом мог вместить всех. И хватит ли еды?

Впереди на прекрасной темной лошади скакал король. Он был в доспехах, но без шлема. Монарх выглядел совсем просто с поредевшими рыжеватыми волосами и без всяких знаков королевского отличия, кроме знамени.

Мадлен внимательно рассматривала прибывших. Здесь ли ее муж? Но все мужчины выглядели одинаково – огромные силуэты в доспехах, увенчанные коническими шлемами с длинным забралом. Как только лошадь короля достигла дверей замка, Поль де Пуисси вышел впереди преклонил колени. Мадам Селия и Мадлен присели в реверансе. Вильгельм спрыгнул с лошади, бросив поводья оруженосцу. Затем протянул Полю руку для поцелуя и сделал ему знак подняться.

Проницательные глаза короля оглядывали все вокруг, ничего не упуская. Мадлен почувствовала ту мощь и силу, которая превратила его из незаконнорожденного сына заурядного герцога в короля Англии.

Король перемолвился словом с мадам Селией, затем подошел к Мадлен. Она нервно облизала губы и снова присела.

– Ну, мадемуазель, – сказал он грубовато, – я привез тебе мужа.

– О! – Мадлен понимала, что должна поблагодарить короля, но вместо этого начала оглядываться, пытаясь увидеть, кого он ей выбрал.

Король рассмеялся:

– Позже. Сейчас я хочу осмотреть замок.

Он предложил девушке руку и повел ее внутрь, предоставив ее дяде и тетке следовать за ними.

Мадам Селия тут же убежала с истошным воплем:

– Вина! Вина королю!

Мадлен судорожно сглотнула.

– У нас нет вина, сир.

– Гораздо лучше выпить эля после длительной скачки в пыли, – сказал король. – Это помещение выглядит несколько по-спартански, мадемуазель. Я уверен, что во времена Герварда оно было обставлено богаче.

Мадлен подала знак принести эль.

– Боюсь, он забрал с собой имущество, когда бежал, сир.

Король уселся на один из двух имевшихся стульев и указал Мадлен на другой. Хмурый Поль расположился на скамье. Слуга с кувшином эля раболепно пробрался вперед. Мадлен взяла кувшин, чтобы обслужить важного гостя, как повелевал ей долг хозяйки замка. Слуга, бледный от ужаса, попятился. Вильгельм взял полную чашу эля.

– Спасибо, мадемуазель, – сухо добавил он. – Я хотел бы, чтобы все англичане испытывали подобный страх при моем появлении.

– Не сомневайтесь, сир, – вмешался Поль, нетерпеливо подавшись вперед. – Мы управляем здешними бездельниками твердой рукой.

Король отхлебнул большой глоток эля.

– Отличного качества, мадемуазель.

Вильгельм подал знак. Вперед выступили два человека – пожилой и молодой – младший был очень крупным и смуглым. «Был ли это ее будущий муж?» – спрашивала себя Мадлен с сильно бьющимся сердцем. Выглядел он привлекательно.

– Мадемуазель, представляю тебе графа Гая де Гайяра и его сына, лорда Лео де Везена. Они составят тебе компанию, пока я отойду в сторонку с лордом Полем. Он, должно быть, много может мне сообщить.

Мадлен видела, как ее дядя нервно сглотнул.

Гай де Гайяр рассматривал молодую женщину, которую предложили в жены его сыну, и испытывал знакомое желание треснуть Эмери головой о каменную стену. Она была настоящим сокровищем. Не писаной красавицей, а цветущей и миловидной, с чистой кожей и белыми зубами. В ее прекрасных карих глазах, искрящихся юмором, светился незаурядный ум. Хотя тут и не было физического сходства, Мадлен сильно напоминала ему Лусию, когда он положил на нее глаз.

Гай оглянулся вокруг в поисках Эмери, но не увидел его. Куда, во имя Господа, он подевался? Одо де Пуисси тоже скрылся, но тот, возможно, пошел засвидетельствовать свое почтение мачехе. Стивен де Фе вертелся поблизости с таким видом, словно не мог поверить своему счастью.

– Леди Мадлен, – спросил Гай, – давно ли вы живете в Англии?

– Только восемь недель, милорд. Я приехала с герцогиней… С королевой, я имела в виду.

– Ах да. Ее величество прислала письмо и подарки для вас. Она высоко вас ценит. Она рассчитывает видеть вас в своей свите, прежде чем ее ребенок появится на свет.

– Как она себя чувствует, милорд?

– Наилучшим образом, насколько мне известно. А вам нравится Англия?

– Она прекрасна, – ответила Мадлен, – и, думаю, могла бы быть раем, если бы не война.

Граф Гай засмеялся:

– Для некоторых людей война и есть рай. Большинство нормандцев считают жизнь скучной без сражений, и викинги, конечно, считали раем Валгаллу, где мужчины могли каждый день сражаться и умирать, возрождаясь вновь, чтобы снова сражаться. Вам следует познакомиться с моим младшим сыном, – продолжал он, – который мог бы рассказать вам о подобных вещах лучше, чем я.

– Он ученый?

Молодой спутник графа рассмеялся:

– Возможно, Эмери и слишком образован для нормандца, но он не из духовных лиц. Вы увидите, когда познакомитесь с ним. – Он тоже оглянулся вокруг. – Не понимаю, куда он исчез. Пойду-ка его поищу.

Он поднялся на ноги. Торопливо подошла мадам Селия и уселась рядом с Мадлен.

– Так приятно, что Одо снова возвратился домой.

– Вряд ли это его дом, тетя, – парировала девушка.

Селия потянулась, чтобы ущипнуть ее, но отдернула руку.

– Нам не хватит еды, – раздраженно сказала она. – Ты отвечаешь за пищу. Чем ты только занималась, ленивая девчонка!

Лео обменялся с отцом многозначительным взглядом и вышел.

Эмери сделал вид, что беспокоится о своей лошади, чтобы не попадаться наследнице на глаза. Пусть Стивен и Одо сражаются за нее, и тогда, может, она не станет присматриваться к нему. Он вспомнил, как она появилась, склонившись перед королем, ослепительная в своем наряде. Ее длинные волосы свободно струились из-под золотой повязки, сверкая по всей длине до самых бедер, и заколыхались, обрисовывая плавные линии ее фигуры, когда она повернулась, чтобы войти в замок с королем.

Все опасения Гирта по поводу дурного обращения оказались вздором, и Эмери не о чем было беспокоиться. Она стала еще прекраснее, чем он помнил. Теперь ему следует только по сто раз в день напоминать себе, что она всего лишь бессердечная ведьма…

– Ну и ну, – сказал, подходя, Лео и не слишком нежно треснул брата по спине.

Эмери уже снял доспехи, и удар оказался достаточно чувствительным. – Ты что же, не хочешь заполучить ее? Славная пышечка.

– Смотря по тому, каков у нее нрав, – мрачно сказал Эмери, и его брат покачал головой.

– У тебя что, вскочили чирьи на заднице? Пока мы скакали сюда, ты становился все угрюмее с каждой милей. – Лео посмотрел вокруг. – Не сказать, что здесь уже ничего нельзя исправить. – Лео окликнул оруженосца и тоже снял доспехи, натянув затейливо вышитую тунику. Затем они с Эмери направились к укреплениям. Лео все осматривал и ощупывал, проверяя на прочность.

– Все это построено наспех, – сказал он. – Камни неплотно прилегают друг к другу.

Возле частокола он толкнул огромное бревно, врытое в землю, и оно пошатнулось.

– Эй, ты! – закричал Лео ближайшему работнику. – Когда это было сделано?

Бедняга испуганно на него взглянул и что-то пробормотал по-английски.

– Что он говорит? – спросил Лео.

– Конечно же, он спрашивает, что говоришь. Неужели никому не приходит в голову выучить язык?

Тут он вспомнил, что кое-кому это пришло на ум.

– Переведи ему мой вопрос, – сказал Лео, теряя терпение.

Вскоре они выяснили, что весь участок был сложен за прошлую неделю. Работник сказал, что понимает, как плохо все сделано, но таково было приказание лорда.

– Если ты станешь здесь лордом, – сказал Лео, – придется все это снести и выстроить заново.

– И ты еще спрашиваешь, почему я не хочу браться за это дело! Пойдем осмотрим конюшни, – сказал Эмери. – Хочу взглянуть, как там наши лошади.

Они обнаружили, что лошади содержатся должным образом, хотя на долю их оруженосцев выпало больше работы, чем обычно, потому что не хватало прислуги. В конце конюшни стояла наспех сколоченная клетка, где насестами служили грубые, необработанные жерди.

Лео принялся опять задавать вопросы, используя Эмери как переводчика. Они выяснили, что это леди Мадлен привела конюшни и стойла в порядок.

– Богатая и деятельная, – одобрительно сказал Лео. – На твоем месте я бы переоделся во все лучшее и отправился на танцы. Подари ей что-нибудь из золота, которое так раздражает отца. За такое количество ты мог бы купить половину женщин Англии.

– И ты предполагаешь, что она относится к женщинам такого рода? – сухо спросил Эмери, опершись о косяк двери в амбар.

Лео рассмеялся:

– Все они такого рода. Они судят о том, как их ценят, по тому, сколько на них тратят. Отдай ей браслет, украшенный гранатами.

– Это воинский дар. Ты думаешь, она боец?

Лео уловил раздражение брата и озадаченно посмотрел на него.

– Ты все еще ее не хочешь? У тебя есть где-то истинная любовь? Тогда женись на ней. Или женись на наследнице, а другую придержи для разнообразия.

Эмери засмеялся:

– Если у тебя есть хоть чуть тайного разнообразия помимо дома, я плохо знаю Жанетту.

Лео признал его правоту комической гримасой, но дальнейшие пререкания были прерваны звуком рога, созывавшего всех на вечернюю трапезу. Братья поспешили в замок.

Большой зал замка Баддерсли был по-своему красив, с его резными балками и обшитыми деревом стенами. Возможно, один Эмери, который бывал тут в лучшие времена, заметил отсутствие прекрасных гобеленов, сверкающего оружия и резной, с позолотой мебели.

Главный стол был торжественно накрыт. Спереди свешивалось красиво вышитое покрывало, скрывавшее ноги сидевших за ним. Сверху была застелена белоснежная скатерть. Позади стояли два массивных стула, на которых уже восседали король и Мадлен. Справа от Мадлен угрюмо сидел Поль де Пуисси, сильно напуганный. Слева от короля расположилась мадам Селия с совершенно безумным видом. По другую сторону от нее граф Гай тщетно пытался завести с ней разумный разговор. Увидев вошедших сыновей, он не смог скрыть на миг промелькнувшей досады.

Вдоль стен по всему залу располагались столы, сооруженные из сколоченных широких досок, положенных на козлы. Все они различались по длине и высоте. Столы были накрыты кусками тканей, у некоторых были рваные края, что показывало, в какой спешке готовили зал к приему гостей. Когда Эмери и Лео удалось отыскать место, они с опаской посмотрели на треснувшую скамью. Братья все же решились опуститься на нее, и скамья со скрипом зашаталась. Еше два человека присоединились к ним.

– Сидите осторожно, друзья, – пророкотал Лео, – тогда у нас останется шанс пережить этот обед.

Эмери заметил, как покраснела наследница, и бросил сердитый взгляд на брата. Глаза девушки бездумно скользнули по Эмери и вдруг метнулись назад. Она нахмурилась, но сильный треск и крики отвлекли ее внимание. То ли другие едоки были менее осторожны, то ли скамья у них оказалась более ветхой, но в этот момент на другом конце зала целый ряд сидевших людей внезапно скрылся. Какое-то время ничего не было видно, кроме мелькавших конечностей. А затем кто-то из упавших задел ногой дощатый настил, тот слетел с козел и частично снес соседний стол.

Эмери увидел, как Мадлен приподнялась, затем тревожно взглянула на короля. Вильгельм покатывался со смеху. Вдруг раздался пронзительный крик, заставивший короля обернуться с разинутым ртом и посмотреть на даму, сидевшую слева. Мадам Селия выкрикивала что-то, указывая на Мадлен. Граф Гай пытался удержать ее. Покрывало женщины соскользнуло, почти закрыв ей лицо, она вцепилась в него и в конце концов сорвала с головы, открыв взглядам копну спутанных седых волос.

Мадлен что-то сказала, но Эмери не смог ее расслышать из-за хохота и проклятий барахтавшихся на полу мужчин. Мадам Селия швырнула свое покрывало в племянницу, но оно попало прямо в лицо королю.

Наступила мертвая тишина.

Король отбросил ткань, удивленно переводя взгляд с испуганной женщины на ее мужа и обратно. Поль побагровел, побледнел, потом подлетел к жене и замахнулся, собираясь ударить ее, но граф Гай с суровым лицом остановил его руку, крепко сжав запястье.

Затем король произнес:

– Едва ли такое лечение подействует, лорд Поль. Ваша жена явно нуждается в отдыхе. Завтра вам лучше уехать отсюда и отвезти ее на родину. Полагаю, вы на некоторое время поручите ее заботам монастыря, чтобы рассудок бедняжки восстановился. Эта Англия кого угодно сведет с ума. Сейчас вам лучше вывести ее отсюда и позаботиться о ней.

Поль освободился из цепких пальцев графа и взял жену за руку.

– Заботься о ней нежно, лорд Поль! – сказал им вслед король.

Разговоры возобновились, сначала шепотом, но быстро переросли в ужасающий шум. Эмери вновь обратил внимание на свалившихся мужчин и увидел, что дело не сдвинулось с места. Слуги были либо слишком тупоумны, либо преднамеренно мешали, а ближайшие соседи развлекались тем, что не давали упавшим встать и пытались прижать их сверху досками.

Выйдя из себя, Эмери сказал:

– Подержите-ка скамью, друзья, я собираюсь на нее встать.

Взобравшись на скамью, он с риском для жизни перепрыгнул через стол и направился к месту неразберихи. Отдавая четкие распоряжения по-французски и по-английски и применив силу к одному слишком расходившемуся рыцарю, Эмери поднял потерпевших и снова установил стол на козлы. После непродолжительных пререканий с камердинером два сундука заняли место злополучной скамьи.

– И скажите спасибо, – сказал Эмери, когда все пострадавшие вновь расселись, – что теперь у вас, вероятно, самое прочное сиденье во всем замке.

Он отвесил в сторону главного стола иронический поклон.

– Благодарю тебя, Эмери, – проговорил король. – Но я не позволю тебе рисковать жизнью, еще раз перепрыгивая через стол. Здесь есть свободное место рядом с мадемуазель. Иди займи его.

Глава 8

Эмери повиновался, проклиная свою привычку все приводить в порядок. Теперь он привлек к себе всеобщее внимание, включая жителей деревни, приглашенных в замок в качестве слуг, и, конечно, наследницу. Но ведь нельзя до бесконечности откладывать с ней встречу.

Когда Эмери уселся на скамью справа от Мадлен, король сказал:

– Девочка, представляю тебе лорда Эмери де Гайяра, сына графа Гая де Гайяра. Как ты могла убедиться, он очень толковый молодой человек.

Мадлен с трудом взяла себя в руки. Обида и ярость терзали ее. Она сделала все, что в ее силах, чтобы достойно встретить короля, но месяцы небрежной работы, а то и умышленного саботажа нельзя исправить за несколько дней. Ей следовало быть благодарной этому молодому человеку, который быстро и умело справился с неприятностью, но что-то в насмешливой манере, с которой он поклонился, больно ранило ее. Ведь это ей и ее умению хозяйничать, а вовсе не Вильгельму предназначался его поклон. И все же девушка не могла проигнорировать его усилия.

– Благодарю вас за помощь, сэр, – сказала она бесстрастно.

– Я был голоден, – холодно возразил он, – а эта неожиданная неприятность задержала подачу пищи.

Мадлен быстро посмотрела в его сторону. И что же она увидела? Безразличие? Неприязнь? Какая у него могла быть причина относиться к ней так? Ведь предполагалось, что молодые нормандские лорды захотят понравиться ей, и один из них, с которым она познакомилась, очень старался преуспеть в этом. Стивен де Фе был красив и обаятелен.

Правда, этот не был нормандцем. Еще раньше она заметила его длинные, до плеч, белокурые волосы и удивилась. Ее взгляд встретился с его ясными зелеными глазами. У нее перехватило дыхание.

– Кто вы? – прошептала она.

– Эмери де Гайяр, мадемуазель.

– Вы сакс!

– Опасаетесь быть убитой в постели? – Его красивые губы изогнулись в усмешке. – Я нормандец. Моя мать англичанка. Дочь графа Мерсийского.

Мадлен поразилась своей глупости, когда осознала, что он говорит на чистейшем нормандском диалекте французского. Ведь он был младшим сыном графа Гая де Гайяра, дальнего родственника и близкого друга короля Вильгельма, тем самым, кто мог бы рассказать ей о Валгалле. Его сын с его ниспадающими светлыми волосами и золотыми браслетами выглядел как варвар-викинг, но он не мог быть лесным бродягой, разбойником-саксом. Не женат ли он? Тогда его безразличие понятно. Обнаружив, что его брат Лео женат, она была слегка разочарована. Лео де Везен показался ей добрым и надежным.

Перед королем поставили блюдо со свининой, и он взял несколько кусков, прежде чем передать его Мадлен. Она взяла кусочек мяса.

– Разрешите угостить вас, лорд Эмери?

Эмери пробормотал слова благодарности и позволил ей выбрать несколько лучших кусков мяса и положить на его хлеб. Он подумал, не узнала ли она его, но оказалось, что это не так. Если ему удастся скрывать от нее свою правую руку, он сможет избежать опознания.

Гостям наполнили кубки и обнесли столы блюдами с фасолью, затем подали мягкий белый хлеб. Похоже, на этом все продукты закончились, и Эмери видел, что Мадлен с тревогой наблюдает, как угощение разносят по залу. Некоторым воинам к концу трапезы достанется больше фасоли, чем мяса. Напиток в чаше Эмери оказался медом. Он склонился ближе к наследнице.

– Боюсь добавить вам новых хлопот, леди Мадлен, но королю не нравится мед. Если нет вина, лучше предложить ему эля.

Она вспыхнула и бросила на него взгляд, одновременно обеспокоенный и раздраженный, затем подозвала слугу. Королю подали чистый кубок и эль. Он кивнул в знак благодарности.

– Есть у вас еще предложения? – спросила Мадлен.

Вопрос прозвучал незаслуженно резко. Девушка не могла найти объяснения своей враждебности к Эмери де Гайяру. Она едва взглянула на него, когда он уселся возле нее. Но мурашки побежали по ее телу с той стороны, где он сидел. Должно быть, это потому, что с некоторых пор зеленые глаза вызывали у нее отвращение.

– Не переживайте, – заговорил он снисходительно. – Король не обжора и не любитель церемоний в свою честь. Еда была приготовлена прекрасно и в достаточном количестве. Всем ясно, что дела здесь идут не лучшим образом.

Она стиснула зубы.

– Я лишь недавно стала принимать участие в управлении Баддерсли, лорд Эмери.

– Так, может, вы не слишком торопились осознать свой долг, миледи?

Она обернулась к нему в гневе:

– Я нахожусь в этой стране всего лишь с апреля!

– Имение может прийти в упадок и разориться на удивление быстро, – сказал он с натянутой улыбкой и передал ей корзину орехов. – Могу я расколоть для вас орешек, леди Мадлен?

– Вы можете разбить себе голову, сэр! – прошипела она и оцепенела, когда король рассмеялся.

– Черт побери, Гай, они уже ссорятся, как настоящие муж и жена!

Уже? Мадлен в ужасе перевела взгляд с короля на Эмери. Этот должен стать ее мужем? Никогда!

– Сир, – выпалила она, – вы обещали мне выбор!

Она заметила вспышку раздражения в глазах короля и прикусила язык, но недовольное выражение быстро сменилось улыбкой.

– И я человек слова, мадемуазель! Я привез с собой трех молодых людей. Все они не женаты и способны помочь тебе здесь, в Баддерсли. Ты обвенчаешься с тем, кого выберешь. Я не могу оставить тебя здесь одну, без защиты.

Мадлен почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Ее пронизала дрожь. Всего через несколько дней она выйдет замуж? За кого?!

Как бы читая ее мысли, король сказал:

– Твой выбор – это лорд Эмери, лорд Стивен де Фе – вон там, мужчина в синем, – и Одо де Пуисси, которого ты, конечно, знаешь. Познакомься с ними поближе, мадемуазель. Испытай их, если хочешь. Через два дня ты обвенчаешься со своим избранником.

Король снова повернулся к графу Гаю, и Мадлен почувствовала, что кто-то вложил кубок ей в руку. Мужчина с зелеными глазами. Мадлен отхлебнула меда. Когда-то она хотела выйти замуж за светловолосого англичанина, но это было до того, как он так жестоко предал ее. Так вот какой у нее выбор! Одо, зеленоглазый мужчина, который был живым напоминанием о жестоком негодяе, и приятный молодой человек, ухаживавший за ней.

Мадлен посмотрела на Стивена де Фе. У него было приятное лицо, вьющиеся каштановые волосы, которые он коротко подстригал, но не до такой степени, как Одо. Выбор был очевиден.

Но, приняв решение, она не нашла успокоения. Напротив, ее тревога усилилась.

– Стивен – очень привлекательный молодой человек, – одобрительно сказал зеленоглазый дьявол справа от нее. – Он необыкновенно обходителен для нормандца, искусен в сражении и выпивает умеренно.

Мадлен повернулась к нему и спросила:

– А разве у вас нет всех этих достоинств?

– Я слишком обходителен для нормандца, – ответил он. – Я не люблю войну, и я топлю свои печали в выпивке.

В доказательство он осушил свою чашу и сделал знак слуге снова ее наполнить.

Мадлен не поверила ему. Значит, он ее не хочет. Она его тоже не желала, но такое пренебрежение больно ранило ее.

– Вы хотите, чтобы я вышла замуж за лорда Стивена?

– Я не думаю, что Одо вам подходит, – сказал он, пожав плечами. – Да ведь я почти ничего о вас не знаю.

Мадлен изобразила на лице улыбку.

– А вы не хотите жениться на мне и получить Баддерсли?

Без всякого сожаления он покачал головой.

– У меня хватает дел по управлению Роллстоном, имением моего отца. – Эмери расколол орех, стукнув по нему массивным золотым браслетом, и предложил ей ядрышко. – Это в Восточной Англии. Не самое спокойное место.

Она рассеянно взяла орех.

– Но Баддерсли будет принадлежать только вам, если мы поженимся. Разве это не заманчиво?

«Зачем, – удивлялась Мадлен, – я говорю все это? Выглядит так, будто я упрашиваю его искать моей руки».

– По английским законам имение принадлежит вам, леди Мадлен. Муж будет только вашим защитником.

Он еще расколол орех и закинул ядро себе в рот. У него были крепкие белые зубы. Совсем как у другого человека. Мадлен пригляделась пристальнее. Лицо имело ту же форму. Нет, это ее дурацкое воображение…

Но все, что касалось лорда Эмери, было странным. Она еще не встречала мужчину, облаченного в тунику такого ярко-зеленого цвета. Никогда в жизни не приходилось ей видеть, чтобы мужчина был так роскошно одет и так сверкал драгоценностями. Он небрежно носил на себе целое состояние и пышностью наряда превосходил короля.

Возможно, он был честен, когда сказал, что не любит войну. Не слишком массивного сложения, он выглядел человеком, уделявшим больше времени одежде, чем оружию. Ее отец и брат никогда бы не потратили на вышивку одежды деньги, которые можно было израсходовать на лошадь или меч. Она не хотела бы выйти за человека, который не способен сражаться. Но желание стать полноправной хозяйкой Баддерсли было ошеломляющим и привлекательным.

– Если бы мы поженились, лорд Эмери, вы бы считали Баддерсли моим? Может, вы хотите жениться на мне, прельщая меня таким образом?

– Вас притягивает мысль получить здесь полную власть? – явно усмехнулся он, но Мадлен не придала этому значения.

Эмери хотел, чтобы она уяснила свое положение по английским законам, но теперь увидел, какую ошибку совершил. Вот она откровенно радуется возможности стать абсолютной владычицей в Баддерсли, наверняка с вожделением предвкушая, как будет собственноручно пороть людей хлыстом.

Как удалось этой девчонке заставить его так потерять голову, раз он прекрасно знал, что она собой представляет? Когда она смотрела на него карими глазами из-под полуопущенных ресниц, туманная мгла обволакивала его разум. Много недель он вынашивал в памяти образ злобной гарпии, но теперь этот образ ускользал, вытесненный милой Дороти с берега реки, нежной и волнующей.

Эмери не удалось продолжить разговор, потому что король попросил его спеть. Когда, поклонившись, он отправился за лирой, то вынужден был признать, что король старается сделать все возможное, чтобы подтолкнуть девчонку выбрать именно его. Он должен приложить все силы к тому, чтобы вызвать у наследницы отвращение к себе, но так, чтобы ни король, ни его отец ничего не заподозрили.

В то же время необходимо было позаботиться о том, чтобы Мадлен де Л'ОтВиронь не имела случая опознать его или заметить его татуировку. Кажется, она не узнала его голос, когда он говорил на утонченном французском. Но в один прекрасный день она, взглянув на него, увидит в нем лесного бродягу, человека вне закона. И всегда существует опасность, что у кого-нибудь из местных сорвется с языка неосторожное слово. Альдреда уже подмигивала ему.

К тому времени как он вернулся, шаткие столы были разобраны, и мужчины бродили по залу, осушая и вновь наполняя свои чаши. Окна оставались открытыми, и вечернее солнце освещало зал. Мадлен и король все еще сидели на стульях, и тут до Эмери дошло, что она была здесь единственной женщиной. Ее положение было необычным, и Эмери подозревал, что король специально это сделал. Девушке обещали учесть ее мнение при выборе мужа, но ее выбор был искусно ограничен.

Вильгельм вознамерился вынудить Мадлен выбрать Эмери. Когда он хотел добиться чего-нибудь, шансы избежать этого были ничтожно малы. Но король обещал девчонке выбор и не нарушит слова. Это была единственная надежда Эмери. Он должен подтолкнуть наследницу к тому, чтобы она предпочла Стивена де Фе. Стивен был ленивым бездельником, и ему не хватало необходимой жесткости, но этот недостаток, напомнил себе Эмери, его жена смогла бы восполнить с избытком.

Настраивая инструмент, Эмери перебирал в уме известные ему песни, стараясь определить, какие меньше всего могут привлечь навязываемую ему женщину. Он остановился на наиболее жестокой и кровопролитной из всех, старинной норвежской балладе, которую по просьбе Вильгельма сам перевел на французский. В ней рассказывалось о Карлдиге, который вместе со своей дружиной сражался насмерть, будучи окружен врагами. Норвежский закон гласил, что ни один настоящий мужчина не может пережить своего вождя, кольцо которого он носит, а приверженцы Карлдига твердо придерживались закона. История была рассказана от лица врагов, потому что Карлдиг и вся его дружина погибли. Рассказчик, хотя и был предположительно одним из врагов, прославлял благородство и величие их гибели. Он восхвалял всех воинов, отправившихся в Валгаллу, рассказывая с упоением о каждой ране, о каждой отрубленной руке или ноге, выколотом глазе. Баллада не относилась к числу любимых песен Эмери, однако она пришлась по вкусу публике, состоявшей исключительно из мужчин.

Декламируя нараспев в старинном замке Герварда, Эмери внезапно вспомнил о Сенлаке. Он словно вновь пережил это – воинственные возгласы, пронзительные вопли, оглушительный звон оружия, падение Гарольда и продолжение беспощадной схватки. Запах крови, вывалившиеся кишки, отрубленные конечности…

Песня закончилась, стены зала сотрясались от одобрительных возгласов. Эмери попытался собраться с мыслями. Все кричали, чтобы он спел еще, но он предложил инструмент Стивену. Его соперник принял лиру с недовольной гримасой.

– Ты дьявол. Как я буду выглядеть после тебя?

– Ты должен понравиться мадемуазель. Не надо этих кровожадных забав. Спой ей приятную песню.

Стивен в сомнении бросил взгляд на наследницу, Эмери последовал его примеру. Она выглядела задумчиво-сосредоточенной, и ее глаза сияли. Непохоже было, что она испытывала отвращение.

Эмери выскользнул на свежий вечерний воздух, прежде чем его успели позвать, чтобы снова усадить рядом с ней. Мужчину должна радовать сильная, отважная жена, но он находил, что наследница Баддерсли слишком уж кровожадна. Он услышал, как Стивен запел мелодичную балладу. У него был довольно приятный голос и вкус к музыке франков, в которой было больше напевности и меньше военных тем. Какая женщина смогла бы отказать Стивену?

Стоя во дворе, Эмери почти представил себе, что он снова очутился в Баддерсли во времена Герварда. Замок тогда тоже был полон песен. Гервард любил балладу о Карлдиге, потому что чтил старинные норвежские обычаи. Хотя тогда эту балладу пели по-английски. Эмери посмотрел в сторону деревни, на сменяющие друг друга поля, простиравшиеся до самого леса, который теперь значительно отдалился. Много деревьев срубили на строительство.

Иллюзия рассеялась. Прошлое исчезло навсегда. Меньше, чем обычно, полей было засеяно зерном, и осталось мало скота. А люди… люди совершенно другие. Их тоже стало гораздо меньше, и они выглядели бледными и исхудавшими. У многих были чирьи и другие признаки скудного питания. Они бродили, уткнувшись взглядом в землю. Когда они работали, не было слышно свиста или смеха, не видно было играющих детей.

Работа Поля де Пуисси и его племянницы! Все могло бы снова наладиться. Эта мысль мелькнула у него в голове, но он прогнал ее.

– Слишком много меда?

Эмери повернулся и увидел отца.

– Нет, просто удивляюсь, как можно было довести процветающее имение до такого состояния.

Граф Гай уселся на груду бревен возле незаконченного частокола.

– Я все время забываю, что ты хорошо знал это место.

– Не очень хорошо. Гервард предпочитал Роллстон. Но я бывал здесь один или два раза.

– Я думал, тебя порадует возможность привести все в порядок.

– У меня и так полно дел.

Эмери увидел, как у отца от раздражения задергался уголок рта, и приготовился к схватке, но граф Гай только сказал:

– Я бы многое дал, чтобы узнать, что происходит у тебя в голове. Терпение короля не бесконечно.

– Вряд ли он собирается изгнать меня за нежелание жениться на Мадлен де Л'От-Виронь.

Граф Гай глубоко вздохнул.

– Эмери, что тебя беспокоит? Я бы предпочел думать, что это любовь. Но если тебе дорога другая, скажи об этом королю. Он любит свою королеву и простит тебя. В противном случае что ты сделаешь? Вильгельм – твой любящий крестный отец. Но он также герцог, а теперь и король. Если ты не будешь служить ему, ты потеряешь его расположение.

– Я служу ему.

– Посмотри на меня, – сурово сказал граф Гай, и Эмери взглянул отцу в глаза. – Ты служишь ему, когда считаешь нужным. А это нехорошо. Если королю понадобится твоя земля, ты должен отдать ее. Если король захочет твою правую руку, ты отдашь ее тоже. Или твою жизнь, или жизнь твоих сыновей. Раз он хочет, чтобы ты женился на Мадлен де Л 'От-Виронь, ты должен сделать это.

Отец и сын в молчании смотрели друг на друга под щебет птиц и отдаленное мычание скота.

– Он не просил об этом, – наконец произнес Эмери.

– Если бы он попросил, ты был бы обязан жениться.

Эмери отвернулся и тяжело вздохнул.

– Может быть, она не захочет меня.

– Тогда так тому и быть. Не тебе пытаться решить исход дела.

Эмери насмешливо скривил губы.

– Тебе не кажется, что король уже так и сделал? Стивен и Одо…

– Это его право.

Эмери поднял к лицу сжатые кулаки, затем опустил их.

– Вы не понимаете, чего просите. В этом браке не будет счастья.

– Тогда скажи, что происходит. – Спустя мгновение граф Гай спросил: – Почему ты это делаешь? У тебя нарыв?

Эмери потирал метку на тыльной стороне правой ладони. Вряд ли он мог объяснить, что эта отметина была его смертным приговором. Он снова повернулся к замку, чтобы избежать расспросов своего проницательного отца.

– Если я должен обхаживать мадемуазель, мне лучше вернуться.

– Только учти, – остановил его голос графа Гая. – Ни одна женщина в здравом уме не выберет Стивена или Одо вместо тебя.

Когда лорд Эмери не вернулся на свое место возле нее, Мадлен оказалась вынуждена вести разговор с королем, хотя слушала пение еще одного искателя своей руки, того, за которого собиралась выйти замуж. У него был очень приятный голос.

Тогда почему ее мысли постоянно возвращались к той, другой песне, полной насилия и смерти? Певец перенес ее на поле битвы, так что она почувствовала запах крови и услышала боевые возгласы и предсмертные крики.

– Боюсь, что лорд Поль и его жена не справились с управлением здешним хозяйством, – сказал король.

Мадлен представилась возможность высказать свои обиды, но теперь, когда ее дядя и тетя были не в чести, она сочла это мелочным.

– Было слишком мало времени, и тетя не вполне здорова.

– Да, я знаю. Ты мне писала, девочка, – подчеркнул король, – и жаловалась на изъяны в управлении.

– Мой дядя слишком жесток, – признала она. – Это не лучший способ управлять людьми… – Под пристальным взглядом короля она добавила: – Он повесил человека за то, что его свиньи забрались на хлебное поле.

– Конечно, это небрежность, – заметил король, – но вряд ли заслуживает повешения.

Снова наступило молчание. Мадлен почувствовала, что не может оторваться от этих проницательных бледно-голубых глаз.

– Однажды он приказал выпороть детей, когда кто-то из их родственников попытался сбежать…

– Детей? – повторил король, и в его взгляде появилось нечто, заставившее ее похолодеть.

Она кивнула с пересохшим ртом. Постукивая пальцем по столу, Вильгельм спокойно спросил:

– Ты имеешь в виду подростков? Двенадцати лет? Тринадцати?

Мадлен уставилась на его палец, чтобы не встречаться с ним взглядом. Она отрицательно покачала головой и нервно сглотнула. Она поняла теперь, почему Вильгельма так боялись.

– Думаю, младшему было три, сир, – прошептала она.

– Проклятие! – Кулак Вильгельма с грохотом обрушился на стол, так что доска подпрыгнула.

Весь зал замер в молчании.

– Лео, – окликнул король. – Ты отец очень непослушных мальчиков. За что ты мог бы выпороть трехлетнего ребенка?

Лео удивленно заморгал.

– Отшлепать?

Король вопросительно взглянул на Мадлен. Она покачала головой.

– Хлыстом, – сказала она тихо, и воспоминание вернулось, пробудив ярость. – Привязав к столбу, – добавила она уже громче.

По залу пронесся ропот, и Лео де Везен твердо сказал:

– Ни за что, сир.

Король погрузился в молчание. Зал постепенно вновь наполнился голосами, но многие из присутствующих продолжали наблюдать за королем. На кого обрушится его затаённая ярость? Мадлен замерла в ужасе. Была ли в этом и ее вина?

– А тебя, девочка? – внезапно спросил король. – Тебя он когда-нибудь порол?

– Нет, сир.

– Но я вижу синяк у тебя под глазом.

– Это тетя Селия, сир. Она… она не в себе.

– Мне следует извиниться, мадемуазель. Я отправил тебя сюда, не подумав. Поскольку твой отец поручил управлять имением своему родственнику, я полагал, что все будет в порядке. Как ты хочешь, чтобы я поступил с лордом Полем? Я вправе повесить его за скверное управление Баддерсли.

– Нет, сир, – поспешно сказала Мадлен. – Только не это.

Король кивнул и отхлебнул глоток эля.

– Ну что ж, тем лучше. Я не приказывал никого казнить, с тех пор как прибыл в Англию, и буду придерживаться того же и дальше. Я могу привязать его к столбу и исполосовать ему спину.

– Нет, сир. – Горечь сжала Мадлен горло при одной мысли об этом.

Если ей удастся действовать по-своему, никто и никогда больше не будет выпорот в Баддерсли.

– Я только хочу, чтобы он уехал.

Король пожал плечами:

– Ты слишком уж мягкосердечна, думаю, оттого, что воспитывалась в монастыре. Я отошлю его назад, в имение твоего отца в От-Виронь. К сожалению, сейчас оно полностью разрушено. Не думаю, что де Пуисси удастся сделать его еще хуже. Если он и там встанет мне поперек дороги, я отправлю его в изгнание. – Король взглянул на Мадлен и улыбнулся, но ей эта улыбка показалась хищной. – Ты оказалась здесь в незавидном положении, но скоро все пойдет на лад. От тебя требуется только одно – правильно выбрать мужа.

Он сделал ударение на слове «правильно».

– Я действительно могу сама выбрать, сир? – спросила Мадлен.

– Разве я этого не сказал? – усмехнулся король. – Я привез тебе на выбор трех способных молодых людей, очень разных, но проявивших себя на войне и доказавших свою преданность.

Слова вырвались сами собой:

– Но этот… но лорд Эмери частично сакс!

Король пригвоздил ее взглядом.

– Как и я, – сказал он. – Большинство англичан признали мои права на корону, и в ответ я ставлю их так же высоко, как любого нормандца. Я выдал свою дорогую племянницу за чистокровного англичанина и обещал свою старшую дочь еще одному. Ты считаешь, что заслуживаешь лучшего?

Мадлен оцепенела, но прежде чем она успела пробормотать извинения, лицо короля прояснилось.

– Но я, конечно же, не так тебя понял. Ты отметила преимущество лорда Эмери. Его мерсийское происхождение означает, что он лучше, чем кто-нибудь другой, сумеет управиться с англичанами.

Это могло означать только одно. Мадлен оказалась в затруднении; она поняла теперь, кто считался «правильным» мужем.

– Здешних людей трудно понять, сир, – попыталась она сменить тему.

– Поговори с Эмери. Он знаком с их обычаями.

– Лорд Стивен очень привлекательный человек, – в отчаянии сказала Мадлен. – Он происходит из хорошей семьи?

– Да. И он поет прелестные песни. А Одо время от времени отпускает забавные шутки.

Взгляд Вильгельма говорил: «Увиливай, сколько хочешь, мадемуазель, в конце концов ты поступишь, как мне угодно».

Выйти за этого сакса, с его длинными волосами, с его грузом золота и сверкающими зелеными глазами, которые напоминали ей о жестоко разбитой мечте…

– Что тебе известно о человеке, называющем себя Золотым Оленем? – внезапно спросил король.

– Золотым Оленем?

Секунду спустя после того, как Мадлен повторила эти слова, она вызвала их в своей памяти, беспокоясь, заметно ли что-нибудь по ее лицу. С чего бы ей волноваться? Если Эдвальд попал в руки короля и будет ослеплен или искалечен, какое ей до этого дело?

– Я понял со слов лорда Поля, что этот разбойник – настоящий бич вашей местности, – продолжал король, внимательно наблюдая за ней. – Он обвиняет этого человека во всех своих неудачах.

– Мой дядя говорил о нем, – сказала Мадлен осторожно. – Он сваливал на него все наши несчастья, но у меня не было возможности выяснить правду. Люди сбегали, и ходили слухи, что им помогает Золотой Олень, но они бежали от невыносимых условий. Иногда, – отважно добавила она, – я думаю, что Золотой Олень – это такой же миф, как феи.

Король слишком уж пристально смотрел на нее.

– Возможно, ты изменишь мнение о феях, леди Мадлен, поговорив об этом с Уолтофом, сыном Сьюарда. Он внук феи-медведицы. – Прежде чем она успела ответить на это заявление, король добавил: – Что до Золотого Оленя, то он достаточно реален. Его влияние ощущается и на других территориях. Значит, ты не согласна со своим дядей, что, прочесывая окрестные леса, можно выкурить его отсюда? Поль рассказал мне историю, как этот человек напал на вас с Одо.

Мадлен колебалась. Настал момент открыть, что ей известно.

– На нас напала небольшая шайка бандитов, сир, – неожиданно для себя сказала она. – Если кто-то из них был Золотым Оленем, то он далеко не такая магическая личность, как о нем говорят.

Что с ней случилось? Ведь ей хотелось увидеть его в цепях!

– Никто из них и не был, – сухо сказал король, задумчиво рассматривая ее. – Однажды я схвачу негодяя и докажу это.

Он посмотрел ей за спину.

– А, Эмери!

Мадлен заметила тень, упавшую ей на колени, и, подняв глаза, увидела Эмери де Гайяра, появившегося возле нее. Король поднялся.

– Составь компанию мадемуазель, Эмери. Я должен переговорить с лордом Полем, раз он отправляется в путь завтра.

Мадлен не взглянула на своего нового собеседника, когда он уселся рядом. Она пыталась придумать предлог, чтобы ускользнуть.

– У вас усталый вид, – сказал он сдержанно.

– Сегодня был беспокойный день.

Мадлен рискнула посмотреть на него. Когда она впервые увидела его в зале, он привлек ее внимание непривычностью развевающихся белокурых волос и яркой одежды, но теперь на его фоне другие мужчины выглядели бледно. Почему, спросила она себя, она так уверена, что не должна выходить замуж за Эмери де Гайяра? Когда он не отпускал шуточек и не насмехался над ней, он был очень привлекателен. Она не должна позволить его сходству с неким распутным мерзавцем сбивать себя с толку. Эдвальд был грубый лесной разбойник. Когда она отказалась удовлетворить его похоть, настроил против нее местных жителей. Эмери де Гайяр был нормандец и благородный человек.

– Почему вы так на меня смотрите? – спросил он резко.

– Разве я смотрела? – спросила она смущенно. – Прошу меня извинить. Просто я задумалась.

– Вам пора ложиться спать, – сказал он почти нежно. – Завтра будет еще более беспокойный день, – добавил он, – а эти мужчины здорово залили мозги вашим элем и медом.

Она огляделась и покраснела, сообразив, что мужчины сильно напились. Тон разговоров и песен изменился и стал откровенно непристойным. Мадлен вскочила на ноги, Эмери поднялся следом.

– Я провожу вас в вашу комнату, – сказал он.

Она шла впереди, внезапно испугавшись за свою безопасность. В присутствии этих чужаков она почувствовала себя незащищенной.

Когда они подошли к ее комнате, Эмери отогнул полог, чтобы она могла пройти.

– Не волнуйтесь, мадемуазель. Я не думаю, что кто-нибудь сваляет дурака и побеспокоит вас. Но все же я поставлю охранника, которому можно доверять. Вам необходимо выспаться, чтобы завтра принимать серьезные решения.

Солнце уже село. Помещение освещали только красные отблески от ближайшего факела и тусклый вечерний свет из маленького окошка ее комнатки. Его поднятая рука, придерживавшая тяжелый полог, отчетливо вырисовывалась в дверном проеме. Сильное мускулистое предплечье, опоясанное золотом, усыпанное золотистыми волосками, располагалось прямо перед ее глазами.

Мадлен задрожала, и вовсе не от страха.

– Почему вы не хотите жениться на мне? – прошептала она.

– У меня вообще нет желания жениться, леди Мадлен.

– Вы дали обет безбрачия? – Она надеялась, что полумрак скрыл ее смущение.

Она увидела белизну его зубов, когда он усмехнулся.

– Нет.

– Есть… есть кто-нибудь, кого вы любите, но не можете жениться?

– Нет. – Он положил другую руку ей на спину и слегка подтолкнул в комнату. – Спокойной ночи, леди.

Тяжелый полог опустился между ними.

То место на ее спине, которого коснулась его рука, горело, словно она прислонилась к раскаленным камням очага. Мадлен подняла руки к пылающим щекам. Почему ее так тянет к нему? Почему он ее отверг?

Дороти оставила ей воды. Мадлен умыла разгоряченное лицо, разделась до льняной сорочки и улеглась в постель. Она попыталась сосредоточиться на других искателях ее руки и состояния. Об Одо не могло быть и речи, хотя король об этом ничего не знал. Однако лорд Стивен казался блестящим выбором. Он был красив, обходителен, умен и сносно пел о приятных вещах…

Но не так, как Эмери де Гайяр. Его песня явилась удивительным даром, особенно для людей, чьим ремеслом была война. У него был чистый звонкий голос. И очень выразительный. Когда он пел об этой ужасной битве, Мадлен как бы перенеслась на поле боя. Какие чувства пришлось бы ей испытать, если бы он запел о любви?

Она проснулась среди ночи от запутанного возбуждающего сна, осознав что-то жизненно важное. На мгновение ей это стало ясно, но затем исчезло.

Эмери вернулся в зал и отыскал Лео. Вместе они прикончили изрядное количество меда. Лео хотелось обсуждать возможности поместья Баддерсли, попади оно в хорошие руки. Его брат же старался увести разговор в область соколиной охоты. Эмери мысленно искал способ избавиться от назойливости наследницы. Ему стоило больших усилий не утратить враждебного отношения к ней, и он вынужден был признаться в душе, что ему далеко не безразлично ее будущее.

Эмери считал недопустимым позволить ей выбрать Одо. Даже если бы она решила закрыть глаза на его попытку ее изнасиловать, Одо, с его тяжелой рукой, был бы жестоким мужем и лордом, почти столь же губительным для Баддерсли, как и его отец.

Стивен стал бы достаточно добрым супругом, если бы Мадлен не вмешивалась в его амурные авантюры. Однако он не вникал бы в дела Баддерсли, а только высасывал из него все, чтобы отослать в Нормандию, в свое небольшое и полностью разоренное имение, которое очень любил.

Представляя Мадлен в постели с Одо или Стивеном, Эмери испытывал неимоверную горечь.

– В чем дело? – спросил Лео. – Натер седлом болячки?

– Я пытаюсь придумать, как отвратить от меня наследницу, чтобы король и отец ничего не заметили.

– Тебя невозможно понять. Ведь тебе даже не придется по любому поводу спорить с ее дядей и тетей. Разве малого стоит, что наследница раскрыла, что здесь творилось? Порка трехлетних детей, спаси Господи!

– Что?

– Разве ты не слышал? Она рассказала королю, что Поль де Пуисси привязывал детей к столбу для порки. Вильгельм был в ярости. Он предложил ради нее выпороть ее дядю.

Теперь к Эмери вернулись все горькие чувства к Мадлен.

– Это было бы занимательно.

– О, она отказалась от такого удовольствия. Его должны просто выслать из Англии.

– Она отказалась? – усмехнулся Эмери. – Ты меня удивил.

– Возможно, она не мстительна.

Лео изумленно посмотрел на брата.

– Приятных снов. Вот что нам обоим нужно, хотя где, ума не приложу.

Он оглядел зал, где некоторые рыцари, притащив соломенные матрасы, улеглись, завернувшись в плащи, тогда как другие продолжали попойку. Король пригласил графа Гая и двух священников разделить с ним его покои. Все остальные были предоставлены сами себе.

– Ты прав, – сказал Эмери и встал. – Я собираюсь спать во дворе. Избавлю свой нос от запаха этого места.

Лео пожал плечами и последовал за своим обычно уравновешенным братом. Они отыскали спокойный уголок недалеко от конюшен и улеглись. Была теплая ясная ночь, и Эмери смотрел на звездное небо.

Маленькая сучка! У нее, должно быть, свои счеты с Полем де Пуисси, но приписать ему свое собственное преступление… Эмери представил себе, как она рассказывала королю об этом событии. Возможно, в ее огромных карих глазах стояли слезы.

Но он-то знал, как все было на самом деле. Она попросила устроить порку и какое-то время наблюдала за расправой, пока ей не надоело. Когда она услышала, что настало время страдать детям, она снова подбежала к окну, чтобы не пропустить такое зрелище.

Когда только он уяснит себе? Она порочная женщи на и, что всего опаснее, вовсе не выглядит такой. Во имя всего святого, пусть бы она выбрала Одо. Он именно тот человек, которого она заслуживает.

На следующее утро Мадлен одевалась особенно тщательно. Она выбрала льняное платье в коричневых и красных тонах, отделанное черным. День обещал быть жарким, и девушка не стала надевать тунику. Дороти приподняла повыше складки широкого платья с помощью позолоченного пояса, так что из-под подола была видна изрядная полоса кремовой сорочки.

– Ну вот, миледи, – сказала служанка. – Все в лучшем виде. Теперь займемся прической.

Мадлен велела Дороти заплести ей косы. Вчера она была довольна, что осталась с распущенными волосами, но сегодня нужно выглядеть чинно.

– Вплети в косы эти красные ленты, – распорядилась она.

Когда служанка закончила, толстые блестящие косы были искусно переплетены алыми и золотыми лентами.

– Очень мило, – одобрила Дороти и затем удивила Мадлен весьма необычной речью: – Говорят, лорд Поль и мадам Селия уезжают, а вы должны выбрать одного из этих мужчин себе в мужья.

– Верно.

– Нехорошо такой девочке, как вы, самой выбирать себе мужа.

– Мне разрешили выбрать только из трех, – уточнила Мадлен. – Все они одобрены королем.

– Вы обязательно ошибетесь.

Мадлен обернулась, но увидела, что Дороти не так сомневается в ее рассудительности, сколько обеспокоена и встревожена.

– Что такое, Дороти? – спросила Мадлен. – Ты волнуешься?

– Конечно, волнуюсь, – выпалила служанка, роняя гребень.

Дороти складывала и перекладывала голубую тунику хозяйки.

– Мне не слишком нравится Одо де Пуисси, – наконец пробормотала она.

– Мне тоже, – сказала Мадлен, слегка взволнованная неожиданной поддержкой обычно неразговорчивой женщины.

– Хорошо. – Дороти отбросила измятую тунику. – Наденете покрывало, миледи?

– Нет, оно будет только мешать, а мне предстоит много дел. – Мадлен встала. – А что ты думаешь об остальных?

– Не знаю. – Дороти выплеснула в окно воду для умывания. – Этот сакс… здешнему народу он нравится.

– Но ведь они знают его не лучше, чем я.

Дороти принялась убирать постель.

– Он бывал здесь прежде. При старом лорде, Герварде.

В этом вся проблема? Его возмущает, что теперь она владеет имением? Мадлен взглянула на женщину с удивлением.

– Как тебе удалось выяснить это, Дороти? Кто-то из местных выучил французский?

– Ну уж нет. – Служанка презрительно фыркнула. – Не больше того, чтобы понимать простейшие приказы. Я выучила достаточно, чтобы разбирать их разговоры. Пришлось.

– И они отдают предпочтение Эмери де Гайяру?

– Они предпочитают одного из своих. – Дороти обернулась и сердито посмотрела на Мадлен. – Ну, идите сделайте выбор. Только помните: если вы готовите себе постель, вам придется в нее лечь.

Это не слишком обнадеживало, ведь речь шла о брачном ложе.

Значит, Дороти тоже считает, что лучше всего выбрать Эмери де Гайяра. Мадлен вспомнила, какие чувства испытывала она вчера ночью, в полутьме, как бы ощущая рядом с собой его теплое сильное тело. То, что он имел неоспоримое сходство с тем лесным бродягой, не означало, что его воздействие на нее будет таким же. Если не считать, что так оно, судя по всему, и есть…

Мадлен вошла в огромный зал и застыла, ошеломленная. Эмери был там и разговаривал с братом. Он был великолепен.

Эмери взглянул на нее. Она ему улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, но глаза оставались холодными. В них пылало явное неодобрение. Спустя короткое время, когда казалось, будто они остались один на один в безжалостном мире, он отвесил ей поклон.

– Доброе утро, леди Мадлен. Надеюсь, вы хорошо спали.

Это прозвучало как предостережение.

Глава 9

День начался с отъезда Поля и Селии де Пуисси. Мадлен собиралась попрощаться с ними, но король ей запретил и послал графа Гая присмотреть за ними в пути. Хоть она и осталась вовсе без компаньонки, Мадлен воспрянула духом. Баддерсли было в полном ее распоряжении, по крайней мере на один день. Но затем ей предстояло выйти замуж за Стивена де Фе.

Все, что касалось Эмери де Гайяра, свидетельствовало о его глубокой неприязни к ней. Уже вчера ночью он дал ясно понять, что не хочет на ней жениться, а сегодня его враждебное отношение чувствовалось еще сильнее. Она просто не могла выбрать его.

И тем не менее ее взгляд постоянно возвращался туда, где он стоял в компании мужчин вместе со своим огромным братом. Наверное, кто-то из них отпустил шутку, потому что он вдруг весело, по-мальчишески рассмеялся, белые зубы сверкнули на золотистом лице, глаза сощурились от удовольствия. Слезы подступили к ее глазам, потому что вместе с ней он никогда не станет так смеяться… Мадлен отвела взгляд.

Она увидела хмурого Одо, стоявшего в одиночестве. Он, должно быть, только что вернулся после прощания с отцом и мачехой. Девушка понимала, в каком трудном и неловком положении он оказался, и искренне ему сочувствовала. Но несмотря на это и на попытки Одо добиться ее расположения, как я на воспоминания о счастливых временах их юности, его она тоже не могла выбрать. После того нападения она вряд ли была в силах вынести его прикосновения.

Значит, оставался только Стивен. Но где же он?

Стивен поспешно влетел в зал. Его рыжеватые волосы были слегка растрепаны, глаза горели, губы изогнуты в улыбке. Он стал бы приятным спутником жизни. Но в выражении его лица было что-то, что вызывало беспокойство. Он был похож на кота. Самодовольный. Пресыщенный.

Ее глаза снова с отчаянием и безнадежностью пробежались по всем трем претендентам. Один ее ненавидел. Другого ненавидела она. Третьего она вынуждена была выбрать, хотя каждая клеточка ее существа кричала, что это непростительная ошибка.

Подошел слуга с очередным вопросом, и Мадлен поспешила прочь, проверить, что распоряжения относительно пребывания короля выполняются должным образом. Дела обстояли на удивление хорошо. Она обнаружила, что слуги в замке вполне компетентны, когда им отдают ясные приказы и не запугивают до беспамятства.

Более того, обитатели Баддерсли больше не смотрели на нее со злобой. По временам они даже обращались к ней как к своей хозяйке и защитнице от внезапно нагрянувшей шайки нормандских оккупантов во главе с этим кошмаром, Вильгельмом Бастардом. Некоторые были готовы на все, чтобы угодить ей. Даже Альдреда вела себя учтиво. Очевидно, она боялась, что Мадлен будет ей мстить. Женщина обращалась к Мадлен со смиренным уважением, опустив глаза.

Когда Мадлен снова заглянула в зал, она увидела, что Альдреда застилает тканью столы. Покидая зал, эта женщина нарочно свернула в сторону, чтобы пройти мимо Эмери де Гайяра, и что-то сказала ему. Взглянув на нее с улыбкой, он ответил. Альдреда засмеялась и пошла дальше, покачивая полными бедрами. Мадлен прикусила губу. Возможно ли, что эти двое были любовниками? Альдреда была на несколько лет старше Эмери, но довольно миловидна. Девушка сказала себе, что ей это безразлично.

Мадлен вернулась на кухню. Там уже лежали груды теплого хлеба, приготовленного к завтраку, вместе с сыром и элем. Три упитанных барашка вращались над огнем на вертелах для следующей трапезы, одновременно готовили цыплят. Пироги и пудинги были на подходе, а сладкий крем уже готов.

Мадлен старалась подбодрить и похвалить слуг, которых встречала, помочь советом при случайных затруднениях. Она посочувствовала кухаркам, которым не хватило приправ, и добавила немного из своих истощенных запасов. Девушка обнаружила, что серьезнейшей проблемой является отсутствие денег.

Когда Мадлен шла через двор, направляясь из кухни в замок, она испытывала приятное чувство удовлетворения от успеха, но при этом осознавала и все тяготы, которые влечет за собой власть. Если дела пойдут плохо, у нее есть еще драгоценности, подаренные королевой. Она могла бы продать их, чтобы сохранить Бадцерсли. Мадлен задумалась: есть ли у Стивена де Фе деньги, чтобы вложить их в имение? И тут она вспомнила о золотых украшениях Эмери де Гайяра. С их помощью можно было бы легко решить все проблемы…

Неожиданно девушка заметила, как впереди блеснуло на солнце золото, и поняла, что это был он. Эмери разговаривал с Альдредой! Женщина прижималась к нему, положив руки ему на грудь. Он привычным жестом обхватил рукой ее бедро и, приподняв пальцами подбородок, быстро поцеловал в губы.

«Ну вот, – горько подумала Мадлен, – ясно, чем был озабочен Эмери де Гайяр прошлой ночью. Неудивительно, что он не проявил интереса к невинной наследнице. Ох уж эти мужчины! Все они относятся к низшей форме жизни».

Она вошла в зал, готовая отравить большинство из них.

Король работал со своими советниками и писарями. Гонцы прибывали всю ночь. Никто не мог приступить к трапезе, пока Вильгельм не спустился к столу. Поэтому девушка потихоньку ускользнула в часовню к мессе. Сегодня она нуждалась в поддержке Господа.

На службе было мало народу. Священники, прибывшие с королем, и все слуги замка были заняты. Большинство дворян из свиты, ясное дело, не отличались набожностью. Стивен де Фе проскользнул внутрь и встал на колени на каменный пол рядом с Мадлен. Его присутствие было частью ухаживаний, но показывало, что ему не безразличны ее интересы. Если муж будет стараться угодить ей, это уже кое-что.

Когда они после мессы возвращались в зал, он легко распространялся на разные темы, умудряясь через каждое слово сыпать комплиментами. Это выглядело глупо, но у Мадлен улучшилось настроение и стало значительно легче на душе. Когда они вошли в зал, будущее уже не казалось ей таким безрадостным.

Король как раз покидал свои покои. При виде Мадлен он слегка нахмурился, но затем улыбнулся.

– Доброе утро, мадемуазель. Я вижу, что вдобавок к своим многочисленным достоинствам ты еще и набожна.

Мадлен присела в реверансе, приветствуя короля, затем прошла на свое место рядом с ним, и тут начали подавать на стол. Король заговорил с Мадлен о ее имении, о землях и людях, но она чувствовала, что его беспокоило другое. Возможно ли, что один из гонцов принес плохие вести?

– Какая досада, что работа следует за вами повсюду, сир, – сказала она. – Каждый человек заслуживает передышку.

Он рассмеялся:

– Я сам выбрал этот путь. Тот, кто ищет легкой жизни, не смог бы достичь короны. Но вести, принесенные одним из моих гонцов, должны успокоить тебя насчет Золотого Оленя, леди Мадлен. Он больше не рыскает по твоим лесам. Он подбивает на бунт крестьян Уорикшира.

Значит, он не был Эмери де Гайяром. До этого момента девушка даже не представляла себе, как глубоко таились в ней эти смутные подозрения. Мадлен внутренне посмеялась над собственной глупостью. Как ей только могла прийти в голову такая чушь!

– Предстоит новое сражение, сир? – спросила она.

– Нет, нет, – уверил он ее. – Это незначительное событие, и им займется мой шериф. Надеюсь, нам все же удастся схватить негодяя.

– Как вы поступите с ним, сир? – спросила она.

Несмотря ни на что, ей не хотелось, чтобы Эдвальда покарали.

– Там будет видно. Я ценю талантливых людей, леди Мадлен. Ты же не станешь перерезать горло горячей непокорной лошади. Ты ее приручишь. Конечно, если она позволит надеть на себя уздечку. Но, – весело сказал Вильгельм, – раз твои леса свободны от оленя в человеческом обличье, ты можешь нам предложить несколько этих животных для охоты?

– Разумеется, сир. И кабанов, и множество мелкого зверя. Мои люди уже несколько дней обследуют леса, помечая оленьи тропы, запоминая места обитания дичи.

Слова «мои люди» легко слетели с ее языка. Мадлен оглядела зал с чувством заслуженной гордости.

– Превосходно!

Король тут же объявил всем о предстоящем развлечении. Его слова встретили одобрительными возгласами.

Мадлен вздохнула с облегчением. Дневная охота поможет накормить мужчин. А она тем временем будет спокойно, без помех наводить в замке порядок.

Но оказалось, что она тоже должна участвовать в охоте.

– Но, сир, мне лучше остаться здесь и позаботиться о ваших удобствах.

– Твои слуги, кажется, достаточно умелы, мадемуазель, – непреклонно заявил он, – а чтобы разобраться с тремя претендентами, у тебя осталось очень немного времени.

Ей следовало бы сказать королю, что она уже сделала выбор, но Мадлен трусила при одной мысли об этом. Король хотел, чтобы она вышла замуж за Эмери де Гайяра, а люди гораздо более храбрые, чем она, не решились бы сообщить Вильгельму то, чего он не желал слышать.

«Может быть, – думала она в отчаянии, – произойдет что-нибудь неожиданное, что позволит отложить решение, например, восстание в Уорикшире, чума, вторжение викингов…» Все, что угодно.

Но ничто не могло отменить приказ короля отправиться на охоту. Когда Мадлен шла к себе в комнату переодеться для верховой езды – в полусапожки и штаны под голубым льняным платьем, она кляла про себя всех королей, королев, зеленоглазых дьяволов и вообще все на свете. Она велела Дороти быстро заплести ей волосы в длинную косу, которую затем подвязала шарфом кверху. Затем подтянула платье вверх из-под пояса, чтобы оно стало не длиннее, чем у мужчин, и отправилась к месту сбора, где села на лошадь. Единственная женщина среди двадцати мужчин.

Каждый надеялся убить кабана или оленя, но многие несли на руке соколов, чтобы добыть побольше вкусной птицы. Большинство охотников имели при себе луки в надежде на мелкую дичь, такую, как барсук или заяц. У Мадлен не было сокола, но у нее был лук, и она взяла его с собой. Этому не учили в монастыре, и она только-только овладела искусством с ним управляться. Она была уверена, что непременно промахнется и мужчины поднимут ее на смех. Мадлен сжала зубы при мысли о зеленоглазом саксе, потешающемся над ней. Почему ее мысли постоянно вертятся вокруг него, как нить вокруг веретена?

Он не выказывал желания приблизиться к ней, хвала Богородице, но на всякий случай она скакала между Одо и Стивеном. Их старания понравиться ей успокаивали ее. Сдержанный юмор Стивена развлекал, и даже Одо сумел вызвать у нее улыбку своим рассказом о детских приключениях. Но затем он наклонился вбок и положил волосатую руку ей на бедро. Мадлен тотчас же пустила лошадь вперед. Он метнул на нее сердитый взгляд, а Стивен самодовольно ухмыльнулся, как кот, забравшийся в кладовку.

Очень неприятно было чувствовать себя блюдцем, полным сметаны.

Был теплый летний день. Легкий ветерок приятно обдувал разгоряченное лицо. Деревья пышно зеленели, а по голубому небу изредка пробегали белые барашки облаков. Лошади мчались по лугу среди буйного цветения лютиков и чистотела, маргариток и мака. Над цветами деловито хлопотали пчелы. Глупый заяц выскочил из норы и побежал через поляну. Кто-то вскинул лук, и вскоре заяц болтался на луке седла.

Эта первая маленькая добыча обрадовала всех. Стивен затянул песню об охоте на зайчонка, и вскоре все уже подпевали ему, за исключением Мадлен, не знавшей слов. Это была длинная веселая песня, местами очень глупая. Затем девушка поняла, что песня имела двойной смысл. Некоторые наиглупейшие куплеты звучали, например, особенно, когда речь заходила о стреле.

Мадлен почувствовала, что краснеет. Одо хихикал. Девушка сердито посмотрела на Стивена, но он только подмигнул. Мадлен очень не понравилось выражение глаз ее предполагаемого мужа. Это было не просто непристойное развлечение, он упивался ее смущением. Эмери де Гайяр скакал позади. Мадлен не стала оборачиваться, но она представила себе, как он насмехается над ее наивным замешательством.

Во имя Господа, должен же найтись в Англии хоть один порядочный мужчина, который захочет взять в жены наследницу и будет хорошо к ней относиться! Почему она должна выбирать только из этих троих?

Стивена позвали к королю. Мадлен надеялась – чтобы сделать выговор, но не была уверена в этом. Все мужчины были грубыми бездушными свиньями. Еще один всадник поравнялся с ней. Она обернулась и тут же облегченно вздохнула. Это был его брат, Лео.

– Не думаю, что он умышленно расстроил вас, мадемуазель, – непринужденно сказал Лео. – Нет ни одной охотничьей песни, которая не служила бы прикрытием для основного стремления мужчин.

– Было бы уместнее, – язвительно ответила Мадлен, – если бы мужчины стремились добросовестно заниматься основным делом – обеспечивать благосостояние своей земли и людей.

Одо засмеялся:

– У нее чертовски подвешен язык.

– Но она права, – сказал Лео, с неодобрением взглянув на де Пуисси. – Вот почему мужчины должны жениться, леди Мадлен. Это ослабляет стремление гоняться за бойкой дичью.

Мадлен гневно повернулась к нему, но он шутливо поднял руки и усмехнулся:

– Спокойно, леди. Вы не можете винить нас в том, что мы все находимся в возбуждении в ожидании вашего выбора. Это самый захватывающий повод для споров со времен Сенлака.

– Сомневаюсь, что можно сравнивать мое замужество с завоеванием Англии, милорд. Я не собираюсь сдаться самому могущественному мечу.

– При желании вы могли бы взять это за основу, – дружелюбно заметил Лео. – Но я бы вам не посоветовал, если только вы не хотите взять в мужья Эмери. Он лучше всех владеет мечом, если не считать меня.

– Я мог бы с этим поспорить, – сердито вмешался Одо.

– Ты попытался в Рокингеме. А с тех пор он тренируется со мной.

Одо пришлось замолчать. Мадлен с интересом обдумывала услышанное. Значит, Эмери де Гайяр был искусным воином, несмотря на его изысканную одежду и открытое заявление, что он не любит войну.

Если это правда, значит, он умышленно обманул ее.

– Может быть, мне захочется посмотреть, как мои поклонники умеют сражаться.

– Только учти, Мэд, – вмешался Одо, – семейке де Гайяр требуются все земли, которые они могут заполучить, чтобы обеспечить прорву своих парней.

– А у де Пуисси земель в избытке? – сухо осведомился Лео. – У вас ведь явно не хватает мужчин. – Он снова обернулся к Мадлен: – Я поскачу вперед и скажу королю, что вы хотите устроить состязание бойцов сегодня к вечеру.

Лео умчался, прежде чем она успела что-нибудь возразить. Ее неуемный язык вечно ее подводил.

– Если ты будешь плясать под их дудку, Мэд, – раздраженно сказал Одо, – то станешь вдовой предателя раньше, чем выносишь его первого ребенка.

Она почти перестала дышать и обернулась:

– Что ты имеешь в виду?

– Ты только взгляни на де Гайяра, – проревел Одо. – Настоящий нормандец не станет одеваться, как он. Я видел, как он шушукался по углам со своим кузеном, Эдвином Мерсийским. Ему нельзя доверять.

– Он кузен графа Мерсийского? – удивилась Мадлен.

Ей было известно, что де Гайяр. частично англичанин, но она и подумать не могла, что он так близок с английской аристократией. Кроме того, он состоял в кровном родстве с мятежным Гервардом. Его тесная связь с лесным бродягой перестала казаться невероятной. Но Золотой Олень находился в Уорикшире. По слухам.

– Он дружит с саксами, – продолжал Одо. – Они не признают Вильгельма. В один прекрасный день они поднимутся, и де Гайяр будет с ними.

Святый Боже, возможно, он и был Золотым Оленем. Она обернулась, пытаясь отыскать в нем черты волшебного принца. Но ее измученный ум смог разглядеть только длинноволосого нормандца.

Самодовольный голос Одо снова привлек ее внимание.

– Что касается Стивена, – говорил он, – то всю прошлую ночь он предавался разврату в конюшне.

Мадлен припомнила довольную улыбку насытившегося кота на лице Стивена де Фе и поняла, что Одо говорит правду. Этим утром Стивен точно явился в зал прямо от женщины. Боже милостивый, и что же теперь делать?

– Мэд, – нежно сказал Одо, – единственный разумный выбор – это я. Ты меня знаешь и любишь. Я понятия не имел, как плохо обращались с тобой отец и мадам Селия. Ты должна была мне сказать, и я непременно бы что-нибудь сделал.

– Я уже собиралась поговорить с тобой, – сказала она с горечью, – когда ты попытался меня изнасиловать.

– Нет, – запротестовал он. – Я потерял голову от любви к тебе. Ты была не прочь, просто испугалась. Прости меня. – Он улыбнулся, выставив на обозрение множество кривых зубов. – Ты способна любого свести с ума, Мэд!

Должно быть, это было лестно. Но Мадлен не была польщена. И все же она начала подумывать, не следует ли ей изменить отношение к Одо. Ведь быть желанной – чего-нибудь да стоит, и кроме того, ей известны его сильные и слабые стороны. Возможно, она неверно истолковала его атаку. К тому же, если она выйдет замуж за Одо, ей не придется терпеть рядом с ним Поля и Селию…

– Король хочет поговорить с тобой, де Пуисси.

Мадлен обернулась. Справа от нее скакал Эмери де Гайяр. Одо помрачнел. Но он не мог ослушаться королевского приказа и пустил лошадь вперед. Мадлен осторожно окинула светловолосого мужчину изучающим взглядом. Он выглядел высокомерно и не был похож ни на нормандца, ни на сакса.

На нем были только туника с короткими рукавами, короткая кожаная куртка и клетчатые штаны до колен в обтяжку. Но просто одетым его нельзя было назвать. Куртка была украшена фантастическим узором из переплетающихся металлических змей, не только прекрасным по рисунку, но и способным послужить преградой для стрел. Ремень покрыт позолоченной резьбой и застегнут золотой пряжкой с аметистами. Ярко-зеленые штаны были крест-накрест расшиты коричневой и белой вышивкой. И конечно же, на нем были его роскошные браслеты. Мадлен попыталась определить стоимость хотя бы одного из этих драгоценных предметов.

– Вам хочется получить его? – спросил Эмери.

– Нет. – Она взглянула в его холодные зеленые глаза. – А вы отдали бы его мне, если бы я попросила?

– Мне приказано угождать вам, – безразлично сказал он. – Если вам нужно мое золото, вам стоит только попросить об этом при свидетелях.

– Мне очень нужны деньги, – признала она невозмутимо.

Эмери рассмеялся, но смех его прозвучал резко.

– У вас редкий дар искренности. Жаль, что вы нечасто им пользуетесь.

Щеки Мадлен запылали, в душе вспыхнул гнев.

– Лорд Эмери, почему вы меня недолюбливаете? Мое положение ничуть не лучше вашего. Я не хочу выходить замуж ни за одного из трех претендентов, но не могу позволить себе роскошь отказаться.

Он выхватил у нее поводья и остановил лошадь.

– Леди Мадлен, никто из нас не имеет большего права отказаться, чем вы. Вы можете отвергнуть всех нас и вернуться в монастырь. Если же мы откажемся принять ваш выбор, нас вышвырнут, лишив благосклонности короля.

Он был серьезен.

– Но король благоволит вам.

– Это ничего не значит.

Двигавшиеся позади всадники разделялись, объезжая их по сторонам. Никто не собирался помешать их разговору наедине. Мадлен тоже была не против выяснить отношения.

– Почему вы не хотите жениться на мне? – спросила она, снова пытаясь отыскать в его лице черты местного бродяги.

Но если это Эдвальд, он должен был ухватиться за возможность получить власть над имением, чтобы использовать его ресурсы для организации мятежа.

– Я не хочу жениться на женщине, которую не люблю.

У нее перехватило дыхание.

– Почему же я так неприятна вам? Я не более грешна, чем любая другая. И на меня не противно смотреть.

Его взгляд был суров. Ничего общего с Эдвальдом.

– Я говорю по-английски, – сказал он. – И я знаю Баддерсли. Вы жестокая женщина. Безусловно, это превосходное качество в определенных обстоятельствах, но не то, что я хотел бы видеть в своей жене.

– Жестокая? – обескураженно переспросила она.

Он соскользнул с коня и встал, держась рукой за луку ее седла.

– Вы оскорблены? – спросил он. – Я думал, что вы будете гордиться таким мнением о себе.

Мадлен посмотрела на него, затем перевела взгляд на его руку на своем седле. Ее рассудок был затуманен от того, что его ладонь находилась рядом с тем местом, где соединялись ее бедра, охватывая бока лошади. Она потрясенно оглянулась вокруг. Они остались одни.

– Охотники…

– Ну, так догоняйте их.

Не отрывая взгляда от его руки, Мадлен не двинулась с места. Он ненавидел ее, а ее тело реагировало на него, как ни на кого другого. За исключением Эдвальда.

– Скажите мне что-нибудь по-английски, – попросила она.

Он удивился, но спустя мгновение начал читать отрывок из поэмы. Чистая музыкальная английская речь с неописуемым очарованием плавно лилась из его уст. Ничего общего с корявым просторечием Эдвальда.

Девушка вздохнула.

– Что вам нужно?

– Ваше слово, что вы не выберете меня в мужья.

Это было легко исполнить, ведь она и так уже решила, что выйти за него было бы безумием. Но это было до того, как она выяснила кое-что о Стивене.

– Не знаю, – сказала она. – Я не могу выйти за Одо. Не имею возможности сказать вам почему. И не хочу выходить за Стивена… – Она посмотрела на Эмери. – Одо сказал, что он развлекался с местными женщинами.

Эмери насмешливо улыбнулся:

– И это отвратило вас от него? Мы с Одо тоже не святые.

– Я полагаю, что вы тоже развлекались с женщинами Баддерсли, – уныло сказала она, подумав об Альдреде.

– Конечно, развлекался. – Отблеск приятного воспоминания промелькнул на его лице. – Это была незабываемая встреча.

– Во время этого посещения?

Его глаза широко раскрылись. Он схватил ее за руку и стащил с лошади.

– Оставьте меня!

Он крепко сжимал ее. Сердце девушки бешено забилось. Она вспомнила нападение Одо и свое мгновенное неприятие и отвращение. Теперь она тоже испугалась, но ее необъяснимо влекло к нему, как мотылька к смертоносному пламени.

– Что вам надо? – прошептала она.

– Поцеловать вас.

У нее задрожали губы, и она облизнула их кончиком языка, неясные надежды зашевелились в ее душе.

– Вы же не хотите жениться на мне.

– Не думайте, что вам бы это понравилось, – обещал он. – Жестокий Одо и развратный Стивен показались бы вам сокровищами по сравнению со мной.

Надежда рассеялась, как горестный туман. Девушка отшатнулась, но он крепче сжал ее, задев старую рану. Мадлен вскрикнула. Он тотчас же разжал руки, потрясенный тем, что причинил ей боль. Она усомнилась, что он способен жестоко обойтись с ней. Тогда зачем он пытается ее запугать?

– Почему? – снова спросила она.

Эмери сжал ее запястье и потащил прочь от встревоженных лошадей к могучему дубу. Прижав ее к стволу, он подался вперед, удерживая ее своим крепким телом.

– Я не люблю вас, Мадлен де Л'От-Виронь. Мне не нужно Баддерсли. Если вы вынудите меня жениться на вас, я превращу вашу жизнь в кошмар.

Шершавый ствол дерева резко врезался ей в спину и разбередил старые ушибы, но ее беспокоило не это, а запах кожи и пота, близость его разгоряченного твердого тела, от которого почти ощутимо распространялась волна страстного желания. Его жестокие слова противоречили призывам, которые улавливала ее душа.

– Я тоже не хочу выходить за вас, вы же знаете! – Даже выкрикнув эти слова, она знала, что это откровенная ложь.

И он тоже это знал.

– Давайте убедимся в этом, – сказал он.

С легкостью захватив одной рукой оба ее запястья, другой он взял ее за подбородок и с силой прижался губами к ее губам. Его мощный язык глубоко проник в ее рот. Мадлен задохнулась. Она пыталась вырваться, но едва могла пошевелиться. Она начала погружаться во мглу…

Затем, со стоном освободив ее рот, он оторвал ее от ствола дерева и притянул к себе. Его объятия из тюрьмы превратились в рай. Его губы снова стали нежно касаться ее рта, и Мадлен не отстранилась. Когда его язык осторожно прошелся по ее зубам, ее язык по доброй воле задвигался в ответ. Мадлен ошеломленно смотрела на Эмери. Его глаза тоже потемнели от смущения и тревоги.

Его ладонь двигалась по ее спине, словно он играл на своей лире, смягчая боль и даря радость ее чувствам, обещая головокружительное наслаждение. Когда его подвижные пальцы отыскали ее грудь, она вскрикнула, но это был не протест. Волшебное ощущение было знакомо, и ее тело откликнулось с готовностью, уж его-то нельзя было обмануть. Это был Эдвальд. Золотой Олень. Она улыбнулась.

Внезапно ужаснувшись, он отшатнулся, ошеломленный, как и она.

– Ты моя смерть и проклятие, ведьма!

Это ранило больнее, чем острое лезвие.

– Я не желаю тебе зла, – возразила она.

Он снова обхватил рукой ее шею, но на этот раз нежно. Большим пальцем он погладил ее подбородок.

– Тогда не выходи за меня замуж, Мадлен.

Ей хотелось закричать: «Почему?» Но теперь она это знала. Люди Баддерсли знали его как Золотого Оленя, а среди них был предатель, он мог узнать его и донести на него королю. Нет, напомнила она себе, это Золотей Олень был предателем. Она не может выйти за изменника.

Эмери изучающе смотрел на нее. Его палец прекратил ласковые поглаживания, лицо стало суровым.

– Я признаю, что вы имеете необъяснимую власть надо мной, мадемуазель, но я по-прежнему презираю вас. Не думайте, что вам удастся выйти за меня замуж и управлять мною, возбуждая похоть.

Мадлен высвободилась из его рук и отвернулась, скрывая слезы.

– Я и не собираюсь выбирать вас. Я намерена выйти за Стивена.

Он повернул ее к себе, затем одобрительно кивнул.

– Хорошо, – мрачно сказал он.

Они так и продолжали стоять рядом. Она смотрела на волшебного принца, ласкового лесного бродягу, жестокого предателя. Он видел нежную смуглянку, соблазнительную распутницу, безжалостную суку. Они глядели хмуро, но их тела неудержимо влекло друг к другу.

Кто-то кашлянул совсем рядом. Они отпрянули в стороны. Гай наблюдал за ними.

– Вы сделали ваш выбор, мадемуазель? – сухо спросил он. Эмери и Мадлен переглянулись. Их взгляды встретились на мгновение, затем он повернулся и направился к своей лошади.

– Мадемуазель осчастливила меня, – сказал он. – Она собирается выйти замуж за Стивена.

С этими словами он вскочил в седло и ускакал.

Граф Гай спешился и подошел к девушке.

– Лучше бы вам сесть на лошадь и догнать остальных, леди Мадлен. Все заметили, как вы отстали вместе с Эмери. Не нужно возбуждать лишних разговоров.

Он помог ей подняться в седло, и они тронулись в путь.

– Эмери обидел вас? – спросил граф Гай.

Он был разгневан. Было легко отомстить, сказав «да» и позволив этому человеку наказать сына. Но отомстить за что?

– Я не могу этого сказать, – уклончиво ответила она.

– Мадемуазель, – сурово проговорил граф, – в этой ситуации есть много такого, о чем я не знаю, но от вашего решения зависит жизнь, ваша и моего сына, будьте осторожны.

– Я знаю! – воскликнула она. – Но что я могу поделать? – Она с мольбой повернулась к нему: – Может быть, король предоставит мне больше времени? Новых претендентов на мою руку?

Граф Гай покачал головой:

– У него много других забот, леди Мадлен. Ваше дело должно быть улажено как можно быстрее.

Они присоединились к остальным охотникам, которые остановились на привал. Эмери был со своим братом. Когда Мадлен спрыгнула с лошади, все взгляды устремились на нее, но никто не произнес ни слова. Одо и Стивен пребывали в дурном настроении, однако, когда она не изъявила желания присоединиться к их сопернику, оба воспрянули духом.

Вскоре Стивен с соколом на руке неторопливо подошел к ней. С мрачной решимостью она улыбнулась ему. Склонность к распутству лишь означает, что он станет реже появляться в ее постели.

– Какое великолепное имение, – небрежно заметил Стивен, не сумев, однако, скрыть алчность.

– Да, – согласилась она. – Оно прекрасно.

– И к счастью, не в королевских лесах. Лорд действительно может здесь охотиться на своих собственных оленей.

– Это очень удачно, – сказала она. – При том скверном управлении, что было до сих пор, боюсь, нам придется много охотиться, чтобы пережить эту зиму. Возможно, даже продавать оленину, чтобы купить зерно и другие необходимые продукты.

Мадлен увидела, что он заметил это «нам» и самодовольно улыбнулся.

– Разумеется, имение должно производить достаточно продуктов, чтобы прокормить людей, – небрежно сказал он, глядя ей в глаза. – Крестьян, кажется, совсем мало.

– Но нам нужно больше, – ответила она, осознав, что под напором его алчного взгляда отступила на шаг назад. Этого не следовало делать. – Придется кормить их всю зиму.

Он отверг это предположение:

– Они сами себя прокормят. Крестьянам всегда удается как-то выкрутиться, как диким животным. – Стивен подступил ближе, и Мадлен заставила себя остаться на месте. Он взял ее за руку и заглянул в глаза. – Не волнуйся, мой ангел, я…

С ближайшей речки вспорхнула цапля. Вскрикнув от возбуждения, Стивен повернулся и пустил своего сокола. Теперь все его внимание было приковано к полету птицы. Она была отчасти тронута его ласковым обращением «мой ангел», но почувствовала облегчение, когда их беседа оборвалась. Она не могла отделаться от мысли, что если… когда она завтра выйдет за него замуж, он проникнет языком в ее рот и коснется руками ее груди. Невозможно даже вообразить, что это доставит ей то же блаженство, которое она испытала в других руках.

Жадным взглядом Мадлен отыскала Эмери де Гайяра и мысленно раздела его донага, извлекая из-под одежды своего волшебного принца…

Она тут же сурово напомнила себе, что замужество – это не только два тела в одной постели. Стивен будет хорошим мужем… Затем она вспомнила его несерьезное отношение к благополучию крестьян. «По крайней мере, – безнадежно подумала она, – он предан королю».

Сокол Стивена промахнулся, и цапля досталась совсем другой птице.

– Падаль! – с раздражением выругался Стивен, когда сокол вернулся к нему на руку. И грубо нахлобучил на птицу колпак.

Мадлен сжала зубы. Ей следует прекратить выискивать в нем недостатки. Совершенных людей не бывает. Сейчас она отправится к королю и объявит о своем решении.

Глава 10

Не успела девушка сделать и двух шагов, как главный егерь протрубил в рог. Собаки взяли след! Все бросились к лошадям и поспешили на зов. Мадлен с облегчением пустилась догонять остальных.

Егерям удалось выследить крупного и опасного зверя – дикого вепря. Злобно рычавшие собаки гнали двух диких свиней и десяток рослых молодых кабанчиков. Всадники устремились вперед, окружая животных. Слуги подали им длинные копья, специально для охоты на кабана. Мадлен держалась позади. У нее не было подходящего оружия, а разъяренный кабан был очень опасен. Его клыки остры, как кинжалы, и он не знал страха перед людьми. Визжащих кабанчиков было легко поразить копьем, не слезая с коня. Но двух взрослых следовало брать, спешившись. Мужчины громко кричали, предлагая себя для завершающего удара, но король, одарив Мадлен волчьей улыбкой, вызвал Одо и Эмери де Гайяра.

Оба воина сошли с коней и взяли копья. Одо был сильно встревожен, и не без основания. Мужчины часто погибали в схватке с кабаном. Одна из собак по неосторожности оказалась слишком близко к зверю, лязгнули клыки, брызнула кровь, и пронзительно воющая, смертельно раненная собака была отброшена в сторону. Егерь мгновенно перерезал бедняге горло.

Мадлен судорожно сглотнула, не отрывая глаз от Эмери. Он выглядел спокойно, но девушка очень боялась за него. Он был на пару дюймов меньше ростом, чем Одо, и гораздо легче, хотя и проворнее.

– Как интересно!

Мадлен оглянулась на голос и увидела Стивена. С горящими глазами, раскрасневшись от возбуждения, он нес на своем копье убитого кабанчика в качестве боевого трофея. Кровь стекала вниз по его руке.

– Жаль, что у вас нет возможности сразить взрослого кабана, – сказала Мадлен, обращая взгляд к сцене, разыгрывавшейся впереди.

Стивен рассмеялся:

– Чертовски кровавое дело! Звери могли бы убить меня, а я вот здесь, с вами, в то время как эти бедняги там изрядно потеют.

Мадлен хмуро взглянула на него. Едва ли Стивен будет с готовностью выполнять тяжелую повседневную работу. А именно это было необходимо Баддерсли. Девушка поспешно отвела глаза, пока ей в голову не пришло еще что-нибудь нелестное о нем.

Кабаны обезумели от криков окружавших их охотников и от кровавой расправы с их отпрысками, но еще не определили себе цель для нападения. Они бросались то в одну сторону, то в другую. Иногда кидались к лошадям, пританцовывавшим в стороне. Однако всадники были настороже. Маленькие горящие глазки затравленно бегали по сторонам, угрожающе подрагивали длинные смертоносные клыки, из пасти хлопьями спадала пена.

Эмери крикнул и потряс копьем, чтобы привлечь внимание одного из зверей. Это подействовало. Тот, что был поменьше, устремил свой взгляд на него и на его сверкающую металлом куртку. В ярости кабан принялся острыми копытами взрывать лесную почву, затем бросился в атаку. Но неожиданное движение Одо отвлекло животное на него. Одо поскорее опустил копье и закрепил его в земле под таким углом, чтобы острие было направлено кабану прямо в грудь. Эмери занялся вторым кабаном. Он снова закричал, но зверь не обращал внимания. Эмери подступил ближе.

Сердце Мадлен бешено билось. Она взглянула в сторону Одо. Разъяренный кабан мчался прямо на него. Одо казался спокойным, но в последний момент дрогнул и слегка отступил, копье не попало в грудь животного, а вонзилось в плечо. Раненый кабан пронзительно завизжал и заметался. Одо попытался удержать копье в руках, но его отбросило в сторону, и он со всех сил врезался в Эмери, сбив того с ног.

Когда Эмери упал, Мадлен испуганно вскрикнула. Металлические змейки на его куртке вспыхивали огнем в лучах солнца, когда он катился по земле. Второй кабан наконец бросился в атаку. Охотники закричали, стараясь отвлечь разъяренного зверя, но острые клыки были направлены в сверкающую мишень на земле. Как раз когда всадники спрыгнули с коней, чтобы вонзить мечи в раненного Одо зверя, Эмери перевернулся на колени и выставил перед собой копье навстречу второму кабану. Закрепить копье в земле не было времени.

Наконечник копья вошел прямо в середину мощной груди. Благодаря огромному весу и большой скорости животного оружие пронзило его насквозь, войдя в тушу по самую рукоять. Кровь хлестала из раны и из пасти визжавшего зверя. Однако Эмери не сумел удержать копье. Рукоять выскользнула у него из рук, и мускулистое тело животного навалилось на охотника. В предсмертных судорогах кабан вскинул голову. Острые клыки вспороли тыльную сторону правой руки Эмери, захватив золотой браслет как трофей кровавой пирровой победы.

Воцарилось молчание. Затем все с криками устремились вперед. Мадлен оцепенела. Если он погиб… Он не мог умереть! Конечно же, животное не должно было ударить сильно, ведь оно почти при смерти.

– Я рад, что не удостоился этой чести, – весело сказал Стивен де Фе. – Не спуститься ли нам к реке, мой ангел, и не поискать ли еще дичи?

Мадлен удивленно уставилась на него.

– Меня могут позвать на помощь, – сказала она, осознав, что должна предложить свои услуги.

Она пустила кобылу вскачь. Группа мужчин расступилась, и девушка увидела, что Эмери де Гайяр уже на ногах, а его рука небрежно перевязана куском ткани. Повязка вся была пропитана кровью, а сам Эмери сильно побледнел.

– Лорд Эмери должен вернуться в Баддерсли и позаботиться о своей ране, – сказал король. – Сопровождать его будут отец и брат, но не могла бы ты тоже отправиться с ними, леди Мадлен? Я слышал, ты обучалась искусству исцелять?

– Конечно, сир.

Девушка могла бы поклясться, что де Гайяр хотел возразить. Неужели, грустно подумала она, он ненавидит ее так сильно?

– Уж постарайся, – сердечно сказал король. – Мне нужно, чтобы каждый преданный мне рыцарь свободно владел своей правой рукой.

Король ускакал. Охота продолжалась. Мадлен припомнила его слова и задумалась, не следует ли ей так обработать Эмери рану, чтобы лишить предателя правой руки?

Когда же она убедилась, что именно Эмери де Гайяр переодевался английским разбойником? В его объятиях, конечно…

Лео сильно волновался, помогая брату сесть на коня.

– Перестань, Лео, – со вздохом сказал Эмери. – Ты совсем как мама. – Он повернулся к Мадлен: – Это неглубокая рана, леди Мадлен. Нет необходимости ради нее жертвовать днем развлечений.

Вся ее горечь вернулась.

– Это не жертва, – бесстрастно сказала она. – Я рада вернуться в Баддерсли, но ваша рука может загноиться, несмотря на все мои заботы.

Не говоря ни слова, он повернул коня и направился в замок. Лео поскакал рядом с братом, а граф Гай составил компанию Мадлен. Его правая рука двинулась к запястью левой, и Мадлен увидела, что на нем надет браслет Эмери. Граф расстегнул его и передал ей.

Мадлен не хотелось выяснять причины его странного поступка. Браслет был очень тяжелым и сохранял тепло тела графа. Золото было почти в полдюйма толщиной со стороны запястья и хранило вмятину от кабаньего клыка. Это, без сомнения, и спасло руку Эмери. Браслет наскоро почистили, но на нем все же сохранялись следы крови.

– Он, должно быть, старинный, – сказала Мадлен. – Очень красивый браслет.

– Он действительно старинный, – ответил граф Гай. – Очень ценный и опасный. Это древняя драгоценность Мерсии, подаренная Эмери его дядей Гервардом, который стал предателем в глазах короля Англии. Гервард также подарил Эмери меч, предмет его мечтаний, и кольцо, которое он носит на правой руке. Кольцо на левой руке подарил ему Вильгельм, в верности которому он поклялся на кресте. Он человек, связанный слишком многими обязательствами, мадемуазель. Однажды они могут разодрать его пополам.

Это, в сущности, было признанием, что его сын – изменник.

– Зачем вы говорите это? – спросила она. – Ведь он не становится в моих глазах более привлекательным мужем в трудные времена.

Зеленые глаза графа, так похожие на глаза его сына, смотрели прямо и открыто.

– Я ничего не понимаю и надеюсь, мне хватило мудрости осознать это. Вы должны уяснить себе, с чем имеете дело.

– Я не выберу его, – сказала она. Граф согласно кивнул.

– Это ваше право. Скорее всего это мудрое решение.

Когда они вернулись в Баддерсли, Эмери снова попытался убедить Мадлен не трогать его руку.

– Эта повязка остановила кровотечение, – настаивал он. – Не нужно бередить рану.

Он выглядел бледным и напряженным, что было неудивительно, учитывая, сколько крови он потерял и какую боль ему приходилось терпеть. Не воспалилась ли его рука? Мадлен не могла допустить, чтобы в ее доме человек погиб от нагноения раны.

Лео насмешливо фыркнул:

– Он всегда был ужасным трусом.

– Позволь леди Мадлен осмотреть твою руку, – сказал граф Гай. – Раны, нанесенные животными, легко воспаляются.

– Ладно, будь по-вашему. Только я не собираюсь кричать при свидетелях. Уходите.

Усмехаясь, двое старших мужчин удалились. Девушка и раненый остались одни. Мадлен с опаской взглянула на Эмери, но он был не в том состоянии, чтобы предпринять любовную атаку. Девушка распорядилась принести чистой воды, холодной и горячее, и отвела Эмери в свою комнату, где держала целебные травы и снадобья.

– Сядьте у окна, к свету, – решительно приказала она и тут заметила, что все еще сжимает его браслет. Она протянула его Эмери. Он осторожно положил браслет на полку и сел там, где указала Мадлен.

– Пожалуйста, снимите повязку.

Он так и сделал, без колебания сорвав последний, прилипший слой. Она наклонилась ближе, чтобы осмотреть рану. Хотя он казался спокойным, она чувствовала, как он напряжен, но не обращала на это внимания. Многие отважные мужчины боятся прикосновений целителя.

Девушка сосредоточилась на своей задаче. Рана была грязной, но не представляла серьезной опасности, пока не загноилась. Кабаний клык пропорол Эмери руку как раз по татуировке. Что за рисунок был там изображен, нельзя было сказать, едва ли он останется прежним.

Рана была не слишком глубокой, ведь главный удар пришелся на браслет. Рубец от ушиба остался там, где верхний край браслета врезался в тело, перед тем как не выдержала застежка. Но рубец заживет сам по себе. Более слабая рука оказалась бы сломанной. При осмотре Мадлен осознала силу его мускулов.

– Вы можете свободно двигать правой рукой? – спросила она.

Он подвигал рукой в локте и в запястье. Мускулы плавно переливались под гладкой кожей. Движение вызвало слабое кровотечение.

– Все будет в порядке. Нужно только почистить и зашить рану.

Девушка поднялась, чтобы отдать распоряжения слугам, которые принесли воду. Когда они ушли, Эмери попросил:

– Не надо ее зашивать.

– Останется безобразный грубый шрам, – возразила она. – Он будет мешать движениям запястья. Если я зашью рану, она отлично заживет.

– Я не хочу, чтобы ее зашивали.

Мадлен смотрела на него с раздражением. Такой великий и благородный воин боялся! Она проворно выбежала в зал.

– Граф Гай, ваш сын отказывается зашивать рану.

Гай удивленно поднял брови, но тут же пошел за ней. Как только Эмери увидел отца, на его лице отчетливо проступило желание кого-нибудь придушить, и уж не вызывало сомнения, кого именно.

Граф Гай осмотрел рану и поморщился.

– Ее действительно надо зашить. Давай без глупостей, Эмери.

Эмери глубоко вздохнул.

– Хорошо.

Его отец одобрительно кивнул и вышел.

Мадлен хмуро смотрела на своего пациента. Он сразу же перестал спорить. Странный человек. Она налила ему немного меда. Это не сделает процедуру приятной, но немного успокоит нервы.

Девушка положила зверобой и очанку настаиваться в медовом напитке в одном горшочке, а корень ириса, пажитник, гроздовник и подорожник вместе с пчелиным медом залила горячей водой в другом. Затем она взяла чистую ткань, намочила ее в воде и осторожно промыла края раны, тревожно наблюдая за Эмери, не отдернет ли он руку. Наверное, ей нужно позвать его старшего брата, чтобы тот держал его, когда дело дойдет до наложения швов. Но мельком взглянув на раненого, она убедилась, что он озабочен совсем другими проблемами. Пожав плечами, Мадлен взяла медовый настой.

– Будет жечь, – предупредила она.

Сжав его запястье, она нагнула ему руку книзу и вылила немного настоя на рану. Эмери сжал кулак и задержал дыхание, но не сделал ни малейшей попытки вырваться.

– Раны, нанесенные животными, очень опасны. – Она вглядывалась в рану, пытаясь найти грязь. – Но пока я не стану прижигать ее. Я буду тщательно следить и сделаю это позже, если появятся признаки заражения.

– Было бы проще прижечь ее сейчас, – сказал он, словно речь шла о сущем пустяке.

Большинство мужчин пасуют перед раскаленным железом. Должно быть, ему еще не приходилось испытывать такого.

– Тогда обязательно останется шрам, а, судя по всему, рана чистая. Удивительно, как трудно понять что-нибудь заранее, – задумчиво пробормотала она себе под нос. – Одна рана кажется загрязненной, но быстро заживает. Другая выглядит чистой, но сводит человека в могилу.

– Благодарю вас, – сухо сказал Эмери.

Мадлен виновато посмотрела на него, сообразив, что не следовало говорить таких вещей при пациенте. Но он больше развеселился, чем испугался. Они обменялись сдержанными улыбками.

Сразу нахлынули воспоминания об их недавнем поцелуе, и Мадлен смутилась. Она поспешно отвела взгляд, взяла иглу с шелковой нитью, стараясь сдержать дрожь в руках. Ей никогда не нравилась эта процедура, особенно если пациент нервничал, но было милосерднее оставаться твердой и проворной, чем нерешительной. Требовалось большое искусство зашить рану так, чтобы она быстро и хорошо зажила, почти не оставляя шрама. В этом деле Мадлен была очень сильна. Даже если у нее все сжималось внутри, она старалась сохранять спокойный вид перед пациентом.

И вот теперь такой необычный случай, выведший ее из равновесия. Память о его теле, прижимавшемся к ней. Резкий запах кожи и еще другой, особый аромат, свойственный только ему. Ощущение сильных упругих мускулов под ее ладонями…

Мадлен глубоко вздохнула и, сжав Эмери руку, соединила набухшие края раны. Набравшись решимости, она твердо проткнула иголку сквозь мышечную ткань, приготовившись к сопротивлению. Но его рука только слегка дрогнула и сразу же застыла без движения. Она протащила нить и закрепила стежок. Немного отступив, она снова вонзила иглу в тело. Мускулы на его руке напряглись и стали тверды, как камень, но, помимо этого, ничто не указывало на то, что она имеет дело с живой плотью, а не с куском мяса. Если он сможет и дальше так хорошо контролировать себя, ей удастся прекрасно выполнить работу.

«Значит, он вовсе не трус», – думала она, продолжая трудиться, пытаясь представить себе, что зашивает просто кусок свинины, как это было в монастыре, когда она обучалась. Как легко было бы лечить людей, если бы удалось не обращать внимания на страдания пациента!

Но если он может терпеть боль, почему он так беспокоился раньше? Потому что ему ненавистны ее прикосновения? При этой мысли она промахнулась и должна была вытащить иголку, чтобы вонзить ее еще раз. Девушка виновато взглянула на раненого, но он никак не отреагировал.

Господи, похоже, это она готова расплакаться, а не он!

Она закрепила последний стежок на тыльной стороне его ладони и судорожно вздохнула. Эмери протянул ей кубок с медом.

– Вы очень искусны, – сказал он.

Мадлен взяла кубок и сделала несколько глотков.

– Вы прекрасный пациент, – ответила она. – Могу я надеяться, что не станете пользоваться этой рукой день или два?

Девушка вернула ему кубок, и он тоже отхлебнул из него. Они пили из одной чаши, такая близость казалась невыносимой!

– Это зависит от того, – ответил он, – будете ли вы настаивать, чтобы претенденты сражались ради вас.

– Вы не должны даже думать о том, чтобы взяться за меч в течение недели! – заявила она, ужаснувшись.

Он удивленно поднял брови.

– Думаю, вам прежде не приходилось иметь дела с воинами, мадемуазель. Если меня вызывают на бой, я сражаюсь!

Она отвернулась, чтобы убрать лечебные принадлежности.

– Я вовсе не просила устраивать испытание оружием.

Ей снова вспомнилась та безумная сцена в лесу, словно бы она вовсе не прекращалась. Его гнев. Угрозы. Поцелуй. Его страдания. Она повернулась к Эмери, не находя слов, чтобы сказать…

Он явно был озадачен и испытующе смотрел на нее.

– Несколько месяцев назад здесь выпороли хлыстом кое-кого из местных людей, – сказал он. – Что тогда произошло?

Вопрос заставил ее нахмуриться. Внезапно он вновь напомнил ей о нападении Одо и об Эдвальде, который в тот день в последний раз был добр к ней. Эдвальд, с татуировкой на правой руке.

– Эти отметины на вашей руке, – тихо произнесла она, – они обычны среди англичан?

Смена темы разговора не удивила его.

– Все знатные англичане носят эти знаки отличия, – сказал он.

– На том же самом месте?

– На той руке, что держит меч.

Ее прежняя уверенность, что он и был Золотым Оленем, несколько поколебалась. Это, возможно, совсем другой знатный англичанин, столь же привлекательный, золотоволосый и зеленоглазый. Мужчина, от прикосновений которого у нее слабели колени.

– Раньше было принято наносить знаки и на лицо, – добавил он с кривой улыбкой, – но потом от этого обычая отказались.

Вроде бы он чувствовал себя непринужденно. Мадлен подняла его руку.

– Как это делают?

– Иголки и краска, – ответил он.

Его рука лежала в ее ладони.

– Должно быть, это больно.

– Не сильнее, чем когда вы зашивали мне рану.

– Но гораздо больше уколов. Сколько лет вам было?

– Четырнадцать. Признак возмужания – не дрогнуть перед болью.

Рука распухла и была покрыта кровоподтеками и синяками, так что трудно было рассмотреть рисунок. Выше виднелась часть стилизованного изображения животного с вытянутыми в прыжке ногами. Нельзя было разобрать, кто это – лошадь, олень, овца. Мадлен повернула его послушную руку к свету, чтобы изучить красные, коричневые и желтые линии.

Она не смогла узнать животное, но если рука заживет быстро, через несколько дней рисунок снова будет отчетливо виден. Однако тогда она станет женой Стивена де Фе, и Эмери де Гайяр навсегда исчезнет из ее жизни.

Он высвободил руку и взял ее ладони в свои. Она покачала головой и отошла, чтобы приготовить снадобье для повязки и вместе с тем взять себя в руки.

– Только не говорите мне, что снова будет жечь.

– Если не будет больно, значит, от повязки не жди толка.

– Вы напоминаете мне мою мать, – не задумываясь сказал он и, не удержавшись, выругался, когда Мадлен прижала к ране горячую припарку.

Она быстро прибинтовала ее кусочком тонкой кожи и сверху обвязала кожаным ремнем.

– Мне нужно осмотреть ее завтра, – быстро сказала она.

– В день вашего бракосочетания? Завидное рвение!

– Вряд ли это будет нормальный свадебный день.

В комнате повисла гнетущая тишина. Казалось, стоит лишь шевельнуться, и сердце ее разорвется от боли. Их глаза встретились.

– Я собираюсь замуж за Стивена.

Он остался спокоен. Она надеялась, что он попытается поцеловать ее, но он только молча смотрел на нее несколько мгновений и затем ушел. Глотая слезы, Мадлен без сил опустилась на стул, где он только что сидел, и как в тумане уставилась на тростниковую подстилку, запятнанную каплями его крови.

Девушка пыталась напомнить себе, что этот мужчина играл с ней, что он причинил ей глубокое горе. Он изменил своему королю и рыцарским обетам. Она не может страдать и убиваться по нему. И все-таки он всегда вел себя благородно, даже в гневе. Сегодня, когда он хотел обидеть и оттолкнуть ее, он сам не смог этого вынести. Теперь, когда ей стало известно, какими обязательствами он связан, она могла даже понять, почему дала трещину его благонадежность. Как бы она сама поступила в подобной ситуации?

Он хороший человек, добрый и отважный, намного лучший, чем Одо или Стивен. И все же она не выйдет за него. Глупо связывать судьбу с таким человеком. И, что более важно, жизнь в имении могла привести его к гибели.

Солнечные лучи вспыхнули пламенем на золотой поверхности его браслета. Мадлен взяла его в руки, теперь уже холодный, но все такой же тяжелый, весь в пятнах запекшейся крови. Браслет был очень ценным, и ей следовало немедленно отдать его хозяину, но было невыносимо находиться рядом с ним, сознавая, что он для нее недоступен. Мадлен спрятала браслет в сундук к своим драгоценностям.

Завтра она выйдет замуж за Стивена де Фе. Через день все остальные разъедутся и оставят ее в покое. Все, кроме Стивена. Он останется с ней до конца жизни.

Мадлен с головой ушла в приготовления к свадьбе. Она предупредила кухарок, что для пира предстоит зажарить кабаньи туши, и приказала также забить и насадить на вертел двух волов. Завтра день ее бракосочетания, и все в округе будут пировать.

Мадлен отправила дворецкого с тремя стражниками в Хартфорд, вручив ему одну из своих не слишком ценных золотых цепочек с приказом приобрести несколько бочек вина. Завтра день ее свадьбы, и все в округе напьются вдрызг, и она не будет исключением.

Щедрой рукой она открыла кладовые и разрешила использовать заготовленные на зиму фрукты. Ей было все равно. У нее было такое чувство, словно близился конец света.

Подготовка пира шла полным ходом. Аромат жарящегося мяса наполнял зал. В кладовой высились груды пирогов и печенья. Теперь Мадлен направила свою неиссякаемую энергию на столы.

Со времени отъезда Поля де Пуисси работы на строительстве укреплений были приостановлены, так что девушка не испытывала недостатка в рабочих руках для ремонта столов и скамеек. Очень немногие предметы мебели приобрели маломальское изящество, но все они стали устойчивыми, ровными и крепкими.

Пока мужчины устанавливали столы, Мадлен с двумя служанками занялась тканями. Рваные края были подшиты, дыры залатаны, пятна, где возможно, оттерты. Не было времени сделать работу в совершенстве, но этим вечером зал будет выглядеть гораздо пристойнее.

Все это время Мадлен была уверена, что Эмери де Гайяр находится где-то в замке, но ни разу его не видела. Возможно, он так же избегал встречи с ней, как она не хотела столкнуться с ним.

Рог дозорного возвестил о возвращении охотников. Мадлен вскочила со своей скамейки у окна и сунула недошитую работу в руки другой женщины. Она совсем забыла о своей внешности! Кликнув Дороти, девушка бросилась в свою комнату, умылась и распустила волосы. Тут подоспела Дороти, чтобы причесать ее.

– Заплести или оставить распущенными, миледи?

Это был последний вечер ее девичества.

– Оставь так, – сказала она, содрогаясь при мысли о том, что ей предстоит.

Мадлен оделась в платье из тончайшего шелка и выбрала алую бархатную тунику, расшитую золотыми узорами. Этот наряд был тяжеловат для такого жаркого дня, но ей казалось, что, объявляло своем выборе, она должна иметь торжественный вид. Девушка застегнула на талии плетеный пояс из золотой проволоки с обсидианом и надела на голову золотой ободок.

– Ну как? – спросила она Дороти.

– Великолепно! – почтительно ответила женщина. – Я никогда не видела вас такой… Словно вы полны огня, миледи. Значит, вы уже сделали свой выбор?

– Выбор сделан, – решительно сказала Мадлен.

Она собралась было захватить браслет Эмери, чтобы вернуть ему, но передумала. Единственный способ вытерпеть сегодняшний вечер – это всячески избегать встречи с этим мужчиной. Изгнать его из памяти… Слезы подступили к ее глазам, но она изо всех сил старалась удержать их. Скорее она перережет себе горло, чем прилюдно проявит слабость.

Мадлен вышла в зал. Гул стих, и со всех сторон на нее устремились испытующие взгляды. К ней подошел граф Гай.

– Если вы не собираетесь выбрать моего сына, мадемуазель, – холодно произнес он, – вы неудачно подобрали платье.

Мадлен огляделась и сразу же увидела его. На Эмери было огненно-красное одеяние, богато украшенное золотом. Он почувствовал ее взгляд, словно его окликнули по имени, и их глаза встретились.

Мадлен будто выпустили всю кровь. Она пыталась уверить себя, что будет легче, когда все закончится. Как только Стивен станет ее мужем, это странное влечение к Эмери де Гайяру покажется ей детской мечтой. Девушка поискала взглядом короля, чтобы объявить о своем выборе. Вильгельм отсутствовал.

– Король занят? – спросила она. Граф утвердительно кивнул:

– Новые гонцы. Не вздумайте просить Вильгельма дать вам дополнительное время, леди Мадлен, – предостерег он. – Возникли неотложные дела, требующие его присутствия в другом месте.

– Золотой Олень? – спросила она, затаив дыхание.

Граф метнул на нее тревожный взгляд, но тут же прикрыл глаза.

– Этот плод праздного воображения? Нет. Граф Мерсийский!

Его реакция смутила Мадлен. Если у Эмери де Гайяра на руке был изображен олень, то уж его-то отец должен был непременно знать об этом.

– Но разве граф Эдвин не…

– Мой племянник и кузен Эмери? – подсказал он. – Да, – с раздражением продолжал граф Гай. – Сегодня утром мы узнали, что он сбежал из свиты королевы. А теперь пришло сообщение, что к нему присоединился его брат, Моркар. Они намерены поднять мятеж.

Мадлен вспомнила, как молилась, чтобы что-нибудь помешало ее свадьбе, но не такое же!

– А Эмери… ваш сын собирается примкнуть к ним?

Глаза графа гневно вспыхнули.

– Прежде я увижу его мертвым, мадемуазель! Эмери, может, и выглядит как англичанин, но он нормандский рыцарь, принявший присягу служить Вильгельму, и только ему. Поэтому вы отвернулись от него? Боитесь, что он станет предателем? Этого не будет никогда!

Его слова звучали твердо, но она ощутила скрытое беспокойство.

– Значит, король должен уехать немедленно? – с надеждой спросила она.

– Нет. Сначала он хочет присутствовать на вашей свадьбе. Баддерсли имеет стратегическое значение. Оно должно попасть в надежные руки.

– Я думала, что вопрос с Англией уже урегулирован. Неужели граф действительно поднимется против короля?

– Не бойтесь, леди Мадлен, – сказал граф Гай. – Я сомневаюсь, что Эдвин хочет открытой войны. Он создает видимость восстания, чтобы вынудить Вильгельма решить вопрос с его женитьбой.

– Вы говорите так, словно симпатизируете графу.

– Король дал ему обещание, и граф с девушкой искренне привязались друг к другу. А, вот и он.

Если король и был озабочен надвигающимся восстанием, по нему этого не было видно. Громогласный и веселый, он непрестанно говорил о дневной охоте. Когда он приступил к еде, то спросил у Мадлен:

– Что там с рукой де Гайяра? Как она?

– Если не будет нагноения, сир, рана быстро заживет.

– Превосходно.

– Но, – поспешно добавила Мадлен, – он не должен пока напрягать эту руку. В сражении, например.

Король насмешливо поднял бровь.

– Значит, я должен отменить состязания твоих поклонников в искусстве владения мечом?

– Если Одо и лорд Стивен хотят показать свое умение, – беззаботно сказала Мадлен, – у меня нет возражений.

– Вряд ли справедливо исключить из состязаний одного претендента. Что тогда? Музыка? Загадки? Танцы?

Мадлен собралась с духом:

– Больше не надо устраивать состязаний, сир.

Король посерьезнел и пристально посмотрел на нее.

– Итак, ты уже сделала выбор. Вот только, мадемуазель, разумен ли он? Ты обратила внимание, как хорошо вы с Эмери де Гайяром подходите друг другу сегодня?

Мадлен чуть не расхохоталась от столь неуклюжей прямолинейности, но вовремя вспомнила, что перед ней король Англии. Он имел власть над жизнью и смертью каждого из них.

– Я не могу соперничать с ним по количеству золота, – сухо заметила Мадлен.

– Он бы подарил тебе золото, если бы ты попросила.

– Я не претендую на его золото, – возразила она, пытаясь найти способ изменить тему разговора. – Мне стало ясно, что эти английские украшения воинам – дар предводителя своим людям. Они ведь имеют тот же смысл, что и обручальное кольцо? Символ единения?

Глаза Вильгельма смотрели холодно.

– Ты изучаешь английские обычаи, леди Мадлен? Это хорошо, ведь ты должна стать частью моего англо-нормандского королевства.

Он отвернулся и взял цыплячью ногу с блюда, которое поднес ему слуга. Как поступит король, когда она объявит о своем решении?

Вильгельм повернулся к ней, снова любезный и приветливый.

– Таким символом служит только кольцо, мадемуазель. Дар, как они его называют, во многом зависит от положения, ранга. Более могущественные предводители дарят более щедро. Те, кто пользуется наибольшим доверием, получают больше других. Все эти обычаи достались в наследство от наших общих предков, викингов. – Он откусил кусок цыпленка, прожевал и проглотил. – Однако я человек современный. Я даю своим преданным вассалам землю. И наследниц. – Взгляд его стал холодным и угрожающим. – И я поступил довольно глупо, предоставив одной из них возможность выбора.

Ни жива ни мертва, Мадлен все же заставила себя произнести:

– И этот выбор сделан, сир.

Король нахмурился и долго испытующе смотрел на нее. Девушка ожидала, что он спросит у нее имя избранника и объявит, об этом остальным. Но он откинулся на спинку стула и улыбнулся.

– Тогда мы можем отложить это дело, леди Мадлен, и отдохнуть. Пусть эти трое, тешащие себя надеждой, попотеют еще одну ночь.

Он громко потребовал внимания и заявил:

– Леди Мадлен объявит о своем решении завтра утром. Сразу же состоится помолвка, а затем венчание. После этого мы немедленно покинем имение и отправимся на север разбираться с графом Мерсийским.

Принесли новое блюдо, и он повернулся, чтобы взять кусок молодого барашка. Положив его перед Мадлен, он взял другой для себя.

– Наслаждайся праздником, девочка.

Король догадался, что она не выберет де Гайяра, и дал себе время, чтобы осуществить новую хитрость. Что еще мог он придумать?

Девушка слегка поковыряла еду и выпила довольно много меда из чаши, пока у нее все не поплыло перед глазами. Одо сидел угрюмый, смирившись с тем, что его она не выберет. Стивен пребывал в прекрасном настроении. Встретившись с ней взглядом, он послал ей воздушный поцелуй, который был отмечен поощрительными возгласами.

Ее взгляд отыскал Эмери де Гайяра, сидевшего рядом с братом среди друзей. Она увидела, как Лео ткнул его, побуждая последовать примеру Стивена. Поморщившись, Эмери посмотрел на нее и слегка кивнул. Она заметила, что у него тоже пропал аппетит.

Больше Мадлен была не в состоянии выдержать.

– Могу я удалиться, сир? – спросила она. – Я очень устала, а завтра предстоит тяжелый день.

Вильгельм хмуро посмотрел на нее и усмехнулся:

– А завтрашняя ночь будет тяжелой. Спи хорошенько, леди Мадлен!

Она поднялась и, не взглянув ни на кого в зале, вышла. Завтра ночью ей придется позволить Стивену де Фе делать все, что он пожелает, с ее телом. Она окажется в полной его власти.

В своей комнате Мадлен сняла драгоценности и прилипшие к телу из-за жары шелк и бархат и сразу почувствовала огромное облегчение. Когда она аккуратно складывала одежду в сундук, переливающийся алый шелк напомнил ей об Эмери де Гайяре. Может быть, он тоже надел на себя свои самые вызывающе варварские одежды в знак протеста?

Девушка уселась у окна и открыла одну из прекрасных английских книг, тех, что отец Седрик отыскал для нее. Она попыталась сосредоточиться на чтении и избавиться от всех тревог. Уже на закате она наткнулась на поэму, которую читал для нее в лесу Эмери де Гайяр. Это была печальная история человека, оторванного от своего мира, от родных мест, от тех, кого любил. Выбрал ли Эмери эти строки наугад или они отражали его потаенные мысли, муки его души? Казалось, они были отзвуком ее собственных переживаний. Они оба, хотя и разными путями, были безжалостно вырваны из своего прошлого и страшно одиноки. Девушка продолжала читать.

Казалось, стихи предсказывали гибель английской культуры. Мадлен искренне горевала по той, потерянной Англии. Вместе с ней во мгле истории сгинули и ее собственные надежды на счастье. Между ней и Эмери де Гайяром стеной стояла его приверженность прошлому, а она не находила в себе сил покориться велению судьбы.

Слезы струились по ее щекам. Когда-нибудь, думала Мадлен, она станет старой и дряхлой, и все это покажется ей детскими причудами. Но теперь это ранило, как жгучее снадобье, которое она вылила на рану Эмери де Гайяра.

Глава 11

Глубокой ночью Мадлен внезапно проснулась. Дороти трясла ее за плечо. Было почти совсем темно – молодая луна давала мало света.

– Тут человек пришел, сказал, король хочет поговорить с вами.

Мадлен стряхнула с себя остатки сна и быстро накинула платье. Что затеял Вильгельм на этот раз?

– Он ждет меня в своей комнате?

– Нет. В конюшне.

– В конюшне? Почему? – нахмурилась Мадлен.

– Откуда мне знать? – проворчала служанка. – Рыцарь велел разбудить вас и отправить поговорить с королем в конюшне.

«Лошади! – мелькнула неясная мысль. – Неужели напала какая-то страшная болезнь?»

Но король не стал бы заниматься такими делами. Вспомнилось злосчастное нападение Одо. Мог ли кто-нибудь еще решиться на это?

– Что за рыцарь? – спросила она.

– Я не знаю его имени, но это точно один из них. – Дороти почувствовала сомнения Мадлен. – Я пойду с вами, миледи. Но поспешим! Если это король, нельзя заставлять его ждать.

Они выскользнули через боковую дверь. При слабом освещении в сером предрассветном сумраке все во дворе выглядело незнакомым. Когда глаза приспособились к полутьме, она увидела очертания спящего человека. Очевидно, кто-то предпочел двор тесному углу в зале. Девушка направилась к конюшне, осторожно ступая. Тишину прерывали только тихие голоса караульных на земляном валу да крики ночных животных.

Хотя ночь была теплой, Мадлен, только что вырванная из жарких объятий сна, продрогла. Всем существом она улавливала тревогу, свойственную этому глухому часу ночи, когда по земле блуждают духи. Ее мучило предчувствие, что должно случиться что-то неприятное. Успокаивало лишь то, что сзади, спотыкаясь, брела Дороти.

В длинном здании конюшни фыркали и мягко переступали ногами лошади. Мадлен услышала голоса и увидела тусклый свет фонаря. Девушка повернулась к Дороти.

– Думаю, все в порядке, – прошептала она. – Но король, наверное, хочет поговорить со мной наедине. Оставайся здесь.

Широкие двери были открыты, и Мадлен медленно вошла. Фонарь висел в дальнем стойле и довольно низко, так что она не видела ничего – свет бил ей в глаза. Голоса слышались оттуда. Тихое перешептывание двух людей.

Девушка подошла ближе и была уже готова объявить о своем присутствии, когда кто-то произнес, задыхаясь:

– О, лорд Стивен!

Она услышала чувственный смешок Стивена.

Мадлен застыла, сразу же сообразив, что происходит и какую шутку сыграл с ней король. Неужели он и вправду полагал, что это сможет изменить ее намерения? Она повернулась, чтобы уйти. Как справедливо сказал Эмери де Гайяр, ни один из ее поклонников не отличался целомудрием. Но так ли должен начинаться день свадьбы? Она снова услышала голос Стивена:

– Давай! Вот так. Прекрасно…

Мадлен осторожно сделала два шага к выходу – ей меньше всего хотелось быть застигнутой на месте, – когда послышался резкий крик и слова: «Не надо! Я не хочу», впрочем, тут же заглушённые.

Мадлен оцепенела. Изнасилование?! Стивен пробормотал:

– Тебе понравится. Расслабься. Это не больно. Ну давай, мой ангел! Не надо сопротивляться большому сильному нормандскому рыцарю…

Мой ангел! Мадлен сделалось дурно. Стал бы он называть ее так же на брачном ложе? Ей хотелось сбежать, но она не могла оставить изнасилование без внимания. Но уместно ли ей подойти и вмешаться, если она собиралась спустя несколько часов выйти замуж за этого человека? Девушка колебалась. Тем временем звуки сменились пыхтением и ворчанием. Любовная игра? Или борьба?

Затаив дыхание, Мадлен начала пробираться вперед, подобрав юбку. Подойдя вплотную к стойлу, осторожно высунулась через загородку, собираясь только взглянуть и сразу уйти. Она смотрела, не в состоянии понять, что видит.

Два полуобнаженных тела. Но что-то тут не так. Мадлен от изумления открыла рот. Партнером Стивена был мужчина, вернее, юноша. Один из мальчиков, служивших в конюшне.

Мадлен попятилась и наткнулась на деревянную бадью, стоявшую рядом. Она застыла, перестав даже дышать. Стивен хрипло вскрикнул. Он перевернул раскрасневшегося парня с полузакрытыми глазами на спину и приложил его рот…

Мадлен подобрала юбку еще выше, проверила путь к отступлению и вихрем умчалась. Снаружи она схватила встревоженную Дороти за руку и потащила ее за свинарник, туда, где их нельзя было увидеть из конюшни, давая понять удивленной женщине, чтобы та не издавала ни звука.

Прошло несколько минут, и ничего не случилось. Возможно, Стивена не волновало, видел ли его кто-нибудь. Или он становился и слеп, и глух, когда занимался…

Мадлен попыталась собраться с мыслями. Она слышала о таких вещах, но никогда не могла этому поверить.

– Леди Мадлен, – прошептала Дороти, – что там такое? Это был обман?

– Обман? Да, обман. О, Дороти! Что же мне делать?!

– Вас обидели?

Мадлен чувствовала себя так, словно ее подвергли пытке, но ответила:

– Нет. Нет. И мы должны скорее вернуться в свою комнату!

Но она вцепилась в Дороти и дрожала все время, пока они, крадучись, пробирались через двор. Когда они подошли к ее комнате, она сказала:

– Пожалуйста, Дороти, сходи на кухню и принеси мне немного меда. Мне надо выпить.

Женщина взволнованно погладила ее по плечу и поспешила на кухню.

Мадлен на секунду прижала ладони к лицу, затем юркнула в комнату. Навстречу скользнула легкая тень. Твердая рука зажала девушке рот, остановив чуть было не вырвавшийся крик.

– Спокойно, – сказал Эмери де Гайяр и медленно отпустил ее.

Мадлен уставилась на серую фигуру, которую едва могла различить.

– Что вы здесь делаете?

– Мне не спалось. Я слышал, как вы бежали через двор. Что вы затеяли?

Мадлен хотелось, чтобы он выручил ее из невыносимой ситуации, но в его тоне звучало подозрение, а не сочувствие. В отчаянии она сжала на груди руки.

– Ничего. Уходите. Со мной все в порядке.

– Очевидно. Почему вы крались по двору?

– Король прислал за мной. Уходите!

– Короля не было в конюшне.

– Да.

Он помолчал.

– Это был обман? Без сомнения, чтобы настроить вас против Стивена. Что вы там видели? Его с любовницей? Никто из нас не святой.

Мадлен отвернулась от него и закрыла руками лицо.

– Уходите. Прошу вас!

Она услышала шаги. Он повернул ее к себе и отнял руки от лица. Она не смогла этому помешать. Покачнувшись, девушка припала к его широкой груди. Его руки обняли ее на короткий момент, но он тут же оттолкнул ее от себя.

– Стивен ничем не хуже, чем все остальные.

Мадлен забилась в приступе истерического хохота. Он дал ей пощечину резко и сильно. Она прижала руку к ушибленной щеке. Его рука нежно коснулась ее ладони, как бы извиняясь, затем отдернулась. – Помни о своем обещании, – сказал он и вышел.

Дороти торопливо вбежала со свечой и большой кружкой меда.

– Что такое? – спросила она, задыхаясь, глядя на Мадлен с ужасом. – Кто вас ударил? Король в конюшне?

Мадлен оцепенела от безнадежности.

– Я не хочу об этом говорить.

Она прошла к своему сундучку со снадобьями и достала горшочек макового сиропа. Щедро добавила себе в питье. Ее не слишком волновало, сможет ли она вообще проснуться. Она не стала бы беспокоиться, если бы не проснулась никогда. Но после того как Мадлен сделала один большой глоток, Дороти схватила кружку, вылила остатки на пол, затолкала Мадлен в постель и укрыла одеялом.

– Спите. Утром все покажется не таким уж скверным.

Мадлен рассмеялась, однако приказала себе спать.

Когда Дороти утром разбудила ее, голова у Мадлен была тяжелой как камень, а во рту стоял отвратительный вкус. Потребовалось лишь несколько минут, чтобы ей вспомнились все ее горести и страдания. Тогда она обругала Дороти. И короля тоже. Ей хотелось умереть.

– Ах, это смертный грех, – сказала Дороти в сильном волнении. – Вставайте, миледи. Король уже зовет вас. У вас не слишком много времени.

– У меня времени – целая вечность, – сказала Мадлен обреченно. – Я не пойду туда. И не выйду ни за кого замуж.

Дороти побледнела.

– Из-за прошлой ночи? – спросила она. – Из-за той пощечины? Уже прошло. Думаю, это был не сильный удар. Между мужчиной и женщиной всегда происходят стычки, а такие оплеухи – сущие пустяки, о которых не стоит беспокоиться. Ну, поднимайтесь. Умойте лицо. Я достала вам лучшие одежды.

Мадлен чувствовала себя на удивление спокойно.

– Я не могу выйти ни за кого из них, – объяснила она. – Это абсолютно невозможно. Мне следует вернуться в монастырь.

Дороти всплеснула руками и стремительно выбежала из комнаты. Через несколько минут она вернулась вместе с графом Гаем де Гайяром. Граф выглядел великолепно в длинном одеянии из кремовой льняной ткани, украшенной вышивкой. Жестом он отпустил служанку.

– Что все это значит, мадемуазель? – спокойно спросил он.

Мадлен посмотрела на него.

– Ваш сын меня ударил.

У него дернулась бровь, но он просто сказал:

– Тогда выходите за Стивена, но не думайте, что он не станет поднимать на вас руку.

Мадлен только покачала головой.

– Одо де Пуисси? – продолжал допытываться граф Гай.

Мадлен снова покачала головой.

– Значит, вы собираетесь выйти замуж за Эмери? – сказал граф, удивленный, но довольный.

– Я не собираюсь выходить ни за кого из них, – объяснила Мадлен. – Королю придется или предложить мне другой выбор, или отослать меня назад в монастырь. Я предпочла бы второе.

Граф Гай прошел вперед и уселся на ее постель. Когда она попыталась отвести взгляд, он твердо взял ее за подбородок и заставил смотреть прямо ему в лицо, в ясные зеленые глаза.

– Хватит болтовни. Вы добились привилегии сделать выбор, и вы его сделаете. Король не желает, чтобы вы стали монахиней.

Мадлен попыталась освободиться, и он убрал руку.

– Король хочет, чтобы я вышла за вашего сына, – выпалила она.

– Могло случиться, что ваш повелитель просто приказал бы вам поступить так, как он желает. Но он предоставил вам выбор и не отменил своего решения. Воспользуйтесь этим.

– Я не могу. – Слезы заструились у нее по щекам.

Граф изо всех сил шлепнул ее пониже спины. Мадлен вскрикнула от потрясения и свалилась на кровать, потирая ягодицу.

– Мне приказано привести вас с готовым решением в течение часа, леди Мадлен. Если мне придется вколачивать в вас здравый смысл, я пошлю за кнутом.

– Эмери не хочет жениться на мне, – возразила она.

– Если он откажется, придется вбивать разум и в него тоже.

Граф стоял как скала. Мадлен понимала, что он сделает, как обещал, а если понадобится, жестоко изобьет ее, следуя приказу короля. И в одном он совершенно прав. Она должна выполнить свой долг перед королем.

– Должно быть, вы ужасный отец, – пробормотала она, поднимаясь с постели и морщась от боли.

Граф Гай подошел к двери и позвал Дороти, которая вошла, сильно волнуясь.

– Она готова, – сказал он и повернулся спиной к Мадлен. – Если вы не появитесь в зале в ближайшее время, я вернусь, и во всеоружии.

Дороти смотрела на них, вытаращив глаза.

– Я приду, – мрачно сказала Мадлен. – Только потом не забывайте, что это ваших рук дело.

Это его не испугало, и, выходя, он улыбался.

Эмери стоял вместе с Одо и Стивеном. Одо, очевидно, потерял надежду и опустошал уже второй кубок превосходного вина, которое неожиданно появилось в замке. Стивен играл роль скромного снисходительного победителя. Эмери испытывал сильное желание стереть самодовольную улыбку с физиономии Стивена, но убеждал себя, что все обернулось так, как он хотел. Мадлен выберет Стивена. Состоится свадьба. Все уедут на борьбу с Эдвином, а он из-за раны получит разрешение вернуться в Роллстон и станет самым несчастным человеком в мире.

Он не спал всю прошлую ночь и провел долгие часы, стараясь побороть почти непреодолимое желание добиваться ее. Он знал с того самого дня у реки, что она создана для него. С каждой их встречей это чувство крепло. Его тело реагировало на нее, как собака на запах. Это всего лишь похоть, говорил он себе. Она должна пройти, если он хочет остаться в здравом уме. Но в нем начала пробуждаться любовь. Ее дурная репутация, должно быть, ошибка. Могла ли женщина, которая едва не плакала, зашивая ему рану, получать удовольствие от порки детей?

Ее власть над ним была телесной. Он должен перебороть ее. Ему чертовски хотелось, чтобы она выбрала Стивена к покончила с этим.

Вильгельм явно был неспокоен, как и Эмери. Король понемногу приходил в ярость. Из-за восстания Эдвина и его последствий у Вильгельма не было времени потакать Мадлен. Последние новости гласили, что Госпатрик, граф Нортумбрийский, тоже сбежал от двора в свои северные земли, и появились слухи о набегах валлийцев. Была вероятность, что английские лорды решили наконец объединиться, будь они все прокляты.

Когда король отправил графа Гая выяснить, в чем дело, Эмери отлично представлял себе, как это будет. Он только надеялся, что Мадлен поймет бессмысленность задержки, прежде чем прольется кровь.

Вернулся граф Гай и что-то сказал Вильгельму. Король резко кивнул и отхлебнул вина. Значит, она идет. Скоро все будет кончено.

Звук шагов заставил Эмери обернуться, и он увидел, как Мадлен входит в зал. На ней было шелковое кремовое платье и более плотная кремовая туника, затканная зеленым узором. Ворот и рукава были богато расшиты золотыми нитями с жемчужинами и аметистами. Аметист светился и на тяжелом золотом обруче, который украшал ее голову поверх длинных шелковистых волос. Она выглядела как богиня.

Девушка была бледна, на ее лице читалась безнадежность, как у обреченной на казнь. Но если это его отец побоями довел ее до такого состояния, ему удалось не оставить следов. Она подошла к королю и низко склонилась перед ним.

– Доброе утро, леди Мадлен, ты заставила нас ждать.

Эмери увидел, что она вздрогнула, когда поняла, как разгневан король.

– Прошу меня простить, сир. Я очень разволновалась.

– Пусть это будет тебе уроком, мадемуазель: не следует брать на себя больше ответственности, чем ты можешь вынести. – Скверное настроение короля заметно улучшилось при виде ее смирения. – Теперь о твоем выборе. Смею надеяться, что ты учла при этом как благополучие своих людей здесь, в Баддерсли, так и мои пожелания тоже.

Эмери оцепенел. Это звучало так, будто Вильгельм все еще пытался оказать давление на Мадлен, заставить ее следовать его желаниям, но что-то в тоне короля встревожило его. Король говорил слишком уверенно. Когда Мадлен повернулась лицом ко всем трем претендентам, Эмери принял суровый вид. Краем глаза он увидел, что Стивен улыбается ей.

Она шагнула вперед, как лунатик, глаза ее перебегали с одного лица на другое.

– Во имя всего святого, выбирай! – проревел король.

Мадлен закрыла глаза и положила ладонь на рукав Эмери. На мгновение все умолкли, затем последовали насмешливые возгласы. Король вышел вперед.

– Наконец-то. Мы могли прийти к этому решению несколько недель назад, мадемуазель, если бы ты не была так глупа. – Он сильно шлепнул Эмери по спине. – Поздравляю. Пойди подпиши документы.

Эмери взглянул на Мадлен в яростном изумлении, но она не смотрела на него, и вряд ли сейчас был подходящий момент требовать объяснений. Боже милостивый, впереди у них целая жизнь, чтобы заниматься этим! Эмери посмотрел на Стивена и пожал плечами.

– Ах, женщины! Их невозможно понять, – натянуто улыбнулся тот.

Эмери подошел вместе с Мадлен к столу, где были разложены брачные контракты. Его отец склонился над документами и вписывал, где необходимо, уточнения.

Он вынужден жениться на Мадлен де Л'От-Виронь, и ничего не может с этим поделать. Более того, Эмери охватил приступ радостного вожделения. Теперь он тверд. Он сможет перебороть свое чувство, если даже для этого ему придется носить власяницу.

Но как он сможет предотвратить другую опасность – разоблачение себя как Золотого Оленя? Кто откроет его тайну? Может быть, сама Мадлен. Мечтает ли она побыстрее стать вдовой? Это не принесет ей пользы, потому что ее немедленно снова выдадут замуж. А может быть, она думает держать свои знания над его головой, как топор? Тогда он первым откроется Вильгельму.

Даже если Мадлен попридержит язык, в деревне есть предатель, которого так и не раскрыли. А если предателю еще неизвестна правда, всегда есть опасность разоблачения со стороны тех местных, кто его знает. Будет достаточно одного неосторожного слова. Или злого умысла. Теперь Альдреда зла на него за отказ подарить ей немного зрелых постельных утех.

Писарь начал читать вслух брачный контракт. Эмери почти не слушал, но он уловил, что документ выдержан в нормандском стиле. Мужу предоставлялась полная власть над женой и ее имуществом. Если она по глупости сделала свой выбор из-за его слов об английских законах и правах женщин, скоро ей предстоит понять свою ошибку.

Затем Эмери услышал следующую часть документа и удивленно взглянул на отца. Граф Гай отдавал ему Роллстон, и теперь он должен был передать его Мадлен в качестве ее доли наследства.

– Нет, – вмешался он импульсивно, и все посмотрели на него.

Эмери была невыносима мысль, что Роллстон попадет в ее жестокие руки, но он подыскал тактичный предлог:

– В этом нет никакого смысла. Здесь дом леди Мадлен, и она с ним знакома. Ее наследством должно стать имение Баддерсли.

Король пожал плечами:

– Как хочешь. Вся остальная собственность, которая переходит с баронством, будет семейным достоянием.

Другими словами, его. Эмери мельком взглянул на Мадлен, чтобы увидеть ее реакцию. Замена была не в ее пользу, так как имение Баддерсли было разорено и в нем царил хаос, тогда как имение Роллстон процветало. Девушка осталась безучастной.

Писарь продолжал оглашать имущественные права обеих сторон и меры, предусмотренные на случай смерти любой из сторон, и для их детей, и на случай отсутствия детей, и для их внуков…

Мадлен едва слышала голос писаря, пока он читал длинный манускрипт. Имущественные права ничего не значили для нее. Она вышла замуж за человека, который ее ненавидел.

Внезапно он заговорил, прервав чтение, возражая на что-то. Мадлен поняла, что он возвратил ей назад Баддерсли как ее собственное наследственное имущество. В смущении она удивленно поглядела на него, потому что не ожидала доброго отношения. Но в этот момент он на нее не смотрел.

Настало время подписывать брачный контракт. Руки Мадлен вспотели, но она взяла перо и подписалась. Следом поставил свою подпись Эмери. За ним расписались все свидетели, начиная с короля и включая всех рыцарей.

Затем король, широко улыбаясь, взял руки Мадлен и Эмери и соединил их. Девушка почувствовала, что жених взял ее руку неохотно.

– Теперь в церковь, – сказал король, – а потом мы наконец сможем подкрепиться. Мой желудок гудит, как пустая бочка. Тебе нужно кольцо, – сказал он Эмери. – У тебя есть одно в запасе.

Мадлен ощутила, как он напрягся, и взглянула на два кольца, которые он носил. Витое, проволочное на его левой руке и массивное на правой. Он вручит ей дар? Нет. Эти кольца были символами союза, столь же нерушимого, как сам брак. Которое из них он отдаст? Почему это так важно? Обстановка опасно накалилась, но тут граф Гай выступил вперед и снял кольцо со своего мизинца.

– Этим кольцом я венчался с моей первой женой. Я буду польщен, если оно пригодится.

Эмери де Гайяр взял кольцо со вздохом облегчения.

– Спасибо, отец! – Слова прозвучали с неподдельной искренностью.

Отец Седрик ожидал у дверей церкви. Когда он увидел, кого выбрала Мадлен, его улыбка расцвела еще ярче. Он поднял руку и благословил молодую пару.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…

Отец Седрик проворно сам произнес за молодых заявления о намерениях и согласии, перечислил обязательства супругов и объявил, что это честный союз.

Король взял руку Мадлен и отдал ее Эмери, даруя ему полную и безоговорочную власть над ней. Эмери надел кольцо своего отца на безымянный палец ее правой руки.

– Вручаю тебе это золотое кольцо в знак нашего союза, – хмуро произнес он. – Окажи мне честь, приняв его, и пусть этот дар соединит нас навеки.

– Теперь вы муж и жена перед лицом Господа, – радостно объявил отец Седрик, – и над вами его благословение. Эмери, всегда будь добр со своей женой и во всем стань ее опорой. Мадлен, всегда будь добра к своему мужу и во всем стань ему поддержкой.

«Даже в измене? – подумала Мадлен. – Скорее всего я не смогу».

Она дала свою собственную клятву: «Или Эмери де Гайяр прекратит свою работу на англичан, или я заявлю на него королю!»

Отец Седрик снова благословил их во имя пресвятой Троицы, Непорочной Девы и всех святых. Священник повернулся, чтобы отвести их в часовню, но король остановил его.

– Встань перед мужем на колени, леди Мадлен, – сказал он, – как велит обычай. Ты склонна к самоуверенности. Встань на колени и поцелуй руку лорду Эмери, руку, которая впредь будет карать тебя за твои заблуждения.

Вильгельм был явно все еще зол на нее.

«Если бы вы только знали, сир, – думала Мадлен, – что приказали мне преклонить колени перед предателем».

Но она повиновалась и встала на колени, чтобы поцеловать пальцы правой руки своего мужа.

Во время мессы она молилась, чтобы Господь даровал ей сил наладить их брак и отвратить мужа от измены. После этого они прошествовали в замок под приветственные крики людей. Мадлен старалась улыбаться, но ей это плохо удавалось. Эмери даже не пытался. О, милостивый Боже, беспомощно вопрошала она, что будет ночью, когда они останутся наедине? Разве он не обещал превратить ее жизнь в кошмар, если она выберет его? Но она вспомнила, что у нее тоже есть оружие. Она держит его жизнь в своих руках. Трапеза была превосходной. Настоящее пиршество, а не завтрак. Она не занималась подготовкой праздника с прошлого полудня, но слуги Баддерсли проявили рвение и приготовили отличное мясо, прекрасные сладкие блюда. Всего было в избытке. Для окрестного люда во дворе зажарили быка. Эмери и Мадлен сидели на возвышении, даже король уселся ниже. Они молчали. Граф Гай наклонился и сказал Эмери:

– Поговори с ней. Ты должен был подумать, о чем с ней говорить.

– Очень о многом. Но это будет позже.

Мадлен потеряла последние остатки аппетита. Когда пир подошел к концу, король повернулся к ней:

– Возможно, ты не совсем представляешь себе ситуацию, леди Мадлен. Я со своими приближенными должен вскоре уехать, но мы хотим видеть это дело завершенным. Я думаю, вам уже постелили наверху.

Мадлен вздрогнула.

– Прямо сейчас?

– Да, – сказал Вильгельм. – Это не займет много времени, и мы полагаемся на твое слово, что все пройдет как надо. И не забудь позаботиться о его руке.

Мадлен рассмеялась коротким смешком, прозвучавшим безнадежно даже для ее собственных ушей. Король вздохнул.

– Не понимаю, почему столько волнений вокруг таких пустяков. Эмери, возьми ее, ради Бога, и заверши этот брак. Мне необходимо отправиться в путь. Я оставляю тебя здесь присматривать за имением, так что у вас будет сколько угодно времени для игр и развлечений.

Эмери встал и протянул ей руку. Мадлен позволила ему отвести себя в спальню. Не заставлять же тащить себя силой на брачное ложе!

Глава 12

Комната выглядела совсем пустой. Имущество короля уже вынесли, а все, что Поль и Селия считали своим, исчезло вместе с ними. Остались только два сундука, стол и кровать, застеленная чистыми простынями.

Мадлен услышала, как щелкнула дверная задвижка, и тут Эмери схватил ее сильной левой рукой.

– «Я не намерена выбирать вас, я собираюсь замуж за Стивена», – с горечью повторил он ее слова. – Помнишь это, Мадлен де Л'От-Виронь?

– Я много всего отлично помню, – отвечала она, вырываясь. – Пустите меня!

– Разве ты не добрая, послушная жена? – насмешливо спросил он, сжимая ее крепче.

Мадлен стиснула кулак и ударила его по раненой руке. Он вздрогнул, но не отпустил ее. Эмери протащил ее по комнате и швырнул на постель. Она соскочила с другой стороны.

– Не прикасайтесь ко мне!

Он стоял, опершись о спинку кровати.

– Чего ты ожидала, когда выбирала мужа? Праведного короля Эдуарда? Вряд ли найдется много мужчин, согласных сохранять целомудрие в браке. И нас ждет нетерпеливый и раздраженный король, спешащий услышать новость о том, что ты потеряла невинность.

– Мы можем просто сказать им, что это свершилось, – сказала она в отчаянии.

– Лгать? – спросил он. – Для тебя это привычно, не так ли? Но не для меня. Отправляйся в постель, или мы займемся этим на полу.

Мадлен глубоко вздохнула.

– Только прикоснись ко мне, Эмери де Гайяр, и я скажу королю, что ты Золотой Олень!

Было видно, что это его задело, но он быстро оправился.

– Должно быть, безумие поразило вею вашу семью. Золотой Олень сейчас в Уорикшире.

– Ловко, – признала она, внимательно наблюдая за ним. – Тебе повезло, что другие используют твое имя, или ты специально послал людей, чтобы создать «дымовую завесу»?

На вид он остался спокоен, но она чувствовала, как он напряжен.

– Что заставило тебя считать меня мятежным саксом? Я нормандский рыцарь.

– Золотой Олень говорит по-французски.

– Как и многие англичане. Кроме того, – добавил он со злорадной улыбкой, – откуда тебе знать, как говорит Золотой Олень?

– Тебе отлично известно, что мы встречались! И сразу после нашей последней встречи моя тетя совсем сошла с ума и превратила мою жизнь в ад. По твоему подстрекательству!

– Зная тебя, я сомневаюсь, что она нуждалась в поощрении. Королю было бы интересно послушать, как ты встречалась в лесу с мятежником.

Мадлен задохнулась от ярости.

– Встречалась только с тобой!

– И тогда я взял тебя силой? – спросил он со злым любопытством.

– Я девственница! – ответила она сквозь сжатые зубы.

Вероломная улыбка исчезла с его лица.

– Тогда нам лучше скорее покончить с этим, прежде чем явится король и примется случать нас, как пару заартачившихся животных.

Мадлен пустила в ход свое главное оружие и ничего не достигла.

– Я думала об этом, – с отчаянием сказала она. – Я скажу королю.

– Интересно будет посмотреть на его реакцию.

С быстротой молнии он бросился на кровать, перекатился через нее, затем обратно. Мадлен оказалась зажата под его телом. Она вырывалась, но была ужасающе беспомощна.

Однажды он избавил ее от Одо, но теперь не было никого, кто мог бы ее спасти. Даже если она закричит, все эти мужчины в зале будут только смеяться. Она увидела в его глазах ярость, и страх перед болью охватил ее.

– Пожалуйста, не надо, – прошептала она. – Не насилуй меня!

– Мужчина не может изнасиловать свою жену, леди Мадлен. – Он вздохнул. – Мне бы очень хотелось избить тебя, но я не склонен к насилию. Может, уладим это дело по-доброму?

Она судорожно сглотнула и кивнула в знак согласия.

– Прекрасно. – Он осторожно скатился с нее. – Сними верхнюю одежду.

Мадлен села и трясущимися руками выполнила его требование. Ее зубы стучали, она не осмеливалась поднять на него глаза. Девушка сняла тунику, затем платье и осталась только в тонкой льняной сорочке.

– Д-должна я снять это т-тоже?

– Возможно, ты будешь чувствовать себя лучше, если при солнечном свете на тебе будет что-то надето, – бесстрастно сказал он.

Услышав его невозмутимый тон, она осмелилась посмотреть на него. Он больше не казался разгневанным, но и не был спокоен. Его глаза потемнели и напомнили ей о том, как Эдвальд смотрел на нее тогда, у реки. А Эмери и был Эдвальдом. Ее тело откликнулось точно так же, как в тот день, и искра надежды затеплилась в ее душе.

– Ложись.

Его голос слегка охрип. Она подчинилась, и он сел возле нее. Положив ладонь ей на бедро, он провел ею вверх, пока не коснулся груди. Сердце ее упало. Он начал поглаживать ее сосок через ткань. Это было механическое движение, хотя и подобное тому, как он действовал, когда еще желал ее.

Она удивленно взглянула на него.

– Что ты делаешь?

– Тебе будет легче, если тебя подготовить. Расслабься.

Это было трудно, особенно после того как он слегка опустил ее сорочку и приложился ртом к ее второй груди. Его действия странно влияли на нее. Дыхание ее участилось, а тело испытывало желание двигаться само по себе, без всяких причин.

Пока он сосал ее грудь, его левая рука скользнула ей под сорочку, поглаживая бедро. Это было такое нежное прикосновение, что ее страх и настороженность начали исчезать. Затем его рука двинулась в ее сокровенное место, и она напряглась. Даже она сама избегала касаться его, кроме как во время мытья. Но тут она вспомнила, что мужу разрешены всевозможные вольности. Мужу дозволено все. Когда он раздвинул ей бедра, она судорожно сглотнула, но не сопротивлялась. Она просто лежала с пылающим лицом, глядя в деревянный потолок, мечтая, чтобы ее окутала волшебная пелена и все мысли исчезли.

Его палец скользнул в ее потаенное место, которое откликнулось уже знакомой ей болью. Она перевела дух.

– Как странно, – сказала она со смешком, – то, что было грехом, теперь превратилось в обязанность.

Он не ответил. Видно, не разделял ее юмора.

Мадлен зажмурилась и постаралась не думать о том, что он делает. Она старалась вызвать в памяти тот день с волшебным принцем – тихий шепчущий голос, нежно поглаживающая рука, ласковые прикосновения губ к ее шее. Время, проведенное с Эдвальдом. Его страстные руки и рот. Его пламенное желание, которое так болезненно осталось неудовлетворенным. Тот же сверкающий путь жаркого наслаждения открывался перед ней.

Ее тело приподнялось навстречу его ищущей руке.

– Отлично, – бесстрастно сказал он. – Ты уже влажная. Ты очень быстро возбуждаешься. Если окажется, что ты не девственница, я изобью тебя, и не только по этой причине.

Его грубый тон рассеял волшебную пелену. Мадлен открыла глаза и отстранилась, напрягшись, как раз когда он опустился поверх нее. Он раздраженно вздохнул и снова приложился ртом к ее груди, слегка откатился в сторону и принялся рукой осторожно поглаживать между ее бедер. Его прикосновения возбуждали, но восторженная радость пропала. Все это были манипуляции, подобные той, например, как тянуть за сухожилия отрезанную куриную ногу. Потянешь за одно сухожилие, и один коготь скрючится, потянешь за другое – второй…

Но все равно ее дыхание стало прерывистым, а ноги задрожали и раздвинулись. Он снова перекатился на нее, и она почувствовала между ног его твердую плоть. Плавным движением он скользнул в ее теплую глубину, пробуждая в Мадлен чувства, о которых она даже не подозревала и которые заставляли ее с готовностью устремляться ему навстречу.

Мадлен испустила дрожащий стон. Она подумала, что ее ждет беда. Но она была создана для этого мужчины, и ее тело знало об этом. Ее руки обвили его, ее бедра сжались, удерживая его. Внезапно сильная боль заставила ее застыть.

– Спокойно, – прошептал он. – По крайней мере мне не придется сегодня тебя бить.

Она нервно рассмеялась: Ей вспомнилось его терпение под иглой, и она приняла его, хотя боль продолжалась и жгла. Затем он разрушил хрупкую преграду и глубоко проник в нее, испустив протяжный вздох.

Удерживая свой вес на локтях, Эмери нежным движением убрал прядь волос, прикрывавшую ей лицо. Это был ласковый жест, сблизивший их так, как она не была близка еще ни с одним человеком. Его лицо находилось всего в нескольких дюймах от ее лица. Его тело лежало на ней сверху, а глубоко внутри она ощущала его твердую плоть. Но это была близость совсем другого рода, исходившая из его потемневших глаз.

– А что теперь? – прошептала девушка. – Теперь мы остановимся?

– И упустим лучшую часть? – спросил Эмери с улыбкой.

Он начал двигаться, скользя то глубоко внутрь, то почти наружу, медленно, осторожно, почти нежно. Снова и снова… Этот ритм подчинил себе ее мысли и чувства, бился в ее жилах, перенося вновь в мир мечтаний. Она узнала путь волшебного наслаждения и всей душой стремилась к нему. Закрыв глаза, она позволила ему увлечь себя вслед за ним, упиваясь ощущением его тела в своих объятиях и его плоти между бедер. Даже сквозь его одежду она чувствовала мощные мускулы и стройную фигуру, наготой которой любовалась в тот день. Эта красота и сила теперь принадлежали ей, когда они слились воедино.

Она вскрикнула, когда путь оборвался и вихрь увлек ее в темную далекую бездну, где он нашел ее и они соединились, губы к губам, бедро к бедру. Вместе… Одно целое.

Трепещущие и ошеломленные, они медленно возвращались к реальности. Мадлен открыла глаза, улыбаясь ему, но его голова покоилась у нее на плече, и ей видны были только его золотистые, потемневшие от пота волосы. Он действительно стал ее мужем. Как необычно и удивительно!

Эмери глубоко вздохнул, поднялся и оправил одежду.

– Оденься, – резко сказал он.

Мадлен изумленно уставилась ему в спину. Он обернулся.

– Оденься, если не хочешь вернуться в зал в таком виде.

Дрожа, словно ее окатили ледяной водой, Мадлен с трудом пыталась отыскать одежду. Она нашла ее на полу и принялась натягивать через голову, спеша снова оказаться под ее спасительной зашитой. Как мог он, возвратившись из этого чудесного далека, снова стать таким холодным?!

Эмери пригладил пальцами волосы, затем повернулся, чтобы осмотреть ее. Он одернул на ней тунику и поправил складки.

– Вот вода и тряпочка, можешь помыться, если хочешь.

Пока она подмывалась, он отвернулся и смотрел в окно.

Конечно же, на тряпке осталась кровь. Мадлен взглянула и увидела кровь на простыне. Она почувствовала себя раненой. Но ее рана не была физической.

Она проглотила слезы и сказала:

– Я готова.

Эмери вернулся и стянул с кровати простыню. Затем, подняв ее вверх правой рукой, как знамя, он грубо схватил Мадлен за руку и потащил ее в переполненный зал. Столы были убраны. Король диктовал что-то писарю, одновременно просматривая документ. Большинство рыцарей были уже в полном вооружении и готовы к отъезду, но все они обернулись, когда Эмери и Мадлен спустились в зал.

Когда он возгласил:

– Дело сделано! – и помахал простыней, мужчины разразились приветственными криками.

Словно замок захвачен врагом, подумала Мадлен. Ее лицо пылало. Подошел граф Гай и нежно ее поцеловал:

– Добро пожаловать, дочка!

Мадлен присела в реверансе, не в силах забыть, что именно благодаря безжалостному графу она оказалась в таком положении.

Лео сердечно расцеловал ее:

– Добро пожаловать в нашу семью!

Он был таким огромным, теплым и нормальным, что Мадлен чуть было не разрыдалась на его широкой груди.

– Эмери должен поскорее привезти тебя к нам, чтобы познакомить со всеми. Мама хочет на этот раз приехать, и у нее есть много что сказать по поводу женитьбы сына в ее отсутствие.

Граф Гай поморщился.

– Даже не напоминай мне. Но я считал это небезопасным.

– Обреченность и уныние? – сказал король, присоединившись к группе. Он тоже обнял Мадлен и сухо поцеловал.

– Раз уж ты вышла замуж за моего крестника, леди Мадлен, мы теперь с тобой в духовном родстве. Ты можешь рассчитывать на мою отеческую поддержку.

Мадлен присела в реверансе в знак благодарности, хотя и подумала, что лучше бы ей обойтись без поддержки Вильгельма. Если бы не он, она до сих пор жила бы в монастыре, в безопасности.

Король тепло обнял Эмери.

– Я щедро наградил тебя, так что служи мне верно.

Расположение короля было так очевидно, что Мадлен не знала, как Эмери может смотреть Вильгельму в глаза. Она-то точно не могла, потому что теперь сама была замешана в измене, виновная в умолчании.

– Я загляну в Баддерсли позже, летом, – сердечно сказал король, – и надеюсь найти его в лучшем состоянии, а тебя, леди Мадлен, уже в ожидании ребенка.

Он взглянул на раненую руку Эмери.

– Ты не сменила повязку, леди Мадлен. Пренебрегаешь своими обязанностями?

– У нас было мало времени, сир, – сухо сказал Эмери.

– Сколько же времени вам понадобилось? – спросил король. – Ох уж эти молодые…

С этими словами Вильгельм повернулся и вновь занялся документами, отрывисто отдав приказ об отъезде. Большинство мужчин устремились во двор, а вскоре и писари, покончив с пергаментами, присоединились к ним. Зал опустел, исключая нескольких слуг.

Мадлен и Эмери последовали за королем и увидели, что все рыцари уже на конях. Тяжело нагруженные вьючные лошади выстроены в ряд. Собаки взяты на поводок. Процессия направилась по дороге на Уорик.

Мадлен искоса взглянула на мужа. Вот она и осталась один на один с Эмери де Гайяром, Золотым Оленем, предателем.

– Лучше бы ты дал мне осмотреть свою руку.

Он не стал сопротивляться. Когда сняли повязку, оказалось, что рана заживает хорошо. На рисунке ясно был виден скачущий олень.

Мадлен положила на рану свежую салфетку со снадобьем и примотала ее длинной полоской льняной ткани.

– Постарайся не нагружать руку без необходимости.

– Едва ли Эдвин нападет на Баддерсли, так что мне не придется действовать мечом. Но в замке много работы, и я не смогу отсиживаться. Мы должны выполнить приказание короля и привести Баддерсли в порядок. Пойди перепиши все имущество и запасы, а я взгляну позже.

С этими словами он ушел.

Это был краткий приказ хозяина служанке. Мадлен вспомнила, как они были в постели и охватившее ее волшебное чувство единения. Должно быть, он вовсе не испытал его. Это ее встревожило, но она не смогла подавить легкую дрожь при мысли, что они повторят этот опыт сегодня ночью и будут затем переживать его вновь и вновь. И этого достаточно, чтобы противостоять его холодности днем.

Однако позже, когда она разыскивала его с подготовленной описью, ее охватило дурное предчувствие. Дела обстояли гораздо хуже, чем она думала. С того самого момента, как тетя Селия пришла к ее постели, у Мадлен не было времени, чтобы тщательно проверить запасы. Теперь же она обнаружила, что продуктов угрожающе мало и совсем нет денег. Серебро исчезло вместе с Полем де Пуисси.

Мадлен нашла мужа на верхнем этаже. Он работал за письменным столом, разбираясь с цифрами и чертежами. Оценивал оборонные сооружения. Она передала ему свои списки, оставаясь стоять рядом, как служанка, пока он просматривал их. Эмери поднял на нее взгляд.

– Похоже, нам всем предстоит худеть.

Она высказалась более откровенно:

– Нет никакой возможности пережить эту зиму. Даже если урожай удастся собрать, этого будет слишком мало.

– Кто-то должен заплатить за такое скверное управление.

Мадлен судорожно сглотнула.

– Как тебе известно, мои дядя и тетя изгнаны. И, – с яростью добавила она, – лучшие люди, не без помощи, сбежали в другие имения.

Он молча взглянул на нее, но она поняла:

«Никогда не упоминай о Золотом Олене».

Она подавила гнев и взяла себя в руки.

– Что нам теперь делать, муж мой? Он снова просмотрел удручающий список.

– Я куплю все необходимое, чтобы мы могли продержаться зиму и завершить строительство защитных сооружений. Но я буду присматривать, чтобы ты лучше вела хозяйство. Я знаю, – добавил он, – где найти людей, чтобы привести сюда.

Мадлен раздраженно сжала зубы. Без сомнения, он «найдет» людей, которые сбежали по его подстрекательству. Но он проявил великодушие и собирался принять практические меры для процветания имения, так что глупо с ее стороны возражать.

Он ясно дал понять, что вся власть в его руках.

Когда Мадлен вышла, Эмери вздохнул. За какие грехи он оказался в таком положении? Трудно было даже представить, как можно возродить Баддерсли – негодные постройки, истощенные работники, опустошенные запасы. Вдобавок Эмери должен исправлять все это, имея дело с женой, которая сводит его с ума одним взглядом карих глаз из-под полуопущенных ресниц. Он помнил, как эти глаза пылали восторженным изумлением от наслаждения, испытанного ее телом, и как они привели его к вершинам страсти.

Он проклинал свою слабость. Нельзя поддаваться ее очарованию. Она уже угрожала его выдать. Вдруг она поймет, какую власть имеет над ним? Мадлен была двулична, как Янус, но она обладала могуществом Евы. Он понял это в первый же раз, как коснулся ее.

Ему следует держать ее в ежовых рукавицах, не забывая, что она лживая и жестокая и ей нельзя доверять. День за днем. Неделя за неделей. Всю оставшуюся жизнь.

Обед в этот вечер был скромным. Зал казался пустым. Присутствовали только стражники, свободные от дежурства, несколько слуг, оруженосец Жоффре де Сейн и Эмери с Мадлен. Когда столы были разобраны, Мадлен подумала, не попросить ли Эмери спеть или поиграть в шахматы, но, взглянув на своего сурового мужа, ничего не сказала. Она удалилась в спальню.

Ей хотелось понять, почему он так зол на нее. Ладно, она сказала, что выйдет замуж за Стивена, но была вынуждена изменить свои намерения. При этом она выполнила волю короля. И что же ужасного в судьбе, выпавшей на долю Эмери де Гайяра? Его женили на наследнице, на той, которую он, по всей видимости, время от времени находил привлекательной. Наверное, ей следовало рассказать ему о Стивене, но она не была уверена, что смогла бы заставить себя говорить о таких вещах…

Мадлен уснула, прежде чем пришел ее муж, и проснулась на рассвете, когда он выкатился с кровати и вышел из комнаты. Он не прикоснулся к ней. И вряд ли когда-нибудь прикоснется.

Тут Мадлен познала истинное отчаяние и безысходность.

Для Мадлен жизнь с Эмери де Гайяром в этой ледяной обстановке – всегда вместе и в то же время вечно чужие – была подобна дереву отчаяния, которое приносило только горькие плоды. Она не могла выносить его холодной учтивости. Она жаждала, чтобы он с нежностью протянул к ней руки, прижал ее к себе и тихо шептал волшебные слова, пока его рука блуждала по ее телу. Ей хотелось, чтобы он целовал и ласкал ее. Но в постели не осталось ничего, кроме муки.

Работа должна была дать ей утешение и покой. Мадлен погрузилась в труды с головой. С припасами было туго. Важно наладить их правильное хранение и сбережение. Мадлен организовала чистку кладовых и поручила мальчикам выловить крыс. Затем она проверила прочность построек и нашла, что все они требуют ремонта. Опять ей придется спорить с мужчиной по поводу относительной срочности строительства укреплений и починки жилья. Она отправилась искать его, но ее подвели нервы. Если она найдет мужа, то снова столкнется с его холодностью. Возможно, через день или два его настроение смягчится.

Он оставался скрупулезно учтивым, но холодным. Мадлен старалась казаться столь же невозмутимой, но, выполняя свою работу, она остро чувствовала его присутствие – на земляных работах, в башне, на тренировочной площадке, где он обучал воинов. Она замечала все, что делал ее муж. Однажды он отправил гонца. К кому?

Внезапно вспомнилось, что он и был Золотым Оленем. Неужели он так околдовал ее, что она забыла об этом? Скорее она продаст свою душу дьяволу, чем позволит Эмери продолжать предательскую деятельность в Баддерсли. Но как поступить? Она не могла и вообразить, чтобы отдать его в руки королевского правосудия. Мадлен решила, что будет наблюдать и ждать.

«Если обнаружатся доказательства того, что он продолжает преступные действия, – неуверенно обещала она себе, – нужно сообщить об этом королю».

Мадлен остановилась возле часовни, чтобы попросить Пресвятую Деву отвратить сердце Эмери от измены.

Теперь у нее было еще больше оснований следить за каждым его шагом. Мадлен замечала, сколько раз он останавливался, чтобы перекинуться одним-двумя словами с жителями деревни, и как часто таким жителем оказывалась Альдреда. Сердце Мадлен при этом сжималось от смертельного страха и слепой ревности. Именно через Альдреду он вызвал Мадлен в хижину в тот памятный день. Неужели она снова стала связным у Золотого Оленя? Или их беседы носят более интимный характер?

Когда Мадлен проверяла работу вышивальщиц, на лице Альдреды промелькнула презрительная ухмылка. Или ей это показалось? Теперь, когда еды было вдоволь, Альдреда поправилась и похорошела. Монахини предостерегали Мадлен, что сексуальные аппетиты мужчин ненасытны. Раз Эмери не стремится удовлетворить их в супружеской постели, значит, он делает это где-то еще. Мадлен начала испытывать греховную ненависть к Альдреде и усердно молилась, чтобы избавиться от этого чувства.

Через пять дней после свадьбы сигнальный рог протрубил тревогу, и Мадлен увидела две повозки и караван вьючных лошадей, подъезжающих к воротам. Эмери тренировался со стражниками на площадке. Он проворно вскарабкался на недостроенный парапет с внутренней стороны палисада и подал сигнал, чтобы процессию пропустили. Мадлен поняла, что прибыло его имущество.

Эмери был в кольчуге и на жаре весь блестел от пота, но шаг его был легок, а улыбка широка, когда он протянул руку одному из всадников, только что спустившемуся с коня.

– Добро пожаловать, Хью! Ты здесь просто необходим.

Две собаки в первой повозке рвались с веревок, и их отпустили. Они принялись скакать и прыгать, виляя хвостами, ласкаясь к хозяину. Там были и два сокола, и Мадлен представила себе, как они поворачивают свои закрытые колпачками головки на голос Эмери.

Всадник снял шлем, открыв взглядам посеребренные каштановые волосы и широкое суровое лицо.

– Да уж, вижу, – сказал он с веселыми огоньками в глазах. – Обливаешься потом? Только слегка помахав мечом?

Эмери рассмеялся и отвесил другу удар, который многих свалил бы с ног, но тот только покачнулся.

– У нас тут с десяток обленившихся бочек жира надо привести в божеский вид, да и эти укрепления нужно довести до ума, чтобы они стали пригодны для обороны. Работников здесь мало, а пища не отличается разнообразием, да и той не хватает. Ты скоро тоже будешь в поту. Сидеть! – резко прикрикнул Эмери на собак, и они сели.

Мадлен видела, с каким обожанием следят за хозяином их сверкающие глаза.

Хью перевел взгляд с Эмери на Мадлен, и Эмери подвел его к ней.

– Мадлен, представляю тебе Хью де Фера. Он служил у меня начальником стражи в Роллстоне и прибыл сюда, чтобы занять эту должность в Баддерсли. С твоего одобрения, конечно.

«Не поздно ли вспомнил», – подумала Мадлен, но улыбнулась Хью.

Он показался ей умелым и надежным.

– Добро пожаловать, лорд Хью. – Но не удержалась и добавила: – Дела пошли лучше, и с Божьей помощью так будет и дальше. Надеемся не умереть с голоду.

– С Божьей помощью и моими деньгами, – сухо поправил Эмери. Затем обратился к Хью:

– Ты когда-нибудь встречался с Полем де Пуисси?

Воин поморщился:

– Приходилось.

– Тогда дальнейших объяснений не требуется. Пойдем, я покажу тебе замок. – Эмери направился туда, затем обернулся к Мадлен: – Присмотри за разгрузкой. Там должны быть одежда и книги, а также продукты, вино и специи для тебя, делай с ними, что хочешь.

Мадлен была благодарна ему за это поручение. Но прежде чем она раскрыла рот, он уже шагал прочь, небрежно щелкнув пальцами собакам, которые устремились за ним по пятам.

Если бы он щелкнул пальцами ей, она, без сомнения, тоже побежала бы за ним. Ей хотелось возненавидеть его, но если не считать его холодности к ней, во всем остальном он проявлял только положительные качества. Он был всегда честен и справедлив, добр и деятелен, трудолюбив. Нет, она не могла его ненавидеть…

Мадлен вздохнула и отправилась выполнять его приказание. Она позвала слуг и проследила за разгрузкой. У нее полегчало, на сердце, когда она увидела, что им привезли. Большую бочку вина откатили в холодный каменный погреб.

Пять окороков подвесили в кладовой. Мешки с ячменем, пшеницей и овсом отнесли в только что вычищенный амбар. Была даже целая корзина живых угрей. Душа ее преисполнилась признательности. Позже она поблагодарит его, как должна была сделать немедленно. В ней вновь расцвела надежда. Не может же столь великодушный человек навсегда остаться холодным! Она распорядилась отнести перевязанные сундуки на верхний этаж. Там она вместе с Дороти осмотрела их.

– Как ты думаешь, нужно ли их открыть? – спросила Мадлен.

– А как же еще мы сможем разобрать вещи? – последовал практичный ответ Дороти.

Два маленьких сундучка были заперты, и Мадлен решила, что в одном находятся пряности и специи, а в другом – драгоценности. В остальных оказались одежда, оружие и около десятка книг в двух ящиках. Мадлен поставила эти ящики на стол и начала просматривать. Большая часть книг была на английском языке, но попадались и на латыни, и на французском. Мадлен обнаружила жизнеописание великого английского короля Альфреда, а также книгу о жизни императора Карла Великого. Описание паломничества в Иерусалим – в монастыре тоже была копия – и еще книгу о путешествии купцов в Россию. Нашелся также и английский травник, Мадлен не терпелось изучить его. Однако она закрыла ящики. Будет время почитать, когда закончится работа, при условии что Эмери разрешит.

К тому времени, как пришел ее муж, все его вещи были уложены в большие сундуки и пересыпаны пахучими травами против моли.

Эмери уже снял свои доспехи – вошедший вслед за ним Жоффре внес их в комнату и повесил на стену, на специальные крючки, – и успел вымыться у колодца. У него были мокрые волосы, а рубашка и штаны облепили тело. Меч и кожаный пояс он нес в руке и сложил в углу.

– Ты нашла приправы? – спросил он. Мадлен указала на сундучок.

– Но он заперт.

Эмери достал из кармана ключ, подошел и открыл тот сундучок, что был побольше. Вытащив ключ, он протянул его Мадлен. Он порылся в сундучке и извлек увесистый кошелек.

– Я еще не дарил тебе свадебного подарка, – сказал он и протянул ей кошелек.

Тон его был безразличным, но все же это был подарок.

– Ты отдал мне Баддерсли, – сказала Мадлен.

– Имение уже принадлежало тебе. Она задумчиво смотрела на него.

– Ты дал деньги для его спасения. Он слабо улыбнулся:

– Это тебя задевает? Ты сможешь вернуть мне долг, когда имение начнет давать прибыль.

Мадлен распустила шнурок и раскрыла кошелек. Заглянув туда, она вынула два браслета, подобных тому, что украшал его руку, но по размеру меньших, как раз на нее. На каждом была выгравирована причудливая птица, инкрустированная драгоценными камнями.

– Спасибо. Они прекрасны, – сказала она. – В жизни не видела такой изысканной работы.

– Они принадлежали моей бабушке, Годиве, графине Мерсийской.

Они стояли рядом, испытывая неловкость. В нормальном браке здесь уместен был поцелуй, но это не их случай.

Мадлен отвернулась и положила браслеты вместе с собственными драгоценностями. Потом она отперла сундучок со специями и осмотрела его содержимое. Часть она переложила к своим лечебным снадобьям, другие оставила на месте, отложив немного для кухарки. Эмери ушел.

Глава 13

С прибытием Хью дела пошли значительно лучше. Раньше вечерние трапезы проходили в молчании, потому что Эмери и Мадлен почти не разговаривали, а Жоффре был и так застенчив. Хью де Фер, однако, показал себя гениальным собеседником. А поскольку в его историях речь шла всегда о войне и сражениях, в разговор включались и остальные двое мужчин. Мадлен была рада, что пришел конец тягостному молчанию, да и, прислушиваясь к этим рассказам, она стала лучше понимать мужа.

Эмери с удовольствием включался в обсуждение теории или тактики, но становился циничным, если речь заходила о героизме, и отмалчивался, когда начинали подсчитывать убитых. Хью – тот просто упивался сражением, его глаза сияли. Эмери же становился серьезным.

«Как печально, – думала Мадлен, – что мужчинам такого происхождения, как Эмери, в этом мире приходится выбирать только между кольчугой и сутаной».

Она сомневалась, что ему подошла бы монашеская жизнь, хотя кровопролитие ему явно претило. Теперь еще больше она молилась о том, чтобы в Англии воцарился мир и они могли спокойно жить, она и ее муж, заботясь о земле и защищая своих крестьян. Но когда до них дошли вести о схватках короля с мятежниками, она поняла: это такая же несбыточная мечта, как и то, что однажды ночью муж снова придет к ней, шепча слова любви.

Мадлен и Эмери по возможности избегали друг друга, но пришел день, когда уже нельзя было тянуть с ремонтом хранилищ. Она нашла Эмери на восточном земляном валу, где он орудовал лопатой вместе с дюжиной других мужчин. Его волосы, слипшись от пота, свисали тонкими прямыми прядями, и на нем ничего не было, кроме свободных штанов до колен и башмаков. Он перестал носить свое золото, и его рука была прикрыта только выпачканной в земле повязкой.

Его штаны держались низко на бедрах, и его великолепный торс еще раз предстал перед ее глазами. Он блестел от пота, а не от речной воды, но она все равно его узнала. Подтверждением служила голубая отметина на левом плече. Сможет ли она когда-нибудь, с горечью подумала Мадлен, пробежаться языком по ложбинке на его спине?

Кто-то известил его о приходе жены, и он обернулся, воткнул лопату в землю и спрыгнул к ней.

– Да? – спросил он.

Мадлен смотрела на грубые шрамы на его левом плече. Они не только портили красоту его тела, но и говорили о его близкой встрече со смертью.

– Что же с тобой случилось?! – спросила она.

Он поднял руку и потер шрам.

– Тебе не хватает опыта общения с воинами. Удар топора в битве на Сенлаке. Ты оторвала меня от работы, чтобы осмотреть мои шрамы?

От этого упрека Мадлен похолодела.

– Ты не должен так сильно напрягать руку. И мне нужны мужчины для ремонта кладовых.

– Моя рука в порядке, и все мужчины нужны здесь, чтобы завершить строительство защитных сооружений. Может быть, потом. – Он повернулся и хотел уйти.

– Потом может быть слишком поздно. Что толку возводить укрепления, если зимой все мы умрем с голоду?

Он обернулся.

– Попридержи язык! – Но тут же добавил: – Я пришлю двух человек.

Эмери вернулся к работе, и Мадлен какое-то время наблюдала за ним, беспокоясь за его плечо и запястье. Его правая рука зажила. Мадлен понимала, что повязку он носит только для видимости, чтобы не надевать браслет на такой тяжелой работе. А с этим плечом он уже прожил почти два года и должен хорошо знать, что может себе позволить. Беспокойство о его здоровье только напомнило ей об их отчужденности.

Но теперь у нее были рабочие. И власть. Правда, Эмери настаивал на ее формальной покорности ему, но он позволял ей свободно распоряжаться в замке и поддерживал ее авторитет.

У Мадлен вошло в привычку часто и неожиданно обходить кухни, чтобы пресекать любые попытки обмана или расточительства. Она лично следила за сбором остатков пищи и их распределением между неимущими. На косые взгляды и невнятные проклятия кухонной обслуги Мадлен не обращала внимания. Пожалуй, она находила в этом некоторое утешение. Не было уже той жгучей ненависти, как прежде. В их хмурых взглядах проскальзывало сдержанное уважение.

Так же относились к ней и служащие в замке женщины – ткачиха Альдреда, швея Эмма, Хильда, занимавшаяся стиркой. Они угрюмо подчинялись.

Однако когда они вместе выполняли тонкую работу, ей хотелось бы менее гнетущей обстановки. В монастыре во время шитья бывали перерывы, когда разрешалось поговорить. При дворе Матильды дамы за вышивкой беззаботно болтали. Здесь же, стоило ей войти в комнату, как стихали все разговоры. Она была страшно одинока.

Однажды она приказала высечь одного из поваров. С досадой она вспомнила клятву никогда не применять кнут в Баддерсли, но этот человек крал цыплят для продажи, а ведь все они боролись за выживание, за то, чтобы вообще уцелеть. Здесь не до сантиментов. С кухонной обслугой было особенно трудно. Ей было противно смотреть, как они жируют со своими семьями, тогда как остальные голодают.

Но и в этом случае порка не была жестокой, просто демонстрация ее воли. Она заставила себя стоять и наблюдать, как Хью выдает виновнику десять ударов. Потом она дала жене наказанного мазь для спины и понадеялась, что его пример послужит предостережением для других.

Эмери присоединился к ней, когда экзекуция прошла наполовину. Он не стал вмешиваться, но, когда все кончилось, поинтересовался:

– В чем он провинился?

Она рассказала, он кивнул и удалился, но на лице его явно читалось недовольство. Может, он не одобрял ее методы поддержания дисциплины? Тем же вечером она спросила его об этом. Но он сказал только:

– Ты полностью распоряжаешься домашней прислугой, пока не проявляешь излишней жестокости.

«Зачем, – устало подумала Мадлен, пытаясь его понять, – раз уж вся жизнь, все дни и ночи твердо расписаны надолго вперед».

Но дела шли все лучше. Палисад был достроен, крепкий и надежный, ворота установлены на место, а рабочие трудились на башне. Эмери считал, что не стоит заниматься ею слишком много, лучше потом выстроить из камня. Кладовые были отремонтированы и начали заполняться.

Мадлен временами слышала пение в рабочих комнатах и в полях. В деревне оказалось много детей. Они работали в хозяйствах, но часто, играя, носились, постоянно путаясь под ногами.

Но никакие улучшения не принесут пользы, если Мадлен не удастся заготовить продукты на зиму. Летом даже плохо обработанные поля и запущенные огороды Баддерсли могли прокормить людей, но с наступлением зимы только ее предусмотрительность позволит им всем остаться в живых. Можно пойти по легкому пути, ожидая от мужа постоянной поддержки деньгами. Но его состояние небезгранично. Эмери отдал ей это имение и предоставил полную свободу управлять им. Господь свидетель, она с этим справится!

Мадлен распорядилась сушить большую часть урожая гороха и бобов и обдумывала, какие бы еще растения заготовить на зиму. Она понимала, что им следует сохранить до зимы все, что возможно. Однообразие пищи в темные зимние месяцы обычно приводит к слабости, потере зубов и зрения. Но и в ожидании холодов людям нужно получать вдоволь сытной и полноценной пищи, чтобы вступить в это тяжелое время года как можно более сильными. Мадлен отчаянно нуждалась в помощи и совете, но даже если Эмери и разбирался в таких вещах, она не могла обременять его лишними заботами.

Она присела отдохнуть на скамейку возле часовни, когда страж на палисаде прокричал, что видит приближающихся путников. Должно быть, это были простые люди, раз об их прибытии дозорный не оповестил сигналом рога. Мадлен поднялась и направилась к воротам.

Две запыленные фигуры проворно двигались по дороге. Когда они подошли ближе, стало понятно, что обе молодые, крепкие женщины – монахини. Было видно, что они пришли издалека, хотя и передвигались легко. Когда Мадлен подошла приветствовать их, ее поразило, какие у них ясные веселые глаза. И еще оказалось, что они близнецы.

– Добро пожаловать, сестры. Можем мы предложить вам что-нибудь?

Обе женщины поклонились.

– Кров и стол, – сказала одна с широкой улыбкой.

Другая добавила:

– Мы пришли от настоятельницы Уилфреды, чтобы помочь вам.

Мадлен удивленно заморгала. Монахиня протянула ей пергамент.

– Я сестра Гертруда.

– А я сестра Уинифред.

Мадлен сказала, что рада их видеть. Она распорядилась, чтобы их вместе поместили в алькове, принесли им воды для умывания и накормили.

Письмо от настоятельницы Уилфреды содержало только представление двух монахинь, а также служило конвертом для другого, более длинного послания от еще одного человека.

Дорогая дочка!

Не могу выразить, как я счастлива, узнав, что Эмери женился, и как меня огорчает, что я остаюсь здесь, в Нормандии, в такой момент! Я уверена, что граф Гай медлит свозвращением домой не столько из-за того, что король нуждается в его услугах, сколько из-за нежелания встретиться со мной.

Я вложила в письмо записку для моего сына с настоятельным требованием привезти тебя в Гайяр, чтобы познакомиться со мной.

Однако из письма моего мужа (читая между строк), а также после встречи с бедной леди Селией де Пуисси у меня создалось впечатление, что в этом году тебе предстоит тяжелая работа в твоем хозяйстве. Судя по всему, эти беззаботные люди бросили тебя без компаньонки и без всякой помощи. Поэтому я написала моей сестре, Уилфреде, настоятельнице монастыря в Уидингтоне, и попросила ее послать к тебе двух монахинь для помощи в твоих трудах. Если они тебе не нужны или покажутся слишком назойливыми, ты сможешь вернуть их назад в любое время.

Знай, Мадлен, что мы рады принять тебя в свою семью, в которой ты обретешь любовь. По первому твоему слову мы поддержим тебя в любых твоих стремлениях. Это обещание распространяется и на мою английскую родню. Упомянув там мое имя, ты можешь попросить все, что тебе будет нужно, хотя я понимаю, что в эти трудные времена ты, может быть, сочтешь такую помощь не совсем удобной.

Заботься об Эмери ради меня. Он дважды был ранен с тех пор как мы расстались, и я беспокоюсь о нем. Меня утешает то, что ты обучалась искусству исцеления, но если тебе удастся убедить его хоть ненадолго вернуться домой, ко мне, ты сделаешь великое дело.

Твоя мать перед Богом,

Лусия Мерсийская де Гайяр.

Мадлен стряхнула набежавшую слезу. Сердечное, дружеское отношение к ней, страстное желание Лусии встретиться с сыном и сознание того, что теперь она обрела мать, растрогали ее. Мадлен взяла аккуратно сложенную записку и отправилась на поиски мужа. Он был в конюшне, что-то обсуждая с конюхом. Как только она появилась, он тут же подошел к ней.

– У нас гости, – сказала Мадлен. – монахини из Уйдингтонского монастыря, которым, очевидно, руководит твоя тетя. И тебе письмо от твоей матери.

Эмери взял записку и быстро прочел. Улыбка, мелькнувшая на его лице, много сказала Мадлен об отношениях Эмери с матерью.

– Она хочет познакомиться с тобой. Ты можешь отправиться в замок Гайяр, если хочешь.

– Одна?

– Я дам тебе свиту.

– Она хочет видеть и тебя тоже, – сказала Мадлен.

– Я пока еще не могу уехать.

– Тогда и я не поеду.

Мадлен опасалась, что стоит ей отлучиться, как он снова свяжется с мятежниками и закончит свои дни в цепях. Он стоял, постукивая пергаментом по пальцам.

– А зачем монахини?

– Чтобы помогать мне управляться с хозяйством.

Он одобрительно кивнул:

– Отлично задумано. Но раз они здесь, то можно обойтись без тебя. Я думаю, ты была бы рада вырваться отсюда.

– Баддерсли не тюрьма, милорд, а мой дом.

Она резко повернулась и зашагала прочь.

– Мадлен!

Она замерла, но не обернулась.

– Если передумаешь насчет поездки, – сказал он, – дай мне знать.

Он не остановил ее, когда она пошла дальше.

Было очень соблазнительно сбежать в Нормандию, где с ней бы носились как с новой дочерью. Но Мадлен не могла себе этого позволить.

С прибытием сестер Гертруды и Уинифред работы в Баддерсли значительно ускорились. Сестра Гертруда хорошо разбиралась в земледелии и вскоре привела имение в относительный порядок.

– Нет никаких оснований, – весело объявила она, – считать, что Баддерсли не получит прибыли от следующего урожая.

Первым делом она принялась за огород возле замка и поле за ним, расположенное ближе к деревне, которое должны были возделывать крестьяне для лорда. Состояние того и другого привело Мадлен в ярость. Даже при нехватке работников многое можно было сделать весной, чтобы летом получить урожай. Мадлен посадила там немного поздней капусты. Если ее удастся сохранить в летнюю жару, а зимние холода не придут слишком рано, у них будет зелень к столу на Рождество.

Сестра Гертруда одобрила это и посадила еще овощи, поручив младшим детям носить воду из ручья и поливать грядки. Она объяснила, что растения помогут всем им выжить зимой. К тому же она превратила это в игру, и дети веселились, наполняя канавки между грядками.

Сестра Уинифред была специалисткой по домашнему хозяйству и заготовкам. Она похвалила Мадлен и внесла в руководство кухней кое-какие улучшения, поддержав молодую хозяйку в ее намерении заняться сбором и заготовкой даров леса.

– Почти все можно сушить и потом использовать, леди Мадлен, – сказала Уинифред с лучезарной улыбкой. – Щедрость Господа безгранична.

Сестра Уинифред распорядилась половину молока перерабатывать в твердые сыры, которые надлежало бережно завертывать и хранить в холодном месте. Они с Мадлен решили, что более всего для этого подходит часовня. Там было холодно и безопасно. Отвечать за сохранность сыра Мадлен назначила двух надежных людей.

Отец Седрик охотно согласился предоставить им помещение для хранения продуктов.

– Христос дал людям вино в Ханнане, леди Мадлен. Он был бы счастлив дать им сыр в январе.

Сестра Уинифред умела сушить мясо, как и овощи. Она объяснила, что оно не так вкусно, как копченое мясо или солонина, но сохраняется дольше. Его можно истолочь в порошок и добавлять к вареному зерну или овощам, получая питательную кашу.

Мадлен чувствовала себя так, словно тяжелое бремя свалилось с ее плеч. Голод больше не угрожал им. Сестры никогда не унывали. Проблемы, приводившие Мадлен в отчаяние, казались им увлекательным состязанием. Они заразили всех обитателей замка своим жизнелюбием, и каждый работал, как никогда раньше.

В присутствии монахинь жизнь стала значительно легче и спокойнее. Они проводили много времени за работой, зачастую распевая при этом молитвы, а за вечерней трапезой всегда были веселы и охотно рассказывали забавные истории. И эти истории были вовсе не о войне.

Даже Эмери смягчился с прибытием сестер. Мадлен убедилась в этом, когда однажды вечером они уговорили его спеть песню. Он не брал в руки лиру со дня их свадьбы, хотя Жоффре и Хью время от времени просили его об этом. Мадлен глотала слезы, слушая его прекрасный голос.

Когда он отложил лиру, казалось, напряженность оставила его. Они с Мадлен все еще сидели за главным столом, тогда как монахини отошли и уселись у окна, чтобы воспользоваться последними лучами заходящего солнца для своей вышивки. Хью и Жоффре присоединились к другим мужчинам в зале, сравнивая способы заточки клинков.

В любой момент Эмери тоже мог подыскать предлог покинуть ее, но Мадлен чувствовала, что настало время, когда ей удастся найти в нем хоть немного доброты и участия.

– Как продвигаются дела на башне? – спросила она.

– Почти закончены. Она не сможет противостоять армии, но тогда здесь и ничто не устоит.

– Что еще нужно сделать для обороны?

По правде говоря, Мадлен это вовсе не интересовало, но она не могла придумать другую тему для разговора.

– Мы дополнительно укрепим стены. Кроме этого, можно предложить только ров с водой. Но захочешь ли ты отвести ручей?

– Я не знаю.

Его взгляд ясно говорил, что он попусту теряет время.

– Я имею в виду, – поспешно сказала она, – что мне не известно, как это отразится на деревне. Повлияет ли это на сток воды или на орошение полей?

Он выслушал ее с вниманием и оттенком уважения.

– Это действительно надо учитывать. Большинство нормандцев не стали бы беспокоиться по такому поводу. Обычно они предоставляют людям самим выпутываться, как те сумеют.

Мадлен увидела, что муж одобряет ее и даже восхищен ею. Она воспрянула духом.

– Я думаю, нам следует спросить жителей деревни на одном из их собраний. Сход, так они его называют?

– Да. – Он изучал ее, отхлебывая вино из кубка. – Ты не боишься стать немного англичанкой, спрашивая мнение крестьян?

– Я и есть англичанка, – сказала она твердо. – Здесь мой дом.

Он снова выпил. Мадлен подняла свой кубок, лихорадочно подыскивая новую тему для разговора.

– Как твоя рука? – спросила она.

Как только стало очевидно, что рана его заживает, Эмери сам перевязывал себе руку. Но сегодня он в первый раз надел браслет. Шрамы несколько исказили рисунок, но был ясно виден олень с прекрасными ветвистыми рогами. Когда-нибудь его узнают.

Она затаила дыхание. Ее превосходная работа может привести его к смерти. Неудивительно, что он не хотел, чтобы рану зашивали.

– Она заживает хорошо, – сказал он.

– Тебе не больно носить браслет?

– Нет.

Мадлен глубоко вздохнула.

– Если бы я не зашила рану, рисунок был бы уничтожен.

Их глаза встретились.

– Так бы оно и было.

Мадлен облизала пересохшие губы.

– Это можно переделать, – осторожно сказала она.

Он не стал притворяться, что не понял.

– Я мог бы порезаться ножом или неосторожно прислониться к раскаленному железу в кузнице. Но я должен принять свою судьбу.

– Что ты этим хочешь сказать? – раздраженно спросила она. Страдания в результате несчастного случая – ничто по сравнению с тем, что ожидает Золотого Оленя, если он будет разоблачен.

– Англичане разделяют взгляды викингов на рок, Мадлен. Судьбу нельзя изменить. Наш выбор состоит лишь в том, встретить неизбежное с честью и отвагой или опозорить себя, пытаясь ускользнуть.

– Но ты нормандец, не только англичанин.

Она произнесла это как вызов. Он опустил взгляд на свой кубок и медленно перевернул его.

– Разве?

Ледяная дрожь пронизала ее при таком признании вины.

– Лучше бы тебе быть им.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Не слишком-то мудро угрожать мне, Мадлен.

– А тебе не приходит в голову, что и у меня есть чувство чести? И достаточно отваги, чтобы поступать так, как я считаю правильным?

Он остался спокойным.

– И тебе это удается?

– Я молю Господа, чтобы он дал мне сил.

Эмери глубоко вздохнул.

– Я тоже. Прежде всего я хотел бы видеть в жене такие качества, как честь и отвага.

Мадлен бросило в жар. Он вплотную подошел к вопросу, который ее интересовал, – их взаимные чувства друг к другу.

– Даже если это приведет тебя к смерти? – спросила она.

Он слабо улыбнулся:

– Даже тогда.

У Мадлен учащенно забилось сердце и задрожали руки.

– Ты сомневаешься в моей отваге? Он немного подумал.

– Нет, я думаю, что ты очень смелая.

– Значит, ты сомневаешься в моей честности?

Он промолчал, и это уже было ответом. Мадлен пыталась найти объяснение. В тот день, в хижине, он был разгневан из-за жестокого обращения с людьми.

– Это дядя Поль заставил всех местных так страдать. Я делала, что могла, но я была так же бессильна, как и остальные. Однажды, когда я попыталась противостоять ему, он пригрозил выпороть меня кнутом.

– Я понимаю, что ты не слишком-то много могла сделать.

– Тогда в чем дело? – Она ломала голову, пытаясь понять, в чем ее вина. – Я была девственна, когда вышла за тебя. Ты это знаешь.

Он сощурил глаза, глядя на нее с жестокой насмешкой.

– Но и только.

Мадлен вскочила.

– Так ты из-за этого испытываешь ко мне неприязнь? Из-за того случая? В тот день у реки? – Она заметила, что привлекает внимание, и сбавила тон: – Ну кто бы говорил! Что я слышу? Сам-то ты хорош!

Он схватил ее за руку.

– Между мужчинами и женщинами есть разница, и преогромная.

– Да! – закричала она, вырываясь. – Мужчины не способны принять правду, если она колет им глаза!

Воцарилось гробовое молчание. Мадлен оглянулась вокруг и увидела гневные, возмущенные лица нормандских рыцарей. О Господи!

Эмери схватил Мадлен и, взвалив на спину, понес наверх. В спальне он швырнул ее на постель.

– Храните меня, святые угодники! – прошептала она и оглянулась в поисках способа ускользнуть.

Можно было бы выскочить в окно, но он мгновенно схватил бы ее. Мадлен попятилась.

– Не надо! Прости меня! Мне не следовало этого говорить.

Он прошел вперед и, замахнувшись ремнем, с силой ударил по кровати.

– Кричи, – сказал он.

Мадлен от изумления раскрыла рот, потом прикусила губу, чтобы не засмеяться. После третьего удара она слабо вскрикнула.

– Это все, на что ты способна? – спросил он, продолжая стегать по кровати. – Тебя что, никогда не били?

– Ой! – вскрикнула Мадлен, начиная вникать в суть происходящего. – Перестань, пожалуйста, перестань! О Боже!

Эмери улыбался. Ей нравилось видеть его улыбку.

– Не-е-ет! – завопила она и стукнула большой деревянной миской о пол. – Смилуйся! Пощади! О Боже!

– Ты это уже говорила, – сказал он, и глаза его искрились весельем. – Прояви больше изобретательности!

– Трудно быть изобретательной, – пробормотала она, – испытывая такие страдания. – Широко раскинув руки, она пронзительно закричала: – Несчастный! Ты меня убиваешь! Пожалей меня, властелин моего сердца! Я буду до конца моих дней на коленях благодарить тебя! Всегда стану почитать тебя! Преклоняться пред тобою!

Эмери перестал размахивать ремнем и, прислонившись к стене, расхохотался до слез, держась за бока. Это было так заразительно, что Мадлен тоже закатилась смехом. Она была уверена, что в зале эти звуки слышны как отчаянные рыдания.

Когда она пришла в себя, лицо его еще сохраняло веселость. У Мадлен опять вырвался смешок.

– У тебя будет ужасная репутация.

– В этом-то и весь смысл. – Он стал серьезным. – Я не смог бы управлять этими людьми, если бы они считали, что я позволяю жене безнаказанно оскорблять себя и их.

Она согласно кивнула:

– Я буду следить за своим языком.

– Да, лучше уж постарайся. Если ты снова поставишь меня в положение, когда я буду вынужден избить тебя, Мадлен, я так и сделаю.

Она согласилась с этим, но не могла сдержать лукавой улыбки.

– Только не так жестоко, прошу тебя, властелин моего сердца!

Он засмеялся и снова надел ремень.

– Ты заслуживаешь гораздо худшего. Посиди сегодня в своей комнате и постарайся завтра выглядеть достаточно подавленной.

Глава 14

Эмери стоило большого труда выглядеть суровым, когда он спустился в зал. Кое-кто из мужчин шумно приветствовал его, но все тут же умолкли, встретив его гневный взгляд. Хью недовольно хмурился, а Жоффре был бледен как полотно.

Все полагали, что он жестоко избил Мадлен. Эмери не волновали воины, их ошибочное суждение только прибавляло им страху перед ним, чего он и добивался. Но ему вовсе не хотелось, чтобы Жоффре подумал, что так и надо обращаться с женой.

Он сел между Хью и Жоффре. Оруженосец слегка вздрогнул.

– Некоторые женщины много кричат по пустякам, – сказал Эмери.

– Да, лорд. – Жоффре старался не смотреть ему в глаза.

– Вот увидишь, завтра она будет как новенькая.

Жоффре взглянул на него с недоверием, но и с надеждой.

– Даю слово. – Эмери налил юноше меда. – Ты бы удивился, как мало ударов достигли цели.

Он встретился взглядом с Хью, и губы пожилого человека искривились в улыбке.

На следующий день Мадлен ходила по залу с опущенной головой, как подобает покорной жене, слегка морщась, как от боли, – когда не забывала. Она была обрадована и даже тронута отношением окружающих. Жоффре де Сейн с беспокойством вертелся вокруг нее, сестры Гертруда и Уинифред язвительно отзывались о мужчинах, а большинство служивших в замке женщин выказывали сочувствие и симпатию.

Возможно, именно от этого чувства общности и единения ей казалось, что солнце светит ярче, а воздух наполнен ароматами и пением птиц. Мадлен была влюблена. Сначала она назвала его властелином своего сердца в шутку, но все оказалось правдой. Это была горькая радость. Эмери нисколько не изменился. Он был холоден, когда ложился спать, и позавтракал наскоро. Барьер, разделявший их, треснул, но быстро восстанавливался. В чем же причина?

Но Мадлен любила своего мужа. И под его ледяной оболочкой скрывались и смех, и огонь, которые только и ждали, чтобы вырваться на свободу. Она непременно разрушит эту броню.

Между тем все еще оставалось много работы. Это и был наилучший способ убедить его в своей честности. Она с нетерпением ожидала вечерней трапезы, когда может представиться случай пробиться сквозь его сопротивление.

В этот вечер монахини выказали свое неодобрение Эмери тем, что молча уселись отдельно, и ужин протекал по-старому, с разговорами о войне, оружии и охоте. Когда столы убрали, Хью и Жоффре отошли играть в кости. Эмери был сдержан, но не покинул немедленно стол. Он подлил ей вина.

– Тебе следовало бы участвовать в разговорах о войне, – сказал он.

– Зачем?

– Видно, монастырь не слишком подходящее место для воспитания владелицы замка, – заметил он. – В мое отсутствие крепостью придется командовать тебе, и, хотя Хью будет руководить битвой, он должен действовать по твоему приказу.

– Ты меня научишь? – с нетерпением спросила она, не столько желая получить знания, сколько провести с ним время.

Он немного помедлил. Но затем поднялся.

– Хорошо, – сказал он. – Выйдем во двор.

Они прошли через высокие двери во внутренний двор, слабо окрашенный лучами заходящего солнца в багряные тона. Большая часть работ была окончена, и те, кто жил в замке, отдыхали, переговариваясь или играя в азартные игры. Крестьяне расходились по домам.

«Предстоит еще так много сделать, – подумала Мадлен, – но уже и теперь стало намного лучше, чем прежде. У людей появилась надежда».

– Они кажутся гораздо счастливее, – заметила Мадлен.

– Так и должно быть. Мы тратим свое богатство, давая им пропитание. – Когда он взглянул на нее, то почти улыбался.

Внезапно он стал серьезным и, широко шагая, направился к палисаду. Мадлен должна была почти бежать, чтобы угнаться за ним.

– Палисад и ров – главная защита, – оживленно сказал он. – Они сделаны по старинке и не смогут выдержать значительного натиска. В таком случае тебе следует добиваться соглашения.

– Какого рода?

– Спасти столько жизней, сколько возможно. Свою прежде всего, – сказал он без какого-либо проблеска чувства.

– Разве это не эгоистично?

– Это практично. Судьба простых людей не изменится, останешься ты или уйдешь. Если ты добьешься свободы, то сможешь собрать силы и отбить назад имение.

Эмери взобрался по крутой лестнице, ведущей на галерею, тянувшуюся поверху вдоль палисада, и обернулся, чтобы предложить Мадлен руку. Она с готовностью приняла его помощь, просто ради того, чтобы хоть на миг прикоснуться к мужу.

Он стоял позади нее в узком пространстве, рассчитанном только на то, что один человек с трудом мог протиснуться мимо другого, и не имеющем ограды, чтобы предотвратить падение вниз. Свежий ветерок раздувал ее распущенные волосы. Он поднял руку, чтобы убрать прядь их со своего лица. Ощущение его теплого твердого тела за спиной напомнило Мадлен о волшебном принце, о его голосе, его прикосновениях…

Молодую женщину охватило страстное желание, и она закрыла глаза, благодаря Бога за то, что Эмери не может заметить ее слабость.

Он откашлялся.

– Вряд ли тебе придется столкнуться с крупными силами, – сказал он несколько грубовато, – и эти укрепления смогут остановить мародеров. Главное – держать ров свободным от мусора и расчищать окружающее пространство от растительности. Тогда никто не сможет тайком подкрасться к вам. Стражи должны быть готовы сразить любых нападающих стрелами, и те отправятся искать более легкую добычу.

– Такую, как деревня, – неодобрительно сказала Мадлен.

– Они в любом случае нападут на нее. По сигналу опасности крестьяне уйдут в лес или поднимутся сюда, в замок, под защиту укреплений. Вот почему сторожевой рог должен быть всегда наготове. На охоту ты брала с собой лук. Ты хорошо умеешь стрелять?

Мадлен слегка обернулась, чтобы взглянуть на него.

– Отвратительно.

Веселая насмешка промелькнула на его лице.

– В таком случае постарайся исправиться.

– Разве предполагается, что я должна отбивать захватчиков в одиночку?

– Может дойти и до этого. Но я имел в виду, что нам нужно добыть побольше мелкой дичи для стола.

Он повернулся, чтобы спуститься с площадки. Мадлен преисполнилась оптимизма. Трещина еще не вполне заросла, и внутренний огонь сверкал в вечерних сумерках.

Эмери провел ее к маленькой оружейной и отпер дверь. Он взял лук и ловко надел тетиву, затем захватил пригоршню стрел и вышел во двор.

– Надеюсь, это для тебя, а не для меня, – сказала она.

– Конечно, для тебя. Возможно, он чуть более тугой, чем ты привыкла, но попытайся.

Мадлен неохотно взяла оружие.

– Стало почти темно. Как же мне попасть в цель?

– Если ты так неумела, как говоришь, то я этого и не жду.

Она взглянула на него.

– Если я кого-нибудь убью, то ты будешь платить вергельд.

– В любом случае я плачу здесь за все, – сказал он беспечно, указывая на стену конюшни. – Стреляй туда.

Мадлен недовольно фыркнула, натянула тетиву и выстрелила. Стрела вонзилась в бревенчатую стену прямо у края тростниковой крыши.

– Ну что ж, ты попала в нее, – заметил он. – Хоть и с трудом.

– Да, я попала, – дерзко возразила она. – Точно куда и собиралась.

– В самом деле? Тогда снова попади в то же место.

Опять он подловил ее. Мадлен попыталась повторить свои прежние движения. Стрела взмыла вверх, зарывшись в крыше.

– Когда спускаешь тетиву, не нужно расслаблять левую руку.

Он подошел и встал позади нее, накрыв обе ее руки своими.

– Держи левую руку на цели и не давай ей сдвинуться.

Он натянул тетиву и отпустил ее, не позволяя Мадлен дернуться. Мадлен пыталась учиться, но от его близости у нее кружилась голова. От ощущения его крепких бедер позади и вида мускулистых предплечий перед глазами она почувствовала слабость в ногах.

Эмери отступил назад и протянул ей еще одну стрелу. Мадлен неловко вставила ее в лук, затем взяла себя в руки. С мрачной решимостью она направила левую руку на первую стрелу и сильно сжала пальцы. Она спустила тетиву, и стрела врезалась в дерево всего в двух футах от цели.

– Уже лучше. Но человек, не говоря уж о мелком животном, не пострадал бы. Ты должна тренироваться каждый день.

Мадлен так и подмывало ответить дерзостью, но она напомнила себе, что нужно восстановить свою честь безупречным поведением.

– Хорошо.

– И тебе следует научиться защищать себя, – добавил он. – Завтра после обеда я покажу тебе кое-какие приемы.

У Эмери ушло значительно больше времени, чем необходимо, чтобы убрать лук на место. Он, как трус, укрылся в маленькой каменной каморке. Все рушилось. День ото дня ему было все труднее вспоминать, почему он должен держать Мадлен на расстоянии. Он изнурял себя работой до бесчувствия, поэтому ему удавалось спать по ночам, а утром он стремительно вскакивал с постели, чтобы не дать соблазну победить себя.

Обхватить ее руками сегодня вечером определенно было не совсем удачной идеей, а вчера… Он улыбнулся при воспоминании о том, как она кричала. Увидев ее, раскрасневшуюся от смеха, он почувствовал, что его влечение к ней сильнее, чем простая похоть. Она была настоящая ведьма…

Но если это так, она была умнейшей ведьмой во всем христианском мире. Он наблюдал за ней, как ястреб. Она была умелая и ловкая, трудолюбивая и прилежная, терпеливая и добрая. Она искала пищу в лесу и отдавала ее бедным. В чем же правда? Жестокая вероломная ведьма или решительная и добрая хозяйка? Его сердце утверждало последнее, но разум требовал осторожности. Она очень умна, и ей вполне по силам притворяться добродетельной, чтобы поработить его.

На следующее утро Мадлен взяла свой лук и отправилась на стрельбище. Окружающие скрытно посмеивались над ней, но один раз ей все же удалось попасть в цель.

Мадлен еле вытерпела до конца рабочего дня, думая только о предстоящем уроке. Она не могла себе представить, чему Эмери собирался ее учить. Фехтованию? Она постаралась бы, но сильно сомневалась, что ей удалось бы взмахнуть мечом.

После обеда Эмери повел ее не во двор, а наверх, в их покои. Мадлен огляделась в замешательстве. Это была самая большая комната в замке, но все равно слишком тесная для любого рода борьбы.

Эмери снял ремень. На одно мгновение она подумала, что он собирается избить ее, но он только взял с ремня свой нож в ножнах и передал ей. Ручка была красиво оплетена бронзовой и серебряной проволокой, а круглая головка искусно вырезана из янтаря. Мадлен вытащила нож из ножен, и опасно заточенное лезвие сверкнуло по всей длине.

– И что мне с ним делать? – спросила она.

– Убить им, если нужно.

Мадлен покачала головой:

– Я целительница, а не убийца. Хотя он может пригодиться для извлечения осколков из раны.

– Пользуйся им для этого, но будь готова убить с его помощью.

– Я даже представить себе не могу, что захочу кого-то убить.

– Не можешь? А что, если твоя жизнь будет в опасности или жизнь ребенка? – Он посмотрел ей в глаза. – Если кто-нибудь попытается тебя изнасиловать?

Мадлен вспомнила нападение Одо и вынуждена была признать, что испытывала в тот момент неистовую ярость.

Она пожала плечами:

– Научи меня, чему сможешь, но мы не узнаем, смогу ли я кого-либо ранить, пока нужда не заставит.

– У меня нет никаких сомнений. Ты целительница. Тебе уже приходилось причинять людям боль в случае необходимости.

– Это совсем другое дело.

– Ты убедишься, что это не так. Возьми нож, как тебе удобно. Ручка, конечно, слишком толста для твоей руки. Я закажу сделать для тебя что-нибудь поменьше. Ты должна держать нож крепко, но не жестко…

Он занимался с ней около часа, главным образом показывая ей, куда следует бить с наибольшим эффектом.

– Представь, что я напал на тебя, – сказал он под конец. – Я не вооружен, а у тебя есть нож.

Мадлен взглянула на опасный клинок.

– Я боюсь тебя ранить.

Эмери едко рассмеялся над ее словами и начал наступать. Мадлен выставила нож вперед, чтобы не подпустить его. Ложный выпад – и Эмери выхватил у нее оружие.

– Никогда не выставляй так руку. У тебя не останется сил, чтобы ударить. – Он вернул ей нож и снова пошел в атаку.

Мадлен согнула руку и держала ее ближе к телу, как он сказал, выжидая момент, чтобы нанести удар. Но она боялась нечаянно его ранить.

– Я слишком самонадеян. – Он медленно двинулся вперед. – Я не считаю, что женщина опасна. Я любуюсь твоим телом, вместо того чтобы следить за оружием. Ты можешь использовать это против меня.

Казалось, он действительно любуется ею, и это мешало сосредоточиться. Продолжая играть, Мадлен выставила вперед груди и соблазнительно покачивала бедрами. Она услышала, как тяжело он дышал. Возможно, у нее есть оружие, о котором она и не подозревала. Однако Мадлен не забывала его уроков, и когда он небрежно попытался выхватить у нее нож, она упала на колени и направила кинжал к его бедру. Мадлен очутилась на полу, потирая ушибленное запястье. Нож отлетел на другой конец комнаты. Эмери опустился рядом с ней и взял ее ладонь в нетвердые руки.

– Прости меня! Я недооценил тебя. Кость не сломана?

Она согнула кисть руки и отрицательно покачала головой, стараясь восстановить в памяти, что же случилось. Должно быть, все произошло слишком быстро. Ему пришлось ударом отбросить ее руку.

– Как ты это сделал?

Он помог ей подняться на ноги.

– Тренируюсь всю жизнь. Но тебе бы удалось, если бы я был таким самоуверенным, какого изображал. Если бы ты ударила в нужное место, я бы истек кровью до смерти.

Мадлен содрогнулась.

– Значит, я не должна больше никогда этого делать?

– Конечно, должна. Есть еще много приемов, которые я могу тебе показать, и чем сильнее ты будешь, тем меньше станешь зависеть от меня.

Такая постановка вопроса открывала впереди мрачные перспективы.

Эмери отошел, чтобы налить ей вина. Мадлен приготовилась снова выставить перед ним свое тело; от волнения и страстного желания у нее пересохло во рту. Он вложил кубок ей в руку.

– Тебе следует перевязать запястье, – сказал он. – Я пришлю твою служанку.

И он ушел, черт бы его побрал!

Выйдя из комнаты, Эмери глубоко и судорожно вздохнул. Было бы разумнее держаться на расстоянии, говорить с ней кратко и только по необходимости. Теперь это было уже невозможно. Он постоянно искал повода остаться с ней наедине. Он думал о ней весь день напролет. Несмотря на усталость, он едва ли спал прошлой ночью, когда его тело страстно жаждало ее, а рассудок требовал самообладания. Он не был уверен, что может сдержаться сегодня.

Если он хоть раз позволит себе забыться в любовных объятиях с Мадлен, он погиб навсегда. Милостивый Боже! Как она проворна и отважна! Какой ум, какая красота, какая сила…

Как только Эмери ушел, Мадлен обнаружила, что рука ее болит нестерпимо. Она обернула запястье влажной повязкой и тихонько покачивала, прижав к груди. Затем она увидела на полу нож. Это был подарок Эмери, и он был ей дорог. Она подняла его и засунула в ножны. Тяжелые кожаные ножны были позолочены, а изнутри выложены овчиной, чтобы держать лезвие постоянно острым и легко извлекать.

Она отложила его на миг в сторону, но раз так хотел Эмери, она будет носить его на поясе. Пока что, печально думала она, муж подарил ей браслеты и кинжал. Похоже, он собирается превратить ее в воина.

Прибежала Дороти и принялась суетиться, бормоча про себя ругательства в адрес скотов и тиранов. Мадлен решила не говорить ей правду о порке. Теперь Дороти думала, что муж снова жестоко обошелся с ней.

Девушка по указаниям Мадлен поставила ей успокаивающий компресс и уложила в постель. Запястье продолжало сильно болеть и при каждом движении хрустело. Мадлен поняла, что не сможет уснуть.

– Мне лучше принять маковой настойки, Дороти.

Мадлен выпила снадобье и вскоре погрузилась в глубокий сон, так что у Эмери был небогатый выбор на эту ночь.

На следующий день запястье Мадлен все еще болело, и ей пришлось перевязать его. Ее раздражало, что рука ей мешает. Из-за маковой настойки и постоянной ноющей боли Мадлен стала вспыльчивой. За завтраком она набросилась на Эмери. Он огрызнулся в ответ и удалился из зала.

Мадлен сорвала зло на молоденькой неуклюжей служанке, но тут же пожалела об этом. Кровь стучала у нее в висках, голова гудела, и она решила, что может позволить себе день отдыха. Поскольку Мадлен не в состоянии была держать иголку, она решила доставить себе удовольствие и немного почитать. Эмери пришел в полдень, явно обеспокоенный. Она уверила его, что запястье повреждено не очень сильно.

Чтобы доказать это ему, Мадлен отправилась посмотреть, как проходят работы возле замка. На свежем воздухе ей стало гораздо легче. Голова прояснилась, боль в запястье утихла. Мадлен заметила также, что все больше женщин посматривают на нее с симпатией.

Ко времени вечерней трапезы Мадлен была в отличном настроении. Она нарочно сняла повязку, чтобы не напоминать Эмери об этой неприятности.

Трапеза закончилась, и они с Эмери остались одни. Мадлен взглянула на него с улыбкой.

– Мне кажется, что все при взгляде на мое запястье считают это проявлением твоей жестокости. Могу я сказать им правду?

– Что я обучаю тебя владеть ножом? Думаю, что не стоит. Большинство мужчин сочтут меня безумцем.

– На случай, если я решу испробовать оружие на тебе?

Он остался невозмутим.

– Ты уже видела, каковы будут последствия.

Он отошел, присоединившись к Хью и Жоффре. Мадлен вздохнула и пересела поближе к сестрам, пока не пришло время отправиться спать. Она питала слабые надежды, что, может, в этот раз что-нибудь изменится, и даже продумала различные способы, как соблазнить его. Но когда она направлялась наверх, Эмери подошел к ней.

– Одна из кобыл должна вот-вот ожеребиться. Сегодня я буду ночевать в конюшне.

Мадлен обнаружила, что совсем не может спать, когда мужа нет рядом с ней в постели.

На следующий день она решила воспользоваться вновь возникшей к ней симпатией со стороны местных женщин и собрала нескольких из них, чтобы отправиться в лес на поиски съедобных трав и ягод. День был жаркий, и все оделись только в сорочки и легкие платья. Поскольку Мадлен одевалась для работы очень просто, она казалась одной из них, за исключением того, что шла с непокрытой головой. Никто, в том числе Эмери, не имел ничего против такой привычки, а она считала, что покрывало или платок только мешают, но теперь пожалела, что не надела головной убор. Это как бы разделяло ее и остальных.

Все женщины были замужем и носили покрывало. У нее волосы были заплетены в толстую косу, а голова непокрыта, как у девушки.

У всех с собой был хотя бы один ребенок – семенивший рядом или привязанный за спиной. Чрево Мадлен было пусто.

У всех были мужья, которые часто занимались с ними любовью, иногда – к большому удивлению Мадлен – чаще, чем хотелось бы их женам. Слушая их откровенные, часто непристойные разговоры, Мадлен испытывала щемящую тоску и страстное желание стать настоящей женой.

Как обычно, она заглушила свою боль работой. Она учила женщин распознавать растения, которые были им незнакомы, и внимательно слушала, когда они объясняли свои обычаи.

Она возвращалась в замок с корзинкой, полной трав, когда увидела, что Эмери разговаривает с крестьянином возле хлебного поля. Она послала женщин вперед и отправилась поговорить с мужем. Его собеседник, увидев ее, сказал что-то Эмери и скрылся, но Мадлен все же узнала его. Это был второй сакс, бывший с Эмери в тот день, когда Одо напал на нее. Мадлен охватила холодная дрожь. Она убедила себя, что он покончил с изменническими действиями. Но может, это не так?

Эмери подошел к ней. Как и она, для работы он одевался очень просто. Сегодня на нем была темно-желтая льняная туника, подпоясанная простым кожаным ремнем. Его единственным оружием был длинный боевой нож – скрамасакс, а украшениями и признаками его благородного происхождения были два его кольца и браслет на правом запястье.

– Нам потребуется здесь больше рабочих рук, если мы хотим добиться улучшений, – сказал он деловым тоном. – Теперь, когда замок укреплен, я должен побывать в остальных наших владениях и в Роллстоне. Мне нужно найти еще крестьян и договориться о снабжении.

– И оставить меня здесь? – спросила она.

– Ты будешь в безопасности с Хью и двумя сестрами.

Имение станет пустой скорлупой, даже гробом, если она не будет знать, что он собирается делать, а ей придется жить в постоянном страхе, что Эмери снова втянули в дела, которые могут погубить его.

– Не отправиться ли мне с тобой? – спросила она. – Я никогда не была в других имениях, составляющих баронство. И мне бы очень хотелось побывать в Роллстоне.

Вспышка раздражения исказила его лицо.

– Половина страны охвачена восстанием. Вряд ли сейчас подходящее время для увеселительной прогулки.

– Тогда почему ты уезжаешь? – спросила она.

– Я уже сказал зачем, – отрывисто произнес он и зашагал прочь.

Ярость, подогретая страхом, охватила ее.

– Я не останусь здесь! – закричала она ему в спину.

Он развернулся и пошел назад.

– Ты будешь делать то, что тебе говорят, как подобает хорошей жене.

– Жене! – с насмешкой повторила она. – Едва ли я жена тебе, Эмери де Гайяр!

Он схватил ее за толстую косу.

– Скучаешь по постели? Ты быстро освоила это занятие.

Эмери потянул ее за косу, подставив ногу под колени, она растянулась на спине в высокой траве, а он навалился на нее сверху.

Глава 15

Мадлен была не в обиде. Его броня почти раскололась, и огонь вырвался наружу. Ее тело горело от предвкушения.

– Ты не должен никогда бросать меня, – осмелилась поддразнить она.

Вспышка удовольствия осветила его глаза, прежде чем он прикрыл их. Осмелев, Мадлен осторожно подняла руку и отодвинула влажные волосы с его щеки. Ее тело трепетало от восхитительных ожиданий. Он резко отбросил ее руку.

– Мужчине необходимо время от времени излить свое семя. Для этого ему и нужна жена.

Но его выдавали глаза: в этот момент он сгорал от желания.

– Я согласна, чтобы ты использовал меня подобным образом, – сказала она тихо. – Мне бы очень хотелось ребенка. У меня были месячные после прошлого раза.

Она видела, что у него в душе происходит борьба, опасалась жестокости и отчаянно жаждала ласки. Эмери смотрел на Мадлен, распростертую под ним, и невыносимое желание пробудилось в нем. Она загорела под летним солнцем, ее нежные сочно-розовые губы маняще приоткрылись в улыбке. Ее теплые карие глаза светились готовностью. Ее тело под ним было крепким, округлым и полным томления. Он представил себе, как она все больше округляется, по мере того как в ее чреве растет его ребенок. Он погладил рукой ее плоский живот.

Она затрепетала под его прикосновением. Рука его слегка дрожала. Это была его слабость, с которой он решил всеми силами бороться, но уже понял, что проиграл битву. Честно говоря, теперь ему было трудно вспомнить, за что он, собственно, боролся.

У него не было других женщин, потому что он не хотел изменять жене в ее доме, и его влечение к ней балансировало на грани жизни и смерти. И вот теперь она здесь, под ним, лишает его воли и стойкости.

Так она согласна? Ну что ж, тогда он получит свое удовольствие, не заботясь о том, чтобы удовлетворить ее. Он задрал ей юбку. Ее ноги раздвинулись от его прикосновения. Он повернул к себе ее тело и вошел, быстро и плавно. Наслаждение от первого соприкосновения было таким острым, что он со стоном замер, чтобы полнее прочувствовать удовольствие. Она была влажная и полностью готова! Эмери посмотрел на жену и не увидел ни тени возмущения или обиды на то, как он с ней обошелся. Только щеки ее раскраснелись от чувственного восторга. Она судорожно вздохнула, тело ее содрогнулось и сжало его плоть, втягивая все глубже. Когда он двинулся назад из ее тесной глубины, это скольжение едва не сводило его с ума, погружая в бездну мучительного наслаждения, которому он и отдался, полностью и безвозвратно. Когда он вонзился в нее, твердый, как железо, Мадлен вздохнула с огромным облегчением. Наконец-то он находился там, где ему надлежит! Дрожь пронизала ее, и она почувствовала, как ее мускулы сжались вокруг его плоти, услышала, как он застонал.

Под слепящими лучами солнца он был весь золотой – отливающие золотом блестящие волосы, матовая золотистая кожа, темно-желтая рубашка. Он дрожал, ритмично двигаясь внутри ее тела. Глаза его были закрыты, но на этот раз Мадлен держала свои широко открытыми: ей хотелось видеть, какое действие она может на него оказать. Щеки его раскраснелись, на лбу выступил пот. Судорожное дыхание с трудом срывалось с губ.

Солнце палило нещадно. Над головой простиралось бескрайнее голубое небо. Где-то вдали звенел жаворонок, словно радовался взлету их безграничной страсти.

Он откинул назад голову и сдавлено вскрикнул, поток напряжения прокатился по его телу и передался ей. Когда струя его семени ворвалась в нее, она обвила его руками и ногами, тесно прижимая к себе, пока волны страсти сотрясали их обоих. Эмери открыл глаза, из зеленых они стали почти черными. Его рот, горячий и алчущий, опустился на ее губы, жадно поглотив их. И Мадлен хотелось бы полностью раствориться в нем. Они вдвоем затерялись в этой чувственной гармонии.

Его губы оставили ее рот и скользнули к уху. Она ладонью нежно ласкала его гладкую шею, влажное от пота, покрытое шрамами плечо под тонкой промокшей тканью. Она пальцами нащупала ложбинку его позвоночника и пробежалась вдоль нее к тугим ягодицам.

Его губы осторожно спускались по ее шее, заставляя ее тело, жаркое и влажное, вздрагивать от удовольствия. Затем его рот двинулся дальше, к ее груди, и нежно коснулся ее чувствительных сосков через ткань. При первом прикосновении она содрогнулась, а когда его зубы осторожно сомкнулись вокруг соска, почувствовала новый прилив желания.

Он все еще находился внутри ее и уже затвердел.

– Господи Иисусе! – прошептала она, сама не понимая, радоваться ей или тревожиться. – Опять?!

– Опять, – сказал он, глядя на нее затуманенными глазами. – Воздержание странным образом действует на мужчин.

Мадлен утратила всякие сомнения. Радоваться, определенно радоваться! Она снова собственнически обвила его ногами.

– Воздержание странно действует и на женщин тоже.

– И каким же образом? Скажи мне, Мадлен. Мужчине нравится знать, что чувствует женщина.

У нее кружилась голова, тело томилось желанием.

– Это волшебное чувство. – И спустя мгновение добавила: – Я думала, мы будем заниматься этим каждую ночь.

Он захлебнулся от смеха.

– Возможно, так и будет. Было бы жаль упустить такую возможность. Кто знает, сколько времени нам отпущено?

Холодная дрожь, охватившая ее, несколько снизила возбуждение. Его слова слишком тесно переплетались с ее собственными опасениями. Мадлен сильнее сжала его ногами, как бы стараясь защитить.

– Что ты имеешь в виду?

Он посмотрел на нее.

– Жизнь – это постоянный риск. В любой момент меня могут позвать на битву.

Он склонил голову и осыпал ее лицо поцелуями. Его рот снова добрался до ее груди. За его словами крылось нечто большее, чем это. Мадлен схватила его за волосы и потянула. Он взглянул на нее и засмеялся.

– Ты чего-то хочешь?

Как странно, что небольшая боль смогла вновь вернуть такое сильное возбуждение. Мадлен, несомненно, чего-то хотела. Она потерлась о него бедрами, побуждая его утолить томительную жажду, но он не пошевелился. Оставаясь твердым внутри ее, он не двигался.

– Чего ты хочешь? – настойчиво спросил он.

– Потом. Сейчас я не могу сообразить!

– Нет, можешь, – сказал он.

Его пальцы снова принялись теребить ее соски, заставляя ее стонать.

Он усмехнулся:

– Я не доставлю тебе удовольствия, пока ты не скажешь.

Тогда что же он делал, по его мнению? Но она поняла, что он имел в виду. Мадлен изо всех сил попыталась собраться с мыслями, хотя ее сотрясала дрожь и она едва могла дышать.

– Кто? – наконец прошептала она. – Кто позовет тебя на битву? Мятежники?

Его пальцы больно сжали ее, затем резко отпустили. Он освободился из захвата ее ног.

– Нет! – зарыдала она, с трудом поднявшись на колени и протянув к нему руки.

Как могла она почувствовать этот ледяной холод в такой жаркий день?

Он опустился перед ней на колени.

– Ты считаешь меня предателем? Тогда тебе действительно не стоит стремиться отдать свое тело такому мужчине, как я.

Мадлен вся дрожала, охваченная столь сильным желанием, какого прежде даже не могла себе вообразить. Оно сводило ее с ума, заставляя полностью забыть о всяком достоинстве. Она с мольбой взывала к Эмери:

– Ну прошу тебя, пожалуйста!

Мадлен видела, что он тоже охвачен страстью, но гораздо лучше владеет собой, чем она. Эмери схватил ее за руку.

– Что, по-твоему, я предатель? – свирепо спросил он.

Мадлен хотела бы сказать «нет», но честность – слишком прочная привычка, чтобы в одночасье от нее избавиться.

– Мне это безразлично, – прошептала она, и слезы заструились по ее пылающим щекам, но поскольку он продолжал ожесточенно молчать, добавила: – Я не знаю.

Эмери глубоко вздохнул и отпустил ее.

– Я и сам не знаю, – сказал он. – Но сражаться за мятежников я не буду. Даю тебе слово.

Он снова осторожно уложил ее и склонился над ней, держась на вытянутых руках. Мадлен изнывала от желания, стремясь скорее слиться с ним, но он все еще медлил рядом с ней. Она ощущала его близость и подняла бедра навстречу ему, но Эмери слегка отстранился.

– Пожалуйста, – умоляла она. – Ты так мне нужен!

– Помни меня, – сказал он тихо и вошел в нее, плотно заполнив жаркую тесную глубину.

Мадлен от облегчения закрыла глаза. В мире для нее все перестало существовать, кроме него. Крепко обняв мужа, она энергично задвигалась в такт с ним, освободившись от сжигавшей ее душевной боли, и наконец достигла вершин, где забылась в волнах всепоглощающего наслаждения, изгнавшего из ее души страх.

Мадлен лежала под палящими лучами солнца совершенно без сил, чувствуя, что Эмери покинул ее оправив на ней юбку. Сквозь сомкнутые веки она видела вокруг бескрайнюю красную пустоту.

Мушка села ей на нос. Мадлен стряхнула ее, но мушка снова вернулась. Молодая женщина открыла глаза и увидела, что Эмери сидит возле нее, скрестив ноги, и красным маком щекочет ей нос.

– Ты обгоришь, – лениво произнес он.

Не осталось и следа того холодного безразличия, которое последовало за их первой интимной встречей. Мадлен, как никогда раньше, ощутила свою связь с ним. И он дал ей обещание. Он не будет сражаться за мятежников. Мадлен взяла его руку и поцеловала ее.

Он вскочил на ноги, протянул ей руку и помог подняться. Стряхнул травинки с ее волос и платья. Ласково приподнял ей подбородок.

– Теперь почувствовала себя женой?

Она повернула голову.

– Я думала, что для постели существуют жены. А что ты скажешь о шлюхах?

Он усмехнулся:

– Они все разные. Некоторые грубые, другие нежные…

Она шутливо оттолкнула его руку и пошла за своей корзинкой. Обнаружив, что все ее травы рассыпаны в беспорядке, Мадлен вскрикнула от досады. Эмери бросился помогать ей.

– Тебе нужны травы? Мы сможем купить что-нибудь в Линкольне или Лондоне.

– А мы можем себе это позволить?

– Нет, но ведь это, без сомнения, необходимо.

Они неспешно направились к замку, наслаждаясь прогулкой и друг другом. Мадлен нелегко было нарушить красоту этого момента, когда они были так счастливы вместе, но ей хотелось поскорее избавиться от всех сомнений, которые омрачали ее жизнь.

– Что ему было нужно? – спросила она.

– Кому?

– Другу Золотого Оленя.

Он задумчиво посмотрел на нее.

– Это было только послание. Можешь не беспокоиться.

Он обнял ее и прижал к груди.

– Я оставил Золотого Оленя уже довольно давно. Если бы это вышло наружу, у нас могли быть крупные неприятности. В конце концов, – сказал он с улыбкой, – именно ты, вероятнее всего, могла бы меня разоблачить.

Улыбка растянула ее губы.

– Мм, – проворчала она, оглядывая его с ног до головы. – К вопросу о разоблачении… Мне хотелось бы снова увидеть тебя нагим.

– А я никогда не видел тебя обнаженной, – сказал он. – Ты могла бы остаться при солнечном свете только в ореоле своих волос и позволить мне преклоняться пред тобою?

Мадлен покраснела.

– Если ты этого хочешь, – смущенно сказала она.

Он усмехнулся:

– Если бы ты понимала по-английски в тот день в лесу, ты бы знала, чего я хочу.

– Что ты тогда сказал?

Он повернул ее кругом, к себе спиной, и схватил так, как сделал это тогда. У него не было плаща, чтобы связать ее, но Мадлен и без того думать забыла о своих травах.

– Я сказал, как приятно ощущать изгибы твоего тела, – заговорил он по-английски, оглаживая всю ее руками. – Как восхитительно тяжелы твои груди. Как мне хотелось бы ласкать их и теребить твои соски до боли, а потом взять их в рот и сосать, пока ты не обезумеешь от желания ко мне.

Тело Мадлен затрепетало и задвигалось в его крепких руках.

– Тогда ты осталась спокойна, – сказал он. – Вот почему я узнал, что ты ничего не поняла.

– Тело мое тогда не понимало, – ответила она.

– Признаюсь, я думал, что тебе знаком язык любви.

– Что еще ты говорил? – спросила она, затаив дыхание.

Он рассмеялся и скользнул ладонью вниз, к ее бедрам.

– Я сказал, какая ты теплая и влажная в ожидании меня. Я обещал, что не буду торопиться, буду ласкать тебя нежно, а когда ты уже не сможешь терпеть, возьму тебя энергично и сильно.

Мадлен прижалась к нему спиной.

– Я больше уже не в силах терпеть… Он рассмеялся и поцеловал ее в шею.

– Ненасытная распутница. Пожалей бедного мужчину.

Она чувствовала позади выпуклость его возбужденной плоти. Он медленно повернул ее лицом к себе. Мадлен заметила, как посыпались ее травы, но ей не было до этого дела.

Их поцелуй был прерван громким криком. Они отпрянули друг от друга. К ним направлялся один из стражей замка. Мадлен была страшно смущена. Тут она вспомнила, что совсем недавно долго и отчаянно занималась с мужем любовью прямо на краю дороги.

Эмери посмотрел на ее покрасневшее лицо и засмеялся:

– Если нас кто-нибудь и видел, то, без сомнения, только позавидовал. Лучше мне пойти и узнать, в чем дело, пока ты успокоишься и возьмешь себя в руки.

Его взгляд был теплым и любящим, он нежно коснулся ее щеки.

– Позже мы завершим то, что начали, – обещал он.

Мадлен смотрела ему вслед, пока он широкими шагами удалялся в сторону замка. Она рада была воспользоваться случаем и дать себе время осознать чудесную, удивительную истину: их союз, начавшийся единением тел, завершился слиянием сердец и душ. Она собрала свои травы, затем еще немного побродила, отыскивая новые растения и мечтая о золотом будущем.

Когда Мадлен вернулась во двор замка Баддерсли, она спросила стражника, где Эмери.

– Он уехал верхом, леди, – ответил воин.

Она удивленно посмотрела на него.

– Уехал? Куда?

– Не знаю, леди. Он отправился в путь с тремя людьми.

Дурное предчувствие охватило Мадлен.

– Только с тремя? – спросила она стражника. – Он не взял с собой лорда Жоффре?

– Так точно, леди.

– Он должен был оставить сообщение, – сказала она.

– Наверное, с лордом Хью, леди.

Мадлен в отчаянии заторопилась на тренировочную площадку.

– Хью, какое сообщение оставил для меня муж?

Он удивленно поднял залитые потом брови.

– Со мной никакого, леди Мадлен.

Она вызвала в памяти нежное прощание с Эмери.

– Вы не знаете, куда он уехал?

– Нет. Он сказал, что его не будет скорее всего неделю или чуть дольше. Может быть, он оставил сообщение с Жоффре?

– Неделю? – с ужасом повторила Мадлен.

Оруженосец стал ее следующей целью.

– Жоффре, – спросила его Мадлен, – куда уехал Эмери?

Молодой человек побледнел.

– Он… он не сказал, леди.

– Это не показалось тебе странным? Она увидела, как он судорожно сглотнул.

– Раньше он говорил, что собирается посетить остальные имения…

– Без тебя? Только с тремя людьми?

Он прикусил губу, затем с надеждой предположил:

– Несомненно, это как-то связано с гонцом, леди Мадлен.

Страхи Мадлен несколько утихли. Наконец-то. Какое-то объяснение. Она налила себе кубок эля.

– Что за гонец?

– Гонец от королевы, проезжавшей мимо по дороге к королю. Он говорил с лордом Эмери.

Мадлен так и не успела поднести кубок к губам.

– Гонец не привез письменного сообщения в Баддерсли?

– Нет, леди Мадлен.

Мадлен отставила нетронутый кубок и пошла в свои покои. Она наконец-то вспомнила, что когда призналась Эмери, что не знает, предатель он или нет, он не стал уверять ее в своей преданности, а только сказал: «Я тоже не знаю».

Вся радужная картина представилась в ином, мрачном свете. Как только он понял, что она собирается расстроить его планы присоединиться к мятежникам, он уложил ее на спину и разжег в ней желание, чтобы избавиться от нее. Какой же дурой он ее считал!

Что заявит Эмери по поводу сообщения, которое он якобы получил от гонца? Просьба о какой-то мелкой услуге, которая прикрыла бы его поездку к Герварду и Эдвину? Никогда сообщение от короля не передается устно, да и Эмери не отправился бы по законному поводу без Жоффре.

Слезы хлынули у нее из глаз, и она швырнула свою многострадальную корзинку о стену, как раз когда вошла Дороти. Женщина бросилась подбирать рассыпавшиеся травы.

– Я выпущу ему кишки! – пробормотала Мадлен. – Ему не стоит беспокоиться, что король отрежет ему яйца, я сама сделаю это!

– Кому? Что? – Дороти в изумлении смотрела на нее.

– Эмери де Гайяр, этот низкий подлый ублюдок. – Она отерла с лица слезы, потоком струившиеся по ее щекам. – Он играл на мне, как на лире, а затем улизнул…

– Лорд Эмери уехал верхом, в доспехах, в сопровождении троих людей и двух вьючных лошадей, леди.

Мадлен обернулась к ней:

– Он сказал, что не уедет!

Дороти закатила глаза и налила хозяйке кубок вина.

– Выпейте, леди. Вы слишком долго были на солнце.

Мадлен отхлебнула большой глоток. Она чувствовала себя беззастенчиво использованной. Вся его недавняя сердечность объяснялась тем, что она когда-то угрожала выдать его королю. Неужели все то, что было между ними, – лишь способ одурачить ее и заставить поступиться своим долгом?

В дверь постучали. Дороти отворила, и в комнату нерешительно вошел Жоффре.

– Да? – резко спросила Мадлен.

– Лорд Эмери оставил сообщение, леди Мадлен.

В душе молодой женщины вспыхнула надежда.

– Что? – воскликнула она. – Как же ты мог об этом забыть?!

– Оно не имеет отношения ни к его отъезду, – сказал Жоффре, – ни к тому, куда он уехал…

– Да что же там, говори! – почти закричала Мадлен.

Жоффре ответил, как мальчик, затвердивший урок наизусть:

– Он сказал, что просит прощения. Когда он вернется, то продолжит начатое с того момента, где остановился. – Оруженосец взглянул на хозяйку и осторожно добавил: – Он очень спешил, леди.

Жоффре тоже пришлось изрядно поспешить, выскакивая из комнаты, чтобы на волосок опередить золотой кубок, который Мадлен запустила ему в голову.

– Ах, он продолжит! Продолжит, как же! – пробормотала Мадлен.

– Леди Мадлен! – простонала Дороти, ломая руки.

– Он никогда больше не прикоснется ко мне! – яростно воскликнула Мадлен. – Я не позволю ему использовать меня.

Она сорвала со стены резное распятие.

– Будь моей свидетельницей, Дороти. Я обещаю – нет, я клянусь, – что никогда больше не лягу с Эмери де Гайяром, пока он не докажет, что хранит верность и королю, и мне!

Дороти побледнела и перекрестилась.

– О, леди, вы не можете отвергать своего мужа.

Мадлен повесила распятие на место.

– Все, дело сделано. Теперь вернемся к работе.

Осматривая кухни и загоны для птицы, предназначенной на забой, Мадлен не переставала думать об Эмери.

– Только дай ему, Господи, невредимым вернуться ко мне, – шептала она, – и я не допущу, чтобы он сбился с пути истинного.

Кто-то нерешительно кашлянул рядом. Мадлен оглянулась и увидела одного из воинов.

– Лорд Хью послал сказать, что приближается Одо де Пуисси в сопровождении четырех человек. Впустить его?

Одо? Она предпочла бы вообще не видеть его, но нельзя же отказать ему в гостеприимстве!

– Конечно. Я приду поздороваться с ним.

Мадлен поднялась к себе в комнату и накрыла покрывалом голову и плечи. Когда она достигла дверей замка, Одо был уже во дворе и спешился. Он по-свойски поцеловал ее в щеку, затем огляделся.

– Вижу, вы с де Гайяром хорошо поработали над укреплениями, но этого недостаточно. Прочный каменный замок и каменные стены – вот что нужно человеку в наше беспокойное время.

Пока она вела его в зал, он распространялся о славном походе против мятежников и о сооружении замков, чтобы держать их в подчинении.

– Король распорядился построить замок в Уорике и отдал его Анри де Бомону. Очевидно, скоро я буду удостоен той же чести.

Мадлен приказала подать обед для него и его людей и накормить их лошадей. Ясно, что Одо обманывал себя и принимал желаемое за действительное. Но если ему удастся добиться славы и заслужить замок, она совсем не против, лишь бы это было на другом конце страны.

Однако часть его монолога заинтересовала ее.

– Значит, с восстанием покончено? – спросила она.

Если так, то Эмери вне опасности.

Одо оторвал зубами большой кусок свинины от кости, которую держал в руке, и, почти не пережевывая, залил его изрядным количеством эля. Он вытер рукой рот и рыгнул.

– Почти. Стоило Вильгельму только появиться возле города, как ворота открыли и запросили пощады. На его месте я бы отсек несколько голов и водрузил их на копья, покончив с этим раз и навсегда.

– А что с этим Гервардом? – спросила Мадлен, снова наполнив его флягу. – Я слышала, он примкнул к графам Эдвину и Госпатрику.

Одо повернулся к ней с удивительным проворством.

– Где ты это слышала?

– Слухи, ничего больше, – сказала Мадлен осмотрительно, рассчитывая узнать, что у него на уме.

– До меня тоже дошла молва, когда я скакал на юг. Я получил известие, что Гервард покинул Фене. Он скрывается неподалеку, в Холверском лесу. Их слишком много, чтобы мои люди могли атаковать, но я отправил сообщение королю. Он пришлет войска.

Мадлен постаралась скрыть охвативший ее ужас. Гервард покинул Фене и послал за своим племянником.

– Ты собираешься подождать их здесь и принять участие в битве?

Мадлен услышала, как жалко прозвучал ее голос, и обругала себя.

Одо, невнимательный, как всегда, самодовольно улыбнулся:

– Что, одиноко? Где твой расфуфыренный супруг, между прочим?

– В своем имении Роллстон, – поспешила сказать Мадлен.

Одо пожал плечами:

– Всегда было ясно, что он тебя не хочет. – Он оглядел ее простое платье. – Тебе даже не удалось выманить у него хоть немного золота, которое так ослепило тебя. Возможно, в Роллстоне у него есть взятая по датским законам пышнотелая английская жена.

Мадлен изобразила безразличную улыбку, хотя ее терзала мучительная ревность. Возможно ли это? Языческий брак не был препятствием к христианскому. Король Гарольд был двадцать лет женат по датскому закону на Эдит Лебяжьей Шее и обвенчался в церкви с Эдит Мерсийской, чтобы обеспечить себе поддержку в притязаниях на престол. Но какое это имеет значение, если ее муж ускакал навстречу смерти?

– Мы с Эмери очень хорошо ладим друг с другом, – солгала она. – Так ты собираешься остаться здесь, Одо?

Он покачал головой:

– Однако рассчитываю разжиться провизией. Мне приказано отправиться на юг, к королеве, – сказал он с важным видом, – чтобы возглавить передовой отряд и сопровождать ее на север.

– Она едет на север? – удивилась Мадлен. – В самое пекло мятежа? Королева на восьмом месяце!

Одо пожал плечами:

– Мятеж практически подавлен, а король хочет, чтобы жена была с ним, когда ребенок появится на свет.

Мадлен мрачно размышляла о мужчинах, которым явно недоставало соображения, но в основном ее мысли были заняты Эмери. Одо послал сообщение королю насчет Герварда. Вильгельм наверняка пошлет армию, возможно, и сам отправится с ней, чтобы окончательно вырвать эту занозу из своей задницы. И обнаружит, что заодно захватил Золотого Оленя. Эмери определенно предполагал нечто подобное. Она вспомнила, как он сказал: «Помни меня», как раз перед тем, как овладеть ею. Мадлен проглотила слезы. Что же ей делать? «Оставить его, пусть выпутывается сам», – говорила ее ожесточившаяся часть, но это была крошечная частичка.

– Значит, ты отправляешься немедленно? – спросила она.

Одо кивнул утвердительно.

– Я подумал, раз уж мы проезжаем мимо, раздобыть провизию получше. И лошадь. Одна из наших повредила ногу.

Мадлен распорядилась седлать лошадей и вскоре имела удовольствие видеть, как Одо пустился в путь. Затем она пошла в конюшню, якобы осмотреть захромавшую лошадь.

– Всего лишь растяжение, леди, – сказал ей конюх.

– Хорошо. – Мадлен прислонилась к столбу и небрежно спросила: – Где находится Холверский лес, Джон?

– Это в нескольких часах езды к северу отсюда, – охотно ответил он. – Немного в сторону от старой дороги, в направлении Горманби.

Мадлен ушла, разжившись сведениями, которые были понятными для местных, но совершенно загадочными для нее. Несколько часов езды. Значит, Эмери уже там. Но если она не в силах остановить его, кто-то же должен предупредить его об опасности. Только как?

Молодая женщина поднялась в свои покои и в волнении сжала руки. Она поклялась разоблачить Эмери, если удостоверится в его предательстве, но вот пожалуйста, готова пособничать ему. Если королю удастся захватить этот магический символ – Герварда, да вдобавок еще Золотого Оленя, он разом сломает хребет английскому сопротивлению. И ее священный долг – оказать ему поддержку.

Но она не в силах допустить, чтобы Эмери был схвачен. Не отправить ли Жоффре предупредить его? Может ли она довериться ему? Он приятный молодой человек, но нормандец до мозга костей.

Она безумно любила Эмери, несмотря на то что он предатель. Значит, во что бы то ни стало должна спасти его. Сможет ли кто-нибудь из местных помочь ей? Большинство из них были на стороне Золотого Оленя и Герварда, но мало кто готов ради них пожертвовать собственными интересами. А кроме того, она не знала, кто есть кто. И поверят ли они ей, нормандке, в таком серьезном деле? Она поняла, что единственная возможность – это отправиться одной. Однако такая перспектива пугала ее до смерти.

Глава 16

Со времени приезда в Баддерсли, куда она прибыла в сопровождении вооруженного отряда, Мадлен никогда не отваживалась выходить за пределы близлежащего леса и не покидала замок в одиночку. Теперь она собиралась отправиться верхом через незнакомую враждебную страну в поисках неопределенного места, наводненного мятежными охотниками за нормандцами.

Она открыла сундучок и достала карты имения, составленные Эмери. Ах! Под старой дорогой Джон, должно быть, подразумевал дорогу, построенную римлянами, которая проходила недалеко, немного севернее Баддерсли. Теперь ее называли дорогой Эрминии. Но там не было никаких указателей насчет Холверского леса или Горманби. Ну что ж, можно проехать пару часов, а затем спросить дорогу. В одиночку? Спрашивая у англичан, как найти Герварда? Это казалось невозможным, но необходимо предпринять что-то, и как можно скорее.

Отказавшись от целого ряда фантастических планов, Мадлен приказала оседлать свою лошадь, прикрепив к седлу корзины, и сказала Джону, что хочет собрать специальные лечебные корни для своих снадобий.

Когда она проезжала через двор, к ней подбежал Жоффре.

– Вам нужно сопровождение, миледи?

– Нет необходимости, – сказала она, радуясь, что это ему, а не Хью доложили о ее намерениях. – Я только съезжу на другой конец деревни, Жоффре, а лошадь повезет назад мой груз.

Мадлен видела, что ситуация оруженосцу не нравится, но у него не хватает смелости возразить. Она поспешно ускакала рысью.

За деревней она выбрала северную дорогу, которая вела, согласно карте, на дорогу Эрминии. Очень скоро Баддерсли скрылось из виду, и она оказалась одна в лесистой местности. Она и впрямь сошла с ума!

Мадлен вспомнила, что не так давно окрестный народ недоброжелательно относился к ней. Действительно ли они переменились? Мадлен пожала плечами, она не отступит. Она попробовала, легко ли выходит нож Эмери из ножен, и погнала лошадь между деревьев, вздрагивая от каждого шороха в подлеске.

Вскоре Мадлен выбралась на дорогу и вздохнула с облегчением, оказавшись в людном месте. Тяжелые древние камни все еще виднелись по временам сквозь покров грязи и сорной травы. Они служили прочным основанием при любой погоде. По дороге двигались воловьи упряжки, всадники и пешие странники. Воинов встречалось мало, в основном мелкие торговцы. Похоже, на пути не предвидится каких-либо боевых действий. Мадлен надеялась, что ее тоже принимают за торговку.

Она направилась к северу в оживленном месте, стараясь оценить и отмерить «несколько часов пути» в понимании Джона. Она хотела было спросить одного из возниц тихоходной повозки, не встречал ли он проезжавшего мимо Эмери с его людьми. Но решила не привлекать внимания ни к нему, ни к себе. Однако спустя некоторое время она остановилась и спросила одного из странников, не знает ли он места под названием Горманби. Тот покачал головой и с подозрением посмотрел на нее.

Мадлен проклинала свое южное обличье, унаследованное от матери. Ее смуглая кожа и карие глаза резко выделяли ее среди местного светлокожего населения, и она знала, что ее старательный английский звучит с иностранным акцентом. Тем не менее ей придется рискнуть и обратиться за помощью, если она не собирается тащиться до самого Линкольна. Когда она достигла небольшого монастыря, служившего гостиницей для проезжающих, она жестом отклонила предложенную пищу и спросила насчет Горманби.

– Да, дитя мое, – с готовностью сказал монах. – Но ты уже проехала это место. Немного вернись назад, и там, возле группы вишневых деревьев и дуба, увидишь тропу на запад. Это недалеко.

Мадлен снова села в седло и повернула назад. И она, и ее лошадь, обе измучены, но конец уже виден. Вскоре она нашла дуб, и вишневые деревья, и тропу рядом с ними. Мадлен с нетерпением устремилась по ней. Лес здесь был значительно гуще, чем возле Баддерсли. В любой момент на нее мог напасть человек или зверь. Высокие деревья плотно окружали узкую колею, по которой с трудом могла бы проехать повозка. Сверху сомкнутые ветви образовывали плотный зеленый шатер, полностью скрывавший солнце. Тут было темно и прохладно.

Тревога охватила Мадлен, и ей очень хотелось повернуть обратно, но она продолжала двигаться вперед. Даже если ей не грозила опасность, как она собиралась отыскать кого бы то ни было в этом лесу? Наверное, она должна дождаться, пока Гервард сам не найдет ее.

Когда из леса выбежал мужчина и ловко стащил ее с лошади, она испугалась, но не удивилась. Однако она не ожидала, что ей приставят к горлу острый нож.

– Ну и ну, леди Мадлен! Какие-то дела в окрестностях?

У Мадлен душа ушла в пятки. Тот сакс, что был с Эмери… Он усмехался, но взгляд был жестким.

– Мне нужно встретиться с Эмери, – прошептала она.

– С Эмери? Ну, леди, – сказал он с плотоядной ухмылкой, – я бы сказал, вы провели с ним достаточно времени для одного дня.

Этот человек подсматривал за ними! Лицо Мадлен вспыхнуло, и она, не обращая внимания на нож, презрительно посмотрела на него.

– Я хочу поговорить с ним. Или с Гервардом.

Ухмылка исчезла с его лица, и нож вонзился в тело. Мадлен вскрикнула и попыталась отшатнуться, но он держал ее, как в железных тисках. Она почувствовала, как кровь заструилась по коже.

– Что тебе известно о Герварде, нормандская сука?

– Он здесь. – задыхаясь, произнесла она. – Это уже всем известно. Донесение отправили королю.

– И ты явилась предупредить его? Подходящая история!

– Я приехала предостеречь Эмери.

– Что ж, это похоже на правду. Ты не хочешь, чтобы он лишился части тела, которая тебе больше всего нравится, не так ли?

Сакс поволок ее в лес. Она начала вырываться, но он поднес нож к ее лицу, и она перестала. Он дотащил ее до места, где стояла его лошадь. Разбойник вытащил из седельной сумки веревку, завязал петлю и надел ей на шею. Может, он собирается задушить ее? Но он вскочил в седло и велел ей идти за ним. Когда они вернулись к ее лошади, он приказал ей сесть в седло.

– Я отвезу тебя к Герварду, – сказал он. – Он решит, что с тобой делать. Только попробуй сбежать, и тебе конец.

Мадлен не потребовалось предупреждать лишний раз. Грубая толстая веревка, натирая кожу, сжимала ей шею. Они проехали немного по дороге, затем свернули в глубь дремучего леса. Если подобное обращение позволил слуга, что ей ждать от господина?

Она говорила себе, что Гервард – дядя Эмери и английский аристократ, но это не успокаивало. Он был мятежником, человеком вне закона, и, несомненно, ненавидел всех нормандцев. Возможно, он сочтет лучшим перерезать ей горло. Тогда Эмери получил бы во владение Баддерсли без необходимости терпеть ее присутствие и без опасений, что она кому-нибудь расскажет о Золотом Олене.

Но она не могла поверить, что Эмери позволит ее убить. Мадлен начала молиться, чтобы он оказался с Гервардом. Хотя Эмери пришел бы в ярость из-за того, что она обнаружила его предательство. Но муж бы защитил ее.

Они свернули с утоптанной дорожки на едва приметную тропу. Густой лес казался мирным и пустынным, если не считать птиц и насекомых. Но внезапно перед ними появился человек. Он ничего не сказал, только взглянул на ее сопровождающего и кивнул, затем снова растворился в кустах. Чуть позже она увидела, что ее мучитель поднял руку. Она заметила еще одного наблюдателя на дереве. Лагерь хорошо охранялся. Гервард явно был не дурак.

И вот они вступили в стан Герварда Недремлющего. Отряд располагался не на поляне, а между стволов огромных деревьев. Одо, возможно, переоценил размеры войска, но все равно оно было значительным. Здесь находились две палатки и по меньшей мере тридцать крепких вооруженных мужчин и еще много других, по-видимому, слуг. Женщин совсем не было. Не было тут и Эмери.

У Мадлен пересохло во рту, когда она очутилась в окружении красных бородатых лиц, под обстрелом тяжелых взглядов суровых глаз. Одинокая нормандская женщина среди вооруженных мужчин, ненавидящих нормандцев. Какой безумный порыв занес ее сюда?!

Только немногие воины носили кольчуги, большинство были в кожаных доспехах. У всех, однако, в руках было оружие – копье, лук, меч, топор. На всех были золотые украшения. Не в таком количестве и не столь роскошные, как у Эмери, но те же золотые дары – признаки величия дарителя, друга по кольцу.

От группы мужчин отделился человек и выступил вперед. На нем вовсе не было доспехов, только туника тонкой работы поверх штанов. На его поясе висел меч в великолепных ножнах, украшенных золотом и драгоценностями, а его браслеты и наручные ремни были прекраснее всего, что ей приходилось видеть.

Мадлен поняла, что перед ней Гервард Мерсийский. Он определенно имел сходство с Эмери. Хотя у него были борода и усы, длинные белокурые волосы серебрились на висках, а глаза сияли голубизной, но по строению костей его лица и тела было видно, каким станет Эмери через двадцать лет. Этот человек обладал огромной силой. Движения его были легки и быстры, и он излучал энергию.

– Гирт, – сказал он, глядя на пленившего ее мужчину, – ты нашел себе невесту, а она не согласна?

Гирт спрыгнул с коня и преклонил колени.

– Нет, лорд, это жена Эмери. – И с ухмылкой добавил: – Но он не желал этого брака, если верить слухам.

– И ты приволок ее сюда с петлей на шее?!

Кулак Герварда угодил прямо в челюсть Гирта, и тот растянулся на земле. Не обращая внимания на упавшего, Гервард обернулся к Мадлен и помог ей сойти с лошади. Затем осторожно снял веревку с ее шеи.

– Мои глубочайшие извинения, леди Мадлен. Племянница. Здесь к тебе будут относиться с величайшим почтением.

Он подвел ее к подножию дуба, где на земле был расстелен плащ, и усадил. Затем обернулся к своим людям:

– Это леди Мадлен, жена Эмери, моего любимого племянника. Относитесь к ней как к моей племяннице, или расстанетесь с вашими кольцами.

Все спокойно вернулись к своим делам. Гервард уселся рядом с Мадлен.

– Могу я что-нибудь предложить тебе? Меда? Чистой воды? Поесть?

Мадлен покачала головой, которая, казалось, была набита шерстью.

– Мне ничего не надо. Я… я думала, что Эмери может быть здесь.

Голубые глаза вопросительно уставились на нее. Гервард внезапно напомнил ей Вильгельма Нормандского, у которого был такой же проницательный взгляд.

– И почему бы ему быть здесь, Мадлен? Он не бывал у меня, с тех пор как Вильгельм захватил Англию.

Мадлен заставила свои мозги проясниться и обернулась к нему:

– Я ожидала его здесь увидеть, потому что вы послали за ним.

– Я регулярно посылал за ним, но он не приезжал.

Этот человек говорил, что Эмери верен Вильгельму. Возможно ли, что Эмери отправился по каким-то своим делам и она прискакала в это гнездо мятежников без всякой на то причины? Ведь здесь его не было. Это пугающее открытие наполнило ее радостью. Значит, он не был предателем!

– Даже если ты думала, что Эмери отправился ко мне, – мягко спросил Гервард, – как ты узнала, куда надо ехать?

Захваченная этими властными глазами, Мадлен старалась заставить себя не предупреждать его об опасности нападения. Раз Эмери не было тут, она должна позволить королю одержать победу, даже ценой собственной жизни. Но было трудно отказать в чем-либо Герварду Мерсийскому.

– Вы когда-нибудь встречались с Вильгельмом? – спросила она.

Он не стал требовать ответа на свой вопрос, но улыбнулся.

– И правда. Давно, в тысяча пятьдесят первом году, когда он приезжал с визитом к Эдуарду. – На его лице заиграла улыбка. – Мы были молоды и самоуверенны и находили удовольствие в компании друг друга. Хотя и знали, что этот день придет.

– Вы не могли этого знать.

– Нет? Эдуард не имел детей, и было ясно, что он обещал корону Вильгельму.

– Тогда он имеет право, – заявила Мадлен, вздернув подбородок.

Гервард покачал головой:

– Он не имеет права, Мадлен. Короля Англии выбирает народ через Совет мудрейших. А они избрали сначала Гарольда, а затем Эдгара Этелинга. Но нам было известно, что должно случиться. Вильгельм знал, чего хочет, а я предвидел будущее.

Он произнес эти слова так тихо, что она не сразу осознала их.

– Один только Бог может знать будущее. Это богохульство!

Он улыбнулся, оставаясь неподвижным.

– Не для моего божества.

Мадлен в ужасе перекрестилась.

– Вы язычник. Что вы собираетесь со мной сделать?

Он рассмеялся, показав белые, все еще крепкие зубы.

– Принести тебя в жертву на алтаре нашим диким богам? Нет, я не причиню такого горя моему племяннику.

Он подал знак, и подошел Гирт. К удивлению Мадлен, сакс уселся на плащ, не показывая никакой обиды на полученный удар.

– Как она нашла путь сюда? – спросил Гервард Гирта.

– Я не знаю. Я увидел, что она направилась к северу по старой дороге, и поехал следом. Она дважды спросила, как добраться до Горманби, и нашла тропу. Я захватил ее врасплох. Она сказала, что Бастард получил сообщение о том, что мы здесь.

Мадлен проклинала себя, что проговорилась ему. Гервард насмешливо поднял бровь.

– Что-то ты замешкался сообщить мне об этом, верно?

– Потребовалось время, чтобы прийти в себя, – ответил Гирт.

Гервард снова повернулся к Мадлен.

– Итак, Вильгельм приближается, – задумчиво сказал он. – Почему ты это сказала?

Мадлен не ответила.

– Как ты думаешь, Гирт? – как бы размышляя, произнес Гервард. – Выдернуть ей ногти? Приложить раскаленное железо к ступням?

Мадлен закрыла глаза и стала молиться, чтобы Господь дал ей сил не стать еще большей предательницей.

– А вот и человек для этой работы, – сказал Гервард.

Мадлен уверяла себя, что непременно выдержит любую взбучку, даже самую ужасную. Но раскаленное железо?

«Пресвятая Богородица, помоги мне в мой час нужды!»

– Во имя всего святого, что ты здесь делаешь?!

Перед ней стоял удивленный и разъяренный муж. Она бросилась в его объятия и услышала, как он сказал:

– Что вы с ней сделали?

Мадлен была поражена, что кто-то осмелился говорить в таком тоне с Гервардом.

– Поддразнивали ее, вот и все. Но дело нешуточное. Она сказала, Вильгельму известно, что мы тут, и он собирается напасть. Но она не хочет сообщать подробности.

Эмери усадил Мадлен на плащ и сам сел перед ней.

– Рассказывай все, – резко сказал он.

Мадлен похолодела, припомнив сразу все свои обиды и то, что его присутствие здесь доказывает, что он предатель.

– Не надо меня пытать, – напустилась она на него. – Я приехала спасти тебя, хотя сама не знаю почему, когда подумаю о том, как ты…

– Прекрати! Как было дело? – Он крепко сжал ее руку.

– Одо проезжал через Баддерсли, – сказала Мадлен. – До него дошли слухи, что Гервард здесь, и он послал сообщение королю.

Эмери посмотрел на Герварда.

– Одо де Пуисси. У него не было причин врать.

Гервард согласно кивнул.

– Значит, в Горманби есть предатель, нужно бы разузнать. – Он подал знак, и двое мужчин отправились выполнять задание. – А нам лучше убраться отсюда. Когда я решу увидеться с Вильгельмом, встреча пройдет на моих условиях.

– Ты не собираешься присоединиться к Эдвину и Госпатрику? – спросил Эмери.

– Их выступление выдохлось. Я жду, когда вся Англия объединится.

Эмери покачал головой:

– Этого никогда не случится. Англия упустила свой шанс в первые же дни. Тогда ты мог бы вышвырнуть нас отсюда, но не теперь.

– И вышвырнул бы, будь я здесь, – сказал Гервард с горькой уверенностью. – Это судьба увлекла меня в тот год в Византию.

– Тем не менее такова судьба, – сказал Эмери. – Ее нельзя изменить. Ты сам вбил мне это в голову. Я верю в это. А ты?

Гервард холодно взглянул на племянника.

– Мне открыто грядущее. Я знаю, каким оно будет. Я видел, что Гарольд умрет, но не знал когда. Я видел, что Вильгельм будет королем, но не знал, надолго ли. Я вижу будущее, в котором языком этой страны снова станет не нормандский французский, а английский, как для знати, так и для простых людей. Этот день непременно наступит, и я помогу ему прийти.

Эмери согласно кивнул.

– Если ты видел это, значит, все так и будет. Но в свое положенное время, а не из-за твоих действий.

Гервард покачал гордой головой:

– Мы добьемся своего.

– Каким образом? – спросил Эмери. – С такими, как Эдвин и Госпатрик? Эдвину нужны только пышные одежды и королевская дочь в жены, а Госпатрик одержим идеей сохранить Нортумбрию от Уолтофа. Могу поклясться, он затеял это восстание от ярости, что Уолтоф получил в жены Джудит. И эти люди способны вернуть английское правление?

Гервард устремил взгляд вдаль, мимо племянника, за пределы леса, казалось, почти за пределы этого мира.

– Династия Вильгельма не продержится в Англии дольше, чем сыновья его сыновей, – произнес он, затем обернулся и снова посмотрел на них. – Нам поможет король Дании.

– Датское правление вместо нормандского? – гневно спросил Эмери, но не стал насмехаться над пророчеством.

Мадлен была потрясена. У Вильгельма трое здоровых сыновей и, возможно, четвертый на подходе. В свое время у него появятся внуки, так что сомнительно, чтобы нормандская династия на троне могла прерваться.

– Кнут был датчанином, – сказал Гервард. – Он пришел и жил по здешним порядкам. Скажи своему царственному крестному, что Гервард тогда преклонит колена, когда Вильгельм Бастард примет английские законы и вышвырнет из страны французских разбойников, которых он приволок с собой, чтобы грабить нашу землю.

– Эти разбойники в сражении выиграли для него Англию и должны получить вознаграждение. – Эмери поднялся. – Ты обманом заманил меня сюда или я тебе действительно нужен?

Гервард тоже встал и подошел к нему. Они были одного роста, и хотя Гервард отличался дородностью, сходство было поразительным. Было очевидно, что оба имеют равно несгибаемую волю.

– Никакого обмана, – сказал Гервард. – Ты мне поможешь?

– Конечно.

Эмери посмотрел на Мадлен и отвел дядю в сторону. В гневе она вскочила и собиралась последовать за ними, но муж остановил ее:

– Если тебе дорога твоя шкура, то сядь на место и держи глаза и уши при себе.

Она подчинилась. О Пресвятая Дева, это правда! Несмотря на то что он, видимо, не разделяет безоговорочно убеждений дяди, Эмери собирается помочь ему. Должно быть, это обязательство по кольцу. Она могла это понять. Разве она сама не явилась сюда, чтобы совершить предательство ради любви и верности брачным узам?

Гирт сел рядом с ней. Он вытащил свой ужасный нож и принялся любовно точить его о камень. Мадлен огляделась и увидела, что многие мужчины разглядывали ее так, словно она была лакомым кусочком на десерт. Но встречаясь с ней взглядом, они отводили глаза. Ей нечего опасаться, решила Мадлен, она находится под защитой Герварда и мужа.

Совещание закончилось, и Эмери присоединился к ней.

– Пойдем. Нужно вывезти тебя отсюда.

Мадлен с трудом поднялась на ноги.

– А что будет с тобой?

– Это не твое дело.

Эмери направился к лошадям, и она последовала за ним. Ее остановил Гервард.

– Я счастлив, что мне представился случай познакомиться с тобой, – сказал он на превосходном нормандском. – Надеюсь, нам удастся встретиться снова в лучшие дни.

– При английском правлении? – спросила она. – Сомневаюсь, что мне будут рады.

– Жене Эмери всегда рады, хотя придется забрать у вас Баддерсли.

– Только через мой труп! – выпалила Мадлен.

Он усмехнулся:

– Если понадобится. Но тогда, возможно, я позволю вам с Эмери управлять им. – Он расхохотался. – Как сверкают твои глаза! Ты порадовала меня, дорогая. Ты достойна моего племянника.

Он расцеловал ее в обе щеки.

Мадлен заторопилась туда, где ее поджидал Эмери. Он выглядел озабоченным и раздраженным. Он помог ей подняться в седло.

– Не позволяй Герварду очаровать себя, – грубовато сказал он.

Она прыснула:

– Как бы мне это удалось? Ведь он точная копия тебя.

Муж свирепо посмотрел на нее и вскочил на коня. Они выехали из лагеря, который почти уже снялся с места, люди приготовились снова укрыться в Фенсе. Они ехали по тропе, по которой она двигалась с Гиртом. Знал ли Эмери, что этот человек надел ей петлю на шею? Волновало ли это его? Мог бы он сбить Гирта с ног за эту обиду?

– Где твои люди? – спросила она.

– Оставил их к северу отсюда. Поэтому у меня ушло так много времени, чтобы добраться в лагерь. Я не мог позволить себе роскошь прямо направиться сюда и объявить о том, куда я еду, по всей северной дороге.

– Не набрасывайся на меня. Я пришла спасти твою жалкую жизнь!

– Люди короля могли бы месяцами рыскать по этим лесам и не нашли бы Герварда, если бы он не захотел обнаружить себя. Ты поехала за мной, потому что хотела поехать, а я не разрешил тебе.

– И какой изощренный способ ты избрал, чтобы остановить меня! – прошипела она сквозь стиснутые зубы.

– В следующий раз я просто запру тебя.

– Если твоя поездка сюда носила невинный характер, не было причин не брать меня с собой!

Он придержал коня и повернулся к ней лицом:

– Привезти тебя в гнездо мятежников? И ты, преданная нормандка…

– Ты хочешь сказать, что ты не очень преданный нормандец?

Он схватил ее за тунику и притянул к себе. Мадлен взвизгнула, обнаружив, что находится в нескольких дюймах от него.

– У вас очень распущенный язык, миледи.

– Отстань от меня, – сказала она. – Ты не имеешь права так со мной обращаться.

– Я имею все права, леди. – Он отпустил ее и направил лошадь вперед. – Мы можем добраться в Баддерсли до темноты, если ехать быстрей. Под каким предлогом ты выбралась оттуда?

Мадлен устала до ломоты в костях после своих дневных приключений, но не стала жаловаться.

– Я сказала, что собираюсь набрать корней.

– Тогда скажи, что заблудилась.

– А что с твоими людьми? Нам нужно забрать их?

– Они подождут. Чем меньше людей, знающих тебя или меня, побывает в этой местности, тем лучше.

Они скакали в молчании по оленьим тропам и узким, еле заметным тропинкам, направляясь на юг, но часто петляли. Затем они выбрались на дорогу и пустили коней в галоп. Солнце садилось. Дорога была почти свободна, и они могли ехать с большой скоростью. Тело Мадлен страшно болело, мысли путались от усталости, но она вцепилась в луку седла, слишком гордая, чтобы попросить передышки. Наконец они свернули на узкую дорогу к Баддерсли.

Эмери остановился, пока замка было еще не видно.

– Отсюда ты доберешься сама.

– Ты не поедешь со мной? – воскликнула она.

Он отправлялся назад, она знала это.

– Я должен заняться делами, которые пришлось отложить из-за твоей глупости.

Если бы она не была так утомлена, то ударила бы его.

– Я обещаю тебе, Эмери де Гайяр, что это был последний раз, когда я старалась помочь тебе!

– Я был бы этому очень рад, если бы хоть немного доверял твоим обещаниям.

Он резко повернул коня.

– Этому можешь поверить! – крикнула Мадлен. – Тебе больше не одурачить меня притворными ласками.

– Ты так думаешь? В таком случае наше следующее свидание обещает быть интересным, жена!

Он галопом умчался и скрылся в сумерках.

Глава 17

Эмери все не возвращался. Мадлен проводила бессонные ночи и полные тревоги дни в постоянном ожидании известий о том, что ее мужа схватили. Она страшилась его возвращения и подтверждения своих сомнений, изнывая от желания снова увидеть его.

Когда три дня спустя после ее безумного приключения Мадлен получила долгожданный вызов к королеве, она почувствовала невыразимое облегчение. Укладывая в сундуки свои наряды и лекарские принадлежности, она злорадно думала про себя, что Эмери де Гайяр скоро получит по заслугам. Когда он не спеша вернется домой к жене – со всеми своими тайнами или без них, – то обнаружит, что ее нет.

Королева Матильда прислала для Мадлен охрану. Молодой женщине оставалось только переговорить с Жоффре, Хью и добрыми сестрами, чтобы увериться, что работы в имении пойдут должным образом, затем организовать необходимое количество вьючных лошадей для своего багажа и отправиться с Дороти в легкую и спокойную однодневную поездку в Хартфорд. Там они должны были встретиться с королевой, отдыхавшей перед путешествием на север, где ее ждал король. Спустя шесть дней после расставания с Эмери Мадлен прибыла в Хартфорд. Кортеж королевы разместился по всему городу, сама же она расположилась в замке шерифа. Матильда тепло встретила Мадлен.

– Ну вот, ты теперь замужняя леди, жена Эмери де Гайяра, который всегда был моим любимцем. Я уверена, что он хорошо обращается с тобой.

Мадлен скрипнула зубами, но улыбнулась и вежливо согласилась.

– А вы, ваше величество, как вы себя чувствуете?

– Хорошо, насколько это возможно для женщины в моем положении, – невесело улыбаясь, сказала королева.

Мадлен попыталась предостеречь госпожу против предстоящей поездки.

– Я не думаю, что мудро отправляться в путь на таком сроке беременности, ваше величество.

Но Матильда сразу же отмела все возражения.

– Допусти я, чтобы вынашивание ребенка ограничивало мои передвижения, я мало чего добилась бы. Я поеду на север, если буду чувствовать себя хорошо, и буду отдыхать, когда сочту нужным. Вильгельм хочет, чтобы ребенок появился на свет в Йорке. Значит, так тому и быть.

«Йорк», – с тревогой подумала Мадлен.

Он не только располагался далеко к северу, в тех краях было опасно. Эта часть Англии все еще слабо контролировалась. Тем временем королева вышла, чтобы заняться другими делами, оставив Мадлен на попечение своей дочери и племянницы.

Мадлен была рада снова увидеться с Джудит и Агатой, хотя последняя казалась печальной и подавленной. Джудит, напротив, была радостной и цветущей.

– Итак, – сказала пышная красавица, – ты вышла замуж за Эмери де Гайяра. Счастливая женщина! Я бы позавидовала тебе, если бы не устроилась так же или даже лучше.

– Тебе нравится твой жених?

Джудит мечтательно вздохнула и отвела Мадлен в сторону.

– Такое облегчение, что ты теперь здесь, – прошептала она. – Бедная Агата очень расстроена тем, что король никак не решит вопрос с ее обручением. А теперь, когда граф Мерсийский бежал и поднял восстание, она боится, что его могут казнить. Я и подумать не могла, что Эдвин способен на такое. Агата даже собиралась бежать, чтобы встретиться с графом и жить с ним без венчания.

– Это вызвало бы волнения в стране! – Мадлен с удивлением посмотрела на грустную девочку, всегда такую робкую и спокойную. – Это дорого обошлось бы Эдвину, если бы король в итоге не разрешил им обвенчаться.

– Ты имеешь в виду, что он бы отрезал ему яйца, – откровенно высказалась Джудит, заставив Мадлен покраснеть, – Господи, помилуй! – добавила Джудит. – Больше месяца замужем и все еще краснеет! Ты, кажется, так и осталась маленькой монахиней.

Мадлен вспомнила, как занималась любовью возле хлебного поля, и пожелала, чтобы люди умели контролировать свою способность краснеть.

– Когда состоится ваше венчание? – спросила она подругу.

Джудит с сожалением вздохнула:

– Когда родится мой новый кузен. Надеюсь, хотя бы к Рождеству. – Она понизила голос: – Я сгораю по нему, Мэд. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Мадлен кивнула. Она, конечно же, понимала.

– Возможно, Агата чувствует то же самое, – предположила она. – Ты должна бы ей сочувствовать.

Джудит приняла скорбный вид.

– Просто я считаю, что они с Эдвином мало напоминают трагических любовников, и непохоже, что она действительно вынашивает свой план. Колики в животе поубавили ей пылу. Она только что начала выходить из своей комнаты после приступа… – Джудит внезапно замолчала и сморщила лицо. – Какая же я язва! Она действительно была больна, потому что не появлялась почти неделю, только тетушка Матильда все время бегала к ней в комнату и совсем извелась от беспокойства. А эти постоянные стоны! Я предложила помочь, только они боялись, что это заразно. Если бы они попытались разлучить нас с Уолтофом, я бы ушла к нему, как бы больна ни была.

– Значит, вы оба отправляетесь на север? – спросила Мадлен, заинтригованная этим Уолтофом.

Ее поразило, как Джудит, всегда слишком поглощенная собственной неотразимостью, может так страдать по какому-то мужчине.

– Нет. Это наследственные земли Уолтофа, хотя он и лишен титула. Едва ли король доверит ему находиться в тех краях. Уолтофа там слишком любят. Мы должны отправиться в Уинчестер с огромной свитой и в сопровождении охраны. Агата тоже. – Джудит вздохнула. – Я рада, что мы с тобой сможем проводить время вместе.

Мадлен покорно выслушивала исступленные похвалы Уолтофу – его поразительной силе, уму, образованности, способности волновать кровь.

Она вообразила себе гиганта ангела и была поражена, когда ее наконец представили ему. Он был лишь слегка массивнее Эмери, но тем не менее обладал легендарной силой. Если он и был образован, то никак не обнаружил этого перед ней. Зато его способность волновать кровь она оценила в полной мере. Он был красив и грациозен в движениях, и было что-то в его глубоко посаженных янтарных глазах, что заставило даже ее самообладание дрогнуть. Джудит была просто в полуобморочном состоянии. Оставалось надеяться, что это его влияние уменьшится, когда их страсти будет позволено найти естественный выход.

Уолтоф сел рядом со своей невестой и взял ее за руку, словно это был самый обычный поступок для мужчины. Эмери никогда так не делал.

– Я рад познакомиться с наследницей Баддерсли, – сказал он Мадлен на превосходном французском.

Возможно, от того, что он так близко придвинулся к Джудит, у Мадлен испортилось настроение.

– А я очень рада познакомиться с человеком, который предположительно произошел от медведя, – съязвила она.

Он не обиделся, но загадочно улыбнулся:

– Я обрастаю шерстью при полной луне, леди Мадлен.

Он поднес к губам руку своей невесты и поцеловал кончик одного пальца. Мадлен видела, как Джудит тает.

– Уверен, что моя жена найдет это забавным. Она сможет меня расчесывать. Но не забывайте, – добавил он шутливо, поворачиваясь к Мадлен, – моя бабушка была не простая медведица, а медведица-фея.

Мадлен ожидала, что этот искушенный мужчина относится к своему мифическому происхождению как к причудливой фантастической чепухе, но это оказалось не так.

– Вы должны проявить сочувствие, леди Мадлен, – сказал он. – Не так давно вы сами были легендарной личностью. Обсуждение вашей судьбы и ставки на победителя были основным нашим развлечением.

– Вы выиграли или потеряли? – язвительно спросила Мадлен.

Он засмеялся:

– Я не играл. Однако я считал, что победит Эмери де Гайяр.

Это был тонкий комплимент, и Мадлен удержалась от колкого ответа. Как легко она впала в уныние при виде согласия, царившего между Джудит и Уолтофом! Она начала сочувствовать Агате. Не возник ли у девушки план побега больше из-за желания не видеть эту парочку, чем из-за стремления соединиться с Эдвином Мерсийским? Сама Мадлен, безусловно, хотела сбежать. Она извинилась и вышла.

Правую руку Уолтофа украшала татуировка, которую, по словам Эмери, имели все знатные англичане. Мадлен показалось, что там изображен медведь. Это напомнило ей о постоянно висящей над Эмери опасности, что кто-нибудь увидит рисунок на его руке и свяжет это с Золотым Оленем.

Вдруг Мадлен спохватилась, что оставила влюбленных наедине. Не отводилась ли ей роль дуэньи? Она решила, что Джудит и Уолтоф или сохранят самообладание, или ничто в мире не сможет их удержать. Но если кто из них двоих и умел владеть собой, так это Уолтоф.

Отправляясь на поиски камергера королевы, чтобы выяснить, где ей расположиться, Мадлен задумалась, была ли столь очевидная любовь Уолтофа искренней. Пока она находилась рядом с Джудит и Уолтофом, Мадлен была уверена, что их чувство неподдельно. Во всяком случае, со стороны Джудит. А с его?

У нее были все основания считать, что мужчины, когда нужно, способны великолепно сыграть роль. А Уолтофа должна вполне устроить тесная родственная связь с нормандской королевской семьей. Ей следует расширить образование Джудит и объяснить ей, как легко опытному мужчине заморочить женщину.

Она уверяла себя, что ей повезло. Она останется в кортеже королевы по меньшей мере три месяца. К тому времени как они с мужем встретятся, ее влечение к нему перегорит.

Мадлен отыскала Жильбера, камергера, и спросила, куда отправить свой багаж, ожидая, что ее поместят либо в покои королевы, либо в общие комнаты. Но оказалось, что у нее своя комната. Жильбер вызвал слугу и распорядился проводить ее.

Мадлен удивилась и очень обрадовалась такой чести. Отдельная комната в таком перенаселенном месте была признаком уважения к ней. Вслед за слугой она поднялась по крутой деревянной лестнице на третий этаж. Они прошли через две комнаты, в которых кровати были отгорожены друг от друга шторами. В комнатах было полно сундуков, одежды, доспехов, соломенных матрасов. Хартфорд был переполнен.

Наконец слуга отворил дверь в угловую комнату, более обособленную. Беспорядка в ней было значительно меньше. У стены стояли два сундука и валялось несколько предметов. Предметов мужского туалета. Взгляд Мадлен привлек, блеснув на солнце, золотой браслет, беззаботно оставленный на крышке небольшого сундучка с драгоценностями. Она узнала этого рычащего дракона с его изумрудными глазами. Она уже видела этот сундучок.

Мадлен обернулась к слуге:

– Лорд Эмери?..

– Он вышел, леди. Но вернется к вечерней трапезе. Я пришлю сюда ваш багаж и людей.

Мадлен ошеломленно огляделась. Он же был с Гервардом! Как он мог оказаться здесь?! Что, если его «помощь» Герварду была самой подлой формой предательства – шпионажем?

Мадлен ходила по комнате среди вещей мужа и вдыхала его знакомый запах. Ее глупое тело пело от радости, когда она прикасалась к его алой тунике, тогда как рассудок пытался решить, как она сможет удержать его от измены.

Мадлен продолжала перебирать вещи мужа. Костяной гребень с несколькими белокурыми волосками. Шерстяной плащ, небрежно брошенный на стуле. Тяжелый золотой браслет на крышке сундучка, который оказался заперт. Мадлен взяла в руки драгоценный предмет.

Что же ей с ним делать, пока ее собственный сундук еще не принесли? Она попыталась надеть браслет на руку, но он был слишком велик. Подумав минутку, она с озорной улыбкой раздвинула браслет немного пошире и застегнула на ноге чуть повыше коленки. Она ощущала его там так, словно это была его рука. Если хорошенько подумать, Эмери де Гайяр никогда не прикасался к ней по-доброму, с нежностью, кроме как для осуществления своих коварных планов. Нет, в тот момент, когда он испугался, что сломал ей руку, тогда, всего на мгновение, он стал нежным. Мадлен понимала, что разумнее было бы снять браслет, но она испытывала какую-то порочную радость от того, что он находился там.

В комнату торопливо вошла Дороти во главе слуг, тащивших сундуки. Потребовалось время, чтобы расставить сундуки и вытащить вещи. Платья нужно было развесить, чтобы расправились складки. Некоторые из вещей Эмери следовало убрать. Мадлен поискала матрас для Дороти, но ничего не обнаружила.

– Ты должна раздобыть что-нибудь, на чем будешь спать, – сказала она служанке, снимая дорожное платье с туникой и тяжелое покрывало.

Она помнила о браслете, надетом на ногу, но могла вообразить выражение лица Дороти, если бы стала снимать его при ней. Она торопливо натянула на себя голубое шелковое платье, вполне подходящее для королевского двора, и синюю тунику, богато расшитую красными и серебряными нитями и украшенную стеклянными пластинками в форме рыбок по вороту и рукавам. Это была вторая по роскоши туника после той, что она надевала в день свадьбы. Если ей предстоит встреча с Эмери, она встретит его с достоинством.

Дороти принялась расчесывать хозяйке волосы.

– Внизу есть комната для служанок, леди. Я буду спать там.

Она остается здесь с Эмери наедине?!

– Лучше тебе быть поближе, вдруг мне что-нибудь понадобится.

– Что вам может потребоваться посреди ночи, леди? Я не спала в вашей комнате, с тех пор как вы вышли замуж.

– Тебе было бы здесь удобнее, чем тесниться с другими служанками, – возразила Мадлен.

– Думайте лучше о своем удобстве, – ответила Дороти, заплетая ей волосы в две толстые косы. – Королеве, видно, пришлось потрудиться, чтобы поместить молодоженов в отдельную комнату. Нельзя ее обидеть.

У Мадлен испортилось настроение.

– Лорду Эмери известно, что меня вызвали ко двору?

– Не знаю, леди, но очень сомневаюсь. Я разговаривала с Марией, прачкой королевы и она сказала, что это для него сюрприз.

К тому моменту, как удар колокола возвестил, что настал час вечерней трапезы, Эмери так и не появился, зато в комнату ворвался долговязый веснушчатый юнец, резко остановился, извинился, собираясь уйти, но, оглядевшись, понял, что попал куда надо. Паренек нерешительно поклонился.

– Миледи?

Мадлен подавила усмешку.

– Должно быть, ты из свиты лорда Эмери, – тактично сказала она, не зная точно, слуга он или оруженосец. – Я леди Мадлен, его жена.

Юноша страшно покраснел и снова отвесил поклон.

– Извините, леди. Мы вас не ждали. Я не подумал…

– А ты?.. – подсказала Мадлен.

– Тьерри де Понтруж, леди. Оруженосец лорда Эмери.

По его застенчиво-гордому виду она поняла, что его назначили совсем недавно. Это, впрочем, было неудивительно, потому что Жоффре был уже в том возрасте, когда пора самому иметь оруженосца.

– Приветствую тебя, Тьерри. Надеюсь, ты время от времени будешь оказывать мне небольшие услуги.

Он широко улыбнулся:

– О, конечно, леди.

– Ты не знаешь, где мой муж? – небрежно спросила она.

– Он отправился раздобыть лошадей для обоза, леди.

Эмери не вернулся до второго колокола, возвестившего, что пора спускаться к столу. Значит, их встреча произойдет на людях.

Мадлен была на середине лестницы, когда почувствовала тяжесть золотого обруча вокруг ноги. Господи, помилуй! Она остановилась, собираясь вернуться и спрятать браслет в сундук, но тут раздался третий удар колокола, и она побежала вниз, чтобы не опоздать. Матильда терпеть не могла, когда вовремя не приходили к столу. Мадлен казалось, что браслет жжет кожу и все в зале видят его. Она ощущала его вес и слышала шорох от его трения о ее льняную сорочку. Что подумает Эмери, если узнает об этом? Только с какой стати ему узнать… Но он может хватиться его…

Мадлен уже серьезно подумывала найти подходящий предлог и поспешить наверх, но тут ее настойчиво пригласили занять место за главным столом возле Агаты. Эмери нигде не было видно. Мадлен начала беспокоиться, что возмездие за грехи уже настигло его.

Во время трапезы трио музыкантов услаждало слух игрой на дудке, роге и барабане. Мадлен вдруг ощутила острую тоску по веселым застольям во время пребывания короля в Баддерсли. Ей вспомнились напитки, льющиеся рекой, громкие голоса, звучные песни о войне и любовной страсти.

Чтобы избавиться от волнения, она пыталась разговаривать с Агатой. Но девочка определенно не могла составить приятную компанию. Тревога Мадлен становилась невыносимой.

Мадлен увидела Эмери, как только он вошел. Словно ударил колокол и вспыхнули факелы. Он явился прямо с дороги, растрепанный и в пыли, но бодрый и энергичный. Эмери поклонился Матильде, но уселся за дальним концом стола среди рыцарей в доспехах. Мадлен подумала, не избегает ли он ее, но не было никаких признаков того, что он ее вообще увидел. Без сомнения, он выбрал это место просто потому, что был в пыли и опоздал. Она принялась наблюдать за ним.

Он чувствовал себя непринужденно, таким ей никогда прежде не приходилось его видеть – сильно уставшим и голодным, отдыхавшим среди мужчин. Угол зала, где он уселся, сразу превратился в средоточие хорошего настроения и смеха. Мадлен тревожно взглянула на Матильду, но королева смотрела снисходительно. И снова Мадлен задалась вопросом: как мог Эмери позволить себе выступить против людей, которые так его любили и осыпали всякими милостями?

Мадлен ожидала, что муж почувствует ее присутствие, как она постоянно ощущала его. Но этого не случилось. Наконец – возможно, под воздействием ее пристального взгляда – он поднял глаза и увидел ее. Кусок мяса застыл на полпути к его рту.

Неужели весь зал и впрямь погрузился в молчание, музыка умолкла? И в тишине раздается только оглушительный стук ее сердца?

Когда обед подошел к концу, королева послала пажа за Эмери. Мадлен подумала, что она хочет отчитать его за опоздание и неопрятность, но королева улыбнулась Эмери и немного посмеялась вместе с ним, прежде чем жестом подозвала Мадлен присоединиться к ним.

– Мадлен, – сказала королева, – мне не удалось преподнести вам полный сюрприз, как я собиралась, потому что Эмери был вынужден уехать, когда ты прибыла, но я надеюсь, что время, потраченное на уход за мной, покажется тебе не таким уж тягостным, если муж будет рядом.

– Мне вовсе не в тягость ухаживать за вами, ваше величество, – сказала Мадлен.

Господи Боже! Значит ли это, что он должен сопровождать королеву на всем пути в Йорк?

– А ты, Эмери? Я знаю, что службу при дворе ты находил обременительной, но уверена, что ты предпочтешь терпеть ее, чем многонедельную разлуку с молодой женой.

– Мы благодарим вас за участие, ваше величество.

Эмери взял руку Мадлен и сжал ее. Это означало: «Притворись, что рада».

Мадлен заставила себя улыбнуться.

– Ну конечно же, ваше величество. – Она с улыбкой повернулась к Эмери. – Мы так мало побыли… вместе.

Она попыталась высвободить руку, но он сжимал ее все крепче, пока она не перестала вырываться. Его улыбка стала еще шире.

– Мы были так поглощены друг другом после свадьбы, не правда ли, любовь моя? Не считая последней недели, которая прошла в разлуке. Скажи, ведь дни безрадостно тянулись для тебя, а ночи казались унылыми?

– Я совсем не могла спать, – призналась она, надеясь, что он попадет в ловушку. – Лежала без сна, терзаясь, где ты…

– Только зов службы мог оторвать меня от тебя.

Мадлен чуть не задохнулась от его наглости. Она гордо вскинула подбородок.

– Ни одна настоящая женщина не упрекнет мужа за верную службу своему монарху.

– И ни один истинный монарх, – вмешалась довольная королева, – не станет лишать своего вассала услуг его или ее супруга. Можете удалиться и подыскать подходящее место для… личных разговоров.

Мадлен смиренно последовала за Эмери, продолжавшим держать ее за руку, к своей комнате. Но как только они очутились там, где королева уже не могла их видеть, она прошипела:

– Перестань ломать мне пальцы!

Глава 18

Он отпустил ее руку. Мадлен поплелась впереди него в свою комнату. Как только они вошли, Эмери запер дверь и прислонился к ней спиной, скрестив руки на груди.

– В чем дело? Что-нибудь не так? Я был изумлен, увидев тебя здесь. А для тебя это не было такой уж неожиданностью. Так почему ты набросилась на меня там, внизу?

Она отвернулась.

– Меня удивило, что ты занимаешь пост при дворе королевы, ни слова не сказав мне об этом. Какова твоя роль здесь?

– Гофмаршал. Мой посыльный, должно быть, разминулся с тобой.

Эмери стоял близко у нее за спиной. Неожиданно он положил руки ей на плечи, всколыхнув все ее чувства, чего ей не удалось скрыть. Это потрясение совпало с другим. Гофмаршал? Он руководил поездкой королевы на север? Конечно же, она не должна этого допустить! Ни за что, раз он участвовал в заговоре против короля! Она сопротивлялась его рукам, но он повернул ее кругом. Увидев выражение ее лица, он нахмурился, но затем улыбнулся:

– Ты что, ревнуешь?

Мадлен широко раскрыла глаза.

– А что, есть кто-то, к кому я должна ревновать?

Он был настроен на любовный лад, чтоб ему провалиться! Ее обуревали те же чувства. Но ведь она дала клятву, которую теперь должна соблюдать еще строже.

– Это ты сама должна выяснить, – поддразнил он. – Жена под боком будет, без сомнения, несколько ограничивать мои действия.

Его руки нежно обвили ее шею, умелые пальцы поглаживали затылок. Ее изнывающее от вожделения тело пыталось сбросить оковы, которыми она стремилась его обуздать. Она не могла сладить со своим дыханием. Его щеки пылали, а глаза потемнели от желания…

Мадлен вывернулась из его рук и кинулась в другой конец комнаты.

– Соседство со мной не должно тебя слишком беспокоить, – язвительно сказала она. – У меня своя работа, у тебя своя. Сомневаюсь, что мы будем видеться часто.

Взгляд Эмери стал холодным, и он двинулся за женой, как бросается в бой человек с мечом.

– Да неужели? – рявкнул он, настигая ее. – Хотя ты ведь путешествовала с двором и знаешь, как это будет. Особенно с женщиной на большом сроке беременности. Медленно, солидно. Будет масса времени для… развлечений.

Он был уже на расстоянии вытянутой руки, и Мадлен прижалась к стене; больше отступать было некуда. Он предупреждал ее об этом. Она попыталась удержать его словами:

– Я не позволю тебе использовать мое тело.

Он остановился.

– Не позволишь?

Мадлен судорожно сглотнула и не ответила. Она тяжело дышала, словно боролась за свою жизнь. Опасность прошла, он расслабился, на лице осталось простое любопытство.

– Ты сердишься за то, что случилось в последний раз, за то, что я тогда сказал? Я не хотел признать, как сильно желал тебя в тот день. Я думал, нам удалось уладить все недоразумения. Если нет, я постараюсь…

Он сделал шаг вперед. Мадлен выхватила свой нож. Его нож. Его дар.

– Я дала клятву, что не лягу с тобой. Эмери застыл.

– Если ты не собираешься убить меня, – спокойно сказал он, – сейчас же убери нож.

Мадлен сама не понимала, как могла решиться на этот шаг. Теперь он пришел в такую ярость, какой ей никогда еще не приходилось видеть. В холодную ярость. Готовая к тому, что он разоружит ее и она не сможет ему помешать, Мадлен сказала:

– Ты сам научил меня защищаться от изнасилования.

Выражение его лица не изменилось.

– Мужчина не может изнасиловать свою жену.

– Называй это как угодно. Я буду чувствовать то же самое.

– Даю тебе слово, Мадлен, я не стану брать тебя силой. Убери нож.

– Ты дал мне слово, что не станешь сражаться за мятежников! – в отчаянии возразила она.

Но эта вспышка возмущения ослабила ее внимание. Ударом ноги он свалил ее на пол, рукой выхватив нож, который отправил в деревянную стену, где острый клинок замер, дрожа, вонзившись по самую рукоять. Мадлен оказалась распростерта на спине у его ног. Она закрыла глаза. Чего ей ждать теперь? Изнасилования? Порки? Того и другого? В конце концов она не вынесла ожидания и посмотрела на него из-под ресниц, оглядывая снизу верх всю его высокую фигуру, пока не наткнулась на застывшее хмурое лицо.

– Никогда больше не делай этого, – сказал он и вышел из комнаты.

Мадлен спрятала лицо в ладонях. Ей хотелось бы разреветься, но тоска камнем застыла в груди, и слез не было. Наконец она устало поднялась на колени, затем встала на ноги. Она увидела нож, застрявший в стене, и подошла, чтобы вытащить его. Он сидел слишком крепко. Некоторое время она пыталась вытянуть лезвие обеими руками.

Он не притронулся к ней. Возможно, не осмелился. И ей предстоит новая битва.

Мадлен не имела понятия, куда ушел Эмери, но знала, что он непременно вернется. Она с ужасом ждала этого момента.

Она взялась было за книгу, потом за вышивку, но у нее все валилось из рук. Мысленно она снова и снова возвращалась к их ссоре, перебирая в уме мельчайшие детали. Ей не следовало замахиваться ножом, но ведь долг чести обязывал ее сдержать свою клятву, пусть даже ценою жизни.

Конечно, он не сражался за мятежников, но и не обещал никогда, что не станет работать на них, помогать им, шпионить для них. Какую именно помощь оказывал Эмери де Гайяр Герварду Недремлющему, будучи гофмаршалом двора королевы?

Было еще светло, когда Дороти постучала, застенчиво вошла в комнату и остановилась, удивившись, что нашла Мадлен в одиночестве. Она принесла кувшин горячей воды и немного еды и вина.

– Лорд Эмери ненадолго вышел, – объяснила Мадлен.

Но Дороти заметила ее непотревоженную одежду и нетронутую постель. Мадлен все еще была в полном придворном одеянии, хотя провела здесь уже почти два часа, предположительно со своим мужем. Этого нельзя было объяснить. Мадлен позволила Дороти раздеть себя.

Оставшись в одной сорочке, Мадлен вспомнила о браслете и поспешно попросила Дороти расчесать ей волосы. Следовало поскорее снять золотую обузу. Когда же будет удобно сказать Дороти, чтобы та ушла?

Она уже собиралась открыть рот, когда в комнату вошел Эмери. Он слегка приостановился, но тут же прошел дальше.

– Дороти, надеюсь, ты здесь удобно устроилась?

– Да, мой лорд.

– Прекрасно. Ты можешь отправляться в постель.

Когда дверь за служанкой закрылась, он, не обращая внимания на Мадлен, небрежно снял грязную одежду и швырнул ее в угол. Прежде он никогда не раздевался в ее присутствии. Ей страстно хотелось увидеть его обнаженное тело, но теперь это было оскорбительно. Держа в руке ремень, он достал из кармана ключ, прошел к сундучку для драгоценностей и отпер его, чтобы положить туда снятые украшения. Мадлен увидела, что он задумчиво нахмурил брови и огляделся.

Больше уже нельзя было оттягивать. Она попыталась незаметно поднять сорочку и снять браслет, но оказалось, что без помощи второй руки ей не расстегнуть его. Он с удивлением наблюдал за этой манипуляцией. В молчании она беспомощно протянула ему браслет. Он взял его, задумчиво рассматривая ее обнаженную ногу. Мадлен оправила сорочку и забралась под одеяло. Он убрал браслет в сундучок и запер его, затем прошел к кровати и лег в постель, не касаясь жены.

– Ты веришь, что я не собираюсь насиловать тебя? – решительно спросил он.

Вид у него был угрожающий, но она доверяла его слову.

– Да.

– Это уже кое-что.

Он отвернулся от нее.

На следующее утро придворных разбудил удар колокола. Мадлен удивило, что ей удалось уснуть, но дневная поездка и все последующие треволнения, в конце концов, толкнули ее в забытье. Ей казалось, что Эмери сразу же уснул. Но при звуке колокола он поднимался неохотно.

Он потянулся и случайно коснулся ее. Вздрогнув, тут же отстранился. Их глаза встретились, и он отвел взгляд.

– Что за клятву ты дала?

– Не ложиться с тобой в постель до тех пор, пока не удостоверюсь, что ты верен королю.

– Ты лежала со мной всю ночь.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Я все спрашивал себя, насколько твердо ты будешь придерживаться ее.

В его голосе слышалась легкая насмешка. Она почувствовала, что он попытается действовать лаской, и собралась с силами, чтобы устоять.

– Это клятва, и я сдержу ее, – твердо сказала она. – Ты обязан хранить верность королю.

– Я обещал не насиловать тебя, и ты спокойно легла со мной. Если я дам слово, что предан Вильгельму, разве ты не поверишь этому?

Мадлен закрыла глаза.

– Как я могу тебе поверить? – устало сказала она. – Я собственными ушами слышала, что ты обещал помочь Герварду.

Она почувствовала, как дернулась кровать. Он стоял рядом, обнаженный и прекрасный. И совершенно холодный, отчужденный.

– Ты можешь не беспокоиться о своей клятве, – сказал он. – Я и сам не лягу с женщиной, которая не доверяет моему слову.

Он отвернулся, достал из сундука одежду и облачился в нее. Опоясываясь ремнем, он заговорил тем спокойным, бесстрастным голосом, который стал ей привычен за время тех ужасных недель в Баддерсли:

– Королева, однако, считает нас влюбленными пташками. Жестоко разочаровывать ее, учитывая ее беременность. В этом состоянии все женщины, даже королевы, подвержены эмоциям. Если я буду играть свою роль на публике, могу я рассчитывать на твою поддержку?

Они должны будут встречаться час за часом, день за днем, затем каждую ночь вместе ложиться в постель.

– Да, – ответила она.

Не добавив ни слова, он вышел.

Мадлен с головой ушла в придворные обязанности и постоянно находилась с королевой и ее дамами. Она вместе с ними вышивала покров для алтаря, читала Матильде вслух, когда та отдыхала, играла в различные игры с Джудит и Агатой и помогала леди Адели, повитухе, подготовить все необходимое для родов и будущего младенца.

Эта дородная женщина была очень сварлива.

– Тащиться по всей стране в такое время! Добром это не кончится. И кто окажется виноват? Конечно, мы.

Мадлен опасалась, что повитуха права. Ей пришла в голову пугающая мысль, что проще всего навредить в поездке можно, допустив гибель королевы и младенца. Могли Эмери опуститься до такой низости?

Он много работал, оберегая покой королевы, добывая продовольствие и тщательно проверяя повозки, вьючных лошадей и людей. В первые несколько дней они с Мадлен встречались только во время еды, и не было заметно, чтобы его мучила совесть. Они мило беседовали друг с другом, не выставляя напоказ близкие отношения. Королева хвалила Мадлен за ее сдержанность, так выгодно отличавшуюся от поведения Джудит.

Мадлен чаще видела Одо, чем Эмери. Тот командовал дозорным отрядом.

– Отлично подобранные воины, – самодовольно заявил он Мадлен. – Привычные к подобного рода делам. Мы готовы выступить, лишь только твой муж перестанет суетиться, как боязливая монахиня.

Мадлен гордо выпрямилась.

– Монахини отнюдь не робкого десятка, Одо, имея твердую веру в Бога. Величайшая глупость – отправиться в северную глушь без серьезной подготовки.

– Изображаешь почтительную жену? – ухмыльнулся он. – Я не забыл, как ты сопротивлялась. Прошел слух, что тебя били за это.

Мадлен покраснела.

– Слухи, как всегда, врут.

Хоть Одо и притворялся, что ему не нужны ни она, ни Баддерсли, потеря все еще терзала его, и ему обидно было состоять под командой Эмери. Одо охотно устроил бы ему неприятности. Слава Богу, он не имел такой возможности, пока не обнаружил предательства Эмери.

– Кстати, – сказала она с деланным безразличием, – что произошло в этом деле с мятежниками?

– В каком деле? – спросил Одо, нахмурившись.

– Когда ты остановился в Баддерсли, разве ты не говорил, что отправил донесение королю о мятежниках, скрывавшихся поблизости, возможно, даже с Гервардом? Их поймали? Ты получил награду?

Одо побагровел.

– Вся Англия гудела бы, если бы Герварда удалось схватить. И разве по мне можно сказать, что я получил ценную награду?

– Это была ошибка? Какое несчастье! Он испытующе смотрел на нее.

– Скорее всего их предупредили. Но как это возможно?

Мадлен сознавала, что лучше бы ей не затрагивать этот вопрос, но спокойно встретила его взгляд.

– Значительная часть Англии симпатизирует Герварду, Одо. Едва ли армия Вильгельма смогла бы добраться туда незаметно.

– К тому времени, как прибыла королевская армия, мятежники давно ушли. По слухам, они скрылись на следующий день после того, как я побывал в тех местах. В тот день, когда я говорил с тобой об этом.

Мадлен пожала плечами:

– Возможно, они завершили свои дела.

– Или кто-то их предупредил, – повторил он. – Какой-нибудь друг Золотого Оленя. Человек, продавший мне эти сведения, найден распластанным.

Мадлен судорожно сглотнула.

– Что это значит?

Он желчно рассмеялся:

– Спроси своего сакса-мужа, которого ты так защищаешь.

Мадлен не смела дохнуть. Она и подумать не могла, что Одо так наблюдателен и способен сложить вместе разрозненные детали. Она его явно недооценила. Им руководили злоба и зависть. Ее переполняли подозрения. Стоит Эмери сделать неверный шаг теперь, когда Одо постоянно рядом, Мадлен, может, и не удастся спасти мужа от разоблачения. Особенно когда ее главная цель защита королевы и ее младенца.

В этот вечер после ужина они ненадолго оказались с Эмери в стороне от всех. Они стояли вместе и улыбались, муж держал ее за руку.

– Одо что-то подозревает об этом деле в Холверском лесу, – сказала она, застенчиво поглядывая на него из-под ресниц.

– Он был бы дураком, если бы не проявлял недоверчивости.

Эмери нежно поцеловал ее пальцы, и это тронуло ее.

– Ты не должен убивать его, – сказала она, глядя мужу в глаза.

Эти глаза гневно вспыхнули, хотя он не переставал улыбаться.

– Я никогда никого не убивал, чтобы скрыть свои действия, и впредь не собираюсь.

– Очень благородно, когда есть кому сделать это вместо тебя, – ответила она. – Доносчик в Горманби был найден распластанным. Что это значит?

Он побледнел и посмотрел вдаль, сквозь переполненный зал.

– Это древний обычай викингов. Человеку разрубают грудную кость, так что его ребра раскрываются, подобно жуткому алому цветку. Он задыхается.

Мадлен не могла больше улыбаться.

– Это ужасно.

– Не больше, чем ослеплять каленым железом или отрубать руки и ноги.

– Но это совершено ради тебя.

Он снова повернулся к ней:

– Это сделал Гервард из собственных соображений. Ясное послание всем, что низкое предательство не стоит серебра. Он бы распластал и тебя, и меня, если бы счел это полезным.

– Не верю!

Эмери криво улыбнулся:

– Он зацепил тебя, верно? Будь осторожна. Гервард благороден, доброжелателен и умеет словом завоевать сердца и умы. Но он не знает жалости и ни перед чем не остановится. Он стал бы презирать себя, если бы отступил. По своим взглядам он больше скандинав, чем англичанин, и искренне полагает, что жизнь – это ничто, краткий миг, впечатления птички, влетевшей в одно окно замка и тут же вылетевшей в другое. Смысл смерти состоит в том, чтобы встретить ее достойно и с доблестью, заслужив добрую память, славу, которая живет вечно.

Насколько Эмери разделял эту философию?

– И все-таки ты ему служишь, – сказала Мадлен.

– Я его друг по кольцу, связанный с ним клятвой.

– Тебя связывают и другие клятвы.

– И я им верен. Улыбайся, жена, а то люди подумают, что мы не так уж и счастливы.

Мадлен улыбнулась, хотя ей было больно.

– Ты не можешь служить двум враждующим господам!

Он схватил ее и прижал к себе. Мадлен оцепенела.

– Я выполняю все свои клятвы, насколько в моих силах.

Она хотела возразить, но он закрыл ей рот поцелуем. Мадлен старалась сохранить безразличие, но вкус его губ, тепло его тела возбудили ее, как любовный напиток. Острый приступ желания внезапно охватил ее, заставив прогнуться, подобно луку, в его руках. Эмери еще крепче обнял ее. Затем внезапно оттолкнул, повернулся и ушел. Мадлен, вся дрожа, вернулась под крылышко королевы.

Их жизнь протекала по распорядку, безопасному для нее. Мадлен всегда удалялась в свою комнату первой, как только королева ложилась спать. Эмери приходил позже, а она притворялась, что спит. Он покидал постель с первым ударом колокола. Она не вставала, пока он не уйдет.

В эту ночь она легла во взвинченном состоянии, ожидая прихода мужа. Она усиленно готовилась к борьбе, в то время как ее тело томилось желанием любовных ласк. Она слышала, как открылась дверь, как он раздевался. Почувствовала, как прогнулась кровать, когда он присоединился к ней, и по тому, что он неподвижно остался лежать, поняла, что эта ночь пройдет так же, как и все остальные. Слезы душили ее.

Позже она проснулась от восхитительно приятного сна. Она лежала, тесно прижавшись спиной к его груди, и с каждым вздохом терлась сосками о его руку, перекинутую ей на грудь. Его голова покоилась на ее плече, а его сонное дыхание шевелило ей волосы. Она понимала, что должна отодвинуться, но вместо этого обвила его руку своей. Какой выход может она отыскать для них обоих? Только отвратить его от предательства! Когда она пробудилась утром, муж уже ушел.

На следующий день Матильда пригласила Эмери в свои покои и попросила сыграть для нее. У королевы болела спина, и Мадлен растирала ее. Эмери сел и начал настраивать лиру.

– Ну вот, – сказала королева. – Ты можешь поцеловать жену, Эмери. Не нужно при мне церемониться.

Он подошел и нежно поцеловал Мадлен в губы. Она ответила ему, как подобает хорошей жене, и скромно улыбнулась. Матильда одобрительно кивнула. В конце концов королева разрешила Мадлен закончить массаж и пригласила одну из дам заняться музыкой. Однако она не отпустила Эмери, а принялась подробно обсуждать с ним план поездки.

– Значит, все в порядке? – сказала Матильда.

– Да, ваше величество.

– Тогда нам лучше скорее отправиться в путь. Боюсь, что этот младенец торопится, а он непременно должен родиться в Йорке.

Мадлен и Эмери обменялись взглядами. Неужели Матильда думает, что ей удастся задержать в чреве младенца усилием воли?!

– Сколько в день мы сможем проезжать? – спросила королева.

– Миль двадцать, пока мы на старых дорогах, а погода хорошая.

Матильда недовольно поморщилась.

– Было бы гораздо проще, если бы я могла ехать верхом. – Она веселым взглядом окинула своих придворных дам. – Вам придется по очереди проводить время в моем экипаже, читая мне и играя в шахматы.

Мадлен сочувствовала королеве. Она терпеть не могла вынужденного безделья в занавешенной коробке.

– После Линкольна, – сказал Эмери, – вы сможете отправиться в Йорк по воде, если вам угодно.

Королева отнеслась к его идее с интересом.

– Это гораздо удобнее. А что, там есть хороший водный путь?

– Да. Есть проложенный римлянами канал от Линкольна до реки Трент, которая соединяется с рекой Уз возле Эрмина. Она приведет нас в Йорк. Но мы не сможем отправить весь кортеж по реке. Только придворных дам и личную гвардию.

Королева задумалась.

– Но ведь остальные рыцари смогут следовать за нами по берегу и быть неподалеку?

– Да.

Матильда согласно кивнула:

– Тогда готовься. Чем раньше мы попадем в Йорк, тем лучше.

На следующий день кортеж королевы покинул Хартфорд. Во главе двигался дозорный отряд Одо, который должен был следить за тем, чтобы дорога впереди была проходима и безопасна.

Основная часть процессии состояла из десяти повозок с провизией, спальными принадлежностями, животными и пожилыми слугами. В центре двигался позолоченный экипаж королевы, завешенный тонкими шелковыми занавесками и более плотными синими полотняными шторами. Рядом ехали верхом те дамы и духовные лица, которые не захотели трястись в повозках. Эту центральную группу охраняла личная гвардия королевы, которой командовал старый опытный вояка Фальк д'Экс.

Позади двигались верхом слуги и тыльное охранение под командой Аллана де Феррера, молодого и молчаливого племянника королевы.

Мадлен знала, что их сопровождают также пешие дозорные, которые отправились в дорогу уже несколько дней назад, чтобы разведать окрестности и леса вдоль пути следования кортежа и удостовериться, что вокруг не рыщут мятежники или шайки разбойников. Потребовалась бы небольшая армия, чтобы справиться с такой охраной.

Мадлен ехала верхом. Глядя на процессию, двигавшуюся под развевающимися на ветру знаменами, на сверкающие под солнцем доспехи и копья, молодая женщина испытывала гордость от того, что все это организовал Эмери.

Мадлен пристально наблюдала за ним. Если он задумал недоброе, то проще всего было допустить какой-нибудь недосмотр, чтобы королева стала легкой добычей для Герварда. Хотя это было не так просто. Одо следил с пристрастием, да и Фальк заметил бы любые изъяны в охране королевы и тотчас же их исправил. Не смог бы Эмери и отдавать неверные приказы в момент нападения, потому что его роль была скорее административной, чем военной. В случае угрозы руководить боевыми действиями пришлось бы командирам отрядов. Задача Эмери состояла в том, чтобы предусмотреть и предотвратить любую опасность и доставить громоздкий кортеж в Йорк до рождения ребенка.

Мадлен посмотрела вперед, где Эмери скакал рядом с повозкой и о чем-то разговаривал с возницей. Подобно всем рыцарям он был в полном боевом облачении – в кольчуге до колен, кожаных сапогах, укрепленных металлическими пластинами, и коническом шлеме со щитком. Все это было надето поверх шерстяного и кожаного платья. В этот солнечный августовский день он, должно быть, изнемогал от жары. Тьерри гордо гарцевал рядом, неся щит Эмери на своем седле. Встретившись взглядом с Мадлен, юноша радостно помахал ей рукой.

В первую ночь они остановились в Роллстоне, неподалеку от Баддерсли. Мадлен ночевала с дамами королевы и понятия не имела, где провел ночь Эмери.

Она очень скучала по нему и металась всю ночь.

На следующий день, когда они двинулись в Хантингдон, Мадлен была измучена и раздражительна.

– Ну и ну, Мадлен! – поддразнила ее королева во время полуденного перерыва. – Такое скверное настроение всего после одной ночи без мужниных объятий? Горе нам, бедным женщинам, которые не виделись с мужьями месяц, а то и дольше.

Мадлен почувствовала, что лицо ее пылает.

– Просто я плохо спала, ваше величество, – пробормотала она.

– Может, и так, – сказала Матильда. – Но замок Хантингдон очень просторный, так что на эту ночь тебе обеспечена отдельная комната.

Мадлен огляделась, увидела, что все кругом ухмыляются, и вспыхнула от смущения. Столь романтическое вмешательство было нетипично для Матильды. Но повитуха Адель сказала Мадлен: в последние недели беременности женщины становятся неповоротливы и медлительны, и деятельная особа скучает и начинает проявлять интерес к малозначительным событиям, каковым, судя по всему, стало для королевы замужество Мадлен.

В Хантингдоне Эмери и Мадлен получили отдельную комнату.

Глава 19

Когда Дороти застелила белье, которое им понадобится на одну ночь, Мадлен осмотрела кровать. Она оказалась значительно меньше той, что была у них в Хартфорде. Едва ли двое здесь улечься смогут, не касаясь друг друга. По телу Мадлен побежали мурашки. Она жаждала снова прижаться к нему. И страстно желала большего. Ей хотелось непринужденности, смеха, любовного слияния. Однако ничему этому не суждено случиться, пока она не сможет ему доверять.

Мадлен пыталась спорить со своей совестью. Разве нельзя утверждать, что он доказал свою честность? В конце концов, он защищал королеву, как подобает преданному рыцарю… Но вскоре она отбросила эту софистику, решив, что ему пока просто не представился удобный случай, чтобы нанести удар. Возможно, если они прибудут в Йорк без происшествий, она станет доверять ему. Но в этом случае простит ли он ее недоверие?

Вошел Эмери, уже без доспехов, влажный после мытья. Увидев размеры кровати, он остановился, но на его лице ничего не отразилось. Он достал из сундука зеленую с золотом тунику и надел несколько украшений. Мадлен стояла совсем близко, тоже выбирая наряды для вечерней трапезы. Он совершенно не обращал на нее внимания, когда они оставались наедине, так что она давно уже перестала остерегаться и томилась по малейшим проявлениям близости. Перебирая пальцами свои драгоценности, она упивалась запахом его тела, наслаждаясь каждым быстротечным моментом случайного прикосновения…

Вдруг она что-то почувствовала и подняла на него взгляд. Внезапно он схватил ее и прижал к стене. Его рот накрыл ее губы жарким поцелуем, и он тяжело навалился на нее твердым горячим телом.

Оправившись от потрясения, Мадлен сдалась. Как только он почувствовал ее отклик, его губы смягчились. Рука, сжимавшая ее косы, чтобы удержать, стала ласково поглаживать ее спину, посылая по телу магические волны. Дрожь страстного желания охватила их обоих. Поцелуй следовал за поцелуем, лишая Мадлен последних остатков стойкости. Ноги ее подогнулись, и Эмери притянул жену к себе, поддерживая под ягодицы, тесно прижав ее алчущее лоно к своей страждущей плоти.

Он с усилием оторвался от ее губ, и они оба жадно вдохнули воздух. Мадлен едва не потеряла сознание от страсти и нехватки воздуха. Он опрокинулся вместе с ней на кровать, и его рука, заблудившись между ее бедер, все дальше толкала ее в темную бездну беспамятства.

Но внезапный укор совести пронзил ее сердце.

– Не-е-ет! – вскричала она.

Он слегка отпустил ее. Она оттолкнула его и соскочила с кровати. Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

– Нет, – повторила она, словно заклинание от греха, отступая к дальней стене на подгибающихся ногах. – Нет! Нет!

Тяжело и прерывисто дыша, он спрятал лицо в ладонях. Мадлен выбежала из комнаты. Слезы струились по ее лицу. Она остановилась, чтобы утереть их. Убежище! Вот что ей нужно, но в переполненном замке трудно отыскать уединенный уголок. Она пошла по коридорам, через комнаты, горячо молясь, чтобы нашлось укромное местечко, где бы она могла спрятаться. Наконец она забрела к конюшням.

Людей вокруг было мало, о лошадях уже позаботились и разместили их на ночь. Мадлен проскользнула в стойло к своей кобыле и прильнула к теплому телу животного. Усталая лошадь только засопела.

– О милостивый Боже, – взмолилась Мадлен. – Дай мне сил!

Дикая выходка мужа разожгла в ней огонь страсти. Даже теперь еще колени ее дрожали, и боль неудовлетворенного желания терзала ее. Как она сможет вынести это, когда снова останется с ним наедине?

Звук рога возвестил время ужина. Он звал ее идти и оставаться рядом с Эмери на глазах всего двора. Но приступ желания заставлял ее дрожать как осиновый лист. И все же долг, проклятый долг призывает ее.

Когда она покидала конюшню, тихий голос окликнул ее:

– Леди Мадлен!

Она огляделась. Из-за угла украдкой выскользнул мужчина. Человек низкого происхождения. Англичанин.

– Что тебе нужно?

Она взялась рукой за нож, который носила на поясе.

– Ваша помощь, леди Мадлен. Я – Хенгар, лесничий. Муж Альдреды. Худой жилистый человек с бегающими глазами.

– Какие-то неприятности в Баддерсли? – спросила она.

– Все неприятности в Баддерсли, – пробормотал он, – были только от Золотого Оленя.

Мадлен задумалась, что он имеет в виду.

– Золотой Олень – это миф, – сказала она.

– Не-а, он существует. Королева заплатит большие деньги за его имя.

У Мадлен пересохло в горле. Должно быть, Хенгар и есть предатель из Баддерсли! Что, во имя Господа, ей теперь делать?!

– Ну, так и кто он? – спросила она как можно спокойнее.

Человек облизал губы.

– Я скажу только королеве, и за деньги.

– Я не могу провести тебя к королеве, – сказала Мадлен. – Но я передам ей.

– Не-а, – сказал он. – Я буду говорить только с королевой.

Мадлен увидела вспышку злобной радости в его глазах. Он думал, что она не знает о «втором я» Эмери, и веселился от сознания, что использует ее, чтобы погубить ее собственного мужа. Неприкрытая подлость его намерений поразила ее.

– Зачем ты это делаешь?

– Я предан королю, – сказал он, лицемерно ухмыляясь. – Он ведь помазанник Божий, правда? Наш священный долг быть ему верными.

– Тогда при чем здесь деньги? – спросила она сухо.

– Человеку нужно на что-то жить. Мадлен холодно рассматривала его.

– Если ты хочешь, чтобы я помогла тебе, Хенгар, ты должен сказать мне истинную причину, почему ты так поступаешь.

Он нахмурился, и его глаза забегали.

– Этот Золотой Олень, – пробормотал он, – украл у меня жену!

Сердце Мадлен сжалось, но она сохранила невозмутимость.

– Почему ты это говоришь?

– Потому что это правда! – рявкнул он ей в лицо. – Все время, с тех пор как он вернулся, она бегает за ним, как сука во время течки. Было неприятно и в первый раз, но я не собираюсь снова терпеть это.

– Снова? – нетвердо спросила Мадлен, отступая назад.

Он в раздражении сплюнул себе под ноги.

– Наша девочка, единственный ребенок Альдреды, постоянно напоминает мне об этом долгие годы. Она не моя. Она дочь лорда.

– Фрида?

Мадлен припомнила стройную белокурую девочку и ощутила ледяную дрожь, словно настала зима.

– Ага, Фрида. А теперь Альдреда заявляет, что хочет увести ребенка, чтобы она росла его дочерью. Я ненавижу маленькую паршивку, но он ее не получит! Я расскажу, кто он такой и где его можно найти. Король позаботится, чтобы женщинам от него больше не было никакой пользы.

Его кипучая злоба заставила Мадлен отступить назад, в конюшню. Он последовал за ней. Раздался второй сигнал к ужину, она услышала, как конюхи весело направились на кухню. Она могла бы позвать на помощь, но тогда Хенгар получил бы аудиенцию, к которой стремился.

– Вы проведете меня к королеве, леди, – сказал Хенгар. – Если нет, я погублю и вас тоже.

Мадлен остановилась и взялась за нож.

– Не смей угрожать мне!

– Думаете, вы в безопасности? – ухмыльнулся он. – Увидите!

Мадлен нужно было время, чтобы сообщить Эмери об угрозе.

– Хенгар, – сказала она твердо, – ты должен вернуться в Баддерсли и прекратить эти глупости. Я поговорю с Альдредой.

Он рассмеялся:

– Вы думаете, она станет вас слушать? Нет уж, если вы не поможете, я обращусь к кому-нибудь другому.

Он повернулся и пошел прочь. Мадлен не могла позволить ему уйти.

– Хенгар! Стой! Я дам тебе денег, чтобы ты вернулся домой и молчал.

Он обернулся.

– Значит, вы знаете? Предаете свое собственное племя, как он?

– Не прикидывайся святым, – рассердилась Мадлен.

Она сорвала с головы золотую ленту. – Вот. Возьми и убирайся.

Он отрицательно потряс головой:

– Какой мне от этого толк? Никто не поверит, что я раздобыл ее честно. Я хочу денег за мою новость. И погибели Эмери де Гайяру.

Мадлен наконец придумала, чем ему можно пригрозить.

– Ты не выдашь его, Хенгар. Я позабочусь, чтобы в Баддерсли узнали, что это сделал ты. Сколько после этого тебе удастся прожить, наслаждаясь женой и деньгами? Они распластали доносчика в Горманби.

Он смертельно побледнел и с воплем отчаяния бросился на нее. Мадлен инстинктивно выхватила нож. Она почувствовала, как он вошел в кость, услышала его приглушенный крик. В ужасе она оттолкнула его дергающееся тело и, пошатываясь, отступила назад. Он рухнул навзничь, схватившись в агонии за нож в своей груди, кровь струилась по его пальцам. Ноги его несколько раз дернулись, словно он хотел убежать, затем он испустил дух.

Мадлен в оцепенении взирала на свою работу, на ладони, испачканные кровью. Она убила человека, и ей суждено гореть в аду! Она осмотрела свою одежду и, к удивлению, обнаружила, что на ней крови нет. Потребовалось несколько жизненно важных секунд, чтобы кровь показалась из-под ножа. Теперь крови было предостаточно, она расплывалась по его одежде, собиралась в лужицу в грязи. Что же ей делать?

Прежде всего нож. Она должна вытащить его, он может ее выдать. Мадлен огляделась, но поблизости не было никого. Она вымыла руки в бадье с водой и подоткнула юбки повыше под пояс. Затем осторожно приблизилась к телу, остерегаясь наступить на кровь. Нож не поддавался. Он застрял в кости, как в деревянной стене в тот день, когда Эмери отобрал его у нее. Где она нашла силы, чтобы так глубоко вонзить клинок? Это была мощь собственной атаки Хенгара, напоровшегося на нож.

Но она обязательно должна вытащить оружие. Оно укажет на нее, как если бы она написала на убитом свое имя. Мадлен сжала зубы и ухватилась за рукоять двумя руками. Тело приподнялось от земли, но лезвие не поддавалось. Затем она услышала голоса.

В панике она схватила Хенгара за одну ногу и затащила его в пустое стойло. По счастью, он был мелким мужчиной. Мадлен закопала его в солому. Быстро выскочив назад, она накидала свежей соломы на кровавые пятна.

Сердце ее билось так сильно и часто, будто в любой момент могло разорваться. Когда голоса стали громче, она забилась в угол. Два конюха прошли мимо под соседний навес. Мадлен почти лишилась чувств от облегчения. Но что же ей все-таки делать? Она не явилась к ужину без всяких объяснений. Когда обнаружат тело, сразу станет ясно, что это она убила его. Возможно, причина ее поступка выплывет наружу, и тогда Эмери будет погублен.

Ей надо спрятать тело более тщательно, но она не могла придумать куда. Зубы ее стучали, а мысли путались в голове.

Эмери. Он должен помочь. Она набросала побольше соломы на кровавое место, поправила юбки и выскользнула из конюшни. Удалившись с места преступления, она остановилась в тихом углу двора, чтобы успокоиться. Ей следовало еще попытаться вытащить нож. Нужно вернуться. Но зубы ее снова начали стучать. Она не могла опять пойти туда.

– С тобой все в порядке?

Мадлен вздрогнула и обернулась – неподалеку стоял Эмери. У нее сжалось горло, и она не могла произнести ни слова, чтобы рассказать ему, что стала убийцей. Он не подошел ближе.

– Ты выглядишь неважно. Все из-за того, что случилось в комнате?

Мадлен покачала головой. С того времени, казалось, прошла вечность.

– Наше положение доводит меня до безумия. Если я попрошу королеву освободить тебя от обязанностей, ты уедешь?

Куда теперь она может уехать? Она снова покачала головой, нуждаясь в его поддержке, и бросилась в его объятия. Он крепко обнял ее, но ей хотелось прижаться к нему еще теснее, чтобы избавиться от мучительных мыслей. Она вцепилась в него, вся дрожа.

– Что случилось, Мадлен, кто-то обидел тебя?!

– Нет, – прошептала она. – Поцелуй меня!

Когда он заколебался, она обхватила его голову и поцеловала в губы с силой и отчаянием. Мгновение помедлив от потрясения, он ответил. Мадлен прижалась к нему ближе. Он приподнял ее. Она обхватила его ногами, словно хотела соединиться с ним, несмотря на многочисленные слои одежды, разделявшие их. Он прервал поцелуй и ошеломленно посмотрел на нее.

– Да, – сказала она.

Ее клятва была смыта кровью. Теперь она стала его сообщницей в предательстве, он был нужен ей как опора.

– Я уже не смогу остановиться, – предупредил он.

– А я и не хочу этого. – Она сжала ноги и вплотную прижалась к нему. – Пожалуйста…

– В нашей комнате… – сказал он нетвердо.

– Нет! – закричала она неистово, возражая против любой задержки.

Потрясенный, отчаянно оглядываясь вокруг, он увлек ее, все еще обвивавшую его ногами, в глубокую нишу в стене, заполненную бочками. Он усадил ее на одну из бочек и освободился из захвата ее ног.

Мадлен откинулась назад, опершись спиной о грубую холодную стену, и закрыла глаза, но видела перед собой только кровь, призрачные пятна крови. Она открыла глаза. Перед ней было его лицо, пылающее от желания, но встревоженное. Его руки дрожали, когда он гладил ее бедра.

– Ты уверена? – спросил он.

Мадлен дрожала, как в лихорадке. Было ли это вожделение или чувство вины, но он был ей нужен как избавление от страданий.

– Да, да! Возьми меня прямо сейчас!

Он отнял руки, чтобы разобраться со своей одеждой, и они соединились. Их стоны слились в один. Мадлен вцепилась в мужа, ощущая конвульсии, сотрясавшие и его тоже. Должно быть, самые стены замка содрогнулись вместе с ними.

– Обвей меня снова ногами, любовь моя. Держи меня крепче.

Она подчинилась, ногами побуждая его к повторению неистовой любви. Этого было недостаточно. Ей все еще мерещилась кровь.

– Возьми меня, – прошептала она. – Еще!

– Мэд…

– Еще! – крикнула она. – Еще! Еще!

Он приглушил ее отчаянный вопль, прижав лицом к своей груди.

– Тише, любимая, тише!

Но он откликнулся на ее мольбу и вошел в нее резко и энергично.

Наконец-то оно пришло – забвение, которого она так искала! Оно унесло ее далеко за пределы сознания, туда, где не нужно слов, где нет места мыслям, погружая в бездну неистовой страсти.

Когда Мадлен вернулась к реальности, Эмери держал ее на коленях и укачивал, как ребенка. В его сильных руках она почувствовала себя в безопасности. Он поглаживал ее по волосам, напевая ласковую веселую песенку. Никогда прежде он не был так нежен с ней, а ей всегда так хотелось этого! Теперь у нее защемило сердце, словно его пронзила стрела.

– О чем эта песенка? – прошептала она.

– Ее поет пастух потерявшемуся ягненку, которого он отыскал.

Мадлен застонала:

– Я… я всегда мечтала, чтобы ты просто пел для меня…

Она залилась горькими слезами. Он обнял ее, и гладил, и с волнением шептал слова утешения, пока она не перестала плакать. Мадлен никогда в жизни не ощущала себя такой любимой и окруженной заботой. Но она должна все ему рассказать. По-прежнему прижимаясь к его груди, она прошептала:

– Я проклята и осуждена на вечные муки.

– Ради всего святого, Мадлен, – сказал он с завидным терпением. – Неужели все из-за той глупой клятвы?

– Она была вовсе не глупая, – безнадежно возразила его жена. – Но теперь она все равно больше ничего не значит.

Он снова принялся поглаживать ее.

– Прекрасно. Тогда за что же ты проклята? – Это было сказано беспечно и снисходительно.

Она выпрямилась и взглянула ему в лицо.

– Я… я убила человека.

В его взгляде появилась озадаченность.

– Что ты хочешь этим сказать?

Мадлен внезапно осознала, что прошло уже много времени, и вырвалась из его рук.

– О Пресвятая Богородица! Мы должны что-то сделать. Я оставила твой нож в его груди!

Он продолжал смотреть на нее, но на этот раз более серьезно.

– В чьей? Что ты сделала?

– Хенгар, лесник. Он собирался рассказать королеве, что ты Золотой Олень. Я его убила.

– Моим ножом? – спросил он с тревогой. – Где?

– В конюшне. – Она схватила его за руку. – Пойдем, мы должны достать нож!

Он остановил ее и обнял.

– Ты уверена?

– Я умею отличить мертвеца, – прошептала она.

Он встряхнул ее.

– Мы не можем пойти туда. По одной простой причине, – сказал он с легкой улыбкой. – Мы только что пропустили ужин.

Мадлен оглянулась и увидела, что придворные уже выходят из зала.

– О Господи!

– Думаю, это наименьшая из наших проблем. Нас извиняет то, что ты неважно себя чувствуешь. Я провожу тебя в нашу комнату, а потом пойду поищу труп.

– Я пойду с тобой!

– Нет!

Взглянув на его лицо, она согласилась и позволила ему осторожно отвести себя к ним в комнату. По пути он время от времени объяснял встречным, что она нездорова.

Мадлен чувствовала себя странно отстраненной от всего, словно она состояла из тумана. Эмери усадил ее на кровать и, налив ей вина, заставил выпить. Она вернулась к реальности и своему несчастью.

– Они сожгут меня! – сказала она.

– Нет, если только ты за ним не замужем, – ответил он так, словно находил ситуацию забавной. – Скажи мне точно, где ты оставила тело.

Она описала.

– Что ты собираешься делать?

– Достать нож. Как только его не будет, ничто не позволит связать этот труп с тобой.

Он нежно поцеловал ее, потом покачал головой:

– Мне хочется однажды заняться с тобой любовью в постели, Мадлен, неспешно и красиво.

– Я убийца, – возразила она.

Он усмехнулся:

– Мне начинает нравиться мысль, что ты убила ради меня, любимая. – Он поднялся. – Я вернусь, как только смогу. – Он остановился и вернулся, взяв ее за подбородок. – Ты не должна ни при каких обстоятельствах каяться в своем грехе, пока меня не будет. Тебе понятно?

Она собиралась поспорить. Ей необходимо было выговориться, чтобы получить наказание и отпущение. Но она согласно кивнула.

Как только Эмери ушел, Мадлен снова легла на кровать. Воспоминания о предсмертной агонии Хенгара продолжали преследовать ее. Он был отвратительным человеком, но это не давало ей права убивать его, даже ради спасения мужа. Затем она вспомнила, как они яростно занимались любовью, и закрыла лицо руками. Она вела себя так, словно была одержима дьяволом. И муж разочаровался в ней. Он хотел привычной, спокойной близости, а она вынудила его к такому безумству.

Королева зашла повидаться с ней. Матильда не сердилась на Мадлен за пропущенный ужин, а была настроена шутливо.

– Я послала за тобой твоего мужа и потеряла обоих. Ты так и будешь кормиться любовью?

Мадлен поняла, что ее пылающее лицо сказало обо всем.

– Простите меня, ваше величество.

Матильда рассмеялась:

– Вот что значит быть молодой и здоровой. Я пошлю тебе что-нибудь поесть. Тебе нужно восстановить силы. Где Эмери?

Мадлен судорожно сглотнула.

– Ему пришлось пойти осмотреть одну из лошадей.

– Уверена, что скоро он придет, так что оставляю тебя.

Принесли еду, но Мадлен не могла даже смотреть на нее, хотя все время прихлебывала вино. Дороти и Тьерри заходили спросить, не нужно ли чего, и она отослала их прочь. Наконец вернулся Эмери.

– У нас неприятности.

Мадлен встревожено села на кровати.

– Кто-нибудь нашел тело?

Он утвердительно кивнул:

– Да. Но ножа там уже не было.

Глава 20

Мадлен со страхом уставилась на него.

– Но он прочно застрял в кости!

– Труп обнаружил конюх, и он клянется, что оружия уже не было. Я думаю, у него нет причин лгать.

– Что теперь будет?

– Шериф расследует дело. Я опознал Хенгара – было бы странно и подозрительно, если бы я этого не сделал, но сказал, что ему нечего было здесь делать. Тебя кто-нибудь видел в конюшне?

Она покачала головой:

– Нет… Я так думаю… Я не старалась особо прятаться… – У нее стучали зубы.

Он подошел и сел на кровать возле нее, взяв в свои ладони ее дрожащие руки.

– Кроме как от меня. Не волнуйся, Мадлен. Если они выйдут на тебя, ты можешь просто сказать, что он на тебя напал.

Она выдернула руки, вспомнив, что все это по его вине. Из-за его предательства. Из-за его шашней с женой Хенгара.

– Солгать? Ты ведь не любишь ложь.

– Верно, но разве это ложь?

Мадлен вздрогнула:

– Он и правда напал на меня, но только потому, что я обещала рассказать в Баддерсли, что он намерен сделать. А он собирался совершить верноподданнический поступок!

– Он хотел поступить так из мелкой злобы, – спокойно возразил Эмери. – Хенгар не слишком-то большой любитель нормандцев.

Мадлен сердито взглянула на него.

– Был. И тебе много чего известно о нем, разве не так? Если он и был зол на тебя, так это потому, что ты не мог держать руки подальше от Альдреды! Вот из-за чего ты втянул меня в измену!

– Я никуда тебя не втягивал! Дальше ты заявишь, что я сегодня изнасиловал тебя, хотя, если уж на то пошло, дело обстояло совсем наоборот.

Мадлен спрятала в ладонях лицо.

– Не надо! Мне невыносимо даже подумать об этом!

Почему они постоянно ссорятся, если раз и навсегда связаны между собой, пусть даже только несчастьем? Она услышала, как затворилась дверь. Он ушел. Мадлен задрожала.

Что теперь с ними будет? Она считала, что клятва потеряла всякий смысл. Эмери нет необходимости соблазнять ее, чтобы заставить быть ему верной, ведь сегодня она доказала, что предана ему до последней капли крови.

Он сказал, что не ляжет с ней, раз она не доверяет его слову, но вожделение заставило его забыться. Ею владели те же чувства. Больше, чем когда-либо, она нуждалась в близости с ним – с единственной ее опорой в этом зыбком мире. Но какая же любовь может вырасти на такой ядовитой, отравленной почве? Бессмысленны отчаянные порывы, всплески страсти? В тот момент это было ей необходимо, но теперь она сгорала от стыда при одном воспоминании о своем поведении. Он сказал, это было подобно изнасилованию, и был совершенно прав. Упаси ее Господь зачать ребенка при таких обстоятельствах!

В замке была баня, и Мадлен разыскала ее. Служанка наполнила отгороженную занавеской ванну горячей водой, и Мадлен принялась яростно тереть себя, стараясь смыть всякие воспоминания о крови и запах любовных утех. Слезы ручьем струились по ее лицу.

– Леди Мадлен, – раздался голос прислуживавшей в бане женщины.

– Да?

– Королева прислала за вами.

Мадлен похолодела. Неужели все уже открылось?! Она попыталась успокоить внезапно возникшую дрожь в руках. Она приложит все силы, чтобы не впутывать в это Эмери. Именно ему грозила настоящая опасность. Она может сказать, что Хенгар напал на нее, и все будет хорошо, пока кто-нибудь не станет слишком усердно выяснять его побуждения. Подозрительнее всего покажется то, что она не заявила о нападении.

Мадлен вылезла из ванны и завернулась в сухую простыню. Было бы легче объясняться с Вильгельмом. Она могла бы представиться нежной благовоспитанной девочкой, потрясенной и ошеломленной насилием. С Матильдой такое не пройдет.

Мадлен поспешила в покои королевы. Она нашла Матильду в постели. Эмери уже был там. Он улыбнулся жене, но Мадлен не могла сказать, была эта улыбка притворной или искренне подбадривающей.

– Мадлен, – сказала королева, – ты слышала об этом грязном деле?

Мадлен должна была быстро сообразить, слышала она или нет.

– Да, ваше величество. Ума не приложу, что этот человек мог здесь делать.

– И никто не знает, – сказала Матильда.

Она устала и потеряла терпение.

– Тебе бы лучше побеспокоиться о своем леснике, чем нежиться в бане!

– Простите, ваше величество. Я не думала, что могу что-то сделать.

– Я ей не позволил, – примирительно сказал Эмери. – Она неважно себя чувствовала. Мы считаем, скорее всего она ждет ребенка.

Мадлен испуганно взглянула на него, еле скрыв удивление. Это была удачная мысль. Она могла отвлечь Матильду и завоевать ее симпатию.

– Отличная новость! – заявила королева и вздрогнула, как от боли. Она потерла бок. – Этот ребенок безжалостно пинает и колотит меня ногами под ребра. – Матильда задумчиво нахмурилась, затем кивнула. – Тогда мы должны отдать дело в руки шерифа и будем считать, что эта смерть не связана с нашей поездкой. Уведи жену, Эмери, и позаботься о ней. Может, ей не следует больше ездить верхом?

Мадлен поспешно вмешалась:

– Я лучше себя чувствую, когда еду верхом, ваше величество.

Матильда неодобрительно фыркнула:

– Значит, в экипаже тебе тоже не нравится. Поступай как знаешь.

Мадлен и Эмери не произнесли ни слова, пока не добрались до своей комнаты.

– Ты хорошо придумал, – сказала Мадлен.

Он пожал плечами:

– Возможно, это действительно так. Если нет, такие ошибки часто случаются.

Мадлен чувствовала смертельную усталость. Она зябко потерла руки, хотя ночь была теплой.

– Думаешь, все обойдется? А вдруг кто-нибудь видел меня там?

Эмери подошел и крепко обнял ее.

– Все будет хорошо. Выплыви твое участие, и мы скажем, что он напал на тебя. Если кто-нибудь оспорит это, я устрою испытание поединком.

– Нет! Ты не должен рисковать жизнью из-за меня.

– Это мой долг, раз я твой муж. – Он задорно усмехнулся. – В любом случае я выйду победителем.

– Но справедливость не на твоей стороне. Рука Господа будет против тебя.

Он только пожал плечами:

– Значит, такова моя судьба.

– Будь проклята твоя дурацкая судьба! – Мадлен оттолкнула его.

– Но раз ты хочешь увидеть в этом промысел Божий, то задумайся. Если бы ты не пошла в конюшни, Хенгар, несомненно, нашел бы более благосклонного слушателя, и я бы теперь оказался в цепях, ожидая королевского суда.

Мадлен посмотрела на него.

– Мне это известно. Я не собиралась убивать его, но не сомневалась, что без колебаний проткну его ножом, если это окажется единственным способом остановить его.

– Знаю. И готов рисковать жизнью, чтобы спасти твою честь.

– Но я совершила смертный грех и не раскаиваюсь!

Эмери укоризненно покачал головой:

– Перестань, Мадлен. Нам всем приходится убивать, если нужно. Он был твоим врагом точно так же, будто вы встретились на поле боя и ты сразила его. Если считать это смертным грехом, то небеса рискуют остаться без обитателей. Ложись-ка лучше в постель.

Мадлен покорно подчинилась.

– А как насчет ножа?

– Вот это довольно любопытный вопрос, верно? – сказал он, присоединяясь к ней. – Возможно, его просто стащил какой-то мелкий вор. Это дорогая вещь.

– Это больше похоже на дамоклов меч, – сказала Мадлен.

Он нежно взял ее за руку.

– Я не допущу, чтобы он упал на тебя. Верь мне, Мадлен.

– Я постараюсь, – сказала она и погрузилась в сон.

Мадлен проснулась поздно и чувствовала себя совершенно разбитой, потому что всю ночь ее преследовали кошмары. То она вонзала нож в Хенгара, то в Эмери. Один раз, под конец, оружие было направлено в ее собственное сердце. Голос Дороти разбудил ее, и она сразу же посмотрела на свои ладони, ожидая увидеть на них кровь.

– С вами все хорошо, леди? – с беспокойством склонилась к ней Дороти.

– Да-да, – сказала Мадлен, садясь в постели. – Просто я плохо спала. Который теперь час?

– Восемь часов, леди. Лорд Эмери сказал, что вам нужно выспаться, но уже осталось мало времени. Я принесла вам поесть.

Мадлен взглянула на холодную рыбу и эль, и ее желудок взбунтовался.

– Я предпочла бы простой хлеб с медом. Сходи за ним, Дороти. Я могу и сама одеться.

По взгляду, который женщина бросила на нее, Мадлен поняла, что слух о ее беременности уже распространился по замку и теперь находит подтверждение. Ну что ж, это может оказаться правдой.

К тому времени как Дороти вернулась, Мадлен была уже одета. Она с трудом впихнула в себя кусочек хлеба, запивая медом, и оставила служанку закончить упаковку вещей и проследить, чтобы их погрузили в повозку. Мадлен отправилась разыскивать шерифа.

Этот дородный мужчина оказался англичанином, и она почувствовала, что его почтение к нормандцам – всего лишь видимость. После короткого разговора с ним, однако, стало очевидно, что он не подозревает о сложных причинах смерти Хенгара.

– Возможно, какая-то личная вражда, леди Мадлен. Или просто ограбление, потому что при нем не оказалось кошелька. Я намерен отправиться сегодня в Баддерсли вместе с телом, сообщить новости его вдове и по возможности что-нибудь разузнать. – Он подмигнул. – Я убедился, что подобные случаи часто приводят к брачной постели.

Мадлен осознала, что при этих словах вздрогнула. Болтают ли еще в Баддерсли о связи Эмери с Альдредой? Она взглянула на толстяка с опаской, стараясь понять, не выдала ли себя только что.

Шериф побагровел.

– Прошу прощения, леди. Я не должен был упоминать о подобных вещах, вы еще такая юная и воспитывались в монастыре.

– Пустяки, – сказала Мадлен. – Сделайте все возможное, чтобы найти виновного, и скажите жене Хенгара, что она может остаться в домике лесника, и если дело вскоре не разрешится, я сама заплачу вергельд.

Шериф поклонился.

– Вы очень милостивы и великодушны, леди. Я скажу ей. Мадлен уходила в волнении, но понимала, что беседа была необходима. Показалось бы странным, если бы она не стала расспрашивать об убийстве своего лесника. Немного спустя она уже выезжала верхом из Хантингдона.

В течение дневного переезда Эмери часто останавливался возле нее, чтобы оказать поддержку. Мадлен решила, что это плохо согласуется с ее усилиями выбросить смерть Хенгара из головы. И она сказала Эмери, чтобы он оставил ее в покое.

Выбрасывая из головы Хенгара, она освобождала пространство для мыслей об Эмери и Альдреде. Ее так и подмывало схлестнуться с мужем по этому поводу, но она ехала вместе с группой придворных дам, и не было никакой возможности встретиться с ним наедине. Кроме того, глупо даже поднимать эту тему. Но она не могла заставить себя не думать об этом. К тому же оставался вопрос о Фриде. Хенгар уверенно высказал свои претензии, но девочке было по меньшей мере десять. В то время Эмери было около четырнадцати. Может, Хенгар сошел с ума?

Но Мадлен чувствовала, что между Альдредой и Эмери что-то есть. Она вспомнила, как Эмери желал ее накануне, какую страсть испытывал в тот жаркий день возле хлебного поля. Возможно ли, чтобы он так долго сдерживал потребности своего тела, если его влекло к Альдреде? Как поступит он теперь, когда эта женщина стала вдовой?

Мадлен отвлеклась отличных переживаний, когда заметила возрастающую настороженность среди мужчин. В жаркий день многие ехали с непокрытой головой, но теперь все надели шлемы и взяли в руки щиты.

Мимо проезжал Эмери.

– Что случилось? – спросила Мадлен.

Эмери осадил коня.

– Ничего. – Он показал на восток. – Просто мы подходим к Фенсу.

Мадлен взглянула в том направлении. Весь день местность справа от них постепенно шла под уклон, переходя в обширную низину, но теперь Мадлен увидела кое-где ярко-зеленые заболоченные участки. Впереди простиралась пустынная равнина, и только навязчивые крики болотных птиц свидетельствовали о наличии здесь жизни.

– Гервард? – тревожно спросила Мадлен.

Эмери не выказывал ни малейшего беспокойства или чувства вины.

– Он куда-то ушел отсюда и, без сомнения, осведомлен о каждом нашем шаге. Он не станет атаковать нас. У нас слишком большие силы.

Но ей все же хотелось знать.

– Что ты будешь делать, если он нападет?

Муж окинул ее холодным взглядом:

– Защищать королеву, разумеется. – И тут же отъехал. Она отчаянно хотела бы доверять ему, но воспоминания о его обещании Герварду, об огромной силе воздействия этого человека, которую ей довелось испытать на себе, всегда оставляли сомнения.

Тем не менее они прибыли в Питерборо без происшествий и разместились в величественном монастыре Святых Петра, Павла и Андрея, а также вокруг него. Мадлен подошла к королеве, как только усталая Матильда вылезла из экипажа, потирая спину.

– Когда путешествие закончится, – раздраженно сказала королева, – я хочу, чтобы это проклятое сооружение порубили на куски и сожгли. А я буду плясать вокруг костра.

Мадлен хихикнула. Матильда обожгла ее свирепым взглядом, но ее губы при этом скривились в усмешке.

– Я отправлю тебя в паломничество, девочка, через семь месяцев или около того.

– Прошу прощения, ваше величество.

Мадлен взглянула на королеву, и всякое веселье исчезло. Лицо Матильды опухло, и она выглядела измученной.

– Вы не хотели бы остаться тут, ваше величество? Мы далеко продвинулись на север, и в монастыре много людей, сведущих в медицине.

Матильда выпрямилась, силой воли прогоняя следы усталости.

– У меня есть люди, сведущие в медицине, и этот принц должен родиться в Йорке.

Положив руку на свой выпуклый живот, она величаво двинулась вперед, чтобы приветствовать настоятеля.

Мадлен переглянулась с Аделью. Матрона покачала головой:

– Ее не остановить, леди Мадлен. Не беспокойтесь. Я принимала все ее роды, и до сих пор не было никаких неприятностей.

– И все же мне не нравится эта отечность, – тихо сказала Мадлен. – Я видела, как однажды женщина умерла, когда опухла на позднем сроке.

– Я думаю, это оттого, что приходится лежать весь день. Может, вам вывести ее погулять по галерее сегодня?

Так что вечер Мадлен провела, прогуливаясь с Матильдой и стараясь, чтобы беспокойная королева была довольна. Придворные дамы музицировали и загадывали загадки, а когда стемнело, пришел Эмери. Он спел балладу о разлученных влюбленных, которые обрели счастье. Мадлен упивалась мелодией, будто он пел только для нее, а когда встретилась с ним взглядом, подумала, что так оно и было.

Но к тому времени как королева отошла ко сну, Мадлен была совсем измотана и испытала большое облегчение, узнав, что мужчин и женщин разместили отдельно.

На следующий день шел дождь. Королевский кортеж с трудом продвигался из Питерборо в Борн. Повозки часто вязли в грязи, несмотря на твердое основание древней дороги римлян. Как и все остальные, Мадлен куталась в плащ и терпеливо сносила невзгоды.

В Борне оказались только деревня и скромно укрепленный замок. Раньше он тоже принадлежал Герварду, а сейчас находился в руках Иво Тэлбуа, который здесь не жил. Дамы втиснулись в унылый зал, а мужчины расположились снаружи, образовав вооруженный круг охраны.

Когда они собирались в дорогу на следующее утро, дождь все еще шел, и мало кто побеспокоился переодеться в сухую одежду. Вскоре они все равно промокли до нитки. Дождь не был холодным, но Мадлен вымокла насквозь. В такую погоду вооруженные мужчины чувствовали себя значительно лучше, чем женщины: их защищали доспехи и кожаное платье.

Когда Мадлен наблюдала за окончательным сбором свиты, к ней подъехал Эмери и предложил бурдюк с вином.

– Если бы мы были в безопасном и надежном месте, я бы подумал об остановке, – сказал он, – но не в замке Герварда, на краю Фенса.

Мадлен приложилась к бурдюку и отпила. Ей бы хотелось побыть с мужем наедине, но для этого не было никакой возможности.

– Ты думаешь, здесь опасно?

– Скажем, я не хочу соблазнять моего дядюшку слишком лакомым куском. Здешние люди преданы ему до гроба. На всякий случай я спросил королеву, и она отказалась даже говорить о задержке. – Он посмотрел на Мадлен. – Ты думаешь, роды приближаются?

– У Адели больше опыта, чем у меня. Она очень обеспокоена.

Он тревожно постукивал рукой по луке седла.

– Если королева начнет рожать в дороге, что тогда?

– Все в руках Господа. Она всегда удачно вынашивала детей. Роды должны пройти легко. Но, ради всего святого, только не под дождем!

– Аминь! Да будет так. Я рассчитываю отдохнуть сегодня ночью в Слифорде, там не многим лучше, чем здесь, но на этом кончается Фенс, а дальше идет Линкольн. Там мы будем в безопасности.

Мадлен видела, что груз ответственности гнетет его, и ласково коснулась его руки.

– Все будет хорошо.

Он благодарно улыбнулся:

– А ты? Как ты себя чувствуешь?

Ей так хотелось очутиться в его объятиях, но она только плотнее запахнула мокрый плащ.

– Слишком устала и промокла, чтобы беспокоиться о личном.

Он засмеялся, но сразу же посерьезнел.

– Мне не хотелось бы добавлять тебе забот, но есть кое-что, о чем ты должна знать.

– О Хенгаре? – тревожно спросила она.

– Нет, о Золотом Олене.

Неужели он собирался признаться ей в своих замыслах?

– Весной я схлестнулся с несколькими парнями Роберта д'Уалле, но один из них выжил. Король проявил к нему интерес и назначил в охрану замка Хантингдон. Я только что видел его в отряде Одо.

Сотни мыслей теснились в голове Мадлен, но она спросила:

– Он может узнать тебя?

– Он видел меня прежде и не уловил никакой связи, но раз Одо нанял его, этому должна быть какая-то причина. Если Одо укажет на меня, парень может заметить сходство.

– Что ты предпримешь?

– Ничего.

– Как можно ничего не делать, когда они намерены погубить тебя?

Он не ответил.

– Сколько человек ты убил?

Он удивился:

– Троих. Одного прикончил Гирт.

– Ты говорил, что никогда не убивал, чтобы скрыть свои действия и замести следы.

– Так оно и есть. Я убил, чтобы спасти человека от смерти, а его товарищей от возмездия, которое ждало их за убийство нормандца. – Он вздохнул и коснулся ее щеки. – Не смотри на меня так испуганно. Сомневаюсь, что может что-нибудь случиться, прежде чем мы встретимся с королем в Йорке, и будем надеяться, не тотчас же. У меня большие планы насчет Йорка, – добавил он тихо. – Я собираюсь долго и нежно заниматься с тобой любовью в постели, жена моя. Могу я надеяться на радушный прием?

Как она могла отказать ему, когда угроза смерти нависла над ним?

– Да, – прошептала она.

Глаза его вспыхнули радостью.

– Тогда мы, несомненно, доберемся до Йорка! Остальное – во власти богов.

Слифорд был в точности похож на Борн, но когда они туда прибыли, дождь едва моросил, и к тому времени, как они на следующее утро пустились в путь, снова сияло летнее солнце и дорога стала твердой.

В сухой одежде и под жарким солнцем все воспрянули духом. Эмери затянул песню, и все радостно подхватили ее. Они направлялись в Линкольн, где ожидали найти надежный замок.

Адель ехала верхом рядом с экипажем Матильды, и Мадлен держалась поблизости, потому что королева то и дело потирала низ живота и никак не могла выбрать удобное положение, чтобы улечься. Адель сказала Мадлен, что уверена – королева родит в ближайшие дни.

Когда Мадлен не наблюдала за Матильдой, она с тревогой осматривала окрестности к востоку от дороги, пытаясь догадаться, там ли Гервард и что он замышляет. По временам она видела маленькие лодчонки, искавшие угрей, и даже пеших странников, пользовавшихся шестами, чтобы преодолевать часто встречавшиеся заболоченные участки, но никаких следов вооруженных людей. Кое-кто из свиты начал подумывать, что Гервард – всего лишь плод воображения, но Мадлен точно знала, что это не так. У нее груз свалился с плеч, когда опасный Фенс остался позади.

Линкольн и в самом деле выглядел привлекательно. Он был расположен на высоком холме над рекой Уитем. Новый замок гордо возвышался над древним городом. Уильям Перси, которому он был пожалован, выехал им навстречу, приветствуя королеву. Это был суровый человек с ужасным шрамом на лице, но внушающий необычайное доверие. Мадлен подумала, что Эмери, наверное, испытал признательность, что хоть ненадолго может разделить ответственность с кем-то еще.

Замок был выстроен спешно по приказу Вильгельма как часть операции по подчинению севера. Он был еще не обустроен, но под его защитой находилось множество великолепных домов, где и расположилась на отдых королева со свитой. Эмери сразу же отправился к ней, чтобы убедить ее задержаться в Линкольне.

– Глупости, – одернула его Матильда. – Худшая часть пути пройдена. Путешествие по воде не сулит никаких неприятностей.

– Если погода продержится, – предостерег Эмери.

Когда Эмери ушел, королева опять схватилась за живот.

– Ваше величество! – в отчаянии воскликнула Мадлен. – Неразумно рожать на реке.

– Я и не собираюсь этого делать, – заявила Матильда, словно этот процесс полностью подчинялся ее желаниям. – Мне хорошо знакомы эти боли. Они появляются за несколько недель до родов.

Вперед выступила Адель.

– Но все-таки это боли, миледи?

– Естественно, – отвечала Матильда. – Каждый начнет болеть, проторчав неделю в этой коробке. Дитя еще не собирается родиться.

Мадлен и Адель переглянулись и вздохнули.

– Я останусь на ночь с вами, ваше величество, – сказала Мадлен.

– Ни в коем случае! У меня достаточно людей, которые все время стоят над душой, а у Эмери только одна жена. Брось суетиться вокруг меня, девочка, и отправляйся обхаживать своего мужа.

Мадлен отправилась на поиски своей комнаты. Когда Эмери обещал заняться с ней любовью в Йорке, он, наверное, забыл о той возможности, которая представится им в Линкольне.

Уильям Перси устроил вечером великолепное пиршество для королевы и ее свиты. Матильда была любезна и насторожена, обращая особое внимание на тех жителей города, которые заискивали перед ней из-за ее мужа.

Мадлен и Эмери тоже сидели среди местной знати и старались произвести хорошее впечатление. Их умение говорить на английском было оценено по достоинству. Мадлен заметила, что гости почти не общаются с местными. Неужели большинству нормандцев не приходит в голову выучить язык этой страны? Они ждут, чтобы англичане овладели французским. Мадлен вспомнила, как Гервард предсказал, что в будущем язык этой страны останется английским. Непохоже, чтобы так могло случиться.

Она с тревогой посмотрела в дальний конец, где сидели воины из отряда Одо. Мадлен не заметила, чтобы кто-нибудь подозрительно поглядывал в их сторону. Ей следовало бы выбросить все это из головы, но она не верила в неотвратимость судьбы.

Ее тревожные размышления были прерваны шумом у дверей. Прибыли новые гости. Впереди всех гордо выступала привлекательная белокурая женщина средних лет. Ее трудно было назвать красавицей, но лицо ее было преисполнено достоинства и силы духа, а живые проницательные глаза ярко сияли. Но внимание Мадлен привлекла другая особа, двигавшаяся позади этой женщины и ее охраны. Что тут делала Альдреда?

Эмери внезапно вскочил с места. Мадлен с удивлением смотрела, как он с восторгом бросился навстречу прибывшим. Ее пронзила острая боль. Он собирался предать ее?

Эмери заключил белокурую женщину в объятия.

– Мама!

Мадлен медленно поднялась, испытывая смешанное чувство облегчения и вины. Она снова взглянула на Альдреду и встретила ее колючий взгляд, который сразу ожесточился. Но теперь некогда было размышлять над этим. Эмери звал ее подойти к нему, королева требовала привести всех их к ней. Свиту леди Лусии нужно было разместить в замке и накормить.

Мадлен очутилась в теплых мягких объятиях.

– Моя дорогая доченька! Ты такая хорошенькая! Как удалось этому бессовестному бездельнику отхватить такую прекрасную жену?

Когда они шли к королеве, леди Лусия объяснила:

– Я заранее знала, как все будет. Мне пришлось бы сидеть в Нормандии до скончания века и превратиться в камень, прежде чем мой муж и сын хотя бы вспомнят обо мне, поэтому я решила сама приехать.

Лусия присела перед королевой в почтительном реверансе, но, поднявшись, сказала:

– Матильда, ты совсем сошла с ума. Королева засмеялась:

– Люди всю жизнь говорят мне об этом. Святые угодники, как хорошо, что ты приехала, Лусия! Садись и расскажи мне все новости. Ты сможешь и позже пообщаться со своим сыном.

Матильда жестом приказала Эмери и Мадлен удалиться, но они слышали, как она сказала:

– У него дела идут отлично, ты можешь гордиться им.

– Я всегда им гордилась, – ответила Лусия. – Ты все еще мучаешься при родах или только выжидаешь время, чтобы лопнуть, как гороховый стручок?

Мадлен и Эмери обменялись усмешкой, возвращаясь на свои места.

– Она просто прелесть, – сказала Мадлен.

– Да, но не заблуждайся. Даже отец приходит в ужас, когда она принимается спорить. Теперь есть надежда, что королева возьмется за ум.

– Я молю Бога, чтобы это случилось. – Мадлен вертела в руках печенье. – Ты видел Альдреду?

Он удивленно взглянул на нее. Мадлен облегченно вздохнула:

– Она приехала вместе с твоей матерью.

– Значит, мама останавливалась в Баддерсли, – заметил он без всякого интереса. – Но зачем она привезла Альдреду?

– И почему, – многозначительно спросила Мадлен, – Альдреде захотелось приехать?

Глава 21

Королева удалилась рано в сопровождении всех своих дам и леди Лусии де Гайяр. Как только королева устроилась на ночь, Мадлен вместе с матерью Эмери отправились разыскивать гофмейстера, чтобы получить комнату для Лусии. Тот был обеспокоен.

– У меня нет ничего, леди Мадлен. Женские комнаты переполнены.

– Вам не стоит волноваться, – сказала Лусия. – Я не такая уж нежная и могу переночевать в зале или даже в конюшне.

– О, глубокоуважаемая леди, – сказал гофмейстер, – это недопустимо! – Внезапно его лицо просветлело. – Может, вы возьмете эту даму в свою комнату, леди Мадлен?

Мадлен вспомнила об отдельной комнате и поняла, что так и следует поступить. И не только потому, что Лусии там будет удобнее, но и для того, чтобы у них с Эмери не было соблазна. Речь больше уже не шла о ее клятве, но им действительно следовало решить между собой некоторые вопросы, если они хотели обрести счастье.

– Блестящая идея, – сказала она. – Пойдемте со мной, миледи.

Когда они вошли в комнату, Лусия огляделась и сказала:

– Ведь это ваша с Эмери комната.

– Да, – сказала Мадлен, – но вы нас нисколько не стесните.

– Звучит слишком неправдоподобно, – сказала Лусия.

Лицо Мадлен вспыхнуло.

– Мы оба очень устали за эти дни.

– Едва ли дневная поездка могла бы остановить Гая и меня.

Мадлен не знала, что и сказать на такие откровенные признания, и достала из сундука два серебряных кубка.

– Я знаю, что ваша женитьба была странно обставлена, – сказала Лусия. – Вам удается ладить между собой?

Мадлен наполнила кубки вином.

– Время от времени, – сказала она, передавая кубок Лусии.

Та рассмеялась:

– А мне не следует вмешиваться. Прости меня, дорогая. Тяжело иметь единственного ребенка. Он отлично выглядит, хоть и измотан.

Мадлен вздохнула, но улыбнулась.

– Поверьте, мы все поседеем, пока доставим Матильду в Йорк.

Вошел Эмери и услышал самый конец разговора.

– Верно. Тебе удалось уговорить ее изменить решение, мама?

– Нет, и сомневаюсь, что удастся. Матильда полностью сознает сложность положения, но она всю жизнь силой воли управляла своей судьбой и думает, что сможет так всегда. Зная Матильду, я бы сказала, что шансы родить ребенка в Йорке довольно высоки.

Эмери осушил кубок, который протянула ему Мадлен.

– Так тому и быть. Завтра мы должны попасть в Гейнсборо, затем следует Эрмин, потом Йорк. Всего три дня, и все по воде. А теперь, – сказал он, плюхнувшись на скамью рядом с матерью, – расскажи-ка мне о своих приключениях и обо всем, что происходит дома.

Мадлен сделала вид, что ей нужно к королеве, и оставила их вдвоем. Когда она вернулась, Лусия благодарно ей улыбнулась. Вскоре Эмери отправился на ночной обход своего войска, оставив женщин наедине.

– Он так возмужал, – сказала Лусия с гордостью, но и с некоторым сожалением.

– Я всегда знала его только таким.

Лусия любовно сложила плащ Эмери, который он бросил на сундуке.

– Кажется, что прошло удивительно мало времени с того момента, как он был младенцем у моей груди, еще краткий миг с тех пор, когда он был неуклюжим подростком и у него ломался голос… – Она глубоко вздохнула. – Ты должна извинить глупую мать…

Мадлен крепко обняла ее.

– Я прощу вам все, что угодно, потому что вы подарили мне Эмери.

Лусия откинулась назад, чтобы посмотреть ей в лицо.

– Это правда? – Она улыбнулась. – Тогда я довольна. Ты будешь оберегать его. Я волновалась, как он тут. Гай был крайне озабочен.

Мадлен едва успела удивиться, каким образом, по мнению Лусии, она сможет оберегать Эмери, но тут вспомнила Хенгара.

– Гервард – ваш брат, правда?

Лусия прищелкнула языком.

– Да, и если мне представится случай, я вправлю ему мозги! Ох уж эти мужчины! Время нельзя повернуть назад. Он должен смириться.

Когда они разделись, Мадлен отважилась спросить об Альдреде.

– Я видела в вашей свите женщину из Баддерсли. Зачем она здесь?

– Ткачиха? Когда я остановилась там, разыскивая вас, она напросилась ехать со мной. У нее недавно убили мужа, и ей нужно поехать к брату в Йорк. А что, какие-то сложности?

Мадлен покачала головой:

– Если не считать того, что ее мужа нашли убитым в Хантингдоне, когда мы останавливались там. Виновный не найден. Вполне возможно, что у нее есть родственники в Йорке.

Но Мадлен сомневалась в этом. Она никогда не слышала о таких родственниках. И где теперь Эмери? Ее так и подмывало пойти искать мужа, чтобы проверить, не с Альдредой ли он.

Мадлен с Лусией легли спать на кровати. Когда они устроились, Лусия промолвила:

– Бедная женщина. Особенно если учесть, что она ждет ребенка.

Мадлен оцепенела.

– А это так? По ней не скажешь.

– Да, верно, но она сказала, что беременна.

На следующий день Мадлен не имела возможности заговорить на эту тему с Эмери, но когда все они собрались на берегу канала Фосс-Дайк, к ней подошла Альдреда.

– Леди Мадлен, – с притворным смирением сказала она, – надеюсь, вы не против моего приезда сюда с матерью вашего мужа?

Мадлен настороженно посмотрела ей в лицо.

– Конечно, нет, – солгала она. – Как я поняла, ты едешь к родственникам в Йорк.

Взгляд женщины изменился – она почувствовала ложь.

– Женщине тяжело терять мужа, леди.

– Да, конечно. Я буду рада помочь тебе снова выйти замуж. Шериф сказал тебе, что я заплачу вергельд? Двадцать шиллингов, если не ошибаюсь.

– Ага, – сказала Альдреда и дерзко добавила: – Вот я и спрашиваю, с чего бы вам платить мне?

– Я ваша хозяйка в Баддерсли, – спокойно пояснила Мадлен. – Я забочусь о вашем благополучии, но боюсь, что убийца твоего мужа никогда не будет найден.

– В самом деле? – сказала Альдреда с откровенной насмешкой. – Время покажет. Но благодарю вас, леди, за вергельд. Он будет весьма кстати. В конце концов, мне надо растить дочь.

Мадлен не смогла сдержаться:

– Да и другой младенец на подходе, как мне известно. Когда ты его ждешь?

– Вскоре после Пасхи или около того, леди. – Альдреда улыбалась, как сытая кошка. – Зачат совсем недавно.

– Какое счастье, – сухо сказала Мадлен, – понести ребенка после стольких лет бесплодия. Ты, наверное, возносила особые молитвы.

Женщина самодовольно ухмыльнулась:

– Я действительно сделала нечто особенное, леди.

Альдреда поклонилась и ушла.

Когда Мадлен вновь увидела эту женщину, она разговаривала с Одо. Это вызывало сильное беспокойство. Сначала человек д'Уалле, теперь Альдреда. Если Одо представится возможность причинить им с Эмери вред, он ни за что этого не упустит. А ее чутье подсказывало ей, что Альдреда – сущее воплощение зла.

У Мадлен не было времени раздумывать над планами Одо или связью Альдреды с Эмери, потому что она, как и Адель и все остальные дамы, была поглощена заботами о Матильде. Королева продолжала отрицать, что у нее наступили схватки, но оставалась беспокойной и раздражительной.

Они преодолели канал Фосс-Дайк в два приема на небольших барках, а затем, в гавани Торкси, перебрались на более солидные суда, чтобы подняться по реке Трент. Во время остановки в Торкси женщины постарались обеспечить королеве возможность подвигаться, но как только они снова оказались на воде, ей пришлось сидеть без движения. Барки были широкими судами, но из-за большого количества пассажиров и гребцов там совсем не было свободного пространства. Матильда испытывала большие неудобства.

Мадлен почувствовала безмерное облегчение при виде Гейнсборо. Ей хотелось, чтобы роды прошли здесь и наконец закончились их мучения.

Несмотря на все признаки приближения родов и безмолвные молитвы своих сопровождающих, королева не осталась рожать в Гейнсборо. Мадлен с Аделью даже обсуждали возможность применения трав, вызывающих роды, но риск скорее всего превосходил преимущества.

Мадлен страшно боялась, что королева начнет рожать за пределами города, где ее и ребенка сможет защитить только ее личная охрана. Чем дальше на север они продвигались, тем больше удалялись от безопасных мест. В этой части Англии власть нормандцев была еще не слишком сильна, и народ был похож скорее на норвежцев, чем на саксов. Хотя Гейнсборо казался благополучным и мирным, его жители косо поглядывали на захватчиков. Если бы вздумали напасть мятежники, здесь они нашли бы много добровольных помощников.

Когда Мадлен ждала своей очереди подняться на барку, к ней подошел Эмери.

– Ты чем-то встревожена?

Она раздраженно фыркнула:

– А ты нет?

Он рассмеялся:

– Бывает, что волноваться бессмысленно. Одо совсем не разбирается в географии и слишком самонадеян. Он заблудился по дороге и прибыл позже замыкающих. Аллан де Феррер мчится вперед, ожидая, что из-за каждого куста может выпрыгнуть мятежник. Нет никакой возможности добиться от них, чтобы они двигались наравне с барками. Я все думаю, какого ждать наказания, если привязать беременную королеву к столбу и задержать ее здесь.

Мадлен не разделяла его шутливого настроения.

– Совершеннейшее безумство, правда? Возможно, Гервард был прав, и династии не суждено уцелеть. Может, это начало ее конца.

Она увидела, как он посерьезнел.

– Гервард всегда прав, – сказал он просто.

– В самом деле? – спросила Мадлен, и голос ее от страха прозвучал резко. – Тогда почему ты здесь, вместо того чтобы быть с ним?

– Потому что мой долг – благополучно доставить королеву в Йорк. Мадлен, я не служу Герварду.

– Ты забыл. Я слышала, как ты обещал ему помочь.

Она видела, что его терпение вот-вот лопнет.

– Да, но не знала, в чем. Я дал клятву хранить тайну и не могу все тебе сказать, но эта помощь не была изменой и уже давно оказана.

Ей так хотелось бы ему верить!

– Ты не желаешь зла королеве или младенцу?

Он был поражен.

– Как ты могла такое подумать?

Она прикусила губу.

– Это все, что я смогла предположить. Прости меня.

Он отвернулся, и словно глухая стена выросла между ними.

– Значит, я глупец, что ждал твоего доверия? Неужели до конца жизни мне придется каждый раз заново доказывать тебе мою честность?

– У меня были причины сомневаться в тебе, – возразила Мадлен.

– Я дал тебе слово, что предан королю.

Он снова взглянул на нее, и она подумала, что все в порядке. Но он только сказал:

– Поднимайся на борт.

И ушел.

Мадлен молилась, чтобы им удалось благополучно добраться до Йорка, где, может быть, они сумели бы откровенно поговорить обо всем. Где он собирался медленно и долго заниматься с ней любовью. Если до того не окажется в цепях.

Королева стала спокойнее, хотя все еще ворчала. Адель не отходила от нее, уверенная, что роды вот-вот начнутся. Но Мадлен нечего было делать: когда Матильде требовалась компания, она посылала за Лусией.

Эмери тоже мало, что мог теперь сделать, разве что предусмотреть все возможные осложнения. Хоть было и не время затрагивать опасные темы, потому что не было возможности уединиться, все же Мадлен решила прояснить некоторые моменты, чтобы устранить недопонимание. Она направилась в его сторону. Муж взял ее за руку, словно это была самая естественная вещь в мире. Сердце Мадлен затрепетало.

– Я хотела рассказать тебе о Стивене, – сказала она.

– О Стивене?

– Почему я не вышла за него.

Его губы скривились в усмешке.

– Значит, не просто потому, что у тебя хороший вкус?

Он гладил ее ладонь большим пальцем руки.

– Ну, так почему же ты не вышла за де Фе?

– Той ночью… Когда король приказал мне прийти… Я пошла в конюшню, но короля там не было. Там был Стивен.

– Я так и думал, но меня удивило, почему это так резко настроило тебя против него.

Мадлен отвернулась и стала смотреть на воду.

– Он не был с женщиной.

Эмери явно ожидал разъяснений. Мадлен оглянулась по сторонам и, наклонившись к нему ближе, прошептала:

– Он был с мужчиной!

Эмери разразился хохотом:

– Клянусь Богом! Ловкий мошенник!

– Стивен?

Эмери покачал головой:

– Вильгельм. Я уверен, что он знал наклонности Стивена, когда сделал его одним из претендентов. Мы не имели ни малейшего шанса.

Мадлен с беспокойством посмотрела на него.

– Ты все еще жалеешь об этом?

– Вовсе нет. По правде говоря, в то время я исходил желчью, представляя тебя в объятиях Стивена.

Он поцеловал ей пальцы, затем как бы нехотя сказал:

– Если уж мы принялись разбираться во всех недоразумениях, я думаю, нам следует поговорить о том дне, когда жителей Баддерсли выпороли кнутом.

– Почему? – озадаченно спросила она.

Он какое-то время молча перебирал ее пальцы.

– Речь о том, что ты просила их выпороть.

– Что?! – Но затем Мадлен заколебалась. – Пожалуй, можно сказать и так. Но, Эмери, это для того, чтобы спасти их всех от увечья. Мой дядя совсем обезумел от ярости.

– А-а! – Он вздохнул. – А люди слышали, как ты просила устроить порку, но слишком плохо знали французский, чтобы понять почему. Я должен просить у тебя прощения за то, что плохо подумал о тебе.

– Я очень обижена. Как ты мог поверить, что я способна на такое?

– Не верил, пока не проник в замок, когда порка шла полным ходом. Я видел, как ты наблюдала за тем, как секли детей.

– Я ощущала такую беспомощность, – сказала она. – Мне и в голову не приходило, что он прикажет высечь еще и детей. Я попыталась остановить его, но у меня ничего не вышло…

Он нежно смахнул слезу, бежавшую по ее щеке. Но вскоре Эмери позвали обсудить кое-что с корабельщиком.

Мадлен преисполнилась новых надежд и уселась смотреть на проплывающую за бортом местность. В этой плодородной долине деревни были рассыпаны вдоль водного пути, словно бусы. Край казался благополучным и процветающим, но видны были и признаки военных действий. Сожженная деревушка выглядела безлюдной – дома разрушены, посевы уничтожены, а люди, без сомнения, убиты. Ее могли разорить и люди короля, и мятежники. Мадлен терпеть не могла войну.

Матильда настояла, чтобы они причалили к берегу в полдень, чтобы поесть и по возможности погулять. Эмери был не в восторге от этого плана и привел гвардию Фалька в полную боевую готовность. Все ели на ходу, прогуливаясь вдоль берега, стараясь размять затекшие ноги. Мадлен увидела Альдреду и подошла к ней.

– Как твои дела, Альдреда?

Женщина окинула ее недружелюбным взглядом.

– Довольно сносно.

– А как твоя дочка? Кто присматривает за ней?

– Мать Хенгара. Бабушка Фриды. – Она самодовольно ухмыльнулась и добавила: – До некоторой степени.

Мадлен решила рискнуть:

– Я слышала, что Фрида – не дочь Хенгара.

– А чья же еще, леди?

Мадлен не стала называть Эмери. Действуя наугад, она сказала:

– Герварда.

Альдреда побледнела.

– Это пустой разговор, – сказала она. – Он теперь вне закона.

Мадлен почувствовала, что на верном пути.

– Но это правда?

Альдреда вздернула подбородок.

– Фрида – ребенок лорда, и все это знают.

«Хенгар говорил те же слова».

– Что ты имеешь в виду?

– Я знаю, что я имею в виду, – сказала Альдреда дерзко, – как и все, кто хоть немного разбирается в этом деле. Ребенка лорда воспитывают как благородного и устраивают ему удачный брак. Так и будет с Фридой.

Она слегка распахнула шаль, и Мадлен увидела янтарный набалдашник рукоятки своего ножа, орудия убийства.

– Что это? – спросила она, но тут же поняла, что выдала себя.

– Вы узнаете его, леди? – сказала Альдреда. – Вам прекрасно известно, что это такое и что им было сделано. Если Фрида не получит то, что ей положено по праву, я скажу, кто убил моего мужа и почему.

Пирог, который Мадлен только что съела, запросился наружу.

– У тебя нет доказательств.

Альдреда с удовольствием откусила от своего куска пирога.

– Доказательство на руке того, кто нанес удар, и я знаю от шерифа, что Эмери странным образом не могли найти, когда убили моего Хенгара.

Мадлен с трудом осмыслила новый поворот дела. Альдреда думала, что Эмери убил Хенгара, и угрожала не столько обвинить его в убийстве, сколько опознать его как Золотого Оленя.

Мадлен посмотрела на эту женщину с отвращением и ненавистью.

– Как ты можешь поступать так с человеком, который когда-то был твоим любовником?

Альдреда пожала плечами:

– Я не назвала бы его в полном смысле любовником, такого мальчишку, как он. Это заняло чуть больше минуты. Но у него долг по отношению к Фриде и ко мне. Он отнял у меня мужа, и я хочу другого.

– Я устрою твой брак, – поспешно сказала Мадлен, – а в свое время и жизнь Фриды.

– Нет, леди. Я знаю себе цену. Фрида должна воспитываться как леди и достойно выйти замуж, это ее право. А я хочу Эмери.

Мадлен удивленно воззрилась на нее.

– Ты хочешь силой затащить его в постель?

– Я бы не возражала. Я хочу, чтобы он женился на мне по датскому закону и признал Фриду своей дочерью.

Мадлен подумала, что она сходит с ума.

– Эти времена давно прошли. Кроме того, Эмери нормандец. Он не одобряет подобные языческие обычаи. В любом случае ты признала, что ребенок может быть и от Герварда.

Альдреда посмотрела на нее с видом явного превосходства.

– Вы не понимаете. Но Эмери отдает в этом отчет. Я получу, что мне положено, или он подвергнется унижению.

– Почему ты уверена в своей безопасности? – холодно спросила Мадлен. – После одной смерти что может значить другая?

Альдреда попятилась, но дерзко ответила:

– Мой муж был дурак. Я думаю, он пошел прямо к Эмери и потребовал денег за свое молчание. И взамен получил клинок в грудь. Я уже поговорила кое с кем. От моего убийства не будет никакой пользы.

Мадлен стало дурно.

– Кому еще ты сказала?

Альдреда усмехнулась:

– Вы же не думаете, что я вам доложу, верно? Вы только скажите своему мужу, чтобы он предоставил нам с Фридой достойное положение, а кроме того, признал нового ребенка. Мои дети будут равноправны с вашими.

Мадлен удивлялась, как ей удается сдержаться и не закричать.

– Ты уже говорила с Эмери? Альдреда утвердительно кивнула.

– Слишком уж он гордый. Не нравится ему, что я одержу верх. Но он должен будет согласиться или погибнет.

– А как же твой сообщник?

– Он у меня в руках. Не беспокойтесь.

Мадлен бесили самодовольство и открытая враждебность этой женщины, и она хотела знать, испытывал ли Эмери те же чувства. Если они уступят и согласятся, то навсегда посадят ее себе на шею.

– Воспользуйся добрым советом, Альдреда, возьми, что мы пожелаем тебе дать, и исчезни. Мы проявим щедрость.

– Возможно, леди. Но я хочу получить все сполна.

Мадлен удалилась. Что должны они теперь делать? Кто был сообщником Альдреды, неужели Одо? Она разыскала Эмери, но он был занят на погрузке припасов. Мадлен отбросила свои страхи. Ничего пугающего пока не должно случиться, если не считать родов королевы. Она вернулась к Лусии. Лусия потянулась, выпрямив спину, и вздрогнула.

– Я устала от путешествий. Останусь в Йорке, даже если Гая там нет. Но безопасно ли в Нортумбрии? Не могу понять, как Вильгельму удается удерживать власть среди стольких врагов?

– Эмери сказал, это потому, что они не могут объединиться.

Лусия горестно вздохнула.

– Могу этому поверить. Мерсия воюет с Уэссексом. В Нортумбрии постоянные распри. Вильгельм не завоевал бы ничего, если бы Тостиг не предал своего брата Гарольда. Гарольд был прекрасный человек, – грустно сказала она. – Мы были помолвлены, но потом я встретила Гая.

Мадлен попыталась отвлечь ее.

– Вы когда-нибудь прежде бывали в Йорке?

– Чтобы знатная леди Мерсийская рискнула отправиться в страну призраков и волосатых людей? Упаси, Господи!

Мадлен усмехнулась:

– Значит, вам не приходилось встречать Уолтофа, сына Сьюарда?

Лусия удивленно подняла брови.

– Нет, но я знала его отца. Колдовская кровь.

– А в Мерсии встречается колдовская кровь? – спросила Мадлен.

– Нет, – сказала Лусия, затем бросила искоса озорной взгляд на невестку. – Разочарована?

Мадлен рассмеялась. Но, увидев Альдреду, издали наблюдавшую за ней, подумала, что Эмери не помешало бы иметь хоть чуточку колдовской крови, чтобы избежать надвигавшейся бури.

В этот же день барки вошли в глубокие воды эстуария Хамбер[12] и двинулись вверх по течению, направляясь в Эрмин, где речка Эр впадала в реку Уз. С трудом передвигая затекшие ноги, все выбрались на берег, воодушевленные мыслью, что лишь один день пути отделяет их от Йорка.

Теперь Мадлен и сама не знала, хочет она оказаться в Йорке или нет. Конечно, они получили бы время побыть вместе, но Эмери могли разоблачить как Золотого Оленя. Если Одо представит своих свидетелей перед всем двором, Вильгельм вынужден будет действовать. В лучшем случае Эмери ожидает бесчестье и изгнание. Мадлен с волнением размышляла над этим, когда столкнулась с Одо. У нее было тревожное чувство, что он нарочно встал у нее на пути.

– Извини меня, Одо, я спешу к королеве.

– Ну еще бы, – сказал он, не двигаясь с места. – Как себя чувствует ее величество?

– В общем, неплохо. Пожалуйста, пропусти.

– А ты? Болтают, что ты тоже ждешь ребенка.

Она заставила себя смело взглянуть ему в лицо.

– Мы надеемся, что это так. Что тебе нужно, Одо?

– Просто поприветствовать мою дорогую кузину, – сказал он, освобождая ей дорогу.

Мадлен поспешила уйти, а сердце ее бешено колотилось. Он играл с ней, как кошка с мышью. Он знал все.

Но, ухаживая за измученной, страдающей королевой, Мадлен должна была отбросить собственные тревоги. Снова приближенные пытались уговорить ее величество остаться тут и послать за королем. Он мог бы прибыть в Эрмин в течение дня, но Матильда ни в какую не соглашалась. Как только королева была устроена, к Мадлен вернулись все ее прежние опасения, и она отыскала Эмери.

– Я разговаривала с Альдредой.

Он сидел за столом, изучая карту местности, и даже не поднял глаз.

– Не обращай на нее внимания. Она одумается.

– Ты ошибаешься. Она словно ведьма с детенышем. Или, возможно, с двумя, – добавила она мрачно.

Он взглянул на нее.

– И что все это должно значить?

– Ребенок твой?

Она увидела, как он стиснул зубы.

– Нет, не мой. Я не прикасался к Альдреде, с тех пор как мне исполнилось четырнадцать.

– Я верю тебе! – поспешно сказала Мадлен.

– Очень мило с твоей стороны. Не сомневаюсь, что это ребенок Одо. Она путалась с ним в Баддерсли перед свадьбой.

Мадлен снова вспомнила своих трех претендентов. Какую ошибку она могла бы совершить!

– Тогда почему она заявляет, что он твой?

Эмери вздохнул и отложил карту.

– Алчность, – сказал он. – Все сводится к алчности, самому гнусному из грехов. Я обещал сделать все, что в моих силах, для Фриды, но она хочет большего.

– Я знаю. Это имеет смысл?

– Брак по датскому закону? Нет.

– Но если ты откажешься, она выдаст тебя королю.

Он пожал плечами:

– Значит, такова моя судьба.

Мадлен сжала кулак и со всех сил стукнула его по плечу, что, впрочем, возымело такое же действие, как если бы она ударила по стволу дуба, но по крайней мере он обратил на нее внимание.

– И что же ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил он.

Мадлен потрясла ушибленной рукой и покачала головой:

– Не знаю. Но тебе хотя бы надо обеспокоиться. Одо тоже точит на тебя зубы.

Он пожал плечами:

– Я и так встревожен. Поблизости замечен большой отряд людей.

– Мятежники? – испуганно спросила Мадлен, сразу же забыв о происках Альдреды и Одо.

– Во всяком случае, не нормандцы. Может, они и не имеют к нам никакого отношения.

– Но если они соблазнятся легкой добычей?

Он отмел это предположение.

– Мне придется потратить ночь, чтобы вбить в головы Одо и Аллана маршрут завтрашнего пути. Надеюсь, что они будут точно его придерживаться. – Он встал и улыбнулся: – Завтра будем в Йорке.

Несмотря ни на что, при этих словах острое и жаркое чувство предвкушения пронзило ее.

– Много нам будет от этого толку, если тебя закуют в цепи!

Он усмехнулся:

– Придется напрячь свою изобретательность.

Она улыбнулась сквозь слезы и бросилась в его объятия.

– Я в ужасе, Эмери!

Он погладил ее по спине.

– Не бойся. Я сумею защитить тебя. Все будет в порядке.

– Откуда ты знаешь? – сердито спросила она.

– Может, у меня тоже было видение.

– Правда? – Она изумленно взглянула на него.

Муж поцеловал ее.

– Нет. Но только смерть может помешать нашему свиданию.

Мадлен, дрожа, горячо поцеловала его.

Глава 22

Ночь Мадлен провела в тревожном сне на полу возле постели королевы, каждую минуту ожидая, что начнутся роды. Но до утра так ничего и не случилось. Адель почти не спала.

– Я с рассвета держала руку на ее животе. Схватки пока нерегулярны. Роды еще не начались.

Королева раздраженно вмешалась:

– Перестаньте говорить обо мне так, будто я несмышленый ребенок. Я скажу вам, когда начну рожать. Кому лучше знать?

Мадлен и Адель понимали, что королева может солгать. Она безрассудно пыталась дотянуть двадцать миль до Йорка.

Эмери зашел поговорить с королевой, затем отвел Мадлен в сторону.

– Она в состоянии ехать? Я откажусь двигаться дальше, если ты считаешь, что лучше остаться. Да и погода испортилась.

Мадлен выглянула в окно и увидела тяжелые низкие тучи.

– Тогда тебе придется связать ее.

В тревоге он стукнул кулаком по стене.

– Роды еще не начались?

– Адель уверена, что нет.

– А если начнутся, сколько это займет времени?

– Несколько часов. Но могут пройти быстро, если у женщины много детей. Скорые роды обычно проходят благополучно.

– Местные сказали, что не стоит беспокоиться о погоде. Но можно ли им доверять? Они не хотят подчиняться ни Вильгельму, ни Госпатрику. Все они преданы Уолтофу. Хотелось бы, чтобы он был с нами, хотя я не уверен, на чьей он стороне… Но я стремлюсь в Йорк, как к земле обетованной, по целому ряду причин. Собирайтесь в дорогу.

К всеобщему удивлению, Матильда с легкостью дошла до своей барки. Она улыбалась, глаза ее сияли.

– Видишь, – сказала она Лусии. – Я говорила, что буду рожать в Йорке! Очень хороший знак.

Лусия шла за королевой и, подмигнув Мадлен, сказала:

– Нельзя недооценивать силу женской решимости.

Было холодно, туманная мгла мелкими каплями оседала на плащах и доспехах, окрашивая все в унылый серый цвет. С течением времени мгла сгустилась. Они с трудом могли различать берега реки. Густой туман заглушал звуки. Было трудно поверить, что где-то в мире есть еще люди, что существуют другие цвета, кроме серого.

Хотя они двигались по реке и не могли заблудиться, Мадлен бормотала молитвы, чтобы им удалось где-нибудь пристать. Как далеко распространился туман? Что происходит с Одо и Алланом? Было трудно представить себе, что от их кортежа осталось еще что-то, кроме этих двух барок, бесшумно скользящих одна позади другой. Мадлен вспомнила, что они в стране мифов и волшебства. Это была родина Уолтофа, который не смеялся при упоминании о том, что его бабушка была феей-медведицей.

Крик королевы прервал ее воспоминания. Мадлен протиснулась мимо придворных дам к своей госпоже и услышала поток проклятий. Тут она поняла, что то был не крик боли, а взрыв ярости.

– Что случилось? – спросила она. Адель возвела глаза к небу.

– У ее величества отошли воды. Матильда лежала на спине и бормотала:

– Еще несколько часов. Вот и все. Только несколько часов!

– Вам не удастся протянуть еще несколько часов, и вы это отлично знаете, – набросилась на нее Адель. – Вы весь день обманывали меня!

Матильда улыбнулась.

– Можно здесь куда-нибудь причалить? – Она вцепилась в руку Адели.

Начались схватки. Роды развивались быстро.

– Нам нужно сделать остановку.

Мадлен пробралась вперед, туда, где стоял Эмери, вместе с Фальком вглядываясь в туман, и сообщила ему новости.

– Господи Иисусе! – воскликнул он и тут же переговорил с одним из корабельщиков. – На наше счастье, мы недалеко от деревушки под названием Селби. Мы смогли бы там укрыться. Это возможно?

Мадлен пожала плечами:

– Если нет, ребенок родится на лодке. – Она криво улыбнулась: – В таких делах, как это, женщины прекрасно понимают роль судьбы.

Лодки направились к западному берегу. Показавшиеся из тумана строения принесли облегчение: цивилизация еще существует. Но когда они причалили к маленькой пристани, всех охватила тревога. Место было покинуто, дома разрушены и сожжены.

Путешественники высадились на берег. Мужчины, обнажив мечи, были настороже, но, судя по всему, угроза уже покинула эти места.

– Кто это был? – спросила Мадлен Эмери.

– Все случилось совсем недавно, но трудно сказать, мятежники это или король. Кто бы это ни был, он мало что оставил для укрытия.

Затем из тумана раздался голос и показался темный силуэт.

Эмери выступил вперед.

– Кто вы?

Мадлен увидела мужчину с длинными развевающимися волосами и бородой, в грубой одежде. Был ли это житель Нортумбрии? Он бесстрашно предстал перед ними.

– Я Бенедикт из Осера, смиренный отшельник, – сказал он на прекрасном французском. – Чем я могу вам помочь?

– Куда девались жители Селби? – спросил Эмери.

– Сбежали, как овцы от волков.

– А вы?

– Я святой отшельник, и волки мне не страшны.

Эмери немного поколебался, но потом сказал:

– У нас женщина рожает. Нам нужно пристанище.

Отшельник улыбнулся:

– Какая жалость, что сейчас не святки! Пойдемте. У меня скромная хижина, но отлично защищает от непогоды, и в очаге горит огонь.

– Далеко ли? – спросил Эмери.

– Сразу же за домами, на краю деревни.

Фальк отправил людей охранять деревню, а Эмери пошел за Матильдой. Он подождал, пока прекратится схватка, и поднял королеву на руки.

– Во что я превратилась! – горестно промолвила Матильда и тут же, задержав дыхание, вцепилась в своего носильщика.

Эмери тревожно посмотрел на Мадлен.

– Если ты будешь ждать, пока кончится схватка, – сказала она, – то ребенок родится у тебя на руках! Иди!

Он пошел, Адель семенила рядом. Мадлен побежала собирать все, что необходимо для родов, и отправила женщин достать чистую одежду, чтобы переодеть королеву после родов. Она осмотрелась. Было трудно определить время в таком тумане, но, видимо, было уже за полдень. Туман задержал их. Мадлен задумалась, далеко ли до Йорка. Даже если королева сможет продолжить путешествие после родов, доберутся ли они до города, прежде чем стемнеет?

Но дойдя до хижины отшельника, она почувствовала себя лучше. Это было скромное каменное строение с земляным полом, но в очаге горел огонь, и было очень уютно. Люди уже сновали туда и обратно, занося припасы. Королева сидела на простом соломенном матрасе отшельника, покрытом теперь тонкими льняными простынями. Между схватками она потягивала вино из серебряного кубка. Слуга устанавливал свечи для освещения. Ни Эмери, ни отшельника не было видно.

Хижина была наскоро обустроена, и всех отправили позаботиться о себе. Остались только Адель, Мадлен, Лусия и любимица Матильды, леди Берта. Комната была переполнена. По просьбе Матильды Берта и Лусия по очереди читали ей из истории Карла Великого. Мадлен массировала королеве спину, а Адель следила за течением родов.

Матильда стонала и ворчала, по временам ругалась, но не было тех диких пронзительных воплей, свидетельницей которых Мадлен приходилось бывать. Матильда покачивалась на коленях, упираясь руками в пол.

– Жми, нажимай сильнее, девочка, – требовала она. – Сильнее!

Мадлен на коленях стояла позади нее и, нажимая изо всех сил, растирала королеве спину.

– Уже лучше, – проворчала Матильда.

Мадлен взглянула на Адель, женщина ободряюще кивнула ей.

– Правильно. Ей всегда схватывает спину.

Она погладила королеву по животу.

– Теперь недолго, дорогая, – промурлыкала она.

Мадлен нажимала и нажимала, думая про себя, что в таком положении, как и в большинстве важных случаев, нет никакой разницы между королевой и крестьянкой.

Внезапно королева вскрикнула как-то по-новому, совсем иначе, и свалилась на бок, так и оставшись лежать.

– Наконец-то, – прошептала она.

– Да, наконец, – сказала Адель, сразу став решительной.

Она отодвинула испачканные, мокрые юбки королевы.

– Сюда, леди Мадлен, идите поддерживать ей ногу.

Мадлен подчинилась и увидела, что уже показалась головка ребенка.

– Чудесно, чудесно, – сказала Адель. – Прекрасный вид. Все идет хорошо, все замечательно…

Мадлен взглянула на усыпанное каплями пота лицо королевы. Рот ее был приоткрыт, и она дышала учащенно и поверхностно, глаза были полузакрыты, словно она задремала. Затем Матильда напряглась и крякнула. Головка между ее ног двинулась на свет Божий.

Послышался крик. Но кричала не королева. Звук раздался снаружи. Воинственный возглас. Звенящие удары мечей.

Мадлен тревожно посмотрела на Адель, но женщина словно не слышала. Берта побледнела, но стойко продолжала читать. Лусия спокойно встретила взгляд Мадлен.

– Мы ничего не можем сделать. Доверься Эмери.

Мадлен смотрела на показавшиеся волосики ребенка, мысленно взывая к мужу. Матильда издала гортанный вопль. Адель разглаживала вздувшуюся кожу, осторожно освобождая появившуюся сердитую головку.

– Прекрасно, прекрасно, – мурлыкала Адель, протирая личико ребенка мягкой тряпочкой. – Вот и наш милый ангел. Только еще одно усилие, дорогая, и ты получишь своего ребенка. Тужься сильнее…

Королева крякнула и натужилась. Показались плечики. Сначала одно, потом другое, а затем, в стремительном скользящем движении, ребенок появился полностью. Мальчик. Он немедленно закричал.

– Принц, – хмуро сказала Лусия.

Звуки сражения теперь раздавались совсем рядом с хижиной. Боевые возгласы, словно вой волков возле двери, крики на английском и французском, звон оружия. Мадлен услышала, как Эмери выкрикивает команды. Сердце ее подпрыгнуло, затем сжалось при мысли, что он сражается там. С кем? С Гервардом?

Дрожащими руками она помогла королеве улечься на спину. Адель завернула ребенка и отдала в руки матери, затем села в ожидании последа. Матильда, оживившись, как любая только что родившая мать, рассматривала младенца какое-то время, потом расстегнула платье и приложила его к груди. Только тогда она перевела взгляд на женщин.

– Кто?

– Мы не знаем, – сказала Мадлен. – Англичане.

Матильда изогнулась, вытащила висевший на ремне нож и положила его на постель у себя под рукой.

– Так узнайте!

Лусия и Берта вдвоем стояли на страже возле двери. Берта, мертвенно-бледная, держала скамейку. Лусия приготовилась к драке, подняв здоровенный посох отшельника.

Мадлен вытащила свой столовый нож, глубоко сожалея, что с ней нет другого, лучшего, которым теперь завладела Альдреда. Она слегка приоткрыла дверь. Дверной проем загораживала широкая мощная спина Фалька. По бокам стояли еще двое стражей.

Снаружи горел костер, заливая туманное поле битвы тревожным красным светом. Мадлен могла разглядеть только неясные силуэты, но звуки были слышны отчетливо. Мечи сшибались с топорами и со щитами. В воздухе свистели стрелы и метательные копья. Раздавались воинственные возгласы и крики боли.

– Пресвятая Богородица… – прошептала Мадлен, взглядом пытаясь отыскать Эмери. – Кто это?

– Мятежники, – проворчал Фальк. – Как дела у королевы?

– Хорошо, она родила принца.

Фальк одобрительно кивнул:

– Не бойтесь. Мы защитим их.

Враги смогут пройти в дверь только через его труп, но ведь вполне могло дойти и до этого. Сколько человек участвовали в нападении? Где были Одо и Аллан? Направлялись в Йорк? Где Эмери?

Лусия выглянула через плечо Мадлен.

– Там Гервард? – спросила она.

– Мы не знаем, чье это войско, леди, – сказал Фальк.

– Сообщите им, если можно, что Лусия Мерсийская здесь, и если это мой братец устроил заварушку, я отрежу ему яйца его же ножом!

Фальк засмеялся:

– Слава Богу, что вы на нашей стороне, леди, но с этим сбродом не разговаривают. Они заслуживают смерти.

При этих словах просвистело копье. Фальк на мгновение опоздал подставить щит. Копье пронзило ему горло, и он, задыхаясь, рухнул на землю. Мадлен быстро опустилась на колени возле него, но уже ничего нельзя было сделать. Фальк умер почти мгновенно.

Она должна была немедленно что-то предпринять. Найти Эмери. И прежде чем два ошеломленных стражника заслонили дверь, Мадлен выскочила в затянутый туманом ад.

Она проскользнула мимо костра и проползла по земле позади разрушенной стены, стараясь отыскать Эмери, пытаясь разглядеть, кто на них напал. Если это Гервард, может, ей удастся обратиться к нему?

Она разглядела Эмери, который с мечом в руках сражался против более крупного и массивного человека, вооруженного топором. Она подобралась ближе. Шумный противник Эмери, судя по качеству его доспехов, был знатным дворянином, а длинные волосы и борода свидетельствовали о том, что он англичанин. Это был не Гервард.

– Будь верен своей английской крови, – услышала она возглас мятежника, отразившего щитом мощный удар меча. – Ты позволишь Бастарду размножаться здесь, как ему вздумается?

Эмери бросился вперед.

– Я нормандец, Госпатрик, и убью тебя, если ты не уберешься.

Мощный рыцарь рассмеялся:

– Нортумбрийцы никогда не бегут с поля боя!

Он взмахнул огромным топором. Мадлен вздрогнула, когда Эмери принял удар на щит.

– Ты умрешь здесь, де Гайяр, вместе с сукой Бастарда и его отродьем. Вас мало, и никто не придет на помощь. – Госпатрик отступил назад и ухмыльнулся: – Мы перехватили твоих гонцов, нормандец. Твой передовой отряд мчится в Йорк. А замыкающие остановились лагерем далеко позади. Сдавайся или умрешь!

– Тогда я приветствую смерть! – сказал Эмери и бросился на врага.

Мадлен с ужасом наблюдала за битвой. Им всем суждено умереть здесь, когда она окончательно убедилась в честности и преданности Эмери.

Затем звуки битвы изменились. Сначала Мадлен не могла понять, в чем дело. Было похоже, что в битву вступило еще больше людей. Но спустя мгновение Госпатрик отвлекся, и ход сражения переменился.

Эмери обрушил тяжелый удар на покрытое доспехами плечо врага.

– Кто? – вскричал Госпатрик сквозь шум битвы. – Кто пришел?

Ответ прозвучал из тумана:

– Гервард Мерсийский.

Через мгновение появился и сам человек, на этот раз в кольчуге, со сверкающими после сражения глазами.

– Уходи, Госпатрик. Эту битву выиграл я.

Мадлен приникла к земле, не зная, пришло избавление или просто волки грызутся из-за добычи. Эмери также выжидал.

– Разве вы не с нами? – спросил Госпатрик.

Гервард тоже был вооружен топором. Он лениво взмахнул им.

– Я близко к сердцу принимаю твои интересы, Нортумбрия. Вильгельм простит тебя, если ты достаточно ловко и мило поговоришь с ним. Но это вряд ли тебе удастся, если ты убьешь его королеву.

Пока предводители разговаривали, сражение прекратилось. Тишину прерывали только стоны раненых.

– А что, если она родила сына?

– Тебя это больше не касается. Мое войско превышает по численности твоих людей. Аллан де Феррер уже подходит сюда, и, возможно, отправляется помощь из Йорка, вызванная дозорным отрядом. Уходи. Вероятно, настанет день, когда мы вместе будем сражаться, чтобы выдворить отсюда нормандцев, но не сегодня.

Сила влияния Герварда боролась в душе Госпатрика с его собственными побуждениями. Наконец он выругался, рявкнул распоряжение своим людям и ушел.

Мадлен облегченно вздохнула, но заметила, что Эмери остается настороже.

– Не хочешь поблагодарить, племянник? – небрежно спросил Гервард.

– В свое время, – ответил Эмери, держа меч наизготове.

Гервард рассмеялся:

– Мне хотелось бы думать, что это моя выучка, но нет, это все твой проклятый отец. Подкрепление уже и правда в пути.

– Хорошо. Тогда ты, без сомнения, можешь покинуть нас.

Теперь, когда Госпатрик ушел вместе со своими нортумбрийскими мятежниками, Мадлен увидела, что многочисленные воины Герварда окружили усталых, измотанных нормандцев. Боже, неужели все начнется сначала? Чего хочет Гервард?

– Как поживает герцогиня Нормандская?

– С королевой все в порядке.

– Она родила ребенка?

– Я был слишком занят, чтобы справляться об этом.

– Мне было бы интересно узнать. Мадлен вышла из своего укрытия.

– Королева разрешилась сыном, и Лусия сказала, что собственноручно охолостит вас вашим же ножом, если вы причините королеве вред.

Гервард расхохотался:

– Значит, моя сестра здесь? Помоги мне, Один! – Он посерьезнел. – Какая жалость, что это мальчик, потому что мне придется забрать его.

Мадлен выступила вперед, держа в руке нож.

– Вы не можете отобрать новорожденного у его матери!

– У меня наготове кормилица. Он не пострадает, но и не будет принцем.

Эмери громко заговорил:

– Ты слабо веришь в собственное пророчество.

– Кто знает, каким образом оно осуществится?

– В таком случае оно сбудется благодаря мне, – сказал Эмери.

Он снял кольцо и швырнул его в огонь, затем встал между Гервардом и хижиной. Так они и стояли лицом друг к другу, а кольцо сверкало в пламени, пробегавшем по тлеющим углям.

– И мне.

Рядом с сыном появилась Лусия, держа обеими руками меч Фалька. Было ясно, что ей вряд ли удастся поднять его, но ее вмешательство не выглядело нелепым или смешным.

Мадлен шагнула вперед и встала с другой стороны от Эмери.

– И мне.

Гервард некоторое время рассматривал их.

– Значит, так? Это и есть будущее, в котором англичане, нормандцы и англонормандцы будут вместе?

Никто не ответил.

– Так тому и быть.

Гервард подал знак. Гирт вышел вперед и взял у него топор. Мадлен перевела дух, в первый раз за этот день поверив, что у них есть будущее.

Но у нее в глазах потемнело, когда Гервард вытащил из-за пояса нож с круглым янтарным набалдашником на рукоятке.

– Я взял это у женщины, которая пыталась вертеть нашими обычаями ради своей выгоды и навязать мне в родственники нормандского ублюдка. Больше она вас не побеспокоит.

Эмери воткнул меч острием в землю и оперся руками о рукоять.

– Ты ее убил?

– Это мое право. Позаботьтесь о моей дочери.

– Ты признаешь Фриду?

– Она ребенок лорда, следовательно, моя. Когда я снова верну свои владения, я признаю ее по всем правилам.

– Ты слепец, Гервард, – раздраженно сказала Лусия. – Эта страна завоевана и покорена навсегда.

Гервард сделал движение, как бы охватывая рукой гораздо больше, чем убогую окружающую местность.

– Взгляни вокруг, Лусия, но не просто глазами. У тебя здешняя кровь. Землю нельзя завоевать. Она просто ждет тех, кто ее заслуживает.

Он ловко наклонился вперед и острием ножа выхватил раскаленное кольцо из костра. Пройдя вперед, он встал перед Эмери, держа кольцо между ними.

– В один далекий день я дал тебе женщину, метку на руке и кольцо. Теперь ты отрекаешься от меня?

– Я должен.

– Тогда ты лишаешься всего, что я дал.

С быстротой молнии он приложил кольцо к руке Эмери и прижал его ножом. К тому моменту, как Эмери удалось сбросить кольцо и поднять меч, Гервард отошел к своим и снова взял топор.

– Вырази Матильде мое почтение, – крикнул он, – но скажи ей: сколько бы она ни рожала, ни один из сыновей ее сыновей не будет управлять Англией!

Туман поглотил Герварда и его людей как по волшебству.

Эмери с силой втянул в себя воздух, и Мадлен повернулась посмотреть на его руку. Воспаленная кожа вздулась вокруг выжженного круга посреди отметины. Эмери сжимал больное место рукой, но страдание на его лице было вызвано больше тем, что часть его жизни безвозвратно ушла, чем болью от ожога. У Мадлен не было с собой гусиного жира, поэтому она намочила в воде кусок ткани и перевязала ему рану.

– Ты сможешь сражаться левой рукой? – спросила она.

– До некоторой степени.

– Я бы на твоем месте попрактиковалась, – язвительно сказала она, – потому что, если так будет продолжаться, однажды ты совсем не сможешь пользоваться правой рукой.

Он засмеялся и крепко обнял ее.

– Мы остались в живых! Я сильно в этом сомневался.

– Я ужасно испугалась, но, – сказала она, – я верила в тебя!

Он прижал ее к себе еще крепче.

– Я просто молился. И если тебя интересует, Богу на кресте.

Тут они услышали стук копыт. Мадлен вглядывалась в туман.

– Прошу тебя, Богородица, только не снова…

– Думаю, вернее сказать, надеюсь, что это подкрепление из Йорка.

Так и оказалось. Вильгельм скакал впереди. Его быстрый взгляд мгновенно охватил всю сцену.

– Королева? – спросил он.

– В безопасности и полном порядке, – сказала Мадлен. – Она разрешилась сыном.

Вильгельм усмехнулся:

– Хорошие новости! Принц! Но кто напал на вас здесь?

– Госпатрик, – сказал Эмери. – По ошибке. Он ушел, как только Гервард объяснил ему это.

Мадлен едва успела сдержать себя и не выказать удивления при такой версии, но она понимала, что у Эмери есть на то причины.

– Гервард был здесь? Как давно?

Вильгельм уже поглядывал вокруг, собираясь организовать охоту.

– Недавно, сир. Он обеспечивал безопасность королевы.

Вильгельм хмуро посмотрел на своего крестника.

– Ты слишком любишь его. Что случилось с твоей рукой?

– Ожог.

– Ты больше не носишь его кольцо?

– Нет, сир.

Вильгельм удовлетворенно кивнул.

– Пусть Гервард уходит. Придет день, когда мы встретимся и победа будет за мной. А теперь лучше я повидаю Матильду и сына. – Король бросился в хижину.

– Почему? – только и спросила Мадлен.

Эмери вздохнул.

– Стоило рассказать об истинных намерениях Госпатрика, и Вильгельм охотился бы на него до самой смерти, превращая Нортумбрию в кровавую пустыню. Думаю, не пройдет и месяца, как граф Нортумбрийский упадет на колени, умоляя простить его, и этим все кончится.

– Эдвин тоже?

– Конечно, в особенности если Вильгельм отдаст ему Агату. В этом случае Гервард останется без поддержки и тоже вынужден будет просить о прощении. Тогда, может быть, в Англии установится мир.

Мадлен в сомнении покачала головой:

– Ты такой же безумец, как твой дядя.

– Совершенно верно!

Появился граф Гай в доспехах, одной рукой он крепко обхватил Л усию.

– Такой же сумасшедший, как Гервард, но все же превосходный человек. – Он схватил сына за руку. – Ты сегодня отлично потрудился, Эмери! Но должен тебя предупредить, что кузен леди Мадлен, Одо, утверждает, что ты английский преступник, Золотой Олень.

Эмери взглянул на Мадлен.

– Зачем бы ему это?

– Ради вознаграждения, конечно. Однако он заблуждается, если думает, что кто-нибудь выиграет от того, что вынудит Вильгельма погубить тебя. – Гай посмотрел сыну в глаза. – Это правда?

Эмери казался совершенно спокойным.

– Что я Золотой Олень? А что думает Вильгельм?

– Разве кто-нибудь знает это? Одо де Пуисси заявил, что помчался в Йорк, получив известие, что ты намерен передать королеву Герварду. Он боялся, ему не хватит полномочий помешать твоим планам…

Теперь, когда это случилось, Мадлен совсем не чувствовала страха. Напротив, она была полна решимости. Она ощущала себя словно на острие ножа. Это навело ее на мысль, и она взглянула на увенчанный янтарем клинок, валявшийся на земле. Предостерегающе сжав руку Эмери, Мадлен незаметно отделилась от группы. Она подняла нож, прошла на пристань, потом на барку. По счастью, ее сундук оказался сверху. Достав позолоченные ножны, Мадлен быстро сунула туда нож и прикрепила его на пояс.

Мадлен вернулась к Эмери, когда посланный королем человек пригласил их к Вильгельму. В хижине толпилось много народу. Вильгельм сидел рядом с Матильдой и держал на руках сына. Гай, Лусия, Мадлен и Эмери с трудом отыскали себе место. Затем вошел Одо. Он беспокойно оглядел всю группу. Возможно, он чувствовал, что в комнате нет ни одного человека, который относился бы к нему дружелюбно.

– Ах, Одо, – добродушно сказал Вильгельм. – Ты можешь поздравить меня с прекрасным сыном.

– От всего сердца поздравляю вас, сир, – почтительно поклонился Одо.

– И твои сведения оказались ошибочными, потому что лорд Эмери стойко, решительно и преданно защищал королеву.

Одо покраснел и огляделся.

– И все же не схватил эту паршивую собаку, Герварда.

Вильгельм вопросительно взглянул на Эмери.

– У них было численное превосходство, сир. Когда выяснилось, что Гервард не намерен причинить нам вред, я позволил ему уйти.

– Мудрое решение. Ты так не считаешь, де Пуисси?

– Предусмотрительный малый, – ухмыльнулся Одо. – Странно, что Эмери де Гайяр, храбро сражаясь с Госпатриком, не нанес ни одного удара Герварду. Есть свидетели, что они были в дружеских отношениях и даже пожали друг другу руки на прощание.

Вильгельм посмотрел на него с интересом.

– Ты хочешь сказать, что сцена спасения была разыграна Гервардом и Эмери, чтобы завоевать мою благосклонность?

Эта мысль, очевидно, даже не приходила Одо в голову, но он с радостью ухватился за нее:

– Да, сир.

– До чего же у тебя острый и проницательный ум!

Только Эмери и сейчас пользуется моей благосклонностью в полной мере, а Герварду стоит только преклонить колени, чтобы ее получить.

Одо судорожно сглотнул.

– А как же с убийством в Хантингдоне? – сказал он с отчаянием. – Где эта женщина, Альдреда, которая взяла нож, найденный в теле? Это был собственный нож де Гайяра, которым вы его наградили.

– Что еще за женщина? – спросил Вильгельм.

– Альдреда, ткачиха из Баддерсли, – сказал Эмери. – Ее муж убит в Хантингдоне. Если верить Герварду, она тоже мертва.

– Мертва?! – закричал Одо. – Значит, предательски убита. Не иначе как тобой!

– Гервардом, – сказал Эмери, – по их личным причинам. У меня не было возможности заняться персональным убийством.

Одо побагровел от ярости и сделался похож на своего отца. И не слишком-то отличался от него умом, потому что король был явно склонен смотреть на все сквозь пальцы.

– При ней должен был быть нож, – продолжал неистовствовать Одо. – Это доказательство.

Мадлен вмешалась:

– Нож, которым король наградил Эмери, находится у меня. – И она показала нож, висевший у нее на поясе.

Одо вытаращил глаза.

– Где ты его взяла?

– У Эмери несколько недель назад.

– Дай-ка мне взглянуть.

Король внимательно изучил нож и удовлетворенно кивнул:

– Это точно он.

Вильгельм нахмурился и с угрозой посмотрел на Одо.

– Я верю, де Пуисси, что твои намерения продиктованы преданностью, но тебя явно ввели в заблуждение. Ради чего Эмери стал бы убивать крестьянина?

Одо с ненавистью посмотрел на Эмери.

– Этот крестьянин мог бы узнать в нем Золотого Оленя, как и та ткачиха. Он убил их, но есть и еще один свидетель, сир. Пошлите за Бертраном, бывшим стражником д'Уалле. Он теперь в моем отряде и однажды встречался с Золотым Оленем. Он все расскажет.

Вильгельм холодно приказал вызвать этого человека. Гай и Лусия побледнели. Эмери остался совершенно спокоен. Стражник вошел и упал на колени. Однако взгляд его был острым и проницательным.

– Ну, Бертран, – сказал король, – лорд Одо полагает, что ты узнаешь среди присутствующих того, кто напал на тебя в Банбери.

Стражник огляделся, глаза его на миг задержались на Эмери.

– Нет, сир. Здесь нет никого, кто был бы таким же огромным.

– Ты лжешь, – заорал Одо. – Ты сам сказал мне два дня назад, что лорд Эмери мог быть этим человеком.

– Я сказал «мог быть», милорд. Как и многие другие. Но лорд Эмери – настоящий нормандский рыцарь, что он и доказал сегодня. Человек, с которым я сражался, был низкого происхождения.

– Но хорошо владел мечом, – сказал Одо.

Стражник возмутился и позволил себе дерзость:

– Я хорошо владею мечом, а я низкого происхождения.

Одо собирался еще что-то сказать, но король прервал его:

– Совершенно ясно, что все это пустое. – Он передал Бертрану несколько монет. – Ты можешь идти, мой воин, с нашей благодарностью.

Король оглядел Одо с холодной насмешкой.

– Если это будет продолжаться, де Пуисси, я начну думать, что ты имеешь зуб на Эмери, выигравшего состязание за леди Мадлен.

Одо был слишком взбешен, чтобы уловить предостережение в голосе короля.

– Я имею зуб только на предателей, сир. Он убил двоих свидетелей и подкупил третьего, но есть еще свидетельство, которое говорит само за себя. У Эмери де Гайяра есть знак на руке, который доказывает его вину так же ясно, как божий день. – Он повернулся лицом к Эмери: – Я вижу, ты прячешь его под тряпкой. Покажи нам этот варварский языческий знак, если посмеешь!

Эмери спокойно размотал повязку и снял браслет с запястья. Шрам от раны, нанесенной кабаном, проходил от середины кисти его руки на несколько дюймов вверх по предплечью. Теперь он был увенчан багровым воспаленным кругом. От метки на коже осталось простое сплетение линий.

– Кто может сказать, – спросил король, – что бы это могло быть?

Было неясно, вопрос это или нет, но Лусия поспешила ответить:

– Это была лошадь, сир. Теперь это не пойми что с четырьмя ногами. Но как Эмери мог оказаться Золотым Оленем, даже если бы у него хватило на это глупости? Ведь когда я плыла сюда, этот преступник захватывал корабли, направлявшиеся во Францию.

– А я, – сказал король, – получил донесение, что он два дня назад совершил набег на Ланкастер вместе с отрядом шотландцев.

Он посмотрел на Одо.

– Эта северная страна дурно повлияла на тебя, де Пуисси, и ты напрочь лишился всякого соображения. Приказываю тебе отправиться на границу с Уэльсом, служить вместе с лордом Уильямом Фицосберном, сражаясь против валлийцев. Может, те края больше подойдут тебе, и ты наконец завоюешь награду, которой так добиваешься.

Со звуком, опасно напоминающим рычание, Одо поклонился и вышел. Все остальные, кроме де Гайяров, тоже покинули хижину.

Вильгельм передал ребенка Матильде и посмотрел на Эмери:

– А теперь, Золотой Олень…

Глава 23

С легкой улыбкой Эмери преклонил колени.

– Моего там лишь малая доля, сир, и я всегда верно служил вам.

Король смерил его холодным взглядом.

– Ты породил монстра, который доставляет мне неприятности.

Эмери спокойно встретил его гневный взгляд.

– Этот миф родился бы и сам по себе, сир.

Король улыбнулся по-волчьи.

– Если бы я действительно хотел наказать тебя, то сослал бы в Нормандию. Не хочешь ли поехать? Эмери побледнел. После короткого тяжелого молчания он сказал:

– Нет, сир.

Лусия сдавленно охнула.

– Тебе хотелось бы примкнуть к Герварду?

– Нет, сир. Думаю, я и вправду желал бы стать Эдвальдом, человеком вне закона.

Король взорвался:

– И что бы ты стал тогда делать, черт бы тебя побрал?

– Помогать народу.

Вильгельм покачал головой:

– Ты жестоко испытываешь мое терпение, Эмери!

Он сел, пристально глядя на молодого человека. В комнате все затаили дыхание. Но невинный младенец внезапно разразился громким пронзительным воплем. Напряженность рассеялась.

Вильгельм смягчился.

– Но ты славно послужил мне сегодня! – Король простер вперед руку. – Что ж, воля твоя, помогай народу. Моему народу, но делай это как Эмери де Гайяр!

Эмери поцеловал королю руку и поднялся.

– Теперь отправляйся, – сказал Вильгельм. – Мы с королевой проведем ночь здесь. А вы уж сами позаботьтесь о себе.

Когда они вышли из хижины, граф Гай простонал:

– Лусия, твои волосы тоже поседели?

– Я не осмеливаюсь взглянуть.

Гай повернулся к Эмери:

– Содрать бы с тебя шкуру! Надеюсь, теперь с этим покончено?

Эмери пожал плечами:

– Я больше не буду изображать Золотого Оленя. Все остальное в руках судьбы.

Гай пробормотал что-то себе под нос и удалился вместе с Лусией.

Мадлен бросилась Эмери в объятия.

– Теперь мы в безопасности. Все в порядке?

Он поцеловал ее.

– Как никогда. Вернее сказать, не совсем. Но надеюсь, нам удастся уладить это в Йорке.

Мадлен покраснела.

– Ты только об этом и думаешь?

Он обнял ее за плечи.

– Не считая времени, когда я защищал королеву, сражался и исповедовался Вильгельму в своих прегрешениях. Теперь я мечтаю о том, как вернусь домой, чтобы заниматься Баддерсли и Роллстоном. Наблюдать за рождением нашего первенца. Помогать Англии стать процветающей… Ты мне веришь?

– Полностью. Прости меня.

– Я так и не рассказал тебе об услуге, которую оказал Герварду.

– Меня это не волнует.

– Я получил разрешение сказать тебе это уже несколько дней назад, но хотел, чтобы ты слепо доверяла мне.

– Я не была полностью уверена, пока не увидела, как ты сражался с Госпатриком и отверг Герварда.

Он снова поцеловал ее.

– Я не имею ничего против. Слепая вера вообще не такое уж положительное качество. Я должен был доставить посылку.

– Посылку?

– Если быть точным, леди Агату. Малышка вбила себе в голову мысль отправиться к Эдвину подобно героине баллады. С парочкой тупоголовых стражников она пустилась верхом по северной дороге, наводя о нем справки. Люди, которые схватили ее, собирались потребовать выкуп, но Гервард узнал об этом и позаботился о ней. Он не мог безопасно доставить ее ко двору и послал за мной.

– Это был Гирт. Почему ты мне не сказал?

– Это был Гирт, но я не собирался ехать. Я не отвечал на приглашения Герварда со времени Сенлака и подумал, что это очередная уловка. Потом заехал гонец королевы по пути в Йорк со срочным секретным распоряжением, чтобы я воспользовался своими связями и нашел Агату.

– Поэтому ты уехал. Но ведь ты мог хоть что-нибудь мне сказать!

Он рассмеялся:

– Я оставил тебе туманное, но обнадеживающее послание. Думаю, оно утратило смысл, пока достигло тебя.

– Так и случилось. Бедняжка Агата! С позором вернуться домой. Ничего удивительного, что она была так угрюма, когда я ее видела.

Они расположились в сыром углу одной из хижин, где еще сохранилась часть крыши и слой соломы на полу. Эмери лежал, крепко обнимая Мадлен.

В Йорке не все обстояло так просто. Король устроил торжественный въезд в этот древний город. От реки до замка Матильда передвигалась в открытом экипаже, а Вильгельм с ребенком на руках гарцевал рядом на коне.

У дороги толпился народ. Все улыбались и даже выражали восторг, когда в толпу бросали монеты, но непохоже было, что хорошее настроение продлится долго. Случайный голос время от времени выкликал:

«Принц! Принц!» – и ему отвечали приветственными возгласами, но кричали далеко не все.

Мадлен подозревала, что те, кто выкрикивал столь важное слово, были подкуплены подручными Вильгельма.

Взглянув Эмери в глаза, она почувствовала, как все замирает у нее внутри. Она поняла, что ее совсем не интересуют дела в Нортумбрии, пока это не имеет отношения к предстоящей ночи.

Король расположился в резиденции епископа, и Мадлен помогала устроить королеву с ребенком.

– Святые угодники, дитя мое! – воскликнула королева. – Ступай и позаботься о своем ночлеге. Ты заслужила награду.

Мадлен покраснела и, улыбнувшись королеве, ушла. Потребовалось немало времени и расспросов, чтобы отыскать крошечную комнатку, которую отвели им с Эмери. Большую часть помещения занимали кровать и их сундуки, но это была отдельная спальня.

Мадлен хотела бы дождаться прихода Эмери, а затем остаться тут, но предстояла еще вечерняя трапеза. Дороти одела ее в красивое платье и тунику и заплела ей косы, накрыв их вышитым шарфом, перекрещенным спереди и спускающимся до талии сзади. Мадлен выбрала драгоценности – золотое ожерелье и браслеты, свадебный подарок Эмери, – и отослала служанку. Она с самого утра не виделась с Эмери и долго ждала в надежде, что он придет переодеться. Но второй сигнал рога заставил ее покинуть комнату. Что ж, они увидятся позже.

Но когда она шла по коридору, ее вдруг схватили и окутали плащом, который она отлично помнила. Сердце ее лихорадочно забилось.

– Как же ужин?

– Нас извинят, – сказал ей на ухо Эмери по-английски.

Она прижалась к нему спиной. Он губами коснулся ее шеи через шелк шарфа.

– У меня сотни восхитительных мыслей, моя смуглая леди. О твоей гладкой коже под моими пальцами. О твоих грудях, наполняющих мои ладони. Я собираюсь ласкать их языком, пока, они не затрепещут от восторга. – Он не сделал ни одного движения, но ее дыхание стало прерывистым, и ее бросило в жар.

– Ты обещал мне кровать, – сказала она.

– В свое время.

Его рука наконец двинулась и нежно прикрыла жаждущую ласки грудь, давая больше муки, чем облегчения.

– Боюсь, я научил тебя только быть страстной, любовь моя. Настало время получить другой урок.

– Что еще за урок?

Третий сигнал рога означал, что все должны быть в зале. Они оказались в коридоре одни.

– Восторги медленного наслаждения. Ты помнишь, что я тебе сказал у реки? Я говорил, что собираюсь теребить твои соски до боли, а затем буду сосать их нежно и упорно, пока твое желание не превратится в дикое вожделение.

Ее тело дернулось, выпрашивая то, что было обещано. Мадлен не могла шевельнуть рукой, но она прижималась к нему спиной.

– Я говорил, какая ты горячая и влажная в ожидании меня, – хрипло продолжил он. – Как ты захочешь меня еще сильнее, когда я стану ласкать тебя там. Как я заставлю тебя страстно томиться и превращу это томление в жар. Я буду любить тебя неспешно, жена моя, а когда ты уже не сможешь больше этого вынести, я возьму тебя сильно и быстро.

Ее тело пылало от страсти. Она уже умирала от желания.

– Я больше не могу этого вынести, – прошептала она.

Он отнес ее в свою комнату и, развернув плащ, усадил на кровать. Мадлен в полузабытьи наблюдала, как он раздевался. Наконец он предстал перед ней обнаженным, полным желания, весь золотой. Золотистая кожа, золотистые волосы, позолоченные ремни на сильных руках. Ее прекрасный речной бог. Ее волшебный принц. На левой руке у него были ремни и браслет, но на правой – ничего. Из-за раны или потому, что в этом уже не было необходимости? Она осторожно коснулась его правой руки вблизи воспаленного круга.

– Гервард спас тебя.

– И, без сомнения, знал об этом.

Мадлен подумала о волшебстве, которое пронизывало эту страну. Было ли частью этого колдовства то, что овладело ею теперь? Она поднялась и провела рукой снизу вверх по его мускулистой руке, затем поперек груди и вниз по второй руке. Его тело трепетало от радости под ее пальцами. Неужели он чувствовал то же, что и она? Она начала раздеваться, но он схватил ее и прижал спиной к себе.

– Теперь я обнажен, – тихо сказал он.

Мадлен и так это знала. Она ощущала сзади его твердую возбужденную плоть. Сердце ее бешено колотилось. Ноги дрожали. Сколько еще она сможет вынести?

Он взял в ладони ее груди и слегка погладил их, но она едва ощутила его прикосновение через три слоя ткани. Огонь пробежал по ее жилам. Его рука скользнула вниз, к месту соединения ее бедер. Она застонала. Он поднял ее юбки, чтобы рука могла проникнуть между ее ног. Она откинула назад голову, затем уронила ее на грудь. Дрожь охватила ее, ноги подогнулись, и только его сильная рука удерживала ее от падения.

Эмери осторожно повернул жену лицом к себе и расстегнул на ней пояс. Мадлен с трудом смогла собраться с мыслями и начала помогать ему, когда он принялся постепенно снимать с нее одежды, пока она не осталась, как и он, в одних только драгоценностях.

Он любовался ею. Мадлен раскинула руки и стала поворачиваться перед ним, сверкая торжествующей улыбкой. Он засмеялся и схватил ее, склонив голову, чтобы поцеловать сначала один сосок, потом другой, и делал так до тех пор, пока она не задрожала. И он начал расплетать ей косы.

С шаловливым безрассудством она потянулась рукой к его возбужденной плоти. Он засмеялся, увернулся, и в одно мгновение ее руки оказались связаны ее же шелковым шарфом.

– Эмери!

– Это просто для того, чтобы ненадолго удержать тебя от шалостей, – сказал он и продолжил свое дело, пока волосы не окутали ее густой пеленой; он обвил длинной прядью ее правый сосок и улыбнулся: – Я развяжу тебя, но если ты дотронешься до меня, я пролью свое семя. Тогда тебе придется ждать еще дольше.

– Не развязывай меня, – сказала она, устремляясь вперед, – но приступай к делу. Я безумно хочу тебя и не в силах терпеть!

– Но я обещал тебе долгую, неспешную любовь в постели.. А мы даже не дошли до нее.

Мадлен застонала, когда он повел ее туда. Он откинул одеяла и уложил ее на прохладные льняные простыни. Его руки принялись блуждать по ее телу, касаясь множества восхитительных мест.

– Иди ко мне! – шептала она. – Это любовь или пытка?!

Он усмехнулся, сдернул шарф с ее рук и перевернулся на спину.

– Тогда распоряжайся сама.

Мадлен восхищенно смотрела на него. Его мужское достоинство было твердым, полным и прекрасным. Она взяла шарф и, осторожно взмахнув, провела нежным шелком по его телу. Он задрожал. С озорной усмешкой она опутала шарфом ему руки. Побуждаемая неведомой силой, она наклонилась вперед и накрыла его своими густыми волосами. Помотав головой, она заставила тяжелые локоны стремительно пробежаться по его груди и бедрам. У него упало сердце. Она склонилась и коснулась губами блестящей головки его твердой плоти, та вздрогнула. Он застонал. Она увидела, как сжались его кулаки.

Она страстно желала ощутить его внутри себя, но этого ей хотелось тоже. Власти над ним. Она коснулась его языком. Казалось, он испытывал страшные мучения, и она раскаялась. Она размотала шарф и снова пощекотала его им.

– Чему только обучали тебя в монастыре! – пробормотал Эмери и отобрал у нее дразнящий шелк.

Мадлен тихонько засмеялась:

– Должно быть, это прирожденный дар. Но, – добавила она, – сначала скажи мне правду. Мужчины высасывают жидкость из женских грудей, чтобы их член затвердел?

Он разразился хохотом:

– Поверь мне, мой член стоял, как палка, прежде чем я коснулся твоих грудей. Но давай проверим.

Его жаркий рот припал к ее соскам, и он принялся теребить и ласкать их языком, пока она не застонала. Тогда, как он и обещал, Эмери начал сосать их так неистово, что она вскрикнула и изогнулась, словно лук.

Он вошел в нее резко и сильно. Ее бросило в жар, и все окружающее погрузилось в туман. Она ощущала только волны божественного восторга.

– Я смогла бы жить только этим, как ты думаешь?

Он рассмеялся:

– Нет.

– Мы собираемся снова повторить это прямо сейчас?

– Нет.

– Ты меня любишь?

– Нет.

Мадлен широко раскрыла глаза. Он лениво улыбнулся:

– Ты уже спрашивала об этом. Любовь – слишком слабое слово. Ты значишь для меня то же, что и мое сердце.

– Я не думаю, что любовь – слабое слово, Эмери. Она огромна, как океан, сильна, как ураган, и согревает подобно солнечным лучам. Это сила ростка, пробивающегося из земли, и течение реки, питающей зерно. Это слияние в постели и рождение детей. С любовью мы можем преодолеть все.

Он выпутался из плена ее волос и освободил от них их влажные тела, затем притянул ее к себе и крепко обнял.

– Тогда давай использовать нашу любовь для созидания, мое нежное сердце. Будем выращивать хлеб и растить детей. И строить мирную Англию, чтобы обеспечить им будущее. С Божьей помощью и по милости судьбы.

Мадлен тесно прижалась к нему.

– С Божьей помощью и по милости судьбы, властелин моего сердца.

1

Совет мудрейших состоял из наиболее знатных и влиятельных магнатов королевства – витанов, советников при короле англосаксов.

2

В Средние века королевство в центральной Англии.

3

Холм и река в юго-восточной Англии в Суссексе, к северо-западу от Гастингса, местность, где произошла решающая битва.

4

В Средние века – пограничный укрепленный административный округ во главе с маркграфом.

5

Древний праздник летнего солнцестояния 24 июня.

6

Одно из прозвищ Вильгельма I Завоевателя, внебрачного сына герцога Нормандского.

7

Фалез – город в Нормандии к юго-востоку от Капа.

8

Старинное оборонительное сооружение в виде частокола из толстых бревен, заостренных к верху.

9

Штраф семье погибшего.

10

При первой попытке Вильгельма высадиться в Англии буря отбросила корабли нормандцев к берегам Франции, но затем ветер переменил направление, и армия Вильгельма благополучно достигла Англии.

11

Старинный легкий хмельной напиток на основе меда с водой

12

Эстуарий – однорукавное воронкообразное устье реки, расширяющееся в сторону моря; Хамбер – устье рек Трент и Уз.