Города ночи (№3) - Западные земли

Аптекарь знает, что этот клиент с ним спорить не будет.

Холл – единственный пассажир на почтовом пароходе. Как только он оказывается на борту, якорь поднимают. Замечательная каюта: кровать, письменный стол, стул и вешалка. Он вводит себе одну восьмую грана и засыпает.

Он просыпается от покачивания парохода и запаха моря. После завтрака распаковывает книги. Где еще, кроме Лондона, купишь книги, которые тебе нужны? Разве что еще в Париже; многие источники – на французском, но из Парижа книги пришлось бы ждать неизвестно сколько времени. Вот, здесь все, что нужно… состав яда сколопендры, клинические случаи, иллюстрации с примерно тремястами видов этих тварей. Он снимает крышку с портативной пишущей машинки.

8

День Благодарения, вторник, 24 ноября 1985-го года. Город будущего по названию Леукан, компактный комплекс зданий из красного кирпича с балконами и пожарными лестницами. Я сижу на кушетке, покрытой дешевым армейским одеялом, и баюкаю белого младенца. В смысле, совсем белого. У него даже зрачки белые. Я не очень хорошо вижу его лицо. У младенца – длинные белые клыки. Белые глаза его сверкают, словно бриллианты или свежий снег, от него исходит возбуждающий мускусный звериный запах, обрезки целлулоидной ленты освещают на миг крохотные кинотеатры случая, перед тем как сгореть наподобие колпачков коулменовских ламп.

Улица словно плот, угол Першинг и Уолтон… угол отрывается и уплывает сквозь деревья, рыболовы удят прямо с тротуаров, слегка покачивается листва, белка застывает стоп-кадром, старые декорации обветшали, они осыпаются со страниц, волны накатывают на волноломы, старые фотографии скручиваются и рассыпаются на клочки… желтое мерцание фонарей, гигантские листья, они едят розовый торт, лист картона отрывает от стены поднимающимся ветром, пирсы размываются прибоем, развалины дома, дождь, серое небо.

Посмотри на этот летательный аппарат, похожий на подержанный автомобиль или самолет, изношенный милями пути и трагическими ошибками. Ничего, в одну сторону долетит, утешаешь ты себя. Аппарат называется «Дай Бог Доберемся».

– Джо, похоже, крыло отваливается.

– Оба крыла, босс.

– Что ж, тогда залатай их.

(Он раньше был большим воротилой, никак не может привыкнуть к тому, что его космический корабль пришел в упадок; если «упадок», конечно, достаточно сильное слово для того, в каком состоянии находится эта колымага.)

– Залатать? Чем, босс? Пластырем и жевательной резинкой? А чего бы тебе самому не надеть страховочный пояс и не поступить по-мужски? Вылезай и латай сам.

– Я? Что?

И тут до него начинает доходить. Эти старые денежные мешки во многих отношениях хуже полковников КГБ.

Ким паясничает и кривляется, напялив на себя капитанскую фуражку. Он одновременно находится в глубоком космосе посреди студеной темноты, и в то же время в своем городе, который похож на кусок реквизита. Город Лоуренс продается целиком, и кто-то его покупает – то ли русские, то ли кто-то еще. Единственное, что связывает Кима с Землей в настоящий момент – это кошки; в то время как сцены из его прошлой жизни лопаются у него перед глазами, словно мыльные пузыри, улетают через Кошачий Лаз, в котором видны нерегулярные вспышки, которые то появляются, то исчезают. Он слегка касается пульта управления, чтобы воскресить отдельные моменты покоя и волшебства, такие, как маленький зеленый северный олень в Форест-парке, маленький серый человечек, который играл в построенном мной домике из кубиков, а затем выскочил через тут же растворившийся в воздухе кошачий лаз.

Двери повсюду, со всех сторон… пруд в сумерках, прыгает рыба, кот вспрыгивает ко мне на колени и упирается лапой в живот…

Эта жара и покой, эти мирные сцены…

Интересно, выпивал ли Вордсворт? А может быть, он был тайным опиоманом? Опоясывающий лишай, ясное дело. Мы – люди светские, мы все понимаем. А может быть, он был заурядным английским педофилом?

– А вот тебе фартинг, Люси.

– Ух ты! Целый фартинг, сэр, и все мне?

– Да, моя сладкая уточка, все тебе. (Все тебе, если ты мне дашь.)

– Что стряслось с моим сахарочком?

– Ах, понимаете, сэр, надвигается зима и мне нужно новое пальто.

– Но я тебе уже покупал пальто в прошлом году.

4 января 1986 г. Мне снится, что я снимаю комнату на двоих вместе с Иосифом Сталиным. Комната представляет собой альков, расположенный сбоку от коридора, ведущего в ресторан. Дело происходит в Чикаго, хотя город на Чикаго совсем не похож. Он похож на кинодекорацию, окутанную серым туманом. На другой стороне реки – восточная часть Сент-Луиса, сорняки растут на потрескавшихся мостовых, маленький заповедник в духе двадцатых годов… повсюду протянуты телеграфные линии, запах пароходного дыма и заросли, в которых живут бродяги.

Я смотрю на Сталина и понимаю, что руки этого человека по локоть в крови миллионов жертв. Разумеется, он приказал бы меня убить с такой же легкостью, как и любого другого представителя разлагающейся буржуазии. Но этот Сталин настроен дружелюбно и совсем не похож на того Сталина, которого я знаю по фотографиям и киножурналам. Он тоже невысок ростом, но не носит усы. Мой Сталин средних лет, небрит, плохо одет и неопрятен.

– Логово медведя находится в Чикаго.

А это уже цитата из последовательности снов, виденных мной в Танжере в 1963 году. В то время я не понимал ее смысла. Не понимаю и сейчас. А вот еще один:

– Капитан Берне был арестован сегодня в связи с убийством, произошедшим в море на подходе к Чикаго. Свидетели на берегу наблюдали яркую вспышку, произошедшую в момент ареста.

– Жизнь – это мерцающая тень, начинающаяся с боли и ею же кончающаяся, – сказал мне как-то во сне Иэн Соммервиль.

А что это за дрянь ест дядюшка Джо? Что-то черное, похожее на кровяную колбасу. Я не могу оторвать взгляда от этого процесса, который кажется мне символом массовых убийств. Тяжелее всего даются первые несколько сотен тысяч. После этого, как утверждают, дело идет все легче и легче. Эта жирная пища, которую он ест, не вызывает у меня никаких чувств – ни плохих, ни хороших. Он мне даже не отвратителен.

Но у него определенно вид человека, который имел некогда вес… «Посмотрите, вот это Аль Капоне, а это – Джон Бэрримор, или Джек Бак, или Манолете». Человек, который имел некогда вес… вот он сидит, в рубашке без воротничка, медная запонка расстегнута. И все же он некогда имел вес… никаких сомнений.

Это даже не частная комната. Через окно я вижу кассовый аппарат и официантку, которая ведет клиентов к столику. Люди среднего возраста из тех, что обращаются к своей жене «матушка».

– Так вот, мы с матушкой были в Мексике, и нам там ужасно не понравилось. У матушки разыгрался геморрой, и во всей Мексике нам не удалось достать свечей, так что я им прямо так и сказал: «Когда же у вас, ребята, здесь будет цивилизация?» И аптекарь мне ответил: «А на фиг нам ваш сифилис, у нас тут своего хватает», а потом продал матушке опиумную свечу, и ей слега полегчало».

Официантка похожа на Оливку, жену моряка Полая – длинная шея и цыплячья головка. Я смотрю на дядюшку Джо. Он знает тайну власти: выжидай долго и действуй стремительно. Гитлер умел действовать стремительно, но не умел выжидать. Сталин был терпелив как настоящий крестьянин.

Начните игнорировать собаку, и она тут же примется скулить и скалить зубы в собачей улыбке, словно Гэри Купер в роли обаятельного миллионера – в самой отвратительной из ролей, которые ему доводилось играть. Он, понимаете ли, эксцентричный миллионер, когда покупает пижамы, то покупает только верх без штанов… правда, обаяшка?

– Только верх, сэр? Я боюсь, что…

Менеджер отчаянно жестикулирует.

– Ах да, разумеется, мистер Уэнтуорт. Я отлично вас понимаю… только верх.

Вот он сидит за фортепьяно, заигрывая со служанкой:

– Трали-трали-вали, а вот и наша Салли!

И отвратительно ей подмигивает. Но она тут же наедается зеленого лука, и он отшатывается.

– Надень мне сначала кольцо на палец, а до тех пор… я буду бороться с тобой при помощи любого овоща, что окажется у меня под рукой.

На такого Купера наблевать мало. Он это заслужил. Знаешь, в чем разница между звездой и актером? Актер может играть любую роль, но звезда всегда играет саму себя. Это то самое неуловимое нечто, которое только Гэри Купер способен внести в любую роль, независимо от того, что именно он вытворяет на экране – вешает ли лучшего друга за кражу скота или изображает Среднего Американца.

Да, звезда может играть саму себя многими способами. Посмотрите на Джона Уэйна в «Красной реке»… Вот группа парней нанимается перегонять скот… тата-та-там. Но когда начинаются серьезные проблемы, два паршивых труса дезертируют.

Вот их ловят и приводят к Дьюку, который покачивается в седле, как всегда пьяный в стельку, и, отхлебывая из бутылки, рычит:

– Они у меня надолго это запомнят. Ублюдки визгливо огрызаются:

– Ну, давай попробуй, пристрели нас!

Дьюк делает добрый глоток, вытирает рот тыльной стороной ладони, а потом рычит самым мерзким голосом, который мне только доводилось слышать:

– Нет, я вас буду вешать.

Впрочем, его пиар-менеджер не дает ему это сделать.

– Это повредит твоему имиджу, Дьюк. Надо позвать Старика, чтобы он выстрелил тебе в ногу и все испортил.

Дезертиры исчезают незаметно, как койоты, да они, в сущности, койоты и есть.

Позднее, в интервью, он отстаивал свою исходную позицию.

– Черт побери, я все равно повешу этих сукиных детей! Я согласен, чтобы обо мне думали как о жестоком человеке с тяжелым характером, но не хочу, чтобы меня представляли злым или мелочным.

Что тут можно сказать? Иногда немного мелочности украшает человека. По крайней мере, трудно представить, как бы она могла испортить Дьюка.

Голливуд способен разъять человеческую душу по косточкам. Не существует такой человеческой мечты, которую Голливуд не смог бы низвести до состояния чудовищной пародии. Знайте, человеческая оболочка лопнула… и из нее наружу прямо на первую полосу «Volkischer Beobachter» выползает чудовищная сколопендра с головой Голливудского Жида.

История нацистского движения, спрессованная в трехминутный фильм. Пивной путч… «Майн Кампф».. Олимпийские игры… концентрационные лагеря, блицкриг… русский фронт… бункер… казни в Нюрнберге… палач на острове Самоа пытается смастерит!, электрический стул… удар тока испепеляет его.

Старый сержант танцует хулу.

– Хотелось поехать мне на Самоа, хотелось увидеть там птицу моа.

Наступает миг, когда в ослепляющем нас потоке дерьма человек внезапно прозревает и видит все, и как это все связано между собой в единое целое. И он становится этим всем, и оно становится им, и исчезает одиночество, исчезает разобщенность, и приходит безграничная любовь. Он узнает все вопросы и все ответы – вернее, ответ, в сущности, всего лишь один, и тогда он садится и пишет «Дитя природы»58 и выздоравливает.

В жизни научись любить

И в ответ любимым быть.

Атака легкой кавалерии: наше преимущество неожиданность. Враждебный вирус не может позволить себе быть гибким. Они не могут поверить в то что мы в состоянии выжить после передачи их, на первый взгляд непогрешимых, программ.

Космический аппарат изготовлен из световых волн, поэтому сознание путешественника должно быть абсолютно пустым. Любые тяжелые мысли будут разнесены на атомы чудовищной скоростью. Цель расположена в Южной Юте… всем эскадрильям на базу… координаты 23… продолжаем наблюдение… тарелки… сетчатые конструкции поднимаются и опускаются, тротуары словно огромные механические игрушки… обратный магнетизм… они могут извлечь мысли из твоего мозга и втянуть их… стена впереди… очень узкий проход… черная стена… проход словно трещина… выгребаем на озеро Одинокой Звезды…

Озеро пусто, пристань для яхт обветшала. Несколько разрушенных остовов заполнены водой. Я сажусь в алюминиевую шлюпку и выгребаю на середину неподвижной черной водной глади. Яростные атаки визжащих демонов с картин Босха чередуются с нападениями красношеих линчевателей негров, гомофобов и рычащих псов… колючая проволока… собаки… вышки… Achtung! Пулеметный огонь… застряли в старых военных фильмах.

Я вспоминаю игру, в которую в детстве мы играли в школьном автобусе:

Первый ребенок: «А я к тебе домой мокасиновую змею подброшу!»

Второй ребенок: «А я твоей матери в электрическую грелку кобру засуну!»

Первый ребенок: «А я серных вдов напущу в сортир твоей бабушки!»

Второй ребенок: «А я подкину пиранью к тебе в ванну!»

Первый ребенок: «А я подолью серную кислоту в твое полоскание для рта!»

Второй ребенок: «А я добавлю азотную в твои глазные капли!»

Чудеса изготовляются из самых неподобающих компонентов. К тому же они – крайне опасное оружие Когда пропала уже всякая надежда, чудо становится последним средством, к которому мы прибегаем.

Есть только две эпохи – Эпоха Чудес и Эпоха Тотального Антиволшебства, Античуда – полностью предсказуемая причинно-следственная вселенная, которая на полных парах мчится в Великое Ничто.

Оргоновые генераторы, арестованные полицией. Кровоточащий Христос, время подходит к концу Ползучая победа термодинамики.

Чудо Белого Кота:

У Белого Кота имеются миллионы заступников, которые будут биться за него, жертвуя собой.

– Долой Правление!

– Долой Ядерный Заговор!

– Выйдите к нам и объясните, чем вы там занимаетесь!

Мякиш подпрыгивает:

– Да вы, наверное, собрались погубить нашего Белого Кота?

Сейчас Мякиш лежит у меня на коленях и громко мурлыкает. Он очень любит ласку, мой маленький шоколадный Мякиш.

Неожиданный ингредиент? Чем может быть опасен старик-кошатник? Опасность грозит всегда оттуда, откуда ее меньше всего ждешь. Огромные черные коты жадно лижут Млечный Путь.

Выползайте из-под стола, члены Правления: настало время лицом к лицу встретиться с Белым Котом и теми, кто за ним скрывается.

Неужели они боятся безвредного, неизбежного кота? Нет. Боятся они тех Богов и духов, которых Белый Кот воплощает. «Кот – это сам Ра во плоти». И еще есть много других невидимых сил – сил, которые они считали уничтоженными, выведенными из игры или взятыми в окружение.

– Скажу вам, что я думал – сквозь такую блокаду ничто не прорвется… и никто… но вот он здесь… Белый Кот.

Кот, светящийся безжалостным белым пламенем: вот из тьмы высвечиваются секретные файлы и донесения, вот – директивы и меморандумы, вот все тайное становится явным. Ни одного неосвещенного угла. Власть, оказавшись на свету, сморщивается и. тает.

Свет пролит на дезинформацию и на планы по эвакуации ограниченного персонала, немногих избранных, которые должны выжить после ими же развязанной планетарной катастрофы.

Операция «Клипер»: космический парусный корабль, приводимый в движение потоком излучения, возникшего в результате взрыва, который превратит Землю и всех ее обитателей в дымящийся пепел. Все эти сведения – плохой пиар, совсем никудышный.

Эй Джей Крамп был филантропом. Был он им ж всегда. За многие годы до своего обращения он пришел к выводу, что лучше платить зарплату другим чем получать ее самому. Он был таким скрягой, что не захотел платить даже бухгалтеру, и вел все счета сам в огромных гроссбухах, хранившихся в его гряз ной конторе, откуда он ворочал многомиллионными делами своей торговой сети, охватившей всю страну от побережья до побережья. Как-то в Рождество, просматривая гроссбухи, он развил свой предыдущий вывод: лучше давать деньги другим, чем делать их самому.

И тогда он основал Фонд Крампа. Первым делом он построил на свои деньги турецкие бани с поилкой для лошадей перед входом. Зачем он их построил? Он что, был чистюлей, этот старичок? Нет, чистюлей он не был, и даже никогда не принимал ванну из страха, как бы чего не вышло. Но он любил чистоту в других А почему поилка для лошадей? Он что, любил животных? Нет никаких причин считать, что он их любил хотя прилюдно он никогда не обидел ни одного животного.

И это было далеко не все, что он сделал для города. Еще он основал приют для бездомных животных. Особенно он любил кошек. И он никогда не практиковал эвтаназию. «По-моему, вряд ли можно помочь кошке, убив ее». Когда соседи приходили пожаловаться на то, что сбежавшие из приюта кошки охотятся на птиц, он разместил по всему городу сотни птичьих кормушек. А еще он организовал приюты и суповые кухни для бездомных. Во всех этих заведениях на стене висит портрет учредителя в полный рост.

Таким образом, он практически освободил себя от уплаты налогов. Дом, в котором он жил, стал именоваться Институтом международного питания, специализирующимся на пищевых пакетах, содержащих витамины, минералы и протеины в специальной «крамповской» упаковке размером не больше пачки сигарет и поэтому очень удобной для раздачи.

Сегодня Рождество. Старый Крамп сидит и вспоминает прошедшие рождества. Что ж, ему всегда нравилось отдавать все другим. Конечно, состояние при этом тает в размерах, но затем все возвращается обратно в виде сложных процентов.

Рождественский подарок… он поглаживает белого кота, лежащего у него на коленях. Сколько еще рождественских дней впереди…

Где-то лет пятнадцать тому назад я придумал телевизионное шоу под названием «По первому зову». Герои шоу должны были появиться в студии и ответить на целую кучу трудных и очень личных вопросов. В качестве героев могли бы выступать как знаменитости, так и никому неизвестные персонажи. Если приглашенный в студию человек отказывался прийти или не приходил вовремя, вместо него на те же самые вопросы отвечал похожий и соответствующим образом одетый статист-двойник. Не будь статистом. Явись, если тебя позвали.

Эта идея оставалась безо всякого применения вплоть до нынешнего утра. Иногда случается так, что средства массовой информации способны довести нервную систему субъекта до такого состояния край него возбуждения, что с ним случается сатори. Это так называемое Психанутое Сатори, и оно является одним из труднейших путей к постижению истины чему свидетель Эзра Паунд. Никто в здравом уме не станет благодарить раздражавшую плоть песчинку за то, что она породила жемчужину. Более того, наверняка никто это и не станет делать, в ужасе отшатнувшись от откровения, порожденного подобной при чиной.

Нынешним утром я придумал телепередачу, основанную на идее Белого Кота. Белый Кот символизирует серебристый свет луны, проникающий во вес закоулки небес и очищающий их от тьмы к приходу нового дня. Белый Кот именуется санскритским словом Маргарас, которое означает Охотника, Исследователя, Следопыта – Того, Кто Идет По Следу. Он также убийца сил, таящихся во мраке. Все тайны и мотивы и сущности становятся явными в ослепительном серебряном сиянии Белого Кота.

Передача могла бы называться «Кошачий глаз». Ее участники один за другим предстают перед Кошачьим Глазом. Это немного похоже на старую игру «Прав да или штраф». Организовано это следующим образом: допустим, в Уорвике, штат Род-Айленд, живет какой-нибудь бесполезный засранец, который убил бродячую кошку, сварив ее заживо в микроволновой печке. Мы устанавливаем его имя и адрес. Мы фотографируем его дом и его самого. Мы берем интервью у его соседей.

А затем мы вызываем его на нашу передачу. ПРАВДА. Он, разумеется, отказывается. ШТРАФ. Мы показываем его по телевизору. Мы используем для этого отталкивающего двойника-статиста. Мы показываем его фотографию. Мы показываем его дом. Мы приглашаем зрителей звонить по телефону и комментировать увиденное. Лучше бы он пришел на передачу. Штраф может оказаться таким, что жертве этого не пережить. Ей приходится переезжать в другой город. Менять имя. Но Белый Кот все равно найдет его. Мы никогда не оставим его в покое.

Другая передача могла бы называться «Правда и награда». Непризнанные художники, невознагражденные таланты, забытые изобретатели, идеи и концепции – скромные труженики сил Джун, Маленького Народца.

Подходящий пример: приюты для бродячих животных, где их бессрочно содержат, не убивая. Ах да, извините… положено говорить «не усыпляя». А как вы отнесетесь, если «усыпить» предложат вас! Плохо отнесетесь? Ну так вот, животным это тоже не нравится. Они прекрасно чувствуют свой смертный час, поэтому приюты так называемого «Общества за туманное обращение с животными» на самом деле – лагеря смерти. Я бы не смог работать там ни за какие деньги. Нет, конечно, эти лагеря приносят определенную пользу. Там находят новых хозяев для части животных и т. д. Добро пожаловать. Только не на мое шоу.

Существует два постоянных приюта в окрестностях Нью-Йорка и еще один в Чикаго, который называется «Три-Хауз». Мы показываем в нашей передаче проделываемую ими работу, призываем направлять пожертвования и выслушиваем полезные предложения. Мы разыскиваем тех, кто неизвестен, кто не вознагражден по заслугам. Тех, кто остановился и помог. Тех, кто пригрел сирых. Джонсонов этого мира. Мы караем говнюков и вознаграждаем джонсонов.

Придите, пьяницы и наркоманы… придите, лишенные покоя извращенцы.

Примите свои пусть опоздавшие, но заслуженные лавры.

Кто бы вы ни были и что бы вы ни сотворили.

Набожные уроды, чистоплюи, милые люди, общественники, зануды.

Прочь ваши лапы от лавровых венков.

Это – знак Бессмертия, и он не для вас.

Луиза Боган59.

Дорога в Западные Земли – самая опасная дорога в мире, и вследствие этого прошедший ее бывает вознагражден больше всех. Само знание о существовании этой дороги нарушает заключенный с людьми завет: никому не позволено преодолеть боль, страх и смерть или хотя бы узнать о том, что священный завет с человечеством был заключен под угрозой наказания болью, страхом и смертью. Больше всего на свете они боятся, что их миллионнолетний обман будет однажды раскрыт.

Проникнуть в Западные Земли означает навсегда оставить скрижали завета пылиться в нужнике человечества по соседству со старыми почтовыми каталогами.

Город Вагдас охватывает обширную территорию вокруг озера, постепенно переходя в пригороды и сельские окраины; Вагдас и прилегающие к нему центры предлагают широчайший выбор разнообразных стилей жизни. Неф часто путешествует наудачу, зачастую выбирая дорогу при помощи орла или решки.

Его постоянно сопровождает Неку – юноша ослепительной красоты – и Мекем, тело которого – словно оживший мрамор, а душа бесстрастна как у изваяния. Они приходят на перекресток, и Неф улавливает слабый запах сколопендры, похожий на запах горящих пряностей, принесенный жарким ветром, обжигающим кожу и скребущим легкие. Они возвращаются по собственным следам назад и поворачивают в другую сторону.

Ha закате они приходят в город, стоящий на берегу топкого озера. Обогнув угол, он ощущает кожей лица дуновение ветра с озера… чистый, чистый синий аромат. Эта часть Вагдаса застроена старыми домами из красного кирпича: дома окружены деревьями и садами, крыши их крыты черепицей, шифером и листовой медью. Лужайки тянутся до самого берега озера, подходят к пирсам.

Дом на Першинг-авеню отстоит далеко от мощеной улочки, его стены отполированы долгими столетиями. Неферти находит ключ. Поворачивает его в замке. Входит и тут же спотыкается о кучу игрушек, наваленных у порога… одно Рождество задругам, слой за слоем… на самом верху лежит винтовка калибра 30-30 и коробка патронов. Отвалившаяся лепнина хрустит под ногами, словно снег.

Он движется по направлению к столовой, где громоздятся грязные тарелки, заходит в кладовую и на кухню, прокладывая путь между кучами мусора. Он выходит на заднее крыльцо, выходящее на двор и садовую дорожку. Сад зарос сорняками, как джунгли. Фасад жилого дома, выходившего на Юклид-авеню, обвалился, окна выбиты, там давно никто не живет… от всего этого места разит запустением и заброшенностью.

Взяв винтовку в руки, он выходит через сад по потрескавшемуся бетону садовой дорожки и оказывается на улице, по которой никто не ходил уже двадцать или даже тридцать лет. За сорняками, вьюнком и маленькими деревцами тротуара уже почти не видно.

Что здесь стряслось? Ничего. Причины смерти не представляют ни малейшего интереса. Они так и не смогли стать событием. Они умерли, потому что не имели никакого повода, чтобы жить… благопристойные атеисты.

Сны необходимы тебе, это твоя биологическая потребность и это твой путь в космос – иначе говоря, твой путь к божественности. К. тому, чтобы стать одним из Лучезарных. Отсюда можно сделать вывод – Боги сами по себе являются биологической необходимостью. Они – неотъемлемая часть Человека.

Вспомните фараонов: они обладали Богоподобием. Они совершали деяния, требовавшие от них сверхчеловеческих силы и ловкости. Они умели читать в умах и сердцах людей и предсказывать будущее. Они становились Богами, а Бог время от времени обязан сурово карать преступников – отрубать руку вору или отрезать губы клятвопреступнику.

А теперь представьте себе какого-нибудь академического, гуманистического, шатко-католического интеллектуала в качестве Бога. Он же просто не сможет никому причинить ни малейшей боли. И что тогда произойдет в мире? Ровным счетом ничего. Не будет никаких ужасных катастроф. Даже старушка какая-нибудь – и та не сгорит при пожаре. Исчезнут ураганы, торнадо, противостояние, боль, распад. Исчезнет смерть. И тогда благопристойные атеисты, которые никогда не могли ни смириться с существованием Бога, ни взять самим его прерогативы, просто рассыплются в порошок, словно печенье, вымоченное в «Постуме» много лет тому назад… последний дрожащий «Овалтайн»60.

«Профессор погиб в США в результате несчастного случая». Старая вырезка из «Хроники дня» за 1960 год, которая прождала все эти долгие годы, чтобы занять надлежащее место в паззле Большой Картины.

Он досылает патрон затвором и выбивает выстрелом пыльную витрину магазина… дзыннь!.. из дыры вырывается затхлый воздух с облаком пыли.

Никто живой не дышал им уже многие годы. Ни ветерка… опавшие листья лежат на земле, не шелохнувшись.

Он направляется на запад, выходит на Мэриленд-террас и идет по ней до Кингз Хайвей. Призрачный багаж, покрытый слоем пыли. Фасад отеля «Парк Плаза» ввалился внутрь, словно в здание попала бомба, а гостиничный холл заполнен опавшими листьями и грязью, сквозь которые растет трава и вьюнок. Бронзовая статуя мальчика позеленела от времени и заляпана птичьими экскрементами.

Он пересекает Кингз Хайвей и идет мимо больших домов из мрамора и красного кирпича, мимо пыльных теплиц с разбитыми стеклами: ветви растений выползают наружу из отверстий с зазубренными краями и стелются по грязному, потрескавшемуся стеклу. Нигде не видно ни одного скелета. Стекло выпадает из покосившейся рамы и разбивается… следом за ним еще одно… еще одно. А вот я вижу, как отваливается кусок штукатурки, доски гниют у меня на глазах. Лучше будет свалить отсюда, пока я еще состою из плоти и костей.

Бегом пересекает Линделл и оказывается в Форест-парке… прудик, куда он частенько забрасывал сеть и ловил мальков и лягушек, чтобы посадить их потом в ведро… дальше, вперед… в сторону Зоопарка и холмов.

Вот передо мной Сент-луисский зоопарк, заросший бурьяном, словно античные руины. С трудом удается различить тропинки, разрозненные заборные столбы то там, то тут; бассейн затянут водорослями, но вода в нем прозрачная. Заглянув в зеленый полумрак, можно различить скелет медведя, который слегка покачивается в такт колышимой ветерком поверхности воды, и при каждом покачивании от бассейна веет трупным душком.

Он осторожно продвигается вперед… внезапный запах слоновника. Плонк… дзыниь… пуля, выпушенная из винтовки с глушителем. Он падает на землю и откатывается в сторону. В клетках по соседству когда-то обитали мелкие хищники… волки и лисы… мускусный запах.

Он совершает перебежку к питьевому фонтанчику. Перед ним какое-то здание… стреляют явно с крыши.

«Застигнут в зоопарке врасплох в момент преступления». (Вырезка из старой газеты.)

Это Берлинский зоопарк. Он снова играет роль бойца войск СС. Как было глупо с его стороны согласиться на эту встречу, ведь на кон поставлено более 50 000 в американской валюте.

Он рассматривает крышу. Там что-то шевелится. Он прикладывает к плечу винтовку калибра .30-.30. Выстрел очень громкий, и сноп пламени вырывается из ствола. С крыши падает человек, сжимающий в руках винтовку с глушителем. Английский агент, скорее всего.

– Halt!

Девятимиллиметровая пуля свистит у него возле уха. Он резко оборачивается и попадает в полицейского; того отбрасывает выстрелом назад, пистолет вылетает из его рук.

Он отчетливо различает немецкого полицейского в черной униформе и чистенький вороненый «Хеклер & Кох Р-7», который полицейский драил каждый вечер; полицейского отшвыривает назад и пистолет вылетает у него из руки так, словно полицейский обжегся об него и сам отбросил в сторону. Затем полицейский падает, пропадая из виду, а пистолет падает на траву с глухим стуком. Люди кричат у него за спиной, показывают на него пальцем, но они становятся все меньше и меньше, словно он рассматривает их в перевернутую подзорную трубу.

«Когда убиваешь копа, отрезаешь дорогу к отступлению», – припоминает он самодовольно. Ему не хочется слишком долго философствовать по этому поводу. От таких рассуждений недалеко и до утверждений типа «На все воля Аллаха». К тому же фраза эта придумана писателем, а значит, от нее за милю разит кумовством, если не вопиющим надувательством.

Изгородь… он терпеть не может это ощущение опасных пружинистых витков у себя под нижней частью живота. Он достает из ящика с инструментами кусачки, перерезает проволоку и пробирается в брешь, спускается по крутому глинистому склону к шоссе. Кто это их так развалил?., бетонные блоки… корни деревьев выкорчевали их из земли… настанет время – они прорастут сквозь наши кости… и щебеночная дорога до самого входа… порыв горячего ветра со стороны Мидуэя, запах попкорна, слонов и больших кошек… ему слышится трубный рев и приглушенное рычание. Сегодня жарко, и кошки волнуются.