А древние боги длят свое жалкое существование в качестве фольклора для туристов.

– Не хотеть куклу ю-ю, мииистер? Сушеный голова? Человечий кость? Сильно настоящий! Сильно карош!

Единственный Бог может позволить себе ждать. Единственный Бог и есть само Время. А Время обладает талантом превращать все живое и спонтанное в никому не нужную рухлядь, вроде бородатого анекдота. А почему бородатый анекдот никому не нужен? В силу словесного повторения.

Итак, кто же изготовил все эти прекрасные создания, кошек, лемуров и норок, хрупких крошечных антилоп, смертельно ядовитых голубых змеек, деревья и озера, моря и горы? Те, кто владели тайной творения. Ни один ученый не в состоянии выдумать ничего подобного. Ученые повернулись спиной к тайнe творения.

Западные ученые, разумеется, полагают, что египетские зверообразные боги – не более чем измышления Примитивного и отсталого народа, лишенного благ, предоставленных человечеству промышленной революцией – революцией, в которой производство стандартизированных человеческих существ уступает место производству гораздо более эффективных машин. , Однако в основе любого измышления лежат факты. Я рискну предположить, что в определенное время и в определенном месте зверообразные боги действительно существовали и вера в них порождена их существованием. В этом случае монолитная концепция Единственного Бога была разработана с целью предотвратить революцию, которая могла бы смести границы, проложенные между биологическими видами, приведя тем самым к невообразимому хаосу, ужасу, радости И кошмару, неведомым страхам и восторгам, диким вихрям предельного опыта, неисчислимым потерям и приобретениям, чудовищным тупикам.

Тем, кто при рождении не нюхнули такого пороху, место ли им среди нас?

Культ Сокола, жесткий взгляд безжалостных и голубых глаз в ярких солнечных лучах; культ Совы, огромные желтые глаза ночного жителя и острые как иглы когти; летающие хорьки и рептилии…

Но Единственный Бог владеет временем и тяготением. Тяжкий, как пирамида, невообразимо уплотненный, он может позволить себе ждать. У Многих Богов времени не больше, чем у мотыльков, хрупких и трогательных, словно ворох сухих листьев, или чем у прозрачных летучих мышей, которые заполоняю: воздух один раз в семь лет, чтобы оставить после себя невообразимую бурю ароматов.

Представим себе Вселенную Единственного Бога ВЕБ. Душа содрогается в ужасе от подобной перспективы. Такой бог всеведущ и всемогущ. Поскольку Он может все, Он не может ничего, поскольку любое действие требует противодействия. Он знает все, следовательно, Ему нечему учиться. Он не может отправиться никуда, потому что Он и так уже повсюду, слов но коровье дерьмо в Калькутте.

ВЕБ – это предварительно записанная вселенная в которой бог выступает как носитель, на которое произведена запись. Это одномерная, термодинамическая вселенная, поскольку любое трение отсутствуем в ней по определению. Поэтому Ему приходится выдумывать трение и конфликт, страдание, страх, болезнь, голод, войну, старость и Смерть.

ВЕБ работает словно старинные часы: они идут все медленнее и медленнее, потребляя при этом все больше и больше того, что мы на нашем профессиональном жаргоне называем Энергетическими Единицами Сек.

Магическая Вселенная, МАВ, это вселенная, населенная множеством богов, которые зачастую пребывают друг с другом в конфликте. В этом случае не возникает парадокса всемогущего и всеведущего Бога, который допускает страдания, зло и смерть. – Что случилось, Озирис? Почему у нас голод? – А что поделать, враги напирают. У меня у самого брюхо подвело.

– Не можешь ли ты даровать нам бессмертие? – Я могу дать вам только прибавку. Дотянуть срок лет до двухсот. А дальше выкарабкивайтесь сами как можете. У большинства ничего не выйдет. Шанс где-то примерно один на миллион. Но, с точки зрения биологии, это не такой уж и маленький шанс.

Мы имеем представление о ножах, переселении душ и пении. Любая человеческая мысль может быть изображена расщепленным пером на сухих стеблях папируса. На поверхности камня и папируса человек и природа становятся плоскими, и объем их исчезает, сохраняясь отчасти только в случае надписей на камне или бронзе. Мы знали о существовании перспективы. Мы игнорировали ее преднамеренно. Наш мир был плоским миром, и всему в нем навеки было присвоено свое имя, а право давать имена вещам принадлежало нам. С появлением перспективы имена вырвались из бумажного плена и поселились в сознании людей, так что отныне уже никогда не удастся обеспечить их неизменность.

Средства самоубийства подрывают устои. Мы не противимся тому, чтобы царь имел имя и однажды каменные изваяния, что в обычном понимании наверняка тайна и бронзовая перспектива… гнев одушевленной пыли рычащей словно пес… лай и урчание черного гранитного безмятежного кристаллического общения в лучах солнца… возрождается в лодках топь до самого неба полна плотами, дым от костров в предзакатном тумане … вспышки невинности… рождение и пение на болотах.

Бог Последнего Шанса, маловероятного исхода, Бог пьяного в стельку драчуна, который поднимается с пола и посылает противника в нокаут, Бог слепого Самсона, разрушающего храм, Бог скакуна, который шел последним, но перед финишем вырвался вперед и победил, Бог гибельных странствий, Помощник на пути между Смертью и Повторным Рождением, на пути в Западные Земли.

Переселение душ делает твое положение практически безнадежным, ибо он – Бог-Чудотворец, Бог всяческих Почти и Если Только, и он требует от верующих в него больше, чем любое другое божество. Не призывай его, если ты не готов рискнуть, при почти полном отсутствии шансов, сделать ставку на невероятный исход. Призрачный Шанс потребует от тебя полной преданности и безграничной смелости. У него нет времени на тех, кто не платит по векселям, на трусов и на колеблющихся.

Он – Бог Второй и Последней Попытки, Бог одинокого воина, Бог схватки на ножах, на мечах, Бог дуэли на пистолетах, Бог исследователей, первопроходцев неведомых дорог, первооткрывателей новых ремесел и орудий, тех, кто отважился шагнуть в непроглядную тьму, в которую не входил до него ни один смертный… Бог Мутаций и Перемен, Бог надежды в безнадежности, он приносит с собой запах морей, обширных открытых пространств, запах отваги и целеустремленности… запах молчания, окружающего исход борьбы.

Великое Пробуждение начинается с ужаса перед мертвой, бездушной вселенной. Все старые ответы оказались ложными: Церковь, Государство. Все сотни культов с их ответами на вопросы превращаются в обман при неумолимом белом свете Белого Кота, в обман, за которым не скрывается ничего, кроме страха и пустоты.

Сначала информация проникла в желтую прессу: «The Enquirer», «People», «The World»: В ДРЕВНЕЕГИПЕТСКИХ ПАПИРУСАХ СКАЗАНО, ЧТО ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ ГАРАНТИРОВАНА КАЖДОМУ.

В каждом выпуске какая-нибудь чушь на эту жареную тему: вот, например, домашняя хозяйка получила от мертвого мужа подсказку, как выгодно сыграть на бирже. Но постепенно из папирусов начинают извлекаться очень точные инструкции о том, как проникнуть в Западные Земли. Новость обрушивается на ждущие дождя жарким летом гольф-клубы посреди покрытых холмами пустынь американской глубинки, мертвых безнадежных пространств отчаяния, словно вспышка света и надежды, упавшая на окутанную мглою землю. Огромное грибовидное облако ближе и ближе с каждым днем.

Точно так же как моряки Старого Света внезапно открыли круглую землю, которую можно оплыть и нанести на карту, так пробудившиеся пилигримы жадно пожирали взорами видения обширных пространств по ту сторону Смерти, которые следовало создать, открыть и картографировать; ждущие любого, кто рискнет сделать шаг в неизвестное – шаг, последствия которого будут столь же радикальными и необратимыми, как выход живых существ из воды на сушу. Но этот шаг станет шагом из Слова в молчание. Из Времени в Пространство.

Паломничество в Западные Земли началось, и путь лежит через Страну Мертвых. Волны опьянения одна задругой захлестывают планету, погруженную в море безмолвия. В лицах этих людей читается надежда и целеустремленность, полная готовность ко всему, поскольку это самая опасная изо всех дорог, ибо каждый из пилигримов встретит на ней и победит собственную смерть.

Правительства падают одно за другим просто из-за того, что никто не обращает на них внимания. Носители власти, лишенные вампирической энергии, которую они высасывали из своих подданных, превращаются у всех на глазах в то, чем они на самом деле являются: в управляемые компьютерами мертвые маски, за которыми – пустота. А что скрывается за компьютерами? Дистанционное управление. Разумеется. Они вовсе не собираются быть здесь, когда весь этот старый сральник взлетит на воздух. Здесь нет ничего, кроме старых записей. Сотрите их немедленно, от них радиация прет как от бородатого анекдота. Посмотри на тюрьму, в которую ты заключен, в которую заключены мы все. Это исправительная колония, которая стала Лагерем Смерти. Местом Второй и Последней Смерти.

Отчаяние – это топливо революции. Только тот, кто бросит здесь все, во что он некогда верил, может надеяться на побег.

На этот раз Неферти жил в Поездах на другом берегу реки. Там когда-то располагалась товарная станция Канзас-Сити – лабиринт рельс, стрелок, пассажирских и товарных вагонов. Время от времени вновь прокладывали новые пути и перетаскивали вагоны с места на место при помощи дрезин или лебедок. Здесь проживает где-то около тысячи обитателей. За окном гудят локомотивы. Мы развлекаемся тем, что записываем их гудки и пропускаем запись через эхокамеры, разрушенные складские помещения, выбитые окна, опустевшие вокзалы, дешевые гостиничные номера, пустынные запасные пути, смешиваем их с приглушенным туманом звуком ревуна, криками потерявшихся кошек, фермерскими прудами в сумерках, кваканьем лягушек, светлячками, звуками музыки, доносящимися с поля для игры в гольф. Некоторые локомотивы – старинные паровозы – время от времени совершают путешествия в Денвер или Сент-Луис. Другие, стоящие на заросших травой и заржавевших запасных путях, не ездят уже никуда, и в этом тоже заложен определенный смысл.

В настоящий момент эти отчаянные молодые пар ни, вознамерившиеся любой ценой проникнуть в Западные Земли, никак не могут понять, а не попал и ли они уже прямиком туда. Надо двигаться, двигаться, двигаться, а куда? Чем быстрее меняешь места тем больше одно становится похоже на другое. Кукуруза и трава растут между путями, многие вагоны за тянуло диким виноградом.

Неферти раздвигает стебли плетистых роз и входит в вагон-ресторан. Мальчики в белых костюмах и черных масках на лице бросаются ему навстречу.

– Добрый вечер, белый хозяин, можем предложит,, суп-пюре из сома со спаржей… пикантная штучка!

Они стягивают маски и устало опускаются на стулья.

– Даже и не знаю, удастся ли нам стронуть с места эту штуковину.

– Если вам нужны поезда, которые ходят, то их тут полно. Куда намылились? В Сент-Луис или, может, в Долину? Сходить в «Дом Давидов», поглазеть, как девки жрут дерьмо? Черт побери! Я знаю, вам такое по вкусу. Или вытащить из канала де Пер утопшую шлюху, пролежавшую в воде пару недель, а затем понюхать ее да на ней поваляться? Пеория и бордель Розы Пантапон? Денвер и Мэри Солонина?

Мальчики жарят сома на спиртовке. Почему бы просто не побыть здесь и не отдохнуть. Посмотреть на то, как старуха-река катит свои мутные волны?

Мальчики угощают друг друга мартини.

– Вот тебе, Джонс, – и он вручает ему блестящую десятицентовую монетку.

– Ой, масса, ты настоящий белый хозяин, добрый белый хозяин. Когда моя умрет, пусть моя похоронят В одном гробу с хозяином, так чтобы его член воткнулся в моя жопа. .

– Очень похвальное желание, Джонс. Как тебе нравится должность старшего носильщика?

– Эти слова звучат для моих ушей музыкой сперм… то есть я хотел сказать «сфер», босс.

Но игра в черного слугу и белого хозяина быстро надоедает, и мы это знаем. Но все равно играем в нее вновь и вновь. Твоя смерть всегда с тобой. Тебе не надо далеко ходить, чтобы ее найти.

Он смотрит на закат за рекой.

– Где мои дымовые шашки, ниггер? Я хочу, чтобы солнце заходило в дымку.

– Мы их все извели на дымовые бомбы во время Последнего Бунта.

Последний Бунт был восстанием против старого надоевшего образа жизни, против Церкви и Государства, власти неспособных над неспособными, против биологического самоубийства. Когда дым развеялся, выяснилось, что почти ничего не уцелело… опустевшие здания и Секху, человеческие останки.

После обеда Неферти прогуливается по рынку. Товар разложен на палубах плавучих домов и на лотках, расставленных вдоль реки.

Он берет в руки барабанное пневматическое ружье. Шесть дротиков вкладываются в цилиндр, который поворачивается рукой, при этом дротики вылетают из него один за другим. Ружье длиною в два фута и внешне напоминает флейту. Он покупает два запасных цилиндра, дротики и набор ядов: полосатого осьминога, морской змеи, каменной рыбы, цианид. Он выбирает функциональную модель из эбонита с алюминиевым стволом.

Одноразовые трубки, не толще перьевой ручки, изготовленные из эбонита, тика, слоновой кости. Они прекрасно помещаются в набор Писца – к ним прилагаются маленькие пузырьки, содержимое которых можно смешивать между собой, чтобы добиться наилучшего результата, словно цветные чернила. Гладкоствольный револьвер, каждая пуля, отлетев на десять футов, распадается на шесть дротиков размером с ноготь, которые разлетаются веером шириной в фут Из такого не промажешь, одним выстрелом можно сразу завалить полную комнату подонков или бегущую следом за тобой толпу преследователей.

Отдохнувший от жизни в поездах, очищенный пустотой, Неферти вновь готов отправиться в бесконечное путешествие над холмами и вдаль. Его одежда густо покрыта множеством карманов, в которых размещается запас инструментов, наркотиков и оружия

Он учился в Академии Ловкости Рук. Прикинувшись нагим мальчиком-танцором, он однажды обработал ножом для холощения поросят чресла враждебного ему шейха, после чего тот зачах и умер от стыда. С накрашенными глазами и хрупкой худенькой фигуркой, он больше смахивал на красивую и коварную женщину, чем на мужчину – иначе говоря, целеустремленно работая над собой, он довел свое женское начало до смертельно опасной концентрации.

Неферти идет дальше, аккуратно разложив свои приобретения по различным кармашкам. На спине у него небольшой рюкзак. В руке – трость из гибкой «стали с крюком на конце. При помощи его он может зацепить противника за щиколотку или за горло, таким образом, трость служит как бы продолжением его руки. В этих местах имеет смысл быть бдительным: уголком глаза он видит, как противник выскакивает из узенькой боковой улочки и бросается на него. Неферти поворачивается и вгоняет пропитанный цианидом дротик прямо в грудь врагу. Лицо человека синеет на глазах, и он падает ничком, роняя вперед зажатый в руке нож.

Неферти продолжает идти, и у него на пути встает мальчишка.

– Что ищешь, миистер?

– Одежду, юноша, довольно специфическую одежду.

– Наверное, ты имеешь в виду одежду от El Hombre Invisible?44

– Верно.

– Это дорогое удовольствие, миистер, сам сейчас увидишь. Я отведу тебя в мою лавку.

– Неферти! Какая честь для моего скромного заведения!

Старик поднимается с места, весь его вид выражает оскорбительное высокомерие.

– И чем же я могу быть тебе полезен? – спрашивает он, потирая руки.

– Мне нужен плащ.

Старик бледнеет, лицо его застывает.

– Это запрещено законом.

– А что здесь не запрещено законом?

На лице старика возникает самодовольное и порочное выражение.

– Разумеется, все под властью Большой Картины.. Да, у меня есть то, что тебе нужно. Сейчас увидишь.

Они спускаются в подвал. Подвешенные на специальных рамках-манекенах в витрине хрупкой, тонкой, светом залитой, шесть футов в высоту, висят Плащи-Невидимки. Похожая на толстый черный бархат, ткань их впитывает в себя все больше и больше темноты – один такой плащ в состоянии впитать в себя, словно губка, свет целой комнаты или улицы.

Неферти натягивает на себя плотный свитер, трогает пальцами темно-синюю джеллабу, смотрит на высокие, до бедра, сапоги.

– Одеяние тьмы, senor. Разумеется, размеры бывают самые разные. Вот плащ для утренних и вечерних сумерек – цвет, сами понимаете, темно-серый, ткань, как всегда, напоминает толстый бархат, который становится светло-серым в первом утреннем свете, оставаясь черным по углам, словно непроявленная кинопленка, словно отпечаток самой тьмы. Капюшоны… да, ими еще можно крутить в воздухе над головой, создавая вихри тьмы, а вот тонкие тугие лосины-невидимки, свитер-водолазка и шапка-ушанка. Очень эффектный комплект. Но и плащи в старинном стиле до сих пор пользуются популярностью, ведь только их полами можно по-настоящему шуршать… шуршание бархатной тьмы выдавливает глупые слова из вонючего рта настоящих красношеих американцев.

Неферти накидывает плащ на плечи. Мягкий и легкий как воздух, он окутывает его тело, повторяя каждый его изгиб. Шляпа облегает голову словно парик, плотно прилегая ко лбу и затылку под капюшоном , а высокие сапоги изящно ступают по толстой мягкой подстилке тьмы.

Он выходит в аркаду, под сводами которой располагается рынок. Дело близится к вечеру. С многих лотков уже убран товар. Осязаемая тишина опустевшего рынка, гнетущее отсутствие людского многоголосья, представителей всех слоев общества, идущих что-нибудь купить или продать; никого и ничего – ни легкого пожатия плеч, ни ряби на водной глади.

Те, кто всю жизнь провели на рынке, могут распознать характер продавца по тому, какая именно тишина наполняет его закрытую лавку или то место под сводами аркады, где он расставляет свои лотки и раскладывает товары. Ибо человек определятся не столько тем, что он собой представляет, сколько тем, чем он не является, подобно тому, как зубило каменщика вырезает изваяние из каменной глыбы. Так разносчик воды оставляет за собой движущийся тоннель тишины, прохладной тишины, которая утоляет любую жажду.

А вот тишина, оставшаяся после крикливого инвалида, торгующего всякой бесполезной рухлядью. Легкий запашок ладана, рассасывающийся в воздухе, – штиль, и вот уже маленькие людишки стерли за ним его след. Многосоставная тишина партизан молчания. Многие бегут отсюда прочь, потому что мало кто способен дышать в воздухе, полностью лишенном слов.

Неферти идет, обхватив себя за плечи, чтобы никто не заметил темного пятна в том месте, где не следует быть никакой тени. Под аркадами всегда полно теней, и, кроме того, рынок пуст или практически пуст.

Он проходит мимо маленького кафе со скамьями вдоль стен, на которых люди сидят, пьют чай из мяты и передают друг другу трубки скифом… смех у него за спиной.

Он выходит на большой пустырь, усыпанный камнями и песком, – на этом месте обычно выгружают привезенные на рынок товары. Запах лошадей и конского навоза, скотины и сыромятной кожи, кислый запах пота погонщиков верблюдов. Он поднимает голову к небу: на небе горстка облаков. Ему придется двигаться дальше, ступая по теням облаков.

И вдруг – тропа, упирающаяся в деревья, и журчание воды. Затем внезапно ветер меняется, и он выходит под яркий солнечный свет. Надо поторапливаться.

Раздается крик. Его заметили. Четверо мужчин спешат к нему, доставая на бегу ножи, поднимая с земли камни или ржавые железные прутья. Неферти выхватывает свое барабанное пневматическое ружье – пуфф! пуфф! пуфф! – выдохами смерти плюется ствол.

Он попадает зарядом с ядом кобры в главаря, пузатого мерзавца с круглой поросячьей рожей и редкими ресницами. Зазубренный дротик погружается на целый дюйм в жирное волосатое брюхо. Главарь широко открывает рот, спотыкается и падает на колени, остальные спотыкаются об него и валятся в кучу, словно футболисты во время игры. Дротик с ядом каменной рыбы, боль такая, словно в кровь впрыснули кислоту. Перед ним возникает еще один человек, он заносит для удара плотницкое тесло… Смесью белены и яда кобры прямо ему в открытый рот. Он все еще пытается размахивать теслом, но мышцы руки уже одеревенели.

Преследователь, в которого угодил дротик с ядом каменной рыбы, все еще кричит. Постепенно собирается толпа, возникает, будто из-под земли, люди вьются вокруг, выжидая подходящий момент, словно акулы. Рано или поздно их взгляды обратятся на Неферти.

Неферти громко заявляет:;

– Неужели вы не видите, у него припадок! Немедленно приведите Знахаря!

Они все начинают разглядывать кричащего человека, и за это время Неферти успевает скрыться под сенью деревьев.