— На сегодня это все… приду завтра!

Таким образом он дал ей понять, что еду надо растянуть на сутки. Но вместе с тем приятной оказалась новость, что Марианна будет видеть своего тюремщика не более одного раза в день. Это давало ей время подумать над тем, как убежать. Оставалось узнать, будут ли ее время от времени посещать Пилар с приспешниками.

Чтобы вернуть себе свободу, первой задачей было избавиться от цепи, но неоднократные попытки вытащить руку из браслета, намыливая ее, привели к тому, что запястье разболелось, а к вечеру сильно распухло. Единственная возможность освободиться — открыть замок. Но как?.. Чем? Эта прискорбная очевидность заставила пролить слезы, которые немного успокоили нервы молодой женщины и позволили ей смотреть на свое положение немного оптимистичнее. Уже прошли сутки, как она и Кроуфорд были похищены. Безусловно, Элеонора потревожила Талейрана, если не полицию.

Они должны заниматься розысками, и Талейран знал, где нашла убежище Пилар. Но мог ли он вообразить, что похищение организовано этой молчаливой и мрачной молодой женщиной, у которой, казалось, нет других забот, как укрыться в тени могущественной покровительницы? Затем он, безусловно, подумал, что Кроуфорд переоценил возможности своих тюремных знакомств и опрометчивых гостей опознали, арестовали и заключили в тюрьму. Поскольку Марианна вернулась в Париж тайком, было довольно трудно просить открыто помощи у Савари. Что касается Наполеона, его недавнее неприятное письмо князю Беневентскому заранее подтверждало бесполезность обращения к нему. Оставался Жоливаль, но он не скоро вернется, и, даже если он бросится на поиски, едва сойдя с лошади, сколько времени пройдет, пока он нападет на малейший след? Наконец, предположив, что следы приведут к Мортфонтену, как добиться обыска владений королевы Испании? Действительно, в искусно задуманном плане Пилар было предусмотрено все… Так логика рассуждения разрушила недавний оптимизм и вернула ее к грустным мыслям, с которыми она и заснула.

Прошло несколько дней, до отчаяния однообразных и мрачных. Санчес регулярно исполнял свои обязанности, оставаясь с ней только на несколько минут, что ее, впрочем, не огорчало. Похоже, что его мозг не затруднялся никакими мыслями, ибо, когда Марианна пыталась с ним заговорить, в ответ раздавалось невразумительное мычание. Что касается Пилар и ее сообщников, то никто из них не появлялся, что вызывало в ней странное и противоречивое чувство, в котором смешивались облегчение и легкое недовольство.

Уходило время, а вместе с ним и надежда. Она не видела никакой возможности освободиться самой и не могла рассчитывать на помощь тюремщика. В то же время умозрительные построения ее возбужденного мозга привели ее мало-помалу к странному психическому состоянию фатализма и смирения.

Отныне она вычеркнута из числа живущих, так же как вскоре и Язон. Ей останется только, когда торжествующая, но в трауре с головы до ног Пилар придет объявить ей о смерти Язона, вызвать достаточный гнев мстительной испанки, чтобы она не задержалась с ее собственной смертью. В безысходности своего положения Марианна могла надеяться только на жизнь в ином, лучшем мире…

Но несмотря на все, подсознательно ее мозг продолжал работать. На этом сеновале было что-то необычное, и она долго не могла дать себе отчет, что же именно. В сущности, это «что — то» заключалось в величине громадных тюков сена, кое-где связанных ивовыми прутьями.

Сравнивая эти тюки и более чем скромные размеры двери, через которую появлялся Санчес, для Марианны постепенно стало очевидным, что сено не могло быть доставлено сюда в этот проход и, безусловно, должен быть какой-нибудь люк в полу сеновала.

Конечно, даже если бы она нашла этот люк, она не могла надеяться освободиться, ибо цепь оставалась на месте и высота амбара делала прыжок вниз невозможным, но это все же давало если не надежду, то хотя бы занятие, и в пределах досягаемости она начала расчищать сено, перекладывая его с места на место, чтобы добраться до пола.

Это была работа долгая, утомительная и пыльная, но на третий день перед Марианной открылись две большие металлические петли на шарнирах — неопровержимое доказательство существования люка.

Час прихода Санчеса приближался, и Марианна поспешила укрыть находку, затем, задыхаясь от усталости и волнения, бросилась на свое обычное место и притворилась спящей.

Испанец проделал свой ритуал и ушел. Марианна торопливо съела кусок хлеба с мясом, запила водой и возобновила работу. Мало-помалу показался люк. Это был действительно большой вырез, превышавший размеры тюков сена. Но пленница не смогла удержать стон отчаяния, заметив, что длина цепи не позволяет ей очистить его полностью.

Удрученная этим открытием, она упала на колени и залилась слезами. Хотя она хорошо знала, что цепь крепко удерживает ее, в ней теплилась непонятная надежда на этот люк.

Конечно, он существовал, но и только!.. С болью в спине, с руками в ссадинах и царапинах, она стала закрывать доски люка сеном… И вдруг она ощутила что-то твердое.

Она лихорадочно разгребла сено и недоверчиво посмотрела на появившийся длинный, заостренный кусок железа: это был сломанный зубец от вил, который, очевидно, упал при погрузке сена… Неожиданный инструмент!..

Закрыв глаза, Марианна вознесла небу благодарную молитву. Уж этим-то предметом ей, без сомнения, удастся легко открыть замок, раз Пилар боялась простой шпильки.

Она хотела, не теряя времени, пустить зубец в ход, когда послышались шаги… Вернулся Санчес, но на этот раз не один. Как обычно, Марианна услышала за дверью шум и, быстро спрятав свое орудие под охапку сена, села на нее и с независимым видом, но с бьющимся от радости сердцем стала жевать травинку. Вошла Пилар.

Супруга Язона была одета во все черное, что не явилось неожиданностью, ибо она всегда одевалась так. В этот раз на ней была широкополая шляпа, с которой спускались в виде вуали очень красивые шантильские кружева. Она подошла к Марианне, даже не повернувшей головы при ее приближении.

— Итак, моя дорогая? Как вы себя чувствуете после долгих размышлений?

Упорно решив молчать, Марианна не шевельнулась. Тогда Пилар продолжала, словно это свидание было самой естественной вещью в мире.

— Надеюсь, что вы ни в чем не нуждались. Впрочем, вы выглядите хорошо, и Санчес сказал, что вы вели себя очень спокойно. И теперь я пришла попрощаться…

На этот раз Марианне пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не проявить хотя бы удивление.

Пилар уезжает? Может быть, это хорошая новость и вполне возможно, что именно этот день окажется для нее днем удачи? Но она продолжала так безмятежно покусывать травинку, словно Пилар не существовало. Она хотела только, чтобы эта женщина ушла и позволила ей заняться подготовкой к бегству, теперь уже возможному. Тем временем Пилар, похоже, не торопилась. Она вынула из сумки надушенный жасмином носовой платок и поднесла к лицу, словно запах сеновала докучал ей.

— Очевидно, вы знаете, что сегодня первое октября и после полудня начнется процесс… господина Бофора. Поэтому я отправляюсь в Париж, где завтра должна выступить… как свидетельница.

Рука Марианны впилась в охапку сена. Вопреки своему решению ей пришлось бороться с неудержимым желанием броситься на эту бессердечную женщину, которая говорит о суде над своим мужем как о приятном светском приеме. С какой дикой радостью она вонзила бы в это укрытое панцирем спеси и жестокости сердце обещавший ей свободу кусок вил! Но Санчес, насторожившись, стоял у дверей. И Марианна перевела дыхание.

Пилар помолчала, без сомнения, стараясь определить по лицу пленницы эффект ее слов, но Марианна с естественной непринужденностью зевнула и повернулась к ней спиной. Она уже испытала действие такого безмолвного сопротивления в ночь ее похищения и сейчас надеялась на такой же результат.

И действительно, Пилар не смогла удержать злобное восклицание и стремительно направилась к двери.

— Как хотите! — крикнула она дрожащим от гнева голосом. — Посмотрим, сохраните ли вы такое же спокойствие, когда я сообщу, что голова вашего любовника скатилась с плахи, и дам вам в руки платок, смоченный в его крови!

Сжав зубы, закрыв глаза, Марианна изо всех сил молилась, чтобы ее негодование не вырвалось наружу: «Господи, помилуй! Заставь меня молчать! Сделай так, чтобы она ушла!

Смилуйся!.. Я ненавижу ее! Я ее так ненавижу! Помоги!»

Ее потрясенный рассудок метался в поисках действенной помощи. Никогда еще она не переносила напряжения, подобного вызванному этой безжалостной особой, которая с садистским удовольствием смаковала детали нависшей над Язоном смертельной опасности. Как будто ее снедала потребность напомнить об ужасной угрозе, дамокловым мечом висевшей над Марианной вот уже несколько недель. Она умирает от желания высказать в лицо этой женщине все, что о ней думает, но надо держать слово и молчать.

Тем не менее, когда Пилар в жестоком желании увидеть выражение ее лица двинулась к ней, Марианна окинула ее ледяным, взглядом и плюнула в ее сторону. Пилар сразу остановилась, и Марианна подумала, что она сейчас бросится на нее, так напряглось все ее тело. Пленница с дикой радостью ждала нападения, готовая разорвать в клочья это ненавистное лицо. Но от дверей раздался глухой голос Санчеса:

— Сеньора испортит свой туалет! И карета ждет…

— Иду! Но завтра, Санчес, и также послезавтра ты забудешь принести ей еду и питье! Не давай ей ничего до моего возвращения! Понял?

— Как не понять!

Когда они выходили, Марианна презрительно пожала плечами. Завтра, если Бог ее не оставит, она будет далеко…

Тем не менее у нее хватило выдержки подождать, пока шум цепи не подтвердил, что лодка отплыла. Пилар уехала. Она направилась в Париж, чтобы удовлетворить жажду мести, а Санчес не вернется раньше чем через два или три дня, раз испанка решила, что Марианне следует поголодать!

Когда она убедилась, что осталась одна, молодая женщина достала свое орудие и занялась замком, надеясь открыть его, а если не удастся, попробовать вырвать из балки удерживающее цепь кольцо. Терпеливо, осторожно, стараясь не волноваться, чтобы не дрожали руки, Марианна вставила острый кончик в замочную скважину и стала искать нужный язычок. Это оказалось не так просто, и после долгих попыток она подумала, что ничего не получится, ибо, хотя цепь была и новой, замок уже видал виды и изрядно заржавел. В течение минут, казавшихся ей бесконечными, она упорно сражалась с бездушным металлом… Наконец раздался благословенный щелчок, встреченный радостным восклицанием. Замок открылся…

Разъединить челюсти наручника и сбросить его было делом одной секунды, и Марианна, растирая опухшее, исстрадавшееся запястье, оказалась свободной. Она испытала при этом такую радость, что, как ребенок, в восторге принялась кататься по сену, счастливая размять мускулы и кости, находившиеся столько дней в вынужденном бездействии. Когда она поднялась, ей было жарко, зато кровь снова весело бежала в ее жилах. Теперь надо открыть люк и посмотреть, как можно отсюда выбраться, пока еще светло, ибо с приближением осени дни быстро уменьшались.

Она торопливо начала освобождать люк, который скоро показался, широкий и прочный. Судя по виду, он был тяжелый, но большое кольцо из каната, пропущенное через два отверстия, служило для открывания. Марианна взялась за него, собрала все силы и потянула. Люк не поддался, но, охваченная нервным возбуждением, стимулированным близкой свободой, пленница напрягла мускулы, сжала челюсти и снова потянула, не обращая внимания на впившуюся в нежную кожу грубую пеньку. Медленно, очень медленно крышка стала подниматься, дошла до вертикали и с глухим шумом упала назад, открыв зияющую дыру, на краю которой Марианна в изнеможении упала на колени.

Под ней простирался обширный амбар, такой высокий, что у нее слегка закружилась голова. Она надеялась, что под люком окажется лестница и спуск не составит труда. Но увы… о прыжке вниз без риска сломать ноги, а то и голову нечего было и думать. С сильно бьющимся сердцем Марианна присела на корточки и стала лихорадочно перебирать в памяти, с помощью чего можно было бы спуститься. Веревки нет, удерживавшая ее цепь слишком коротка, а связывавшие тюки сена ивовые прутья не выдержат веса ее тела! Но заключенная страстно хотела выйти из своей тюрьмы, и спасительная идея пришла. Да ведь это же надоевшее ей сено! Она набросает его вниз, пока не получится достаточно высокая гора, чтобы можно было на нее спокойно упасть…

Торопливо, так как становилось все темнее, она начала сдвигать сено в зияющее отверстие, разрывая с помощью своего орудия-избавителя ивовые связки на тюках. Через несколько мгновений на сеновале бушевала пыльная буря.

Десятки раз Марианне пришлось подбегать к дыре и всовывать в нее сено, но куча на полу амбара постепенно росла.

Когда молодая женщина нашла ее достаточной, она остатками воды из кувшина смочила горящее горло и съела последнее яблоко. Затем она села на край люка, перекрестилась и скользнула вниз…

Упав на сено, она подскочила как мячик и, не получив никаких повреждений, скатилась до самого пола. Оставалось узнать, оказавшись снова на земле, откроется ли дверь амбара легко, или придется прибегнуть к помощи зубца, который она предусмотрительно бросила в сторону, перед тем как прыгнуть. Но очевидно, уверенные в недоступности приготовленной для нее тюрьмы и боясь возбудить подозрение у местных крестьян тем, что полупустой амбар заперт, похитители Марианны закрыли дверь только на щеколду.

Марианна осторожно полуоткрыла чуть скрипнувшую створку и с опаской выглянула. Насколько она могла судить в почти полной темноте, снаружи не было ни души, но вдали, за распростершейся перед ней водой, огромный замок сверкал огнями, которые пробивались сквозь густые деревья. В то же время она обнаружила идущий дождь, что явилось для нее неожиданностью, так как, занятая своим освобождением, она не могла даже выглянуть.

Здесь было также значительно холоднее, чем на сеновале. Пришел октябрь, и теплое солнце, сиявшее весь сентябрь, уступило место предвестнику зимы. В своем коленкоровом платье Марианна стала дрожать, но ей требовалось поскорее покинуть эту местность, и она мужественно бросилась наружу, чтобы обойти амбар вокруг. Как она и предполагала, он находился на острове, к тому же довольно большом, и беглянка обследовала остров в поисках лодки. Увы, безуспешно…

«Придется плыть, — с дрожью подумала Марианна. — Надо выбрать самое узкое место, причем подальше от замка».

Она всерьез подумала, не направиться ли прямо в замок, назвать себя и открыто попросить защиты у королевы Юлии, рассчитывая на то, что полиция сразу же предъявит на нее права. Пилар уехала в Париж. Такой образ действий может принести хороший результат.

Но Марианна подумала также, что большинство ее похитителей принадлежали к окружению королевы и им будет очень легко под предлогом защиты снова упрятать ее, но уже без надежды на бегство. В любом случае в таком грязном, рваном платье ее, безусловно, примут за нищенку, и лакеи прогонят ее, даже не допустив к королеве. Все-таки лучше незаметно уйти и добраться до Парижа собственными средствами, даже если они ничтожны, избегая жандармов и всех тех, чью подозрительность может возбудить вид женщины, выглядевшей как бродяжка.

Окончательно убедившись, что покинуть остров можно только вплавь, Марианна выбрала, на ее взгляд, наиболее подходящее место, затем разделась догола и свернула одежду в тугой сверток. С помощью пояса она привязала его к голове.

Дождь уже подмочил ее платье, но так оно будет более сухим, чем после купания. К тому же она знала, как одежда мешает плыть. Наконец, это место казалось таким пустынным, а ночь такой темной, что она не очень рисковала поразить кого-либо своей наготой. Впрочем, едва раздевшись, она спустилась в опоясывавшие остров камыши, раздвигая руками плотные, глянцевитые листья кувшинки. Ее ноги погрузились в вязкий ил, заставивший ее вздрогнуть, но дно резко понижалось, и беглянка растянулась на воде и осторожно поплыла, стараясь не производить ни малейшего шума. Вода была менее холодной, чем показалось, когда она вошла в нее, и ей даже стало приятно ощущать, как она омывает ее обнаженное тело после долгих дней на пыльном сеновале.

Марианна уже давно не плавала, но ее руки и ноги инстинктивно обрели гибкость и непринужденность движений, которым ее обучил старый Добс. Самым неприятным оказался стоявший над прудом запах тины, а встречи с водяными змеями тоже не доставили удовольствия. Но переправа оказалась короткой, и скоро ноги молодой женщины коснулись песчаного дна, твердого и упругого. В этом месте берег был довольно высокий и заросший большими деревьями, но, цепляясь за побеги, Марианне удалось взобраться на него. Взойдя на вершину склона, она надела, превозмогая дрожь, сырую одежду, обулась и пошла наугад в глубину леса.

Ночь была слишком темной, чтобы она могла надеяться правильно сориентироваться, но главное заключалось в том, чтобы подальше уйти от замка. Грандиозность владения и запущенность этого леса, заросшего кустарником и ежевикой, где она продиралась вслепую, позволяли ей надеяться, что по меньшей мере не придется перелезать через ограды.

Двигаясь прямо перед собой, проходя по очереди упругие лиственные ковры и топкие рытвины, Марианна кончила тем, что вышла на тропинку. Ее глаза привыкли к темноте и позволяли ей идти, обходя самые опасные препятствия. Дождь не переставал, но в густом лесу почти не ощущался. Беглянка долго шла наугад в поисках какой-нибудь лачуги угольщика, чтобы укрыться и немного отдохнуть. Она оцепенела от холода и падала от желания спать. Но единственное, что она нашла, была нависающая скала с небольшим углублением у основания. Хотя это и трудно было назвать убежищем, но Марианна скользнула в него, словно кошка, свернулась клубочком на сухих листьях и мгновенно заснула.

Ее разбудило что-то холодное и мокрое, прикасавшееся к ее лицу. Она оказалась нос к носу с большой охотничьей собакой, которая то фыркала на нее, то пыталась лизнуть.

Немного дальше виднелись две ноги в высоких сапогах. Подняв голову, она увидела, что они принадлежат молодому человеку, который, закинув за плечо старое ружьишко, растерянно смотрел на нее. Совсем рассвело, и дождь перестал.

Заметив, что спящая потягивается, он позвал собаку:

— Сюда, Брике!.. Место!..

Собака послушно отошла и села у ног хозяина, а он нагнулся и протянул руку Марианне, чтобы помочь ей встать.

— Здравствуйте, — приветливо сказал он, — я рад, что вы проснулись. Когда Брике нашел вас, я в первый момент подумал, что вы…

Он не осмелился произнести слово, и Марианна закончила его мысль:

— Что я мертвая? Я так плохо выгляжу?

— Вы такая бледная!..

— Это оттого, что я замерзла.

Да, это было так. На свежем утреннем воздухе Марианна дрожала как лист на ветру, а посиневшая кожа придавала ей еще более несчастный вид. Юноша живо снял с себя что-то вроде шерстяного плаща и накинул его на плечи Марианне.

— Пойдем домой. Моя бабушка позаботится о вас…

Мы живем совсем рядом. Смотрите, вон между деревьями первая крыша у входа в деревню!

Марианна убедилась, что она почти вышла из леса и деревня дымила всего в нескольких туазах отсюда. Она до того плохо себя чувствовала, что охотно приняла приглашение нового друга, ограничившись двумя вопросами:

— Как называется эта деревня?

— Луази! Вы не местная?

— А… до Мортфонтеиа далеко?

— О нет! Меньше лье на восток.

Всего? Она с трудом скрыла разочарование. Ей казалось, что она так долго шла и покрыла гораздо большее расстояние. Без сомнения, ночью она кружила в одном месте.

Она быстро взглянула на нового знакомца. Он походил на Гракха-Ганнибала Пьоша. Такие же соломенные волосы, такой же открытый взгляд синих глаз, но черты этого были более тонкие и рост повыше. В общем, он ей понравился, и она решила довериться ему.

— Вам надо знать! Я бежала из амбара в замке Мортфонтен, где люди из окружения королевы Испании держали меня в заключении. Но клянусь вам, что я не преступница, даже не воровка.

Юноша ласково улыбнулся.

— Вы на такую не похожи. И затем, если бы вы были той или другой, вас посадили бы в тюрьму, а не в амбар!

Идем, вы расскажете вашу историю моей бабушке. Она так любит всякие истории!

По дороге Марианна узнала, что ее нового знакомого зовут Жак Кошю, что у него немного земли в этой деревне, что он здесь живет один с бабушкой, но через несколько дней собирается жениться.

— Я мог бы вполне дождаться весны, — доверительно сказал он ей, — но бабушка настаивает, чтобы я женился раньше во избежание рекрутского набора. Мне и так уже повезло в этом году, что из-за своей свадьбы император отменил новый набор… Так что я женюсь на Этьенетте.

— И у вас нет желания участвовать в сражениях? — спросила Марианна, немного разочарованная, ибо она уже наделила в воображении своего спасителя всеми рыцарскими достоинствами.

Жак ответил ей, улыбаясь, с чистосердечной наивностью:

— Ага, я хотел бы! Когда я слушаю рассказы о старых походах, у меня мурашки по коже бегут! Но только если я уйду, кто будет обрабатывать землю? И кто будет кормить бабушку… и Этьенетту? Ее родители умерли в прошлом году!

Так что… мне надо остаться.

— Конечно! — согласилась она. — Вы правы! Женитесь поскорей и будьте очень, очень счастливы!

Разговаривая так, они подошли к небольшой, сверкающей чистотой ферме, на пороге которой их ожидала старая женщина, прямая как доска, со скрещенными на шерстяном платке руками, с недовольным видом наблюдавшая, как ее внук возвращается с незнакомкой в лохмотьях. Но Жак очень быстро объяснил обстоятельства их встречи и те, как он привел Марианну, чтобы она немного отдохнула. Сразу же было проявлено характерное для жителей Валуа гостеприимство Старуха усадила беглянку возле огня, принесла ей большую чашку горячего бульона, широкий ломоть хлеба и толстый кусок шпика, а сама принялась искать сухую одежду, в то время как Марианна рассказывала свою историю… или скорее историю, которая, по ее мнению, подходила к данным обстоятельствам. Ей было неприятно лгать этим добрым людям, принявшим ее с такой теплотой и великодушием, но не могла же она назвать им свой пышный итальянский титул!

Так что на время она снова стала Марианной Малерусс.

— Моего дядю, служившего императору, убили, — поведала она своим новым друзьям, — а меня похитили убийцы, чтобы я не могла их выдать. Но мне нужно вернуться в Париж, и поскорей. Я хочу отомстить… и я смогу сделать важные разоблачения.

Она, правда, спросила себя, не была ли ее история, даже в таком смягченном виде, слишком невероятной, но ни бабушка, ни Жак не выразили никакого удивления. Старуха даже согласно покивала.

— Все эти люди с желтоватыми лицами, которые рыскают здесь с тех пор, как император сделал королем Испании своего брата, мне всегда казались подозрительными. Раньше было гораздо спокойней! Он не плохой человек, этот Жозеф!

Всегда приветливый и даже щедрый! Его очень любили у нас и жалели, когда ему пришлось уехать к дикарям! Что касается вас, милая барышня, вам помогут вернуться к себе как можно незаметней.

— Но, — вмешался Жак, — почему не пойти прямо в полицию?

Ох! Вопрос был коварный, и Марианна лихорадочно размышляла над ответом, чтобы он выглядел достаточно естественным.

— Таково и мое намерение, — подтвердила она, — но я хочу увидеть лично министра полиции. Похитившие меня люди принадлежат ко двору королевы Юлии, и у них длинные руки. Они распустил» слух, что за смерть дяди ответственна я. Меня разыскивают… и мне надо предъявить доказательства моей невиновности. А они находятся в Париже!..

Дав объяснения, она с облегчением вздохнула, надеясь, что они достаточно убедительны. Жак с бабушкой отошли в глубь кухни и несколько секунд о чем-то шушукались. Затем молодой человек вернулся к Марианне.

— Вам лучше всего, — сказал он, — будет немного отдохнуть здесь, в полной безопасности. После полудня я провожу вас в Дамартен-ан-Тель, к моему дяде Кошю. Он местный мэр и регулярно каждые три дня отправляет в Париж повозку капусты и репы. Завтра как раз такой день, и повозка отправляется утром. В одежде крестьянки вы сможете вернуться в Париж, не боясь полиции и ваших похитителей… И вы будете у себя завтра вечером.

Завтра вечером? Марианна прикинула в уме, что процесс Язона начался накануне и идет сейчас, тогда как она здесь, с этими хорошими людьми, а время неумолимо движется. Она робко возразила:

— А нельзя ли добраться туда быстрей как-нибудь? Я так спешу!

— Быстрей? А как вы хотите? Конечно, вы можете завтра сесть в Дамартене на дилижанс из Суассона, но выиграете при этом только несколько часов и… будете в гораздо меньшей безопасности!

Это не вызывало сомнений. Естественно, она хотела бы найти лошадь, но где? И за что? У нее не осталось ни единого су, ибо перед похищением она оставила содержимое своего кошелька в руках Дюкателя, консьержа Лафорс. Мудрость подсказывала ей проявить благоразумие. Главное — вернуться, а предложенным Жаком способом она это сделает без особого риска. Лучше прибыть позже, чем никогда, а такой важный процесс, безусловно, продлится несколько дней… В итоге она подарила хозяевам ласковую улыбку.

— Я согласна, — промолвила она признательно, — и должна поблагодарить вас от всего сердца! Я надеюсь, что когда-нибудь смогу доказать вам свою признательность!..

— Не говорите глупостей! — отрезала бабушка Кошю ворчливым тоном. — Если бедные люди не будут помогать друг другу, им нельзя тогда называться христианами! А признательность хранится в сердце. Идите теперь прилягте немного. Сырая земля в лесу — плохая постель! А я пока схожу к Этьенетте, невесте Жака, одолжить у нее нижнюю юбку и кофту. Вы с ней примерно одного роста.

В конце дня Марианна, одетая в грубошерстную красную юбку и черный корсаж, закутанная в шерстяную шаль — щедрый дар г-жи Кошю, — в великоватых сабо и с головой, закрытой громадным гофрированным чепцом, уселась позади Жака на крупе большой крестьянской лошади, годной как для обработки земли, так и для передвижения. Возле колен молодого человека две большие корзины с поздними яблоками свисали с шеи животного.

Уже совсем стемнело, когда приехали в Дамартен, окруженный крепостной стеной городок, и Жак передал Марианну в руки своего двоюродного дяди, Пьера Кошю, красивого седовласого старца, который принял ее, не задавая нескромных вопросов, с полным благородства великодушием живущих плодами земли людей. Она сошла за кузину Этьенетты, отправляющуюся в Париж, чтобы работать прачкой у дальней родственницы. Поэтому, когда наступил момент прощания с Жаком, домашние нашли вполне естественным, что она бросилась на шею юноше и расцеловала его в обе щеки. Но никто не догадался о бесконечной признательности, которую она вложила в этот порыв, как, впрочем, и о том, почему Жак так покраснел, получив эти свидетельства привязанности. И чтобы скрыть смущение, он громко рассмеялся, затем заявил:

— Скоро увидимся, кузина Мари! Этьенетта и я после свадьбы поедем посмотреть Париж! Всем будет приятно!..

— Особенно мне, Жак! Скажи Этьенетте, что я вас не забуду…

Она испытывала сожаление, расставаясь с ним. Хотя она знала их совсем недолго, его бабушка и он проявили такую доброту и дружелюбие, что у Марианны было ощущение, словно они давние друзья. Внезапно они стали ей очень дорогими, и она пообещала себе, если вернутся лучшие времена, доказать им свою благодарность. Но едва молодой человек уехал, как все мысли Марианны неотвратимо вернулись к печальной действительности: судьбе Язона, которая решалась в то время, когда она прилагала столько усилий, чтобы вернуться к нему.

После ночи, короткой, но с комфортом проведенной в маленькой комнатке, пахнущей воском и мятой, Марианна на рассвете устроилась рядом с молчаливым слугой, который за всю дорогу не произнес и десяти слов, на сиденье большой повозки с капустой, и они тихо покатили по дороге в Париж Даже слишком тихо, по мнению Марианны, которая за бесконечный путь сто раз думала, что умрет от нетерпения.

К счастью, дождя не было. Сухо и довольно холодно.

Фландрская дорога ровная и однообразная. Однако Марианне не удалось последовать примеру своего возницы, к великому неудовольствию пассажирки, дремавшего большую часть пути. Когда она видела, как парень сонно покачивает большой головой, Марианна с трудом удерживала желание вырвать у него вожжи и пустить упряжку в галоп, рискуя растерять всю капусту. Но это была бы плохая благодарность тем, кто ей помог. И она молча сдерживала нетерпение.

Тем не менее, когда из осеннего тумана возникли колокольни Парижа, она готова была кричать от радости, а при пересечении канала Сен-Дени у деревни Лявилет еле удержалась, чтобы не спрыгнуть на землю и бежать быстрее, но надо было доиграть игру до конца.

Отвратительное зловоние Большой Свалки, около которой проезжали, вырвало, похоже, кучера из его оцепенения.

Он сначала открыл один глаз, потом другой и повернул голову к Марианне, но так медленно, что она спросила себя, не приводит ли его в движение часовой механизм с недельным заводом.

— А де живеть вашая прачка? — спросил он. — Хозяин вроде сказал подвезть вас поближе. А я еду прямо на базар!..

На всем протяжении этой бесконечной дороги у Марианны было достаточно времени, чтобы поразмыслить, что ей делать по прибытии в Париж. О возвращении к Кроуфорду не могло быть и речи, и также опасной казалась попытка войти в свой дом. Потом она подумала, что Фортюнэ Гамелен уедет наконец из Экс-Ляшапель. Сезон на водах закончился. Креолка должна вернуться в ее любимый Париж, если только она не пожертвует этой большой любовью, чтобы сопровождать в Анвер своего другого возлюбленного. Казимира де Монтрона, проживающего под надзором в этом фламандском городе… Если будет так, Марианна дождется глубокой ночи и попытается тайком проникнуть в свой особняк. Поэтому она ответила своему спутнику:

— Она живет около заставы Поршерон.

В тусклом взгляде парня что-то промелькнуло.