Грейс вздрогнула, когда открылась дверь напротив входной и в ней появился седой сутуловатый доктор Рамсфилд. Он держал в руках результаты анализов, которые ему прислали из лаборатории.

— Поздравляю вас, душечка, вы беременны.

Должно быть, это ошибка, думала Грейс, возвращаясь домой. Перепутали анализы, или она сама сделала что-то не так. Ее начала охватывать паника. Она не может быть беременной. Не может!

Ребенок Кена! У нее будет ребенок от Кена. С какой стати я улыбаюсь? — недоумевающе спросила себя Грейс, увидев свое отражение в витрине магазина. Определенно не самый подходящий момент для улыбок…

Вернувшись домой, она открыла почтовый ящик и достала письма. Среди целой кучи почтового мусора была открытка от родителей.

Грейс пришлось сесть, прежде чем начать читать ее. Родители. Незачем было гадать, как они отнесутся к случившемуся. До них дойдут сплетни, не могут не дойти, к тому же она знала, что жизнь одинокой матери совсем не то, чего они хотели бы для нее или для своего внука. Честно говоря, и сама она не желала такой судьбы. У Грейс стиснуло горло и пересохло во рту.

Она попросила тетю и дядю ничего не говорить родителям, объяснив это — довольно правдиво — тем, что хочет сказать им сама, лично.

К тому же, зная, что родители вернутся домой не раньше чем через два месяца, Грейс убедила себя, что у нее вполне достаточно времени, чтобы тем или иным способом восстановить нормальное течение своей жизни до их приезда… Но теперь!..

Родители будут по-прежнему любить и поддерживать ее, что бы она ни натворила, Грейс знала это. И ее ребенка они с радостью примут и полюбят. Но будут еще сплетни и неодобрение, к тому же Кен будет частенько наведываться на фабрику, поэтому Грейс понимала, что остаться здесь не может. Что же касается ребенка… Разве она позволит ему терпеть такое унижение: знать, что собственный отец отказался от него? Нет, жизнь будет намного проще для всех, кого она любит, если уехать отсюда.

В конце концов, гордо решила Грейс, мои учительские таланты никто не подвергал сомнению.

Ну а тот факт, что ей придется вести жизнь матери-одиночки… Что ж, за сотни, а то и больше миль от Пайнвуда кого будут волновать или интересовать злобные инсинуации Джины Орвелл?

— Мама!

Открыв дверь, Кен ошеломленно уставился на знакомое лицо в высшей степени неожиданной гостьи.

Он говорил родителям, что переехал в снятый им в Пайнвуде дом, в котором будет жить до тех пор, пока не разберется со сложностями, сопутствующими приобретению всякого нового дела. Он также говорил, что не сможет в ближайшее время выполнить обещание навестить их. Но, разумеется, никак не ожидал, что мать возникнет на его пороге.

— Где папа? — нахмурившись, спросил он, заметив, что такси скрылось за поворотом подъездной дорожки.

— Я прилетала одна, — сказала мать. — Всего на несколько дней… Однако я уверена, что найду время познакомиться с твоей невестой.

Кен, в этот момент поднимавший чемодан матери, резко выпрямился и посмотрел на нее.

Несколько вариантов ответа промелькнули в его мозгу. Но его мать — это его мать, и она очень проницательная женщина, что за тридцать лет он успел выяснить и оценить.

— Думаю, тебе лучше войти, — без выражения произнес Кен.

— Да, думаю, лучше, — насмешливо согласилась мать и, задержавшись на пороге, сказала: — Этот дом — хороший семейный дом, крепкий и добротно построенный. Детям здесь будет хорошо расти. И мне нравится сад, хотя он потребует много забот. Она любит возиться в саду, эта твоя невеста? Надеюсь, что да, потому что женщина, которая холит свои цветы, будет холить мужа и детей.

Он заметил задумчивый взгляд, брошенный матерью на вазу с цветами, которые собрала Грейс несколько дней назад.

Кен заехал с ней сюда по пути на обед к ее тете и дяде, чтобы оставить папку с деловыми документами. Зазвонил телефон, и последовавший разговор занял некоторое время. А когда он наконец присоединился к Грейс, то обнаружил, что она собрала одичавшие цветы в саду и, составив букет, поставила его на стол в холле.

— Мне стало жаль, что они так и отцветут в траве и никто не полюбуется ими, — словно оправдываясь, пояснила Грейс.

— Значит, она хозяйственная, эта твоя невеста, — критически осмотрев букет, заключила мать. — Она готовит для тебя?

— Мама! — вздохнул Кен, препровождая ее в кухню. — Я должен кое-что объяснить тебе… и это потребует некоторого времени.

— Есть только одна вещь, — твердо заявила Моник сыну, — которую я хочу узнать, и на это не потребуется много времени. Ты любишь ее?

На мгновение ей показалось, что он не ответит. Он ведь уже мужчина, печально напомнила она себе, а не мальчик. Но потом Кен поморщился и отбросил со лба волосы точно таким же жестом, как и его отец.

— К сожалению, да, люблю, — признался он.

— К сожалению? — осторожно спросила Моник.

— В том-то и проблема.

Внезапный приезд матери был непредусмотренным осложнением. Однако теперь, когда она была здесь, Кен, к собственному удивлению, обнаружил, что на самом деле хочет рас-, сказать ей о Грейс, поделиться с ней не только открытием, что ее любит, но и своими тревогами и сомнениями.

— В любви всегда бывают проблемы, — добродушно ответила мать. — Если их нет, то это не любовь. Так расскажи мне, в чем состоит твоя проблема… Ты не нравишься ее отцу? С отцами дочерей так случается. Помню, мой собственный…

— Мама, я еще незнаком с отцом Грейс, и вообще… Я сказал тебе, что люблю Грейс, но еще не успел сказать, что она меня не любит.

— Не любит тебя? Но вы же помолвлены… Должна сказать, Кен, мне не очень-то приятно было впервые узнать о твоей помолвке от секретарши. Однако…

— Мама, пожалуйста, — твердо прервал ее Кен, — позволь мне все объяснить.

Делая это, Кен весьма тщательно редактировал историю, чтобы его мать, как поначалу он сам, не пришла бы к ошибочному заключению относительно Грейс. Но он видел, что она не очень-то довольна этим адаптированным изложением событий.

— Ты любишь ее, а она не любит тебя, но она согласилась на помолвку с тобой, чтобы защитить свою репутацию, поскольку случайно заснула в твоем гостиничном номере и ее видели выходящей оттуда ранним утром? — Брови Моник приподнялись в выражении массы эмоций, большинство которых заставили упасть сердце Кена. — Мне было бы очень интересно встретиться с твоей невестой, Кен. Тот глубоко втянул в себя воздух.

— Ну вот этого как раз я не могу тебе обещать, — начал он. — Сегодня днем я должен ехать в Огасту по делам и пробуду там несколько дней. Если хочешь, можешь поехать со мной, походить по магазинам, — предложил Кен.

Мать с достоинством смерила его взглядом.

— Я ведь живу в Швейцарии, Кен. У нас Женева под боком. Там хватает магазинов. Нет, я поживу здесь и дождусь твоего возвращения, — заявила она и решительно спросила: — А где живет твоя невеста?

Кен вздохнул.

— Здесь, в Пайнвуде. Мама, я знаю, ты хочешь как лучше, — мягко проговорил он. — Но, пожалуйста, я очень тебя прошу, не… не…

— Не вмешивайся? — закончила она. — Я твоя мать, Кен…

— Я понимаю, — ласково сказал он. — Но надеюсь, что и ты поймешь: я знаю, что Грейс меня не любит, и то, что ей станет известно о моей любви, причинит мне только ненужные смущение и унижение. А поскольку я никому не пожелаю испытать таких чувств, очень прошу… — Он перевел дыхание. — То, что я рассказал, мама, было предназначено только для твоих ушей. Пообещай мне, что не будешь разыскивать Грейс и обсуждать с ней услышанное.

На мгновение ему показалось, что она откажется. Но мать глубоко вздохнула и кивнула.

— Хорошо, я не буду разыскивать ее.

— Спасибо.

Когда Кен наклонился, чтобы поцеловать ее, мать пожаловалась:

— Когда я молилась о том, чтобы ты влюбился, я вовсе не такое имела в виду!

— Ты имела в виду внуков, я знаю. — Кен улыбнулся, стараясь немного приподнять настрой их разговора.

— Внуков — да, — согласилась мать. — Но больше всего я хочу, чтобы ты разделил жизнь с любимым человеком. Я хочу, чтобы твоя жизнь была наполнена такой же любовью, какую испытываем друг к другу мы с твоим отцом. Я хочу того же, чего хочет любая мать для своего ребенка, — с жаром проговорила Моник, в ее темных глазах сверкали материнские забота и любовь. — Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Мама не может хотеть всего этого больше, чем я сам, думал Кен два часа спустя, выезжая на дорогу, ведущую через Пайнвуд к Огасте. Он оставил Моник погруженной в обрывание отцветших головок у роз. Кен пытался убедить ее, поскольку сам не знал, сколько дней займут у него дела в Огасте, вернуться в Швейцарию, но она даже слушать его не пожелала.

Проезжая знакомый городок, он почувствовал такое сильное искушение свернуть к дому Грейс, что до боли сжал рулевое колесо, чтобы не последовать своему желанию. Моя жизнь никогда не будет счастливой, мрачно подумал он. Не будет — без Грейс. Без ее любви, ее тепла…

Грейс смотрела на лежащий перед ней лист бумаги — прошение об отставке, над которым трудилась больше трех часов. Теперь оно было написано, и оставалось только запечатать его в конверт и отослать. Однако ей почему-то не хотелось делать этого. Только не сейчас.

Она встала и заходила по комнате. А затем, подчиняясь внезапному порыву, схватила ключи и выбежала из дому.

Стоял чудесный теплый летний день, и садики перед коттеджами, составлявшими городскую улицу, переливались всеми цветами радуги от обилия расцветших в них цветов. Раньше этой идиллической картины было бы вполне достаточно, чтобы поднять ей настроение и в который раз подумать, как ей повезло, что она живет здесь, что у нее есть работа, которую она обожает, семья, которую любит, жизнь, которая ей нравится.

Но хотя школа и работа были для нее очень важны, — все это выглядело совершенно несравнимо с силой чувств, что она испытывала к Кену.

Кен… Погруженная в свои мысли Грейс не заметила, как направилась к школе.

Напротив, у церкви, стояла скамейка, и Грейс опустилась на нее, глядя на место, которое так много для нее значило. Она была не настолько тщеславной, чтобы думать, будто никто не сможет ее заменить, будто никто не в силах преподавать так, как она, или даже лучше. Но разве тот, кто придет ей на смену, будет любить школу так же, как она? Разве другая женщина сможет любить Кена так же, как она? Глаза ее наполнились слезами. Грейс полезла в сумочку, чтобы достать носовой платок, и в этот момент заметила женщину, севшую на скамейку рядом с ней.

— С вами все в порядке? Я не могла не заметить, что вы плачете.

Замечание незнакомки застало Грейс врасплох. Но она быстро взяла себя в руки и, гордо вскинув голову, повернулась к женщине.

— У меня все в порядке, спасибо, — сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал холодно и равнодушно.

Но вдруг с ужасом почувствовала, как к глазам прилили новые слезы и потекли по щекам. Грейс поняла, что еще мгновение — и она начнет рыдать безутешно, как ребенок, ободравший коленку.

— Нет, у вас не все в порядке. Вы очень расстроены, а еще сердиты на меня за то, что я все это говорю вам. Но иногда разговор с незнакомым человеком очень помогает, — ласково сказала ей женщина, а потом добавила: — Я заметила, что вы смотрите на школу…

— Да, — призналась Грейс. — Я… я преподаю там. Во всяком случае, преподавала… Однако сейчас…

— Вы решили уехать, — предположила незнакомка. — Должно быть, вы влюбились и вынуждены бежать, и плачете потому, что вам жаль покидать такое прекрасное место.

Ее английский был безупречен, тем не менее что-то в интонациях свидетельствовало о том, что она иностранка. Должно быть, путешественница, которая проезжала мимо и которую Грейс видит в первый и последний раз.

Внезапно, по какой-то необъяснимой причине, Грейс обнаружила, что ужасно хочет поговорить с ней, облегчить свою душу и найти если и не объяснение тому, что произошло, то хотя бы понимание, другого человеческого существа. Что-то подсказывало Грейс, что эта женщина ее поймет. Возможно, дело было в добром взгляде ее глаз, в ободряющей улыбке.

— Я влюблена, — призналась Грейс, — а он… Словом, человек, которого я люблю… не любит меня.

— Не любит? Значит, он дурак, — безапелляционно заявила незнакомка. — Мужчина, который не любит женщину, любящую его, всегда дурак.

Она снова улыбнулась. И Грейс поняла, что женщина старше, чем ей поначалу показалось по ее элегантному внешнему виду.

— Почему он вас не любит? Он говорил? Грейс с удивлением обнаружила, что вот-вот улыбнется.

— Что-то вроде этого… Он дал понять, что…

— Но вы любовники? — наседала незнакомка с проницательностью, от которой у Грейс захватывало дух.

Чувствуя, что начинает краснеть, Грейс подтвердила.

— Да, но… но он не… Это я все затеяла. Я… Она замолчала, прикусив губу. Какие-то вещи Грейс просто не могла заставить себя облечь в слова. Однако ее собеседница, похоже, лишена была подобных предрассудков.

— Вы соблазнили его!

Ее голос звучал скорее весело; чем потрясенно. И, подняв взгляд, Грейс действительно заметила, что темные глаза женщины смеются.

— Ну… я… скажем так, застала его врасплох. Видите ли, я заснула в его постели, а он не знал, что я там. И когда я проснулась и поняла, что это он… — Грейс сделана паузу. Ей почему-то приносила невиданное облегчение эта возможность откровенно говорить с посторонним человеком, впервые вслух объяснять, что она испытывает и почему. — Я видела его раньше в вестибюле отеля, — тихо продолжила она. — Тогда я не знала, кто он такой, тем не менее я…

Она замолчала.

— Вы почувствовали влечение к нему? — с готовностью подсказала женщина.

Грейс благодарно кивнула.

— Да, — с жаром согласилась она. — Он произвел на меня впечатление, которого не производил ни один мужчина. Я просто смотрела на него, и… — Голос ее упал до шепота. — Знаю, это звучит глупо, но мне показалось, что я. влюбилась в него с первого взгляда… И когда я проснулась и обнаружила, что нахожусь в постели с ним… мое тело, должно быть, вспомнило, что я почувствовала тогда, раньше, и… Но он… ну, он подумал, будто я там из-за того… А позже, когда узнал правду, он сказал мне…

Он попросил меня… — Голос Грейс пресекся. — Мне ни в коем случае не следовало этого делать, и мне так стыдно!

— За то, что вы влюбились? — легонько пожав плечами, спросила незнакомка. — Почему вы должны стыдиться этого? Это самая естественная вещь на свете.

— Любовь — возможно, — согласилась Грейс. — Но мое поведение, то, как я…

Грейс скорбно покачала головой и, проглотив комок в горле, сморгнула слезинки. Собеседницу ее, однако, не устраивало затянувшееся молчание. Она продолжала допытываться:

— Значит, вы встретили мужчину, которого полюбили. Вы сказали, что он вас не любит, но вы уверены в этом?

— Абсолютно, — твердо сказала Грейс.

— А теперь вы сидите здесь и плачете, потому что не можете представить себе жизни без него, — высказала предположение женщина.

— Да, поэтому и… и еще по другим причинам, — призналась Грейс.

— По другим причинам? Грейс прерывисто вздохнула.

— После… после того как он понял, что я не та, за кого он меня принял, ну, когда узнал обо мне правду, он предупредил меня, что если… если по какой-то несчастной случайности я… ну… что если наша близость имела какие-то последствия, то он хотел бы, чтобы я…

Грейс прикусила губу и отвела взгляд, почувствовав, что слезы снова застилают ей глаза.

— Я твердила себе, что невозможно любить человека, который готов безжалостно лишить жизни своего ребенка. Как я могу любить его? Пока она ошеломленно качала головой, ее собеседница недоверчиво произнесла:

— Я не могу поверить тому, что вы говорите. Это невозможно, просто немыслимо…

— Уверяю вас, это правда, — дрожащим голосом возразила Грейс. — Я сама не хотела верить, но он так и сказал: нам следует кое-что предпринять. Конечно, тогда я считала невозможным то, что я могу быть… Но теперь…

Грейс бессознательным оберегающим жестом обхватила себя тонкими руками, а ее собеседница резко спросила:

— Вы беременны? У вас будет ребенок от… этого человека?

Грейс с отсутствующим видом кивнула.

— Да. И еще мне грозит расследование в связи с тем, что меня видели выходящей из его номера. Видите ли, я занимаю должность директора школы, и предполагается, что я должна… Вот почему он сказал, что мы должны объявить о нашей помолвке — из-за сплетен и чтобы защитить меня.

Говоря это, Грейс подняла левую руку, и бриллиант, подаренный Кеном, засверкал в солнечных лучах так же ярко, как слезы на ее щеках.

— Но как это возможно — предлагать мне защиту и в то же время отказывать в праве на жизнь собственному ребенку?

— И что вы намерены делать? — спокойно спросила у нее женщина.

Грейс глубоко вздохнула.

— Я хочу уехать и начать новую жизнь в другом месте.

— Не сказав любовнику о ребенке?

После всего, что она, Грейс, рассказала ей, как эта женщина могла говорить с таким неодобрением?

— Как я могу ему сказать, если он мне уже заявил, что не хочет его? «Нам нужно кое-что предпринять» — вот точные его слова, и я представить не могу, что еще он мог иметь в виду. Но я скорее умру, чем позволю причинить вред моему малышу.

Грейс разозлилась. Все материнские инстинкты в ней восстали на защиту еще не рожденного ребенка.

Она не знала, сколько времени просидела на скамейке, откровенничая с незнакомкой, но сейчас чувствовала себя такой изможденной и опустошенной, что мечтала только о том, как бы попасть домой и лечь. Встав, Грейс устало улыбнулась своей безымянной собеседнице.

— Спасибо, что выслушали меня.

Она повернулась, чтобы уйти, но в это время та другая женщина тоже встала и заключила Грейс в теплые, почти нежные объятия.

— Держитесь, — сказала она. — Все будет хорошо. Я в этом уверена.

Когда собеседница ободряюще улыбнулась ей, у Грейс возникло странное чувство, будто есть в этой женщине что-то удивительно знакомое. Но это, естественно, было смешно. Грейс не сомневалась, что никогда раньше не встречалась с ней.