ГЛАВА IV. СМОЛЕНСКИЙ БАРЫШНИК

16 октября, когда покинули Москву, погода была сухая, но уже явно шло к холодам. Исключительно мягкая осень, так убаюкавшая Наполеона, приближалась к своей нормальной температуре.

Расположившись рядом с Бейлем в карете, которую сделали более комфортабельной, приделав кожаный откидной верх, Марианна мысленно отдала честь организаторским способностям ее компаньона. Он ничего не забыл. Ни теплую одежду, ни сундук с провиантом.

Сама она, одетая мужчиной и введенная в должность секретаря управляющего снабжением резерва, получила благодаря его заботам просторную темно-зеленую венгерку с шелковыми бранденбурами. Подбитая и опушенная лисьим мехом, она сочеталась с такой же шапкой, которую молодая женщина надвинула до ушей, чтобы скрыть волосы, как можно плотнее заплетенные Барбой.

Закутанная во множество теплых шалей, полька заняла место рядом с Франсуа, и в их распоряжении было более чем достаточно одеял и попон для расстояния между Москвой и Смоленском. Но если для Бейля путешествие заканчивалось в последнем, для Марианны это был только первый этап. Ибо аудитор Государственного Совета по праву рассчитывал, что в Смоленске у него хватит власти обеспечить нормальный отъезд его спутницы во Францию.

Но если Марианна полагала, что этот первый этап они пройдут быстро, она полностью разочаровалась еще до того, как они покинули Москву. Вместо того чтобы прямо ехать на смоленскую дорогу, карета направилась к Красной площади присоединиться к конвою, готовящемуся к отбытию: несколько сотен раненых и больных с эскортом из трехсот солдат.

Когда она обратила к Бейлю удивленный взгляд, он пожал плечами и пробурчал:

— Вы так радовались отъезду! Я не хотел омрачить вашу радость, сказав, что генерал Дюма приказал мне ехать с этим конвоем. Дороги так неблагонадежны, что наш западный калеш в одиночестве, безусловно, не доехал бы… и мы тем более.

— Лучше бы вы предупредили сразу! Смешно скрывать от меня что бы то ни было. Знаете, я уже давно привыкла не восставать против неизбежности. Конечно, путешествие продлится дольше, но ничто не уменьшит радость, которую я испытываю!

Тем не менее, снова увидев стены Кремля, она не смогла удержать невольную дрожь. Среди полей руин старая крепость стояла по-прежнему такая красивая в лучах восходящего солнца, словно ее кирпичи сочились кровью. Вспомнив, с каким пылом она стремилась войти туда, чтобы увидеться с Наполеоном, Марианна ощутила, как в ней пробуждается злоба. Потому что он был ее возлюбленным и потому что она сохранила верность ему, она жертвовала ради него всем, своей любовью и почти жизнью! И все это, чтобы получить взамен объявление на дрянной бумаге на московских стенах…

— Не выглядывайте, — посоветовал Бейль. — Несмотря на наши предосторожности, вы рискуете быть узнанной.

Действительно, среди невероятного смешения повозок и карет, составлявших обоз, мелькали сверкающие мундиры офицеров, среди которых оказался и Евгений Богарнэ.

Со своей обычной приветливостью вице-король Италии следил за погрузкой закутанного в одеяла старого солдата, чья борода была такой же белой, как и лицо.

Поправив на носу очки, которые Бейль посоветовал ей носить, пока между ней и Кремлем не пролягут несколько лье, Марианна откинулась назад, моля небо, чтобы поскорее трогались, ибо она заметила Дюрока, который обходил повозки, подбадривая раненых добрыми словами и желая удачного путешествия. Сердце ее сильно забилось, и, чтобы успокоиться, она попыталась сосредоточить внимание на том, что ограничивало ее поле зрения приподнятым верхом калеша. Вверху, на позолоченном шпиле самой высокой колокольни Кремля, саперы гвардии, уцепившись за случайные подмостки, с риском для жизни пытались отломать большой золотой крест Ивана Великого. Стая черных ворон кружилась вокруг них, так зловеще каркая, что Марианна вздрогнула, чувствуя в этих криках предвестие несчастья.

— Зачем они это делают? — спросила она.

— О! Приказ его величества императора и короля!

Большой золотой крест отныне предназначен, по его идее, увенчать купол Дома инвалидов. Военный трофей, который будет напоминать старым солдатам, какие мучения они переносили и как пожинали лавровые венки на берегах Москвы-реки!

— Им лучше было бы забыть об этом, — прошептала она. — Это огненные венки, — продолжала она, вспомнив слова Констана. — Когда они догорят, остается только пепел…

Наконец обоз тронулся под приветственные возгласы и пожелания доброго пути. С обеих сторон движущейся вереницы солдаты потрясали оружием и шапками, весело горланя: «До свиданья», «Скоро встретимся», «Берегитесь казаков!»и так далее.

— А когда покинет Москву император? — спросила Марианна. — Известно?

— Очень скоро. Через два или три дня. Он хочет сначала направиться к Калуге…

Когда карета переехала через мост на другой берег Москвы-реки, Бейль обернулся и припал к заднему окошку. Он оставался так довольно долго, и Марианна спросила, не забыл ли он что-нибудь, или до такой степени жалеет оставлять Москву.

— Ни то, ни другое, — ответил он. — Просто я хочу унести с собой последнее воспоминание, ибо то, что я вижу там, я не увижу больше никогда, сколько бы раз я ни возвращался сюда. Император решил, что в момент, когда он покинет Москву, Кремль взорвут! Каждый мстит по-своему!

Марианна промолчала. Поведение мужчин вообще и Наполеона в особенности становилось для нее все более странным и непонятным. Разве не сказал он ей, что он не тот человек, что оставляет за собой руины? По-видимому, он снова изменил мнение. Его превращения становились все более частыми и все менее логичными. Но после всего кто может сказать, каковы будут его чувства к ней, когда они снова увидятся под небом Парижа, если Бог даст?..

Путешествие, растянувшееся на восемнадцать долгих дней, скоро превратилось в кошмар. Погода стала сырой, холодной, и это сразу отразилось на настроении всех этих людей в плохом состоянии. Весь день слышались ругательства, жалобы, проклятия, доносившиеся из повозок, которые приходилось непрерывно вытаскивать из рытвин или переправлять вброд через водные преграды с разрушенными мостами. Каждый раз при этом терялось три-четыре часа.

Перед Можайском проезжали мимо лагеря русских военнопленных. Оттуда доносились ужасные вопли и отвратительный запах гнилой капусты и разлагающихся отбросов. Потрясенная Марианна крепко зажмурила глаза, чтобы не видеть фигуры бородатых демонов, прижавшихся к кольям ограды и изрыгающих ругательства, которых она не понимала, но заставлявших Барбу непрерывно креститься.

В самом Можайске, где находился главный полевой госпиталь и квартировали вестфальские части 38 — го корпуса под командованием герцога д'Абрантэ, приняли группу раненых и ампутированных. Удалось достать несколько карет и крестьянских телег для большинства, но остальных пришлось разместить, уплотнив ехавших из Москвы. Под низко нависшим серым небом и мысли казались серыми…

Другое испытание пришлось пережить, проезжая поле боя у деревни Бородино. И перед открывшимся глазам путешественников зрелищем даже Бейль, забыв свой циничный скептицизм, застыл потрясенный, не в силах вымолвить ни слова, глядя на убитых в знаменитой битве, на эти трупы, все еще остававшиеся тут непогребенными. Равнина была покрыта ими, и только тонкая пленка льда предохраняла их от разложения. Повсюду виднелись полуобглоданные собаками и хищными птицами скелеты лошадей, торчавшие среди обломков барабанов, кирас, касок и оружия, окруженные черным кольцом отъевшихся ворон. Несмотря на холод, вонь от этой бойни шла ужасная.

Но в то время как изнемогающая Марианна шептала молитву, а Бейль, скривившись от отвращения, засунул нос в пакет с табаком, раненые в обозе словно воскресли от этого зрелища. Забыв о своих болячках, неудобстве и плохом настроении, они с гордостью указывали места, где они сражались, вспоминая грохот орудии, героические моменты и жгучий аромат победы. Одни показывали на хижину, в которой был штаб Кутузова, другие созерцали знаменитый редут, как замок ацтеков возвышавшийся над трагическим пейзажем.

— Они сумасшедшие, — в недоумении шептала Марианна. — Этого не может быть!..

В ответ прозвучал взрыв смеха.

— Да нет же, мой мальчик, они не сошли с ума! Но разве может такой молокосос, как вы, понять солдат?

Тому, что мы находимся здесь, мы обязаны выстраданному на этой равнине! Конечно, среди трупов немало наших, но русских гораздо больше! Это был великий день, великая победа, которая сделала из Нея князя!

Заговоривший мужчина был одним из седоков ехавшей впереди кареты. Крупный здоровяк с великолепными усами, непринужденно носивший генеральский эполет на пустом рукаве наброшенной на плечи солдатской шинели. Орден Почетного легиона капелькой крови горел на его груди, а щеку пересекал исчезавший под высоким воротником еще свежий шрам. Он смотрел на Марианну с таким видом, словно хотел разорвать ее на куски. Бейль счел необходимым прийти на помощь.

— Полноте, дорогой генерал! — сказал он смеясь. — Не нападайте на моего маленького секретаря!

Он итальянец, плохо понимает по-французски, и ему только семнадцать лет!

— В таком возрасте я уже был лейтенантом. Несмотря на девичье лицо и большие глаза, этот парень все же должен быть способен сесть на лошадь и держать саблю! Вспомните, как сказал бедняга Лассаль: «Гусар, который не умер до тридцати лет, — олух и трус!»

— Может быть. Но дать саблю этому мальчику — значит взять на себя большую ответственность. Он выглядит слишком чахлым. Наденьте же ваши очки, Фабрицио, — добавил он по-итальянски. — Вы ведь знаете, что без них ничего не видите!

Разозленная и одновременно задетая, Марианна послушалась под явно неприязненным взглядом этого закоренелого вояки, которого она сразу невзлюбила. Ей пришлось даже сделать серьезное усилие, чтобы не сообщить свое мнение о подобных ему адептах Марса.

Для них поле боя, даже покрытое трупами, представляло собой если не рай, то по меньшей мере привилегированное место, гигантскую площадку для игр, где они отдавались этому волнующему спорту, называемому войной. Не имеет значения, что они оставят там некоторые части своего тела, в счет идет сама игра с ее неистовством, опьянением и ужасной славой…

Едва обоз возобновил движение и генерал решил наконец отвернуться, Марианна со злостью сорвала натиравшие ей нос очки и обратилась к соседу:

— Кто этот кровожадный дурак? Вы знаете?

— Конечно. Генерал, барон Пьер Мурье, командир 9 — й кавалерийской бригады 3 — го армейского корпуса, другими словами — корпуса Нея. Раненный также здесь… и я добавлю, что он не дурак. Просто он реагировал, как любой старый вояка, увидев красивого молодого человека в полном расцвете сил, обладающего всеми четырьмя конечностями и комфортабельно сидящего в роскошном калеше.

— О! Перестаньте издеваться! Это не я потребовала переодеться в мужское.

— Нет, это я. Но без этого вы не имели бы никакого права ехать с воинским обозом.

— А как же Б арба?

— Она состоит в числе моих слуг. Я заявил ее как кухарку. Полноте, Марианна, оставайтесь снисходительной к небольшим неприятностям. Подобные этому инциденты могут встречаться часто. Это издержки вашего переодевания. Наберитесь терпения! И если это может вас утешить, знайте, что генерал думает точно так же и обо мне. Он считает, что аудитор Государственного Совета, особенно в моем возрасте, дорого не стоит. Это своего рода уклоняющийся от отправки на фронт! Так что постарайтесь играть свою роль, и все будет в порядке.

Она пронзила его взглядом, но он уже принял рассеянный вид и отвернулся. Достав из кармана небольшую книгу в изящном кожаном переплете, он погрузился в чтение с наслаждением слишком явным, чтобы у Марианны не появилось непреодолимое желание во что бы то ни стало помешать ему.

— Что вы читаете? — спросила она.

— Письма мадам дю Дефан. Она была слепая, однако очень умная женщина, совершенно неспособная нарушать покой других.

После столь ясного намека возмущенная Марианна предпочла не вступать в полемику и умолкла. Откинувшись в угол, она постаралась уснуть.

Путешествие по три-четыре лье в день угнетало своей монотонностью. Морозец уже начал пощипывать уши, так что Бейль и Марианна часть пути шли пешком, чтобы размять ноги и согреться. Дорога была широкая, извивающаяся, как змея, среди густых лесов. Непрерывные спуски и подъемы, на которых приходилось подталкивать тяжело груженные кареты. Не встречалось ни одной живой души. Изредка попадались пустые деревни, почти полностью разрушенные.

Приходил вечер, и организовывали бивуак вокруг громадных костров, топливо для которых не представляло проблемы, и спали как попало, закутываясь в одеяла, к утру похрустывавшие ледяным панцирем.

На каждой остановке Марианна старалась держаться подальше от генерала. Не потому, что тот был откровенно неприятен, но он, похоже, получал злобное наслаждение, возмущая мнимого секретаря градом солдатских шуток такой вольности, что, несмотря на самообладание, бедная Марианна не могла удерживаться, чтобы не краснеть до ушей, что приводило в восторг ее мучителя. Кроме того, Бейлю приходилось проявлять индейскую хитрость, чтобы позволить его юной спутнице время от времени уединяться, как того требовала природа. Наконец, он неоднократно повторял, что Фабрицио не очень хорошо понимает французский, но Мурье от этого не стал меньше упорствовать в намерении научить его тонкостям армейского жаргона, уверяя, что это превосходное средство добиться успеха. После похода в Италию у него осталось кое — что в памяти, и он с дьявольской ловкостью ввертывал в разговор итальянские обороты.

Была одна деталь, особенно возбуждавшая его любопытство: Фабрицио никогда не снимал шапку. С самой Москвы она всегда была глубоко надвинута до самых ушей. И шуточки генерала сыпались, как град в апреле, на злополучный головной убор. Или же он разглагольствовал, что бедный Фабрицио, и так обделенный природой в смысле физической силы и мужества, очевидно, лысый, или у него завелись вши. И Марианна мучительно сожалела, что не послушалась Бейля и не остригла волосы. А теперь сделать это было невозможно, и ей оставалось только кусать пальцы от злости.

Они находились примерно на полпути к Смоленску, когда вечером 24 октября на них впервые напали. Как обычно, развели костры, подвесили котелки для похлебки. Обоз расположился на опушке леса, и люди сгрудились, прижавшись друг к Другу, забывая мрачные мысли и ссоры, чтобы поискать у себе подобных немного тепла и дружелюбия. Им казалось, что это крохотная частица французской земли, затерянная среди громадной русской территории, и так приятно чувствовать локоть товарища… Прошли еще несколько лье. Скоро будут в укрытии за высокими стенами Смоленска, где провианта вдосталь. Бейль по крайней мере надеялся на это.

Внезапно под деревьями зашевелились серые фигуры. Одновременно прогремели выстрелы. Рядом с Марианной упал человек, и пришлось оттащить его от огня, чтобы не загорелись волосы, но… он был уже мертв.

Марианна с ужасом смотрела на него, когда прозвучал голос Мурье:

— Тревога! На нас напали! Все к оружию!

— Кто нас атакует? — спросил Бейль, вглядываясь в темноту. — Казаки?

— Нет. Казаки были бы уже у нас на плечах. Это пехотинцы… И мне кажется, что с ними есть и крестьяне. Я видел что-то блеснувшее вроде косы.

С невероятной быстротой ему удалось изготовить обоз к обороне. Используя свой чин, он взял на себя командование. К тому же возглавлявший охрану офицер, полковник, был голландцем, плохо знавшим французский.

— Старайтесь стрелять наверняка! — приказал он. — Патроны надо беречь. Мы еще не в Смоленске.

— Если мы туда вообще доберемся! — вздохнул Бейль, вытаскивая из переметной сумки длинный пистолет. — Если эти русские превосходят нас в силах, не очень-то им посопротивляешься.

— Не будьте капитулянтом! — раздраженно бросила Марианна. — Вы же уверяли, что мы рискуем встретиться в пути с кем-нибудь. Или вы забыли, что, по вашим словам, Москва практически окружена?

Он ответил невнятным бормотанием и принялся заряжать пистолет. Сейчас не слышалось ни малейшего шума, но Марианна, укрывшись за калешем и всматриваясь в сгущающуюся тень, различала приближающиеся смутные фигуры. Одетые в серое, русские таяли в сумерках, и трудно было отличить их от стволов деревьев, за которыми они прятались. Они прыгали от одного дерева к другому, но острые глаза молодой женщины довольно быстро начали их различать. Внезапно, неизвестно почему, у нее появилось желание вмешаться в смертельную игру.

Когда-то в Селтоне, когда старый Добс занимался тем, что он называл «воспитанием молодчаги», огнестрельному оружию уделялось не меньше внимания, чем сабле или шпаге. Так что, когда Мурье вернулся, чтобы занять место за своей каретой, она не колеблясь попросила у него, не забыв употребить итальянский:

— Дайте мне пистолет!

Он не совсем понял и отпустил какую-то грубость.

Тогда вмешался Бейль.

— Он просит у вас оружие, пистолет, — сухо перевел он.

Но генерал только прыснул со смеху.

— Пистолет? Но для чего? Эти нежные ручки не смогут его даже поднять! Нет, мой дорогой, скажите вашему юному эльфу, что оружие сделано для мужчин.

Сейчас не время для забавы. Не знаю, почему русские отложили атаку, но продолжение не задержится. Каждая пуля будет дорога, когда они подойдут поближе.

Из духа противоречия Бейль протянул Марианне свой собственный пистолет.

— Все-таки попробуйте! Это ненамного приблизит момент нашей смерти!

Она молча взяла его и осмотрела. Это был дуэльный пистолет, великолепное оружие, безусловно бьющее точно.

— Он заряжен! — сказал Бейль и, понизив голос до шепота, встревоженно спросил:

— Вы действительно умеете с ним обращаться? Я не попаду в слишком смешное положение?

Вместо ответа молодая женщина слегка выпрямилась. С уверенностью бывалого дуэлянта она положила дуло оружия на согнутую руку, прицелилась в одну из серых теней и нажала курок… Тень покатилась по сухой хвое. Второй выстрел, почти одновременный, дал тот же результат…

В воцарившейся тишине она невозмутимо отдала оружие его владельцу, во взгляде которого читалось не только забавное изумление, но и уважение.

— Вот это да! Я бы два раза подумал, прежде чем послать вам своих секундантов.

Но когда Марианна с улыбкой отвернулась, она прямо под носом увидела новое оружие над расшитым золотом рукавом и услышала хриплый шепот генерала:

— Извините меня! Признаю, что я глубоко ошибся на ваш счет.

Затем, совершенно неожиданно для Марианны, очевидно, в припадке раскаяния, он внезапно обнял ее и расцеловал в обе щеки. Сильный запах табака защекотал ноздри Марианны, но… резкий жест Мурье сбил меховую шапку, и она покатилась по земле, открыв уложенную из толстых кос корону.

Марианна и генерал так и замерли лицом к лицу.

Она увидела, как округлились от изумления его глаза.

Но так продолжалось считанные мгновения, ибо такой мужчина быстро овладевал собой. Он живо подобрал шапку, так же старательно, как сделала бы Барба, вернул ее на место и огляделся вокруг.

— Никто вас не видел, — прошептал он. — И никто ничего не узнает!.. Переведите ей мои слова, — добавил он нетерпеливо, обращаясь к Бейлю.

Марианна рассмеялась.

— В этом нет необходимости, раз вы раскрыли мой секрет! Узнайте же и остальное: я говорю по-французски… я француженка.

Беглый огонь, донесшийся с другого конца обоза, оборвал ее слова. Сделанное генералом разоблачение заставило ее забыть об опасности. К счастью, русские, возможно, смущенные гибелью двух товарищей, как будто начали отступать. Может быть, они подумали, что эффект неожиданности уже не сработает…

Тем не менее, заняв свой пост рядом с Марианной, Мурье не смог удержаться, чтобы не спросить со страхом, который позабавил молодую женщину.

— Вы действительно поняли все, что я говорил?

На мгновение у нее появилось желание помилосердствовать и сказать «нет». Но возможность хоть немного отомстить была слишком соблазнительной. Вдруг она одарила его сияющей улыбкой, которая довершила разгром врага.

— Все! — подтвердила она. — Это было так забавно!

Наступление русских избавило Мурье от ответа. Некоторое время слышались только выстрелы. Затем все успокоилось. Схватка продолжалась недолго благодаря хорошо организованной обороне. Бейль высказал предположение, что русские просто малочисленны. Но Мурье не мог успокоиться. Когда всякое движение в стороне противника прекратилось, он выпрямился, сбросив шинель и шапку.

— Пойду гляну, что там происходит! Надо узнать, что нас ждет завтра. Предупредите полковника, я скоро вернусь.

— Будьте осторожны! — шепнула Марианна. — Если с вами что-нибудь случится, может возникнуть паника. Вы единственный, способный поддержать порядок.

— Не беспокойтесь. Я стреляный воробей!

Он исчез совершенно бесшумно, а командир эскорта расставил часовых и организовал смену караула. Когда Мурье вернулся, каждый мог увидеть, какое серьезное у него лицо.

— Они ушли? — неуверенно спросила Марианна.

— Нет. Они разбили лагерь неподалеку.

Подошел командир эскорта, голландец, полковник ван Колерт, прежде служивший во 2 — м гусарском, после ранения взявшийся сопровождать обоз.

— Много их там? — спросил он.

Мурье пожал плечами.

— Трудно сказать! Опускается туман. Я видел несколько групп пехотинцев и также вокруг костра банду крестьян, вооруженных косами и вилами. Похоже, мы окружены.

Когда он рассказывал, Марианна ощутила, как по спине пробежала дрожь. В примитивном крестьянском оружии было что-то пугающее, особенно в косе — неотъемлемом атрибуте смерти. Это ужаснее, чем огнестрельное оружие. Оно невольно вызывало в памяти и воображении лошадей с перерезанными поджилками, плавающие в лужах крови трупы со вспоротыми животами. Ее пронзила мысль, что, может быть, сегодня ночью или завтра утром придет ее последний час. Ей вдруг стало страшно, страшно умереть здесь, в этом враждебном лесу, среди незнакомых людей, далеко от всего, что она любила. Это невозможно, это не может быть возможным! Все ее естество отталкивало эту ужасную мысль силой молодости и жаждой жизни… Она инстинктивно приблизилась к этому однорукому генералу, которого она до сих пор ненавидела, но который казался ей теперь единственным человеком, способным вытащить их из этой западни. Но то, что он сказал, было не особенно утешительным.

— Я не думаю, что ночью нам следует чего-нибудь бояться. Тем не менее дежурить следует серьезно. Завтра, чуть забрезжит, мы построимся в каре, с ранеными и самыми слабыми в центре, в каретах, — сказал он, бросив быстрый взгляд на молодую женщину, которая пожирала его глазами. — Затем мы попробуем пробиться наружу, если, как я опасаюсь, мы окружены. Наш единственный шанс — атаковать первыми.

— А если нас отбросят? — спросил голландец.

— Надо предусмотреть потерю карет и формирование нового каре, меньшего… и так до тех пор, пока кому-нибудь не удастся прорваться или пока не погибнем все до последнего.

— До… последнего? — спросила Марианна бесцветным голосом.

— Да, мой юный друг, до последнего! Поверьте мне, сто раз лучше умереть в бою, чем ждать, пока тебя не торопясь зарежут крестьяне… или еще хуже.

— Я разделяю вашу точку зрения, — вздохнул Бейль, — и прослежу, чтобы ни я, ни этот молодой человек не попали живыми в их руки.

Это была странная ночь, когда никому не удалось по-настоящему поспать. Каждый на свой лад готовился к предстоящему. Освобождали кареты от ненужных вещей, обменивались советами, писали письма, завещания, не надеясь, что они дойдут по назначению, а просто чтобы убить время. Некоторые раздавали свои запасы неимущим. Беспристрастно поделили запасы вина. Среди раненых Бейль нашел бельгийцев, завел с ними беседу о знакомых местах и с завидным хладнокровием даже предлагал адреса и рекомендации.

Сидя у костра, опершись спиной о ствол дерева, Марианна смотрела на все это с удивлением и завистью. Неизбежность смерти все сгладила, всех уравняла. Офицеры, солдаты, гражданские слились в необычное братство. Перед общей судьбой все они оказались похожими, обнажив простую человечность. Но они были вместе, а она чувствовала себя одинокой, исключенной из этого братства.

Была, правда, Барба, но полька проявила мужскую храбрость. Только что Бейль посоветовал ей бежать.

— Вы говорите на их языке и одеты как местная.

Вы легко пройдете через их линии, особенно в тумане.

Валяйте!..

Она только пожала плечами и заявила:

— Когда-нибудь надо умереть! Так или иначе! Вот увидите, я тоже умею стрелять! И по — моему, вы говорили, что, когда находишься на службе у кого-то, делишь с ним все превратности судьбы.

Больше она ничего не добавила. Спокойно завернулась в одеяло и растянулась под деревом. И потом так спокойно спала, словно впереди долгие годы жизни.

В конце ночи Марианне удалось тоже немного поспать. Разбудил ее Бейль.

— Вставайте, мы отправляемся, — сказал он. — Надо использовать то, что посылает небо.

Действительно, густой туман окутал лес. Во влажных белых облаках люди казались призраками. Часть карет оставили, а освободившихся лошадей можно использовать для бегства, если дела пойдут плохо. Все способные носить оружие окружили обоз, и он тронулся сквозь туман.

Засунув пистолет за пояс, Марианна шла за Бейлем, Барба — сзади. Она молилась от всей души, убежденная, что смерть может явиться с минуты на минуту.

Тишина леса угнетала. За ночь колеса карет смазали жиром, а копыта лошадей обвязали тряпками. И теперь эту процессию призраков поглощала бесконечность. Туман был такой плотный, что в трех шагах уже ничего не было видно. Прав Бейль, сказав, что это дар небес.

Мурье исчез. Он шел во главе колонны вместе с ван Колертом, направляя всех по следам дороги. Медленно уходили минуты, и каждая казалась Марианне чудом.

Едва не уткнувшись в спину Бейля, она доверчиво шла за ним, напряженно думая обо всем том, что она больше не увидит… ее маленький мальчик, такой красивый…

Коррадо, благородный, щедрый, но всегда печальный… добряк Жоливаль… юный Гракх с его рыжей гривой…

Аделаида, которая в Париже давно считает ее умершей… Мысль о Париже заставила ее улыбнуться. Среди этой дикой и враждебной природы, в удушающем тумане казалось невозможным, что где-то существует Париж… Париж, увидеть который ей вдруг так захотелось. Она подумала также и о Язоне, но, странное дело, не задержалась на нем. Он почти добровольно пошел на разлуку с ней, и она не хотела тратить на него свои последние мысли… Она посвятила их Себастьяне и думала о нем с такой нежностью и любовью, каких никогда не испытывала. Ее бесполезная жизнь послужила хотя бы этому: перевоплотилась в прелестного ребенка, ставшего единственным продолжателем знатного рода.

А время шло. После четырех часов марша одновременно кончились и туман, и лес, и она поняла, что опасность миновала. Обоз теперь двигался по пустынной равнине с кое-где видневшимися деревьями. Радостные крики вырвались из всех глоток. Когда Бейль обернулся, Марианна увидела, что он бледен и подбородок у него подрагивает, но он улыбался.

— Я думаю, что на этот раз пронесло…

Она вернула ему улыбку.

— Просто чудо! В это трудно поверить!..

— Может быть! Будем надеяться, что до Смоленска произойдет еще несколько чудес. В этот раз врага, возможно, посчитали нас недостойными их гнева.