ГЛАВА III. ДА СВЕРШИТСЯ ПРАВОСУДИЕ

В то время как «Сей — Геноле», ведомая опытной рукой Жана Ледрю, неслась в открытом море по направлению к — мысу Сен-Матье и Конкету, а бретонские берега безмолвными призраками проплывали в ночи, Франсуа Видок рассказывал.

В конце дня на ремонтной верфи при каторге произошел ужасный случай. Из-за не правильного маневра на работавших в сухом доке каторжников упала мачта. Одного убило, а нескольких тяжело ранило. В один момент каторжный лазарет оказался переполненным настолько, что Язона Бофора, признанного достаточно поправившимся, немедленно перевели в общее помещение. К счастью, из-за спешки его не приковали к соседу, как обычно делается, а, отложив это на завтра, только к общим нарам.

— Зная, что вы уже готовы, мне надо было как можно скорей предупредить вас, что все изменилось, и в то же время я не мог заставить себя лишиться такой великолепной возможности, которую представляла ваша шхуна. Перепилить оковы Бофора не потребовало много времени… У меня есть некоторый опыт в подобных упражнениях, — добавил он с полуулыбкой. — Что касается моих, то я это сделал заранее. Оставалось обеспечить возможность выйти с каторги через дверь. Бофор мог идти. Он достаточно поправился для этого, но чтобы перелезть через стену… И я принял единственное возможное решение: оглушить двух жандармов и напялить их форму, после того как их, крепко связанных и с кляпами во рту, поместить в надежное местечко.

— Не таким уж надежным оно оказалось, — недовольно пробурчал Жоливаль. — Совсем немного времени понадобилось, чтобы их обнаружить, раз тревогу подняли вскоре после вашего ухода.

Виконт страдал от морской болезни. Вытянувшись во весь рост возле груды такелажа, не только избегая опасности от столкновения с гиком, при каждой перемене галса пролетавшим над палубой, но и стараясь не делать лишних движений, он упорно смотрел в темное небо, зная прекрасно, что стоит только глянуть на воду, как станет гораздо хуже.

— Я уверен, что даже сейчас их еще не обнаружили, — категорически утверждал Видок. — Они в канатной мастерской, куда до утра никто не заглянет. И поверьте мне, я умею связывать и затыкать кляпы!

— Тем не менее тревога была объявлена…

— Да, но не из-за нас! Очевидно, другой каторжник решил использовать рождественскую ночь, чтобы тоже попытать счастья. Мы просто не подумали об этом, — сказал он, пожимая плечами, — да и не могли же мы претендовать на монополию в части бегства.

— Но тогда, — воскликнула Марианна, — вас, может быть, вообще не ищут?

— Да, вполне возможно! Но если допустить, что жандармов еще не нашли, наше отсутствие все-таки должны заметить. Когда тревога уже объявлена, нашим товарищам незачем молчать. Наше счастье, что нас, без сомнения, ищут на побережье и в окрестных деревнях. Для каторжника практически невозможно раздобыть себе судно, особенно такое, как это, даже с помощью извне. — Ведь среди них нет богатых людей.

Он продолжал делиться своим опытом в части организации побегов, но Марианна больше не слушала Сидя у борта с растрепанными ветром волосами, она нежно гладила голову Язона, лежавшую у нее на коленях Он был еще очень слабый, и эта слабость волновала и восхищала Марианну, ибо таким он принадлежал ей полностью, только ей одной, как будто он был ее утраченным ребенком или одним из тех, кого она ему подарит.

С тех пор как покинули Брест, они почти ничего не говорили, может быть, потому, что отныне вся жизнь принадлежала им. Она распростерлась перед ними безмерная, как этот океан, который приплясывал вокруг них с глубокими влажными вздохами, подобно преданному животному, встретившему хозяина после долгого отсутствия.

Ей было показалось, что Язон заснул, но, нагнувшись, она увидела, как блестят его широко открытые глаза, и поняла, что он улыбается.

— Я забыл, что море так хорошо пахнет! — прошептал он, прижимая к шершавой щеке руку, которую он ни на мгновение не отпускал.

Видок услышал его шепот и рассмеялся.

— Особенно после спертого воздуха последних недель! Человеческая грязь, человеческая нищета — я не знаю запаха более ужасного, даже запах тления, ибо в тлении есть ростки нарождающейся жизни Но не надо больше думать об этом: для тебя с ароматами каторги покончено.

— Для тебя тоже, Франсуа.

— Кто может знать? Я создан не для бескрайней вселенной, а для замкнутого мирка, который движут человеческие мысли и инстинкты. Стихии — это великолепно, но и я предпочитаю себе подобных… Пусть не так красиво, зато более разнообразно.

— И более опасно! Не представляйся, Франсуа. Ты всегда жил только ради свободы. И ты обретешь ее у нас.

— Остается уточнить, что понимать под словом «свобода».

Затем, переменив тон, он спросил:

— Через сколько времени мы будем в Конкете?

Ответил Жан Ледрю:

— Мы идем с хорошим ветром. Через час, я думаю… Осталось около шести лье.

Действительно, после того как подняли последние паруса, маленький кораблик несся по ветру как чайка. С правой стороны бежал берег, где иногда возникали очертания колокольни или странной геометрии дольмена. Жан Ледрю пальцем указал Марианне на один из них:

— Легенда гласит, что в рождественскую ночь, когда начинает бить полночь, дольмены и менгиры устремляются к морю, чтобы напиться, и тогда сокровища, которые они скрывают, остаются открытыми. Но когда пробьет двенадцатый удар, они все возвращаются на свои места, раздавливая смельчаков, пытавшихся их обокрасть.

— В Бретани, наверно, много легенд?

— Бесконечное множество. Больше, чем валунов, я думаю.

Огонь маяка внезапно вспыхнул в ночи, желтый, как октябрьская луна, господствуя над нагромождением скал высокого, мыса.

Капитан показал подбородком в его сторону.

— Маяк Сен-Матье. Этот мыс — одна из крайних точек континента. Что касается аббатства, оно было когда-то богатым и могущественным.

И в самом деле, в неверном свете луны, пробивавшемся сквозь облака, перед маяком теперь показались полуразрушенные стены церкви и большого здания, придававшие этому пустынному мысу такой зловещий вид, что матросы невольно стали креститься.

— Конкет находится в четверти лье на север, не так ли? — спросил Видок у Жана Ледрю, который не ответил, внимательно всматриваясь в море.

В этот момент из сорочьего гнезда раздался пронзительный голос юнги:

— Парус прямо по курсу!

Все встрепенулись и стали вглядываться вперед. В нескольких кабельтовых показались изящные очертания брига, несшегося с надутыми парусами по этим опасным водам с такой же уверенностью, как местная рыбачья лодка. Жан Ледрю тотчас скомандовал.

— Сигнальный фонарь! Открывайте фонарь! Это они.

Как и другие, Марианна наблюдала за маневрами красивого корабля, понимая, что это и был обещанный Сюркуфом спаситель Один Язон, пленник мечтаний или усталости, не шевелился, продолжая вглядываться в небо. Тогда Ледрю сказал с нетерпением:

— Да посмотри же, Бофор! Вот твой корабль.

Корсар вздрогнул, в одном порыве вскочил и замер, вцепившись в борт, широко открытыми глазами пожирая приближающийся корабль.

— «Волшебница», — пресекшимся от волнения голосом прошептал он. — Моя «Волшебница»!..

Увидев, как он бросился, Марианна тоже встала и прижалась к нему.

— Ты хочешь сказать, что этот корабль твой?

— Да… мой! Наш, Марианна! Этой ночью я вновь обрел все, что считал навсегда утраченным: тебя, любовь… и ее!

И столько было нежности в этом кратком слове из двух букв, что Марианна на мгновение ощутила ревность к кораблю. Язон сказал о нем как о своем ребенке, будто вместо дерева и железа он был сотворен из его плоти и крови, и он созерцал его с радостью и гордостью отца. Ее пальцы оплели пальцы моряка, словно она инстинктивно пыталась вернуть полное обладание им, но Язон, устремленный к своему кораблю, не обратил на это внимания. Он повернул голову к Ледрю и обеспокоенно спросил:

— Человек, который ведет его, настоящий повелитель моря!

Ты знаешь, кто он?

Жан Ледрю торжествующе рассмеялся.

— Ты же сказал: повелитель моря! Это сам Сюркуф. Мы украли твой корабль из-под носа таможенников Морле… Поэтому я и прибыл в Брест позже, чем думал.

— Нет, — раздался позади них спокойный голос, — вы не украли его! Вы им овладели с согласия… императора! В ту ночь таможенники особенно крепко спали, так?

Если Видок хотел произвести театральный эффект, он мог быть довольным. Забыв о бриге, с которого доносилось лязганье разматываемой якорной цепи, Марианна, Язон, Жан Ледрю и даже внезапно оживший Жоливаль одним движением повернулись к нему. Но только Язон выразил чувства остальных:

— Согласие императора? Что ты хочешь сказать?

Опершись со скрещенными на груди руками о мачту, Видок провел взглядом по обращенным к нему лицам. Затем с необычной мягкостью, которую при необходимости мог приобретать его голос, он ответил.

— Что не так давно он соизволил дать мне мой шанс, что я нахожусь на его… службе и что я имел приказ любой ценой устроить тебе побег! Это не было легко, ибо, за исключением этой молодой женщины, и обстоятельства, и люди отвернулись от меня. Но ты не мог даже себе представить, что у меня такой приказ!

После такого удара никто не нашел, что сказать. От изумления они не находили слов, и их взгляды пытались определить, что так внезапно изменилось в этом загадочном человеке. Держась за руку Язона, Марианна тщетно старалась сообразить, в чем же дело, но, может быть, потому, что это было выше ее возможностей, она первая обрела дар речи.

— Император хотел, чтобы Язон бежал? Но тогда» для чего суд, тюрьма, каторга?..

— А это, сударыня, он вам скажет сам, ибо мне не подобает раскрывать его соображения, которые являются высшей политикой.

— Он скажет мне сам? Но вы хорошо знаете, что это невозможно! Через несколько минут я уеду, навсегда покину Францию.

— Нет!

Ей показалось, что она ослышалась.

— Что вы сказали?

Он посмотрел на нее, и она прочла в его взгляде глубокое сострадание. Еще мягче, если это вообще было возможно, он повторил:

— Нет! Вы не уедете, сударыня! Сейчас по крайней мере! Я должен, как только Язон Бофор окажется в море, привезти вас обратно в Париж.

— Об этом не может быть и речи! Я беру ее с собой! Однако пора уже объясниться. И прежде всего, кто вы в действительности?

Схватив Марианну за руку, Язон заставил ее отойти назад, словно желая прикрыть своим телом от грозящей опасности. Она инстинктивно прижалась к нему, пока он в гневе обращался к своему товарищу по бегству. Видок пожал плечами и вздохнул.

— Ты это хорошо знаешь. Франсуа Видок, и до этой ночи я был заключенным, каторжником, преследуемой дичью. Но этот побег — последний и лучший, потому что после него у меня начнется совершенно иная жизнь.

— Шпик, подсадная утка! Вот кто ты, без сомнения.

— Спасибо за догадку! Нет, я не шпик. Но примерно с год назад господин Анри, начальник сыскной полиции, предложил мне работать в тюрьмах, выявлять преступления и проливать свет на самые гнусные темные дела. О моей ловкости знали: многочисленные побеги подтверждали ее. О моем интеллекте тоже: мои предположения оказывались точными. Я работал в Лафорс, и, когда ты туда попал, мне достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что ты невиновен, достаточно было полистать твое обвинительное заключение, чтобы догадаться, что ты просто игрушка в грязной махинации. Император, очевидно, думал так же, и я немедленно получил приказ заняться только тобой и твоим делом. Дальнейшие инструкции предлагали мне действовать по обстоятельствам, так что если бы не твое донкихотство, я организовал бы побег во время пути.

— Но тогда зачем все это? Ты же терпел вместе со мной и оковы, и каторгу…

Улыбка промелькнула по суровому лицу Видока.

— Я знал, что это последний раз, ибо твой побег был также и моим. Никто не стал бы искать Франсуа Видока, как и Язона Бофора, впрочем. Освободив тебя, я получил право не быть больше тайным агентом, скрытым за решетками тюрьмы С этой минуты я открыто нахожусь на службе в императорской полиции. И все, что было сделано для твоего освобождения, подчинялось моим указаниям. Мой человек следовал за мнимой мадемуазель де Жоливаль до Сен — Мало и после ее отъезда ознакомил Сюркуфа с императорским приказом забрать с рейда в Морле бриг «Волшебница моря»и привести его туда, куда я указал, но сделать так, чтобы это имело вид настоящего похищения. Как ты сказал, я все выстрадал вместе с тобой. Ты по-прежнему считаешь, что это работа шпика?

Язон отвернулся. Его взгляд встретился с взглядом Марианны, которая, дрожа всем телом, прижалась к его плечу.

— Нет, — сказал он наконец глухо. — Я, безусловно, никогда не пойму труднопостижимые соображения Наполеона. Однако я обязан тебе жизнью и благодарю тебя за это от всего сердца. Но… она? Зачем ты хочешь увезти ее в Париж? Ведь я люблю ее больше, чем…

— Чем жизнь, свобода и все в мире! — устало закончил за него Видок. — Я все это знаю… и император тоже знает, безусловно! Но она не свободна, Язон, она княгиня Сант'Анна. У нее есть муж, даже если этот муж всего лишь призрак, ибо этот призрак обладает большой властью и к его голосу прислушиваются. Он требует возвращения своей супруги, и император не может отказать ему в этом праве, так как во владениях великой герцогини Тосканской, его сестры, может возникнуть восстание, если император обидит такого человека, как Сант'Анна…

— Я не хочу, — закричала Марианна, крепче прижимаясь к Язону. — Я никогда не вернусь туда! Спаси меня, Язон!.. Увези с собой! Я боюсь этого человека, который имеет все права на меня, но никогда не был близок со мной! Ради Бога, не позволяй им забрать меня у тебя.

— Марианна, милая моя! Умоляю тебя, успокойся. Нет, я не оставлю тебя! Я предпочитаю вернуться на каторгу, надеть оковы, не знаю что еще сделать, но я отказываюсь покинуть тебя!

— Однако это необходимо! — грустно сказал Видок. — Вот твой корабль, возвращенный тебе императором, Язон. Тебе полагается жить на море, а не у ног замужней женщины. А в Конкете карета уже ждет княгиню Сант'Анна.

— Ей лучше уехать, ибо она ждет напрасно! — раздался разъяренный голос. — Марианна остается здесь!

И Жан Ледрю с пистолетами в руках встал между влюбленными и Видоком.

— Здесь мое владение, полицейский! И даже если оно маленькое, я его хозяин перед Богом! Под ногами у нас море, и эти люди мои! Нас четырнадцать, а ты один! Если ты хочешь жить долго, я советую тебе не мешать Марианне уехать с человеком, которого она любит, как они оба этого хотят… Иначе, поверь мне, рыбы не найдут разницы между мясом тайного агента или беглого каторжника! Давай задний ход и спускайся в каюту! Когда они будут на борту брига, я доставлю тебя на землю.

Видок покачал головой и показал на подошедший почти вплотную корабль. Его борт все ближе нависал над палубой шхуны.

— Ты забыл о Сюркуфе, моряк! Он знает, что эта женщина замужем за другим и этот другой требует ее. Сюркуф человек чести и подчиняется только долгу и солидарности моряков.

— Он доказал это, согласившись помочь Марианне, хотя, возможно, и считал меня виновным, — оборвал его Язон, — но и теперь поможет нам!

— Нет! И на твоем месте я не просил бы его об этом. Сударыня, — добавил он, не обращая внимания на два направленных в его грудь дула и поворачиваясь к Марианне, — это к вам я обращаюсь, к вашей чести и совести: вы вступили в брак с князем Сант'Анна по принуждению или по доброй воле?

Тело Марианны напряглось в объятиях Язона. Всеми силами она пыталась отвратить беду, обрушившуюся на нее как раз в тот момент, когда она считала, что наконец поймала птицу — счастье. Спрятав лицо на груди Язона, она прошептала:

— Я вступила в брак… добровольно. Но я боюсь его…

— А ты, Язон, разве у тебя нет жены?

— Эта ведьма, которая хотела погубить меня и Марианну?

Она для меня ничто!

— Но она твоя жена перед Богом и людьми! Поверьте мне, согласитесь сейчас расстаться. Вы встретитесь позже. Вас, сударыня, я не обязан препроводить к супругу, я отвезу вас к императору, который требует вас.

— Мне нечего ему сказать! — бросила она.

— Но ему — да! И я отказываюсь верить, что вам не о чем с ним говорить, когда он может, вполне вероятно, помочь вам обоим освободиться от связывающих вас уз… Будьте же благоразумны… и не заставляйте меня применять силу! Язон может уехать только один и при условии, что вы послушно последуете за мной в Париж.

Жан Ледрю, не опуская пистолетов, рассмеялся и бросил быстрый взгляд на возвышающийся над ними борт «Волшебницы».

— Силу как раз представляем мы, полицейский! И это я тебе говорю, что Марианна последует за Язоном, а Сюркуф поможет отправить тебя на дно, если ты не откажешься от своих безумных мыслей! Давай делай то, что я сказал: спускайся! Море становится бурным! Мы больше не можем тратить время. Здесь, в Ируаз, пролив, в котором не принято вести долгие разговоры, а тот остров, это Уэссан, родивший поговорку: «Кто видит Уэссан, увидит свою кровь!»

— Сила не у тебя, Жан Ледрю! Посмотри…

Марианна, которой непреклонная позиция бретонца вернула надежду, болезненно застонала. Из-за мыса Сен-Матье угрожающе показался фрегат. Свет луны отражался на дулах пушек, выдвинутых из люков.

— Это «Сирена», — объявил Видок. — Она имеет приказ проследить, чтобы все произошло так, как распорядился император, не зная, впрочем, что именно. Ее капитан должен открыть огонь по бригу, если не получит условный сигнал.

— Мои поздравления! — сказал Жоливаль, молчавший во время словесной перепалки. — Вы обладаете довольно большими возможностями для бывшего каторжника!

— Император всемогущ, сударь! Я же всего лишь скромная фигура, временно облеченная его властью! Вы прекрасно знаете, что он не выносит ослушания, и, по-видимому, у него есть веские причины не особенно верить в слепую покорность госпожи.

Жоливаль с презрением пожал плечами.

— Военный корабль! Пушки! Все это, чтобы отобрать несчастную женщину у человека, которого она любит! Не считая того, что, потопив «Волшебницу моря», вы отправите на дно и знаменитого Сюркуфа!

— Через минуту барон Сюркуф будет на борту шхуны. Смотрите: он спускается…

Действительно, с борта брига упала веревочная лестница, и массивная фигура корсара заскользила по ней с быстротой, делавшей честь его ловкости.

— Что касается госпожи, — продолжал Видок, — она не несчастная женщина, а знатная дама, чей супруг обладает властью причинить большие неприятности. И я не согласен с утверждением Бофора! Император не стал бы тратить столько труда для его спасения, если бы он был незначительным человеком. Хорошие отношения с Вашингтоном требуют, чтобы он вернулся в свою страну невредимым и на своем корабле, даже если, по-видимому, он готов сгнить на галерах. Итак, сударыня, что вы решили?

Сюркуф спрыгнул на палубу и подбежал к стоявшей у мачты группе.

— Чем вы занимаетесь? — вскричал он. — Надо немедленно отправляться! Ветер крепчает, а море разгуливается. Ваши люди ждут вас, господин Бофор, и вы достаточно опытный моряк, чтобы знать, как опасны прибрежные воды Уаесана, особенно при таком ветре…

— Дайте им еще минутку, — вмешался Видок, — хотя бы на то, чтобы проститься.

Марианна закрыла глаза, в то время как судорога сдавила ей горло. Изо всех сил она вцепилась в Язона, словно надеясь, что каким-то чудом небо позволит ей слиться с ним в одно существо.

Она ощутила крепко обнявшие ее руки, его дыхание на шее и пробежавшую по ее щеке слезу.

— Я не хочу прощаться! — молила она в отчаянии. — Я не смогу никогда…

— А я тем более! Мы снова встретимся, Марианна, клянусь тебе, — шепнул он ей на ухо. — Сила не на нашей стороне, и мы должны подчиниться! Но, раз ты обязана ехать в Италию, я назначаю встречу…

— Встречу?..

Она так страдала, что смысл слов почти не доходил до сознания, даже этого, полного надежды.

— Да, встречу, через шесть месяцев в Венеции! Мой корабль будет ждать на рейде в нужное время…

Мало-помалу он пробудил в ней воинственный дух, никогда не оставлявший ее. Он с такой энергией нашептывал ей утешительные слова, что она наконец совсем пришла в себя.

— Почему в Венеции? Самый близкий к Лукке порт — это Ливорно…

— Потому что Венеция принадлежит не Франции, а Австрии.

Если ты не сможешь получить свободу от мужа, ты убежишь и приедешь ко мне. В Венеции Наполеон не сможет схватить тебя!

Поняла? Ты приедешь? Через шесть месяцев…

— Я приеду, но, Язон…

Он закрыл ей рот поцелуем, в который вложил весь пыл своей страсти. В этой ласке была не раздирающая боль расставания, но безумная надежда и воля, способная перевернуть мир, и Марианна ответила со всей силой своей пламенной любви. Когда он оторвался от нее, он еще прошептал, глядя в полные слез глаза:

— Перед Богом, который слышит меня, клянусь, что никогда не откажусь от тебя, Марианна! Я хочу тебя, и ты будешь моей! Даже если я должен буду идти искать тебя на другой конец земли!.. Жоливаль, вы позаботитесь о ней! Вы обещаете?

— Я никогда ничего другого и не делал! — проговорил виконт, осторожно притягивая к себе дрожащее тело той, кого ему поручили. — Будьте спокойны!

Язон решительно направился к Сюркуфу и приветствовал его.

— Я не умею красиво благодарить, — сказал он, — но всегда и везде вы можете рассчитывать на меня, господин барон!.. Я в вашем распоряжении.

— Меня зовут Робер Сюркуф! — отпарировал корсар. — Подойди, я тебя обниму, мой мальчик! И, — добавил он совсем тихо, — постарайся вернуться и найти ее! Она стоит этого.

— Я уже давно это знаю, — с легкой улыбкой заметил Язон, отвечая на мощное объятие знаменитого бретонца.

Затем он повернулся к Видоку и чистосердечно протянул ему руку.

— Мы слишком много перенесли вместе, чтобы не стать братьями, Франсуа, — сказал он. — Ты только исполнил свой долг. У тебя не было выбора…

— Спасибо! — просто ответил полицейский. — Что касается ее, то будь спокоен, с ней не произойдет ничего плохого! Я тоже позабочусь о ней. Идем, я помогу тебе взобраться наверх! — добавил он, показывая на стену из дерева, по которой хлопала на ветру веревочная лестница.

Но уже несколько человек с американского корабля спустились на палубу и, схватив своего капитана, понесли его вверх, как простой тюк, в то время как люди Жана Ледрю, которому Язон на ходу успел крепко пожать руку, удерживали лестницу, чтобы она не болталась. Прижавшись к Жоливалю, Марианна провожала глазами подъем Язона к фризу из голов, выглядывавших из-за борта «Волшебницы моря». Прибытие его на палубу было встречено громовым «Ура!», прозвучавшим как пушечный выстрел и зловеще отозвавшимся в сердце Марианны. Это приветствие представилось ей голосом той далекой страны, куда она не имела права следовать за Язоном и которая отбирала его у нее.

На корме «Сен-Геноле» Видок три раза мигнул фонарем, и там, у скалистого мыса, фрегат стал разворачиваться, чтобы вернуться в Брест. Тем временем небо на востоке посветлело. Но ветер усилился, надувая вновь поднятые паруса, в то время , как матросы шхуны, вооружившись баграми, отталкивали их судно от брига. Жан Ледрю снова стал за штурвал, и мало-помалу полоса воды между двумя кораблями стала увеличиваться. Шхуна скользила уже почти в кильватере большого парусника. Там вверху, между двумя бронзовыми фонарями, заливаясь слезами, Марианна увидела, как показалась поддерживаемая матросами высокая фигура Язона. Он поднял руку в прощальном жесте. Он казался уже таким — далеким, таким далеким, что потерявшая голову Марианна забыла, как только что обещала себе быть мужественной, что это «прощай» было не чем иным, как «до свидания»… В одно мгновение она превратилась в исходящую мучениями четвертованную женщину, у которой ветер уносил ее лучшую часть. В отчаянном порыве вырвавшись из рук Аркадиуса, она бросилась к борту.

— Язон! — закричала она, не замечая, что прорезавший волны форштевень заливал ее водой. — Язон!.. Вернись! Я люблю тебя!

Ее мокрые пальцы впились в полированное дерево, в то время как непроизвольным движением она отбросила на спину намокшую массу волос. Палуба ушла из-под ног, и она едва не упала, но все ее силы сконцентрировались в судорожно сжатых пальцах, так же как и вся жизнь — в глазах, провожавших удаляющийся корабль Язона… Две сильные руки схватили ее за талию» избавляя от опасности.

— Вы сошли с ума! — загремел Видок. — Вы чуть не упали в воду…

— Я хочу снова увидеть его… Я… хочу быть с ним!

— Он тоже! Но он хочет увидеть не ваш труп, а вас, живую!

Господи! Неужели вы хотите погибнуть у него на глазах, чтобы доказать ему свою любовь? Живите, черт возьми, хотя бы до встречи, которую он вам назначил.

Она посмотрела на него с удивлением, уже снова охваченная желанием жить и бороться, чтобы добиться цели, которую у нее сейчас отняли.

— Откуда вы это знаете?

— Он слишком любит вас! Иначе он никогда не согласился бы разлучиться с вами! Пойдемте в укрытие. Опускается предрассветный туман, и вы уже промокли. От воспаления легких можно так же легко умереть, как и от прогулки на дно моря.

Она покорно позволила отвести себя в защищенное место и укутать плотной парусиной, но отказалась спуститься в каюту. Она хотела до последнего мгновения видеть удаляющийся корабль Язона.

Там, в стороне от цепочки островов, окруженных грозными рифами, «Волшебница моря» уверенно направлялась в открытое море, грациозно наклоняясь под громадным и хрупким грузом белых парусов. В серости раннего утра она напоминала чайку, скользящую между черными скалами. В какой-то момент Марианна увидела корабль сбоку, когда он проходил между двумя островками. Она заметила, что на носу вырисовывается силуэт женщины, и вспомнила, что ей однажды сказал Талейран: это ее изображение, установленное Язоном на носу корабля, и она страстно пожелала превратиться в эту женщину из дерева, которую его взгляд, без сомнения, так часто ласкал…

Затем американский бриг лег на другой галс и Марианна видела только корму и ее фонари, постепенно исчезнувшие в тумане.

«Сен-Геноле» тоже изменила курс, чтобы направиться в маленький порт Конкет… Тяжело вздохнув, Марианна присоединилась к Сюркуфу и Жоливалю, которые беседовали, сидя на такелаже, а вокруг них шлепали босые ноги занятых маневрами матросов. Совсем скоро карета повезет ее в Париж, как сказал Видок, в Париж, где ее ждет император. Но чтобы сказать ей что?.. Почти не помня, что она его любила, Марианна думала только о том, что ей не хочется снова увидеть Наполеона…

Когда спустя три недели карета въехала под своды Венсенского замка, Марианна бросила на Видока полный беспокойства взгляд.

— Значит, вас все-таки обязали заключить меня в тюрьму? — спросила она.

— Видит Бог, нет! Просто именно здесь император решил дать вам аудиенцию! Я не знаю, какие у него мотивы. Все, что я могу вам сказать, это то, что моя миссия заканчивается здесь.

Они приехали из Бретани накануне вечером, и Видок, высадив ее во дворе особняка на Лилльской улице, сообщил, что приедет за ней вечером следующего дня, чтобы она могла встретиться с императором, но он добавил, что ей не следует надевать придворный наряд, а что-нибудь попроще и потеплее.

Она не совсем поняла причину такой рекомендации, но она была такой усталой, что даже не пыталась искать объяснения и не подумала узнать мнение Жоливаля. Она взобралась на свою кровать, как потерпевший кораблекрушение на обломок судна, чтобы сохранить силы перед тем, что ее ожидало и что так мало интересовало ее. Единственная вещь шла в счет: три недели уже прошли, три тягостные недели тряски по бесконечной дороге, на которой при плохой погоде происходили всевозможные неприятные случаи: сломанные колеса, лопнувшие рессоры, падавшие лошади, поваленные ураганом на дорогу деревья… Но все-таки уже прошло три недели из тех шести месяцев, после которых Язон будет ждать ее…