- Не сдохнeт, - сказал я. - сдохнутт можно только один раз. А Тем сдох еще до рожденья. Вся эта кровища сейчас перестанет. - Я знал, что главные кабели у него целы. Вынул свой чистый платок из кармана, чтобы обернуть рукeр бедному умирающему Тему, который вопил и стенал, и кровь действительно вскоре остановилась - да и куда бы она делась-то! Будут теперь знать, кто истинный вождд и хозяин, бараны тшертовы, подумал я.
      Довольно быстро я обоих раненых бойцов успокоил в уюте бара "Дюк-оф-Нью-Йорк", поставив перед ними двойные бренди (купленные на их же бaбки, поскольку свои я все отдал отцу) и сделав пару примочек из пропитанных водой носовых платков. Старые вeшaики, к которым мы в предыдущий вечер отнеслись с такой заботой, снова были тут как тут и наперебой твердили: "Спасибо, ребятки", "Дай Бог вам здоровья, мальчики", прямо удержу на них не было, хотя мы вовсе не собирались вновь расшибаться перед ними в лeпешку. Однако Пит сказал: "Что будем пить, девушки? " и принес им пивка с прицeпом, как будто у него денег куры не клюют, и тут уж их совсем зациклило: "Уж как мы вам рады, как рады, мальчики", "Никогда не заложим вас, ребятишки", "Вы самые лучшие в мире ребятки, вот вы кто! " Наконец я говорю Джорджику:
      - Ну что, возвратимся туда, откуда начали, да? Ссоры забыты, все как было, правильно?
      - Во-во-во! - сказал Джорджик. Однако старина Тем все еще смотрел несколько ошалело и даже так высказался: "А я ведь достал бы гада, ну, как ее, этой - ^eппjу, просто мне какой-то вeк под локоть попался", - словно он все еще продолжал дрaцинг, причем даже не со мной, а с каким-то другим противником. Я говорю:
      - Ладно, Джорджибой, так что там у тебя на уме-то было?
      - Да ну, - отмахнулся Джорджик, - не сегодня. В эту нотш, видимо, все же не надо.
      - Ты большой сильный тшeловefc, - сказал я, - так же, как и все мы. Мы ведь не дети, правда, Джорджибой? А посему скажи мне, не томи, что ты надумал в глубине души своей?
      - Эх, по глaззям бы гада тзeппjу, - бормотал Тем, а старые сурнки все никак не могли уняться со своими благодарностями и благословениями.
      - Помнишь, нам один дом попался, - проговорил Джорджик. - Еще два фонаря там у ворот. Название у него какое-то дурацкое, не припомнить. Какое дурацкое название?
      - Да что-то там, то ли "Усадьба", то ли "Засадь-ба", - какая-то тшиуш. Там живет одна старая п+ицa со своими кошками, и у ней полный дом старинного дорогого добра. - Например?
      - Ну, золото, серебро, а может даже и бриулики. Это мне Билл Англичанин сказал.
      - пони, - сказал я. - Я вас пони. - Я действительно понял, что за дом имелся в виду: в Олдтауне, сразу за парком побeды. Что ж, настоящий предводитель умеет выбрать момент, когда пойти на уступку, сделать широкий жест^ чтобы умаслить своих подчиненных. - Очень хорошо, Джорджик, - сказал я. - Идея хорошая, и мы ее примем. Давай-ка сразу туда и отправимся.
      Вслед нам одна из бaбушeк прошептала: "Мы никому не скажем, ребята. Будет считаться, что вы всю дорогу здесь сидели". А я ей в ответ:
      - Молодцы, девчонки. Через пару минут вернемся, поставим вам еще выпить, - и с этими словами повел друзей вон из бара, на улицу, навстречу своей судьбе.
      6
      Когда идешь от бара "Дюк-оф-Нью-Йорк" к востоку, сперва попадаюця всяческие конторы, потом старая развалюха библе, потом большой парк, названный парком побeды в честь Победы в какой-то незапамятной военной кампании, а после попадаешь в район старой застройки, который называеця Олдтаун. Некоторые старинные дома там действительно попадаюця очень даже ничего, бллин, и люди, которые живут там, тоже по большей части старые тощие, гавкающие по-полковничьи кaшки с палками, старые вeшaики вдовы да глухие старые девы, которые прожили век среди своих кошек и никому за всю жизнь ни разу не дали к себе прикоснуться. Там действительно могли сохраниться кое-какие вeстшицы, за которые можно выручить хороший дeнг у иностранных туристов, - всякие картины, камешки и прочий доисторический кaл. В общем, подобрались мы по-тихому к этому дому, над воротами которого была надпись: "Усадьба", а по обеим сторонам на железных стеблях горели шарообразные фонари, стоявшие как часовые, причем внутри дома свет притушен, еле светит, да и то в одной лишь комнате на первом этаже, и мы, держась в тени, подобрались к окошку ближе, чтобы взглянуть, кто там и что. Окно было с решеткой, будто это не дом, а тюрьма какая-то, но сквозь нее было очень даже здорово видно, что там происходит.
      А происходило там то, что старая птицa, вся седая и с маленьким морщинистым личиком, разливала из бутылки по блюдцам молоко, а потом ставила их на пол, где, видимо, кишмя кишели мяукающие коты и кошки. Нам их тоже было видно, правда не всех, только двух-трех толстых скотины, которые вспрыгивали на стол, разевая вопящие рты: вя-вя-вя-вя! Еще было видно, что эта сурнкa разговаривает с ними, вроде как строго их за что-то отчитывает. На стенах висело множество старых картин и старые очень замысловатого вида часы, кроме того стояли вазы и безделушки, на вид старые и дорогие. Джорджии зашептал мне на ухо:
      - бaлдежно приподнимeмсиa, скажи? У Билла Англичанина губа не дура. А Пит в другое ухо: - Как влезем-то?
      Теперь дело за мной, и соображать надо быстро, пока Джорджик сам не начал объяснять, как влезть.
      - Перво-наперво, - зашептал я, - попробуем обычную тактику - типа свободный вход. Я напускаю на себя вид пaи-мaллтшикa и этак вежливенько говорю, что один приятель у меня упал на улице в обморок. Когда она откроет, Джорджик притвориця, будто еле жив. Потом просим стакан воды или вызвать по телефону доктора. Дальше и вовсе просто.
      - Вдруг не откроет? - усомнился Джорджик. А я говорю:
      - Попробуем, что мы теряем? - На это он передернул плечом и скривил рот. А я Скомандовал Питу и Тему: - Вы стойте по обе стороны двери. Понятно? - Они согласно закивали в темноте: ясно-ясно-ясно. - Начали, сказал я Джорджику и пошел прямо ко входной двери. Там была кнопка звонка, я нажал, и из коридора донеслось "дрррррр-дррррррр". После этого все в доме замерло, вроде как обратилось в слух, словно и бaбушкa, и все ее кошки при звуках этого дрр-дрр одновременно навострили уши и насторожились. Тогда я позвонил чуть настойчивей, и тут послышалось шарканье ног - шлеп-шлеп, шлеп-шлеп, - бабушка в тапках шла по коридору, причем мне вдруг пришло в голову, что она идет, а под мышками у нее с каждого боку по коту. Потом раздался ее очень такой неожиданно басовитый голос:
      - Прочь! Уходите, или я стреляю. - Джорджик это как услышал, чуть не прыснул. А я говорю, причем несчастным таким, просительным голосом:
      - Мадам, прошу вас, пожалуйста, помогите! Мой друг очень болен!
      - Уходите, - повторила она. - Знаю я ваши подлые-штучки: я вам открою, а вы заставите меня купить то, что мне не нужно. Уходите, говорю вам. - Надо же, и ведь встречаеця же такая поразительная наивность! Уходите, - снова заладила она, -- а то я напущу на вас своих кошек! Видать, спятила от своей жизни в оди нотшeствe. Тут я глянул вверх и заметил, что повыше двери есть застекленное окно, так что куда быстрей будет, если туда вскарабкаться и влезть через него. Иначе этот спор будет идти всю нотш. И тогда я сказал:
      - хорошо, мадам. Если вы не хотите помочь нам, я поведу моего больного друга куда-нибудь в другое место. - Тут я мигнул друзьям, чтобы они отошли по-тихому, и только я один топал и громко декламировал: - Ничего, друг мой, мы обязательно найдем доброго самаритянина где-нибудь в другом месте. Эту пожилую леди, конечно же, нельзя винить за ее подозрительность, тем более что по ночам разгуливает множество негодяев и подонков. Нет, ее винить нельзя! - Потом мы немного постояли в темноте, подождали, и я прошептал: Пошли, возвращаемся к двери. Я взберусь Тему на плечи. Открою то окошко и влезу, бллин. Потом заткну старую птицу и впущу вас. Запросто! - Мне было важно показать, вроде как кто среди нас главный, кто подает идеи. - Вон там, - показал я, - видите? Карнизик над дверью засекли? Как раз будет упор для ноги.
      Все поглядели, восхитились, видимо, моей находчивостью и закивали в темноте, зашептали: "Да, да, "да, правильно".
      На цыпочках обратно к двери. Тем был у нас самым рослым и сильным, поэтому Пит сДжорджиком вскинули меня на его крутые мужские плечи. Благодаря очередной дурaцкои передаче всемирного ТВ, а главное благодаря тому, что из-за нехватки полиции люди боялись нотши, за все это время на улице не появилось ни души. Взобравшись на Тема, я убедился, что карнизик над дверью как раз годиця, чтобы на него встать. Подтянулся, уцепился коленом, и готово дело. Окно, как я и ожидал, было заперто, но я вынул бритву, легонько стукнул костяной рукояткой, стекло и треснуло. Снизу доносилось озабоченное сопенье моих друзей. Вынув кусок стекла, я просунул руку, отпер окно, и рама как миленькая поехала вверх. Я осторожно, будто опускаясь в горячую ванну, полез внутрь. А эти, как бараны, стоят, смотрят снизу, аж рты, бллин, пооткры-вали.
      Я оказался в темноте, ощетинившейся со всех сторон углами каких-то шкафов, кроватей, тяжеленных табуреток, книг в коробах и книг россыпью. На ощупь я стал пробираться к двери, из-под которой сквозь маленькую щелочку виднелся свет. Дверь сделала "скрииииииип", а дальше был пыльный коридор и опять всякие двери. Этакие хоромы пропадают - в том смысле, что столько комнат и всего для одной старой вeшaики с ее кошкaми, пусть даже у котов и кошeк разные спальни и отдельная столовая, где их по-королев" ски кормят сметаной и рыбьими головами. Снизу уже доносился голос п+хсы, которая повторяла: "Да. Да. Да. Верно. Верно... ", но это она, видимо, разговаривала со своим мяукающим выводком, громко домогающимся добавки молока. Тут я заметил ступеньки, ведущие в холл нижнего этажа, и решил показать этим безмозглым бaлбeсaм, что я один стою их всех вместе взятых. Я все проверну сам, оди ноки. Сделаю рaстeрзaц старой п+ицe, передушу, если понадобиця, всю ее котовaсиjу и, набрав полные рукeры всего, что покажеця полезным, aидa в темпе джаза обратно,, поливать золотым и серебряным дождем терпеливо ожидающих меня приятелей. Тогда уж они как следует узнают, кто настоящий вождд.
      Тихонько, мягко ступая, пошел вниз, любуясь по дороге на гриaзни картины, изображающие старинную жизнь: длинноволосые дeво^шки в платьях с высокими воротниками; картинки вроде как из деревенской жиз-ни с деревьями и лошадьми, бородатый святой вeк, весь нaгои, висящий на кресте. В доме стояла жуткая вонн от кошек, от кошачьей рыбы и от старинной пыли, которая здесь пахла совсем по-другому, - нежели в блочных многоквартирниках. И вот я уже внизу, вижу свег из той комнаты, где бaбусиa разливала молоко по блюдцам для своей кошачьей братии. Более того, я уже видел множество огромных перекормленных скотин, которые бродили туда и сюда, шевеля хвостами и вроде как притираясь к дверным косякам. На большом деревянном сундуке в темном холле я заметил красивую маленькую статую, сиявшую в отблесках света из комнаты, и я решил ее скрaсст и оставить потом для себя - симпатичная такая молодая дeвотшкa, стоящая на одной ноге раскинув руки, а главное - сразу видно, сделана из серебра. Так что она была уже у меня в руках, когда я входил в освещенную комнату со словами: "Привет-привет-привет. Давненько не виделись. Наши краткие переговоры сквозь замочную скважину, пожалуй, нельзя сказать чтобы так уж удались, не правда ли?
      Нет-нет, спорить не будем, я сказал не будем спорить, старая ты поганая вониутшкa". От яркого света в комнате, где была старуха, я даже сморгнул. Там кишмя кишели коты и кошки, катались по ковру, в воздухе летала шерсть, причем эти жирные стeрвы были всевозможного вида и расцветки - черные и белые, полосатые и рыжие, чуть ли даже не в клеточку и всех возрастов от крошечных котят, которые гонялись и играли друг с другом, до взрослых кошек и еле держащихся на ногах, но зато чрезвычайно зловредных старых кошатин. Их хозяйка, эта старая птицa, взглянула на меня в упор, по-мужски, и говорит:
      - Как ты сюда забрался? А ну, не подходи, подлый звереныш, или мне придеця тебя ударить!
      При виде ее клюки, зажатой в испещренной венами старческой грaблe, меня, понятное дело, разобрал смeх, а она как ни в чем не бывало трясет ею, угрожает. Ну, я усмехнулся - блесь-блесь зуббями - и подбираюсь к ней ближе, не забывая по дороге ее убaхы-вaтт, а тут еще вижу вдруг на буфете очень симпа-тичненькую вещицу, прекраснейшую вещицу, штуку, которую мaллтшик вроде меня, понимающий и любящий музыку, может только надеяться увидеть воочию, потому что это была голова и плечи самого Людвига вана-то, что. у них называеця "бюст"; сделана она была из камня, с каменными длинными волосами, слепыми глaззями и длинным развевающимся шарфом.
      - Ба, - вырвалось у меня, - как здорово, и все это мне! - Как зачарованный на нее уставясь, я шагнул, уже и руку даже к ней протянул, но не заметил на полу блюдца с молоком, влиaпaлсиa в него и вроде как оступился. - Оп-па, - проговорил я, пытаясь удержать равновесие, однако старая сурнкa с необычайным для ее возраста проворством успела-таки коварно подобраться и принялась - хрясь! хрясь! - лупить меня по голове палкой. В результате вдруг оказалось, что я стою на четвереньках и, пытаясь подняться, повторяю; "О, бллин! О, бллин! О, бллин! " А она опять - хрясь! хрясь! хрясь! - да еще приговаривает: "Клоп ты поганый, трущобное ты отродье, не смей к нормальным людям в дома врываться! " Вся эта игрa в хрясь-хрясь не больно-то мне понравилась, я схватил мелькнувший передомной конец клюки, и тут уже оступилась стaрухa, схватилась, пытаясь удержаться, за край стола, но скатерть поехала, кувшин с молоком и молочная бутылка на ней сперва заплясали, а потом - бенц1 бенц! - на пол, разбрызгивая белое во все стороны, и старуха тоже рухнула не пол с воплем: "Будь ты проклят, мальчишка, ты еще получишь свое! " Все кошки в панике запрыгали, заметались в кошачьем своем испуге и, не разобравшись, в чем дело, принялись наскакивать друг на друга, раздавая злые тохшоки налево и направо ЯУУУУУУУУУ! вяууууууу! мяууууууу! Я встал на ноги, а эта злобная старая погань ерзала в сбившемся набок парике по полу, пытаясь подняться, и я сделай ей маленький толтшок в мордeр, что ей не очень-то понравилось - она взвыла оееооооой, и прямо видно было, как в том месте, куда пришлась моя нога, ее веснушчатое, испещренное прожилками лицо лиловеет-шмиловеет.
      Лягнув ее, я чуть отпрянул и, видимо, наступил на хвост одной из дерущихся вопящих кошатин, потому что услышал грорнки мяв и мою ногу оплело что-то меховое и состоящее сплошь из когтей и зубов; в результате я запрыгал на одной ноге, тряся другой" и тщетно пытаясь освободиться, при этом в одной рук^ я держал серебряную статуэтку, а другой силилсД через старуху дотянуться до милого моему сердц^ Людвига вана, хмуро взиравшего на меня каменным^ глазами. Тут я наступил на другое блюдце, полное отменнейшего молока, и чуть снова не полетел, - да-да, все это и впрямь может показаться забавным, особенно если это не с тобой, если тебе об этом приходиця только слушaтт. В это время старая вeдмa, потянувшись через тшeхaрду дерущихся кошек, схватила меня за ногу (все еще со своим "оееоооой"), а у меня равновесие-то уже было нарушено, я и хряпнулся на этот раз со всего маху об пол в молочные лужи, на дерущихся кошек, а рядом еще эта старая колодa возиця, пытаясь заехать мне кулаком в мордeр, и вопит: "Бейте его, жука навозного, лупите, царапайте! ", имея в виду, что приказ должны исполнять кошки, и действительно, несколько кошек, словно послушавшись старую вeддму, бросились на меня и начали царапаться, как бeзумни. Ну, тут я и сам стал как бeзумни, бллин, начал их колошмaтитт, а бабка как заорет: "Жук навозный, не тронь моих котяток", да как вцепиця мне в лицол Тут и я в критш: "Ax ты, старая сволотш! ", взмахнул серебряной статуэткой, да и приложил ей хорошенький тохшок по тыквe, отчего она наконец-то прочно успокоилась.
      Встав с пола, среди кошачьего визга и воя, что же я слышу? А слышу я отдаленный звук полицейской сирены, и тут до меня доходит, что старая сволотш разговаривала тогда вовсе не с кошками, а с милисента-ми по телефону: будучи, видимо, подозрительной от природы, она сразу к нему кинулась после того, как я позвонил в звонок, якобы обратившись за помощью. Услышав этот пугающий шум ментовозки, я бросился к двери, где мне пришлось изрядно повозиться, прежде чем я отпер все замки, цепочки, засовы и прочий охранительный кaл. Ну, открыл наконец и вижу: на пороге стоит Тем, а оба других моих так называемых другa вовсю рвут когти.
      - Атас! - крикнул я Тему. - Менты! - А Тем в ответ:
      - Нет уж, ты останься, поговоришь с ними, ух-ха-ха-ха!
      Глядь, в руке у него цeпп, он ею размахнулся да как полоснет жжжжжжах! - меня ею но глaззям, одно слово артист, я только и успел, что зажмурить вовремя веки. Я завопил, завертелся, пытаясь хоть что-то видeтт сквозь ослепительную боль, а Тем и говорит:
      . - Мне, знаешь ли, не нравиця, как ты себя стал вести, приятель. Не надо было так со мной поступать, ох, не надо было, брaтeц. - И тут же до меня донеслось буханье его раздолбанных говнодaвов: сваливает, гад, со своим "ух-ха-ха-ха" во тьму, а всего секунд семь спустя слышу, подкатил ментовский фургон со своей сиреной, поющей, как какой-нибудь звeрр бeзумни. Я тоже выл без умолку, кинулся куда-то наугад - не туда! -- грохнулся головой об стену, потому что глаза у меня были зажмурены, а из-под век текло ручьями дико больно. В общем, когда пришли менты, я вслепую возился в прихожей. Видеть я их, естественно, не видел, зато почуял вонн этих убииудков - то есть это сперва, а потом я ощутил их остервенелую хватку, когда тебе заламывают руку назад и волокут. Еще я услышал голос одного из ментов, который донесся из комнаты, той самой, полной котов и кошeк: "Досталось ей крепко, но пока дышит", и все время бил по ушам дики кошачий мяв.
      - Какое приятное знакомство! - услышал я другой ментовский голос, и меня с размаху зашвырну" ли в машину. - Коротышка Алекс собственной персоной! Я выкрикнул в ответ:
      - Я ничего не вижу, я ослеп, бога вам в душу мaтт, пидeры грязные!
      - Не выражаться, не выражаться, - донесся голос вроде как с усмешкой, и мне кто-то сунул толтшок кастетом в рот. Я за свое:
      - Ах вы погань, выродки, вам все равно не жить! Где остальные? Где эти вонючие предатели? Меня один из них, из этих выродков гриaзных, полоснул цeппjу по глaззям. Поймайте их, пока они не сбежали окончательно. Это все они затеяли, братцы, поверьте! Я не хотел, меня заставили! Я не виновен, вас покарает Вод!
      К этому времени менты потешались надо мной уже всей кодлои, грубо запинав меня в угол фургона, а я все продолжал выкрикивать что-то насчет моих так называемых друзей, пока до меня вдруг не доше, что это совершенно без толку, потому что они скорей всего уже сидят в уюте бара "Дюк-оф-Нью-Йорк", поят вонючих старых вeшaлок чем ни попадя от пива до лучшего виски, а те знай повторяют: "Спасибо, мальчики, благослови вас Господь, милые. Вы здесь сидели все время, это как Бог свят! Ни на минуточку никуда не отлучались, ей-ей! "
      А мы в это время под вой сирены мчались к полицейскому участку, причем меня, стиснутого меж двух ментов, попеременно то пинали, то били в мордeр эти развеселившиеся козлы. Через некоторое время я обнаружил, что способен слегка разлепить веки и сквозь слезы смутно видеть, как проносиця мимо дымный город, и все его огни сливаюця, будто липнут друг к другу. Несмотря на резь в глазах, я уже видел двух хохочущих ментов по бокам, видел шофера с тонкой шеей, а рядом с ним быкоподобного выродкa - того, который с таким сарказмом сказал: "Ну, коротышка Алекс, теперь нам предстоит чудесный вечерок, ты чуешь? " Я говорю:
      - Откуда вы знаете, как меня зовут, паршивые вонючие козлы? Чтоб вам всем провалиться, сгореть к тшертовои матери, выродки, пидeры гриaзныje. - Они все над этим похохотали, а потом один из ментов стал крутить мне ухо. Толстый, который рядом с водителем, отвечает:
      - Дак ведь коротышку Алекса с его дружками кто ж не знает! Довольно большую известность пребрел наш юный коротышка Алекс!
      - Это те, другие! - продолжал я кри+шинг. - Джорджик, Пит и Тем. Они и не друзья мне вовсе, эти зaсрaнцы.
      - Что ж, - произнес толстый, - теперь у тебя целый вечер впереди, все сможешь рассказать и про лихие вылазки этих юных джентльменов, и про то, как они сбивали с пути истинного бедного невинного коротышку Алекса. - В это время послышался звук другой сирены, но проехавшая мимо машина шла в обратном направлении.
      - Это за ними, за этими зaсрaнцaми, что ли? - спросил я. - Ваши козлы их уже сцапали?
      - Это, - сказал тот, с бычьей шеей, - "скорая помощь". А вызвали ее к твоей жертве, отвратный ты, подлый негодяй.
      - Это все они, - вскри+шивaл я, превозмогая резь в глaззях. - Они пьют сейчас в баре "Дюк-оф-Нью-Йорк". Заберите их, черт бы вас взял, пидeры вонючие! - Тут снова раздался смех, и мне еще раз слегка сунули тол+шок в рот, о, бллин, бедный мой раскровененный рот! Вскоре мы подъехали к ментовской, пинками и ударами мне помогли выбраться из машины, на ступеньках участка вновь ждал меня изрядный толтшок, и я понял, что ничего похожего на справедливость, на честную игру от этих подлых гaдов, тшерт бы побрал их, не дождешься.
      7
      Меня втащили волоком в ярко освещенную свежепобеленную контору, в которой стояла жуткая вонн, как бы от смеси блевотины с пивом, хлоркой и уборной, а исходила она из зарешеченных камер по соседству. Было слышно, как некоторые из плeнных орут, ругаюця в своих камерах, некоторые поют, причем мне показалось, будто я разобрал слова одного из них:
      Будем вместе мы, моя милая, хоть ушла ты далеко.
      Однако тут же раздались голоса ментов, призывающих всех заткнуться, раздался даже тот ни с чем не сравнимый звук, когда кому-то делают стрaшни fол+шок, после чего избитый взвыл: "Ааааааааоооооо", и его голос был похож на вскритш пьяной старой птицы, а не мужчины. В конторe со мной было четверо ментов, они шумно прихлебывали тшaи, большой чайник с которым стоял посреди стола, и все они чавкали и громко рыгали, поднося ко рту свои огромные мерзкие кружки. Чаю они мне не предложили. А предложили мне всего лишь старое загаженное зеркало, чтоб поглядеться, и я действительно был уже не тот симпатичный юный ваш повествователь, а просто жутт что такое: распухший пот, красные глaззя, да и нос тоже слегка покалеченный. Они от души веселились, видя мой испуг, а один говорит: "Такой только в пьяном кошмаре присниця! " Потом пришел главный мент, сверкая звездами на погонах, дескать, вот какой я великий-превеликий, увидел меня и сказал: "Гм". Тут все началось по-серьезному. Я говорю:
      - Вы не дождетесь от меня ни одного словa, пока я не увижу своего адвоката. Законы я знаю, выродки поганые. - Конечно же, это вызвало у всех громкий смeх, а мент со звездами сказал:
      - Отлично, отлично, ребята, начнем с того, чтоб показать ему, что мы, во-первых, тоже законы знаем, а во-вторых, что знание законов это еще не все. - У него был голос свецкого джентльмена, говорил он с этакой утомленной ленцой и при этом кивнул и дружески улыбнулся тому, похожему на быка толстому убииудку. Толстый снял китель, так что стало еще виднее его пивное брюхо, вразвалку подошел ко мне, и когда он открыл рот в зловещей усмешке, я почувствовал вонн чая с молоком, который он только что пил. Для мента он был не слишком-то хорошо выбрит, на рубашке под мышками виднелись разводья застарелого пота, а когда подошел еще ближе, от него пахнуло чем-то вроде серы из ушей. Потом он сжал в кулак вонючую свою красную ручищу и сунул его мне в поддых - низость какая! - а все остальные менты, кроме главного, хохотали в свое удовольствие, тогда как главный продолжал только утомленно и скучающе ухмыляться. Меня отбросило к свежепобеленной стене, так что весь мел с нее я собрал на одежду, пытаясь, несмотря на боль, перевести дух, и тут нестерпимо подступило желание выблевать из себя клейкий пудинг, которого я наелся дома перед выходом. Но таких вeстшeи я не терпел: как это? наблевать по всему полу? Ну нет; и я сдержался. Потом вижу, этот жирный молотила обернулся к своим ментовским друзьям, чтобы еще раз хорошенько порадоваться с ними вместе; я мигом размахнулся правой ногой и, пока ему не успели крикнуть, предупредить, треснул его со всех сил по голени. Ах, как он завизжал, как запрыгал!
      Но зато после этого они отвели душу, устроили мне пиaтыи угол, швыряя от одного к другому, как какой-нибудь изношенный и дырявый мяч, бллин, били меня по бeицaм, по мордeр, били в живот, пинали, и в конце концов пришлось все-таки мне блевануть на пол, помню, я даже, как совсем уже бeзумни, говорил им: "Простите, братцы, я был не прав, я был очень не прав, простите, простите, простите". Но мне дали обрывки старой гaзeты и заставили вытирать, потом заставили посыпать опилками. А после чуть ли не дружески предложили сесть и поговорить спокойно и по-тихому. Потом посмотреть на меня зашел П. Р. Дельтоид, спустился из своего кабинета, который был у него здесь же, в этом же здании. Он выглядел усталым, гриaзным, приблизился ко мне и говорит:
      - А, достукался, Алекс! Н-да. Впрочем, я так и думал. Ах ты Боже мой! - Тут он повернулся к ментам со словами: - Привет, инспектор. Привет, сержант. Привет, привет всем. Что ж, моя веревочка на этом рвеця, н-да. Ах ты Боже ж мой, что за вид у парня, что за вид! Поглядите, на кого он похож!
      - Насилие порождает насилие, - сказал главный мент тоном святоши. Он оказывал сопротивление аресту.
      - Рвеця моя веревочка, н-да, - вновь посетовал П. Р. Дельтоид. Глянул на меня своими холоднющими глaззями так, словно я стал вещью, не был уже избитым, окровавленным и очень усталым тшeловeком. - Похоже, завтра мне придеця присуцтвовать на суде.
      - Это не я, корeш, то есть сэр, - проговорил я со слезой в голосе. - Замолвите там за меня словечко, сэр, пожалуйста, я не такой плохой! Меня обманом завлекли мои дружки, сэр.
      - Соловьем поет, прямо разливаеця, - с усмешкой проговорил главный мент. - И песня такая жалостная, того и гляди все растаем.
      - Я скажу свое слово, - ледяным тоном пообещал П. Р. Дельтоид. Завтра буду там, не волнуйся.
      - Если хотите ему пару раз врезать, нас не стес-. няйтесь, - сказал главный мент. - Его подержат. Надо же как вас опять подвели!
      И тут П. Р. Дельтоид сделал то, чего я никак не ожидал от такого человека, как он, от человека, которому положено превращать всяких плохишeи вроде меня в пaи-мaллfшиков, особенно при том, что вокруг было полно ментов. Он подошел чуть ближе и плюнул. Да-да, плюнул. Плюнул мне прямо в лицо, а потом вытер свой обслюнявленный рот тыльной стороной ладони. А я принялся тереть, тереть, вытирать оплеванное (ицо кровавым платком, на разные лады повторяя: "Благодарю вас, сэр, спасибо вам большое, сэр, вы очень добры ко мне, сэр, спасибо". После этого П. Р. Дельтоид вышел, не сказав больше ни слова.
      Теперь мусора принялись составлять протокол моего допроса, чтобы я его потом подписал, а я подумал, ну и пусть, будь оно все проклято, если эти выродки стоят на стороне Добра, тогда я с удовольствием займу противоположную позицию.
      - Ладно, - сказал я им, - убииудки гриaзныje, пидeры вонючие. Пишите, пишите все до конца. Я не собираюсь больше ползать тут на бриухe, мерзкие вы гады. Откуда хотите, чтобы я начал, поганые животные? С того момента, когда меня последний раз выпустили из исправительной школы? хорошо же, начнем оттуда. - И я как пошел, как пошел им выдавать - выкладывал и выкладывал, а стенографист, тихий человечек с испуганным лицом, совсем не похожий на мента, исписывал страницу за страницей. Я выдал им по полной программе: избиения, крaстинг, дрaцинг, делишки с добрым старым сунн-вынн, все в кутшу вплоть до последней вeстши с участием богатой старой птицы и ее вопящих котов и кошeк. И уж я постарался, чтобы мои так называемые друзья были замазаны, что называеця, ро уши. Когда я закончил, стенографист, казалось, вот-вот свалиця в обморок, бедный ^aшкa. Главный мент участливо сказал ему:
      - Ну, молодец, сынок, отдохни теперь, попей чайку, потом зажми покрепче нос и перепечатай всю эту грязь и мерзость в трех экземплярах. Потом дадим ~их нашему симпатичному юному другу на подпись. А тебе, повернулся он в мою сторону, - сейчас покажут твои апартаменты с водопроводом и всеми удобствами. Ну, взяли, - это он уже обращался к двоим самым здоровущим ментам, причем голос у него стал опять утомленным. Уберите его.
      Меня опять скрутили, поволокли, награждая по дороге пинками и затрещинами, и вбросили в камеру к десяти или двенадцати другим плeнным, многие из которых были пьяны. Были среди них действительно лижaсныje, звероподобные существа - один с полностью сгнившим носом и ртом, отверстым, как пустая черная дыра, другой валялся на полу и храпел, а изо рта у него непрестанно сочилась какая-то слизь, третий весь свой кaл откладывал себе в штaны. Тут же оказались двое, видимо, голубых, которым я вроде как приглянулся, один прыгнул на меня сзади, и пришлось устроить ужасный дрaцинг - действительно ужасный, потому что от напавшего исходила жуткaя вонн, как бы смесь гнилого болота с дешевой парфюмерией, такая гадкая, что мне вновь захотелось блевануть, только желудок теперь у меня уже пуст был, бллин. Потом руки распускать стал другой голубой, и между ними разгорелась крикливая свара по поводу того, кому из них достанеця моя плотт. Поднялся ужасный шум, явились двое ментов с дубинками, слегка обработали ими голубых, и те затихли, спокойно уселись, глядя в пространство, причем но лицу одного из них - кап-кап-кап - стекала каплями кровь. В камере были нары, но мест на них не оказалось. Я залез на верхний ярус (ярусов было четыре) и нашел там храпящего пьяного кaшку, заброшенного туда, по всей вероятности, ментами. Короче, скинул я его обратно вниз (он был не очень тяжелый), и он рухнул на какого-то другого толстого пьяницу, лежавшего на полу; в результате оба проснулись, подняли критш и затеяли бессильную и жалкую толкотню друг с другом.