— Кофе, пожалуйста, — прервал официант последовавшее напряженное молчание.

Ребекка не знала, как ей отнестись к его словам. Что это, оскорбление или комплимент? И, чтобы скрыть свое замешательство, она выпалила первое, что ей пришло в голову:

— Безумец, вы предпочитаете женщин, увлекающихся земными радостями?

Он смотрел на нее не отрываясь и, протянув через стол руку, сжал ее маленькую ладонь.

— Да, я сошел с ума из-за вас. Мне страшно нравится, когда вы вот так с придыханием произносите мое имя. — Он поднес ее руку к губам и поцеловал запястье, там, где бился учащенный пульс.

По телу ее пробежала дрожь; ей казалось, что не только он, но и все вокруг видят ее волнение, и она попыталась высвободить свою руку.

— Нет-Нет, Ребекка, не уклоняйтесь; ваша искренность — это первое, что привлекло меня к вам. — Он еще крепче сжал ее руку. — Разве вы не видите, что нас с вами неудержимо тянет друг к другу? — требовательно спросил он.

Ребекка проглотила комок, сжимавший ей горло. Ей казалось, что сердце ее куда-то падает. Значит, он тоже почувствовал некую связь между ними. Она пыталась внушить себе, что любви с первого взгляда не бывает. Нет, бывает, возражало что-то внутри. Ее широко раскрытые глаза искали ответ в его суровых чертах.

— Если вы будете так на меня смотреть, Ребекка, я ухвачу вас за ваши роскошные волосы и увезу отсюда куда-нибудь за автостоянку.

Она покраснела до ушей и потупилась.

— Простите меня… Я ничего не понимаю. — И, вдруг, вскинув голову, призналась:

— Я еще никогда ничего подобного не испытывала. — Она не умела притворяться.

— Я хочу вам верить, Ребекка. Боже, как я хочу вам верить.

На одно мгновение ей показалось, что он потрясен, но, должно быть, она ошиблась, так как он скептически покачал головой.

— Подумать только, такая красивая, интеллигентная женщина должна иметь множество поклонников. Есть у вас сейчас кто-нибудь, о ком мне бы следовало знать?

— Нет, Бенедикт, ни сейчас, ни когда-либо прежде, только вы.

Он резко отпустил ее руку и облокотился на спинку стула, его глаза сузились.

— В это трудно поверить, но я ловлю вас на слове. — Он помолчал. — На данный момент.

Ребекка не поняла, что он имеет в виду, но не успела спросить — он подозвал официанта. Расплатившись, он встал и протянул руку Ребекке:

— Пошли отсюда, тут слишком многолюдно. Когда они снова оказались в машине, Бенедикт наклонился и обнял ее, она поняла, что сейчас он ее поцелует.

— Я тебя хочу, — прошептал он прежде, чем его губы прикоснулись к ее губам.

Она затрепетала в его объятиях, ее охватил жар, исходивший от его тела; поцелуи были долгими, он безжалостно терзал ей губы. Сила его страсти сначала поразила, а затем затянула ее в головокружительный омут. Она отвечала ему со всем пылом юного сердца, пробудившегося для любви. Когда его рука скользнула под жакет и распустила шнуровку лифа, она сжалась от неожиданности, но потом сладкая, дотоль неизведанная отрава затопила ее всю.

— Бенедикт, — пролепетала она, когда он, опустив голову еще ниже, стал покрывать поцелуями ее шею — там, где бился пульс.

В ней вспыхнуло желание, голод, который она не могла и не хотела обуздывать. Кровь пульсировала в ее венах, как неукротимое пламя. Она обняла его за плечи; ее маленькая рука ворошила пряди его черных волос, она прижимала его к себе. Ей не было стыдно; только ради этого мгновения она и появилась на свет…

Бенедикт судорожно вздохнул и откинул голову; осторожно высвободился он из ее объятий и дрожащими руками поправил свою одежду.

— Прекрасно, Ребекка, я чуть было не завладел тобой прямо на автостоянке. Ты оказываешь на меня разлагающее влияние.

— Я рада, — прошептала она горячо, все еще не насытясь его поцелуями. — Я, наверное, влюбилась в тебя, и было бы ужасно, если это любовь без взаимности. — Она неуверенно засмеялась, сознавая, что говорит ему больше, чем следовало бы.

Бенедикт сжал ее лицо ладонями. Его золотисто-карие глаза впились в нее огненными жалами.

— Я не шучу, Ребекка. Я чувствую то же самое, что и ты. Но здесь я не могу тебе это доказать. — Быстро поцеловав ее опухшие губы, он откинулся на сиденье. — Я, пожалуй, отвезу тебя домой, а то Руперт, чего доброго, объявит розыск. Но не сомневайся, это только начало. Обещаю тебе.

Они вернулись в Оксфорд в непринужденном молчании. Бенедикт принял ее приглашение на чашечку кофе, но, к ее досаде, Руперт составил им компанию. Она успокаивала себя тем, что Бенедикт назвал их встречу только началом, и она верила ему. Провожая его до машины, она ждала, что вот-вот он заговорит о следующей встрече. Видимо, ожидание было написано у нее на лице, когда она промурлыкала:

— Спокойной ночи, Бенедикт… — ведь не могла же она его задержать.

— Если ты будешь так на меня смотреть, я посажу тебя в машину и увезу в Лондон, — пошутил он.

— Я бы не возражала, — ответила она полусерьезно.

Он обнял ее и крепко поцеловал.

— В понедельник я читаю лекцию в университете, но связаться со мной можно.

К среде чувство эйфории стало покидать Ребекку. Она почти не выходила из дома, но Бенедикт не звонил. Наконец, по настоянию Мэри, она согласилась пойти на встречу местного исторического общества. Она сидела, едва понимая, о чем идет речь и что за фильм демонстрируется, но самое скверное было то, что дома ее встретила улыбающаяся Мэри и сообщила о звонке Бенедикта.

— О! Какая жалость! Я знала, что мне нужно было остаться дома.

— Глупости, девочка. Он просил передать, что еще позвонит и…

— И что? — нетерпеливо спросила Ребекка.

— Я пригласила его к нам на выходные. Он приедет в субботу, но завтра вечером еще позвонит, чтобы подтвердить время.

Ребекка порывисто обняла Мэри.

— Ты прелесть!

В четверг вечером Ребекка не отходила от телефона. Когда наконец раздался звонок, ее нервное напряжение достигло предела.

— Резиденция профессора Барта, — с замиранием сердца ответила она, моля Бога, чтобы это оказался Бенедикт.

— Ребекка, я уже отчаялся тебя поймать. Чем обязан такому счастью? Тебе надоели молодые красавцы из Оксфорда? — шутовским своим тоном поинтересовался он.

— Бенедикт! — с укоризной воскликнула она. Как он мог представить себе ее с кем-то другим! На мгновение страшная мысль пришла ей в голову: а вдруг до Бенедикта дошли слухи о ее прошлом позоре? Нет, не может быть. Его не было в это время в стране. В любом случае она сможет потом объяснить этот ужасный эпизод. Бенедикт все поймет, но только не теперь. Она боялась чем-либо испортить свою внезапно возникшую любовь. Она торопливо стала объяснять, почему ее не было дома вчера вечером, понимая, что напрасно так волнуется.

— Ладно, Ребекка, я тебе верю, но вернемся к делу. Я приеду около трех в субботу. Не возражаешь?

— Конечно, нет! — воскликнула она, задохнувшись от счастья. Все ее страхи бесследно исчезли.

Прошел июнь, наступил июль, и Ребекка все больше мечтала о близости с Бенедиктом, но он со своей стороны никаких шагов к этому не предпринимал.

Она ожидала его, выглядывая из окна гостиной. Они часто перезванивались, а последние три недели он приезжал в Осксфорд на выходные и проводил время с ней, с Мэри, Рупертом и малышом Джонатаном… Может быть, потому-то они и не сблизились.

Улыбка тронула ее губы — теперь будет по-другому… На этот раз весь дом в ее распоряжении. Руперт увез семью к своим родителям в Дэвон, чтобы показать им внука.

Ребекка места себе не находила от волнения. Она любила Бенедикта и была почти уверена, что он тоже ее любит. Они обедали вместе, ходили на концерты, однажды ясным воскресным днем плавали под парусом по реке, и страстные их поцелуи всякий раз при расставаниях оставляли ее с дрожью в коленях, томили своей неутоленностью.

Она вытерла влажные ладони. На этот раз они будут одни, совершенно одни, целых два дня… при этой мысли сердце ее забилось, а когда она увидела его машину у подъезда, чуть не выскочило из груди. Она сбежала с лестницы, распахнула дверь и кинулась в его объятия.

— Вот это называется встреча! — воскликнул Бенедикт и, склонившись, поцеловал ее в губы. Разжав свои руки быстрей, чем ей хотелось бы, он пытливо сощурился. — Чем заслужил я такой страстный прием?

Она вглядывалась в его суровые черты жадными глазами, пьянея от его близости.

— Ничем не заслужил. Я просто соскучилась, — пролепетала она в ответ.

— Это чувство мне знакомо, — сказал он. — Но разреши мне все-таки войти в дом. Интеллектуал Руперт не одобрит нас, если мы будем заниматься любовью на пороге его дома.

— Руперт не узнает, — поспешила она его обрадовать. — Весь дом сегодня наш, Барты уехали на выходные к родителям. — Она счастливо улыбнулась и, взяв его за руку, повела в холл. Закрыв за собой дверь, она повернулась к нему. — Вот я тебя и поймала, — пошутила она и, встав на цыпочки, обвила руками его шею.

— Ах, вот, оказывается, чего ты хочешь! — Его крупные загорелые руки обхватили ее за тонкую талию и приподняли. — Говоришь, поймала меня? А может, тебе вот так больше понравится? — И, перекинув ее через плечо, как это делают пожарные, он внес Ребекку в распахнутую дверь гостиной.

— Бенедикт, отпусти меня! — отчаянно закричала она. Голова у нее свисала вниз, она пыталась освободиться, но он крепко держал ее, перехватив под коленками. — Ты меня уронишь!

— Ни в коем случае, милая, — заверил он с усмешкой и свалил ее, словно куль, на большой, обитый кожей диван.

Она лежала на спине раскинув ноги, спутанные волосы, обрамляя лицо, рассыпались по плечам. Выглядела она очаровательно: белые шорты едва прикрывали бедра, футболка задралась кверху, обнажая живот.

— По-моему, ты слишком долго прожил с индейцами, дорогой. Мы с тобой как Тарзан и Джейн, да? — и ее фиалковые глаза загорелись детским восторгом.

Взгляд его скользнул по ее румяным щекам и по всему прелестному телу, раскинувшемуся в такой милой позе. Насмешливо сощурясь, он склонился над ней и отбросил пряди волос с лица.

— Не хочешь ли ты сказать, что у такой красавицы, как ты, не было мужчин?

Она перестала улыбаться. Ей почему-то показалось, что он имеет в виду не физическую близость, а нечто совсем другое.

— У меня был папа, — простодушно ответила она.

Бенедикт стоял над нею, черные джинсы облегали его мускулистые ноги и бедра. Она покраснела, поспешно отвела глаза и, задержав свой взгляд на его широкой груди, на темневших у ворота расстегнутой рубашки курчавых волосах, зарделась еще больше.

И вдруг она оробела, ощутив полную их изолированность от всех и вся, и неловко попыталась подняться с дивана.

— Нет, не вставай, — скомандовал он и, слегка отодвинув ее, пристроился рядом. — Что ты имела в виду, когда сказала, что весь дом принадлежит нам? — спросил он охрипшим голосом и, опершись одной рукой о спинку дивана, другой прикоснулся к ее губам.

Губы ее сами собой приоткрылись, она протянула к нему руки и обвила за шею. Боже, как она его любит! — думала Ребекка, загипнотизированная темным блеском его удивительных глаз. Волна томления захлестнула ее, мучительно захотелось раствориться в его тепле и могуществе.

Кончиком пальца он нежно погладил ей нижнюю губу и тихо проговорил:

— Я хочу тебя, Ребекка, и мне кажется, что ты тоже хочешь.

— О, Бенедикт! Я тоже, тоже… — Она и не думала сказать «нет».

— Ты меня любишь, Ребекка? Правда любишь?

Луч солнца коснулся его загорелого лица, вспыхнул в черных волосах, и нимб, возникший вокруг его гордой головы, на мгновение скрыл выражение его глаз. Он похож на греческого бога, подумала Ребекка, как же можно не любить его?

— Я люблю тебя, Бенедикт. Мне кажется, что так было всегда, и я знаю, что так будет всегда.

Он склонился над ней, и губы их соединились. Полушутя он стал покусывать ей губы, а когда она прикоснулась к его густым вьющимся волосам на груди, прерывисто вздохнул и, прижав ее к себе, осыпал страстными поцелуями.

Вдруг он оторвался от нее, положив руку ей на грудь и не давая подняться с дивана. Ребекка глядела на него с ошеломленной улыбкой, глаза на круглом румяном лице сияли как две звезды. Но улыбка ее исчезла, вспугнутая гримасой, исказившей его суровые черты.

— Ты, милая, не елочная хлопушка, а настоящий динамит, и если я сейчас же не уйду, то совершу что-нибудь такое, о чем мы оба будем сожалеть.

— Я ни о чем не буду сожалеть, Бенедикт, я обещаю. — И она сделала то, о чем мечтала неделями: обвив одной рукой его могучую шею, скользнула другой в распахнутый ворот рубашки и стала гладить шелковистые волосы на его груди.

Он отбросил ее руку.

— Интересно, скольким мужчинам ты уже все это говорила.

— Никому. Только тебе. — Что это с ним? Ревность или что-то другое? — подумала она. Ей был неприятен его тон, словно он сомневался в ней. Все внутри болезненно сжалось… Видно, кто-то ступил на будущую ее могилу…

— Сядь и приведи себя в порядок, хотя бы более-менее.

— Я не ждала такой пощечины, — пробормотала она, оправляя задравшуюся футболку.

Бенедикт, ничего не ответив, достал из заднего кармана брюк маленькую коробочку для ювелирных украшений. Опустив глаза, он задумчиво вертел ее в руках, и густые ресницы затеняли его взгляд.

— Здесь кое-что для тебя, Ребекка. Я думаю, тебе лучше это принять, прежде чем мы пойдем дальше.

Сердце Ребекки неистово забилось, глаза наполнились слезами. Она протянула дрожащую руку. Бенедикт избегал ее взгляда, этот необычный человек, столько испытавший в джунглях Амазонии, был застенчивым. Ее захлестнула такая волна любви, что сердце болезненно заныло.

Он вложил маленькую красную коробочку в ее протянутую руку, и она приподняла крышку. Это был изысканный подарок — фиолетово-красный камень, окруженный маленькими бриллиантами.

— Какая прелесть, Бенедикт! Я самая счастливая на всем белом свете! Пожалуйста, надень мне сам. — Она подала ему левую руку, и дрожь пробежала по ее телу, когда он надевал тонкое колечко ей на палец.

— Тебе нравится? — спросил он, по-прежнему отводя глаза.

— Я его так же полюбила, как тебя, Бенедикт.

— Это звучит, — засмеялся он с грубоватой небрежностью.

Бедняга, он нервничает, подумала она и, сев к нему на колени, обняла одной рукой его за шею, а другую вытянула вперед, расставив пальцы, чтобы получше рассмотреть свое кольцо — чудесный символ обручения.

— Я люблю рубины, — с растроганным вздохом сказала она.

— Это гранат, — поправил он.

— Что бы ни было, — прошептала она, уверенная в его любви, и нежно поцеловала в загорелую шею. — Я буду носить его все годы нашего супружества.

— Я уверен, что будешь, — пробормотал Бенедикт с сарказмом, которого она не уловила. Погладив по щеке, он поцеловал ее в губы. — Прости меня, Ребекка, но я не могу остаться. Я заехал, только чтобы подарить тебе кольцо. Мне нужно немедленно вернуться в Лондон, у меня сегодня вечером выступление по телевидению.

Эта новость погасила огонь счастья в ее глазах.

— А как же мы? Сегодня мы обручились, и ты оставляешь меня одну. Давай хотя бы выпьем, чтоб отметить это событие. — Ей не удалось скрыть разочарования.

— Нет, извини, ведь я за рулем. — Бенедикт снял ее с колен, усадил на диван и поднялся.

— Но ведь мы должны так много обсудить, например, когда свадьба. — Произнеся это слово, Ребекка блаженно улыбнулась. Даже если они не будут вместе прямо сейчас, у них вся жизнь впереди, подумала она. Они будут мужем и женой! Она чувствовала себя на седьмом небе: ее казавшаяся несбыточной мечта сбывалась.

— Я пробуду в Англии лишь до конца августа, потом должен лететь в Нью-Йорк. Возможно… — Он помешкал.

Она вскочила с сияющим лицом, не дав ему закончить фразу.

— Свадьба займет не больше двух недель, и тогда я смогу поехать с тобой в Америку.

Ее сердце словно остановилось, когда она увидела, какое выражение появилось в его глазах.

— Неплохая идея. Но есть ряд других соображений. Я все обдумаю, и мы сможем обсудить это на следующей неделе. Спешить нам некуда, и я уверен, что ты прекрасный организатор и, что бы мы ни решили, у тебя все получится, — пошутил он.

Ребекка улыбнулась, не заметив издевки.

— Как скажешь, — согласилась она, счастливо вздохнув. Она взглянула на кольцо, и ей показалось, что это символ блестящего будущего с человеком, которого она любит. Ничто не могло Остудить ее эйфорию.

Ребекка действовала импульсивно; в четверг она ринулась в Лондон, надеясь увидеть Бенедикта. Она не могла дождаться субботы, нуждаясь в подтверждении своих грез. Временами ей хотелось ущипнуть себя, чтобы удостовериться, что это не сон. Утром она проснулась с предчувствием рокового развития событий.

Пока такси колесило по улицам Лондона, Ребекка, притулившись на кончике сиденья, сжимала руки, пытаясь умерить волнение. Она так нервничала, что ее мутило. Какие глупости, думала она, но ничего не могла с собой поделать.

Взглянув на колечко, надетое на средний палец левой руки, она глубоко вздохнула.

В конце концов она приехала в Лондон всего лишь за покупками. С момента их обручения, а прошло уже три недели, она виделась с Бенедиктом по выходным дням, и он регулярно ей звонил, но почему-то они никогда не обсуждали день свадьбы.

— Приехали. — Голос водителя заставил ее вздрогнуть; она выпрямилась и пошарила в кошельке.

Протянув шоферу несколько банкнот, она сказала: «Спасибо, сдачи не надо» — и, собрав свои свертки, вышла из такси.

Перед нею высился красивый белый дом, массивная железная ограда и монументальные колонны крытой галереи. Дом стоял в ряду таких же зданий, напротив Риджент-Парка. Его жилье выглядело значительно элегантней, чем она ожидала.

А вдруг его нет дома? — панически подумала она. Он дал ей свой лондонский адрес при последней их встрече. Надо полагать, что он не против ее визита. Прижимая к себе свертки наподобие щита, она нажала на медный звонок. В конце концов, он ее жених! Что ей волноваться?..

Дверь отворилась, и она увидела совершенно незнакомого человека, пожилого мужчину в черном костюме.

— Чем могу быть полезен, мадам?

— Я… Я ищу квартиру Бенедикта Максвелла, — пролепетала она, взглянув на клочок бумаги, зажатый в руке.

— Кто это, Джеймс? — послышался голос изнутри.

Нет, она не ошиблась, это его голос.

— Твоя невеста, — отозвалась она.

— Какого черта?.. — В дверях появился Бенедикт. — Вы свободны, Джеймс, я сам разберусь; можете идти наверх, сегодня вы мне больше не нужны.

Ребекка нервно хихикнула: у него есть лакей, которого зовут Джеймс. В это невозможно поверить. Она подняла глаза и взглянула на своего жениха. Его нельзя было узнать. У нее пересохло во рту и заколотилось сердце. На нем был черный костюм безупречного покроя, прекрасно облегавший его широкоплечую фигуру, белоснежная шелковая рубашка выгодно контрастировала с загаром, эффектно оттеняющим суровые черты лица и свидетельствующим о долгих годах, проведенных в жарком климате.

— Заходи уж, Ребекка.

— А я думала, что ты живешь просто в квартире, — проговорила она, когда он, взяв ее за локоть, втащил в холл с мраморным полом и великолепной лестницей в центре.

— Да, в некотором роде так оно и есть. На третьем этаже живет мой лакей, Джеймс, а его жена — моя экономка. — Он взглянул на ее прелестное, перепуганное лицо и, заметив, как она взволнована, почти вежливо спросил:

— Может быть, ты все-таки объяснишь мне, как ты тут оказалась?

Стоило ему только взглянуть на нее, и Ребекка кинулась к нему на грудь, как притянутая магнитом, словно бы прячась в его объятиях от него самого. Ей до смерти хотелось, чтобы он с нежной заботливостью прижал ее к себе, припал к ее губам, хотелось чувствовать прикосновение его сильных рук к ее телу. Сила страсти, которую она испытала, напугала ее. Она не только не узнавала себя, но и, хуже того, не была уверена, что знает Бенедикта.

— Мне надо было кое-что купить, ну и заодно решила сделать тебе сюрприз. — Она показала свои свертки; он быстро взял их и положил на стол.

— Не скрою, твой визит для меня неожиданность, дорогая, но, разумеется, приятная. — И прикоснувшись губами к ее лбу, он обнял ее за плечи и повел через двойные двери в красиво обставленную комнату.

— Я надеялась, что ты не будешь против. Подумала, уж если я в Лондоне, то попытаюсь застать тебя дома. Я знаю, что ты приедешь в субботу, но хотелось поговорить… — Она что-то лепетала, лишь бы не молчать.

— Ребекка, подожди. Во-первых, сядь, — скомандовал Бенедикт. — Выпей чего-нибудь и расслабься. Тебе не надо давать объяснения. Ты ведь моя невеста, значит, можешь зайти ко мне в любое время.

Она перевела дух и села на большой, обитый бархатом диван.

— Я только хотела… — Тут она заметила, что он повернулся к ней спиной, подойдя к деревянному полированному бару высотой почти до потолка, стеклянные панели которого были отделаны бронзой.

Она облокотилась на высокую спинку дивана и осмотрелась вокруг с интересом и любопытством. Два широких окна пропускали лучи вечернего солнца, тяжелые темно-зеленые бархатные шторы были схвачены резными бронзовыми кольцами. Мягкие восточные ковры покрывали отполированный паркет. На маленьком столике стоял глобус рядом со стопкой географических журналов — единственный признак некоторой небрежности в этой сверхэлегантной комнате.

Стены были увешаны картинами: одна-две написанные маслом и, несомненно, кистью мастера, несколько акварелей и, что ее удивило, множество карикатур. Среди них последние работы Макса Боксера, которые привлекли ее внимание. Она читала в новостях о безвременной кончине художника от кровоизлияния в мозг и вспомнила его рисунок, напечатанный в одной из воскресных газет.

— Ты о чем-то задумалась; вспомнила другого, не правда ли? — Голос Бенедикта вторгся в ее размышления. Он стоял рядом и протягивал ей почти полный стакан бренди. — Может, бывшего любовника?

— Ради Бога, прекрати, — взмолилась она и взяла стакан в руки. — Я скучала по тебе, — призналась она. «Он ведь все равно знает, как я привязана к нему». В мыслях она снова спросила себя, не глупо ли вот так, сослепу, вручать свое счастье в руки другому человеку, но тут же отбросила свои сомнения.

Она взглянула в его темные глаза, и где-то внутри у нее похолодело, казалось, его напряженный взгляд мог проникать в ее мысли и читать в них все. Внезапная его реплика о бывшем любовнике заставила ее задуматься, не слыхал ли он что-нибудь о старой скандальной истории.

Ей бы следовало все ему рассказать, но как-то не было подходящего момента.

— Итак, — произнес он тихо, — ты не могла дождаться нашей встречи. Я польщен, моя милая, и прошу извинить меня, если я встретил тебя не слишком любезно, но постараюсь искупить свою вину, пригласив тебя пообедать со мной. Ну как?

Он стоял перед ней, заслоняя свет широкими плечами. Она предпочла бы, чтобы он был одет проще; в вечернем костюме он казался ей менее доступным. Его могучий торс излучал биотоки, чего она не замечала в других мужчинах. Да и сам он уловил мгновенную реакцию чувств, которые она не умела скрывать, да и не хотела…

— Я бродила по Лондону несколько часов, к тому же не одета для выхода. — Она оглядела свое слегка помятое летнее платье, а затем перевела взгляд на его вечерний костюм. И только тут ей стала понятна вся неуместность ее вторжения. — Извини, мне, конечно, следовало сначала позвонить. Ты, видимо, куда-то собрался? — Иначе зачем бы он стал надевать этот костюм, подумала она с неловкостью и, выпив стакан бренди одним махом, поставила его на маленький столик.

Отвернувшись, Бенедикт отступил на шаг, выражение его лица было скрыто от нее, но почему-то ее пробрал озноб. Она посмотрела в окно: может быть, солнце село? Нет, но уже седьмой час, и стало прохладнее. Должно быть, поэтому…

— Нет, ты ошибаешься. Я только что вернулся домой. Ты ведь знаешь, как это бывает: средства массовой информации дорвались до модной темы об окружающей среде, и я ни с того ни с сего сделался гвоздем программы. Только что был на записи для Би-Би-Си, по этому случаю и принарядился. Если разрешишь, я переоденусь. — Обернувшись к ней, он улыбнулся. — Хорошо?

Словно гора свалилась с плеч Ребекки, к ней снова вернулась уверенность.

— Тогда я провожу тебя. Хочется осмотреть дом. Правда, я уже потрясена великолепием твоего жилища. Не предполагала, что антропология такая выгодная профессия.

Она не заметила его саркастической улыбки, когда он протянул ей руку и помог встать.

— Совсем не выгодная. Это дом моего отца, а теперь он мой, и я с удовольствием тебе его покажу. Ты можешь остаться на ночь. — Золотисто-карие его глаза встретились с ее фиалковыми, и, казалось, электрическая искра разрядилась между ними.

Как она желала этого…

— Твое молчание — красноречивый ответ. — Он с усмешкой поднял бровь. — Или ты предпочитаешь законные узы?

— Нет, — поспешила она с ответом. Незачем объяснять ему свой внезапный девичий страх. Пускай видит лишь одно — она хочет быть в его, объятиях и целоваться до потери сознания.

Все эти недели она убивалась из-за этого человека и, если уж честно, с радостью отдалась бы ему в первый же вечер их знакомства. А вместо этого, не считая страстных поцелуев по выходным дням, они редко оставались одни.

Бенедикт прикоснулся к ее обручальному колечку, и его чувственный рот тронула понимающая улыбка. Он опустил взгляд на мягкую округлость ее груди.

— Мне кажется, я отгадал, о чем ты думаешь, — шутливым тоном сказал он. — Ты ведь очень расторопная молодая дама, а я, извини, всего лишь человек, и холостяцкая жизнь не мед…

— О, Бенедикт, — пролепетала она, бросаясь ему на шею, — я пришла просто затем, чтобы тебя увидеть, чтобы ты меня обнимал и чтобы знать — все это не сон и никуда не исчезнет… — Ее полные губы прикоснулись к его губам, и она закрыла глаза.

— Нам следует поговорить… — Он засмеялся с хрипотцой, и она удивленно открыла глаза.

— Да, и поговорить тоже, — ответила она. Сноп солнечных лучей пролег через комнату, осветив голову Бенедикта, и странные тени упали на его мужественное лицо. Вдруг ей показалось, что оно выражает циничное высокомерие, что перед ней другой человек, совсем не тот прямодушный затворник, в которого она влюбилась.

— Ты красавица, Ребекка, и еще не родился на свет такой мужчина, который смог бы устоять перед твоим темпераментом и не пожелал жениться на тебе. — Он произнес эти слова почти сердито, наклонился к ней, и его приоткрытый рот приблизился к ее губам. Его рука обвила ее за талию, а жесткие губы, целуя, причиняли боль. Она, уже не стесняясь, прижималась к нему. Бенедикт глубоко вздохнул; теперь его губы завладели мягким изгибом ее шеи. Она чувствовала, как он напряжен, и его возбуждение было ей приятно.

Его упругие бедра прижались к ней, а рука, погрузившись в ее длинные волосы, обмотала их вокруг запястья.

— Бенедикт, — прошептала она, протестуя, когда он немного отстранился от нее. Его горячее дыхание, тяжелые удары сердца под ее маленькой рукой опьяняли ее. Конечно же, он чувствует то же самое, подумала она. Зачем же он отстранился?

Она попыталась найти ответ в выражении его лица. Его темные глаза, точно пылающие угли, были прикованы к ее распухшим от желания губам.

— Я не хочу овладеть тобой, как умирающий от страсти подросток, на полу гостиной.

— Тогда пойдем наверх, — бесстрашно ответила она. — Я устала сдерживать себя, Бенедикт. Я люблю тебя, и мы помолвлены, — взмолилась она с бесстыдством. Все ее тело ломило от истомы, каждая клеточка отвечала на его прикосновения, на жар, исходивший от него. Ей казалось, что она больше не выдержит.

— Ах, вот оно что! Интересно, — протянул он, заключая ее в объятия.

Ребекка похолодела, пораженная явным цинизмом его интонации: неужели он не верит в ее искренность?

— Да, и всегда буду любить тебя, — просто сказала она, обнимая его за плечи, когда они быстро поднимались по лестнице.

— Следует понимать, что я могу быть уверен в тебе? — пробормотал он, надавив плечом на дверь в спальню.

Ребекка не заметила обстановки этой комнаты. Весь мир заключался для нее в Бенедикте, и она смотрела на него широко раскрытыми восхищенными глазами.

Очарованная, она в каком-то забытьи смотрела, как он сбросил пиджак и стал расстегивать пуговицы на рубашке.

— Сколько мужчин, хотел бы я знать, утонули в глубине этих «анютиных глазок»? Ты невероятно красива. У тебя наверняка были другие увлечения. — Это утверждение скорее походило на вопрос. Его темный взгляд блуждал по ее миниатюрной фигурке, потом остановился на лице.

Ребекка улыбнулась. Он не первый раз спрашивает ее о других. Вероятно, ревнует, ему требуются подтверждения, и, о Боже, ей понятно это чувство. Мысль о том, что Бенедикт обнимает другую женщину, доставила бы ей невыносимую боль…

— Никаких других увлечений, Бенедикт, милый, никакой другой любви, никогда, — прошептала она и протянула к нему руки, как будто этот жест мог убедить его в правде ее слов.

Его взгляд задержался на мгновение на гранатовом кольце.

— Ты говоришь так, что хочется верить, — пробормотал он, снимая рубашку. — Но у тебя, разумеется, был друг? Тебе ведь уже двадцать два; какая-нибудь первая любовь? — Глаза у него недобро вспыхнули, но она не заметила этого.

Ее ненасытный взгляд скользил по его обнаженной груди, поросшей волосами; кожа его блестела при мягком вечернем освещении, как коричневый атлас. Словно под гипнозом она следила, как его длинные пальцы расстегнули ремень, и у нее перехватило дыхание, когда он стал снимать брюки.

Он поймал ее взгляд и, ложась рядом с ней, поднял одну бровь и выжидательно улыбнулся:

— Не бойся, дорогая, признавайся, ведь я хочу знать о тебе все. Как только я тебя увидел, тотчас же понял, что судьба велит нам быть вместе. Что бы ты ни рассказала, мое решение не изменится, я обещаю.