Звездные судьбы (Исторические миниатюры)

Шесть лет после этого Екатерина вела почти монашеский образ жизни, что, кстати, было совсем неплохо: малообразованная немецкая принцесса посвятила все это время чтению и преуспела. Кто знает, выполняй Петр свои супружеские обязанности добросовестно, была ли бы вообще в российской истории императрица Екатерина, да ещё и Великая? Скорее всего, нарожала бы детей и смирно прожила жизнь в тени хоть и вздорного, но все-таки августейшего супруга. Не она первая, не она последняя...
      Зато через шесть лет обеспокоилась венценосная тетка - императрица Елизавета. Года шли, судьба российского престола находилась в полной зависимости от их высочеств - великого князя и великой княгини - а долгожданного наследника все не появлялось. Более того, императрице донесли, что её племянник вообще был мужем, так сказать, де-юре, а де-факто так и не испытал супружеских радостей. На племянника - то, по большому счету, можно было наплевать, но невестка, сохранившая в замужестве невинность до двадцати двух лет, становилась просто бельмом на глазу. И, Господи боже, что скажут в Европах?
      Дабы пресечь зловредные слухи, Елизавета повелела невестке забеременеть немедленно - хоть от мужа, хоть от придворного истопника, мелочи её не заботили. Но прошло ещё долгих четыре года, пока великая княгиня не доложила своей августейшей тетке-свекрови об "интересном положении". Отцом будущего великого князя называли Сергея Салтыкова, но некоторые подозревали другого придворного - Льва Нарышкина, а откровенные недоброжелатели вообще советовали поискать виновника торжества в гвардейских казармах. Правда, к этому времени и сам великий князь "обрел брачные кондиции" и приступил к выполнению супружеских обязанностей. На сей счет имеется документальное свидетельство тогдашнего французского посла в России:
      "Между тем наступило время, когда великий князь смог вступить в общение с великой княгиней. Уязвленный словами императрицы ( более чем прозрачным намеком насчет его мужских способностей и образа жизни его дражайшей половины - С.Б.), он решил удовлетворить её любознательность насчет подробностей, которые она желала знать, и наутро той ночи, когда брак был фактически осуществлен, он послал императрице в запечатанной собственноручно шкатулке то доказательство добродетели великой княгини, которое она желала иметь... Связь великой княгини с Салтыковым не нарушилась этим событием, и она продолжалась ещё восемь лет, отличаясь прежней пылкостью."
      Бог с ним, с доказательством добродетели, и не то можно подделать, было бы желание, но важно другое: отцом Павла мог быть и его формальный отец. Самое интересное, что Павел Петрович скорее походил на Петра Федоровича, никогда не отличавшегося особой красотой, чем на писанного красавца Салтыкова или на обаятельнейшего Левушку Нарышкина. От матери в нем не было ничего, кроме... незаурядного ума. Но не было её немецкой педантичности и терпения.
      Павел родился 20 сентября 1754 года - через десять лет после свадьбы его родителей. Младенца немедленно унесли на половину императрицы Елизаветы и родная мать не видела его целых сорок дней. Потом ей сына все-таки показали - издали! - и снова спрятали в дальних комнатах. Екатерина нашла ребенка "очень хорошеньким" - и фактически не виделась с ним целых восемь лет: до смерти императрицы Елизаветы.
      Императрица же - формально незамужняя и бездетная - находилась наверху блаженства. Рождение законного наследника романовского престола праздновалось почти год, причем не только при дворе, но и в домах богатых вельмож. Елизавета Петровна, которой только-только исполнилось сорок пять лет, воспитывала внука по-старинке: окружила его толпой нянюшек и мамок, кутала до того, что ребенок обливался потом и не сообразовывалась ни с каким расписанием. Спать ребенка укладывали то в восемь часов вечера, то далеко заполночь, кормили когда Бог на душу положит, но обязательно обильно. Ни к кому так хорошо не подходила поговорка "у семи нянек дитя без глазу", как к маленькому великому князю: в одно прекрасное утро мамки и няньки с ужасом обнаружили пустую колыбель. Оказалось, что ночью Павел упал на пол и преспокойно провел остаток времени под колыбелью, прямо на полу.
      Окруженный с первого дня рождения мамками-няньками, Великий князь так до конца своих дней и не избавился от внушенных ими предрассудков. Они вечно рассказывали ему про ведьм и домовых, приучили бояться всего и всех: грозы, громких звуков, бабушки-императрицы, собственных родителей. К шестилетнему возрасту Павел был типичным "барчуком", отданным на попечение темной деревенской дворни. И лишь к этому времени Елизавета Петровна озаботилась приискать единственному внуку воспитателя. Им стал граф Никита Иванович Панин - человек незаурядного ума, но по складу характера одновременно желчного и флегматичного - меньше всего подходящим на роль воспитателя Великого князя, как, впрочем, и любого ребенка.
      Малоподвижный, сухой в обращении, Панин пренебрегал прогулками с ребенком и вообще общался с ним чрезвычайно неохотно. Отсутствие свежего воздуха и физических упражнений плохо сказалось на Павле, а вечный страх не угодить строгому воспитателю привели и без того расшатанные нервы цесаревича в практически неуправляемое состояние. Это, тем не менее, не помешало ему спустя некоторое время безоглядно привязаться к своему воспитателю, который, между прочим, исподволь внушил Павлу мысль о том, что он - единственный законный наследник российского престола, и что его царственная бабка подумывает о том, чтобы назначить его наследником в обход племянника - его родного отца. Но Елизавета скончалась, так ничего и не предприняв в отношении престолонаследия. А её племянник, став российским императором, в душе так и остался голштинским принцем, тратившим все свободное время на три излюбленных занятия: муштру солдат, выпивку и курение. Впрочем, какое-то время он уделял и женщинам: его любовницей стала Елизавета Воронцова, восьмипудовая недалекая алкоголичка, на которой он мечтал жениться, запрятав законную ненавистную супругу в монастырь. Если так поступил Петр Первый, то почему бы Петру Третьему не последовать примеру своего великого предка?
      За всеми этими делами император практически не видел единственного сына. В свое кратковременное, полугодичное царствование он видел Павла лишь дважды. Первый раз удостоил сына визитом, побеседовал с ним и сказал на прощание:
      - Из него выйдет добрый малый. На первое время он может оставаться под прежним присмотром, но скоро я устрою его иначе и озабочусь лучшим его военным воспитанием вместо теперешнего женственного.
      Нет ничего более постоянного, нежели временное! Вторая встреча отца и сына состоялась очень нескоро и лишь благодаря настояниям Панина. Император поприсутствовал при экзамене Павла и заявил своему окружению:
      - Господа, говоря между нами, я думаю, этот плутишка знает эти предметы лучше нас. Жалую его в капралы своей гвардии!
      Знать что-либо лучше Петра Федоровича было легче легкого, а звание капрала Павел так и не получил из-за забывчивости отца. Впрочем, ненавидевший свою мать, он в полном смысле слова боготворил отца и так и не простил его преждевременной смерти ни Екатерине, ни её сподвижникам. Для высокообразованного, необыкновенно начитанного и тонко чувствовавшего цесаревича образцом и идеалом навсегда остался полупьяный и необразованный человек, абсолютно, к тому же, безразличный к самому факту существования у него сына.
      После своего восшествия на престол и чрезвычайно своевременной смерти супруга - свергнутого императора, Екатерина ничего не изменила в жизни своего сына. Придворные - и в первую очередь Панин - наивно полагали, что Семирамида Севера поцарствует лет восемь, до совершеннолетия Павла, а потом тихонечко уступит ему престол и исчезнет с политического горизонта. Как бы не так!Прежде всего, она озаботилась тем, чтобы каждое слово и каждое движение наследника становились тут же ей известны, а затем постаралась свести до минимума влияние на него графа Панина и окружить Павла малозначительными и неинтересными людьми. Переписываясь с лучшими умами Европы того времени, Екатерина откровенно не желала замечать, что её сын и наследник мог бы стать для неё достойным собеседником и преемником её идей. Она обращалась с сыном, как с дальним докучливым родственником, и постепенно робкое обожание, которое Павел все-таки питал к матери, сменилось холодной озлобленностью и абсолютным равнодушием. Масла в огонь подлила и первая женитьба цесаревича.
      В отличие от своего официального отца, "брачные кондиции" Павел обрел довольно рано. Во всяком случае, когда цесаревичу исполнилось шестнадцать лет, заботливая матушка приискала ему тридцатилетнюю вдову и повелела "образовать Великого князя в вопросах деликатного свойства". Вдова оказалась старательной, образование закончилось тем, что у неё родился сын, Семен Павлович Великий, который в возрасте двадцати двух лет погиб в чине капитан-лейтенанта российского флота. А Екатерина начала поиски невесты в европейских дворах. Ее выбор пал на Гессен-Дармштадских принцесс - трех сестер. Павлу же предстояло выбрать из трех красавиц одну. Разумеется, наследнику российской короны не пристало разъезжать по городам и весям, не царское это дело. Посему за невестами был послан ближайший друг цесаревича, граф Андрей Разумовский, к которому Павел питал совершенно слепое доверие.
      "Дружба ваша, - писал он в Ревель, где Андрей командовал кораблем, произвела во мне чудо: я начинаю отрешаться от моей прежней подозрительности... Как мне было тяжело, дорогой друг, быть лишенным вас в течение всего этого времени."
      Между тем графу Андрею не то что невесту - кошку доверить было бы неблагоразумно. Внук свинопаса, зато графский сын, он успел пожить в Версале, разделяя недетские увеселения французского двора, получил поистине европейское образование и чуть ли не с пеленок умел обольщать женщин. Из трех принцесс-невест его внимание немедленно привлекла Вильгельмина, ибо он знал, что именно её Екатерина наметила в невестки. Они стали любовниками прямо на корабле, едва ли не в открытую. Но ни у кого не хватило смелости доложить об этом прискорбном факте Екатерине. Павел же, ослепленный доверием к своему другу и опьяненный мыслью о том, что делает выбор свободно и сознательно, официально предложил руку и сердце немецкой принцессе, а затем подозвал к себе Разумовского и с пафосом произнес:
      - Прошу, граф, по-прежнему быть настойчивым в исправлении моего характера и полюбите не только меня, но и ее...
      Знал бы он, что граф уже выполнил это пожелание!
      Вильгельмина была крещена под именем "благоверной Натальи Алексеевны", но ничем это знаменитое в России имя не украсила. Единственной её страстью, если не считать красавца Разумовского, были всевозможные развлечения, деньги она транжирила ещё до того, как успевала получить. Ко всему прочему, великая княгиня оказалась неизлечимо больной: вследствии несчастного случая, происшедшего с ней в детстве, у неё были деформированы позвоночник и кости таза. Через три года после свадьбы великая княгиня скончалась от родов, причем ребенок погиб ещё в её чреве, так и не появившись на свет. Но за эти три года сумела основательно настроить супруга против свекрови вплоть до того, что был составлен небольшой заговор - сценарий очередного дворцового переворота. Но Екатерина настолько глубоко презирала и сына, и невестку, что даже не сочла нужным кого-то наказать, хотя список заговорщиков видела своими глазами.
      Судьба обрекла Павла на вечные драмы, не составил исключения и первый опыт его супружеской жизни. Сразу после кончины обожаемой супруги матушка предъявила ему такие доказательства неверности Натальи Алексеевны - её переписку с любовником - , что цесаревич едва не помешался от горя и обиды, но враз излечился от скорби. Не прошло и трех месяцев, как вдовец согласился вступить в новый брак. На сей раз Екатерина сделала правильный выбор:
      "Принцесса Вюртембергская в качестве великой княгини или императрицы будет только женщиной и больше ничем", - писал из Петербурга один из дипломатов. Да, близорукая, статная, высокая, очень свежая но склонная к полноте блондинка, София-Доротея являла собой идеальный, с точки зрения немцев, тип женщины. Едва прошло несколько недель после помолвки - заочной! - как она собственноручно написала Павлу письмо на русском языке, а близким подругам признавалась, что "любит великого князя до безумия".
      Говорят, противоположности сходятся. Низкорослый, субтильный, нервно-желчный Павел был очарован этой спокойно-сентиментальной великаншей, каждый год исправно рожавшей детей. Но и при этом она старалась быть на высоте своего положения, не давая себе ни минуты передышки.
      "То, что утомляет других женщин, ей нипочем, - писал один из современников. - Даже во время беременности она не снимает парадного платья, а между обедом и балом, когда другие женщины надевают капот, она, неизменно затянутая в корсет,занимается перепиской, вышиванием или живописью."
      Правда, принцесса София-Доротея, во святом крещении "благоверная Мария Федоровна", занималась не только вышеперечисленным. Она неустанно подогревала честолюбивые мечты супруга относительно престола. И для этого были более чем веские причины. Настрадавшаяся от вынужденной разлуки с сыном, Екатерина допустила неоправданный промах: отобрала у своей невестки и первенца Александра, и второго сына - Константина. Их воспитанием она занималась лично, рассчитывая на российский престол для первого и на константинопольский - для второго. Но и великим свойственно ошибаться. Тем более, что Мария Федоровна с излишней жестокостью подчеркивала безупречность своего поведения по сравнению с образом жизни свекрови. И без того уверенный в том, что мать, пусть и косвенно, но безусловно виновна в смерти отца, Павел выстроил сложную схему внутрисемейный отношений, где он играл роль идеалиста-страдальца, а Екатерина - роль злобной и развратной фурии, прислушивающейся только к зову своего неукротимого темперамента.
      С Орловым, Васильчиковым, Потемкиным Павел ещё как-то ладил. Но когда блистательного князя Таврического сменила бесконечная череда любовников-однодневок, большинство из которых было моложе его самого, великий князь ожесточился. Молчаливое поощрение убийства законного супруга ради двух великих страстей - власти и любви - он ещё мог понять. Но чисто мужское отношение к плотским радостям, откровенное пренебрежение общественным мнением - нет, нет, и ещё раз нет. Разлад Павла с Екатериной становился все более глубоким и, к сожалению, отражался на его отношениях с женой и детьми. Там, где прежде царили гармония и любовь, прочно обосновались подозрения, неприязнь и даже... ненависть. Сыновья становились соперниками в борьбе за трон, жена - возможной предательницей. Павлу перевалило за сорок и законная супруга в несчастливые минуты иронично называла его "вечным наследником". Жестокая российская действительность оказалась сильнее врожденной немецкой сентиментальности. Впрочем, Мария Федоровна не чужда была и честолюбивым мечтам: похоронить свекровь, овдоветь - и царствовать, благо дети находились у неё в полном и безоговорочном подчинении.
      Чашу терпения Великих князей переполнила поездка Павла с супругой в Европу. Под именем "князей Северных" они посетили Австрию, Испанию , Францию. Европейские монархи принимали Павла Петровича с Марией Федоровной со всеми мыслимыми и немыслимыми почестями. Император австрийский Иосиф в честь высокого гостя низкого роста распорядился поставить трагедию бессмертного Шекспира "Гамлет" ( на русской сцене, кстати сказать, почему-то запрещенного). Но знаменитый тогда в Вене актер Брокман отказался играть главную роль, произнеся при этом бессмертные слова:
      - В театре будут два Гамлета - один на сцене, другой - в зале.
      Возможно, именно тогда Павел окончательно поверил в то, что мать всегда желала ему только зла. И поторопился вернуться в Россию, где как бы заложниками оставались два маленьких сына, и где ему ещё почти десять лет предстояло ждать смерти матери. Если бы она вела себя по-другому! Если бы добровольно отказалась от престола в пользу сына! Но Семирамида Севера не собиралась делать ни того, ни другого. Она воспитывала внука Александра, как своего наизаконнейшего наследника. Она откровенно пренебрежительно относилась к "малому двору", его немецкой зажатой сентиментальности и страсти к муштре во всех видах. Она - чистокровная немка! - считала себя более русской, чем её сын, который, при любом раскладе, побивал её своей "русопятостью". Шекспировский Гамлет хотя бы любил свою мать. Российский принц Гамлет мать ненавидел...
      В ожидании "счастливой минуты" Павел продолжал метаться между совершенно противоположными влияниями, не зная, к чему бы приложить свою энергию и недюжинный ум. Впрочем, для энергии он применение нашел довольно быстро. Достойный сын своей матери, Павел не пропускал ни одной мало-мальски симпатичной юбки, и довольно скоро около дюжины фрейлин могли предъявить более чем убедительные доказательства благосклонности к ним цесаревича. Мария Федоровна благоразумно закрывала глаза на "шалости" мужа, Екатерина - тем более. По принципу: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы трона не просило. В результате, не дожив до сорока лет, Павел выглядел совершенным стариком: лысая голова, изрезанное морщинами лицо, дрожащие руки... Даже друзья отмечали, что "неожиданно, в минуты крайних решений, он становится сумрачен, буен и странен до сумасбродства." Немудрено, что придворные со страхом ждали неизбежной смены поколений на рестоле.
      Сущность характера мимолетного российского императора заключалась в том, что... характера у него вовсе не было. Было сумасбродство, природная доброта, благоприобретенная подозрительность и совершенно расстроенные нервы. В результате после скоропостижной кончины Екатерины российский престол занял истеричный и неуправляемый человек, который насилием старался подменить силу. Самодур в семье - драма, но самодур на престоле - трагедия всероссийского масштаба.
      Верноподданые очень скоро почувствовали, что новый император - кара, ниспосланная за тяжкие грехи. Павел не щадил никого - ни прославленных полководцев, ни убеленных сединами дипломатов, ни женщин, ни младенцев. "Потемкинский дух вышибу!" - эту фразу можно было бы сделать эпиграфом ко всему недолгому царствованию правнука Петра Великого, хотя к этому времени князь Таврический давным-давно отошел в небытие, а последний фаворит Екатерины - Платон Зубов - сделал все возможное, чтобы уничтожить память о тайном супруге российской императрицы. Но Павлу и этого казалось мало.
      Даже великолепный Зимний Дворец стал ему подозрительным - и в рекордно короткие сроки был выстроен Михайловский Замок - крепость среди города, куда, по мнению Павла, никто не мог проникнуть незамеченным. Мания преследования, мания величия... Обладавшая поистине ангельским терпением Мария Федоровна заметно отдалилась от своего августейшего супруга и, по свидетельству современников, ожидала для себя, в лучшем случае, ссылки, а в худшем - насильственного пострижения в монахини. Сыновьям же Павел не доверял вообще, так как был достаточно осведомлен о планах покойной матушки передать престол одному из них в обход единственного законного наследника.
      В общем-то почти достоверно известно, что Великий князь Александр если и не дал впрямую своего согласия на устранение августейшего родителя, то и не сказал решительное "нет". Впрочем, заговор, в котором принимали участие не более полусотни "особо доверенных лиц" молниеносно оказался известным чуть ли не всему Санкт-Петербургу. Почему подозрительный и мстительный Павел не прореагировал на бесспорно достоверную информацию - неизвестно. Но в ночь с 11 на 12 марта правнук Петра Великого был задушен в собственной спальне собственным же шарфом. Исполнители были известны, вдохновители тем более. Когда новоиспеченный император Александр попробовал изобразить муки совести и скорбь от отце, его довольно бесцеремонно возвратили с небес на грешную землю:
      - Полно, Ваше величество, ребячиться. Ступайте царствовать!
      Преданный матерью, детьми, женой, Павел сохранился в истории как деспот, сравнимый лишь с античными чудовищами. Но и мы с вами вряд ли стали бы другими...
      При прочих равных условиях.
      ДВАЖДЫ ОБРУЧЕННЫЙ
      Второй русский император - Петр Алексеевич - внук Петра Великого и сын несчастного цесаревича Алексея скончался в возрасте четырнадцати лет, ничего не успев сделать для России, но успев дважды обручиться и сделать несчастными двух красавиц...
      Когда скончался Петр Первый, его внуку - прямому наследнику и первому претенденту на российский престол - было всего лишь девять лет. Потерявший мать в трехлетнем возрасте, практически не знавший своего отца, который был умерщвлен чуть позже, Петр Алексеевич, будущий император Петр Второй, долгое время был фактически предоставлен самому себе и заботам случайных воспитателей. Его дед проявлял к внуку потрясающее равнодушие, рассчитывая, по-видимому, на то, что престол займет одна из его дочерей от второго брака. И успей он написать завещание, так бы и произошло. Но судьба распорядилась иначе.
      Короткое двухлетнее царствование мачехи, малограмотной и необразованной то ли шведки, то ли финки Марты (императрицы Екатерины Первой) ничего не изменило в судьбе царевича. Ему минуло одиннадцать лет, и ничто не указывало на то, что в его жилах течет кровь Петра Великого. Больше всего он походил на свою мать - принцессу Шарлотту Вольфенбютельскую: кротко сносил все превратности жизни, послушно называл всесильного тогда Меньшикова "батюшкой" и прилежно занимался со своим новым наставником, вице-канцлером Андреем Остерманом. Но в марте 1727 года императрица Екатерина подписала завещание, согласно которому внук её покойного мужа становился её наследником и в будущем императором, если... женится на старшей дочери Меньшикова Марии.
      Мария Александровна, семнадцатилетняя красавица, была невестой Петра Сапеги, знатного польского шляхтича. Но Екатерина рассудила по-своему и, разорвав помолвку, женила Сапегу на своей племяннице. Поговаривали, что императрица была неравнодуша к молодому поляку и желала, чтобы он как можно меньше внимания обращал на свою законную жену. Княжна Меньшикова в этом плане была куда более опасной соперницей, нежели родная племянница. Возмущенный Меньшиков потребовал у государыни возмещения, как бы теперь сказали, "морального ущерба". И получил вышеупомянутое завещание. Мнения невесты, как водится, никто и не спрашивал.
      В первых числах мая 1727 года императрица скончалась. На заседании Верховного Совета, полностью находившегося в руках Меньшикова, было решено считать императора Петра Второго несовершеннолетним до 16 лет, а регентом при этом назначался его будущий тесть - тот же Меньшиков. В Москву было отправлено любопытное послание, в котором Петр Второй является государем одновременно по завещанию, по избранию и по наследству: "По её величества тестаменту, учинено избрание на престол Российский новым императором наследственному государю, его высочеству великому князю Петру Алексеевичу." Зачем нужно было избирать законного императора, для чего понадобилось завещание - непонятно. Скорее всего, для того, чтобы как можно скорее женить одиннадцатилетнего мальчика на дочери временщика.
      Чтобы упрочить свое положение, Александр Данилович Меньшиков отпраздновал помолвку княжны Марии с императором почти сразу после погребения императрицы. Невеста получила титул императорского высочества, двор и годовое содержание в тридцать четыре тысячи рублей - сумма колоссальная для России того времени, но чисто символическая для её отца, который владел миллионами, если не миллиардами. Старую знать он сумел переманить на свою сторону, щедро раздавая чины и должности. Опальный при Екатерине князь Алексей Долгорукий получил высокий пост при дворе сестры императора, царевны Натальи, а также был назначен заместителем воспитателя юного императора. Его сын, князь Иван Долгорукий, стал ближайшим товарищем Петра Второго, несмотря на внушительную разницу в возрасте - целых семь лет. Кстати сказать, князь Иван считался - и заслуженно! - одним из самых легкомысленных и распущенных молодых людей того времени, а посему влияние, которое он оказывал на своего младшего друга, вряд ли можно считать положительным.
      Нашлись, кроме того, и другие люди, ненавидевшие Меньшикова и имевшие огромное влияние на юного императора. Прежде всего, это была его сестра, царевна Наталья Алексеевна. Все современники, как русские, так и иностранцы, единодушно воспевали если не её красоту, то неотразимую прелесть. Всего лишь годом старше своего брата, она была много умнее и образованнее, чем он, давала ему прекрасные советы больше работать и избегать дурного общества. И брат, похоже, был склонен к этим советам прислушиваться. Во всяком случае, сохранилось письмо императора к его сестре, где на плохой латыни он излагает теорию просвещенной монархии в перемешку с нежными изъявлениями благодарности за помощь в деле воспитания из него хорошего государя. И её же он чуть ли не коленях умолял помочь разорвать помолвку с нелюбимой и немилой невестой - Марией Меньшиковой. Но регент и будущий тесть был ещё слишком силен, чтобы можно было пренебречь его дочерью.
      Нашелся другой путь. Царевна Наталья стала появляться у императора в обществе их тетки - царевны Елизаветы, младшей дочери Петра Первого. Очаровательная и жизнерадостная, семнадцатилетняя Елизавета меньше всего помышляла о работе и добродетели. Влияние её вначале проявлялось в самых невинных сферах: она развивала в племяннике любовь к физическим упражнениям. Отличная наездница и страстная охотница, она на целые дни завладевала императором и завлекала его в подмосковные леса, причем злые языки утверждали, что занимались они там не только охотой.
      И в этих сплетнях, возможно, была доля истины. Петр Второй рано достиг физического развития, а приятель-фаворит Иван Долгорукий постарался приобщить его к доступным и примитивным удовольствиям. Любимым занятием императора и его компаньона были налеты на городские усадьбы московских бояр, где их жертвами становились крепостные девки. Тетка Елизавета не видела в этих развлечениях ничего предосудительного, добродетельная царевна Наталья закрывала глаза на похождения братца, а официальная невеста молча страдала в пышном одиночестве родительского дома. Естественно, она не ревновала: княжна Меньшикова никогда не любила плохо воспитанного мальчишку, но положение её становилось просто невыносимым. Чашу переполнила внезапная тяжелая болезнь князя Меньшикова: через два месяца после пышного обручения его дочери с императором у Александра Даниловича открылось кровохарканье и врачи объявили его безнадежным. Несколько недель спустя железный организм князя справился с недугом, но и император, и Верховный совет уже почувствовали облегчение и возвращение опеки и диктата показались им нестерпимыми.
      Правда, Петр все ещё был в какой-то степени ребенком, а в распоряжении Меньшикова все ещё находились все силы государства. Какой-нибудь решительный шаг мог ещё спасти Александра Даниловича, но он предпочел ничего не предпринимать, вернулся в Петербург и стал ожидать дальнейшего развития событий. И дождался. 7 сентября 1727 года император приказал арестовать своего несостоявшегося тестя и сослать его вместе со всем семейством в его поместье Ранненбург, Рязанской губернии. Просьбы Меньшикова и его жены остались без ответа.
      10 сентября Меньшиковы покинули Петербург. Бывший временщик удалялся все ещё по-княжески: четыре кареты с запряжкой по шесть лошадей, полтораста карет поменьше, одиннадцать до верху груженых фургонов и сто сорок семь слуг. Возможно, император и забыл бы об изгнанниках, дав им возможность тихо и мирно жить в глуши. Для него главное было - избавиться от постылой невесты и без оглядки броситься в объятия нежной тетушки. Но ни эта самая тетушка, ни родная сестра не были настроены так же миролюбиво. Обе горели желанием отомстить Меньшикову за его тиранию и мелочные придирки и в дальнейшей судьбе семейства Меньшиковых явственно прослеживается женское влияние. В Вышнем Волчке изгнанники получили приказ разоружить свою челядь, в Твери - отослать обратно почти все экипажи и слуг, в Клину - отобрать у бывшей невесты обручальное кольцо. Последнее было уж вовсе не по-царски: чего-чего, а драгоценностей у императора и его близких хватало.
      Но и это было только началом падения "Великого Голиафа", как называли Меньшикова его современники. В ноябре была произведена опись всех его имений и только в петербургских домах было обнаружено на 200 тысяч рублей столового серебра, восемь миллионов червонцев, тридцать миллионов серебряной монетой, на три миллиона драгоценностей и драгоценных предметов. Еще свыше тонны серебряной посуды было обнаружено в тайнике в результате анонимного доноса. Разоренный Меньшиков был сослан в Березов - тогдашнюю крайнюю северную точку России. Он прибыл туда с двумя дочерьми и сыном княгиня Дарья, его жена, скончалась по дороге в ссылку в Казани. Спустя год с небольшим Александр Данилович скончался в возрасте всего пятидесяти шести лет, а через месяц за ним последовала княжна Мария, невинная жертва чрезмерных амбиций своего отца.
      Весть об этой кончине застала императора в самый разгар балов и прочих увеселений: у его старшей тетки, герцогини Голштинской, родился сын Петр, будущий император Петр Третий и незадачливый супруг Екатерины Великой. Юный император не соизволил даже вздохнуть, настолько мало его волновала судьба бывшей невесты. Гораздо больше его занимало то, что пошатнулось здоровье любимой сестры, царевны Натальи, которая все чаще пропускала придворные церемонии. Поговаривали, что царевну сводит в могилу греховная любовь к брату и ревность к родной тетке. Не меньше волновало Петра и то, что его любимец, князь Иван Долгорукий стал оказывать той же тетке, царевне Елизавете, слишком откровенные знаки внимания. Впрочем, все обошлось без особых инцидентов и вскоре тетка с племянником отправились на многомесячную охоту в сопровождении Верховного совета и всего генералитета. Пятьсот экипажей тянулись из поместья в поместье, а иногда располагались на ночлег прямо под открытым небом. Охота сопровождалась бесконечными пиршествами в старомосковском духе. Роман Петра и Елизаветы протекал, таким образом, на глазах у нескольких тысяч человек и был настолько бурным, что император даже не соизволил приехать в Петербург на похороны герцогини Голштинской, скончавшейся несколько месяцев спустя после родов. Более того, государственные дела стали приходить в упадок, потому что Петр решительно не желал ими заниматься. Разумеется, верховным сановникам было крайне удобно иметь государя-марионетку, но эта марионетка должны была хотя бы ставить свою подпись на заранее приготовленных бумагах. Оставалось рассчитывать только на влияние царевны Натальи.