VI

Виктори нигде не было видно. На поверхности Темзы я был один. В этот короткий миг, как мне кажется, я испытал наибольшие душевные мучения, чем в течение всей богатой событиями жизни, и до и после. Всего несколько часов назад мне хотелось отделаться от нее, а теперь, когда ее не стало, я был готов отдать жизнь, чтобы вернуть ее назад.

Я медленно поплыл к тому месту, где она исчезла, надеясь, что может быть, она все же всплывет, и у меня будет возможность спасти ее. Только я повернул в этом направлении, как передо мной забурлила вода и голова ее показалась на поверхности. Я собрался подхватить ее, но счастливая улыбка осветила ее личико.

— Ты не умер! — закричала она. — Я искала тебя на дне. Я думала, что удар, что тебе достался от нее, лишил тебя сил, — и она оглянулась в поисках львицы.

— Ее нет? — спросила она.

— Подохла, — ответил я.

— Твой удар этой штукой, которую ты называешь винтовкой, оглушил ее, — объяснила она, — и тогда я подплыла к ней и вогнала свой нож ей в сердце.

Господи, что за девушка! Мне остается только предполагать, что могла бы в таких обстоятельствах сделать пан-американка. Конечно, им не приходится закаляться в борьбе с невзгодами и опасностями дикой первобытной жизни.

Вдоль того берега, что мы только что покинули, прогуливалось уже десятка два львов, рыча самым устрашающим образом. Вернуться мы не могли и потому поплыли к противоположному берегу. Я пловец сильный, и не сомневался в своих возможностях пересечь реку, но насчет Виктори уверенности у меня не было, поэтому я плыл прямо сзади нее, чтобы в случае необходимости оказать ей помощь.

Конечно, на противоположный берег она вышла не такой свеженькой, как когда только прыгнула в воду. Виктори — чудо. Каждый день приносил тому все новые доказательства. Меня поражали не только ее смелость и жизнеспособность. У нее была голова на прелестных плечах и достоинство! Да, она когда хотела, могла быть королевой!

Она рассказала мне, что на этом берегу львов гораздо меньше, но гораздо больше волков, весной собирающихся в огромные стаи. Теперь они где-то севернее, и нам нечего бояться, если мы и повстречаем нескольких.

Самой первой моей заботой было разобрать и высушить оружие, что оказалось довольно сложно, потому что на мне не было и нитки сухой. Но в конце концов солнце и бесконечное вытирание дали себя знать, хотя масла для смазывания у меня не было.

Мы поели диких ягод и какие-то корешки, что нашла Виктори, и пустились вновь вниз по реке, поглядывая, что творится на одном берегу и нет ли катера около другого; Я думал, что Делкарт, естественно лидер в мое отсутствие, может повести лодку вверх по реке в поисках меня.

В этот день ни катера, ни дичи мы не встретили, и ночь нам пришлось провести под звездами на пустой желудок. От диких зверей нас ничто не защищало, поэтому я большую часть ночи не спал, оставаясь начеку. Но нас никто не потревожил, хотя с другого берега доносился львиный рык, и один раз мне послышался звериный вой несколько севернее нас — должно быть, волчий.

Тем не менее, это была не слишком приятная ночь, и я твердо решил, что если нам доведется еще ночевать под открытым небом, то надо будет обеспечить какое-нибудь укрытие на случай нападения.

К утру я задремал, и солнце было уж довольно высоко, когда Виктори разбудила меня, легонько тряся за плечо.

— Антилопа! — шепнула она мне на ухо, а когда я поднял голову, показала в направлении вверх по реке. Встав на колени, я посмотрел туда и увидел самца, стоявшего на холмике ярдах в двухстах от нас. Между мной и животным было хорошее прикрытие, поэтому, хоть я и мог бы его достать и за двести ярдов, я все-таки решил подойти поближе, чтобы быть уверенным, что добуду мясо, в котором мы так нуждались.

Я преодолел уже около пятидесяти ярдов — животное продолжало мирно пастись — так что я решил подойти еще ярдов на пятьдесят. Вдруг животное подняло голову и посмотрело в направлении вверх по реке. Поведение его показывало, что оно насторожилось из-за чего-то, что мне видно не было.

Поняв, что оно может сорваться и умчаться, и тогда я его упущу, я вскинул винтовку. Но пока я это делал, животное подскочило и одновременно из-за холмика раздался звук выстрела.

На мгновение я обалдел. Если бы выстрел шел снизу по реке, то я бы решил непременно, что это кто-то из моих парней. Но кто бы мог выстрелить из огнестрельного оружия в диаметрально противоположном направлении, кроме нас с «Колдуотера»?

Виктори была сзади, и я махнул ей, чтобы она легла, как и я, за куст. Мы видели, что антилопа мертва, и ждали в укрытии, кто же явится за всей добычей.

Ждать пришлось недолго, и я увидел голову и плечи мужчины, склонившегося над холмиком. Радостно закричав, я вскочил: это был Делкарт.

Услышав звук моего голоса, Делкарт приподнял винтовку, готовясь отразить атаку врага, но через мгновение узнал меня и помчался нам навстречу. Следом за ним шел Снайдер. Они оба были удивлены, увидев меня на северном» берегу реки, но особенно их поразила моя спутница.

Я представил им Виктори, сказав, что она королева Англии. Сначала они подумали, что я шучу. Но когда я рассказал им о своих приключениях, и они поняли, что я искренен, то поверили мне.

Они рассказали, что когда я не вернулся с охоты, они последовали за мной вглубь берега и встретили людей из слоновьей страны и имели короткую и одностороннюю битву с ними. Потом они вернулись на катер с пленником, который и объяснил им, что я, должно быть, попал в плен к людям из львиной страны.

С пленником в качестве проводника они отправились в поисках меня вверх по реке, но медленно продвигались из-за непорядка с мотором, и в конце концов, после того, как стемнело, остановились на ночлег полумилей выше того места, где провели ночь мы с Виктори. Мимо нас они должны были пройти в темноте, и почему я не слышал шум винта, я не знаю. Может быть, правда, это было как раз тогда, когда львы на том берегу подняли совершенно оглушительный шум.

Взяв антилопу, мы все вместе вернулись на катер, где повстречались и с Тейлором; он был счастлив видеть меня живым, как и Делкарт. Что касается Снайдера, то честно сознаюсь, он особого энтузиазма по этому поводу не проявлял.

Тейлор нашел ингредиенты для нашего химического топлива, и именно процесс их дистилляции, а также неполадки в моторе и оказались причиной промедления в Поисках меня.

Пленник Делкарта и Снайдера был мощный парень из слоновьей страны. Не смотря на их уверения, он до сих пор не мог поверить, что его не убьют.

Он уверял нас, что его зовут Тридцать-шесть, а поскольку он едва мог сам досчитать до десяти, то я подумал, что он и понятия не имеет, что значит его имя. Быть может, оно перешло к нему от воинского номера его предка, служившего в английских войсках во время Великой Войны рядовым, а может быть, это был номер какого-то знаменитого полка, где этот предок служил.

Теперь, когда мы воссоединились, мы стали держать совет, чтобы определить, какого курса мы будем держаться в непосредственном будущем. Снайдер все еще был за то, чтобы вернуться в море и возвращаться в Пан-Америку, но более здравое суждение Делкарта и* Тейлора было: нам там не выжить и двух недель.

Столь же скверным вариантом было оставаться в Англии, где в таком случае нам предстояло быть под угрозой нападения диких зверей и людей одновременно. Я предложил пересечь Ла-Манш и удостовериться, не сможем ли мы там обнаружить более просвещенное и цивилизованное население. Я был уверен, что все-таки какие-то следы древней культуры и величия Европы должны оставаться. Может быть, Германия осталась хотя бы такой же, как в двадцатом веке, потому, что как и все пан-американцы, я полагал, что победу в Великой Войне одержали немцы.

Снайдер возражал против этого предложения. Он сказал, что и так скверно, что мы зашли так далеко. Он не хотел бы ухудшать положение, перебравшись на континент. Результатом этих высказываний было то, что я окончательно потерял терпение, и сказал ему, что он будет делать то, что я считаю лучшим, поскольку я намерен осуществлять командование в отряде, а они — мне подчиняться так же, как будто мы все еще на «Колдуотере» в Пан-Американских водах.

Делкарт и Тейлор тотчас же заверили меня, что они ни на секунду не предполагали ничего другого, и что они готовы следовать за мной и подчиняться мне так же, как по ту сторону тридцатого.

Снайдер не сказал ничего, но взгляд его был угрюм. И снова у меня, как и раньше, да и как значительно позже, возникло сожаление, что судьба распорядилась так неудачно, что он стал членом команды катера в тот памятный день, когда мы расстались с «Колдуотером».

Виктори, получившая право голоса на совете, была полностью за поездку на континент, или куда угодно, где она могла бы увидеть что-нибудь новое и испытать новые приключения.

— А потом мы можем вернуться в Велибританию, — сказала она, — и если Бакингем еще не умрет, мы сможем его поймать и убить, и тогда я смогу вернуться к своим, и мы все будем жить в мире и счастье.

Она говорила об убийстве Бакингема с таким же беспокойством, как говорят, например, о предполагаемом уничтожении овцы; она не была ни жестокой, ни мстительной. На самом деле, Виктори была очень милой и женственной женщиной. Но по ту сторону тридцатого человеческая жизнь немногого стоила — наследие тех кровавых дней, когда от восхода до заката тысячи погибали в окопах, когда их укладывали в тех же окопах и прикрывали грязью, когда немцы использовали их тела как дрова и жгли костры, когда уничтожали женщин, детей и стариков, а большие пассажирские суда торпедировали без всякого предупреждения.

Тридцать-шесть, поверив, что убивать мы его не собираемся, был так же счастлив сопровождать нас, как и Виктори.

Никаких приключений при переходе пролива не было, и монотонность путешествия оживлялась чисто детским восторгом Виктори и Тридцать-шесть от безопасного плавания и удаленности от суши.

Вся компания, за исключением, может быть только Снайдера, была в великолепном настроении, смеялась и шутила, или с интересом обсуждала, что нас ждет в будущем: что мы найдем на континенте и каковы его жители — варвары или цивилизованные люди.

Виктори попросила меня объяснить разницу между ними, а когда я попытался это сделать по возможности четко, она воскликнула с веселым смешком:

— Ой, значит, я варварка!

Я не смог удержаться от смеха, согласившись, что да, она варварка. Она не обиделась, приняв это за шутку. Но некоторое время спустя она глубоко задумалась и замолчала. Наконец, она взглянула на меня, сверкнув зубами в улыбке:

— Если бы ты взял эту штуку, что ты называешь «бритва» и срезал волосы с лица Тридцати-шесть, и поменялся одеждой с ним, то ты бы стал варваром, а Тридцать-шесть — цивилизованным человеком. Между вами разница только в оружии. Одень тебя в волчью шкуру, дай нож и копье и отправь в леса Велибритании — как бы тебе могла помочь твоя цивилизация?

Делкарт и Тейлор улыбнулись в ответ на ее слова, а Тридцать-шесть и Снайдер просто покатились со смеху. Тридцать-шесть своей реакцией меня не удивил, но Снайдер смеялся, по-моему, гораздо громче, чем того требовал повод. Вообще, как мне казалось, Снайдер пользовался любой возможностью, даже малейшей, чтобы продемонстрировать мне неповиновение, и я был намерен при первой же попытке по-настоящему нарушить дисциплину всерьез напомнить Снайдеру, что я все еще командир.

Мне было неприятно, что он постоянно посматривал на Виктори, потому что я знал, что он за человек. Но поскольку не было необходимости оставлять девушку наедине с ним, я беспокойства за ее безопасность не чувствовал.

После случая с обсуждением варварства, отношение Виктори ко мне ощутимо изменилось. Она стала чуждаться меня, и когда наступила очередь Снайдера сесть за штурвал, она пересела к нему под предлогом, что хочет научиться управлять катером. Я подумал, что она догадалась об его антипатии ко мне и разделяла его компанию, чтобы досадить мне.

Снайдер, конечно, тоже воспользовался ситуацией. Он часто наклонялся шепнуть что-нибудь на ухо Виктори, и много хохотал, что для него было очень необычно.

Разумеется, мне до этого дела не было; но по какой-то необъяснимой причине меня страшно раздражало зрелище того, как они сидят рядышком и явно наслаждаются обществом друг друга. Это привело меня в такое скверное настроение, что я даже не получил удовольствия от последних часов путешествия на континент.

Мы собирались высадиться на сушу около древнего Остенде. Но когда мы приблизились к берегу, то не обнаружили никаких следов человеческих поселений вообще, не говоря уж о городе. После того, как мы высадились, то обнаружили ту же унылую пустыню, что и на Британских островах. Создавалось такое впечатление, будто здесь и не ступала нога цивилизованного человека.

Учитывая наш опыт с Англией, трудно было преодолеть чувство разочарования и обманутых надежд, да к тому же к серьезному страху за будущее примешивалось раздражение из-за продолжающейся фамильярности между Виктори и Снайдером, что отнюдь не способствовало выходу из душевной депрессии.

Я злился на самого себя, что позволяю себе так болезненно на это реагировать. Я не хотел себе признаться, что сержусь на эту маленькую дикарку, что мне не все равно, что она делает и что я опустился настолько, что испытываю личную неприязнь к обыкновенному матросу. И тем не менее, так оно и было.

Не найдя ничего, что могло бы нас задержать у когда-то существовавшего Остенде, мы отправились вдоль побережья в поисках устья Рейна, где я все же предполагал заняться поисками цивилизованных людей. Я собирался обследовать Рейн до тех пор, пока это позволит катер. Если цивилизации мы там не найдем, то вернемся в Северное море, пройдем вдоль побережья до Эльбы и проследуем по Эльбе и Берлинским каналам. Тут, в конце концов, и я в этом был уверен, мы обязательно найдем то, что ищем, а если цивилизация исчезла и там, то, значит, Европа вернулась в эпоху варварства.

Погода стояла прекрасная, мы великолепно продвигались по маршруту, но повсюду вдоль Рейна мы встречали одно и то же — ни единого следа не только цивилизованного, но даже дикого человека.

Никакого удовольствия от изучения современной Европы, как я раньше предвкушал, я не получал — я был несчастен. Виктори тоже изменилась. Мне было вначале так хорошо с ней, но начиная с путешествия через Ла-Манш я держался от нее в стороне.

Хотя она держала голову высоко, у меня было ощущение, что она сожалеет о своем дружелюбии по отношению к Снайдеру, потому что заметил, что она его постоянно избегает. Он же, наоборот, вдохновленный ее дружелюбием вначале, использовал все возможности оказаться поближе к ней. Ничего мне так не хотелось, как найти подходящее извинение для того, чтобы врезать ему как следует. Причем, что парадоксально, мне было страшно стыдно, что я затаил на него злобу. Я понимал, что дело во мне, но что случилось, я понять не мог.

В течение нескольких дней все оставалось по-прежнему, и мы продолжали свое путешествие вверх по Рейну. Я надеялся на обнадеживающие признаки в Кельне, но Кельна не было. Не было городов и вдоль реки до этого места, опустошение было явно больше, чем могло быть только в результате пролетевших веков. Пушки, бомбы, мины сравняли с землей все здания, воздвигнутые человечеством, и ничем не сдерживаемая природа прикрыла страшные следы человеческих грехов и преступлений великолепной зеленой мантией. Прекрасные деревья поднимали свои стройные вершины там, где когда-то прекрасные соборы вздымали свои купола, а прелестные полевые цветы безмятежно расцветали на земле, когда-то залитой человеческой кровью.

Природа возродила то, что когда-то человек украл у нее и испоганил. Стадо зебр паслось там, где кайзер мог озирать свои войска. Антилопа мирно отдыхала на лугу, заросшем маргаритками, где двести лет назад пушка посылала устрашающие снаряды, сеявшие смерть, ненависть и разрушение трудов человеческих и божьих.

Нам было нужно мясо, но я даже помедлил — так не хотелось нарушать покой и мир грохотом выстрела и смертью одного из прекрасных созданий. Но есть надо — пришлось стрелять, правда, я предоставил сделать эту работу Делкарту, и через минуту у нас было две антилопы и пустой ландшафт.

После еды мы погрузились в лодку и продолжили наш путь вверх по реке. В течение двух дней мы плыли среди все той же первобытной нетронутой природы. Около полудня второго дня мы высадились на западном берегу реки, и, оставив Снайдера и Тридцать-шесть стеречь Виктори и катер, мы с Делкартом и Тейлором отправились на поиски дичи.

Мы шли уже около часа, углубляясь внутрь страны, но ничего не нашли, затем появился маленький благородный олень, которого Тейлор уложил метким выстрелом с расстояния двухсот ярдов. Идти дальше было уже поздно, мы сделали крепление из ремней и парни потащили оленя к катеру, а я успел еще пройти сотню ярдов в надежде еще чем-нибудь пополнить наши запасы.

Мы прошли почти половину расстояния до реки, как вдруг я столкнулся лицом к лицу с человеком. Он был такой же первобытный и неопрятный, как и велибританцы — лохматый, неумытый дикарь, одетый в рубаху из шкуры, выделанной вместе с головой животного, которую он накинул на голову как шапку или капюшон, что придавало ему устрашающий и жестокий вид.

Парень был вооружен копьем и дубинкой, свисавшей вдоль спины на ремне, надетом на шею. Ноги его были обуты в сандалии из шкуры.

При виде меня он остановился, затем повернулся и помчался в лес и, хотя я ободряюще кричал ему вслед по-английски, он не вернулся и больше мы его не видели.

Встреча с дикарем вновь укрепила мои надежды на встречу с более просвещенными людьми, стоящими на более высокой ступени развития, и с легким сердцем я продолжал свой путь к реке.

Я все еще шел впереди Делкарта и Тейлора, поэтому и к Рейну вышел первым. Я дошел до самой кромки воды и лишь тогда заметил, что что-то неладно.

Лодки не было. Секундой позже я заметил человеческое тело на берегу. Подбежав, я увидел, что это Тридцать-шесть. Я остановился и, приподняв голову велибританца, услышал слабый стон, слетевший с его губ. Он был жив, но было ясно, что он очень плох.

Тут подошли Делкарт с Тейлором и мы все вместе принялись ухаживать за ним, надеясь, что он придет в себя и расскажет, что произошло и что стало с остальными. Первой моей мыслью было — нападение дикарей. Наш маленький отряд был взят врасплох. Тридцать-шесть был ранен, а остальных взяли в плен. Эта мысль была как удар в лицо — я был оглушен ею. Виктори в руках невежественных дикарей! Это ужасно. Я даже встряхнул Тридцать-шесть, пытаясь привести его в чувство.

Я поделился своими предположениями с ребятами, но Делкарт отклонил их, сделав всего одно движение: он откинул львиную шкуру, наполовину прикрывавшую грудь велибританца, открыв аккуратную круглую ранку — сделать такую можно было только выстрелив из винтовки.

— Снайдер! — воскликнул я. Делкарт кивнул. Веки раненого дрогнули и он открыл глаза. Он посмотрел на нас и сознание медленно проступило в его взгляде.

— Что случилось, Тридцать-шесть? — спросил я.

Он попытался ответить, но закашлялся, что было вызвано кровотечением легких, и измученный, снова упал на землю. Некоторое время он лежал как мертвый, но потом заговорил почти неслышным шепотом:

— Снайдер… — он помолчал, попробовал заговорить опять, поднял руку и показал вниз по течению реки. — Они пошли… назад, — содрогнулся и умер.

Никто из нас не сказал ни слова. Но я думаю, что наши мысли были одинаковы: Виктори и Снайдер украли лодку и покинули нас.

VII

Мы стояли около тела погибшего велибританца, бессмысленно глядя на реку, которая приблизительно в четверти мили от нас ниже по течению делала крутой поворот на запад и терялась из виду, как будто все мы надеялись, что увидим, как возвращается наш драгоценный катер — жизнь или смерть в чуждом диком мире.

Я скорее почувствовал, чем увидел, как Тейлор перевел свой взгляд на мой профиль, и когда повернулся к нему, выражение на его лице напомнило мне о моем офицерском долге и ответственности.

Отразившаяся на его лице полная безнадежность была, должно быть копией того, что я чувствовал сам, но в это мгновение я уже овладел собой и принял твердое решение скрывать свои собственные дурные предчувствия и подбодрить остальных.

— Мы пропали! — было написано на лице Тейлора так ясно, будто напечатано большими буквами. Он думал о катере, и только о катере. А я? Мне хотелось думать, что и я тоже. Но я должен признать, что гораздо более печальным, чем утрата катера, чувством, точившим мое сердце, было горе, безысходное, которое я сам от себя хотел скрыть, но оно настолько переполняло меня, что в горле даже появился комок, не дававший возможности выговорить ободряющие слова моим спутникам.

Но затем, к моему облегчению, нахлынул гнев, гнев на предателя, бросившего троих своих соотечественников в таком ужасном положении. Мне хотелось вызвать в себе такое же чувство гнева и по отношению к женщине, но почему-то не удалось, и я все время искал извинений для нее — ее молодость, ее неопытность, ее дикость.

Поднявшаяся во мне злоба уничтожила мою временную беспомощность. Я улыбнулся, и Тейлор слегка повеселел.

— Мы последуем за ними, — сказал я, — есть шансы, что мы перехватим их. Они не смогут передвигаться так быстро, как Снайдер надеется. Ему надо будет останавливаться, чтобы раздобыть горючее и еду, кроме того, катер вынужден идти по всем изгибам, а мы сможем срезать, двигаясь напрямую. У меня есть карта — слава Богу, она всегда при мне, а с ее помощью, да с помощью компаса мы добьемся преимущества.

Мои слова, похоже, действительно их подбодрили, и они были готовы тотчас же выступить в путь. Причин для задержки у нас не было, и мы двинулись вдоль реки. Пока мы топали, основным вопросом, который мы обсуждали, поскольку все мы думали только об этом, было, что же мы сделаем со Снайдером, когда поймаем. Ходьба настроила нас на оптимистический лад, и мы были уверены, что нам удастся его догнать. Ведь сама мысль о том, чтобы остаться жить в этом диком краю до конца жизни, была просто невозможна.

Что касается наказания для Снайдера, то мы ни к чему определенному не пришли, потому что Тейлор был за то, чтобы его расстрелять, Делкарт настаивал на повешении, в то время как я, сознавая всю тяжесть его преступления, не мог заставить себя покарать его смертью.

Меня интересовало, что Виктори нашла в таком человеке, как Снайдер, и почему я все время ищу извинений и пытаюсь оправдать ее действия. Она же для меня ничто. Кроме того, что я испытывал к ней естественную благодарность за то, что она спасла мне жизнь, она для меня ничто, я ей ничего не должен. Она маленькая полуголая дикарка, а я джентльмен, офицер величайшего в мире флота. Никаких общих интересов у нас быть не может.

Эти размышления оказались столь же огорчительными, что и предшествовавшие им, и сколько бы я ни старался перевести свои мысли в другую область, мне все равно мерещилось загорелое овальное лицо, улыбающиеся губы, открывающие белые ровные зубы, смелый взгляд без тени коварства и обрамляющая это самое прелестное для меня видение беспорядочная масса вьющихся волос.

Каждый раз, когда этот облик возникал передо мной, мною овладевала холодная ярость и ненависть к Снайдеру. Я мог простить ему катер, но если он обидел ее, он должен умереть и умереть от моей руки, я это твердо решил.

В течение двух дней мы следовали вдоль реки в северном направлении, срезая путь где можно, но нас ограничивали звериные тропы, шедшие параллельно реке. Как-то после полудня мы смогли срезать узкую косу, что сэкономило нам много миль, поскольку река в этом месте делала большую петлю.

Мы решили здесь остановиться: день был тяжелый, и честно говоря, я думаю, что мы все думали, что теперь мы сможем догнать катер только благодаря случаю.

Незадолго до этого мы подстрелили оленя, и пока Тейлор с Делкартом готовили еду, я спустился к воде, чтобы наполнить наши фляги. Я уже заканчивал свое дело, и когда выпрямился, то увидел, что из-за излучины реки что-то плывет. Какое-то время я не мог даже поверить своим глазам. Это была лодка.

Я заорал, зовя Делкарта и Тейлора, сразу примчавшихся ко мне.

— Катер! — закричал Делкарт, — и верно, это был катер, спускавшийся по реке. Что же это такое? Как же мы его пропустили? И как же нам добраться теперь до него, если Снайдер и девушка обнаружат нас?

— Его сносит течением, — сказал Тейлор, — я никого там не вижу.

Я стащил с себя одежду, Делкарт последовал моему примеру. Тейлору я велел оставаться на берегу, стеречь одежду и оружие. Он, кстати, мог нам пригодиться там больше, потому что имел возможность выстрелить в Снайдера, если тот нас обнаружит и примется стрелять сам.

Мы стремительно поплыли наперерез подплывающему катеру. Я был более быстрым пловцом, чем Делкарт, и доплыл до средины канала одновременно с лодкой. Ее несло кормой вперед. Я схватился за планшир и быстро подтянулся. Я ожидал выстрела в тот момент, когда окажусь в поле зрения захватчиков, но выстрела не последовало.