1901 год, конец мая.

Фредрик Эгерман, адвокат, с такой силой захлопывает раскрытый перед ним фолиант, что взлетает облачко пыли; адвокат ставит книгу на полку над столом, снимает пенсне, прячет его в футляр, смотрит на карманные часы, подводит их, прибирает на письменном столе – все на своих местах: перья, чернильница, линейка, писчая бумага и книги, – быстро расчесывает бороду маленьким гребешком, решительно встает и, насвистывая, выходит в соседнюю комнату, где сидят нотариус и секретарь; они бросаются к нему и помогают ему надеть пальто. Эгерман добродушно улыбается своим подчиненным, они почтительно кланяются.

Фредрик. Всего доброго, друзья мои.

Служащие (хором). Всего доброго, господин Эгерман.

Фредрик. Хватит на сегодня.

Служащие. Благодарствуйте, господин Эгерман.

Фредрик. Скорей на солнышко, друзья мои. Лето на дворе. (На прощанье он отдает им честь своей тростью, надевает шляпу и выходит на улицу.)

Нотариус. Что это с хозяином?

Секретарь. Женился на молоденькой, вот и ведет себя по-дурацки.

Нотариус. Ну-ну. (Корчит гримасу, потом начинает вытирать пыль со своего бюро.)

Фредрик Эгерман, насвистывая, с довольным видом идет по улице быстрым, пружинистым шагом, то и дело с кем-нибудь раскланиваясь. Он – известная и весьма уважаемая личность в этом маленьком городке.

Вот он входит в фотоателье Альмгрена, в дверях его встречает жена хозяина, надушенная толстуха в легком летнем платье. Она учтиво приседает и приглашает его подождать в приемной.

Жена фотографа. Адольф! Адвокат Эгерман пришел за карточками!

Адольф выходит из ателье. Это пожилой человек артистической наружности, пышноволосый, усы крашеные, но весьма искусно. В руке у него пачка фотографий, он кладет их на стол перед Эгерманом. Солнечный луч белой лентой пересекает ослепительно чистую скатерть.

Адольф (с гордостью). Должен сказать, что эти снимки вашей юной супруги – из числа лучших работ, когда-либо выполненных в моем ателье.

Фредрик раскладывает фотокарточки в ряд, одну за другой, и в маленькой приемной воцаряется мертвая тишина. Адольф сжал руки, выставил вперед одну ногу, склонил голову набок, на губах у него гордая улыбка. Фру Альмгрен скрестила руки на необъятной груди и словно бы застыла в умилении, глядя на все эти снимки красивой молодой женщины. Но вот смотр закончен, Адольф переводит дух, а господин Эгерман быстро собирает фотографии. Фру Альмгрен очнулась, как-то странно прищелкнув языком.

Фредрик. Великолепная, высокохудожественная работа.

Адольф. А модель-то какова! В конечном счете самое главное – это модель.

Фредрик. Да, ничего не скажешь: Анна Эгерман прекрасна.

Он гордится красотой жены, и это выдает голос. Фредрик прячет фотокарточки в бумажник и вручает Адольфу банкнот.

Они раскланиваются.

Адольф открывает и придерживает дверь. Фредрик выходит на солнышко, залихватским жестом надевает шляпу и начинает насвистывать новую мелодию.

Он останавливается у табачной лавки Хермансона и замечает афишу, возвещающую, что в городе гастролирует знаменитая театральная труппа. Сегодня дают французскую комедию «Светская женщина», в заглавной роли фрекен Дезире Армфельт.

После некоторого колебания Эгерман заходит в табачную лавку, покупает два билета в ложу и дорогую сигару. Прикуривает от маленькой газовой горелки, расплачивается и быстро выходит на улицу.

Кидает взгляд на афишу, чтобы удостовериться, что в заглавной роли действительно фрекен Дезире Армфельт. Медленным шагом, погруженный в размышления, Фредрик заворачивает за угол и подходит к своему дому.

Это длинное низкое двухэтажное здание постройки восемнадцатого века, его окружает сад, где на фруктовых деревьях уже набухли почки.

В прихожей рыжая горничная принимает у него шляпу, пальто и трость.

Фредрик. Хозяйка дома?

Петра. Само собой. Фру Эгерман не стала без вас пить чай. Она несколько раз спрашивала, вернулись вы или нет, сударь.

Фредрик. Я немного задержался.

Фредрик подходит к большому зеркалу на стене, поправляет галстук, приглаживает руками волосы. Стоя у него за спиной, Петра с интересом наблюдает за его движениями.

Ну вот и лето пришло.

Петра. Я больше люблю осень.

Фредрик. А-а.

Петра. Не ноябрь, конечно, а сентябрь.

Фредрик. Между прочим, Петра, сколько тебе лет?

Петра. Восемнадцать, сударь.

Фредрик. Приятный возраст.

Петра. Вы тоже так считаете?

Фредрик. Гм! Кстати, о юности: мой сын уже дома?

Петра. Он в гостиной, читает вслух вашей жене. Фредрик, улыбаясь, кивает Петре, она низко приседает и тоже улыбается.

Стол у окна накрыт к чаю. Чайник тихо кипит, а от стола посреди гостиной доносится аромат черемухи. Освещенная лучом солнца, сидит Анна; на ней желтое платье с тканым цветочным узором на подоле и изящной работы серебряным поясом на тонкой талии. Ее хрупкая фигурка утопает в большом красном бархатном кресле; она с увлечением вышивает на больших пяльцах. У ее ног на скамеечке примостился сын Фредрика Хенрик, красивый юноша лет девятнадцати. Тихим голосом он читает.

Хенрик. «…Рассматривая вопрос об искушении, Мартин Лютер говорит: «Ты не можешь помешать птицам летать над твоей головой, но ты можешь помешать им свить гнездо у тебя в волосах».

Фредрик: Здравствуйте, дети мои.

Оба поднимают глаза. Анна, просияв, отбрасывает свое вышивание, подбегает к мужу, обнимает его и подставляет лицо для поцелуя.

Добрый день, фру Эгерман. Простите, что заставил вас ждать с чаем, но я вижу, что вы не остались в одиночестве.

Он поворачивается к сыну, и на его лице появляется ироническое выражение. Они обмениваются легким поклоном и рукопожатием.

Здравствуй, сын. Как твой экзамен? Впрочем, это глупый вопрос. Конечно, ты сдал блестяще.

Анна. Профессор похвалил Хенрика. Он сказал, что ему очень приятно встретить теолога, который, в отличие от других, не идиот.

Фредрик. И твое решение стать священником остается в силе?

Анна. Фредрик! Не будь жестоким хотя бы сегодня. Хенрик. Папа!

Фредрик. Ладно, ладно! Я же ничего такого не сказал. (Фредрик вынимает билеты в театр и кладет их перед женой.)

Анна. Ах, Фредрик! Как мило. Значит, мы сегодня идем в театр? А что я надену? Как же ты выкроил время? Как чудесно. Что же мне надеть? Подумать только, у тебя нашлось время сходить в театр со своей женушкой. Посмотри, Хенрик, – билет в театр!

Фредрик. Может быть, лучше тебе пойти с Хенриком? Я подумал, что…

Анна. Ну вот еще! В кои-то веки у меня есть возможность пойти с тобой! Ты же вечно занят. Какая глупая идея! Ну так что мне все-таки надеть? Синее платье с перьями или, может быть, желтое? Этот спектакль – комедия? А, знаю! Белое! Белое платье подходит и для смеха, и для слез.

Она уже в спальне и открыла дверцы большого зеркального гардероба. Оттуда вылетает ворох платьев и пеной оседает вокруг нее.

Фредрик (виновато). Может быть, это бестактно, что я взял только два билета, но я полагал, что комедия – слишком мирское удовольствие для служителя божия.

Хенрик (мучаясь). Разумеется.

Фредрик. Чтобы мы могли вполне насладиться представлением, я предлагаю часок-другой вздремнуть. Ты простишь нам, дорогой Хенрик, если мы на время оставим тебя? Увидимся за обедом.

Фредрик бодро улыбается, отставляет свою чашку, идет в спальню и закрывает за собой дверь. Хенрик, кусая губы, шагает из угла в угол по пушистому ковру. Рыжеволосая Петра входит и начинает собирать со стола чайную посуду. Хенрик останавливается за роялем и робко поглядывает на молодую женщину.

Хенрик. Не ходи так.

Петра. О чем вы, господин Хенрик?

Хенрик. О том. Не надо так ходить.

Петра. Как?

Хенрик. Ты виляешь бедрами.

Петра. Правда? Как интересно! А ведь и верно. Она через плечо смотрится в большое зеркало на стене. Хенрик сжимает ее локоть и исступленно целует ее плотно сжатыми губами. И мгновенно получает пощечину. Молодая женщина поправляет волосы около уха и с легкостью поднимает большой поднос, уставленный посудой. Потом выходит, виляя бедрами.

Хенрик падает на стул у рояля и берет несколько бурных аккордов. Дверь в спальню медленно открывается, и из сумрака выступает Анна в широком белом пеньюаре, придающем ей томно-невинный вид. Хенрик перестает играть и резко поворачивается к ней, но она прикладывает пальцы к его губам и говорит шепотом.

Анна. Пожалуйста, потише. Твой отец уже заснул. Хенрик опускает голову, и Анна ласково треплет его по волосам. Потом она возвращается в покойный сумрак спальни, куда закрытые ставни не пропускают яркий дневной свет.

Ее супруг спит с величественным видом, лежа на спине и сплетя пальцы на груди. Он похож на мертвого короля в саркофаге, мертвого короля, с радостью принявшего свою смерть. Анна ложится рядом и закрывает глаза. Полная тишина. Одинокая муха, освещенная тоненьким солнечным лучом, ползет по ночному столику. Где-то в комнате энергично тикают маленькие часы. Но вот Фредрик Эгерман переворачивается на бок. Он вертит шеей, довольная улыбка играет на его губах. Анна приоткрывает глаза и подглядывает за спящим мужем.

Да, у него улыбка счастливого человека, можно даже сказать, человека, одержимого страстью.

Фредрик. Ммм-мум-м-м-ух…

Он хмурит брови, ноздри у него расширяются, веки слегка дрожат. Для Анны все это – открытие, которым она наслаждается втайне. Лежа на спине, она поворачивает к мужу лицо. Еле удерживается от смеха.

Теперь Фредрик поднимает правую руку и легонько прикладывает ее к щеке жены. Анна сначала лежит не шелохнувшись, потом, когда рука начинает медленно гладить ее шею и плечо, она вздрагивает и осторожно целует его в ладонь.

Рука Фредрика едва уловимо притрагивается к ее груди и движется дальше, кончиками пальцев он проводит вдоль плавного изгиба ее плеча.

Медленно и осторожно Анна придвигается к мужу. Ее губы почти касаются его губ, и похоже, что он сквозь сон ощущает ее близость. Внезапно он страстно целует ее, обнимает и привлекает к себе. Она охотно идет навстречу его ласке, этот неведомый ей мужчина имеет над ней какую-то тайную власть.

Он снова целует ее, еще необузданнее, чуть ли не делая ей больно. Его губы касаются ее шеи, и он бормочет с нарастающей страстью.

Дезире… как я тосковал по тебе. Дезире… как я тосковал…

Глаза Анны широко раскрыты, она вздрагивает, как от внезапной боли. Мгновение она еще пытается отвечать на его страсть, но слезы навертываются ей на глаза, и она очень осторожно и мягко высвобождается из его объятий. С бессмысленным вздохом спящего Фредрик Эгерман вновь принимает позу короля в саркофаге. Разве что теперь он уже не выглядит таким довольным. Его жена утирает слезы и садится на кровати. Ей есть о чем подумать.

В этом городе – красивый старый театр, где местная буржуазия, офицеры и окрестное дворянство часто собираются, чтобы себя показать и на людей посмотреть, а заодно посмотреть и первоклассный спектакль какой-нибудь первоклассной труппы.

Фредрик Эгерман с супругой занимают места в ложе довольно близко к сцене.

Анна сидит впереди, у барьера, лицо у нее холодное и настороженное. Руки на коленях; она как будто всецело поглощена пьесой. Фредрик сидит позади жены, чуть-чуть сбоку. Он, как и она, одет в вечерний костюм и смотрит больше на Анну, чем на сцену.

Сцена представляет элегантную гостиную, ее покатый пол покрыт огромным брюссельским ковром, на котором там и сям разбросаны предметы меблировки, как это предписывает традиция постановки французских комедий. Две чрезвычайно элегантные молодые дамы захвачены светской беседой, столь же оживленной, сколь и искусственной.

Первая дама. Расскажите же мне о графине. Вы ведь знаете, я с ней незнакома, только видела ее. Вторая дама. Вполне понятное желание, дорогая мадам Вильморак, и я постараюсь по возможности обрисовать вам личность графини, хотя она так загадочна и противоречива, что ее не опишешь за несколько кратких мгновений.

Первая дама. Говорят, власть графини над мужчинами поистине необыкновенна.

Вторая дама. В этом есть большая доля правды, мадам, и число ее любовников соответствует числу жемчужин в ожерелье, которое она всегда носит. Первая дама. Мадам де Мервиль, ходят слухи, что ваш собственный супруг – одна из прекраснейших жемчужин в ее ожерелье, так ли это?

Вторая дама. Он влюбился в графиню с первого взгляда. Она взяла его в любовники на три месяца, после чего я получила его обратно.

Первая дама. И ваш брак был разрушен.

Вторая дама. Напротив, мадам! Мой муж стал нежным, преданным, восхитительным любовником, верным супругом и образцовым отцом. Я бесконечно благодарна графине. Я послала ей несколько маленьких подарков, и мы стали ближайшими подругами. Первая дама. Меня бросает в дрожь от такого пренебрежения приличиями.

Вторая дама. Уверяю вас, пренебрежение приличиями, как оно проявляется у графини, высоконравственно, и ее влияние облагораживает всех мужчин, к какому бы сословию они ни принадлежали. В глубине сцены открывается дверь, и входит лакей.

Лакей. Графиня Селимена де Франсен де ля Тур де Касас.

Входит Дезире Армфельт в великолепном туалете. Гром аплодисментов из тьмы зрительного зала подобен грохоту волн, разбивающихся о берег. Фредрик аплодирует, и Анна тоже слегка похлопывает руками в перчатках. Анна. Кто играет графиню?

Фредрик. Если не ошибаюсь, фрекен Армфельт. Анна. Кажется, ее зовут Дезире?

Фредрик. Совершенно верно, Дезире Армфельт. Анна. Дай мне, пожалуйста, бинокль. (Анна быстро берет бинокль и тщательно разглядывает фрекен Армфельт, которая вышла на авансцену. Вдруг Анна поворачивается к мужу.) Она посмотрела на нас. Почему?

Фредрик. Не думаю, чтобы она смотрела именно на нас.

Анна. Она посмотрела на нас и улыбнулась. Почему? Фредрик. Все актрисы улыбаются публике в благодарность за аплодисменты.

Анна (с яростью). Она изумительно красива.

Фредрик. Милое дитя, это всего лишь грим.

Анна. Откуда ты знаешь? Ты видел ее в жизни? Посмотри на ее ожерелье! У нее у самой столько любовников.

Фредрик. Да, да, да, да, да, да. (Вздыхает.)

Анна бросает на мужа мрачный подозрительный взгляд, Фредрик Эгерман неуверенно улыбается, выдвигает вперед подбородок и делает вид, что всецело поглощен пьесой. Анна ерзает на стуле. Шуршит шелк; ее обнаженные плечи напряжены. Фредрик снова вздыхает, на этот раз тихо, не подчеркнуто.

Дезире…мы знаем, что у каждого мужчины есть чувство собственного достоинства. Мы, женщины, вправе совершить любое преступление по отношению к нашим мужьям, любовникам, сыновьям, но только не ранить их чувство собственного достоинства. Если мы раним его, значит, мы глупы и сами виноваты в своих неудачах. Нам надо сделать это их чувство собственного достоинства нашим союзником, холить его и лелеять, льстить ему, играть на нем, как искусный музыкант на своем инструменте. Тогда мужчина в наших руках, у наших ног и вообще там, где мы в ту минуту пожелаем его видеть.

Первая дама. Вы думаете, это можно сочетать с подлинной и искренней любовью?

Дезире. Не забывайте, мадам, что любовь – это постоянное жонглирование тремя мячиками. Они называются сердце, слово и секс. Ими очень легко жонглировать, но так же легко и уронить один из них.

Вдруг Фредрик замечает, что жена его тихо плачет, жалостно, как малое дитя. Ее округлые изящные плечи сотрясаются, она низко наклонила голову. Слезы градом катятся на белое шелковое платье, ее пухлая влажная нижняя губа дрожит. Фредрик нежно наклоняется над ней.

Анна (шепотом). Я хочу домой.

Фредрик утвердительно кивает, заботливо набрасывает на плечи жены шаль, и оба выходят из ложи.

Петра открывает им калитку, вид у нее немного встрепанный. Юбка надета на ночную рубаху, руки голые, рыжие волосы распущены и падают на плечи.

Петра. Разве пьеса уже кончилась?

Фредрик. Хозяйке стало немного нехорошо. Помоги ей лечь в постель, Петра.

Петра. Само собой, сударь. Она приседает, в то же время с любопытством переводя взгляд с одного на другую. Она поставила свечу на стол и помогает Анне снять шаль. Фредрик Эгерман идет в гостиную и включает газовое– освещение. Xенрик смотрит на отца, будто увидел привидение. Он сидит на диване около окна и держит в руках гитару – впился в нее, как утопающий в спасательный круг. Его волосы и одежда в беспорядке, щеки горят. На столе возле дивана стоят два бокала и бутылка шампанского в ведерке со льдом. Отец делает вид, что не замечает смущения юноши; он подходит к буфету, достает бокал, наливает себе немного шампанского и кивает сыну.

Фредрик. Твое здоровье, сын.

Хенрик не отвечает. Он встает и отворачивается к окну. Отец какое-то время наблюдает за ним, потом выключает газ, и комната снова погружается в полумрак. Фредрик садится на диван.

Значит, ты взялся за гитару. Я не знал, что будущие служители церкви обучаются игре на этом инструменте.

Хенрик, не отвечая, откладывает гитару. Фредрик тянется к столу и наливает себе еще шампанского.

Отменное вино. У тебя хороший вкус. Меня очень радует, что ты празднуешь сдачу экзамена.

Хенрик. Я так несчастен!

Фредрик. Да, разумеется.

Хенрик. Ты иронизируешь.

Фредрик. Ты говоришь, что несчастен, а я не могу взять в толк почему. Ты молод, на дворе весна, луна светит, ты сдал экзамен, у тебя есть шампанское и девушка, которая очень привлекательна. И все-таки ты говоришь, что несчастен. Юность предъявляет слишком высокие требования.

Хенрик. Но я не люблю ее.

Фредрик. Еще одна причина быть довольным.

Хенрик. Мы согрешили, и я потерпел полную неудачу.

Фредрик. Если ты упал, сейчас же снова садись в седло, пока не успел испугаться. Это правило применимо и к любви, и к верховой езде.

Хенрик. Какая мерзость!

Фредрик пожимает плечами и потягивает вино. Хенрик садится на неудобный стул.

Фредрик. Зачем смешивать все в одну кучу, мой мальчик? Секс – игрушка для юнцов и стариков. Любовь – гм…

Хенрик. Выходит, молодые не могут любить,

Фредрик. Отчего же, могут. Молодые всегда любят себя, любят свою любовь к себе и свою любовь к любви как таковой.

Хенрик (насмешливо). Но в зрелые годы человек, конечно, познает, что значит любить.

Фредрик. Думаю, что да.

Хенрик (насмешливо). Наверно, это прекрасно. Фредрик. Это ужасно, сын, просто не знаешь, как это вынести.

Хенрик. Теперь ты сказал то, что думаешь, отец? Его отец делает легкую гримасу, которая должна изображать улыбку. Хенрик смотрит на него почти с испугом. Ты не представляешь, как добра была Петра. Она посмеялась и сказала: «В другой раз больше повезет». Фредрик. О чем ты? Ах да, конечно. Дебют всегда бывает жалким фарсом, мой мальчик, хорошо, что женщины относятся к этому и вполовину не так серьезно, как мы, иначе бы род человеческий вымер.

Хенрик. Тебе бы все шутить.

Петра стоит в дверях спальни. Она что-то говорит, обращаясь к Анне, потом поворачивается к Фредрику Эгерману.

Петра. Ваша супруга хочет сказать вам спокойной ночи, сударь.

Фредрик тотчас же встает, но в дверях останавливается и с явным удовольствием наблюдает за юношей и девушкой. Хенрик заливается краской стыда, Петра же улыбается ему, глаза у нее счастливые и озорные.

Фредрик. Ты смышленая девушка, Петра. С первого ты получишь прибавку к жалованью.

В спальне темно, только слабо светится, мерцая, ночник. В глубине комнаты проступают очертания большой кровати, но лица своей жены Фредрик не видит. Она обращается к нему жалостным, слабым голоском.

Анна. Пожалуйста, сядь вон туда, в кресло. Нет-нет, близко подходить не надо. Я так плакала, что у меня все лицо распухло.

Фредрик садится в большое кресло, раскуривает трубку и несколько раз глубоко затягивается.

Мне нравится, когда ты куришь трубку. Сразу становится спокойнее на душе.

Фредрик. Как ты себя чувствуешь, детка?

Анна. Я никчемная?

Фредрик. Ты – величайшая радость для множества людей.

Анна. Правда? Но ведь не может же у человека все хорошо получаться с самого начала? Ты меня любишь? Ты не должен любить другую.

Фредрик. Милое мое дитя.

Анна. Ты так всегда говоришь. Ты многих женщин любил до меня? Они были красивые? Уж наверно, тебе есть что вспомнить – как подумаю об этом, даже страшно делается.

Фредрик. До нашей женитьбы я был довольно одинок. Иногда, бывало, даже сомнение брало: а существую ли я на самом деле?

Анна. Помнишь, когда я была маленькой девочкой, ты приходил по вечерам в гости к моим родителям и рассказывал мне сказки на сон грядущий? Помнишь? Фредрик. Да, помню.

Анна. Тогда ты был «дядя Фредрик», а теперь ты мой муж. (Смеется.) Забавно, правда? Меня смех берет, хоть это и смех сквозь слезы.

Недолгое молчание.

Если ты обещаешь не смотреть на меня, можешь подойти и обнять меня.

Фредрик встает, идет к кровати, садится на край и наклоняется к жене. Она обхватывает его руками и привлекает к себе, подставляя ему щеку.

А ты бы ревновал?

Фредрик. Ревновал?

Анна. Если бы Хенрик начал ухаживать за мной? Или если бы я немножко увлеклась им? Это я просто так, к примеру.

Фредрик. Что за глупости приходят тебе в голову!

Анна. Нет, скажи: ревновал бы?

Фредрик. Я не могу ответить, пока ты не отпустишь меня. Да, думаю, что ревновал бы, потому что вы оба такие молодые, а я такой старый и (понизив голос) потому что я люблю вас обоих.

Анна. Да, ты ужасно старый. И почему только ты женился на мне? Можешь ты мне ответить?

Фредрик. Это что, допрос?

Анна. Потому, что считал меня хорошенькой?

Фредрик. Да, конечно. Очень хорошенькой.

Анна. Не похожей на твоих прежних женщин?

Фредрик. Да, и это тоже.

Анна. И мне было тогда всего шестнадцать лет. Фредрик. Да-да, и поэтому тоже.

Анна. И я была хорошей хозяйкой и почти всегда чувствовала себя счастливой.

Фредрик. Ты меня сделала счастливым.

Анна. И Серый Волк подумал: «А не попробовать ли, какова на вкус молоденькая девушка?»

Фредрик. Ты так считаешь?

Анна. Согласись, у Серого Волка были дурные мысли.

Фредрик. Да, пожалуй, иногда Серый Волк думал…

Анна. А потом Серый Волк разочаровался.

Фредрик. С чего бы ему разочароваться? Она не отвечает, только привлекает его к себе еще тесней и крепко сжимает в объятьях.

Анна. Ты был таким одиноким и печальным в то лето, и мне было ужасно жалко тебя, а потом мы обручились – это ведь я сделала тебе предложение. Ты что, забыл, дурачок?

Фредрик. На старости лет становишься забывчивым.

Анна. Теперь я буду спать.

Она ищет губами его рот и страстно целует его. Он отвечает на ее поцелуй, но она тут же отстраняется и смотрит на него с улыбкой.

В один прекрасный день я стану твоей женой по-настоящему, и тогда у нас будет ребенок.

Фредрик. Да, конечно.

Анна. Наберись терпения и не торопи меня.

Фредрик спокойно кивает и выпрямляется. Она крепко держит его руку, прижимает ее к своим губам. Потом она зевает.

Ты уже ложишься?

Фредрик. Нет, я еще немного посижу.

Анна. Тогда спокойной ночи.

Она поворачивается на бок, собираясь заснуть, а Фредрик тихо крадется к двери.

Скучная была пьеса.

Фредрик. Но ведь мы ее почти не видели.

Анна. Интересно, сколько лет этой Армфельт?

Фредрик. Право, не знаю.

Анна. Наверняка не меньше пятидесяти. Как по-твоему?

Фредрик. Ну нет, не думаю.

Анна. Спокойной ночи.

Фредрик. Спокойной ночи.

Фредрик на цыпочках выходит из спальни и осторожно закрывает за собой дверь. Бутылка шампанского все еще стоит на столе. Фредрик идет, ступая по краю ковра; он сбит с толку и о чем-то напряженно размышляет. Дверь в комнату Хенрика приоткрыта. Из темного коридора Фредрику видно Петру, сидящую в кресле-качалке. Она зевает, и вид у нее рассеянный. Из комнаты доносится назойливое, монотонное бормотание. Это Xенрик читает вслух о добродетели.

Xенрик. «Добродетель есть нечто постоянное, протяженное, в чем не может быть перерывов, ибо если добродетель прерывна, то это уже не добродетель. Точно так же нельзя назвать добродетельным человека, который только что принял решение вступить на стезю добродетели или же совсем недавно вступил на нее. Добродетель всегда противополагается не только неподобающему поступку, но также, и даже в большей степени, бесстыдной мысли или воображаемому действию. Добродетель дает оружие в руки того, кто ею обладает, и с его помощью человек может победить соблазн. Обо всем этом Мартин Лютер говорит…» Но ты не слушаешь, что я тебе читаю.

Петра. Я слушаю внимательно, но ничего не понимаю.

Xенрик. Значит, ты думаешь о чем-то другом.

Петра (обиженно). Нет, о том я совсем не думаю. Я думала о твоем отце.

Xенрик. Мой отец – старый циник.

Петра. По-моему, он очень милый. У него такой пронзительный взгляд. Когда он на меня смотрит, меня начинает покалывать.

Xенрик. А знаешь ли ты, что ты распутна и сластолюбива?

Петра (вздыхает). Какая жалость, что ты, с одной стороны, такой славный, а с другой – такой сложный. Xенрик. Что это значит?

Петра. В общем-то ничего. Ты славный, как новорожденный щеночек.

Девушка довольно хихикает и раскачивается в кресле-качалке. Хенрик смотрит на нее мрачно и серьезно.

Xенрик. Почему у соблазна такое красивое лицо и почему прямая тропа столь узка и терниста? Ты можешь мне сказать почему?

Петра. Я думаю, это для того, чтобы, пока ты продираешься через все эти тернии, твой глаз мог отдохнуть на чем-нибудь приятном.

Хенрик вздыхает и качает головой; и Фредрик Эгерман в темноте тоже качает головой. Петра встает с кресла-качалки и гладит юношу по щеке. Потом, зевнув, выходит, поднимается по лестнице в свою комнату. Хенрик швыряет книгу на пол; он очень несчастен. Его отец тихо, крадучись, никем не замеченный выходит из дома.

Фредрик появляется за кулисами театра; спектакль только что закончился, актеры выходят на вызовы. Служащий театра ловко управляется с веревками, приводящими в движение занавес, а в зале светло.

Наконец Дезире остается на сцене одна, ей бурно аплодируют, подносят цветы. Занавес опускается, она отходит в сторону, стоит расслабившись, опустив голову, совсем рядом с Фредриком, но не замечает его. Аплодисменты не стихают, занавес снова поднимается. Актриса собирается в последний раз выйти на сцену и вдруг замечает Фредрика. Ее осунувшееся, усталое лицо просияло. Она протягивает ему руку, схватывает и пожимает его руку, не говоря ни слова, потом идет на сцену.

Но вот занавес падает в последний раз, и аплодисменты умолкают. Теперь театр переходит в распоряжение рабочих сцены. Дезире уходит за кулисы, отдает цветы маленькой женщине в черной рубашке и старой соломенной шляпе. Дезире снова берет Фредрика за руку. Она ведет его вверх по лестнице и затем по длинному коридору, где сонным желтым пламенем горят несколько керосиновых ламп; за ними идет ее служанка.

Уборная Дезире – большая комната, но потолок в ней низкий. Два узких окошка прикрыты разрисованными ставнями. Посреди комнаты – гримировальный стол, а у дальней стены стоит зеркало до самого потолка. Высокая ширма, несколько удобных кресел, диван и большая ванна, наполненная водой, довершают убранство комнаты. На столе стоят четыре бутылки пива и тарелка с большими аппетитными бутербродами.

Дезире втаскивает Фредрика в уборную, Mалла, служанка закрывает дверь, и актриса тут же бросается Фредрику на шею.

Дезире. Фредрик! (Она гладит его по лицу, заглядывает в глаза. Похоже, она даже немного взволнована.) Фредрик! Как я рада. Хочешь бутерброд?

Фредрик. Да, благодарствую. Малла разливает в стаканы пенящееся пиво и начинает раздевать Дезире.

Дезире. Я ужасно проголодалась.

Оба молча едят бутерброды и пьют пиво. Фредрику немного неловко оттого, что он сидит с набитым ртом.

Дезире сбрасывает платье, выныривая из него, как Венера из своей раковины. Сбрасывает корсет. Так глубоко переводит дух, что у нее хрустят кости.

О господи! Теперь я снова могу жить. Садись. Нет, не туда. Сюда! (Она ведет его к дивану. Стоит перед ним, слегка расставив ноги, не переставая с наслаждением жевать бутерброд. В другой руке у нее стакан с пивом.) Фредрик, а ты разрумянился.

Фредрик. Наверно, это потому, что от тебя дивно пахнет.

Дезире. Мои обычные духи.

Фредрик. Да, именно поэтому.

Дезире. А ты женился.

Фредрик. Да, женился вторично. Мне стало немного одиноко.

Дезире. Встань. Иди ко мне. Обними меня еще раз. Фредрик послушно поднимается и подходит к ней. Она кладет бутерброд на стол, туда же ставит свое и его пиво и вытирает губы тыльной стороной руки. Потом своими обнаженными руками обнимает его за пояс, крепко прижимает к себе и, улыбаясь, заглядывает ему в глаза. У тебя что-то неладно, правда?

Фредрик. Это так заметно?

Дезире. Ах ты старый козел, ах ты животное, ах ты длинноносый верблюд, ты сегодня удивительно похож на человека.

Фредрик. Благодарю за комплименты.

Дезире. У тебя не в порядке старый насос, который большинство называет сердцем?

Фредрик. Пришел я не поэтому.

Дезире. Конечно нет. Тебя всегда приводили к Дезире твои самые высокие чувства.

Фредрик. Да, как это ни странно. Сегодня, когда мы с женой дремали после обеда, я увидел тебя во сне… гм… увидел коротенький сон о тебе. И вдруг осознал, что, лаская жену, я во сне несколько раз прошептал твое имя. К счастью, Анна, по-моему, ничего не заметила.

Дезире (смеясь). Боже, как трогательно! «Она всегда продолжала жить в его снах». (Она отталкивает его с недовольным, обиженным выражением и возвращается к пиву и бутерброду.)

Фредрик (тоном изысканной вежливости). Я не знал, что на старости лет ты стала жестокой.

Дезире. На старости? О чем ты говоришь? Последние три года мне было двадцать девять, а это не возраст для женщины моего возраста.

Фредрик. Моя молодая жена предположила, что тебе лет пятьдесят. Что ты на это скажешь?

Дезире. Охальница! (Серьезно). Фредрик! Я уверена, она слышала.

Фредрик. Что именно?

Дезире. То, что ты говорил, когда тебе снилась я. Фредрик. Теперь я припоминаю – она, кажется, была немного расстроена. Она плакала и задавала мне очень странные вопросы. Анна отнюдь не простушка.

Дезире. Простушка не рискнула бы выйти за тебя. Фредрик вдруг становится серьезным. Он соединяет ладони и в замешательстве смотрит на кончики пальцев.

Фредрик. Если ты не будешь смеяться, я скажу тебе одну вещь.

Дезире. Хочешь еще пива или бутерброд?

Он отрицательно качает головой; Дезире закуривает маленькую сигару, блаженно затягивается.

Ну так что же ты собирался мне сказать?

Фредрик. Можешь смеяться, если хочешь, но мы с Анной женаты уже два года, и я до сих пор… короче, она все еще девственница.

Дезире захлебывается смехом, закашливается – дым попадает ей в горло. Фредрик кисло улыбается.

Дезире. Воистину, мир перевернулся, если Серый Волк превратился в нежного пастушка.

Фредрик. Она боится меня, и я ее понимаю.

На несколько мгновений воцаряется молчание. Дезире сидит у своего гримировального стола, но еще не начала снимать грим. Служанка ушла.

Я хочу дать ей созреть в тишине и покое. Я хочу, чтобы однажды она пришла ко мне сама, без страха, по доброй воле, а не по обязанности или подчиняясь силе.

Дезире. Ты говоришь так, будто любишь ее.

Фредрик. Слово это опошлено. Но если я кого-нибудь когда-нибудь любил, то ее.

Дезире. Фредрик Эгерман любит! Невероятно! Голос Дезире слегка дрожит. Фредрик поднимает голову; он выглядит старым и усталым.

Фредрик. С годами у человека появляются странности. Он проявляет внимание и заботу, испытывает нежность… и… и… да, любовь.

Дезире. Она удивительная женщина, если сумела заставить тебя страдать из-за чего-то, кроме, скажем, зубной боли или вросшего ногтя.

Фредрик. Когда я прихожу домой после рабочего дня, она обнимает меня и смеется от счастья. Она упряма, как избалованный ребенок; она вспыльчива и легко приходит в безудержную ярость. Она так полна жизни, что мой старый дом стал оседать и стены дали трещины. Она нежное и любящее создание, ей нравится, когда я курю трубку, она привязана ко мне… как будто я ее отец,

Фредрик вскакивает, шагает взад-вперед. Дезире молча вертит в пальцах серебряную коробочку, стоящую на столе. Время от времени по ее губам пробегает улыбка, но глаза остаются серьезными.

Бог свидетель, я взрослый мужчина. Очень часто старый жеребец поднимает свою безобразную голову и мерзко ржет мне прямо в лицо, и тогда меня охватывают недовольство и злость на самого себя, потому что в общем-то не к этому я стремился.

Дезире. А чего ты хочешь от меня?

Фредрик. Скажи, что я зря надеюсь. Или, наоборот, не зря. Скажи хоть что-нибудь.

Дезире. Не могу, ведь я совсем не знаю Анну. Фредрик. Ты должна помочь мне, Дезире. Ради нашей старой дружбы.

Дезире (смеется). Нечего сказать, причина. Фредрик останавливается у нее за спиной, кладет руки ей на плечи и встречается с ней глазами в зеркале.

Фредрик. Невзирая на все великие мгновения нашей любви, ты мой единственный друг на этом свете. Единственный человек, перед которым я решался обнажиться во всей своей неприглядности.

Дезире. Ты имеешь в виду, что ты духовно обнажался, не правда ли?

Фредрик. Так ты поможешь мне, Дезире?

Дезире. А что я за это получу?

Фредрик. У меня есть юный сын; возьми его. Дезире. Стыдись.

Фредрик. Верховую лошадь, отличного скакуна. Дезире. Этого мало.

Фредрик. Нитку настоящего жемчуга.

Дезире. У меня их предостаточно.

Фредрик. Ну, тогда ты получишь свою награду на небесах.

Дезире до крови щиплет его за мизинец своими очень острыми ногтями.

Дезире. Нет, Фредрик Эгерман, я хочу получить свою награду в этом мире.

Постучав в дверь, входит служанка. Она несет какие-то предметы туалета. Шуршит шелк, белые кружева каскадом низвергаются из рук старухи, одетой в серое.

Извини меня, я переоденусь.

Фредрик. Пожалуйста. Мне выйти?

Дезире. Не говори глупостей. (Она заходит за ширму и с помощью костюмерши снимает белье.)

Фредрик. Кровь все еще сочится.

Дезире. Малла, у тебя есть немного теплой воды?

Mалла. Да ты что? Вот же полная ванна. Обе наклоняются за ширмой, слышен громкий плеск.

Дезире. Фредрик.

Фредрик. Да?

Дезире. Поди сюда на минуточку.

Он подходит к ширме.

Я так же хороша, как тогда? Или годы изменили меня? Отвечай честно.

Фредрик. Ты все так же хороша и так же желанна.

Годы придали твоему телу совершенство, какого недостает и самому совершенству, твое тело волнует, а совершенству это свойство не дано.

Дезире. Ты вычитал это в какой-нибудь книге?

Фредрик. Глядя на тебя, я для самого себя неожиданно становлюсь поэтом. А читаю я только своды законов.

Дезире. Представление окончено. Иди сядь на диван.

Смеясь и качая головой, Фредрик послушно отходит от ширмы. Выходит Дезире, с головы до ног завернутая в банную простыню. Царственным жестом она воздевает руки.

(На мгновение она позволяет себе увлечься собственной декламацией. Глаза ее темнеют, она сжимает кулаки, потом так же внезапно поднимает глаза и улыбается чуточку смущенно.) Это Федра, она всегда выражалась очень патетично, хоть и была немножко аферистка.

Малла, которая терпеливо наблюдала за всем этим из-под своей старой соломенной шляпы, наконец не выдерживает.

Малла. Дезире, ты собираешься выступать до утра или дашь мне наконец возможность одеть тебя?

Дезире. Ну вот, Малла рассердилась.

Малла. Малла не сердится, а хочет спать.

Дезире. Не будь у меня Маллы, которая приглядывает за мной, меня бы швыряло как щепку по волнам. (Дезире вдруг преображается в смиренную и благонравную девицу. Потом отвешивает Малле звучный шлепок и покорно позволяет ей себя одеть.)

Малла. Черт возьми, ее и так швыряет как щепку по волнам.

Дезире. Как ты думаешь, этот господин красив и заслуживает серьезного отношения?

Малла. Я прекрасно знаю Фредрика Эгермана. На него ни в чем нельзя положиться, мы обе знаем это. Дезире. Да, на него ни в чем нельзя положиться. Малла. Годы летят, Дезире, ты и оглянуться не успеешь, как переступишь роковую черту и окажется, что наступил август.

Дезире. Малла говорит, что я растратила свою молодость на недостойных мужчин.

Малла. Всему свое время: и безрассудству, и серьезности. Смотри, останешься старой девой да еще покрытой шрамами.

Дезире. Куда ты девала мое красное платье?

Малла. Ты собираешься на праздник?

Дезире. Я собираюсь на праздник с Фредриком Эгерманом. Мы будем вспоминать былое.

Фредрик поднимает голову и кидает взгляд на Дезире.

Она тоже улыбается ему со скрытым вызовом.

Прошу считать эти слова официальным приглашением на бокал вина.

Она ныряет в свое красное платье и исчезает под массой пышных цветов и струящегося шелка. В то же мгновение раздается стук в дверь, и тощий, с типичным видом язвенника режиссер просовывает голову в щель.

Фердинанд. Ты что, собираешься провести здесь всю ночь? Когда наконец бедный больной человек сможет запереть театр и отправиться домой лелеять свою язву?

Дезире. Что ты за ужасный тип, Фердинанд! Вот тебе две бутылки пива. Забирай остатки бутербродов и этот букет, отнесешь их жене, если ты женат, а напоследок дай мне коленкой под зад.

Фердинанд. Ладно, а зачем? У нас же не премьера была.

Малла (сердито). Не премьера, но, может быть, возобновление спектакля.

Дезире. Помолчи, Малла. Не говори глупостей. До Фердинанда наконец доходит, и его странноватое, полупьяное лицо разрезает пополам широкая ухмылка. Он хватает Дезире за плечи и дважды дает ей коленкой под зад.

Фердинанд. Сзади у нее кое-что есть, у этой девчонки.

Фредрик. И спереди тоже.

Дезире. А также и в головке, но никто в это не верит.

Малла. В том числе я.

Они выходят из театра. Фердинанд, который, кажется, и вправду захмелел, машет им на прощанье рукой, потом ворота запираются за ними. Над головой у них с ясного бесцветного неба светит огромная яркая луна. Малла семенит впереди, скрючившись над своим фонарем, как ведьма из сказки. Фредрик и Дезире идут за ней рука в руке посреди узкой улицы. Слышится неумолчный плеск и журчание реки. Дезире напевает, сначала без слов.

Дезире (поет).

Малла отпирает ворота, и они входят в темный проход, мощенный крупным булыжником.

Дезире (в темноте). Осторожно, Фредрик, здесь у нас большая лужа. Смотри не поскользнись…

Фонарик беспомощно покачивается в темноте, не в силах разогнать этот внезапно наступивший мрак, особенно густой после яркого лунного света. Слышно шарканье подошв, внезапный всплеск, вполголоса чертыхается Фредрик, громко смеется Дезире. Малла поднимает фонарь и освещает неприглядное зрелище: Фредрик сидит в луже, весь мокрый.

Дезире и не пытается сдержать смех. Малла протягивает Фредрику руку, но он взбешен и выбирается из лужи сам.

О, вот теперь мы можем как следует поухаживать за нашим гостем. Как следует позаботиться о нем, чтобы он не простудился и чтобы у него ничего не заболело.

Они пересекают двор, где шелестит на ветру большая липа, и по невысокой лестнице поднимаются на крыльцо.

Малла отпирает дверь с витражами, они дома.

Иди на кухню и раздевайся. Я поищу во что бы тебя переодеть. Малла, приготовь, пожалуйста, горячего пунша.

На кухне горит свет. Дезире приносит халат, ночную рубашку, ночной колпак и уходит. Малла возится у плиты. Фредрик покорно пожимает плечами и расстегивает свою мокрую одежду; он немного стесняется. Малла с ухмылкой раздувает огонь в плите.

Маленькая гостиная красиво обставлена по моде того времени. Дезире стоит на коленях перед камином, растапливая его. Входит Фредрик в шлепанцах, халате и ночной рубашке.

Надо надеть еще и ночной колпак.

Фредрик. Разве что подчиняясь насилию.

Дезире. Ты можешь простудиться. Надень колпак.

Она со смехом водружает ночной колпак ему на голову и ведет его к зеркалу. Он серьезно разглядывает свое отражение.

Фредрик. И как только женщины вообще могут любить мужчин – ты можешь ответить на этот вопрос?

Дезире. Женщины редко учитывают эстетический момент, а в крайнем случае всегда ведь можно погасить свет.

Фредрик. А чьи это вещи?

Дезире (насмешливо). Мужчины.

Фредрик. Да, но…

Дезире. Ты предпочел бы сидеть здесь нагишом?

Фредрик. А если он придет?

Дезире. Не беспокойся. Он на маневрах.

Фредрик. Значит, он военный.

Дезире. А что в этом дурного? Военные под своими мундирами ничем не отличаются от остальных мужчин.

Фредрик. Он драгун?

Дезире. Очень красивый мужчина.

Фредрик. Ты в него влюблена?

Дезире. Тебя это не касается.

Фредрик. Кстати, я, кажется, ревную? Почему бы это?

Дезире. Действительно, почему?

Фредрик. Почему? (Как бы между прочим.) Много ли их у тебя было с тех пор?

Дезире. Нет. Устаешь от этих бессмысленных эскапад и в конце концов чувствуешь себя такой одинокой.

Фредрик. Вот как.

Дезире. Вдруг замечаешь, что думаешь о чем-то другом.

Фредрик. Подавляя зевок?

Дезире. Не знаю. И мечтаешь всегда о том, чего не можешь получить.

Она раздувает огонь с помощью больших ручных мехов.

Потом происходит удивительная вещь.

Дверь в смежную комнату медленно отворяется, и они оборачиваются. Сначала ничего не видно; потом появляется мальчик лет четырех в длинной ночной рубашке. Он пересекает комнату и выходит в другую дверь, не обращая внимания на Фредрика и Дезире.

Фредрик. Что это?

Дезире. Это Фредрик.

Фредрик. Фредрик?

Дезире. Да, Фредрик.

Фредрик. Фредрик?

Дезире. Ну и чудной у тебя вид!

Фредрик. Неужели… я… То есть неужели ты… То есть… это ведь невозможно или все же возможно?

Дезире (смеется). Вы только посмотрите на Фредрика Эгермана в эту знаменательную минуту. Он потрясен до глубины души и бледен как смерть. В то же время он немного польщен, тронут и до смешного расчувствовался. «Дезире, любимая, и ты одна билась как рыба об лед все прошедшие годы, принося себя в жертву этому ребенку – плоду нашей любви?»

Дверь снова открывается, и ребенок подходит к Дезире, она берет его на руки и несет к двери в спальню.

Фредрик. Отвечай на мой вопрос.

Дезире. Ребенок мой и только мой.

Фредрик (пустив петуха). Но его зовут Фредрик!

Дезире. В честь Фридриха Великого, прусского короля.

Она уходит в спальню. Фредрик остолбенел. Из мрака соседней комнаты слышится голос Дезире.

Одно могу тебе сказать: если бы я и захотела иметь ребенка, то не от тебя. (Она снова выходит в гостиную и закрывает за собой дверь.)

Фредрик. Ну какая из тебя мать?!

Не успел он договорить, как Дезире отвешивает ему оплеуху, сбив на сторону ночной колпак. На щеке у Фредрика ярким багровым пятном – отпечаток сильной и решительной руки. В это мгновение в комнату входит Mалла с дымящимся пуншем.

Дезире. Пей свой пунш и проваливай.

Mалла. Разрешите пожелать вам обоим спокойной ночи.

Дезире. Ты все такой же. До ужаса серьезен, если дело касается тебя самого, но туп и циничен, когда речь идет о других.

Фредрик. Мне хотелось бы кое-что сказать тебе, можно?

Дезире. Нет, нельзя. Какое важное событие! У тебя наконец появились чувства, а не только животные инстинкты. Исключительно интересно и трогательно. (Сердито.) Но у меня тоже есть чувства!

Фредрик. Успокойся, Дезире.

Дезире. Я совершенно спокойна; это ты поднимаешь шум. Я не виновата, что у меня есть актерский темперамент.

Фредрик. Можно мне сказать одну вещь?

Дезире (еще более сердито). Я сказала – нет. Ах ты старый павиан, чтоб тебе вечно в грязной луже торчать.

Фредрик. Мне пришлось столько перестрадать!

Дезире. Тебе – перестрадать? А отчего? Жали ботинки? У адвоката Фредрика Эгермана в мыслях всегда такой же порядок, как и на письменном столе.

Фредрик (повышая голос). Теперь я хочу сказать!

Дезире. Нет! Говорить буду я, а когда я говорю, то не замолчу, даже если мне нечего сказать; ну вот, ты так разозлил меня, что я потеряла нить, – всегда ты так! Ладно, что там у тебя?

Фредрик. Забыл.

Mалла. Можно я пойду спать?

Дезире. Спокойной ночи, Малла.

Старушка, вздохнув, уходит. Фредрик маленькими глотками потягивает пунш.

Хочешь сахару?

Фредрик. Нет, благодарю.

Снова молчание. Часы на стене бьют один раз. Дезире сидит в кресле у камина. Опустила голову на руки, она без сил. Фредрик тянется к ней, касается ее руки.

Прости мою бестактность.

Дезире. Я полагаю, ты тоже знаешь, что такое одиночество. Несмотря на молодую жену и взрослого сына.

Фредрик (улыбается). Иногда мне кажется, что мой дом – детский сад любви.

Дезире. Очень подходящее сравнение,

Фредрик. Мы с тобой, во всяком случае, были взрослые. Мы знали, что делали.

Дезире. Ах вот как, мы были взрослые. Мы знали, что делали. Особенно когда порвали. Верно?

Фредрик. Это ты порвала. Не я.

Дезире. Сколько горечи в твоем голосе!

Фредрик. Дорогая, мне хотелось бы обратить ваше внимание на то, что при случае вы весьма мало считаетесь с другими людьми.

Дезире. Мне представилась возможность, и я воспользовалась ею.

Фредрик. Плешивый, с животиком актеришка.

Дезире. Он был добрый, талантливый и очень хороший мужчина.

Фредрик. А меня ты выставила.

Дезире. Что ты мог дать мне? Защиту? Уверенность в будущем? Да и любил ли ты меня? Я была приятной партнершей, красивой вещицей, которой ты мог похвастаться в своей холостяцкой компании. Ведь ты же не собирался жениться на мне?

Фредрик. Видишь ли, я… Моя первая жена тогда только что умерла…

Дезире. Что ты мямлишь! Скажи: ты собирался жениться на мне?

Фредрик. Возможно, что в то время и не собирался.

Дезире. Вот видишь. К тому же ты весьма охотно развлекался с другими женщинами. Что, будешь это отрицать?

Фредрик. Нет, но ты всегда была для меня главной. Дезире. Когда я вспоминаю, как я позволяла тебе надо мной куражиться, все во мне закипает. Ты был настоящим негодяем, Фредрик Эгерман.

Фредрик. Почему ты злишься? И почему ты бранишь меня, бьешь, обзываешь?

Дезире. Ты сам всегда был злопамятным.

Фредрик. Злопамятным, злопамятным… Кто первый начал копаться в прошлом?

Дезире. Какое мне дело до того, что ты любишь свою маленькую девочку-новобрачную и не можешь справиться с ней? Да мне плевать на то, что у тебя рана в сердце. Почувствуешь наконец, как это больно. Фредрик. Я думал, мы друзья, но теперь вижу, что ошибался, и проклинаю минуту, когда был с тобой откровенен.

Дезире. С чего это нам быть друзьями, ведь у тебя никогда не было друзей, кроме тебя самого!

Фредрик. В таком случае я твоя копия.

Дезире. У меня есть театр, сударь, в театре вся моя жизнь, и я талантливая актриса. Мне ничья помощь не нужна – разве что я попрошу зашнуровать мне корсет.

Фредрик со стуком опускает на стол свой бокал и встает. Он вне себя.

Фредрик. И поэтому сейчас мы распрощаемся. Впредь мои сны будут снами однолюба.

Дезире. Я буду вам весьма признательна, сударь, если впредь вы избавите меня от участия в ваших непристойных фантазиях.

Фредрик. Я постараюсь забыть, что ты когда-либо существовала на земле. Не собираюсь я также смотреть спектакли с вашим участием, дорогая фрекен Армфельт.

Дезире. Я счастлива, что мне больше не угрожает ваше присутствие по ту сторону рампы, сударь.

Фредрик. Кстати, по-моему, вы не особенно блистали в роли графини. Неужели на эту роль в труппе не нашлось кого-нибудь помоложе? Но у вас еще есть имя, мадемуазель Армфельт.

Дезире. Смотрите, как бы в вашей семье не нашлось кого-нибудь помоложе на вашу роль.

Раздается громкий стук в дверь. Фредрик оборачивается и смотрит на Дезире, она пугается, но лишь на мгновение.

Фредрик. Кто это?

Дезире. Боюсь, что это Малькольм.

Фредрик. Драгун?

Дезире. Наверно, мне надо пойти открыть.

Фредрик. Я запрещаю тебе открывать.

Дезире. Ты боишься?

Фредрик. Дезире! Благородный человек не может предстать перед своим соперником без штанов.

Стук в дверь возобновляется, теперь колотят с силой и угрожающе. В дверь заглядывает встревоженная крысиная мордочка Mаллы. Фредрик открывает рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого, ошарашенный, снова садится.

Дезире. Иди, Малла, открой ты.

Фредрик. А ты, я вижу, забавляешься.

Дезире. Должна предупредить, что Малькольм очень ревнив.

Фредрик. Он вооружен?

Дезире. Он вышибет из тебя мозги и без оружия, если у него будет охота.

Фредрик. Может, мне спрятаться…

Дезире. Милый Фредрик, мы не на сцене.

Фредрик. Но разыгрываем, черт побери, настоящий фарс.

В прихожей раздаются шаги. Слышен голос, обращающийся к Малле. Шаги звучат громче, и появляется граф Карл-Магнус Малькольм в форме командира эскадрона. Это высокий, несомненно, очень красивый мужчина с тонкими чертами лица и необычно большими глазами. Он направляется прямо к Дезире и целует ей руку.

Малькольм. Извини, пожалуйста, что я такой пыльный и грязный. Уже у самого города пал мой верный конь Руммель. Вот несколько скромных цветов, которые мне удалось сорвать в саду по соседству. Не хотелось являться с пустыми руками.

Дезире. Как я рада, дорогой Карл-Магнус, и какие чудесные цветы. Ты надолго?

Малькольм. У меня отпуск на сутки. Три часа на дорогу сюда, девять часов с тобой, пять часов с женой, три часа на обратный путь – всего двадцать четыре. Ты не возражаешь, если я сниму мундир и надену халат?

Дезире. Извини, но он занят.

Малькольм. Вижу, но я думал, что его можно очень быстро освободить.

Дезире. Разрешите представить: господин Эгерман – граф Малькольм.

Малькольм. Очень приятно.

Дезире. Адвокат Эгерман упал в лужу прямо перед дверью.

Малькольм. Надеюсь, вы не ушиблись.

Фредрик. Нет, нисколько. На мне нет ни царапины.

Малькольм. Рад за вас. Вы пришли к мадемуазель Армфельт так поздно ночью для юридической консультации?

Дезире. Мы старые друзья.

Малькольм. Я вижу, вы воспользовались также моей ночной рубашкой. Надеюсь, она вам подошла. Не тесна и не велика.

Фредрик. Благодарю вас, она мне как раз впору. Не тесна и не велика.

Дезире. Я пойду на кухню и посмотрю, не высохла ли твоя одежда. Ведь правда, Фредрик, мне следует это сделать?

Дезире уходит. Похоже, что все это очень веселит ее. Двое мужчин неприязненно разглядывают друг друга. Малькольм начинает чистить яблоко, насвистывая какую-то мелодию. В то же самое мгновение и Фредрик начинает робко напевать. Малькольм внезапно обрывает свист. Фредрик тоже умолкает.

Малькольм. Последние полгода мадемуазель Армфельт была моей любовницей. Я ужасно ревнив. Другие мужчины обычно стыдятся этой слабости. Я не стыжусь. Я открыто признаюсь, что не выношу комнатных собачек, кошек и так называемых старых друзей. Я понятно выражаюсь?

Фредрик. При всем желании я не мог бы понять вас неправильно.

Малькольм. Вы любите дуэли, сударь?

Фредрик. Не знаю. Я никогда не дрался.

Малькольм. Я дрался восемнадцать раз. На пистолетах, шпагах, рапирах, копьях, луках со стрелами, с помощью яда, на охотничьих ружьях. Шесть раз я был ранен, но в остальных случаях удача оказывалась на моей стороне, иначе говоря, мне помогала холодная ярость – залог победы солдата.

Фредрик (с иронией). Вот это да!

Малькольм. Видите этот фруктовый нож? Сейчас я брошу его в цель через всю комнату, а целью будет вон та фотография старой дамы. Ее лицо, ее глаз. Смотрите. (Малькольм бросает нож; с глухим, жестким звуком он поражает цель.)

Фредрик. Вам бы в цирке выступать.

Малькольм не отвечает, он ест яблоко и наблюдает за Фредриком своими большими, совершенно невозмутимыми глазами.

Малькольм. Вы адвокат?

Фредрик. К вашим услугам.

Малькольм. Я считаю, что люди вашей профессии паразитируют на теле нашего общества,

Фредрик. Не могу не выразить своего восхищения вашей солдатской прямотой. Кстати, будет война или нет?

Малькольм. А почему должна быть война?

Фредрик. Вот и я тоже сомневаюсь.

Малькольм. Вы хотите меня оскорбить?

Фредрик. Разумеется.

Малькольм меняет позу – закидывает ногу на ногу. На виске у него вздувается жила, но он молчит. Входит Дезире.

Дезире. Ну как, вы приятно провели время?

Фредрик. Граф премило занимал меня. Высохла моя одежда?

Дезире. Совсем сырая.

Малькольм. Тогда я разрешаю вам идти домой в моей ночной рубашке.

Уловив интонацию Карла-Магнуса и заметив вздувшуюся жилу у него на виске, Дезире поворачивается к Фредрику с некоторым испугом, но улыбка все еще искрится в ее глазах.

Дезире. Пожалуй, тебе стоит принять великодушное предложение Карла-Магнуса.

Малькольм. Халат я оставлю себе – разумеется, если у вас нет возражений.

Фредрик. Благодарю за щедрость, но в таком случае я предпочитаю надеть свое собственное платье, хоть оно и влажное.

Малькольм. Этого вы, к сожалению, не успеете, господин Эгерман. Время позднее, и вам надо очень спешить.

Дезире (встревоженно). Делай, как он говорит.

Фредрик. Спокойной ночи.

Малькольм. Спокойной ночи.

Дезире. Спокойной ночи.

Фредрик оказывается в прихожей.

Проходит еще несколько мгновений, и он стоит во дворе. Начинает светать. Птицы на большой липе уже завели свой утренний концерт. Воздух очень свеж, холодно. Фредрик дрожит. Он выходит на улицу и слышит за своей спиной шаги, оборачивается. Это Mалла, она бежит следом за ним.

Mалла. Вот ваше платье. Дезире велела кланяться передать, чтобы вы не принимали этого близко сердцу.

Фредрик. Благодарю вас. Очень мило.

Mалла. Она велела кланяться и сказать, она, мол, умала, ссора подействует возбуждающе.

Фредрик. Вот, значит, что она сказала.

Mалла. Она сказала, ей очень жаль, что возникли репятствия.

Фредрик. Препятствия? Какие же?

Mалла. Она сказала, что многого ожидала от примирения, уж не знаю, что она под этим подразумевала. Слегка сбитый с толку, Фредрик стоит и смотрит вслед старухе, пока за ней не закрывается дверь. В это время мимо проходит полицейский.

Полицейский. Доброе утро, господин Эгерман.

Фредрик. Доброе утро, сержант.

Полицейский. Вы лунатик, сударь?

Фредрик. Нет, я был на вечеринке.

Фредрик улыбается. Полицейский кивает и отдает честь. Они расстаются, преисполненные взаимного уважения.

Раннее-раннее утро. Дезире в двухколесном экипаже с местом кучера сзади отправилась в замок Рюарп к своей матери, старой фру Армфельт.

Она выходит из экипажа, поднимается по ступенькам на террасу, минует прихожую и большую, светлую столовую. Поднимается по лестнице, сворачивает в коридор и стучится в дверь спальни.

Это очень большая комната, а старая фру Армфельт – очень маленькая женщина. Она сидит в своей кровати, тоже огромной, и развлекается утренним пасьянсом. Когда входит ее дочь, она в изумлении поднимает глаза.

Старая дама. Что могло заставить мою дочь Дезире явиться сюда в семь часов утра?

Дезире наклоняется над старой дамой, та подставляет ей щеку для поцелуя. Дочь садится на край кровати и намазывает маслом кусок хлеба – то и другое она взяла с подноса с завтраком, который стоит подле кровати.

Дезире. Я порвала с графом Малькольмом.

Старая дама. Появился другой?

Дезире. Возможно.

Старая дама. Я его знаю?

Дезире. Возможно.

Старая дама. Лучше или хуже?

Дезире. Как посмотреть. Кроме того, он и сам не знает о своем новом назначении.

Старая дама. Ну вот, пасьянс сошелся.

Дезире. Если немножко сплутовать, он всегда сойдется.

Старая дама. Тут-то ты и ошибаешься. Пасьянс – единственная вещь в мире, требующая абсолютной честности. Так о чем мы говорили?

Дезире. О моем суженом.

Старая дама. Интересная тема. (Зевает.) По крайней мере, для тебя, доченька. Кстати, почему у вас все кончилось с графом?

Дезире. Он угрожал мне кочергой.

Старая дама. Как неучтиво со стороны графа! Но может быть, у него были свои причины?

Дезире. На этот раз, как ни странно, я была действительно невинна.

Старая дама. Значит, вечер еще только начинался. А ты что сделала?

Дезире. Я ударила графа кочергой по голове.

Старая дама. А что сказал на это граф?

Дезире, Мы решили расстаться без взаимной обиды.

Старая дама. Отличная мысль. Брошенный любовник, с которым сохраняешь хорошие отношения, может быть очень полезен. Кстати, что ты сказала?

Дезире. Мы, кажется, вспоминали, о чем мы говорим.

Старая дама. В дни моей юности все было иначе. Однажды твой отец выбросил меня из окна.

Дезире. Оно было открыто?

Старая дама. Нет, закрыто. Я упала прямо на олову какому-то подполковнику. Позднее он стал твоим отцом.

Дезире. Разве моим отцом был не тот, кто выбросил тебя из окна?

Старая дама. А этот стал твоим отцом позднее.

Ты что, не слышишь меня? Боже, как я его любила!

Дезире. Которого?

Старая дама. Разумеется, того, кто выбросил меня из окна. Тот, другой, был просто скотина. Он никогда не мог сделать ничего забавного.

Дезире. Почему ты не пишешь мемуаров?

Старая дама. Милая доченька, я получила этот амок в обмен на обещание не писать мемуаров. Так чем мы говорили?

Дезире. Я предложила тебе устроить для меня прием.

Старая дама. И я обещала? Что-то не припомню.

Дезире. Милая мама, в виде исключения скажи «да».

Старая дама. Принеси пригласительные билеты. то должен прийти? Если это актеры, им придется есть в конюшне. (Старая дама берет ручку с пером, чернильницу, почтовые карточки. Она сидит выпрямившись в постели и явно оживилась при мысли о приеме.)

Дезире. Граф и графиня Малькольм. Адвокат Эгерман, его жена и его сын Хенрик.

Старая дама. И каковы же твои намерения?

Дезире. Я намереваюсь сделать доброе дело.

Старая дама. Берегись добрых дел, доченька. ни слишком дорого обходятся, и потом, от них всегда дурно пахнет.

Дезире. Ты даже не представляешь, насколько добрым будет это мое дело.

Дезире делает несколько шагов по комнате. Ее движения выдают беспокойство и возбуждение. Старая дама

сосет кончик ручки, как упрямая школьница.

Старая дама. Всегда хорошо иметь под рукой адвоката.

Дезире. Иногда я восхищаюсь тобой: при всей путанице в голове такая проницательность.

Старая дама. Ты правда любишь этого осла?

Дезире. Которого?

Старая дама. А ты которого имеешь в виду?

Дезире. Именно этого. Да, я его люблю.

Старая дама. Я всегда говорила: «Дезире, я боюсь за тебя. У тебя слишком сильный характер». Но что ж поделаешь, ты пошла в отца.

Дезире. В которого? Я могу выбирать.

Старая дама. Что ты сказала?

Дезире. Ты меня не слушаешь.

Старая дама. Я никогда никого не слушаю.

Дезире. Потому-то ты и сохранила здоровье, несмотря на годы.

Старая дама. Если бы люди знали, как вредно для здоровья слушать то, что говорят другие, они никогда бы этого не делали и чувствовали бы себя гораздо лучше. Мы с тобой обсуждали что-нибудь важное?

Дезире. Разве для тебя важно хоть что-нибудь?

Старая дама. Мне надоели люди, но это не мешает мне любить их.

Дезире. Хорошо сказано.

Старая дама. Еще бы! Я могла бы набить их чучела и развесить длинными рядами – так их было много.

Дезире. Ты написала приглашения?

Старая дама. По-моему, мне особенно удались заглавные буквы.

Дезире. Спасибо.

Старая дама снова откинулась на подушки. Дезире целует ее. Старая дама гладит дочь по лбу.

Старая дама. Никто никого не может защитить т страданий. Это-то и надоедает до смерти.

У двери Дезире оборачивается и на прощанье машет старой даме рукой. Та машет в ответ своей крохотной ручонкой.

Капитан граф Карл-Магнус Малькольм быстро и профессионально стреляет. Каждое утро он упражняется в стрельбе из пистолета, в павильоне для игры в кегли у него свой тир. Рядом с ним стоит его денщик Hиклас и перезаряжает оружие. Это двадцатилетний прохвост с копной желтых волос и веселыми глазами.

Малькольм. Никлас!

Hиклас. Слушаю, капитан.

Малькольм. Оседлать Семирамиду ровно в девять. Понятно?

Никлас. Слушаюсь, сударь.

Малькольм. Кроме того, позаботься, чтобы мадемуазель Дезире Армфельт было послано пятьдесят алых роз с поклоном от меня, а моей жене пятьдесят пять желтых роз без поклона от меня. Ясно?

Никлас. Ясно, сударь.

Малькольм стреляет в последний раз, сдувает копоть с дула и отдает оружие Никласу, который стоит по стойке «смирно».

Малькольм. Приступай к исполнению.

Никлас громко щелкает каблуками и уходит. Малькольм подходит к мишени, снимает ее со стены и подсчитывает попадания. Достает сигарету и оглядывает стол в поисках спичек. Внезапно у кончика его сигареты вспыхивает пламя. Это его жена Шарлотта поднесла ему огонька. Он произносит: «О! С добрым утром!» – и целует ее. Шарлотта очень красивая женщина, в столь ранний час она уже одета в элегантный костюм для верховой езды. Она кладет свой хлыст на стол и берет пистолет.

Осторожнее, он заряжен.

Шарлотта, не отвечая, целится в мишень слева от нее – целится долго и тщательно.

Шарлотта. Ты не на маневрах?

Малькольм. Вернулся ненадолго.

Шарлотта. Инспекторская проверка?

Малькольм. Можно назвать и так.

Малькольм добродушно смеется. Шарлотта стреляет.

Шарлотта. Промазала.

Малькольм. Ты даже в мишень не попала, моя дорогая. Слишком долго целилась. (Он подает ей второй пистолет и присаживается на угол стола.)

Шарлотта. Ну и как мадемуазель Дезире Армфельт?

Малькольм. У нее был гость. Адвокат. В ночной рубашке.

Шарлотта. И что ты сделал?

Малькольм. Выставил его.

Шарлотта. В ночной рубашке?

Малькольм. В ночной рубашке.

Шарлотта. Что за адвокат?

Малькольм. Эгерман.

Выстрел. Шарлотта опускает оружие. Малькольм успел зарядить другой пистолет.

Шарлотта. На этот раз лучше.

Малькольм подает жене заряженный пистолет.

Малькольм. Адвокат Эгерман собственной персоной. До чего же низко пала нравственность в наши дни!

Шарлотта. Бедная крошка Анна. Ты уезжаешь сегодня?

Малькольм. В девять.

Шарлотта. Очень приятно.

Малькольм. Особенно мне.

Шарлотта. А когда ты возвращаешься?

Малькольм. На конец недели мы приглашены к старой фру Армфельт в Рюарп. Эгерманы тоже будут.

Шарлотта. Интересно! (Стреляет в третий раз.)

Малькольм. Смотри-ка – прямо в яблочко! (Подает ей снова заряженный пистолет.)

Шарлотта. Представляешь, а вдруг бы я вместо мишени выстрелила в тебя? Что бы ты тогда сказал?

Малькольм. Какие у тебя планы на сегодняшний день?

Шарлотта. Как всегда, буду умирать от скуки. Малькольм. Может быть, навестишь свою подругу Анну Эгерман?

Шарлотта. Отличная мысль.

Малькольм надевает мундир и застегивается на многочисленные пуговицы; его монокль сверкает.

Малькольм. Возможно, она и не подозревает об эскападах своего супруга.

Шарлотта. Бедный Малькольм, тебя так мучит ревность?

Малькольм дотрагивается указательным пальцем до своих изящных усиков. Шарлотта опустила пистолет и держит его со взведенным курком обеими руками. Малькольм берет свою фуражку и направляется к двери. Внезапно его охватывает бешенство, но его большие глаза невозмутимы.

Малькольм. Я могу стерпеть измену жены, но если кто-нибудь посягает на мою любовницу, я превращаюсь в тигра.

Он целует ей пальцы и закрывает за собой дверь. Шарлотта поднимает пистолет и стреляет в зеркало на двери; оно разлетается на тысячи осколков.

В то же утро, когда Анна, все еще в постели, пьет шоколад, к ней входит Фредрик, однако теперь он одет весьма элегантно – в безукоризненную визитку, под мышкой у него толстая книга.

Фредрик. Доброе утро, дорогая.

Лицо Анны просияло, она протягивает к нему руки. Он получает свои утренний поцелуи.

Анна. Подумать только, когда ты встал сегодня утром, я не проснулась. А ты хорошо спал?

Фредрик. Да нет, не особенно.

Анна. Теперь я и сама вижу. Ты бледный, и глаза у тебя усталые. Засиделся допоздна за работой?

Фредрик. Да, вечер выдался утомительный. Если я тебе понадоблюсь, я у себя в кабинете.

Он касается губами ее лба и выходит. Когда он появляется в столовой, Xенрик еще сидит за завтраком.

Фредрик. Доброе утро, сын. Ты сегодня уезжаешь?

Xенрик. Я могу ненадолго остаться.

Фредрик. Птица еще не свила гнездо в твоих волосах?

Xенрик. Нет.

Фредрик. Она чуть не ухитрилась снести яйцо в моих.

Xенрик. Что ты такое говоришь, отец?

Фредрик. Ничего. Приятного тебе аппетита.

Фредрик проходит в кабинет и закрывает за собой дверь. Хенрик смотрит ему вслед долгим вопросительным взглядом. Петра идет по комнате напевая, в самом радужном настроении. Проходя мимо Хенрика, она ерошит ему волосы. Он вскакивает и вперяется в нее безумным взглядом. Она приближается к нему, медленно, с приветливой улыбкой. Подойдя вплотную, она расстегивает блузку, так что становится видна ее округлая грудь. Она берет его за руку и хочет приложить его ладонь к своему сердцу, но он вырывается и бежит к себе в комнату, с силой захлопывает за собой дверь. Девушка слегка удивлена, она застегивает блузку и, весело напевая, начинает собирать посуду со стола. Входит старая кухарка, ковыляя на больных ногах. В руках у нее большой поднос.

Кухарка. Я видела, что ты сделала.

Петра. Ну и что в этом плохого?

Кухарка. Да плохого-то вроде бы и ничего, но хорошего тоже ничего нет.

Петра. С каких это пор ты записалась в судьи?

Кухарка. Не заносись, Петра, помяни мое слово: если девушка наделает глупостей, то они останутся глупостями, даже если девушка наделает их с его величеством королем.

Звенит колокольчик, и кухарка кивает Петре.

Петра. Хозяйка зовет. Уберу попозже.

Петра стучится в дверь спальни и с бодрым и услужливым видом входит. Анна сидит перед зеркалом и расчесывает волосы. На плечах у нее накидка.

Анна. Будь добра, расчеши мне волосы большой щеткой. Это так приятно.

Петра. Слушаюсь, сударыня.

Анна закрывает глаза, отдаваясь наслаждению, а Петра долгими, сильными, ритмичными движениями расчесывает ее. Некоторое время обе молчат.

Анна. Петра, ты девственница?

Петра. Боже упаси, сударыня.

Анна. А я – да.

Петра. Я знаю, сударыня.

Анна (испуганно). Откуда, Петра?

Петра. Видно по вашей коже и по глазам, сударыня.

Анна (грустно). И это может увидеть каждый?

Петра. Не думаю.

Анна. А сколько тебе тогда было лет?

Петра. Шестнадцать, сударыня.

Анна. Это было отвратительно?

Петра. Скажете тоже – отвратительно! (Смеется.) Было так интересно и так весело, что я чуть не умерла.

Анна. А ты была влюблена в того парня?

Петра. Да, наверно.

Анна. А с тех пор ты часто влюблялась?

Петра. Я всегда влюблена, сударыня.

Анна. Но не в одного и того же?

Петра. Нет, с одним мне, само собой, надоедает, но потом, с другим парнем, опять очень интересно.

Анна. Почти все, что нам приятно, противоречит добродетели, ты ведь знаешь это, Петра?

Петра. Ну, тогда я – обеими руками за порок.

Анна. Пожалуй, сегодня я просто подхвачу волосы лентой.

Петра. Вам бы следовало носить высокую прическу, это так женственно.

Анна. Сегодня я не хочу зачесывать волосы наверх.

Петра. Как вам будет угодно, сударыня.

Анна. Какое платье мне надеть?

Петра. Думаю, то желтое, с кружевом.

Анна. Я надену голубое.

Петра приносит голубое платье и собирается помочь Анне надеть его, но останавливается. Анна стоит перед зеркалом, поворачивается вполоборота, чтобы видеть себя и спереди, и сзади.

Что ни говори, а фигура у меня неплохая. Ничуть не хуже, чем у тебя. (Она стоит с царственным видом, пока Петра набрасывает на нее платье и застегивает пуговицы на спине.) Ты думаешь, быть мужчиной было бы приятнее?

Петра. Ну нет, боже упаси! Надо же вообразить такое!

Анна. Я тоже не хотела бы быть мужчиной.

Вдруг она начинает хихикать, обнимает Петру за плечи и наклоняет голову. Тут ее смех становится безудержным и глупым. Он заразителен, Петра тоже начинает смеяться, и обе они похожи на девочек-школьниц, которым пришла в голову мысль такая непристойная, что ни одна не решится ее высказать, а уж хранить ее в себе и того страшнее. Единственное, что остается, это хихикать над ней. Анна приходит в себя, вытирает слезы и встает с кровати, на которую свалилась без сил в приступе смеха. Она старается держаться с достоинством.

Анна (серьезно). Теперь пойду займусь своими цветочками и покормлю птичек. Что бы там ни было, а у каждого есть свои домашние обязанности, не так ли, Петра? (Анна, напевая, бодро семенит на кухню, где под надзором кухарки выпекается хлеб и печенье на неделю.) Доброе утро, Беата. Я думаю, на обед сегодня надо приготовить хороший бифштекс. Кухарка. Сегодня на обед рыба.

Анна. Но я хочу бифштекс.

Кухарка. Конечно, сударыня, мы подадим вам бифштекс, но у обоих господ и у нас у всех на обед будет рыба.

Анна молча смиряется с поражением, берет зеленую лейку и деревянным ковшиком наливает в нее воду из бадьи.

Куда это вы собрались с лейкой, сударыня?

Анна. Полить цветы.

Кухарка. Их поливали в семь часов утра.

Анна. Но это же моя обязанность.

Кухарка. Оно, конечно, так, но сейчас-то они все

равно уже политы.

Анна отставляет лейку и молча выходит из кухни. Она в раздумье останавливается посреди гостиной, а потом решительно направляется в комнату Хенрика. Xенрик сидит над своими книгами. Он курит вонючую трубку, на ногах очень стоптанные шлепанцы, на плечи накинут халат неопределенного цвета.

Анна. Что ты читаешь?

Хенрик встает и учтиво стоит чуть ли не по стойке «смирно». Лицо у него замкнутое, почти враждебное.

Хенрик. Книгу.

Анна. Это я вижу. Но как она называется?

Хенрик. Если я и скажу, ты все равно не поймешь.

Анна. Я требую, чтобы ты сказал мне, как называется книга.

Он молча протягивает ей книгу. Она смотрит на непонятные еврейские буквы и швыряет книгу на стол.

Хенрик. Вот видишь.

Анна. Что за омерзительный старый халат! Дай его мне. Я его сожгу.

Хенрик покорно сбрасывает халат и отдает его Анне. Фу, какой от него запах. Его, наверно, никогда не стирали. А что это у тебя за шлепанцы? Немедленно сними их, свинья ты этакая. Их я тоже сожгу.

Не говоря ни слова, Хенрик снимает шлепанцы и отдает их Анне. Ее глаза сверкают от подавленной ярости, капризные губы дрожат. Покорность Хенрика еще больше раздражает ее; она указывает на его трубку.

Как ты можешь курить эту омерзительную старую трубку? Она так дурно пахнет, что у меня дыхание перехватывает. Отдай ее мне.

Хенрик на мгновение заколебался, лицо его потемнело от гнева. Но, подумав, он отдает ей трубку.

А теперь ты получишь оплеуху за то, что флиртовал с Петрой. Тебе не стыдно?

Отвешивает ему оплеуху. Хенрик смотрит на нее в упор, и на глаза его навертываются слезы. Она замечает его печаль и ее глаза тоже наполняются слезами. Они безмолвно глядят друг на друга. Потом она бросает на пол халат, шлепанцы и трубку. Громко хлопает дверь, и Хенрик, оставшись один, смотрит вслед Анне, как будто ему являлся дух.

Она снова в гостиной, растерянная и грустная. Солнце сияет сквозь занавески, вспыхивают грани хрустальных светильников, канарейки поют в клетках.

Осторожно и боязливо она стучит в кабинет Фредрика. Оттуда слышится отрывистое «Войдите!».

В большой темной – с задернутыми шторами – комнате царит тишина и плавает сигарный дым. Фредрик сидит на стуле с высокой спинкой за большим столом, заваленным книгами и бумагами. Он курит толстую сигару; на носу у него пенсне, которое делает его немного не похожим на себя. Анна неслышно подходит к мужу, вынимает сигару у него изо рта и забирается к нему на колени. Обнимает его за шею и прижимается щекой к его подбородку. Фредрик терпеливо принимает ее ласки и поглаживает жену по спине и плечам. Он ощупью отыскивает сигару и затягивается, чтобы она не погасла. Анна смотрит на него, грустно улыбается, встает и, опустив голову, идет к двери.

Фредрик. Ты просто так заходила, детка, или тебе что-нибудь надо?

Анна. Нет, просто так. Извини, что помешала.

Она видит только спинку стула и клубы дыма. Тихо прикрывает за собой дверь и в третий раз идет в гостиную и стоит там одна.

С легким вздохом – ей грустно, она ощущает свою ненужность – Анна подходит к клетке с канарейками и какое-то время наблюдает за птичками, прыгающими с жердочки на жердочку.

Потом садится за свой швейный столик и берет пяльцы. Тишина.

Часы на комоде в стиле рококо бьют десять.

Петра, что-то мурлыча, проходит по комнате. Она виляет бедрами, а на пороге делает танцевальное па. Анна смотрит на все это и снова вздыхает. И тут раздается звонок в дверь. Анна поднимает голову и прислушивается. Два голоса. Потом в дверном проеме появляется Петра.

Петра. К вам графиня Малькольм, сударыня. Входит Шарлотта. Анна счастлива и бросается ее обнимать. Шарлотта тоже обнимает Анну; обе вполне искренни.

Анна. Шарлотта, как я рада! Петра, будь добра, принеси нам лимонаду, мороженого и печенья.

Шарлотта. Ну и жара! Точно в Иванов день.

Анна. Какое прелестное у тебя платье!

Шарлотта. То же самое я хотела сказать тебе.

Анна. Но у тебя еще и чудесный цвет лица. Хотелось бы мне выглядеть, как ты.

Шарлотта. А мне всегда хотелось выглядеть, как ты. Одно могу сказать – я бы не могла себе позволить ходить с распущенными волосами точно совсем юная девушка.

Анна. Но мы ведь почти ровесницы, разве нет?

Скажи правду, сколько тебе лет, Шарлотта?

Шарлотта. А тебе, милая Анна?

Анна. Девятнадцать, но скоро будет двадцать.

Шарлотта. Ну тогда я, конечно, на несколько лет постарше. Что у тебя нового?

Анна. Хенрик приехал домой. Он очень хорошо сдал свой последний экзамен.

Шарлотта. Кстати, как чувствует себя твой супруг?

Анна. По-моему, хорошо.

Входит Петра с лимонадом и печеньем. Пока дамы болтают, Анна наливает лимонад и подкладывает печенья Шарлотте и себе. Она сохраняет полнейшее самообладание и не выдает себя ни выражением лица, ни невольным движением.

Шарлотта. Стало быть, достопочтенный адвокат

Эгерман чувствует себя хорошо. Он не простудился?

Анна. А почему бы ему простудиться в такую жару?

Шарлотта. Ночью, конечно, было холоднее.

Анна. Я не понимаю тебя, моя дорогая.

Шарлотта. Смешно, правда? Говорят, что ночью твоего мужа видели в городе.

Анна. Вероятно, у него была бессонница, и он вышел прогуляться.

Шарлотта. В ночной рубашке?

Анна. А почему бы ему не прогуляться в ночной рубашке, если ему так хочется?

Шарлотта. Говорят, он вышел из квартиры мадемуазель Армфельт – ну, знаешь, той актрисы.

Анна. Фредрик всегда любил театр.

Шарлотта. Говорят, в доме у этой актрисы происходят настоящие оргии.

Анна. Хочешь еще печенья, Шарлотта?

Шарлотта. Это твоя старая Беата пекла?

Анна. Да, она сущий клад.

Шарлотта. Ты ведь знаешь, я не сплетница.

Анна. А что, если я уже все знаю?

Шарлотта. То есть он сам признался?

Анна. Разумеется.

Шарлотта. Не пытайся меня в этом убедить.

Анна. Во всяком случае, так оно было на самом деле. Шарлотта. Не верю.

Анна. Я полагаю, что у фрекен Армфельт он встретил твоего мужа.

Шарлотта. Не понимаю.

Анна. Но, милая Шарлотта, весь город знает, что у графа любовная связь с мадемуазель Армфельт. (Нос у Анны чуть побелел, а глаза потемнели, но держится она совершенно спокойно и естественно.) Шарлотта. Возможно. Мне нет дела до того, чем занимается эта грязная свинья, и я плачу ему той же монетой.

Анна. Бедная Шарлотта.

Шарлотта разражается рыданиями столь бурными, что лимонад из ее бокала проливается на серебряный поднос, на печенье и на ковер. Она плачет, не таясь и не стесняясь Анны, которая сидит молча, не шелохнувшись.

Шарлотта. Я ненавижу его, ненавижу, ненавижу, ненавижу! (Представив себе, как сильно она его ненавидит, она вдруг перестает плакать и покусывает кончики пальцев.) Мужчины – настоящие животные. Они глупы и тщеславны и с головы до ног заросли волосами. (Она вытирает слезы ладонями и глубоко вздыхает. Ее губы дрожат, как будто она вот-вот снова расплачется.) Он улыбается мне, целует меня, приходит ко мне ночью, заставляет меня терять рассудок, ласкает меня, говорит мне нежные слова, дарит цветы, всегда желтые розы, рассказывает о своих лошадях, своих женщинах, своих дуэлях, своих солдатах, своей охоте – говорит, говорит, говорит. (Ее голос прерывается всхлипом. Она отворачивается, чтобы Анна не видела ее лица. Еле слышно.) Любовь отвратительна. (Она закусывает губу и внезапным резким движением поворачивается к Анне.) Несмотря ни на что, я люблю его. Я готова ради него на все. Понимаешь? На все. Только бы он потрепал меня по щеке и сказал: «Моя верная собачка».

Недолгое молчание. Анна смотрит на подругу со смешанным чувством страха и невольного восхищения.

Анна. Бедная Шарлотта.

Шарлотта. Эта Дезире с ее силой и независимостью. Никто не может взять над ней верх, даже Карл-Магнус. Поэтому-то он так и одержим ею.

Анна. Я ее не знаю.

Шарлотта. Всех мужчин влечет к ней, не понимаю почему. (Некоторое время Шарлотта сидит молча в поисках ответа на этот вопрос. Потом пожимает плечами и вдруг снова становится самой собой.) Хорошо, что ты все знала. Значит, я не огорчила тебя. Анна. Нет, не огорчила.

Шарлотта. Возможно, она никогда никого не любила.

Анна. Прости меня, что ты сказала? Ты о ком? Шарлотта. О Дезире. Возможно, она никогда никого не любила. Возможно, она любит только себя. Отворяется дверь, и входит Фредрик. У него по-прежнему сигара во рту и пенсне на носу. В руке письмецо. Фредрик. Здравствуйте, графиня. Очень рад, что вы навестили мою жену. Надеюсь, вам не скучно вдвоем.

Анна. Ну что ты, друг мой.

Фредрик. Между прочим, милая Анна, я только что получил приглашение к старой фру Армфельт, в ее имение Рюарп.

Шарлотта. А, это, кажется, мать Дезире Армфельт.

Фредрик. По-моему, да.

Шарлотта. Тогда, возможно, мы познакомимся с великой артисткой. Вот будет чудесно!

Фредрик. Вы тоже приглашены, графиня?

Шарлотта. Я и мой муж. Подумайте, как интересно!

Анна. Поезжай один. Мне не хочется.

Фредрик. Тогда я пошлю отказ от имени нас обоих.

Он слегка кивает, кланяется Шарлотте и идет к двери.

Анна кричит ему вслед.

Анна. Погоди! Я передумала,

Фредрик. Значит, мы едем?

Анна. Да, благодарю. Это будет очень интересно.

Фредрик снова направляется к двери,

Фредрик, как ты себя чувствуешь?

Фредрик. Я? Отлично. Пожалуй, слегка простужен, но разве что самую малость. (Он прокашливается и переводит взгляд с одной женщины на другую, но их лица непроницаемы. Вернувшись к себе в кабинет, он садится за стол и некоторое время курит, задумчиво глядя в окно. Затем достает бумажник и вынимает из него фотографии Анны. Он раскладывает их в ряд на столе и одну за другой трогает указательным пальцем. Его пенсне запотевает. Ему приходится снять его и протереть носовым платком. Он поднимает его и смотрит на свет. Лицо у него напряженное, а в глазах – затаенное горе. Бормочет.) Не понимаю…

Маленький замок в листве первых летних дней дремлет под ласковым солнышком раннего субботнего вечера. Внизу, на лужайке, фру Армфельт принимает только что прибывшее семейство Эгерманов. Старая дама, у которой парализованы ноги, сидит в большом кресле. Неподалеку играет ее внук Фредрик. Старая Mалла следит за ним, сидя рядом на складном стуле. Фру Армфельт поддерживает оживленную светскую беседу с господином Эгерманом. Анна, в светлом летнем платье, играет со щенком. Неподалеку от нее примостился Xенрик; время от времени он протягивает свою длинную руку и гладит собачку по голове.

Фрид, кучер – крупный румяный мужчина лет сорока, с большими усами и льдисто-голубыми глазками, глядящими из-под тяжелых век. Сейчас он помогает Петре разгружать вещи.

Фрид. Значит, тебя зовут Петра.

Петра. А тебя – Фрид.

Фрид. Такой симпатичный сундучок, как ты, хочется тут же распаковать. Тебе никто еще об этом не говорил?

Петра. Ладно, поостынь и отнеси в дом этот большой чемодан.

Они медленно идут по коридору и входят в столовую. Фрид. У тебя есть милый?

Петра. Нет, но у меня есть виды на будущее. Фрид. Тогда Фрид – это тот, кто тебе нужен, потому что Фрид – человек будущего.

Петра. Остальные гости уже приехали?

Фрид. Скоро явятся.

В нише, освещенной ярким солнечным лучом, падающим через узкое окно, стоит статуя великолепно сложенной женщины.

Петра. Кого изображает эта статуя?

Фрид. Это наша хозяйка в молодости.

Петра. О господи! (Она потрясена.) Это ваша хозяйка! Господи, что творит с нами время.

Фрид. Не упускай ни минуты.

Фрид смотрит на девушку жизнерадостными похотливыми глазами. Она притворяется, что не замечает, но очень польщена. Они идут по длинному коридору. Мрачные предки пристально смотрят со стен. Фрид толчком открывает какую-то дверь.

Вот комната твоих хозяев.

Петра. А где будет ночевать хозяйский сын Хенрик? Фрид. Ах вот что тебя интересует.

Фрид ставит на пол большой чемодан и идет по коридору в соседнюю комнату, где стоит только одна кровать. Петра идет за ним.

Вот его комната. Слишком хороша для этого хиляка. А знаешь почему? Эта комната – королевская.

Петра. Вот как, здесь останавливалась особа королевской крови?

Фрид. Видишь ли, у короля был один министр, а у этого министра была необыкновенно красивая жена, и королю полюбилась молодая женщина. Однажды король и министр должны были встретиться в Рюарпе, и министра с женой поместили туда, где сейчас Эгерманы, а король спал здесь.

Петра. А потом жена министра пришла к королю?

Фрид. Нет! Тут-то ты и ошибаешься, служаночка. Когда министр заснул, король нажал вот на эту кнопку. Нажми, увидишь, что будет.

Петра. Ты меня просто разыгрываешь.

Фрид. Делай, что я сказал.

Петра нажимает кнопку, сначала ничего не происходит. Она уже повернулась было к Фриду, чтобы упрекнуть его в розыгрыше, как вдруг раздается тихая мелодия, какие обычно звучат в музыкальных шкатулках. Беззвучно, словно по волшебству, сквозь стену скользит кровать и тихо становится рядом с другой кроватью, точно верная подруга.

Фрид (гордо). Вот каким образом красивая дама проникла сквозь стену, чтобы насладиться в обществе его величества.

Он подходит к кнопке и снова нажимает ее. Кровать уплывает обратно, на этот раз без музыки.

Петра. Хитро придумано. Мне бы такую чудесную кровать.

Фрид. В тебе сидит чертенок, ты знаешь об этом, Петра?

Петра. Ой, не щипайся. Посмотри, кто эта красивая дама, которая сейчас вышла и здоровается с господином Эгерманом? Это Дезире, артистка? Представляешь, если б я была так одета!

Дезире и вправду очень красива в прелестном, очень женственном летнем платье и шляпе с широкими полями. Она протягивает руку Эгерману, и он подносит ее к губам.

Дезире. Как я рада, что ты смог приехать. А это твоя молодая жена?

Раздается негромкий взрыв, потом тарахтенье. На обсаженной деревьями подъездной аллее появляется что-то отдаленно напоминающее экипаж. Это новенький автомобиль, на котором прикатили граф и графиня Малькольм с денщиком Никласом. Сделав элегантный поворот и еще раз издав звук, напоминающий взрыв, адская машина останавливается в облаке пыли прямо у двери в дом. Малькольм выскакивает из машины, одетый в длинное кожаное пальто и огромные рукавицы. Он обходит автомобиль кругом и помогает своей жене выйти. Никлас выпрыгивает и начинает разгружать вещи. Петра выбежала на ступеньки поглядеть на это чудо, а вместе с ней Фрид, который смотрит на него без восторга, даже с некоторым презрением.

Малькольм под руку подводит свою жену к старой фру Армфельт. Все учтиво раскланиваются. Малькольм и Дезире – очень официально. Малькольм и Фредрик – очень неприязненно. Анна и Шарлотта – очень лицемерно. Малькольм и Анна – с большим любопытством. Шарлотта и Дезире – с готовностью и к нападению и к защите.

Дезире. Я счастлива видеть вас здесь.

Шарлотта. Я и мой муж наслышаны о вас, мы рады возможности познакомиться с вами.

Дезире. Не хотите ли посмотреть вашу комнату, графиня?

Шарлотта. Да, смыть с себя дорожную пыль весьма кстати.

Обе дамы удаляются, продолжая светскую беседу. Ненадолго воцаряется многозначительное молчание, все смотрят им вслед. Затем переводят глаза на капитана Малькольма. Он понимает, что именно он должен возобновить разговор, и набирает воздуха в легкие.

Малькольм. Да, кстати об автомобилях. Там, где дорога была ровная, мы развивали скорость до тридцати километров в час.

Дезире и Шарлотта уже находятся в большой солнечной комнате для гостей, с белыми занавесями, светлой мебелью и дощатым полом.

Дезире. Я прикажу, чтобы вам приготовили ванну.

Шарлотта. Фрекен Армфельт.

Дезире. Да, графиня?

Шарлотта. Зачем вы пригласили нас?

Дезире. У меня есть план.

Шарлотта. Он касается меня?

Дезире. В большой степени.

Шарлотта. Вы готовы говорить откровенно?

Дезире. Почему бы мне не говорить откровенно? Мы ведь враги, не так ли?

Шарлотта. Хотите сигарету?

Дезире. Нет, спасибо. Я курю только сигары. Не правда ли, случается, что у врагов бывают общие интересы. Останутся ли они врагами, пренебрегая этими интересами?

Шарлотта. Нет, если они женщины.

Дезире. Тогда давайте заключим мир, по крайней мере на это время.

Шарлотта. К сожалению, у моего мужа нет кольца в носу, за которое его можно было бы привязать.

Дезире. Это верно. Он делает что хочет, но знает ли он сам, чего хочет? И кроме того, это его неугомонное мужское начало; вечно с ним хлопоты.

Шарлотта. Тело без души.

Дезире. Мне его очень жаль.

Шарлотта. Жаль его!

Дезире. Да. Посмотрите, они там играют в крокет. Кто несомненный лидер? Кто вышел в разбойники? Кто превратил невинную игру в агрессивную борьбу за самоутверждение?

Все играют в крокет. Солнце освещает зеленую лужайку.

Анна похожа на большой цветок. Xенрик не сводит с нее глаз. В бокалах с лимонадом позвякивают кусочки льда; в розовых кустах жужжат пчелы; слабый ветерок гонит по лужайке легкие тени.

Старая дама взяла малыша Фредрика на колени и читает ему вслух большую книгу. Фредрик и Малькольм стоят совсем рядом, оба курят сигары, покачивая крокетными молотками.

Малькольм. Ваша очередь, господин Эгерман.

Фредрик. Полагаю, что так.

Малькольм. Я разбойник и имею право выбить вас с вашей позиции. (Малькольм ставит свой шар вплотную к шару Фредрика и сверху прижимает его ногой. Потом он с силой ударяет по нему, и шар Фредрика уходит за пределы площадки. Малькольм развязно смеется.) Шарлотта. Когда он смеется вот так, это значит, что он рассержен.

Дезире. Рассержен и ревнует.

Шарлотта. Вас?

Дезире. Вас.

Шарлотта. С какой стати ему ревновать меня? Дезире. Он в ярости из-за того, как вы посмотрели на господина Эгермана, когда здоровались с ним минуту назад.

Шарлотта. Смешно! Это же просто-напросто смешно.

Дезире (серьезно). Да, это смешно и тем не менее это правда.

Шарлотта. Итак, у вас есть план. И в чем же он заключается?

Дезире. Все очень просто. Вы получаете обратно своего мужа, а я…

Шарлотта. А вы…

Дезире. Могу ли я положиться на вас?

Шарлотта. А вы получаете обратно адвоката Эгермана. Верно?

Дезире (кивает). Мужчины никогда не знают, что для них лучше. Нам надо помочь им найти правильный путь. Не так ли?

Шарлотта. Вернемся к вашему плану.

Дезире. Сначала распорядимся о том, как рассадить гостей за столом.

Теплый свет свечей спорит с бледным летним вечером за высокими окнами. Старая дама сидит во главе стола, за ее стулом стоит Фрид в ливрее и белых перчатках. Петра и служанка фру Армфельт подают кушанья. Гости за столом рассажены в соответствии с тонкой стратегией. Адвокат Эгерман – кавалер Шарлотты, граф Малькольм сидит с Дезире, а Хенрик Эгерман со своей молодой мачехой. Мужчины в смокингах, женщины в вечерних туалетах. Дезире наклоняется вперед и пытается поймать взгляд Шарлотты. Шарлотта незаметно кивает.

Малькольм только что рассказал анекдот, и все смеются, кроме Хенрика.

Шарлотта. Итак, мой дорогой Карл-Магнус, ты считаешь, что любую женщину можно соблазнить?

Малькольм. Да, любую. Возраст, сословие, общественное положение и внешность не играют никакой роли.

Дезире. Это относится и к замужним женщинам?

Малькольм. Прежде всего к замужним.

Старая дама. Но тогда ваш первейший союзник не ваше собственное обаяние, а унылость семейной жизни.

Фредрик. Браво.

Шарлотта. Как вы считаете, господин Эгерман, а не может ли женщина выступить иногда в роли соблазнительницы?

Фредрик. Я думаю, нас, мужчин, всегда соблазняют.

Малькольм. Вздор. Меня за всю мою жизнь ни разу не соблазнили. Мужчина всегда нападает.

Шарлотта. Господин Эгерман этого явно не делает. Малькольм. Он просто оригинальничает.

Шарлотта. Уверяю вас, я смогу соблазнить господина Эгермана менее чем за четверть часа.

Малькольм. Нет, любовь моя. Мы, мужчины, не попадаемся на такие грубые крючки.

Шарлотта. Нет, попадаетесь.

Малькольм. Ни в коем случае.

Дезире. Шарлотта права.

Шарлотта. Заключим пари?

Малькольм. Очень забавно. (Смеется.)

Дезире. У вас не хватает смелости заключить пари с собственной женой?

Малькольм. Ну давай!

Все смеются, кроме Хенрика и Анны. Они молчат и выглядят растерянными среди этого безрадостного веселья.

Вот приближается мужчина, продвигается вперед, дает бортовой залп. Бах! Враг отступает, занимает новые позиции. И опять наступление. Позиции врага разгромлены. Бах! Бах! Дальше хладнокровное преследование до тех пор, пока дичь – то есть враг – не сложит оружия перед лицом превосходящих сил, но я не даю пощады. Я поднимаю свое оружие – и вот она лежит, истекая, как кровью, любовью и преданностью, – я имею в виду дичь, то есть врага. Тогда я закрепляю свои позиции и устраиваю роскошное пиршество, празднуя перемирие; страсти бушуют, опьянение растет, и утреннее солнце застает солдата сладко дремлющим в объятиях врага. Проходит немного времени, и он встает, препоясывает чресла и выходит на поиски новых славных деяний… новой дичи… Я имею в виду врагов… (Он не может подобрать нужного слова.)

Старая дама. Мой милый граф, задолго до того, как вы начали свое наступление, как вы это называете, вся территория была заминирована, а враг прекрасно осведомлен о том, что представляете собою вы и ваша стратегия.

Хенрик (сердито). Стратегия, враг, наступление, мины. О чем вы говорите: о любви или о поле сражения?

Дезире. Милый юноша, взрослые люди относятся к любви так, будто это или сражение, или гимнастика.

Хенрик. Но ведь мы посланы в мир для того, чтобы любить друг друга.

Воцаряется молчание. Потом все улыбаются в некотором замешательстве, как свойственно умным людям, когда они слышат такие банальности.

Старая дама. Дети мои… друзья мои…

Она поднимает свой бокал. Из сумрака звучит музыка. Она словно бы рождена этой ночью, букетом этого вина, тайной жизнью этих стен и всех окружающих предметов.

Рассказывают, что это вино делается из винограда, сок которого бьет ключом, подобно алым каплям крови прорывающимся сквозь белую кожицу. Говорят также, что в каждую бочку этого вина добавляют каплю молока из набухшей груди женщины, только что давшей жизнь своему первенцу, и каплю семени молодого жеребца. Это придает вину таинственную возбуждающую силу, и тот, кто пьет его, идет на риск.

Дезире улыбается, и ее рука крепко сжимает изящный бокал.

Она пьет до дна, поднимает бокал и держит его против мерцающего света люстры. Словно отсвет пламени падает на ее щеку и лоб.

Малькольм осушает свой бокал залпом, а затем чуть высовывает кончик языка, облизывает губы, слегка причмокивает ими, едва заметно, но с явным удовольствием.

Анна (тихо). Я пью за мою любовь… (Она подносит бокал к губам и вдыхает аромат вина. Потом тоненькойструйкой льет напиток себе на язык. Плечи ее слегка вздрагивают от удовольствия.)

Шарлотта. За мой успех. (Она обхватывает бокал ладонями и подносит его к губам жестом колдуньи. Пьет, закрыв глаза, маленькими жадными глотками. Осушив бокал, глубоко переводит дух.)

Фредрик (тихо). За Анну. (Он пьет, и туман заволакивает ему глаза. Он протирает глаза, но туман остается.)

Бокал Хенрика, полный до краев, стоит перед ним нетронутый. Хенрик смотрит на него как завороженный. Потом хватает его, подносит к губам, но, передумав, ставит обратно на стол.

Старая дама погружает в бокал один из своих крохотных костистых пальчиков; он окрашивается в красный цвет, а она, как кошка, слизывает с него вино.

Теперь пьет Хенрик, он опорожняет бокал и опускает его на стол с такой силой, что разбивается хрупкая ножка. Фредрик от испуга возвращается к действительности. Он сердито хмурит лоб.

Фредрик. Соображай, что делаешь.

Хенрик. Сам соображай, что делаешь.

Хенрик вспыхивает гневом, его глаза сверкают, губы дрожат. Он побелел как мертвец. Подбегает Петра и пытается вытереть красное пятно, которое все больше расплывается на белой скатерти.

Фредрик. Как ты со мной разговариваешь?

Хенрик. Ты думаешь, я все от тебя стерплю? Ты что, император, который единолично решает, что думать и что делать каждому в его доме?

Фредрик. Успокойся, Хенрик. Ты сам не знаешь, что говоришь.

Хенрик. Зато ты знаешь, не так ли? Это ты-то, начисто лишенный естественного чувства приличия. Когда я прихожу к тебе с моим горем, ты отвечаешь мне остротами. Мне стыдно, что ты мой отец.

Фредрик. Сейчас же замолчи или выйди из-за стола. Хенрик. На этот раз в виде исключения я не хочу быть паинькой. Сейчас возьму и швырну этот бокал на пол.

Дезире (улыбаясь). Вот еще один бокал. Бросайте сколько вам угодно.

Xенрик. Как вы, такая великая артистка, можете выносить эту ложь, эти компромиссы? Ваша жизнь не представляется вам пыткой?

Дезире. Почему бы вам не попробовать посмеяться над нами?

Xенрик. Мне слишком больно, чтобы забавляться.

Анна. Успокойся, Хенрик!

Ее голос подобен серебряному колокольчику, и он звенит в воздухе у них над головами, над люстрой и мягким полумраком комнаты. Гости за столом прислушиваются к этому звуку, удивленные и озадаченные. Да, вот как обстоит дело. Анна положила свою маленькую руку на руку Хенрика, но не смотрит на него; она закрыла глаза и ушла в себя. Снова бьет серебряный колокол.

Анна (понизив голос). Успокойся, Хенрик.

У Фредрика вдруг сделалось что-то вроде приступа; ему так сжало грудь, что он едва может дышать. Он раскрывает рот, как рыба, вынутая из воды, подносит руку к лицу, словно защищаясь от удара.

Старая дама (тихо). Почему юность так беспощадна? И кто позволил ей быть такой?

Никто не отвечает. Старая дама отпивает глоток удивительного вина и качает головой.

Кто ей позволил?

Дезире. Молодые надеются, что им никогда не придется стать такими старыми, как мы.

Хенрик. Уж лучше умереть.

Дезире переводит взгляд на Фредрика. Вид у него отсутствующий. На лице – вымученная застывшая улыбка, он не отрываясь смотрит на свой бокал. Время от времени смаргивает, как бы не в силах удержать влагу, готовую вот-вот брызнуть из его глаз. Он глубоко переводит дух, но это тоже причиняет боль. Лучше всего не дышать, не двигаться.

Малькольм. Черт побери! Парень собирается стать священником. Ему будут платить за то, чтобы он вызывал легкий трепет в непокорных душах.

Хенрик встает. Он смертельно бледен и, похоже, близок к обмороку. Шатаясь как пьяный, он подходит к Малькольму, который спокойно вытирает рот салфеткой.

Вы собираетесь меня ударить? Что ж, как вам будет угодно, но предупреждаю: тем хуже для вас.

Хенрик (шепотом). Простите меня! Простите меня, вы все! (Пошатываясь, он пересекает комнату, открывает дверь в мощенную плитами прихожую и как тень растворяется в летней ночи.)

Анна встает.

Анна, (кричит). Хенрик, осторожнее!

Но он не слышит ее или не хочет слышать, и она снова садится, с поникшей головой, как наказанная школьница.

Старая дама. Ну что ж, пора вставать из-за стола.

Кофе и ликеры приготовлены в желтом павильоне.

Анна. Можно мне уйти?

Фредрик с трудом различает ее, но кивает головой в знак согласия.

Анна протягивает правую руку и хватает крепкую маленькую руку Петры. Фредрик гладит Анну по щеке. Рана в его сердце затянулась, она больше не кровоточит, но каждое движение причиняет ужасную боль. Анна привлекает Петру к себе, и обе молодые женщины выходят, обняв друг дружку за талию.

Дезире зажигает сигару от одного из канделябров. Она наклоняется вперед, чтобы поговорить с Шарлоттой.

Шарлотта. А мы-то думали, что первый шаг будет самым трудным.

Дезире. Возможно, он и был самым трудным, но не потребовал особой изощренности ума, это еще впереди. Обе дамы переводят взгляд на Фредрика Эгермана, стоящего теперь у окна. Их молчаливое раздумье прерывает Малькольм, который выходит из-за стола.

Малькольм. О чем вы сплетничаете?

Дезире. Пойдемте, граф, попьем кофе в желтом павильоне.

Малькольм. А что собирается делать моя жена?

Дезире. Вы же видите. Она взяла на свое попечение Фредрика Эгермана.

Малькольм (смеется). Да, ему таки досталось,

бедняге, самое время, чтоб его кто-нибудь утешил. Шарлотта подошла к окну и стоит за спиной у Фредрика.

Шарлотта. Вы плачете?

Фредрик. Я?! Нет.

Шарлотта. Что нам делать: уйти или остаться, рыдать или смеяться? Или делать хорошую мину при плохой игре?

Остальные вышли из дома, в светлую летнюю ночь. Огромный диск луны выкатывается из-за горизонта, шепчутся камыши, и порой раздается крик козодоя. Maлькольм и Дезире рука в руке идут по тропинке. Впереди всех идет Фрид, неся на руках старую даму точно икону.

Шарлотта. Могу я пролить немного бальзама на

вашу рану? (Она встает на цыпочки и целует Фредрика.)

Фредрик. Зачем вы это сделали?

Шарлотта. Вам было неприятно?

Фредрик. Вы хотели вызвать ревность вашего мужа.

Шарлотта. Но он не может нас видеть.

Фредрик. Вы ненамного старше Анны.

Шарлотта. Но я намного опаснее.

Фредрик. Вероятно, для себя самой.

Шарлотта. Для себя самой и для других, но обычно я предупреждаю, прежде чем напасть. Я честная гремучая змейка. Итак, я вас предупреждаю. (Она поднимает указательный палец, держит его на уровне его лица, потом гремит браслетами.)

Фредрик. Пусть же гремучая змея ужалит, чтобы убить то, что еще уцелело.

Луна поднялась выше; сельский пейзаж пронизан ее таинственным мерцанием. Вода в небольшом заливе поблескивает как расплавленный свинец; деревья стоят тихо, выжидающе; с нежным перезвоном колоколов бьют часы на башне; желтый павильон ярко освещен и сверкает как драгоценный камень. Дезире поет песенку по-немецки: «Freut euch des Lebens, weil noch das Lаmpchen gluht! Pflucket die Rose, ehe sie verbluht…»[3]

Xeнpик смотрит на все это с террасы, качает головой, не хочет ничего знать, не хочет чувствовать, жить.

Xенрик. Нет, нет, не знать, не чувствовать, не жить…

(Он роняет голову на грудь и сжимает кулаки с ненавистью ко всей этой красоте.) Как мне больно. И как стыдно. (Шатаясь, он проходит в массивную дверь, идет по мощенной плитами прихожей, входит в столовую, где пусто и тихо и лунный свет льется сквозь высокие окна. Опускается на табурет у рояля и с неистовством проигрывает несколько тактов из Фантазии-экспромта Шопена. Перестает играть, наклоняется вперед, закрыв лицо руками, и бормочет.) Почему я такой некрасивый, злой, глупый? Мне остается покончить с собой. Я умру. Да, решено. Я покину этот мир со спокойным достоинством. (Эта мысль утешает его; он встает с табурета и исполненной достоинства походкой, хоть и на нетвердых ногах, шагает по лунным узорам. Когда он выходит на лестницу, луна вдруг исчезает и становится темно – совершенная, кромешная тьма. Бормочет). Я блуждаю во тьме, кроваво-красный луч скорби освещает мой путь. О ужас, ты, разрушивший мой разум, отнявший у меня способность видеть свет…

Но внезапно призрачный свет луны возвращается, он льется сквозь длинное узкое окно лестничной клетки, освещая мерцающую белизной фигуру обнаженной женщины. Юноша застывает на месте, взгляд его прикован к этому прекрасному существу, а женщина улыбается загадочно и надменно, и в этом неярком освещении кажется живой.

О боже, боже… (Он поднимает руку и касается мрамора. Отшатывается, словно обжегшись. Отворачивается в страхе и омерзении, взбирается по лестнице и, пошатываясь, идет по коридору в свою большую уединенную комнату.)

Ветерок пробегает по саду; белые занавеси в комнате надуваются пузырем, а тени деревьев образуют движущийся узор на стенах и потолке.

Снизу, из кустарника, послышались звуки скрипки. Это играет Никлас, пьяненький и блаженный, сидя среди цветов под деревьями.

Теперь слышно, как громко, с вызовом смеется молодая женщина. На освещенной луной террасе разыгрывается небольшая пантомима: Фрид гоняется за Петрой, подпрыгивая, как огромный развеселый Пан. Она и забавляется, и поддается соблазну, но все же постоянно ускользает, пока оба они не исчезают в тени дома. Чем кончилась погоня, легко догадаться – мы видим водопад белых нижних юбок и единое расплывшееся пятно, которое, извиваясь, уползает под деревья.

Хенрик стоит у окна своей комнаты и тоже видит все это. Сладость этой ночи, печальные фиоритуры скрипки оказываются последней каплей – и странное безумие, которое до краев переполняло его сердце, выплескивается наружу.

О господи, если мир твой грешен, тогда и я хочу грешить. Пусть птицы вьют гнезда у меня в волосах; отними у меня мою жалкую добродетель, я больше не в силах выносить ее. (Он икает от горя и выпитого вина, нашаривает пояс халата, завязывает прочную петлю вокруг шеи, вытаскивает стул, взбирается на него и прикрепляет пояс к дымоходу изразцовой печи.

После этих приготовлений он бросает последний взгляд на прекрасную грешную землю и делает прыжок в вечность. Он приземляется на полу, шатаясь, добирается до стены, прислоняется к ней. Обретя устойчивость, он в последний раз теряет чувство реальности.)

Ночной ветер вернулся, и луна словно бы светит еще ярче, чем прежде.

Вдруг непонятно где заиграла свою простенькую мелодию музыкальная шкатулка. В стене появляется кровать, беззвучно скользит, призрачная, будто сон, будто она материализовалась из лунного света. И в постели лежит спящая Анна. Хенрик сначала стоит без движения.

Наверно, я все-таки умер. (Он выходит из оцепенения, берет полотенце, глубоко погружает его в кувшин с холодной водой и поливает себе голову и плечи. С удивлением он обнаруживает, что жив, бодрствуем и находится в реальной действительности. Потом он осмеливается приблизиться к кровати. Он падает на колени и осязает тепло молодой женщины; от благоухания ее тела у него кружится голова, и он закрывает глаза. Мелодия музыкальной шкатулки стихла, стихли и ветер, и скрипка. Все словно бы затаило дыхание. С закрытыми глазами он наклоняется над молодой женщиной и чуть касается ее губами.)

Она медленно пробуждается от своего глубокого сна и долго смотрит на юношу, на его мокрое бледное лицо, а потом улыбается.

Анна. Хенрик.

Хенрик. Анна.

Анна. Я люблю тебя.

Хенрик. Я люблю тебя.

Анна. Я любила тебя все время.

Хенрик. Я любил тебя все время.

Фрид опорожняет кружку пенящегося пива. Он сидит, удобно раскинувшись на сиденье открытого экипажа; Петра положила голову на его волосатую грудь; через открытую дверь каретного сарая перед ними раскрывается широкая картина: луга, и пашни, и крестьянские усадьбы в зелени. Фрид кружкой указывает на горизонт, где брезжит рассвет.

Фрид. Гляди, малышка, вот улыбка летней ночи. Петра. Подумать только, ты вдобавок ко всему еще и поэт.

Фрид. Представь себе! У летней ночи три улыбки, и эта – первая, между полуночью и рассветом, когда чистые и любящие обнажают свои тела и свои сердца. Вон видишь – там, впереди, у самого горизонта, улыбка такая нежная, что нужно притихнуть и смотреть очень внимательно, чтобы заметить ее.

Петра. Чистые и любящие… (Слезы навертываются ей на глаза, и она вздыхает.)

Фрид. Что, вдруг сердечко заболело, мой пончик? Петра. Почему я никогда не была чистой и любящей? Можешь ты мне ответить?

Фрид. Ну что ты, милая, не грусти. Чистых и любящих на нашей грешной земле очень мало. Они, право слово, наперечет. Любовь обрушивается на них как дар и как кара.

Петра. А мы, остальные?

Фрид. Мы, остальные… Ха! (Он с силой выбрасывает вперед руку с пивной кружкой и улыбается какой-то своей тайной мысли, от которой вспыхивают искры в его холодных голубых глазах. Он кладет свою большую ладонь на круглую детскую голову Петры.)

Петра. Так что же мы, остальные?

Фрид. Мы призываем любовь, взываем к ней, молим о ней, плачем о ней, пытаемся подражать ей, воображаем, что она у нас есть, лжем о ней.

Петра. Но ее у нас нет.

Фрид. Нет, моя конфетка. В любви чистых и любящих нам отказано. Нам не дано этого дара.

Петра. И этой кары.

Черная тень внезапно возникает из-за угла кареты. Петра пронзительно визжит от страха. Кто-то поднимает руку, приближает бледное лицо с горящими глазами. Это лицо Xенрика. Он что-то говорит ей шепотом; глаза Петры широко раскрываются от удивления. Затем еще одна фигура, поменьше, возникает из тени за углом.

Петра кивает в знак полного согласия. Хенрик слезает со ступенек кареты, и Петра говорит что-то Фриду – шепотом, так, чтобы никто не услыхал.

Анна делает несколько шагов по широким пыльным доскам пола. Протягивает вперед руки, как слепая. Плачет и смеется от волнения и заключает юношу в объятия, Фредрик Эгерман видит все это. Он стоит под высокими деревьями, освещенными отблеском белой проселочной пороги. Он стоит не прячась. Руки опущены, зубы сжаты, подбородок вскинут.

Слышны тяжелые шаги и стук копыт по полу конюшни. Кто-то выводит во двор лошадь и запрягает легкую карету. Петра обнимает свою хозяйку, и они смущенно шепчут на ухо друг другу нежные слова. Хенрик помогает Фриду привязать чемоданы, потом Хенрик и Анна садятся в карету.

В это мгновение Фредрик делает шаг вперед, и рот его открывается, как будто он кричит, но крика не получается – лишь еле слышный хрип.

Удар кнута по спине лошади, и карета поворачивает к белой ленте дороги. Копыта выбивают облака пыли.

Фредрик заставляет себя сдвинуться с места. Он быстро скрывается в тени огромных деревьев. Большая лошадь переходит на рысь; карета, дребезжа и подпрыгивая, проезжает мимо и скрывается в облаке пыли, будто во сне. Всё. Уехали.

Тишина. Теперь уж действительно всё. Уехали.

Фредрик слышит, как смеется Фрид, как шикает на него Петра. Их шаги удаляются и смолкают. Фредрик Эгерман остается один. Он тяжело дышит, громко стучит его сердце, исполненное боли и страха.

Бьют часы на старой башне. Сначала четыре удара, отмечающих четверти часа, затем один мощный удар. Трубачи выступают из ворот, в то время как мелодичный перезвон колоколов звучит над спящим замком. Идут процессией священник, рыцарь, крестьянин с посохом, карлик с пуделем. Далее купец, воин с копьем, шут, смерть с косой и дева с зеркалом.

Луна заходит за острова в заливе; звезды бледнеют, небо на востоке побелело.

Дезире открывает окно. Она переоделась, теперь на ней свободное серое платье мягких очертаний, с большими карманами. Пламя свечи колеблется от сквозняка; на столе лежит переписанный от руки текст ее новой роли.

Дезире (бормочет). «Знаете ли вы, друг мой, что такое одиночество? Как страшит меня самая мысль о нем? Я слишком слаба, чтобы… (Она заглядывает в текст, поднеся его к колеблющемуся пламени свечи.) Я слишком слаба, чтобы ответить на ваше любезное предложение. Но если вы просите меня стать вашей женой, я готова решиться тянуть и дальше лямку жизни».

Но ей трудно сосредоточиться на роли. Гонимая тайной тревогой, она бродит по комнате, подходит к большой кровати, где, зарывшись в мягкие подушки, спит ее сын, возвращается к окну, смотрит в парк, взгляд ее устремляется к павильону.

Павильон вырисовывается на фоне блеклой, белесоватой воды. Окна темные и тускло, безжизненно мерцают в свете ночи. Она напрягает зрение. Возможно, она ошибается, но ей кажется, что внутри мерцает огонек, крохотный огонек, который, едва засветившись, тут же гаснет.

Дезире (бормочет). Шарлотта! Шарлотта! Значит, я все-таки не могу положиться на вас.

Кто-то быстро идет в тени деревьев, свеча ярко вспыхивает в дверном проеме на крыльце павильона, кто-то молча и стремительно выходит из тьмы, вырисовываясь на фоне воды, и укрывается в павильоне. Лишь мелькнула белая юбка, неясный овал лица, и дверь затворилась так же бесшумно, как и отворилась. Ночь тепла и тиха.

Глаза Шарлотты мерцают в полумраке павильона. Она несколько раз озирается по сторонам. Возникает еще одна тень.

Шарлотта. Здесь так темно. Я вас едва различаю.

Где вы?

Он подходит к ней почти вплотную и кладет руку на ее обнаженное плечо.

Фредрик. Моя жена Анна убежала с моим сыном Хенриком.

Шарлотта старается подавить смешок.

Я видел их на конном дворе. Они обнимались в лунном свете. Они обнимались, обнимались, и каждый мог это видеть.

Шарлотта. Бедный Фредрик. (Смеется.)

Фредрик (тихо). Я мог задержать их.

Шарлотта. Бедный, бедный Фредрик.

Фредрик. Если вы не перестанете смеяться, я…

Шарлотта. Что вы сделаете? (Хихикает.) Бедный, бедный, бедный Фредрик.

Фредрик. Я смешон.

Шарлотта. Вы знаете, что лицо у вас стало с кулачок? А глаза вылезли на лоб, а нос сделался ужасно длинным.

Фредрик. Я любил их.

Шарлотта. И это была ваша великая любовь, Фредрик. Я любил их. Хенрик и Анна, они самое дорогое, что у меня было. Да, я знал, что они увлечены друг другом, – я ведь не слепой. Но я не ревновал. Мне это нравилось. Их движения, их аромат, их голоса и смех веселили мне сердце, и я находил удовольствие в их играх.

Шарлотта. А теперь вы их ненавидите.

Фредрик. Нет, Шарлотта, какой в этом смысл? Но у меня руки чешутся избить их, избить за то, что они обокрали меня.

Шарлотта набрасывает Фредрику на голову свою шаль. Между свободно свисающими концами узорной ткани выглядывает бледное печальное лицо. Она поднимает руку и прижимает большой палец к его глазу.

Шарлотта. Подсудимый, заключенный, узник, озлобленный, обиженный, оскорбленный беспричинно и бессмысленно. Вот он, мудрый законник, сидит среди обломков своего рухнувшего мирка, как ребенок в луже.

Она стаскивает с него шаль и целует его в губы. Он тянется к ней, но она отстраняется. У Фредрика на губе кровь.

Фредрик. У вас острые зубы.

Шарлотта. Острый язык, острые зубы, острые ногти.

Фредрик. Боль в сердце, раны на руках, налитые кровью глаза.

Шарлотта. Да, теперь вы знаете, что при этом чувствуешь.

Фредрик. Кстати, вы действительно существуете?

Шарлотта. Значит, вы заметили, что я – персонаж из пьесы, из смешного фарса?

Фредрик. Да, это так и есть.

Шарлотта. Мы обманутые, мы жертвы предательства, мы брошенные. Мы те, кто действительно смешон. (Теперь она стала серьезной, спокойной, почти кроткой. Она повернулась в профиль, лицо ее в тени, оно печально и исполнено достоинства.)

Фредрик. Когда вы такая, вы становитесь опасной женщиной.

Шарлотта. Вам не в чем себя упрекнуть.

Дезире стоит у окна и смотрит на темный павильон, и ее тревога все возрастает.

Дезире. Как я была глупа.

Она что-то бормочет, прикрыв рот рукой. Пламя свечи колеблется, и она в раздражении задувает его. Дверь тихо и осторожно открывается, и входит Малькольм. Он выглядит сбитым с толку и угрюмым, потягивается, зевает и явно не в духе.

Ах вот как, явился наконец.

Малькольм застывает с раскрытым ртом, вытаращив глаза.

Maлькольм. Что я такого сделал? Почему ты так говоришь?

Дезире. Я в том смысле… Буду краткой. Я рада тебя видеть. Но думаю, что ты сильно опоздал.

Малькольм. Ты замышляешь какую-нибудь каверзу? Или уже состряпала что-нибудь?

Дезире. Кстати, где твоя жена?

Малькольм. Спит.

Дезире. Ты в этом уверен?

Малькольм. Совершенно.

Дезире. Тебе никогда не приходило в голову, что Шарлотта может тебя обманывать?

Малькольм. Исключительно смешная мысль. Какие у нее причины? Ей совершенно не на что жаловаться.

Дезире. Да, конечно.

Малькольм. Я слышу в твоем голосе некую интонацию, которая меня беспокоит.

Дезире. Я только сказала «Да, конечно».

Малькольм. Ты что-нибудь знаешь?

Дезире. Насколько я знаю, твоя жена не спит. Малькольм. Где она?

Дезире. В павильоне.

Малькольм. С кем?

Дезире. С Фредриком Эгерманом.

Малькольм. С Фредриком Эгер… Тысяча чертей!

Дезире. Они находятся там уже четверть часа.

Малькольм. Ну, уж на этот раз я как следует вправлю проклятому крючкотвору мозги.

Дезире. Ты так сильно ревнуешь, бедный Малькольм?

Малькольм. Я могу быть терпимым, когда кто-то флиртует с моей любовницей, но если кто-нибудь посягает на мою жену, я превращаюсь в тигра. (Он озирается в бешенстве и уходит большими шагами.)

Проходит немного времени, и Дезире видит, как он поспешно пересекает террасу замка и устремляется к павильону. Она улыбается с чувством облегчения.

Малькольм в павильоне зажигает две свечи и ставит их на стол.

Выйди, Шарлотта! Мы с господином Эгерманом хотим остаться наедине.

Шарлотта колеблется и переводит взгляд с одного на другого.

Я очень рекомендую тебе уйти. Мы с адвокатом хотим сыграть в рулетку.

Фредрик. В рулетку?

Шарлотта с выражением неуверенности и беспокойства на лице все же уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Ее фигура мелькает за окном.

Малькольм снова поворачивается к Фредрику.

Малькольм. Я, конечно, имел в виду русскую рулетку. (Он вынимает револьвер и кладет его на стол между ними.)

Фредрик. Я не понимаю.

Малькольм. Это что-то вроде дуэли. Если бы мы просто стрелялись, у вас не было бы никакой надежды. Поэтому я предлагаю такой вид дуэли, при котором наши шансы равны.

Фредрик. Все еще не понимаю.

Малькольм. В этом револьвере всего одна пуля. Закрываешь глаза, прокручиваешь барабан и нажимаешь на спуск. Каждый из нас повторяет эту процедуру дважды. Таким образом, шансы – двенадцать к двум.

Повернув за угол, Шарлотта встречает Дезире, идущую по тропинке к берегу залива.

Дезире. Они все еще в павильоне?

Шарлотта. По-моему, они хотят, чтобы их не беспокоили.

Дезире. А почему, осмелюсь спросить?

Шарлотта. У них там что-то вроде рулетки.

Дезире (удивленно). Рулетки?

Малькольм наливает коньяк сначала в рюмку Фредрика, потом в свою. Они сидят в креслах друг против друга. Между ними – стол. На столе – маленький револьвер. Малькольм наклоняется вперед.

Малькольм. Теперь я раскручу револьвер волчком.

На кого укажет дуло, тот стреляет первым.

Фредрик кивает и пригубливает коньяк. Малькольм протягивает руку и раскручивает револьвер. Револьвер останавливается, и дуло указывает на Малькольма. Малькольм поднимает свою рюмку, приветствуя Фредрика. Тот отвечает тем же.

За всех верных жен.

Они осушают рюмки. Малькольм поднимает револьвер и закрывает глаза. Он прокручивает барабан и целится себе в висок. Открывает глаза и, улыбаясь, смотрит на Фредрика. Затем нажимает на спуск. Слышится резкий щелчок.

Холодный пот выступает на лбу у Фредрика. Малькольм кладет револьвер, с любезной улыбкой толкает его через стол Фредрику. Потом снова наливает себе и своему противнику. Теперь очередь Фредрика произносить тост. Мгновение он колеблется.

Фредрик. Ваше здоровье, граф Малькольм!

Граф кланяется и выдавливает из себя улыбку. Оба осушают рюмки.

Превосходный коньяк.

Малькольм. Считается, что его привез из-за границы в тысяча восемьсот пятидесятом году один очень близкий друг старой фру Армфельт. Впоследствии он был убит на дуэли.

Фредрик хватает револьвер, закрывает глаза, прокручивает барабан и наставляет револьвер себе в висок. Мгновение колеблется. Малькольм смотрит на него с улыбкой. Фредрик нажимает на спуск.

Слышится резкий щелчок.

Фредрик открывает глаза и моргает, несколько удивленный; смотрит на револьвер.

Фредрик. Пуля была в следующей ячейке. (Он кладет револьвер на стол, и теперь его очередь разливать коньяк.)

Малькольм. Позвольте сказать вам, что вы внушили мне уважение, адвокат Эгерман.

Фредрик. Это не храбрость, сударь.

Малькольм поднимает свою рюмку.

Малькольм (искренне). Ваше здоровье.

Фредрик кланяется и пьет. Малькольм ставит рюмку на стол, берет оружие и закрывает глаза. Он прокручивает барабан и приставляет дуло к виску.

Нажимает на спуск.

Резкий щелчок.

Фредрик. Может быть, механизм неисправен?

Малькольм качает головой и разливает коньяк. Оба поднимают рюмки.

Малькольм. Мне говорили, что нынче ночью ваша жена бежала с вашим сыном.

Фредрик. Так оно и есть.

Малькольм. За молодость, господин Эгерман.

Они осушают рюмки. Фредрик берет револьвер, закрывает глаза, прокручивает барабан, подносит дуло к виску, потом открывает глаза и спокойно смотрит прямо перед собой. Когда замирает звук выстрела, Дезире и Шарлотта находятся на пути к дому. Они поворачивают обратно. Дверь павильона открывается, Малькольм выходит на ступеньки с револьвером в руке. Увидев обеих женщин, их испуганные лица, нескрываемый страх Дезире, он разражается хохотом. Он не может стоять на ногах от хохота и вынужден сесть. Он хлопает себя по коленям и задыхается.

Черт побери, я зарядил его холостым патроном, набитым сажей.

Шарлотта. Сажей?

Малькольм. Неужели, по-твоему, дворянин будет рисковать своей жизнью в поединке с судейским?

Дезире. Ты отвратителен.

Дезире входит в павильон и закрывает за собой дверь. Малькольм встает. Он перестал смеяться. Муж и жена молча смотрят друг на друга.

Малькольм. Вы одинаково смешны, ты, и Дезире, и все остальные. Все женщины похотливы и неверны.

Шарлотта. Карл-Магнус Малькольм!

Малькольм. К вашим услугам.

Шарлотта. Повернись и посмотри на меня.

Малькольм. Ну?

Шарлотта. Ты забыл наше пари.

Малькольм. Пари? Какое пари?

Шарлотта. За обедом.

Малькольм. За обедом. Господи, это пари за обедом!

Шарлотта. Я управилась за восемь минут. Потом с трудом от него отбилась.

Малькольм. Но тебе это нравилось.

Шарлотта. Карл-Магнус Малькольм, посмотри на меня еще раз.

Малькольм. Я никогда не могу быть спокоен, ты это знаешь.

Шарлотта. Посмотри на меня.

Малькольм. Я все время на тебя смотрю.

Шарлотта. И что ты видишь?

Малькольм. Тебя.

Шарлотта. Ты никогда меня не видел. Не видишь даже и сейчас.

Малькольм. Что, все с ума посходили? Разве это не ты? Какого черта я вижу, если не тебя?

Шарлотта. Закрой глаза.

Малькольм. Я отказываюсь.

Шарлотта. Закрой, тебе говорят.

Малькольм. А почему я должен…

Шарлотта. А теперь скажи: «Ты выиграла пари.

Чего желает победительница?»

Малькольм. Смешно.

Шарлотта. Ты не держишь своего слова?

Малькольм. Держу во что бы то ни стало. Чего

желает победительница?

Шарлотта. Закрой глаза.

Малькольм. Чего желает победительница? (Закрывает глаза.)

Шарлотта. Тебя.

Малькольм. Это невозможно.

Шарлотта. Ты дал слово.

Малькольм. Я уступаю.

Смеясь, он опускается на колени. Шарлотта тоже опускается на колени напротив него. Она сохраняет серьезность.

Шарлотта. Клянись быть мне верным, по меньшей мере…

Малькольм. Я буду тебе верен по меньшей мере семь вечностей удовольствия, восемнадцать вероломных улыбок и пятьдесят семь бессмысленных любовных шепотов. Я буду верен тебе до последнего вздоха. Короче говоря, я буду верен тебе на свой лад.

Теперь уже совсем скоро рассветет. Прозрачный туман лежит над водой как легкий дымок. Утренний ветерок шевелит листву берез. Птицы запевают свою утреннюю песню.

Фрид, лежавший с Петрой в стогу сена, встает. Он глубоко переводит дух и широким жестом поднимает руку.

Фрид. Теперь летняя ночь улыбается своей второй улыбкой: для клоунов, для простаков, для бродяг, для не связанных никакими узами.

Петра. Значит, она улыбается для нас.

Фрид. Хочешь пить? Дать тебе пива?

Петра. Я сказала, что эта улыбка ночи – для нас.

Фрид. Согласен. (Пьет.) Эта улыбка ночи – для нас.

Петра. Ты женишься на мне?

Фрид. Ха-ха-ха!

Петра. Час назад ты сказал, что хочешь на мне жениться.

Фрид. Ха-ха-ха! Это было тогда.

Петра поднимает на него глаза. Потом с силой отвешивает ему оплеуху, но он продолжает смеяться.

Петра. Ты женишься на мне.

Фрид. Ха-ха-ха! У тебя тяжелая рука, моя конфетка. Петра приходит в ярость и продолжает молотить его кулаками, встряхивает его, как наволочку.

Петра (в бешенстве). Ты женишься на мне. Ты женишься на мне. Женишься! Женишься! Женишься!

Фрид. Вот это, я понимаю, любовь! Ха-ха-ха!

Они катаются по сену в необузданной и нежной борьбе. Трубачи выступают из ворот, и часы на башне возвещают, что наступило три часа.

Солнце выкатывается из-за леса, и в его теплом освещении все принимает свой истинный цвет.

Петухи начинают кукарекать как одержимые.

Мягкий свет льется сквозь окно павильона и падает на Фредрика, который сидит в кресле с черным от сажи лицом. Дезире стоит на коленях на полу и старается оттереть его лицо губкой. Эгерман выходит из оцепенения и ошарашенно смотрит на Дезире. Солнце бьет ему прямо в лицо, и ему приходится снова закрыть глаза.

Он вздыхает с удовлетворением, но когда Дезире прикасается к царапине у него на лбу, он вздрагивает и говорит «Ой».

Фредрик. Не может быть, чтобы это был рай.

Дезире. Не потому ли, что здесь нахожусь я?

Фредрик. Дезире. Ты мне очень помогла.

Дезире. Верно. Я тебе очень помогла.

Фредрик. Почему я не умер?

Дезире. Патрон был холостой.

Фредрик. Вот как.

Дезире. Тебе больно.

Фредрик. Да, мне больно, больно, больно.

Дезире. Приляг и усни.

Он встает и в изнеможении падает на тахту. Дезире укрывает его одеялом. Он отворачивается к стене.

На столе – снимки его молодой жены. Художественные работы Адольфа, гордость фотоателье Альмгрена.

Дезире потихоньку собирает фотографии и прячет в свой глубокий карман. Потом она осторожно прикрывает за собой дверь павильона и садится на ступеньку, на самом солнышке.

Она достает из кармана портсигар, вынимает из него сигару. С наслаждением закуривает, курит, глубоко затягиваясь. Из другого кармана она достает текст роли. Потом закрывает глаза. Mалла ковыляет через лужайку перед домом. На террасе маленький Фредрик играет со щенком.

Mалла. Доброе утро, Дезире.

Дезире. Доброе утро, Малла.

Mалла. Учишь новую роль?

Дезире. Да, можно сказать и так.

Старуха лукаво ухмыляется. Она в своей соломенной шляпе, в руке – большая корзина.

Mалла. Я иду собирать землянику. А Фредрик не захотел пойти со мной.

Дезире. Пусть останется. Я присмотрю за ним.

Mалла (ухмыляясь). Нигде не спится так хорошо, как в деревне.

Петра взяла в плен Фрида и держит его за уши. Он смеется и пыхтит. Оба тяжело дышат и очень возбуждены. От сена поднялась пыль и в ярком солнечном свете окружает их словно облаком.

Петра. Обещаешь жениться на мне?

Фрид. Ой! Я дам тебе обещание, если ты оставишь в покое мои уши.

Петра. Нет. Сначала обещай.

Фрид. Обещаю. Ой!

Петра. Поклянись всем, что для тебя свято.

Фрид. Клянусь своей мужской силой.

Она отпускает его и отвешивает ему звонкую оплеуху, потом встает, оправляет платье и потягивается.

Петра. Стало быть, мы помолвлены?

Фрид (смеется). Кончились веселые деньки. Я вступаю на путь в преисподнюю.

Петра. Вставай и приводи себя в порядок, толстяк. Пора чистить лошадей.

Он встает и, подставив лицо солнцу, раскидывает руки и дышит полной грудью.

Фрид. Нет жизни более прекрасной, чем эта.

Петра. И тогда летняя ночь улыбнулась в третий раз.

Фрид. Для печальных, унылых, не спящих по ночам, запутавшихся, боязливых, одиноких.

Петра. Ну а клоуны и простаки сейчас выпьют по чашечке кофе на кухне.

Она сняла туфли и чулки и идет босиком по росистой траве, задрав юбку выше колен. Фрид идет за ней, смотрит на ее округлые бедра; они так чертовски красивы, что он запевает песню.

Стокгольм.

27 мая 1955 г.

1

Расин. Федра. М., «Искусство», 1984, т. 2, с. 253. Перевод М. Донского.

2

Перевод Ольги Куксинской.

3

Ты жизнью наслаждайся,

пока в лампадке ярок огонек!

Ты розан рви, пока он не поблек…

(Перевод А. Ларина)