– Господь с тобою, Наталья! – воскликнула Софья. – Конечно, зови. Виданное ли дело, чтобы дите к мамаше не пускали!

Монахиня улыбнулась и вышла. Через несколько минут в опочивальню вбежала очаровательная девочка и прощебетала:

– Мама, я все не спала и не спала. К вам с папой хотела, а эта Наталья меня отговаривала. Говорила, что вы заняты! Папа, помнишь, ты мне обещал рассказать про звезды? Я уже пришла!

Маленькая принцесса сбросила мягкие туфельки и, забравшись между родителями, обняла отца за шею.

– Давай рассказывай, я слушаю.

И мгновенно уснула.

Ростислав с Софьей тепло улыбнулись друг другу.

Андрей Константинович не сразу понял, что произошло. Лишь когда налетевшая метель угомонилась, он поднял глаза на небо и увидал там знакомые очертания Большой Медведицы. Но и тогда долго тряс головою и глядел по сторонам.

Он находился на широкой дороге, слева и справа был лес, вдалеке виднелся железнодорожный переезд. Дорога, по всей видимости, была грунтовой – даже «заштукатуренные» снежной массой рытвины и колдобины отчетливо были видны опытному глазу. Волков обернулся назад. Насколько позволяли рассмотреть сумерки, метрах в трехстах дорога делала поворот и исчезала невидимой в лесу. Что это была за дорога? Откуда и куда она вела? Андрей Константинович вдохнул морозный воздух – здесь было ощутимо холоднее. Поэтому, не тратя время на раздумья, он развернулся в первоначальном направлении и зашагал к переезду.

Бормоча под нос самые невероятные предположения, он пытался осмотреть себя со стороны. Бараний полушубок, под которым мундир полувоенного покроя. На ногах – валенки на кожаной подошве. Голову венчает папаха.

– Твою мать! – с чувством произнес он. – Типичный бродячий замполит.

В ответ на это откровение сзади раздалось пение матчиша. Волков оглянулся. Метрах в сорока светились фары какого-то легкового автомобиля: то ли «двадцать первой» «Волги», то ли чего-то подобного. Причем подобных автомобилей Андрей Константинович больше не знал. «Горбатые», что «Запорожец», что «Москвич», были гораздо меньше.

Автомобиль притормозил рядом с ним и оказался довоенным «паккардом», весьма неплохо сохранившимся. Дверца открылась, и мягкий баритон с заднего сиденья предложил:

– Садись, служивый. Подвезем.

Андрей Константинович поначалу собирался отказаться, но что-то в голосе незнакомца подсказало, что отказ будет расценен как попытка к бегству. Поэтому быстро отряхнул снег с тулупа и папахи и забрался в теплый салон, где витал давно забытый запах крепкого хорошего табака.

– Старший майор госбезопасности Кречко! – представился благодетель. – А вы кем будете, прекрасный незнакомец?

– Кем прикажете, – буркнул ошалевший Волков. Надо же, очутился в самом «веселом» периоде жизни страны – «сталинском». Сейчас вот запросто поставят к стенке – и прощайте все три реальности навсегда. От пули в голову никакой симбионт не вылечит.

Но старший майор Кречко был настроен благодушно. Принюхавшись, Андрей Константинович различил в гамме запахов и «Красную Москву», и аромат коньяка «Двин», которым их с Ростиславом иногда угощал Хранитель. «Любимый напиток красных командиров, – говаривал он, – после спирта, конечно».

– Замерзли, батенька? – осведомился Кречко. – Вот хлебните!

Волков взял предложенную фляжку, свинтил колпачок и нерешительно посмотрел на своего собеседника.

– Валяйте прямо из фляжки, – разрешил тот, – ради такого дела машину останавливать не станем. Ну как?

– Великолепно! – искренне ответил Андрей Константинович.

– А теперь скажите, – ласково посмотрел на него гэбэшник, – за каким чертом нормальному человеку разгуливать ночью по территории укрепрайона?

Снежный смерч исчез так же неожиданно, как и возник. Иннокентий обнаружил себя парящим на небольшой высоте. Парить пришлось тоже недолго – от силы секунду. Как только силы гравитации разобрались что к чему, Иннокентий полетел, кувыркаясь, с десятиметровой высоты. Слава богу, под ним оказалась река, и он шлепнулся в воду прямо в зимней одежде, подняв тучу брызг.

– Во блин! – сказал он, встав на ноги. – Хорошо, что мелководье, иначе бы утонул в этой шубе! Полундра!

Едва успев уклониться от падающего огра, Кеша хрипло выругался. Васятко, боявшийся воды пуще пламени, орал дурным голосом. Схватив его за руку, Иннокентий побрел к берегу по грудь в воде, от всей души надеясь, что дно будет однородным. Сзади тащился вопивший от ужаса огр. Если сказать точнее, полуогр – плод своеобразной любви самца огра – организма, созданного в экспериментальных целях, – и обычной женщины.

Выбравшись на пляж, Иннокентий прикрикнул на десятилетнего великана:

– Ну, чего разорался? Вон коровы разбегаются!

Действительно, пасущееся вдалеке стадо коров при звуках трубного рева Васятки начало заворачивать к лесу. Собаки лаяли что-то маловразумительное, местами доносился пронзительный визг малолетних пастухов. Васятко обиженно глянул на дядю Кешу и сказал:

– Я воды боюсь. Медведей не боюсь, волков не боюсь, а воды – боюсь.

– Как же ты умываешься? – хмыкнул Иннокентий. – Вроде от тебя не воняет, значит, умываешься.

– Глаза закрою и умываюсь, – сообщил огр, – гляньте вон туда, дядя Кеша! Там люди живут!

Васятко указал на растущую вдалеке березовую рощицу, из-под крон которых были видны остроконечные крыши. Слева от рощицы, между лесом и речкой, раскинулись поля с колосящимися злаковыми. Иннокентий критически осмотрел свой наряд.

– Тулупы придется спрятать, – хмыкнул он, – иначе нас могут упрятать в психушку.

– Куда? – не понял Васятко.

– В одно очень нехорошее место, – ответил Симонов, – или, если мы снова прогулялись во времени, могут отправить и на костер. На аутодафе. Так что идем разоблачаться!

Через полчаса по утоптанной, но не накатанной дорожке в направлении веси двигались два человека. Один совсем молодой, высокого роста и совершенно лысый, шел легко, размахивая смешно длинными руками, на которые Творец смеху ради нацепил громадные кулаки. Одет он был в майку-безрукавку черного цвета и такие же черные джинсы. На ногах красовались красные сапоги с острыми носами. За ним поспешал плотный человек лет тридцати, одетый в теплую домотканую рубаху с косым воротником и широкие шаровары, заправленные в низкие сапожки коровьей кожи. Выпирающее чрево его было перехвачено широким малиновым кушаком, завязанным изящным узлом на левом боку.

– Не спеши, киборг! – пробурчал Иннокентий. – В ад меня загнать решил?

Огр послушно сбавил шаг. В этот момент сзади послышался приглушенный звук копыт. Скакали по меньшей мере три лошади. Пока наши герои раздумывали, как им поступить, из-за поворота выскочили всадники с намерениями, сомнений не вызывающими. Вооруженные пиками, они в момент догнали путников и заступили им путь. Один, черноволосый с пышными казацкими усами, удивленно протянул:

– Эге! Дык вось, хто кароэ напужаэ! Не зманиэ Мiхаська, мне павинна яму вечар мех соладу паслаць! Гэй, хто вы такiя i чаму э такой дзiэнай вопратцы? Я – Алесь Кветка. Цивун пана Радзiвiла-малодшага[12].

– Дядя Кеша, – дернул Васятко Иннокентия за рукав, – почему они так странно разговаривают?

Не успел Иннокентий ответить, как Алесь захохотал:

– Маскалi! Як вы тут апынулiся, пане дабрадзеi? Даэно э нашай весцы свята не было! Нездарма я сёння праспаэ...[13]

Симонов глянул вдаль. Над ними проходило небольшое облако, с которого, ясное дело, упавшего чуда ожидать не приходилось.

– I што там наконт свята? – спросил он, переходя на белорусский. – Можна мне адгадаць? Маскаль на шыбенiцы – вось для вас сапраэднае свята![14]

– Глядзi! – удивился Алесь. – Дурань, а мяркуе танна! Пайшлi, маскалiкi, да войта – ён вырашыць, што з вамi рабiць: альбо адразу на шыбенiцу, альбо э прыбiральнi этапiць. Ха-ха! Хутчэй шкандыбайце, свалата маскоэская![15]

Делать нечего, подгоняемые уколами пик Иннокентий и Васятко продолжили свой путь.

– Дядя Кеша, – шепотом спросил Васятко, – а где вы по-ихнему так способно научились?

– Это мой родной язык, – честно ответил Иннокентий, – как же иначе?

– А чего они с нами делать будут? – опасливо покосился огр на Алеся. Лошадь тиуна столь же опасливо покосилась на огра.

– Решают, – вздохнул Симонов, – то ли повесить, то ли в сортире утопить. Во, блин, неделька начинается!

– Полно вам шутки шутить! – улыбнулся Васятко. – За что?

– Какие тут, брат, шутки, – покачал головой Иннокентий, – я уже чую запах выгребной ямы.

В шестимерном пространстве не действуют понятия, применимые для четырехмерного мира. Поэтому назвать существом то, что некогда было Хранителем, не повернется язык. Снятие временных барьеров повергло его психоматрицу в состояние, близкое к шоку. Некоторое время он наслаждался гаммой вновь доступных чувств и ощущений, совершенно забыв про свое прошлое. Время в шестимернике не является основным измерением, поэтому бывший Хранитель просто парил, растекаясь между измерениями и анализируя свои ощущения.

Это длилось достаточно долго с точки зрения обывателя четырехмерника, но буквально миг для того, кто раньше был Хранителем триады Земля – Унтерзонне – Гея. Затем он усилием воли собрал свое сознание в кокон и принялся осторожно отслеживать следы в подпространстве. Следы тех, кому дал слово. И надежду. Надежду на продолжение...

Примечания