Кречет (№1) - Кречет. Книга I

— Идемте! — только и сказала графиня.

В вестибюле молодая женщина взяла из рук служанки плащ с капюшоном и закуталась в него.

— Куда мы идем? — спросил Жиль.

— В часовню, что на другом конце двора, вы видите ее отсюда.

Действительно, Жиль различил очертания часовни сквозь моросящий дождь, окутавший ее дымкой.

Это была маленькая часовня, построенная в эпоху Возрождения, узкая и изящная как шкатулка, несмотря на то, что опиралась на два мощных контрфорса. У нее было единственное окошко на фасаде, готический переплет которого был украшен лилией. Дверь легко подалась под рукой графини, открывая взору темные плиты пола, несколько искусно отделанных скамей и скромный алтарь, перед которым молился старый седовласый священник.

На цыпочках, чтобы не помешать ему, госпожа де Шатожирон подвела Жиля к крошечной ризнице. Там она открыла сундук, вытащила запачканную вуаль и букет увядших цветов, при виде которых Жиль, несмотря на свое самообладание, побледнел.

— Мы похоронили ее под плитами часовни, но сохранили это в качестве доказательства, — прошептала графиня. — Теперь я готова ответить на ваш вопрос… Но лишь на один.

— Других не будет. Я только хочу знать, не звали ли ту несчастную девочку, которую вам не удалось спасти от страшной смерти, Жюдит де Сен-Мелэн?

— Да…

Как молодой человек ни готовил себя к этому «да», удар был столь силен, что он пошатнулся, закрыл на минуту глаза и стиснул зубы. Когда он немного пришел в себя, то увидел изумленное лицо графини.

— Вам так тяжело? — спросила она.

— Больше, чем я думал… больше, чем я могу выразить! Я так ее любил, увы, сам того хорошо не сознавая! Простите меня, сударыня…

Жиль быстро схватил букетик увядших цветов, которые украшали волосы Жюдит, вуаль, послужившую саваном этому прелестному телу, воспоминание о котором — он теперь это чувствовал — будет неотвязно преследовать его. Страстно прижавшись к ним губами, он скомкал все это, сунул графине и, даже не попрощавшись, с хриплым стоном выбежал из часовни и бросился через двор. Молодая женщина побежала за ним, крича ему вслед:

— Шевалье! Прошу вас, постойте!.. Не уезжайте так… Вернитесь!

Но Жиль ничего не слышал, кроме собственного сердца, разрывающегося от отчаяния и угрызений совести. Он добежал до свода, вскочил на Мерлина, которого конюх укрыл там от дождя, и вихрем вылетел из замка, позабыв даже о своем плаще и шляпе. Он поднялся на небольшой холм в промозглом тумане, который, казалось, каплями сочился с неба, пустил коня галопом, и тот полетел легко, как птица. Жиль не чувствовал ни дождя, ни холода, лишь адское пламя, которое пылало у него в груди — ему казалось, что он вот-вот взорвется, словно перегретый котел. Он сорвал свой белый парик, и теперь его растрепанные ветром волосы свободно развевались. У него была только одна цель: достичь Френа и раздавить палачей Жюдит, как мерзких тварей.

Конь нырнул в гущу леса, перескакивая через камни и овраги. Утром, перед отъездом из Плоэрмеля, Лекоз объяснил Жилю дорогу к Сен-Мелэнам.

— Это ближе к Тресессону, — сказал он. — Ищите деревню, которая называется Неан…

Название заставило тогда Жиля поморщиться. Но теперь он находил его почти приятным. Он хотел отправить убийц в небытие, но если он падет в бою, если смерть настигнет его в этом доме, в котором прошло детство Жюдит, с какой радостью он отправится в небытие вместе с обоими Сен-Мелэнами, хотя бы для того, чтобы испросить для них у Господа вечных мук. С тех пор как он услышал рассказ Гегана, жизнь для него потеряла цену. Зачем ему были нужны его старинное имя, титул, звание, слава и богатство — ничто больше не могло скрасить его одиночество!

На берегу какого-то пруда, встретив двух мужчин, резавших камыш, он сильно натянул поводья Мерлина, который в знак протеста заржал и встал на дыбы.

— Где дорога на Неан? — крикнул Жиль.

— Поезжайте все прямо… до следующей развилки. А там направо!

Он пошарил в кармане, бросил наугад мелкую монету и как ураган помчался дальше, а крестьянин снял свою голубую шерстяную шапку и перекрестился, уверенный в том, что встретил Проклятого Охотника, который направлялся к пропасти Мрака. Тем не менее он принялся искать упавшую монету…

Проехав деревню, где напугал женщин в черных накидках, выходивших из церкви. Жиль без труда нашел все ориентиры, которые ему указал Лекоз, и съехал с Динанской дороги на ухабистый проселок, но там ему пришлось скакать медленнее, чтобы Мерлин не сломал себе ногу, попав в яму. Но до цели было уже недалеко. Теперь надо было изучить окрестности, чтобы не попасть в капканы, которыми оба мерзавца наверняка окружили свое логово. И он скоро увидел его сквозь дыру в изгороди…

Это был массивный дом из камня густо-красного цвета, стоявший вплотную к черному лесу.

Изящные слуховые окошки и каменная наружная лестница, ведущая на второй этаж, который возвышался над надворными постройками, окружавшими дом, придавали ему некоторое благородство. В узких окнах, тусклых и серых от пыли, свет не горел, но над одной из печных труб поднималась ниточка дыма. С правой стороны тяжелым ртутным блеском отливал маленький прудик рядом с большим деревом — это был наверняка тот самый ясень, что дал название усадьбе . Издалека она скорее была похожа на большую ферму, чем на помещичий дом.

Дождь прекратился. Жиль поднял голову и посмотрел на небо — бледно-серое, печальное, без облаков. До ночи было еще далеко! Затем его взгляд остановился на лесе, который защищал дом сзади. Может быть, лучше объехать дом со стороны леса и зайти с тыла, чтобы застать братьев врасплох?

Он недолго размышлял над этим вопросом.

Послышался частый стук сабо, и из-за угла показалась женщина, с ног до головы закутанная в большой плащ с капюшоном. Она с легкостью трясогузки перепрыгивала через лужи. Увидев лошадь и всадника, женщина на мгновение остановилась, затем не спеша направилась к ним, покачивая бедрами.

Когда она подняла голову, на фоне черного капюшона обрисовалось ее лицо, широкоскулое, с гладким лбом под светлыми, почти белыми волосами. Пухлые губы были красными, как свежая рана, и девушку можно было бы назвать красивой, если бы не огромный синяк под опухшим, полузакрытым глазом. Она нахально смерила Жиля взглядом.

— Я тебя еще никогда не видела. Ты их друг?

— А что, похоже?

— Н…нет, не похоже. Тогда лучше уходи: мы здесь чужих не любим.

— Мне плевать на твои советы. Ответь только на один вопрос: братья там?

Она со смехом пожала плечами и собралась продолжить свой путь, но Жиль уже спрыгнул на землю и схватил ее за плащ так резко, что она вскрикнула от испуга и чуть не упала, но он крепко стиснул ее руку.

— Я задал тебе вопрос, изволь ответить! Я ждать не люблю.

— Мне больно, — простонала она. — И потом… Не смотри на меня так, как будто собираешься прочесть все, что у меня на уме! У тебя глаза холоднее, чем лезвие ножа… Отпусти меня!

Хватит с меня этого дома и тех, кто в нем…

— Значит, они там? Отвечай! Я не отпущу тебя, пока не ответишь.

— Что тебе от них надо?

— Я мог бы сказать, что тебя это не касается, но ты, похоже, их не очень любишь, и я отвечу тебе: я пришел их убить, обоих! И если ты мне скажешь все, что ты знаешь, я дам тебе монету.

Здоровый глаз девушки — он оказался красивого зеленого цвета — сверкнул дикой радостью.

— Ты правду говоришь? Ты хочешь их убить?!

— Клянусь честью!

— Тогда пошли! Я не только отвечу тебе, но и помогу! Я знаю, как проникнуть в дом, не проходя через двор, где постоянно дежурят трое мужчин. Там есть и псарня с собаками, они мигом растерзают тебя на куски. Возьми свою лошадь под уздцы: я покажу тебе, где ее спрятать, не то они тебя убьют лишь для того, чтобы украсть.

Он хотел дать ей монету, но она отказалась.

— Оставь свои деньги себе, красавчик. Я уже давно мечтаю увидеть мертвыми эти два мешка с тухлятиной. Смотри, — добавила она, показывая на свой глаз. — Кто, ты думаешь, мне это сделал?

— Один из них?

— Да. Свинья Тюдаль, старший. Я уже два года его любовница. Любовница! — повторила она с горечью. — Лучше было бы сказать — его собака, его рабыня. Когда ему хочется другую девушку, он бьет и прогоняет меня. Вот, посмотри еще на это.

И, закатав рукав, она показала странно искривленную руку, видно, после перелома кость не правильно срослась.

— Тогда почему ты возвращаешься к нему?

Два года… это немалый срок.

— Да разве это я возвращаюсь? Он за мной посылает! Когда у него нет другой, он хочет мое тело! И горе мне, если я ему не подчинюсь или даже просто заставлю ждать. У меня в деревне беспомощная мать: он угрожает убить ее, если я не приду. Иногда он оставляет меня в покое на месяц или на два, смотря какая девушка ему нравится в это время. Сейчас это девчонка, которой нет и пятнадцати. Ее привели к нему вчера, как корову к быку. Не знаю, где он ее нашел. Но тише, мы пришли…

Они пересекли поле, укрываясь все время за изгородью, затем обогнули поместье, прошли мимо прудика, на берегу которого рос ясень, и оказались в лесу, пройдя между двумя кустами остролиста. Красноватые стены дома были совсем близко.

— Оставь свою лошадь здесь. Ее никто не увидит, а я тебя проведу через винный погреб, — прошептала девушка. — Кстати, я забыла тебе сказать: в доме только один Тюдаль. Тебе будет нетрудно его убить: у него подагра, он не может и шага сделать, чтобы не заорать, но это не мешает ему баловаться с девчонкой и пить как бочка!

Жиль нахмурил брови.

— А Морван? Где он? Я должен свести счеты с ними обоими…

— Он уехал утром с двумя мужчинами. Я не знаю куда, но наверняка сделать какую-нибудь пакость. Могу только сказать, что он вернется вечером. Подожди его здесь.

Жиль привязал Мерлина к дереву, достал пистолеты из седельной кобуры, засунул их за пояс, положил в карман пороховницу и пули и проверил шпагу.

— Кстати… как тебя зовут?

— Моя мать зовет меня Корентина, — прошептала она, — но остальные зовут…

— Я не хочу это знать… Завтра ты снова для всех станешь Корентиной. Теперь пошли.

Он чуть было не спросил ее о Жюдит, но какая-то стыдливость удержала его: образ молодой новобрачной из Тресессона не должен был вставать между ним и этой бедняжкой, чья невинность была лишь далеким воспоминанием. Может быть, позже, когда кровь Сен-Мелэнов омоет их грязное жилище…

Следуя за Корентиной, он снова прошел через кусты остролиста, спрыгнул в неглубокий ров и очутился перед очень низкой дверью. Девушка открыла эту дверь осторожно, чтобы она не заскрипела. Тошнотворный запах прокисшего вина и гнилых фруктов ударил им в ноздри, и они оказались в винном погребе, в котором за исключением двух внушительных размеров бочек, казалось, было больше разбитых бутылок, чем полных.

Две крысы с визгом убежали при их приближении. Ни слова не говоря, Корентина указала на несколько каменных ступеней, что вели к другой двери, и направилась к ней, стараясь не наступить на осколки, чтобы не привлечь внимания стражи.

Поднявшись по ним, она остановилась:

— Эта дверь ведет в коридор. Напротив нее дверь в общую залу. Тюдаль там…

— Один?

— Наверняка. Когда он с девчонкой, он не любит ни с кем делиться, а девушка у него только с этой ночи.

Как будто опровергая ее слова, до них вдруг донеслись пронзительные звуки бинью-бретонской волынки, и так близко, что Корентина вздрогнула. Она нервно вцепилась в руку Жиля и быстро потащила его обратно в погреб.

— Нет! Я ошиблась! Йан тоже там. Это он играет.

— Кто это?

— Это их преданный слуга и сообщник! Его зовут Йан Буксовая Башка, потому что у него голова лысая и гладкая как буксовое полено. Это он набирает охранников, приводит девиц и всех обкрадывает. Нет такой мерзости, на какую он не способен! Он у них мастер на все руки…

— И за кучера тоже?

В глазах девушки промелькнул испуг.

— Да… так было недавно. Откуда ты знаешь?

— Я много чего знаю. Ведь людей не приходят убивать без причины. Когда же ты видела Йана, правящего лошадьми?

— На прошлое Рождество братья вернулись среди ночи с каретой, которую они, должно быть, где-нибудь украли. И Йан ею управлял.

— А эту карету, куда они ее поставили? В каретный сарай?

— Нет. Это-то и странно: они ее сожгли! Остались только железные ободья от колес.

Тут Жиль не удержался и задал вопрос, который вертелся у него на языке:

— Скажи мне, до этой ночи сюда не приезжала их сестра?

Недоумение на лице Корентины было искренним.

— Их сестра?.. Боже мой, нет! Я знаю, что у них есть сестра, потому что до смерти баронессы и отъезда старого барона ее часто видели. Говорят, очень красивая была девочка… и настоящая дикая кошка, но она уже давно уехала, вроде стала где-то монашкой.

Жиль не стал терять времени, раздумывая, что Сен-Мелэны делали со своей сестрой между тем, как забрали из монастыря в Эннебоне и опустили в яму в Тресессоне. На эти вопросы Тюдаль сам ответит, не захочет добром — он его заставит силой. Наверху волынка все еще играла, сопровождаемая ритмичным постукиванием сабо. Корентина презрительно хихикнула:

— Должно быть, Тюдаль приказал девчонке танцевать. Он это обожает.

— Ну что ж, значит, мы помешаем празднику…

Выхватив пистолеты. Жиль взбежал по ступенькам, распахнул взвизгнувшую дверь, пересек коридор и, увидев перед собой другую дверь, выбил ее ударом ноги. За ней открылась странная картина: большой зал с низким потолком крытыми ставнями, освещенный свечами и огнем камина.

Там, возле стола, заваленного остатками еды и пустыми бутылками, сидел Тюдаль де Сен-Мелэн. Его нога, перевязанная широкой грязной повязкой, покоилась на мягком табурете, он хлопал в ладони в такт девочке, приплясывавшей перед огнем. На ней был один лишь полотняный чепчик и башмаки. В углу сидел сам музыкант, на его лысой голове играли отблески огня.

Увидев входящего Жиля, все трое на мгновение замерли. Волынка издала душераздирающий звук, девочка застыла с поднятой ногой, как будто боялась, что если она ее опустит, то нацеленные пистолеты выстрелят, Сен-Мелэн же так и остался сидеть с расставленными руками, его нижняя челюсть отвисла. Он стал похож на механическую куклу, у которой лопнула пружина. Однако он быстро пришел в себя, нахмурился, его лицо, почти такого же цвета, что и волосы, побагровело.

— Кто вы? — заорал он. — Что вам надо?

— Поговорить с тобой! А потом сам увидишь…

— Странная манера приходить поговорить с пистолетами в руках.

— Вот именно! Я плохо выразился. Мне следовало сказать: допросить… допросить тебя, Тюдаль де Сен-Мелэн, о смерти твоей сестры, которую ты подло убил.

За спиной Жиль услышал тихий испуганный возглас Корентины, а затем ее вопль:

— Осторожно!

Из угла, где сидел Йан Буксовая Голова, со змеиным свистом вылетел нож, пущенный умелой рукой. Инстинктивно дернув головой. Жиль уклонился от него, но лезвие все же оцарапало ему щеку. Его реакция была мгновенной: выстрел из пистолета — и человек с волынкой согнулся пополам; поток крови хлынул из его рта…

— Первый! — невозмутимо ответил Жиль.

Тюдаль хмуро смотрел, как умирает его верный слуга, глаза его были мутными от выпитого.

Вдруг, обезумев от ярости, он рванулся к столу, чтобы схватить лежавший на нем пистолет. Но Корентина опередила его. Проскользнув, словно змея, между столом и крестом, она схватила оружие и исчезла под толстой дубовой столешницей.

Тюдаль с остервенением выругался. Оставшись безоружным, он был похож на загнанного кабана.

— Шлюха! Мерзавка! Ты мне за это заплатишь, тварь! Твоя мать сдохнет!

— Не успеешь, — холодно произнес Жиль. — Корентина, закрой двери и хорошенько забаррикадируй их, чтобы верные подданные этого жирного борова не пришли ему на помощь. А ты, танцовщица в сабо, можешь одеться! Ты слишком молода для такого представления. Да перестань же реветь!

— Мне… мне холодно! И я голодна… Он не давал мне есть со вчерашнего дня.

— Так одевайся и поешь! Здесь наверняка что-нибудь осталось…

Пока Корентина с неожиданной силой тащила сундук к одной из дверей и задвигала большие засовы на другой, выходившей во двор, Тюдаль злобно смотрел на нее. Происходящее, казалось, отрезвило его, и он ухмыльнулся.

— Баррикадируйте двери, сколько вашей душе угодно. Но вам очень скоро придется выйти отсюда! У меня еще трое людей во дворе, и собаки, и мой брат вот-вот вернется с остальными охранниками!

— Я с ним еще потолкую. А теперь давай о наших с тобой делах! Я сказал, что мне надо задать тебе несколько вопросов…

— Я тебя знать не знаю! Кто ты, черт возьми?

— Мое имя Жиль де Турнемин, сеньор де Лаюнондэ. А пришел я вот почему: я любил Жюдит… а она любила меня!

Сильные удары в дверь прервали его. Слуги Сен-Мелэнов пришли на помощь своему хозяину.

Должно быть, их привлек пистолетный выстрел.

— Потише, вы там! — закричал Жиль на бретонском наречии. — Мой пистолет нацелен на вашего хозяина. Если вы не успокоитесь, я его прикончу!

Шум мгновенно утих. Было слышно только потрескивание огня и чавканье девчонки, жадно евшей прямо из блюда.

— Никогда не слыхал о тебе! — проворчал Тюдаль. — Откуда ты?

— Из Америки, где видел, какими делами занимался твой брат! Но, в конце концов, это тебя не касается. Вопросы задаю я.

— Ладно! Задавай сколько влезет, но не думаю, что отвечу на них…

— Посмотрим! Ты заставил госпожу де ла Бурдоннэ отдать тебе Жюдит, чтобы выдать ее замуж за очень богатого старика. Тогда объясни мне, почему в вечер свадьбы ты решил ее убить?..

Убить?! Этого слова недостаточно, чтобы описать весь ужас твоего злодеяния: ведь ты закопал ее живой, не правда ли, живой в черную землю в подвенечном платье вместо савана? Я хочу знать, почему? Почему?

Рыжий негодяй расхохотался, показывая зубы, которые были бы красивыми, если бы не многочисленные дырки. Под рыжими бровями его красно-коричневые глаза светились злорадством.

— Значит, ты думаешь, что можно вот так приходить к людям с пистолетом в руке, пострелять а разные стороны, а потом изображать из себя благородного мстителя, судью…

— И даже палача! Ты будешь отвечать?

— Иди ты…

— Что ж, ты сам этого хотел!

Спокойно засунув за пояс пистолет, который еще не был пущен в ход. Жиль протянул Корентине другой вместе с мешочком пуль и пороховницей.

— Заряжать умеешь?

— Конечно! Дай…

Освободив руки, юноша подошел в камину, снял с каминного колпака длинный кучерский кнут, который он заметил, входя в комнату, взвесил его на руке, крепко взялся за рукоятку и быстро, как молния, ударил… Свист узкого ремня на полсекунды опередил отчаянный вопль. С дьявольской точностью кончик кнута обвился вокруг больной ноги Тюдаля. Жиль сильно дернул.

Тюдаль вылетел из кресла и грохнулся оземь.

Толстяк распластался на полу, обливаясь потом, и ревел, словно раненый бык. Он попытался подняться, но взвыл от боли. К тому же Жиль уже вскочил на него, перевернул, как блин на сковороде, отчего тот заорал еще громче, и прижал к полу коленом.

— Найди мне веревку, — приказал он Корентине, чей здоровый глаз с восхищением следил за происходящим.

Она побежала к сундуку и вытащила из него целую кучу разных веревок. В мгновение ока руки Тюдаля были связаны за спиной. Уткнувшись в пол носом, он брызгал слюной, ругался на чем свет стоит, почти обезумев от бешенства и боли.

— Ты не выйдешь отсюда живым, ублюдок! — орал он. — Мой брат прикончит тебя!..

— Я не боюсь твоего брата. Я уже вздул его однажды, дойдет очередь и теперь до него. Говори, не то поджарю твою ногу!..

Так как Тюдаль продолжал изрыгать потоки грязных ругательств. Жиль подтащил его грузное тело довольно близко к камину, чтобы тот мог почувствовать его жар. Снаружи, однако, слышались приглушенные удары.

— Осторожно, — прошептала Корентина. — Пока он орет, они стараются выбить ставни.

— Если пистолет, который ты у него забрала, заряжен, стреляй в первого, кто покажется. А ты, Тюдаль, говори быстрей, не то я зажарю тебя целиком, как кабана!

— Хватит, хватит! Довольно!.. Я расскажу тебе, что произошло. В конце концов, зачем мне это скрывать? У меня были все права на эту потаскуху, которая нас надула. Я наказал ее по заслугам.

Мы нашли ей прекрасную партию, очень богатого человека, который однажды увидел ее в приемной монастыря, где навещал свою кузину.

— Воферье? Я знаю! Дальше!

— Старик влюбился в нее до безумия и хотел получить любой ценой, предлагал целое состояние, чтобы жениться на ней. Тогда мы поехали за ней, чтобы привезти к нему, в его большой замок, что недалеко от Малеструа. Там должна была состояться свадьба, и мы, конечно, отвезли туда невесту. Воферье принял ее, как королеву.

Он заказал для нее платья, драгоценности… бросил к ее ногам целое состояние, а она едва взглянула на него с презрением. Говорила, что не хочет выходить за него замуж, что никто и ничто не заставят ее сделать

это… Идиотка…

— Если ты еще раз оскорбишь ее, я займусь твоей ногой, — прогремел Жиль.

— Иди к черту!.. Я хотел сразу же потащить ее к алтарю, но этот дурак Воферье на старости лет вообразил себя Адонисом. Он надеялся завоевать ее лаской, говорил, что она в конце концов смягчится, что он усмирял и не таких недотрог, и надо ей дать немного времени… Ну, ей отвели самые красивые комнаты замка и оставили под присмотром приставленной к ней женщины и целой армии слуг. Но она была хитра, как лисица, прикинулась, будто стала более благосклонна к Воферье, чтобы за ней так строго не смотрели, и однажды утром пошла на мессу в маленькую уединенную церковь в глубине парка, а там оглушила ту женщину, ударив суком по голове, и сбежала…

И долго же мы ее искали! Но все впустую! Как будто она растворилась в полях вместе с утренним туманом. Воферье в конце концов обозлился и прогнал нас с Морваном. Вернувшись сюда, мы по счастливой случайности узнали, что с ней стало.

Ее приютил врач из Ванна, некий Жоб Керноа; он нашел ее под колесами своей кареты, полумертвую от голода. Она рассказала свою историю, и он спрятал ее в своем доме в Ланво, в Ландах.

Тоже втюрился в ее рыжие волосы. Парень он был состоятельный, молодой… не урод и убедил ее, что она может спастись, только выйдя за него замуж. Он говорил, что у него есть связи в парламенте, что он знаком с высокопоставленными людьми. Короче, она согласилась… Да, согласилась! Тебе это не по вкусу, а? Ты заявился сюда незваный и хвастаешь направо и налево, что вы любите друг друга и что ты имеешь на нее права.

Незачем изображать из себя благородного борца за справедливость, Турнемин. Плевать ей было на тебя…

— Продолжай! — холодно приказал Жиль.

Насмешливые глаза Тюдаля ничего не смогли прочесть ни на его затвердевшем, как камень, лице, ни в ледяном взгляде, но сердце Жиля пронзила невыносимая боль, соединенная со жгучей ревностью. Жиль, сделав над собой усилие, приказал себе успокоиться: у него было такое чувство, будто он совершил святотатство…

Рыжий разочарованно пожал плечами.

— Мы напали на ее след как раз вовремя. В день свадьбы мы были в Ландах — Морван, Йан и я.

Мы дали им провести церемонию. Народу было мало: священник и двое свидетелей. Скромная свадьба… А потом, уверившись, что никого нет поблизости… что голубки одни или почти одни, мы перешли в наступление. Это было нетрудно и недолго. Новобрачная была еще в белом платье, они с супругом пили шампанское. Бедняга, он даже не успел осушить свой бокал: моя шпага проткнула его насквозь, как иголка протыкает шелк.

Он упал, даже не поняв, что происходит… В сарае стояла карета; мы посадили туда новоиспеченную госпожу Керноа, которая рыдала в три ручья… а следующей ночью, ты и сам знаешь, что с ней произошло…

— Но почему следующей ночью? Почему в лесу Тресессона?

Смех Тюдаля скребком прошелся по обнаженным нервам молодого человека.

— Чтобы убить сразу двух зайцев. Во-первых, потому что никому в голову не пришло бы искать ее там, и, во-вторых, потому что мы были рады сделать такой подарок господину де Шатожирону, с которым не поладили в прошлом году. Надеюсь, ты теперь достаточно знаешь?.. И что-то мне подсказывает, что у тебя начинаются неприятности.

И действительно, один из ставней с треском отлетел. Раздался выстрел, и пуля просвистела на волосок от Корентины. Она вскрикнула, и, как эхо, раздался безумный смех Тюдаля. Но Жиль был уже возле наружной двери, отодвинув засовы, открыл ее и спрятался за одной из створок.

Прямо перед собой он увидел мужчину и выстрелил. Тот рухнул наземь. Тем временем Корентина смело пробралась ко взломанному окну и, держа двумя руками тяжелый пистолет Тюдаля, резко выпрямилась и выстрелила наугад… Наградой был ей стон, перешедший в хрип.

— Попала! — воскликнул Жиль. — Молодец, малышка!

Впервые он увидел, как она улыбнулась. Это была странная, робкая улыбка, казавшаяся гримасой на ее покалеченном лице.

— Рядом с таким парнем, как ты, шевалье, нетрудно самой стать храброй! — воскликнула она. — Если тебе еще когда-нибудь понадобится устроить что-нибудь подобное в Бретани, вспомни о Корентине! Мой отец служил в Корабельном полку: это он научил меня стрелять… но зевать нельзя: остался еще один, и Морван недалеко.

— Собаки! — проревел Тюдаль. — Почему эти олухи не спускают собак?

Жиль был уже во дворе. Он увидел человека, бегущего к сараю, из которого доносился неистовый лай.

— Стоять! — крикнул он. — Бросай ружье и ни с места или тебе конец…

Крестьянин, одетый в куртку из козьих шкур и широкие в складку штаны, с волосами, торчавшими словно солома из-под круглой шляпы, остановился как вкопанный, но ружья не выпустил, резко повернулся и выстрелил. Пуля попала в дверной косяк, но второй пистолет Жиля уже произвел свою смертоносную работу. Последний охранник Тюдаля пошатнулся, ноги его подкосились, и он упал лицом в грязь.

Жиль спокойно вернулся в дом, тщательно закрыл дверь и прислонился к ней. Его холодный взгляд окинул всю комнату, остановился на недавно танцевавшей девочке, которая теперь, зажав в руке кость, с отсутствующим взглядом притаилась под столом, затем повернулся к своей союзнице, смотревшей на него так, как будто он был самим Архангелом Михаилом.

— Возьми эту малышку с собой, Корентина, и ступай домой. То, что я сейчас буду делать, — не для женских глаз.

Девушка рассмеялась.

— А то, что ты делал до этого, — для женских глаз? Знаешь, шевалье, мой покойный отец сказал мне однажды: хороший солдат не идет спать в разгар сражения.

— Он был прав, и ты хороший маленький солдатик! Но бой закончен. Настал час правосудия, и я не хочу, чтобы ты стала помощником палача…

Она встала перед ним с вызывающим видом и улыбнулась во весь свой большой красивый рот.

— Думаю, что ради тебя я и не на то бы пошла, шевалье. Ты от меня так просто не избавишься! Я остаюсь! Я хочу видеть все до конца. А эта…

Она вытащила девчонку из-под стола и заставила ее встать на ноги, но тотчас отпустила, а девчонка, икая, снова рухнула на пол.

— Фу! — сморщилась Корентина. — Она пьяна в стельку! Пока мы на нее не смотрели, она, видно, вылакала все, что осталось в бутылках.

Надо положить ее на скамью, она на ногах не стоит: засыпает.

Пожав плечами. Жиль подошел к Тюдалю, который все еще лежал около камина. Он теперь молчал, но посеревшее лицо, пот, стекавший широкими струйками по щекам, выдавали его страх.

Гибель его людей поубавила у него гонору, и он с ненавистью и ужасом смотрел на стоявшую перед ним высокую мрачную фигуру.

— Если ты знаешь какую-нибудь молитву, Тюдаль де Сен-Мелэн, сейчас самое время ее прочесть, — сурово произнес Жиль.

— Ты и вправду хочешь убить меня? Дай мне хотя бы возможность защищаться! — взмолился тот.

— А ты дал Жюдит возможность защищаться?

— Я имел право делать то, что я сделал! — проревел Тюдаль. — Она не подчинилась мне, старшему брату… Она опозорила имя Сен-Мелэнов, связавшись с этим отродьем. Я вынес ей приговор!

Девушка из нашего рода не может стать госпожой Керноа!

Волна отвращения захлестнула Жиля. У этого ничтожества Тюдаля было еще достаточно дворянской спеси, и он воображал себя поборником справедливости!

— Я тоже свершу правосудие… — только и сказал он. — Вот твой приговор!

Взяв вытащенные Корентиной веревки, он выбрал самую длинную, затем, измерив на глаз высоту потолка, вскочил на стол, расшвырял ногами блюда и тарелки с остатками еды, и перекинул веревку через главную балку под потолком, Тюдаль с тревогой следил за его приготовлениями.

— Что ты хочешь делать? — заикаясь выговорил он. — Ты же не…

— Повешу тебя? Да! Я сказал тебе, что я твой палач! А ты не заслуживаешь смерти дворянина… Не осквернять же шпагу твоей кровью…

— Трус… Ты просто трус!.. По крайней мере, дерись… О, ты пользуешься моей беспомощностью…

— Я окажу честь твоему брату и скрещу с ним шпагу, когда он вернется. Большего вся ваша семья не заслуживает. Молись…

Жиль спрыгнул на пол и хладнокровно начал делать скользящий узел, Корентина почти вырвала веревку у него из рук.

— Дай! — жестко сказала она, глядя ему в глаза. — Это я должна надеть ему петлю на шею! Я люблю платить долги! Ты освободил меня. Я не хочу, чтобы ты испачкал руки, прикоснувшись к нему! Ты лишь потянешь за веревку…

Через несколько минут Тюдаль де Сен-Мелэн раскачивался в петле, словно большое гнилое яблоко, повешенный на главной балке своего дома. Жиль и Корентина, бледные, тяжело дыша, смотрели друг на друга. Рыжий негодяй умер как жил — отвратительной и презренной смертью. Он то изрыгал ругательства, то рыдал и молил о пощаде, но последний из Турнеминов ни на секунду не почувствовал даже тени жалости в своем сердце. Образ Жюдит, живьем брошенной в могилу, больше не покидал его. С виду очень спокойный, Жиль подошел к столу, взял бутылку рома, еще наполовину полную, и сделал большой глоток.

— Второй! — выдохнул он, ставя бутылку на стол. — Осталось только дождаться Морвана.

И он неспешно начал заряжать пистолеты…