Анна похожа на большой цветок. Xенрик не сводит с нее глаз. В бокалах с лимонадом позвякивают кусочки льда; в розовых кустах жужжат пчелы; слабый ветерок гонит по лужайке легкие тени.

Старая дама взяла малыша Фредрика на колени и читает ему вслух большую книгу. Фредрик и Малькольм стоят совсем рядом, оба курят сигары, покачивая крокетными молотками.

Малькольм. Ваша очередь, господин Эгерман.

Фредрик. Полагаю, что так.

Малькольм. Я разбойник и имею право выбить вас с вашей позиции. (Малькольм ставит свой шар вплотную к шару Фредрика и сверху прижимает его ногой. Потом он с силой ударяет по нему, и шар Фредрика уходит за пределы площадки. Малькольм развязно смеется.) Шарлотта. Когда он смеется вот так, это значит, что он рассержен.

Дезире. Рассержен и ревнует.

Шарлотта. Вас?

Дезире. Вас.

Шарлотта. С какой стати ему ревновать меня? Дезире. Он в ярости из-за того, как вы посмотрели на господина Эгермана, когда здоровались с ним минуту назад.

Шарлотта. Смешно! Это же просто-напросто смешно.

Дезире (серьезно). Да, это смешно и тем не менее это правда.

Шарлотта. Итак, у вас есть план. И в чем же он заключается?

Дезире. Все очень просто. Вы получаете обратно своего мужа, а я…

Шарлотта. А вы…

Дезире. Могу ли я положиться на вас?

Шарлотта. А вы получаете обратно адвоката Эгермана. Верно?

Дезире (кивает). Мужчины никогда не знают, что для них лучше. Нам надо помочь им найти правильный путь. Не так ли?

Шарлотта. Вернемся к вашему плану.

Дезире. Сначала распорядимся о том, как рассадить гостей за столом.

Теплый свет свечей спорит с бледным летним вечером за высокими окнами. Старая дама сидит во главе стола, за ее стулом стоит Фрид в ливрее и белых перчатках. Петра и служанка фру Армфельт подают кушанья. Гости за столом рассажены в соответствии с тонкой стратегией. Адвокат Эгерман – кавалер Шарлотты, граф Малькольм сидит с Дезире, а Хенрик Эгерман со своей молодой мачехой. Мужчины в смокингах, женщины в вечерних туалетах. Дезире наклоняется вперед и пытается поймать взгляд Шарлотты. Шарлотта незаметно кивает.

Малькольм только что рассказал анекдот, и все смеются, кроме Хенрика.

Шарлотта. Итак, мой дорогой Карл-Магнус, ты считаешь, что любую женщину можно соблазнить?

Малькольм. Да, любую. Возраст, сословие, общественное положение и внешность не играют никакой роли.

Дезире. Это относится и к замужним женщинам?

Малькольм. Прежде всего к замужним.

Старая дама. Но тогда ваш первейший союзник не ваше собственное обаяние, а унылость семейной жизни.

Фредрик. Браво.

Шарлотта. Как вы считаете, господин Эгерман, а не может ли женщина выступить иногда в роли соблазнительницы?

Фредрик. Я думаю, нас, мужчин, всегда соблазняют.

Малькольм. Вздор. Меня за всю мою жизнь ни разу не соблазнили. Мужчина всегда нападает.

Шарлотта. Господин Эгерман этого явно не делает. Малькольм. Он просто оригинальничает.

Шарлотта. Уверяю вас, я смогу соблазнить господина Эгермана менее чем за четверть часа.

Малькольм. Нет, любовь моя. Мы, мужчины, не попадаемся на такие грубые крючки.

Шарлотта. Нет, попадаетесь.

Малькольм. Ни в коем случае.

Дезире. Шарлотта права.

Шарлотта. Заключим пари?

Малькольм. Очень забавно. (Смеется.)

Дезире. У вас не хватает смелости заключить пари с собственной женой?

Малькольм. Ну давай!

Все смеются, кроме Хенрика и Анны. Они молчат и выглядят растерянными среди этого безрадостного веселья.

Вот приближается мужчина, продвигается вперед, дает бортовой залп. Бах! Враг отступает, занимает новые позиции. И опять наступление. Позиции врага разгромлены. Бах! Бах! Дальше хладнокровное преследование до тех пор, пока дичь – то есть враг – не сложит оружия перед лицом превосходящих сил, но я не даю пощады. Я поднимаю свое оружие – и вот она лежит, истекая, как кровью, любовью и преданностью, – я имею в виду дичь, то есть врага. Тогда я закрепляю свои позиции и устраиваю роскошное пиршество, празднуя перемирие; страсти бушуют, опьянение растет, и утреннее солнце застает солдата сладко дремлющим в объятиях врага. Проходит немного времени, и он встает, препоясывает чресла и выходит на поиски новых славных деяний… новой дичи… Я имею в виду врагов… (Он не может подобрать нужного слова.)

Старая дама. Мой милый граф, задолго до того, как вы начали свое наступление, как вы это называете, вся территория была заминирована, а враг прекрасно осведомлен о том, что представляете собою вы и ваша стратегия.

Хенрик (сердито). Стратегия, враг, наступление, мины. О чем вы говорите: о любви или о поле сражения?

Дезире. Милый юноша, взрослые люди относятся к любви так, будто это или сражение, или гимнастика.

Хенрик. Но ведь мы посланы в мир для того, чтобы любить друг друга.

Воцаряется молчание. Потом все улыбаются в некотором замешательстве, как свойственно умным людям, когда они слышат такие банальности.

Старая дама. Дети мои… друзья мои…

Она поднимает свой бокал. Из сумрака звучит музыка. Она словно бы рождена этой ночью, букетом этого вина, тайной жизнью этих стен и всех окружающих предметов.

Рассказывают, что это вино делается из винограда, сок которого бьет ключом, подобно алым каплям крови прорывающимся сквозь белую кожицу. Говорят также, что в каждую бочку этого вина добавляют каплю молока из набухшей груди женщины, только что давшей жизнь своему первенцу, и каплю семени молодого жеребца. Это придает вину таинственную возбуждающую силу, и тот, кто пьет его, идет на риск.

Дезире улыбается, и ее рука крепко сжимает изящный бокал.

Она пьет до дна, поднимает бокал и держит его против мерцающего света люстры. Словно отсвет пламени падает на ее щеку и лоб.

Малькольм осушает свой бокал залпом, а затем чуть высовывает кончик языка, облизывает губы, слегка причмокивает ими, едва заметно, но с явным удовольствием.

Анна (тихо). Я пью за мою любовь… (Она подносит бокал к губам и вдыхает аромат вина. Потом тоненькойструйкой льет напиток себе на язык. Плечи ее слегка вздрагивают от удовольствия.)

Шарлотта. За мой успех. (Она обхватывает бокал ладонями и подносит его к губам жестом колдуньи. Пьет, закрыв глаза, маленькими жадными глотками. Осушив бокал, глубоко переводит дух.)

Фредрик (тихо). За Анну. (Он пьет, и туман заволакивает ему глаза. Он протирает глаза, но туман остается.)

Бокал Хенрика, полный до краев, стоит перед ним нетронутый. Хенрик смотрит на него как завороженный. Потом хватает его, подносит к губам, но, передумав, ставит обратно на стол.

Старая дама погружает в бокал один из своих крохотных костистых пальчиков; он окрашивается в красный цвет, а она, как кошка, слизывает с него вино.

Теперь пьет Хенрик, он опорожняет бокал и опускает его на стол с такой силой, что разбивается хрупкая ножка. Фредрик от испуга возвращается к действительности. Он сердито хмурит лоб.

Фредрик. Соображай, что делаешь.

Хенрик. Сам соображай, что делаешь.

Хенрик вспыхивает гневом, его глаза сверкают, губы дрожат. Он побелел как мертвец. Подбегает Петра и пытается вытереть красное пятно, которое все больше расплывается на белой скатерти.

Фредрик. Как ты со мной разговариваешь?

Хенрик. Ты думаешь, я все от тебя стерплю? Ты что, император, который единолично решает, что думать и что делать каждому в его доме?

Фредрик. Успокойся, Хенрик. Ты сам не знаешь, что говоришь.

Хенрик. Зато ты знаешь, не так ли? Это ты-то, начисто лишенный естественного чувства приличия. Когда я прихожу к тебе с моим горем, ты отвечаешь мне остротами. Мне стыдно, что ты мой отец.

Фредрик. Сейчас же замолчи или выйди из-за стола. Хенрик. На этот раз в виде исключения я не хочу быть паинькой. Сейчас возьму и швырну этот бокал на пол.

Дезире (улыбаясь). Вот еще один бокал. Бросайте сколько вам угодно.

Xенрик. Как вы, такая великая артистка, можете выносить эту ложь, эти компромиссы? Ваша жизнь не представляется вам пыткой?

Дезире. Почему бы вам не попробовать посмеяться над нами?

Xенрик. Мне слишком больно, чтобы забавляться.

Анна. Успокойся, Хенрик!

Ее голос подобен серебряному колокольчику, и он звенит в воздухе у них над головами, над люстрой и мягким полумраком комнаты. Гости за столом прислушиваются к этому звуку, удивленные и озадаченные. Да, вот как обстоит дело. Анна положила свою маленькую руку на руку Хенрика, но не смотрит на него; она закрыла глаза и ушла в себя. Снова бьет серебряный колокол.

Анна (понизив голос). Успокойся, Хенрик.

У Фредрика вдруг сделалось что-то вроде приступа; ему так сжало грудь, что он едва может дышать. Он раскрывает рот, как рыба, вынутая из воды, подносит руку к лицу, словно защищаясь от удара.

Старая дама (тихо). Почему юность так беспощадна? И кто позволил ей быть такой?

Никто не отвечает. Старая дама отпивает глоток удивительного вина и качает головой.

Кто ей позволил?

Дезире. Молодые надеются, что им никогда не придется стать такими старыми, как мы.

Хенрик. Уж лучше умереть.

Дезире переводит взгляд на Фредрика. Вид у него отсутствующий. На лице – вымученная застывшая улыбка, он не отрываясь смотрит на свой бокал. Время от времени смаргивает, как бы не в силах удержать влагу, готовую вот-вот брызнуть из его глаз. Он глубоко переводит дух, но это тоже причиняет боль. Лучше всего не дышать, не двигаться.

Малькольм. Черт побери! Парень собирается стать священником. Ему будут платить за то, чтобы он вызывал легкий трепет в непокорных душах.

Хенрик встает. Он смертельно бледен и, похоже, близок к обмороку. Шатаясь как пьяный, он подходит к Малькольму, который спокойно вытирает рот салфеткой.

Вы собираетесь меня ударить? Что ж, как вам будет угодно, но предупреждаю: тем хуже для вас.

Хенрик (шепотом). Простите меня! Простите меня, вы все! (Пошатываясь, он пересекает комнату, открывает дверь в мощенную плитами прихожую и как тень растворяется в летней ночи.)

Анна встает.

Анна, (кричит). Хенрик, осторожнее!

Но он не слышит ее или не хочет слышать, и она снова садится, с поникшей головой, как наказанная школьница.

Старая дама. Ну что ж, пора вставать из-за стола.

Кофе и ликеры приготовлены в желтом павильоне.

Анна. Можно мне уйти?

Фредрик с трудом различает ее, но кивает головой в знак согласия.

Анна протягивает правую руку и хватает крепкую маленькую руку Петры. Фредрик гладит Анну по щеке. Рана в его сердце затянулась, она больше не кровоточит, но каждое движение причиняет ужасную боль. Анна привлекает Петру к себе, и обе молодые женщины выходят, обняв друг дружку за талию.

Дезире зажигает сигару от одного из канделябров. Она наклоняется вперед, чтобы поговорить с Шарлоттой.

Шарлотта. А мы-то думали, что первый шаг будет самым трудным.

Дезире. Возможно, он и был самым трудным, но не потребовал особой изощренности ума, это еще впереди. Обе дамы переводят взгляд на Фредрика Эгермана, стоящего теперь у окна. Их молчаливое раздумье прерывает Малькольм, который выходит из-за стола.

Малькольм. О чем вы сплетничаете?

Дезире. Пойдемте, граф, попьем кофе в желтом павильоне.

Малькольм. А что собирается делать моя жена?

Дезире. Вы же видите. Она взяла на свое попечение Фредрика Эгермана.

Малькольм (смеется). Да, ему таки досталось,

бедняге, самое время, чтоб его кто-нибудь утешил. Шарлотта подошла к окну и стоит за спиной у Фредрика.

Шарлотта. Вы плачете?

Фредрик. Я?! Нет.

Шарлотта. Что нам делать: уйти или остаться, рыдать или смеяться? Или делать хорошую мину при плохой игре?

Остальные вышли из дома, в светлую летнюю ночь. Огромный диск луны выкатывается из-за горизонта, шепчутся камыши, и порой раздается крик козодоя. Maлькольм и Дезире рука в руке идут по тропинке. Впереди всех идет Фрид, неся на руках старую даму точно икону.

Шарлотта. Могу я пролить немного бальзама на

вашу рану? (Она встает на цыпочки и целует Фредрика.)

Фредрик. Зачем вы это сделали?

Шарлотта. Вам было неприятно?

Фредрик. Вы хотели вызвать ревность вашего мужа.

Шарлотта. Но он не может нас видеть.

Фредрик. Вы ненамного старше Анны.

Шарлотта. Но я намного опаснее.

Фредрик. Вероятно, для себя самой.

Шарлотта. Для себя самой и для других, но обычно я предупреждаю, прежде чем напасть. Я честная гремучая змейка. Итак, я вас предупреждаю. (Она поднимает указательный палец, держит его на уровне его лица, потом гремит браслетами.)

Фредрик. Пусть же гремучая змея ужалит, чтобы убить то, что еще уцелело.

Луна поднялась выше; сельский пейзаж пронизан ее таинственным мерцанием. Вода в небольшом заливе поблескивает как расплавленный свинец; деревья стоят тихо, выжидающе; с нежным перезвоном колоколов бьют часы на башне; желтый павильон ярко освещен и сверкает как драгоценный камень. Дезире поет песенку по-немецки: «Freut euch des Lebens, weil noch das Lаmpchen gluht! Pflucket die Rose, ehe sie verbluht…»[3]

Xeнpик смотрит на все это с террасы, качает головой, не хочет ничего знать, не хочет чувствовать, жить.

Xенрик. Нет, нет, не знать, не чувствовать, не жить…

(Он роняет голову на грудь и сжимает кулаки с ненавистью ко всей этой красоте.) Как мне больно. И как стыдно. (Шатаясь, он проходит в массивную дверь, идет по мощенной плитами прихожей, входит в столовую, где пусто и тихо и лунный свет льется сквозь высокие окна. Опускается на табурет у рояля и с неистовством проигрывает несколько тактов из Фантазии-экспромта Шопена. Перестает играть, наклоняется вперед, закрыв лицо руками, и бормочет.) Почему я такой некрасивый, злой, глупый? Мне остается покончить с собой. Я умру. Да, решено. Я покину этот мир со спокойным достоинством. (Эта мысль утешает его; он встает с табурета и исполненной достоинства походкой, хоть и на нетвердых ногах, шагает по лунным узорам. Когда он выходит на лестницу, луна вдруг исчезает и становится темно – совершенная, кромешная тьма. Бормочет). Я блуждаю во тьме, кроваво-красный луч скорби освещает мой путь. О ужас, ты, разрушивший мой разум, отнявший у меня способность видеть свет…

Но внезапно призрачный свет луны возвращается, он льется сквозь длинное узкое окно лестничной клетки, освещая мерцающую белизной фигуру обнаженной женщины. Юноша застывает на месте, взгляд его прикован к этому прекрасному существу, а женщина улыбается загадочно и надменно, и в этом неярком освещении кажется живой.

О боже, боже… (Он поднимает руку и касается мрамора. Отшатывается, словно обжегшись. Отворачивается в страхе и омерзении, взбирается по лестнице и, пошатываясь, идет по коридору в свою большую уединенную комнату.)

Ветерок пробегает по саду; белые занавеси в комнате надуваются пузырем, а тени деревьев образуют движущийся узор на стенах и потолке.

Снизу, из кустарника, послышались звуки скрипки. Это играет Никлас, пьяненький и блаженный, сидя среди цветов под деревьями.

Теперь слышно, как громко, с вызовом смеется молодая женщина. На освещенной луной террасе разыгрывается небольшая пантомима: Фрид гоняется за Петрой, подпрыгивая, как огромный развеселый Пан. Она и забавляется, и поддается соблазну, но все же постоянно ускользает, пока оба они не исчезают в тени дома. Чем кончилась погоня, легко догадаться – мы видим водопад белых нижних юбок и единое расплывшееся пятно, которое, извиваясь, уползает под деревья.

Хенрик стоит у окна своей комнаты и тоже видит все это. Сладость этой ночи, печальные фиоритуры скрипки оказываются последней каплей – и странное безумие, которое до краев переполняло его сердце, выплескивается наружу.

О господи, если мир твой грешен, тогда и я хочу грешить. Пусть птицы вьют гнезда у меня в волосах; отними у меня мою жалкую добродетель, я больше не в силах выносить ее. (Он икает от горя и выпитого вина, нашаривает пояс халата, завязывает прочную петлю вокруг шеи, вытаскивает стул, взбирается на него и прикрепляет пояс к дымоходу изразцовой печи.

После этих приготовлений он бросает последний взгляд на прекрасную грешную землю и делает прыжок в вечность. Он приземляется на полу, шатаясь, добирается до стены, прислоняется к ней. Обретя устойчивость, он в последний раз теряет чувство реальности.)

Ночной ветер вернулся, и луна словно бы светит еще ярче, чем прежде.

Вдруг непонятно где заиграла свою простенькую мелодию музыкальная шкатулка. В стене появляется кровать, беззвучно скользит, призрачная, будто сон, будто она материализовалась из лунного света. И в постели лежит спящая Анна. Хенрик сначала стоит без движения.

Наверно, я все-таки умер. (Он выходит из оцепенения, берет полотенце, глубоко погружает его в кувшин с холодной водой и поливает себе голову и плечи. С удивлением он обнаруживает, что жив, бодрствуем и находится в реальной действительности. Потом он осмеливается приблизиться к кровати. Он падает на колени и осязает тепло молодой женщины; от благоухания ее тела у него кружится голова, и он закрывает глаза. Мелодия музыкальной шкатулки стихла, стихли и ветер, и скрипка. Все словно бы затаило дыхание. С закрытыми глазами он наклоняется над молодой женщиной и чуть касается ее губами.)

Она медленно пробуждается от своего глубокого сна и долго смотрит на юношу, на его мокрое бледное лицо, а потом улыбается.

Анна. Хенрик.

Хенрик. Анна.

Анна. Я люблю тебя.

Хенрик. Я люблю тебя.

Анна. Я любила тебя все время.

Хенрик. Я любил тебя все время.

Фрид опорожняет кружку пенящегося пива. Он сидит, удобно раскинувшись на сиденье открытого экипажа; Петра положила голову на его волосатую грудь; через открытую дверь каретного сарая перед ними раскрывается широкая картина: луга, и пашни, и крестьянские усадьбы в зелени. Фрид кружкой указывает на горизонт, где брезжит рассвет.

Фрид. Гляди, малышка, вот улыбка летней ночи. Петра. Подумать только, ты вдобавок ко всему еще и поэт.

Фрид. Представь себе! У летней ночи три улыбки, и эта – первая, между полуночью и рассветом, когда чистые и любящие обнажают свои тела и свои сердца. Вон видишь – там, впереди, у самого горизонта, улыбка такая нежная, что нужно притихнуть и смотреть очень внимательно, чтобы заметить ее.

Петра. Чистые и любящие… (Слезы навертываются ей на глаза, и она вздыхает.)

Фрид. Что, вдруг сердечко заболело, мой пончик? Петра. Почему я никогда не была чистой и любящей? Можешь ты мне ответить?

Фрид. Ну что ты, милая, не грусти. Чистых и любящих на нашей грешной земле очень мало. Они, право слово, наперечет. Любовь обрушивается на них как дар и как кара.

Петра. А мы, остальные?

Фрид. Мы, остальные… Ха! (Он с силой выбрасывает вперед руку с пивной кружкой и улыбается какой-то своей тайной мысли, от которой вспыхивают искры в его холодных голубых глазах. Он кладет свою большую ладонь на круглую детскую голову Петры.)

Петра. Так что же мы, остальные?

Фрид. Мы призываем любовь, взываем к ней, молим о ней, плачем о ней, пытаемся подражать ей, воображаем, что она у нас есть, лжем о ней.

Петра. Но ее у нас нет.

Фрид. Нет, моя конфетка. В любви чистых и любящих нам отказано. Нам не дано этого дара.

Петра. И этой кары.

Черная тень внезапно возникает из-за угла кареты. Петра пронзительно визжит от страха. Кто-то поднимает руку, приближает бледное лицо с горящими глазами. Это лицо Xенрика. Он что-то говорит ей шепотом; глаза Петры широко раскрываются от удивления. Затем еще одна фигура, поменьше, возникает из тени за углом.

Петра кивает в знак полного согласия. Хенрик слезает со ступенек кареты, и Петра говорит что-то Фриду – шепотом, так, чтобы никто не услыхал.

Анна делает несколько шагов по широким пыльным доскам пола. Протягивает вперед руки, как слепая. Плачет и смеется от волнения и заключает юношу в объятия, Фредрик Эгерман видит все это. Он стоит под высокими деревьями, освещенными отблеском белой проселочной пороги. Он стоит не прячась. Руки опущены, зубы сжаты, подбородок вскинут.

Слышны тяжелые шаги и стук копыт по полу конюшни. Кто-то выводит во двор лошадь и запрягает легкую карету. Петра обнимает свою хозяйку, и они смущенно шепчут на ухо друг другу нежные слова. Хенрик помогает Фриду привязать чемоданы, потом Хенрик и Анна садятся в карету.

В это мгновение Фредрик делает шаг вперед, и рот его открывается, как будто он кричит, но крика не получается – лишь еле слышный хрип.

Удар кнута по спине лошади, и карета поворачивает к белой ленте дороги. Копыта выбивают облака пыли.

Фредрик заставляет себя сдвинуться с места. Он быстро скрывается в тени огромных деревьев. Большая лошадь переходит на рысь; карета, дребезжа и подпрыгивая, проезжает мимо и скрывается в облаке пыли, будто во сне. Всё. Уехали.

Тишина. Теперь уж действительно всё. Уехали.

Фредрик слышит, как смеется Фрид, как шикает на него Петра. Их шаги удаляются и смолкают. Фредрик Эгерман остается один. Он тяжело дышит, громко стучит его сердце, исполненное боли и страха.

Бьют часы на старой башне. Сначала четыре удара, отмечающих четверти часа, затем один мощный удар. Трубачи выступают из ворот, в то время как мелодичный перезвон колоколов звучит над спящим замком. Идут процессией священник, рыцарь, крестьянин с посохом, карлик с пуделем. Далее купец, воин с копьем, шут, смерть с косой и дева с зеркалом.

Луна заходит за острова в заливе; звезды бледнеют, небо на востоке побелело.

Дезире открывает окно. Она переоделась, теперь на ней свободное серое платье мягких очертаний, с большими карманами. Пламя свечи колеблется от сквозняка; на столе лежит переписанный от руки текст ее новой роли.

Дезире (бормочет). «Знаете ли вы, друг мой, что такое одиночество? Как страшит меня самая мысль о нем? Я слишком слаба, чтобы… (Она заглядывает в текст, поднеся его к колеблющемуся пламени свечи.) Я слишком слаба, чтобы ответить на ваше любезное предложение. Но если вы просите меня стать вашей женой, я готова решиться тянуть и дальше лямку жизни».

Но ей трудно сосредоточиться на роли. Гонимая тайной тревогой, она бродит по комнате, подходит к большой кровати, где, зарывшись в мягкие подушки, спит ее сын, возвращается к окну, смотрит в парк, взгляд ее устремляется к павильону.

Павильон вырисовывается на фоне блеклой, белесоватой воды. Окна темные и тускло, безжизненно мерцают в свете ночи. Она напрягает зрение. Возможно, она ошибается, но ей кажется, что внутри мерцает огонек, крохотный огонек, который, едва засветившись, тут же гаснет.

Дезире (бормочет). Шарлотта! Шарлотта! Значит, я все-таки не могу положиться на вас.

Кто-то быстро идет в тени деревьев, свеча ярко вспыхивает в дверном проеме на крыльце павильона, кто-то молча и стремительно выходит из тьмы, вырисовываясь на фоне воды, и укрывается в павильоне. Лишь мелькнула белая юбка, неясный овал лица, и дверь затворилась так же бесшумно, как и отворилась. Ночь тепла и тиха.

Глаза Шарлотты мерцают в полумраке павильона. Она несколько раз озирается по сторонам. Возникает еще одна тень.

Шарлотта. Здесь так темно. Я вас едва различаю.

Где вы?

Он подходит к ней почти вплотную и кладет руку на ее обнаженное плечо.

Фредрик. Моя жена Анна убежала с моим сыном Хенриком.

Шарлотта старается подавить смешок.

Я видел их на конном дворе. Они обнимались в лунном свете. Они обнимались, обнимались, и каждый мог это видеть.

Шарлотта. Бедный Фредрик. (Смеется.)

Фредрик (тихо). Я мог задержать их.

Шарлотта. Бедный, бедный Фредрик.

Фредрик. Если вы не перестанете смеяться, я…

Шарлотта. Что вы сделаете? (Хихикает.) Бедный, бедный, бедный Фредрик.

Фредрик. Я смешон.

Шарлотта. Вы знаете, что лицо у вас стало с кулачок? А глаза вылезли на лоб, а нос сделался ужасно длинным.

Фредрик. Я любил их.

Шарлотта. И это была ваша великая любовь, Фредрик. Я любил их. Хенрик и Анна, они самое дорогое, что у меня было. Да, я знал, что они увлечены друг другом, – я ведь не слепой. Но я не ревновал. Мне это нравилось. Их движения, их аромат, их голоса и смех веселили мне сердце, и я находил удовольствие в их играх.

Шарлотта. А теперь вы их ненавидите.

Фредрик. Нет, Шарлотта, какой в этом смысл? Но у меня руки чешутся избить их, избить за то, что они обокрали меня.

Шарлотта набрасывает Фредрику на голову свою шаль. Между свободно свисающими концами узорной ткани выглядывает бледное печальное лицо. Она поднимает руку и прижимает большой палец к его глазу.

Шарлотта. Подсудимый, заключенный, узник, озлобленный, обиженный, оскорбленный беспричинно и бессмысленно. Вот он, мудрый законник, сидит среди обломков своего рухнувшего мирка, как ребенок в луже.

Она стаскивает с него шаль и целует его в губы. Он тянется к ней, но она отстраняется. У Фредрика на губе кровь.

Фредрик. У вас острые зубы.

Шарлотта. Острый язык, острые зубы, острые ногти.

Фредрик. Боль в сердце, раны на руках, налитые кровью глаза.

Шарлотта. Да, теперь вы знаете, что при этом чувствуешь.

Фредрик. Кстати, вы действительно существуете?

Шарлотта. Значит, вы заметили, что я – персонаж из пьесы, из смешного фарса?

Фредрик. Да, это так и есть.

Шарлотта. Мы обманутые, мы жертвы предательства, мы брошенные. Мы те, кто действительно смешон. (Теперь она стала серьезной, спокойной, почти кроткой. Она повернулась в профиль, лицо ее в тени, оно печально и исполнено достоинства.)

Фредрик. Когда вы такая, вы становитесь опасной женщиной.

Шарлотта. Вам не в чем себя упрекнуть.

Дезире стоит у окна и смотрит на темный павильон, и ее тревога все возрастает.

Дезире. Как я была глупа.

Она что-то бормочет, прикрыв рот рукой. Пламя свечи колеблется, и она в раздражении задувает его. Дверь тихо и осторожно открывается, и входит Малькольм. Он выглядит сбитым с толку и угрюмым, потягивается, зевает и явно не в духе.

Ах вот как, явился наконец.

Малькольм застывает с раскрытым ртом, вытаращив глаза.

Maлькольм. Что я такого сделал? Почему ты так говоришь?

Дезире. Я в том смысле… Буду краткой. Я рада тебя видеть. Но думаю, что ты сильно опоздал.

Малькольм. Ты замышляешь какую-нибудь каверзу? Или уже состряпала что-нибудь?

Дезире. Кстати, где твоя жена?

Малькольм. Спит.

Дезире. Ты в этом уверен?

Малькольм. Совершенно.

Дезире. Тебе никогда не приходило в голову, что Шарлотта может тебя обманывать?

Малькольм. Исключительно смешная мысль. Какие у нее причины? Ей совершенно не на что жаловаться.

Дезире. Да, конечно.

Малькольм. Я слышу в твоем голосе некую интонацию, которая меня беспокоит.

Дезире. Я только сказала «Да, конечно».

Малькольм. Ты что-нибудь знаешь?

Дезире. Насколько я знаю, твоя жена не спит. Малькольм. Где она?

Дезире. В павильоне.

Малькольм. С кем?

Дезире. С Фредриком Эгерманом.

Малькольм. С Фредриком Эгер… Тысяча чертей!

Дезире. Они находятся там уже четверть часа.

Малькольм. Ну, уж на этот раз я как следует вправлю проклятому крючкотвору мозги.

Дезире. Ты так сильно ревнуешь, бедный Малькольм?

Малькольм. Я могу быть терпимым, когда кто-то флиртует с моей любовницей, но если кто-нибудь посягает на мою жену, я превращаюсь в тигра. (Он озирается в бешенстве и уходит большими шагами.)

Проходит немного времени, и Дезире видит, как он поспешно пересекает террасу замка и устремляется к павильону. Она улыбается с чувством облегчения.

Малькольм в павильоне зажигает две свечи и ставит их на стол.

Выйди, Шарлотта! Мы с господином Эгерманом хотим остаться наедине.

Шарлотта колеблется и переводит взгляд с одного на другого.

Я очень рекомендую тебе уйти. Мы с адвокатом хотим сыграть в рулетку.

Фредрик. В рулетку?

Шарлотта с выражением неуверенности и беспокойства на лице все же уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Ее фигура мелькает за окном.

Малькольм снова поворачивается к Фредрику.

Малькольм. Я, конечно, имел в виду русскую рулетку. (Он вынимает револьвер и кладет его на стол между ними.)

Фредрик. Я не понимаю.

Малькольм. Это что-то вроде дуэли. Если бы мы просто стрелялись, у вас не было бы никакой надежды. Поэтому я предлагаю такой вид дуэли, при котором наши шансы равны.

Фредрик. Все еще не понимаю.

Малькольм. В этом револьвере всего одна пуля. Закрываешь глаза, прокручиваешь барабан и нажимаешь на спуск. Каждый из нас повторяет эту процедуру дважды. Таким образом, шансы – двенадцать к двум.

Повернув за угол, Шарлотта встречает Дезире, идущую по тропинке к берегу залива.

Дезире. Они все еще в павильоне?

Шарлотта. По-моему, они хотят, чтобы их не беспокоили.

Дезире. А почему, осмелюсь спросить?

Шарлотта. У них там что-то вроде рулетки.

Дезире (удивленно). Рулетки?

Малькольм наливает коньяк сначала в рюмку Фредрика, потом в свою. Они сидят в креслах друг против друга. Между ними – стол. На столе – маленький револьвер. Малькольм наклоняется вперед.

Малькольм. Теперь я раскручу револьвер волчком.

На кого укажет дуло, тот стреляет первым.