Жиль проходил мимо гостиницы Флинта, где Рошамбо провел свою первую ночь на американском берегу, как вдруг оттуда до него донеслись громкие выкрики. Он тотчас же понял, что такие вопли могли издавать только солдаты, занявшие гостиницу для своих грубых развлечений. Хорошо зная строгость, с которой Рошамбо и Терней относятся к поведению своих подчиненных, Жиль подумал, что недурно было бы зайти туда и попытаться утихомирить буянов, прежде чем Лаперуз и Детуш услышат их, сойдя на берег.

Открыв дверь, юноша понял, что пришел вовремя. К тому же он нашел того, кого искал: юный индеец был здесь, привязанный к деревянному столбу, подпирающему крышу гостиницы.

Индеец обнимал столб обеими руками с выражением обычной своей невозмутимости на лице, но в глазах его Жиль увидел страх, превращавший его из сурового воина, каким он старался казаться, снова в ребенка. Он боялся, как боялся бы всякий мальчишка его возраста, попавшийся в лапы шайки негодяев.

В нескольких шагах от него у стола, за которым обычно играли в фараон, человек тридцать из полка Лозена немилосердно расталкивали друг друга, чтобы швырнуть несколько монет на стол.

— Ну же, господа, кто хочет купить его? — взвизгнул знакомый Жилю голос, при звуках которого его затрясло от гнева. — Нужно немного поднять ваши ставки! За этого индейского щенка, что я поймал сегодня, на невольничьем рынке в Бостоне или Провиденсе дадут больше, чем за негритенка.

— Если он так дорого стоит, — проворчал кто-то, — почему ты его не оставишь себе? Продай его сам!

— Потому что когда выходят из тех мест, откуда вышел я, то люди больше нуждаются в деньгах, чем в невольниках, — ухмыльнулся в ответ Морван де Сен-Мелэн. — Ты бы не стал задавать таких глупых вопросов, если бы у тебя еще оставались деньги! Ну же, господа! Смелее! Кто из вас воспользуется случаем?

Стоявший на пороге Жиль помедлил секунду, чтобы приглядеться к своему противнику. После их встречи в порту Бреста накануне отплытия он не виделся с братом Жюдит, однако, перелистав армейские реестры, доступные ему как секретарю адмирала, смог убедиться, что ни один из Сен-Мелэнов в них не значится, и Жиль заключил, что Морван завербовался в армию под вымышленным именем.

Доказательство тому нашлось само собой в ходе долгого плавания. 26 мая г-н де Ломбар, командир «Прованса», на котором находились люди полка Лозена, доложил, что один из кавалеристов был судим трибуналом и приговорен к килеванию за кражу рома и за попытку поджечь в пьяном виде корабль. Приговоренного звали Самсон по прозвищу Шкура.

Охваченный необъяснимым предчувствием, Жиль наблюдал за исполнением приговора в подзорную трубу и понял, что не ошибся: человек, которого сбросили с реи, был действительно Морван де Сен-Мелэн.

После высадки на берег Жиль стал выяснять, что сталось с Морваном, и узнал: тот не умер от килевания, а закончил путешествие в кандалах.

Он был болен и пришлось его поместить в госпиталь на острове Конаникут с другими заболевшими. Должно быть, Морван совсем недавно покинул госпиталь.

Увлеченный торгом, а в особенности видом денег, лежащих перед ним, Морван не обратил внимания на появление Жиля. Жиль спокойно подошел к деревянному столбу, подхватив по дороге нож со стола и спрятав его в карман. Его доброе сердце говорило, что первым делом нужно без лишних слов освободить юного индейца, но разум подсказывал, что индеец был ему необходим и он не мог позволить мальчику удрать.

Таким образом. Жиль ограничился лишь тем, что послал пленнику ободрительную улыбку, от чего тот густо покраснел, затем раздвинул игроков и очутился прямо перед самозваным работорговцем.

— Вашей ставкой в этой игре является то, на что у вас нет ни малейших прав, господа! — объявил он холодным тоном. — Этот юный индеец — военнопленный и принадлежит господину графу де Рошамбо, который послал меня его найти. Так что забирайте ваши деньги и уходите…

Тотчас все умолкли и наступила тишина, прерванная грохотом отброшенного Морваном стула. Его лицо под рыжими взлохмаченными волосами побледнело, а нос приобрел странный зеленоватый оттенок. Однако темные глаза негодяя вдруг сверкнули злобной радостью дикаря.

— Бастард! — выдохнул он тоном, в котором слышалась несказанная радость. — Вот и ты, ублюдок! Наконец-то ты нашелся! Дьявол избавил меня от труда искать тебя и подал тебя мне как на блюде! Но, черт возьми, бастард отдает приказания, он распоряжается! Он большой начальник, этот сопляк! Эй вы, хватайте его, а то он удерет, прежде чем я расплачусь с ним… Закончим потом…

— Минуту! — прервал его один из солдат. — Он сказал, что этот дикарь принадлежит генералу, а раз он секретарь генерала, то должен знать, что говорит. Я не желаю, чтобы меня наказали палками за такое дело…

— Идиот! — прорычал Морван. — Это же бастард, я тебе говорю! Он лжет, как дышит, и к тому же…

— К тому же, — отрезал по-прежнему ледяным тоном Жиль, — вы не имеете права находиться в таверне днем, пусть даже и в час послеобеденного отдыха! В этот час не все спят, и могу вам сказать, например, что я только что видел, как господа Лаперуз и Детуш высадились со шлюпки на мол.

Повторять ему не пришлось. Схватив каждый свою долю денег и обменявшись при этом несколькими затрещинами, «гусары» Лозена бросились к неприметной задней двери гостиницы и, прижимаясь к стенам домов, исчезли, подобно стае испуганных ворон в красных перьях.

Три человека, однако, остались с Морваном.

Они были явно пьяны и выглядели весьма грозно. Трактирщик Флинт почувствовал, что сейчас произойдет что-то ужасное, и вышел из кухни, где он и его служанка прятались все это время.

Дрожащим голосом он произнес на ломаном французском языке:

— Солдаты остаться еще?

— Мы еще не закончили! — проревел Морван, чьи сузившиеся зрачки впились в лицо Жиля, как гвозди. — Закрой двери! На ключ! Теперь убирайся в свою кухню и не высовывай оттуда нос, если не хочешь, чтобы мы тебя зажарили.

Однако бедняга Флинт, опасаясь за свою собственность, неожиданно расхрабрился.

— Если вы ломать… кто платить?

— Мы тебя сломаем, если через секунду еще будешь здесь! — заорал здоровенный негр, черный как ночь, походивший в своем красном мундире на двойника самого Люцифера. Эти слова он сопровождал столь выразительными жестами, что Флинт застонал от ужаса, поспешно затворил двери и исчез, как крыса в своей норе.

Тогда Жиль, почувствовавший, что ему придется сражаться за свою жизнь сразу с четырьмя противниками, спокойно вытащил шпагу из ножен, на что Морван рассмеялся.

— Что ты себе вообразил? Что мы будем драться на дуэли? Незаконнорожденный бумагомарака будет драться на дуэли с кавалеристом короля? Людей твоего сорта можно коснуться лишь хлыстом или палкой! Эй, вы там! Хватайте его!

Сейчас он у нас получит то, чего заслуживает. Но торопиться мы не будем, у меня еще есть к нему дельце!

От полученного оскорбления челюсти Жиля сжались, охватившая его ярость заставила забыть всякую осторожность. Не думая больше об опасности, угрожающей ему сзади, Жиль бросился на Морвана с поднятой шпагой.

— Я покажу тебе сейчас, кто из нас бастард, проклятый трус! Так ты отказываешься драться?!

Эхом этих слов прозвучало звериное рычание боли: Морван поднес руку, сразу покрасневшую от крови, полившейся из длинного разреза на щеке, отшатнулся и завопил:

— Хватайте же его, черт возьми! Чего вы ждете?!

Все трое враз набросились на Жиля, и он, атакованный с тыла, не смог сопротивляться. В одну секунду он был схвачен, по знаку Морвана с него сорвали мундир и рубашку и привязали за кисти рук к потолочной балке, через которую для этой цели перебросили веревку; в такой позе он повис, на несколько дюймов не достигая пола.

— Что вы хотите делать? — спросил он по-прежнему хладнокровно. — Хочу напомнить вам, что я послан графом де Рошамбо, чтобы привести к нему индейца, и что он его ждет…

Испуганный, очевидно, словами Жиля один из троицы заколебался и пробормотал было, что, пожалуй, лучше будет не искать себе неприятностей, но Морван только расхохотался в ответ.

— Расскажи это кому-нибудь другому! Что генералу может быть нужно от грязного мальчишки? Предположим, что ты не врешь, ну и что?

Мы-то не обязаны тебе верить, да и генерал не увидит ни его, ни тебя! Пойми же: когда мы закончим с тобой, на твоих костях, сволочь, будет не много кожи и мяса. Я тебе покажу, что значит толкнуть дворянина в грязь!

— Ты был там и без моей помощи, — усмехнулся, в свою очередь, Жиль. — А что же до дворянина, то я не знал, что ты так знатен, Самсон-Шкура!

Пока они так разговаривали, похожий на Люцифера негр, расстегнув свой кожаный пояс, обмотал его вокруг ладони так, что пряжка пояса болталась свободно. Несомненно, он собирался исполнить роль палача. Да, лже-Самсон умел выбирать друзей… или, лучше сказать, сообщников.

Жиль почувствовал, что от веса собственного тела его запястья начинают болеть все сильнее, и попытался уцепиться пальцами за веревку, чтобы хоть немного облегчить свой вес, но его усилия были тщетны. Тогда он закрыл глаза и инстинктивно напряг мышцы, чтобы справиться с новой болью, неминуемо ожидавшей его. Он горячо молился, чтобы эта боль не вырвала из его груди ни единого стона, так как не хотел дать своему врагу лишний повод радоваться его страданиям. В этот миг ему оставалось лишь вверить свою душу Богу.

Острая боль обожгла его спину, а тело от полученного удара начало несильно раскачиваться.

Слезы покатились из-под сомкнутых век, но ни один звук не прорвал двойной барьер его плотно сжатого рта. Пояс просвистел в воздухе еще раз, и боль усилилась: шпенек железной пряжки разорвал кожу. Раскачивание от ударов делало боль в запястьях невыносимой… К горлу подкатила тошнота. Он ждал третьего удара, но его не последовало. Морван подошел к нему и встал, глядя ему в глаза.

— Теперь, когда ты знаешь, что тебя ожидает, поговорим! — произнес он вкрадчивым голосом, при звуках которого Жиль открыл глаза.

— Мне не о чем говорить с тобой, скотина!

— А мне есть! Ты кое-что знаешь, и если расскажешь об интересующих меня вещах, то твой рассказ позволит тебе сохранить немного кожи на спине, перед тем как я убью тебя… очень быстро, обещаю тебе это! Видишь, своим приходом сюда ты оказал нам большую услугу, ведь мы с моими друзьями как раз собирались тебя разыскивать.

— Почему? Потому что тебе не понравилась вода в Блаве?

— Не понравилась, да, но разговор сейчас не о том! Сейчас меня интересуют маленькие секреты генерала, а поскольку ты его секретарь, то ты должен хоть немного знать его тайны. Итак, ты расскажешь нам по-хорошему про золото…

— Какое еще золото?

— Только не прикидывайся дурачком! Когда я лежал в госпитале на Конаникуте, один матрос с «Герцога Бургундского», который в горячке стал не в меру болтлив, говорил о крупной сумме золотом, которая была, похоже, погружена на его корабль.

Невзирая на боль Жиль рассмеялся, но сердце его тревожно сжалось. Вот он, знаменитый секрет Рошамбо! Морван все же пронюхал про него… Хоть погрузку и держали в тайне, все же нашелся свидетель.

— Да твой матрос просто бредил, вот и все! Естественно, всякий знает, что у каждого капитана есть деньги для расходования на нужды своего корабля.

— Я говорю не об этих деньгах! Я говорю о таинственном, очень таинственном грузе, доставленном на борт темной ночью в Бресте. Я говорю о тех подозрительных тюках с сеном, которые были слишком тяжелыми и издавали странный звук. Заметь себе, что история, рассказанная матросом, лишь подтвердила некоторые слухи, которые достигли моих ушей в Лорьяне. Мне говорили, что флот под командованием шевалье де Тернея увезет с собой много золота. Потому-то я и завербовался в армию, чтобы разузнать обо всем получше. Для меня все эти «инсургенты», как они сами себя называют!..

Жест, сопровождавший эти слова, ясно давал понять, что именно думает Морван об инсургентах. Он снова подошел к Жилю.

— Ну, будешь говорить?

— Я ничего об этом не знаю. Если твоему матросу так много известно, то спрашивай его, а не меня!

— Мы и расспросили, но ничего больше не добились. Конечно, во время плавания он не раз пытался разыскать это золото, но не нашел ровно ничего.

— Потому и не нашел, что искать было нечего…

— Или потому, что оно слишком хорошо спрятано. Итак, если и есть кто-нибудь, кто может нас просветить, так это ты…

— Даже если предположить, что золото было на борту, кто сказал вам, что оно все еще там?

— «Герцог Бургундский» не приставал к берегу, а разгрузить корабль, стоящий на рейде, от такого тяжелого груза невозможно. Однако теперь золото там долго не пробудет… Может, Лафайет как раз и приехал, чтобы забрать золото и передать его своим друзьям американцам? Так что ты нам скоренько расскажешь, где тайник, очень-очень быстро, если хочешь, чтобы на твой труп не противно было смотреть! А может быть, я даже окажу тебе честь драться с тобой, а это хорошая смерть, весьма благородная для такого ублюдка, как ты.

— Вы просто сумасшедший! Я знать не знаю про это мифическое золото!

— Не знаешь? Правда, не знаешь?.. Грегуар!

Пытка возобновилась. Импровизированный бич ударил раз, другой, третий, еще и еще, каждый раз исторгая капли крови. Все тело будто жег огонь, к горлу подступала тошнота, а Жиль со сведенными как в столбняке челюстями все еще сдерживал рвущийся у него из глотки крик боли, которого так требовала вся его истерзанная плоть. Больше он не издал ни звука. Время от времени Морван задавал ему все тот же вопрос…

Вдруг как будто что-то взорвалось, затем грянули два выстрела. Жиль разлепил глаза и увидел, что дверь гостиницы рухнула, сорванная с петель сильнейшим ударом, и на пороге появился Тим, великолепный и рычащий, подобно атакующему зверя волкодаву, с пистолетом в каждой руке. Грегуар, палач, и один из двух солдат валялись мертвые: первому пуля угодила в затылок, а второму — в самое сердце. Тим отшвырнул разряженные пистолеты, выхватил из ножен У пояса длинный нож и ринулся на Морвана, а четвертый негодяи, совершенно протрезвевший и устрашенный появлением столь могучего противника, удрал с быстротою молнии через дверной проем.

Все еще подвешенный к балке Жиль чудесным образом возвратился к жизни, попытался пошевелиться, несмотря на ужасную боль в онемевших запястьях, и прохрипел:

— Не убивай его! Он мой!

Но Тим уже извлек окровавленный нож из плеча Морвана.

— Извини! — холодно произнес он. — Не беспокойся, я только немного царапнул мерзавца.

Ты еще поквитаешься с ним!

Затем Тим схватил скорчившегося от боли и зажимавшего рану в плече лже-Самсона за воротник мундира, приподнял его, донес до открытой двери и мощным пинком в зад вышвырнул на улицу.

— Теперь займемся тобой! — Тим взял скамейку и встал на нее, чтобы дотянуться до веревки.

С неожиданной нежностью он прижал своего друга к груди, перерезал веревки и осторожно опустил окровавленное тело на пол.

— Эй, Флинт! Где ты есть? Можешь выходить!

Ты нам нужен.

Хозяин тотчас же покинул свое убежище, он был белее своего передника, но его поддерживала служанка, явно сохранившая больше хладнокровия, чем ее хозяин, поскольку не забыла прихватить все, что было нужно для перевязывания ран.

Жиля, наконец позволившего себе потерять сознание, уложили на стол лицом вниз.

— Да, здорово его отделали, — проворчал себе под нос Тим. — Хорошо еще, что мне пришло в голову посмотреть на всякий случаи в окно, когда я увидел, что дверь заперта. Грязные собаки! Подумать только, ведь они французы! Корнплэнтер, вождь ирокезов, и тот не сделал бы лучше!

Флинт, решивший, что ему не повредит пара стаканчиков рому, пока его служанка смазывает истерзанную спину Жиля смесью масла и вина, допивал второй стаканчик, как вдруг понял, что индейца нет в комнате.

— Черт возьми! — завопил он. — Индеец! Где индеец?

— Индеец? Какой индеец?

— Да тот индейский мальчишка, которого рыжий верзила принес под мышкой! Он был привязан к столбу, а теперь его нет!

Тим пожал плечами, стараясь приподнять голову Жиля, чтобы заставить его проглотить несколько капель рому. Он указал подбородком на веревки, грудой лежавшие у основания столба.

— Отвязался, только и всего. Еще не скоро наступит тот день, когда солдатишка из Европы сможет привязать индейца так, чтобы тому не удалось развязаться. Должно быть, малый воспользовался моментом и удрал. Теперь уж он, наверно, далеко… Ну и хорошо!

— Идиот! — с трудом выговорил закашлявшийся Жиль, едва ли не задохнувшийся от лившегося ему в горло рома, но начавший приходить в себя. — Беги за ним!.. Он нам нужен!.. Генерал сказал… Черт возьми! Что вы со мной делаете?

Вы что, хотите содрать с меня остатки кожи? — прибавил он, корчась под сильной рукой служанки Молли.

— Кричите, сколько влезет, сударь! — ответила Молли, намазывая ему спину толстым слоем зеленоватой мази с тошнотворным запахом. — Завтра вы мне скажете спасибо, когда ваши раны начнут затягиваться.

— Ваша мазь воняет! — простонал с отвращением Жиль.

— А вы хотите, чтоб пахло розами? Тут и спермацет, и медвежье сало, и зверобой… и много чего еще. Рецепт этой мази я узнала от одного колдуна из племени наррагансетов, она зачинит вам шкуру лучше, чем я зашиваю чулок иголкой и ниткой. Не дергайтесь так! Не то я намажу вам нос…

Жиль стал терпеливо ждать окончания процедуры и, пока Молли делала ему повязку вокруг тела, как мог объяснил Тиму, почему он так обеспокоен исчезновением индейца. О золоте он, естественно, промолчал.

— Что же мы скажем генералу? — проворчал он в заключение.

Однако этого было недостаточно, чтобы растопить обычную флегму Тима Токера.

— Лучший способ узнать это — пойти к нему.

Если ты уже можешь встать, то мы сейчас же и отправимся.

Несколько минут спустя Жиль, одевшись и подкрепившись новой порцией рому, покинул гостиницу, предоставив Флинту отделаться, как он сочтет нужным, от тел двух убитых гусар. Жара слегка уменьшилась, и море постепенно приобретало свой обычный синий цвет. В порту и на улицах снова царило оживление. Женщины в соломенных шляпках входили и выходили из лавочек, держа за руку маленьких девочек, одетых так же, как они. В магазине Марты друзья нашли девушку заново причесанной, в большом чепце, похожем на печную трубу; она громко обсуждала с каким-то рыбаком качества различных сортов табака. Но все эти картины не смогли отвлечь Жиля от занимавшей его мысли.

— Куда он мог подеваться? — спросил он сам себя, оглядев окрестности. — Он ведь не мог проскользнуть незамеченным!

— Конечно, мог… Здесь часто бывают индейцы. Черт возьми, да вот же он…

Действительно, когда они проходили мимо пирамиды бочек, на которых сидел здоровенный негр, рассеянно следивший за полетом чаек, перед ними как из-под земли вырос юный индеец.

Не прячась более, он подошел близко к Жилю, стал перед ним, затем поднял правую руку на уровень плеч, повернув ее ладонью к юноше, и произвел ею круговое движение, подняв вровень со своими черными глазами, смотрящими прямо в глаза Жилю. Тим присвистнул.

— Что это ты с ним сделал? — удивленно спросил он Жиля. — Он приветствует тебя…

Тут мальчик заговорил; он произнес несколько коротких, рубленых фраз, которые Тим торопливо перевел, не скрывая своего восхищения.

— Он говорит, что хочет быть твоим другом, потому что ты настоящий воин! Еще он говорит, что видел, как ты смеялся под пыткой, а так могут только его братья-индейцы, что он твой пленник и гордится этим. Его зовут Играк, что означает «Птица-которая-никогда-не-спит», и он действительно, как я и думал, брат вождя Сагоеваты, что означает «Тот-кто-говорит-чтобы-другие-бодрствовали». Ты приобрел нам хорошего союзника, парень! — добавил Тим, обращаясь к Жилю. — Если твой великий вождь не будет доволен, то он слишком придирчив.

Жиль едва успел увернуться от дружеского шлепка ладонью, который собирался дать ему Тим, совершенно позабыв об истерзанной спине своего друга, но он чувствовал себя таким счастливым, что ему казалось, будто он почти выздоровел.

Действительно, ему стало лучше. Головокружение, которое он испытал, выйдя из гостиницы, прошло, но он был еще так бледен, что Тим забеспокоился и потребовал ненадолго зайти к Марте, чтобы Жиль поел и выпил чашку кофе.

— А то ты не дойдешь до дома Уонтона! — убеждал его Тим.

Роза, толстая черная служанка Марты, уже возвратилась и, стоя у стола, снимала кожуру с персиков, собираясь испечь торт. Она тотчас оставила свое занятие, чтобы наскоро приготовить обед для всех троих, хотя и бросала время от времени неодобрительные взгляды в сторону Играка. Марты в доме не оказалось: она была занята в магазине.

Опустошив целый кофейник, Тим сказал Розе:

— Передай Марте, что мы скоро вернемся, — затем, обратившись к Жилю, добавил:

— А теперь — к генералу!

Они направились в сторону дома Уонтона, но в тот момент, когда пересекали площадь, с которой начиналась Пойнт-стрит, из-за дерева внезапно появился Аксель Ферсен и преградил им дорогу.

— Я ждал вас! — сказал он им. — Не ходите дальше! Это приказ генерала!

— Генерала? Но ведь он нас ждет! — запротестовал Жиль. — Мы и так опоздали…

— Знаю, — ответил ему швед. — Тем не менее он запретил вам появляться в доме Уонтона. В противном случае генерал не сможет помешать вашему аресту…

— Нашему аресту? — возмутились Жиль и Тим в один голос. — Но почему?

— Уйдем отсюда, — прервал их Ферсен, увлекая в узкий проход между дощатой стеной большого сарая, покрашенного красной краской, и густой изгородью из кустов орешника. — У нас не так-то много времени, а нужно, чтобы вы исчезли отсюда как можно быстрее. Вас обвиняют в том, что в гостинице Флинта вы убили двоих солдат из полка Лозена.

— Убили?!

— Дайте же мне договорить! Вот уже полчаса, как Лозен осаждает здание штаба. С ним двое его людей, один из которых ранен в плечо, и все трое вопят, словно черти в аду! Они утверждают, что вы на них напали, чтобы отбить какого-то индейского мальчишку, по всей вероятности, вот этого самого, что я вижу с вами.

Тим, лицо которого во время этой речи попеременно окрашивалось всеми цветами радуги, взорвался:

— Клянусь Библией моего отца, я еще никогда не слышал более бесстыдной лжи! Убили, да?

Знайте же, что это я своей собственной рукой застрелил этих мерзавцев, а не вмешайся Жиль, то убил бы и того рыжего негодяя, и с превеликим к тому же удовольствием…

— Он просто-напросто спас мне жизнь! — прибавил гневно Жиль. — Посмотрите же сами…

Он снял свой мундир, причем так порывисто, что не удержался от гримасы боли, показал свою перевязанную спину со следами крови и в нескольких словах рассказал шведу о том, что произошло.

— Если бы не Тим Токер, меня бы уже не было в живых, — заключил он мрачно. — А теперь нас хотят из-за этого арестовать! А почему не повесить?..

— Именно этого и требует Лозен! — холодно парировал Ферсен. — Он угрожает даже вернуться во Францию со всеми своими людьми, если не получит удовлетворения. Должен, однако, уверить вас, что генерал не поверил ни единому слову. Он-то и послал меня, потому что не желает, чтобы его вынудили вас арестовать.

— Разве он больше не главнокомандующий, не высший командир, как и шевалье де Терней? Что может Лозен противопоставить его решениям?

— Повторяю вам: он угрожает покинуть берега Америки! А мы не можем обойтись без его кавалерии. Рошамбо предпочитает выждать, выиграть время… Он сказал мне, что доверил вам исполнить некое важное поручение. Это позволит вам исчезнуть отсюда на некоторое время, а ему — вывести мерзавцев на чистую воду и успокоить Лозена. Он велел вам ждать его в одном из бастионов старых английских укреплений. Это бастион, что позади города, прямо напротив колокольни. Он будет там сразу после сигнала к тушению огней и сам даст вам все инструкции.

— Этого недостаточно! — проворчал Тим. — Такое поручение означает путешествие, а для путешествия необходимы деньги. Мое оружие осталось у мисс Марты Карпентер, а у моего друга Жиля и вовсе нет ничего из того, что нужно, чтобы рыскать по лесам. В своем сине-желтом мундире он будет в лесу так же заметен, как попугай в курятнике. Я уж не говорю о том, что потребуется какая-то еда для нас и нашего индейского спутника, порох, пули для охоты и… для англичан!

— Хватит, хватит! — прервал его Ферсен. — Вы получите все, что вам нужно, но, ради Бога, поскорее укройтесь где-нибудь! А если судьба сведет вас с кавалеристами из полка Лозена, то прошу не показывать вашу известную всем храбрость, а спрятаться! Эти люди могут застрелить вас, как только встретят, а трупы — плохие посыльные.

Тим проворчал что-то о том, с каким удовольствием он свернул бы шею французскому герцогу, но все же послушался шведа, и все трое направились к указанному им месту, прячась в тени бузиновой изгороди. Ферсен же, заложив руки за спину, отправился прогулочным шагом и глядя в небо к дому некоего Хантера, значительного лица в Ньюпорте, которого он частенько навещал, от нечего делать небрежно ухаживая за его дочкой.

Тим как свои пять пальцев знал все тихие уголки, пустынные тропинки, густые изгороди и сады, где никто никогда не бывал, поэтому трое беглецов смогли благополучно достичь старой линии укреплений, которую Рошамбо еще не успел восстановить. Раздвигая густой кустарник, преграждавший им дорогу, они проникли в полуразрушенные крепостные сооружения, где кучи камней ощетинивались балками, представлявшими собой едва обтесанные стволы деревьев.

Беглецы нашли там древний каземат, едва ли пригодный для жилья, и устроились в ожидании ночи.

С тех пор как они расстались с Ферсеном, Тим и Жиль не произнесли ни слова. Тим сидел, опершись локтями о колени, втянув голову в плечи и сжимая в зубах трубку, которую он машинально достал из кармана и сунул в рот. Он смотрел прямо перед собой с отсутствующим видом, словно то, что произошло, его совершенно не касалось.

Жиль весь дрожал от бессильного гнева и возмущения, так что почти не чувствовал боли от ран.

Если бы не приказ Рошамбо, он бы уже бросился в лагерь Лозена со шпагой в руке, чтобы найти там подлеца Морвана и смыть его кровью возмутительное обвинение, выдвинутое против его друга Тима, который ввязался в эту историю, только чтобы спасти ему жизнь. Однако юноша понимал, что спасти его может лишь абсолютное повиновение приказу генерала. Пока Жиль размышлял обо всем этом, Играк сидел на камне у входа так неподвижно, будто и сам был высечен из камня.

Ожидание было долгим. Но вот наконец умолкли последние звуки маленького города, а в неподвижном воздухе были слышны лишь крики козодоя и далекий лай собаки, и вскоре в кустах послышался шорох осторожных шагов. Затем по развалинам крепостных стен скользнул желтый луч потайного фонаря, осветив серебряные пряжки и красные каблуки элегантных башмаков, потом показался и весь генерал Рошамбо, а за ним Ферсен, навьюченный как обыкновенный грузчик.

Секунду Рошамбо разглядывал двух друзей, вскочивших при его появлении. Его серьезные глаза остановились наконец на лице Жиля, на котором отпечатались перенесенные страдания и лихорадочное волнение.

— Снимите ваш мундир, — сказал он. — Я хочу увидеть!..

Однако он остановил Тима, уже было собравшегося снять повязки, обвивающие торс юноши.

— Нет, не надо! Такую перевязку не делают просто так, и к тому же вредно снимать столь умело наложенные бинты.

— Господин генерал! — вскричал Жиль. — Я клянусь спасением души, что мы не убийцы!..

— Если бы я не был в этом уверен, то не пришел бы сюда, мой мальчик. Но пока я должен делать вид, что верю, потому что имею на этот счет свои планы. Вам надлежит тем не менее выполнить мое поручение так, чтобы я остался доволен, а затем справедливость будет восстановлена.

Мы найдем средство вразумить герцога де Лозена и…

— Я не прошу у вас так много, господин генерал!

— Чего же вы хотите?

— Позволения встретиться со шпагой в руке с человеком, который велел избить меня как собаку, и таким образом дать мне самому рассчитаться с ним.

— Разве вам нужно для этого мое разрешение?

Поединок между солдатами…

— Нет, это будет дуэль с дворянином, отказывающимся скрестить свою шпагу с моей, шпагой бастарда. Этот Самсон-Шкура не тот, за кого он себя выдает. Он принадлежит к славному роду…

— Беда невелика! Вы получите вашу дуэль, Жиль, и я знаю людей, готовых стать вашими секундантами. Теперь возьмите это письмо. Вы передадите его генералу Вашингтону и пока останетесь у него на службе, а я за это время смогу уладить ваше дело здесь…

— Еще одно слово, господин генерал!.. Тот человек пытался заставить меня выдать секрет, который мне не принадлежит. Мне кажется, что ночи в Бресте не такие темные, как думают… Какой-то заболевший матрос с «Герцога Бургундского» проговорился в бреду, когда лежал в госпитале Конаникута, и те люди, о которых я вам говорил, очень заинтересовались этим делом…

— Как их имена?

— Их главарь называет себя Самсон, а прозвище его — Шкура. Других я не знаю.

Наступило короткое молчание, затем Рошамбо со вздохом произнес:

— Понимаю… В таком случае, мой друг, тем более нужно действовать быстрее. Я прикажу проследить за этими людьми и благодарю вас…

Затем граф повернулся к Ферсену, который спокойно ожидал, не подавая виду, что изнемогает под тяжестью двух ружей, пороховниц, пистолетов и огромного мешка.

— Положите же все это, дорогой граф! Держу пари, никогда еще никто не просил вас оказать ему услугу подобного рода!

— Никому, кроме вас, я бы и не ответил согласием на подобную просьбу, господин генерал! — заметил швед. — Участие в заговоре вместе с вами — это истинное удовольствие для меня.

А вам, господа, я пожелаю удачи, — обратился он к Жилю и Тиму. — Смею добавить, что я завидую вам! Вы станете ближе к противнику, когда доберетесь до штаба генерала Вашингтона, а мы… Что ж, мы будем продолжать играть в вист с добрыми буржуа Род-Айленда.