У Ребекки возникло ощущение, что ему было приятно сообщить ей эту новость. Она почувствовала себя такой маленькой и незначительной в своей скромной серой юбке. Она поискала глазами Даниэля, ведь только ради него она терпит все это. Но где же он?

— Даниэль! — закричала она взволнованно. На лице у Бенедикта проступило беспокойство.

— Подожди здесь, он не мог далеко уйти, — сказал он и пошел искать сына.

— Что ж, Ребекка, я должна вас поздравить. Наконец-то вы его приручили. Но не легко, мне кажется, быть миссис Максвелл. Бенедикту нужен сын. Как только мальчик подрастет и сможет обходиться без матери, вы станете вчерашним днем.

Ребекка с грустью заметила, что Фиона даже не злилась, ее голубые глаза смеялись.

— Пользуйтесь, пока можете, не упускайте своего. Я бы тоже так поступила, будь я на вашем месте, — добавила она.

Не успела Ребекка ответить, как вернулся Бенедикт с Даниэлем. Ребекка порывисто обняла малыша и, лишь когда Бенедикт дотронулся до ее плеча, подняла на него фиалковые глаза с еще не остывшим выражением тревоги.

— Не волнуйся, милая, как видишь, он жив-здоров, и я только теперь начинаю понимать, как тебе было трудно справляться одной. — Мягкая улыбка тронула его губы, и даже во взгляде появилась нежность. На мгновение между ними возникла невидимая связь. Но тут Фиона громко поздравила их еще раз и, надо отдать ей должное, тотчас ушла.

Ребекку в этот день бросало из огня да в полымя. В отделе игрушек Бенедикт положил глаз на маленький «ягуар», точь-в-точь как его автомобиль. Даниэль тут же уселся за руль, в то время как продавец расписывал достоинства детской модели. Ребекка с ужасом услышала, что они берут эту машину, а ведь она стоит даже не сотни — тысячи фунтов.

— Ты не должен покупать такую дорогую игрушку, — пыталась она отговорить его возле кассы. Даниэль все еще сидел за рулем, а продавец был занят с кредитной карточкой. — Это безумие — тратить так много денег. Идея ведь твоя, а не Даниэля. Ты помешался на автомобилях. Во Франции — «мерседес», здесь — «ягуар»… Ты что, их коллекционируешь? Я не хочу, чтобы моего сына баловали; он уже знает цену деньгам, не в пример тебе.

— Это наш сын, Ребекка, — парировал он ледяным тоном. — Ты четыре года скрывала от меня его существование. Один дорогой подарок — ничто по сравнению со всеми днями его рождения, на которых я не присутствовал.

Сияющий продавец помешал им продолжить разговор, но, когда они вышли из отдела игрушек, она не могла сдержать свой гнев:

— Это смешной, бесполезный подарок. Ты хоть подумал, где он будет на нем кататься? У тебя, вероятно, тот же самый дом в Лондоне? Не могу себе представить, как Даниэль будет разъезжать по мраморному полу холла.

— На следующей неделе мы поищем место за городом, так что не беспокойся…

Ничего себе! Она будет жить за городом…

— Я уже записала Даниэля в садик около моей квартиры.

— Ничего, как записала, так и выпишешь. Ты хочешь жить за городом, Даниэль? — спросил он у сияющего мальчика. — Хочешь собаку или пони?

— Очень хочу, папа, и я смогу ездить на машине!

— Подкуп и взятка, — прошептала Ребекка, но счастливое личико Даниэля снова заставило ее замолчать.

В отделе женской одежды Ребекка сдалась… Бенедикт использовал все свои чары, чтобы надолго завладеть вниманием продавщицы. Ребекка, примерив тот или иной туалет, должна была прохаживаться перед обоими мужчинами. Когда она пыталась возражать, Бенедикт обращался за поддержкой к сыну:

— Как тебе нравится мама в этом платье? — Или:

— Это мой самый любимый цвет, а тебе нравится? — И, конечно, Даниэль соглашался со своим папой. Ребекка была поражена тем, с какой быстротой между ними установились товарищеские отношения, без всякой настороженности…

Иногда они оба умирали со смеху, особенно когда она выходила к ним, утопая в слишком просторном наряде. Тут Даниэль, озабоченно оглядывая миниатюрную ее фигурку, спрашивал:

— Как ты думаешь, папа, я тоже буду таким же большим, как ты?

Про себя он, наверное, добавлял: или такой же мелюзгой, как мама? — огорченно думала Ребекка. Она слушала, как Бенедикт заверял мальчика, что он будет высоким, и ее уверенность в себе таяла капля за каплей.

Потом они заехали на ее квартиру, чтобы забрать кое-какие вещи: несколько любимых Даниэлем игрушек, медвежонка и пижаму с изображением Супермена. Все туалеты Ребекки поместились в два чемодана.

Бенедикт не разрешил им ночевать в этой квартире, вежливо заявив, что не желает спать на диване, к тому же не намерен выпускать ее до свадьбы из поля зрения.

Прощание с соседкой, миссис Томпсон, не было особенно грустным — Бенедикт употребил все свое обаяние, чтобы оставить миссис Томпсон в полной уверенности относительно безоблачного счастья, гарантированного этой молодой паре.

Ребекка вступила в боковой придел храма Святой Марии под руку с мистером Джеймсом, дворецким Бенедикта. На ней было великолепное шелковое платье кремового цвета. Расшитый жемчугом лиф красиво облегал грудь, талия сужалась треугольником, юбка до колен была слегка присобрана, а плечи прикрывала богато расшитая пелерина. Атласные туфли на высоких каблуках, того же цвета, что и платье, ладно сидели на ее узких ступнях. Маленький букет розовых бутонов был приколот к ее черным кудрям, дополняя собой так же украшенную сумочку, которую она держала дрожащими руками.

Считалось дурной приметой, если жених видел одеяние невесты заранее. Грустная улыбка тронула ей губы: Бенедикт сам выбирал это платье.

Она смутно видела гостей, сидящих вдоль бокового придела. Бенедикт чудесным образом успел заказать церковную службу, на которую прибыли его дядя Жерар Монтень с женой, их дочь с мужем, племянница и двое племянников. Сын Жерара, Жан-Поль, выполнял функции дружки. Присутствовали также несколько друзей, в том числе и Фиона Гривз.

Ребекка не хотела никого приглашать, но Бенедикт настоял на своем. И вот Долорес, в качестве подружки невесты, в голубом платье, ожидала ее у алтаря, держа за руку Даниэля, наряженного в бархатный костюмчик и белую рубашку с галстуком-бабочкой.

Ребекка увидела также миссис Томпсон и невольно улыбнулась. Пожилая дама сидела в первом ряду, и голову ее украшала огромная шляпа.

Ребекка стояла рядом с Бенедиктом, едва улавливая слова священника, пока не настал момент, когда ей потребовалось ответить на его вопрос. Она не в силах была отвечать! Ведь это кощунственно. Повернув голову, она впервые с момента ее вступления в церковь взглянула на Бенедикта. Она уже приоткрыла рот, чтобы произнести слово «нет», но тут Бенедикт крепко сжал ей запястье. Его кошачьи глаза прожгли ее, и на какое-то мгновение паника сама собой исчезла.

Когда он надевал ей на палец простое золотое кольцо, рука ее дрожала. Когда же она стала в ответ надевать такое же кольцо на его палец, затрепетало уже все ее тело.

Позднее, во время банкета в шикарном французском ресторане, Ребекка все старалась понять, что же произошло. Может быть, он ее загипнотизировал? Видит Бог, он всемогущ в полном смысле этого слова!

Она даже не попробовала ни одного из тех изысканных блюд, что стояли на столе, от шума и смеха вокруг у нее разболелась голова. Постоянное внимание со стороны Бенедикта смущало ее. Он улыбался, нежно брал ее за руку, и ни одного колючего замечания не сорвалось с его губ. Она наблюдала за ним, когда он встал, чтобы произнести тост. Он говорил коротко, остроумно и по отношению к ней весьма лестно. Она изучала его лицо, чтобы обнаружить хоть малейший признак лицемерия, но так ничего и не заметила. К чему все это?

Последние три дня отношения между ними были холодно-вежливыми. Присутствие Даниэля исключало враждебность. В понедельник, когда они переехали в дом Бенедикта, Даниэль был так возбужден, что носился по всему помещению точно вихрь. Когда же наконец Ребекка утихомирила его и уложила спать, она сама была как выжатый лимон. Обедали они с Бенедиктом вместе, и он сидел молча, не проронив ни слова. Она пожелала ему спокойной ночи и ушла в одну из комнат для гостей.

Вчера они посетили, по просьбе Даниэля, лондонский Тауэр, и она наблюдала за все возрастающей близостью между отцом и сыном с чувством ревности и обиды. Прошлая ночь была тяжелым испытанием, так как родственники Бенедикта заполонили весь дом.

— Устала, дорогая? Ты даже не улыбаешься, — прозвучал бархатистый голос, и, обняв ее за талию, он поставил ее на ноги.

Внутри у нее все сжалось, и она вынудила себя улыбнуться:

— Прости, дорогой.

Не обратив внимания на натужность ее улыбки, Бенедикт сказал:

— Я тебе говорил, как ты прекрасно выглядела в том платье? — И он наклонился к ней поближе:

— А скоро то, что под платьем, будет моим.

Завитки волос вокруг ее маленького уха зашевелились от его горячего дыхания, и все тело напряглось. Его близость вызывала в ней чувства, которые рассудок должен был подавить. Она опустила глаза, не в силах выдержать его потемневший взгляд. К счастью, его отвлекла тетушка, а с Ребеккой заговорила Долорес:

— Честное слово, мисс, вы выглядите так клево… Никак не подумаешь, что совсем недавно вы были учительницей.

Ребекка с облегчением откликнулась на детскую болтовню.

— Спасибо, Долорес, но я не уверена, что это комплимент, — ответила она, усмехнувшись. Если б не Долорес, она не попала бы в эту переделку, но девочку не за что бранить. Несомненно, Долорес считала эту свадьбу сказочно прекрасной, и у Ребекки не хватило духу ее разочаровывать.

Она втихомолку обошла зал и в конце концов оказалась один на один с Жераром Монтенем.

— Я все надеялся перекинуться с вами хоть словечком, Ребекка, — произнес он с милым французским акцентом.

Она насторожилась; они познакомились вчера вечером, но так и не поговорили.

— Это звучит угрожающе, — пошутила Ребекка.

— Нет, милая, я желаю вам обоим счастья. И должен принести вам извинения. Бенедикт рассказал мне о ваших прежних отношениях.

Последняя фраза неприятно поразила ее, глаза у нее расширились, краска сбежала с лица.

— Ну-ну, не принимайте так близко к сердцу. Я просто хочу, чтобы вы знали…

И Ребекка со стесненным сердцем услыхала от Жерара подтверждение всего того, о чем ей говорил и, по его словам, писал Бенедикт.

— Я ругаю себя за…

— О, прошу вас, не надо, — перебила Ребекка.

— Разрешите старику покаяться. Это нужно не только мне самому, но и вам.

У нее было странное чувство, что Жерар Монтень лучше, чем остальные, понимал причину ее скоропалительного замужества.

— К сожалению, следуя совету врача, мы не придавали значения выдумкам моей сестры, надеясь, что все это скоро пройдет. Когда Бенедикт вернулся, я сказал ему, что с Гордоном произошел несчастный случай. Я не знал, что его мать объяснила случившееся совсем по-другому и он ей поверил. И лишь после разрыва вашей помолвки Бенедикт приехал ко мне и снова стал расспрашивать о Гордоне, и тут уж я изложил все в подробностях, разумеется подтвердив свои слова о несчастном случае. Но разговор наш состоялся слишком поздно — удар был уже нанесен.

— Спасибо, — пролепетала Ребекка. Она была благодарна Жерару, но толку-то — изменить уже ничего нельзя. Бенедикт теперь ненавидит ее за то, что она скрыла от него Даниэля, к тому же он думает, что она получила его письмо и не захотела ответить. Дело даже не в этом:

Бенедикт никогда ее не любил… Брак без любви тогда или теперь, какая разница?..

Как бы что-то почуяв, Бенедикт подошел к ним, с улыбкой переводя взгляд с одного на другую.

— Ухаживаешь за моей невестой? Стыдно, дядя.

Ребекка с Жераром присоединились к его смеху. Даже если смех Ребекки прозвучал невесело, никто этого не заметил.

Настало время расходиться. Появился Даниэль, он дергал Ребекку за подол платья, лицо его разрумянилось, а галстук-бабочка съехал набок.

— Это самый, самый хорошейший день в моей жизни! Теперь у меня есть свои собственные мама и папа. Джош…

— Ладно, сынок, — перебил Бенедикт, — о чем мы с тобой договорились сегодня утром? Никаких слез, поцелуй маму и слушайся дядю.

Ребекка смотрела на них обоих: открытая сияющая мордашка мальчика резко контрастировала с непроницаемым лицом Бенедикта. Благодушный жених-весельчак исчез; все это был спектакль для гостей. Она наклонилась и поцеловала Даниэля, судорожно прижимая к себе, и, лишь когда он начал вырываться, отпустила его.

— Ты оставила его на неделю с любовником, так что несколько дней на взморье в семье моего дяди ему не повредят, — процедил Бенедикт.

Вглядываясь в его потемневшее лицо, Ребекка вдруг подумала: может быть, он ревнует к Джошу? Не это ли причина такой перемены? Нет, не в этом дело. Просто в нем вновь возобладала его желчная, саркастическая натура.

— Даниэль мог бы поехать с нами, — запротестовала она снова, хотя знала, что все бесполезно. Они уже обсуждали это вчера много раз. И тут она вспомнила слова Фионы. Уже начинается: Бенедикт старается перетянуть сына на свою сторону.

Вокруг его подбородка пролегли жесткие складки.

— Нет, хотя бы для вида мы должны несколько дней побыть вдвоем. — Он обнял ее за талию, и еще несколько минут она, мобилизовав все свои запасы радушия, любезно прощалась с гостями.

Наконец Ребекка с облегчением опустилась на обтянутое мягкой кожей сиденье взятого напрокат «роллса» и, откинув голову, закрыла глаза. Слава тебе, Господи! Кончилось это притворство.

Но не тут-то было. Когда «ролле» остановился у дома Бенедикта и она с его помощью, в затянувшемся молчании, вышла из машины, он внезапно подхватил ее на руки и перенес через порог.

— Поставь меня, — безуспешно отбивалась она.

— Этого требуют традиции, — усмехнулся он и стал подниматься по лестнице, неся ее на руках, точно капризного ребенка. Потом плечом распахнул дверь спальни и таким же манером захлопнул ее.

Сердце у нее едва не выскакивало из груди, а Бенедикт, черт бы его побрал, даже не запыхался. Неужели он и впрямь такой силач или это ее страх превратил его в гиганта?

— Зачем эти игры, Бенедикт? Здесь нет никого, кто бы видел твой спектакль, — проговорила она.

Не отрывая от нее глаз, он медленно, дюйм за дюймом, прижимая всем телом к своей груди, опускал ее на пол.

— Ты моя жена и мать моего сына. Так что никакой игры. Это начало реальной жизни. Ты у меня позабудешь о Джоше и всех прочих раз и навсегда. Я заставлю тебя усвоить, кому ты отныне принадлежишь.

Холодная неумолимость его слов потрясла Ребекку. Когда ее ноги коснулись наконец пола, она попыталась высвободиться из его объятий, но он железной хваткой удерживал ее за плечи.

— Да перестань ты дергаться! — прикрикнул он, прижимая ее к себе так близко, что она чувствовала запах шампанского, исходивший от его губ. — Платье сослужило свою службу, а теперь, я думаю, с ним можно расстаться. — И он потянул замок молнии на спине.

— Отстань! — закричала она, но было уже поздно. Бенедикт спустил платье с ее плеч, и оно заструилось шелковым водопадом на ковер. Не успев отбить мгновенную его атаку, она теперь стояла перед ним лишь в кружевном белье и чулках.

Прикрыв грудь руками, она затравленно озиралась по сторонам, мечтая забиться куда-нибудь подальше. Ее взгляд остановился на огромной кровати, и от болезненного воспоминания ее передернуло; подступила тошнота. За пять лет здесь ничего не изменилось, все напоминало об их первой близости, вселяя в нее ужас. До этой минуты она и не представляла себе всех последствий ее скоропалительного замужества.

Она обернулась. Бенедикт снял пиджак, галстук, рубашку, одной рукой он расстегивал молнию на брюках, а другой впился ей в плечо. Взглянув на его жесткое лицо, она поняла, что он готов осуществить свою угрозу.

Не размышляя, она яростно пнула его ногой. Удар пришелся по голени. От неожиданности у него даже дыхание перехватило, но ей уже на все было наплевать. Наклонив голову и оскалив зубы, она хотела укусить его за руку, но он ус-, пел схватить ее за волосы и оттянуть голову назад.

— Ты такая же елочная хлопушка, как прежде, — процедил он насмешливо. — Но никакого эффекта от своей воспламеняемости ты не получишь, не тот случай. Чем тратить свой пыл на борьбу со мной, сохрани его для другого. Ты ведь не можешь рассчитывать на победу.

— А я хочу попробовать! — воскликнула она и ударила его по лицу. Он схватил ее за запястье, и не успела она опомниться, как руки ее были вывернуты за спину, а он, жарко дыша ей сзади в затылок, вкрадчиво шептал на ухо:

— Я думаю, тебе надо успокоиться, моя милая женушка. — И, высвободив одну руку, он погладил ей шею и грудь. — Правда, хорошо?

Она пыталась его лягнуть, но он вставил свою ногу между ее бедер, и положение еще больше осложнилось.

— Отпусти меня, самодур! — Она могла устоять на ногах, только прижавшись к нему спиной. Ребекка в изнеможении закрыла глаза. Ей хотелось визжать от несправедливости происходящего. Он был больше ее, сильнее, и, что самое ужасное, где-то глубоко внутри она уже ощущала нарастающее желание. Легко сказать себе самой, что все это просто похоть, которая ничего не значит, с ней можно справиться, но как быть с изнывающими сердцем и душой?

— Ну ладно, будет тебе, Ребекка, успокойся. Ты устала, — подшучивал он, а тем временем тонкие его пальцы завладевали ее грудью.

Она глубоко вздохнула, нервы ее были истомлены до предела, а он продолжал ее мучить. Положив руку ей на живот, он прижал ее еще ближе к себе, и нестерпимое желание опалило ее.

— Открой глаза, Ребекка. Не отключайся раньше времени, моя милая, — зашептал он. — Посмотри вперед, — продолжал он нашептывать, блуждая руками по всему ее телу.

Она открыла глаза, и в зеркале шкафа перед нею предстало, освещенное вечерним солнцем, столь возбуждающее зрелище, что у нее от сладостной истомы едва не подкосились ноги.

— Пожалуйста, пожалуйста, прекрати, — умоляла она и невольно подставляла шею под его поцелуи.

— Но ведь ты же сама этого хочешь, незачем себя обманывать, — шептал он.

Зрачки ее расширились, встретившись с его алчным взглядом. Чувственный изгиб его губ призывал сдаться. Зов природы, так долго остававшийся без ответа, наконец нашел отклик в каждой клеточке ее плоти. Впрочем, разве не всегда она испытывала с ним этот всепоглощающий голод?

— Да, да, — простонала она, когда он наконец повернул ее к себе и жадно впился ей в губы.

Подняв Ребекку на руки и осыпая поцелуями грудь, он понес ее к постели. Его руки лихорадочно освобождали ее от остатков одежды, а губы ласкали самые интимные уголки тела.

— Пожалуйста… — Она не знала, о чем просит: чтобы он продолжал или прекратил. Тело ее изогнулось туго натянутым луком, тонкие руки обнимали его плечи.

В первое мгновение их близости она почувствовала дискомфорт. Но постепенно страх отпустил ее, и всепоглощающее блаженство, о котором она имела лишь смутное представление, захватило ее полностью.

Ритм движения их тел совпадал в извечном эротическом танце жизни. И могучее тело Бенедикта содрогнулось, утонув в мягкой нежности ее тела.

Прошло некоторое время, прежде чем она пришла в себя. Ее сознание не могло воспринять необъятности того, что произошло.

— Тебе хорошо? — спросил он, опираясь на локоть. — Я для тебя тяжеловат. — Его взгляд пробежал по ее пылающим щекам, распухшим губам и опустился на грудь. — Ты такая маленькая, такая красавица, моя страстная Венера! — Он улыбнулся улыбкой победителя. Ребекка не увидела никаких других чувств на его лице и закрыла глаза.

— Уйди, — прошептала она, сгорая от стыда при мысли, что он соблазнил ее с такой легкостью. Она вспомнила их отражение в зеркале. Его циничная ставка на ее чувственность возмутила ее. — Я тебя ненавижу, — пробормотала она, отворачиваясь. Взгляд ее упал на часы. Боже, прошел всего лишь час после банкета. Еще светло. Она никогда не простит ему, никогда…

Бенедикт усмехнулся.

— Можешь ненавидеть меня сколько угодно, любимая, — снисходительно пошутил он, целуя ее в шею, — главное, чтобы нежное тело знало, кто его хозяин. — Его ладони прикоснулись к ее груди, и она с ужасом почувствовала, что сейчас последует продолжение.

Руки ее, только что его обнимавшие, теперь стали отталкивать.

— Ты как животное, — воскликнула она, — неужели нельзя подождать?!

— Называй меня как знаешь, ничего от этого не изменится, ты ведь сама меня хочешь. — И он провел рукой по ее бедрам.

— Нет! — прокричала она, задыхаясь, когда он схватил ее руки и завел ей за голову, прижав к подушке. С хищным блеском в глазах он снова опустился на нее, придавив бессильно извивающееся тело. Но вдруг хватка его ослабла, он позволил ей высвободиться и лениво протянул:

— Ты права, Ребекка, я поторопился.

— Да, очень поторопился! — воскликнула она, не веря тому, что он с ней согласен.

— Ага… — Он наклонился и поцеловал ее. Она, слишком ослабела, чтобы оказывать сопротивление, и просто закрыла глаза. — А теперь мы не будем спешить, будем наслаждаться. Как ты думаешь?

…Когда Ребекка вновь открыла глаза, было уже темно. Она утратила чувство времени; все ее тело ломило, она еле дышала. Рядом спал Бенедикт.

Осторожно выбравшись из постели, она отыскала при свете луны ванную комнату, закрыла за собой дверь и с облегчением перевела дух.

Оглядев элегантно обставленную ванную, она покраснела, увидев свое отражение в зеркале. Следы поцелуев пламенели на ее нежной коже. С чувством стыда вспомнила она, каким атакам подверглась только что.

Невероятная интимность их отношений должна была бы привести ее в ужас, но, к своему стыду, она отвечала ему с такой же раскованностью. Ей нравилось его мускулистое тело и доставляло наслаждение слышать его сдавленные стоны.

Она тряхнула головой, освобождаясь от эротических видений, и, повернув позолоченный кран, встала под очищающие струи душа. Ребекка методически омывала каждый сантиметр своей плоти, чтобы смыть воспоминания о близости с мужем…

Как бы ей хотелось тешить себя иллюзией, что он владел только ее телом! В глубине души она понимала, что дело не просто в том, что этот мужчина способен пробуждать в ней вожделение. Она должна простить себе эти вспышки чувственности. Она так долго жила в одиночестве, что, наверное, любой мужчина возбудил бы ее. Нет, не правда. Лишь Бенедикт может одним поцелуем или прикосновением зажечь ее. От него нет защиты и никогда не будет.

Ребекка закрыла глаза, подставляя живительной теплой воде свое измученное тело. И туг дверь в ванную открылась, и мужской голос проворковал:

— Могу я присоединиться?

— Нет! — воскликнула она, второпях выбираясь из-под душа, и оттолкнула его, хотя пульс ее молниеносно отозвался, затрепетав, как магнитная стрелка, на близость его крупного тела.

— А жаль, это было бы занятно, — произнес он с чувством.

Уловив знакомый блеск в его глазах, она покраснела. На нем были короткие черные трусы, грудь покрывали темные волосы; такое мужское соседство было ей внове и пугало.

— Неужели нет? Тогда разреши мне… — И, схватив купальную простыню, он стал вытирать Ребекку досуха, причем руки его были удивительно нежными.

— Я и сама могу, — глухо бормотала она, пока он вытирал ей волосы, прижимая мокрую голову к своей груди. Эта близость удручала ее.

— Зачем, если твой раб всегда к твоим услугам? — сказал он и, бросив простыню на пол, подхватил ее на руки.

Она вновь закрыла глаза, стараясь не расплакаться от жалости к самой себе. Это несправедливо, думала она. Будь она высокого роста, врезала бы ему в нос кулаком, чтоб знал, а так остается только терпеть. Обидно, она так беззащитна. Самостоятельная женщина, привыкшая свободно распоряжаться своей жизнью, вдруг за каких-нибудь несколько дней лишается этого блага полностью.

Бенедикт взял ее за подбородок и, прищурившись, заглянул в ее бледное лицо:

— Тебе хорошо?

Она чувствовала близость его вожделеющего тела, и его возбуждение оскорбляло ее. Слепой гнев охватил Ребекку.

— Нет, мне плохо, — сказала она, и глаза ее наполнились слезами.

— А по-моему, тебе хорошо. Она вырвалась из его объятий.

— А по-моему, ты сексуальный маньяк, — выпалила она, и ее фиалковые глаза источали теперь не слезы, а ярость.

Его губы скривила насмешливая ухмылка. Дотронувшись пальцем до ее губ, что еще больше привело ее в бешенство, он сказал:

— Ты можешь обвинять меня в чем угодно, однако, что касается секса, тут у нас полное взаимопонимание. Ты же не можешь обвинить меня в том, что я мужчина. — Он иронично поднял бровь. — А тебе я бы посоветовал не обвинять себя в том, что ты женщина. — Его взгляд пробежал по ее обнаженному телу и нежной коже, то там, то здесь отмеченной синяками от поцелуев, затем снова остановился на ее пылающем от гнева лице. — Да ты взгляни на себя: следы нашей любви еще не стерлись, моя хлопушечка, не надо притворяться. Если я сексуальный маньяк, то и ты с удовольствием ступила со мной на эту кривую дорожку. — Он отпустил ее руки и поцеловал распухшие губы. — И нечего так распаляться! — усмехнулся он и с надменной улыбкой влез под душ.

Последние его слова и смех оказались каплей, переполнившей чашу ее терпения.

— Что ты мелешь, эгоист, ублюдок! — закричала она, но шум воды заглушил ее слова. Она схватила сухое полотенце, завернулась в него и вылетела пулей из ванной. Пусть даже Бенедикт говорил правду, от этого ей не легче.

Войдя в комнату для гостей, которой пользовалась предыдущие два дня, она еще больше рассвирепела, обнаружив, что всю ее одежду унесли; Ребекка влетела в главную спальню и распахнула шкаф. Да, так и есть: экономка перенесла ее одежду сюда. Проклиная все на свете, она схватила белье и то, что подвернулось под руку из одежды, — хлопчатобумажную синюю блузу и синюю же юбку с кремовой отделкой, один из тех туалетов, что купил Бенедикт. Быстро одевшись, она взглянула на часы. Уже десять, и тут у нее заурчало в желудке. Наверное, проголодалась.

— Куда это ты собралась? Ребекка застыла на месте.

— Спущусь вниз, хочу поесть чего-нибудь, — сказала она и искоса оглядела Бенедикта. Он обвязал полотенцем бедра; больше на нем ничего не было. Обстановка почему-то неприятно поразила ее своей интимностью, и ей захотелось сбежать от него куда глаза глядят.

Бенедикт прищурился.

— Успокойся, Ребекка, я не собираюсь морить тебя голодом. — Он достал из шкафа синий шелковый халат и, сбросив полотенце на пол, словно забыв, что он голый, стал его надевать.

— Это меня воодушевляет, — заметила она, стараясь не обращать внимания на его наготу.

— Вот как? — двусмысленно бросил он, и она выскочила из комнаты, как испуганный кролик.

Кухня была облицована стальной плиткой и оборудована по последнему слову техники. Ребекка, оглядевшись, почувствовала тоску по своей прежней кухне. Туда ей путь заказан — по крайней мере на несколько лет, если Бенедикт будет настаивать на своем.

Вчера она была вынуждена, прибегнув к агенту, поставить свою квартиру в список сдающихся внаем. Ей повезло, что Бенедикт не настаивал на продаже квартиры.

Она вздохнула и открыла холодильник. Кислая улыбка тронула ее губы: миссис Джеймс, экономка Бенедикта, знала свое дело. На верхней полке стоял поднос с холодной закуской, салатом и бутылкой шампанского.

Она захлопнула дверцу холодильника, взяла из корзинки яйцо, включила газ и налила на сковородку масло. Ну и что, если от жареного толстеют? Ей сейчас все безразлично. Заложив в тостер два ломтя хлеба, она разбила яйцо, вылила его на сковородку, и в это время в кухню вошел Бенедикт.

— Яичница? Не слишком романтично для свадебного пира, — улыбнулся он, — Но если это все, что ты умеешь готовить, то пусть будет так.

— Я тебе не прислуга, — огрызнулась она. Ее раздражительность, казалось, развлекала его.

— Каков характерец! Разве твоя мама тебя не учила, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок?

Она слегка обернулась. Он стоял слишком близко, так близко, что она могла различить морщинки вокруг глаз и в глубине их выражение довольства. Последнее обстоятельство вывело ее из себя.

— Ты единственный мужчина из тех, кого я знаю, который меня злит. А что касается пути к твоему сердцу, если б я и нашла его, я изрубила бы твое сердце на кусочки, — выпалила Ребекка.

Взгляды их яростно скрестились Ему удалось скрыть свои мысли, лишь челюсти крепко сжались.

— Я вижу, ты решила продолжить сражение, — заметил он иронически.

Она поглядела на него с вызовом. Он стоял босиком, в синем халате, на груди, между отворотами, виднелись черные волосы. Его мужественный вид действовал на нее убийственно.

Руки ее дрожали, и она злилась сама на себя за свою слабость. Надо переключиться на еду; тост уже подгорел, она подцепила яичницу на лопатку, стараясь не замечать Бенедикта.

— А мне сделай пожиже, — прошептал он ей на ухо.

Подействовал ли на нее его шепот или насмешливый тон, но, так или иначе, будучи в здравом уме и рассудке, она в ярости повернулась и швырнула ему в лицо еще не остывшую яичницу.

Выражение его зловещего лица она запомнит навсегда; его трудно описать. Темные брови сдвинулись, и лопнувший желток потек по широкому лбу и переносице.

Ребекка уже не сдерживала себя. Он выглядел таким смешным, ну как тут было не захохотать!

— Яичница а-ля Бенедикт! — Она продолжала хохотать, увидев расплывшийся на его плече белок и жирные брызги на полу.