Однако Англию, которую он любил, олицетворяли пологие холмы Суссекса, тишина и покой Сомерфорд-Корта и пасторальные пейзажи Хоук-ин-зе-Вейла. Этот дурацкий дом на покрытом вереском мысу, облюбованном сумасшедшими и преступниками, к ней не имел никакого отношения.

Он встал с постели, скорчил гримасу в ответ на ухмылки драконов и, подойдя голым к небольшому окну, выглянул в сад, за которым скрывался раскинувшийся на многие мили пейзаж сельской Англии. Сад был окружен темными каменными стенами. Хорошо еще, что стены были увиты плющом, а в саду даже росли деревья. Однако они были какими-то чахлыми, и его не покидало неприятное ощущение замкнутого пространства.

Такое ощущение, возможно, подходило бы для монастыря, но ведь он-то не имел намерения отречься от мира. Или имел? Не было ли его бегство из Хоук-ин-зе-Вейла и от своего друга в некотором роде актом самоотречения?

Ну по крайней мере птицы здесь были. Пение птиц ему не приснилось, и он увидел, как с дерева на плющ перелетел воробей, а над крышей взмыли стрижи. Вот послышалась трель дрозда и радостное пение малиновки. Может быть, птицы пели о том, что люди недооценивают прелесть маленького садика, окруженного высокими стенами.

Он обратил внимание на то, что дорожки в саду образуют определенный узор Пятиугольник. Оккультный символ. Кон покачал головой. В самом центре пятиугольника располагался фонтан, основанием которого служило скульптурное изображение, похоже, женщины и дракона. Еще одно выразительное свидетельство эксцентричности графа. Одиннадцать лет назад этого фонтана не было и в помине.

Ему почему-то вспомнилось, что имеется еще и камера пыток.

Если признаться откровенно, он предпочел бы не иметь к этому дому отношения, пусть даже здесь ему ничто не угрожает.

Уголком глаза он заметил какое-то движение и увидел, что из-за угла вышла Сьюзен и торопливо пересекла по диагонали внутренний двор. Она все еще была в своем унылом сером платье, которое ему так не понравилось, чепец закрывал ее волосы, но походка была свободной и грациозной.

Одиннадцать лет назад она носила школьную форму, но даже та шла ей гораздо больше, чем платье экономки. Он вспомнил, что ее платья тогда были светлых тонов и она всегда огорчалась, если на них попадали грязь или песок или появлялись зеленые пятна от травы во время их путешествий по окрестностям.

Что делает здесь этот свободолюбивый эльф в своем сером одеянии экономки?

Уж наверняка не ищет возможности соблазнить его. Для этого она надела бы что-нибудь привлекательное.

Она остановилась, внимательно вглядываясь в высокий цветущий куст. Наверное, заметила на нем какое-нибудь интересное насекомое.

Насекомые ее всегда интересовали.

«Что ты имеешь в виду, говоря „всегда“? Ты знал ее всего две недели…»

Но это были не простые две недели. Это была целая жизнь, уложившаяся в четырнадцать дней. Сьюзен любила наблюдать за поведением насекомых, лежа на земле или на песке. Она носила с собой альбом для этюдов и делала их зарисовки, демонстрируя незаурядный талант.

Теперь он наблюдал за ней. Сьюзен выпрямилась, откинула голову и с наслаждением сделала глубокий вдох.

Он сделал вдох вместе с ней и осторожно приоткрыл окно, впуская в комнату душистый воздух, которым дышала она.

Как ни старался он не шуметь, она услышала, насторожилась и взглянула на него.

Кон с трудом поборол желание отступить внутрь комнаты. Подоконник прикрывал его по пояс, так что выглядел он вполне прилично, хотя был голый.

Они встретились взглядами и довольно долго не отводили глаз. Он увидел, что ее губы слегка раскрылись, как будто она хотела что-то сказать или просто вздохнула.

Потом она все-таки отвела взгляд, торопливо пересекла дворик и исчезла.

А он остался стоять у окна, опираясь руками о подоконник и тяжело дыша. Одиннадцать лет он убеждал себя, что все, что между ними было, не имеет значения, что все давным-давно прошло и что ее безжалостные слова, сказанные тогда, убили в нем все теплые чувства к ней, хотя, как ни странно, он всегда знал, что это была ложь.

Ему было тогда пятнадцать, он был ослеплен, нетерпелив и пребывал в смятении…

Иногда они сидели на вересковом мысу и болтали о повседневных вещах, или, лежа рядом на животах, говорили о личных проблемах, или, взявшись за руки, гуляли по берегу, а потом сидели в объятиях друг друга и делились своими мечтами и опасениями.

Ко второй неделе настало полнолуние, и они убежали тайком ночью на берег, чтобы послушать магическую музыку моря, болтая обо всем, что приходило в голову. Он хотел разжечь костер, но она сказала, что этого делать нельзя, потому что его могут принять за световой сигнал контрабандистам.

Она много чего знала о контрабандистах и делилась с ним своими знаниями, а он, романтически настроенный юноша, приходил в восторг от ее рассказов о приключениях фритрейдеров. Потом она призналась в том, что связана с фритрейде-рами кровными узами, что не является дочерью сэра Натани-эла и леди Карслейк, хотя и носит их фамилию. Ее родители — сестра сэра Натаниэла Изабелла и владелец таверны «Георгий и дракон» в деревне Драконова бухта.

Кроме того, Сьюзен рассказала, что ее отец, Мельхиседек Клист, — главарь шайки контрабандистов, так называемый Капитан Дрейк.

Она явно и сама не знала, гордиться ей такими родителями или стыдиться их. Хотя «леди» Бел открыто жила с Мельхиседеком Клистом в Драконовой бухте, они не состояли в браке.

Явная непристойность этой греховной связи приятно щекотала нервы Кона — ведь в Хоук-ин-зе-Вейле никогда ничего подобного не случалось. В целом, однако, такому происхождению, по его мнению, можно было только позавидовать, и в его глазах это придавало Сьюзен еще большую исключительность.

Так как вместе с братом Фредом Кон много времени проводил в деревне, то он принялся выискивать среди жителей Капитана Дрейка. Однако тот ни разу ему не попался, а заходить в таверну «Георгий и дракон» без причины было нельзя.

Тем не менее они отлично проводили время в деревне. Рыбаки, чистившие рыбу или чинившие сети, очень любили поговорить. И ребята с удовольствием слушали рыбацкие были и небылицы, пытаясь угадать, кто из них контрабандист, а кто — нет.

Но если уж говорить правду, контрабандистами были все.

Иногда рыбаки брали их с собой и даже позволяли им вытягивать сети. Фреду нравилось выходить в море на лодке гораздо больше, чем Кону, так что у Кона было время одному побродить по деревне в надежде послушать какие-нибудь секреты контрабандистов.

Глупый мальчишка.

В конце концов он увидел Мэла Клиста, мускулистого мужчину среднего роста с квадратной челюстью и зеленовато-карими, как у Сьюзен, глазами. Его нельзя было назвать красавцем. Это был ширококостный мужчина со сломанным, и, видимо, не один раз, носом, но его можно было без труда представить в роли главаря. Одет он был, как подобает процветающему коммерсанту, каковым и являлся: в визитку и модную касторовую шляпу.

В следующий раз он увидел его вместе с леди Бел, которая была одета элегантно, но несколько вызывающе, чего никогда не позволила бы себе, скажем, леди Карслейк. Ему казалось удивительным, что такая безнравственная женщина — мать Сьюзен, хотя он сразу понял, что она не имеет ничего общего со своими детьми.

Леди Бел вызывала его любопытство, но еще большее любопытство вызывал сам Капитан Дрейк. У него появилась мечта поговорить со своим кумиром.

Его мечта осуществилась, но состоявшийся разговор был далек от того, о котором он мечтал.

Он сидел на каменистом пляже, слушая старого Сима Лоустока, который излагал свою версию убийства дракона первым графом, когда их беседу неожиданно прервали. Его вежливо, но решительно сопроводили в таверну «Георгий и дракон», но не в пивной зал, а в заднюю комнату, обставленную скорее как гостиная джентльмена.

Мэл Клист сидел на софе в костюме джентльмена, а рядом с ним — леди Бел. Кон впервые видел ее вблизи и заметил ее чистую кожу и большие голубые глаза. Обращала на себя внимание ее ярко выраженная сексуальность. Кроме того, ее платье имело слишком глубокое декольте, а шляпку с широкими полями украшало великолепное перо, окрашенное в алый цвет.

Капитан Дрейк и леди Бел восседали на софе, словно король и королева, и Мэл Клист стал говорить о Коне и Сьюзен.

Даже теперь Кон, мужчина, прошедший испытание войной, занервничал, вспомнив об этом разговоре. Или, скорее, судилище.

Нет, Клист не проявил жестокости, тем не менее Кон сразу ощутил всю мощь Капитана Дрейка, прирожденного лидера, а также силу власти человека, от которого зависело благосостояние всех рыбаков на побережье. Если бы он приказал кому-нибудь сбросить Кона с лодки в открытом море, это было бы исполнено беспрекословно.

За последние годы, когда Кону пришлось утверждать собственный авторитет, он не раз обращался к примеру Капитана Дрейка, используя методы прямого предупреждения и скрытой угрозы.

В тот раз это был всего лишь разговор, в ходе которого Мэл признал, что Сьюзен Карслейк его дочь и что она имеет полное право бродить, где ей угодно в этом районе, потому что, будьте уверены, никто не причинит ей никакого вреда. И что такого многообещающего юношу, как Кон Сомерфсрд, несомненно, ждет интересное будущее где-нибудь вдали отсюда, возможно, в армии или в области юриспруденции.

Это было не сказанное впрямую, но облеченное в словесную шелуху, явное предупреждение мужчины мужчине не делать того, что они с Сьюзен сделали на следующий же день.

Кто знает, возможно, именно это предупреждение и заронило мысль об этом в его голову? Его мальчишеское обожание, все его помыслы были чисты в своей основе, но молодое, здоровое тело было нетерпеливо.

Мэл Клист в категорической форме запретил ночные встречи. Он не угрожал, но Кон понял, что, если они с Сьюзен не подчинятся приказу, им обоим придется горько раскаяться в этом.

Поэтому на следующий день они встретились ближе к вечеру в Ирландской бухте, расположенной примерно в миле и от рыбацкой деревни, и от Крэг-Уайверна. Туда было нелегко добраться, так как старая дорога была разрушена в результате оползня, а тропинка, ведущая на берег, крута и опасна. Это была тропа контрабандистов, как сказала ему Сьюзен, а она и должна быть труднопроходимой. Зная, что за ними могут следить, они спустились туда в поисках укромного местечка.

Они ничего не планировали.

По крайней мере он не планировал.

Они пожаловались друг другу на взрослых, которые вечно во все вмешиваются, которые не понимают дружбы, и посмеялись над их подозрениями.

Потом они поцеловались, чтобы доказать, насколько несправедливы их подозрения…

Но подозрения были справедливы.

Он уже целовался с одной или двумя девочками. Это его слегка интриговало, но не вызывало особого желания повторить.

Когда он поцеловал Сьюзен, все было по-другому. Даже сейчас, закрыв глаза, он смог почти почувствовать это снова, ощутить вкус ее нежных губ, ее неуверенную, невинную ответную реакцию, от которой его бросило в жар и перехватило дыхание.

Он до сих пор помнит запах ее нагревшейся на солнце кожи, напоминавший нежный аромат цветов.

Он ощутил возбуждение. Неожиданное, тревожащее, требовательное. Эрекции у него случались и раньше. Но никогда еще они не были так целенаправленны.

Она поняла. Взглянула на его брюки, усмехнулась и покраснела. Он и сам покраснел до корней волос.

— Говорят, это можно излечить холодной водой, — сказала она и, встав на ноги, принялась снимать с себя платье. На ее слегка округлившемся теле не было даже корсета, а только сорочка, чулки и туфли. Сбросив чулки и туфли, она крикнула. — Идем! — и побежала в воду.

Высокая, худенькая, но уже женственная со всеми своими нежными округлостями, спрятанными под сорочкой.

С вершины утеса их мог увидеть любой! Но поскольку дороги сюда не было, никто не мог проехать мимо и увидеть их случайно.

Но если же за ними наблюдают специально, то к угру он будет либо женат на ней, либо мертв. Сьюзен, наверное, выпорют. Но даже понимая все это, он быстро разделся и вбежал следом за ней в холодную воду.

Она поплыла. Он не раздумывая поплыл следом. Она хорошо плавала, лучше, чем он, и они принялись плавать туда-сюда в соленой воде, и ее сорочка плотно облепила тело. Они как будто исполняли танец, и как в танце партнеры чувствуют друг друга, так и они без слов чувствовали и понимали друг друга, причем с каждым случайным прикосновением все острее. Они все понимали, но ни он, ни она, словно завороженные, не отрывали своих взглядов.

Потом она встала на ноги. Вода плескалась вокруг, то скрывая, то вновь открывая взгляду маленькие груди под ставшей прозрачной от воды сорочкой. И он снова не мог отвести глаз от этих маленьких округлостей.

— Если хочешь, можешь потрогать их, — сказала она.

Бросив испуганный взгляд на безлюдное побережье, он так и сделал. Если Капитан Дрейк узнает, что он прикасался к груди его дочери, ему не жить.

Но за такое и умереть не жалко.

Ее груди были холодными от воды под грубой тканью, но такими нежными и упругими на ощупь, что Кон сразу понял: в них сосредоточена божественная красота и тайна женского тела, и он инстинктивно поцеловал их, мечтая быть похрабрее и отважиться освободить их из-под сорочки, чтобы почувствовать шелковистую теплую кожу, а не грубую холодную ткань…

Скрипнула дверь, моментально вернув его из прошлого в настоящее.

В дверях стояла краснощекая служанка, прижав огромный кувшин к груди.

— Я постучала, милорд! Миссис Карслейк сказала, что вы уже встали… — Она закусила губу, почувствовав, что сказала что-то не так.

Он стоял перед ней совершенно голый, и достаточно одного взгляда, чтобы убедиться, что у него сильнейшая эрекция.

Они оба замерли на мгновение. Потом служанка отвела глаза, бросилась к умывальнику и так же быстро вернулась к двери. Однако возле двери она чуть замедлила шаг. Ее глаза скользнули по его телу.

— Может быть, вам желательно еще что-нибудь, милорд?

Он затаил дыхание, почувствовав, как взыграли самые низменные инстинкты. Служанка явно была готова на все услуги. И хотя она была некрасивой и толстошеей, это, видимо, не имело значения.

— Нет, — с усилием сказал он. — Это все, что мне нужно.

Дверь закрылась, и он закрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. Не хватает, черт возьми, только начать использовать служанку для удовлетворения своих потребностей.

Правда, он понимал, что настоящая причина, по которой он отклонил предложение служанки, заключается не в этом. Ему не позволила это сделать мысль о том, как отреагирует Сьюзен, когда узнает об этом.

Сьюзен была на кухне и наблюдала, как Эллен обжаривает кусочки хлеба, когда вбежала Дидди Хаулок.

— Он был голый. Абсолютно голый! И при этом в полной готовности!

Пять женщин, молодых и старых, находившихся в кухне, оживились. Послышались смех и восклицания.

— И ты оставила его в таком состоянии, Дидди? — сказала миссис Горленд, кухарка средних лет, которая не жила в доме, а ежедневно приходила на работу. — Упустила такой удачный случай!

Дидди хихикнула:

— Я ему предложила. Я не возражала бы прижить ребенка от графа. Возможно, он обеспечил бы меня на всю жизнь, а этот граф, судя по всему, в состоянии сделать ребенка.

Сьюзен сдержала резкие слова, рвавшиеся с языка, потому что боялась выдать себя. Если дать малейший повод, то кто-нибудь из местных жителей непременно вспомнит, что когда-то они с Коном были… тем, чем были.

Друзьями. Они были друзьями.

Люди вспомнят о встрече Кона с Капитаном Дрейком в «Георгии и драконе». Никто не знал, о чем они говорили, но многие догадывались. Большинство полагало, что это была юношеская любовь, хотя, кажется, никто не догадывался, что они зашли так далеко, как зашли.

Да и кому бы такое пришло в голову? Юная леди из поместья, пусть даже она незаконнорожденный ребенок, и молодой джентльмен из Сомерфорд-Корта. Простые люди почему-то упорно считали, что у знатных людей плотские желания не так сильны, как у них, даже если, например, отношения между леди Бел и Мэлом Клистом свидетельствовали о другом. Или, скажем, если вспомнить старого графа, который тащил в свою постель любую более или менее молодую женщину, которая изъявляла готовность.

Люди скоро поймут, что новым графом стал Кон Сомер-форд, тот самый парнишка, который околачивался в деревне, буквально впитывая каждую историю, которую рассказывали, и который часами лазал по скалам вместе с мисс Сьюзен. Он производил хорошее впечатление, и люди в деревне еще многие годы, буквально сводя ее с ума, говорили о нем «этот ваш молодой человек, мисс Сьюзен».

Это может начаться снова. Кто бы мог подумать, что новым графом станет «этот ваш молодой человек, мисс Сьюзен»?

Как она сможет это вынести?

Вокруг нее женщины болтали, посмеивались, вспоминая голого графа, а ей вспомнилось, как он смотрел на нее из окна. Она была уверена, что на нем были надеты подштанники, но теперь она понимала, что он был абсолютно голый. Вопреки всякой логике она почему-то смутилась, вспомнив об этом.

Вернее, возбудилась.

— У него такое красивое тело, — рассказывала Дидди, довольная тем, что оказалась в центре внимания. — Мощная мускулатура и никаких безобразных шрамов.

Да, думала Сьюзен, гибкое юношеское тело возмужало и закалилось, превратившись в великолепное мужское тело с широкими плечами и хорошо развитой мускулатурой.

Никаких безобразных шрамов… Разве были шрамы?

Конечно, были.

— Только на груди татуировка, — продолжала Дидди. — Лично мне татуировки не нравятся.

Значит, когда он стоял у окна, она заметила не тень, упавшую на грудь.

— Там изображен дракон. Не такой, как китайские. Те мне даже нравятся, — сказала Дидди. — Вспомнила! Этот похож на дракона в комнате святого Георгия. Такое страшное старое чудище. Обвилось кольцами прямо вокруг его… — Дидди обвела рукой вокруг своей правой груди.

Сьюзен почувствовала запах горелого и резко обернулась. Эллен, раскрыв рот, смотрела на Дидди.

— Хлеб подгорает! — сердито сказала Сьюзен, хлопнув девчонку по затылку и сразу же пожалев об этом.

Эллен заплакала и, выбросив подгорелый кусок, взяла новый.

— Извините меня, мэм.

Сьюзен почти не спала прошлой ночью: сначала хотела убедиться, что контрабандные товары благополучно припрятаны в подвалах, а потом не давали заснуть мысли о Коне. Но не следовало вымещать зло на бедняжке Эллен.

Сьюзен погладила ее по голове:

— Извини. Но смотри за хлебом, а не на сиськи Дидди. — Она обернулась к остальным женщинам. — Довольно этих бесстыдных разговоров. Теперь это приличный дом. И никаких безнравственных поступков, слышите?

Все поспешили заняться своим делом, только Дидди добавила:

— Он ведь граф Уайверн, не так ли? И он не пропустил мимо ушей мое предложение. Я сама видела. Вот.

Сьюзен была уверена, что так оно и было. Дидди была некрасивой, но у нее было зрелое тело, большие груди, гостеприимные округлые бедра. Ухажеров у нее было предостаточно, и то, что она до сих пор не вышла замуж, объяснялось лишь ее желанием получше устроиться в жизни.

Но не поступок Дидди привел Сьюзен в такое смятенное состояние и дурное настроение. И не усталость.

— Одному Богу известно, почему граф так рано проснулся, — сказала она. — Но наше дело приготовить ему хороший завтрак. Так что принимайтесь-ка за работу.

Сьюзен ушла в свою комнату и некоторое время сидела задумавшись, обхватив себя руками.

Не мысль о Коне с Дидди вывела ее из равновесия.

Дракон.

Если Кон Сомерфорд вытатуировал на груди изображение дракона, как на большой картине в комнатах святого Георгия, то в этом виновата одна она.