Послонявшись с букетом роз по близлежащим торговым точкам, я забрел в Гастдтте , где слопал какой-то странный рассольник, запив его пивом, и еще раз повздыхал о превосходной кухне «Блудного сына» Потом предпринял вторую попытку повидаться с Изабель. Однако портье, в этот раз даже не взглянув на доску с ключами, состроил отрицательную мину. Я вздохнул. Розы уже утрачивали свою первозданную свежесть.
      Я повернулся, чтобы уйти, и тут же столкнулся со своей мадам. Она была в легком желтом платье и шляпке, особенно удачно оттеняющей необычный цвет ее волос. Только желтых роз ей и не хватало.
      – О, господин Мегрэ! – воскликнула она. – Русский Мегрэ. Кого я знаю из русских мегрэ? – Она напрягла память. – Майор Пронин! Верно?
      – Еще удивительно, что вы вообще слыхали это имя.
      – Я очень люблю русскую литературу и русский народный фольклор.
      – Тогда мы могли бы найти много общих тем для разговора.
      Она огляделась по сторонам.
      – Поговорим здесь?
      В последний момент мне удалось подавить возглас разочарования. Сегодня не мой день! Не мой! Не мой! Но потом в голову пришла спасительная идея.
      – А цветы! Розы нужно немедленно поставить в воду, иначе они завянут.
      – Верно, – согласилась она. – Придется подняться в номер.
      Комната у нее была достаточно скромной: без балкона и ванной. Имелись только туалет и душ. Мебель – светлая, на полу – ковровое покрытие серого цвета в крапинку. Она наполнила водой вазу, скучавшую на письменном столе, и опустила в нее цветы.
      – Выпьем чего-нибудь? – предложила она.
      – С удовольствием.
      В баре нашлась бутылка итальянского вермута. Изабель разлила его по бокалам. Я терпеть не могу крепленые вина, но вермут неожиданно показался мне приятным. Я воспринял это как добрый знак.
      – О чем поговорим? – она отхлебнула из своего бокала. – О Льве Толстом? О Достоевском? О русской народной традиции?
      – Лучше о культурно-криминальной группе «Фокстрот», – отозвался я. – И о Дервише.
      Она вздрогнула.
      – Неужели все русские детективы столь прямолинейны?
      – Не все, – возразил я. – К примеру, мой напарник Джаич любил разводить турусы на колесах, позаниматься словоблудием. Только где он сейчас?
      – Словоблудие, – медленно повторила она. – Интересное слово.
      Несмотря на вермут, совершенно не чувствовалось, чтобы между нами росло взаимное влечение. Влечение оставалось односторонним и это заставляло меня становиться все более агрессивным.
      – Итак, Дервиш, – произнес я, словно бы подводя черту подо всем ранее сказанным.
      – Дервиш, – повторила она и снова сделала глоток. – По-моему, наиболее яркий образ дервиша в литературе создан в восточной сказке «Аладдин и волшебная лампа». Это, конечно, не русский фольклор. Не Иванушка-дурачок, не Илья Муромец, не Василиса Прекрасная. Но «Аладдин» на Руси всегда пользовался любовью, и вы, наверняка, помните, чего хотел Дервиш?
      – Обладать волшебной лампой.
      – Верно.
      – Вы хотите сказать, что где-то среди антиквариата имеется такая же лампа и Дервиш разыскивает ее?
      Изабель поморщилась.
      – Попытайтесь избежать буквального восприятия, Мишель.
      – Боюсь, вы стремитесь придать этой истории интеллектуальную окраску, а налицо – уголовщина чистейшей воды.
      – Восприятие, – повторила она. – Все зависит от восприятия. Воссозданная на интеллектуальном уровне, любая история имеет интеллектуальную окраску… Знаете, что такое злой гений? Когда графиня состарилась, моя мама (она сделала ударение на втором слоге – мама') ежевечерне читала ей вслух. Толстого, Достоевского, Тургенева, Пушкина… И они частенько рассуждали о злом гении. Так вот, Дервиш – не тот, из сказки, а нынешний, – самый настоящий злой гений.
      – В каком смысле? – Ей уже полностью удалось околдовать меня.
      Изабель поставила на стол бокал с вином и откинулась на диване, положив ладони под голову.
      – Чего желал Дервиш? – спросила она.
      – Какой?
      – В сказке.
      – Я ведь уже говорил: завладеть волшебной лампой.
      – Правильно. Но зачем?
      – М-м-м… Чтобы располагать возможностью повелевать джином.
      – А это зачем?
      – Чтобы добиться богатства и могущества.
      – Но если богатство и могущество уже есть, что случается с лампой?
      – Не знаю, – пробормотал я. – В сказке об этом ничего не сказано.
      Однако она моих слов будто и не расслышала.
      – И, самое главное, что случается с джином? Ведь джин не является рабом человека, он – раб лампы. И выполняет желания человека лишь постольку, поскольку тот – обладатель лампы. Реши эту интеллектуальную задачку, Мишель, и от тебя больше ничего не потребуется.
      Я заметил, что Изабель изящно и непринужденно перешла на ты. Но совершенно не понял, каким образом оказался рядом с ней. Я поцеловал ее в шею, и она вздрогнула.
      – Мы совершенно позабыли о главном персонаже, – прошептала она, и я вновь поцеловал ее в шею. Мне больше не хотелось говорить, я тяжело дышал. – Как его зовут? – произнесла она и сама же ответила: – Аладдин. Что сделал Аладдин? Убил Дервиша.
      Я уже расстегивал верхние пуговицы на платье и целовал ее грудь. Она обхватила меня обеими руками.
      – Иди сюда, мой Аладдин…
 
      Больше ничего не удалось из нее вытащить, да я и не пытался. На прощанье Изабель подарила мне довольно увесистый бумажный сверток. Спустившись в холл, я присел в одно из кожаных кресел и развернул его. Это была книга «Лучшие сказки из „Тысячи и одной ночи“». И среди них, естественно, «Аладдин и волшебная лампа». Издание было роскошное. Я полистал страницы. Неожиданно в ней оказалась еще одна тоненькая книжечка, на сей раз – только «Аладдин и волшебная лампа». Я бросил обе книжки в портфель, чтобы у пистолета была возможность заняться самообразованием.
      В соседнем магазине я купил пакет с куриными ножками и бутылку «Метаксы» на вечер. А когда выходил на улицу, чуть было не столкнулся с фрау Сосланд. Она не спеша прогуливалась вдоль улицы, ведя на поводке свое коротконогое чудовище. Я резко развернулся, спрятавшись за собственную спину, и принялся разглядывать дамские велосипеды, выставленные в витрине.
      Как мне все это осточертело! Может, действительно, перевоплотиться в Аладдина и шлепнуть Амарандова независимо от того, виновен он в преследовании антикварщиков или нет? Или же Дервиш – плод болезненного воображения мадам Демонжо? А если и плод? Все равно шлепнуть, коль ей этого так уж хочется! Не отказывать же в подобной мелочи любовнице-француженке.
      Заезжать за Бобо я не стал. Я просто позвонил ему, и мы договорились встретиться возле «паровоза» на Главном вокзале. Он объяснил, что в помещении вокзала стоит такой старинный паровоз. Но когда я подъехал к привокзальной площади, он тут же вырос подле машины.
      – Попался? – сказал он.
      – Чего же это я попался?
      – Ну так…
      – Залезай, – предложил я. – А то в девять тебе уже нужно быть в постели.
      – Верно.
      Он принялся сосредоточенно изучать дорогу. Настолько сосредоточенно, что я даже усомнился в факте его постоянного проживания в Берлине. Человек, который постоянно живет в городе, не станет так таращить на улицу глаза. Я поспешил поделиться с ним своими наблюдениями.
      – Вовсе я не таращусь! – обиделся он. – Просто я сосредоточился на лобовом стекле. Одно небольшое упражнение из разработанной мной системы.
      – Может быть, ты хотя бы из вежливости сосредоточишься и на водителе? Мы ведь с тобой сто лет не виделись.
      – Сейчас. Сначала сосредоточусь на стекле, а потом и на водителе.
      – И на том спасибо.
      Я немного подождал, когда, наконец, с упражнением будет покончено, и принялся рассуждать вслух о том, какие замечательные времена канули в Лету. Какие у нас были замечательные друзья! А сейчас они разбрелись по всему свету: кто в Израиле, кто в Америке, кто в Австралии, кто в Канаде, а он, Бобо, здесь – в Германии. Все же время – очень подлая и беспощадная штука.
      Бобо со мной готов был согласиться, только время не желал давать в обиду. Нужно учиться не бояться времени. Ведь если вдуматься, трудно найти более безобидную вещь.
      Беседуя подобным образом, мы добрались до Паризэ штрассе.
      – Вот здесь я и живу, – воскликнул я, отпирая дверь.
      Я увидел, что Малышка и Тролль в коридоре учинили игру в чехарду. При этом они бесцеремонно топтались по Саймону, который, естественно, и ухом не вел.
      – Привет, – проговорил Бобо.
      Вначале я подумал, что он обращается к Саймону. Тем более, что тот посмотрел в нашу сторону и приподнял морду. Но Бобо сперва протянул руку Троллю и представился, а затем галантно поцеловал руку Малышке. Я оторопел.
      – Здорово! – воскликнул Бобо. – Ты, оказывается, движешься в том же направлении, что и я. И даже в каком-то смысле добился более любопытных результатов.
      – Что ты имеешь в виду? – не понял я.
      – Опыты с разделением сознания. Я тоже экспериментирую в этой области: так сказать, с раздвоением личности и перемещением духа в пространстве. Но личность моя разделяется лишь на духовное и телесное. У тебя же все куда более сложно. Малышка и Тролль – это ты. Но ты делегируешь им только часть своего сознания, поэтому в состоянии при этом бодрствовать и даже общаться с самим собой.
      – Да? – В какой-то мере я был польщен. – Никогда не задумывался над этим с научной точки зрения.
      – Но как ты этого достиг?
      – Не знаю. Просто одно время по вечерам я входил в состояние релаксации. Тогда и вызвал Малышку к жизни. А Тролль появился сам. Поначалу они возникали только в эти минуты, а потом остались навсегда.
      – Наверное, требовалось испытать какое-то особо сильное чувство, чтобы подобное получилось.
      – Ты прав, – согласился я, – одиночество – довольно сильная вещь.
      Мы прошли в комнату. Я выставил на стол бутылку «Метаксы» и отправился на кухню тушить куриные ножки. Компанию мне составлял лишь Саймон, привлеченный приятным запахом. Накануне я купил помидоров, огурцов, картошки и лука. Я пожарил картошку, нарезал салат и начал переносить еду в комнату.
      Троица в это время о чем-то оживленно беседовала.
      – Я думал, что мы с тобой посидим, вспомним молодость, – не без обиды заметил я. – А ты общаешься только с моими фантомами.
      – Чудило! – возразил Бобо. – Ведь они – это ты. И, общаясь с ними, тем самым я общаюсь с тобой.
      – Не-е-ет, – Тролль отрицательно покачал указательным пальцем. – Он – это он, а мы – это мы.
      – Вы – это он, как тут ни крути.
      – Мы мыслим, значит, мы существуем.
      – Это он мыслит.
      – Но он меня любит! – воскликнула Малышка. Потом осеклась: – Вернее, утверждает, что любит. Значит, он любит самого себя?
      – Если его больше некому любить, ему приходится это делать самому.
      – Это означает, что если его, наконец, кто-то полюбит, то я исчезну?
      – Очень может быть.
      – А я? – поинтересовался Тролль.
      – Не знаю. Все зависит от того, какую функцию ты выполняешь.
      – Очень подлую функцию, – вмешался я в разговор.
      – И это в благодарность за все, что я для тебя сделал? – запротестовал Тролль. – Я же твой лучший друг.
      Тут Малышка заплакала.
      – Успокойся. – Я погладил ее по голове. – Ты исчезнешь только в том случае, если я встречу тебя в жизни. Но это ведь было бы здорово! Ты же не отказалась бы обрести плоть и кровь?
      Она обхватила меня руками и уткнулась лицом в плечо.
      – Ну вот, расстроил моих фантомов, – с укоризной бросил я Бобо. – Как ты вообще их обнаружил?
      – Обижаешь, – Бобо любовно пнул Тролля кулаком в бок. – Я, конечно, еще не имею собственных филиалов сознания, но чужие-то обнаружить – что может быть проще для человека, развившего в себе определенные качества.
      Мы выпили по рюмочке и принялись есть. Потом начали делиться сведениями о бывших друзьях. Кто где и как сейчас преуспевает. Малышка не слезала с моих колен, все сильнее прижимаясь и временами вздрагивая.
      – Мне пора, – спохватился Бобо. – Иначе я не смогу лечь в девять.
      – Каждый сходит с ума по-своему, – отозвался я. – Ладно, я тебя отвезу.
      – Да не стоит. Зачем тебе куда-то ехать на ночь глядя? Тем более, под газом. Я как-нибудь на С-бане…
      – Ну вот еще! – Я извлек из кармана автомобильные ключи. – Нет на свете силы, которая помешала бы мне отвезти однокашника.
      Грязную посуду я свалил в рукомойник.
      Когда мы вышли из подъезда, я остановился, как вкопанный, и замотал головой, поскольку напротив дома стояли два «Твинго» цвета морской волны. Вроде бы я еще не настолько набрался…
      Однако дверца открылась только в одном из них. Оттуда выпорхнула Мариночка Косых и направилась ко мне.
      – Пожалуй, тебе все же придется проехаться на С-бане, – сказал я Бобо и развел руками.
 
      – Как хорошо, что ты дал мне свой адрес! – воскликнула Марина. – Дома одной так тоскливо! Так невыносимо!
      Я вспомнил про Малышку.
      – Может, поедем к тебе? – предложил я. – У меня здесь достаточно убого.
      – Ни за что! Меня уже тошнит от этой тотальной роскоши. Господи! Как я раньше ко всему этому стремилась! А теперь… глаза бы не видели!
      – Похоже, у тебя начинается ностальгия по родине.
      – Вполне возможно.
      – Ну, с этим легко совладать. Пожертвуй свое состояние в пользу беженцев из Руанды и…
      – Хорошая идея.
      Она прижалась ко мне всем телом, и я забыл про Малышку да и вообще обо всем на свете забыл. Мы пошли наверх.
      Стоило нам показаться в комнате, как Малышка тут же устремилась прочь. За ней последовал Тролль, на прощанье пригрозив мне кулаком.
      – Кто был этот парень? – поинтересовалась Марина.
      – Кого ты имеешь ввиду? – Я насторожился. Неужели и она обнаружила Тролля?
      – Ну, вы ведь вдвоем вышли из подъезда.
      – А, это мой старинный приятель. Случайно встретил его в Берлине.
      – Случайно встретил в Берлине своего старого приятеля? Так не бывает.
      – Как выяснилось, бывает.
      Я налил в рюмки коньяк, и мы выпили.
      – Кофе?
      – С удовольствием.
      Я вышел на кухню. Там столкнулся с Малышкой, ожесточенно тершей воображаемой тряпкой посуду. На меня она даже не взглянула. А когда я попытался поцеловать ее в щеку, решительно отвернулась.
      В дверях появилась Марина и застыла в эффектной позе.
      – Где она?
      Я оглянулся на Малышку.
      – Кто, она?
      – Та, кто делит с тобой ложе. Ведь ты живешь здесь не один, верно?
      – В принципе, я живу здесь с Джаичем, своим напарником. Который допрашивал всех у Юрико, помнишь? Но ложе с ним я не делю, можешь не беспокоиться. А ты что, надумала ревновать?
      – А почему же тогда вы живете вместе?
      – Мне это нравится! Какая милая у этих русских набобов амнезия! – Я принялся яростно помешивать кофе в турке. – Из соображений экономии, разумеется! Не у всех ведь под рукой оказываются мужья с наследством.
      – А где он сейчас?
      – Кто?
      – Джаич.
      – Ты задаешь слишком много вопросов.
      – Это потому, что я нервничаю.
      Кофе был готов.
      – Пойдем в комнату.
      Вот как бывает, – думал я. – Разом – пусто, разом – густо. То – никого кроме Малышки, то – Изабель и Марина в один и тот же день. Марина, конечно, значительно моложе, но Изабель – француженка. У меня раньше никогда не было любовниц-француженок.
      – Хороший кофе, – оценила мое искусство Марина. – После такого кофе хочется принять душ.
      – Душ тоже очень хороший, – с энтузиазмом отозвался я. – Недавно я прочистил в нем все дырочки.
      Когда в ванной зашумела вода, я мигом постелил нам в большой комнате. Все же в том, что Джаич исчез, были и свои преимущества.
      Между софой и стенкой я понапрятал презервативов. Ничего не забыл? Я придирчиво осмотрел ложе. Последние дни я спал с пистолетом под подушкой. На сей раз я положил его на стул и прикрыть брюками.
      Появилась Марина, совсем без одежды. И ноздри мои раздулись, будто у коня перед долгой скачкой. Все-таки Б-г – парень что надо. Какой дизайн!
 
      Утром, когда она уже собиралась вставать, я нашарил под стенкой чудом сохранившийся презерватив, так что ей пришлось немного задержаться. Конечно, она была права, когда утверждала, что не умеет «медленно и печально».
      – Кофе? – предложил я.
      – С удовольствием.
      На прощанье она чмокнула меня в нос.
      – Пока, мой мужчинка.
      Чем мигом все и испортила. Аладдин – еще куда ни шло, но мужчинка! Я хмуро посмотрел на себя в зеркало. Куда приятнее было бы услышать «мой капитан», «мой генерал», «мой повелитель», или что-то в этом духе.
      Появился Тролль, что тоже не способствовало поднятию настроения.
      – Ты думаешь заниматься делом или собираешься продолжать это… это блядство?
      – Конечно, думаю. – Я открыл книжку «Лучшие сказки из „Тысячи и одной ночи“» и принялся за чтение. Покончив с «Аладдином» из толстой книжки, перечитал затем тонкую.
      – Черт его знает! – рявкнул я. – Зачем она подарила мне ее в двух экземплярах?
      – Может, просто так? Обе подвернулись под руку?
      – Не похоже, Изабель относится к тем людям, у которых все делается с задним умыслом.
      – Хорошо, – согласился Тролль, – давай сверим тексты.
      Тексты оказались практически идентичными, только в одном случае отрицательный персонаж назывался Дервишем, а в другом – просто злым волшебником из далекой страны Маргиб.
      – Ну и что? – пробормотал я.
      – Давай подумаем, что она тебе сказала. – Тролль принялся ходить по комнате. – Ты – это Аладдин. Верно?
      – Верно.
      – Барри Амарандов – это Дервиш. Верно?
      – Верно.
      – Аладдин должен убить Дервиша.
      – Ну и что? – повторил я. – Пойти его и убить? Только потому, что этого хочется Изабель?
      – Нужно решить эту задачку, – сказал Тролль. – Нужно во что бы то ни стало ее решить. Что такое волшебная лампа, и кто такой джин?
      – Джин – раб лампы, – подал я голос.
      – Но кто он такой?
      Я решил перехватить инициативу.
      – Меня смущает несоответствие в текстах, – капризно проговорил я. – Что бы это могло означать? Какая разница между Дервишем и злым волшебником из далекой страны Маргиб?
      Тролль наморщил лобик и принялся носиться по комнате со все возрастающим темпом.
      – Дервиш – волшебник, – бормотал он себе под нос. – Дервиш – волшебник.
      Постепенно он развил такую скорость, что я его почти не замечал. И тут он встал, как вкопанный.
      – Дервиш и злой волшебник – не одно и то же лицо, – выпалил он.
      – Гениальная мысль, – отозвался я. – Но больше похоже на бред.
      – Как и все гениальное. Если исходить из того, что несоответствие преднамеренно, а ты именно на это напираешь, то Дервиш и злой волшебник – не одно и то же лицо. Другого не дано. К тому же у Изабель такая дурацкая манера – намекать на все исподволь. Она и Бреме с Гройпнером одно время морочила голову: одному рассказала только о Дервише, а другому – только о культурно-криминальной группе «Фокстрот».
      – Но кто же тогда злой волшебник?
      – А что в книге об этом написано? Злой волшебник явился к Аладдину в его родной город и предложил принять участие якобы в интересном путешествии. Кто бы это мог быть?
      Тут меня прошибло холодным потом.
      – Пью Джефферсон, – едва выдохнул я.
      Вспомнился преследующий нас голубой «вольво». Крепкие, розовощекие Жан Дюруа и Курт Трахтенберг. Между прочим, Курт – отсюда, из Берлина, а Жан – парижанин!
      Но мне удалось отогнать от себя это наваждение. Ведь если Пью и заварил всю кашу с частным сыском, то только в глобальном смысле. Он же не мог тогда знать, какое конкретно дело попадет в наши руки. Была проведена рекламная кампания, и в итоге первой на нее откликнулась госпожа Сосланд. Вот и получается, что именно она втянула меня в «путешествие». Значит, злой волшебник из далекой страны Маргиб – женского рода? Злая волшебница? Бастинда? Гингема ?
      И так ли уж случайно встретил я ее вчера возле гостиницы «Черчилль»?
      Да, но какой смысл?! Зачем мы понадобились ей? Допустим, их дела пошли из ряда вон плохо, и они решили избавиться от конкурентов. И затеяли повсеместное истребление антикварщиков здесь и в Париже. Зачем в таком случае им мы? Которым к тому же еще надо деньги платить?
      Опять не вяжется. Я в отчаянии стукнул кулаком по стене. Тролль тоже как-то сник, пригорюнился.
      Я решил позвонить «голым пистолетам» чтобы выяснить, удалось ли им навести справки о выявленном мною особняке. Но Курт Трахтенберг лишь уныло сообщил, что получить подобного рода информацию не представляется возможным.
      Почти сразу же за этим последовал звонок Горбанюка. Причем он даже не поинтересовался, как поживает его машина.
      – У меня здесь фрау Сосланд, – возбужденно проговорил он. – Я не давал ей твоего телефона, а только попросил, чтобы нас соединили и чтобы ты мог с ней поговорить. Я больше не в состоянии сдерживать этот натиск. Я с головы до ног в ее слюне. это невыносимо.
      – Нет!!! – заорал я что было мочи. – Мне надо срочно отправляться на задание!!! Аладдин!!! Пистолет!!! Ни одной секунды…
      – Мне очень жаль, – проговорил Горбанюк.
      И далее голос фрау Сосланд:
      – Вы помните, что я вам обещала…
      Испытывать судьбу у меня не было желания, и я бросил трубку.
      – Ты видишь, что дело не терпит отлагательств? – насел на меня Тролль.
      Мне вспомнилась напутственная речь Горбанюка, произнесенная им сразу же после нашего приезда.
      – Но я не могу просто взять и вломиться в их личную жизнь, – в отчаянии возразил я.
      – Не то, что можешь, а просто обязан это сделать! – заорал в ответ Тролль.
      Я молча вышел из дома.
 
      На Пауль-Людвиг-Штрассе не было ни души. Однако «Мерседес» во дворе дома!54 стоял. Какое-то время я сидел в «Твинго», но потом в салоне стало так жарко, что я уже готов был потребовать у Горбанюка новую машину с кондиционером. Скареда этакий! Жалко было ему кондиционер для собственной супруги! Правда, я тут же вспомнил, что фрау Сосланд, вероятно, до сих пор у него в кабинете, и чувство недовольства мгновенно сменилось чувством искреннего сострадания. Ведь подобного рода атмосферу невозможно охладить с помощью кондиционеров.
      Я немного погулял по лесу, начинавшемуся сразу же за особняком. Но за это время с «Мерседесом» ничего не произошло. Возможно, в доме и нет никого, а Амарандов с бритоголовым уехали на другой машине? Я издали понаблюдал за окнами. В доме не ощущалось чьего-либо присутствия. Но все же войти во двор я так и не решился.
      Вскоре я почувствовал, что больше не состою из жидкости настолько, насколько это предусмотрено природой, и отправился в кафе, которое приметил на одной из соседних улиц, когда проезжал мимо. Здесь было прохладно. Я заказал пива, рассматривая немногочисленных посетителей. Мое внимание привлекли два жир-треста, сидевшие прямо напротив входа. Вернее, один из них – с холеной бородкой. Показалось, что где-то я его уже видел, и неоднократно. Но где? Пришлось основательно порыться в памяти. Скорее всего, он просто кого-то здорово напоминал. Но опять же – кого? Второй был мне совершенно незнаком: лысый, с невыразительным широким лицом и маленькими холодными глазками. Похоже было, что сидят они здесь уже довольно давно и в ближайшее время уходить не собираются.
      Вам легче, – с завистью подумал я и поднялся.
      Только вернулся на наблюдательный пункт, как из особняка вышли Амарандов и бритоголовый в очках. Бритоголовый открыл ворота и «Мерседес» выехал со двора. Затем бритоголовый закрыл ворота на ключ и сел в машину. Мягко покатив по направлению к лесу, «Мерседес» свернул на поперечную улицу.
      У меня захватило дыхание, кровь гулко застучала в венах. Пора было начинать действовать. Я вытащил из портфеля пистолет и спрятал его за поясом. Потом подошел к воротам и позвонил. Никакого ответа. Выждав, я позвонил снова, но и на сей раз ответа не последовало. Я огляделся. Пусто. Тогда я перемахнул через забор и быстро направился в сторону дома. Остановившись на крыльце, позвонил еще раз. Никого. Обогнув дом, я оказался в тени и присел, опершись спиной о стену. Прямо передо мной находилась сетчатая ограда, за которой начинался рассохшийся земляной корт. Черт побери! Я был весь потен и полон страха. Я бы драпанул сейчас отсюда – только пятки бы засверкали, но все же три обстоятельства удерживали меня. Во-первых, ощущение, которое возникло недавно: что я на арене и за мной с интересом следят сотни глаз. Я – гладиатор, а гладиатор должен делать свое дело. Глупое, разумеется, чувство, но все же я ему поддался. Во-вторых, слюна фрау Сосланд. Когда Горбанюк сегодня кричал мне, что он весь в ее слюне, я себе это очень живо представил, и теперь это видение преследовало меня. И все же, наверное, я ни за что не решился бы проникнуть в дом, если бы не зазвучавший во мне вой Джо Коккера. Смешно, какие причины порой заставляют человека пойти на смертельный риск: хриплый вой рок-звезды, образ ристалища и воображаемая слюна несимпатичной престарелой особы.
      Итак, второй номер, каковым меня когда-то метко окрестила Лили, неожиданно выходит на передний план!
      Я выпрямился и что есть силы треснул кулаком по окну. Послышался гулкий звук, но стекло устояло. Тогда я ударил по нему рукояткой пистолета, и оно рассыпалось на мелкие осколки. Я открыл оконную створку и, ухватившись за раму, влез внутрь.
      Шаг сделан! Я вторгся в их личную жизнь!..
 
      Это была большая комната, вся уставленная старинными часами. Большими и маленькими, на полках и на полу. Воздух был наполнен тиканьем. Сомнения в причастности Барри Амарандова к делу антикварщиков таяли со все возрастающей скоростью. Честно говоря, я даже почувствовал себя Аладдином, которого Дервиш отправил в сад с драгоценностями. Только здесь вместо драгоценностей были часы. Я двигался мимо них, осторожно лавируя. Попутно вглядываясь в названия. «Томпион», «Ниббс», «Грэхемс», «Дэландер»… В двух соседних комнатах висели иконы. Потом я очутился в просторном холле, из которого, выгибаясь змеей, уползала лестница наверх. Я перевел дыхание. Затем взял пистолет наизготовку и принялся бесшумно подниматься.
      Сумасшествие!!! Я, типичный совдеповский бухгалтер Миша Крайский, вломился в западноберлинский богатый особняк с пистолетом в руках. Ха-ха!!! Зигзаги судьбы порой вычерчивают фигуры высшего пилотажа.
      Первое из помещений наверху общим беспорядком напоминало дом на «Сэксише» штрассе. Пустые банки из-под пива, разбросанные по полу игральные карты, на журнальном столике – нарды с наваленными вокруг фишками, много бутылок из-под вина. На большом кожаном кресле – горка видеокассет. Я взял одну. Русская надпись на торце: «Город в огне.» Я потянулся за следующей: «Кошмар на улице Вязов». Не знаю, отчего русскоязычные кассеты подействовали на меня ободряюще. Я бросил их, перешел в соседнюю комнату и… замер как вкопанный. На диване лежал человек…
 
      На лице человека был наклеен большой кусок пластыря, а руки и ноги – накрепко связаны скакалкой. Человек посмотрел в мою сторону, и глаза его округлились.
      – М-м-м, – сказал он.
      Я бросился к нему со всех ног и, наклонившись, содрал с лица пластырь. При этом, видимо, я причинил ему боль, поскольку с пластырем содралась и часть его пышных усов.
      – М-м-м! – на сей раз взревел он, хотя пластыря на лице уже не было.
      – Вот тебе и м-м-м! – с неизвестно откуда взявшейся яростью проговорил я.
      – Развяжи меня, – потребовал Джаич.
      Я перевернул его на живот и принялся возиться с узлами.
      – Ее легче разрезать, – заметил я.
      – Не вздумай! Это моя скакалка!
      – Та самая, которой ты так мастерски умеешь обращаться?
      Скакалка не поддавалась. Пришлось прибегнуть к помощи зубов.
      – Они напали на меня неожиданно… – Джаич выругался, затем на минуту замер. – А как ты здесь очутился?
      – Хороший вопросик. Только требуется слишком много времени для ответика. Сначала давай выберемся отсюда.
      Наконец, узлы поддались. Джаич сел на диване, держа перед собой руки, будто рак клешни.
      – Идти можешь? – поинтересовался я.
      – Думаю, что через несколько минут смогу.
      – Давай, приходи в себя поживее.
      Джаич поработал всеми своими двадцатью пальцами.
      – Все равно мы их здесь должны дождаться.
      Я уставился на него с нескрываемой злобой.
      – Тебе мало того, что уже случилось? Хочется усугубить?
      – Иначе мы потеряем инициативу, – возразил он.
      – А их сколько?
      – Черт его знает! Я видел пятерых. Но одновременно они здесь никогда не появляются.
      – С нашим везением появятся.
      – Вряд ли. – Теперь Джаич поработал кистями. – Игра сейчас пошла увлекательная. И мы должны использовать этот шанс.
      – А что же они тебя не шлепнули?
      – Так получилось. Мне пришлось сказать им, что я работаю на КГБ. Сначала они не поверили, тогда я засыпал их таким количеством подробностей, что они ошалели. И решили, что не будут меня убивать, пока к ним не заявится одна их очень важная персона. Откуда-то издалека…
      – Из Маргиба? – встрепенулся я.
      – Не понял.
      – Ну, неважно. – Я изобразил на своем лице готовность слушать дальше.
      – Для своего высокого гостя им захотелось устроить эдакое шоу с участием живого чекиста. Это вот-вот должно было состояться, после чего со мной, разумеется, было бы покончено.
      – Значит, я успел вовремя?
      – В принципе, да. А как ты сюда попал?
      – Ей-богу, долго объяснять. Одна француженка помогла. Изабель Демонжо.
      – Ладно. – Он поднялся. – Пойдем вниз.
      Шел он еще не очень уверенно.
      В холле мы расположились таким образом, чтобы были хорошо видны ворота.
      – Тебе отдать пистолет? – поинтересовался я.
      – Нет, пусть останется у тебя.
      – Хорошо. – Я вновь сунул его за пояс. – Где они на тебя напали?
      – Сразу же по выходе из пивной. Среди антикварщиков у них имеется наводчик.
      – Я знаю.