Генри Н. Берд, Дуглас К. Кений
      Пластилин колец
      Пародия на "Властелина колец" Дж.Р.Р.Толкина,
      сочиненная Генри Н. Бердом и Дугласом К. Кении,
      членами-основателями клуба "Гарвардский пасквилянт"
      и переведенная с их английского языка
      Сергеем Б. Ильиным
      с посильной помощью
      Александры В. Глебовской
      Анонс от издательства:
      Авторы уведомляют, что настоящее произведение, и никакое иное, была выпущено в свет с единственной целью: как можно быстрее заработать некоторое количество денег. Те, кто почитает для себя обязательным с почтением относиться к определенному автору, да не притронутся к этому злобному пасквилю и десятифутовым боевым копьем.
      Содержание:
      Предисловие
      Пролог - относительно хоботов
      История находки Кольца
      1. Мои гости - кого захочу, того и замочу
      2. Втроем веселее, а четвертый - что камень на шее
      3. Несварение желудка в трактире "Добрая закусь"
      4. Пусть отыскавший плачет
      5. Чудище на чудище
      6. Всадники Реготана.
      7. Сарафан наоборот получается "на в лоб"
      8. Логово Шоболы и прочие горные курорты.
      9. Большой компот в Минас Термите.
      10. Дальше будет только хуже.
      Предисловие
      Уведомление авторов по поводу настоящего издания
      Авторы  уведомляют,  что  настоящее,  вышедшее  в бумажной обложке издание,  и  никакое  иное,  было  выпущено  в  свет  с единственной целью:  как  можно  быстрее  заработать некоторое количество денег. Те, кто почитает  для  себя  обязательным  с почтением  относится  к  определенному автору, не притронутся к этому злобному пасквилю и десятифутовым боевым копьем.
      Генри Р. Берд, Дуглас К. Кенни
      ***
      "Бродя среди наречий и племен в сияньи золотом  прекрасных сфер,  в тиши зеленых рощ, глухих пещер, где бардами прославлен Апполон, я  слышал о  стране  былых  времен,  где  непреклонно властвовал  Гомер.  Но  лишь теперь во мне звучит размер, каким "Холестерин" был вдохновлен!..."
      Джон Китс "Манчестерский соловей"
      "Эта  книга...  трепет...  манихейское   чувство   вины... экзистенциальная плеонастическая... чрезмерная..."
      Орландо ди Бискуит "Напропалую"
      "Несколько   более   вольное  прочтение  закона,  согласно которому собак надлежит  держать  на  привязи,  разумеется,  не позволило бы этой книге попасть на прилавки. Не знаю, как вышли из  положения вы, но мой экземпляр настоятельно требовал долгих вечерних прогулок с непременным облаиваньем луны  и  перепортил все диваны, какие только есть в моем доме."
      Вильмот Клаузула. "Литературные новости Скалистых гор"
      "Одна из двух-трех книг..."
      Фрэнк Прусский "Дублинская Газетт"
      "Это   истинная   история   нашего  времени...  ибо  и  мы колеблемся на грани войны,  которой  грозит  нам  наше  с  вами Кольцо,  терзаемые угрозами со стороны драконов и иных злобных  людей, и подобно Фрито  и Гельфанду,  сражающиеся  с  жестоким Врагом,  который  не  остановится  ни перед чем для достижения своих целей."
      Энн Элегги "Старый флаг"
      "Чрезвычайно интересно почти с любой точки зрения."
      Профессор Хаули Халтур
      - Ну   что,  нравится...?  -  промолвила  сладострастная эльфийская дева, как бы ненароком раздвигая полы халата,  чтобы виднее  стали  ее округлые, теряющиеся в тени прелести. Горло у Фрито пересохло, несмотря на то, что голова  его  кружилась  от страсти и пива.
      Прозрачные одежды, скользя, спали с девы и она, не стыдясь своей наготы,  приблизилась  к  зачарованному  хобботу. Рукой, исполненной совершенной красоты, она провела по  его  волосатым ступням,  и  уже  не владеющий  собой  Фрито  увидел,  как они корчатся от неистового, неодолимого желания.
      - Ну-ка, давай  мы  устроим  тебя  поудобнее,  -  хрипло прошептала она,  копошась  в застежках его куртки и со смешком расстегивая перевязь меча.
      - Ласкай меня, о, ласкай же меня, - мурлыкала дева. Рука Фрито, как бы  по  собственной  воле,  вытянулась  и коснулась  нежного всхолмия ее эльфийских персей, между тем как другая, медленно обвивая  ее  тонкую, безупречную  талию,  все сильнее притискивала деву к его бочкообразной груди. - Как   я  люблю  волосатые  ножки,  -  простонала  она, заставляя Фрито опуститься на серебристый ковер.  Ее  крохотные розовые  ступни скользили  вверх и вниз по роскошному меху его лодыжек, а нос Фрито уже утопал в теплом эльфийском пупке.
      - Но я  такой  маленький  и  волосатый,  а...  а  ты  так прекрасна,  тоненько пожаловался Фрито, неуклюже выпутываясь из своих перекрещенных подвязок. Эльфийская дева ничего не сказала,  лишь  издала  горловой воркующий  звук и крепче прижала его к своему роскошному, как у фавна, телу.
      - Ты  кое-что  должен  сделать  для  меня   сначала,   - прошептала она в его мохнатое ухо.
      - Все  что  хочешь,  - всхлипнул томимый жгучим желанием Фрито. - Все!
      Дева сомкнула очи и,  вновь  растворив  их,  уставилась  в потолок.
      - Кольцо, - сказала она. - Отдай мне Кольцо.
      Тело Фрито напряглось.
      - О  нет,  -  вскричал  он,  -  только  не это! Все что хочешь, но ... но не Кольцо!
      - Отдай мне его, - сказала она нежно и настоятельно.  - Отдай Кольцо!
      От слез и замешательства у Фрито потемнело в глазах.
      - Я не могу, - сказал он, - я не должен!
      Но он уже знал, что решимость его ослабла. Рука эльфийской девы медленно,  вершок  за  вершком, подползала к цепочке в его жилетном кармане, ближе  и  ближе  подвигалась  она  к  Кольцу, которое Фрито хранил столь долго и столь добросовестно...
      Предисловие
      Хотя  мы  и  не  можем  с  полным  чистосердечием сказать, уподобляясь профессору Т., что "история разрасталась по мере ее изложения", мы готовы признать,  что  эта  наша  история  (или вернее  отчаянная  необходимость подзаработать на ней, продавая ее хоть с  уличного  лотка  по  ломаному грошу  за  экземпляр) разрасталась  в  прямой  пропорции к зловещему уменьшению наших счетов  в  банке  "Гарвард-Траст",  что   в   Кембридже, штат Массачусетс.  Подобное  снижение тургора, которым страдал и без того уже чахлый пакет принадлежащих нам ценных бумаг,  само  по себе не вызывало тревоги (или смятения, как мог бы выразительно выразиться  профессор  Т.), однако  порождаемые им опасности и возможность получить оплеуху от первого встреченного  кредитора таковую  вызывали и весьма. Вконец изнуренные этими мыслями, мы уединились в читальне нашего клуба, чтобы подумать на досуге  о
      превратностях нашего существования.
      Следующая   осень  застала  нас  еще  в  кожаных  креслах, страдающими от просидней и явственно исхудавшими, но так  и  не придумавшими   какой бы  это  лакомый  кус  швырнуть  в  пасть волкодаву, надежно расположившемуся у  парадных  дверей  клуба. Именно  тогда  наши  дрожащие руки  нашли  недолгий  покой  на потрепанном  экземпляре  девятнадцатого издания   "Властелина Колец" доброго старого проф. Толкина. И хотя наши бесхитростные взоры застилало роение неотвязных долларовых значков, мы все же смогли  углядеть,  что эта книга и до сих пор распродается, как сами знаете  что.  Тогда-то,  до  коренных  зубов  вооружившись тезаурусамии копиями    тех    статей    международного законодательства,  что  трактуют о  публикации  разного   рода заведомо   клеветнических   измышлений,   мы и   заперлись  в "Пасквилянте", в зале для игры  в  сквош,  куда предварительно завезли  любимые  нами деликатесы (кукурузные хлопья "Фритос" и газировку "Доктор Перчик") в  количествах,  достаточных,  чтобы прикончить   лошадь.   (Кстати   сказать,   для  создания  этой литературной прорухи, таки пришлось угробить небольшую лошадку, но это уже совсем другая история.)
      Весна застала  нас  с  подгнившими  зубами  и  несколькими фунтами писчей  бумаги, испачканной чернилами и исписанной как  бы куриной лапой. Бегло перечитав наше творение, мы обнаружили, что оно представляет собой до изумления блистательную сатиру на  лингвистические и  мифологические построения  Толкина,  полную карикатурнахарактерное    для    него употребление древнескандинавских сказаний и фрикативных фонем. При всем  при том,  даже  поверхностная  оценка  коммерческой ценности нашего манускрипта убедила нас, что заработать на  нем  хоть  какие-то деньги  можно,  лишь используя  его для растопки библиотечного камина. На следующий день, терзаемые  без  малого  смертельным похмельем  и  утратой всех до единого волос, когда- и где-либо покрывавших  наши  тела  (впрочем,  это  тоже совсем   другая история),  мы  уселись  за  пару  пишущих машинок "Смит-Корона" оборудованных дизельными двигателями с наддувом, что позволяет им  развивать  мощность  в 345 лошадиных сил, и отгрохали опус, который вам предстоит проглотить одним махом и еще до  завтрака (а  в наших краях, ковбой, завтракают черт знает в какую рань.) Результат, как  вы сейчас  сами  увидите,  представляет  собою книгу,  читаемую с такой же легкостью, как "линейное письмо А", и обладающую примерно такими  же литературными  достоинствами, как приложенный к стихам Теннисона факсимильно воспроизведенный
      автограф Св. Симеона Столпника.
      "Что    же   до   внутреннего   значения   или   'идейного содержания'", о котором говорит в своем  предисловии  профессор Т.,  то тут  его  нет  и  в  помине, не считая, впрочем, того, которое  вы,  читая книгу,  способны  привнести  в  нее  сами. (Подсказка:  О  ком П.Т. Барнум сказал, что такие-де "рождаются раз в минуту"?) Мы надеемся, что с помощью этой книги  читатель сможет  приобрести углубленные представления не только по части природы литературного разбоя, но также и относительно  присущих лично ему особенностей. (Еще подсказка: Какие слова выпущены из нижеследующей известной пословицы: "У -- не залежится -"? Три минуты на размышление. На старт, внимание, поехали!) "Холестерин  Колец"  представляет собой пародию. Это важно помнить. Перед вами попытка высмеять другую книгу, а  вовсе  не выдать  себя за нее. Стало быть, мы просто обязаны подчеркнуть: тут все понарошку! Поэтому, если вы почти уже собрались  купить эту  книгу, считая, что она про Властелина Колец, самое лучшее для вас - засунуть  ее обратно  в  ту  груду  макулатуры,  из которой  вы  ее извлекли. Правда, если вы уже дочитали до этого места, то это, скорее всего, означает, что вы, -  ну,  что  вы уже  купили...  о,  Господи... вот горе-то... (Ну-ка, Мартышка, сколько там набежало на кассовом счетчике? Брынь!)
      И наконец, мы надеемся, что те из вас,  кто  уже  прочитал замечательную  трилогию проф. Толкина, не станет держать на нас зла за эту небольшую пародию. Шутки  в  сторону,  то,  что  нам выпала  возможность повеселиться за счет этой гениальной книги, автор которой в равной степени наделен и богатством воображения и литературным талантом, мы для себя считаем за честь. В  конце концов,  величайшая  из  услуг,  какую  способна оказать книга, состоит в том, чтобы доставить удовольствие, в  данном случае: удовольствие,  рождаемое  смехом.  Только  не надо волноваться, если, читая то, что вы вот-вот начнете читать, вы так ни разу и не рассмеетесь: навострите ваши розовые уши и, может быть,  вам удастся расслышать  в  воздухе серебристые переливы радостного веселья, - далеко, далеко от вас...  Это мы, дурачок. Брынь!
      Пролог - относительно хоботов
      Относительно  книги,  которую  читатель  держит  в  руках, сказать можно только одно: главным побуждением ее авторов было желание разжиться деньгами, так что перелистывая  ее  страницы, читатель узнает немало и об их характерах, и об их литературной порядочности.  Что же до самих хобботов, то о них он не получит практически никаких сведений, поскольку всякий, у кого в голове сохранилась хотя бы малая часть шариков, охотно согласится, что подобные твари могут существовать разве в детском  воображении, да и то еще следует оговориться, что речь идет о детях, которые проводят  младенческие годы в плетеных корзинках, а подрастая, становятся уличными фиглярами или страховыми агентами, -  если не  просто  людьми,  зарабатывающими  на  жизнь кражей домашних собак. Тем не менее, если судить по тому, как хорошо расходятся интересные книги проф. Толкина, эти  люди  составляют  довольно обширную  часть  населения,  легко  узнаваемую  по своеобразным подпалинам на карманах, возникающим лишь  при  самопроизвольном возгорании  смятых  в увесистый  ком  купюр.  На потребу таким читателям мы и собрали здесь воедино кое-какие  относящиеся  до хобботов  клеветнические сведения откровенно расистского толка, каковые нам удалось выжать из книг проф. Толкина, для  чего  их пришлось  разложить  аккуратными стопками по полу и затем долго топтать ногами, скача и подпрыгивая. В угоду этим же  читателям мы  включили сюда краткий пересказ скоро выходящего в свет (так скоро, как только удастся  распродать  вот  эту  собачью  чушь) описания  ранних приключений  Килько  Сукинса,  названного  им "Путешествие  с  Гормоном  в поисках  Нижесредней  Земли",  но переименованного мудрым издателем в "Долину Троллей".
      Хобботы  -  народ  противный, но приставучий, численность его довольно  резко  сократилась  с  тех  пор,  как  на  рынке волшебных сказок  обозначился спад. Туповатые и строптивые, да при том еще и занудливые,  они  предпочитают  всему  на  свете простое  житье в пасторальном убожестве. Техники более сложной, чем  удавка,  дубинка   или люгер   хобботы   не   любят,   а "Переростков",  или  "Верзил",  как  мы у  них называемся, они сторонились  издавна.  Ныне  они  с  нами,  как правило,   не связываются,  -  исключая  те  редкие случаи, когда им удается сбиться в  банду  до  сотни  голов,  чтобы  сожрать  всухомятку какого-нибудь  одинокого фермера или охотника. Хобботы - народ маленький, ростом  чуть  меньше  гномов,  которые  считают  их тщедушными,  лукавыми и  непредсказуемыми, а между собой часто называют "болотной чумой". В высоту они редко  достигают  более чем  трех  футов, но тем не менее вполне способны одолеть любое существо, ростом вдвое меньшее их, - конечно, если им  удается застать  его  врасплох.  Что же до хобботов, населяющих Шныр, о которых у нас и пойдет главным образом речь, то они  отличаются необычайной неряшливостью,  ходят в залосненных серых с узкими лацканами  костюмах,  а к  ним  надевают  тирольские  шляпы  и галстуки  из  шнурков.  Обуви они не носят, передвигаются же на двух  покрытых  волосом  затупленных приспособлениях,  которые можно  назвать  ступнями  лишь  на  том основании, что ими-то и кончаются у хобботов ноги. Угреватым лицам хобботов свойственно злорадное  выражение,  обличающее   глубоко   укоренившуюся   в обладателе такого  лица  привычку  звонить незнакомым людям по телефону и, выкрикнув какую-нибудь   непристойность,  немедленно вешать  трубку;  когда же хобботам случается разулыбаться, то в их  манере  помахивать  языком, свесив  оный  на  целый   фут, обнаруживается нечто такое, отчего даже дракон с острова Комодо начинает  в  изумлении нервно сглатывать. Пальцы у них длинные, ловкие - такого рода пальцы, что сразу приходят  на  ум  руки, привыкшие  смыкаться  вкруг  шеи  каких-нибудь  мелких пушистых зверушек, или шарить по  чужим  карманам,  -  хобботы  здорово мастерят всякие сложные и полезные штуки вроде игральных костей со  свинцом  внутри или мин-сюрпризов. Любят они поесть-попить, поиграть в "ножички" с каким-нибудь безмозглым  четвероногим  и рассказать  похабный гномовский анекдот. Любят также устраивать тоскливые вечеринки и дарить дешевые  подарки,  -  что  же до прочих существ, то они относятся к хобботам точь в точь с таким же почтением и приязнью, как к дохлой выдре.
      Совершенно понятно, что хобботы нам родня, место которой на эволюционной  линии,  ведущей  от крыс к росомахам, а от тех прямиком к итальянцам, но какова истинная степень нашего с ними родства теперь уже и не  скажешь.  В  добрых  стародавних  днях корни  хобботов,  в  тех  днях, когда  мир  населяли красочные существа, каких ныне  можно  увидеть  разве что  выпив  кварту выдержанного  денатурата.  Только  эльфы и сохранили предания о тех временах, но ведь  летописи  эльфов  заполнены  по  большей части  разными  байками  про  них  самих,  да  еще  скабрезными изображениями голых троллей и отталкивающими  описаниями  оргий так называемых  "орков".  Впрочем,  хобботы определенно жили в Нижесредней Земле  еще  задолго  до  дней  Фрито  и  Килько,  в которые,  подобно пожилой колбасе, внезапно заявляющей о своем присутствии, они заставили призадуматься совет Малых и Нелепых.
      Случилось все это в Третью Эпоху Нижесреднеземья, в  Эпоху Листового Железа, земли той поры давно уже погрузились в море, а их обитатели - в круглые цинковые коробки, в  коих  хранятся диснеевские  мультфильмы. О землях предков хобботы времен Фрито утратили уже всякие воспоминания, отчасти потому,  что  уровень грамотности  и  умственного  развития их мало чем отличается от свойственного молодому морскому ежу, отчасти же из-за присущей хобботам  любви  к  генеалогическим  штудиям, заставляющей их с неприязнью относится к мысли о том, что  корни  их  старательно подделанных семейных  древес  примерно  так  же  прочны, как у Бирнамского Леса. Тем не менее косноязычный их говор и любовь к блюдам,  приготовленным  на бриолиновом   сале,   определенно свидетельствуют,  что в какой-то из периодов своего прошлого им случалось забредать на запад. В легендах их и старинных песнях, посвященных все больше сластолюбивым эльфам  и  мучимым течкой драконам,  мимоходом  упоминаются местности, лежащие вкруг Реки Анаглин, между Фанерным Бором и  Картонными  Горами.  Кое-какие летописи, хранимые  в  огромных библиотеках Роздора, не говоря уже о старых  номерах "Полицейской  Газеты"  и  тому  подобном добавляют  этому суждению достоверности. Какая причина побудила хобботов предпринять опасный  переход через  горы  в  Идиодор, достоверно  неизвестно,  хотя в тех же песнях упоминается Тень, накрывшая землю, так что в ней перестала расти картошка.
      Еще  до  того,  как  перейти   Картонные   Горы,   хобботы разделились на три рода-племени: Мухоноги, Нахрапы и Боровики. Самые многочисленные из них, Мухоноги, были смуглы, косоглазы и поменьше прочих хобботов ростом; руки и ноги имели  ухватистые, что твоя фомка. Жить Мухоноги предпочитали в холмах и взгорьях, потому что там легче, подкравшись сзади, оголоушить кролика или небольшого   козла,   а  на  жизнь  зарабатывали,  нанимаясь  в телохранители к местным  гномам.  Нахрапы  были  покряжистей  и поупитанней Мухоногов, а жили они на зловонных землях, лежащих промеж рукавов и прочих конечностей  Реки  Анаглин,  выращивая фурункулы и зобы, которыми и торговали по всей реке. Волосы они имели  длинные,  блестящие,  черные  и очень  любили ножи. Эти хобботы чаще прочих общались с людьми, время от времени вырезая семью-другую.   Малочисленнее   прочих   были Боровики    - относительно  высокорослые  и тощие, они обитали в лесах, бойко торгуя кожтоварами, сандалиями и всякими кустарными  поделками. Порой они  нанимались  к  эльфам  для  выполнения в их жилищах разного рода отделочных работ, но основным времяпрепровождением Боровиков было горланить леденящие душу  народные  песни  да прикалываться к белкам.
      После  перехода  через  горы  хобботы,  не  теряя времени, принялись обосновываться на новых местах. Они брали себе  имена покороче  и втирались  во  все  деревенские  клубы, отбрасывая остатки своего  древнего языка  и  обычаев,  будто  бутылки  с зажигательной  смесью.  Происходившее в те же времена необычное переселение людей  и  эльфов  из  Идиодора  в восточные  земли позволяет  довольно точно определить дату появления хобботов. В тот самый год, в 1623-й год Третьей Эпохи, два  брата-боровика, Хамло  и  Драно,  перешли через Реку Брендивин во главе большой толпы хобботов,   переодетых   странствующими  кладбищенскими ворами, и вышибли из Грабьгоста тамошнего  великого  князя. Князь  поворчал-поворчал,  но поневоле  смирился,  а хобботы в ответ,   перекрыв   мосты   и   дороги заставами,   принялись перехватывать  княжьих  гонцов  и осыпать его письмами, полными угроз и внушений. Короче говоря, обосновались надолго.
      Вот  с  этого  момента  и  началась  история Шныра, причем хобботы, отлично знавшие, что  такое  срок  давности,  учредили новый  календарь, открыв  его прямо переходом через Брендивин. Новоприобретенные земли пришлись им по душе, и они тут же вновь исчезли из истории людей  и эльфов,  что  вызвало  повсеместно такой  же  взрыв  горя, какой порождается безвременной кончиной бешеной  собаки.  На  всех   картах   Американской Ассоциации Автомобилистов Шныр помечен большим красным кружком, а немногие люди,  которые  в  него  забредали, либо навсегда пропадали без вести, либо утрачивали царя в голове на всю  оставшуюся  жизнь. Впрочем, если не считать этих редких визитеров, хобботы до дней Фрито  и Килько были полностью предоставлены самим себе. Пока в Грабьгосте еще сохранялась какая-никакая власть Князя,  хобботы номинально   оставались   его  подданными  и  даже послали  на последнюю в Грабьгосте битву (с  Повелителем  Трущоб  из  Буры) несколько  снайперов,  хотя  и  до  сей поры неизвестно, кому в подмогу. Когда же Северному  Княжеству  пришел  конец,  хобботы вернулись к присущей им размеренной, простой жизни: к обжорству и  пьянству,  к  песням  и пляскам и к махинациям с поддельными чеками.
      Как ни странно, легкая жизнь в Шныре сохранила хобботов  в сути  их неизменными,  -  они  по-прежнему  неистребимы,  как тараканы, а иметь с ними дело не легче, чем с загнанной в  угол крысой.  И  хотя  они,  как правило, сохраняют, набрасываясь на противника, полнейшее хладнокровие, а убивают только за деньги, заехать  кому-нибудь  ногой  в  промежность или   наброситься  всемером   на   одного   они   все  еще  мастера. Стрелки  они первоклассные, им какую пушку не дай, они со всякой  управятся, так  что  любая  зверушка  помельче  и понерасторопней, имеющая глупость повернуться спиной к ораве хобботов, рискует тем,  что от нее и мокрого места не останется.
      Поначалу  хобботы  жили  в норах, что и не удивительно для существ, чьи самые близкие родичи это крысы. Но уже при  Килько жилища  их стали строиться по большей части на поверхности, как у  людей  и  эльфов, сохраняя   однако   многие   особенности традиционных  хобботочьих  обиталищ и оставаясь неотличимыми от приютов  тех  разновидностей  живых  существ, которые  норовят где-нибудь  в  августе  забиться поглубже в стены старых домов. Жилища их имеют обыкновенно форму насыпной кучи и  строятся  из перегноя,  ила, перемешанного с соломой дерна и прочих отбросов природы; они,  как   правило,   дочиста   выбелены   регулярно посещающими   их голубями.   Вследствие   этого,  большинство хобботочьих поселений выглядят так, словно какую-то здоровенную и неаккуратную тварь  -  скажем, дракона  -  совсем  недавно прихватила в этом месте медвежья болезнь. Во всем Шныре насчитывалось самое малое около дюжины этих удивительных поселений, связуемых в одно целое системой  дорог, почтовых  контор  и администрацией, которую сочла бы чрезмерно суровой разве что колония устриц. Шныр делится  на  четвертаки, алтынники  и  полушки,  и  управляется мэром, которого избирают ежегодно  -  в  День  Саженцев,  устраивая  дикую кутерьму  у избирательных  урн - а зачем, неизвестно, поскольку результаты голосования всегда подтасовываются. Выполнять  его  обязанности помогает мэру  внушительное  число полицейских, делать которым решительно нечего, разве что выбивать  лживые  признания  из тех,  кто  попадается  им в лапы, а это по большей части белки. Помимо этого символического управления, никакого иного в  Шныре не  водится.  Практически  все свое время хобботы тратят на то, чтобы вырастить еду и слопать ее, а также произвести вино и его выдуть. Остальное время их рвет.
      История находки Кольца
      В книге, предшествующей той  брехне,  которую  читатель  в настоящую минуту  держит  в  руках,  - в "Долине Троллей", - рассказано, как в один прекрасный день Килько Сукинс  вместе  с шайкой    ополоумевших    гномов и   сомнительной   репутации розенкрейцером по имени Гельфанд отправился отнимать у  дракона накопленные  тем облигации краткосрочных муниципальных займов и прочие ценные бумаги. Предприятие завершилось успехом, дракона, еще  довоенного  василиска,  воняющего,  точно  автобус,  - удалось, покамест  он  стриг  купоны, взять со спины; но, хотя было совершено немало никчемных и способных вызвать одно только раздражение  дел,  все  это приключение  интересовало  бы  нас гораздо  меньше,  чем  интересует сейчас  (если  вообще  такое возможно), когда бы не мелкая кража, попутно совершенная Килько единственно из потребности занять чем-нибудь руки. В Мучнистых горах  на  путников  напала  банда  бродячих  урков,  и Килько, поспешая на помощь строившимся в боевые порядки гномам,  как-то сумел заблудиться   и  в  конце  концов  оказался  в  пещере, значительно удаленной от места  сражения.  Увидев  перед  собою туннель,  отчетливо уходящий  вниз, Килько, у которого на беду заложило уши, резво побежал  по нему  -  на  помощь,  как  он полагал,  своим  дружкам.  Так  он все бежал и бежал и не видел перед собой ничего, кроме все  того  же  туннеля,  и начал  уж подумывать,  что,  верно, где-то он не туда повернул, как вдруг коридор, достигнув огромной каверны, кончился.
      Когда  глаза  Килько  попривыкли  к  слабому   свету,   он обнаружил, что подземный грот почти целиком заполняет широкое, имеющее форму почки озеро,  по  которому,  с  шумом  загребая, шастает  на  стареньком надувном  матрасе  мерзейшего  обличия фигляр по прозванью Гормон. Кормился  он  сырой  рыбой,  порой приправляя  ее  гарниром,  от  случая  к случаю поступавшим из внешнего мира в виде заблудившегося путника вроде Килько,  так что  неожиданному  появлению последнего в своей подземной сауне Гормон обрадовался так, словно к нему пожаловал  не  Килько,  а грузовик  с куриными  окорочками.  Впрочем, подобно всякому, в чьих  жилах  струится кровь   прародителей-хобботов,   Гормон полагал,  что существо, превышающее ростом пять дюймов, а весом десять фунтов, так просто не укокошишь,  тут требуется  тонкий подход,  и вследствие этого он, желая выгадать время, предложил Килько поиграть в загадки. Килько, которого  одолела  внезапная амнезия  во  всем,  что  касается гномов, которых как раз в это время рубили в лапшу неподалеку от входа в пещеру,  принял  его предложение.
      Они  загадали  друг  другу немало загадок насчет того, кто снимался в роли Микки Мауса или  что  такое  криптон.  В  конце концов,   Килько повезло.   Мучительно  придумывая  очередную загадку, он нащупал в кармане свой  короткоствольный  пистолет 38-го  калибра  и  машинально  воскликнул: "Что  это  у меня в кармане?", а Гормон, приняв  вопрос  за  загадку,  не смог  ее отгадать.   Охваченный   любопытством,   он  поплыл  к  Килько, повизгивая:  "Дай  поглядеть,  дай  поглядеть".  Килько  охотно подчинился, вытянул  пистолет  из  кармана  и  разрядил  его в сторону Гормона. Темнота не позволяла ему  толком  прицелиться, так  что  он всего лишь продырявил матрас, а не умевший плавать Гормон, барахтаясь в  воде,  протянул  к Килько  руки,  умоляя вытащить  его.  Вытаскивая  Гормона,  Килько приметил у него на пальце интересное с виду колечко и  заодно  уж  стащил  и  его. Килько,  может,  и  прикончил  бы  Гормона  прямо  на месте, но жалость остановила его руку. "Какая жалость, - думал он, уходя назад по туннелю и слушая  гневные  вопли  Гормона,  -  что  я расстрелял все патроны".
      Любопытно,  что  Килько  никогда  никому  не описывал этих событий, уверяя, будто вытащил кольцо  у  свиньи  из  носа  или подобрал  в  карете скорой помощи, - он-де забыл уже, как было дело. В конце концов, подозрительный  от  природы  Гельфанд  с помощью  одного  из  своих таинственных  снадобий все-таки вытянул  из  Килько  правду,  однако  его уже   тогда   сильно насторожило  одно  обстоятельство, - как это Килько, бывший по натуре своей завзятым и безудержным вруном, не сумел  с  самого начала  состряпать  более  впечатляющей  лжи.  Именно тогда, за пятьдесят лет до начала нашей  истории,  у  Гельфанда  возникли первые домыслы о том, что представляет собой Кольцо и насколько оно важно. Впрочем, домыслы эти, как  и  всегда,  не  содержали даже крупицы истины.
      1. Мои гости - кого захочу, того и замочу
      Это Колъцо, никакое иное, выпало эльфам сковать,
      Эльфы бы продали маму родную, только бы им обладать.
      Спящему в нем Владыке подвластны и слон, и комар,
      Будить Владыку не стоит, у Владыки боксерский удар.
      Грозная Сила таится в этом Колыме Едином,
      Сила сама себе на уме - сама хочет быть Господином.
      При порче или поломке в ремонт Кольцо не берем.
      Нашедшего просят послать Сыроеду наложенным платежом.
      Когда господин Килько Сукинс из Засучек брюзгливо объявил о своем намерении выставить всем хобботам, проживающим в этой части Шныра, дармовое угощение, Хобботаун отреагировал без промедления: все его грязные трущобы до единой огласились воплями "Шикарно!" и "Горячих кутят нажремся, братва!". Кое-кого из жителей городка, получивших небольшие свитки с выгравированным на них приглашением, обуяло такое нетерпение, что они, впав от жадности во временное помешательство, сожрали сами эти свитки. Впрочем, начальная истерия вскоре улеглась, а хобботы вернулись к своим повседневным рутинным занятиям, вернее сказать, впали в привычное для них коматозное состояние. Тем не менее, по городку загуляли будоражащие слухи о прибывающих к Килько грузах, которые он якобы прятал в свои амбары: о цельных тушах всякого рогатого скота, о здоровенных бочонках с пенником, о фейерверках, о тоннах картофельной ботвы и о колоссальных бочках, набитых свиными головами. В город целыми телегами повезли кипы свежесрезанного чертополоха - популярного и очень мощного рвотного средства. Новости о предстоящем празднике добрались аж до Брендивина, и проживавшие вне Хобботауна шныряне начали сползаться в городок, словно мигрирующие пиявки, и каждый надеялся натрескаться так, чтобы в сравнении с ним и минога показалась застенчивой скромницей. Никто в Шныре не обладал такой бездонной глоткой, как вечно поровший какую-нибудь чушь (ибо он впадал уже в старческое слабоумие) дряхлый сплетник Хам Грымжи. Полжизни Хам честно трудился, исправляя в городке должность околоточного, но уже много лет как вышел в отставку и скромно жил на доходы от налаженного им еще в прежнее время бизнеса, двумя составными частями которого были вымогательство и шантаж.