Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Утро магов

ModernLib.Net / Эзотерика / Повель Луи / Утро магов - Чтение (стр. 23)
Автор: Повель Луи
Жанр: Эзотерика

 

 


При каких условиях ум может достигнуть этого иного состояния? Каковы тогда его свойства? Каких знаний способен он достичь? «Мы видим немногое, потому что сами недостаточно велики». Но являемся ли мы тем, что мы думаем о себе сами?

ГЛАВА 4. НОВОЕ ОТКРЫТИЕ МАГИЧЕСКОГО ДУХА

Чтобы расшифровать некоторые рукописи, найденные на берегах Черного моря, оказалось недостаточно знаний лучших лингвистов мира. В Ватикане установили ЭВМ и запрограммировали ее расшифровать ужасающую абракадабру, обрывки старинных пергаментов, на которых были начертаны во всех направлениях фрагменты непонятных знаков. Машина должна была проделать работу, которую не могли бы выполнить сотни людей в течение лет: сравнить знаки, скомбинировать все возможные варианты, выявить закономерности между всеми вообразимыми единицами сравнения и затем, исчерпав бесконечный список комбинаций, составить алфавит, исходя исключительно из приемлемого сходства, воссоздать язык, восстановить смысл написанного, перевести. Машина уставила свой зеленый глаз, неподвижный и холодный, принялась щелкать и сопеть, бесчисленные быстрые волны побежали в ее электронном мозге, и наконец она выжала из этих обрывков послание, освободив слово погребенного древнего мира. Она перевела. Эти тени букв на пыльном пергаменте ожили, сочетались, оплодотворили друг друга, и из бесформенного трупа слов возник голос, полный обещаний. Машина сообщила: «И в этой пустыне мы проложим дорогу к вашему Богу».

Известно различие между арифметикой и математикой. Математическая мысль, начиная с Эвариста Галуа, открыла мир, чуждый человеку, не соответствующий человеческому опыту, миру, известному обычному человеческому сознанию. Логика, основанная на «да» и «нет», заменена там сверхлогикой. Эта сверхлогика принадлежит не к области разума, а к области интуиции. Именно в этом смысле можно сказать, что интуиция, т. е. способность «дикаря», «необыкновенная» сила ума «царит теперь над большими областями математики» (Ш.-Н. Мартэн «Двадцать чувств человека»).

Как обычно функционирует нормальный мозг? Как арифметическая машина, как двоичная машина: да, нет, согласен, не согласен, правда, ложь, люблю, не люблю, плохо, хорошо. В области двоичного наш мозг непобедим. Людямсчетчикам удалось превзойти электронные машины. Что такое электронная вычислительная машина? Эта машина с исключительной скоростью сортирует, принимает и отвергает, распределяет различные факторы по сериям. В общем – это машина, наводящая порядок во Вселенной. Она подражает функционированию нашего мозга. Человек классифицирует Это дело его чести. Все науки построены на классификации.

Да, но теперь существуют электронные машины, функционирующие не только арифметическим, но и аналоговым способом.

Предположим, что вы хотите изучить все условия сопротивления плотины, которую строите. В таком случае вы создаете макет плотины, моделируете на нем интересующие вас условия, а затем вводите в машину совокупность полученных результатов. Она координирует, с нечеловеческой скоростью сравнивает их, устанавливает все возможные связи между тысячами наблюдений и говорит вам: «Если вы не укрепите третью опору справа, то она треснет в 1984 году».

Аналоговая машина установила своим неподвижным и непогрешимым глазом совокупность реакций плотины, потом предусмотрела все аспекты ее существования, освоила это существование и вывела из него все закономерности. Она видела настоящее во всей его полноте, устанавливая со скоростью, упраздняющей время, все возможные отношения между всеми частными факторами, и одновременно смогла увидеть будущее. В общем, она поднялась от знания к чувству.

Но мы думаем, что мозг тоже может в некоторых случаях функционировать подобно аналоговой машине. Иными словами, он должен быть в состоянии:

1. Собрать все возможные наблюдения относительно предмета.

2. Установить список постоянных отношений между множеством аспектов предмета.

3. Стать в некотором роде самим предметом, освоить его сущность и увидеть всю его судьбу в целом.

Все это, естественно, с электронной скоростью, когда десятки тысяч связей осуществляются с такой же быстротой, как столкновение атомов. Эту сказочную серию математически точных операций, когда порой этот скрытый механизм приходит в действие, мы называем озарением.

Если мозг может уподобиться аналоговой матине, то он может также работать не над самим предметом, а над его макетом. Не над самим Богом, а над идолом. Не над вечностью, но над часом. Не над Землей, но над песчинкой. Это значит, что мозг, устанавливая связи со скоростью, превосходящей самое быстрое двоичное рассуждение, должен иметь возможность на основании образа, играющего роль макета, видеть, как говорил Блейк, «Вселенную в песчинке и вечность в часе».

Если бы это было так, если бы скорость классификации, сравнения, дедукции оказалась колоссально увеличенной, если бы наш разум в некоторых случаях разгонялся, как частица в циклотроне, мы получили бы объяснение всей магии. Исходя из наблюдения звезды невооруженным глазом, жрец майя мог аккумулировать в своем мозгу всю целостность Солнечной системы и открыть Уран и Плутон без телескопа (как об этом, кажется, свидетельствуют некоторые барельефы). Исходя из явления в тигле, алхимик мог иметь точное представление о самом сложном атоме и раскрыть тайну материи. Было получено объяснение формулы, в соответствии с которой «то, что наверху, таково же, как и то, что внизу». Даже в области первобытной подражательной магии можно объяснить, как колдункроманьонец, созерцая в пещере культовое изображение бизона, мог понять совокупность законов бизоньего мира и оповестить племя о дате, месте и времени, благоприятных для предстоящей охоты.

Кибернетики создали электронные машины, сначала арифметические, потом – аналоговые. Этими машинами пользуются, в частности, для расшифровки древних языков. Но таковы уж ученые: они отказываются признать, что человек не может быть меньше своего создания. Воистину, странное самоуничижение.

Мы выдвигаем такую гипотезу: скрытые возможности человека превосходят возможности любой создаваемой им техники. Ведь, в сущности, человек, используя технические приспособления, ориентирован на понимание всемирных сил и управление ими. Почему бы тогда человеку не иметь в глубинах своего мозга некий род электронной аналоговой машины? Сегодня, благодаря исследованиям д-ра Уоррена Пенфилда, мы знаем что девять десятых человеческого мозга остаются неиспользованными в нормальной сознательной жизни. А что если эта безмолвная область является чем-то вроде огромного зала с действующими машинами, только и ожидающими нажатия кнопки? Если это так, то магия может иметь основание.

У нас есть пульт управления: гормоны отправляются в тысячи мест нашего тела, чтобы вызвать возбуждение. У нас есть телефон – наша нервная система: меня щиплют – и я вскрикиваю, мне стыдно – и я краснею и т. д.

Почему бы тогда нам не иметь и радио? Предположим, что мозг излучает волны, распространяющиеся с большой скоростью, и, как сверхчастотные волны, устремляющиеся в полые проводники, они циркулируют внутри спинного мозга. В этом случае мы бы обладали неизвестной системой коммуникации, связи. Наш мозг, возможно, непрерывно излучает такие волны, но их приемники не используются или функционируют только в редких случаях, как неисправные радио, которые удар заставляет иногда на мгновение зазвучать.

* * *

Мне исполнилось семь лет. Моя мать мыла посуду на кухне, а я вертелся рядом, что-то болтая. Мать взяла тряпку, чтобы стереть жир с тарелок, и вдруг вспомнила, что ее подруга Раймона называет эту тряпку «перемывалкой». В ту же секунду я сказал: "Раймона называет это «перемывалкой», а потом смешался. Наверное я бы забыл об этом инциденте, если бы моя мать довольно часто не напоминала мне о нем, словно соприкоснувшись с великой тайной и почувствовав в порыве радости, что на мгновение я «был ею», что означало для нее более чем обычное доказательство моей любви.

Мне хорошо известно, что следует думать о совпадениях, даже о тех привилегированных совпадениях, которые Юнг называет «многозначительными», но все же мне кажется, что каждый из нас, пережив аналогичные моменты с очень дорогим другом или со страстно любимой женщиной, невольно пожелает выйти за пределы понятия совпадения и осмелится прийти к магическому пониманию.

Что же произошло на кухне в день моего семилетия? Думаю, что без моего ведома (по причине неощутимого удара, бесконечно малого сотрясения, сравнимого с легкой волной, заставляющей упасть предмет, уже давно находящийся в состоянии неустойчивого равновесия, бесконечно малого сотрясения, вызванного чистой случайностью) неожиданно начал действовать находящийся во мне таинственный механизм, ставший бесконечно чувствительным благодаря тысячам и тысячам порывов любви, этой простой, сильной, исключительной детской любви. Этот-то механизм, совершенно новый и совершенно готовый, находящийся в молчаливой области моего мозга, на кибернетическом заводе Спящей Красавицы, увидел мою мать. Он ее увидел, сосредоточился на ней и классифицировал все грани ее мысли, ее сердца, ее настроения, ее чувств; он познал ее сущность и всю ее судьбу до этого мгновения. С быстротой, превышающей скорость света, он зарегистрировал все ассоциации чувств и мыслей, промелькнувшие в сознании моей матери со дня ее рождения, и, наконец, дошел до последней ассоциации – до тряпки, Раймоны и «перемывалки». И тогда я выразил результат работы этого механизма, выполненной с такой безупречной быстротой, что ее отражение пронизало меня, не оставив следа, как космические лучи, пронизывающие нас, не вызывают никакого ощущения. Я сказал: "Раймона это называет «перемывалкой». Потом механизм остановился, или я перестал его воспринимать после того, как воспринимал в течение одной миллиардной доли секунды, и смутился на фразе, начатой перед этим, прежде, чем время остановилось или ускорилось во всех направлениях – прошлом, настоящем или будущем.

* * *

Так мы начинаем замечать, что порой в отношениях человека с другими людьми, вещами, пространством и временем пробуждается нечто магическое, и что эта способность не чужда свободному размышлению и известным образом связана с современной наукой и техникой.

Парадоксально, но именно современность позволяет нам верить в магическое. Именно электронные машины заставляют нас принимать всерьез кроманьонского шамана и жреца майя. Если в молчаливой области человеческого мозга устанавливаются свербыстрые связи и если при определенных условиях результат этой работы воспринимается сознанием, то это означает, что практика подражательной магии, определенные пророчества, откровения, некоторые прорицания, относимые нами на счет бреда или случая, на самом деле нужно рассматривать как подлинные завоевания ума и состояния пробужденности.

Мы уже много лет «знаем», что природа не разумна, ибо ее проявления не соответствуют нашему пониманию разумности. Для обычно используемой Части нашего мозга всякое действие двоично в пределах дихотомий «черное – белое», «да – нет», «непрерывность – дискретность». Сам механизм нашего восприятия арифметичен. Мы классифицируем и сравниваем.

Но, как говорил Эйнштейн в конце своей жизни: «Я спрашиваю себя, всегда ли природа ускользает от двоичного механизма, каковым является наш мозг в состоянии его обычного действия?» После работ Луи де Бройля мы вынуждены допустить, что свет одновременно и непрерывен, и разделен на кванты. Но ни одному человеческому мозгу не удалось представить себе такое явление, понять его внутренне, осознать в действительности. Допускают. «Знают». Но не представляют себе. Предположите теперь исходя из модели света (вся религиозная литература и иконография изобилуют упоминаниями о свете), что мозг переходит от арифметического к аналоговому состоянию во время вспышек экстаза. Он становится светом. Он живет непонятным явлением, рождается вместе с ним, познает его. Он достигает того, что непостигаемо даже для исключительного ума де Бройля. Потом он снижается, прервав контакт с высшим механизмом, функционирующим в огромной тайной галерее мозга. Его память восстанавливает только обрывки приобретенного познания. Язык терпит крах, пытаясь перевести эти обрывки. Быть может, некоторые мистики познали таким образом сложнейшие явления природы, которые удалось обнаружить и описать современой науке, но им не удалось полностью изложить их. Вот знаменательный пассаж из того, чо сообщила Анжела де Фолиньо своему исповеднику: «… Я видела полноту, ясность, от чего чувствовала себя такой переполненной, что не сумею сказать и не смогу привести никакого сравнения…»

* * *

Электронно-вычислительная машина, анализируя математический макет плотины или самолета, действует аналоговым методом. В известной мере она сама становится этой плотиной или этим самолетом и обнаруживает всю совокупность аспектов их существования. Если мозг сможет действовать так же, то становится понятным, почему колдун делает «подобие» врага, которого хочет поразить, или рисует бизона, след которого хочет обнаружить. Концентрируясь на этих «макетах», он ждет перехода своего разума из двоичной стадии в аналоговую, перехода своего состояния от обычного к состоянию высшего пробуждения. Он ждет, пока его мозг не станет функционировать аналогово, пока в молчаливых областях его мозга не возникнут сверхбыстрые связи, открывая ему всю реальность, касающуюся изображенного предмета. Он ждет, но не пассивно. Что он делает? Он выбрал час и место на основании древних указаний, преданий, которые, быть может, явились результатом многочисленных попыток найти решение наощупь. Такой-то момент такой-то ночи, например, более благоприятен, чем какой-то другой момент какой-то другой ночи, может быть – из-за состояния неба, космического излучения, расположения магнитных полей и т. п. Он становится в определенную, совершенно точную позу. Он делает определенные жесты, выполняет определенный танец, произносит определенные слова, издает звуки, модулирует дыхание и т. п. Еще не удалось убедиться, что речь идет о технике (эмбриональной, нащупывающей), предназначенной для того, чтобы привести в движение сверхбыстрые механизмы в спящей части нашего мозга. Быть может, ритуалы – только сложная совокупность ритмических приспособлений, способных приводить в действие высшие функции разума. Это в некотором роде вращение рукоятки, более или менее действенное. Все заставляет думать, что включение этих высших функций, этого аналогового электронного мозга требует в тысячу раз более сложного и тонкого способа действий, чем при переходе от сна к бодрствованию.

После работ фон Фриша стало известно, что пчелы имеют язык: они рисуют в пространстве математические фигуры бесконечной сложности по ходу своего полета и таким образом сообщают друг другу сведения, необходимые для жизни рода. Все заставляет думать, что человек для установления связи со своими самыми высшими силами должен ввести в игру серию импульсов, по крайней мере таких же сложных, таких же тонких и таких же чуждых всему тому, что обычно определяет его «разумные» действия.

Молитвы и ритуалы перед идолами, перед символическими культовыми изображениями могли бы, следовательно, быть способами воспринять и направить тонкие виды энергии (магнитной, космической, ритмической и т. д.) с целью привести в действие аналоговый разум, позволяющий человеку познать изображенное божество.

Если это так, если существует техника, позволяющая получить от мозга отдачу, не имеющую ничего общего с результатами даже самого мощного двоичного разума, и если эта техника исследовалась до сих пор только оккультистами, то понятно, почему именно ими была сделана большая часть научных и практических открытий до XIX века.

* * *

Наш язык, наша мысль являются производными от арифметического, двоичного действия нашего мозга. Мы классифицируем сравниваем и делаем выводы. Но письмо или речь неизбежно приводят к торможению механизма восприятия. Поэтому в описании любого рода мы выражаем лишь наше двоичное осознание мира, и уже сам наш язык свидетельствует о замедленности восприятия мира, и без того ограниченного двоичностью. Эта недостаточность языка очевидна и живо ощущается.

Но что сказать о недостаточности самого двоичного разума? От него ускользает внутренняя сущность, суть вещей. Он может открыть, что свет одновременно непрерывен и прерывист, что молекула бензола устанавливает между своими шестью атомами двойные и, притом, Взаимоисключающие отношения; он допускает это, но не может понять, непосредствено обобщить всю реальность структур, которые он исследует. Для этого необходимо, чтобы в мозге начали функционировать иные механизмы, чтобы на смену двоичным суждениям пришло аналоговое сознание, отождествляющееся с рассматриваемыми формами и осваивающее «изнутри» непостижимые ритмы этих глубоких структур.

Такие переключения, несомненно, происходят в процессе интуитивного постижения, поэтического озарения, религиозного экстаза и гораздо чаще в повседневной жизни, чем мы думаем. Переход к пробужденному состоянию, т. е. более высокому состоянию по сравнению с обычным бодрствованием, является лейтмотивом всех древних философий, а также целью величайших физиков и математиков современности, для которых «что-то должно произойти в человеческом сознании, чтобы оно перешло от знания к познанию».

Поэтому неудивительно, что язык, которому удается свидетельствовать об осознании мира лишь в состоянии нормального бодрствования, становится «темным», как только речь заходит о свете, вечности, времени, энергии, сущности человека и т. д. И мы различаем два вида такой темноты.

Один из них порожден тем, что язык – орудие разума, стремящегося исследовать эти глубокие структуры, причем ему никогда не удается их освоить. Он – творение природы, напрасно стучащееся в двери другой природы. В лучшем случае, он может лишь привести свидетельство своего бессилия. Его темнота – реальна. Это действительно только темнота.

Другой происходит от того, что человек, пытающийся выразить словами свое внутреннее состояние, знал в течение ряда коротких вспышек иное состояние сознания. Он прожил какие-то мгновения в нераздельной близости с глубокими структурами. Он их познал. Это мистик типа Иоанна Крестителя, ученый типа Эйнштейна, живущий озарениями, или вдохновенный поэт типа Вильяма Блейка, или математик не от мира сего типа Галуа, или философ-миссионер типа Майринка.

«Вернувшись на Землю», ясновидец терпит крах при попытке сообщить об увиденном. Но при этом он выражает положительную уверенность в том, что Вселенная могла бы быть контролируемой и управляемой, если бы человеку удалось скомбинировать состояние бодрствования и состояние сверхбодрствования. Нечто действенное, профиль самостоятельного инструмента проявляется в таком языке. Фулканелли, говорящий о тайне соборов, Винер, говорящий о структуре времени, – «темны», но здесь темнота – не темна, она является знаком того, что где-то сверкает нечто.

* * *

Несомненно, только современный математический язык дает отчет о некоторых результатах аналогового мышления. В математической физике существуют области «абсолютно иного» и «непрерывности нулевого измерения», т. е. измерения непостижимого мира, вполне, однако, реальные. Можно спросить себя, почему поэты еще не пришли слушать в этой науке мелодию фантастической реальности, – не из страха ли признать очевидным, что магическое искусство живет и процветает вне их кабинетов? Кантор: «Суть математики – свобода». Миттаг-Леффлер: «В работах Абеля речь идет о подлинных лирических поэмах высшей красоты, совершенство формы позволяет просвечиваться величию мысли и общему духу образов мира, более удаленного от банальности жизни, более непосредственно одаренного душой, чем самое прекрасное творение Самого прекрасного поэта в обычном смысле этого слова».

Дедэкинд: «Мы принадлежим к божественной расе и обладаем властью творить».

Этот математический язык, свидетельствующий о существовании мира, ускользающего от нормально ясного сознания – единственный язык, который действенен, постоянно расширяется. В статье «Математика и цивилизация» (журнал «Круглый стол», N4, 1959 г.) Жорж Биро писал: «Там все открыто: техника мышления, „логика совокупности“, все живо и непрерывно обновляется; самые странные и самые призрачные начинания рождают друг друга, превращают друг друга, подобно „движениям“ симфонии; мы находимся в божественной области воображения. Но воображения отвлеченного, если можно так сказать. В самом деле, эти образы математической техники не имеют ничего общего с образами иллюзорного мира, в котором мы увязаем, хотя они и располагают ключами к тайне этих образов».

«Математические сущности», т. е. выражения, знаки, символизирующие жизнь и законы невидимого мира, немыслимого мира, развиваются, оплодотворяют другие «сущности». Собственно говоря, этот язык – подлинный «строгий» язык нашего времени.

Да, «строгий язык» в оригинальном смысле этих слов, в том смысле, который ему придавали в средние века (а не в том безвкусном смысле, какой придают им сегодня литераторы, желающие считать себя «свободными»), – и вот мы находим его в передовой науке, в математической физике, которая, если взглянуть на нее вблизи, является расстройством обычного ума, разрывом, провидением.

Что такое готическое искусство, которому мы обязаны соборами? «Для нас, – писал Фулканелли в „Тайне соборов“, – слово „готическое“ – это только орфографическое изменение слова „арготическое“, что соответствует фонетическим законом, царящим во всех языках, но совершенно не учитывает орфографию традиционной Каббалы». Собор – это произведение искусства готтов, или арготье. А что такое сегодняшний собор, который учит людей структурам творения, если не уравнение, подчиненное розетке? Освободимся же от бесполезной верности прошлому с тем, чтобы лучше согласовываться с ним. Не будем искать образ современного собора в монументе из стекла и бетона, увенчанном крестом. Средневековый собор был книгой тайн, данной вчерашним людям. Сегодняшнюю книгу тайн пишут физики и математики, пишут «математическими сущностями», вставленными, как розетки, в конструкции, называемые межпланетными ракетами, атомными заводами, циклотронами. Вот подлинная непрерывность, вот реальная нить, тянущаяся от предания.

Арготье средних веков, духовные сыновья аргонавтов, знавших дорогу в сады Гесперид, писали в камне свое герметическое послание. Знаки, непонятые людьми, чье сознание не испытало превращения, чей мозг не испытал этого колоссального ускорения, благодаря которому непостижимое становится реальным, ощутимым и управляемым. Эти знаки были тайными не из любви к тайне, но просто потому, что соответствующие открытия законов энергии, материи и духа были сделаны в другом состоянии сознания, не передаваемом непосредственно. Они были тайными, потому что «быть» – значит «отличаться».

По «смягченной» традиции, как бы в память о таком высоком примере, арго в наши дни – промежуточный диалект, им пользуются неподчинившиеся, жаждущие свободы изгнанники, кочевники, все те, кто живет вне обусловленных законов. Оборванцы, т. е. пророки из числа тех, кто, по словам Фулканелли, в средние века присваивал себе также звание «сына Солнца»; а готическое искусство было в то время искусством света и духа.

Но мы вернемся к традиции, ничуть не выродившейся, если заметим, что это готическое искусство, искусство духа, сегодня – искусство «математических сущностей» и интегралов Лебека, «чисел по ту сторону бесконечного»; искусство математических физиков, строящих из необыкновенных кривых, из «запрещенного света», в громе и пламени соборы для наших будущих городов.

* * *

Человек может получить доступ к тайнам, видеть свет, видеть вечность, понять законы энергии, освоить в своем внутреннем движении ритм всемирной судьбы, получить чувственное познание последней точки сопряжения сил и, как Тейяр де Шарден, жить непостижимой жизнью «точки Омега», в которой окажется все творение в конце земных времен, одновременно и завершенное, и очищенное. Человек может все. Его разум, несомненно приспособленный с самого своего зарождения к бесконечному познанию, может в определенных условиях понять всю совокупность жизненных процессов. Сила человеческого разума – если он полностью развернется – может, вероятно, распространяться на всю Вселенную. Но эта сила останавливается там, где разум, дошедший до крайнего предела своей миссии, предчувствует, что есть еще «что-то» за пределами Вселенной. Здесь физиологическое сознание полностью теряет свою способность функционировать. Во Вселенной нет моделей того, что находится за ее пределами. Непроницаема дверь, которая ведет в «Царство Божие».

Пытаясь выйти за пределы Вселенной, вообразив число, большее, чем все, что можно было бы постигнуть во Вселенной, пытаясь построить концепцию, которую Вселенная не могла бы заполнить, гениальный математик Кантор сошел с ума. Есть последняя дверь, которую аналитический разум не может открыть. Немногие тексты могут сравниться по своему метафизическому величию с тем, где Г. П. Лавкрафт пытается описать немыслимое приключение человека, которому удалось приотворить эту дверь и осмелиться проскользнуть туда, где Бог царствует по ту сторону бесконечного… Прочтите этот отрывок (отрывок из новеллы «Через двери Серебряного Ключа», которую мы с Бержье опубликовали на французском языке в сборнике «Демоны и чудеса», серия «Запретный свет», изд-во «Де Рив», Париж): "Он знал, что некий Рэндольф Картер из Бостона существовал; но он не мог точно знать, он ли – фрагмент или грань сущности находящегося по ту сторону Последней двери, – или кто-нибудь другой был этим Рэндольфом Картером. Его "Я" было уничтожено, но благодаря какой-то непостижимой способности он все-таки сознавал себя целым легионом "Я". Как же в этом месте, где малейшее понятие индивидуального существования отсутствовало, могла выжить в какой-то форме такая странная вещь? Но это было так, как если бы его тело неожиданно превратилось в одно из древних индейских изображений со многими руками и головами. В бессмысленном усилии созерцая это скопление, он пытался выделить из него свое собственное тело – если, однако, это тело могло существовать..

Во время таких ужасающих видений этот фрагмент Рэндольфа Картера, проникающий за Последнюю дверь, был вырван из кадра ужаса, чтобы быть погруженным в пропасть еще более глубокого ужаса, и на сей раз это пришло изнутри: то была сила, род личности, неожиданно ставший с ним лицом к лицу и разом окруживший его, захвативший и, соединившись с ним, сосуществовавший во всех вечностях прикованным ко всем пространствам. В этом не было никакого видимого выражения, но ощущение этой сущности и ужасающая комбинация остатков этичности и бесконечности вызывали в нем парализующий страх. Этот страх далеко превосходил все те страхи, о существовании многочисленных граней которых Картер мог только подозревать… Эта сущность была вся в одном и одна во всем, существо одновременно бесконечное и ограниченное, не принадлежащее только к непрерывности пространства-времени, но составляющее неотъемлемую часть вечного Мальстрема, выходящего за пределы как математики, так и воображения. Эта сущность была, быть может, той, о которой некоторые тайные культы Земли упоминали шепотом и которую парообразные духи спиральных туманностей определяют непереводимым термином. И во вспышке, проецируемой еще дальше, фрагмент Картера узнал поверхностность, недостаточность того, что он испытывал от всего этого, всего этого…".

* * *

Вернемся к нашему первоначальному высказыванию. Разумеется, мы не имеем в виду, что в обширной молчаливой части мозга действительно существует аналоговая электронная машина. Мы говорим: так как существуют арифметические и аналоговые машины, то нельзя ли представить себе, что, кроме функционирования нашего разума в нормальном состоянии, может существовать и функционирование в высшем? Нельзя ли представить себе силы разума, принадлежащие к тому же порядку, что и силы аналоговой машины? Наше сравнение не следует понимать буквально. Речь идет об отправной точке, об установке для запуска в еще «девственные», едва исследованные области разума. В этих областях разум, может быть, неожиданно начинает сверкать, освещая то, что обычно скрыто. Как ему удается проникнуть в те области, где его собственная жизнь становится чудесной? Мы не говорим, что знаем это. Мы говорим, что в магических и религиозных обрядах, в обширной древней и современной литературе, посвященной странным моментам, фантастическим мгновениям разума, существуют тысячи и тысячи фрагментарных описаний, которые нужно будет сравнить и которые, возможно, помогут воскресить утерянный метод… – или создать будущий. Возможно, разум порой, как бы случайно, касается границы этих «диких областей». На какую-то долю секунды он включает высшие механизмы, чей шелест он смутно различает. Такова моя история с «перемывалкой», таковы все явления, называемые «парапсихологическими», существование которых нас так смущает, – это исключительные и редкие вспышки озарения, неоднократно пережитые большей частью восприиимчивых людей в течение их жизни и, в особенности, в нежном возрасте. От них не остается ничего, разве что воспоминание.

Проникновение через эту границу (или, как говорят предания, «вступление в состояние пробужденности») приносит бесконечно большее, и, похоже, это не может быть делом случая, Все заставляет думать, что такое проникновение требует концентрации и фокусирования огромного количества сил, внешних и внутренних. Не было бы абсурдным думать, что эти силы находятся в нашем распоряжении. Нам просто недостает метода. Совсем недавно нам так же недоставало метода высвобождения атомной энергии. Но такие силы будут в нашем распоряжении только в том случае, если мы посвятим этому все наше существование. Аскеты, святые, тауматурги, ясновидящие, поэты и гениальные ученые – все говорят об этом. И то же пишет Уильям Темпл, известный современный американский поэт: «Никакое особенное откровение невозможно, если само существование не становится полным инструментом откровения».


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29