В конечном итоге пришли к соглашению, что поскольку Грегори готов взять обвинение обратно, то к Грейс никаких претензий нет и возвращаться в участок ей ни к чему.

Кен сообразил, что у него остается всего около часа до встречи с рабочими фабрики, а ему еще нужно обсудить жизненно важный и крайне деликатный вопрос с Грейс!

Умытая и одетая Грейс задержалась на верхней площадке лестницы. Под утро она притворялась спящей и прекрасно слышала, как Кен встал и покинул спальню.

Разве может считающаяся умной женщина совершить одну и ту же ошибку дважды?

Тревога по поводу того, что ожидает ее в полицейском участке, была ничто в сравнении с той, которую она испытывала, думая о своих чувствах к Кену. Своих чувствах? Когда же у нее хватит смелости назвать вещи своими именами?

Своей любви! Где-то в горле зародился страдальческий стон. Если бы только эта ночь не была такой… такой идеальной. Если бы близость, которую она делила с любимым мужчиной, не давала ей всего, о чем только можно мечтать. Если бы Кен был другим, если бы в нем было хоть что-нибудь, что вызвало бы у нее желание отдалиться от него.

Когда она начала спускаться по лестнице, в холле внезапно появился Кен. Он остановился, наблюдая за ней, и Грейс, задрожав, затаила дыхание, пораженная силой своей любви к нему.

— Я только что закончил говорить с начальником полицейского участка, — сказал Кен.

— Да, я не забыла, что должна вернуться, — быстро произнесла Грейс, окинув его твердым, гордым взглядом. По ее мнению, это должно было убедить Кена, что такая перспектива ее не пугает. — Даже понятия не имею, какие потребуются формальности… — В ее голосе невольно появилась легкая дрожь. — Наверное, сначала мне нужно связаться с адвокатом.

— В этом нет нужды, — снова начал Кен, но тут же остановился, увидев, насколько она побелела, несмотря на все попытки скрыть от него свою тревогу. — Грейс, все в порядке, — медленно и четко проговорил он. — Я… вернее, в полиции решили, что тебе нет необходимости возвращаться.

Кен до конца не понимал, почему решил не говорить Грейс о роли, которую сыграл в принятии этого решения. Просто сейчас это показалось ему правильным.

— Я не должна возвращаться?

Теперь дрожит уже не только голос, отметил Кен, наблюдая, как от облегчения содрогнулось все ее тело. Настоятельное желание подойти к Грейс, обнять, сказать, что он никогда, никому больше не позволит обидеть или напугать ее, было так велико, что он сделал несколько шагов вперед, прежде чем смог взять себя в руки.

Грейс решила, что неправильно поняла сказанное Кеном.

— Ты хочешь сказать, что мне не нужно возвращаться сегодня? — неуверенно спросила она.

— Я хочу сказать, что тебе не нужно возвращаться вообще, — поправил ее Кен и мягко добавил: — Все кончилось, Грейс. Тебе больше не о чем беспокоиться.

— А как же Грегори Купер? — возразила она.

— По-видимому, он передумал, — беззаботно ответил Кен, отвернувшись.

Он ни в коем случае не хотел, чтобы Грейс чувствовала себя чем-то обязанной ему, когда придет время сказать ей о своих чувствах. Кен не собирался пользоваться никакой разновидностью эмоционального шантажа, чтобы вынудить Грейс сказать, что она чувствует к нему то же самое.

Но когда речь заходит о том, создали они вместе новую жизнь или нет, — это совсем другое дело. Он использует все возможные способы, чтобы добиться участия в жизни ребенка.

— Послушай, Грейс, скоро мне нужно уходить, — сказал Кен, — но прежде нам нужно кое-что обсудить.

Грейс затопил холодный ужас. Она знала, что за этим последует, что он собирается ей сказать: «Прошлая ночь была ошибкой, прости. Но я надеюсь, ты понимаешь…» Внутренне она подготовилась к удару, который, как ей казалось, сейчас последует.

— Давай пойдем на кухню, — неожиданно предложил Кен. — Я приготовил кофе, и ты, должно быть, голодна.

Голодна!

— Я думала, ты куда-то спешишь, — попыталась протестовать Грейс, пока Кен вел ее в кухню.

— У меня встреча, на которой я обязательно должен присутствовать, — подтвердил Кен. — Но мы можем поговорить, пока ты ешь.

Ест! Грейс знала, что у нее кусок в горло не полезет, однако позволила Кену положить себе гренков и налить кофе. После чего он спокойно заговорил:

— Когда мы встретились впервые, я впал в ужасное заблуждение, и не только в отношении ситуации, Грейс, но и в отношении тебя.

Кен сделал паузу, словно подыскивая верные слова, и Грейс настороженно замерла.

— Меня беспокоит то, что из-за… обстоятельств, которые сопутствовали нашей близости, мы оба, боюсь, забыли о… хмм… последствиях, которые она может иметь, и не позаботились… — Кен замолчал и покачал головой. — Послушай, я пытаюсь сказать, Грейс, что, если существует хотя бы какой-нибудь шанс того, что ты забеременела… Ну, нам нужно кое-что предпринять… Одним словом, я бы не хотел, чтобы ты…

Забеременела! Грейс потрясенно смотрела на Кена. «Нам нужно кое-что предпринять…» Она пыталась постичь смысл этих слов. Неужели он мог даже на мгновение подумать, что если она носит его ребенка, то позволит, чтобы в отношении этой бесценной новой жизни «кое-что предпринимали»? Ни на что подобное она не пойдет. Никогда!

Кровь застыла у нее в жилах. Она ожидала, что Кен назовет минувшую ночь ошибкой, порывом, о котором он теперь сожалеет, сексуальным опытом, который ей не стоит принимать всерьез. Но мысль о том, что он заглядывает настолько далеко вперед, что уже задумывается об устранении последствий их близости, причинила Грейс боль, вынести которую она была не в состоянии.

Что же так тревожит его? Возможность стать отцом ребенка, которого он не хочет? Или эмоциональные и финансовые требования, которые она могла бы к нему предъявить ради этого ребенка? Какого же сорта женщиной он ее считает?.. И как же она может продолжать любить его после этого?

Даже не успев обдумать свои слова, Грейс бросила:

— Нет ни одного шанса… что со мной это могло случиться.

Она говорила с такой холодной уверенностью, что Кен нахмурился. Неужели он ошибся, решив, что из-за своей неопытности она была не защищена против возможной беременности?

Неожиданно для себя Кен услышал, что продолжает настаивать:

— Но та ночь в моем номере была у тебя первой, и…

— Откуда ты знаешь? — спросила она, не осознавая в своей злости, что сама только что подтвердила его интуитивную догадку. Не дожидаясь ответа, Грейс с жаром продолжила: — Что ж, только то, что я оказалась… То, что ты был моим первым, — быстро поправилась она, — еще не означает, что я должна была забеременеть!

Говоря это, Грейс встала из-за стола и устремилась прочь из кухни, на ходу бросив:

— Я собираюсь захватить вещи и сразу же и поехать домой. И я не хочу больше тебя видеть! С того самого момента, как ты появился в Пайнвуде, ты только и делаешь, что сеешь несчастья и портишь жизнь всем! И запомни: абсолютно исключено, что я когда-нибудь захочу взвалить на плечи моего ребенка такую ношу, как ты в качестве его отца!

Ты уверена, что все будет в порядке, Грейс?

Она свирепо уставилась на Кена, который распахнул перед ней дверцу своей машины. Для ее самолюбия было в высшей степени нестерпимо принять его предложение отвезти ее домой.

— Мне, безусловно, будет намного лучше здесь, в собственном доме, чем прошлой ночью в твоем, тебе не кажется? — подчеркнуто спросила она у Кена. Он настоял на том, чтобы отнести ее сумку к двери и убедиться, что Грейс благополучно вошла в дом.

Ничего не ответив, он повернулся и пошел к машине. Поддавшись бессмысленному искушению посмотреть вслед уезжающему Кену, Грейс почувствовала головокружительный страх за свое будущее и злость на себя.

Отъезжая от коттеджа Грейс, Кен неожиданно обнаружил, что в буквальном смысле скрежещет зубами. Меньше всего сейчас он был способен сидеть за столом переговоров. Единственное, чего он хотел, — это обнять Грейс Митчел и в недвусмысленных выражениях сказать, что он чувствует по отношению к ней и чем может стать его жизнь без нее…

А как же мои недавние высокопарные обещания не использовать никакого эмоционального шантажа? — мрачно напомнил себе Кен. Но ему причинила огромную боль одна из последних фраз Грейс. О том, что она не хочет, чтобы он был отцом ее ребенка. Тогда он едва не сказал ей, что, если бы ее тело могло говорить, оно поведало бы совсем другую историю. Потому что ее тело еще как хотело его!

В его ушах отдалось эхо собственного голоса, и Кен вдруг с ужасом понял, что говорит сам с собой! Ничего удивительного. Разве любовь не называют одной из форм сумасшествия!

Гораздо более измученная случившимся, чем хотела это признавать, Грейс вдруг обнаружила, что мечтает забыться сном. Ее энергия всегда казалась неисчерпаемой, но последние два дня она чувствовала себя физически истощенной. По возвращении домой она сразу поднялась наверх, намереваясь собрать белье для стирки, а затем увидела постель и…

Разбудил ее только звонок в дверь. Поняв, что уснула, даже не раздевшись, Грейс почти на ощупь спустилась вниз. Ее сердце билось как в лихорадке при мысли, что это может быть Кен. Он причинил ей такую боль сегодня утром, после удивительной ночи, проведенной вместе, дав ясно почувствовать разделяющую их дистанцию и понять, что она ему не нужна!

Однако гостем оказался не Кен, а ее кузен Фил. Когда Грейс впустила его в дом, он помахал у нее перед носом газетой.

— Ты попала на первую полосу, — сообщил он. — Ты еще не видела газету?

На первую полосу! Грейс выхватила у него газету и с покрасневшим от смущения и ужаса лицом уставилась на фотографию, где был запечатлен момент ее ареста.

— Я уж было собрался вызволять мою праведницу кузину из тюрьмы, — пошутил Фил, проходя в маленькую кухню. — Но, похоже, Кен меня опередил.

— Кто тебе это сказал? — подозрительно прищурившись, спросила Грейс.

Он с удивлением посмотрел на нее.

— Я позвонил в участок, — объяснил Фил. — А потом, читая между строк, догадался, что Кен, очевидно, оказал недюжинное давление на Грегори Купера, если тот решил забрать свое заявление обратно.

Забрать?

— Но Кен сказал, что Грегори сам раздумал его подавать, — дрожащим голосом возразила Грейс.

— Да, но только после того, как Кен сказал ему, что в противном случае это обернется против него же… если мои догадки верны, — насмешливо проговорил Фил. — По-видимому, Кен сегодня утром провел не меньше получаса у телефона, доказывая полицейским, что не собирается выдвигать обвинений ни против тебя, ни против кого-либо из демонстрантов. Сдается мне, Кен очень высокого мнения о тебе, сестренка, если пошел ради тебя на такие хлопоты, — подмигнул ей Фил. — Это, случайно, не начало классической истории о любви двух врагов, а? — Он усмехнулся, но усмешка поблекла, когда он заметил, с каким отчаянием посмотрела на него побледневшая Грейс. — Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Фил.

— Все отлично, — солгала Грейс.

— Не хочешь пойти вечером куда-нибудь пообедать? — предложил Фил.

Грейс покачала головой.

— Нет, у меня есть работа, которую нужно закончить к понедельнику. Но спасибо за приглашение.

Уже в дверях Фил обернулся и сказал:

— Кен должен был встретиться с представителями фабрики сегодня утром. Он не упоминал, о чем собирается с ними говорить?

— Нет, с какой стати? — недоуменно пожала плечами Грейс.

Она заметила, что кузен смотрит на нее с тревогой.

— Что-то случилось, ты сама на себя не похожа, Грейс. Что…

— Ничего не случилось, — сквозь зубы процедила она. — Просто устала — вот и все.

Грейс чувствовала себя виноватой, обманывая Фила, который был практически ее единственным другом, а не только кузеном. Но разве у нее был выбор?

Воцарилось неловкое молчание, а затем Фил повернулся и открыл дверь.

Грейс смотрела, как он уходит. Она была неоправданно резка с ним, и в конечном итоге ей придется извиниться и все объяснить… Но только не сейчас. Сейчас она просто не способна была на столь рациональные действия!

Узнав, что Кен надавил на власти, чтобы решить ее проблемы, Грейс растерялась. Ведь он позволил ей думать, будто полицейские сами связались с ним, а не наоборот, как уверял Фил.

Она невыносимо страдала, сознавая, что стала должницей Кена… Но это, конечно, ничуть не меняло ее отношения к сказанному им утром. Ничуть! Этих слов они никогда и ни за что не простит ему. И все-таки ей казалось, что нужно поблагодарить Кена за то, что он сделал, и чем скорее, тем лучше! Стиснув зубы, Грейс поднялась наверх, чтобы принять душ и переодеться.

Кен увидел Грейс, шедшую по подъездной дорожке к дому, из окна комнаты, которую использовал в качестве кабинета. Он только что закончил говорить по телефону со своим новым партнером, занимающимся транспортировкой и распространением.

Как Кен сообщил рабочим из Пайнвуда раньше, он решил не закрывать их фабрику. Но подчеркнул, что им придется доказать, что он принял верное решение, увеличив выпуск продукции, чтобы его бизнес и впредь оставался конкурентоспособным.

Несмотря на жаркий летний день, на Грейс был официальный черный брючный костюм с белой блузкой под ним.

Кен, наоборот, вернувшись с собрания, переоделся в широкие свободные белые хлопчатобумажные брюки и майку. Однако это не помешало Грейс отметить, каким грозным он кажется. Кен открыл дверь, как только она потянулась к кнопке звонка.

Грозно мужественным, уточнила она для себя, когда он пригласил ее войти в дом.

Ну почему, почему она должна чувствовать все это по отношению к нему? Боль, вызываемая любовью, переплелась в ней со злостью на невероятно бездушные слова, сказанные им сегодня утром.

Возможно, для него, всесильного бизнесмена, незапланированный ребенок был всего лишь помехой, которую следовало устранить. Но она вовсе не намерена разделять его точку зрения.

Если хоть на мгновение представить, что существует малейший шанс того, что она беременна… Ведь она солгала Кену, косвенно дав ему понять, что приняла меры предосторожности.

Ну вот, теперь я запугиваю себя, досадливо поморщилась Грейс и постаралась прогнать мучившую ее тревогу. Она не беременна. Совершенно определенно не беременна. И вообще, разве ей не о чем больше беспокоиться?

Пройдя вслед за Кеном в дом, она решительно произнесла:

— Ко мне заезжал Фил. Он сказал, что именно тебе я должна быть благодарна за то, что мне не пришлось возвращаться в полицейский участок.

Подбор слов и воинственное выражение ее лица заставили Кена мысленно обругать ее кузена.

— Грейс… — начал он, но она покачала головой, не давая ему продолжить.

— Это правда? — натянуто спросила она.

— В полиции согласились со мной, что нет причин для дальнейшего преследования замешанных в том, что поначалу было мирной демонстрацией, — уклончиво ответил Кен.

— Значит, правда, — мрачно заключила Грейс. — Зачем ты сделал это? — с горечью спросила она. — Чтобы я всегда чувствовала себя чем-то обязанной тебе? Для чего тебе это? Или мне нужно самой догадаться? — саркастически усмехнулась она. — Чтобы ты мог потребовать от меня…

— Прекрати немедленно!

Кен кипел негодованием. Неужели она действительно считает, что он может так низко пасть, чтобы заставить ее заниматься любовью с ним? Но гораздо глубже, чем злость и негодование, которые он испытывал, его терзали незримые коготки боли.

Грейс повторяла себе, что не отступит, не позволит ему заставить ее чувствовать себя виноватой. После того, что он сказал сегодня утром, казалось вполне логичным, что он ставит ее в такую зависимость от себя, для того чтобы быть вправе потребовать от нее принять меры в случае нежеланной беременности.

Вся накопившаяся в ней мука стремилась наружу. Не обращая внимания на невыносимое напряжение, возникшее между ними, на злость в глазах Кена, она спросила:

— Тебе это просто безразлично, не так ли? Чувства, человеческая жизнь — все это не имеет для тебя значения. Ты способен спать спокойно, закрыв фабрику и оставив людей без работы…

И не менее спокойно спать, отказав своему ребенку в праве на жизнь, добавила про себя Грейс. Эта мысль обожгла ее словно кислота — и не только из-за ребенка, которого, совершенно определенно, она не зачала, но и из-за крушения глупых мечтаний.

Где-то глубоко в душе она считала его героем, по-настоящему удивительным мужчиной, наделенным всеми добродетелями, о которых мечтают женщины, особенно инстинктивным стремлением защитить тех, кто слабее и беспомощнее него. Грейс больно было видеть, насколько жестоко она ошибалась.

С Кена было достаточно. Как она смеет обвинять его в бесчувственности? Если бы он был таким жестоким и бездушным, как она считает, тo уже лежала бы под ним, а он…

Борясь с охватившим его неистовым желанием, Кен все же не удержался и грубо бросил:

— Если это твой способ убедить меня не закрывать фабрику, позволь заметить, что тот, который ты использовала в моем гостиничном номере, был намного эффективнее.

Кен понял, что совершил ошибку, едва слова слетели с его языка.

Грейс смотрела на него с выражением презрительного отвращения, в то время как ее губы… Кену пришлось проглотить застрявший в горле комок, когда он заметил легкое дрожание плотно сжатых губ. Тех губ, которые не так давно он дразнил языком, требуя, чтобы они раскрылись…

Был ли звук, который только что издал Кен, стоном? Что ж, он, безусловно, заслужил страдать после того, что сказал несколько секунд назад, с яростью подумала Грейс.

Только душившая ее злоба помешала ей разразиться очередной обвинительной речью… или беспомощными рыданиями. Каким же негодяем нужно быть, чтобы бросить ей в лицо такие слова?

Что ж, Кен быстро поймет, что она может найти для него не менее обидные!

— Если бы я считала, что такая тактика сработает… и что ты не извратишь смысл поступков, совершенных под влиянием момента, я, возможно, и рискнула бы, — притворно слащавым голосом произнесла она и совершенно изменившимся, холодным и уверенным, тоном добавила: — Но если бы я оказалась на твоем месте…

— Ты повела бы себя иначе? — подхватил Кен.

— Ну, если бы я была тобой, то сначала убедилась бы в верности своих данных, прежде чем разбрасывать обвинения направо и налево. — Грейс устремила на Кена последний негодующий взгляд и сказала: — Все, я больше не желаю ничего слушать!

Она ушла, прежде чем Кен сумел остановить ее. Ну почему, почему он просто не сказал ей, что нашел способ не закрывать фабрику?

Почему? Из-за своей проклятой мужской гордости — вот почему!

Придя домой, Грейс почувствовала слабость и легкое головокружение. Это из-за жаркого солнца и голода, сказала она себе. Даже пытаться представить себе иное объяснение было бы величайшей глупостью.

Глупостью, да, но она почему-то не могла избавиться от страха, что ее дурацкое поведение могло привести к серьезным последствиям. Нельзя сказать, чтобы она не любила детей, — она их любила. Нельзя также сказать, чтобы она не хотела иметь собственных, — она их хотела. Но не теперь и, уж во всяком случае, не от Кена Эдвардса.

Я просто впала в беспричинную панику, сказала себе Грейс, придав такое значение обычной тошноте. Это было легко сказать, но в это трудно было поверить. Чувство вины — могущественная сила! Ее воображение, опережающее события и рисующее ей картины жизни матери-одиночки, мешало рассуждать здраво.

Если даже она беременна, то это, разумеется, скоро станет ясно по приступам утренней тошноты. Но ее нынешнее недомогание вполне можно объяснить более безобидными причинами.

Но что, если она все-таки беременна? Директор школы, забеременевшая после ночи случайного секса! Эта мысль заставила ее похолодеть. Она прикинула по дням, когда все должно выясниться. А до тех пор… до тех пор нужно постараться не паниковать!