— Можно подумать, что ты вдова или отвергнутая! — возмущалась она.. — Именно в то время, когда ты находишься в самом завидном положении: ты — обожаемая, всесильная возлюбленная Наполеона, но отнюдь не рабыня. Этот брак освобождает тебя в известной степени от гнета верности. И, черт возьми, ты молода, невероятно красива, ты знаменита… и Париж полон соблазнительных мужчин, которые только и мечтают разделить с тобой одиночество! Я знаю по меньшей мере дюжину безумцев, без памяти влюбленных в тебя! Хочешь, чтобы я их назвала?
— Это бесполезно, — запротестовала Марианна, которую слишком свободная мораль бывшей «щеголихи» коробила, но и забавляла. — Это бесполезно, ибо у меня нет желания быть с другими мужчинами. Если бы я этого хотела, мне было бы достаточно ответить на одно из этих писем, — добавила она, указывая на небольшой секретер розового дерева, где громоздились полученные послания, которые каждый день вместе с многочисленными букетами приносили курьеры.
— И ты их даже не вскрываешь?
Фортюнэ устремилась к секретеру. Вооружившись тонким итальянским стилетом вместо разрезного ножа, она распечатала несколько писем, бегло пробежала содержимое, поискала подписи и в конце концов вздохнула:
— Как грустно видеть это. Несчастная, половина императорской гвардии влюблена в тебя. Посмотри только: Канувиль… Тробриан… Радзивилл… даже Понятовский. Вся Польша у твоих ног. Не считая других! Флао, сам красавчик Флао мечтает только о тебе. А ты остаешься здесь, в углу у камина, вздыхаешь, глядя на низкое небо, бегущие тучи и дождь, в то время как его величество скачет к своей эрцгерцогине. Слушай, знаешь, о ком ты заставила меня вспомнить? О Жозефине.
Именем разведенной императрицы, которая была для Фортюнэ не только соотечественницей, но и старинной приятельницей, удалось все-таки пробить укрывавшую Марианну стену плохого настроения. Она неуверенно взглянула на подругу.
— Почему ты это говоришь? Ты видела ее? Что она делает?
— Я видела ее вчера вечером! И по правде говоря, на нее еще больно смотреть. Вот уже много дней прошло, как она должна была покинуть Париж. Наполеон пожаловал ей титул герцогини Наваррской и поместье, которое вместе с огромным участком земли находится у Эвре… присоединив, разумеется, сдержанный, но непоколебимый совет уехать туда до свадьбы. Но она зацепилась за Елисейские поля, куда недавно вернулась, как за последний якорь спасения.
Дни проходят один за другим, а Жозефина еще в Париже.
Но все равно она уедет. Тогда зачем тянуть?
— Мне кажется, что я могу понять ее, — ответила Марианна с печальной улыбкой. — Разве не жестоко вырвать ее из своего дома и, словно ставшую ненужной вещь; отослать в другой, незнакомый?
Почему бы не оставить ее в Мальмезоне, который она так любит?
— Слишком близко от Парижа. Особенно при прибытии дочери императора Австрии. Относительно того, чтобы понять, — добавила Фортюнэ, подойдя к зеркалу и любуясь страусовыми перьями на своей гигантской шляпе, — то я не уверена, что ты смогла бы! Жозефина хватается за тень того, чем она была… но она уже нашла утешение для своего разбитого сердца.
— Что ты хочешь сказать?
М-м Гамелен разразилась смехом, дав возможность засверкать своим белоснежным острым зубкам, после чего бросилась в кресло рядом с Марианной, обдав ее густым ароматом розы.
— А то, что должна сделать ты, моя красавица, что сделала бы любая разумная женщина в таком случае: она завела любовника!
Слишком ошеломленная новостью, чтобы ответить что-нибудь связное, Марианна довольствовалась тем, что широко раскрыла глаза, чем доставила удовольствие болтливой креолке.
— Не строй такую возмущенную мину] — вскричала та. — По-моему, Жозефина совершенно права. Из-за чего осуждать себя на одинокие ночи, которые, впрочем, большей частью были ее уделом в Тюильри. Она потеряла трон, но обрела любовь. Одно компенсирует другое, и, если хочешь знать мое мнение, это только справедливо!
— Возможно. И кто это?
— Холостяк лет тридцати, мощный, блондин, сложенный как римское божество: граф Ланселот де Тюрпен-Криссэ, ее камергер, что совсем удобно.
Марианна не смогла удержать улыбку, скорее припомнив свое девическое чтение, чем от словоохотливости подруги.
— Итак, — медленно произнесла она, — королева Гиневра обрела наконец счастье с рыцарем Ланселотом?
— Тогда как король Артур готовится развлекаться с пышной Герминой, — закончила Фортюнэ. — Как видишь, в романах не всегда пишут правду. Стоит ли так убиваться! Слушай, я тебе помогу!
Фортюнэ повернулась к секретеру, но Марианна жестом остановила ее.
— Нет. Это бесполезно! Я не желаю выслушивать нелепости первого встречного красавца. Я слишком люблю его, понимаешь?
— Одно другому не мешает, — упорно настаивала Фортюнэ. — Я обожаю Монтрона, но если бы я была обязана хранить ему верность с тех пор, как его выслали в Анвер, я бы сошла с ума.
Марианна давно уже отказалась от мысли примирить подругу со своей точкой зрения. Фортюнэ была наделена пылким темпераментом и, судя по всему, больше любила саму любовь, чем мужчин. Среди ее неисчислимых любовников последним оказался банкир Уврар, не такой красивый, как неотразимый Казимир де Монтрон, но компенсировавший этот недостаток громадным состоянием, в которое маленькие зубки м-м Гамелен с наслаждением вгрызались… Однако пора было кончать с этим, и Марианна вздохнула:
— Несмотря на свадьбу, я не хочу изменять императору. Он непременно узнает об этом и не простит меня, — добавила она быстро, надеясь, что Фортюнэ сможет понять этот аргумент. — И потом, хочу напомнить тебе, что у меня есть где-то законный супруг, который может возникнуть с минуты на минуту.
Весь энтузиазм Фортюнэ испарился, и она неожиданно серьезно спросила:
— Есть какие-нибудь новости?
— Никаких. Просто вчера Фуше проговорился, что еще ничего не нашли… и даже этот виконт д'Обекур остается неуловимым. Я считаю, однако, что наш министр ищет добросовестно… Впрочем, Аркадиус, со своей стороны, дни и ночи рыщет по Парижу, все закоулки которого знакомы ему не хуже, чем профессиональному полицейскому.
— Все-таки это очень странно…
В этот момент, словно материализованный словами Марианны, в дверях салона показался с письмом в руке Аркадиус де Жоливаль, грациозно приветствуя дам. Как всегда, его элегантность была безупречной: оливково-зеленой с серым симфонии костюма придавала большой эффект белоснежная батистовая рубашка, над которой выступало смуглое личико мыши с живыми глазами, черными усами и бородкой писателя-импресарио и незаменимого компаньона Марианны.
— Наша подруга сказала мне, что вы проводите время в парижских трущобах, однако у вас такой вид, словно вы пришли с бала, — шутливо заметила Фортюнэ.
— Как раз сегодня я был, — ответил Аркадиус, — не в тех мрачных местах, а у Фраскатти, где лакомился мороженым, слушая болтовню милых девушек. И я избежал большой беды, когда мадам Рекамье разлила ананасный шербет, едва не запачкав мои панталоны.
— По-прежнему ничего? — спросила Марианна, чье напряженное лицо являло резкий контраст с веселыми минами ее собеседников.
Но Жоливаль, похоже, не заметил тревожную нотку в голосе молодой женщины. Бросив небрежным жестом письмо к уже лежавшим на секретере, он принялся рассматривать сардоникс с гравировкой, который он носил на левой руке.
— Ничего, — беззаботно проговорил он. — Человек в синем костюме словно улетел с дымом, как дух в персидских сказках. Зато я видел директора театра Фейдо, моя дорогая! Он удивлен отсутствием новостей от вас после памятного вечера в понедельник.
— Я сообщила ему о своей болезни, — с досадой оборвала его Марианна. — Этого ему достаточно.
— К несчастью, он другого мнения! Поставьте себя на его место: он находит звезду первой величины, этот человечина, а она вдруг исчезает, едва засияв. Нет, в самом деле, он строит относительно вас такие планы, причем чем дальше, тем больше насыщая их австрийским духом: он предполагает выдать «Похищение из сераля», затем концерт, составленный исключительно из Lieder2 и…
— Об этом не может быть и речи! — нетерпеливо воскликнула Марианна. — Скажите этому человеку прежде всего, что я не вхожу в состав постоянной труппы Комической Оперы. Я только участница представления в зале Фейдо.
— Это ему хорошо известно, — вздохнул Аркадиус, — тем более что поступили и другие предложения и он знает об этом. Пикар хотел бы видеть вас в Опере, в знаменитых «Бардах», которые так нравятся императору, а Спонтини, в свою очередь, ссылаясь на ваше итальянское происхождение, настойчиво просит выступить с итальянцами в «Севильском цирюльнике» Паэзиелло. Наконец, в салонах…
— Хватит! — раздраженно оборвала Марианна. — Сейчас я и слышать не хочу разговоры о театре. Я не в состоянии заниматься постоянной работой… и в дальнейшем ограничусь, пожалуй, только концертами.
— Мне кажется, — вмешалась Фортюнэ, — лучше оставить ее в покое. Она до того издергана…
Она встала, сердечно обняла подругу, затем добавила:
— Ты в самом деле не хочешь прийти ко мне сегодня вечером? Уврар приведет женщин и… несколько интересных мужчин.
— Право же, нет! Кроме тебя, я не хочу никого видеть, особенно людей веселых. Будь здорова!
В то время как Аркадиус провожал м-м Гамелен до кареты, Марианна бросила на пол подушку и, устало вздохнув, села на нее против огня. Ее знобило. Может быть, представляясь больной, она и в самом деле заболела? Но нет, это только ее сердце, угнетенное сомнениями, беспокойством и ревностью, было больным. Снаружи наступала ночь, холодная и дождливая, настолько соответствовавшая ее настроению, что она даже с каким-то удовлетворением смотрела на темневшие из-за золоченых занавесей окна. Какой смысл говорить с ней о работе? Подобно птицам, она могла по-настоящему петь только с легким сердцем. Кроме того, она не имела желания попасть в тесные, зачастую очень жесткие рамки оперного персонажа. Да и может быть, у нее не окажется подлинного актерского призвания? Сделанные предложения не прельщали ее… хотя, возможно, одно отсутствие любимого человека вызывало у нее отвращение ко всему.
Теперь ее взгляд поднялся к большому портрету над камином, и снова молодая женщина ощутила озноб.
В темных глазах изящного офицера ей вдруг почудилась какая-то ирония, окрашенная презрительной жалостью к сидящему у его ног разочарованному существу. В теплом свете свечей маркиз д'Ассельна, казалось, вырастал из туманной глубины холста, чтобы пристыдить дочь за то, что она недостойна его, впрочем, как и самой себя. И такой явственной была речь портрета, что Марианна покраснела.
Словно против своей воли молодая женщина прошептала:
— Вы не сможете понять! Ваша любовь была для вас такой естественной, что разлучившая вас смерть показалась, без сомнения, логическим продолжением и даже воплощением этой любви в более превосходной форме. Я же…
Легкие шаги Аркадиуса по ковру прервали защитительную речь Марианны. Несколько мгновений он созерцал молодую женщину, черным бархатным пятном выделявшуюся на сияющем убранстве салона, может быть, более очаровательную в своей меланхолии, чем в блеске радости. Близость огня придала ее щекам теплую окраску и зажгла золотые отражения в зеленых глазах.
— Никогда не следует оглядываться назад, — сказал он тихо, — и советоваться с прошлым. Ваше царство — будущее.
Он быстро подошел к секретеру, взял принесенное им письмо и протянул его Марианне.
— Вы должны прочитать хотя бы это! Когда я пришел, его передал вашему портье до самых глаз забрызганный грязью курьер, утверждавший, что оно срочное… Курьер, который должен был совершить длинный переход в плохую погоду.
Сердце Марианны пропустило один удар. Может быть, наконец, это новости из Компьена? Схватив конверт, она посмотрела на написанный незнакомым почерком адрес, затем на черную печать без всякого рисунка.
Нервным движением она сломала ее и развернула лист, на котором находилось несколько строк без подписи:
«Горячий поклонник синьорины Марии-Стэллы будет вне себя от радости, если она согласится встретиться с ним в этот вторник, двадцать седьмого, в замке Де-Брен-сюр — Вель, глубокой ночью. Местность называется Ляфоли3, и это полностью соответствует просьбе того, кто будет ждать.
Осторожность и сдержанность…»
Текст казался странным, свидание — еще больше. Не говоря ни слова, Марианна протянула письмо Аркадиусу.
Она следила, как он пробежал глазами по строчкам, затем удивленно поднял брови.
— Любопытно, — сказал он. — Но, взвесив все, абсолютно ясно.
— Что вы хотите сказать?
— Что эрцгерцогиня отныне топчет землю Франции, что император действительно должен проявлять большую сдержанность… и что деревня Де-Брен-сюр-Вель находится на дороге из Реймса в Суассон. В Суассон, где новая императрица должна сделать остановку как раз двадцать седьмого вечером.
— Итак, по-вашему, это письмо от «него»?
— А кто другой мог бы предложить вам такое свидание в подобной местности? Я думаю, что… — Аркадиус заколебался, не решаясь произнести тщательно замаскированное имя, затем продолжал, — что он хочет дать вам последнее доказательство его любви, проведя какое-то время с вами в тот самый момент, когда прибудет женщина, на которой он женится по государственным соображениям. Это и должно развеять все ваши тревоги и страхи.
Но Марианну не надо было больше уговаривать. С порозовевшими щеками, со сверкающими глазами, вся целиком охваченная страстью, она думала только о той минуте, теперь близкой, когда она окажется в объятиях Наполеона… Аркадиус прав: он даст ей там, несмотря на окружающие его предосторожности, великолепное, чудесное доказательство любви!
— Я поеду завтра, — заявила она. — А вы прикажите Гракху приготовить мне лошадь.
— Но почему не карету? Погода отвратительная, а ехать туда около тридцати лье.
— Так лучше сохранить тайну, — улыбнулась она. — Всадник привлечет меньше внимания, чем карета с кучером.
Я превосходно держусь в седле, вы же знаете?
— Я тоже, — в тон ей ответил Жоливаль. — Так что я скажу Гракху, чтобы он оседлал двух лошадей. Я буду сопровождать вас.
— Какой смысл? Вы не верите, что…
— Я считаю, что вы молодая женщина, что на дорогах не всегда спокойно, что Брен — небольшое селение и что рам назначено свидание глубокой ночью в незнакомом мне месте. Не думайте, что я сомневаюсь в… том, кого вы знаете, но я не покину вас, пока не передам в надежные руки.
После чего я отправлюсь спать на постоялый двор.
Тон его был безоговорочный, и Марианна не настаивала. Тем более что общество Аркадиуса будет совсем не лишним в поездке, которая потребует не меньше трех дней.
Однако она не могла избавиться от мысли, что все это слишком сложно и гораздо проще было бы императору взять ее с собой в Компьен и поместить, как она того хотела, в каком — нибудь загородном доме. Правда, если верить сплетням, Полина Боргезе была с братом в Компьене и при ней находилась ее любимая фрейлина, та Кристина де Мати, которая до Марианны пользовалась благосклонностью Наполеона.
«Что это со мной делается? — вдруг подумала Марианна. — Я везде вижу соперниц. Действительно, Я Слишком ревнива. Надо лучше следить за собой».
Сильный стук входной двери прервал безмолвный монолог Марианны. Это была Аделаида, вернувшаяся из комитета призрения, где она проводила почти все вечера не столько, по мнению Марианны, из сострадания к неимущим, сколько из желания побывать в обществе и завести новые знакомства. И в самом деле, м-ль д'Ассельна, любопытная как сорока, приносила каждый раз целый ворох анекдотов и наблюдений, которые доказывали, что она уделяла внимание не только благотворительности.
Марианна поднялась, опираясь на предложенную Аркадиусом руку, и улыбнулась ему.
— Вот и Аделаида, — сказала она. — Идемте ужинать и слушать свежие сплетни.
Глава II. СЕЛЬСКАЯ ЦЕРКВУШКА
Около полудня следующего дня после отъезда Марианна и Аркадиус де Жоливаль спешились перед постоялым двором «Золотое солнце»в Брене. Погода была ужасная: с самого рассвета непрерывный дождь заливал окрестности, и двое всадников, несмотря на их плотные кавалерийские плащи, настолько промокли, что им срочно требовалось убежище. Убежище и немного тепла.
Выбравшись накануне, они, по совету Аркадиуса, ехали с возможной быстротой, чтобы ознакомиться о, местностью заранее, до этого странного свидания. Они заняли две комнаты в этой скромной, единственной здесь деревенской гостинице, затем расположились в низком, почти без посетителей, зале и занялись: одна — бульоном, другой — подогретым вином. На них никто не обращал внимания, настолько велико было возбуждение в обычно таком спокойном местечке на берегу Веля. Потому что вскоре, через час… может быть, два, новая императрица французов проедет через Брен, направляясь к Суассону, где она должна поужинать и заночевать.
И несмотря на дождь, все жители, в праздничных одеждах, находились снаружи, среди гирлянд и мало-помалу гаснувших плошек. Перед красивой церковью возвышался обтянутый французскими и австрийскими флагами помост, на котором влиятельные люди этой местности вскоре займут с зонтиками места, чтобы приветствовать новоприбывшую, а из открытых дверей старинного здания доносилось пение местного хора, репетировавшего «С благополучным прибытием», которым он будет приветствовать вереницу карет.
Все это придавало пейзажу яркий и радостный вид, удивительно контрастирующий с мрачностью погоды. Марианна сама чувствовала себя более грустной, чем обычно, хотя к плохому настроению и примешивалось неудержимое любопытство. Скоро она тоже выйдет на дождь, чтобы попытаться увидеть вблизи ту, кого она не могла не называть соперницей, дочь врага, которая посмела похитить у нее любимого человека только потому, что родилась на ступеньках трона.
Вопреки обыкновению Аркадиус был так же молчалив, как и Марианна. Облокотившись на отполированную поколениями посетителей толстенную доску стола, он углубился в созерцание пара, исходившего от темного вина в фаянсовой кружке. У него был такой отсутствующий вид, что Марианна не могла удержаться, чтобы не спросить, о чем он думает.
— О вашем сегодняшнем свидании, — со вздохом ответил он. — Я нахожу его еще более странным с тех пор, как мы прибыли сюда… настолько странным, что спрашиваю себя, действительно ли император назначил его вам?
— А кто же другой? Кто может быть кроме него?
— Вы знаете, что представляет собой замок Ляфоли?
— Конечно, нет. Я никогда здесь не бывала.
— — А я был, но так давно, что все забыл. Хозяин гостиницы освежил мою память, когда я сейчас заказывал это питье. Замок Ляфоли, моя дорогая, место, безусловно, интересное, вы можете увидеть его отсюда… однако, мне кажется, слишком суровое для любовного свидания.
Говоря это, достойный дворянин указал за окно на возвышавшийся среди заросшего лесом плато на другом берегу Веля величественный абрис полуразрушенной средневековой крепости. Укрытые серым плащом дождя, почерневшие от времени стены являли собой мрачное зрелище, которое не могла смягчить нежная зелень окружающих их деревьев.
Охваченная странным предчувствием, Марианна нахмурила брови.
— Эта феодальная лачуга? И это тот замок, куда я должна отправиться?
— Этот и никакой другой. Что вы об этом думаете?
Вместо ответа Марианна встала и взяла лежавшие на столе перчатки.
— Там вполне может быть западня вроде той, в которую я уже попадала. Припомните обстоятельства нашей первой встречи, дорогой Аркадиус… и ласки, изведанные в лапах Фаншон — Королевской Лилии в каменоломнях Шайо. Идемте, прошу вас, приведите лошадей. Мы сейчас же отправимся осмотреть это любопытное любовное гнездышко… Конечно, желательно, чтобы я ошибалась…
Но на самом деле она не особенно хотела этого, ибо, когда прошла радость первых минут, она от самого Парижа находилась в странном состоянии духа. На протяжении всей дороги, в любом случае приближавшей ее к возлюбленному, Марианна не могла избавиться от сомнений и беспокойства, возможно, из-за того, что пресловутое письмо было написано не «его» рукой и место свидания находилось прямо на пути эрцгерцогини. Правда, последнее обстоятельство стало известно, когда в Суассоне она услышала, что предусмотренная протоколом встреча императорской пары состоится двадцать восьмого в Понтарше, в каких-нибудь двух с половиной лье от Суассона по Компьенской дороге и совсем недалеко от Брена. Прошедшей ночью у Наполеона было достаточно времени подготовиться к встрече с ее свитой.
В данный момент сама мысль о действии помогала ей выбраться из бездны нерешительности и волн тревоги, в которых она пребывала вот уже неделю. Пока Аркадиус пошел за лошадьми, она вытащила из-за пояса благоразумно захваченный из Парижа пистолет. Это был один из тех, что ей подарил сам Наполеон, зная ее умение владеть оружием. Она хладнокровно проверила заряд. Если Фаншон — Королевская Лилия, шевалье де Брюслар или кто-нибудь из их мрачных приспешников ждет ее за старыми стенами Ляфоли, будет чем поприветствовать…
Она хотела выйти из-за стола, стоявшего перед единственным в зале окном, когда на другой стороне улицы кое-что привлекло ее внимание. Большая черная берлина, без гербов, но запряженная тройкой серых красавцев, остановилась против кузницы. Нагнувшись рядом с закутанным в большой зеленый плащ кучером над копытом одной из лошадей, кузнец, без сомнения, осматривал ослабевшую подкову. В этом зрелище не было ничего необычного, однако оно пробудило интерес в молодой женщине. Ей показалось, что кучер знаком ей…
Она попыталась разглядеть, кто находится в берлине, но видны были только два неясных, определенно мужских силуэта. Внезапно она вскрикнула: один из мужчин на мгновение нагнулся к окошку, видно, чтобы посмотреть, где кучер, и за стеклом отчетливо промелькнул бледный профиль под черной треуголкой, настолько врезавшийся в сердце Марианны, что она, ни секунды не колеблясь, узнала его.
Император!
Но что он делал в этой берлине? Уже направлялся на свидание в Ляфоли? Тогда почему он ждал, пока поправят подкову? Это показалось Марианне таким странным, что ее внезапная радость при виде его моментально угасла. Ей хорошо было видно, как там, в карете. Наполеон нахмурил брови и нетерпеливым жестом потребовал поспешить. Он спешит, очень спешит… но куда?
У Марианны не было времени задуматься над этим вопросом. Кузнец отошел в сторону, кучер взобрался на свое сиденье и хлопнул бичом. Лошади с места взяли в галоп, и берлина умчалась. В один момент Марианна выскочила наружу и нос к носу столкнулась с Аркадиусом, который привел лошадей.
Не говоря ни слова, Марианна вскочила в седло, ударом кулака надвинула до бровей шляпу, хорошо удерживавшую тугую массу ее заплетенных волос, затем, пришпорив лошадь, бросилась вслед за берлиной, уже исчезавшей в фонтанах воды и грязи. Аркадиус машинально последовал за ней, но, сообразив, что они удаляются от Ляфоли, прибавил скорости, чтобы догнать молодую женщину.
— Послушайте!.. Куда мы так мчимся?
— За этой каретой, — бросила Марианна, борясь со встречным ветром. — Я хочу узнать, куда она едет.
— Зачем?
— Там император.
Жоливаль какое-то время переваривал эту новость, затем, резко нагнувшись, схватил за повод лошадь Марианны и с удивительной в таком щуплом теле силой приостановил бешеный галоп.
— Вы сошли с ума? — яростно закричала Марианна. — Что вам взбрело в голову?
— Вам очень хочется, чтобы его величество заметил преследование? Это нетрудно по такой прямой дороге. Напротив, если мы поедем по тропинке, которую вы видите справа, мы срежем дорогу до Курселя, где будем значительно раньше императора.
— А что такое Курсель?
— Да это следующая деревня. Но, если я не ошибаюсь, император просто спешит навстречу своей невесте и не собирается нигде задерживаться.
— Вы думаете? О, если бы я была уверена в этом.
Молодая женщина вдруг сильно побледнела. Ужасная ревность последних дней, которая было отпустила ее, вновь вернулась, более горькая и более жгучая. Перед страдающим взглядом он печально улыбнулся и покачал головой.
— Но… вы же уверены в этом! Будьте откровенны перед самой собой, Марианна. Вы знаете, куда он направляется, и вы хотите увидеть… увидеть прежде всего «ее», а затем понаблюдать, как же пройдет первое свидание.
Марианна сжала зубы и отвернулась, направляя лошадь к узкой тропинке. Лицо ее стало замкнутым, но она призналась:
— Да, вы правы, но никто и ничто не помешает мне сделать это.
— Я и не сомневаюсь. Идите, раз уж вам хочется, но вы не правы. В любом случае вы будете страдать, причем совершенно бесполезно!
Снова в галоп, не обращая внимания на грязь и удвоивший свою силу дождь, оба всадника помчались по тропинке.
Она проходила почти рядом с Велем, несшим свои грязно-серые, взбухшие от проливных дождей воды между безлюдными берегами. С каждой минутой погода делалась все хуже. Еще недавно мелкий, теперь дождь лил как из ведра с наводящего тоску продырявленного неба. Но дорога над рекой оказалась действительно короче, и вскоре показались первые домики Курселя.
Когда Марианна и Аркадиус выбрались на дорогу, они заметили приближающуюся берлину, несущуюся с большой скоростью, вздымая колесами настоящие волны, — Пойдемте, — сказал Аркадиус, — здесь нельзя оставаться, если не хотите, чтобы вас заметили.
Он попытался увлечь ее под защиту находившейся совсем рядом небольшой церкви, но Марианна сопротивлялась. Она во все глаза смотрела на мчавшуюся карету, охваченная страстным желанием остаться здесь, показаться ему, поймать взгляд властелина, чтобы прочесть в нем… собственно, что? Но у нее уже не было времени предаваться размышлениям.
Возможно, из-за плохо подкованной лошади берлина на полном ходу отклонилась в сторону и задела передним левым колесом ступени придорожного распятия у въезда в Курсель. Колесо отлетело, и Марианна невольно вскрикнула, но мастерство кучера сделало буквально чудо.
Резко свернув, он удержал лошадей и остановил карету.
Двое мужчин тотчас выскочили из нее: один высокий, в необычном, особенно для такой погоды, головном уборе, другой — слишком знакомый, и оба — в высшей степени разозленные. Марианна увидела, как высокий показал на церковь и они побежали под дождем.
— Идем, идем, — торопил Аркадиус, схватив Марианну за руку, — иначе вы окажетесь нос к носу с ним.
Очевидно, они хотят укрыться здесь, пока кучер отыщет каретника.
На этот раз она уступила. Жоливаль стремительно увел ее за церковь, чтобы не быть на виду. Здесь росло несколько деревьев. Лошадь привязали к одному из них. Раз уж император остановился здесь, спутник Марианны прекрасно понимал, что о дальнейшем пути не может быть и речи. К тому же молодая женщина обнаружила узкую боковую дверь.
— Войдем в церковь, — предложила она. — Мы сможем видеть и слышать, оставаясь невидимыми.
Они проникли в небольшой придел, где сырой, холодный воздух с сильным запахом плесени свинцовой тяжестью лег на их промокшие плечи.
— Да мы здесь подхватим смертельную простуду! — пробурчал Жоливаль, на что Марианна не сочла нужным ответить.
В помещении царила полутьма. Церковь оказалась запущенной. Многие разбитые стекла заменяла промасленная бумага. В углу лежала груда обломков разбитых статуй, возле нее две — три сомнительные скамейки, кафедра для проповедей, и все это было густо затянуто паутиной. Но большая полуоткрытая дверь перед амвоном позволяла видеть, что происходит в самом храме, куда именно спешно прибыли император и его спутник. Пронзительный, нетерпеливый и такой знакомый голос нарушил тишину зала:
— Мы подождем здесь. Ты думаешь, они еще далеко?
— Определенно, нет, — ответил другой, высокий, интересно одетый детина-с темными завитыми волосами, который старался укрыть под плащом громадную треуголку с пышным султаном из перьев. — Но зачем ждать здесь, под этими мрачными сводами, где вдобавок к дождю, промочившему нас снаружи, мы получим благословение от дырявой крыши. Разве нельзя найти убежище на одной из этих ферм?
— Пребывание в Неаполе не пошло тебе на пользу, Мюрат, — пошутил император. — Ты уже боишься нескольких капель воды?
— Я боюсь не за себя, а за мой костюм. Эти перья совсем потеряют вид, и я буду иметь честь приветствовать императрицу похожим на ощипанную курицу.
— Если бы ты одевался проще, этого не случилось бы.
Бери пример с меня!
— О, сир, вы — я всегда вам это говорил — вы одеваетесь слишком простонародно, и негоже предстать перед австрийской эрцгерцогиней в одеянии буржуа.
Эта необычная дискуссия об одежде позволила Марианне полностью обрести контроль над собой. Сердце перестало безумно биться, и ее ревность приглушило чисто женское любопытство. Итак, перед ней знаменитый Мюрат, зять императора и неаполитанский король? Несмотря на великолепный синий с золотом костюм, видневшийся из-под большого черного плаща, и высокий рост, она нашла, что лицо его, слишком вызывающее, выглядело, однако, заурядным. Может быть, он самый великий кавалерист империи, но в таком случае ему никогда не следует показываться без своей лошади. Один он выглядел как-то неукомплектованно. Между тем Наполеон объяснил:
— Я хочу сделать сюрприз эрцгерцогине, я уже говорил тебе об этом, и показаться ей без всякой пышности, так же, как я хочу увидеть и ее в простом дорожном костюме.
Мы выйдем на дорогу, когда покажется кортеж.
Тяжелый вздох, такой сильный, что его услышала Марианна, показал, что думает Мюрат об этом проекте, затем он покорно добавил:
— Подождем?..
— Полно! Не делай такую мину! Все это невероятно романтично! И я напомню тебе, что твоя жена рядом с Марией-Луизой! Разве ты не рад снова увидеть Каролину?
— Разумеется! Но мы уже слишком давно женаты, чтобы неожиданная встреча могла так обрадовать. И к тому же…
— Замолчи! Ты ничего не слышишь?
Все находившиеся в церкви: и наблюдатели, и наблюдаемые — напрягли слух. Действительно, издалека доносился своеобразный шум, похожий на приближающуюся все ближе и ближе грозу.