– Я уйду домой, только когда найду Уилфриду, – ворчливо ответил Радолф. – А до тех пор мне придется вести охоту.

Рот священника сжался.

– Пока же, надеюсь, ты окажешь мне содействие в другом деле. – Радолф повернулся и уставился на Лили. – Эта леди пряталась в твоей церкви. По ее словам, она – дочь Эдвина Реннока и возвращается с границы домой. Ты ее знаешь?

Отец Люк мельком взглянул на Лили, затем отвел взгляд, и ее сердце сжалось. Священник наверняка узнал ее, узнал еще в тот момент, когда переступил порог палатки рыцаря.

– Я не знаю дочери Эдвина Реннока, милорд.

– Но деревенские жители знают о ней.

– Это совсем другое дело. У него действительно есть дочь, белокурая и пригожая лицом, но я никогда с ней не встречался. Вы говорите, это она? – Священник кивнул в сторону Лили. – Надеюсь, вы ее не обидели? Ее отец – вассал графа Моркара, а Моркар – человек короля. Наверняка король разгневается, если узнает, что Меч крушит его друзей, как врагов.

Радолф замер в напряжении, и Лили затаила дыхание. Отец Люк подвергал сомнению действия посланца короля, и, если бы на месте Радолфа был Ворген, священник уже давно лежал бы мертвым. Но неужели она позволит, чтобы этого маленького человечка постигла подобная участь? Разумеется, нет. Лили не желала, чтобы кто-либо снова пострадал из-за нее, и поэтому решила сказать правду.

К ее удивлению, Радолф расправил плечи, откинулся назад, и хмурое выражение сошло с его лица, отчего сила и могущество, исходившие от него, только усилились. В этот миг Лили поняла, что Радолфу не нужно убивать и калечить, чтобы доказывать свою значимость.

– Ты смелый человек, священник, только не забывай следить за своим языком. – Уголки губ Радолфа изогнулись в подобии улыбки, но в темных глазах по-прежнему светилось предупреждение.

Священник смиренно склонил голову.

– Мальчик!

Стефан тотчас повернулся к своему господину, удивленно глядя то на хозяина, то на священника.

– Можешь отпустить старика; в конечном счете он оказался бесполезным.

– Благодарю, милорд. – Отец Люк поправил платье и стряхнул с подола грязь. Сохраняя бесстрастное лицо, он повернулся к Лили: – Желаю вам здравствовать, леди Реннок. – Его голубые глаза сверкнули. – Полагаю, очень скоро вы будете среди друзей.

Когда он ушел, Лили еще некоторое время пыталась разгадать значение сказанного. Ей показалось, что его слова содержали нечто большее, чем просто утешение.

– Священник, которого нельзя подкупить? – Радолф покачал головой. – В наше время это большая редкость.

Лили нахмурилась и медленно направилась к столу. Проходя мимо Радолфа, она резко бросила:

– Вы так циничны, милорд...

– Какой есть, уж не взыщите.

Снова этот взгляд, словно под оболочкой закаленного в боях воина скрывается израненная душа.

– Может, все дело в людях, с которыми вы общаетесь?

Радолф рассмеялся.

– Что ж, возможно. Присаживайтесь, миледи. Будем завтракать, и, надеюсь, на этот раз нам никто не помешает.

Его глаза обещали гораздо больше, чем она могла предположить, но Лили старалась на него не смотреть.

– Я так устала, милорд, что предпочла бы лечь спать.

Тишина становилась гнетущей, но Лили по-прежнему отказывалась поднять глаза. Наконец она услышала, как Радолф вздохнул.

– Хорошо, миледи. Я велю Стефану отвести вас в палатку Гадрен.

У Лили отлегло от сердца, и одновременно она почувствовала разочарование. Ей хотелось, чтобы Радолф ее снова поцеловал, но поцелуи могли привести к другим действиям, и Лили не была уверена, что имела достаточную силу, чтобы устоять.

Радолф проглотил очередной кусок баранины и потянулся за другим. Его тело горело, но не от лихорадки. Вылив в себя изрядную порцию вина, он торопливо наполнил кубок, словно кислая красная жидкость могла утолить огонь, который разожгла в нем Лили. Заставив себя пожевать еще мяса, он впился зубами в черствый черный хлеб. Радолф лихорадочно гадал, стоит ли велеть сквайру прислать ему одну из шлюх, составлявших неотъемлемую часть любого солдатского лагеря.

Впрочем, теперь шлюхи его не привлекали; он хотел Лили.

Желание это возникло в нем тотчас, как только он вошел в шатер и увидел ее спящей на кровати с разметавшимися по подушкам волосами и таинственной улыбкой на губах. Если бы не присутствие Стефана, то он, возможно, решился бы разбудить ее ласками, одурманить поцелуями, чтобы она забыла, кто он такой. А после того как дело зашло бы слишком далеко...

Но вместо этого он велел пленнице заняться его раной. Вдыхая ее запах, щекотавший его ноздри, он страдал от вожделения, в то время как ее нежные пальцы касались его тела и каждое прикосновение лишь подливало масла в костер его желания.

Недовольный собой, Радолф вздохнул. Ну что за глупец! Он наблюдал ужас в ее серых глазах, когда она проснулась и увидела его рядом. Все же она обработала его рану и, разговаривая с ним, не отводила глаз. Эта женщина обладала отвагой. Возможно, когда-нибудь благодарность затмит страх и она забудет хотя бы на время, кто он и какая опасность исходит от него.

Радолф вспомнил, какими сладкими были ее губы, когда она раскрылась ему навстречу. Чтобы сдержать стон, ему пришлось стиснуть челюсти. Он держал ее в объятиях, и ресницы темными серпами лежали на ее бледных щеках, а длинные светлые волосы непокорными кудрями рассыпались по спине и плечам. Ее грудь, вздымавшая красную шерсть платья, поднималась и опускалась при каждом вдохе и выдохе; казалось, Господь нарочно создал ее, чтобы она точно вписалась в размер его ладони.

Вздохнув, Радолф отказался от дальнейших попыток поесть.

Ему бы надо подробнее расспросить ее о Моркаре и Ренноке, о путешествии с границы, о засаде, из которой ей одной удалось спастись бегством. И почему трое его солдат, посланных обследовать указанный ею лес, вернулись, не обнаружив следов схватки?

Что, если она лжет ему?

Увы, его это не волновало. Его вообще ничто теперь не волновало, кроме огня в паху и желания унять его с ней.

Радолф не представлял, как долго просидел без движения, пялясь в пространство. В себя его привели какие-то звуки, с трудом проникшие в его сознание.

И тут же звон мечей и крики людей красноречиво сообщили ему о внезапном нападении на лагерь.

В шатре Гадрен было достаточно просторно, хотя порывистый ветер время от времени наполнял палатку клубами дыма от костра.

Как только Лили привыкла к полумраку и едкому запаху дыма, она обнаружила, что внутри тепло и чисто. Не обращая внимания на ее протесты, Гадрен подала ей на ужин ломоть хлеба и козьего сыра, а также эль, чтобы запить еду.

Гадрен была женщиной средних лет с пухлым телом и светлыми глазами в обрамлении тонкой сетки морщин. Обратившись к ней несколько раз, Лили получила в ответ лишь улыбку и безмолвные кивки.

После ужина Лили решила привести себя в порядок. Гребнем из оленьего рога она причесала спутанные волосы и заплела их в одну длинную косу. Гадрен как будто дремала, сидя с полузакрытыми глазами; дрожащее пламя сальной свечи стерло с ее лица признаки возраста и придало красноватый цвет ее седым волосам.

Снаружи все было тихо; солдаты укладывались спать, кто у костра, кто в палатках. Как ни странно, Лили чувствовала себя в полной безопасности, как в детстве, когда была под защитой крова отцовского дома. Она словно слышала голос отца...

«В твоих венах, Лили, течет кровь воинов и королей. Но возможно, в один прекрасный день тебе придется склонить голову перед менее достойными людьми во имя твоих земель и твоего народа. Будь гордой и помни, что умение вовремя согласиться на компромисс не делает тебя слабой, скорее, наоборот, добавляет тебе силы».

Неужели отец уже тогда знал, что война неизбежна? Возможно, он чувствовал холодный ветер, дувший с канала, со стороны нормандских завоевателей. Возможно, он стоял у ворот, чтобы приветствовать этих завоевателей и увидеть алчный огонь в глазах Воргена.

Что бы он сказал о Радолфе? Увидел бы еще одного норманна или разглядел за внешней оболочкой человека?

Шорох снаружи палатки насторожил Лили. Вглядевшись в дымный полумрак, она увидела силуэт солдата, стоявшего у входа, он беспокойно переступал с ноги на ногу, звякая ножнами меча о кольчугу.

Лили снова закрыла глаза, пытаясь вернуть прежнее ощущение, но состояние теплого удовлетворения исчезло.

– Ты устала, моя прелесть?

– Немножко, мама.

Лили ответила прежде, чем подумала. Ее охватил страх, и, медленно открыв глаза, она выпрямилась. Гадрен только что обратилась к ней на языке викингов, и Лили ей ответила.

Гадрен широко улыбалась; в ее светлых глазах мерцали хитрые искорки. Только тут Лили поняла, что Гадрен молчала не из любви к тишине, а потому, что была чужестранкой, плохо владевшей французским, если вообще им владела. Неудивительно, что теперь она радостно улыбалась! Много ли найдется нормандских женщин благородного сословия, говорящих на этом языке?

От Гадрен исходил густой запах трав.

– Много времени прошло с тех пор, как я слышала чудные звуки языка моей страны. Вы из Норвегии, леди?

Лили покачала головой. Кривить душой было бессмысленно.

– Я родилась и выросла в Нортумбрии. А что вы делаете в Гримсуэйде, матушка?

Гадрен вздохнула:

– Я последовала за своим мужем Олафом. Он пришел в Англию с Вильгельмом Нормандским в качестве наемника и теперь служит оружейником у лорда Радолфа.

Лили сделала большие глаза:

– Он, должно быть, трудится не покладая рук!

От этих слов Гадрен только рассмеялась.

– Вы правы. Трудно обрядить в доспехи такого великана, как лорд Радолф, но он щедро платит своему оружейнику. К тому же Олаф кует мечи, такие же превосходные, как английские; они ладно сидят в руке, как будто всю жизнь там находились, и поют от радости, когда крошат плоть и кости.

Лили почувствовала дрожь. Она не считала себя неженкой и давно научилась спокойно смотреть в лицо войны; но уж слишком много было кругом убийств. Почему норманны взирают на каждую пустячную ссору как на шанс испытать свое боевое искусство?

– Вы прибыли с земель Радолфа? – осторожно осведомилась Лили.

Гадрен кивнула:

– Да, из Кревича. Уже много месяцев прошло с тех пор, как мы уехали из дому. Это замечательный край, – добавила она с грустью. – Холмы и долины, высокая зеленая трава и болотистые равнины. Лорд Радолф скучает по дому, хотя никогда в этом не признается.

Лили попыталась представить Радолфа скучающим по чему-нибудь. Радолф из легенды больше всего на свете любил рубить своих врагов, наедаться от пуза и снова рубить. В легенде ни словом не упоминалось о его тоске по дому.

Гадрен подлила себе еще эля.

– Вас, похоже, интересует лорд Радолф. Хотите, я расскажу вам историю его жизни? – Гадрен откинулась на стуле.

У порога палатки послышался шум, затем раздался крик. Оттолкнув стражника в сторону, в задымленную палатку ворвался огромный, как гора, человек.

Лили взвизгнула. Белые волосы, загорелое, почти черное лицо и голубые, как небо, глаза сразу поразили ее.

Повертев головой, незнакомец, сжимая в руке топор, направился к ней.

– Олаф! – неожиданно раздался позади укоризненный голос Гадрен. – Зачем ты пугаешь леди?

Олаф посмотрел на жену и грозно оскалился:

– На нас напали, женщина! Разве ты не слышишь звуков боя, что доносятся с холма? Ну да, твой язык трещит слишком громко, чтобы ты могла что-нибудь услышать! Идемте. – Он протянул мясистую ладонь Лили. – Я должен отвести вас к своему господину, а уж он позаботится о вашей безопасности.

Теперь, когда ее сердце слегка успокоилось, Лили действительно услышала шум: глухие удары и человеческие крики, вопли раненых. Их атаковали, но кто? Если враги норманнов, то значит ли это, что они – ее друзья?

Первым ее импульсом было оттолкнуть Олафа и бежать, но великан представлял слишком реальную угрозу. Вряд ли она сумеет с ним справиться. К тому же тогда ей придется как-то объяснять свой поступок Радолфу.

Лили послушно подала гиганту руку.

– Она говорит на языке далекого севера, – не без удовольствия сообщила мужу Гадрен. Пожилая женщина держалась так, словно ничего дурного за пределами лагеря не происходило.

Суровая гримаса на лице Олафа не изменилась, но непоколебимое спокойствие жены зажгло в его глазах искорки одобрения.

– Побудь здесь, Гадрен. Я, оставлю нескольких мужчин охранять палатки. – Его голос понизился. – Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Гадрен безмятежно улыбнулась:

– Я это знаю.

В какой-то момент их любовь друг к другу полыхнула ослепительным огнем. Впечатление было столь сильным, что Лили не сомневалась – стоит ей протянуть руку, она почувствует источаемое им тепло.

При мысли о своем злосчастном браке с Воргеном и предательстве возлюбленного юности Хью ее накрыла волна тоски по безвозвратной потере. Почему ей не дана любовь, подобная любви Гадрен и Олафа? Почему она всегда должна жить в страхе и одиночестве?

– Идемте, – приказал Олаф.

Снаружи тьму ночи разгонял свет полной луны, освещавший окрестности много ярче жалкого пламени лагерных костров. Звуки битвы то делались громче, то затихали, следуя за порывами холодного ветра. Олаф упрямо тащил Лили вперед, лавируя между палатками и бегущими солдатами.

От лязга щитов и мечей у Лили загудело в голове.

– Мы порежем их, как свиней, – грозно пообещал Олаф.

– Кто они? – Проглотив ком в горле, Лили наконец обрела голос.

– Люди Воргена: они следили за нами и подобрались слишком близко к лагерю. Не уверен, что они хотели схватиться с нами, но наши лазутчики их обнаружили. Теперь мы их всех перебьем.

Не этих ли «друзей» подразумевал отец Люк? Лили надеялась, что нет. Она не хотела, чтобы из-за нее гибли люди, чтобы продолжалась эта уже проигранная война. Если бы только она могла обратиться к своему народу, заставить его понять, что дальнейшее сопротивление никуда не приведет, а лишь ввергнет страну в еще большие несчастья и единственной надеждой является заключение мира с Вильгельмом Нормандским...

Когда они наконец добрались до шатра Радолфа, Олаф бесцеремонно втолкнул ее внутрь.

– Оставайтесь там! – рявкнул он и тут же скрылся.

Лили снова оказалась в том месте, которое только недавно покинула.

– Миледи! – На этот раз Стефан показался ей совсем мальчиком. – Господин попросил, чтобы я оставался с вами, пока он не вернется. Хотите вина? У меня есть немного.

Лили кивнула, и Стефан наполнил кубок. Звуки боя становились тише, и при мысли о поражении ее сторонников Лили пронзила дрожь. Она торопливо сделала глоток и ощутила, как по горлу разливается тепло, наполняя ее прежней отвагой. Ее ум заработал с удвоенным усердием, занятый поисками хоть какого-нибудь выхода, за который она могла ухватиться. Но чем больше она думала, тем больше проникалась уверенностью, что ее появление является для Нортумбрии единственным шансом избежать полного опустошения.

От внезапного осознания собственной ответственности у Лили подкосились ноги, и она, продолжая сжимать в руке кубок, опустилась на один из стоявших в шатре табуретов.

– Миледи, вам нехорошо? – Присевший было Стефан поспешно вскочил со своего места у входа.

Лили отрицательно покачала головой, и в шатре повисла тишина. Затем снаружи послышалась тяжелая мужская поступь.

Лили подняла голову и прислушалась к приближавшимся голосам... в одном из них она узнала голос Радолфа, но он говорил слишком тихо, чтобы можно было что-либо разобрать. Рядом всхрапнула лошадь и затопали копыта, потом кто-то рассмеялся. Олаф?

В следующий миг Стефан по-солдатски выпрямил спину, и в шатер вошел Радолф.