Примечания автора

1. Я никогда не вел дневника, и этот рассказ базируется на моих воспоминаниях или моих письмах друзьям за последние тридцать лет. Я знаю, что память, во всяком случае, моя память не является надежным свидетелем фактов и событий, и особенно разговоров, которые я цитирую время от времени.

Я могу дать гарантию лишь того, что передаю все так, как вспоминаю сам. Я охотно принимаю любые дополнения и коррекции.

2. Причиной этого был выговор Сталина, недовольного второй частью фильма Эйзенштейна «Иван Грозный». Жизнь царя, с которым Сталин, возможно, ассоциировал себя самого, была представлена как путь юного правителя, полного благих намерений, к одинокому угрюмому тирану с больной психикой.

Эта метаморфоза может быть объяснена боярскими бунтами, необходимостью сохранения целостности государства, а также собственной жизни, но она не оправдывает деспотизма царя. Его правление оставило в памяти потомков самое тягостное воспоминание — несмотря даже на то, что в его время в России наблюдался определенный экономический подъем.

3. Годы спустя я спросил Андре Мальро о том инциденте. Тот совершенно не мог припомнить речи Пастернака.

4. Позже Щербаков занял высокий пост в сталинском политбюро. Он умер в 1945 году.

5. Первым был Юзеф Чапский, выдающийся польский критик, с которым Ахматова встречалась в Ташкенте во время войны.

Людмила Кафанова (Нью-Йорк). Философ и мудрец — сэр Исайя Берлин

Просматривая недавно старые журналы, я наткнулась на интервью, которое дал сэр Исайя Берлин книжному обозрению New York Book Review.

Настроение тогда, это было 6 лет назад, царило жгуче ликующее — гром победы раздавайся! — и казалось, что все цивилизованное человечество торжествует по поводу победоносного завершения «холодной войны». Одни ученые мужи заверяли нас, что на том и кончилось танго (то есть история). Другие голосом президента Буша провозглашали «новый порядок», при котором США будут теперь вмешиваться в любой конфликт и насаждать демократию, в американском ее варианте, и свободный рынок повсюду, где в этом есть нужда, и даже там, где нужды в этом нет. И вот в этом хоре вдруг диссонансом прозвучал баритональный бас английского философа, историка, искусствоведа Исайи Берлина. Глядя на мир сквозь обычные, а не розовые очки, он высказал совсем не оптимистическое предсказание:

— Конец «холодной войны» не обещает покоя населению земного шара, ибо станет началом новых, увы, не холодных, а горячих и кровавых битв. Это будут битвы не классовые, а национальные. Конфликт нашего времени — «национализм».

— Как же так? — всполошился интервьюер. — Разве не была гидра национализма, в самой ее худшей форме — нацизма, раздавлена в ходе Второй мировой войны?

— Нет, не была, — ответил Берлин. — И национализм, и расизм никогда не умирали. Их загоняли вглубь, где они, затаившись, тлели. А сегодня они поперли вверх, превращаясь в самые сильные и мощные движения.

Исайя Берлин предупреждал, что мир стоит на пороге тяжелых национальных конфликтов, «которые разыграются как на развалинах СССР, так и в странах Восточной Европы. От них не защищены любые страны, с самыми разными социальными системами. Сталин держал эти эмоции в железном кулаке и манипулировал ими по мере надобности для достижения своих целей, но не смог задушить национализм. И как только кулак ослаб, национализм воспрял еще более могучим и устрашающим, чем когда-либо. В грядущем веке пойдут не брат на брата, а сосед на соседа».

Философ оказался прав. Как прав был и шесть десятилетий назад, противопоставляя свое мнение общепринятому.

Исайя Берлин родился в 1909 году, в Риге, в очень богатой и респектабельной еврейской семье. Его отец торговал лесом, и на семью не распространялся закон о черте оседлости. Берлины жили в Петербурге. Захват власти большевиками в октябре 1917 года принес потери и разорение. В 1920 году родителям удалось вырваться из советской России и перебраться в Англию. Исайю отдали в престижную школу, по окончании которой он стал студентом Оксфордского университета. Получив диплом, он остался в Оксфорде, где читал курс лекций по истории философии и политической мысли. Уже тогда Берлин поражал всех своей глубокой эрудицией и удивительной способностью мгновенно схватывать суть любой сложной проблемы или любого сложного труда. «Даже не открывая обложку книги», — как шутили его друзья. Но при этом он никогда не был ни книжным червем, ни затворником, погруженным в свои научные изыскания. Совсем наоборот. Он был веселым человеком, искрометно остроумным, блистательным собеседником, отчаянным путешественником, да еще и театралом, меломаном, и спортсменом, любящим людей. И, конечно, женщин, и просто то, что называется «светской жизнью».

Грянула Вторая мировая война, и Исайя Берлин сменил кафедру профессора на дипломатическую службу. Сначала он работает в США, а в 1945 году, поскольку русский язык был для него родным, едет в Москву на работу в посольство Великобритании. Обязанностью его было читать советскую прессу и вычитывать, как говорится, между строк, все то, что так старательно скрывали пропагандистский треск и набор полыхавших энтузиазмом стереотипов. Работа Исайи Берлина в Москве была высоко оценена в Лондоне. Он был награжден Орденом Империи — высшей наградой Великобритании, а позднее, в 1957 году, был возведен в рыцари. Ему было присвоено звание «сэр». Все последующие годы он был профессором Оксфордского университета.

Свою первую книгу «Карл Маркс: его жизнь и окружение» Исайя Берлин опубликовал еще в 1939 году. Критик лондонской Times писал тогда: «Автор, воссоздавая портрет Маркса, стремился к полноте и объективности, хотя нигде не скрыл своего неприятия исторической, философской и политической доктрины марксизма». В этой работе молодой Берлин выразил свою позицию, которую развивал и утверждал во всех своих сочинениях: категорическое отрицание ценности идей и систем, которые узурпируют или хотя бы просто ограничивают свободу индивидуума. Философия, именуемая «историческим материализмом», для него не только неприемлема, но и опасна, так как «освобождает человека от моральной ноши, которую он взвалил на себя и которую с трудом, но и ревностно, несет на своих плечах от зари своего существования». Книга Берлина о Марксе снимала мишуру с привлекательного «интеллектуального костюма», в который рядились многие представители западной интеллигенции в 30-е годы. Исайя Берлин был одним из тех, кто, как Фридрих Хайек, Лорд Эктон, Карл Поппер, вопреки царившему розовому энтузиазму осознал сущность марксизма и его советской модели.

Часть работ Берлина связана с историей философской и политической мысли в России XIX века. Один том из собрания его сочинений «Русские мыслители» состоит из эссе, посвященных Белинскому, Герцену, Тургеневу, Чернышевскому, Льву Толстому, Достоевскому.

Но Берлин — не только историк и философ, он еще и талантливый писатель. В его книге «Личные впечатления» собраны очерки, зарисовки, портреты тех, с кем он встречался на своем жизненном пути. Талант рассказчика выводит из небытия фигуры Черчилля, Франклина Рузвельта, Альберта Эйнштейна, идеолога сионизма Хаима Вейсмана, писателя Хаксли, историка Намиера, юриста Франкфуртера — «благородную компанию ученых, мыслителей, государственных деятелей, представленных нам в стиле легком, изящном, свободном. Серьезный анализ прихотливо перебивается шуткой, анекдотом или признанием в любви». Так написал об этой книге критик. А автор предисловия Ноэль Эннэн писал: «Подобно Гамлету, сэр Исайя останавливается в недоумении перед вопросом: что же это за создание — человек? Но, в отличие от Гамлета, он восхищен этим созданием. Он восхищен человеком. В наше время, когда или нет героев, или люди не хотят признать героями себе подобных, сэр Исайя представляет нам своих друзей и знакомых, каждый из которых, в своем роде является героем нашего времени».

— Думаю, что по натуре своей я — «героепоклонник», — говорил сэр Исайя Берлин. — Я верю, что каждый благородный, честный, хороший человек несет с собой в наш мир «очистительный эффект». Благодаря таким людям жизнь становится чище, а другие люди — лучше.

В этой прекрасной книге, где сошлись многие выдающиеся люди нашего века, одна глава — «Встречи с русскими писателями» — посвящена великим русским поэтам Анне Ахматовой и Борису Пастернаку.

В 1945 году, впервые после того, как 10-летним мальчиком он был увезен из России, Исайя Берлин приехал в СССР. В отличие от, увы, многих западных интеллигентов, наезжающих (особенно в то время) в Советский Союз, чтобы восхититься и распространить по всему миру свой восторг, он не поддался ни обману, ни самообману, а сумел сохранить трезвость мысли и взгляда, чтобы увидеть жесткую и горькую правду жизни советских людей, ощутить и понять безнадежность и обреченность таланта в условиях коммунистической системы вообще и диктатуры великого вождя, в частности.

«Судьба подарила мне редкостную для западного человека возможность встретиться с несколькими русскими писателями, двое из которых — Пастернак и Ахматова — бесспорные гении», — писал сэр Исайя. Его рассказ о встречах с Пастернаком и Ахматовой звучит как трагическая песнь о великих художниках, замордованных, изувеченных надвинувшейся на них махиной — тоталитарным государством. Но это еще и осанна величию художников, которым «тоталитарное государство отказало во всем, но справиться с ними все же не сумело». «Пастернак и Ахматова жили в каком-то двойственном, ирреальном мире. Знатоки и любители поэзии всегда почитали их как великих поэтов, тогда как власти относились к ним с холодной подозрительностью и мрачной враждебностью». Исайя Берлин рассказывает, как жадно ловили оба поэта всякую крупицу информации о своих собратьях, живущих на Западе, как горячо идеализировали Западный мир, представлявшийся им «таким многоцветным и многообразным». Мир, в котором, как они были убеждены, талант развивается естественно, свободно, не то, что в «серой и тоскливой рутине советского существования, нарушаемой лишь известиями об очередном аресте».

Прекрасные страницы посвящены Борису Пастернаку, поездке к нему на дачу, разговору, в котором Борис Леонидович впервые упомянул о том, что работает над романом «Доктор Живаго». С юмором, но в то же время и с глубокой грустью рассказывает автор об официальной встрече с советскими писателями, устроенной для него, наивно возжелавшего поговорить с «инженерами человеческих душ» по душам. На этой встрече ни один из литераторов не произнес ни единого нормального слова, ошеломляя лишь банальной чушью и громоподобными лозунгами. И не догадывался тогда еще сохранивший крупицы наивности Берлин, что в комнате, где он встретился с писателями, были упрятаны подслушивающие устройства!

Но лучшее в этой главе — воспоминания об Анне Ахматовой, с которой, как пишет сэр Исайя, «Бог послал мне счастье быть знакомым».

Еще много лет назад, еще до того, как я прочитала книги Надежды Мандельштам, до меня доходили смутные намеки на связь Анны Ахматовой с каким-то ученым, приезжавшим из Англии. Все было покрыто тайной, не называлось даже имя ученого. Но вот «таинственный пришелец из иного мира» сам открывет себя и рассказывает о своих встречах, которые открыли перед его глазами бездну, по краю которой ходила Анна Ахматова — гениальный поэт.

...Пустая комната с колченогим столом и старым диваном. «Седая женщина в накинутой на плечи шали поднималась навстречу мне, и во всем ее облике было какое-то врожденное великолепие. Лицо ее было загадочно и печально, как у трагической королевы. Она рассказывала мне о дореволюционном Петербурге, где прошла ее юность, и где она делала первые шаги в поэзии. И о той ночи, которая вдруг опустилась на город, на всю страну, о той беспросветности и безнадежности, в которую погружены они с тех пор. Она говорила без тени жалости к себе, как принцесса в изгнании, — несчастная, всего лишенная, но гордая и сильная». Так писал сэр Исайя Берлин. И еще он написал о том, как узнал от Ахматовой о терроре, сотрясавшем и без того тяжкую жизнь подданных советской державы, о расстреле отца ее сына поэта Николая Гумилева, об аресте в 30-х годах ее мужа и сына, о страшных толпах у «Крестов», «где стояла я триста часов/ и где для меня не открыли засов». Об очередях к окошечку на Шпалерной, где вместе с тысячами других женщин стояла она долгие часы. «О них вспоминаю всегда и везде, / О них не забуду и в новой беде...»

Затем, что и в смерти блаженной боюсь

Забыть громыхание черных марусь,

Забыть, как постылая хлопала дверь

И выла старуха, как раненый зверь.

Сэр Исайя пишет, что встречи с Анной Ахматовой «добили» его, окончательно утвердив в понимании, что же такое «коммунизм в действии». Контраст двух миров, западного и советского, вносит в книгу Берлина такую трагическую ноту, которая выводит из ряда просто мемуаров и придает ей драматизм и напряженность произведения искусства.

Кстати, в книге «Записки об Анне Ахматовой» Л.К.Чуковская вспоминает рассказы поэтессы о приезде «таинственного англичанина». Анна Андреевна убеждена, что злополучное постановление ЦК об Аматовой и Зощенко — это месть властей за ее дружбу с Исайей Берлиным. Мстительности властей приписывала она и второй арест ее сына — Льва Николаевича Гумилева.

Но кто они, эти «власти»? Разве у них есть власть над душой гениального поэта? Что бы там ни было потом, но приход Исайи Берлина воспринимался Ахматовой как «луч света», как всплеск живительной влаги, оросившей ее жизнь. Ему — нежданному пришельцу — посвятила она свои сборники «Cinque» и «Шиповник цветет».

Философ и мудрец, он не дожил до своего 90-летия 2 года, а мечтал шагнуть в XXI век, ибо «наш век наихудший из всех, пережитых Европой». Ну, что ж, историк и писатель, ренессансный человек Исайя Берлин имел право на пессимизм.