Энтони Берджесс
      Заводные апельсины
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      - Ну, что же теперь, а? Компания такая: я, то есть Алекс, и три моих дру-гa, то есть Пит, Джорджик и Тем, причем Тем был и в самом деле парень темный, в смысле глупый, а сидели мы в молочном баре "коровa", шевеля мозгои насчет того, куда бы убить вечер-подлый такой, холодный и сумрачный зимний вечер, хотя и сухой. Молочный бар "коровa" - это было зaвeдeниje, где давали "молоко-плюс", хотя вы-то, бллин, небось уже и запамятовали, что это были за зaвeдeния: конечно, нынче ведь все так скоро меняеця, забываеця прямо на глазах, всем плeвaтт, даже газет нынче толком никто не читает. В общем, подавали там "молоко-плюс" - то есть молоко плюс кое-какая добавка. Разрешения на торговлю спиртным у них не было, но против того, чтобы подмешивать кое-что из новых штутшeк в доброе старое молоко, закона еще не было, и можно было пих его с велосетом, дренкромом, а то и еще кое с чем из штутшeк, от которых идет тихий бaлдеж, и ты минут пятнадцать чувствуешь, что сам Господь Бог со всем его святым воинством сидит у тебя в левом ботинке, а сквозь мозг проскакивают искры и фейерверки. Еще можно было рМ "молоко с ножами", как это у нас называлось, от него шел торfш, и хотелось дрaцинг, хотелось гaситт кого-нибудь по полной программе, одного всей кодлои, а в тот вечер, с которого я начал свой рассказ, мы как раз это самое и пили.
      Карманы у нас ломились от бaбок, а стало быть, к тому, чтобы сделать в переулке толтшок какому-нибудь старому хaныгe, обтриaсти его и смотреть, как он плавает в луже крови, пока мы подсчитываем добычу и делим ее на четверых, ничто нас, в общем-то, особенно не понуждало, как ничто не понуждало и к тому, чтобы делать крaстинг в лавке у какой-нибудь трясущейся старой птицы, а потом рвaтт когти с содержимым кассы. Однако недаром говориця, что деньги это еще не все.
      Каждый из нас четверых был прикинут по последней. моде, что в те времена означало пару черных штанов в обглипку со вшитой в шагу железной чашкой, вроде тех, в которых дети пекут из песка куличи, мы ее так песочницей и называли, а пристраивалась она под штаны как для защиты, так и в качестве украшения, которое при определенном освещении довольно ясно вырисовывалось, и вот, стало быть, у меня эта штуковина была в форме паука, у Пита был рукeр (рука, значит), Джорджик этакую затейливую раздобыл, в форме +свe+уjотшкa, а Тем додумался присобачить нечто вовсе паскудное, вроде как бы клоунский мордeр (лицо, значит), - так ведь с Тема-то какой спрос, он вообще соображал слабо, как по жизни, так и вообще, ну, темный, в общем, самый темный из всех нас. Потом полагались еще короткие куртки без лацканов, зато с огромными накладными плечами (с мышцои, как это у нас называлось), в которых мы делались похожими на карикатурных силачей из комикса. К этому, бллин, полагались еще галстучки, беловатенькие такие, сделанные будто из картофельного пюре с узором, нарисованным вилкой. Волосы мы чересчур длинными не отращивали и башмак носили мощный, типа говнодaв, чтобы пинаться. - Ну, что же теперь, а?
      За стойкой рядышком сидели три кисы (девчонки, значит), но нас, пaцaнов, было четверо, а у нас ведь как - либо одна на всех, либо по одной каждому. кисы были прикинуты дай Бог - в лиловом, оранжевом и зеленом париках, причем каждый тянул никак не меньше чем на трех- или четырехнедельную ее зарплату, да и косметика соотвецтвовала (радуги вокруг глaззjeв и широко размалеванный рот). В ту пору носили черные платья, длинные и очень строгие, а на грудиaх маленькие серебристые значочки с разными мужскими именами - Джо, Майк и так далее. Считалось, что это мaлл+шики, с которыми они ложились спaтт, когда им было меньше четырнадцати. Они все поглядывали в нашу сторону, и я уже чуть было не сказал (тихонько, разумееця, уголком ртa), что не лучше ли троим из нас слегка порeзвитциa, а бедняга Тем пусть, дескать, отдохнет, поскольку нам всего-то и проблем, что постaвих ему пол-литра беленького с подмешанной туда на сей раз дозой синтемеска, хотя все-таки это было бы не по-товарищески. С виду Тем был весьма и весьма отвратен, имя вполне ему подходило, но в мaхafшe ему цены не было, особенно лихо он пускал в ход говнодaвы. - Ну, что же теперь, а? хaнурик, сидевший рядом со мной на длинном бархатном сиденье, идущем по трем стенам помещения, был уже в полном отjeздe: глaззя остекленевшие, сидит и какую-то мурниу бубнит типа "Работы хрюк-хряк Аристотеля брым-дрым становяця основательно офиговательны". хaнурик был уже в порядке, вышел, что называеця, на орбиту, а я знал, что это такое, сам не раз пробовал, как и все прочие, но в тот вечер мне вдруг подумалось, что это все-таки подлая штукa, выход для трусов, бллин. Выпьешь это хитрое молочко, свалишься, а в б^шкe одно: все вокруг брeд и хрeновинa, и вообще все это уже когда-то было. Видишь все нормально, очень даже ясно видишь - столы, музыкальный автомат, лампы, кисок и мaллтшиков, - но все это будто где-то вдалеке, в прошлом, а на самом деле ни Ьгепаи нет вовсе. Уставишься при этом на свой башмак или, скажем, на ноготь и смотришь, смотришь, как в трансе, и в то же время чувствуешь, что тебя словно зашкирку взяли и трясут, как котенка. Трясут, пока все из тебя не вытрясут. Твое имя, тело, само твое "я", но тебе плeвaтт, ты только смотришь и ждешь, пока твой башмак или твой ноготь не начнет желтеть, желтеть, желтеть... Потом перед глазами как пойдет все взрываться - прямо атомная война, - а твой башмак, или ноготь, или, там, грязь на штанине растет, растет, бллин, пухнет, вот уже- весь мир, зaрaзa, заслонила, и тут ты готов уже идти прямо к Богу в рай. А возвратишься оттуда раскисшим, хныкающим, мордeр перекошен уу-ху-ху-хуууу! Нормально, в общем-то, но трусовато как-то. Не для того мы на белый свет попали, чтобы общаться с Богом. Такое может все силы из парня высосать, все до капли. -- Ну, что же теперь, а? Радела играла вовсю, причем стерео, так что голосниa певца как бы перемещалась из одного угла бара в другой, взлетала к потолку, потом снова падала и оцкакивала от стены к стене. Это Берти Ласки наяривал одну старую штуку под названием "Слупи с меня краску". Одна из трех кисок у стойки, та, что была в зеленом парике, то выпячивала живот, то смова его втягивала в такт тому, что у них называлось музыкой. Я почувствовал, как у меня пошел тортш от ножей в хитром молочишке, и я уже готов был изобразить что-нибудь типа "куча-мала". Я заорал "Ноги-ноги-ноги! " как зарезанный, треснул отъехавшего хaныгу по чану или, как у нас говорят, в тыкву, но тот даже не почувствовал, продолжая бормотать про "телефоническую бармахлюндию и грануляндию, которые всегда тыры-дырбум". Когда с небес возвратиця, все почувствует, да еще как!
      - А куда? - спросил Джорджи к. - Какая разница, - говорю, - там глиaнeрн - может что и подвернеця, бллин.
      В общем, выкатились мы в зимнюю необъятную нотш и пошли сперва по бульвару Марганита. а потом свернули на Бутбай-авеню и там нашли то, что искали, - маленький толтшок, с которого уже можно было начать вечер. Нам попался ободранный стaри кaшкa, немощный такой тшeловeк в очках, хватающий разинутым хиeбaлорр холодный ночной воздух. С книгами и задрызганным зонтом под мышкой он вышел из публичной библе на углу, куда в те времена нормальные люди редко захаживали. Да и вообще, в те дни солидные,. что называеця, приличные люди не очень-то разгуливали по улицам после наступления темноты - полиции не хватало, зато повсюду шныряли разбитные мaллтшипaлкши-ки вроде нас, так что этот стaри профессор был единственным на всей улице прохожим. В общем, подрули-вajeм к нему, все аккуратно, и я говорю: "Извиняюсь, бллин".
      Глянул он на нас этак пугловaто - еще бы, четверо таких aмбaлов, да еще откуда ни возьмись, да с ухмылочками, но ничего, отвечает. "Я вас слушаю, - говорит, - в чем дело? " - причем этак зычно, учительским тоном: пытаеця, значит, представить, будто он и не пуглыи вовсе. Я говорю:
      - Вижу вот книжонки у тебя под мышкой, бллин. Редкостное, можно сказать, удовольствие в наши дни встретить человека, который что-то читает.
      - Да ну, - сказал он, весь дрожа. - Неужто? Впрочем, да, да. - А сам все смотрит на нас, на одного, другого, в глаза заглядывает, уже стоя посередине этакого улыбчивого аккуратного квадрата.
      - Ага, - говорю. - Очень было бы интересно глянуть, бллин, если разрешишь, конечно, что это у тебя за книжки такие. Больше всего на свете люблю хорошенькие чистенькие книжки.
      __ Чистенькие? - удивился он. - хм, чистень-^е, __ и тут Пит хватъ у него из-под мышки всю его дрeбeдeнн и скоренько нам раздал. Каждому по книжке досталось, кроме Тема. Та, что оказалась в руках у меня, называлась "Введение в кристаллографию", я раскрыл ее и говорю: "Здорово, первый сорт", а сам страницы листаю, листаю. И вдруг говорю таким голосом раздраженным;
      - Эт-то еще что такое? Гадкое слово, мне на него и глядеть-то стыдно. Ох, разочаровал ты меня, братец, ох, разочаровал!
      - Но где? - засуетился он. - Где? Где? - Ого, - вступил Джорджик, - вот уж где грязь так грязь! Вот: одно слово на букву "х", а другое на "п". - У него была книга под названием "Загадки и чудеса снежинок".
      - Надо же, - присоединился к нам и бaлбeсинa Тем, глядя через плечо Пита и, как всегда, пeрeбaрстши-вaя. - И впрямь, все как по нотам: и чего куда, и на картинке показано. Слушай, - говорит, - да ты же просто грязный козлинa!
      - И это в таком почтенном возрасте, ай-яй-яй, - заговорил снова я, принимаясь рвать попавшую мне в руки книгу пополам, а мои друзья занялись тем же с остальными книгами, а особенно старались Тем с Питом, вдвоем расправляясь с "Ромбоэдрическими структурами". с+aри интeлл сразу в критш: "Они не мои! хулиганство! Вандализм! Это муниципальная собственность! " или что-то вроде. Попытался даже вроде как вырвать книги у нас из рук, но это уж вовсе была хохмa.
      - Что ж, придеця тебя, братец, проучить, - сказал я. - Достукался. - Причем оказавшийся у меня в руках учебник был переплетен очень крепко, нелегко было устроить ему рaздрызг - еще бы, книга была старая, выпущенная во времена, когда все делали очень добротно, вроде как не на один день, но я все же выдирал из нее страницы, комкал и осыпал ими стaри кaшку, они кружились и летали в воздухе, словно огромные снежинки, при этом мои друзья делали то же самое, и только Тем просто плясал вокруг и кривлялся - клоун и есть клоун.
      - Вот тебе, вот тебе, - приговаривал Пит. - Получай под расписку, погань, грязный порнографист!
      - Поганое ты отроддje, пaдиa, -- сказал я, и начали мы шустритт. Пит держал его за руки, а Джорджик раскрыл ему пошире пaстт, чтобы Тему удобней было выдрать у него вставные челюсти, верхнюю и нижнюю. Он их швырнул на мостовую, а я поиграл на них в каблучок, хотя тоже довольно крепенькие попались, гады, из какого-то, видимо, новомодного суперпластика. кaшкa что-то там. нечленораздельное зачмокал - "чак-чук-чок", а Джорджик бросил держать его за губехи и сунул ему толтшок кастетом в беззубый рот, отчего кaшкa взвыл, и хлынула кровь, бллин, красота, да и только. Ну, а потом мы просто раздели его, сняв все до нижней рубахи и кальсон (сfaрых-стaрых; Тем чуть бaшку себе на них глядя не отхохотaл), потом Пит лaсково лягнул его в брюхо, и мы оставили его в покое. На заплетающихся ногах он пошел прочь мы ему не очень-то" сильный fолтшок сделали, - только все охал, не понимая, где он и что с ним, а мы похихикали тшуток и прошлись по его карманам, пока Тем выплясывал вокруг с замызганным зонтиком, но в карманах мы мало чего обнаружили. Нашли несколько старых писем, из которых некоторые, написанные еще в шестидесятых, начинались с "милый мой дорогой" и. всякой прочей дриaни, еще нашли связку ключей и старую пачкающуюся авторучку. Старина Тем прервал свою пляску с зонтиком и, конечно же, не выдержал принялся читать одно из писем вслух, врод^е как чтобы показать всей пустой улице, что он умеет читать. "Мой дорогой, - начал он своим писклявым голосом, - пока тебя нет со мной, я буду все время о тебе думать, а ты не забывай, пожалуйста, одевайся потеплее, когда выходишь из дому вечерами". Тут он выдал грорнки такой смeх - "ух-ха-ха-ха" - и притворился, будто вытирает этим письмом себе яму.
      - Ну ладно, - сказал я. - Завязываем, бллин. В карманах брюк у стaр! кaшки нашлось немного бaбок (денег, стало быть) - не больше трех хрустов, так чтд всю его мeлотшевку мы раскидали по улице, потому что все это было курам на смех по сравнению с той капустой, что распирала наши карманы. Потом мы разломали зонтик, всем тряпкам и одежде устроили рaздрызг и разметали их по ветру, бллин, и на том со старым кaшкои-учителем было покончено. Конечно, я понимаю, то был вариант, так сказать, усеченный, но ведь и вечер еще только начинался, так что никаких всяких там иззи-винни-ненний я ни у кого за это не просил. "Молоко с ножами" к тому времени как раз начинало чувствоваться, что называеця, будлe здрaстe.
      На очереди стояло сделать смазку, то есть слегка разгрузиться от капусты, тем самым, во-первых, обретя дополнительный стимул, чтобы триaхнутт какую-нибудь лавочку, а во-вторых, купив себе заранее алиби, и мы пошли на Эмис-авеню в пивную "Дюк-оф-Нью-Йорк", где не бывало дня, чтобы в закутке не сидели бы три или четыре бaбуси, лaкafa помойное пиво на последние грошовые остатки своих ГП (государственных пособий). Тут мы уже выступали этакими пaи-мaллтшикaми, улыбались, делали благовоспитанный здрaстипг, xотя старые вешалки все равно от страха были в отпаде, их узлова-. тые, перевитые венами рукeры затряслись, расплескивая пиво из стаканов на пол.
      - Оставьте нас в покое, ребятки, - сказала одна из них, вся такая морщинистая, будто ей тысяча лет, - не трогайте бедных старух. - Но мы только зубами блесь-блесь, расселись, позвонили в звонок и стали ждать, когда придет официант. Он явился, нервно вытирая руки о грязный фартук, и мы заказали себе четыре "ветерана", а "ветеран" - это в те времена был такой коктейль очень модный из рома и шерри-бренди, а еще некоторые любили добавить туда сок лайма-тогда это называлось "канадский вариант". А я и говорю официанту:
      - А ну-ка, обслужи бaбушeк по полной программе. Всем по двойному виски и еще дай им чего-нибудь взять с собой. - Я вывалил из кармана на стол весь свой запас дeнг, и трое моих друзей сделали то же самое - ох, времена были1 В общем, появились на столе у реге-пуглых старых вешалок стаканы с горючкой, а они сидят ни живы ни мертвый не знают, чего сказать. Насилу одна из них выдавила: "Спасибо, ребятки", но по ним было видно: смекнули уже, что тут дело нечисто. Ладно, выдали мы им, по бутылке "Янк-Дженерал" - коньяка, значит, причем это уже с собой, а я еще дал дeнг, чтобы им с утречка принесли на дом по дюжине пива, а они, дескать, пусть только свои вониутшиje адреса рассыльному оставят. Потом на оставшуюся капусту мы скупили в зaбeгaловкe все пироги, крекеры, бутерброды, чипсы и шоколадки, и все это тоже для старых кочерыжек. Потом говорим: "стшиaс вернемся", и под бормотанье старых куриц - мол, спасибо, ребятки, дай Бог вам здоповья, мальчики - мы уже пошли на выход без единого цента дeнг в карманах.
      - Ну и ну, прям что в самом деле какие-то мы добeры, - сказал Пит. Причем явно наш темный Тем ни в зуб ногой не вjeзжajeт, но он помалкивал, чтобы мы не назвали его лишний раз глупым и бeзмозгиым. Ну и пошли мы тут же за угол на Эттли-авеню, там в тот час еще работала лавка, где продавали сласти и цыгaрки, Мы сюда уже месяца три как не заходили, на улице было тихо, пустынно - ни милисентов с автоматами, ни всяких там патрулей ополчения, которые в те дни все больше по ту сторону реки сшивались. Надели мы маски - тогда это было новшество, чудненькие такие, в самом деле бaлдежно сделаны в виде лиц всяких исторических персонажей (когда покупаешь, тебе в магазине сразу и фамилию его говорят), так что я был Дизраэли, Пит был Элвис Пресли, Джорджик был Генрих виии, а Тем был поэт по имени П. Б., Шелли; маски были просто отпaд: волосы и всякое такое, и еще специальная пластмассовая штучка приделана - дернешь, и вся fигниa тут же скатываеця трубочкой, чтобы, когда дело сделано, спрятать в сапог; в общем, надели и втроем вошли. Пит остался снаружи па стремe - не то чтобы это так уж нужно было, просто на всякий ро-жaрни. Очутившись в лавке, мы тут же бросились к Слаузу - он там хозяином был, толстый такой кaшкa с пивным брюхом, который сразу все пони и кинулся к себе в контору, где у него был телефон, а может даже и хорошо смазанная шестизарядная пушкa. Тем лихо перемахнул прилавок, взметнув ворох пачек с куревом, которые с треском ударили в большой плакат, на кото-'ром какая-то кисa демонстрировала покупателям зубы и груди для рекламы очередной марки мaхры. Все, что можно было видeтт потом, это единый ком, в который сплелись старина Тем и Слауз, покатившиеся за штору в подсобку. Потом можно было только слышaтт хрипы и удары за шторой, грохот падения каких-то вeстшeи, ругань,, а потом звон стекол: дзынь-ля-ля1 Мамаша Слауз, жена хозяина, так и замерла, словно примерзла к полу за прилавком. Ясно, что, дай ей волю, она сразу подымет критш - убивают, мол, и тому подобный кaл, поэтому я скоренько заскочил за прилавок, сгрaбaстaл ее и тоже смял в ком, ощутив в ноздрях вонн ее парфюмерии, а под руками ее трясущиеся обвислые груди. Я зажал ей рот своей грaблeи, чтобы она не бaзлaлa на весь белый свет о том, что ее грабят и убивают, но эта подлая сwнкa так укусила меня за ладонь, что я сам испустил дикий критш, а потом уже и она завопила на всю вселенную, призывая ментов, то есть милисентов. В общем, пришлось выдать ей толтшок гирей от весов, а потом поработать над ней ломиком, которым они ящики распечатывали, и тут уж она как миленькая заплясала под красным флагом. Поваляли мы ее по полу, шмотки, конечно, на ней врaздрызг, но это уж так, длиa бaлды - и слeгонцa попинали говподaвaми, чтобы прекратила свой критш. А когда я увидел, как она лежит, выкатив наружу груди, я еще подумал, может, заняться, но нет, это у нас было намечено на потом. Взяли мы кассу-очень, кстати, неплохо приподниaлисс- и с несколькими блоками лучших цыгaрок, бллин, свaлили.
      - Ну и тяжелый же хряк-то он оказался., - все повторял Тем.
      Вид Тема мне не понравился: грязный какой-то, взъерошенный, явно после драки, что, конечно, верно, однако истина истиной, а вид будь любезен иметь подобающий. Галстук такой, будто по нему ногами ходили, маска съехала, мордeр в пыли, и мы втащили Тема.. в переулок, где, послюнив платки, ишуток его подправили, убрали кое-какую гриaзз. Чего не сделаешь ради дружбы! Назад в пивную "Дюк-оф-Нью-Йорк" мы возвратились очень скоро, я по часам проверил: нас не было каких-нибудь минут десять. Престарелые бaбушки все еще сидели, попивая пиво и виски, которое мы им поставили, и я сказал: "Привет, девчата, как житуха? " Они опять за свое: "Спасибо, ребятки, дай Бог вам здоровья, мальчики", а мы позвонили "в колокол, пришел на сей раз другой официант, и мы заказали пива с ромом - ужасно пить, бллин, захотелось; поставили выпивку и старым вешалкам - на их выбор. Потом я сказал бaбушкaрн: "Мы ведь никуда оцюда не выходили, правда же? Все время здесь были, верно? " До них все мгновенно доше, отвечают:
      - Все верно, ребята. Ни на минуту с глаз не отлучались, как Бог свят. Благослови вас Господь, мальчики. - И снова за стаканы взялись.
      Впрочем, это вряд ли было так уж важно. Прошло не меньше получаса, прежде чем менты начали проявлять признаки жизни, да" и то пришли всего лишь каких-то два молоденьких мусора, все такие розовенькие под шиeмaми. Один говорит:
      - Эй вы, кодла, вы что-нибудь знаете про то, что случилось только что в лавке Слауза?
      - Мы? - невинным тоном спрашиваю я. - А что там такое случилось?
      - Грабеж, избиение. Двое госпитализированы. А ваша кодла где была нынче вечером?
      - Нечего со мной. таким тоном разговаривать, - отвечаю. - Я на эти ваши подколки плевать хотел. Мне, бллин, вообще не нравиця ваша манера общения.
      - Эти ребята все время здесь были, - вступились за нас старые вeшaики. -- Дай Бог им здоровья, уж такие парнишки чудные, такие добрые, щедрые! Они все время здесь были, ни на минуту не отлучались. Уж мыто видели бы, если что не так.
      - Мы просто спросили, - примирительно отозвался молоденький мент. Работа унас такая, что ж поделаешь. - Однако, уходя, он окинул нас довольно мрачным и подозрительным взглядом. Мы проводили их громким, исполненным на губах, салютом: пыр-дыр-дыр-дыр! Но лично сам я находил события той ночи, да и предыдущих тоже, слегка разочаровывающими. Толком даже и подраться не с кем. Все просто, как поцелуй в яму. Впрочем, вечер был весь еще впереди.
      2
      Выходя из пивной "Дюк-оф-Нью-Йорк", мы сквозь ее широкую витрину зaсeкли старого хроникa, в смысле пьяницу, распевавшего поганые песни своих поганых предков, а в промежутках икавшего и рыгавшего так, будто у него в прогнивших вонючих кишках целый поганый оркестр. Если есть вeстш, которую я не выношу, так это именно такое поведение. Ну не могу я смотреть, когда мужик грязный, качаеця, рыгает пьяным своим выхлопом, сколько бы ему лет ни было, однако в особенности когда он такая старая обрaзинa, как этот. Он стоял, будто влипнув в стену, в жутком. и изгвазданном виде - штаны мятые, на них гриaзз, кaт и Бог знает что еще. Пришлось за него взяться, пару раз хорошенько врeзaтт, но все равно он продолжал горланить. Песня была такая:
      Будем вместе мы, моя милая, хоть ушла ты далеко* Но когда Тем сделал ему несколько раз тол+шок кулаком по поганым его зуббям, пьяница петь перестал и заголосил; "Давайте, кончайте меня, трусливые выродки, все равно я не хочу жить, не хочу я жить в таком подлом сволочном мире! " Я велел Тему слегка тормознутциa, потому что иногда мне интересно бывало послушать, что эти старые хaныги имеют сказать насчет жизни и устройства мира. Я сказал: "О! А отчего это мир, по-твоему, такой уж подлый? "
      Он выкрикнул: "Это подлый мир, потому что в нем позволяеця юнцам вроде вас на стариков нападать, и никакого уже ни закона не осталось, ни порядка". Он орал во всю-мочь, в тбкт словам размахивал рукeрaми, однако кишки его продолжали изрыгать все те же блыр-длыр, словно у него внутри что-то крутиця или будто сидит в нем какой-то настырный и грубый мужик, который нарочно его зaглушajeт, и стaр! кaшкe приходиця воевать с ним кулаками, продолжая орать: "В этом мире для старого человека нет места, а вас я не боюсь вовсе, потому что я так пьян, что бейте сколько хотите-. все равно я боли не почувствую, а убьете, так только рад буду сдохнуть! " Мы похмыкали, похихикали, по ничего ему не отвечали, в он продолжал: "Что это за мир такой, я вас спрашиваю! Человек на Луне, человек вокруг Земли крутиця, как эти жуки всякие вокруг лампы, и при. этом никакого уважения нет ни к закону, ни к власти. Давайте, делайте, что задумали, хулиганы проклятые, выродки подлые! " И после этого он выдал нам тот же исполненный на губах салют: пыр-дыр-дыр-дыр! - точно такой же, каким мы проводили молоденьких ментов, и тут же снова запел;
      Я за родину кровь проливал И с победой вернулся домой - так что пришлось его слeгонцa зaгaситт, что мы и сделали, веселясь и хохоча, но он все равно продолжал горланить. Тогда мы ему так врeзaли, что он повалился навзничь, выхлестнув целое ведро пивной блевотины. Это было так отвратно, что мы, каждый по разу, пнули его сапогом, и уже не песни и не блевотина, а кровь хлынула из его поганой Старой пaсти. Потом мы отправились своей дорогой.
      Только это мы подошли к районной электроподстанции, как появился Биллибой со своими пятью корeшaми. Дело тут вот в чем: в те дни, бллин, парни ходили больше четверками и пятерками, вроде как автомобильными командами, поскольку четверо - это как раз экипаж для машины, а шестеро уже вообще верхний предел. Временами несколько таких небольших шаек объединялись в одну большую, чтобы получилось что-то вроде армии для ночного сражения, но чаще всего бывало удобней болтаться по городу мелкими группками. Биллибой меня дико раздражал. До тошноты, я просто видеть не мог его толстый ухмыляющийся мордeр, к тому же от него еще и вониaло словно пережаренным жиром, пусть даже он, как в тот раз, был разодет в лучшие шмо+ки. Мы зaсeкли их, они нас, и принялись мы друг за другом по-тихому нaблиудaтf. Тут-то уж дело намечалось стоящее, будь спок: нозб, цeпп, бритвa, а не какие-нибудь там кулачки с каблучками. Биллибой с корeшaми тормознулисс, бросив на полпути задуманное - что-то они там такое собирались делать с плачущей дeвотшкои, которой было лет десять, не больше; она у них уже в критш пустилась, но платье все еще было на ней, причем Биллибой держал ее за один рукeр, а его первый друг Лео - за другой. Они, видимо, занимались как раз матерной частью, а к материальной собирались перейти чуть позже. Увидели на подходе нас и тут же мeлкуjу кису отпустили: иди-иди, хныкaлкa, таких, как ты, на пятак ведро, и она бросилась прочь, посверкивая в темноте белизной тощих коленок и продолжая повизгивать: "Ой-ей-ей! Ой-ей-ей! " А я-с такой еще улыбкой, широкой, дружеской - и говорю:
      - Кого я вижу! Надо же! Неужто жирный и вонючий, неужто мерзкий наш и подлый Биллибой, козел и сволотш! Как поживаешь, ты, кaл в горшке, пузырь с касторкой? А ну, иди сюда, оторву тебе бeицы, если они у тебя еще есть, ты евнух дротшeныи! - И с этого началось.
      Нас было четверо против шестерых, хотя это я уже говорил, но зато у нас был бaлбeссинa Тем, который, при всей своей тупости, один стоил троих по злости и владению всеми подлыми хитростями драки. У Тема вокруг пояса была дважды обернута увесистая цeпп, он размотал ее и принялся шуровaтт ею у недругов перед глазами. У Пита с Джорджиком были замечательные острые ножи, я же, в свою очередь, не расставался со своей любимой старой очень-очень опасной бритвои, "с которой управлялся в ту пору артистически. И пошла у нас зaрубa в потемках - старушка луна с людьми на ней только-только еще вставала над горизонтом, а звезды посверкивали, будто ножи, которым тоже хочеця встриaтт в наш дрaцинг. Одному из друзей Билли-боя я ухитрился бритвой вспороть спереди всю одежду, аккуратненький такой рaзрeз сделал, даже не коснувшись под шмоткaми тела. В драке этот приятель Биллибоя не сразу обнаружил, что бегает весь нараспашку, как лопнувший стручок, сверкая голым животом и болтая бeицaми, а когда заметил, вышел из себя настолько, что Тем с легкостью до него добрался - ш-ш-ш-асть его цeппjу по глaззям, и покатился, болезный, кубарем, вопя и завывая. Успех явно сопуцтвовал нам, и вскоре мы уже взяли главного помощника Биллибоя в каблучки: ослепленный ударом цепи Тема, он ползал и выл, как животное, но получив наконец хороший токшок по тыквe, замолк.
      Из нас четверых вид, как обычно, хуже всех был у Тема: лицо в крови, шмотки грязным комом, зато остальные были в полном порядке. Осталось мне только добраться до вонючки Биллибоя, вокруг которого я плясал со своей бритвои в руке, как какой-нибудь корабельный парикмахер в очень бурную погоду, - вот-вот попишу его по грязной его поганой хaрe. У Биллибоя был нож - длинный такой выдвижной клинок, но он тшуток оцтавал с ним от событий и особого вреда никому причинить не мог. Да, бллин, истинное было для меня наслаждение выплясывать этот вальсок-левая, два-три, правая, два-три - и чиркать его по левой щечке, по правой щечке, чтобы как две кровавые занавески вдруг разом задергивались при свете звезд по обеим сторонам его пакостной жирной физеномии. Вот уже льеця кровь, бежит, бежит, но Биллибой явно ни fигa не чувствует, по-прежнему топчеця со своим дурацким ножом, как разжиревший вониутши медведь, а достать меня не может.
      Тут послышались сирены - на подходе были менты с пушками наготове, выставленными во все окна полицейской машины. Та хныкaлкa, должно быть, уже про-ябeдaлa - будка для вызова мусоров была неподалеку, сразу за районной электроподстанцией.
      - Ладно, не бойсь, - крикнул я напоследок, - козел вонючий. Я тебе еще бeицы поотрезаю.
      С тем они и побежали прочь - все, кроме главного их молотилы по имени Лео, который посапывал, лежа на земле, - медленно, отдуваясь, побежали они к северу, в сторону реки, а мы пошли в. противоположном направлении. Как раз за следующим поворотом обнаружился переулок, пустой и темный и с обоих концов открытый для отхода, и там мы передохнули, сперва быстро-быстро хватая воздух, потом все спокойнее и наконец стали дышать нормально. Было это подобно отдыху между подножиями двух ужасающих огромных гор, чьи роли отводились двум многоквартирным корпусам, во всех окнах которых плясали быстрые голубоватые сполохи. Все смотрели тeлик. В тот день происходило то, что у них называлось всемирным вещанием - одну и ту же программу передавали по всему миру, кому угодно, а угодно главным образом бывало людишкам средних лет и среднего достатка. Выступал обычно либо какой-нибудь дурацкий знаменитый клоун, либо певец-негр, и всю эту волынку ловили в космосе специальные телевизенные спутники и отбрасывали обратно на Землю. Подождали мы, попыхтели, слышим - менты с сиренами катят на восток, - ну, все, значит, пронесло, как говориця. Один бaлбeсинa Тем не радовался, все глядел вверх на звезды, на планеты, на Луну эту самую, причем с таким открытым ро+ом, будто он ребенок и никогда ничего подобного прежде не видывал; глядел-глядел да и выдал:
      - Интересно, есть там на них что-нибудь? Вообще, что там наверху может быть? Я сильно Ткнул ему в бок, сказав: - Ну ты, глупый убииудок! Не твоего ума дело. Скорей всего там такая же жизнн, как здесь: одни режут, а другие подставляют брюхо под нож. А сейчас, пока еще не вечер, пойдем-ка, бллин, дальше.
      Ребята посмеялись, но бaлбeсинa Тем поглядел на меня серьезно, а потом снова уставился на звезды и на Луну. И мы пошли по переулку дальше, под голубоватыми сполохами этого самого всемирного вещания с обеих сторон. Теперь нам требовалось заполучить машину, и мы, выйдя из переулка, свернули влево, где раскинулась площадь Пристли-плейс, как мы определили по сразу же бросившейся в глаза большой бронзовой статуе какого-то старого поэта с обезьяной верхней губой и всунутой в немощный дряхлый рот трубой. Шагая к северу, мы вышли к старому замызганному Фильмодрому - облупившейся развалюхе, пришедшей в полный упадок, потому что туда ходили разве что мaлл+шики вроде меня и моих дружков, да и то лишь для того, чтобы сделать кому-нибудь толтшок или рaзрeз либо заняться в темноте добрым старым сунн-вынн. Судя по закрывавшему фасад Фильмодрома рекламному щиту, где, кроме всего прочего, имелось два-три засиженных мухами кадра из предлагавшейся картины, фильм, по обыкновению, был ковбойским боевиком, причем на стороне шерифа там, естественно, деруця сплошные ангелы, которые со страшной силой лупят из револьверов по мерзавцам противникам - этакая долбежно-напыщенная вeстш,.