11

— Как он?

Мартин отбросил газету, которую читал: мать вышла из палаты отчима, аккуратно прикрывая за собою дверь.

— Ему лучше. — Мягкая улыбка осветила усталое лицо изящной пожилой женщины. — Это не сердечный приступ. Мы зря беспокоились. Но врач хочет выяснить, в чем причина его утреннего недомогания.

— Мне кажется, что причина в Гилли. В его поездке в Америку. Отчим переживает, но не подает виду. Поговори с ним, объясни, что в Америке живут такие же люди и даже говорят по-английски. Ничего с парнем не случится.

— Ты не прав, Мартин. Твой отчим переживает больше из-за того, что тебе придется и дальше финансировать мальчика. Ему кажется, что это не совсем справедливо. — Она остановилась и внимательно посмотрела на изумленного Мартина.

— Мама, ради Бога, надеюсь, он не думает, что я завидую шансу, выпавшему на долю Гилберта?

— Нет. Нет, конечно, — заверила его мать. — Ему известно, как ты любишь брата, Мартин; ты столько для него сделал, ты много трудишься для всех нас. Но я хотела с тобой поговорить не об этом. Только не спорь со мной, Мартин. Я мать и хочу знать, намерен ли ты хотя бы на этот раз жениться?

— Что?!

— Я мечтаю о внуках, мой мальчик. А у тебя появилась женщина. Не отрицай это, Мартин. Я вижу по глазам, что на сей раз дело серьезно.

Мартин был так ошеломлен, что не смел отрицать ее материнскую догадку.

— Но я не хочу говорить об этом, мама, — твердо сказал он.

Однако крепко же Джинджер засела у меня в мозгу, раз мать поняла все с первого взгляда, подумал он.

— Расскажи мне о ней, — настаивала мать, используя свое материнское право на бестактность, когда дело касалось личной жизни любимого сына.

Мартин принужденно засмеялся.

— Видишь ли, мне почти нечего тебе рассказать. Если ты вообразила ее райским созданием, на котором красиво будет смотреться белое платье, я тебя разочарую: она — порождение ада и ей больше бы подошел адский огонь и смола.

Его лицо потемнело. Мать, конечно, отметила перемену, произошедшую у нее на глазах. Если только воспоминание на него так подействовало, значит, его чувства глубоки как никогда.

— И все-таки расскажи. Я хочу знать все, — не отставала мать.

— Тебе не понравится то, что ты услышишь, — предупредил он мрачно.

Почти полчаса Мартин обстоятельно рассказывал матери о случившемся с ним. Он не упустил ни одной детали, чтобы более к разговору уже не возвращаться. Его сухой и горький рассказ потряс мать. Когда Мартин закончил и посмотрел на нее, она сидела бледная, с поджатыми губами и хмурилась.

— Ты прав, хорошего в твоем рассказе мало, — признала она напряженно. — Мартин, как ты мог с ней так жестоко поступить? Бедная девочка. Что она, должно быть, чувствовала!..

— Бедная девочка? — Мартин взорвался. — Мама, она… Если ты готова ей посочувствовать, тогда…

— Мартин, ты не представляешь, какую ты ей нанес травму. Ясно, что она любит тебя.

— Почему ты решила, что у нее вообще могут быть какие-то чувства, кроме чувства наживы?

— Но это настолько очевидно, — перебила его мать мягко.

— Мама, ты фантазируешь на пустом месте. Ведь она просто воровка. Потому что…

— Потому что облегчила кошелек Гилли на пять тысяч. Мартин, но ты же ничего не узнал толком. Может быть, были и смягчающие обстоятельства? Или ее оклеветали?

— Мама! Я много лет в бизнесе. Я могу отличить мошенничество от вынужденной кражи. Не с голодухи же она обчистила мальчишку, а продуманно и подло.

— Но так ли важно, что она делала, Мартин? — продолжала удивлять Мартина мать. — Ты так возмущаешься, потому что любишь ее. Я знаю, что и она должна любить тебя. Мартин, я никогда не говорила тебе, но, когда я только познакомилась с твоим отчимом, из школьной кассы пропали деньги, небольшая, конечно, сумма, но все-таки это было настоящим воровством. Все улики тогда указывали на меня. И никто не сомневался, что именно я взяла проклятые деньги. А твой отчим только недавно понял, что влюблен в меня. Он практически не знал, кто я такая, что у меня за душой. Но он не поверил в мою виновность. Он в тот же день объяснился мне в любви.

— Но не ты же украла, мама! Джинджер…

— Мартин, ты не слушаешь меня, — сказала мать. — Так же, как не слушаешь свое сердце. Разум подчас заблуждается, сердце не ошибается никогда. Навести ее, — посоветовала она ему. — Навести свою Джинджер, Мартин, и скажи, что любишь ее.

Однажды он уже сказал женщине, что любит ее, и счастье обернулось кошмаром. Но на этот раз, кажется, жизнь позволяет ему начать все сначала. А вдруг на сей раз ему повезет больше? Если разобраться, он сам развалил их брак с Барбарой. Он не смог стать таким, каким она хотела его видеть: заботливым, веселым, изобретательным в постели. Он был занудой. Только и всего. С Джинджер иначе. Ему даже не нужно стараться, притворяться. Само собой получается, что она нуждается в его заботе, а он в том, чтобы заботиться о ней. И, главное, им хорошо в постели.

Его мать права: он поспешил с выводами. Ему не хватило времени, чтобы разобраться во всем.

Мартин хотел свернуть на Йоркшир, но вместо этого пропустил поворот и устремился в Эксетер. Он сам себя ругал за ребячество. Но не мог поступить иначе.

Он любит Джинджер, и любит ее так глубоко и так сильно, что… Что, честное слово, готов уже отказаться от принципов, от убеждений, наработанных годами.

И существует большая вероятность, что Джинджер тоже захочет измениться. В его лице она нашла давно желанный идеал. Она проявила к нему немыслимую нежность, она отзывалась на каждое его слово всей душой. Она способна к перерождению. И он ей поможет, черт побери!

Но он фактически не знает настоящую Джинджер. Может статься, что, выйдя из лабиринтов фантазии в тот момент, когда к ней вернулась память, Джинджер больше не захочет играть в благородство и преданность. Что тогда? Сможет ли он силой своей любви заставить ее вновь измениться? Вряд ли.

Тем не менее попытаться стоит.

— Джинджер, еще рано что-либо говорить конкретно, полежи в постели хотя бы день! Пусть доктор сделает анализ и тогда мы решим, больна ты или здорова!

— Хилда, я никогда не чувствовала себя лучше, — устало возразила Джинджер.

Джинджер почти пожалела, что доверилась подруге. Забота Хилды становилась навязчивой.

— Я должна вернуть свою жизнь в нормальное русло. Я хочу почувствовать себя независимой от пережитого кошмара, а в постели, ничего не делая, я только о нем и думаю.

— Ты слишком торопишь события, моя дорогая. Тебе рано переезжать от меня и тем более приниматься за дела.

— Я уверена, что Венди и Мэгги меня поняли бы, — сказала Джинджер немного резко.

— Не думаю, Джинджер. Они согласны со мной. Тебе нужна передышка. Конечно, я не говорила им о том, что с тобой произошло, но даже одного твоего вида достаточно, чтобы положить тебя в больницу минимум на месяц. Пойди приляг.

— Расскажи, что поделывают Венди и Мэгги, — попросила Джинджер, садясь в кресло.

— У Мэгги, кажется, какие-то проблемы с хрусталем, который она заказала в Праге, и она тщательно скрывает это от Венди. А у Венди, на мой взгляд, небольшие размолвки с Крэгом, и она так же тщательно скрывает это от Мэгги.

— Бедная Мэгги; надеюсь, ее заказ скоро пришлют. Она рассчитывает поправить им свои финансы, не прибегая к помощи Венди.

— Пора бы уже ему прибыть…

— Тебя что-то мучает, Хилда, не хочешь поделиться? — неожиданно в лоб спросила Джинджер.

Хилда немного помялась. Она не собиралась сегодня тревожить подругу, но, зная характер Джинджер, можно не сомневаться, что та добьется объяснений.

— Видишь ли, Джинджер, — начала Хилда, — я чувствую себя виноватой перед всеми вами. Это я развязала никчемную вендетту. И вот теперь Венди ссорится с Крэгом, а бедняжка Мэгги…

Джинджер внимательно посмотрела на Хилду. Иногда ей казалось, что подруга не моложе, а старше и рассудительнее, чем она, Джинджер.

— Ты хороший друг, — успокоила она Хилду, — и ты во всем права. Не вини себя, не грызи понапрасну. Знаешь, — внезапно решила она, — я, пожалуй, еще погощу у тебя недолго.

— Джинджер, дорогая! Я-то думала, что помогу тебе и позабочусь о твоем здоровье, а теперь ты берешься меня опекать! Спасибо. Я перевезу твои вещи ко мне, если не возражаешь.

— Джинджер, давай пообедаем с шиком!

— Ты решила выпустить меня из заточения, Хилда?

— Нет уж, сиди под замком, беглянка! Опять исчезнешь, что я скажу тогда Венди с Мэгги? Давай приготовим что-нибудь этакое.

Джинджер и Хилда быстро составили меню, и Хилда ушла. Она собиралась зайти к Джинджер, собрать вещи подруги и потом на ее машине объехать магазины.

Когда за Хилдой закрылась дверь, Джинджер облегченно вздохнула. Она была уже в состоянии вернуться в свое поместье на холме, но поняла, что действительно нужна преданной подружке. В душе у Хилды совершается какой-то переворот. Кажется, она разочаровалась в идее мести, которая составляла весь смысл ее существования последние месяцы. Джинджер знала, что подобные «революции» проходят тяжело и напряженно. Потому и согласилась погостить у Хилды еще немного.

От размышлений ее отвлек телефонный звонок.

— Алло, — сказала Джинджер в трубку, не думая представляться. Все, кто звонит сюда, прекрасно знают ее голос.

Но на том конце провода оказался кто-то незнакомый.

— Алло! — Джинджер услышала приятный женский голос. — Я говорю с Джинджер Грэхем?

— Да, но с кем я?..

— Меня зовут Рут, я мать Мартина Фостера. — Джинджер уже собралась бросить трубку, но не сделала этого: голос женщины располагал к себе моментально, не хотелось обижать хорошего человека.

Мать Мартина, судя по всему, вполне соответствует своему голосу. Она прекрасно понимает все недостатки сына и чистосердечно поведала о них Джинджер.

— Я не пробую оправдывать Мартина и уж конечно не считаю возможным сразу простить его за то, что он сделал, но, Джинджер, будьте великодушны. Он любит вас. Очень.

Голос Рут дрогнул, и Джинджер чуть не разрыдалась.

— Нет, Рут, вы ошибаетесь, он никогда не любил меня. В тот момент, когда мы встретились в больнице, в его глазах я не заметила ни тени любви. Я ее только придумала. Теперь-то я понимаю…

— Нет, — перебила ее Рут, — он не любил вас тогда, но, в конце концов, он и не знал вас тогда…

— Он воспользовался мною, как… как…

— Да, его невозможно оправдать даже заботой о Гилли. Но, Джинджер, мне кажется, что вы любите моего сына.

— Почему вы мне позвонили?

— Потому что я — женщина и мать. Поверьте своему сердцу, девочка! Вы же всегда знали, что он любит вас. Просто гнев затуманил вам мозги.

«Я люблю тебя!» — исступленно твердил он ей, когда они занимались любовью. Тогда она не сомневалась, что он говорит правду. Воспоминание обожгло ее и яркой молнией осветило все ее прежние мрачные мысли.

— Это он попросил, чтобы вы поговорили со мной? — спросила Джинджер.

— Нет. Мартин очень гордый и независимый человек. Ему лучше вообще не знать о моем звонке.

— А как вы узнали, где я? Ах, Боже мой, я же сама оставила номер на автоответчике!

— Ваша амнезия, Джинджер, могла быть потому, что вы не хотели признаваться себе в том, что Мартин вам чужой. И сообщение на ответчике оставили для того, чтобы он вас разыскал. Джинджер, женщины обладают многими прекрасными инстинктами, которые действуют помимо разума. Вам сразу понравился Мартин. И вы окольными путями привязали его к себе. Мне кажется, что я права.

— Но все это не объясняет его поступка!

— Знаете, Джинджер, он с юности искал совершенную женщину. Когда он описывал мне вас, мне показалось, что он нашел свой идеал. Может быть, дело не только в деньгах бедного Гилли, но он просто не удержался. Он же говорил, что пытался совладать с собой, но ему не удавалось.

Джинджер засмеялась.

— А вы не находите, Рут, что «не удержался» звучит смешно?

— Нет, это звучит оскорбительно, Джинджер. Но такова правда. Мартин, конечно, должен был подумать о вас и о последствиях.

— Последствиях? — Внезапно Джинджер вспомнила, что месячные должны были начаться уже двое суток назад, а у нее раньше никогда не бывало задержек. — Но это невозможно…

А вдруг это правда? Она мечтала о ребенке, как о чуде. Вдруг это правда?!

В эту секунду спальня показалась Джинджер самым чудесным местом на свете.

— Джинджер, — услышала она в трубке, — если я правильно догадалась, вы, возможно, беременны. Мартин никогда не оставит ни своего ребенка, ни его мать. Но и вы не отворачивайтесь от того, что сама судьба дает вам в руки. И когда вы сообщите Мартину правду о ваших отношениях со Стивеном Бакстером, не удивляйтесь, если он расстроится. Помните, что мужчине легче самому выказать великодушие, чем принять его от другого, тем более женщины!

И Джинджер не могла не согласиться с мудрой Рут.

Она попрощалась с матерью Мартина и положила трубку. Ей хотелось петь и танцевать, кричать и смеяться. Мартин любит ее… Мартин никогда не хотел оскорбить или обмануть ее; он просто не смог удержаться.

Младенец…

Какое счастье!

Хилда открыла капот и склонилась над двигателем. Теперь до вечера не уедешь со двора. Лучше бы она не брала машину Джинджер. У той вечно что-то ломается, перегорает, не тикает… Хилда уважала технику. Она любила, когда все механизмы работают в полную силу и как надо. Ее «бьюик», например, считается самой хорошенькой машиной в городе.

Хилда как раз подумала о том, что Джинджер не плохо бы сменить автомастерскую, как большой сияющий «мерседес» бесшумно припарковался позади нее. Из машины вышел Мартин. Что это был он, Хилда догадалась сразу: Джинджер довольно точно описала своего обидчика.

— Куда это вы направились? — сердито окликнула его Хилда.

Мартин непонимающе посмотрел на нее. Кто это, черт подери?

— Вообще-то я шел к Джинджер. Хотя не уверен, что должен вам объяснять, — холодно заметил он.

Молодая женщина, стоящая перед ним, была явно на взводе, но Мартин понятия не имел почему. Она явилась досадным препятствием на пути к цели — Джинджер, которую он обнимет и скажет наконец, что любит ее и жить без нее не может.

Хилда смотрела на Мартина. Нахальство этого человека просто потрясало.

— А вам не кажется, что вы уже достаточно натворили бед? Вам мало того, как вы покалечили Джинджер? — возмутилась она. — Я знаю про вас все и не думаю, чтобы Джинджер хоть на минуту было бы приятно видеть вас!

Мартин нахмурился.

— Она рассказывала вам обо мне?

— И не сообщила ничего хорошего, — едко ответила Хилда.

Мартин даже растерялся. Очень сердитая молодая женщина, стоящая на его пути, оказалась неожиданным осложнением.

— Где Джинджер? — коротко спросил он Хилду, глядя на дорожку, ведущую к дому.

— Ее здесь нет, она ушла. И даже если она была бы здесь, какое это имеет значение для человека, обманувшего ее?

— Минутку, у меня есть причины видеть ее.

— Если причина в ваших подозрениях относительно бедной Джинджер, то можете садиться в свою машину и уезжать немедленно, — презрительно сказала ему Хилда. — Джинджер такая же жертва обмана, как и ваш брат.

Мартин, ничего не понимая, посмотрел на нее.

— Джинджер и Стивен Бакстер были партнерами, — убежденно пробормотал он.

— Вы не проверили фактов. И обвинили ни в чем не повинного человека. Вы не выяснили всей правды!

— Какой правды?

— Правда в том, что Стивен Бакстер использовал имя Джинджер без ее ведома.

— Но почему Джинджер мне не сказала об этом? — Мартин подверг сомнению слова Хилды.

— А вы ей дали возможность объясниться? — Мартин внимательно присмотрелся к Хилде. Никаких сомнений, она говорит правду. Слишком искренне выглядит возмущение, так не сыграешь.

— Вы ее обманули и еще хотели, чтобы она оправдывалась перед вами. Как только к ней вернулась память, она от стыда чуть сквозь землю не провалилась! Поверьте, мистер Фостер, ей и в голову не пришло оправдываться.

— А почему же она промолчала при первой встрече?

Хилда неохотно ответила:

— Она собиралась посоветоваться со мной. А я уехала. Только и всего.

— Посоветоваться с вами?

— Конечно.

Хилда рассердилась на себя. Зачем она объясняется с человеком, которого следовало выставить вон, не говоря ни слова?

— Убирайтесь, — неожиданно для себя выпалила она. — Вы получили все, что хотели. Вы потешили плоть и вернули свои деньги. Что вам еще надо?

— Это ее решение или ваше? — потребовал объяснений Мартин.

— Вот что. Это я вовлекла Джинджер в авантюру со Стивеном Бакстером. Думаю, что тем самым здорово навредила ей. Но я исправлю ошибку и не дам вам добраться до нее.

— А что вас связывает с Бакстером? Он вам кто? Бывший любовник?

— Нет. — Хилда не ожидала такого вопроса и растерялась.

— Вы обвиняете меня во всех грехах, но сами тоже не ангел. Вы по-свински поступили со своей подругой. И виноваты не менее меня.

Мартин решил, что смешно пытаться прийти к соглашению с ней. Придется приехать в другой раз. Но эта штучка не так проста, как кажется. Вот кого бы попытать о Стивене. Прижать бы ее к стенке…

Странно, но разговор с Хилдой на многое открыл глаза. С самого начала Мартина мучило явное несоответствие образа хладнокровной хищницы, который он нарисовал себе, с той прелестной беззащитной женщиной, какой оказалась Джинджер. Он списывал это на деформацию характера после падения и травмы. Но все равно сомневался.

Мартин чувствовал себя так, словно кто-то поворачивал нож в его сердце. Как ужасно, что он так гадко обошелся с Джинджер. Не удивительно, что она не хочет его видеть или даже что-либо знать о нем.

К тому же, даже если Джинджер и разрешит ему объясниться, теперь он просто не способен убедить ее в своей любви. Одно дело приехать, чтобы простить и признаться, что его чувства серьезны и неизменны. Совсем другое — оказаться подлецом и смешно и жалко просить прощения и униженно говорить о какой-то там любви. Она не поверит.

Ничего больше не сказав, он повернулся и пошел назад к автомобилю.

Хилда убедилась в том, что Мартин уехал, потом вздохнула и села за руль. Поломка оказалась незначительной, она быстро ее поправила. Теперь по магазинам, а потом домой. Разговор обессилил ее. Гнев иссушает, злиться на кого-то слишком долго — утомительно.

Войдя на кухню, она застала там Джинджер.

— Кто тебе разрешил вылезать из кровати? — с напускным гневом спросила она у Джинджер, которая заваривала чай.

— Мне намного лучше. В конце концов, это невыносимо. Я ведь не инвалид. Что случилось, Хилда, кто тебя так расстроил?

Хилда, которая еще не успела придумать отговорку, маловразумительно забормотала:

— Джинджер, только не волнуйся… Понимаешь…

— Что произошло, Хилда?

— Я только проверяла твой двигатель, когда… когда Мартин Фостер остановился возле меня…

— Мартин здесь? Где? — всполошилась Джинджер, немедленно подбегая к окну кухни, чтобы выглянуть в сад.

— Нет, не здесь, я не сказала, что ты у меня, я выгнала его…

— Он ушел? Когда? Сейчас? Хилда, я должна скорее идти за ним. Он уедет домой, я знаю!

— Идти за ним? Зачем? После того что он сделал с тобой?! — Хилду ошеломила реакция Джинджер.

— Нет, это не то, что ты думаешь, — уверила ее Джинджер и быстро рассказала Хилде про телефонный звонок матери Мартина.

— И ты бросишься вдогонку?

— Да, — ответила Джинджер твердо. Хилда никогда не видела Джинджер в столь решительном настроении.

— Кажется, я опять сделала глупость, отослав его, — прокомментировала она с сожалением. — Мне правда жаль, Джинджер.

— Ничего, ты ведь не знала. Хилда, у меня к тебе просьба, только отнесись к ней очень серьезно!

— Все, что угодно, Джинджер.

— Позаботься о Пупси и Наполеоне, если Мартин не захочет меня выслушать и я в горе и печали наложу на себя руки, спрыгнув с моста!

— Не надо так шутить, Джинджер. Но если ты захочешь сегодня задержаться где-нибудь на ночь, я потерплю твоих животных до утра.

Мучительные спазмы в желудке напомнили Мартину, что у него с утра не было ни крошки во рту. Он не умел и не любил готовить, однако ехать ужинать в ресторан не хотелось. Взбивая шедевр холостяцкой кухни — омлет, -он невольно улыбнулся, вспомнив, как однажды Пупси и Наполеон стащили у них с Джинджер жаркое и попировали на полу.

Джинджер, Джинджер… Где ты, прекрасная Джинджер?

Он представил ее в больнице, когда она впервые посмотрела на него глазами, сияющими любовью, такими, как она смотрела на него всю их чудесную поездку по Йоркширу. С детства Мартин знал, что сильные люди не плачут, он и сейчас не прослезился — просто песчинка в глаз попала.

Огромный нежилой дом давил на него всей тяжестью свой мертвенной тишины. Мартин включил радио, надеясь, что звуки эфира отвлекут его от мрачных мыслей, но ведущие на разные голоса говорили не то и не о том. Единственный голос, который он хотел услышать, был тихий, мягкий голос Джинджер, которая звала его по имени откуда-то из глубины коридора.

— Боже! Джинджер!

— Марти…

— Джинджер… что ты делаешь здесь? — Джинджер улыбнулась и прижалась к нему. Как только она увидела машину Мартина во внутреннем дворе и поняла, что ее сумасшедшая гонка за ним завершена, она почувствовала страх, которого не было, пока она догоняла Мартина. Джинджер испугалась, что он ее оттолкнет, не захочет с нею разговаривать. Но вот перед ее глазами — его глаза. И в них только любовь и… и вожделение. Мартин смотрел на Джинджер, как мужчина должен смотреть на любимую женщину.

Необходимо было так много рассказать друг другу и объяснить, что Джинджер боялась, не потеряют ли они друг друга в болоте объяснений и извинений.

Она посмотрела на его руки, на плечи. Мартин тоже волновался: он напрягал и без того напряженные мышцы. Он повернулся к ней спиной и ухватился за край стола.

— Марти! Я приехала сказать тебе, что… Марти, повернись же наконец если не ко мне, то к своему сыну… или дочери, я пока не знаю.

Он резко обернулся.

— Джинджер, ты сказала…

— Да, Марти, у меня будет ребенок. Еще утром я этого не знала наверняка, но я заехала в аптеку, купила тест и проверила. Сомнений быть не может.

— У тебя ребенок?

— У нас, — твердо поправила Мартина Джинджер.

— Мать предупредила меня, что это могло случиться, но я думал, что она преувеличивает риск…

— Ты не рад?

— Ты беременна моим ребенком… — повторил Мартин, выделяя каждое слово. Потом подошел к Джинджер и обнял ее. — Бог мой, Джинджер, как я тосковал без тебя. Ты когда-нибудь сможешь простить меня?

Мартин был очень гордый человек, и Джинджер знала, насколько трудно ему просить о прощении и понимании. Другая женщина на ее месте поддалась бы соблазну помучить, как следует наказать обидчика, хотя бы напомнить ему, как сильно он ее оскорбил, но Джинджер не желала заставлять Мартина страдать больше, чем он уже страдал.

— Мы наделали ошибок, и оба вели себя неправильно, — сказала она мягко. — Но наша встреча — подарок судьбы, и не годится отказываться от таких царских подарков.

— Я понял, что люблю тебя еще до того, как твоя подруга открыла мне глаза на мои заблуждения.

— Я знаю, ты сказал мне, что любишь, в первый же день, когда мы занимались любовью…

— Ты услышала? Мне показалось, что я только подумал это про себя!

— Значит, слишком громко подумал. Кстати, твоя мать тоже уверяла меня в твоей любви.

— Мама? Она говорила с тобой? Но…

— Когда? Угадай! Мы говорили по телефону.

В сущности, они уже не беседовали, а начинали любовную игру. Мартин гладил плечи Джинджер, и она поводила бедрами, касаясь коленей Мартина своими коленями.

— Марти, — сказала она, — а не подняться ли нам в спальню? Нам так много нужно доказать друг другу на деле, не так ли? Я покажу, как сильно я люблю тебя. О, Марти, поцелуй меня еще здесь… Но прежде обещай мне, что выполнишь мою просьбу.

— Все, что угодно, Джинджер…

— Обещай, что Хилда будет крестной нашему малышу!

— Хилда? Она меня ненавидит. Вряд ли это хорошая идея.

— Она просто еще не знает тебя. Но она любит меня, и я думаю, со временем вы подружитесь.

— Попробую поверить тебе, — с некоторым сожалением сказал Мартин. И добавил более мягким голосом: — Сейчас у меня есть дело гораздо важнее, чем дружба или неприязнь твоих тел охранительниц…