Она никогда не забывала, что обязана Реймону. Она была ему бесконечно благодарна, но это не то чувство, которое питает любовь.
      Каждый раз, когда он в ней нуждался, она оказывалась рядом. Она не покинула его, когда он стал старым и больным. Но любовь прошла, кончилась, и в этом Эдит никогда не шла на компромисс. Ей нужно было новое, свежее чувство. "Момона, любить по-настоящему можно, только когда чувствуешь это как в первый раз...".
      Назавтра все газеты писали о ней. Я купила их все! Сколько денег ушло! Один критик писал: "Вчера на сцене "АВС" во Франции родилась великая певица..."
      С этого вечера в профессиональной жизни Эдит больше никогда не было ни спадов, ни простоев, ни остановок. Ей открылся путь к славе.
      глава седьмая. Поль Мёрисс - "равнодушный красавец"
      Личная жизнь Эдит не пример для подражания. В ней был смешано все: и дружеские отношения, и мимолетные увлечения, и, конечно, любовь. Едва кончалась одна большая любовь, начиналась другая. Здесь у нее были свои принципы.
      "Момона, женщина, которая позволяет, чтобы ее бросили,
      круглая дура. Мужиков пруд пруди, посмотри, сколько их по улицам
      ходит. Только нужно найти замену не после, а до. Если после, то
      тебя бросили, если до - то ты! Большая разница".
      Этот принцип Эдит всегда применяла с сознанием выполняемого долга. Ни один мужчина не мог ее переделать. Она сначала изменяла, а потом смотрела что к чему. Иногда она их ставила в известность, иногда украдкой посмеивалась. И если находился такой, кто пытался ее обойти, он попадал впросак. Она уже давно была на много корпусов впереди. Пока новый возлюбленный еще не мог жить с нею, она молчала, держала при себе старого, считая, что в доме всегда должен быть мужчина. "Дом, где не валяется мужская рубашка, где не натыкаешься на носки, галстук, висящий на спинке стула еще теплый пиджак,- это дом вдовы, в нем тоска и мрак".
      В отеле "Альсина" Реймон доживал в неведении последние дни. После успеха в "АВС" он был уверен в совместном будущем с Эдит. Он думал, что стал ей необходим.
      Эдит была счастлива. Ее повсюду приглашали. Профессия стала для нее теперь больше чем дом, она стала триумфальной аркой, сложенной из каменных глыб.
      Для полноты счастья ей не хватало только новой любви. И она ее нашла.
      - Момона, послушай. Я встретила удивительного человека. Совершенно не похожего на других!
      Я подумала: "Так, начало положено".
      - И что он делает?
      - Поет в одном кабаре.
      - Как его зовут?
      - Поль Мёрисс.
      Мне это имя ничего не говорило.
      - Ты о нем не слышала?.. Ничего удивительного, ты же от всего отстала!
      Я могла возразить: "А кто виноват?" Но смолчала. Мне хотелось услышать продолжение.
      - Ты ведь знаешь, я сейчас выступаю в "Найт-Клубе" на улице Арсен-Уссэ. Каждый вечер я выпиваю рюмку вина в "Каравелле". Это по соседству. Там встречаюсь с друзьями. Ну вот, захожу туда на днях, без всякой задней мысли. Вдруг у стойки бара вижу парня прямо с картинки английского модного журнала. Красив, очень красив. Черные волосы, блестящие, как вороново крыло. Черные глаза... Да, они у него темные, ну надо же менять иногда! Изыскан, как милорд. Немножко похож на манекен, но это пройдет. Стреляю в него глазами. Ну, ты знаешь, как я умею,- такой чистый, правдивый взгляд. И что ты думаешь? Никакого впечатления. Ни тени улыбки, у него даже ресницы не дрогнули. Я ушла.
      Назавтра, в тот же час, он был на месте. Я навела справки.
      "Он каждый вечер выступает в "Адмирале", мадам Эдит. Перед своим номером он, как и вы, заходит сюда пропустить стаканчик. Это господин Поль Мёрисс",- сообщил мне бармен таким тоном, как если бы сказал: "это переодетый принц".
      - И вот уже три дня как мы смотрим друг на друга.
      - И все?
      Она расхохоталась.
      - Тебе не понять. Такого, как он, ты никогда еще не видала. Послушай, Момона, мне самой неудобно, а ты не могла бы походить туда и порасспросить о нем? Мне бы хотелось знать, откуда он и что за птица.
      На следующий день я уже все знала: ему двадцать шесть лет, родом из Дюнкерка, отец - директор банка. Окончил юридический факультет в Экс-ан-Провансе, потом работал клерком у нотариуса. Дебютировал как певец в мюзик-холлах Марселя. Приехал в Париж и работал инспектором в агентстве по страхованию жизни от несчастных случаев. Вид у него, кстати, был для этого вполне подходящий! Продолжает стремиться в мюзик-холл и получает почетный приз на конкурсе в "Альгамбре". Его приглашает для небольшого выступления Митти Гольдин. Кроме того, он каждый вечер выступает с песнями в разных кабаре.
      Выкладываю мои сведения Эдит.
      - Нечего сказать, веселенькое прошлое! Не манит приключениями. Но мне как раз нравится его чертовски серьезный вид. А как он хорошо говорит, ты представить не можешь!
      - Ах, вы уже разговариваете? Не слишком быстрый темп ты берешь?
      - Не подначивай. Он заговорил со мной вчера. Ты ведь знаешь, какая у меня интуиция. Я решила пойти в "Каравеллу" одна, чтобы он не смущался. Не каждый решится подойти к женщине, когда она в компании. Я подумала: "Может, он застенчив?"
      Не успела я присесть, чтобы принять вид несчастной, ожидающей утешения, как он посылает мне церемонную улыбку, такую холодную, что у белого медведя на льдине пробежал бы мороз по коже. Но меня она согрела. Я подумала: "Лед тронулся!" Только я это подумала, как он подошел.
      - Вы позволите предложить вам бокал шампанского?
      Я этого ждала. И вот мы сидим рядом, оба одинаково смущенные. Ты же понимаешь, я не хотела бросаться ему на шею, это совсем не его стиль. И мы вели такую "благовоспитанную" беседу, что каждый сказал не более десяти фраз. Наконец, чтобы немного разморозить его, я сказала:
      - У вас красивые глаза.
      Но оставила про себя то, о чем думала с самого начала: "Хотелось бы мне на них посмотреть, когда они станут менее "арктическими"!
      Казалось, он был тронут, собрался с духом и ответил:
      - А я тотчас заметил ваши глаза и улыбку. Когда вы кому-нибудь улыбаетесь, вы как будто обо всем, кроме него, забываете. Это очень трогает.
      Это было так красиво, что я подумала: "Не может быть, чтобы он сам сочинял такие фразы, наверное, где-нибудь вычитал!"
      Лед был сломан. Он подарил мне полчаса своего драгоценного времени. В заключение сказал:
      - Приходите послушать меня. Мне будет приятно знать ваше мнение.
      Когда он говорит, мне приходится слушать очень внимательно, чтобы повторить тебе все слово в слово. Иначе пропадет весь шарм".
      За развитием этой истории я следила, как за многосерийным приключенческим фильмом типа "Трех мушкетеров". Конец заранее известен, но все равно увлекаешься и смотришь с удовольствием. Поединок Эдит с таким странным кавалером меня очень забавлял.
      На следующий день была кульминация. Началось вроде за упокой, но каков был конец серии!
      "Я ходила слушать Поля. Мне не понравилось. Он не сделает
      карьеры в песне. Его жанр: одет с иголочки, застегнут на все
      пуговицы, каменное лицо.
      Ах, приди, приди, моя Ненетта,
      Покатаемся на лошадках на карусели.
      От этого кружится голова.
      Как в похмелье без вина.
      Это жанр на любителя. Тех, кто ходит на галерку, он не
      рассмешит... Но до чего же он красив, собака! Я пошла к нему за
      кулисы.
      Завязывая галстук, он меня спрашивает:
      - Ну как, понравилось?
      - Нет, не особенно.
      - Ах, так?!
      - Вас это не огорчает?
      - Отнюдь. Нельзя же нравиться всем.
      - Но мне?
      - Вы - другое дело. Но я не надеялся соблазнить вас своими
      куплетами...
      - Ах, значит, чем-то другим!
      - Дорогая, я мечтаю об этом...
      И тут - ты крепко сидишь на стуле?- он сложился пополам и
      наклонился к моей руке...
      Сцена была как в театре! Но я обиделась и не удержалась,
      чтобы не сказать:
      - Послушайте, Поль, выла меня сердитесь?
      - Нисколько. Почему вы спрашиваете?
      - Потому что вы не поцеловали мне руку. Я ничего не
      почувствовала.
      Он рассмеялся.
      - Но это же видимость. Только невоспитанный человек может
      себе позволить "по-настоящему" поцеловать руку женщине.
      Полагается только коснуться ее губами.
      Вот я попалась! Но вывернулась! Посмотрела ему в глаза и
      сказала:
      - Но вы, вы - другое дело... Вы бы могли...
      Момона, нам еще многому нужно учиться. Я никогда не думала,
      что это так сложно - целовать руку! И тут Поль меня поразил. В
      двух словах он мне предложил с ним переспать.
      "Эдит, я думаю, чем раньше, тем лучше. Не вижу, зачем ходить
      вокруг да около, и не понимаю, зачем женщинам перед тем, как
      сказать "да", нужно говорить "нет". Эдит, не хотите ли прийти ко
      мне сегодня вечером выпить бокал шампанского?"
      Мне хотелось ему ответить: "Два, а не один!" Но говорить
      сразу напрямую побоялась. Ответила, как принцесса:
      - У вас могут быть сомнения?
      Он рассмеялся, как мальчишка. Как мне хотелось его
      расцеловать!..
      - Эдит, я зайду за вами после вашего выступления. Вы
      прелесть. Целую руки.
      И он мне их поцеловал - по-настоящему - обе. Вот.
      - Ну и что?
      - Ну и все. Дело сделано. Он мой возлюбленный. Он не похож
      на других. Ты не можешь себе представить, до чего он хорошо
      воспитан. Подает пальто. Всегда пропускает вперед. Я не привыкла.
      Иногда мне кажется, что я себе слугу завела.
      Я ее понимала. С нашими ребятами все было по-другому, это
      мы: их пропускали вперед. Мы должны, были уважать мужчину. Что
      касается Реймона, с ним все зависело от его настроения...
      - А как с Реймоном?
      - Жду. Я же еще не знаю, как у меня сложится с Полем.
      Я была уверена, что они останутся вместе. Я сразу увидела,
      что Поль поражает ее воображение на каждом шагу. Никогда с ней
      такого не было. Она восхищалась мужчинами; чтобы любить, ей это
      было необходимо. Но их реакцию, поступки она всегда предвидела
      заранее. С Полем выходило иначе, она никогда не знала, что он
      сделает, скажет. Экзотический вариант. Если бы за завтраком он
      стал есть орхидеи, она восприняла бы это нормально.
      Стоял сентябрь 1939-го. Мы с Эдит никогда, не следили за
      событиями. От политики мы были бесконечно далеки. В 1938 году, во
      время Мюнхена, я пробовала сказать ей, что в киосках продаются
      газеты, в которых говорится о войне. Она ответила: "Брось,
      Момона. Тебе больше всех нужно? Твое место с краю - если не
      выкрутишься, будешь платить за разбитые горшки. Так что не
      расстраивайся раньше времени - все равно ничего не изменишь!"
      Она оставалась при своем мнении. Действительно, мы вышли из
      такой среды, что нам было наплевать на ход мировых событий. Темы
      наших бесед не были ни сложными, ни пространными. Каждый день мы
      трудились в поте лица, зарабатывая на каравай хлеба и на бутылку
      вина. И как только их добывали, нам становилось все равно, что
      там - война или конец света. В нашем кругу не интересовались даже
      забастовками. Они ничего нам не приносили - ни пользы, ни вреда.
      Мы не принадлежали к рабочим. У нашего "класса" даже не было
      названия. Когда мы были девчонками, единственным, кто говорил нам
      что-то о политике, об истории, был наш отец. Да и он не
      углублялся!
      Но 1 сентября 1939-го - это особая дата. У меня есть причины
      не забывать ее. Призывали моего мужа. Накануне вечером я
      проводила его в Венсенн.
      Венсеннский форт в эти дни превратился в проходной двор.
      Сержанты и офицеры в мундирах, пехотинцы со всей выкладкой
      входили и выходили... И было множество людей, вырядившихся, как
      на карнавал: военные кители и полицейские кепи сочетались с
      гражданскими брюками; форменные галифе - с пиджаками и тому
      подобное. Эти странные солдаты разговаривали, стоя или лежа вдоль
      стен, сидя на земле. Одни закусывали, у других не было с собой
      никакой еды. Я ничего не понимала, и пыталась увязать то, что
      происходило, с рассказами отца, участника войны 1914 года. Но это
      никак не совпадало. Было совсем не похоже, что впереди может
      ждать победа.
      Вот так, среди всех этих звуков - новобранцы шаркали
      сапогами, кашляли, плевали, ругались, сержанты кричали, но на них
      никто не обращал внимания,- я рассталась со своим мужем во дворе
      Венсеннского форта. Мы обнялись. Мы были молоды и ничего не
      понимали. У меня в сумочке лежала его фотография; у него в
      бумажнике - моя. Больше я его не видела. Его убили в числе
      первых. Я никогда не говорю о нем. Это был парень, которому в
      жизни не повезло. Да и мне, наверное...
      Можно себе представить, какое у меня было настроение на
      следующее утро.
      - Мам (мадам) Симона,- кричит на весь двор консьержка,- ваша
      сестра звонит!
      Я бегу. Господи, Эдит, какое счастье! На другом конце
      провода голос Эдит холоден, как лед. Она со мной даже не
      здоровается.
      - Симона, отвечай, почему ты меня бросила?
      Обычно я не лезу в карман за словом, но тут я растерялась.
      - Сейчас же возвращайся.
      Услышав эти слова, я вспомнила, как несколько лет назад,
      когда я удирала, Эдит мне вот так же командовала: "Домой!"
      - Но куда?
      - В отель "Альсина", дура, ко мне.
      Для меня это было как нельзя лучше. Для тех, кто поет на
      улицах, война не война - все равно, а для рабочих - нет. Нас
      выбросили на улицу, а есть было надо. Да и вместо того чтобы
      оставаться наедине со своей тоской, я возвращалась к Эдит. А ведь
      я больше уже не верила, что мы будем вместе. У меня была своя
      жизнь, у нее своя; как будто мы жили в разных полушариях.
      - А Реймон?
      - Успокойся. Его мобилизовали. Так ты едешь или нет? Собирай
      вещи, бери такси. Ключ верни консьержке.
      Как всегда, она подумала обо всем, но, как всегда, не
      подумала, свободна ли я. Я принадлежала ей, моя личная жизнь в
      расчет не принималась. Реймон уехал, она одна: меня с ней нет,
      значит, вина на мне!
      Расставаясь с улицей, на которой жила, улицей Расставания
      удачное название!- я не знала, на каком я свете. С каждым
      оборотом колеса меня все сильнее охватывала радость. Сердце
      переполняло счастье. Мы снова будем вместе! В такси я поняла, что
      жизнь, которую я вела с Эдит, держит меня до сих пор, как
      наркотик.
      Так и не успев разобраться в мыслях, я оказалась в ванной
      комнате Эдит в отеле "Альсина". Сидя на крышке биде, я смотрела
      на нее во все глаза и слушала. Для меня это была резкая перемена
      декораций! Настоящую ванную комнату я видела впервые в жизни, и
      она принадлежала Эдит, значит,- нам. Я сразу же поняла, что
      "заседания в ванной" займут в нашей жизни большое место!
      - Ты рада, Момона?
      - Конечно!
      - Вот и хорошо. Дай мне шпильки.
      Так снова началась наша жизнь с Эдит.
      Эдит любила менять прически. Она была очень ловкой и сама
      себе укладывала волосы. Парикмахеры ее раздражали. Она к ним
      ходила, только когда бывала в очень хорошем настроении.
      Все жизненно важные решения Эдит принимала в ванной комнате.
      Мы там всегда бывали одни. Ни один мужчина не смел нам мешать. Мы
      часами болтали, как сороки, обо всем: о работе, о планах, о
      переменах в жизни. Здесь принимались великие решения,
      произносились клятвы". Чем больше расширялся ее кругозор, тем
      разнообразнее становились темы наших разговоров.
      Ее мужчины мало знали ее. Эдит подключала их только к одной
      теме - любви, с ними она говорила только об этом. На другое они
      не имели права, к ним был функциональный подход.
      Эдит всегда делала вид, что она не кокетлива, что это ее не
      интересует. Она очень хорошо поняла, что это не в ее образе.
      "Я совсем простенькая девочка. Дочь народа, дитя природы...
      Цветок, выросший на мостовой, я даже не хорошенькая!" И скромно
      добавляла: "Я знаю, что я не красавица, что я не Грета Гарбо".
      Говорила, но сама так не думала. Это было частью ее легенды,
      которую она умело создавала! В газетах и журналах писали, что она
      незаметная маленькая женщина - только что не горбатая!- что вся
      ее красота в таланте, что в нем ее величие. Эдит повторяла это за
      ними, но не была от этого в восторге. Когда мы оставались вдвоем,
      она оценивала себя иначе:
      - Посмотри на меня. У меня глаза не обычного цвета: цвета
      фиалки, рот подвижный и красивый. Может быть, лоб немного
      большой, но это лучше, чем низкий и узкий. Так я не выгляжу ни
      глупой, ни ограниченной. И потом, это не страшно, смотри, челка
      и он стал меньше!"
      Она любила посмеяться, и тогда косметические маски, которые она накладывала себе на лицо, покрывались трещинками:
      - Момона, смотри, моя штукатурка облупилась! Тем лучше, попробуем другую. Эта не годилась!
      Для торговцев косметикой Эдит была идеальной клиенткой, о какой только можно мечтать.
      - Момона, посмотри эти рекламы в газете: "Соблазняйте мужчин клубничным кремом доктора X...", "Вы останетесь вечно молодой, если будете пользоваться клетками каких-то эмбрионов", "Все ваши морщины стираются, ка резинкой" и т. д. Ты в это веришь?
      Я в этом вопросе всегда была очень осторожной.
      - По-моему, тебе это не так уж нужно.
      - Это придет. Лучше предупреждать, чем лечить.
      Она покупала все, что ей попадалось на глаза. В первый день она восклицала: "Посмотри! Это что-то потрясающее! Я себя не узнаю!" На второй или третий день она уже говорила: "Ничего особенного. Наверно, есть лучше. Попробуем другое".
      По сути, она ни в чем не нуждалась. У нее была восхитительная, бело-розовая, нежная кожа. К тому же нечувствительная! Это был дар природы. Раньше Эдит употребляла марсельское мыло, розовые маленькие кусочки с чудовищным запахом. Таким мылом только сковородки чистить!
      У нее были прелестные, как у ребенка, ушки, прозрачные, как фарфор, и очень красивой формы. Но что у нее было совершенно необыкновенное, так это руки. Узкие, маленькие, они излучали чудесное тепло. Когда она брала вас за руку, это тепло доходило до сердца и заполняло его целиком.
      Я была счастлива. Подавала ей шпильки, бигуди, баночки с кремом, слушала ее с ощущением блаженства и полной безопасности. А мир у нас под ногами был так же надежен, как Везувий во время извержения.
      Выйдя из ванной, я увидела на стуле у стены китайца, а в кровати человека в шелковом халате, читавшего газету. Я подумала: "Не может быть, у нее их двое: желтый и белый!" Но не успела ничего произнести, как Эдит сказала:
      - Момона, это Поль Мёрисс, он живет с нами, а это Чанг, мой повар.
      Поль с недовольным видом встал.
      - Если бы ты меня предупредила, Эдит, я бы надел пиджак.
      Господи, пиджак! Он, наверное, ненормальный! Что касается повара, я не верила своим ушам. Здесь же не было кухни! Чанг встал, взял кошелку с провизией, стоявшую у его ног, и прошел в ванную. Ну, конечно, это же так просто! Он клал на ванну доску и готовил пищу на плитках. Его фирменным блюдом был бифштекс с жареным картофелем!
      - Ну, что ты на это скажешь? Повар-китаец - это производит впечатление! И большая экономия!
      На этот счет у меня не было иллюзий. "Экономное" хозяйничание Эдит обходилось всегда очень дорого!
      - Момона, я сняла тебе комнату рядом с нашей. Пойдем посмотрим и распакуем твой чемодан.
      Поль нагнулся и взял чемодан.
      - Я отнесу. Вы позволите называть вас Симоной? Эдит мне столько о вас говорила!
      Краем глаза я видела, что Эдит мне подмигивает: "Ну, что? Ты когда-нибудь такое видела?"
      Распаковать чемодан было делом минуты. У меня почти ничего не было.
      - Ясно,- Сказала Эдит.- Будешь брать у меня все, что тебе нужно.
      У нас были одинаковые размеры.
      - Как ты находишь Поля?
      - Потрясающе! Отнес мой чемодан! Лежит на постели в шелковом халате, я думала, такое бывает только в кино.
      Вечером Поль пригласил нас ужинать, как он выразился. Он подставил нам стулья, подождал, пока мы сели. Положил себе на колени салфетку. Мы замирали от восторга. Было видно, что Эдит к этому еще не привыкла. А я думала: "Это чересчур. Парень перебирает". Казалось, больше того, что нам вбил в голову Ассо, ничему выучиться нельзя, а оказалось, можно, и еще очень многому... Я чувствовала себя не в своей тарелке, боялась сделать что-нибудь не так за столом. Он же был абсолютно свободен. Чувствовался опыт поколений. Он выглядел роскошно, однако мне показался скучным. Я часто завидовала Эдит, мне нравились ее мужчины, я считала, что у нее есть вкус. Но на этот раз я не понимала. Я была не права. Права была Эдит, Поль дал ей то, чего ей не хватало: класс!
      Когда к нам подошел официант и спросил, что мы желаем, Эдит сказала: "Я бы съела..." Поль бросил на нее уничтожающий взгляд и сказал: "Мадам вы подадите то-то и то-то..." - И он прошелся по меню, а в заключение сказал: "А теперь пришлите метрдотеля по вину". И недовольным тоном упрекнул Эдит:
      - Ты прекрасно знаешь, что в ресторане женщина выбирает, но заказ официанту делает мужчина. То же и с вином, его заказываю я, но даю попробовать тебе.
      Этого мы никогда не слыхали. Да, веселенькая жизнь нам предстоит!
      Реймон не знал, что у него уже есть замена. Эдит думала, что когда солдат уходит на войну, то это надолго. Но у мобилизованных бывает отпуск. У меня из головы не выходила мысль о том, что Реймон может появиться.
      - Слушай, Эдит, а что ты будешь делать с Ассо?
      - Оставлю его только для песен.
      - А если он не захочет?
      - Не задавай глупых вопросов. Никогда никто не оставался со мной, если я этого не хотела.
      Легко сказать! Хоть это так и было, но разрывы часто проходили трудно. Чего только я не насмотрелась!
      Как я и предполагала, Реймон вскоре прибыл в увольнение. Вошел без стука - он ведь приехал к себе домой. Первая неприятность - увидел меня.
      - Ты вернулась?
      - Как видишь.
      - Она тебя позвала?
      - А как ты думаешь?
      - Где она?
      - Не знаю.
      Мне да не знать! Эдит была в соседней комнате с Полем.
      - Послушай, Реймон, хочешь принять ванну? После казармы очень освежает,
      - Ты что, смеешься надо мной? Ты знаешь, где она?
      - Нет. Могу пойти поискать. Где-нибудь поблизости.
      - Вижу, взялась за старое. Вовремя я вернулся.
      - Ах, так ты вернулся? Тогда один совет: не суетись.
      Я хотела, чтобы он рассердился и стал орать на меня. Тогда бы Эдит его через стенку услышала. Так и получилось. Она вошла в комнату и вместо приветствия набросилась на него.
      - Что ты кричишь? Если ты пришел за своими вещами, забирай и сматывайся.
      - Что это значит, Диду?
      - Никаких Диду, ни Диди, ни Эдит. С меня хватит. Сыта по горло. А ты что тут делаешь, Симона? Нечего тебе слушать. Мотай за стенку.
      Реймон уцепился:
      - А что там за стенкой?
      - Комната Симоны, а что? Это тебя касается?
      - Еще бы! У нее теперь отдельная комната? Вы вместе не спите?
      - Послушай, я тебя не спрашиваю, с кем ты спишь! Ты уехал, скатертью дорога!
      - Меня призвали в армию!
      - Ну и оставайся в ней! Во всяком случае, отсюда катись! Тебе здесь делать нечего!
      Когда я выходила, от крика звенело в ушах.
      Поль спросил меня:
      - Это Реймон Ассо?
      - А разве не слышно?
      - Да, несколько излишне громко.
      Через некоторое время Поль оделся и ушел. Одним стало меньше.
      Они ссорились целый час. Потом в соседней комнате стало тише. Я слышала, как Эдит плакала и говорила голоском маленькой девочки:
      - Ты поверь, Реймон, тебе досталось лучшее, что во мне есть. Ты навсегда останешься для меня близким человеком. Я тебя никогда не забуду.
      - И все-таки, девочка, ты не должна была так со мной поступать. Ведь я был в армии.
      Мне был жаль Реймона. Я ставила себя на его место. Не так весело прибыть в увольнение и застать жену с другим в своей же постели. Теперь они говорили совсем тихо. Он, вероятно, давал ей последние наставления в отношении ее профессии.
      Я задремала, как вдруг дверь распахнулась. На пороге стоял Реймон.
      - Ты довольна? Добилась своего?
      Я зажмурилась, раздался звук, но не пощечины, а захлопнутой двери.
      Впоследствии они снова встречались и стали добрыми друзьями. Но если Эдит держалась как ни в чем не бывало, Реймон не мог с ней быть прежним. Он чувствовал, что для нее он только автор песен, которые она либо берет, либо отвергает.
      В тот день, когда он ушел, у меня сжалось сердце - ведь все-таки была война... и его могли убить!
      Он умер двадцать девять лет спустя, в 1968 году, через пять лет после смерти Эдит, почти день в день. Это произошло в больнице, на шестьдесят девятом году жизни. Последнее, что он написал дрожащей рукой, было предисловие к только что вышедшей пластинке Эдит с неиздававшейся до сих пор песней "Человек из Берлина". Он снова занимался делами своей "девочки". За несколько часов до того, как уйти навсегда, Реймон продолжал говорить о ней с теми, кто был возле него: "Эдит всегда меня просила: "Никогда не оставляй меня одну!"
      Бедный Реймон, он цеплялся за эту фразу, которую Эдит говорила всем, кого она любила настолько, чтобы в какой-то момент желать, чтобы они оставались с ней всегда. Он верил ее словам. И добавлял: "Она была права. Я должен был все выдержать, несмотря ни на что и ни на кого. Если бы я был с ней, я бы смотрел за ней. Я не дал бы ей умереть в возрасте, когда она должна была достигнуть самого большого успеха... Ей надо было выступать только в сопровождении концертного рояля, а не с этими большими оркестрами и хорами..."
      Подумать страшно, что, умирая, Реймон все еще жил жизнью Эдит, хотел давать ей советы, руководить.
      Реймон не всегда хорошо относился ко мне, но я его уважала. Когда в тот день он ушел, ссутулившись в солдатской шинели, мне стало больно. Быть может, потому, что мы принадлежали к одной породе. А с Полем у меня все время было ощущение, что я нахожусь при дворе Людовика XIV... Что идет спектакль'
      В тот вечер Эдит, как всегда, выступала. Когда мы вернулись домой, Поля еще не было. Вероятно, это было результатом посещения Реймона. Эдит начала возмущаться:
      - Если он собирается играть со мной в прятки, то доиграется! Нашел время ревновать, когда я выставила Реймона! Радость моя, я тебе покажу!
      Не успела она договорить, как дверь открылась и появился Поль. Вошел, как в дорогой ресторан, с вежливой и официальной улыбкой.
      - Милая Эдит, я прошу у тебя прощения за небольшое опоздание, но мне нужно было побыть одному, чтобы кое-что обдумать. Так вот, я считаю, что ты не должна жить на Монмартре. Здесь для тебя не то общество. У тебя тут могут быть неприятные встречи, это не годится. С таким именем, как твое, нужно жить в районе Этуаль.
      Вернуться с этим домой после сцены, свидетелем которой он был днем? Снимаю шляпу! Вот это класс! Власть его над Эдит заключалась в том, что он ее постоянно удивлял.
      - Конечно, очень мило и забавно держать повара-китайца в отеле, но он скорее будет на своем месте в квартире, и ты, кстати, также.
      Собственная квартира... Эдит сразу загорелась. Она не только никогда ее не имела, ей такое и в голову не приходило.
      - Что ты скажешь об этом, Момона?
      - По-моему, он прав. Это придаст тебе вес.
      Когда-то для нас верхом мечтаний была двухкомнатная квартирка с кухней. Квартира на Этуаль означала очень многое. В этом районе живут богачи.
      Мы поселились в меблированной квартире на первом этаже в доме номер 14 по улице Анатоль-де-ла-Форж в прекрасном квартале вблизи площади Этуаль, недалеко от "Биду-бара", где вскоре разместился наш "штаб".
      Нужно признать, что Поль умел делать красивые жесты. Когда мы приехали со всем нашим барахлом и Чангом, Поль протянул Эдит ключи:
      - Открой сама. Войди в свой дом.
      Эдит растаяла и бросилась ему на шею.
      - О, Поль! Ты прелесть!
      Но Поль все делал с постным видом английского пастора, и радость Эдит угасла, как вспыхнувшее, но не успевшее разгореться пламя. Ее постепенно начинало утомлять, что он все время держится на расстоянии.
      Поль привез несколько кожаных чемоданов, и сам стал раскладывать свои вещи! Мы к этому не привыкли. Когда в доме у нас жил мужчина, мы за ним ухаживали с любовью: распаковывали его чемоданы, раскладывали и приводили в порядок его вещи. Это был, пожалуй, единственный случай, когда Эдит приводила что-то в порядок. Но больше всего она любила пополнять гардероб своих мужчин сообразно своему вкусу. Она обожала их одевать. Даже когда у нее было мало денег, она с удовольствием на это тратилась. Эти вкусы ей привили сутенеры, тянувшие из нее деньги. Эдит любила делать подарки!
      С Полем об этом не могло быть и речи. Вся его одежда была сшита на заказ: костюмы, рубашки, обувь. Он сам выбирал носки, белье. У него были шелковые пижамы, галстуки, шарфы... У него был свой вкус. Эдит это обижало.
      - Мне бы хотелось купить ему костюм, рубашки, галстуки... У меня же не меньше вкуса, чем у него, пусть наши вкусы и разные. Он воспитан, слов нет, но ему недостает такта. Мог бы хоть раз надеть один из галстуков, которые я ему подарила!
      У Эдит был странный вкус. Как у Пикассо. Для картин это хорошо, но для галстуков!.. У Поля не хватало смелости их носить!
      Как зачарованные смотрели мы на его вещи, не осмеливаясь дотронуться: все было разложено, как в роскошном магазине.
      - Могла ли ты себе представить, что есть мужчины, которые так одеваются? Он все шьет на заказ! Может быть, ты таких встречала, но жить с ними не жила. Большая разница! Впервые я имею дело с мужчиной, от которого не пахнет козлом. От Поля пахнет одеколоном, лавандой, дорогой кожей. Он бреется два раза в день - наш отец брился, только когда совершенно зарастал,- и потом протирается английским лосьоном. Когда его целуешь, пахнет свежестью. Ты считаешь, это нормально?- Она смеялась.- Он же не девица!