Глава 1

ЭТО СЛАДКОЕ СЛОВО «ХАЛЯВА»

Чудовищное сплетение самых невероятных событий, обрушившееся на меня за последний месяц, оказалось возможным лишь благодаря моему умению оказываться именно в том месте и именно тогда, где и когда это делать категорически противопоказано. А если совсем точно — опасно для жизни. Моей, разумеется.

А началось все с обычного телефонного звонка. Хотя, если честно, не совсем обычного. Позвонила моя ближайшая подруга Ася и заявила:

— Елена, спасти меня можешь только ты. Вопрос жизни и смерти.

Надо знать Асю, чтобы понять всю неординарность момента. Подобные фразы абсолютно не в ее стиле. Как-то раз, например, я позвонила ей и мне показалось, что не вовремя. Но Ася спокойно ответила на мои ерундовые вопросы, а потом не менее спокойно сказала:

— Извини, я тебе попозже перезвоню. У меня тут небольшая неприятность.

Позже выяснилось, что под «небольшой неприятностью» она имела в виду падение собственного мужа с лестницы в тот момент, когда он мчался во двор, обнаружив, что любимая автомашина бесследно испарилась прямо из-под окна. В результате муж сломал ногу, улегся в больницу на вытяжение, а сама Ася занялась поисками исчезнувшей машины. Все кончилось хорошо: нога срослась, машина нашлась. Не сама по себе, разумеется, и даже не при помощи милиции, а в результате целенаправленного прочесывания лично Асей всех дворов в радиусе пяти километров. Таковы были «небольшие неприятности» в понимании моей подруги.

Что же, черт возьми, могло произойти, если Ася утверждает, что речь идет о жизни и смерти? По телефону говорить об этом она отказалась наотрез и предложила приехать ко мне и все обсудить. Это тоже было необычно: Ася и мой муж друг друга, мягко говоря, не переносят. Полная и абсолютная взаимность, ни на йоту не поколебленная за всю мою супружескую жизнь. Впрочем, это придает нашей многолетней дружбе определенный налет романтизма.

Естественно, узнав о предстоящем визите моей ближайшей подруги, муж демонстративно повел Элси на прогулку. Это наша собака. Рыжий ирландский сеттер.

Ася появилась не правдоподобно быстро и с порога потребовала сигарету. Еще один сюрприз: за последние пятнадцать лет она курила три раза. Причем два раза по таким поводам, из-за которых я бы как минимум повесилась. Или на всю оставшуюся жизнь впала в хроническую депрессию. Третий раз, кажется, она взяла в рот сигарету потому, что иного способа избавиться от комаров просто не было.

Ася сделала затяжку, закашлялась, смяла сигарету и задала странный вопрос:

— Ваша квартира не прослушивается?

— Конечно! — радостно согласилась я. — А еще просматривается — из дома напротив.

— Я серьезно.

— Кому нужно нас прослушивать? Ты начиталась шпионских романов, моя дорогая. Или просто переутомилась.

Действительно, только в очень воспаленном воображении могла возникнуть мысль о прослушивании квартиры двух младших научных сотрудников, один из которых занимается проблемами океанологии (мой муж), а другой — вопросами средневековой арабской истории (ваша покорная слуга). Если мы и владели какими-то государственными тайнами, то все они уже давно проданы нашим начальством за валюту. А что касается коммерции или финансовой деятельности, то самая дорогая вещь в нашем доме — это Элси, не считая меня, конечно. За все остальное и ста долларов не дадут.

Другое дело — моя подруга. Муж — банкир, может представлять интерес для конкурентов или рэкетиров. Да и сама Ася, переводчик высочайшего класса, зарабатывает за месяц больше, чем мы с мужем — за год. Вопрос о прослушивании был дурацким: у нас банкиров просто отстреливают, не тратясь на всякие технические прибамбасы вроде «жучков» в торшере.

— Ладно, это к делу отношения не имеет, — отмахнулась Ася. — Ты можешь освободиться на работе на неделю?

Вопрос интересный. Я могла не появляться в институте месяцами — никто бы и ухом не повел. Все, кто мог, уже сбежали на более хлебные места, оставшиеся занимались чем угодно, только не научной работой, и где угодно, только не на рабочем месте. Впрочем, у нас и в застойные времена надо было присутствовать два дня в неделю: попасть на работу в Академию наук было заветной мечтой каждого бездельника.

— Наверное, смогу, — осторожно ответила я. — А зачем?

— Съездишь в Париж, — деловито сказала Ася, как будто предлагала в ближайший выходной смотаться в Малаховку на толкучку.

— Почему не в Рио-де-Жанейро? — съязвила я. — При моих заработках мне все равно хватит только на такси до Шереметьева.

— Потому что путевку я купила в Париж.

Вывести подругу из равновесия мне никогда не удавалось.

— Ну и поезжай, если купила.

— Не могу, за мной следят. Ладно, это вообще очень сложное и запутанное дело. В Париже мне нужно кое-что передать одному человеку и кое-что получить в обмен. Здесь на эти… документы тоже есть охотники, но они не знают, где я их храню. Но догадываются, что вот-вот останутся с носом. Поэтому, как только я сделаю хоть шаг в сторону от своих обычных маршрутов, меня просто похитят. Поэтому поедешь ты и передашь документы.

— Прямо Чейз! — восхитилась я. — Но у меня, если ты помнишь, нет заграничного паспорта.

— Полетишь по моим документам.

Я онемела от изумления. В нашей паре буйство фантазии всегда было моим коньком. Ася специализировалась на трезвой рассудительности и хладнокровии.

— Я все продумала, — невозмутимо продолжила она. — Некоторое сходство у нас с тобой есть, только ты шатенка, а я — блондинка. Не проблема, наденешь парик. И дымчатые очки, я же их постоянно ношу. Да и вообще туристические группы пропускают почти автоматически, без досмотра.

— А если досмотрят?

— Не глупи, я же не предлагаю тебе везти контрабанду. Передашь письмо одному человеку в Париже. И все остальное время будешь наслаждаться жизнью. На халяву. Ты можешь сама купить такой тур?

Великое слово «халява» действует на наших граждан (а следовательно — и на меня) совершенно волшебным образом. На халяву можно взять абсолютно ненужную вещь и совершить самый бессмысленный поступок. А уж смотаться в Париж — город моих грез! — надо быть полной идиоткой, чтобы отказаться от такой возможности. И плевать мне на таможню, таинственных злоумышленников и загадочные документы. Мое дело телячье: передать, получить и наслаждаться жизнью. Получить… А что я там должна получить?

— Не бойся, не наркотики, — прочитала Ася мои мысли. — Так, небольшой сувенир для меня. Флакон духов. Или зажигалку. Привезешь в Москву и отдашь мне. Поняла?

— С третьего раза обычно даже я понимаю, — обиделась я. — Но все-таки еще один нескромный вопрос. Может быть, даже бестактный. А если мне там приспичит выпить чашку кофе? Или стакан воды? У меня нет не только загранпаспорта, но и валюты, уж не взыщи. Париком, кстати, я тоже не обзавелась, недосуг было.

— Нет проблем. Я была почти уверена, что ты согласишься, так что все привезла с собой. Вот мой, то есть твой паспорт с визой. Вот билет на самолет в оба конца. Вот путевка. И вот пятьсот долларов, там обменяешь на франки. Не бог весть какие деньги, но на кофе тебе хватит. Гостиница и питание оплачены…

Не бог весть какие деньги? Это смотря для кого. На неделю мне щедрой рукой отваливали… больше моего полугодового заработка! Воистину, сытая голодную не разумеет, будь они хоть трижды закадычными подругами.

— А что я скажу мужу?

— Почти правду. Скажешь, что у меня горит путевка и я ее подарила тебе. Немного удивится, конечно, но не запретит же. Про валюту молчи, скажи, что я одолжила тебе сто долларов на неопределенный срок. Потом, насколько мне известно, ты уже пятнадцать лет как совершеннолетняя. Да и вообще, у него на все возражения ровно два дня. Потом ты улетишь, а он тут пусть хоть застрелится.

Это, надо думать, реакция на «типичную смерть банкира». Справедливо. Что посеешь, то и пожнешь.

— Я тебя встречу, когда вернешься. Хотя нет, это опасно. Тебя встретит мой приятель — голубой «Москвич» с двумя дверцами. Зовут Олегом.

— «Москвича»?

— Приятеля, идиотка!

Иногда хваленая Асина выдержка все-таки дает сбой. Пустячок, а приятно.

— А как я его узнаю?

— Он сам к тебе подойдет и скажет, что от меня. Поняла?

Умиротворенная, она сунула мне клочок бумаги, на котором были написаны имя, фамилия и телефон того типа в Париже, с которым мне надлежало встретиться. Читаю-то я по-французски свободно, но вот с разговорной речью много хуже: я не практиковалась лет пятнадцать, с тех пор как проходила преддипломную практику в «Интуристе». А вдруг двух слов связать не смогу? Этими сомнениями я поделилась с Асей, которая тщательно расчесывала вынутый из сумки белокурый парик.

— Ерунда! — отмахнулась она. — Я по-французски вообще ни в зуб ногой. Справишься. В крайнем случае объяснишься по-арабски, там алжирцев, говорят, пол-Парижа.

У нее все легко и просто.

Самый тяжелый, с моей точки зрения, момент — объяснение с мужем — прошел на редкость миролюбиво. С его стороны. По-видимому, магическое действие слова «халява» продолжалось. Мужа, правда, насторожила такая щедрость Аси, но, поразмыслив, он решил, что лучше подарить деньги ближайшей подруге, чем отдать их абсолютно чужому туристическому агентству. Да и вообще…

— Да и вообще тебе полезно проветриться. Может быть, перестанешь меня пилить с утра до вечера. Людей посмотришь, себя покажешь… Только… как ты собираешься лететь по чужому паспорту? Переклеишь фотографию?

— Нет, — объяснила я, — надену парик и очки.

— Ну-ну, — хмыкнул мой повелитель, и на сем беседа плавно перетекла в обсуждение второстепенных деталей. Что взять с собой и что купить в Париже. Вторую часть я обсуждала вяло, твердо решив, что привезу обратно столько денег, сколько смогу. Куплю там парочку сувениров — и все.

На следующий день я отправилась в институт, чтобы предупредить начальство. По закону свинства, мой шеф мог испытать крайнюю нужду в моем присутствии на работе именно тогда, когда я физически была не в состоянии это сделать. Официальная версия была разработана крайне примитивно: в течение нескольких дней мне якобы нужно полежать в больнице. Так, небольшое обследование, то да се, но позарез. Начальник, кажется, предположил, что в больнице я пробуду от силы один день, а остальное время буду отлеживаться дома, — но тут уж я не виновата. Когда женщина заговаривает о нездоровье, мужчины почему-то предполагают прежде всего одну нехитрую операцию. Стала бы я отпрашиваться из-за такой ерунды! Если бы, не приведи господи, и довелось бы, то докладывать об этом шефу я бы уж точно не стала.

Не зря один из знаменитых французов когда-то изрек, что Париж стоит обедни. Реализация голубой мечты моей жизни стоила того, чтобы напялить на себя парик и воспользоваться чужим паспортом. Риск сводился к минимуму: в самом худшем случае я останусь в Москве. Не догоню, так хоть согреюсь.

Через два дня, дрожа от восторга, ужаса и возбуждения, я благополучно миновала таможенный и паспортный контроль в Шереметьеве и, помахав мужу рукой, направилась навстречу чудесной неизвестности. Трехчасовой перелет прошел в состоянии абсолютной эйфории, а уж после приземления я и вовсе пришла в телячий восторг: сбылись мечты идиотки. Меня умиляло абсолютно все: самораспахивающиеся двери, не правдоподобно чистое здание аэропорта, даже транспортные пробки по дороге в город.

Восторги несколько поутихли, когда я обнаружила, что туристическая группа, в которой я оказалась, была почти полностью женской. Причем в ожидании багажа эти тетки успели обсудить, где и что выгоднее всего покупать. Мысленно я дала себе страшную клятву не выдавать своих примитивных знаний языка, иначе меня тут же запрягли бы в качестве гида-общественника. А такая программа «наслаждения жизнью» меня категорически не устраивала, хотя бы потому, что наличных денег у меня было раза в четыре меньше, чем у остальных членов группы.

Ася позаботилась обо всем: даже переплатила за отдельный номер в гостинице. Так что никто не мог помешать мне кое-что передать, кое-что получить. Вот только как я буду объясняться с этим типом, пусть и по телефону? Как только я вошла в отель, крохи знания языка испарились начисто. К тому же я хотела пить, а как утолить жажду, было непонятно. Самым разумным мне показалось разыскать горничную и знаками объяснить ей ситуацию. Согласно сложившимся у меня по французским фильмам представлениям, горничные там в невероятных количествах суетились на каждом этаже. Увы, в этих фильмах демонстрировались явно не двухзвездочные отели для туристов: на этаже было пусто.

В поисках горничной я шагнула за дверь номера, и она с легким щелчком захлопнулась за мной. Ключ же, естественно, остался внутри. Вот тут я сразу вспомнила все, чему меня учили в школе и в институте, и кое-как объяснила примчавшейся горничной свои проблемы…

Напившись воды и успокоившись, я подняла телефонную трубку, набрала номер и произнесла намертво заученную за последние два дня фразу:

— Могу я поговорить с месье Анри Берри, пожалуйста?

Глава 2

ДУНЬКА В ЕВРОПЕ

Как ни странно, меня поняли. И если я в свою очередь правильно поняла своего собеседника, то мне надлежало через два дня в составе нашей туристической группы посетить музей парфюмерии. Там наша встреча и состоится, причем для пущей точности я должна была держать в руках французскую газету. Любую. В общем, наверное, правильно: российские граждане шастают по Парижу с сумками, а не с газетой на чужом языке.

Два дня, таким образом, оказались полностью в моем распоряжении, и я могла наслаждаться жизнью, как мне и было обещано. Но уже к исходу первого дня я обнаружила, что полноценному наслаждению что-то мешало. Поразмыслив, я пришла к выводу, что мешает сама обстановка. В замечательном городе Париже не оказалось многого того, к чему я за тридцать с лишним лет жизни привыкла в родной Москве.

Во-первых, не было грязи. То есть, разумеется, по нашим меркам. Одно дело — бросить окурок или бумажку на тротуар, где и без того хватает всякой дряни, и совсем другое — на абсолютно чистые плитки. При том, что местные жители курят даже там, где у нас это категорически запрещается: в метро, магазине и так далее — они как-то исхитряются не оставлять следов. На мою психику, например, это действовало просто угнетающе.

Во-вторых, не было очередей. Ни за чем. Согласитесь, что войти в магазин, полный народу, потолкаться у прилавков, убедиться, что купить ничего невозможно из-за цены, и с достоинством удалиться — это элементарно. Но войти в пустой магазин, где продавец или даже сам хозяин встречает тебя, как дорогого гостя, и уйти с пустыми руками — задачка не из легких. Меня постоянно грызла совесть из-за того, что я как бы отрываю от дела занятых людей и ничем им потерянного времени не компенсирую.

В-третьих, все вокруг улыбались. Просто так или друг другу. У нас таких «улыбчивых» обходили бы за километр — ясно же, что с приветом. А тут наоборот: шарахались от моей замкнутой, не слишком приветливой физиономии, отчего чувство дискомфорта увеличивалось.

Ну и, наконец, я обнаружила, что с моим французским лучше всего помалкивать. После первых же фраз сердобольные парижане переходили на английский и страшно удивлялись, когда я им объясняла, что этим языком владею еще хуже, чем их родным. Хорошо понимали меня, пожалуй, только официанты в кафе, и то потому, что я, как правило, заказывала кофе — слово, одинаково звучащее на всех языках.

В конце концов я смирилась с собственной неполноценностью, определив ее для себя так: «Ну вот, пустили Дуньку в Европу!» И перестала притворяться француженкой. Стало полегче. Мораль: лучше всего быть естественной.

Но даже с достаточно убогим знанием языка я могла позволить себе роскошь оторваться от нашей группы и всласть бродить по улицам, о которых читала, которые видела в кино и которые не чаяла узреть собственными глазами. За два дня я «нарезала» столько километров, сколько в родной Москве наверняка бы осваивала целый год. А когда уставала, присаживалась за столиком в первом попавшемся кафе. Если бы не мысль о том, что мне предстоит выполнить роль таинственного курьера, я была бы совершенно счастлива. Предстоящая же встреча несколько омрачала чувство праздника, который, если верить Хемингуэю, в Париже всегда с тобой. Великому писателю было легче: его никто не заставлял выполнять сомнительные конспиративные поручения близкой подруги.

Тем не менее заветный день настал, и я, к немалому изумлению нашего гида, чинно отправилась на экскурсию вместе со всей группой. Сама же с наслаждением лелеяла мысль о том, что после этого чертового свидания смогу наконец избавиться от Аськиного парика, который мне порядком надоел, и перестану мучиться с дымчатыми очками. Стану сама собой — какое блаженство! Хотя и говорят, что каждая женщина в душе — актриса, но для меня ежеминутное нахождение «в образе» оказалось довольно трудной задачей. Не уверена, впрочем, что даже самая знаменитая актриса согласилась бы каждый божий день ходить в гриме. Или даже только в парике.

Так или иначе, в музее парфюмерии я была вовремя и с французской газетой под мышкой. Держать ее в руках оказалось не слишком удобно, поскольку музей на самом деле представлял собою маленький коридорчик с экспонатами за стеклом и два огромных зала, битком набитых всевозможной косметикой. Причем любую коробочку, любой флакон можно было купить, предварительно потрогав, понюхав или даже лизнув. Видит бог, я достаточно спокойно отношусь к духам, пудре и прочим парфюмерным изыскам. Но этот музей-магазин явно создавали профессионалы: неожиданно для себя я оказалась вовлеченной в процесс дегустирования. Буквально через несколько минут обе руки у меня уже благоухали всеми ароматами: продавщица капала по капле каждых духов на ладонь, на запястье — куда попадет.

Естественно, что в процессе этих манипуляций я не только забыла о своей «шпионской» миссии, но и благополучно выронила газету. Какой-то мужчина оказался настолько внимательным, что поднял ее и протянул мне. При этом он произнес длинную фразу по-английски, из которой я почти ничего не поняла.

— Простите, но я не говорю по-английски, — объяснила я этому милому человеку. — Спасибо, что подняли мою газету.

Незнакомец явно удивился, но тоже перешел на французский:

— Разве вы не англичанка? Мне казалось, что…

— Нет, вам только показалось. Извините, я, наверное, не совсем понятно изъясняюсь.

— Нет, что вы, вы великолепно говорите по-французски. Как вам наш музей?

— Ваш? Вы его владелец?

— Нет, я просто здесь работаю. В том числе, хоть и редко — с посетителями…

Какая-то баба, явно не из нашей группы, навалилась на прилавок рядом со мной и водила носом по витрине. Терпеть не могу таких клуш, а эта меня вообще почему-то безумно раздражала. Видит же, что люди разговаривают, неужели нельзя найти другое место?

Мой собеседник, по-видимому, тоже почувствовал к бабе неприязнь.

— Если позволите, я мог бы показать вам совершенно уникальные экземпляры. Последние достижения нашей парфюмерии.

— Не знаю, удобно ли это, — замялась я, вспомнив к тому же, зачем вообще сюда явилась. — И у меня мало времени…

— Разумеется, удобно. И займет это буквально несколько минут. Кстати, позвольте представиться: Анри Берри.

Ах вот так? Что ж, значит, процесс пошел.

— Ну если вы настаиваете… Но всего несколько минут.

Анри решительно взял меня под руку и повел куда-то в глубь музея. Похоже, той бабе, которая вызвала у меня такое раздражение, это не понравилось. Она сделала странное движение, как если бы собиралась последовать за нами. Классическая ситуация: кого-то уводят в подсобку, чтобы одарить вожделенным дефицитом. Будь это в родной Москве, я бы не удивилась, но здесь… Впрочем, женщины во всем мире одинаковы. А может, она тоже русская.

Анри провел меня в небольшой, но элегантный кабинет и… запер дверь на ключ. Мне это не очень понравилось, но, может быть, по сценарию так и полагалось. Да и чего, собственно говоря, бояться? Не убивать же он меня собирается.

— Вы не Ася, — заявил он вдруг, даже не предложив мне присесть.

Я не стала спорить и только пожала плечами. Так и знала, что этот дурацкий маскарад ни к чему хорошему не приведет.

— Ася приехать не смогла, у нее какие-то проблемы. Я ее подруга, меня зовут Елена. И должна вам сказать, что эта весна в Париже еще прекраснее, чем обычно.

Дурацкая фраза, но что делать, если именно ее выбрали в качестве пароля! Похоже, Аська все-таки перечитала детективов, причем не самого высокого пошиба.

— Париж прекрасен во все времена года, — с готовностью отозвался мой собеседник, — простите за некоторую резкость, но меня насторожило то, что вы не знаете английского языка. Ася…

— Зато Ася не знает французского, — огрызнулась я.

Помешались они на английском, честное слово! Мало того что в Москве плюнуть некуда, чтобы не угодить в вывеску или рекламу на английском, так еще в Париже ко мне будут приставать с этим дурацким языком. Не знаю и знать не хочу!

— Впрочем, это не важно. Что же касается дела…

Я молча вынула из сумочки конверт и протянула его Анри. Еще немного, и мои мучения наконец закончатся. А если ему приспичило побеседовать с Асей по-английски, пусть приезжает в Москву. Я не намерена портить себе остаток поездки дурацкими играми.

Конверт был запечатан, но Анри, похоже, это устраивало. Он осмотрел его, удовлетворенно кивнул и убрал в сейф. А оттуда достал… шариковую ручку. Миленькую, но совершенно обыкновенную: видела здесь такие несколько раз.

— Это вы передадите Асе. А вот — небольшие сувениры для вас. Компенсация за беспокойство.

Он протянул небольшой флакончик духов в шелковом мешочке и необычайно красивую пудреницу. На ее крышке был выведен затейливый орнамент, и все это венчала королевская лилия. Не пудреница — мечта!

— Это наше, фирменное, — сказал Анри, явно довольный моим восхищением. — Я надеюсь, она будет напоминать вам о вашем путешествии в Париж.

Я достала из сумочки матрешку и вручила ему. Убогий, конечно, подарок, но что еще я могла изобрести? А это, как ни крути, русская экзотика, почти символ России. Не водку же ему дарить, в самом деле!

— Кстати, что вы делаете завтра, мадам? — вместо традиционных изъявлений благодарности спросил меня Анри. — Если у вас есть немного времени, я мог бы показать вам Париж.

Здравствуйте! А я-то собиралась избавиться от парика и очков. Оказывается, в них-то я и неотразима: не помню, чтобы в Москве, где я ходила в своем натуральном виде, кто-то пытался назначить мне свидание. Во всяком случае, последние пять лет.

— Завтра? Да ничего особенного… У нас экскурсия на Эйфелеву башню, но я боюсь высоты и…

Я осеклась на полуслове. Получалось — вроде бы изыскиваю повод для встречи. А между тем, как я с запозданием сообразила, сие предложение могло быть чистой формальностью, обычным проявлением вежливости. Французы — они такие.

— Прекрасно! — с энтузиазмом откликнулся Анри. — Значит, я заеду за вами в гостиницу. Только… приходите, если можно, без парика. Так вы мне нравитесь больше.

Я вытаращила глаза. Мужик видит меня в первый раз в жизни, а я, оказывается, ему уже когда-то понравилась. Интересно, кто из нас сошел с ума?

Анри достал из ящика стола фотографию. На ней были запечатлены мы с Аськой у нее на дне рождения год тому назад. Как и на всех снимках, сделанных «Полароидом», глаза у нас были красные, как у вампиров, но в принципе изображение можно было считать даже удачным.

— Должен же я был как-то узнать Асю, — пояснил мне Анри. — Так мы договорились?

Я вышла из музея в некотором смятении и, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок, присела за столик в ближайшем кафе. В порядке исключения вместо кофе заказала мартини и принялась размышлять.

Поручение я выполнила. Ручка лежит у меня в сумочке, флакончик духов прелестен, на запах — наплевать, какой бы он ни был, все равно при случае кому-нибудь подарю. Я — жуткий консерватор: выбрала много лет тому назад «Клима» и сохраняю ему верность, хотя в последнее время это становится все более накладным. Впрочем, любые другие приличные духи обошлись бы не дешевле.

А вот пудреница… Она с первого взгляда мне ужасно понравилась, и чем больше я ее рассматривала, тем сильнее восхищалась. Вещица была безупречной: даже то, что у лилии на орнаменте один из зубчиков был с небольшим изломом, ее не портило. Словом, сувениры мне понравились. И я стала думать о предстоящем свидании.

Особых сомнений у меня не было: Анри вызвал у меня симпатию, а от прогулки по Парижу в его обществе у меня ничего не отвалится. К тому же не исключено, что это последнее романтическое свидание в моей жизни. Муж? Муж далеко, и вряд ли у меня возникнет желание проинформировать его об этой части моей поездки. Такой, в сущности, незначительной…

За соседним столиком кто-то громко брякнул ложечкой о чашку, и это заставило меня оторваться от размышлений. Я подняла глаза и увидела… ту самую бабу, которая так не понравилась мне в музее. Она жадными глазами разглядывала пудреницу, которую я не удосужилась убрать в сумку. Поганка какая! Терлась около меня в музее, чуть не увязалась за мной к Анри, а теперь еще пялится на подарок. Завидует небось, что самой такого не досталось. Я сунула пудреницу в сумку и с вызовом уставилась на бабу: что, съела? Глупее, конечно, вести себя было невозможно, но, по-видимому, воздух Парижа сыграл со мной злую шутку, начисто лишив осторожности и чувства меры. Знать бы где упадешь…

Баба вроде бы потеряла ко мне интерес, отвернулась и стала приводить в порядок свою прическу — надо сказать, довольно невзрачную. И тут меня пронзила страшная мысль: я собиралась идти на свидание без парика, а как выглядят мои собственные волосы? Разумеется, я не сообразила взять с собой фен. Придется либо идти в парикмахерскую и выкладывать франки, либо… не ходить на свидание вообще. Невелик выбор…

Глава 3

О ПОЛЬЗЕ НЕКОТОРЫХ СТРАХОВ

Конечно, прическа — по московским меркам — обошлась мне в целое состояние, но дело того стоило. Впервые в жизни из той скудной растительности, которую я иногда в шутку называю волосами, на моей голове появилось что-то пристойное. Справедливости ради скажу, что красавицу из меня не удалось сделать даже парижским куаферам. Но и без этого, когда я явилась на ужин, держа голову точно хрустальный сосуд и благоухая лаком, вся наша группа — напомню, почти полностью женская — пришла в безумный восторг, смешанный с ужасом.

Ужасались, разумеется, той сумме, которую я не пожалела на такое дело, но восторгались мною. И это всеобщее восхищение до такой степени меня размагнитило, что я совершила абсолютно несвойственный мне поступок: дала посторонней, в общем-то, женщине поносить принадлежащую мне вещь. Точнее, тот самый роскошный белокурый парик, который успел мне до чертиков надоесть за время нашего с ним вынужденного совместного сосуществования.

Произошло это вот как. Поохав и поахав насчет моей роскошной прически, одна из дам обратилась ко мне с совершенно неожиданным текстом:

— Милочка, а не можете ли вы оказать мне небольшую услугу?

Я, грешным делом, решила, что речь идет о сопровождении ее в магазин в качестве личного переводчика. Хотя, вот провалиться мне на этом месте, не помню, чтобы афишировала перед кем-нибудь свое знание языка. Впрочем, в том эйфорическом состоянии, в котором я пребывала последние дни, вполне могла утратить бдительность. Так что на всякий случай насторожилась:

— А чем, собственно, я могу быть вам полезна?

Прозвучало отнюдь не любезно, несмотря на некоторую изысканность формулировки, но дама, похоже, не обратила на это внимания.

— Понимаете, завтра мы с подругой идем в варьете. Уже сдали деньги — по пятьсот франков, — и вдруг я сообразила, что с такой прической, как у меня сейчас, не то что в кабаре — в универмаг идти стыдно…

— Вы хотите, чтобы я дала вам адрес парикмахерской? Пожалуйста.

— Ах нет, милочка, что вы! Я не могу платить за пустяки такие бешеные деньги! Я просто хотела попросить вас одолжить мне на завтра ваш роскошный парик. Вам он явно не нужен, а я и так блондинка…

Ну, если бы я вылила себе на голову полный флакон перекиси водорода, тоже была бы блондинкой. Не понимаю женщин, которые красят волосы и напрочь забывают о том, что они имеют неприятную особенность: отрастая, возвращаться у корней к естественному цвету. А вообще логика восхитительная: выбросить пятьсот франков, чтобы посмотреть на раздетых девочек в варьете и выпить бокал скверного шампанского, и пожалеть сто франков на прическу. Ну, у богатых свои причуды. Так или иначе я собиралась вежливенько ей отказать, но пока придумывала пристойный предлог, момент был упущен. Дама вцепилась в меня, как клещ в собачий хвост, а я, поняв, что роль переводчика мне не грозит, неожиданно для себя согласилась. В конце концов мне этот самый парик предстояло надеть еще только один раз — на обратном пути в Москву, а портить отношения с товаркой по группе было глупо. Впрочем, я бы пошла и на это, если бы не находилась в восхитительно-добродушном настроении: пусть пользуется, черт с ней.

По-видимому, дама почувствовала, что ей просто повезло, иначе пришлось бы за красоту выкладывать свои кровные. Так или иначе она ухватила парик, который я ей протянула, точно утопающей — спасательный круг, и молниеносным движением напялила себе на голову. Ничего более кошмарного в жизни не видела — точь-в-точь баба-яга из детского спектакля. Интересно, я в этом парике так же смотрелась?

— Прелестно! — воскликнула эта безумная, созерцая себя в карманном зеркальце. — Вы ангел, милочка, спасибо вам большое! Я только причешусь поаккуратнее…

И исчезла в направлении дамской комнаты. Вернулась, надо сказать, в почти пристойном виде, но до совершенства ей было еще ой как далеко.

— Я завтра подкрашусь как следует и другое платье надену, — утешила она меня. — Это же просто мой естественный цвет!

Никогда не была почитательницей женского ума, но всякий раз, сталкиваясь с подобным феноменом, теряю дар речи. Не родилась еще женщина, у которой был бы такой собственный цвет волос. Даже Аська, натуральная блондинка, что-то делает со своими патлами, чтобы они смотрелись поэффектнее. И парик заказала под цвет краски, а не родной шевелюры. А у этой — свои такие же, извольте радоваться. Впрочем, что я взъелась на нее — и так богом обижена. Сама слышала, как она жаловалась, что настоящие мужчины перевелись лет двадцать тому назад. Посему она одинока, а ей, по ее собственным словам, тридцать два года. С двенадцати лет разочароваться в мужчинах — это что-то особенное.